Арутюнов Сергей : другие произведения.

Твэлф

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Двенадцатая книга стихотворений, 2018-2019 гг.
  Сергей Арутюнов
  
  ТВЭЛФ
  
  Двенадцатая книга стихотворений
  
  
  
  
  
  
  
  Москва 2019
  
  
  Двенадцатая книга стихотворений Сергея Арутюнова - просто двенадцатая книга его стихотворений, о чём, только почему-то по-английски, и говорит её название. Тем, кто впервые сталкивается с поэзией автора, можно как посочувствовать, так и позавидовать. Читать здесь почти нечего. Сто страниц боли и ужаса, закованные в стальной силлабо-тонический корсаж - вовсе не повод для читательского интереса.
  
  Эта книга посвящается памяти красноярского преподавателя и краеведа Галины Николаевны Сизовой (1930-2017), родной сестры моей матери Риммы, с благодарностью за ту любовь, которой я был окружён все годы после кончины матери.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Я вряд ли придусь по нраву
  Сбивающимся в ораву,
  Обмотанным TNT,
  И лучше бы в GTA, да
  Мистерия одноактна.
  Чего там - сиди, гляди.
  
  Я скоро окончу с нею,
  И ты испытаешь землю,
  Кисла ль она, соляна ль,
  Водительством Валтасара
  Я вспомню об этом завтра,
  А ты и не вспоминай.
  
  ...В запретной советской сказке,
  Свинцовой по-протестантски,
  В преддверье палёных сект,
  Отец привставал с дивана,
  И мать меня раздевала,
  Щелчком выключая свет.
  
  И я, обалдевший за день,
  Прошедший десятки стадий,
  От айнов до англичан,
  Страны ледяной крупица,
  Сигнальщика от горниста
  Нимало не отличал.
  
  И был бесконечно долог
  Мой сон, растворённый в толпах,
  Пижамных и плащевых.
  На лунный нанизан вертел,
  Я был, как весёлый ветер,
  Средь будущих прощелыг.
  
  Тому, кто скрипично боек,
  Должно быть реально пофиг,
  Сойдётся ль пасьянс "Паук".
  И, призван за счастье драться,
  Аккорд Мирового Братства
  Выпархивал из-под рук.
  
  
  
  ***
  Полжизни о цепи да об ошейнике...
  Любой в уме давно б уже послал
  Семидесятых ломкое брожение
  И девяностых траурный базар.
  
  Таким дерьмом отборнейшим нас пичкали! -
  То Берия божествен, то Колчак -
  Отплёвываясь жёваными спичками,
  Шипя о спецзаказах и хачах.
  
  Ветшавший век... на нём - толпища-толпища.
  Ни перспектив, ни планов, абы как.
  Окурок жизни - он святитель тот ещё:
  О хладокомбинатах и быках.
  
  Фарца, снабженцы - вот чьё было мнение.
  Засалятся одни, других почнём.
  А если бы иной нас мерой мерили,
  Себя б и не узнали нипочём.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  До статистик скорбных не унижусь:
  Не терплю пометки "рядовой".
  Сколькие, в лице не изменившись,
  За семь лет прошли передо мной.
  
  Дать бы здесь, наверно, поясненье:
  Мускулисты, дельны, глаз горит,
  Но - клеймо столетья! - бедны семьи,
  Это и сбивало их с орбит.
  
  С вечера уложатся, как надо,
  И в зелёнку на неделю-две,
  Поподразделённо, покомандно,
  Возвратятся в комканой листве.
  
  А заплещет жгучий спирт в стакане,
  Значит, был приказ невыполним.
  Только сквозняки по ним вздыхали,
  Только ливни плакали по ним.
  
  Хоть облей гробы их карамелью,
  Хоть сличай их по цементу пломб,
  Так мне представлялось по раненью,
  И никак иначе не могло б.
  
  
  ***
  Когда рассвет, подобный щелбану,
  Отпрыгивает прочь от этих брёвен,
  Отпугивая ночь ещё одну,
  И день встающий неопределёнен,
  Един столичный нрав, куда ни ткни:
  Отечества безудержная дойка.
  Патриотизм - хищения одни,
  Благотворительность - ворЫ, и только.
  
  Так зол порой, что, кажется, вальну
  За разговоры, полные усмешек,
  О мальчиках, успевших на войну,
  И дядьках, почему-то не успевших.
  Я б не успел, и счастлив был вполне,
  А может, нет - судьба шутить горазда.
  Тогда б и плёл, как страшно на войне,
  И каменел - хотя бы для контраста.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Октябрь
  Виктории Аракеловой
  Прервутся ль дожди косые,
  Встопорщится ль сидр, шипуч,
  У матушки ли гусыни
  В предчувствии благостыни
  Из клюва заблещет луч,
  Из воинства Александра
  Намеренно взяв отвод,
  Удача бежит, внезапна,
  И снег не сегодня-завтра,
  И темень уже вот-вот...
  На выбеленном газоне,
  В шеренге от ЛФК -
  Наклоны и многоскоки,
  И солнце глядит косое
  В изрытые облака.
  О, как бы расстаться с ними,
  Творения в день седьмой,
  И личной своей Цусиме
  Признаться в октябрьской сини,
  Как страшно сливаться с тьмой.
  ...Неведомые касанья!
  Оранжевая консоль
  Заката перед глазами,
  И в небе черта косая,
  Надрезанная косой.
  
  
  
  ***
  Говорил мне век-дебил:
  Я тебя объединил
  С русским горем безутешным.
  Каково в рядах терпил?
  Отвечал я: слышь, ты, тварь,
  Хоть оглоблей отоварь,
  Лишь дыхание задержим,
  А вот ссучимся - едва ль.
  
  Говорил мне век-профан:
  Карачун твоим правам,
  Полюбуйся, лох педальный,
  Как я всех обворовал.
  Отвечал ему я так:
  И в трудах, и в маятах
  Всяк измучен грустью тайной,
  Но не слизистый пятак.
  
  И торгаш ты, и вандал,
  И пастух своих отар,
  Но тебе ль я, сучий потрох,
  Годы лучшие отдал?
  Не тебе, и потому,
  Слышен Богу одному,
  Плит своих огнеупорных
  Мерзости не отомкну.
  
  4-МУ НОЯБРЯ
  Единенье, единенье!
  С каждым часом ледянее
  Травы, дерева...
  Беспокойство изгоняя,
  Волглый воздух - цирк с конями -
  Зыблется едва.
  
  
  С нами Бог! Под небом Юга
  В объективы брызжет клюква.
  Что ж судьбу клеймим?
  Тлеет, исподволь опасна,
  Дальняя авиабаза
  Именем Хмеймим.
  
  
  Эй, вы, Эбла и Арманум,
  Уступаете норманнам?
  ...И не то отдашь,
  Если в кулаке путчиста,
  Что успел ответить "чисто!",
  Взмолится алкаш.
  
  
  Долго будет он являться,
  Омерзением лифляндца
  Зябкий рот кривя.
  Будем помнить, как бежали,
  Кто в трусах, а кто в пижаме,
  В дикие края.
  
  
  Как бежали мы с узлами,
  Выли, приходя в сознанье,
  Плакали навзрыд,
  Кто с портфелем, кто с рейсшиной,
  И тоской неразрешимой
  Был наш путь изрыт.
  
  
  Кто ж мы, Господи, такие?
  То в частушке мы, то в гимне -
  Лишь юдоль светла:
  Чем бы нас ни озаряли,
  Лил бы ливень с пузырями
  Лил как из ведра.
  
  
  
  
  ***
  По-ноябрьски необъятен,
  Полон золотистых пятен,
  Жёлто-розоват,
  Солнечный, как пшёнка с тыквой,
  День безоблачный, пустынный,
  Падает в закат.
  
  Снега нет ещё в помине.
  Чу! К Фемиде ли, фемине
  Данника везут.
  Заповеданный дреколью,
  Колокольчик над рекою
  Рвётся прочь из пут.
  
  Веря мгле, как талисману,
  У окна седого встану:
  Тишь перед пургой.
  Там, в зиме необоримой,
  Прежние мечты отрину ль,
  Обрету ль покой?
  
  В облачных плутая кручах,
  Жду ль чего-то, как поручик -
  Нового витка?
  Вечно споря с мирозданьем,
  Ничего-то мы не знаем,
  Ни
  Фи
  Га.
  
  ***
  - Дотянули! Обнуляй
  Ход времён, Тебя верставших
  Звонкой россыпью фисташек,
  И обои под ноябрь,
  
  Пыль на ёлочных шарах,
  Спасской башни вещий посох,
  Замерший в гаражных боксах
  Ивовый мельчайший прах.
  
  Незачем душе пустой
  Пажить в угреватых сучьях,
  Страсть, что дремлет, как лазутчик,
  Над просёлочной ездой.
  
  - Так и быть! Ковчег смоля,
  Небо расписав лучами,
  Я найду стрелу в колчане,
  Ту, что вас начнёт с нуля.
  
  - Бог богам, чинам чинарь,
  Светлое воспоминанье!
  Если снова станем нами -
  Лучше и не начинай.
  
  
  
  ***
  Вот эти шпалы - год, иной,
  Размозжены, убиты в ноль,
  И в солидоле -
  Главарь, что сбиться понукал
  Сюда, где ослабел угар
  Мирской юдоли.
  
  
  
  Нашёлся б хоть один герой
  Прервать искрящейся игрой
  Молчанье комнат!
  Ужели так они вредны,
  Пинакотечные ряды,
  И пыль, и холод?
  
  
  
  Но Ты, что вечно при делах,
  Остановись, податель благ:
  Ты шутишь плоско.
  Что ты за бездну там разверз,
  Пошлее Комеди Франсэз,
  Больнее Босха?
  
  
  
  Воззри ж, как утром золотым,
  Истаивают, словно дым,
  Слои тумана.
  А плоть? Осилив скакуна,
  И углеродиста она,
  И атомарна.
  
  
  
  О, мир! Ты странен, как фольварк,
  Весь в змеях, ястребах и львах,
  Среди саванны,
  Где мы, держась в миру своём,
  По дням термитами снуём,
  Бессмертьем званы.
  
  
  
  Ему Тобой принесены,
  Мы - ожидание зимы,
  А в промежутках
  Лютует вьюга, даль яря,
  Под серебренье ноября
  На листьях жухлых.
  САМУРАЙ НАКАСУКА
  Уличённым топ-менеджментом в баловстве
  Об одном только помнить и надо -
  Самурай Накасука идёт по Москве,
  И кровава его интифада.
  
  То, что он в себе носит, немногим дано,
  Постижимо лишь рельсам контактным,
  И сверкает на солнце его кимоно,
  Перечёркнуто смертной катаной.
  
  Этой сволочи мерзкой, лощёным дрищам
  Он покажет фатал эррор систэм,
  Он заявится к тем, кто тебя сокращал,
  И разрубит с разбойничьим свистом.
  
  Слышь ты, чмо? Запирай или не запирай
  Ты дверей своих, вот невезуха -
  По Москве к тебе мститель идёт. Самурай,
  Самурай Накасука.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Беззаконной пургой облекла,
  Меж домами свистала полундру...
  О, декабрь! Эта волглая мгла
  Непостижна ни Прадо, ни Лувру.
  
  Обозначатся грифом "совсек"
  В изголовье подвешенный Джотто
  И никак не ложащийся снег,
  И совсем не заметное что-то,
  
  Вроде отблеска, блика с ножа,
  Что наследуют не январи ли,
  И затем, беспорочно служа,
  Пропадают на периферии.
  
  И от слякоти полуседы,
  Истончаются, полузнакомы
  Утопической Яндекс-еды
  Безутешные жёлтые гномы.
  
  Одинарнее или двойней
  Вкруг безмолвия хочет обвиться
  Беззащитность улыбки твоей,
  Это зрелище - не для Уффици.
  
  
  ***
  Так и смеркнется, вечерея,
  Обнажится юдоль сия,
  Истечёт человечье время,
  Расцветёт без людей Земля.
  Что же вспомнится? Глина строек,
  Бестолковой родни кагал,
  Институт, где старик-историк
  Над бесклассовостью камлал?
  
  Или час, когда, жалоб тщетней,
  Ты, зажмурившийся, шагнул
  В производственных помещений
  Нескончаемо тошный гул?
  Год от года в лице приметней
  И давание по рогам,
  И холодный комок пельменей,
  И - такой же - телепрограмм.
  
  И, задрёмывая в маршрутке,
  Обывательски сед, усат,
  Неожиданно вскинешь руки
  И бессильно вернёшь назад,
  И как луч первозданный, узок,
  Всем, что дух из души исторг,
  Через рта ледяной огузок
  Невесомый прорвётся вздох.
  
  ***
  Среди волнения людского
  Одни лишь словом утолим,
  Я не скажу тебе ни слова,
  Поскольку связан только им:
  Окончен труд в бездонных штольнях,
  Страда поклонов поясных,
  И голову задравший школьник
  Снежинки ловит на язык.
  
  Веленьем время хомутавших
  Зевак молитва начата:
  О, что за ель! Виват, монтажник!
  Прелестница, не нам чета!
  Гремит полуденная спевка,
  Не чуя суши под собой,
  И в пустоте сиянье снега
  Главенствует над пустотой.
  
  Блестит, как чешуя драконья,
  Витрин оплавленный черпак:
  Предновогодняя торговля,
  Единственный источник благ,
  И я с рождения в ответе
  За праздничный рыбоотлов
  И сталагмиты городов,
  Налипшие на облик тверди.
  
  
  ***
  Дней короткая длина,
  Свет, волхвующий в бокале.
  Чаша смертная до дна
  Иссушается по капле.
  Безголос, шепчу - увы!
  Только и молитв - изъяну.
  Не сносить мне головы
  За наболтанное спьяну.
  
  
  
  В этом воздухе сухом,
  Абсурдистском, как биткоин,
  Каждый шорох мне знаком,
  На подкорке упокоен.
  Сколько времени отъест
  На пути, как спуск, отлогом,
  Электрический подтекст
  Стрекотания волокон?
  
  
  
  Кажется, с ума сойду,
  Сгину, обращусь в Иуду,
  Искрошившись об слюду,
  Ничему уж рад не буду.
  Там, где зимний общепит
  Вострубит одноколейкам,
  Что от плоти отщепит
  Кровяной салям алейкум,
  
  
  
  Дол, обрывист и песчан,
  Поднебесье обрезая,
  Брошенным птенцом пищал,
  Подвывая, как борзая,
  По-хароньему храня
  Бурей сломленный подсолнух,
  Мхом поросшие края
  Лет унылых и позорных.
  
  ***
  Ещё зарешёчены поймы витрин,
  Черны половодья магазов,
  И газовый свет, что механик внедрил,
  Звенит, пред рассветом угаснув.
  
  И я, не способный осмыслить сие,
  Гляжу на ублюдский товарец,
  Не помня ни мёртвых в промёрзшей земле,
  Ни мене, ни текел, ни фарес.
  
  О, если б в прогнившем эрзац-бытии
  Безумием не красоваться,
  Пока зацеловывают бутики
  Удавленники государства!
  
  Но, чтобы упиться зимой допьяна
  Январским ветрам на потребу,
  Достаточно мне голубого пятна,
  Крадущегося по небу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Вчитаешься и видишь - неземна
  И облачна истории структура:
  Не помня, как от вешних вод струхнула,
  В ней шелестит страницами зима.
  Одной разведки генерал-аншеф
  С другим схлестнётся в поединке скучном,
  И - горе победителям везучим
  Сквозь реки крови и стенанья жертв.
  
  Как будто вечно корчиться в снегах
  Стадам, которых вьюга отхлестала.
  Единственнейшего, как бодхисатва,
  Не выбирая посреди сиддхартх,
  О, нищенство! Слезы не проливай,
  Довольно душу память ублажала.
  И краток свет, и каждый в нём лошара,
  И видит вкруг себя один январь.
  
  И усложненье, право, ни к чему:
  Конец времён отблёскивает китчем,
  И, предсказуем, физиологичен,
  Не к сути устремлён, а лишь к чехлу,
  Когда, дичась, бежит он от витий,
  В ристалищах болезненно завистлив,
  И устыдившись плоти, как сабмиссив,
  Перстом дрожащим комкает фитиль.
  
  IMMORALITE
  Сквозь муть январских дней, чьи свойства днями
  Назвать возможно разве что шутливо,
  Я различал, как вьюги заставляли
  Сиять глазницы мёртвого шерифа.
  
  Лежал он смирно, всё ещё сжимая
  Чешуйчатый от копоти смит-вессон,
  Плясал над ним, похоже, что шаманя,
  Команч убогий в рубище советском.
  
  И пленником уклада, обихода ль,
  С достоинством, достойным истукана,
  Переминаясь, фыркая поодаль,
  Кобыла одинокая вздыхала.
  
  Почти как мы, что, вверившись бокалу,
  С морозной стужей затеваем покер,
  - Паясничаете? - Чудим помалу...
  А кто убил, и кто убитый, по хер.
  
  О, дикий, грубый, заунывный танец!
  По крышу заметённая беседка,
  Младенческое ожиданье таинств
  И скрип шагов, и созерцанье снега.
  
  
  
  ***
  Как совладать с истомой,
  Сверзившись в пластуна,
  Если в зиме бездонной
  Начат подъём со дна?
  Здесь, на границах плоти
  С минимумом цидуль
  Дума об оцелоте
  Рядится в поцелуй.
  
  Истин вагон постигнув,
  Жить приказав трудам,
  Прянешь во мглу инстинктов
  Под племенной тамтам.
  Горестней на отшибе
  Плакать о мудреце
  Там, где в любой йешиве
  Чудится медресе.
  
  Лишь бы не с игроками
  Похоти островной
  Чувствовать содроганье
  Светоча над страной.
  Тем, кого оглоеды
  Заперли в денниках,
  Дёрганый пульс планеты
  Не ощутить никак.
  
  ***
  Александру Орлову
  
  Пошли бы они подальше,
  И горести от ума,
  И склонность к самопропаже,
  И сталинские дома!
  
  В краю, где царит сиеста,
  Сознанье дорасширяв,
  Почувствуешь кризис места,
  Исчерпанность прежних клятв.
  
  И что тебе в этом улье,
  Подсвеченном бирюзой?
  И страждешь не потому ли,
  Что пользуешь - антресоль?
  
  Трезвонь же, пожар столичный,
  Набатом густым космат,
  От купчей и до мздоимчей
  Реченьем идя на спад,
  
  Сквозь мертвенные заводы,
  Где дух торжества издох,
  Запальчивый пар свободы
  В охранный загнав свисток.
  
  
  ***
  Прости за упрощенье,
  Достойное реклам,
  Родившийся в пещере
  У девы Мариам,
  Но как понять, и можно ль
  Упорствовать вдвойне,
  Не зря во мгле вельможной
  Пришествие твое?
  
  В том стойле, где намечен
  Божественный маршрут,
  При блеянье овечьем
  Спасителя не ждут.
  Во бдениях бессонных
  Гадальщик разъездной
  Предрёк, что станет сполох,
  Звезду затмив звездой.
  
  Приютам и харчевням
  В скрещении судеб
  Ковчеговым кочевьем
  Является вертеп.
  И Ирод, нервно плюнув
  Меж ромбов пахлавы,
  Не верит в трёх верблюдов:
  Какие там волхвы...
  
  Но явь уже явила
  Мальчишечьи глаза
  От сотворенья мира
  И до его конца.
  На гибель веку-вепрю
  Сугуба ектинья,
  И сказкам я не верю,
  Но верую - в Тебя.
  
  
  
  ***
  Уже почти не пьют в подъездах,
  Ачмой не травятся на ланч,
  И алкоголиков болезных
  Почти не слышен тихий плач.
  Стреляются, конечно, тонут,
  Поскольку участь их горька,
  Используют последний довод,
  Но как-то вскользь, без огонька.
  
  Почти не выстрелов, ни взрывов,
  И видимость, как на HD,
  Тех, что с ума за это спрыгнув,
  Договорились на "почти".
  И где та кровушка, та удаль,
  С которой, губы закусив,
  Шли мимо челяди надутой,
  Показывавшей эксклюзив?
  
  Ничто не может стать высоким,
  Ни обыватель, ни аскет,
  Когда и мы с тобой отсохнем,
  Векам бесчисленным вослед.
  Умчалось времечко жиганье,
  И снег становится звучней
  Под невесомыми шагами
  Неприхотливых москвичей.
  
  ПАМЯТИ МОСКВЫ
  Таких ты чудищ расплодил,
  Весь век на них ухлопав,
  Распределённый транспортир
  Жилых и сменных блоков...
  Дружил ты редко с головой,
  Доверен скрипу, вскрику ль,
  Ты весь в грязи, о, город мой,
  Ты весь в крови незримой.
  
  Влетая в зиму, как в тоннель,
  Я радовался вспышке,
  Со светоманией твоей
  Знаком не понаслышке.
  То разгорался твой мангал,
  То брызгался селёдкой,
  Когда средь серости мигал
  То красный, то зелёный.
  
  Могилу братскую отрыв,
  Тонул ты в алкоголе,
  Определяясь, как нарыв
  Небесной вакуоли.
  Где всяк пацак среди чатлан,
  Причастие прогоркло,
  И я тебе предпочитал
  Такого же другого.
  
  ***
  Не то, что когда-то впечатал аллах
  Огнём прямо в сердце пророка -
  В чужих и совсем не медвежьих углах
  Забудешь, где ГУМ, где Петровка.
  То вопли в окне, то ослиная вонь.
  Известные, в общем, лекала -
  Небитая ксива и ствол нулевой -
  Избитый набор нелегала.
  
  И где они столько проулков берут,
  Как будто бы из алебастра...
  О. как он сиял, довоенный Бейрут!
  Как только, наверное, Басра.
  Всплывут поневоле и морды ханыг,
  И выстрельных искр высеканье,
  Кривые маршруты путей отходных,
  Заплетшиеся узелками...
  
  У нас же, известно: полгода ни зги.
  От гула Варшавки оглохнув,
  Душа воспарит, устремится в пески,
  От слякотных этих вагонов.
  И тут не какой-то там адреналин,
  Приязнь к вечеринкам-коктейлям,
  А судьбы, которым Господь предварил
  Восшествие упокоеньем.
  
  ***
  Одно и навсегда: одолевай,
  Пока размеренно и беспристрастно
  По-ленинградски щёлкает пространство
  И снегопады празднуют январь.
  
  От безразличья не окоченей,
  Когда зимы вторая половина
  Синичий трепет в сердце уловила,
  И вот уже ты весь охвачен ей,
  
  И будто на виду у всей страны
  Выходишь, и томительно равнинны
  Снеговиков и крепостей руины,
  И лиственниц озябшие стволы.
  
  Не припадай к дверному косяку -
  В метель вставай проглоченным аршином,
  Когда январь, измучен сном паршивым,
  Идёт по птичьим крестикам в снегу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Понять, как действительность сходна
  С мгновеньем, стремящимся вспять -
  Ни дня не изымешь из года,
  Из года ни дня не изъять -
  Увидев, как небо суконно,
  Когда, исходя из-под плит,
  Морозами схвачен за горло,
  Проснувшийся город сопит,
  
  И воздух, удушливо дымчат,
  В себя запрещает глазеть,
  И только синичка талдычит,
  Что март неизбежен, как смерть.
  И не отменимы, как дембель,
  Недели, что плыть не спешат
  К отказам из трёх академий,
  Выпиливанию за штат.
  
  Но как бы, шустры, расторопны,
  Декады ни рвались из пут,
  Однажды истают сугробы
  И вешние воды сойдут.
  Буревший на ветреных склонах,
  Покроется зеленью холм,
  И майский сияющий сполох
  Небесным блеснёт ледником.
  
  ***
  Ничтожный скопидом среди транжир,
  Я с богословьем долго не дружил,
  Не видя в нём приятеля по играм,
  И партитуру избивал пюпитром.
  
  ...Во всём ты, Боже, первый, даже в том,
  Кто первым обозвал тебя жидом,
  И в том, кто между Йелем и Сорбонной
  Улавливает слабый дух соборный,
  
  И в том последнем из чудес твоих,
  Где дымом не доволен истопник.
  Но как от наших мерзостей ни бедствуй,
  Ты - первенствуешь, Ты - Отец небесный.
  
  Вот почему в заснеженном дворе,
  Где изморосью истекают стены,
  Как неслиянны, так и нераздельны
  Моя вторичность, первенство твое.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Блёклые паруса
  Суетной колготни,
  Нервного полусна
  Серые полудни -
  
  Нытикам здоровей
  Патриотизм квасной,
  Вёрткий, как соловей,
  Цокавший здесь весной.
  
  Дней уже эдак сто
  Зябко желтеет спил
  Там, где он свил гнездо,
  Там, где гнездо он свил.
  
  Тянутся ль не спеша
  Судьбы, в труде, в тоске ль -
  Песнь, что была свежа,
  Стала земли тусклей.
  
  Мнимой величины
  Горький комок сглотну:
  Ветви зимы, черны,
  Тянутся в пустоту.
  
  
  
  ***
  Ни кто потерпевший, ни кто здесь преступник,
  Уже не понять. Одинаково злы,
  На папертях бывших союзных республик
  Натурщики Босха взывают из мглы.
  - Презрите, родимые, нас, горемычных!
  С порога прогоните нас не ужель,
  Семейную пару без вредных привычек,
  Домашних животных, носов и ушей?
  
  Нам пела о счастье струя аммиака,
  Когда испарялся ледок с батарей,
  И нам этот город - консервная банка,
  И мы в ней сардины, и стиснуты ей.
  Рабы ЖКХ в мешковатых комбезах,
  Страдальцы за луковый суп наградной,
  Творящие мессу в клетушках облезлых
  Торговцы китайщиной и наркотой,
  
  Покорные беспрецедентным флюидам,
  Плюя, что всю жизнь за свободу кладёшь,
  О Сталине мудром, родном и любимом
  Затеивают бесконечный галдёж.
  ...Одной мы цепи проржавевшие звенья,
  И всем нам прочерчен единый маршрут,
  Лишь время уходит, вернуться не смея
  Туда, где не любят его и не ждут.
  
  ***
  Я радовался каждому из дней
  Весны, пришедшей изнутри, извне ли,
  Когда и даль становится ясней,
  И сам себе становишься яснее.
  
  Бесснежно мне. На глади февраля
  Не содрогнуться б, словно запятая,
  Судьбой своей беспомощно руля,
  Солёным снегом будни заедая.
  
  Двусмысленным "отведай передка"
  Звучит посланье, но уже так въяве
  Весны ещё далёкой берега
  Распахиваются, как верность клятве.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Поступившись немногим
  Из намёрзших пустот,
  Этот март, как синоним,
  Обрывается в спорт,
  От былых наваждений
  На погибель шутов
  Полусгнивший форштевень,
  Обращая в швартов.
  
  У последней декады
  Королевского льда,
  Колотя предикаты,
  Восстаёт коляда,
  И почти что условны
  Вне барачных присяг,
  Обнажаются склоны,
  Как мещане в перстнях,
  
  И, сигналящий рындам,
  Полнолуньем отжит,
  По дорогам подрытым
  Смутный отблеск бежит,
  И в чаду превращений
  Обретая приют,
  Просыпается щебень,
  И синицы поют.
  
  БЕСЛАН
  Валялись на матах в спортзале,
  То брусья трясли, то турник,
  Чтоб дети, которых спасали,
  Запомнили только троих -
  Того, кто бежал вдоль ограды,
  Из тех, что пробились втроём,
  Кого земляки, толерантны,
  Накрыли каким-то тряпьём.
  
  Того, кто лежал на фанере
  От крыши, раздолбанной в хлам,
  Того, кто высаживал двери,
  Того, кто садил по углам.
  Спасителя путь одинокий
  Безводен и простоволос -
  От раны, жены-идиотки ль
  Бросаться под мусоровоз.
  
  Запомните - каждый обломок
  В квартале насквозь типовом:
  Пожарные выходы в пломбах,
  Застреленный радиофон,
  Сгущение выкриков сиплых,
  Судьбу, что подол задрала,
  Промокшие створы носилок
  И жареный дым со двора.
  
  
  ***
  Я бы мог представить это в лицах -
  Смуту, за которой нищета,
  Женщин, с кем бывал когда-то близок
  Мнением о свойствах одалисок,
  Правду, суть которой площадна.
  
  Но херовый из меня рассказчик,
  И такой же точно драматург.
  Чем нудить о крючкотворствах скачек,
  Воздыхать о временах рысачьих,
  Лучше дно марух и бормотух.
  
  Бешены, шерстисты, крутороги,
  Были мы откинуты с арен.
  Гутенморген, фрау, в гутенморге -
  На поминках выли в караоке.
  Не оглянешься, а год сгорел,
  
  Так и скажем каменным палатам -
  Утю-тю, родные. Не до вас.
  На пути отъявленно покатом
  За патриотическим плакатом -
  Синь сплошная.
  Крым да Гондурас.
  
  
  
  ***
  Я, может быть, и не запомню,
  Как жизни морщилась изнанка,
  Когда перед самим собою
  То ламу корчил, то экзарха.
  Профан в увёртках и сюрпризах,
  И не замечу, как истлели
  И некий социальный призрак,
  И мысль, что с каждым днём кислее.
  
  Евангелием от Морфея
  Предречено, как угловато
  Преобразит чужое время
  Черты, знакомые когда-то.
  Приятели вы мне, враги ли,
  От вас ли восприму аскезу,
  Черты, когда-то дорогие,
  Доставшиеся по наследству?
  
  Кто молод был и плыл бездумно
  Туда, где сумрак небо кутал,
  Молясь о том, чтоб ветром сдуло
  И унесло под самый купол,
  Не различает, как скоромны,
  Апрельских снов эпиталамней,
  Бесчувственные маскароны,
  Венки и ленты, лёд и пламень.
  
  ***
  Сергею Козлову
  Противиться бытию -
  Пылающим, как тростник,
  Смиряешься - потерплю,
  Что большего не достиг.
  Смиряешься. С шампура
  Счищаемый, ты сумел
  Почувствовать: жизнь - была,
  И нет ничего взамен.
  Отчаешься. Пёс, мордаст,
  Могильным душком дохнёт,
  Когда посреди мытарств
  Погибельный сгинет гнёт.
  Ничейным, как русаки
  Под флагом пяти колец,
  Прохладу впитав с реки,
  Отмучишься, наконец.
  Очнувшись от сна времён,
  По коим вотще скулим,
  Пребудешь обременён
  Лишь тем, что считал своим,
  Пока от монет не скис,
  Предвидящий, как сольют,
  Отъемлющий память Стикс,
  Впадающий в Абсолют.
  
  
  ***
  Кажется, всё. Предчувствие или грёза,
  Свет бирюзовый в сумерках надо мной -
  Знак, что щенок о ногу ещё потрётся.
  Сказано - сделано. И наплевать, умно ль.
  
  Ценятся те, кто пораньше сбежал с уроков.
  Те, что звонка дождались, идите в пень.
  В мёртвых дворах мопеды стоят, заглохнув,
  День прибывает, и на душе теплей.
  
  Здания жёлты, стены крупнозернисты,
  Тени косые марта на них лежат,
  Ветры уймутся - заголосят синицы,
  Символ того, что у полночи день отжат.
  
  С Юлией, Клавдией, Клитией, Даздрапермой
  Я наболтался так, что совсем оглох,
  И припадаю к темени островерхой,
  И до конца досиживаю урок.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  И страна, что расплаты ждала,
  И живые, что мёртвых спасали,-
  Тот же город вокруг, те ж дома,
  Изменяется только сознанье.
  
  Подтирая следы за собой,
  До полудня не вскинуться, если
  Не накинуть на горло супонь
  Тех погибших, что вряд ли воскресли.
  
  Плащ болоньевый содран с гвоздя,
  По карманам - размокшая прима...
  Только долгие годы спустя
  Понимаешь, как видимость мнима.
  
  И уже с этой муки не слезть
  Прижиганьем седого очёса.
  Ничего не окончится здесь,
  Да и там ничего не начнётся.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Когда б не сиянье фибул,
  Не звяканье по команде,
  Я точно бы кони двинул
  В пресветлом владыке-марте,
  В нём даром, что ночи кротки -
  И камень крошится дошлый,
  Когда ледяные корки
  Спекаются под подошвой.
  
  Веленьем непостижимым
  Правительств неповторимых
  Весна говорит с таджиком
  О ценах и о тарифах,
  И, выстроив на контрастах
  Небесные словопренья,
  Природа, мутна, как насморк,
  Впадает в оргазм апреля.
  
  И скоро, объятьем крабьим
  Сжимая святые числа,
  Из миски с щербатым краем
  Напоит меня Отчизна,
  Не ведая, как побочна,
  Румяна да черноброва,
  Тесна человеку почва,
  Опора его и прорва.
  
  ***
  Наверно, лишь по весне
  Бывает: нарыв зари
  Взрывается не извне,
  А будто бы изнутри.
  И вот уже дух творит
  Из тела иной сосуд,
  И сам ты скорей Давид,
  Которого не спасут.
  
  Стремглав раскрутив пращу,
  Устои поколебав,
  Я бешенство отпущу
  И выкрикну - "Голиаф!"
  И выйдет, согбен, скуласт,
  Ужасен, чернобород,
  Отец мой, Господь, схоласт,
  Неведомый, как народ.
  
  И траурно-серой мглой
  Сквозь мартовскую капель
  По венам промчит огонь -
  Убей же его, убей!
  И будто бы звездолёт
  Средь солнц, что лучи сплели,
  Апрельская блажь вздохнёт
  И выскользнет из петли.
  ***
  Покажется, что свет мигнул,
  Но это блик, метнувшись косо,
  Сквозь клёкот утренний и гул
  Приговорил эпоху гонзо,
  И стали ночи коротки
  Ему, что зыркал, как тихоня,
  На сплющенные колобки
  Резного перекати-поля,
  Не так ли стыли на глазах
  В экзистенциализме камня
  И керогаз, и вагонзак
  От звука звук не иссекая?
  Теперь - заткнись. Не тараторь
  При Бактрии, как Согдиане,
  Со всей возможной добротой
  Погони вечной за деньгами.
  Никто не избежит сетей,
  Ни нужд хозяйственных, ни сумок -
  Лишь прибавляющийся день
  И надвигающийся сумрак.
  
  
  ***
  Наверно, весна. Чему ж,
  Намеренья холодней,
  В краю разводных чинуш
  И корчиться, как не ей?
  Под вечер светло, как днём,
  И в облачных дубаках
  Мерещится окоём
  Забрызган, как томагавк,
  
  И это почти финал,
  Но как ты его ни гробь,
  Кто смолоду убивал,
  Иначе глядит на кровь:
  Спекается, будто нефть,
  И, жадна на отруба,
  Уж если пойдёт гореть,
  Прикинется голуба.
  
  В трясущихся витражах
  Узнаешь, как дух иссяк,
  И тело его - дуршлаг
  Заржавленных железяк.
  Фонтаном из всех аорт
  Всплеснул бы, едва теплей,
  И жить бы да жить, а вот -
  Не хочется. Хоть убей.
  
  ***
  Миры и царства изъелозив,
  Упав меж складчатых колонн,
  Я задыхаюсь, как Иосиф,
  И так же предан, как и он.
  В пространство руки окуная
  В порыве, что давно иссох,
  От милостыни Адоная
  Не чая оторвать кусок,
  
  Но впутываясь в поединок,
  Я Богу, словно главарю
  Ватаги извергов ретивых,
  Не сознаю, что говорю,
  И мир, глядящийся поддоном
  Кровосмесительной ганджи -
  Разносчик с коробом пудовым,
  Где смертный зуд и торгаши,
  
  И я, подвержен изъясненью,
  С Распятья не сводящий глаз,
  Необратимо лечь не смею
  Ни на какой известный галс.
  Но Крест привидится мне мачтой
  От зазывающих старух,
  И терпкий запах аммиачный
  В морской преобразится вдруг.
  
  ***
  Ты предчувствуешь это. Ты знаешь его -
  То, что стиснет предплечье потуже жгута,
  Разрубая тебя на ростки и жнитво
  Тем, что здесь и сейчас, и не знаешь, когда.
  
  Но как перстень она, и как скудная персть -
  Пристаёт, отпускает, петляя, как путь -
  Что-то в этой цикличности странное есть,
  Что-то в нас она хочет украдкой катнуть -
  
  Чтобы сердца мешок ворохнулся быстрей,
  Как бы ни был ты сам безобразен и затхл,
  Но заткнулся б навек удалец-менестрель,
  Про которого столько ты помнил и знал,
  
  Потому что конечны и плоть, и огонь,
  И прейдут, исцеляя лишь тем, что разя,
  И по имени смерти, пускай тепловой,
  Нас покличут когда-нибудь наши друзья -
  
  Первый зной, что в уставших зрачках полосат,
  Повторится, и, росами травы стекля.
  Первый пух тополиный и первый раскат -
  При тебе точно так же, как и без тебя.
  
  
  
  
  ***
  
  До утреннего сполоха
  Нельзя об этом с облака,
  Хоть встань и обомри,
  Гонял, палил, и на тебе:
  Что начали фанатики,
  Продолжат упыри.
  
  
  
  Упорствуешь? Пожалуйста:
  Земля была поджариста,
  Дымилась и гнила.
  Обстрелами оплавлены,
  Чернели в ней подпалины,
  Пульсировала мгла.
  
  
  
  То в пластике, то в битуме,
  Хрустели стёкла битые,
  И клеились к ногам
  Под размозжённым Лениным,
  Лохмотьями облепленном,
  Резина и напалм.
  
  
  
  А люди? Синькой крашеный,
  Ты не стесняйся, спрашивай -
  Где парки их, скамьи?
  А вон они, а вот они,
  Разбросаны, как отруби,
  Смотри, не наступи.
  
  
  
  Держи себя... компактнее,
  Не заостряй внимание
  На взглядах билетёрш.
  Ну, мало ли, ну, много ли,
  Их за слепыми окнами
  Глядит, как ты идёшь.
  ***
  О, кто бы вывел, где же тут лихва,
  При стольких недосказанностях, если
  И день отставлен, как зачёт в семестре,
  И на лицо земли роса легла,
  
  Потщившись вырвать времени кусок
  У яликов, что с якорей снимали,
  Июнем в опустевшей Гефсимани
  Отъединился, сморщился, иссох
  
  Пустынный май, что так давно привык
  Запропаститься девичьей заколкой,
  И город наш, ещё такой совковый,
  Плывёт в зарю слободками впритык,
  
  И мы, уже смотрящие поверх -
  За грани судеб, дат, захоронений -
  Не знаем, что честней и откровенней
  Окаменелостей из века в век.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Я избегал контактных клемм,
  Иными клеймами украшен,
  Среди не узнанных никем
  Рабов, переодетых в граждан.
  Вольноотпущенник еси,
  И если охну, то не скрипну,
  Не по пурге, так по грязи
  Четвёртому противясь Риму,
  
  Я находил себе дела,
  Где реял чад и тлела плесень
  От оттепельного тепла
  Переворотов и репрессий,
  И будто бы в кошмарном сне,
  Асфальтом заливавшим гравий,
  История досталась мне
  Альбомом чёрных фотографий,
  
  И то, что кто-то в ней застиг,
  Пристраивая нож к ячеям,
  И каждую белёсость в них
  Увидев собственным свеченьем,
  Едва мерцая в полынье
  Меж комбинатов и бараков,
  Неразличимо было мне,
  Как ученический параграф.
  
  ***
  Где окна отворены
  И воздух весной пропах,
  Где мать жила до войны,
  Давно перекопан парк,
  
  И тем перебит хребет
  К тем улицам, тем домам.
  Ни адреса, ни примет:
  Останкино, где-то там.
  
  И в памяти темнота,
  И в сердце густая тень,
  Как будто бы в те года -
  Ни мира и ни людей.
  
  Как будто б на годы те
  Наложен чумной эдикт,
  И бабкино канотье
  Над садом её летит.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Чего ни мстится с глаз усталых
  Среди кикимор и шишиг -
  "Смешные цены", "Лига ставок",
  "Сантехника", "Хочу шашлык"...
  
  И это - всё? В каких порывах
  Летели звёздною тропой,
  А вышел - Москворецкий рынок,
  Похожий на любой другой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Не то, что бы, как до Юпитера,
  До дня, где мысль, обагрена,
  Докажет, что не жизнь обидела,
  А смерть по-свойски берегла,
  Пока страна, парашу тиская,
  Гонялась в сумеречный сквош,
  Немецкими парашютистами
  Засеиваемая сплошь,
  
  Ещё бесплотным и межкомнатным,
  Невидим, словно короед,
  Я теми голодом и холодом
  Задумывался как проект
  Невинного, как мать-и-мачеха,
  Не замечавшего, что подл,
  Живого, солнечного мальчика,
  И был им до каких-то пор,
  
  Но вот, сведён с ума фанфарами,
  Я, кажется, с него сошёл,
  Став единица инвентарная,
  Как тряпка или массажёр.
  Стопами пламенного отрока
  Прошёл, как смертник-бусидо,
  И ни судьбы мне, и ни облака,
  Где б отключиться от всего.
  
  ***
  Когда, предвестьем увяданья,
  Ни пагубна и ни блага,
  Приснится лестница витая,
  Ведущая за облака,
  
  Я, веривший во что попало,
  Хотя б и в царствие сие,
  Во имя и Петра, и Павла
  Устало отвернусь к стене,
  
  И твёрдо буду знать одно лишь,
  Судьба, любезная скоту:
  В тот самый час, когда надломишь,
  От боли с места не сойду.
  
  Кто в силах убояться смерти
  В краю убогих и калек,
  Когда и рубчик на предсердье -
  Ещё одна ступенька вверх?
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  40-летию ввода войск в Афганистан
  
  Опишешь вряд ли в двух словах
  Тот воздух в семьдесят последнем,
  Когда рыгающий Саланг
  В имперский хрящ вонзился слепнем,
  И небо бившие винты,
  И ссохшейся листвы обилье
  Кричали - "Вынеси воды!" -
  И из одной бутылки пили.
  
  
  
  Всходила над Москвой звезда,
  И было странно до икоты
  Всходить на мост, сходить с моста
  И перемигиваться - "годны".
  И, позвонок за позвонком,
  Хребты, немотствуя в саванне,
  Сходились в пулевой закон,
  Не совместимый со словами.
  
  
  
  Удар! - и снова шеи гнут
  Хирурги, о ЧП проведав.
  Под ними - мальчик-шалопут,
  Разорванный на семь фрагментов,
  Сокройся, кетгут, сгинь, игла!
  Здесь лишь молитвы доминантны,
  Страна его не сберегла
  В преддверие Олимпиады.
  
  
  
  Лампадка теплится слегка,
  И башня светится по-спасски,
  Пока латают сопляка
  Сырого, как в ружейной смазке,
  И лишь Кабул, не искусим, -
  Заткнитесь, музы, не глазейте! -
  Скользит во мглу, как мы скользим
  К слезе, просохшей на брезенте.
  
  
  
  
  КОСМОНАВТ НОМЕР ОДИН
  
  Говорят, неважная примета,
  Стопроцентно полностью, когда
  С твердотопливного элемента
  Каплет, окисляясь, духота,
  
  
  
  И не шелохнись теперь, придурок,
  Бел, как мрамор, ноздреват, как туф,
  В ровный гул протяжек и продувок
  Дудочкой пастушеской гуднув.
  
  
  
  Обездвижен пряжкой в ложементе,
  Сам себя ты страхом удивил.
  Молишься: глаголь, добро, живете,
  Хорошо, не в радиоэфир.
  
  
  
  Вдруг - откуда б? - сельский магазинчик,
  Пара глаз, отважных, словно старт,
  Пара не раздёрганных косичек
  Меж на крик срывающихся страт...
  
  
  
  Чушь какая. Приближенье часа,
  За которым, явного явней -
  Мачта, норовящая умчаться,
  Ширь лесов, распахнутая в ней,
  
  
  
  Ковылял всю жизнь путём особым,
  Понимая вскользь, что мир жесток -
  Разве ты один, когда ты с Богом,
  Человек, петлявший между строк?
  
  
  
  Сгруппируйся. У Земли отторгнут,
  Входишь, будто вечность соблазнил,
  В летопись, и под салютный топот
  Запрокидывается визир.
  
  
  ***
  Достигшему потолка
  Вскричать бы таких же средь -
  О, как эта грань тонка,
  Безумие или смерть,
  Где, вечен, как файв-о-клок,
  Той мерой, что оплатил, -
  Мерещится потолок -
  Ни сколов, ни паутин.
  
  Горячки не оборвав,
  Пресытишься, косоват,
  Лепниной цветов и трав,
  Нейтральной, как медсанбат.
  Ни милостив, ни жесток,
  Приставленный к верстаку,
  Достиг я всего, что мог,
  И большего не смогу.
  
  Обязанный жернову,
  Нагайке и первачу,
  По вымороженному
  Пространству себя влачу
  В усиленном патруле,
  Не знавшем судьбы другой,
  По выгоревшей траве
  За выгоревшей травой.
  
  ***
  Пока галдят, кого считать везучим,
  На гребне кто, а кто едва живой,
  Предпочитаю спать, жарой измучен,
  Спокойно спать, измученным жарой.
  
  Пускай, иных ни чище, ни добрее,
  В людей влюблённым точно не чета,
  Не лучшее я Господа творенье,
  Но тот, в ком ложь не сразу начата.
  
  Пускай от чуда рано отдалился,
  Взблеснув на миг, на месяцы угас,
  И это - основанье фатализма
  Среди унынью свойственных проказ,
  
  Пускай транслируемое не ново
  (Душа моя не мною создана),
  За время сна короткого, дневного
  Она ещё поднимется со дна,
  
  И наплевать, чьё имя вы сумели,
  Так безвозвратно вывалять в говне -
  Как материнское прикосновенье,
  Июньский ветер тянется ко мне.
  
  
  
  ***
  Изнемогшим от выкриков сиплых,
  Сознавая, как жалко поник,
  Отвернуться, отвлечься не в силах,
  Всё смотрю и смотрю я на них -
  
  О, какая здесь дышит свобода,
  В этих пьяных, "с района", скотах,
  Что разъедутся через полгода,
  А пока обнимаются так,
  
  Будто нет на земле нашей скорбной
  Ни силков, ни заслонов, ни дамб,
  Ни бугров, что рассорившись с кодлой,
  Неприкаянно прут на этап,
  
  Но пока ты не перипатетик,
  Хоть и сотни других обездоль,
  Отвернулся б ты, Боже, от этих
  На собачьей площадке пустой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Кивая старослужащим вдогонку,
  Докапываясь, кто, зачем, не вру ль,
  Дежурный, чуть не продырявив корку,
  Звонит по связи, пропускает внутрь.
  Исследователь... разве ж я в комбриги
  Намылился? Но в памяти копну,
  И те ж вокруг явленья - гриб курилки,
  Развилка к штабу, в баню, на губу.
  
  Какого вы тут ждёте Мошиаха,
  Зольдат? На оба берца охромей,
  Но тот же клуб, и дальше - та же лавка,
  Где слипшуюся брали карамель.
  И крашеные липы исхудали,
  И только я у них и почерпну,
  Что здесь ничто не старится с годами,
  И нечему меняться. Ни к чему.
  
  ...На загодя отобранных не гаркну,
  Не потому что вчуже жаль альта:
  Сегодня нам формировать бригаду,
  Комплекты взять по списку, и айда.
  Из отпуска вернутся ли, с отлова ль
  Те, что как мы, сплошная доброта,
  Cменять их - нам, и скучный шум столовой
  Сплетётся с низким рокотом борта.
  ***
  Неверным снам вверяясь понапрасну,
  Я различал за шевеленьем швали
  Столетья, что, как стены под покраску,
  Штрихов и пятен год за годом ждали.
  То сытых, то голодных бунтов упряжь
  Изрезывала в лоскуты невинных;
  Мне идол был - Грядущее. Ему лишь
  Молился я, как запалённый инок.
  
  Последующее приобретенье
  Навряд ли взволновало хоть кого-то:
  Убив мечту, старатели кряхтели,
  Над ней затеяв групповое фото,
  И речь ушла, оставив препинанья,
  То мямля, то взвывая в междометьях;
  Иное небо и земля иная
  Казались мне отличными от этих.
  
  И даже в напускном дивертисменте,
  Кивая фавнам, кланяясь наядам,
  Я весь охвачен чем-то вроде смерти,
  Каким-то дуновением невнятным,
  И только ветер сдует с головы мне
  Обрывки грёзы о Господнем гробе,
  Передо мной, как в годы золотые,
  Стена пустая в сгустках свежей крови.
  
  ***
  Упиться ли отчаяньем своим
  При лете, не приязненном скорее,
  Где даже дождь звучит как оскорбленье,
  И самый малый грех не искупим?
  
  За что мне холода? Где мера дней,
  Вот этих вот, несуетных, но смутных?
  Отсюда ль, к небесам держа ровней,
  В земную яму сбрасывать везут их?
  
  Избави Бог прибиться к островку,
  Где копоть постулируют угодья.
  Я только в снах укрыться и смогу
  От скорби раздирающего когтя.
  
  Но луч блеснёт, и будто модуль сдан:
  Белёсую тоску с рассудка сдунув,
  Упьёшься вновь и сутолокой стран,
  И августом, и половодьем звуков.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Так облачно сегодня, что трында
  Намеренью развеяться от сплина,
  И сужена натура широта,
  И голова предчувствия ослина.
  
  Так ветрено, как будто из Блуа
  Доносится речение драконье
  Полжизни перемалывать слова,
  Не понимая, что они такое.
  
  И что они, когда июль поник
  Под натиском вселенского томленья,
  В котором рак изводит водолея,
  И дева оставляет их одних.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Потому что дни длинней,
  Не хер спрашивать с кого-то -
  Ты плебей, и я плебей,
  Братство, равенство, свобода.
  Подзаборных, точно шваль,
  Возомнившая с чего-то,
  Нас что вешай, что кошмарь,
  Веришь? До сих пор щекотно.
  
  Надрывая животы,
  Что нам слили, то и слижем,
  От последней вшивоты
  Отличимые не слишком,
  Волю дикую ценя,
  Что ни день, то угораем:
  Ни России, ни царя,
  Идентичных натуральным.
  
  Не сводимым, как мозоль,
  Грех нам попусту терзаться,
  Пролетая над Москвой,
  Пирамидами эрзаца,
  Что Эрец, что Израэль,
  Гоям по херу акроним.
  Жизни мнимой, не своей
  Ни полслова не пророним.
  
  
  ***
  То ли время настало,
  То ли вовсе ушло,
  Что, как минимум, странно,
  Потому что смешно -
  Отчего-то с годами
  Стопоришься, едва
  Получаешь заданье,
  Где свербит синева,
  
  
  
  И путём соловьиным,
  При сплошной белизне,
  Подлетев к седловинам
  Без поддержки извне,
  В полоумном экстазе
  И в бездумье благом
  Никому ты не сдался
  С перебитым полком,
  
  
  
  После тысяч утопий,
  Как секунд ни тяни,
  Несравнимо удобней
  Отлежаться в тени,
  Чем при двух миномётах,
  Молодняк не задев,
  Опрокидывать мёртвых
  На отроги судеб.
  
  
  
  Будто не начинала,
  Подражая пловцу,
  Подгибаться чинара
  На пустынном плацу,
  И молитву сыновью
  Не шептал, как в запой:
  Это всё не со мною.
  Это всё не со мной.
  
  
  
  
  ***
  Когда закатом сланцево-рябым
  Пылал июль, дрожа от нетерпенья,
  Я, как ни в ком, в Тебе уверен был,
  И как ни в ком, уверен был в Тебе я.
  
  Тела героев шли на комбикорм,
  Гудел на ферме гибели конвейер -
  В Тебе я был уверен, как ни в ком,
  И как ни в ком, я был в Тебе уверен.
  
  Драла за глотку мокрядь февраля,
  В гробы стучали земляные комья,
  Но как ни в ком, в Тебе уверен я,
  В Тебе одном уверен, как ни в ком, я.
  
  В июле знойном, знобком октябре
  Желай же, чтоб, изрублен, точно явор,
  Был как ни в ком, уверенным в Тебе,
  И неживым в Тебе уверен я был.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Я сбудусь, не сейчас, так послезавтра,
  И вечности всеядной присягну,
  Чтобы коровьим языком слизала,
  Чему сбываться поздно по всему.
  
  А вы - давайте, самолюбье тешьте,
  Что странами играли, как йо-йо,
  И мальчика в охотничьей одежде
  Гоняли в узел скручивать её.
  
  Я форму сжёг за домом в назиданье
  Потомку, что из игр не вызволим,
  Пусть не ему в загаженном зиндане
  Ночами видеть, как бежит к своим.
  
  Я, спрятав от него свой рабский жребий,
  Ему иное небо распахну,
  И если сбудусь, то без размножений
  Прыжков йо-йо, похожих на страну.
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Из книжек родительских записных,
  Проявленная едва,
  Таблеткой, просящейся под язык,
  Вселенная та мертва.
  
  Когда-то смятенные стеллажи
  Лохмато-оплывших цифр,
  Фамилий, окончившихся в глуши,
  Размолотый в хлам шпацир.
  
  Ни тех, кто о счастье судьбу молил,
  Надёжном, простом, своём,
  Ни с почвой сравнявшихся их могил
  Не сыщешь и днём с огнём,
  
  А здесь они живы - те -янцы, -дзе,
  И прочий безвестный люд,
  Что в мыслях о матери и отце
  Видениями снуют.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Когда, бесполы, как моллюски,
  Суды кривятся чистоплюйски
  От мародёров боевых,
  Скажите, жгутики в амёбах,
  На что б мы хоронили мёртвых,
  На что б лечили горемык?
  
  ...Когда идёшь путём кровавым,
  Непрезентабельным, как варвар,
  Срезая перстни на прокорм,
  Какой там Данте, Беатриче...
  Укоренённый в безразличье,
  Должок запишешь за братком,
  
  И должен лишь безличной силе,
  Которая, всегда "на стиле",
  Третирует себя саму,
  Молчанье различив за фразой,
  Бежит от наледи саврасой
  К Семидесятому псалму.
  
  На кражах обмундированья
  Восходит копоть мировая,
  Трубит сигнальщик, нарочит,
  Когда у скупщика хабара
  То, что война наволхвовала,
  Позвякивает и бренчит.
  ***
  Клыками щёлкну, воздуха глотну
  Среди заборов и стволов облезших,
  Как этот, на каком-то там плоту,
  Забыл, как звали. Кажется, Малежик.
  
  Не до фига ль их было, ртом певцов?
  Но выстоял народ, врагам не сдался,
  И ничего, что газ бывал перцов,
  Смолчали в обывательском экстазе.
  
  И я смолчал, и так ещё смолчу,
  Что ничего в итоге не достигну,
  Как эти, что свинину басмачу,
  Пластид младенцу и хасиду зигу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Когда я вижу долгожителей,
  Таких ещё не слишком дряхлых,
  Положенного положительней,
  Смиреннее камней и тряпок,
  
  Что мне сказать? Потребна пауза.
  ...Они так благостны, как будто
  И жизнь совсем не мерзопакостна,
  И умирать не им - кому-то.
  
  У нас же как? Отслужит - женится.
  Чуть внуки, и уже землица,
  А тут колдун или волшебница,
  Иль сам Создатель веселится,
  
  Сквозь нас, объявленных безумными
  И в тех, и будущих столетьях,
  Над историческими смутами
  Подбросив почему-то - этих.
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Счастлив я до всхлипа:
  Спало обостренье.
  Отцветает липа,
  Отцвела б скорее.
  Бросив, как аллергик,
  Дурость икэбанью,
  В липовых аллеях
  Насмерть погибаю.
  Слышу только клики
  Да капель в сосудах -
  До отёка Квинке
  Мне ещё с полсуток.
  В качестве залога
  Пишет кожник в святцы:
  Пухнет носоглотка
  И глаза слезятся.
  Слышу вроде стона
  В голосе ехидном:
  Выходить из дома
  Только с тавегилом.
  Долго ль до убытка,
  Коль крива улыбка?
  Липовая пытка
  Содранного лыка.
  
  
  
  ***
  Я был бы крайне изумлён
  Едва за гробом
  Узрел бы полчища знамён
  С вождём суровым.
  Поди размысли с озорством,
  Уйти, остаться ль,
  Когда в тебя уставлен ствол
  Манифестаций.
  
  Отбита память, коротка
  В голосованьях,
  В какую даль его рука
  Тогда звала их,
  Неси ж, благая пустота
  Души обломок,
  И физкультурные стада
  Венков лавровых,
  
  Зияй, Интернационал,
  Во славу Князя,
  Во имя звёзд, что целовал,
  Которым клялся
  Что символов не раздразню,
  И в поруганье
  Всю жизнь истрачу на грызню
  С его врагами.
  
  ***
  Как Цой, что, земле оставляя лишь тень
  От Зины Кибрит и до Эльзы Леждей,
  Слоистым туманом прихлопнут,
  Мутирует в чаячий хохот,
  Блуждает лучом в ледяных озерках,
  Зовя рептилоидов на лазертаг,
  Навар в педерастку засунув,
  И счастлив до спазма сосудов,
  
  Во времени тусклом, похабном, глухом,
  Где тянет по-детски свернуться клубком,
  Косящая под эмбриона,
  Одна только смерть непритворна.
  Святое искусство? Говна-пирога!
  На рынке блошином его потроха,
  И так-то делишки неплохи,
  Да поедом жрут его блохи.
  
  И кто бы механику ту объяснил -
  Где яблочко-песня, где марш-апельсин,
  А где, нарочито приватна,
  Буржуйская тлеет Гренада.
  Но именно там, где, живущих свербя,
  В могилу героя глядится заря,
  От скуки погибший, со смеху ль,
  Белеет счастливейший смертный.
  
  1984
  - Ершов, - Монахова сказала, -
  Ленив ты, братец, но стерплю я,
  Возьму, как сюзерен с вассала
  И не брезгливый с чистоплюя:
  
  Ты посмотри, какая свора
  Привлечена твоим "кубизмом",
  Притом, что алгоритм для сбора
  Математически описан,
  
  Пойми, что если не за деньги,
  С чего изображать болвана?
  Давай доклад по той статейке,
  И тройбанов - как не бывало.
  
  ...Лицом скептически кусачим
  Повёл Ершов, и взвизг в игруньях
  За пару метров обозначил,
  Что вновь был собран Кубик-Рубик,
  
  И сдачу мы сочли позорной,
  Паллиативной, как замена,
  Поскольку скорбь не лечат злобой,
  И тайна неприкосновенна.
  
  
  
  ***
  Нечасто... когда свалю
  С работы, и в толкотне
  Смотрю я на жизнь свою,
  И хочется плакать мне,
  
  Как будто стоит вверх дном
  Судьба, что почти седа,
  И сам я похож на дом,
  Покинутый навсегда,
  
  И в сорванные врата
  Двора, что туманом срыт,
  Врывается ерунда -
  И жалость к себе, и стыд
  
  За юношеский мачизм
  И брошенные со зла
  Намёки на ложь отчизн
  И веру, что не спасла,
  
  И горестную юдоль,
  Что пошлостью извели,
  Чреватую лишь едой
  На комьях сырой земли.
  
  
  
  ***
  Тимуру Ишбулдину
  Хоть москвич ты, хоть замкадовец
  Произвольных зодиаков,
  Содрогнёшься: после гаубиц
  Вид кварталов одинаков.
  
  Хоть с деревни ты, хоть с города,
  Обалделость поголовна:
  Снизу доверху распорота,
  Наблюдается колонна.
  
  И пока гундосят задние,
  Хрен туда, мол, первым рыпнусь,
  Огляди, какое здание
  Взору общему открылось:
  
  Лицевая часть расплавлена,
  Провода свисают, рыжи.
  А не надо было снайпера
  Оставлять в районе крыши.
  
  От живого б хоть молекулу,
  Хоть солянум веррукозум...
  И пожаловаться некому -
  Что в прямом, что в переносном.
  
  
  ***
  Небесные воры, что тише травы,
  Зачем ваши молнии так шаровы,
  Чумазы, как лезвия сельских лопат,
  Сдающих бесхозные почвы в ломбард,
  С чего, закрома набивая зерном,
  Звериный и вечный поёте синдром?
  
  Просыпалось просо, глядит из-за шва,
  Дожди одолели, и рожь не взошла,
  Осота на вдох, шелухи на заглот,
  Какое мне дело до древних забот?
  Не зря на мне череп мозолью нарос,
  И всё, что умею, отчасти невроз.
  
  Курчавясь ветвями элитных секвой,
  То жатвой больны вы, а то посевной,
  И времени ход среди бед и отваг
  Заметит из тысяч один лотофаг,
  И, сам на себя надевая хомут,
  Расскажет, быть может, как небо крадут.
  
  ...Я знаю, я чувствую это спиной -
  Ни в хляби небесной, ни в тверди земной
  Не сыщется тот, кто, косматый, как чёрт,
  Когда-нибудь чашу терпенья качнёт,
  И сгинет оно, словно папский эдикт,
  И капля его до меня долетит.
  
  КОМЕНДАТУРА
  Алексу Павлову (1961-2019)
  Я с отвращеньем пировал
  Среди псарей цепных и злобных,
  Полусвятых и полупадл,
  Воспитанных в запретных зонах.
  Они закрашивали спирт
  Инрвайтом, юппи или зуко,
  Не замечая, что искрит
  Кругом урочище испуга,
  
  
  
  Спокойно брали на себя
  И гадкий привкус шоколада,
  И то, что, радужки слепя,
  Глядела смерть в них, жутковата,
  Чихать им было на суды,
  Квартиры с барышей трофейных,
  И долгие, до красноты,
  Несовпаденья в откровеньях.
  
  
  
  И я, питомец меньших склок,
  Установил своим лепидам,
  Что и в посмертии б не смог
  Любить, не будучи любимым.
  В бычках и рыбьей чешуе
  Я, словно стол, под ними гнулся,
  И мир их был мне чужд вполне,
  И истекал, как водка с гуся,
  
  
  
  ...Я много в жизни продуплил,
  Такой чарующе крысиной,
  Что вовремя покинул пир,
  Насквозь пропахший мокрой псиной.
  Декады шли, печаль текла,
  И выпрямлялся я, не горбясь,
  А вышел срок - и сдал дела,
  Без промедления, под опись.
  
  
  
  
  
  
  ***
  В субботу, не уехав никуда,
  Гудя от ветра, как трубы обрезок,
  Подумаешь - какая мелкота
  Весь этот вой о кукольных арестах,
  
  Вся эта чушь о чьих-то там правах,
  Свободе, чести, совести и долге,
  Когда сам воздух нищетой пропах,
  И мы - рабы, и рубища нам тонки.
  
  Ни до чего - поверишь ли? - совсем
  Ни до чего, когда буянят сосны,
  И смерть грозит отказом всех систем,
  И схемы жизни серы и несносны.
  
  Но если б я восстал от мук своих,
  Во мне б родилось, ощетинив колья,
  Задорное, как древний массовик,
  Желанье жить, нечастое такое.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Готов прижмуриться навек
  Я был при новой смене вех,
  Едва, несносный, как жандарм,
  Вставал вопрос, а что же - там?
  
  Да, ничего, мой милый друг!
  Ты и небитый стоишь двух,
  И иноков кладёшь плашмя,
  И перекраиваешь мя,
  
  Но, конопат среди рябых,
  Я здесь рождён, я здесь привык,
  И, как ты ни уложишь дёрн,
  В одном лишь твёрдо убеждён:
  
  Там так же улицы метут
  Какой-нибудь Саид, Махмуд,
  А Арон или Исаак
  Ведут выгуливать собак,
  
  И те, взволнованно скуля,
  Глядят, как плавится заря,
  И мир вращается сквозь них,
  Не сознавая, что возник.
  
  
  
  ***
  Как фото с годами блекнет -
  Потрескавшиеся губы
  Кривятся в ответ на лепет,
  Что времени ни секунды.
  Полно. И в одно касанье
  Ответят зудящей прорве
  Над выцветшими глазами
  Такие же точно брови.
  
  
  
  И линия подбородка
  Прочерчена тем упрямей,
  Чем ведшие от порога
  Ущелья, барханы, ягель,
  И взгляд объектива вогнут,
  От выдержки ли, со спуска ль:
  Измятый комбеза ворот
  Главенствует над разгрузкой...
  
  
  
  И хватит пустых обрывков,
  Деталей неизъяснимых.
  Над гибельным сном подпрыгнув,
  Сгорает безвестный снимок,
  Была его смерть негромка,
  И мало чего он петрил.
  Обугливается кромка,
  Развеивается пепел.
  
  
  
  Куда с пришивным шевроном
  Собрался ты, далеко ли?
  Обходится как с животным
  Командование лихое,
  Но, жизнь ему продлевая,
  Тех линий не оголила
  Ни молодость боевая,
  Ни пуля её калибра.
  
  
  ***
  О, как давно я так с фигни
  Душой не пел. Фонтаны вздыблю,
  Отъезды летние свои
  Припоминая, как святыню -
  Такси бордовый дермантин,
  Песочных "сталинок" величье,
  И прочий вид, что тяготил
  Стремлением казаться хлипче.
  
  
  
  Вокзал, носильщики, толпа,
  Вагон, где шарканье и кашель,
  И даль, бездумно голуба,
  Горюет будто над пропажей.
  Рассаживание в купе
  Опекой проводниц суровых,
  Задворки номерных КБ,
  "Спартак-Динамо" на заборах.
  
  
  
  Яйцо проносишь мимо рта,
  Как эллин, клянчащий с троянца,
  И вот одни лишь провода
  Над перелесками струятся.
  И, в оправдание докук,
  Чтоб не нажить на полке пролежь,
  То лесополосы, то вдруг -
  Такой простор... не хочешь, вздрогнешь.
  
  
  
  И только внидешь в окоём,
  Раздолье местным насекомым,
  Как ночь прищурится огнём,
  Стрекочущим и поселковым.
  Вот почему, заслышав зов
  Один меж многими другими,
  Гудкам вечерних поездов
  Я счастлив, словно литургии.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  А суть, пожалуй, такова,
  Что сам едва поймёшь в итоге,
  Какая, в общем-то, ботва -
  Призывы, митинги, винтовки.
  Любой, кто с двойкой два сложил,
  Образовался, в идеале,
  Выхаркивать, как пассажир -
  Кому права даёте, твари?
  
  Когда "Фольксваген Туарег"
  "Тойоты" режет - мол, привыкнут,
  Венок "С любовью от коллег"
  Уже готовится на выход,
  Скорбя по жизни, что цвела,
  Подмигивая с монитора,
  И только счастлив, что цела
  Дизайнерская магнитола.
  
  Потоком СМИ прокипячён,
  Ему отвечу, соловея,
  Что массовая гибель пчёл
  И эти псевдо-столкновенья -
  Сродни. И только диву дан,
  По трупам - нет, не кукарекну,
  Когда "Фольксваген Тигуан"
  Идёт на смену "Туарегу".
  
  ***
  Далёк от шаткости и валкости,
  Не абы как, а по закону
  Я как угодно в этом августе,
  Хоть на минуту, а заглохну.
  
  Возьму с такими же оторвами
  Грамм двести и сырок на закусь,
  И лето провожу, которое
  И летом вовсе не казалось.
  
  Возьму, и по глотку откроется
  Вся жизнь моя, да с перспективой,
  А скоро ли, Святая Троица,
  Ты даже и не инспектируй.
  
  Не надо, Господи, заранее.
  Прижмёшь - попробуй попищи-ка
  И жалобней, и христараднее,
  Чем в глаз попавшая песчинка.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Среди политиканской шебуршни,
  Ветшанья, измельченья, обнуленья
  Те золотые юноши ушли
  В преданье Вакха, грёзу Апулея.
  И мир остался тленен, одинок,
  Таким, как был, ничуть не изменённым,
  Семёном, пред которым Антиох -
  Придурок, поклонявшийся знамёнам.
  
  И по веленью складки носовой
  Пресечены приёмы, фестивали,
  Волненья толп, обиженных судьбой,
  Что к их поместьям речи воздевали.
  Там жили по-крестьянски - погреба
  Лозой сочились, медью канделябра,
  Откусы с правой стороны гриба,
  Солдатские льняные одеяла.
  
  Кто славен был, и пошлость превзошёл,
  Лишь на такую смерть имеет право,
  Бесплодным ожиданьем искушён,
  Расчислен жалкой ложью полиграфа.
  Одним движеньем выбившись в князья,
  Встречает гибель, как экстраваганцу,
  За дальние пределы унося
  Презрение к Земле и страсть к пространству.
  
  ПРЕОБРАЖЕНИЕ
  В этом выморочном балагане,
  Размалёванном наспех и вкось,
  Открывались мне за облаками
  И бесчисленных солнц полыханье,
  И стыдливый расчёт на авось.
  
  Там, где пенилась кровь молодая
  За Небесный Иерусалим,
  Полномочьями не обладая,
  Саддукеи, хлысты, молокане,
  Вы меня полагали своим.
  
  А какой я вам свой? Кто сказал вам,
  Что, немного дворняги крупней,
  Не единожды бит по сусалам,
  Распростёртый над бойней сапсаном,
  Я - такой же, и тех же кровей?
  
  И безумья серебряный посох
  Устремляя в мечты забулдыг,
  Я ли был так застенчив и плосок,
  Что отчаялся рыться в отбросах
  Ради нескольких тайн золотых?
  
  
  
  
  
  "КОГДА Б ИМЕЛ ЗЛАТЫЕ ГОРЫ..."
  
  Имел бы окна распашные,
  Всей грудью бы вбирал объём
  Отечества, что много шире
  Квартиры, отданной внаём.
  Когда бы мог унять горенье,
  Взнуздать словесную посконь,
  И эти ямбы и хореи
  Забыть, как морок напускной,
  
  
  
  Чем ныть, что Музе опротивел,
  Без колебаний, в чём одет,
  Сорвался б ночью во Владимир,
  Где некогда работал дед,
  И понял бы без объяснений
  Орнамент Золотых Ворот -
  Идёт по водам дух весенний
  Немыслимым наплывом орд.
  
  
  
  ...О, где он только ни работал,
  Извечный русский инженер,
  Ни дел своих не пряча в подпол,
  Ни слов, о коих бы жалел.
  Не то, что я, печальный признак,
  С исконной местью на устах,
  И созиданию не близок,
  И в разрушенье не мастак.
  
  
  А разобраться без истерик,
  Что мне - земля? И что я ей,
  И в мастерах, и в подмастерьях -
  Питомец книжных штабелей?
  Однажды услыхав, как ною,
  Дед из меня б не рвал кусок,
  Но посмеялся б надо мною
  Так солнечно, как только б смог.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Недруг памяти, враг раздумью,
  Презиравший фонтаны слёз,
  Кто б осилил печаль простую,
  А великую бы не снёс?
  Но, затерян в полях, растеньях,
  Подмосковной тоской пропах,
  Весь издёрган, как неврастеник,
  Что ты ёжишься на прудах,
  
  И мечтая, как о стакане
  Грезит, спаиваем, слюнтяй,
  Видишь скорбное остыванье
  Преждевременным, как сентябрь.
  Измождённым, с душой облезлой,
  Небреженьем во мглу влеком,
  Полюбивший стоять над бездной,
  Позолоченной ивняком,
  
  Что тебе эти нетто-брутто,
  Длань подъявшие колдуны,
  Если воды - Творенья будто,
  Непроглядны и холодны,
  И один только драный, ветхий,
  Не развеиваемый тлен
  Облака ль уверяет, ветки ль,
  Что почти уже встал с колен.
  
  СХРЕНАДА
  
  Прыгучий, как дьявол,
  Как есть, гопота,
  Ну, ты и дитя был
  Когда-то тогда.
  Обличье комода:
  Не я, мол, а кто ж?
  Смышлёная морда.
  Ума - ни на грош.
  
  
  
  Обвыкся в рутине,
  Куря натощак,
  Что деньги крутили
  Минуя общак.
  Какого ж арбитра
  Валить, не судя?
  Не пуля, так бита,
  Не срок, так статья.
  
  
  
  Живём или грезим,
  Не холм, так санбат...
  А может быть, хрен с ним,
  Товарищ солдат?
  А может быть, по хрен,
  Кому отошли
  Станки скотобоен,
  Гробы петушни?
  
  
  
  Хорош вовлекаться.
  Братвой всполошён,
  Путём камикадзе
  Ты честно прошёл.
  И пусть элегантны,
  Спецам лишь видны
  И тачки, и хаты
  Забытой войны.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Не по щам, так, значится, по щавелю,
  Не щеколдой, так ещё замком им -
  Изредка, раз в год по обещанию
  Так мы выбираемся к знакомым.
  - Проходите! Только не покоцайте
  Ламинат ли, раковину ль, мопса ль.
  Как же мы чужды друг другу, Господи...
  В остальном примерно ноль эмоций.
  
  Темы - от попсы до астрофизики:
  Коммуналка, неизбежность бунта,
  Вал мигрантов, качество провизии,
  Или кто мудрей, Христос иль Будда.
  Как же мы бедны, как измордованы,
  Если даже после ухищрений,
  Выщелкнем, как евро или доллары
  Говорений наших мелкий щебень.
  
  Может, это Флостон, конкурс Джемини
  Искупали рты нам в космоязе?
  И такое, глядь, опустошение,
  Что невольно рвёшься восвояси.
  В общем - и любви, и долголетия,
  Всех бы нас на тайную вечерю б.
  Милая семейная комедия.
  Розы в банке. Скалящийся череп.
  
  РУСЬ
  
  Столбенеешь, окликнута,
  Вычищаема досуха:
  Изменения климата -
  Обнуления воздуха.
  Забодала дремотами,
  Ностальгиями-пташками.
  Что ни явь, то ремонтная,
  Что ни каска, монтажная.
  
  
  
  Что ни день, то опалубки,
  И, гангрены внезапнее,
  То траншеи, то патрубки,
  То сетей нависания,
  Не проходит и месяца
  Без хоромины саженной.
  Что за глина здесь месится,
  Не гадай, не выспрашивай.
  
  
  
  Откромсали полвымени,
  И, привидевшись в зеркале,
  Тараканов повывели:
  Поломались, но съехали,
  С теремами негодными
  Ты векам не попутчица.
  Полежи под иконами,
  Постарайся помучиться.
  
  
  
  Коль в три смены, до отпуска ль,
  И до клика, до отклика ль
  Остановке автобусной
  С олимпийской символикой?
  Киселёк-то твой - жиденек!
  И едва встанет радугой,
  Только слёз утешительных,
  Словно треск перфораторный.
  
  
  
  
  ***
  Всеобщей каре подлежа,
  Не спрашивай, кто там, смятенна -
  Всего-то блудная душа
  К престолу Отчему взлетела.
  
  Ты покидаешь нас? Лети,
  Немотствуя в небесном люфте.
  Нам не давали быть людьми,
  И мы давно уже не люди.
  
  Средь отблесков дерев, камней,
  По жизни мечена Россией,
  Ты ни песчинки не умней,
  Не праведней и не красивей.
  
  Покорно крутишь кренделя
  В неиссякаемом потоке,
  И никого вокруг тебя,
  И травы стелются под ноги.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Когда, смущён величием констант,
  Скользит мой взгляд вдоль облачного стада,
  Смешно... я ждал родителей назад,
  И лишь недавно понял: вот константа.
  
  Смерть матери, толкнувшая меня
  В объятья Церкви, поприща иного,
  Чем прежнее, где, сам себя мертвя,
  Подыгрывал всему, что было ново,
  
  Так многое во мне и обнулив,
  И переправив с простотой солдатской,
  Испрашивала матовый налив,
  Куда идти, идти ли, оставаться ль.
  
  Но даже если до конца времён
  Остаться верным тленному снобизму,
  Одним желаньем к жизни прикреплён,
  В скорбях своих надолго не зависну.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Расплывается след реактивный,
  Комковат, не расчёсан, космат,
  Комсомольской плывёт бригантиной,
  Словно лет эдак сорок назад.
  
  Или больше... сочти-ка попробуй,
  Сколько жизней - всего-то одна,
  Всероссийской проглочена прорвой,
  Этим скудным годам отдана.
  
  Ибо так - то лопата, то грабли,
  То стяжанье родного угла,
  Потому что иначе - могла ли?
  Нет, ответит она, не могла.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Ещё и света, и тепла в избытке,
  Но мгла уже склоняться начала
  Туда, где меркнет, выступив из дымки,
  Трясинный мох скрипичного чехла,
  
  И хочется оставить словопренья,
  Таких беззвучных достигая сфер,
  Где б исподволь, таясь, мерцало время,
  И нрав был дерзок, и рассудок смел,
  
  Достичь, чтоб снова показались мёдом
  И жизнь, и смерть, струясь наперебой,
  В угоду опрокинутым восьмёркам
  Неодолимой вечности рябой,
  
  И чтоб, токсичен, словно мирный атом,
  Подсчитывая то, что не сберёг,
  Меня не мучил долгом неоплатным
  Поэзии затравленный зверёк.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Чего уж теперь... Забыли.
  Иные заботы ждут,
  Родные, не подсадные.
  Кемаришь, а воз и ныне
  Стоит, понимаешь, тут.
  
  
  
  Опять за своё... С чего ты?
  Давно уж баланс отпет,
  И мысли о нём щекотны.
  Подумаешь, нищеброды
  Сдавали один объект!
  
  
  
  Болтались, как на кукане,
  То глину, то кряж круша.
  Опалубка никакая,
  Железа, песка - комками,
  Цемента - на полковша.
  
  
  
  Клиническая картина
  Была в январе ясна:
  Инспекция приходила,
  Уволила бригадира,
  И вдруг, ни с чего, весна...
  
  
  
  Сезонное вздорожанье,
  И сметы - как дым густой,
  И вольные слобожане
  Записаны сторожами.
  Развалины. Долгострой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  При кажущейся схожести
  Копеек и казны
  Про равные возможности
  Нудят одни козлы.
  Мои как есть - пропащие,
  Сам думал - подрасту,
  И сунусь, как на барщине,
  В чужую борозду.
  
  Да долго ли, умеючи?
  Хоть раком, хоть ничком
  За жалкие копеечки
  С палёным коньячком.
  Смешав с растленьем Вудстока
  Продажу СКВ,
  Уродливая музыка
  Несётся из кафе.
  
  Копеечки похищены,
  Угар в особняках,
  Пиры семибанкирщины
  Не кончатся никак.
  А нам с тобой, а нам с тобой,
  Пахать, как весь народ,
  Во имя лжи финансовой
  Для нищих и сирот.
  
  I.
  Во что б тебя облечь,
  Вотще блаженство для,
  Таинственная речь
  Великого Нуля?
  
  Мгновенья не испорть,
  Когда сквозь гул земной
  Ты говоришь, Господь,
  Ты говоришь со мной,
  
  Иль я здесь говорю,
  Безмолвием объят,
  Как только лишь в Раю,
  Должно быть, говорят,
  
  Когда зовёшь за грань
  И гонишь время вспять,
  И что такое Рай,
  Не хочешь объяснять.
  
  
  
  
  
  
  
  
  II.
  Когда бубнит эфир
  На разных языках
  О жатвах мотовил,
  Границах и замках,
  
  Черты твои бледны,
  Поскольку в этот миг
  Никто в тебе не ты
  В мечтаниях твоих,
  
  Ничто в тебе не плоть,
  А только в Соловках
  Пасхальная триодь,
  Акафист и кондак.
  
  Подняться ль над собой,
  Плодить ли братовьё,
  Меж морем и скалой
  Сознание твоё,
  
  И, сам себя творя,
  Означиться сумей
  Меж безднами двумя,
  Своей и не своей.
  
  
  
  ***
  Что ты вьёшься передо мной,
  Выдавая руду за сплавы,
  Город некогда трудовой,
  А теперь предпродажной славы?
  
  Чем торгуешь, и на хрена
  Ты торгуешь с таким усердьем,
  Что и почва обагрена,
  И мы сами чуть что, и съедем,
  
  Покидая тебя таким,
  Неспособным попасть в легенду,
  Чтоб, нездешней тоской томим,
  Ты и сам говорил - уеду?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Не о снах, так о Собянине,
  Плитке, что взялась давно ль -
  В одуревшем состоянии
  Возвращаются домой
  Жалкой жизнью смерть поправшие
  Делари и свистуны,
  Незатейливые граждане
  Незадавшейся страны.
  
  Над челами вместо знамени -
  Купол неба, золочён.
  Деньги-деньги, с кем вы, с нами ли?
  Чем сильны мы? Сила - в чём?
  Телепает на горошине
  Сквозь мирскую духоту -
  Внучки, исподволь подросшие,
  Поступают в том году...
  
  Им бы взять и успокоиться,
  Да зачем, когда кругом
  Обступает их бескормица,
  И какой тогда прокорм,
  Как дотянешь здесь до пенсии,
  Подобающе блестя,
  Если жизнь - сплошное бедствие,
  Не кончающееся.
  
  ***
  Заныриваешь вглубь, открыв глаза,
  И занавес лучей, едва колеблем,
  Наверное, та самая глузда,
  С которой молодым слетал каплеем.
  
  О, время сказок! Жареный карась,
  Ты ждал мечту. Являлась, волоока,
  Но вслед за ней отчаянно гналась
  Полиция Восточного Гонконга.
  
  Сирены выли, и стрельба была,
  И каперанг был необычно резок -
  И ладно бы ещё из-за бухла! -
  С отбытием греха на местных рейсах.
  
  Куда, щенок, гражданку КНР? -
  И что-то скрёб в полковничьем лампасе,
  Но как бы физией ни каменел,
  Ссылал, а сам почти что улыбался.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ***
  Подобен вознесённой головне,
  Обрадован знамённому внесенью,
  Как я пылал, в каком я был огне...
  А это юность забивали в землю.
  
  Читал над ней послушник испитой
  Методику маркшейдерских пропиток -
  Ни вскрика. Стиснув руки за спиной,
  Душа изнемогла меж плит гранитных.
  
  И то с простонародным стопарём,
  То об руку с писанием элитным,
  Отборной ерундой настропалён,
  Я забивался в жизнь древесным клином.
  
  Давно бы треснуть, расползтись по шву,
  Во все пределы распуская нюни,
  Но, оставляя хилую божбу,
  Стабильно цвёл - не в мае, так в июне.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"