Мама, здравствуй.
Не знаю, я был ли в году, что вот-вот убежит, хорошим?
Ты всё видишь, конечно: я часто ревел, что брошен,
Все слова, что ты в письмах оставила мне, я переиначил,
Сам себя командиром волшебных полков назначил,
А готовить (яичницу разве) по-прежнему не умею,
Завести всё кота пытаюсь, а пока что завёл двух змеев -
Я уверен, что скрыты под шкурой змеиной великие наги,
Исписал я на письма тебе пачек сто бумаги,
Только снег во дворе от моих заклинаний не тает,
И приманенный кот (ну, про змей помолчу) не взлетает.
И родные мои болеют,
И становится мир не добрей, а злее.
Разве в силах я что-нибудь в нём построить?
Всех порадовать, а не расстроить?
Ты велела мне быть оптимистом, сомнений не знающим, смелым,
И я честно, как ты мне сказала, делал.
Только мучит меня неизбывная рана:
Ну а вдруг я такими шагами приду в тирана?
Шаг налево, направо от правильных, мудрых правил...
Только разве бывает, чтоб крылья в неволе человеческий дух расправил?
Не из золота самые крепкие клетки,
А из слов, что к добру зовут - и случается так нередко.
Ладно, мама. Неважно, я всё одолею.
И письмо написал не затем, чтоб меня жалели!
Просто... видишь, любой путь - сложный,
Шаг налево, направо... И сам не заметишь, как стал он ложным.
Только так как я сам не желаю однажды сгинуть,
То отныне провозглашаю: нет путей, что ведут в геенну, все пути, как и Бог, едины!
Я шучу. Хоть серьёзен, торжественен в той же мере.
И что змеи - великие наги, я верю, конечно же (и не верю).
Хорошо, что у каждого здесь - две такие части,
И, пытаясь понять друг друга, мы идём по дороге к счастью.

30.12.24