В отводные каналы осыпаются лепестки
отцветшей сакуры,
бледно-розовые волны внизу,
с ароматами дождя и тины,
чёрной воды, влажного асфальта
и рычащего мусоровоза
делают больно
и красиво.
И хочется на телефон
все эти деревья фотографировать,
заранее зная, что на смазанных кадрах
горизонты завалятся, и ты будешь недовольна,
но этот розовый омут внизу
и эту кривую ветку,
что достаёт до холодной воды
и кончиками касается волн с пеной
из лепестков,
всё же,
смогу запечатлеть.
И отправить жене. И получить ответ:
"Ты где?"
Ах, знать бы, где я могу быть в апреле?
Где-то в Сумида-ку случайно под вечер,
наверное,
где просто брожу без цели, конечно же,
и уже заблудиться успел в переулках,
растеряв и уверенность, и всю свою память
о месте, где не был рождён буквально,
с улочками и мостами через каналы,
что собираются, связываются узлами и разбегаются по окраинам;
и чёрт возьми, да,
не угнаться за ними, не поспеть, куда деваются,
найди меня, милая, по запаху
по крошкам, по пёрышкам, по старой памяти.
"Хани онегаи!
Онегаи итачимас!"
"Снова ты используешь не ту форму вежливости"
говоришь мне с улыбкой из розового цветения,
и берешь за холодную руку
тёплой своею,
и шепчешь, и шепчешь,
непонятное шепчешь.
"Когда-нибудь
я стану достаточно старой, надеюсь, ты понимаешь,
и не найду тебя,
вопреки желанию,
ни по запаху, ни по памяти, ни по ведьминским своим заклинаниям,
просто уже не смогу. А ты сможешь
пропасть.
И тогда,
только тогда мы с тобой расстанемся окончательно,
и умрёшь ты где-нибудь возле каналов, несчастный и старый,
а я от печали,
что одинокой старость встречать не хотела,
а встретила в зеркале
отражение смерти"