Игорь Бурдонов
ЛИПОВКА
тетрадь седьмая
август 90 - сентябрь 91
|
|
Зачем мне Липовка?
Чтобы рисовать картины, сочинять стихи
и писать тексты.
Если копнуть глубже - чтобы просто жить.
Еще глубже - чтобы готовиться к смерти.
И, наверное, на самом дне -
чтобы рисовать картины, сочинять стихи
и писать тексты.
|
|
1
Луга, луга, и дальний лес
со стороны восходящего солнца
в утренней дымке.
Мокрой травы под ногами шелест.
Одиноких деревьев встречаю долгие тени.
Хочется остановиться, но не близок конец пути.
В дальнем селеньи крик петухов и лай собак.
У старицы тихой старик-рыбак
просит меня не спешить.
Остановился: не знаю, как быть.
Дело какое ко мне у него?
Или просто добрый совет:
с грязью мирской мне плыть?
|
|
2
Песчаная дорога в сосновых лесах
нечаянно уводит в рисованные сны.
Туда, где минувших войн стреляные гильзы
собирал мальчик мой в можжевельниках сизых.
Он не плакал над тем, кто убит.
Он не жалел того, кто ушел навек.
Ему казалось: убитый спит -
уставший человек.
И не было мальчика - был мудрец,
китайский учитель-цзы,
стихов прозрачных случайный творец,
свежих как воздух после грозы.
А я, по вечерним годам спускаясь,
думаю: что ж остается мне?
И уже понапрасну не каясь,
забвенье ищу в вине.
На обочине песчаной дороги,
прислонившись спиной к сосне.
|
|
3
Задумчивое существо тумана,
прозрачнейшее из существ,
поднявшееся над росою ранней
и покидающее лес.
Как легкое движенье бледной туши,
из кисти льющейся, играющей в руке
китайского художника. И души
тумана и художника сливаются в реке
предутреннего времени.
|
|
4
Луна в три четверти. Полночь. Деревня спит.
Меж двух берез - квадратом - свет из окна.
И моя усталая тень
с чашкой чая в руке.
|
|
День ушел. Он был полон забот.
Смотрю на вечернюю луну.
В осень уходит стареющий год.
Смотрю на красную луну.
Жизнь как река в океан без остатка уйдет.
Смотрю на восточную луну.
|
|
|
Чжунь
- Начальная трудность
|
|
Опасен труд начального пути.
Весь горизонт затянут облаками.
Все медлишь ты - друзья должны придти.
Все ходит конь оседланный кругами.
Уже в пути - но снова кони - вспять!
Сумевший выждать, цели достигает.
Муж благородный должен замечать
ростки грядущего, свой дом не покидая.
Но если верно выбран день и час,
то не придется повернуть обратно.
Великого достигнешь не сейчас -
лишь малые дела благоприятны.
А дальше путь - опасней и суровей.
И кони - вспять, и плач - до крови.
|
|
В деревне
Ночью глубокой сижу у печи,
горькое пью вино.
Шорохи-звуки слышны в ночи -
бабочка бьется в мое окно.
Чуская речь вдруг почудится мне -
голос то близок, а то - далек.
Одинокого гостя встречает во сне
захмелевший ночной мотылек.
|
|
Ночное дерево мое -
звезды далекой прорицатель.
Луны полночное вино
приносит ветер - твой приятель.
И, захмелев, ты зашумишь,
незримых струн коснутся листья.
И на краю небес повиснет
звезды падучей злая мышь.
Здесь дух воды у края бездны
веселым дождиком играет.
И через дождь табун созвездий
по небу ночь перегоняет.
Но опустел Луны кувшин.
Спать завалился пьяный ветер.
И ты стоишь и ждешь один
богиню утреннего света.
Москва - июнь 87 - сентябрь 90
|
|
Я хочу умереть в деревенской избе,
глядя в синий прием окна.
Чтобы девушка с именем Элизабет
под конец поднесла мне вина.
Чтоб в четыре утра - в этот час мертвецов -
над лугами поднялся туман.
Чтобы я рассмеялся над сказкою слов.
Чтобы я был печален и пьян.
Я хочу умереть в деревенской избе,
глядя как догорает звезда.
Чтобы девушка с именем Элизабет
прошептала "Прощай навсегда".
Чтоб в четыре утра занимался рассвет
бледно-розовой кромкой огня.
Чтоб она не услышала тихий ответ.
Чтобы не было больше меня.
Я хочу умереть в деревенской избе,
ни себя, ни других не виня.
Чтобы девушка с именем Элизабет
поскорее забыла меня.
|
|
Хуань |
|
|
Цзе |
Раздробление |
|
|
Ограничение |
Падает ветер на гладь воды.
Дождь над озером.
На осенней земле
под светящимся небом
темный стоит человек.
На огненно-красной земле
под синим небом
темный-темный стоит человек.
Время разбрасывать.
И время ограничивать.
|
|
О осень! - дважды желтая земля.
О осень! - трижды белое небо.
Листвы смертельный танец.
Луны предельный свет.
Не милостив осенний ветер.
Не милостив осенний дождь.
В вечерних годах догорает свеча.
Кто споет для меня
негромкую песню ухода?
На рассвете последнего дня.
На закате последнего года.
О осень! - взмахни рукавом и сотри...
|
|
Начального инея слабый росток.
Металла осеннего стонущий звук.
Несущий забвение воздуха ток.
И птиц обращенные лица на юг.
Предвидеть события не мудрено
в предчувствии вод, обнимающих душу.
Распахнуто в белое небо окно.
И голос звучащий все глуше и глуше.
|
|
И пришел Бог к человеку
и спросил его: "Почто забыл ты Меня?"
2 И удивился человек
и ничего не ответил.
И Бог ушел.
3 И снова пришел Бог к человеку
и спросил его: "Почто забыл ты Меня?"
4 И еще больше удивился человек
и ничего не ответил.
И Бог ушел.
5 И в третий раз пришел Бог к человеку.
Но человек запер двери дома своего
и не пустил Бога.
6 И раскаялся Бог в гордыне своей.
И не стало Бога.
7 И пришел час
и умер человек.
8 И пришел человек к Богу.
И вот видит: нет Его.
9 И не стало человека.
10 И только четыре времени года
сменяли друг друга
между Землей и Небом.
11 И был Камень. И был Ветер.
12 И было Озеро. И был Гром.
13 И был Огонь. И была Вода.
14 И путь их был замкнут
и неизменен.
15 Конец Вечности.
16 Конец Вечности.
|
|
В полдень в центре большого луга
один я на этом свете!
Гляжу, как бабочка вьется
над цветами цветов.
"А что, если это уснувший в полдень
поэт и философ иного мира?
Как бы хотел я с ним
перекинуться парой слов!"
С мыслью такой я лег на цветы цветов,
и не заметил, как сам уснул.
Мне снился тихий полет
над цветами цветов.
Мне слышался тихий голос:
"Как бы хотел я с ним
перекинуться парой слов!"
|
|
Вот сейчас - переломный момент в истории страны.
И очень хорошо это ощущается - да, действительно,
переломный момент. Но нет в этом радости и, не то
чтобы интереса, интерес есть - но какой-то
болезненный. А более всего этого волнуют вещи
личные: здоровье, недостаток средств и, тем самым,
подневольность работы и несвобода, и прочие
неприятности и опасения, личные и семейные. И,
кажется, поменяй, ну хоть на здоровье, весь этот
перелом, с возвратом в глухую застойность - а ведь
и поменял бы!
Но, может быть, так и должен ощущать себя человек?
Да не должен (никому мы ничего не должны), а
просто такое и есть естественное, непринудительное
самоощущение. Иное же все - источник наших бед, и
всякого фашизма, и всякого большевизма...
Здоровье, достаток, свобода и семейное
благополучие - единственно нужное человеку.
Остальное, иное - что нужно Духу его - человек
возьмет сам. И нельзя ставить Дух выше Тела.
|
|
Осенних костров над землею плывет дымок.
Слабое солнце в далеких плывет облаках.
Осенней волною уносит и радость, и страх.
Слабые ветры уносят мертвый листок.
|
|
Смерть есть паденье созревшего плода.
Сколько раз умирал я к вечеру года.
Сколько яблок на земле замерзшего сада.
Сколько осталось - знать не надо.
Жизнь - не количество прожитых дней.
Жизнь есть число полноценных смертей.
|
|
Опустилась до низу осень -
листвой до травы стеблей.
Заблестела холодная просинь
в обнаженной сети ветвей.
Опустилась до низу жизнь -
мишурой до корней бытия.
Заблестела холодная смерть -
обнаженная цель моя.
|
|
Уеду в глушь от сует человечьих.
Сниму замок, открою дверь избы.
Зажгу костер в глубинах русской печи.
Веселый дым повалит из трубы.
Не пойман, не опознан, не подсуден -
я возвращаюсь к истинной основе.
Горячий чай из глиняной посуды.
Табачный дым мешается с сосновым.
Ночная тьма и звезды за окном,
и месяц тонок как в прыжке борзая.
Страницы книг охотничьим ножом
я медленно и важно разрезаю.
В огонь печи как в родовой камин
уходит взгляд как поезд от перрона.
Как нравится мне, что сижу один
и наслаждаюсь прозой Честертона.
У ног моих ложится славный пес
и голову на лапы опускает.
Он зимней шерстью хорошо оброс
и от тепла спокойно засыпает.
Недвижима в ночи земная твердь.
Лишь изредка из леса - крик совы.
И если к нам в окно заглянет смерть,
мы даже не подымем головы.
|
|
В полукольце ветров, что ходят над плоскими
лугами, у края соснового моря, что перекатывает
волны чрез мшистые холмы, приткнувшись к старице
ушедшей речки Мокша, раскинулась деревня с
названьем Липовка.
Здесь мельница стоит без крыльев, как смотровая
башня. Сверху в бинокль видел я как море сосен
уходит вдаль и перехлестывает через горизонт.
Недалеко, в отдельной рощице, - погост. Там есть
часовенка. Когда-то, говорят, была в деревне
церковь, красивая, большая. И, стало быть, тогда
селом звалася Липовка. Потом, как водится, ту
церковь разломали. Сельчане, однако, не смирились
и выстроили новую - в лесу. Но
председатель-самодур сломал и ту, и много еще горя
принес он жителям деревни. Дом его спалили
однажды. Заставил председатель себе построить
новый дом - уже из кирпича. Стал жить он в доме
каменном, но уж недолго - повесился. Должно быть,
его душа не выдержала собственных грехов. Так и
стоит в деревне единственный кирпичный дом.
Еще есть в Липовке сельмаг, где ничего не купишь,
разломанная кузница, сожженная недавно пилорама и
старая пекарня, в которой местные старухи пекут по
очереди хлеб для всех, кто хочет есть. Старухи эти
- особое, скажу я, достоянье деревни Липовка. Все
они старше советской власти, все крепкие еще, хоть
и болеют - кто же не болеет в таком-то возрасте -
но сами ведут свое хозяйство. Их дети, внуки - в
городе давно, лишь наезжают летом: поправить
крышу, порубить дрова, копаться в огороде, - а
больше для отдыха от шума городского и суетной
работы городской.
Кроме старух и редких мужиков (им всем за сорок,
кроме одного - то неженатый Коля-тракторист), в
деревне больше нету никого. Дома же не пустуют -
из города в них дачники на лето приезжают, у
многих есть машины, и многие - аж из самой Москвы.
Теперь уже и непонятно - живет ли Липовка, иль
умирает?
И вот на крае этакой деревни, что ближе к лесу,
купил я дом - старинную избу. Покрыта дранкой
крыша, и печь разломана, и сгнили изрядно нижние
венцы. Когда-то, говорят, сей дом был срублен в
Кадоме - райцентре, и позже сплавлен ниже по реке.
Последние уж годы дом пустовал. До этого же в нем
дни доживал старик-горюн. Жена его давно уж
умерла, вторая - сама ушла, оставив одного. Старик
болел. Соседка - баба Люба - ему поесть бывало
приносила, как слег он. Вскоре умер. Он был
бондарь и в доме от него осталось много всяких
инструментов, чье назначенье мне не всегда понятно
оказалось.
Дом я поправил, крышу перекрыл. Печь новую класть
приезжали потомственные печники из Кадома. И вот
теперь, печь затоплю и сяду, как будто у камина,
смотрю как пламя полыхает и расстилается по своду,
как дым волнами стелется до устья и вверх проворно
убегает. Курю табак и мой табачный дым с
проворством тем же летит в трубу и смешивается с
сосновым дымом. Мой пес уляжется поблизости и
голову кладет на лапы - совсем по-Бунински. Гляжу
в окно - спускается туман, коль это вечер, и
поднимается туман, коль это утро. Здесь
философских долгих размышлений и поэтических
мечтаний уютный закуток.
|
|
|
|
18 |
|
|
Красная хвоя
Белый снег
Песчаная дорога |
18 |
|
|
|
18 |
|
|
6 |
|
|
18 |
|
|
|
18 |
|
|
18 |
|
|
Дорога в Липовку - через семь лугов, через семь
ручьев. Для возвращения необходимо много воздуха и
пространства и времени.
Песчаной зовется моя улица. На краю ее - старый
зеленый дом. Можно ли назвать его домом моей
будущей смерти?
Снег на зеленой траве у крыльца. Старость и
молодость - так сплетаются пальцы рук у лба во
время раздумья.
Белая печь - украшение моего дома. Открою сердце:
люблю ее как любят небо, как любят луну, как любят
снег.
Хвойного дерева поленья, сгорая, дают мне тепло.
Чудесная работа! Достижимы ли такое достоинство,
такая радость, такое понимание смысла?
Красное пламя стелется - быстротекущее время. В
жарких углях - сосредоточенность итога. Холодный
пепел не знает перемен. Дорога в вечность.
|
|
Каждый раз, когда я возвращаюсь к природе,
я снова убеждаюсь в двух истинах.
Первая истина: ничто не повторяется,
все уходит неостановимо и без возврата.
Будто закроешь глаза на мгновение,
а откроешь - и ничего не узнаешь.
Вторая истина: ничто не меняется,
и всякое движение оборачивается возвращением.
Будто приходишь на то же место,
и оказывается - в то же мгновение.
Время - это кольцо. И кольца времен
падают вниз будто снег.
Но китайцы считают, что время -
это не река, текущая вниз.
Время - это гора, и мы спускаемся
со снежных вершин древности
в суетные долины настоящего.
Но что в горах всегда на виду -
так это вершины гор.
|
|
Желтым песком посыпать
дорожки старого парка.
По вечерам зажигать фонари,
а по утрам - гасить.
Разве не в этом, садовник,
истина древних слов:
"Глядя в сторону, видеть цель"?
|
|
В вершинных ветвях, где много света и неба,
древесной души обитель.
А чтобы увидеть душу цветка,
склонись до самой земли.
А моя душа растворена в пространстве.
Это тоска уходящего времени.
Это странный голос оттуда.
Это чудный взгляд того,
что не имеет глаз.
"Моя душа - это не-я во мне", -
так написал я весной,
слушая пенье птиц.
|
|
Не в осеннем увяданьи,
а в рождении весны,
в раскрывающихся почках,
в прорастающей траве,
в новых птичьих голосах
бьется сердце смерти.
Ибо суть небытия -
в возвращении.
Играй на чжэне до утра -
я разрешу тебе.
|
|
В краю голубых исчезающих в дымке холмов
вдали от игривой морской белопенной волны
на дне опаленной безлюдной долины
дух древней земли разговаривал с духом поэта,
воспевшего землю, в которую был погребен.
А я, поднимаясь к вершине холма,
вдруг остановился у края скалы,
на камень присел и в руках у меня
травы пересохшие длинные стебли.
И ветер, летящий над гребнями гор,
обрывок беседы донес:
"Я иду дорогой скорбной
в мой безрадостный Коктебель".
|
|
Ярится море. Горным хрусталем
Луна сверкает. Каменным углем
рисует ночь две черные горы.
И звезд высокие миры
умерший свет на землю посылают.
В душе у путника тревога и восторг.
И неуместен древний торг
людских рождений и смертей
в круговороте превращений.
И уж не кажется священной
и жизнь сама.
И вот уж, преклонив колени,
он произносит слово "Бог",
которое ничто не означает.
Но небеса в ответ молчали,
и ночь пленяла красотой.
|
|
Белой мглы крыло
на шпили Карадага
медленно легло.
Кто знает: навсегда ли
покидаю Коктебель?
|
|
Вот вижу я: безрадостен сей край
к исходу века также, как и в его начале.
И горы, кажется, устали
от тысяч глаз, что пьют их красоту.
Тропой паломников взойду на высоту,
и камень свой добавлю на могилу.
Дряхлеют горы и теряют силу.
И зелень молодая их укроет.
Но есть еще места, где над горою
для неба места мало.
На вертикалях скального обвала
упорных сосен гнутые стволы.
Спустившись вниз, я вижу, как вдали
над миром проплывает Эчки-Даг.
Здесь моря Черного зелено-синий лак
и берега и небо заливает.
Здесь миражом неверным возникает
из вод прозрачных красный Кара-Даг.
Для памяти все это только знак
давно утерянного рая.
|
|
Цветы на вершинах вознесшихся трав.
Цветы на вершинах вознесшихся трав.
Цветы на вершинах вознесшихся трав...
|
|
Песнь камышовой свистульки:
ветер над озером,
облако с неба,
девушка в лодке расчесывает волосы.
А по дальнему берегу движутся
воины на конях.
|
|
Ночью дождь нанизал
на тонкие нити трав
водяные бусы.
Утром зеленый луг
бело-прозрачным стал.
|
|
На тонких нитях травы,
на стеблях широких,
на крупных желтых цветах,
на длинных иглах сосны -
всюду-всюду круглые шарики
чистой воды дождевой.
Рукой провожу - собираю прохладу.
В этот час прозрачно
сердце мое.
|
|
Всю ночь плел свою паутину дождь.
Водяною нитью опутаны,
склонились к земле
стебли трав.
|
|
Свои голубые звезды
повсюду зажег цикорий.
Голубою дымкой туманится
луга далекий край.
|
|
Ранним утром холм поросший розовой травой.
У сосенок молодых лапы точно у щенков.
Небо чистой синевы над головой.
Ветер ласков над стареющей землей.
Ветер ласковый дыханием веков.
|
|
Ветер-ветер над лугами.
Облаков большие льдины
в океане светло-синем
тают-тают под лучами
разгоревшегося солнца
в полдень жаркого июля.
|
|
Когда я шел по мягкой песчаной дороге
в тихом-тихом сосновом лесу,
и стебли желтых цветов
чуть качались на слабом ветру,
я вдруг подумал, что я
не сам по себе, что я родом отсюда,
что это моя планета.
И небо светлого света
подтвердило мои слова.
|
|
Всю музыку Земли в одном услышать звуке.
Всю живопись Земли в одну черту вложить.
И формулой одной всю выразить науку.
И слово произнесть. И больше уж не жить...
|
|
Я повторяю снова и снова:
Кто не ходил по дороге, засыпанной хвоей сосновой,
кто не вдыхал опьяняющий воздух сосновый,
не подпевал музыке ветра в вершинах сосновых, -
тот не знаком совершенно с основой
жизни на этой земле.
|
|
Странно, это очень странно:
не хочу в другие страны.
И большие города
меня не манят никогда.
Приезжайте лучше с выпивкой
вы в мою деревню Липовка.
Сядем ночью у окна.
В небе желтая Луна.
Голубые светят звезды.
И прохладный льется воздух.
Будем с вами пить вино,
и глядеть в мое окно,
разговоры говорить,
и вино, конечно, пить.
Я рассказывать вам стану,
как я утром рано встану.
И пойду в сосновый бор
слушать ветра разговор,
наблюдать как из тумана
проступают очертанья,
как течет река печально,
как лучи горизонтально
пролетают над лугами...
Да увидите вы сами!
А сейчас еще вина,
допиваем все до дна.
Расскажите же и мне,
как живут в другой стране.
Много ль пьют, добро иль худо,
и какое в мире чудо?
|
|
Голубая бабочка. Белый мох.
Белое облако. Голубое небо.
Тихого ветра короткий вздох.
Тихой сосны короткая тень.
Неслышно прошли столетья...
|
|
Тысячествольный корабль соснового леса
плывет в чистом небе.
Ветер шумит в парусах зеленых.
Легкая пена осела на палубе белым мхом.
Горечью пропитались колючие паруса.
Мы искали, но не нашли
острова долголетия.
Голубые бабочки неба нас провожают к земле.
|
|
Я помню в сосновом лесу дороги белый песок,
на красной от хвои земле трехцветного мха луга,
и маленькая рука,
сжимающая туесок.
Годы пройдут, как проходят века,
и жизнь - как белый песок.
И вот уж в сосновом лесу туесок
сжала морщинистая рука.
|
|
Возвращаюсь из леса. Корзина полна грибов.
Ветер в поле. В небе - череда облаков.
Только вдали деревенские крыши видны.
Так и бегут чередой мои летние дни.
Мне для зимы нужно сделать запасы
диких ягод, грибов, звуков, запахов, красок.
Так и бегут чередою за годом год.
Ни возвращенья, ни выхода - круговорот.
Я чувствую - время кругло как яйцо.
Даже жизнь замыкается смертью в кольцо.
|
|
В светлом небе белый дым облаков.
В светлых травах тихие шорохи.
Шум ветра в ветвях березы.
И вновь - тишина.
|
|
На песочной дороге в середине большого поля
в шесть часов вечера встретил змею.
Кивнув головами друг другу, мы разошлись.
У каждого свои заботы, свои печали, своя судьба.
|
|
Белое небо. Дерево у дороги.
Безветрие и тишина.
Путник услышал сердце свое.
|
|
В облачном небе солнце как собственный отблеск
в льдистой глади замерзшего моря.
Ветер холодный летит вдоль дороги.
"Афюра" - странная кличка
случайного спутника моего.
|
|
Он все жаловался на больные ноги,
матерился, курил, останавливался
и снова медленно брел по дороге.
В конце пути он сказал мне "спасибо"
только за то, что я рядом шел.
|
|
По песчаной дороге проехал "Камаз",
проскрипела телега, промчалися кони,
пробегала собака, о чем-то тоскуя,
проходили две птицы, друг с другом толкуя,
проползала змея сиротливо,
пробегал муравей суетливо,
тихо брел человек одиноко,
старый посох сжимая в руке.
Никого. Только солнце высоко
освещает следы на песке.
|
|
Пересох ручей.
Дом сгорел давно.
С восковых свечей
пламя зелено.
С восковых берез
солнце так и льет.
В поле черный дрозд
в борозде идет.
У сосны хвоя
стала желтая.
У меня печаль своя -
притомился что-то я.
Как бы мне уйти
из лесу, из поля.
Все кругом пути
не ведут на волю.
На заре туман
украдет как вор
и в страну пречистых гор
унесет меня.
|
|
Как в лесу растут грибы,
мы их собираем.
Не убегнешь от судьбы,
все мы помираем.
Гриб - он любит спать под мохом,
мох мы разрываем.
Спи-усни, малютка-кроха,
все мы помираем.
У гриба срезаем ножку,
шляпку забираем.
Подожди и ты немножко,
все мы помираем.
Молодых грибов берем,
старые бросаем.
Ты не бойся, что умрем,
все мы помираем.
Под грибом в земле грибница,
мы ее не тронем.
Сон хороший пусть приснится,
а плохой прогоним.
|
|
Облака над лугами нависли
как большие тяжелые мысли.
Вдоль дороги по ветру плывя,
льется-стелется тихо трава.
И качается-клонится ива.
И бредет путник неторопливо.
Из какого забытого края?
из каких отошедших веков?
он идет, шуму ветра внимая,
понимая язык облаков.
Его путь не кончается где-то.
Его ноша как ветер легка.
Если спросишь - не будет ответа.
Он как ветер, трава, облака.
И земля для него как вода -
он пройдет, не оставив следа.
|
|
Иду за молоком вечернею порой
на ферму ближнюю. И молодой луной
обратный путь чудесно освещен.
И в тишине струится перезвон
ночных цикад. Деревня спать ложится.
А запад все еще светится
последним угасающим огнем.
В созвездиях темнеется мой дом,
в ковше "Медведицы" купаясь.
Сейчас войду и, разуваясь,
зажгу огонь под желтым абажуром.
И крепкий чай с вечерник перекуром
перемежая, буду сочинять
свои стихи.
|
|
Я в лесу спилил сушинку ровную.
На нее повешу занавеску.
Будет в доме у меня укромное
место для занятий интересных.
Я пейзажи лесов и лугов
нарисую водяными красками.
Напишу много новых стихов.
Может быть, сочиню тебе сказку.
Про то, как в лесах и лугах
жил-был человек необычный.
Он звезды баюкал в руках,
и луну зажигал с одной спички.
Он мог собирать облака,
чтоб свой поливать огород.
Он мог попросить, и река
делала вдруг поворот.
В лесу он сушинку спилил.
Повесил на ней занавеску.
Он тоже однажды решил
заняться чем-нибудь интересным.
Но чем, я не знаю о том.
Была это тайна его.
Но только с тех пор я о нем
не слышал уже ничего.
|
|
Уже звенят осенние цикады
в ночной тиши.
Звезд августовских яркие громады
висят в ночи.
И сосен дальних баррикады
в лесной глуши.
Луны холодные восходы
на черный свод.
Как будто чувствует природа
переворот.
И голос рвущейся свободы
сквозь грохот радиочастот.
|
|
Я живу в эпоху перемен.
Время пройдет. Дураки назовут его героическим.
Время пройдет. Дураки назовут его трагическим.
Время пройдет. Дураки назовут его романтическим.
Время пройдет. Дураки забудут его.
Я живу в эпоху перемен.
|
|
Быть может, прав печальный пьяница,
угрюмо пивший все три дня?
С похмелья он тихонько мается,
и просит рубль у меня.
Его душа уже не знает
ни поражений, ни побед.
Она в туманной дымке тает,
пока он пьет и пропивает
ее последний свет.
В наш век великих перемен
и потрясающих событий
его душа поет "Аминь",
его душа плывет в небытие.
|
|
Из "надписей на рисунках"
Под белым небом не кажется ли вам,
средь желтых трав не кажется ли вам,
в тени одинокого дерева не кажется ли вам,
что у судьбы пустые рукава
и темнота под капюшоном...
|
|
Из "надписей на рисунках"
Нас не видит слепое небо.
Нас не чувствуют травы земли.
Мы уходим, как будто нас не было,
и без нас наши жизни прошли.
Мы уходим. Пустеют страницы
наших писем и дневников.
И на наших портретах лица
исчезают в дыму облаков.
|
|
Странное время и странные люди:
избавляются от иллюзий и плачут,
будто их обокрали.
|
|
Осенней бабочки цвет -
черный и красный.
Осеннего неба свет -
призрачно ясный.
Осенней земли даль -
как на картине древней.
Осенних годов печаль -
как дом на краю деревни.
Травой заросли мои двери.
Мои окна - как черные звери,
глядят на туман за рекой
со звериною темной тоской.
|
|
Молодой луны оранжевое тело
над юго-западным краем земли.
Быстро вечер сменяется ночью.
Звезды выходят на небо.
Но не гаснет свет до утра
в окне моего дома.
|
|
Над белыми крышами деревни
серых облаков ряды.
Желтыми листьями усыпана тропа,
желтыми листьями березы.
Роща на кладбище редеет,
прозрачнее с каждым днем.
Пора мне готовить мой дом
к холодной зиме,
к долгой холодной зиме.
|
|
Осень желтая - цвет земли.
Неба колокол белее золы.
Солнце теплое в облаке-пепле.
Ветер в паденьи прозрачно летящий.
В темной воде отражается год уходящий.
Под металлическим блеском равнин
темная глубь неподвижного времени.
Согбен от ветхозаветного бремени
в зеркало это глядится раввин.
|
|
Ветви ивы чернее туши,
которой рисую ветви ивы.
Листья ивы острее кисти,
которой рисую листья ивы.
Душа этого дерева
печальней моей души,
которая дышит печалью ивы.
В осеннем воздушном времени
вижу как движутся
десять тысяч ушедших
осенних воздушных времен.
Будто волны в потоке тумана.
|
|
|