Поезд покачнулся и вывел меня из полудремы, за стеклом мелькали деревья, поля полные насекомых всех мастей, изредка вдали можно было заметить крестьян, собирающих грибы, ягоды и другие полезные вещи для жизни близ лесов. Небольшая проселочная дорожка тянулась перпендикулярно нашему составу, по ней иногда проходили деревянные, гнилые в некоторых местах обозы, запряженные лошадьми, поводчики их были старыми мужчинами, никогда не видавшие город, а живущие только сельским хозяйством, сначала под рабством, ныне же люди чахли над своим. Подумать только, что ещё относительно недавно многие из них были несвободны, убивались за побеги и воровство с полей, ещё вчера их могли высечь по прихоти хозяина и на потеху его богатым и знатным товарищам. Теперь же, пусть не в полной мере, до этого ещё придется идти, они могут чувствовать какую никакую свободу. Запах перемен, конечно, разносился над их головами, полями и домиками, что стоят на отшибах, болотах и спрятанными сидят под деревьями. Но до великого дня, до освобождения ещё придется подождать.
Отвернувшись от окна, я посмотрел на уже изрядно забитый сигаретным дымом вагон, смолили здесь практически все, а не курящие попросту жевали табак, благо близ их мест находились плевательницы и все происходящее не было столь омерзительным. Шум поезда, разговоры на различные темы, от политических, до религиозных бились о стены вагона и влетали в уши, сигаретный дым входил в ноздри и забивал собой все пустое пространство. Мозг казалось бы накуривался вместе с остальными и кашель в этих вагонах обычное дело.
Я посмотрел на Георгия Петровича. Тот полушепотом общался с мужичком лет 50-ти, одетым не по-зимнему легко, в рубашку и легкую дубленку. Георгий Петрович, что-то показывал руками, рисовал стрелки прямо в воздухе, практически пред самым носом собеседника. Последний же послушно кивал и взглядом, всем своим видом внимал рассказу Георгия Петровича. Несколько пассажиров с трубками в руках изредка посматривали на таинственно тихих собеседников, но нечего не говорили. Впрочем и так было ясно, что эти достопочтенные граждане следили за ними. От самой Москвы едут, не скажешь по ним, что традиционные пассажиры третьего класса, одеты вполне себе чинно и благородно, не иначе тайная полиция, а может даже и повыше у них звания. Подозрительными белыми воронами они выглядели на всем пространстве вагона третьего класса, среди ободранных, легко одетых ещё вчера бывших рабами крестьян, они выделялись сильнее всего и ежели бы они были реальной тайной полицией, тогда следовало бы поймать им самих себя, не иначе.
-Вениамин Алексеевич, извольте"c?
Ко мне обратился Георгий Петрович, собеседник его встал, почтительно поклонился и ушел в дальний конец вагона, я же наклонился чуть ближе
-Вениамин Алексеевич, как думаете....пройдет ли все, как мы на то рассчитываем?
-Знаете, Георгий Петрович...не загадывайте и не говорите особо...Неужели вас Мать не учила?
Георгий Петрович сконфузился, но все же кивнул и резким, практически нервным движением взял скомканную газету и погрузился в неё. Я же в свою очередь отстранился от товарища и снова вглядывался в виды за окном. А там все по-прежнему, не топтаная Россия, поля, леса, овраги и небольшие селенья, выглядывающие из-за верхушек дальних деревьев, кустарников и небольших возвышенностей. Мимо состава вновь проскакали на лошадях, но на этот раз это не был обоз. Лишь оборванные крестьяне на довольно изможденных, но по-прежнему быстрых лошадях, слегка посидевших местами.
-Слышали, Вениамин Алексеевич, опять погромы. Не устраивает людей происходящее...стреляют"с
-Снова?
-Да,25 смертей, есть старики и дети...сколько же
-Нечего...осталось немного. Днем больше, днем меньше.
-Вениамин Алексеевич...ну вот скажите мне, как это можно, по своим стрелять? Они ведь не враги...они ведь...такие же как мы с вами, ваша и моя мать, наши деды, обычные соседи, отчего же власть так сильно их не любит?
-Не равны мы им, по их мнению. Вот и думают, что можно делать что угодно, власть уже давно привыкла к такому, но раньше...раньше не было отпора, да и столько бунтов не было. Пугачёв разве что по лесам бегал, а толку? Весь успех, что Пушкин написал про него.
-Да"с, Пугачев действительно смех, но рисуют то его как, не читали ли вы письма его? Ну, по крайней мере так говорят, что письма его рукой написаны.
-Читал, отчего не читать, интересно, пусть и правды там нет. Даже даты перепутаны, места описаны как будто Пугачев там не несколько месяцев бродил, а никогда даже и не бывал.
-И я это заметил, но разве народ этого не видел?
-А кто должен? Пушкин? Он и написал про него, только чтоб грамотные читали и понимали, экой негодяй этот Пугачев, а то что он нечего и не добился, нечего не сделал и просто был пойман, этого они не скажут, этого не напишут там. Все работают во благо мысли правителя, а ежели мысль не сходится, то недолго осталось пошедшему поперек.
-Но поч...
Георгий Петрович хотел было сказать что-то, но заметил, что разговор наш подслушивают те самые, подозрительные мужички с трубкой, пуская дым табака, они сверлили своими глазами Георгия Петровича и меня. Следят, точно следят. Я постарался снизить подозрения и просто сказал:
-А знаете Георгий Петрович, хорошо что Пугачев такой был, нечего не добившийся, власть у нас такая, сильная...не допустила сие действо, так что рады должны быть, что все выдумка на страницах Пушкинской прозы.
Георгий Петрович вздохнул, послушно кивнул и снова вернулся к чтению газет. Незнакомцы ещё некоторое время сверлили нас взглядами, но все же отвернулись и начали о чем то тихо переговариваться. Внутри конечно я напрягся, ведь остановить поезд они конечно имеют право, схватить нас и передать местной власти, ежели таковая имеется тоже, да и сейчас эти достопочтенные господа могут вытащить револьверы и арестовать нас, но за что? Разговоры это пол беды, доказать им надо, что мы есмь нечто опасное, нечто устрашающее и что то готовящее. Но нет у нас нечего, и знал это я, знал это и Георгий Петрович, знали, мне кажется и полицейские, просто продолжали слежку. Слежка это единственное чем можно развлечь себя здесь в вагоне третьего класса, полного отребья, дыма табака и запаха нечистот. Везли бы мы оружие или может бомбу, то сразу же попались, даже если бы пронесли в салон оные вещи. У полицейских нюх на такое уже настроен, но мы не деревенские простачки и такие вещи проносить с собой не намерены. Сейчас я и Георгий Петрович просто едут в посёлок Саблино, а оттуда вместе с ещё несколькими людьми мы отправляемся в Петроград. Пару дней, думаю, ещё побудем там и наконец, совершим содеянное.
За окном уже вечерело, через часов 8 мы будем на станции, Георгий Петрович спал, уткнувшись головой в грязное и пыльное стекло, я посильнее завернулся в пальто и продолжал рассматривать дали и природу своей страны, обычную такую, лес как лес, наверняка там, где-то под камнем муравьи, где то близ камня лежит еж и ждет пока муравьи выползут, дальше ходят туда-сюда по веткам различные птицы и поют свои песни, перекликаясь друг с другом, в деревеньках наверно уже готовятся ко сну, зовут детей с поля поближе к огню и еде. Печка греется сама и греет весь деревянный дом. В доме этом спокойно, несмотря на все проблемы обрушившиеся на мир, а мне по прежнему не спокойно на душе, ведь понимаю что...что все неправильно. Неправильно происходит жизнь, моя, граждан и вообще всех, даже этого ежа, что стоит близ камня, даже муравьев под оным камнем. Все идет не так как должно идти, живем мы не чувствуя нечего, завтра может и не будет нас, а толку, что убудет? Что изменится? Да нечего...
Люди умирают от голода, болезней, избиений. Власть нечего не хочет менять, лишь обогащается ещё больше, все псевдо реформы эти, бред и ширма, скрывающая за собой очередной убийственный приказ. Стрельба по невинным рабочим, стрельба по людям на рынках, аресты в типографии, все это знаки, знаки грядущих перемен и ежели мы, свободные люди, люди народные исправим это, поможет переменам придти раньше, то может...может пустота уйдет?
Пустота затмевает собой все пространство, как туман накрывающий Петроград, она накрывает и меня. В белой пелене нет больше мыслей, кроме одной,
в звенящей болью голове лишь она отражается и мигает как огонь свечи: Мы едем туда, чтобы убить Императора.
ГЛАВА 2
Поезд замедлил ход, часть курящих пассажиров, уже вставала с мест, держа в руках небольшие чемоданы с немногочисленными вещами. За стеклом прошла небольшая станция, название которой я не увидел, вокруг не было нечего лишь ряд троп уходящих в разные стороны от "тела" сей станции. Я внимательно осмотрел платформу, но никого не увидел. Не было здесь заходящих к нам, не было встречающих, не было никого и нечего, только пыль и редкая листва прыгала по платформе и всей пустой, упаднеческой станции.
Георгий Петрович проснулся от резкого торможения поезда, глаза его бегали по салону и осматривали выходящих. Удивительно, но один из следящих за ними, также выходил на этой станции, тем не менее, собеседник его и товарищ по-прежнему сидел у окна, уперевшись головой в стекло и относительно громко храпя. Георгий Петрович посмотрел на меня:
-Странно, знаете"с, если слежка то отчего же раздельно, а Вениамин Алексеевич?
-Я же откуда знаю, может и обознались мы, просто товарищи едут, один вот...
Я посмотрел в окно и заметил, что товарищ следящего идет по тропе куда то вглубь леса, уже изрядно отойдя от станции.
-Один вот ушел, Георгий Петрович...второй спит, ну и бог с ним, какая уж разница, нам ещё не скоро выходить.
-И то верно Вениамин Алексеевич...пожалуй ещё подремлю, знаете голова так болит.
Я кивнул Георгию Петровичу, а сам встал с места и направился в тамбур, дабы наконец подышать воздухом куда более чистым и не захваченным дымом табака. В тамбуре стоял вагоновожатый, глаза его были закрыты, да и видно было, что гражданин изрядно кивает носом и ежели не упадет, то будет аки лошадь стоять и спать прямо здесь. Близ окна прошло несколько других вагоновожатых, дыша себе на руки и жмясь друг к другу они обходили состав и проверяли его работоспособность. На некоторых этапах пути может произойти что угодно, вдруг Михайлов и его товарищи снова выйдут в открытую. Выступят с атакой. Убьют притом кого угодно кроме него....
Я вздохнул и посмотрел на лес, выглядывающий вдали. Вглубь его как раз шло несколько человек, только, что сошедших с нашего поезда, я смотрел на их фигуры пока они вовсе не скрылись среди деревьев и кустарников где то вдали. Мимо окна вновь прошли рабочие, смеясь и по-прежнему грея руки, они поднялись на поезд. Через минуту прозвучал свисток, все вагоны тронулись и поезд, дребезжа, направился дальше. Вагоновожатый, стоящий близ меня лишь пошатнулся, так и не открыв глаза.
Вернувшись в салон и снова усевшись у грязного, замутненного дымом и пребываниями тысяч людей окна, я посмотрел на Георгия Петровича. Довольно тихо похрапывая, он сидел с повисшей головой и видел наверняка какой-нибудь нный сон. А я...я боюсь спать, сны никогда не приносят мне радости, никогда не приносят мне успокоения. Исключая конечно биологическое, ведь человеку нужно спать иначе можно и умереть, но сны, сны для меня это враждебность, это первобытный страх и ужас.
Возможно с этим связана старая травма, пришедшая ко мне прямиком из моего довольно бедного, страшного детства, с лишениями и трудностями. Как сейчас я вспоминаю эти обеды, а точнее сказать ужины среди таких же оборванцев, жителей грязных окраин, как я. Мыши, иногда голуби или собаки, с собакой сложнее, она может дать отпор, а наши худые, бледные и слабые детские тела не смогли пересилить бы и самую худую, всеми брошенную дворняжку, поэтому многие собачьего, да и вообще мяса не видели. Зимой уходили, прямо как солдаты эшелонами на небеса, несколько раз видел, как дворники сметали в кучку тела моих, бывших некогда товарищей по несчастью в одну кучку, а затем увозили их на каретах. Хоронили ли их? Этого доподлинно не было известно мне, знаю лишь, что с улиц городов таких убирали, убирали бы и живых, но к счастью нельзя было совершать такое. Я же...я же просто чудом выжил и попал к Кибальчичу, тот выходил меня, обучил грамоте, легкой арифметике и вот я уже полноценный, можно сказать...полноправный гражданин нашей необъятной страны, а ещё вчера я мог есть мышь в подворотне, а может не есть мяса пару месяцев, перебиваясь лишь украденными овощами с рынков. Кибальчич сделал все для меня и я ему благодарен, пусть я не смог спасти его от налета полицейских, но я продолжу его дело, доведу до конца все...и наконец спасу всех, да, спасу это точно, ещё немного и все пойдет по нормальному пути, наконец в конце тоннеля будет свет и счастье, которого не было годами, десятилетиями у меня и многих других обычных людей, да...я стану Прометеем...нет Наполеоном...в общем героем в глазах людей, да только...только убийством ли мне строить дорогу. Отъявленного мерзавца стоит убить, с этим будет согласна мать, чье дитя этот мерзавец истязал, с этим будет согласна выжившая жертва, но некоторые люди не настолько погружены в горе, ситуация, устрашающая всем своим видом их не коснулась и для них это просто преступник, следовательно уподобляться ему не стоит, кровь за кровь это признаки первобытности в нашем обществе, а этого нам только не хватало, но разве не лучше лишить отъявленного негодяя жизни, нежели кормить его и защищать в темнице на территории страны? Не проще ли срубить ему голову? Не проще убрать его с лица земли? Но что чувствует тот, кто совершит это? Очищение? Ему то какое дело...а если дать сделать это горюющим? Это уже совсем кромешный ужас, это будет взрыв, это будет лишение, это будет отрицательным явлением на душе горюющего, а если не выйдет, а если лучше не станет? Будет ли отрицать он то, что стал таким же, пусть даже лишил жизни не неповинное дитя, а мерзавца. Грань эта размыта, неясна для многих, в том числе и для меня, можно ли стать героем совершив убийства? Оправдывая их только тем, что те кого ты убил, этого заслуживали, за ужасные деяния, за пролитую кровь своего же народа? Не стану ли я таким же впоследствии? Не убьют ли героя, по его же примеру, когда он сойдет с ума? Может подобное будет и со мной?
Поезд снова качнуло на рельсах и от этой качки проснулся Георгий Петрович, потянувшись он снова взялся за газету, но через секунду отложил её и задумался. Думает ли он о том же? Что убийство не всегда выход? Что Кибальчич был лишь в общих чертах прав и всегда есть не кровавый способ спастись? А может Георгий Петрович молится? Насколько помню довольно богобоязненный человек, но мне этого точно не понятно, на улицах, окраинах такого не было, там не в бога верили, а в жизнь как таковую и смерть, идущую за ней по пятам. Бог дело десятое было, может кто и верил, молился по ночам, после того, как ему нечего не досталось и уже месяц он живет на воде и жуках...Впрочем...нет, даже в таком случае нет...никто не верил. Георгий же Петрович точно не молился, скорее проговаривал в своей голове план, только зачем? Сомневается? Я тоже в сомнениях, но может ли быть в таком случае продуманность, может ли быть тут план как таковой? Это братоубийство, это преступление, это террор. Халтурин глупец был, и Кибальчич знал это...впрочем...и мы глупцы, все мы глупцы.
ГЛАВА 3
Мои сны омерзительны, пусты и никчемны, господи, за что мне они приходят в ночи. Сейчас в очередной раз перед моими глазами представала привычная в своей грубости, опустошенности картина, впрочем, наверно правы поэты, правы писатели, какая душа, такие и картины видит мозг.
Поле заволок туман, дым, в ноздри то и дело входил запах гари, пороха и металла, вся земля вокруг пропитанная кровью многочисленных убитых, лежащих тут и там, будто бы стонала, издавая низкий утробный звук, звучащий чем то средним между горловым пением и уханьем лошади, вдали звучали выстрелы, рядом среди тысяч и тысяч мертвых тел звучали стоны ещё дышащих и бьющихся в агонии от боли людей, некоторые тянули окровавленные руки в мою сторону, а я со спокойным взглядом подходил к просящему помощи и одним быстрым, рассекающим воздух на две части ударом сабли лишал жизни просящего о помощи, с одной стороны лишая его боли и страдания, с другой принося себе моральную и душевную травму, я понимаю, что они не враги, они такие же как я, они некогда были моими одноклассниками в гимназии, вместе мы бегали на заднем дворе, воровали яблоки с соседнего парка, ходили на поэтические вечера, а теперь я одночасье лишаю их жизни, считая себя единым всесильным судьей, но кто я такой, чтобы это делать? Я убиваю своих, стоит ли моя цель, мои идеи жизни тысячи людей, стоят ли? Кто ответит на этот вопрос, я бросаю саблю на пропитанную кровью многих людей землю и падаю на колени, кричу, но крика моего не слышно, связки напряжены, но звук не выходит из утробы моей, лишь странный булькающий, совсем тихий звук, вокруг продолжается стрельба, несколько снарядов разрываются близ меня и ударной волной меня сносит на лежащие трупы, я падаю в их объятья и они принимают меня. Руки мертвецов обвивают мои ноги, руки, грудь и шею и начинают со всей силы давить, сначала я пытаюсь вырваться, но не могу, сил моих не хватает, в голове осколок кровоточит болью, а руки давят все сильнее и сильнее, в итоге сдавшись, я подчиняюсь и оказываюсь среди других таких же как я, убитых некогда мной. Я стою на коленях, а вокруг меня все эти люди, в руках их сабли, ножи и палки, все они обступают меня со всех сторон, у кого то кровоточит их рана, у кого то отсутствуют части тела, озлобленные и окровавленные злые братья мои подходят ко мне и я улыбаясь ожидаю смерти. Ожидание оной не представляете, какая отрада...когда же, когда же закончится все и тут, несколько людей замахиваются, зажмурившись, я ожидаю удара и последующей за ним боли, но нечего не происходит, я открываю глаза и вижу вокруг лишь пустоту, поле также завалено телами, но шума нет, выстрелы прекратились и туман, смешанный с дымом от пушек пропал, теперь здесь только мертвецы, природа и я, никого боле. Вдали я услышал шаги, а после тихое, почти неслышное пение, голос принадлежал женщине, но я видел лишь её белый...белый иссиня белый силуэт, она шла очень далеко, я пытался вглядеться в него, но бесполезно, все что было понятно на таком расстоянии это то, что это была девушка и что она была одета в синее платье. Лица, фигуры тем более, особо не было видно.
Пение исчезло, шаги тоже пропали и я снова оказался один на один с мертвецами, с телами убитых, в лужах крови и бесцветной, настоящей, пронизывающей до дрожи тишине.
Я пытаюсь встать, но сразу же заваливаюсь на землю, осматриваю ноги и понимаю что теперь я среди них лишний, они мертвы, а я серьезно раненый буду страдать среди невинно убитых мною, плача от безысходности и боли я смотрю в лицо одного из мертвецов, последний подмигивает мне, это Георгий Петрович...
С криком я очнулся и сильно ударился о стекло, Георгий Петрович, сидящий напротив, внимательно смотрел на меня, пока я, испугавшийся глупого сна, поглаживаю висок.
-Дурной сон?
-Невероятно...как только такое приходит в голову.
-Не каждый готов жить как вы, не каждый прошел ваш путь, поэтому Вениамин Алексеевич, в ваших снах нечего удивительного и нет...ужасы дают о себе знать.
-Я видел то, чего не было...я видел...ох, как же...мы глупцы...мы делаем ошибку, очередную, ещё страшнее.
-Постойте, о чем вы?
-Вы понимаете...если бы можно...можно было вернутся, я бы остался в Москве.
Георгий Петрович поднял брови и перекрестившись сказал:
-Вениамин Алексеевич...что же вы...пошто....что значит...
-Все просто....это ошибка....ошибка.
Георгий Петрович нечего не сказал, я же ещё раз потер висок, боль ушла, а осадок от дрянного сна остался, в этом вся проблема. В голове будто бы взрывались снаряды, один за другим, принося мне невероятную боль. Я посмотрел на Георгия Петровича и быстро сказал:
-Не найдется ли у вас чего-то от головной боли?
-Могу"с предложить Эрготомин...где-то, он где-то лежал в саквояже.
-Буду очень признателен вам...голова взрывается болью, а нам ещё ехать долго.
Георгий Петрович кивнул и встав с места потянулся на верхнюю полку, выудил оттуда свой коричневый, слегка потрескавшийся от древности, кожаный саквояж и открыв его одним уже отточенным до мастерства движением, начал копаться внутри. Через пару минут он наконец выудил небольшой пакетик, внутри которого лежали маленькие таблетки, желтоватого цвета. Георгий Петрович выудил одну и достав небольшую стеклянную бутылочку протянул все это мне. Я быстро выпил таблетку и вернул бутылку Георгию Петровичу, саквояж он закрыл и поставил на место, а бутылку держал в руках, внимательно разглядывая меня.
Некоторое время я морщился от боли, но постепенно начал успокаиваться, а с успокоением начала проходить и головная боль, выстрелы начали затихать, голова переставала отзываться на них и наконец, спустя полчаса сидения с закрытыми глазами я наконец понял, что головная боль, будто бы прилив на море, ушла. Глаза я по-прежнему не открывал, но старался не уснуть, дабы снова не оказаться на поле, где среди травы, деревьев и луж крови лежат мертвецы, зазывающие меня в свои мертвые объятия.
Руки начали дрожать, а в салон из тамбура зашел неприметного вида мужичок в сюртуке, запыленном и порванном по бокам. Он внимательно посмотрел на меня, почесал слегка седую бородку и быстро прошел мимо меня. Я же повернул голову и проследил за ним, пройдя в конец салона, он подошёл к мужику, читавшему газету, быстро наклонился перед ним, шепнул нечто на ухо и быстро начал возвращаться назад, я снова повернулся обратно. Мужчина прошел мимо, быстрым движением открыл дверь, дождался товарища и вместе с ним они вышли в тамбур. Я вдохнул и посмотрел на руки, дрожь начала проходить, а страшные образы мертвецов начали уходить из головы, Георгий Петрович смотрел на меня, он сидел и стучал ногой, нервозно потирая шею и смотря по сторонам. Видимо испугался. Я тоже испугался.
Может ли быть так, что эти достопочтенные граждане также являются шпионами, следят за нами и смогут помешать нам выполнить нашу задачу? О чем они шептались, почему он так смотрел на меня? Не слишком ли много тогда следящих за нами? Одни ушли на станции....стоп, а может это вошедшие? Хотя нет...я бы заметил, а если бы нет? Ох, господи...
Я вытер лоб, на который выступила испарина, Георгий Петрович продолжал смотреть на меня. Я поднял руку в успокаивающем жесте и сказал:
-Нечего страшного...скоро прибудем"с
-С божьей помощью доберемся.
-Ага....с ней тоже.
ГЛАВА 4
И вот наконец поезд приближается к нужной нам с Георгием Петровичем станции. За окном непроглядная тьма лесов России, а вдали легким желтоватым огоньком просвечивает платформа станции, на которой наверняка уже стоят и ждут поезда другие люди. Георгий Петрович встал с места и вытащил с верхней полки наш небольшой по весу багаж, по две небольших сумки, одну-мою он передал мне, а свою же поставил на пол и снова уселся на место, глаза его то и дело бегали по салону, а колени дрожали.
-Нечего пугаться так...мы доехали
-Но не все ведь ещё Вениамин Алексеевич? Нам ведь ещё...ещё много сделать"с надо
-Когда придет время и сделаем, а пока радуйтесь что прибыли вовремя. К слову на станции кто то встречает нас?
-Встречает"c Евсей Григорич, наш...старый товарищ, он нас и приютит на время, а там уж и все. В город.
Я кивнул Георгию Петровичу и снова начал разглядывать непроглядную темноту лесов, огоньки станции становились ближе, запах табака все меньше бил по носу, поезд замедлялся, а люди в салоне начали, как один собирать вещи, ещё минут 5, а может 10 и мы прибудем на платформу. Я вздохнул и подхватил сумку, Георгий Петрович последовал примеру и вместе с ним мы вышли в тамбур. Там уже стояло несколько человек, одним из них был мужчина что внимательно рассматривал меня, сейчас он стоял спиной ко мне и о чем то шептался с другим мужчиной, близ них стояло несколько бедных, если не бедствующих, судя по виду, студентов, а также женщина, одетая в легкое синее платье и шубку довольно плохо выглядующую, накинутую поверх платья, ноги её тоньше палочек дрожали, руки крепко удерживали шубу, по той причине, что пуговицы видимо, совсем отпали. Лицо было задумчиво бледным, а губки потрескавшимися и дрожащими в такт ножкам. Я призадумался, выйдет такая и сразу застудится, ветер распахнет шубку, как её не держи, а ведь холод бродит. Закоченеет и умрет в муках ведь.
Женщина, хотя почему женщина, вполне молодая девушка, которой явно не было и 20 лет, просто замерзшая почти до смерти, стояла ближе всего к нам. Она показалась мне знакомой, в своем тонком голубом или синем платье, своей почти неясной, невесомой фигурой...не та ли эта девушка, силуэт которой я видел в своем страшном сне, может...нет...Я.
Внутри я отчетливо понимал, что мне следует увидеть её лицо, следует позвать с собой, а если она откажется, то схватить за руку и увести. Отчего то внутри всплыла мысль, что именно она нужна для чего то, именно она...она должна пойти с нами.
Поэтому я посмел дотронутся до неё и опустив к её уху голову спросить:
-Простите меня за ужасную бестактность, но все же не могли бы вы повернутся.
Девушка вздрогнула, но все же развернулась и удивленным лицом рассматривала меня и не менее удивленного Григория Петровича. Поезд качнулся и девушка чуть было не потеряла ориентацию в пространстве, она отпустила шубку, но схватится было не за что, поэтому я протянул руки и подхватил за её, почти невесомые, бледно-белые и холодные, как снег тонкие руки. Она снова посмотрела на меня и нечего не сказала, не сказал по началу и я, но все же пробормотал:
-Не...не могли бы вы пройти с нами, вам бы согреется.
Девушка хотела было что-то сказать, рот её приоткрылся, но дверь тамбура открылась и в него ворвался холодный, пробирающий до костей северный ветер, мужчины впереди быстро сошли, поэтому ветер бил по девушке и нам в первую очередь, потому что вопреки моим ожиданиям, судя по звукам и не заходящим людям, станция была пуста, я взял девушку за руку и вместе с ней вышел на платформу, она действительно была пуста, лишь вышедшие и пошедшие в разные стороны подозрительные мужчины и студенты были на ней, Георгий Петрович встал рядом со мной и тихо спросил:
-Что происходит? Кто это?
Указывал он понятно дело на девушку, но черт знает кто она! Я по-прежнему держал её за руку, второй она придерживала свою истрепанную шубку, своими голубыми и довольно испуганными глазами она смотрела на меня. Кто она? Зачем я это сделал? Не знаю, ответов на эти всплывавшие в голове вопросы у меня не было, я просто понимал, на границе сознания, что мне нужно было взять её за руку, взять её с нами.
Георгий Петрович хотел было снова задать свой вопрос, видимо подумав, что я его не услышал, но я остановил его жестом и сказал:
-Где ваш Евсей Григорич? Видите...замерзла девушка нужна помощь.
Георгий Петрович попытался что то сказать, но все же промолчал и обойдя меня пошел вперед, я держа за руку незнакомку последовал за ним. Она дрожащими и тонкими ногами аккуратно шла за мной, то и дело вздыхая или может быть даже всхлипывая. Мы прошли до самого выхода со станции, а там Георгий Петрович остановился, остановился он возле повозки. Близ неё стоял бородатый и старый мужчина, в потрепанном пальто, в руках он вертел уже изрядно износившуюся шляпу. Георгий Петрович подошел к нему и протянул свою руку, мужичок поднял взгляд на него и ответил на рукопожатие, расплывшись в бедной 12 зубовой улыбке. Указав что мне и судя по всему незнакомке следовало залезть в повозку, сам он сел рядом с дедом-кучером и начал что то обсуждать. Я быстрым шагом подошёл к повозке, взял сумку и бросил туда, после я помог забраться девушке, а затем забрался и сам. В повозке было немного сена, странных вещей, по типу длинной деревянной палки без всего или же круглого металлического шара и ещё более заплатанное и грязное пальто, что лежало будто бы посередине всей повозки, девушка села в противоположный от меня угол и сжалась всем телом, пытаясь видимо согреется и придти в себя, я же наконец понял, что сотворил глупость, взяв с собой эту девушку, и сотворил вторую вообще обратив на неё внимание. Повозка тронулась, незнакомка тихо, почти неслышно издала звук, похожий на писк и мы этой странной группой отправились в дом, как я предполагал, самого Евсея Григорича.
Через несколько минут девушка видимо окончательно придя в себя повернулась ко мне и тихо спросила:
-Зачем? Кто вы...
-Я...
А что сказать? Что ответить, я идиот и совершил поступок настоящего идиота, ещё лучше было бы, если б на поезде были те полицейские, следящие за нами. Они бы уж точно спросили нас про это странное недопохищение.
-Вы...мне показалось, что вы...вы довольно легко одеты.
-Да...Но мне не холодно.
Ответила девушка, но по её виду и не скажешь, да и слова эти она отчеканила, стуча зубами от морозов и уже, о господи, падающего снега.
-Понимаете...Это может звучать глупо...мне кажется...что я, что я должен был забрать вас.
-Что? О чем вы...кто вы вообще тако...такие?
-Мы...просто люди, собрались вот приехать к товарищу...В его дом, близ Петрограда.
-И зачем же...
-Зачем там вы? Ох...я же говорю...мне кажется вы нужны там.
-Отчего же вам это кажется? Это ведь...вы не обычные люди.
-Постой...постойте, я просто...не знаю как это объяснить, просто пой...поймите, что мы прибудем туда...так нужно.
-Я нечего не понимаю, но плевать уже...я все равно умру, какая разница где...
Девушка перешла на крик, но несмотря на это фразу эту услышал точно только я, сказав это она сразу же заплакала и подняв замерзшие колени уткнулась в них лицом. Она спрятала его и мне вдруг показалось, что все это настолько неестественно, настолько странно, что подумал я было, что нахожусь снова во сне, но другом, где нет поля боя...а есть вот это, рыдание девушки, длинная, почти бесконечная дорога и убивающий мороз...Я быстро понял, что сон слишком реален и слишком логичен, несмотря на некоторые огрехи и странные произошедшие события, тем не менее я точно не сплю. Сообразив что девушка точно окоченеет по прибытию, я схватил пальто и укрыл им девушку, она снова подняла голову, по лицу её, обветренному и красноватому медленно катились слезы, я укутал её чуть лучше в пальто и сел напротив неё, она нечего не сказала, а лишь смотрела на пол повозки, там была небольшая ниша, а в ней лежало два револьвера. Я посмотрел на них и меня снова осенило, что я забыл зачем я еду в Петроград....увидел девушку эту, взял её с собой и даже не понимаю в какую канитель её ввязываю, сейчас делая только хуже...револьверы...мы же...мы же собираемся убить императора!
Я сорвал с себя пальто и бросил его на пол прикрыв нишу с револьверами, страх почти полностью затмил собой другие чувства, например чувство холода, хотя не сказать, что в пальто мне было теплее, скорее удобней переносить этот северный мороз, но теперь я сидел в тонкой рубахе и поношенном пиджаке, поэтому через минуту, когда страх ушел, я наконец начал чувствовать мороз, руки замерзли быстрее и я спросил Георгия Петровича едущего впереди:
-Знаете...холодновато....когда мы прибудем?
-Через полчаса уж точно, потерпите друг мой...а что с ней?
Я посмотрел на девушку, она сверлила взглядом полным ужаса и нулевым осознанием ситуации меня, я пробормотал быстрое:
-С ней все в порядке...слегка замерзла
И вернулся к ней. Она снова спросила меня, своим дрожащим, тихим и сиплым голосом:
-Кт..то вы такие?
ГЛАВА 5
Повозка замедлилась и остановилась возле довольно ржавых и устращающих ворот, за ними шла небольшая тропинка ведущая к большой усадьбе. Возле входа ворот стоял низенький мужчина, одетый в черное пальто и шляпу, Георгий Петрович спрыгнул с повозки и протянул руку мужчине у ворот, кучер же продолжал сидеть. Может это не тот самый Евсей Григорич.
-Вениамин Алексеевич, слезайте
Я взял с пола повозки пальто, посмотрел на девушку и кивнул ей, она встала вслед за мной и аккуратно с моей помощью слезла. Я слез за ней и взяв её за руку подошел к Георгию Петровичу и незнакомцу в шляпе.
-Вот, познакомтесь...Евсей Григорьевич Велесов
Вот как, я уж думал...значит зажиточный мужчина. Евсей Григорьевич протянул руку мне и пожал. Рукопожатие суховатое, совсем легкое, будто силы в Евсее Григорьевиче особо и не было.
-Вениамин Алексеевич, а это...
Я указал на девушку и понял, что до сих пор не знаю её имени, но она исправила ситуацию. Протянула тонкую белую руку и тихо сказала:
-Мария Николаевна...я...
Евсей Григорьевич пожал руку девушки, хотя это было похоже больше на нелепое поглаживание, а затем задал вопрос Георгию Петровичу:
-Добрались вы не быстро, я ожидал вас ещё вчера.
-Сожалеем что заставили вас ждать, просто...были небольшие перестановки.
-Нечего, нечего страшного, давайте в дом, в тепло. Вы наверно замерзли по пути.
Сказал нам Евсей Григорьевич, открыв дверь и впуская нас на тропу к усадьбе. Затем он развернулся к повозке и крикнул:
-Петр, отправляйся на склад.
Повозка снова тронулась и проехав некоторое расстояние повернула, вдали снова скрипнули петли ворот, заржали кони, снова скрип и наступила тишина, только мы четыре человека идущие по свежему снегу издавали неприятный хруст.
Мы подошли к усадьбе бело-желтого цвета, Евсей Григорьевич прошел вперед и открыл дверь перед нами, кивнув ему мы, я и Мария Николаевна зашли, слегка нервозный Георгий Петрович сейчас теребящий свой чемодан прошел следом, а замыкающим был хозяин усадьбы Евсей Григорьевич, он запер дверь и наконец мы оказались в теплом помещении. Евсей Григорьевич провел нас в гостиную, где жар камина, явно только растопленного, наконец-то согрел и меня и видимо Марию Николаевну, мягко севшую на небольшой стул, положив на свои белые колени шубку и пальто. Я снял свое пальто и положил его на диван, что стоял по центру, сумку я поставил рядом на пол. Григорий Петрович прошел мимо меня и сел на диван. Евсей же снял шляпу и повесив её на небольшой гвоздь встал перед нами. Теперь я смог его основательно разглядеть, улыбающийся низенький мужичок, пухловат слегка, улыбка, будто бы с Толстовского бала пришел к нам. Григорий Петрович был грустен, хотя даже не так, он был испуган, но я не понимал отчего...
-Так"с, я понимаю вас приезд как сигнал к активному действию. У вас появился идеальный план? Я прав?
-Можно сказать и так, Кибальчич сейчас допрашивается, отводя взгляд, основная группа давно разбросана и потеряна любая связь, остались лишь мы.
-Значит"с в Петрограде вы...
-Да, мы приехали для этого, но пока...пока нам нужно отдохнуть с дороги, понимаете ли...дальняя дорога разрушает спокойствие.
Сказал я и встал с дивана, Григорий Петрович громко прокашлился и сказал:
-Подождите, Вениамин Алексеевич...зачем вы взяли с собой эту бедную девицу? Вы понимаете что вы натворили!
-Что? Я думал...я думал она с вами...ох, девушка...милая Мария Николаевна, неужто...ох, господь милосердный
С лица Евсея Григорьевича ушла улыбка и лицо приобрело вид испуганного ребенка, которому через час другой светила больная и сильная порка от отца. Мария Николаевна же поникла и совсем не шевелилась, лишь губы её слабо дрожали в такт ножкам.
Я взял пальто и сказал:
-Я...я знаю что делаю, Григорий Петрович, вы ещё в поезде имели некоторые проблемы, вам ли говорить об ошибках?
-Позвольте...вы понимаете что происходит? Вы в своем уме? Неужели на вас так подействовали лекарства.
-Нет, Григорий Петрович я в своем уме...я...завтра все закончится, а пока идемте в комнаты, нужно отдохнуть с дороги и перед этим...
Григорий Петрович схватил меня за рукав и внимательно посмотрел на меня, я повернулся, выдернул рукав и сказал:
-Что? Я понимаю, что создал некую проблему...которая правда видится только вам...Евсей Григорьевич, найдите комнату для Марии Николаевны, отведите её туда.
Евсей Григорьевич быстро подскочил, кивнул и быстро пошел наверх жестом приглашая за собой Марию, девушка задрожала ещё сильнее, но нашла силы встать с места и медленно пошла за мужчиной. Я снова повернулся к Григорию Петровичу и коротко сказал:
-Я понимаю, что это будет звучать как речь сошедшего с ума...но я считаю что именно она нужна нам. Она спасет нас... я не могу точно сказать отчего...не могу сказать спасет ли вообще, может я действительно лишился рассудка, но все равно...Григорий Петрович, эта девушка нужна.
-Когда вы расскажите ей кто мы, и зачем сюда прибыли...
-Не знаю...сегодня? Нет...лучше утром, да утром расскажу, так будет лучше. Утро вечера мудрее...
-Хорошо, Вениамин Алексеевич, простите меня...я просто, я шокирован, испуган. Вы ведь видели, что делают эти ищейки, знаете ведь что...что они хуже зверей...
-Я понимаю вас Григорий Петрович, не бойтесь, возможно...возможно они будут с нами, возможно все завтра изменится.
Я похлопал его по плечу и поплелся наверх по деревянной лестнице, видавшей уже ни одно поколении жителей дома, уж точно. Григорий Петрович продолжал стоять у камина, провожая меня своим испуганным взглядом.
Поднявшись на второй этаж мой взгляд сразу же зацепился за картину, висящую прямо напротив лестницы. Коридор здесь был в эдакой форме буквы "Т" и уходил вправо и влево, а как только человек поднялся его взгляд падает на странную картину. Написана она по современным лекалам конечно, но для большинства энтелегентов и эстетов из столицы она покажется через чур вульгарной, ведь они привыкли к девушкам на картине только если девушка на заднем плане, а лучше если её вообще не видно, а здесь центрировано изображение полностью обнаженной женщины, она сидит на троне, а вокруг неё сидят люди, хотя нет, так назвать их нельзя, это была самая страшная пародия на людей которую я только и видел. Серые, даже черноватые, будто пережившие пожар, они были уродливы, а уродство их ещё больше страшило при взгляде на их лицо, перекошенное от ужаса и вожделения этой дамой, что сидит по центру, из-за красного, почти алого рта существ, людьми их назвать я не могу, вытекала слюна и падала прямо на землю и бледные ноги изображенной женщины. Горбатые и страшные смотрят на идеал. Прямо синоним любой популистической программы чиновников...
Я вздохнул и заметил, что близ меня уже стоит Евсей Григорьевич
-Кто автор этой картины?
-М...какой-то неизвестный художник из Петрограда, говорят он сошел с ума и эту картину написал во время...ужасающего душевного неравновесия. Сойдя с ума...он, простите, убил женщину, изображенную здесь...
-А что с ним стало?
-Он сдался полиции, быстро...без сопротивления, сам пришел"с.
-Сейчас он наверняка на каторге? Или может его того..
Я провел рукой по свой шее, но Евсей Григорьевич улыбнулся и коротко сказал:
-Нет, но в живых его, к большому сожалению уже нет, но что с ним стало, мне лично неизвестно, от знакомых из города узнал, что он мертв...похороны были, там его женушка...красивая...плакала очень она, а потом, потом тоже сгорела. А картина, картина как последняя память о нем, есть ещё несколько, но не у меня, у знакомых, ежели интересуетесь, то могу и показать...
-Нет, не нужно...спасибо, куда вы отправили Марию Николаевну?
-Слева, вторая дверь, ваша комната по соседству, Григорий Петрович справа, там же и я...если что то понадобится, то Петр на первом этаже...ну и я"с тоже тут.
Евсей Григорьевич снова улыбнулся, хлопнул в ладоши и зашагал походкой пингвина направо, открыл первую дверь и кособоко зашел внутрь, на втором этаже стало тихо как и прежде. Я же проследовал налево и постучался во вторую дверь. Внутри что-то упало, а затем привычным почти неслышным голосом мне ответила Мария Николаевна:
-Войдите
Я отворил дверь и быстрым шагом зашел внутрь. Мария Николаевна сидела у окна на стуле, возле неё лежала книга. Видимо девушка, дабы успокоится начала чтение, а я вот так бестактно, в который раз её прервал от жизни и успокоения. С минуту я стоял тихо и не говорил не слова, в голове конечно были какие то фразы, может даже предложения с объяснением для Марии всего происходящего, но кажется мне, что это сейчас ни к чему. Мария аккуратно встала со стула и подняла книгу, прижав её к своей груди. На книге в твердом переплете, золотыми, но слегка истлевшими буквами было написано: "Горе Евы", имя автора стерлось и уже не было возможности понять, кто это написал. Мария смотрела на меня, не отрывая взгляда, а я как последний безумец молча, стоял и смотрел на неё, но наконец, она нарушила тишину:
-Кто...кто вы такие? Зачем вам револьверы?
Мария не смогла закончить предложение и всхлипнула, ещё чуть чуть и девушка точно начнет рыдать, я быстро решил исправить ситуацию и наверно объяснить хотя бы основы. Я подошел ближе и прикоснулся к плечам Марии, она снова задрожала, слезы начали катиться по её лицу, затем я начал кривое и практически сумасшедшее объяснение:
-Знаете...я не могу точно объяснить это, но в поезде...я заснул, со мной нередко такое бывает...впрочем мне нельзя...в общем не суть, я заснул и увидел сон...омерзительный, пугающий, но закончился он чем то странным...я вдали...вдали видел вас, Мария...я видел именно вас, синее платье...тихий голос, там вы правда ни сказали ни слова, лишь слышно было пение, но почему то мне кажется что...что вы должны были встретить нас...и вот вы встретили.
-Я не понимаю...я..зачем.
-Я не знаю и сам, просто...все идет странной круговертью и сейчас, мы на пороге конца видимо, на пороге будущих изменений...я не знаю, в бога я не верю, да и вообще ни во что толком кроме себя, но то что мне явились именно вы, факт. То что вы...вы нужны нам Мария, тоже факт, пусть и не понятно до конца зачем...но...
-Но?
Мария перестала плакать и теперь сверлила меня взглядом, но я не мог подобрать слова...что "но"? Что я хотел...слова не шли вообще...
-Но я думаю...я думаю что вы поможете нам, я не знаю как...пока, но то что вы важны это точно.
-Я все равно...Вениамин Алексеевич, что все это...я ведь обычная...я..вы ведь...вы ведь террористы?
Лицо мое скривилось, так кличут подобных нам, так называли группу Кибальчича, Халтурина и Дзюбинского...да они может быть и такие, но мы то...мы не они. Мы нечего не совершили. Террор. Что вообще в представлении власти это слово значит? Мы не трогаем обычных людей, они уже достаточно настрадались...их страдания окончатся, когда власть услышит их или умрет...террористы...кто вообще придумал это.
-Нет...мы...то есть, для кого то мы будем ими, да...Я был соратником Халтурина, работал с Кибальчичем, но никогда....никогда не трогал мирных людей...да и вообще от моих рук ни одного человека не пострадало.
-А сейчас...кто должен пострадать? Кого вы собираетесь убить в Петрограде...я вед...ведь слышала!
-Мы...должны убить императора.
Мария охнула, выронила книгу и полностью припала ко мне, кажется я даже начал чувствовать сердцебиение её сердца, переносимое через грудь ко мне. Я слегка отстранился дабы не наделать глупостей и сказал:
-Вы...поймите...он заслужил это, годами он делал только ужасные вещи!
-Но ведь...постойте. Он и хорошего много сделал, за что же его...у него семья, дети, вы видели его деток? Самому младшему нет и 7
Я на миг вспомнил свою сестру, мать. Их вполне обычный полуденный поход на местный рынок, кто бы знал что в этот день Кибальчич подстрекает на восстание крестьян и рабочих на рынке. Император ввел полицию и даже несколько отрядов военных, стрельба, взрывы...мать тогда погибла, сестра...Наташа...ох. По моему лицу начали течь слезы, в глазах снова предстала картина, разбитая брусчатка, а на ней в лужице крови лежит не менее окровавленная Наташа, хрипящим голосом она говорит мне спасти мать...а её уже нет...она уже лежит вместе с остальными...Халтурин тогда же встретил меня, оттащил от уже умершей сестры, объяснил все. Сначала я хотел убить Кибальчича, но затем понял...что ошибку совершил не только он...но и император.
-Нет...дети тут не причем...тогда почему он убил мою сестру!? Она просто была маленькой девочкой, а умерла...она умирала у меня на руках...Мария почему это произошло?!
-Бог накажет его...бог и тебя накажет, даже если не веришь...но ошибки человек всегда совершает...пойми..те. Вы сами сейчас совершите страшный грех.
-А он его не совершил? Что позволяет ему стоять в церкви, слушать молитвы?! Что? На его руках кровь...
-Он это знает. Возможно...сами посудите он ночами не спит...вспоминая каждого раненого, дети и взрослые стоят перед его лицом...преследуют его во снах...
-Очень на это надеюсь...но думаю, иного выхода нет, только смерть избавит нас, избавит народ и страну от мучений.
Мария отстранилась и пробормотала:
-То есть вы готовы убить кого угодно ради....вы не ради людей это делаете!
-Нет...как раз таки ради них, только у нас...у нас хватит...
-Чего? Смелости? Сил? Это же ужас...вы готовы брать на себя такой грех, но даже не знаете к чему это приведет.
Я задумался. На секунду, но все же. Мария была права, во всем...идеальным было бы послушать её, схватить за руку и вместе убежать, но нет...так тоже нельзя...это не то что нужно и я лишь коротко ответил:
-К сожалению, я не могу развернуться. Может быть, я бы и хотел это сделать...но не могу.
-Всегда можно отказаться, от всего.
-Не в этом случае. Спокойной ночи, Мария.
Сказал я и быстро вышел из комнаты девушки. Через минуту я уже стоял перед окном в своей комнатушке и сверлил взглядов верхушки деревьев, слегка посыпанные снегом.
ГЛАВА 6
Мне не спалось, на первом этаже звучали медленные шаги, видимо Георгий Петрович тоже не может уснуть и бродит по гостиной. Я же лежал на кровати и смотрел в белый потолок комнатки. Вдали завывали собаки, кричали редкие птицы, что охотятся в ночи, в окно светила огнем луна. Свет её проникал внутрь комнаты и освещал мои изрядно потрепанные сапоги. Я сел на кровать, мысли в голове путались, всплывая единым странным и пугающим образом. Сначала в голове снова и снова всплывали образы мертвой матери и сестры, затем они сменялись быстрыми мертвыми лицами, черты которых я не успел заметить, последним было окровавленное лицо Георгий Петровича, с подбитым глазом и запекшейся кровью на губе, рядом с ним было мое собственное, а рядом стояла и плакала Мария. И плечи её легкие одетые лишь в платье дрожали от каждого всхлипывания, ноги тонкие дрожали вслед за всхлипами. Вслед за этим пришел другой образ, типография Кибальчича.
Мужчина судорожно собирает бумаги, в дверь ломятся полицейские, несколько мужчин держат дверь из последних сил, дрожащими руками Кибальчич, мужчина лет 30, с не очень богатой бородой, одетый в легкую рубаху в стиле Джордано Бруно, протягивая мне небольшую сумку он сказал:
-Сейчас...они накроют нас, ты знаешь что делать?
Я кивнул, пусть и не до конца понимал о чем речь, я был молодым парнем, ещё только простившим Кибальчича за организацию бунта крестьян. Взяв сумку, я быстро вышел с черного хода, а точнее вполне себе черного лаза и выбрался на заливающуюся дождем улицу.
Образ сменился комнаткой Московской квартиры Георгия Петровича. Последний ходил взад-вперед по квартире то и дело, вздыхая и активно жестикулируя. Он бормотал нечто под нос, но все же остановился, устремил взор на меня и спросил:
-Значит"с...нам предстоит сделать это?
Я обессилено кивнул, нечего боле сделать было нельзя, в тот день силы все как одна покинули меня, сказалось тому физическое истощение от пробежки через весь город или это было нечто, более привычное, психологическое, что настолько съело меня...страх, вот...страх это то что тогда забрало мои силы, повлиял настолько что я говорить не мог.
Георгий Петрович тогда снова вздохнул, почесал ус и снова заходил по комнате. Так прошло несколько часов. Он то и дело ходил взад вперед, изредка задавая односложные вопросы, а также, бывало садился за стол и смотрел на чистый лист бумаги, бормотал что-то неразборчивое, а затем снова вставал. Когда я смог найти силы, дабы задать вопрос связанный с этой бумагой, он лишь сказал:
-Все...нечего страшного, нужно письмо дочери написать.
Но ведь...дочери у Георгия Петровича нет, да и не припоминаю я, чтоб он её упоминал. Вспомнил её только в поезде, и то видимо, не удержавшись. Почему он нечего не говорил мне о своей семье, я рассказал все, отчего тогда он по прежнему таит всю свою жизнь от меня. Неужели он боится? Или...нет, это точно бред.
Образ снова сменился, на обычную ночную улицу Москвы, освещаемую лишь фонарями. Редкие люди проходили где-то вдали, там же, отстукивали лошади с повозками, изредка были слышны крики из распивочной рядом, близ неё лежало несколько уже настолько пьяных мужчин и женщин, что они не могли даже встать. Я шёл здесь, а рядом шел ещё кто-то. Образ был не знаком, улица была темна, а как назло все фонари мы уже видимо прошли. Силуэт был женским, скорее всего, но кто это не ясно было по прежнему. Она нечего не говорила, лишь шла подле меня, я также нечего не говорил, вдали послышалась странная сирена, из распивочной начали выходить люди, дальше по тротуару также начали появляться один за другим мужчины и женщины, они все кричали, о чем то говорили между собой и весь этот шум разговоров разлетался по улице, я не понимал что происходит, посмотрел было на шедшую близ меня, но она ушла на другую сторону, ближе к распивочной и сейчас стояла там, в толпе других людей. Я случайно наткнулся на мужчину, подняв руки я извинился и протиснулся дальше, на брустчатой дороге лежало несколько тел, рядом с ними сидел парень лет 12, сидел и плакал. Вдали зашумели солдаты, зашумели полицейские, последние начали оттеснять нашу толпу, один из них подошел ко мне и затем все ушло во тьму.
Последний образ исчез и я открыл глаза. Передо мной предстала все та же комнатка в доме Евсея Григорьевича, все то же окно и луна в нем, зимняя прохлада потихоньку разливалась по комнатке из-за того, что я забыл закрыть окно. Я встал с кровати и пошатываясь подошел к окну. И замер. Небольшая, человека четыре, группа шла к дому со стороны леса, одетая в черные шляпы они о чем то переговаривались, то и дело указывая на усадьбу, я нервно сглотнул. Если это полиция...то как они узнали? Если это...Евсей Григорьевич сказал бы о товарищах...Не может быть.
Я быстро подхватил рубаху, кое как надел ботинки, схватил свой чемодан, быстро открыл его и вытащил нужные документы, сунув их в карман, я вышел из комнатки и бегом отправился в соседнюю. Подойдя к двери, я громко постучал.
-Мария...срочно, собирайте вещи, мы сейчас же должны уехать отсюда.
В комнате зашуршали, а затем дверь отворилась и в проеме показалась сама Мария Николаевна, она испуганно смотрела на меня, держа в руках свою шубку. Девушка видимо даже не раздевалась. Я кивнул ей и сказал идти за мной, она вышла из комнатки и тихоньким шагом держалась за моей спиной. На первом этаже в кресле у камина сидел Георгий Петрович, увидев что мы спускаемся по лестнице, он удивленно посмотрел на нас. С дивана поднялся Петр и также смерил нас взглядом. Я быстро подошел к Георгию Петровичу и сказал:
-У нас...у нас проблемы. К усадьбе идут люди, не знаю...может быть это те самые, что следили за нами, может другие, в любом случае это полиция...
Георгий Петрович подскочил и быстрым движением сунул руку в свою сумку, выудив оттуда револьвер. Я с испугом посмотрел на него, он коротко сказал:
-Я..извини меня Алексеич, что так все вышло. Виноват я...не нужно было к Евсею идти. Петр,живо выходи из дома и готовь лошадей.
Петр подскочил и быстрым шагом направился на выход, он открыл дверь, впуская запах и холод зимы и по свежевыпавшему снегу направился в сторону конюшни и тут...раздались выстрелы. Петр закричал, последовал ещё один выстрел и наступила тишина. Мария упала на пол и накрылась шубой, Георгий Петрович от неожиданности выронил сумку и присел возле дивана, я же спрятался у входной двери. С верхнего этажа спускался Евсей Григорьевич, виноватым взглядом он смотрел на нас, а после сказал:
-Вы извините...я просто, не мог иначе...вы сотворите ошибку...а нам жить дальш...
Но договорить он не успел, Георгий Петрович встал и выстрелил в Евсея Григорьевича из револьвера. Шум выстрела оглушительно отразился от стен, Мария закричала, от неожиданности я закрыл глаза. Открыл я их только после того, как услышал звук страшного падения, а после хрипы. На полу под лестницей лежал Евсей Григорьевич, пухлый мужичок лет 50, под его черно-белой пижамой разливалась лужа крови, Георгий Петрович удивленно посмотрел на труп, после рассмотрел револьвер, а затем сказал:
-Вениамин Алексеевич, давайте...нужно уходить. Берите даму и уходим.
Я быстро подошел к Марии Николаевне, аккуратно поднял её с пола, накинул ей на плечи шубку и мы вместе с Георгием Петровичем направились в сторону второго выхода с усадьбы. Как только мы пересекли половину гостиной, по дому начали стрелять. Позади нас лопались стекла, пули застревали в деревянной мебели и дверях, слегка пригнувшись мы пересекли комнату и зашли на кухню, там Георгий Петрович с минуту стоял и пытался открыть дверь ключом, но после неудачи, он просто выстрелил в дверной замок. От выстрела его разорвало и дверь была открыта. Мария Николаевна дрожала всем телом и казалось даже слегка поскуливала, но несмотря на это продолжала идти с нами.
На улице нас встретили сугробы снега и холод, Георгий Петрович быстро разгребал перед нами снег, дабы позади идущим, то бишь нам было проще идти, таким образом мы дошли до лесной зоны участка. Евсей Григорьевич был не настолько богат, чтобы ограждать территорию настолько большого размера забором по общем территории, забор был на въездной группе, да слегка продолжался слева, но здесь, ближе к лесу и дороге на Москву его уже не было. Мы аккуратно перешли через заваленный бревнами и ветками подлесок и наконец зашли внутрь лесного массива. Издали ещё звучали выстрелы, Георгий Петрович остановился, и мы с Марией остановились рядом с ним. Он внимательно разглядывал усадьбу, что было видно через многочисленные ветки елей. Возле усадьбы появился свет, здание обходил полицейский с лампой, возле него шел ещё один вооруженный ружьем, несколько источников света появились и внутри усадьбы, на втором этаже, и на первом как раз возле входа в кухню. Прозвучало ещё несколько выстрелов, а затем наступила тишина. Георгий Петрович тихо сказал:
-Сейчас, медленно отходим глубже в лес. Они потеряли нас, но следы приведут их сюда, рано или поздно.
Также аккуратно и медленно мы продолжали идти за Георгием Петровичем, Мария молчала и я тоже, ведущий же нас Георгий Петрович то и дело прислушивался, осматривался и останавливался, но через несколько минут мы наконец шли на одной скорости, без остановок. Лес закончился и мы начали движение по полю, Георгий Петрович спрятал револьвер за пазуху и коротко сказал:
-Я так понимаю, наша задача провалена и следует расходится...Венеамин Алексеевич?
-Нет..нет, все идет своим чередом, может так даже...
-Нет, вы не понимаете Вениамин Алексеевич.
Георгий Петрович остановился и повернулся ко мне, его дикий взгляд был устремлен прямо в меня.
-Я сейчас выбрасываю оружие, мы подходим к станции и расходимся, к черту Кибальчича и остальных...жертвовать собой, действительно...во имя непонятной цели я думаю не следует.
-Жертвовать не следует, а убивать?
-Я не мог оставить его в живых, пойми же. К тому же, Евсей предал нас, и предал бы снова...идея с самого начала была идиотичной, мы действительно дураки. Ещё и вот...Марию Николаевну с собой потащили, вот на кой черт ты её взял?!
-Я не знаю...но..я....думаю нам следует продолжить путь в Петроград.
-С ума сошел? Нас ведь точно будут искать там, досмотры и остальное, к тому же...все нужно осталось в усадьбе, хотя я уж и не знаю...может Евсей нечего и не приготовил зная что нас должны схватить, в любом случае...у нас больше нет нечего, ни смысла, ни возможностей. А группа...они распались, толку тогда совершать самоубийство?
-Вот...ведь, я согласен с последним...но
-Что но? Вениамин ты понимаешь, что завтра...я не знаю, послезавтра, ты окажешься в Петрограде и тебя арестуют! Найдут повод, найдут оружие, найдут тела и припишут уже тебе!
Я задумался, Георгий Петрович был прав как никогда и сейчас он действительно выглядел как сумасшедший, но при этом сохраняющий рациональный ум, я посмотрел на Марию Николаевну, она прижалась ко мне своим телом и осматривала окрестности, но никого кроме нас здесь не было, пока.
-Хорошо, что тогда делать? Мы не можем вернутся назад...мы не может закончить задание...Кибальчич точно сказал и о тебе и обо мне...
-На Кибальчиче не все заканчивается...
-Халтурин, не хочешь его, он трус и всегда им был...из-за него и Кибальчича я вошел во все это и уходить теперь мне не куда, да и терять мне тоже нечего...жизнь к черту.
Георгий Петрович сурово посмотрел на меня, ещё раз вытер усы, а после коротко сказал:
-Ежели...ежели сейчас мы прибудем в село, может до утра сможем посидеть спокойно...а там уж...ох, сколько там осталось.
Георгий Петрович выудил золотые часы на цепочке из кармана и посмотрел время. Оно перевалило уже за 2 часа ночи. Он вздохнул, засунул часы обратно и сказал:
-Сейчас дойдем до деревеньки...там приютят нас.
-А револьвер?
-А что? Его я им не покажу и не дам...чего револьвер, мало ли людей ходит.
ГЛАВА 7
Через час мы сидели в небольшой избушке, где-то на окраине деревни. Георгий Петрович наплел с три короба про то, что мы заблудившиеся товарищи, писатель и его жена- то бишь я и он, редактор и книгопечатник. Выстрелы мол, что явно слышали в деревне, он объяснил тем, что скорее всего охотники. Но мы, потерявшиеся тоже испугались их не меньше их, жителей деревни. Федор, как звали деревенского принявшего нас, вроде как поверил в эту историю. Георгий Петрович добавил, что мы ждем утреннего поезда, а там уж и ретируемся, так что надолго обживать Фёдора не собираемся. Только услышав это крестьянин обрадовался, естественно итак угла толком нет, где посидеть, избушка ведь действительно была очень мала, а тут ещё и три человека. Георгий Петрович также заплатил ему немного, дабы он никому не рассказывал о нас, мол зачем знать всему селу, и любым другим вопрошающим. Фёдор видимо умел задавать вопросы только по началу, потому что только завидев деньги, пусть и не очень большие, он был согласен врать, молчать и может даже активно помогать нам, ежели ещё организуем небольшую плату. Фёдор и Георгий Петрович вышли на мороз, дабы нарубить дров, а я и Мария Николаевна остались в доме. Девушка сидела в одном из темных углов, на деревянной скамье, видавшей видимо не одно поколение родственников Фёдора, печка в доме имелась конечно же, но грела не сказать что хорошо, сказалось ли на этом то, что дом малый, а печка довольно кривая, уж не было понятно мне. Да и зачем. Мою голову занимали другие вопросы, что теперь делать? Как быть? И что ждет нас дальше?
Я ходил по небольшой комнатушке, бывшей единственной комнатой в доме и думал, Мария Николаевна, сидевшая на скамье, изредка поглядывала на меня, но нечего не говорила, она нервно дергала слегка порванные полы платьица и шубку на своих дрожащих и тонких плечах.
-Все это ошибка
Прошептала Мария Николаевна, смотря на меня, я нервно кивнул и продолжил ходить по комнатке.
-Вы...вы, зачем вы решились на это?
-На что?
-На убийство...на грех, неужели вам нечего больше сделать для народа, для страны м...
-Нет, хотя...я не знаю Мария, не знаю, сейчас я сомневаюсь во всем, мне кажется я не просто совершил ошибку, я сломал себе...а теперь и вам с Георгием Петровичем жизнь...
Мария Николаевна покачала головой и с грустью, сравнимой лишь с внутренним мной сказала:
-Нет...мне жизнь испортить нельзя...я уже не здесь.
-Что, о чем вы, Мария Николаевна?
-Я...кхе...кхе...я не знаю, но я больна, врачи говорили что не возьмутся за меня...я ехал...ехала к своей бабушке, что находится недалеко отсюда, она знахарка...
-Я думал вы за рационализм, пусть христианский, но все же.