ВСТРЕЧА
Евгению Евтушенко
Есть в России белый город
По прозванию Москва.
Он берёт меня за горло,
Город, серый, как халва.
У витрин его холодных
Роясь в тощем кошельке,
Я мечтал о честной водке -
Об одном хотя б глотке.
Мы - просители, чьи спины
Гнёт всесильная Москва.
Что нам блеск чужого пира,
Жесты, позы и слова!
Да, я червь. И я раздавлен.
Но едва сажусь в такси -
Не Москва, а мирозданье
Враз срывается с оси.
Научите шею рабью
Гордо голову держать!
Отдаю последний рубль
За торжественную стать.
Видел я поэта в джинсах.
Талия - как у осы.
Шёл поэт, любимец женский,
На виду у всей Москвы.
На виске сияла жилка -
Больно кожица тонка!
Весь как будто на пружинках.
Как у женщины, рука.
Вроде князь Лев Николаич
Мышкин, бледен и высок,
Заглянул в бездонный кладезь,
Что давным-давно иссох.
Губы медленно кривились,
Облик медленно серел.
Заливала ноги вялость,
Раздавался вой сирен.
С отвращением вкушая
Взгляды мальчиков и шлюх,
Шёл, вытягивая шею,
Как незрячие, - на слух.
Господи, какая сила
В выпрямившейся спине!
Будто вся страна просила:
Будь со мною - и во мне!
Он идёт, кумир торговок,
Песнопевец рыбаков,
С голым, голым, голым горлом
Мимо бань и кабаков.
Здравствуй, русский разночинец,
Горлодёр и рукосуй!
Выполняй свою повинность:
Словом истину рисуй.
Истину с рогами чёрта,
Истину, чей цвет багрян.
Ты ведь тёртый и учёный
И без пива-водки пьян.
Становясь спиной к начальству,
Норови завоевать
Всю Россию. С ней венчайся -
В бога, дьявола и мать!
ДОСТОЕВСКИЙ
Надел рубаху белую. Взглянул
На ветку в синем инее. Услышал
Не шум толпы - небесный белый гул
И плачущую о невинных крышу.
Не убивал! Не грабил! -
Но мечтал?
Но думал? И терзался вашей болью!
А вольнодумство разве не чета
Разбою?
Он ощущал себя холодным светом,
Мохнатой веткой, тенью на снегу.
И всё тянул, тянул минуту эту,
Не отдавал мучителю-врагу.
Растягивал минуту бытия
Последнюю и ею упивался.
Был зимний воздух горек - как лекарство
И, как мальчишка, клялся: "Я не я!"
Сейчас раздастся залп, и за спиной
Душа раскинет голубые крылья.
Сейчас. Сейчас. Но я ещё живой.
Меня ещё покуда не убили.
И небо светом делится со мной,
А воздух - снежной пылью.
"Предателем - не буду.
Никогда!
Не отрекусь!"
А всё-таки отрёкся?
Я на вопрос отвечу вам вопросом:
А кто ему, воскресшему, судья?
Вторая жизнь - и зрение иное.
Кровь тяжелей и гуще. Потому
Он должен, должен в смрадном адском зное
Идти и плакать в мировую тьму.
ПЕРВАЯ РУССКАЯ ЗИМА
В ВОСТОЧНОЙ ПРУССИИ
В январе морозный свет настоян
На любовной музыке. А снег,
Как тевтонец, как германский воин,
Выдаёт гортанно - наглый смех.
Маргарита! Грета! Ты вплети
В хамский смех свой звонкий колокольчик!
Хочет снег побыть в твоей горсти.
Ой, как хочет!
Бог, имея женственные пальцы,
Бережно поглаживает снег,
Разрешая нам с тобой трепаться
О великой тайне без помех.
Он давно всё взвесил на весах
Совести своей кровоточащей:
Сколько звёзд в немецких небесах,
Сколько соловьёв в российских чащах.
Как Пилат, он умывает руки:
"Чем я перед веком виноват?
Разве я не бил века в набат,
Предвещая ужасы и муки?
Ну а вы? Вы верили в науки
И в салют кладбищенских лопат!
В Ганзе и на новгородском вече
Маялись без счастья и любви
В час, когда почти по-человечьи
С вами говорили соловьи.
А сейчас под небом января
Голуби, бесясь и изнывая,
Обещают вам от фонаря
Летний воздух с блеском янтаря,
А ещё - в российские моря
По приказу гения-царя
В тину дна вколоченные сваи.
А тогда уже не до молитв,
И, отбросивши теодицею,
От одной лишь радости болит
Сердце, от восторга холодея".