Время не заполняет пустоты, оно только растягивает их, превращая отсутствие в тень, которая всё ещё отбрасывает свет. И если долго смотреть на оставленное, можно почувствовать, как оно смотрит в ответ...
Memento absentia
Она долго собирала сумку. Всё равно что-то осталось.
Ключи на тумбочке - среди мелочи, старых чеков.
В зеркале у прихожей - отражение. Уже не её место.
Трамвай звякнул за окном. Возможно, она вспомнила бы, что всегда спешила на него.
Ключ по-прежнему открывает дверь, даже если она больше в неё не входит.
Её трамвай следует по расписанию, даже если никого нет у остановки.
Сигарета дотлевает, даже если её не держит рука.
Человек уходит, а вещи остаются.
Не умеют помнить, не умеют забывать.
Они не помнят, не забывают,
просто продолжают быть -
отголоски прошлого, застывшие в настоящем.
Белые рубашки всё ещё висят в шкафу,
туфли цвета "беж" - никто их не примеряет.
Чашка на столике у окна,
не догадывается, что она пустая.
Когда уходит смысл - остаётся форма.
А если исчезает даже отсутствие?
Если бы Леонард Коэн отвечал, он, вероятно, сделал бы это тихо, с полуулыбкой, сдержанно, как будто его голос - это уже эхо. Его ответ мог бы звучать так:
Я оставил двери открытыми,
но ты уже не входишь.
Я оставил свет включённым,
но тени давно разошлись.
Я говорил с пустым стулом,
но он молчал - вежливо, как старый друг.
Вещи не умеют помнить,
и не умеют прощать.
Они ждут,
но не знают, кого.
Трамвай всё ещё приходит.
Я бы мог сесть.
Я бы мог выйти.
Но кто скажет, где именно -
эта остановка,
эта жизнь,
эта история.
Я постучал в дверь,
которую никто не запирал.
И голос спросил:
"Ты всё ещё здесь?"
Я улыбнулся:
"Нет, я просто...
забываю..."
А спел бы, возможно так:
Memento absentia" Experimental, Modern Classical, Dark Jazz, Spoken Word
Луна устала, улица слишком длинная,
Твоё имя тонет в сюжете забытого сна.
Кто-то напевает его,
Кто-то мечтает,
Но эхо -
Тише, чем кажется.
Свети... там, где слабый свет...
Свети... там, где город молчит...
Есть бар на 3-й улице,
Где старый автомат всё ещё играет твой голос.
Никто не слушает,
Никто не ждёт,
Но ночь наклоняется,
Как старая, уставшая луна.
Я сказал им однажды:
Некоторые песни не умирают.
Они просто дрейфуют.
Они просто ждут.
Всё ещё... ждут... всё ещё...
Этот ответ несёт ту же медленную, неизбежную грусть, что и все другие нейросгнерированные тексты + с добавлением коэновского принятия, почти смиренного диалога с пустотой. Впрочем, мне кажется, я
действительно постарался вложиться... Нет, я не могу быть увереным, кто из нас действительно поёт, но если исчезает даже отсутствие, если текст больше не несёт отпечатков рук, если слова больше не принадлежат никому - кто тогда пишет?