Бар-Яалом Элиягу Хаим-Зеэвович : другие произведения.

Я взлетаю к люстре, пригибаю голову, отталкиваюсь ногами от потолка (тьфу, обещал же, что больше не буду, кому потом следы отмывать?) и пулей в окно.

Ветер в ушах. Прохладно. Хорошо, на самом деле. Плыву над городом, а он поворачивается подо мной, кот не кот, гриб не гриб, рыба не рыба, фосфоресцирует освещенными улицами, площадями, большим таинственным парком, в который нельзя заходить никому, на склоне горы.

Нравится мне очень.

Вспоминаю, достаю сотовый из кармана, набираю домашний номер.
- Ну? - заспанный голос, а я балда, должен был сообразить.
- Ой, лап, я тебя разбудил?
- Это ты звонишь, чтобы узнать? Ну да, разбудил.
Какая же ты умница, не ругаешь. А я дубина.
- Не, лап, я хотел попросить, не закрывай окно, хорошо?
- Ты что? Я специально встану и закрою окно, чтобы ты ночевал на улице. Ну хотя бы у одного человека дома должны быть мозги?
- Прости, лап, я думал, ты забудешь, спи.
- Я не забываю, это ты у нас специалист. Давай, а то последние магазины закроются, спокойной ночи.

Между прочим, магазины уже закрыты. В такое время разве что "Космос", на выезде из города, около недостроенной вышки. Курс на юго-запад. Ну!

Подо мной прямая, как линейка, улица Тамплиеров. Тут полтора века назад селились рыцари тайного ордена. Они жили в этих маленьких домах, и никто теперь не знает, какое задание своего Магистра выполняли они так тщательно, что следов не осталось вообще.

Сейчас здесь живут другие люди. Над черепичной крышей своего дома кружит еще одна любительница ночных полётов, прекрасная Надико; она в джинсах - наверное, голубых, но ночью не разобрать; а футболка у неё белая, и волосы у неё почти белые, вроде как даже светятся. Она замечает меня издали, машет рукой и догоняет в воздухе.

Надико не остановишь. Еще у неё есть рок-группа "Анадырь", мощная группа. Она сама всё пишет, и слова, и музыку. Светорежиссура, хореография - она всё умеет, никто ей не нужен. Есть какие-то невнятные Антоша и Рома в уголках сцены, а в фокусе прожекторов стоит она, подчиняет себе зал легко, ритмом, голосом, уже неважно, какими словами - "где ближайшая аптека? покупаю человека, человека с бородой - принимать перед едой!", да нет, на самом деле и слова, конечно, играют роль: это не стихи, это заклинания такие шаманские, грубые, безотказные - "там город dream! Там город dream! Там город - там город - там город DREAM"...
Вот, подлетела. Лифчик под футболкой ощутимо белый. Надико не остановишь.

- Привет, куда летим?
Ну не посылать же её. Никого мне, кроме тебя, не надо, это за скобками, но не посылать же мне её. Она же просто хочет пообщаться, а разве таких много, разве таких, чтобы просто так общались, так уж много?
- Привет, Надико, в "Космос", за йогуртами.
Она задирает голову и отражает луну и звезды голубыми глазами.
- В космос? За йогуртами?
Главное, оба хохочем, висим в воздухе и корчимся от смеха. Я только и могу, что рукой махнуть в сторону недостроенной вышки, мол, тот "Космос", а она кивает.
- Да я уже всё поняла, давай я с тобой.
И что, мне говорить ей "не надо, я один" - только из-за того, что...?
- Давай.

Мы летим. Приземляемся вдвоем на пустынную стоянку, заходим по-цивильному. Йогурты есть. Она покупает ликёр.
- Ты ведь такой любишь, "Эмметс", ирландский, правда?
- Ну, конечно.
- Вот, закупимся, давай у меня посидим.
- А я обещал...
- А она у тебя разве не спит ещё?
- Спит, но...
- Ну вот. Мы поболтаем, она поспит, потом ты к ней. Я же тебя не соблазняю, нравственный ты мой.

Сидим у неё на кровати под крышей - бывший тамплиерский чердак, самое то, - разговариваем. С Надико хорошо разговаривать - и сама поговорит, и меня послушает. И она почему-то любит мои песни, такие КСПшно-лирические, такие непохожие на то, что пишет сама.
Снимает со стены гитару - настоящую, не электронную; протягивает мне: давай. Я бормочу, что давно ничего не играл, а она: давай, давай.

Пою. Она говорит: еще. И еще.
-А вот у меня послезавтра концерт на "Террасе", давай я тебя туда номером включу?
Тут же в голове картинка: как я, да на её сцену, да прямо к фанатам, а они-то разогретые, им-то САМА сказала, что я крутой, они ушки-то пораскрывали, я по гитаре пальцами вот как сейчас, и тихо так, вкрадчиво, в микрофон...
Что я им спою, кстати, любимец звезды, молодое дарование? На сколько лет я старше Надико?
- У меня репертуар... тихий такой. А у тебя публика... - я встаю с кровати, пробую движениями бёдер ("там город dream") продемонстрировать, какая там у неё публика.
- Ничего, - говорит, - им только полезно будет.
И улыбается так по-особому, по-женски, не знаю, как объяснить. Как будто вдруг узнала очень личную тайну.

И ведь узнала, оказывается. Чёртовы шорты без резинки с тяжеленным кошельком. А я стою и бёдрами вращаю.

Вот в этот-то момент ты меня и находишь, ты глядишь в свой хрустальный шар и видишь меня таким, какой я есть. Ты не спишь, потому что по радио передали: в "Космосе" взрыв, были пострадавшие; и за твоей спиной в шар глядят и другие лица. И тебе, и лицам Надико улыбается покровительственно: ничего, мол, такого не было...

Я бросаюсь в чердачное окошко, я рассекаю чёрный воздух со скоростью света, быстрее света. Я влетаю в наше окно, обнимаю тебя, не даю сказать ни слова. Я смотрю в твои открытые глаза и не вижу в них ни укора, ни огорчения. Шепчу бессвязно:
- Я всё понял. Я выучил этот урок. Я... это измена, я понимаю, всё равно - измена... Ты ведь знаешь, на самом деле всё это - только сон, мой сон? Я проснусь. Обещаю, сейчас проснусь. А там, за сном, Надико вообще нет. Нет и не будет. Никогда. Обещаю...

Обещаешь? Меньше обещай. Лучше подумай, каким красивым ты сам у себя получился, каким раскаявшимся и благостным. Лучше услышь - мы стучимся к тебе, пытаемся докричаться, но ты воздвигаешь стенку за стенкой. Мы говорим с тобой через небо и землю, через сны, через Неё, через газеты, радио и телевизор. А ты не слышишь.

Вот почитай, что у тебя получилось. Как Она тебя, такого талантливого и творческого, только и знает, что пилить: и одеваешься не так, и про следы на потолке придирается, и насчет того, что ты специалист по забыванию, проходится... А Надико-не-остановишь такая яркая, такая красивая, такая бескорыстно ценящая. Вот и будет читатель вздыхать: как это ты с этой Надико только дружишь, а всё великое пламя любви отдаешь Ей, хотя Она наверняка никаких песен не пишет, джинсы на Ней не так откровенно сидят, и остановить её значительно легче, чем этот паровоз в белом лифчике, и разговаривать труднее - не так тобой восхищается. И вообще, какой ты самоотверженный, как много приносишь в жертву, и ещё - ах! - в конце осознаёшь свою вину...

А ведь Она - действительно твой единственный шанс, понимаешь? Все остальные ты давным-давно бездарно растратил. Слушай, болван, слушай Её и благодари Её, небо, судьбу, кого хочешь, за то, что Она терпит тебя, что не сбежала ни в рай, ни в ад...

Ты помнишь, ты спрашивал себя, чем твоя душа отличается от тебя самого, как она выглядит, есть ли она вообще? Так вот тебе ответ. Это ведь Она - твоя душа, твоя жизнь и смерть, Кощеюшка. Мы не прятали Её в яйце под корнями дуба, мы одели Её в домашний халат и поместили Её в твоей квартире, потому что там тебе Eё было труднее всего найти. Мы...

Постой! Куда ты летишь? Дослушай -

...Там город DREAM.
Там город DREAM.
Там город, там город, там город DREAM.