Свет закатного солнца
бьёт фонтаном по окнам, по стенам,
что достают до синего неба,
и режут, как бритвы, мартовский воздух,
пуская вечернюю кровь, цвета охры,
с ароматом лимона,
как будто холодного,
или по краю лишь
по краю лишь тёплого; будто бы виски согретый в ладонях,
на пару глотков, на дне что осталось,
болтаясь там с бликами, с мыслями всякими.

Вечер - растоптанное по асфальту эхо,
по сиреневому с жёлтой и белой разметкой, 
и дальше по плитке, меж клумб декоративных
и между каштанов, растущих из вырезов,
что окантованы нержавеющей сталью
с личной печатью генерал-губернатора,
лишь бы дышалось всё легче и легче,
несущему мёртвые воды каналу.

Высотки
и вишни, у подножий клубящиеся,
пахнут стеклом
и высоковольтными проводами,
что лишь ночами искрятся на стыках,
качаясь от ветра и тихо поскрипывая,
оставив надолго послевкусие имбирное.

Цветущее, значит, живое, (наверное),
даже рядом с огромными стеклянными хо́ллами,
в которых теряется и синее небо, и золотистое оперение облачное,
и вишен цветущих розовая дымка,
что стелется по-над каналом мерцая
и переливаясь призрачно в окнах
соседних домов, витрин, автомобилей.

Шум машинерии, в андеграунде где-то,
под слоями асфальта, костей, труб и ка́белей,
в воздух, насыщенный парфюмом и смогом,
с лёгкими нотами цветущих деревьев,
прорывается ночью, когда в окнах тёмных
отражается свет небоскрёбов напротив.
И стаканчики с кофе, наполовину полные,
падают мягко на дорогу асфальтовую,
будто добавив к звукам машинным
соль дисгармонии
по свежести лайма.