Чеботарь Дмитрий Викторович : другие произведения.

Страшный Суд

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Страшный суд
  (Повесть в 3-х частях).
  
  Часть 1
  
  Смерть вовсе не конец.
  Смерть стоило б считать началом.
  Не важно, стар ты иль юнец,
  А в вечность время постучало...
  
  Неизвестный мудрец
  
  Сквозь запыленное стекло крохотного окошка заброшенной охотничьей хижины упрямо пробивались яркие лучи весеннего солнца. После затяжной зимы и долгих холодов ранней весны это был первый солнечный и по-настоящему теплый день. В хижине, под грудой грязного тряпья, вот уже несколько часов, спокойно спал человек. Он забрался сюда еще до рассвета в поисках ночлега и, обнаружив множество пуховой ветоши, покоящейся под многолетним слоем пыли и паутины, сбил одну часть на полу, другую набросал на себя, чтобы согреться, и тут же уснул. Уснул сном крепким и спокойным, которым удавалось забыться лишь во времена счастливого и беззаботного детства. В этот раз парня не мучили кошмары и не тревожили тяжелые мысли. Он просто уснул, позабыв обо всем на свете. Выбросив из головы даже тот факт, что сейчас за ним ведется преследование, так как он всего за несколько часов до появления в этой хижине сбежал из тюрьмы.
  
  Это был еще совсем молодой парень, возраста двадцати с лишним лет, имеющий старинное русское имя Иван. Несмотря на свои малые года Иван успел пройти насыщенный приключениями жизненный путь, и поэтому причина его появления в этом месте имела очень длинную предысторию.
  
  Еще несколько лет назад он был самым обыкновенным парнем из простой, небогатой, но благополучной семьи. Его мать работала кухаркой на местном заводе, а отец трудился на стройках. Хотя семья и не имела большого достатка, Ваня все же ни в чем не нуждался. Всегда был накормлен и одет. После окончания школы его отправили в училище (единственное, что могли оплачивать родители), где он и освоилдостаточно востребованную профессию, по которой все же ему так и не удалось поработать.
  И все было бы ничего, но парень не пожелал продолжать традиции своего семейства - жить честным трудом. Иван не был злым или безгранично алчным человеком, а даже наоборот, слыл очень сдержанным и скромным в своих желаниях. Причина заключалась в другом. Он никак не мог понять, почему такое великое существо, как человек должно всю свою жизнь продавать себя за копейки, горбатясь во благо зажравшемуся начальству, с единой целью - дожить до пенсии и смирно ждать смерти. Смешно...
  
  Ивана раздражали все суждения людей своего окружения по поводу бытия и смысла жизни. Все они сводились к каким-то мелко приспособленческим и недальновидным итогам, абсолютно не имеющим каких-либо перспектив или логического развития в глобальном плане. Зачастую, многие оправдывали свое жизненное бездействие и отсутствие стремления к более солидным высотам, утверждая, что живут исключительно ради своих детей. Звучит, конечно, мило, но не более того, так как если вдуматься получалось, что если это единственно правильная позиция, то человеческое существование теряло всяческий смысл. Ваня не мог согласиться с этим доводом, так как считал, что каждый человек - индивидуальность, которая помимо потомства должна приносить в своей жизни хоть какую-нибудь существенную пользу, а не просто пройти свой путь как тень и быть забытым миром на следующий же день после смерти. И ведь не может же быть такого, что человечество существует только для того, чтобы плодиться из поколения в поколение, абсолютно не озадачиваясь над вопросом о фактической пустоте своего бытия.
  
  Пока Иван пытался постигнуть суть бытия, время шло, и происходящее вокруг парня все более его угнетало. Он никак не мог разобраться в себе, а прожить жизнь впустую было самой страшной для него перспективой. Он понимал, что первопричиной такого бесхарактерного поведения народных масс является некий подвох, обнаружить который нет никакой возможности, но и мириться с происходящим Иван не спешил. Он был готов на отчаянный поступок, но поскольку был парнем достаточно рассудительным и умным, не спешил с решением, а ждал удобного случая, чтобы проявить себя и не наломав дров вылезть из этой ямы.
  
  Да... Яма... Именно так он называл среду обитания себе подобных. "Мы находимся в яме, из-за глубины которой не можем увидеть существующих горизонтов жизни", - твердил он часто, но его никто не понимал, воспринимая такие изречения как самую обыкновенную игру слов, абсолютно не догадываясь, какие душевные переживания и тяжелые размышления привели этого совсем еще молодого парня к таким печальным выводам. Иван особо и не требовал понимания окружающих, ему было важно разобраться во всем самому, а остальные пусть себе и дальше "месят грязь".
  
  А пока решения сформированных задач не приходили, Ивану пришлось временно (как он предполагал) смириться с насущными законами существования. Не имея нужных связей ни со своей стороны, ни со стороны родителей, и не обладаяхоть малейшим капиталом для открытия своего дела, Ивану пришлось обеспечивать себя, устроившись грузчиком на продуктовый склад, так как даже по полученной специальности никуда не хотели брать без опыта работы или нужных рекомендаций.
  
  Работа была не из легких, но это вполне удовлетворяло Ивана, так как он, будучи знакомым с канонами аскетизма, надеялся через тяжелый труд постичь "суть следования по скользкой тропинке на пути к великим свершениям". Но этот путь оказался не таким уж и простым. Ивану казалось, что он будто бы знал, где зарыта эта самая истина, возвышенной и счастливой жизни, но, как он сам метафорически выражался: вырыть её тяжело, так как она заключена под толстым слоем бетона, а у него даже элементарного лома нет, поэтому приходится долбить этот самый бетон кулаками, грызть зубами, драть ногтями, что, конечно же, не может принести никакого заметного результата. Парня тешило только то, что он догадывался о предположительном месте раскопки, что уже давало надежду на спасение.
  
  Конечно же, Ваня был философом, и неизвестно, что его им сделало: воспитание родителей (отпадало сразу, так как они у него были людьми незаурядными и не отличались хоть малейшей оригинальностью), может он был рожден мыслителем, подобно шекспировскому Гамлету, но скорее всего всему было виной его трепетное увлечение литературой, и не просто низкопробной беллетристикой, а классической литературой, творениями писателей экзистенциалистов и философов прошедших веков, которые среди современников Ивана давно вышли из моды из-за сложности восприятия их сочинений, а ведь его поколение было строго приучено ко всему простому, незамысловатому и предпочтительно комическому, нежели философскому.
  
  Богатейшие теоретические познания Ивана, почерпнутые из разнообразных источников мудрости, сильно резонировали с его насущной должностью грузчика и требовали гораздо большего пространства для реализации, чем мог позволить себе парень из-за узких возможностей своего социального положения. Важно упомянуть, что когда Иван вышел в люди, он стал с каждым днем заражаться неприязнью ко всему роду человеческому, встречая и познавая его представителей во всех отношениях. Люди со всеми своими пороками и предрассудками вызывали у Ивана отвращение, но более всего он начинал ненавидеть самого себя, замечая за собой многие черты не самых привлекательных представителей общества и, анализируя их со стороны, заключал, что является личностью мерзкой и безвольной. Так же, со временем, Иван почувствовал, как смягчаются многие его яростные убеждения, медленно угасая и делаясь несущественными. Он начинал мыслить несколько по иному, не так, как приучал себя многие годы, его мысли приобретали все более приспособленческий и бесхарактерный оттенок, что заставило Ваню провести аналогию с клубникой, плавающей в огуречном рассоле. Он чувствовал себя среди людей, как эта обреченная ягода, которая уж точно не сможет сберечь своей сладости, а лишь просолиться, сохранив при этом форму, или раскиснуть и безвозвратно раствориться в мутной, зловонной массе.
  
  Ваню буквально рвало изнутри. Хоть он иногда и допускал малодушие,принимая решение смириться и жить по накатанной (как все "нормальные"), но в итоге бранил себя за подобные мысли, а необъяснимый энтузиазм снова обуревал его. Когда невыносимая рутина стала осточертевать Ивану, ему в голову начали приходить всяческие смутные, даже несколько утопические идеи о том, как изменить свою жизнь, если не к лучшему, то, хотя бы, просто изменить, главное, как можно радикальнее, но решение пришло само собой и совершенно неожиданно.
  
  Как-то поздним вечером Иван прогуливался по пустынным дворам своего района. Он частенько выбирался в темное время суток на прогулку, особенно если стояла хорошая погода. Парню нравилось бродить омертвелыми переулками, мечтать о несбыточном и рассуждать о насущном. Зачастую, в излюбленных Иваном местах прогулок было тихо и спокойно, но на сей раз грянул гром. В слабо освещенном пространстве он внезапно заметил перед собой две, стремительно приближающиеся, тени, быстро сформировавшиеся в человеческие силуэты.
  
  - Закурить дай! - прозвучала знаменитейшая фраза социальных трущоб, которая при подобных обстоятельствах отражает не просто банальное человеческое желание покурить, а предвещает очень неприятное последующее развитие событий для тех, кто эту фразу слышит.
  
  - Не курю, - спокойно ответил Иван, невольно остановившись. Он, было, хотел попытаться продолжить путь с непринужденным видом человека, действительно непонимающего, чего на самом деле от него хотят, но понял, что уже поздно давать попятную, а нужно с мужеством принимать игру.
  
  Ваня был парнем уличного воспитания, поэтому участвовал во многих передрягах. Имея опыт в подобных схватках, он прекрасно знал, что в данной ситуации главное не выдать волнения, так как представители хулиганского сословия уважают, в первую очередь, силу.
  
  - Я чё, спросил куришь ты или нет? Я сказал, дай закурить, - начал словесную атаку тот, который обладал силуэтом покрупнее. - Всегда должен сигаретку при себе иметь, на случай если уважаемые люди закурить попросят.
  
  - Я, уважаемые люди, никому ничего не должен, - произнес Иван, стараясь говорить ровно и спокойно, саркастически чеканя каждое слово. Он очень сожалел, что в темноте не было видно глаз собеседника, так как он часами тренировал фиксацию взгляда и умение угрожающе играть бровями, что, несомненно, сильно бы выручило. Но, поскольку этот прием был недоступен, он решил сделать ставку на умение красочно говорить и спокойный тон. - Коль есть претензии по существу, - чеканил Иван, - готов выслушать, а нежели вы тут намерились воздух пустыми речами сотрясать, то позвольте скоропостижно откланяться. Меня ждут более важные дела, чем необременённые смыслом беседы.
  
  - Какие дела? Ты чё, козел, буровишь? - наконец, заговорил второй оппонент после короткой паузы (видимо, их немного озадачило спокойствие жертвы).
  
  - Я не имею намерения сообщать вам о своих телопередвижениях, - продолжал Ваня, сбивая с толку "плосколобых биндюжников" чуждым для них слогом,- так как не вижу в этом занятии никакого существенного смысла. А посему не собираюсь задерживаться более не на секунду.
  
  Договорив, Ваня сделал шаг в надежде обойти субъектов и скрыться, воспользовавшись их явным помешательством, но не тут-то было. Не в силах сообразить, о чем "бакланит" жертва, гопники поддались звериному инстинкту и решили напасть. Ваня уже давно был готов к подобному развитию событий, собственно говоря, он изначально знал, что именно этим все и закончится, а посему, еще в самом начале разговора нащупал в кармане рукоятку своего откидного ножа.
  
  Нападавшие оказались не такими уж и умелыми бойцами. Того, что поздоровее Ваня резким движением ударил своим тяжелым ботинком точно под чашечку, а второго взял за воротник, умело развернул и приставил к горлу нож. Ситуация повернулась далеко не в пользу хулиганов, но самое страшное было то, что они даже не подозревали, на какой поступок был способен этот, обозленный на человечество, парень в ярости. У Ивана в голове и вправду мелькнула мысль перерезать глотку паршивцу, которого держал в руках, как неоднократно он это делал со всяческим домашним скотом, будучи у бабушки в деревне, но, моментально проанализировав возможную степень последствий, стал размышлять об ином развитии сложившихся обстоятельств и решение пришло незамедлительно. Ваню посетила спонтанная догадка о том, какую выгоду можно извлечь из этих двух "дуболомов".
  
  Он сообразил, что можно использовать их бандитские наклонности в своих целях и поэтому решил каким-нибудь способом завербовать этих "детей фортуны".
  
  - Вы чего, фраера, прямой речи не догоняете? На кого позарились, босота? - Стал яростно обсыпать своих обидчиков Ваня очень угрожающим, но ровным и спокойным тоном.
  
  Те явно испугались (такие люди всегда жутко теряются, когда что-то идет не так, как было изначально задумано).
  
  - Спокойно, парень, признаем, попутали. Опусти перо, - жалостливым и, действительно, напуганным, дребезжащим голоском скулил корчившийся на тротуаре грабитель-неудачник, держась за поврежденное колено.
  
  - Значит так, мазурики, коль не поняли по-хорошему, теперь вы мне должны, - выговорил Иван, сам не вполне понимая, чего он хочет от этих людей, - шагайте рядом, олухи, и без глупостей, а ни то живо порешу.
  
  Иван и сам не верил своим словам и предполагал, что как только он отпустит своего пленника, оба тут же быстро побегут, но оказалось, что он все же невероятно сильно впечатлил их своей самоуверенностью и проворностью, и теперь они смирно, как коровы на бойню, шли рядом с ним, не пытаясь ничего предпринять и даже не оглядываясь по сторонам.
  
  Чтобы слету наладить контакт со своими новыми знакомыми Иван довел их до ближайшего круглосуточника, вынул немного денег, дал одному из них и повелительно послал за выпивкой. Пораженные до отупения разбойники долго не могли понять происходящего. Парень, которого они еще час назад хотели "обработать", насильно угощал их пивом и вызывал невероятный душевный трепет при каждом своем движении.
  
  Ваня пытался вести непринужденную беседу. Выведал, как зовут его пленников, представился сам. Спрашивал и говорил еще о многом отвлеченном с окончательно запутавшимися парнями, которые если и отвечали ему, то уже только по какой-то принужденной инерции. Иван же при этом собирался с мыслями, пытаясь понять самого себя и, наконец, решить, чего он, в самом деле, хочет от этих, вконец перепуганных, "дворняг".
  
  Костя и Олег (так их звали) то и дело согласно кивали Ване в ответ.
  
  - Вам не кажется, что заниматься гопничеством не прибыльно и невероятно опасно? - наконец, задал прямой вопрос Иван, уже четко определив для себя дальнейшую нить разговора. Парни лишь переглянулись, пытаясь сбросить друг на друга обязанность отвечать на этот малопонятный вопрос.
  
  Чтобы развеять недоумение своих новых знакомых, он рассказал им, что имеет много идей, как можно легко добывать большие деньги, оставаясь при этом с чистой совестью. Оказалось, что в голове у Ивана уже давно зарождались мысли о том, насколько было бы хорошо обзавестись финансами помимо мизерных трудовых доходов, хоть даже и незаконным путем. Тюрьма не пугала Ивана, поскольку он и так чувствовал себя узником в этой ограниченной жизни. Этому юнцу изо дня в день все более надоедало, что кто-то свыше диктует ему, как жить и что делать, устанавливая при этом бессовестные ограничения.
  
  .........................
  
  Иван вздумал стать на скользкую воровскую тропинку не спонтанно. Он тщательно проштудировал уголовный кодекс, изучил множество статей и сводок по этой теме, и лишь только в итоге оценил свои силы. Он решил перенять опыт у "великого комбинатора" и попытать счастья в аферизме, сразу же дав себе слово, что любые деньги должны быть принесены ему жертвами добровольно или отобраны по их же собственной глупости.
  
  Сразу же Иван зарекомендовал себя расчетливым организатором, да и подельники его оказались куда более способными и талантливыми, нежели показались на первый взгляд.
  
  Изначально, новоиспеченная банда занялась "честным" отъемом денег у "имущего класса" (так называл Иван элиту общества). Сценарий был до гениального прост. Парни приходили в дорогой клуб и подыскивали жертву. Зачастую это были миловидные богатенькие дамочки, угасающего возраста, или пустоголовые и ветреные дети богачей. Иван проявлял высочайшее актерское мастерство и владение психологическими приемами. Он легко находил общий язык с жертвами, тут же с ними знакомился, и весь вечер, развлекая их, каким-то чудодейственным манером выпытывал пароли от их кредитных карт. Это удавалось Ивану почти всегда и, каждый раз, он проявлял дьявольскую оригинальность на пути к достижению этой цели.
  
  Зачастую, он показывал своим "новоиспеченным приятелям" различные фокусы, коих знал множество, в том числе и карточных. Затем, после очередной удачной демонстрации своего мастерства, он предлагал зрителям провести опыт по угадыванию числовых комбинаций. Иван просил каждого написать по три четырехзначных числа, но с условием, что все должны обязательно запомнитьнаписанное. Таким образом, ничего не подозревающие, жертвы по инерции строчили на бумаге свои пароли - то, что первое приходило в голову и то, что уж точно запоминалось. После некоторых замысловатых манипуляций, Иван объявлял опыт неудавшимся и предлагал показать что-нибудь другое. Все, обычно, весело смеялись над его неудачей и поэтому не замечали, как листочки с заветными циферками оказывались в кармане фокусника.
  
  После завершения этой стадии, в дело входили коллеги Ивана. Будучи прирожденными щипачами, они легко завладевали барсетками разгулявшихся буржуев и сумочками их дам, покинувших свое имущество вовремя перерыва на танец или просто, легкомысленно потеряв вещи из виду. Затем Иван со своими приспешниками мчал к ближайшему банкомату, пытаясь успеть до того момента, когда "лохи" замечали пропажу. Хоть в "подрезанных" кошельках и бывало иногда достаточно много наличности, но то, что парням удавалось снимать со счетов, было просто головокружительной добычей.
  
  Правда, этот клубный промысел Иван очень скоро свернул, проделав всего несколько вылазок, так как посчитал, что далее этим заниматься очень опасно из-за, моментально разносящихся, слухов о мистических исчезновениях денег с банковских счетов.
  
  ...................
  
  Удачно провернули парни аферу с несколькими ломбардами. Тут Иван спланировал все тщательно и до мельчайших подробностей. В отличие от клубных похождений, где его поведение базировалось в основном на импровизации, перед выполнением этого дела, он долгое время репетировал перед зеркалом, оттачивая аристократическую манерность и моделируя различные возможные ситуации.
  
  Иваном было намечено несколько ломбардов, которые необходимо было "обработать" в один день, более не повторяя подобного эксперимента в целях безопасности.
  
  Для начала, Иван разослал своих подручных по объектам, дав каждому задание под видом обнищалого социального элемента заложить в каждом из намеченных ломбардов по серебряной вещице самого обыкновенного вида. Затем, следовал выход самого Ивана.
  
  В дверь ломбарда входил изящный молодой мужчина в новом дорогом костюме (взятом в прокате на день), с серьезным волевым лицом и утонченными манерами. Он, слегка приподняв подбородок, одними глазами, почти не вертя головой, оглядывался по сторонам и блестяще поставленной колышущейся походкой приближался к томящемуся в ожидании работнику заведения. Подойдя и коротко поздоровавшись, Иван, дико извиняясь за беспокойство, начинал, красноречиво тараторя, описывать ломбардисту свое отчаянное и безысходное положение, не давая последнему опомниться и понять, в чем все же все-таки суть дела.
  
  - Мое положение крайне плачевно. Теперь только вы в силах изменить ход происходящего. Теперь вся моя истощалая надежда направлена лишь на вас. Мне нет пути назад, так как я не могу вернуться домой с пустыми руками. Только вы можете спасти поруганную честь нашего славного рода, - высокопарно распинался Иван перед недоумевающим служащим.
  
  Из его повествования, сопровождаемого сердечными восклицаниями и призывами к милости божьей, можно было понять, что им давно была утеряна какая-то семейная ценность (древнейшая фамильная реликвия), которая попала в руки "гнусного проходимца" совершенно случайно, хотя и вполне законно. Из непрекращающегося клекота Ивана можно было понять, что он как раз сегодня, после многолетних поисков, разыскал того мерзавца, который завладел интересующей его вещью, но оказалось, что он намедни снес её в ломбард.
  
  - И вот, я пришел к вам просить, - подытоживал Ваня, - чтобы вы дали мне возможность выкупить мою драгоценность. О, я, конечно, понимаю, что уважаемые и порядочные заёмщики вроде вас обязуются перед клиентом не выставлять вещи на продажу до истечения определённого срока, но поверьте мне, я знаю этого прохвоста, он абсолютно неблагонадежен и бестолков. Он точно не сможет достать деньги к сроку. А я, за предоставленные неудобства, готов предложить любую названную вами сумму, в которую вы оцените свое беспокойство по этому делу. Ну, скажем, - Иван называл число в валюте, несоразмерно большее за то, что было уплачено за безделушку, - вас устроит?
  
  После того, как Иванова жертва слышала сумму, у нее затмевался рассудок, и многие вопросы по поводу явных нестыковок моментально отпадали. А непонятного хоть и было много, все же это переставало кого-либо волновать от внезапно выпавшего шанса легко и много заработать. Не смотря на то, что у алчного ломбардиста уже начинали течь слюни, он все же продолжал гореть в нерешимости.
  
  - А зачем вам столько платить мне, если можно напрямую договориться с тем парнем? - спрашивал он.
  
  - Ну как же вы не понимаете? - негодующе восклицал Иван. - Тот подонок прекрасно знает истинное значение этой вещи для меня, и поэтому запросит гораздо больше. Он потому только и держал её при себе, с расчетом на то, что я приползу к нему на коленях, но он по своей всепоглощающей глупости снес её к вам, так как сидит на абсолютной мели, ожидая с моря погоды. А у меня с тем самым появился шанс вернуть себе пропажу. Ну, разве вам так сложно? Неужто, вы не хотите заработать сами, - чуть не всхлипывая, распинался Иван, из чего становилось ясно, что вещь действительно ценна для этого господина, раз он был готов ради неё на любые жертвы.
  
  В голове ломбардного служащего все кое-как начинало сходиться. Запутываясь, в густо высыпающихся Иваном, подробностях, он начинал склоняться к мысли, что все это - правда, и такая жаркая увлеченность богатого господина дешевым украшением действительно объясняется традиционными заморочками высших слоев общества, имеющих богатое духовное воспитание и непостижимую страсть ко всяческому проявлению своего благородства. В итоге, жертва давала свое согласие на сделку.
  
  - Отлично! - ликовал Иван. - У меня сейчас нет при себе наличных, но завтра же, и никак не позже полудня, буду у вас с условленной суммой. До встречи!
  
  На этом миссия Ивана (тотальная обработка, как он её называл) завершалась. А на следующий день, с самого утра в ломбард являлся Иванов подельник, закладывавший вещь, и несколько торопливым и возбужденным тоном, просил вернуть ему его имущество, предоставляя, оговоренную ранее, сумму оплаты за услуги ломбарда. Ломбардист, уже успевший спланировать дорогую покупку, на обещанные ему деньги, впадал в отчаяние. От него стремительно ускользал шанс, который, как говориться, дается человеку только раз в жизни. Его руки неохотно протягивались к вещице, но через несколько мгновений, в голове предприимчивого заёмщика возникала гениальная мысль: "Что если под каким-нибудь предлогом выкупить предмет у этого, явно нуждающегося в денежных средствах парня".
  
  - Простите мою бестактность, но я вижу, вам сильно нужны деньги, - немного мямля и бегая глазами, говорил ломбардист. - Скажите, вы не хотели бы продать эту вещицу мне?
  
  - За сколько? - рефлекторно срывалось у посетителя. - Да и зачем она вам?
  
  - Видите ли, я коллекционер, - начинал наивно врать клерк, - а ваша вещь, хоть и не имеет большой ценности, все же возбуждает мой интерес как антиквара, - сыпал алчный служака, еле сдерживаемому смех, подельнику Ивана.
  
  Жертва называла свою цену (конечно, гораздо меньшую от предложенной Иваном), затем, после продолжительных торгов доходило до половины, но самодовольный аферист соглашался лишь только тогда, когда наивный дурачок доходил до величины, практически равной обещанной, в надежде заработать хоть сущий мизер, но все же удовлетворить свой звериный азарт. После расчета, проходимец скрывался, чтобы никогда больше не возвращаться, как не вернулся и сам господин (которого так гениально сыграл Иван) ни в полдень того дня, ни во все последующие полудни, вечера и, даже, утренние поры. И таким образом, алчный глупец становился несчастливым обладателем дешевой брошки, кулона или перстня.
  
  ............................
  
  Из всех спланированных и провернутых дел Иван с особой гордостью вспоминал лишь об одном - одиночном ограблении инкассаторов. Это дело было исполнено легко и незамысловато, впрочем, как и всякое гениальное. Идея пойти на такой рисковый поступок пришла в голову Ивана, когда он совершенно случайнейшим образом узнал об одной легкомысленной инкассаторской группе, которая частенько пренебрегала инструкционными канонами свой сложной и опасной работы.
  
  Прибывая за выручкой самого большого городского супермаркета, они всегда подъезжали к черному ходу через задний двор. Вплотную ко входу машина подъехать не могла, так как для этого было недостаточно места, и поэтому её оставляли неподалеку. Главной ошибкой недальновидных инкассаторов было то, что за деньгами шел только один человек, вопреки всем инструкциям. Да, он был подготовлен физически, да, хорошо вооружен, но все же один. Остальные оставались дожидаться в машине, предполагая, что в таком глухом закоулке не может быть никакой угрозы. Именно этой легкомысленной привычкой охранных служащих и решил грамотно воспользоваться Иван.
  
  Выйдя с деньгами из магазина, инкассатор упирался в стену соседнего здания. Затем, ему нужно было, повернув направо, через полтора-два десятка шагов заходить за угол, где метрах в тридцати его и дожидались коллеги, сидящие в машине, стоящей сразу же за двумя большими мусорными баками. Но в тот день все случилось иначе.
  
  Прикрыв за собой дверь, инкассатор увидел чуть левее от себя двух неизвестно откуда взявшихся здесь людей. Один жал другого к стене, крепко держа за горло, и что-то требовал. Затем, резко ударив несколько раз в живот, отпустил. Инкассатор увидел в руках нападавшего нож и понял, что тот зарезал своего противника. Рефлекторно бросив мешок на пол, он, инкассатор, сдернул с плеча автомат и завопил:
  
  - Стой, паскуда!
  
  Но разбойник оказался не из пугливых. Он развернулся и, молниеносно перемахнул через высокий забор, наглухо отгораживающий небольшой периметр с левой стороны от черного входа магазина. Инкассатор быстро подбежал к раненному, тот был весь в крови.
  
  - Браток! Браток, поймай его, догони гада, Христа ради, - надрывающимся хрипом молил умирающий паренек.
  
  Обескураженный инкассатор рефлекторно повиновался, видимо, на бессознательном уровне решив своим долгом исполнить последнюю волю умирающего. Он точно так же, быстро взобрался по наваленным ящикам и перемахнул через забор. С той стороны открылся взору довольно обширный пустырь, где не было ни единой живой души. В считаные секунды инкассатор сообразил, что за те полминуты, пока он разбирался с потерпевшим, злоумышленник мог успеть благополучно скрыться в любом направлении, и поэтому бежать куда-либо без толку, нужно вернуться и оказать помощь раненному. Но вернуться было гораздо труднее, так как стой стороны не было ничего, по чему можно было бы вскарабкаться, а забор был метра три, не меньше.
  
  С горем пополам возвратившись обратно, он застал труднообъяснимую и довольно неприятную картину. Раненного не было на прежнем месте, как-будто он и не находился там никогда, ровно так же не было и денежной сумки.
  
  Взбешенный инкассатор тут же сообразил, что его надули, и, сгорая от прилива ярости, побежал к своим сидящим в машине, слушающим радио и ничего не подозревающим коллегам. Их попытки вызвать подмогу или милицию не могли принести много толку, так как из всего происшедшего вышел единственный свидетель, который к тому же, находясь в большом нервном напряжении, не смог запомнить даже внешности преступников, вплоть до одежды, не говоря уже о лицах или особых приметах.
  
  Это была только внешняя оболочка, так сказать, результат хорошо спланированной операции. Что же за эти всем крылось? Иван, прознав о халатной привычке инкассаторов, ходить по одному, решил разыграть самый обыкновенный спектакль в одно действие, без каких либо антрактов и выхода актеров на поклон.
  
  Будучи прекрасным психологом, он рассчитал поведение жертв до последней мелочи. Учел даже, что инкассатор не станет сразу же стрелять из-за тягостной процедуры отчета об открытии огня из табельного оружия, а, даже, если бы и выстрелил, то только в воздух, так как возиться с чьим-либо ранением, хоть и заслуженным - длительный бюрократический процесс, отнимающий время, нервы и зачастую, рабочее место.
  
  Роли в этом спектакле Иван раздал своим подельникам исходя из профессиональных качеств каждого: Олег был органичным актером, Костя - превосходным бегуном, способным уходить практически от любой погони.
  
  После того, как инкассатор перемахнул через забор, "раненный" как ни в чем не бывало, поднялся на ноги, наскоро переоделся в припрятанную рядом куртку, подошел к увесистому мешку и уложил его в самый обыкновенный продуктовый пакет. После чего, натянув на глаза капюшон, спокойно прошел мимо инкассаторской машины и в считанные секунды скрылся.
  
  ...................
  
  Преступные таланты, открывшиеся внезапно у Ивана, пьянили его и сподвигали ко все более масштабным и рискованным операциям. Он неоднократно ловил себя на мысли, что возможность легкой наживы постепенно сводит его с ума, заставляя забывать об излишней осторожности, которую он яростно культивировал в начале своего уголовного пути, и самое главное, растут его аппетиты, что в конечном итоге, несомненно, приведет к плачевным последствиям.
  
  Но Ивана мало настораживала перспектива попасть за решетку - он и так свою жизнь всегда почитал за тюремный срок - зато теперь ему, наконец,удалось стать себе хозяином: покупать дорогие вещи, гулять в престижных кабаках, и главное, устанавливать свой личный, никем не контролируемый "график работы", обыкновенная ограниченность которого претила ему более остальных достижений цивилизованного общества.
  
  Иван чувствовал, что теряет контроль над своим чрезмерным стремлением, но не мог этому противиться, а скорее всего, и не хотел. Ему невероятно нравилась его работа. Он обожал это щекотание адреналина в жилах, в моменты, когда приходилось идти на рисковое дело. А самое главное - он больше ни в чем не нуждался!
  
  С ростом количества успешно проведенных операций Ивановы аппетиты стали заметно возрастать, и здесь виной уже была не банальная жажда наживы, а стремление к личностному совершенствованию, пусть и в такой не вполне приемлемый обществом способ.
  
  Любое везение рано или поздно заканчивается, это вам скажет каждый ученый жизнью человек. Так случилось и с Иваном. Все началось с того, что один из его подельников получил наводку на временно пустующую, богатую "хату", которую можно с лёгкостью обобрать. Иван несколько колебался, так как всегда был приверженцем дел, требующих умственного участия, а не банального налета на незащищённое имущество зажравшегося коммерсанта. Прикинув сколько можно заполучить материальных благ за одну такую вылазку, Иван все же согласился.
  
  Дело парни провернули успешно: с лёгкостью вскрыли замысловатые замки и вынесли все, что могло иметь несомненно большую стоимость (драгоценности, антиквариат и даже, найденные в нескольких местах квартиры, деньги). Хотя у Ивановых коллег были проверенные и достаточно надежные точки сбыта, их банда по каким-то, доселе неизвестным, причинам попала в суровые руки правосудия.
  
  Сильнейшим усилием воли и благодаря замысловатым комбинациям, на которые ушло немало денежных средств, Ивану удалось убедить весь мир, что он работал сам, без каких-либо подельников, и его товарищей освободили из-под следствия. Это было необъяснимым везением, так как не поддавалось никаким законам логики. Что скажешь, - деньги творят чудеса. Как бы там ни было, Ваня взял всю вину на себя.
  
  ...........................
  
  В местах лишения свободы Иван смог зарекомендовать себя в весьма положительном ключе. Один из его подельников уже отбывал срок, поэтому Иван был наслышан о здешних порядках, что ему и помогло. Сокамерники относились к нему, как к "фартовому бродяге", явно заслуживающему воровское уважение за свои подвиги. Это чрезвычайно льстило Ивану. А особенно радовало то, что благодаря такому расположению, он может пользоваться некоторыми тюремными привилегиями, недоступными для большей массы заключенных.
  
  Пересилив депрессионное состояние от угнетающей тюремной акклиматизации и взвесив свои преимущества, Иван нашел в себе силы к душевному умиротворению. В конце концов, он сознательно был готов к подобному повороту судьбы, поэтому смириться со своей участью сейчас было бы самым разумным решением, но окончательно смириться ему так и не удалось.
  
  Ивана всегда влекло все новое и неизведанное, но когда он познавал во всей красе прелести очередного жизненного пейзажа, очень скоро ему становилось скучно. Так произошло и теперь. Пока тюремная жизнь была непривычной Ивану, его увлекал и несколько тешил процесс познания чуждой доселе обстановки, абсолютно других законов существования и общего порядка вещей, но через некоторое время Иван, по обыкновению своему, затосковал.
  
  Он понял, что на воле было действительно лучше, и он бесконечно ошибался, считая прежнюю жизнь ничем не отличимой от тюремной. Самым главным и решающим различием между жизнью "до" и "после" для Ивана оставалось то, что вне стен лагеря, будучи свободным членом общества, ты можешь выбирать свой дальнейший путь следования, траекторию и темп движения (хоть выбирать-то особо и не из чего), а здесь так и вовсе, человек лишался всякой возможности к самоопределению и удовлетворению своих духовных рвений. Все ограничивалось безумно строгим распорядком, вдоль и поперек изрезанным иезуитскими канонами. Даже элементарные повседневные действия, такие как прием пищи или прогулка, приходилось осуществлять под круглосуточным присмотром, при этом следуя неукоснительным правилам и нормам.
  
  Свободолюбивая во всех отношениях душа Ивана очень скоро стала точно разрывать его изнутри. Он потерял аппетит, он не спал по ночам, он не желал более жить... Он часто задумывался о своих поступках, и постоянно его преследовала одна и та же мысль изо дня в день: "Я хотел быть свободным от людей, от их предрассудков, от насквозь прогнивших моральных устоев современного общества, от навешенного кем-то свыше стадного клейма и всего прочего, что ограничивало мое стремление к самому обыкновенному и безобидному человеческому счастью. И чего я добился?! Я в своем стремлении к абсолютной свободе личности заключил себя в неволю пуще прежней. Раньше она имела духовную, абстрактную форму, а теперь приобрела еще и физическую. Раньше мне говорили, о чем и как я должен думать, а теперь еще и указывают, по каким траекториям я должен передвигаться, что есть, когда ходить в туалет и сколько часов спать. Неужели любое стремление достичь в жизни чего-то большего, отбрасывает тебя, наоборот, к значительно меньшему, и от этого никак не отделаться? О боги, неужели простой человек обречен на пустую, никчемную жизнь? Яду... Яду мне!"
  
  Да, действительно, Иван изредка допускал малодушие и помышлял о смерти. Были и моменты, когда у него напрочь опускались руки, и он готов был смириться с насущным и тихо дожить свой остаток лет в нищете, но внезапные приливы иррационального вдохновения опять толкали парня на борьбу.
  
  Проведя в тюрьме чуть меньше года Иван решился на побег. Не то чтобы это решение пришло внезапно, подобные мысли всегда кружили ему голову, из самого дня чтения приговора, просто выпал очень удобный случай задуматься об этом подвиге решительно и вплотную. Дело в том, что его, как молодого и крепкого заключенного, бросили в Сибирь на освоение золотых приисков, а там, как шутят бывалые зеки, сто тропинок и все к дому ведут. О плане побега парень размышлял не особо подробно. Ему было главное уличить удобный момент и драпануть в "открытую" тайгу. И такой случай все же представился.
  
  Когда Иванов лагерь отправили на работы по освоению каменистой местности для каких-то коммуникационных нужд, случилось чрезвычайное происшествие - сдетонировал взрыв-комплект, который приготовлялся для выравнивания площадок. Мощный взрыв вызвал всеобщую панику, как среди заключенных, так и среди растерявшихся конвоиров. В один момент многочисленная толпа буквально высыпалась из границ ровного строя, и каждый интуитивно попытался найти себе убежище на случай повторного взрыва.
  
  Перепуганные конвоиры сами чуть было не разбежались врассыпную и как следствие, не успели вовремя среагировать. Но в кротчайшие сроки инцидент был урегулирован, и была проведена внеплановая перекличка, которая выявила нехватку одного заключенного. После непродолжительных поисков (так как его могло убить во время взрыва), была вызвана подмога, и организована погоня.
  
  Хотя Иван и не разрабатывал в подробностях плана состоявшегося побега, кое-какой информацией, по поводу инструкционных действий лагерных конвоиров, он обладал. Парень знал, что если беглого зека погоне не удавалось задержать в кротчайшие сроки, то есть в маленьком радиусе возможного нахождения, то погоня прекращается, так как бессмысленно прочесывать небольшим отрядом необозримые просторы тайги, а вместо неё объявляется план-перехват во всех возможных точках появления объекта.
  
  Ваня знал, что следует не попасться до вечера и ему в спину перестанут дышать, но вместе с тем, отрежут пути продвижения впереди. Он знал, что после неудачного преследования беглец объявляется в розыск во всех населенных пунктах в округе, до которых только можно добраться, а в такой ситуации оставалось или научиться жить затворником в тайге (до конца своих дней), или искать селения старообрядцев, которых много в этой местности, правда тамошние жители совсем не жалуют чужаков.
  
  Но Ивана не волновали нюансы, для него было важно движение, без анализа возможных последствий. Весь день бежав, уже на закате солнца Иван решил, что слежка прекращена (или точнее сказать, ему от сильнейшей усталости, просто стало глубоко на все наплевать). Он замедлил шаг и продвигался вглубь тайги пока солнце и вовсе не село.
  
  Парень наткнулся на небольшой покосившийся сруб, оказавшийся заброшенной охотничьей хижиной. Внутрь он пробрался на ощупь, абсолютно ничего вокруг себя не видя. Обнаружив целую груду пыльного тряпья, он окутался в неё, чтобы согреться от зыбкого таежного воздуха и через несколько мгновений забылся беззаботным сном, как будто и не было у него ни тюремного срока, ни побега, да и вовсе ничего вокруг не волновало его более.
  
  ..................
  
  Лучи раннего рассвета влились через крохотное окошко, придав отчетливый вид всему, что было в помещении, где спал теперь Иван. Это была довольно небольшая комнатушка с полуразрушенной кирпичной грубой посредине (видимо, для максимального обогрева), рядом с которой стоял запыленный деревянный стол с двумя лавками по бокам.
  
  На столе, облепленные густой паутиной, стояли несколько предметов, напоминавших глиняную посуду, но давно потерявших свой изначальный внешний вид. У стены, со стороны которой стоял стол, находился стеллаж в несколько полок, на котором покоилась уйма однородного хлама, потерявшего всяческую надежду на дальнейшее полноценное существование.
  
  На стенах висели какие-то трухлые веники разного рода, а на полу практически повсюду валялось тряпье, в часть которого и укутался Иван, только ступив в хижину и лишь прикрыв за собой дверь.
  
  Вот, собственно, из чего и состоял внутренний интерьер этого, по счастливой случайности, попавшегося Ивану здания. Это была явно охотничья хижина, коих множество разбросано по таежной зоне, но по каким-то причинам её очень давно не посещали.
  
  Такие домики обычно становились райским пристанищем для заблудившихся в тайге, так как в них всегда можно согреться, выспаться,и, что самое главное, найти немалый запас провизии. Охотники, особенно те, которые предпочитают многодневные вылазки в глубокую тайгу в поисках матерых зверей, очень солидарный народ и такие хижины почитают за святыни. Они всегда поддерживают в них порядок и постоянный запас пищи (в основном крупа и консервы).
  
  Для охотника, блуждающего по сырым просторам густых рощ, такие домики могут принести больше удовольствия и пользы, чем пустынный оазис блуждающему среди раскаленных песков бедуину. Но Ивану не повезло, или, учитывая факт того, что он получил крышу над головой - повезло, но мало. В доме если и были хоть какие-нибудь съестные запасы, то они уже давным-давно пришли в полнейшую негодность.
  
  Правда, этому парню сейчас было далеко не до еды. Он уже был и так сыт, сыт свободой и счастлив от того, что может, наконец, проспать столько, сколько посчитает нужным. Теперь никто не был вправе отобрать у него сон, Иван опять стал полноправным хозяином своего времени и действий, хоть и не окончательно и, скорее всего, временно.
  
  Поиски беглеца в тайге хоть и закончились, но в малочисленных городишках уже кишели патрули, ожидая появления "мерзавца", который, по их мнению, или сдохнет в лесах, или попытается прорваться к цивилизации, третьего, как говорится, не дано.
  
  Через некоторое время, когда солнце поднялось чуть выше, оно стало светить через окошко прямо в развернутое к нему лицо Ивана, от чего тот очень скоро очнулся. Пробудился он до того, как отрыл глаза, и так пролежал некоторое время. Он боялся, что как только откроет их, то увидит, что цель, к которой он так долго шел, не достигнута, и что все происходящее было лишь мимолетным сном, который закончился, оставив после себя приятное душевное волнение.
  
  Иван медленно открыл глаза, и в них тут же ударил ослепляющий свет горящего солнца, не дав парню ничего разглядеть вокруг себя. Но этого Ивану было и не нужно. В бараке, где была его шконка, поблизости не было ни единого окна, и потому вид солнца сразу же уверил Ивана, что он более не в зоне, не лежит на своем вонючем матрасе, и что побег действительно удался и это не сон...
  
  От таких мыслей Ивану стало окончательно хорошо, хотя он прекрасно и осознавал, что это еще не конец, и впереди предстоит самое сложное - выбраться из котла облав и благополучно скрыться. Как это совершить Иван даже не представлял, но удачно совершенный побег и несколько часов долгожданного беззаботного сна, дали ему надежду и поселили в душе уверенность в дальнейшем успехе.
  
  Окончательно пробудившись, Иван огляделся по сторонам и поразился здешнему интерьеру, который при его появлении был скрыт полночной мглой. Он сбросил с себя пыльное тряпье, от чего в воздух поднялось облако густой пыли, заставившей парня закашлять. Он быстро поднялся на ноги, отряхнулся и поспешил к двери, на встречу чистому, пьянящему воздуху свободы.
  
  На улице его обдало обволакивающим прикосновением свежего, по-весеннему прохладного воздуха, от чего у Ивана невыносимо закружилась голова, и он еле удержал равновесие, чтобы не свалиться с ног.
  
  Он медленно шагнул с одноступенчатого деревянного порога и с видом вожделеющего наслаждения от всего окружающего, плавно присел на ступеньку. Иван прищурил глаза, и его губ коснулась легкая улыбка удовольствия. Как долго он мечтал почувствовать себя абсолютно свободным человеком, и именно сейчас это чувство его обуяло. В ту секунду ему показалось, что в мире все мираж, а если не мираж, то затянувшийся сон, который обязательно закончится, что не существует (и не может существовать) среди такой красоты природных пейзажей, подлый и насквозь пропитанный демоническим духом мир людей. Что реальными могут быть только вальяжно плывущие по небу облака, произвольно, но мерно покачивающиеся на ветру деревья, резвые и певучие птички, веками текущие реки, невозмутимые гордые горы и прочие прелести первозданной природы.
  
  И уж точно ко всей этой идиллии никак не вяжутся дикие нравы и порочные поступки сынов человеческих. Не имеют права считаться реальными те пошлые законы человеческого существования, придуманные и силой навязанные миру высокопоставленными (или высоковскарабкавшимися) держимордами, цель которых - лишь холодная и сухая выгода - существующая вопреки всяческим моральным нормам, которые, кстати, тоже диктуют они же, для большей стадной податливости.
  
  Иван до того сильно погрузился в размышления по поводу несуразности всего происходящего с людьми и с ним самим в частности, что ему стало невероятно противно жить. В мире ведь столько прекрасного, так зачем же люди сами себе создают проблемы, пожирают друг друга и при этом сжигают себя во всепоглощающей бессмыслице личного бытия.
  
  Именно они, люди, заставили Ивана решить, что его прежняя жизнь была скудна, они же и толкнули его на борьбу, которую сами же и признали незаконной (по установленным ими же правилам) и они же лишили Ивана свободы, заключив в тюрьму.
  
  Вслушиваясь в гармоничную буффонаду птичьего пения, Иван вдруг осознал, что ему не стать счастливым оставаясь человеком, так как человек никогда не будет свободным, потому что не имеет ни малейшего представления об этом понятии, а только порождает бессвязные и лишенные всяческих подтверждений споры по этому поводу.
  
  Осознание личной безысходности вдруг поселило в душе Ивана ненависть к жизни. "Если нет на свете справедливости, если все вокруг только и жаждут, чтоб получить от тебя какую-нибудь выгоду, а потом с чистой душой переступить через твою могилу, то и жить мне незачем. Я не позволю заковать себя в кандалы так называемых социальных обязанностей, и надеть пожизненный ошейник так называемого честного труда (рамки честности которого вправе определять кто угодно, но только не я сам). Была не была! Вырвусь из этой западни - так и быть, буду искать счастья в жизни, а если нет... В тюрьму я точно не вернусь, лучше уж погибнуть молодым и никому ничем не обязанным", - промелькнули в голове Ивана мысли, которые буквально высыпались в его сознание из глубины израненной души.
  
  Иван резко встал и, охмеленный глобальным душевным протестом, направленном против бессмысленности существования, отправился навстречу опасности. Он отлично знал, что в первых попавшихся на пути людях, он встретит врагов: будь-то патрульные или начитавшиеся "назаборных" и "настолбных" объявлений сознательные граждане, сознательность которых обусловлена ничем иным, как собственной несостоятельностью. Но Ивану только того и было нужно. Он окончательно решил расставить все точки над "i",не опасаясь за возможные последствия.
  
  Он брел по обнаружившейся недалеко от хижины тропинке в случайно выбранном направлении. Солнце уже успело достаточно подняться и прогреть воздух, поэтому брести по ровной дороге, среди высоких кедров, вслушиваясь в щекочущие уши звуки природы, было само удовольствие. От этого у Ивана до слез ныла душа. Он никак не мог понять, почему человеку просто так нельзя наслаждаться рассветами и закатами, свежим воздухом, и просто быть счастливым без постоянной обязанности горбатиться и ежегодно стареть, так и не ощутив за всю жизнь настоящего, искреннего счастья.
  
  На удивление Ивана ближайшее поселение показалось уже через несколько часов ходьбы. Это было настоящей удачей, так как в тайге иногда приходится путешествовать по целым суткам, чтоб наткнуться хоть на какую-нибудь деревеньку. По виду это был крохотный, запущенный городишко, с населением,безостановочно деградирующим от паленого этила и полного отсутствия рабочих мест, как это традиционно принято в большинстве городков глубоких провинциальных регионов.
  
  По дороге встречалось довольно много людей, но практически никто не обращал внимания на парня. Единственной, кто остановил на нем взгляд, была кокетливо улыбающаяся, плохо одетая, но миловидная девушка. Иван догадался, что она смотрит на него не из подозрения, а от обыкновенной скуки, много лет царящей в этих местах.
  
  Ивана удивило, что не на одном столбе, заборе или доске объявлений, не было хоть какого-нибудь крохотного фоторобота его внешности под заголовком "Розыск". Видимо, он наивно ошибался в оперативности работы местных властей и уж тем более заблуждался, когда полагал, что к его скромной персоне будет уделено много внимания.
  
  Иван обходил почерневших от пьянства мужиков, блуждающих по улицам словно зомби, и не обращающих на него внимания. Парень, было, несколько раз намеревался обратиться к кому-нибудь из них для уточнения кое-какой информации, но брезгливость никак не позволяла ему этого сделать.
  
  У одного из подъездов длинного двухэтажного дома, он увидел женщину, к которой и решился обратиться. Это была худая баба лет сорока с лишним, одетая в старый выцветший халат. Ивана до боли поразило её лицо - густо обсыпанное морщинами от постоянного недовольства и истерических припадков, оно выражало чувство безграничной ненависти ко всему окружающему, но одновременно с этим, кричало о такой степени самодовольства и гордыни, что было непонятно, как она с такой внутренней силой может тратить свои годы жизни в богом забытойдыре, не предпринимая никаких попыток выбраться из этого болота. А то, что подобных попыток не было, Иван не сомневался. Об этом свидетельствовала окружающая её обстановка. Женщина стирала в тазике бельё и развешивала его на веревки прямо здесь у подъезда, не задумываясь, что может принести неудобства другим жильцам, что демонстрировало её полную освоенность и укорененность на этом месте.
  
  - Простите, вы не могли бы мне помочь? Дело в том... - но не успел Иван договорить, как эта "дама" его перебила даже не подумав дослушать. Её лицо напряглось, от чего морщин на нем стало еще больше и сквозь густонапомаженные, малоподвижные губы вырвались слова:
  
  - Ты что, козел, не видишь, что я занята? Вали отсюда, а то сейчас сына позову, быстро тебя отмудохает!
  
  Такая реакция ошарашила Ивана. Он понял, что женщина эта исполнена ненависти к людям из-за того, что много лет видела вокруг себя не самых лучших представителей рода человеческого, и это могло вызвать даже сожаление к ней, но у Ивана в душе забурлила непередаваемая ненависть к этой "госпоже". К её пискляво-охрипшему голосу, сморщенному лицу, усеянной бигудями голове, накрашенным с преувеличенной вульгарностью губам и ресницам, над которыми, непропорционально высоко, располагались тонкие нарисованные брови (видимо, она наивно пыталась вернуть или скорее, приобрести хоть какой-нибудь оттенок напрочь отсутствовавшей красоты, или, на худой конец, выглядеть не так отвратительно, но все её попытки оказывались заведомо безуспешными).
  
  Иван захотелось схватить её за остатки волос и утопить прямо в тазике с бельем, но пересилив себя, он, надменно улыбнувшись, гордо развернулся и,не оборачиваясь, ушел. Все надежды встретить в этой глуши хоть одного адекватного человека обратились прахом. На секунду Иваном овладела досада и знакомое чувство безысходности, но он очень быстро справился с этим наплывом мучительных чувств, убедив себя, что выход обязательно найдется.
  
  Пройдя еще несколько сот метров по измызганной, вьющейся улице Иван увидел серое, ободранное здание, которое отличалось от других большой деревянной вывеской над дверью, на которой были криво начертаны буквы составляющие слово "Ресторан". Иван ухмыльнулся глядя на эту надпись. В ней было что-то провинциально-наивное, граничащее с упрекающе-сатирическим. Судя по незамысловатому названию заведения, хозяин был или законченным местным простаком, что-то слышавшим о приличных заведениях и представляющий их именно такими, или же заезжим горе-предпринимателем, разорившимся на большой земле и решившим сбежать от старой жизни и обустроить новую, хоть и скромную, но спокойную.
  
  Войдя внутрь "Ресторана" Иван обнаружил весьма предсказуемую картину. По периметру небольшого зала было поставлено несколько деревянных столов с лавками. Вокруг невыносимо воняло перегаром и мочой, а воздух был настолько густым и спертым от сигаретного дыма, что его можно было потрогать. Почти за каждым столов сидели мертвецки пьяные люди, попадались даже подростки. Слева от двери Иван случайно заметил спящую бабенку, с чертами лица очень схожими с обликом его недавней знакомой, их отличала только одежда (эта была одета в брюки черного вельвета и обветшалую толстовку), а на голове её не было тех противных бигудей.
  
  Иван проследовал через весь зал к противоположной его чести, туда, где располагалась барная стойка. За стойкой во властной позе замер бармен, по всей видимости, бывший одновременно и хозяином этого инфернального заведения. За все время Иванова нахождения в этом помещении на него никто не обратил ни малейшего внимания, и лишь бармен-ресторатор буровил его взглядом из самой секунды прибытия.
  
  - Добрый день. Вы не могли бы мне помочь? - обратился Иван к бармену, сверлящему его исподлобья своими поросячьими глазками. Он был человек невысокого роста, довольно грузный, с типичными чертами лица свинорылого столичного спекулянта, что подтвердило догадку Ивана об иногороднем происхождении хозяина этой зловонной забегаловки.
  
  - Ты закажи что-нибудь, а я уже потом подумаю, помогать тебе или нет, - произнес бармен почти воландовским басом, что совсем не сочеталось с его внешностью. Когда он говорил, его лицо оставалось неподвижным и сохраняло оттенок глубокого хладнокровия, что настораживало Ивана.
  
  - Я бы рад, - замямлил он, запинаясь, - но у меня денег нет совсем.
  
  - Беглец? - прямо и бесцеремонно спросил бармен, от чего Иван похолодел и окончательно растерялся. По его побледневшему лицу, видимо, очень опытный бармен прочитал все без слов и по нелепой растерянности Ивана понял, что парень неопасен. Осознав это, бармен смягчился и, переменив позу из угрожающей на более непринужденную, продолжил в доверительном тоне. - И как же ты без денег дальше драпать собираешься? Здесь-то тебя вряд ли искать будут, но на любой станции как пить дать примут.
  
  - Не знаю, - ответил Иван, несколько успокоившись, - я побега особо не планировал, так, случай подвернулся. Может чего посоветуете? - окончательно подкупившись непосредственностью бармена Иван решил не юлить и говорить так же прямо.
  
  - Ну что я могу сказать, парень, - немного погодя произнес простодушно бармен, - без денег тебе явно и потыкаться некуда. Были бы деньжонки, можно было бы попытаться на каком-нибудь полустанке на поезд сесть, а так по любому патрулям тебя сдадут, если, конечно, сам не напорешься.
  
  - Так, может, подскажете, как заработать? - процедил Иван, заподозрив, что его собеседник именно к этому и клонит и, как оказалось, был прав. Тот заметно оживился и, косясь на Ивана, спросил:
  
  - Замки вскрывать приходилось?
  
  - Случалось.
  
  - Пойдем со мной. Коля! Замени меня, - последние слова были адресованы субтильному юнцу, который тут же вышел из подсобки и молча встал у стойки.
  
  Иван проследовал за барменом в небольшую комнатку, служившую, видимо, ему кабинетом. В ней находились: сейф небольшого размера, однако занимавший значительную площадь помещения, дубовый стол и мягкое регулируемое кресло, по всей видимости, импортного производства. Войдя в кабинет, бармен сел за стол, а Иван остался стоять, так как более мебели здесь не было.
  
  - Значит так, парень, дело нехитрое, - начал бармен, прикурив сигарету. - Мне тут один местный барыга сильно задолжал, а платить не собирается. Я знаю, что к нему недавно поступил немалый подгон из "большой земли", но напрямую наехать не могу - понятия, сам понимаешь. Мне нужен человек, такой как ты, залетный, чтоб в случае чего на меня не подумали.
  
  - Что от меня требуется? - прямо спросил Иван, не пожелав выслушивать утомляющие подробности здешней унылой жизни.
  
  - Видно деловую хватку. Не зря значит нары мял, - одобрительно кивая, произнес бармен. - Что ж, хочешь сразу к делу, так слушай. В доме барыги припрятан чемодан черного цвета, в кожаной обшивке, с кодовым замком - ни с чем не спутаешь. Вот этот-то чемоданчик мне и нужен. Что в нем, тебе знать не обязательно, но чтобы не было лишнего соблазна, скажу одно - в нем лежат не деньги. Барыги с семьей дома нет - умчали на юга.
  
  - А охрана есть?
  
  - Ну а как же. Три или четыре мордоворота с волынами, но они обычно нажираются и забивают на всяческие бдения, а вот собачки не дремлют.
  
  - Там что, еще и собаки будут? - воскликнул Иван.
  
  - А ты думал что, вошел да взял? Было бы все просто, я и сам бы прогулялся.
  
  - Ладно, я понял, - немного подумав и вспомнив, что терять ему нечего, Иван согласился. - Ствол дадите?
  
  - Да хоть мешок. Но ты там особого шуму старайся не наделать без надобности. Если примут - можешь даже не пытаться меня сдать, я в отказ уйду так и так, а из пустых слов залетного медвежатника мне один хрен предъявы никто кинуть не сможет, так что права на ошибку у тебя нет, иначе край.
  
  - Что с расчетом? - спокойно спросил Иван, явно не испугавшись возможной перспективы, описанной барменом.
  
  - Касарь зеленых денег, и по своим каналам помогу беспрепятственно сесть на какой-нибудь поезд дальнего следования.
  
  - Идет, - решительно ответил Иван, давая понять, что условия его вполне удовлетворяют. Бармен лишь лукаво улыбнулся на такой искренний и стремительный порыв парня. Он открыл выдвижной ящик стола и вынул из него пистолет ТТ старого образца.
  
  - Вот, держи, но стрелять советую только в самом крайнем случае, сам понимаешь, лишний шум может только навредить.
  
  - Не дурак, разберусь, - с достоинством ответил Иван и спрятал оружие в правый карман своей фуфайки.
  
  - Время пока есть, выдвинешься ближе к полуночи. Коля! - позвал он опять юношу, тот через мгновение появился в дверях. - Вот, сынок, этого молодого человека, - он указал на Ивана, - нужно будет провести к дому Саргона, а пока дай ему что-нибудь поесть, а то не дойдет еще. Ха-ха-ха.
  
  Иван занял в зале свободный столик и с нетерпением ждал, когда, наконец, услужливый Коля принесет ему еды. Иван только сейчас понял, насколько голоден, так как последнее, что он ел, была тюремная обеденная баланда, которую он получал более суток назад.
  
  Коля подал ему большую тарелку жареной картошки, блюдце нарезанной тонкими ломтями колбасы, неприятно разящей чесночным запахом, и полбуханки свежеиспеченного хлеба, за который Иван принялся в первую очередь. Еще перед ним была непредусмотрительно поставлена целая бутылка водки. Иван хоть и испытывал невероятное желание выпить, но все же прекрасно понимал, что из-за сильной истощенности может тут же обмякнуть от единственной стопки, поэтому он лишь только косился на выпивку, не осмеливаясь испытывать себя на прочность, так как дело предстояло серьезное, а срезаться Иван не имел никакого права.
  
  ...................
  
  
  Видимо, местные избегали бродить по ночам, так как с заходом солнца улицы полностью опустели. Худенький, сутулый паренек вел Ивана куда-то в противоположную часть города. Коля был неразговорчив, а Иван, в свою очередь, был этому только рад. Изрядно подкрепившись и немного отдохнув, он, наконец-то, мог здраво поразмыслить над своим положением. А положение его, как он сам прекрасно это понимал, зная тонкости законов криминального мира, самое что ни есть паршивое.
  
  Иван встречал на зоне и в былые времена людей, вплотную занимающихся "темной" деятельностью, и поэтому был достаточно опознан в их методах работы. Ваня знал, что зачастую исполнителей подобных дел, на какое он теперь подписался, просто-напросто убивают, как ненужных свидетелей. А здесь, в глуши, подобная тактика ведения дел так и вовсе в порядке вещей. А еще если учитывать, что Иван беглый зек, его положение усугублялось еще больше, так как при таком раскладе уж точно никто не спохватится, а даже если и найдут его тело где-нибудь в тайге, то никто особо переживать не станет.
  
  Иван прекрасно осознавал, что возвращаться к бармену ему ни в коем случае нельзя, но и без денег, как тот ему давеча справедливо заметил, тоже далеко не уйдешь, поэтому не оставалось другого выхода, как до времени принять правила начавшейся игры, а затем действовать по обстоятельствам.
  
  - Это здесь, - почти женским голоском пробормотал Коля, указывая на высокий забор, за которым, по всей видимости, находился частный двор. - Я буду вон у той водокачки, как сработаешь - дуй туда. Папа велел ждать ровно час, а потом уходить, так что постарайся успеть. Если не вернешься вовремя, я доложу, что тебя схватили, - только закончив говорить, парень резко развернулся и ушел, необорачиваясь, прочь.
  
  Иван прошелся вдоль забора в поисках места, где можно было бы пробраться внутрь. Забор был достаточно высоким по всему периметру, и его целостность нарушалась лишь в одном месте, не менее высокими, коваными воротами. В нескольких местах периметра росли высокие деревья, по которым можно было легко взобраться на забор. Иван вскарабкался на одно из них и огляделся.
  
  За забором обнаружился довольно просторный двор, освещенный фонарями, с аккуратно выкошенными газонами и мощеными дорожками. Посреди двора расположился шикарный двухэтажный дом с гаражом и флигелем, единственно в котором горел свет. Иван тут же догадался, что именно там разместилась охрана.
  
  Собак нигде видно не было, но рисковать все же не хотелось. Нужно был каким-то образом разведать обстановку, и Иван решил в первую очередь привлечь внимание предположительно находящихся здесь сторожевых псов, и вместе с тем проследить за дальнейшей реакцией остальных здешних обитателей.
  
  Иван слез с дерева и отправился на поиски кота - первое, что пришло ему в голову, - но вокруг, как назло, не нашлось даже полудохлой кошки (безысходность опять обнаружила свое присутствие в душе Ивана). Тогда он, не найдя ничего более умного или расчетливого, и даже неожиданно для самого себя, громко свистнул.
  
  За забором послышался лай. Иван живо вскочил на дерево и увидел, как из флигеля выбежали две собаки, и еще одна из-за дома, и с диким воплем помчали в его сторону. Как ни странно, на волнение этих чудесных немецких овчарок никто не отреагировал, как будто из людей во дворе никого и не было, а свет во флигеле горел лишь для расчетливого антуража. Собаки наперебой облаивали висевшего над ними Ивана, готового в любой момент спрыгнуть с дерева и скрыться в темноте, при первом же появлении охраны, но никто так и не вышел.
  
  Какое-то время колеблясь, но не найдя другого выхода из сложившейся ситуации, Иван все же решился. Он снял с себя фуфайку, наглухо окутал ею правую руку, в которой держал пистолет, и по одному разу выстрелил в каждую собаку. Все удалось как нельзя лучше: пистолет издал лишь глухие, еле заметные хлопки, а собаки, абсолютно не скуля, обмякли и мгновенно прекратили свой лай.
  
  Изрешеченную фуфайку Иван отбросил в сторону, даже не думая одеть её обратно. Он перепрыгнул через забор и, подняв пистолет в готовности выстрелить в любую секунду, отправился прямиком к флигелю. Ивана переполняли новые, неведомые до ныне ощущения. Невероятный прилив адреналина сделал его движения свободными, а мысли решительными. Ему еще никогда не приходилось бросаться с пистолетом вот так вот, дерзко, навстречу неизвестности, которая может обернуться для него самого фатальностью, а может наоборот, проявить его смелость и отвагу.
  
  Аккуратно заглянув в окно, Иван мельком увидел там людей и тут же присел обратно. Ему показалось, что они спали, или может даже, были в полном беспамятстве, учитывая, что никто из них не отреагировал на громкий лай сторожевых псов.
  
  Иван не спеша вошел в открытую дверь, держа перед собой готовый к стрельбе ТТ. Его догадка о том, что здешние обитатели были пьяны, оказалась ложной. На столе стояла зажженная керосиновая горелка, рядом с которой валялись несколько шприцов и ложек, два жгута и множество пакетиков с остатками порошка неизвестного происхождения, а вокруг стола беззаботно опочивали четыре огромных тела с одинаково глупыми выражениями лиц. Двое восседали на удобных креслах, третий возлежал на небольшом диванчике, последний же нашел себе пристанище прямо на полу.
  
  Даже Ивану - человеку, прошедшему тюрьму - это зрелище показалось отвратительным и его чуть не стошнило. Парня внезапно охватило чувство ненависти к этим безответственным горе-сторожам, до такой степени сильное, что ему захотелось пустить каждому по пуле в лоб, но он сдержал свой порыв, не желая бессмысленно проливать кровь.
  
  Ивану почему-то стало очень жалко тех трех овчарок, которых ему пришлось пристрелить из-за собственной необходимости, которые так щепетильно и беззаветно выполняли свой долг - не со зла, не ради высокой оплаты, а так, из-за слепой преданности к своим подлым, насквозь прогнившим душами хозяевам.
  
  Борясь с отвращением, Иван обыскал карманы "обдолбанных" верзил в надежде найти что-нибудь полезное. Среди откровенного хлама, заполнявшего их карманы, им были обнаружены ключи от дома и небольшая сумма денег. Так же, у каждого за поясом было по пистолету такой же марки, как у Ивана, что было очень кстати, он повынимал из них обоймы и распихал их по своим карманам. Затем, чтобы убедиться, что павшие он опиатов "витязи" в скором времени не очнутся, он проверил их зрачки. Глаза у каждого были стеклянными с явным маслянистым блеском, а на столе лежали еще теплые ложки, на которых, видимо, готовились снадобья. Все признаки свидетельствовали о том, что акт самоотравления мощнейшими психотропами произошел совсем недавно, и Ивану незачем опасаться, что они очнутся ранее, чем через несколько часов.
  
  Войдя в дом, Иван обшарил все комнаты, но заветного чемодана нигде не было, правда, он и не особо интересовал парня. Он обшарил все углы и щели, шкафы, тумбы и даже вентиляционное отверстие в надежде найти все тайники с заначками хозяев, но ничего существенного так и не обнаружил.
  
  В комнате, походившей на кабинет, стоял несгораемый сейф, в котором обитатели дома, видимо, прятали немалую долю своих пожитков. Мысль о том чтоб его вскрыть Иван отбросил сразу же, как наивную и нелепую. Главной Ваниной добычей стало содержимое шкатулки с драгоценностями, стоящей на изящном трельяже в спальне. Здесь же, он открыл большой шкаф, в котором было полно новой дорогой одежды. Парень быстро подобрал себе прекрасный наряд. Черные джинсы, шелковая рубашка и плетеный свитер с высоким воротником пришлись ему как раз впору.
  
  В прихожей Иван обнаружил замечательную кожаную куртку и тяжелые английские ботинки. Окончательно нарядившись, он посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся - практически ничего в его внешности не свидетельствовало о принадлежности к тюремщикам, выдавала лишь густо поросшая щетина, от которой Иван решилтак же избавиться. Отыскав ванную комнату, он нашел в ней множество импортной гигиенической мелочевки, что позволило ему не только полноценно побриться, но еще подушится дорогим одеколоном, что окончательно превратило его в вольного щеголеватого юношу без малейших признаков недавнего пребывания в тюрьме.
  
  Уложив пистолет в удобно расположенный внутренний карман куртки, Иван решил, как можно скорее уходить, но его остановила одна дикая мысль. Он вернулся во флигель, где все так же покоились полуживые наркоманы, и решил совершить над ними акт "справедливого возмездия". Он подошел к газовой плите и открыл все вентили, затем вышел и легонько прикрыл за собой дверь. "Пусть теперь бог решает, жить им или умереть. Очнутся - их счастье, а нет... мир только чище станет".
  
  С этими мыслями Иван уже перелезал через забор, противоположный стороне, с которой его поджидал барменовский сынок, и направился прочь из города, в сторону железнодорожной станции, о которой ему удалось разузнать у местных пьянчуг, когда он находился в пресловутом "Ресторане". По Ваниным расчетам он должен был выйти к станции с рассветом, а там уже сориентироваться по обстоятельствам.
  
  ..................................
  
  Станция оказалась немалой узловой точкой с большим зданием вокзала и десятком прилегающих путей, на некоторых из них стояли длинные товарняки. Как и следовало ожидать, здесь было малолюдно. Лишь одинокий дворник, не поднимая головы, гонял сухую пыль по избитому тротуару.
  
  Подойдя к двери здания, Иван увидел огромную доску объявлений, на которой помимо незанимательного информационного хлама висело несколько некачественных фотографий под грифом "Внимание! Розыск". Под одной из них Иван прочел свое имя, но изображение было нечетким, и поэтому он окончательно уверился в том, что его здесь никто не узнает, тем более в таком наряде. Но Ваня не учел одной фатальной мелочи - такой франтоватый вид не вызывает подозрения только в больших городах, а здесь так одеваются только дети серьезных деятелей или авторитетов. И тех и других местные жители знали в лицо, всех без исключения, и уж тем более их знали представители местных силовых структур, так как им неоднократно приходилось разбираться с результатами шалостей этих избалованных и распущенных "полумажоров".
  
  Войдя вовнутрь здания вокзала, Иван тут же заметил двух людей в форме и с автоматами, сидящих на скамье ожидания и играющих в карты, но попытался успокоиться и вести себя как можно непринужденнее. Он глубоко вдохнул и приподнял голову, чтобы приобрести гордый вид и тем самым взбодрить себя самого. Вальяжной походкой он подошел к стенду с расписанием поездов и начал его изучать. Буквально через полминуты Иван почувствовал, что сзади кто-то приблизился.
  
  - Добрый день, позвольте ваши документы, - прозвучал доброжелательный голос. Видимо, патрульные решили проверить Ивана просто от скуки, так как больше людей нигде не было.
  
  Состроив удивленную гримасу, Иван решил перейти в дерзкое контрнаступление - единственное, что могло его сейчас спасти. Он надменно обернулся и, пытаясь чеканить слова, как это исполняет "приблатнённое" сословие, спросил:
  
  - А чё, чё-то случилось или чё?
  
  Патрульные переглянулись, видимо, их несколько озадачило уверенное чёкание Ивана, а значит, у него появились шансы на спасение.
  
  - Нет. Все в порядке, - прозвучал тот же голос, принадлежавший, как оказалось, статному сержанту. - Просто из одного местного лагеря сбежал заключенный, и нам приказано проверять документы у всех граждан, появляющихся на вокзале. Простая формальность.
  
  - Так, я не понял. Я чё, на зека похож? Вы чё, бродяги, попутали? Идите в карты дальше режьтесь. Я занят, - процедил Иван, глядя попеременно то одному, то другому собеседнику в глаза.
  
  Напарник сержанта (совсем молодой парень с чистыми погонами) заметно растерялся и взглянул на того с явной готовностью уйти, но сержант, видимо, опытный боец, не потерял самообладания и продолжил все тем же доброжелательным тоном:
  
  - Послушайте, господин, на свободу выбрался опасный преступник. Все эти проверки совершаются ради вашего же блага, - не унимался сержант, судя по всему, повидавший немало дерзких субъектов.
  
  Иван решил использовать последний прием - пуститься в откровенные угрозы.
  
  - Я не пойму, сержант, тебе что, лычки жмут? Так я сейчас братухе позвоню, и ты в отставке.
  
  - А кто ваш брат? Мы тут всех знаем.
  
  Такого Иван не ожидал. Надоедала сержант явно прощупывал Ивана, и тот понял, что не отвертится, если не начнёт подкреплять свои угрозы фактами. Называть наугад клички авторитетов, о которых Иван когда-то слышал, было глупо, патрульные могли знать их родственников, если не в лицо, то по именам уж точно. Пора было менять тактику.
  
  - Вы его не знаете, он не из местных, - уже смягченным тоном поведал Иван. - Вы извините, мужики, чего-то сам не свой, проблем куча. У меня просто документов при себе нет. Ну, вы что, сами не видите, что на беглеца я не смахиваю?
  
  - Да видим, конечно, - улыбнулся сержант, - просто, сам пойми, нам план надо выполнять для статистики, а то скажут, что бездельничаем. Сам знаешь, в какой стране живем. А как его выполнишь, если тут практически всегда безлюдно, вот и приходится ко всем подряд цепляться. Прогуляйся с нами до отделения, чего тебе стоит. Там имя твое пробьем и все. Нам галочка, а ты время скоротаешь, до ближайшего поезда все равно часа четыре еще.
  
  После перехода на такой доверительный тон, дальнейшие отговорки могли вызвать сомнения у явно опытного сержанта, так как доводы его были весьма убедительными. Теперь, начни Иван опять юлить, он может быть разоблачен, а стоит патрульному нажать на рации одну единственную кнопку, и здесь очень скоро появится толпа автоматчиков, и тогда для Ивана уж наверняка будет все кончено.
  
  Быстро оценив ситуацию, Иван понял, что ему не удастся заставить патрульных просто так от себя отстать, и, поэтому, нужно опять принимать условия чужой игры.
  
  - Далеко идти-то? - как бы нехотя спросил Иван в надежде, что до участка немалый путь, и он сможет что-нибудь предпринять во время следования.
  
  - Да нет. В соседнее здание.
  
  Шансы были минимальными, но открывать стрельбу посреди вокзала было глупее глупого, и посему Иван решил не рисковать раньше времени, а выждать удобный момент.
  
  Иван шел впереди, а патрульные, немного отдалившись, заняли позиции на расстоянии друг от друга, чтобы в случае чего, конвоируемый, при резком повороте и попытке выстрелить, мог сосредоточиться только на одном сопровождающем, и таким образом у его напарника появлялся большой запас времени для реагирования. Иван прекрасно знал об этой тактике силовиков, поэтому не удивился и в отчаянье от такого невыгодного положения не впал.
  
  Так же Иван знал и то, что его конвоиры, скорее всего, уже непринужденно поснимали автоматы с плеч, а может, успели даже отщелкнуть предохранители для пущей уверенности в своем доминировании. Достоверность своих предположений Иван проверять не хотел, так как любое его неверное движение могло спровоцировать патрульных нажать курки нацеленных ему в спину автоматов. Необходимо было действовать изобретательно, но никаких полезных мыслей или конкретных идей в голову Ивана не приходило.
  
  Путь к участку проходил через заброшенный пристанционный промышленный сектор, сплошь изрезанный проржавевшими и разрушенными металлоконструкциями, разваленными кирпичными зданиями и глубокими рвами, а между всего этого нагромождения шла узкая тропинка.
  
  Иван неоднократно намеревался резко заскочить в какое-нибудь укрытие и начать отстреливаться, но все время отбрасывал эту идею, как нежизнеспособную. Он прекрасно понимал, что даже если ему и удастся убить этих солдат, что тоже маловероятно, то на стрельбу точно явится целая бригада автоматчиков из находящегося совсем рядом опорного пункта.
  
  Дистанция к участку стремительно сокращалась, и вместе с тем, Иван начинал испытывать невероятный душевный трепет. Он никак не мог решиться на серьезное действие, и почему-то был убежден, что стоит ему войти в здание опорки, как все шансы сведутся к нулю, и его уже ничто не спасет.
  
  В его голове бешено метались мысли: "Что делать? Что делать? Имитировать припадок какой-нибудь? Глупо! Начнут приводить в чувства, станут щупать, пистолет сразу найдут, да и чего я этим добьюсь... Думай! Сказать, что по нужде приспичило? И что? Нет! Глупо. Что это даст? Ну, сяду за деревом, посижу. Стрелять опять же опасно, а побегу, так только насмешу их. Думай, думай!" - но ничего дельного так и не пришло в голову Ивана, и он, увлекшись раздумьями, не заметил, как уже входил в здание отделения.
  
  "Все, хана, - подумал он, - надо вынуть ТТ и застрелиться. Другого выхода из этого бесконечно гниющего болота, как оказывается, нет, - звенели в нем отзвуки многолетнего отчаяния, которые обуревали его еще до тюрьмы, а сейчас, так и вовсе приобрели болезненную форму.
  
  Ивана завели в небольшую комнатушку. Было сразу видно, что участок здесь расположился не так давно, а все необходимые наполнения были сооружены на скорую руку. Даже изолятор был сформирован из сваренных между собой прутьев толстой арматуры, грубо вколоченных в пол, потолок и стены.
  
  К своему удивлению, Иван заметил, что в участке не было более никого, кроме сонного дежурного, сидевшего в углу комнаты за небольшим столом с телефоном и старым компьютером, и это несколько успокоило и оживило парня.
  
  - А где все? - спросил сержант у дежурного, сильно нахмурив лицо.
  
  - На обходе, - ответил тот сухо.
  
  - Блин, они что, подождать не могли! Бросают дежурку постоянно. Заходи, кто хочет, бери, что хочешь, - распинался сержант в откровенном недовольстве.
  
  - Да не ори ты, - попытался успокоить разгоряченного сослуживца сонный дежурный. - Сам же знаешь, что людей не хватает, а мне уже с самого рассвета звонят и на обход гонят. Сам не пойму, что они там себе думают: хотят, чтобы и патрулирование велось, и в опорке подкрепление дежурило, а где его взять не говорят. Маразм! Короче, как всегда.
  
  Поняв, что спорить бесполезно, сержант заметно успокоился, но недовольная гримаса не полностью сошла с его лица, было видно, что он давно обеспокоен таким жутким беспорядком, творящемся на столь опасном участке, где чуть ли не каждый день появляется всяческое отродье, по ряду причин вырывающееся из окрестных тюрем.
  
  - Вот, кстати, задержали без документов, - проговорил сержант, придав своему тону оттенок официальности, и коротко махнув на Ивана. - Оформи задержание и пробей по базе. Только живее, человеку на поезд нужно.
  
  - Пока не могу пробить. Пусть ждет, - ответил дежурный и широко зевнул. Сержант опять вспыхнул: его глаза округлились, а лицо налилось густой краской. Было понятно, что подобные акты общей расхлябанности, царящей в силовых структурах, крайне беспокоили его и буквально выводили из себя.
  
  - Что опять не так? - спросил он, саркастически исказив тембр голоса и гримасничая.
  
  - Да с компом что-то, накрылся, походу, окончательно, гроб древний, - невозмутимо отвечал дежурный так, как будто подобный порядок вещей был в рамках допустимого, и совершенно не обращая внимания на яростную реакцию сержанта. В добавок ко всему, что чуть было окончательно не добило сержанта, он, дежурный, скрестив руки на груди, сделал несколько движений телом, как бы устраиваясь поудобнее с целью вздремнуть.
  
  - Ну, так в центр позвони, пусть они проверят, - еле сдерживая себя, не унимался сержант, не давая покоя измученному ленью дежурному.
  
  Поняв, что надоедала-сержант не угомонится, дежурный, немного помявшись, снял трубку стационарного телефона и стал набирать номер.
  
  После того, как была нажата последняя клавиша, в трубке раздались довольно громкие протяжные гудки. Иван сглотнул. Его сердце забилось с такой силой, что все тело стало вздрагивать от его толчков. Иван в долю секунды проанализировал всю критичность сложившейся ситуации и понял, что сейчас истекают последние секунды, за которые можно что-либо предпринять и исправить.
  
  В любой момент в трубке может раздаться голос с другого конца провода, а дальше картина ясна, как божий день: дежурный спросит у Ивана имя для проверки, а говорить, собственно, ему и нечего. Свое, по понятным причинам, Иван бы и не назвал, а именовать себя ложной фамилией совершенно бессмысленно, так как это, в лучшем случае, поможет выкроить не более минуты, а может и вовсе, усугубит ситуацию.
  
  Иван решил не терять более ни секунды. Его местоположение было как нельзя лучше: все присутствовавшие находились в секторе видимости, а именно у стола дежурного, от которого Иван был метрах в двух. Автоматы у патрульных висели на плечах и стояли на предохранителях. У дежурного никакого оружия видно не было, во всяком случае, его руки находились на виду. Сержант стоял напротив дежурного, опершись руками о стол, а его напарник, с момента появления здесь, сидел неподвижно на стуле, стоявшем сбоку стола. Более подходящего момента выпасть не могло, да и времени на размышления не осталось ни секунды.
  
  Иван плавным движением, боясь раньше времени взбудоражить бойцов, полез в боковой карман куртки и нащупал рукоять пистолета. Глубоко вздохнув, он резко вынул оружие и, не придумав ничего оригинального, скомандовал:
  
  - Никому не двигаться!
  
  Все присутствующие обернулись на Иванов крик иих лица застыли гримасами откровенного удивления.
  
  - Руки держите на виду! Кто дернется - продырявлю. Мне терять нечего, - добавил для острастки Иван так, как будто ему действительно было нечего терять.
  
  Сержант разочаровано понурился, было видно, что он мысленно себя корит за свою халатность и недальновидность. Его напарник высоко поднял руки и начал судорожно трястись от страха. На лице дежурного нельзя было угадать никакого чувства, казалось, что он все еще находится в состоянии глубокого полудрема, от чего не осознает до конца сути происходящего, и лишь мертвецкая бледность выдавала его испуг.
  
  - Медленно положите на пол автоматы и отойдите в сторону, - спокойным и внушительным тоном скомандовал Иван.
  
  - Тебе все равно не уйти, Ваня. Тебя же так зовут? - проговорил сержант дружелюбным голосом, наполненным, даже, некоторым иррациональным состраданием.
  
  - Без тебя разберусь, - озлобился Иван на этот выпад. Уж слишком многое ему пришлось пережить и достаточно далеко зайти, чтобы теперь слушать чьи-либо наставления. - Живо в клетку! Где ключи от изолятора?
  
  Дежурный кивнул на стол.
  
  - Советую сидеть тихо, и никто не пострадает, - произнес Иван, защелкивая замок.
  
  - Все равно тебя поймают. Поймают или убьют. Отсюда невозможно сбежать, - не унимался сержант, надеясь непонятно на что: не то достучаться до сознательности беглого зека, не то заставить его еще больше нервничать.
  
  Иван стремительно направился к двери с целью как можно скорее убежать на безопасное расстояние от этого места, а там уже, в спокойной обстановке, наедине со своими мыслями, обдумать дальнейшие планы. Вдруг, с улицы послышались приближающиеся голоса. Иван тут же догадался, что это возвращающиеся с обхода патрули. Пленить еще кого-то, используя эффект неожиданности, Иван не решился, так как прекрасно понимал, что на сей раз все не сможет пройти так же гладко по множеству причин.
  
  Недолго думая, он разбежался и прыгнул в запертое окно. Рама разлетелась в щепки, и веер битого стекла обильно оцарапал Ивану лицо. Парень принялся бежать. Он вилял между различными преградами, боясь обернуться, а сзади уже слышались крики погони и лай собак. Почти сразу, где-то позади, раздалась автоматная стрельба, и просвистевшие рядом пули заставили Ивана остановиться и занять позицию в надежном укрытии. Он принял решение отстреливаться, так как дальнейшие передвижения могли превратить его в легкую мишень. Благо патронов для ТТ было достаточно.
  
  Отдышавшись, Иван с изумлением заметил, что погоня утихла. Видимо, преследователи почти сразу потеряли его из виду и стреляли наугад. Иван осторожно выглянул из-за бетонной плиты, за которой скрывался, но увидеть кого-либо ему не удалось, лишь где-то невдалеке лаяла собака, которую не пустили по следу, видимо, боясь, что преследуемый её застрелит. Иван решил осторожно, мелкими перебежками продвигаться далее.
  
  Он ползком перебирался от одного нагромождения к другому между ухабами, рвами и другими преградами, изо всех сил пытаясь остаться незамеченным. Сзади доносились угрожающие крики: "Выходи! Брось дурить! Тебе не уйти", - и другие угрозы подобного характера, но из них Иван сделал единственный вывод - преследователи точно не знают, где именно он находится, а подходить вслепую не решаются, что давало Ивану достаточно времени на тщательный анализ ситуации.
  
  В какой-то момент Иван с досадой понял, что продвигаться далее нет никакой возможности, так как перед ним расположился обширный пустырь, и ближайшим укрытием могло послужить только старое кирпичное здание, до которого было не менее ста метров.
  
  Иван впал в отчаяние. Ему показалось, что он вот-вот опустит оружие и отдастся в руки тюремщикам, полностью смирившись с властью безысходности, но эти панические мысли породили в нем волну протеста, более мощную, чем все наплывавшие на него доныне. Иван вдруг увидел в том потрёпанном временем сооружении некий рубеж, за которым скрывается полное и окончательное спасение, а достоин ли он этого спасения, должна решить сама судьба.
  
  Ваня вдруг осознал, что всю жизнь он от чего-то бежал: от бедности и постоянной зависимости от произвольно изменчивых обстоятельств, что привело его в тюрьму; затем, следовал побег из самой тюрьмы, а вот куда ведет этот путь - оставалось до сих пор загадкой. И именно в ту секунду Иван не столько был обеспокоен мыслью о том, откуда или от чего ему постоянно приходится бежать, сколько тем, где же все-таки находится конечная точка следования.
  
  Ему показалось, что эта точка обнаружена. Может, помутнение рассудка от постоянного стресса было тому виной, а может, парень действительно смог постичь некую вселенскую истину, но его посетило убеждение, что долгожданное спасение находится именно в том старом заброшенном здании, и он обязан совершить к нему окончательное и решающее паломничество. Он отбросил в сторону пистолет, показавшийся ему более не нужным на этом решающем отрезке жизненного пути, и, гордо поднявшись на ноги, побежал к своей цели.
  
  Входной проем строения, к которому устремился Иван, приближался очень медленно и лениво. Вокруг было тихо, и Ваня решил, что ему удастся остаться незамеченным, поскольку его преследователи отправились по ложному пути, но пробежав около половины дистанции, он услыхал позади себя суетливую брань, из которой можно было явно разобрать ликующий вопль: "Вон он! Вон он!"
  
  Вскоре прозвучал одиночный автоматный выстрел, и Иван почувствовал сильный удар в спину, точно под левую лопатку. Он сделал еще два шага и замер. Боли не было, лишь по всему телу распространился нестерпимый холод, который заставил его целиком онеметь. Ноги парня подкосились, и он встал на колени.
  
  Рядом с собой Иван увидел одинокий одуванчик, растущий сквозь узкую щель гравийной дорожки. Ваня невольно подивился, как такие мелкие и слабые существа, как цветы или травинки могут проявлять настолько большое стремление к кратковременному существованию, демонстрируя при этом безграничную жизнеспособность и мощь. "В чем смысл их бытия?" - подумалось Ивану. Будь у него больше времени, он бы подивился, насколько абсурдными бывают мысли уже наверняка умирающего человека, но у него не было более ни секунды. Жизнь покинула его тело. Он стал падать навзничь на твердую пелену гравия.
  
  
  
  
  
  Часть 2
  
  Смирение и осознание -
  главные созидающие силы разума
  
  Восточная мудрость
  
  Тьма, пустота, холод... Три феномена, не от чего и не от кого независящие. Три субстанции, пребывающие во веки веков, без зарождения и без исхода, а любое иное существо или явление суть откровенное и вечное противостояние этим трем потокам, составляющим каркас Вселенной. Это те самые три слона, на которых стоит мир.
  
  Тьма определяется отсутствием света, пустота - отсутствием всяческого содержания, холод - отсутствием тепла. Соответственно, это единые феномены, бытующие сами по себе, без наличия какого-либо источника, а все остальное - лишь уязвимая форма, имеющая неизбежный предел существования.
  
  Что есть человек против этих явлений? Лишь мимолетный блик в коротком промежутке времени, абсолютно незаметном для вечности. Что есть для них человечество? Тусклое мерцание в бесконечном потоке времени, зыбкое и уязвимое, наивно полагающее, что его пребывание на любом отрезке существования имеет невероятно высокий смысл. Но так ли это?
  
  ............................
  
  Какое-то время Иван ощущал первозданную бесконечность. Он ничего не видел, не слышал, не осязал какого либо прикосновения или опоры, как будто парил в невесомости и полной отрешенности. Не было ни эмоций, ни мыслей, а лишь черная темнота, безграничная пустота и непреодолимый холод. Сам Иван остался только осознанием, заблудившимся где-то в пространстве, кажущимся самому себе уязвимым подобно мыльному пузырю.
  
  Никаких соображений или умозаключений о том, что с ним произошло, Иван не имел, все, что у него сейчас было, так это память о его жизни, собственно эта память и удерживала сейчас сознание, давая парню возможность не рассеяться в этой всепоглощающей безграничности.
  
  Перед ним проносились явственные картины всей его жизни. Он видел, как совсем еще маленьким мальчишкой, живя в деревне у бабушки, пока родители зарабатывали на жизнь, просыпался ранним зимним утром на жаркой печи и любовался синеющим рассветом, обнажающим от оков тьмы, ровную снежную гладь за окном.
  
  Бабушка уже не спит и хозяйничает у печки, готовя множество блюд обыденного деревенского рациона. Тушеная картошка, томимые на углях суп, борщ или щи, топленое молоко, рисовая или гречневая каша, пирожки или даже обыкновенный хлеб - все это при готовке в деревенской печи приобретало вкус неотразимый и незабываемый.
  
  Не раз Иван не без тоски вспоминал кулинарные изыски бабушки, и не только когда хлебал тюремную баланду, а и во времена взлетов, жуя ветчину или говядину в ресторанах средней руки. Не одно из бабушкиных блюд он не променял бы ни на какой-либо деликатес, даже из здравого интереса к познанию нового.
  
  Уловив звуки треска дров в печке, Иван опять засыпал с чувством полной защищенности не только от бушующей за окном вьюги, но и от любых жизненных невзгод вообще.
  
  Летом в деревне он всегда просыпался очень рано и бежал на улицу с одной целью - наслаждаться тишиной и, погрузившись в глубины своей детской фантазии, развлекаться в воображаемом мире, ожидая часа пробуждения сверстников. Друзей у Ивана было много. Они своей веселой гурьбой тратили целые дни на одни лишь игры и забавы, даже не заговаривая и не на секунду не задумываясь о необратимости взросления.
  
  Ранние школьные годы давались ему нелегко, и теперь воспоминания об этом оказывались чрезвычайно мучительными. Дело в том, что он по натуре своей был мальчишкой абсолютно беспорочным и добросердечным. Он совершенно не умел ни драться, ни сориться. Ему хотелось только дружить, а сверстники часто его оскорбляли. Не понимая, как вести себя в ситуациях конфликтных, Ваня всегда оставался в числе обиженных и оскорбленных, что сильно его беспокоило. Со временем, конечно, он стал постигать законы человеческих взаимоотношений, но все, что ему удавалось, так это притворяться решительной и непреклонной личностью, при этом оставаясь в душе наивно верящим в человеческие добродетели.
  
  Вспоминались многие эпизоды жизни связанные с родителями, и именно эти воспоминания приносили самые большие мучения. Он вдруг осознал всю суть их отношений, состоящих как из приятных моментов, так и из фактов недопонимания и разногласий. Ивану стало ясно, что любое их общение, будь то веселая беседа или, наоборот, громкая ссора, были ничем иным, как неотъемлемыми деталями одной большой любви, которая бывает между родителями и детьми.
  
  С отцом у них всегда были очень сложные отношения, как казалось Ивану, в большей степени по вине отца, но теперь-то он понял, что виноватыми были оба, а если точнее, то виной всему были различность их характеров и мировосприятия. В воспитании его отец проявлял огромную, а иногда и неадекватную, строгость, что привело к зарождению в душе Ивана некоторой неприязни к своему родителю, иррационально сочетающейся с безграничным уважением к нему же.
  
  Сейчас Иван видел орущего отца, обвиняющего маленького ребенка в том, что тот неровно поставил свою обувь в прихожей, затем, слушал незаслуженные обвинения в тупости и нерасторопности, выражаемые абсолютно несправедливо, и дико унижающие совсем еще зеленого мальчишку.
  
  Ваня видел, как сразу после школы уходит с отцом на стройку, где тот заставляет своего десятилетнего сына пособничать, при этом строго запрещая отвлекаться на мелкие детские развлечения. Ваня помнил, как тосковал в такие моменты, видя, как его сверстники беззаботно слоняются по миру, занимаясь всякой детской бессмыслицей. Невероятно тоскливо становилось на душе Ивана, и он в сердцах обвинял своего тиранически-строгого отца в безвозвратно потерянном детстве.
  
  Сумбурные картины детских лет сменились воспоминаниями периода юности. Времени, когда все становилось несколько яснее. Когда тиранию своего отца он переставал воспринимать как должное, и соответственно более не соглашался со многими его требованиями, что вызвало целую волну обоюдного недовольства и вереницу непрекращающихся ссор.
  
  Вдруг, в затяжном потоке мучительных воспоминаний, Иван увидел один эпизод, заставивший его осознать все сразу и окончательно. Сначала, в глаза ударил яркий луч, отразившийся от блестящей металлической поверхности. Затем, Иван ощутил в своей ладони рукоять охотничьего ножа, подаренного отцом на восемнадцатилетие. Подарок этот был неожиданным, что наполнило сердце Вани чувством смущенной благодарности, особенно, когда он узнал, что отец изготовил этот предмет своими собственными руками, а начал он достаточно давно, и впоследствии подолгу задерживался в гараже, чтобы успеть ко дню рождения сына. Ваня был тронут и еле сдерживал слезы. В тот момент он представил, с каким усердием отец до полуночи засиживался за работой над этим подарком, как им двигало желание сделать своему сыну приятный сюрприз, зная его ярое увлечение охотой и интерес к холодному оружию.
  
  Сейчас Иван испытал то самое сентиментальное чувство, что и в тот февральский день, но оно было гораздо сильнее и мучительнее. Теперь стало безоговорочно ясно - всё, что пришлось Ивану претерпеть от своего отца, было ничем иным, как частью его собственной судьбы, тем, без чего не могло быть его самого, без чего не смог бы сформироваться его характер и взгляды, понятия и мировоззрение. Любые невзгоды, равно как и радости, не что иное, как часть одной судьбы, её неотъемлемые составляющие, без которых не может существовать будущего.
  
  Мать Ивана была полной противоположностью отца. Было удивительно, как эти люди смогли прожить столько лет вместе, а точнее, как она смогла так долго терпеть этого человека. Мать была женщиной хозяйственной, любящей и заботливой, а отец - самовлюбленным и самонадеянным тираном, хоть и не лишенным мужского шарма. Она терпела унижения, ради благополучия своих детей, понимая, что не сможет самостоятельно их содержать. Именно это беззаветное самопожертвование и возвышало её над другими людьми.
  
  Сквозь неодолимый полубред Иван сейчас чувствовал её объятия, нежное поглаживание по своей восьмилетней голове и слышал приятный шепот, умиротворительно обещающий непременно подарить "железную дорогу" никак не позже Нового Года. Ивану всегда казалось, что именно мама может все, так как все что она говорила - сбывалось. Она имела редкий дар - не давать пустых обещаний.
  
  В детстве Ваня не любил делиться ни с кем своими проблемами, даже с матерью, хотя и знал, что она воспримет абсолютно все и всегда поможет: иногда дельным советом, а при необходимости и решительными действиями. Она виделась Ивану-ребенку неким ангелом-хранителем, рядом с которым всегда тепло и уютно, который без сомнений и колебаний сможет взять на себя все тягости невзгод и уберечь от лютой стужи жизненных хлопот.
  
  Из глубин памятиво всех подробностях выплеснулся эпизод школьного выпускного, когда в ветреной голове совсем юного парня уже зарождались крупинки здравой амбициозности, а в поведении уже просматривались очертания личностного потенциала. Он вспомнил, как его волновали разноцветные кружева платьев, обтягивающих тонкие фигуры одноклассниц,о рекордном количестве выпитой водки, и Иван испытал горькую тоску по безвозвратно упущенным годам беззаботного детства.
  
  Несколько лет проведенных в училище Иван считал золотым периодом своей жизни. Уже было понятно, что такое есть взрослая жизнь, вместе с тем возникло утешение, насколько хорошо существовать на содержании у родителей, так как попытки найти мимолетный заработок дали понять цену деньгам.
  
   Бессонные ночи во хмелю, в компании лихих друзей и миловидных подруг. Первый сексуальный опыт, затем второй и путь открыт. Серьезные мысли о будущности и, наконец, она - жизнь самостоятельная, серая и холодная.
  
  Далее, на гребне воспоминаний всплывали подробности последних лет уже сознательной жизни. Они вызывали чувство мудрой уверенности, что сожалеть незачем, все в жизни Ивана вышло именно так, как он и задумал. Все было так, как он и рассудил. И теперь, находясь неизвестно где, он понимал, что именно этим все и должно было закончиться и никак иначе быть не могло.
  
  После длительного и мучительного потока воспоминаний, отразивших все подробности прижизненных деяний, чувств и помыслов, сознание стало постепенно сплетать еле уловимые нити в полупрозрачную материю мысли. Иван, наконец, ощутил и осознал все. Ничто более не обременяло дух его, не тяготило сердце горькими эмоциями, ничего более ему было не нужно. Он достиг своего... Он достиг абсолютной свободы! Он готов пребывать здесь вовеки. Без нужды, в чем либо, без смутных чувств и тяжелых мыслей, как будто в нескончаемом сне, нежном и сладком.
  
  Но вечность для Ивана оказалась лишь мимолетным видением, очень скоро начавшим растворяться, подобно остывающему пару или прохладному утреннему туману. К нему стали возвращаться чувства, и первым из них была необъяснимая тревога. Что-то заставляло Ивана испытывать страх.
  
  .........................
  
  Ноги его уперлись в некую твердь, и, вместе с тем, вернулось полное ощущение тела. Ему становилось все теплее и теплее. Темнота так же стала иссякать, его еще закрытые глаза уже уловили поток яркого света. Иван боялся открыть их, но понимая, что этого не избежать, стал медленно поднимать веки. Его взору открылся прекраснейший пейзаж. Зеленые пологие холмы, уходя в перспективу к самому горизонту, изрезали все пространство вокруг Ивана. Они были поросшими густой травой и высокими ельниками. На западе склонялось к закату красное солнце, а все небо было затянуто пушистыми облаками.
  
  Слух Ивана уловил счастливое щебетание вечерних птиц, и ему стало легко и спокойно на душе. Ступив шаг, парень с изумлением заметил, что ноги его босы, но это оказалось не самым удивительным - тело его не покрывало абсолютно ничего, и собственная наготажутко смущала парня. Ивану было не по себе, но он решил успокоиться, присев на мягкую траву, и все тщательно обдумать, в общем, как и всегда.
  
  Ситуация была непривычной. Он в ярких красках вспомнил все детали приключившейся с ним истории. Вспомнил, как бежал из тюрьмы, как пострелял собак, ради собственной выгоды, как пленил легкомысленных солдат и, наконец, как получил пулю в спину.
  
  Сомнений не осталось, он попал "на тот свет", но это особо не тревожило. Это, может быть, самый лучший выход, тем более что пейзаж вокруг не предвещает ничего дурного. Это место уж точно не напоминает ад с его огненной гиеной и скрежетом зубовным, и этого уже было достаточно для успокоения.
  
  Но что делать дальше? Иван оглянулся по сторонам. Ему показалось, что его кто-то позвал, но вокруг не было ни души. Парень, еще немного помешкав, решил отправиться куда глаза глядят, а там уж будь что будет.
  
  Преодолев несколько холмов, Иван увидел широкую реку и тут же устремился к ней. Чистота и прозрачность воды удивили его. Дно, окаймлённое мерно покачивающейся растительностью,было четкоразличимо. Он зачерпнул ладонями воды и поднес к лицу. Она была прохладной и имела необычный, но довольно приятныйзапах.
  
  Иван зажмурился и омыл лицо,но вода обожгла его, как кислота, и он завопил от боли. На некоторое время он лишился зрения. Протирая пальцами глаза, Иван попятился и через несколько шагов с диким воплем провалился в некую внезапно образовавшуюся темную пропасть. Больно шлепнувшись спиной, он окунулся в воду. Было глубоко. Иван в панике стал выплывать на поверхность, но это никак не удавалось. Он выплывал намного дольше, чем погружался.
  
  Наконец выбравшись, безумно напуганный Иван обнаружил, что находится в замкнутом пространстве. От воды до потолка было не более полуметра. Беспомощно барахтаясь, он стал судорожно вспоминать всяческие молитвы, надеясь, что это каким-нибудь образом спасет его, но в голову ничего не приходило, так как при жизни он не удосужился выучить ни единого религиозного стиха. В какой-то миг Иван догадался, что бояться ему по сути нечего, так как нельзя утонуть, будучи мертвым.
  
  Через минуту вода начала загустевать. Ивану стало казаться, что он полностью погружен в манную кашу, затем в вязкий цемент, который достаточно быстро отвердел. Парень не мог пошевелиться, а его слух не улавливал ни единого звука, казалось, что он заключен под толщей глухого бетона, откуда ему не выбраться вовек. Но вдруг он услышал отчетливый голос, звучавший у самого уха.
  
  - Кто ты? - голос был звонче соловьиного, а тон несколько заискивающим.
  
  - Я Иван, - ответил парень нерешительно, и тут же ощутил неимоверной силы удар, от которого заболело все тело. Казалось, что с той стороны каменного заточения стали бить множество молотов, норовящих расколоть каменную глыбу.
  
  Ваня слышал глухой хруст, но было не понятно, что его издает. Как будто с каждым ударом одновременно ломались все его кости, снова и снова. При других обстоятельствах он умер бы еще при первом ударе, но такой милости не представлялось, а остались лишь мучения от непередаваемой боли, охватившей целиком все тело и более и более усиливающейся с каждым ударом.
  
  Наконец, удары прекратились, и Иван ощутил освобождениеот каменных оков и упал на мягкую, почти пуховую поверхность. Вокруг было по-прежнему темно, или, может, Иван просто боялся открыть глаза. Удивительно, что, несмотря на всепоглощающий всплеск мучительной боли, Иван все же мог двигаться, и при этом, даже, успешно владеть своим искалеченным телом. Над ухом прозвучал знакомый голос, который уже без доли насмешки, а, наоборот, с оттенком требования, повторил свой вопрос:
  
  - Кто ты?
  
  Иван обозлился на этого неведомого придиру, который посмел так жестоко с ним обходиться.
  
  - Я человек, мать твою! - вырвалось у Ивана, и он рывком поднялся на ноги, в готовности встретиться с неприятелем.
  
  Вокруг стало темно, а ноги упирались в зыбкую воздушную поверхность, похожую на надувной матрац, что значительно нарушало устойчивость парня и тем самым еще более раздражалоего. Он метался в разные стороны, балансируя, переполняемый неведомой яростью. Он понимал, что его усилия не смогут принести никакого результата, и к тому же, со стороны это уж точно выглядит по-дурацки - разъяренная фигура балансирует на неустойчивой поверхности с целью вступить в схватку с кем-то, кого на самом деле может вовсе и не быть.
  
  Тьма постепенно развеивалась, как при летнем рассвете. С усилением света гасла ярость Ивана. Было впечатление, что светает в самой душе парня. Боли уже не было, стало легко и спокойно. Свет обрисовал линию горизонта, разделившую безукоризненно чистое голубое небо и спокойное синее море.
  
  Иван оказался на пляже, покрытом прозрачной галькой, которая, отражая лучи солнца, создавала прекрасный цветовой перелив. Над морем кричали чайки. Это зрелище растрогало Ивана. Он вспомнил, как будучи еще совсем маленьким, отправился с родителями на юг, и когда впервые увидел это чудо - бескрайний водоем, рядом с которым чувствуешь себя мелкой песчинкой, бессильной против бушующей стихии. Он вспомнил, как бегал по пляжу, ловя крабов, а родители с него смеялись, как кружилась от жары голова, и как он впервые в жизни попробовал креветки.
  
  От воспоминаний парню сделалось грустно. Он опустил глаза, пытаясь не смотреть на волнующий душу пейзаж, и по его щеке прокатилась скупая слеза. Он вдруг понял, что жил абсолютно не так, как грезилось тогда, в глубоком детстве, что жизнь повернулась спиной к его хрустальным мечтаниям, и он по глупости последовал ложной тропинкой.
  
  - Так кто же ты? - голос раздался откуда-то сверху и был преисполнен сопереживания.
  
  Иван не поднимая головы ответил:
  
  - Я полное ничтожество. Глупец...
  
  Только он успел произнести последнее слово, как живописный простор морского побережья сменился бескрайней снежной пустыней, по которой разгуливала секущая буря. Сильный ветер дул поочередно со всех сторон и бросал Ивана туда-сюда, как перинку. Он продрог до костей, а его кожу иссекли стремительные снежные шквалы. Парень пытался идти, но это ему не удавалось - стихия была сильнее и уже полностью овладела им. Ледяная метель не давала открыть глаз, и Иван, отчаявшись, упал лицом в снег, решив более не предпринимать никаких попыток борьбы. Он чувствовал, как его тело замело снегом, и сознание стало его покидать.
  
  Переборов забвение, Иван не без удивления обнаружил, что уже не лежит, а стоит на ногах, находясь в каком-то закрытом помещении, похожем на крохотный лифт, но с отсутствующим выходом. Над его головой горела тусклая лампа, которая и была первым предметом, который увидел Иван отрыв глаза.
  
  - Кто ты есть? - голос прозвучал тихо и исходил, как показалось парню, от самой лампы.
  
  Ивана обуревало отчаяние. Он понимал, что не может ответить на этот вопрос так, как того желает невидимый вопрошающий, но испытывать мучительные истязания ему более не хотелось и поэтому Ваня стал молящим голосом просить:
  
  - Может, вы мне поможете ответить? Вам же виднее, я знаю. Зачем же вы меня мучаете? - чуть не рыдая, тараторил Иван.
  
  - Кто ты? - опять же прозвучал голос, но уже громко и раздраженно.
  
  Иван не выдержал и заплакал, упав на колени. Сквозь горькие слезы отчаяния слышались невнятные всхлипы, из которых можно было понять, что Иван измучен, но ответить на этот вопрос все же не может, так как не понимает,чего именно от него хотят. Он молил оставить его в покое, хотя изнал, что покоя ему более не получить никогда, и от этой мысли становилось еще горче.
  
  - Кто-о ты-ы? - пронеслось сокрушительным эхом по замкнутому помещению, что заставило Ивана испытать приступ головной боли.
  
   Полная безысходность его положения тяготила. Отсюда нельзя убежать, единственный выход - уплатить мучителю желаемую дань, а именно ответить на, казалось бы, простейший вопрос, но это представилось невероятно сложной задачей.
  
  Иван понимал, что молчать нельзя, нужно отвечать, но он боялся не удовлетворить могущественного палача и опять испытать ужас и истязания.
  
  Ваня судорожно искал ответ, но все его заключения казались ложными. В какой-то момент ему стало понятно, что ответить на этот вопрос он не может, и, по сути дела, может сказать только одно.
  
  Он поднял голову и внятно, но не без отчаяния, произнес:
  
  - Я не знаю!
  
  Тусклый свет преобразился вовспышку невероятной яркости, на какое-то время ослепившей Ивана. А когда к нему вернулось зрение, то к своему удивлению он обнаружил, что находится в просторной комнате, освещенной множеством зажженных свечей. Иван оказался уже не стоящим на коленях, а сидящим на мягком кресле у камина, извергающего поток приятного тепла. В противоположной стороне комнаты виднелся неосвещенный коридор. Было тихо, лишь мерно потрескивали дрова в камине.
  
  Иван волновался, но почему-то был уверен, что ничего плохого уже не случится. Он все сделал правильно.
  
  Из коридора донеслись приближающиеся шаги, и через некоторое время в проеме образовался изящный силуэт, остановившийся в тени. Он произнес спокойным мужским голосом, именно тем, который Иван уже неоднократно слышал:
  
  - Приветствую тебя, путник...
  
  ................................
  
  Дружелюбное приветствие вошедшего человека несколько успокоило Ивана. Дело даже было не в заискивающем тоне, а в том единственном факте, что Иван не одинок, с ним вышли на контакт, а, следовательно, уже был шанс, что ему объяснят происходящее и посоветуют, как поступить.
  
  Вошедший, неспеша, приближался к Ивану, пока его черты не обрисовались в свете огня. Человек этот был приблизительно Иванова роста, фигуру имел стройную, черты лица - изящные, сплетающиеся в неуловимое выражение, которое нельзя было привязать к какому-то конкретному характеру или эмоции, а наличие бороды и вовсе лишало всяческой надежды прочесть на этом лице хоть что-нибудь определенное. И только глаза его были преисполнены доброты и нескрываемого сочувствия, из чего Ивану стало понятно: как бы ни был настроен этот человек и какие бы цели не преследовал, враждебности он точно в себе не несет - и это утешило парня.
  
  - Путь твой выдался нелегким, но он еще не завершен. Поэтому предлагаю тебе немного отдохнуть и набраться сил. Присядь, - спокойно и даже ласково предложил незнакомец, указывая Ивану на стоящее рядом кресло. Тот повиновался, он и сам хотел немного перевести дух после столь изнурительных приключений. - Выпей, - он поднес Ивану небольшую глиняную чашу, - это вернет тебе силы.
  
  Иван сделал маленький глоток. Напиток был очень похожим на вино, но гораздо слаще и без малейшего привкуса брожения. Ваня почувствовал, как его тело наливается бодрящим теплом, и затем жадно допил остаток.
  
  Иван, наконец, смог расслабиться. Мягкое сидение удобно обволакивало черты его тела, а потрескивающие в камине дрова помогли собраться с мыслями.Проясненный разум Ивана снова приобрел способность здраво анализировать и первое, что его удивило, это комната, в которой они находились. Собственно это место трудно было назвать комнатой. Это было что-то похожее на пещеру с каменистыми сырыми стенами. Камин богатейшей выделки и два кожаных кресла образовывали чудный интерьер - теплый и уютный уголок в нише каменного заточения.
  
  Кроме темного проема, из которого появился незнакомец, здесь не было более никаких выходов, и Иван задумался, как он сам сюда попал. Но его мысль была прервана вопросом:
  
  - Ты Иван, я вижу, напуган? Хоть уже и несколько расслабился, а все равно остался полон сомнений и нерешимости. Уверяю тебя, больше бояться нечего. Самое страшное позади. Ты осознал главное, а значит, у тебя есть шанс. Если имеешь вопросы - задавай.
  
  Иван растерялся. Вопросов было много и все они плавали на поверхности его сознания, но он не знал с чего начать, поэтому начал издалека:
  
  - Где я, и что я здесь делаю? Я умер?
  
  Незнакомец широко улыбнулся, и даже его борода не смогла скрыть искренней иронии этой улыбки. Так улыбается взрослый, когда ребенок спрашивает у него о далеких от истины глупостях.
  
  - Смотря, кого ты имеешь в виду, говоря "я", и что в твоем понимании значит "умер".
  
  - Я имею ввиду себя, - недоуменно ответил Иван, на что получил сокрушительный контраргумент.
  
  - А кто ты?
  
  Тут Иван понял, к чему клонит его собеседник. Именно на этот вопрос он сам пытался ответить, и ответил, но далеко не однозначно, что заставило его понять ту неосязаемую суть человеческого бытия. Действительно, как можно делать какие-либо выводы, не опираясь ни на какие мало-мальски жизнеспособные аргументы, так же нельзя найти смысла жизни, абсолютно ничего не зная о том, кто этой жизнью живет.
  
  Иван опять не нашелся, что ответить, он по-прежнему не знал и даже не догадывался кто он. И здесь было недостаточно сухого обобщенного ответа. Назвать себя человеком было бы конечно логичным, но это все равно бы не раскрыло сути. За этим мог протиснуться вопрос:"А кто такой этот человек, которым ты себя считаешь?". Точно так же можно было бы услышать и следующее: "А кто такой тот, который называет себя человеком?"
  
  Глубина этих мыслей окончательно сбила Ивана с толку. Затянувшуюся паузу нарушил незнакомец:
  
  - Если ты имеешь ввиду парня, в которого попала пуля, при перестрелке вызванной его побегом из тюрьмы, то его судьба еще решается, а если ты говоришь о том, кто сидит сейчас в малоприятной ему комнате и общается с неизвестным человеком, то свою судьбу он должен определить сам, и начать ему нужно из поиска себя. Собственно, этим он и был занят всю жизнь, но шел по ложным маршрутам, поэтому и оказался здесь.
  
  Ивана вдруг осенило. Его посетило свежее, как утренняя прохлада, осознание о том, что все его прежние представления об истине и её поиске были фатальными заблуждениями, бесконечно далекими от сути, а то, что лежало на поверхности, было для него незаметным (или он был просто неадаптирован умом для необходимого восприятия). Никакой истины на самом деле человек осознать не может, так как скован единственно тем бременем, что является человеком и имеет соответствующий человеку ум. А для того чтоб достичь более высоких порядков восприятия, ему нужно возвыситься над собой, а для этого было нужно для начала понять свою собственную сущность, иначе будет неизвестнокому и над кем возвышаться.
  
  Мысленная путаница в голове Ивана опять спровоцировала длинную паузу. Незнакомец, видимо, специально давал ему время поразмыслить. Нужно было о чем-то спросить, но ничего путевого в голову Ивана не лезло, и тогда он решил начать с самого главного. Он взглянул незнакомцу в глаза и, пытаясь говорить уверенно, (хотя со стороны казался находящимся в высшей степени неуверенности), произнес:
  
  - Что это за место, где мы сейчас находимся?
  
  Незнакомец одобрительно кивнул головой, резко напустив на лицо тень серьезности, давая понять Ивану, что уловил ход его мыслей и теперь они его удовлетворяют.
  
  - У этого места нет названия. Правда, догадливые бездельники, подозревая о его существовании, все же умудряются давать ему именования, но они самые разнообразные. Помимо этого, они еще и пытаются описывать это место, опираясь исключительно на свои догадки и фантазию, но на самом деле все их предположения абсурдны, так как здесь стойкого образа реальности, такого, какой бывает в мире людей, не существует. Скоро ты это поймешь. Дать этому месту единое описание невозможно, так как каждый, сюда попадающий, видит разные картины. Зачастую они индивидуальны, но для некоторых групп могут быть похожими.
  
  Кто-то назовет это место Чистилищем, кто-то Валгаллой, кто-то Страшным Судом. Декорации могут быть самыми разнообразными, но цель всегда одна - поиск себя - в итоге становится понятно, чего заслуживает душа. Кстати, один ваш известный духовидец назвал это место Сакуалой Просветления, на мой взгляд, более точной формулировки люди еще не придумали. Ты никаких особенных убеждений при жизни не имел, поэтому обстановка для тебя выбрана самая незамысловатая, что значительно облегчает задачу, так как не придется подбирать слов, соответствующих ограниченной догматике и не нужно заботиться о каноническом антураже.
  
  Ивану несколько польстило признание его несхожести с другими людьми.
  
  - Сюда попадают все? - спросил он осторожно, еще опасаясь, что его вопрос опять окажется глупым, и спросил даже не столько из интереса, сколько для поддержания разговора.
  
  - Нет, - с готовностью ответил незнакомец. - Многие проживают жизнь достаточную для того, чтобы безошибочно и безапелляционно определить путь их дальнейшего следования. Сюда же попадают те, кто по критериям первоисточника, перешел рубеж вечности несвоевременно и в случае определенного итога, может быть возвращен в свой прежний человеческий облик, для завершения духовной миссии. Ты запомни главное, я оперирую понятиями и образами, адаптированными для твоего пока еще приземленного ума. В действительности никаких критериев, рубежей или миссий на самом деле нет, по крайней мере, в области человеческого понимания. Я употребляю эти термины, чтобы вызвать в твоем воображении общую картину, без чего благоприятный исход невозможен.
  
  - То есть, если я правильно понял, - со сдержанным восторгом объявил Иван, - мне здесь удастся понять, в чем смысл жизни?
  
  - Да, Иван, ты на верном пути, а я буду твоим проводником. Позволь мне представиться.
  
  Незнакомец не без доли торжественности встал с кресла.
  
  - Зови меня Анек, - представился он и учтиво поклонился.
  
  Иван поднялся в ответ. Анек наклонился к пасти пылающего камина и достал из него горящее с одного конца небольшое бревно.
  
  - Огонь осветит нам путь, - сказал он задумчиво, глядя на мерно переливающиеся языки. - Иди рядом, не отставай, - приказал Анек и направился к проему, за которым покоилась жуткая тьма.
  
  .............................
  
  Они долго шли по темному коридору. Пламя слабо освещало путь. Было видно лишь кусок мощеного пола сырых каменистых стен и низкого потолка, чуть выше человеческого роста, что неприятно давило на нервы Ивана и заставляло невольно горбиться.
  
  - Как ты, наверное, уже понял, Иван, мне предстоит объяснить тебе, в чем было твое заблуждение, когда ты решил, что смерть предпочтительнее жизни. Это было вызвано тем, что ты не смог познать себя, найти свое истинное лицо, ты пошел по ложному пути и зашел настолько далеко, что уже безвозвратно потерял возможность постичь умом свое земное предназначение. Слишком сокрушительный эффект произвели на твое самосознание те бичующие душу невзгоды, которые постигли тебя на твоем ложном пути. Мне предстоит помочь тебе заглянуть в себя и отыскать причину, от которой происходят все следствия твоей судьбы и воспринять её должным образом. Но все будет зависеть только от тебя самого, я лишь приоткрою завесу неизведанного, а нужные выводы ты должен сделать сам.
  
  Анек остановился и обернулся к Ивану, осветив его лицо своим факелом.
  
  - Мы пришли. Ты готов?
  
  Иван кивнул, хоть и сомневался в своей готовности, но понимал, что отступать некуда. Анек дунул на пылающее бревно, и оно погасло, как свеча.
  
  - Погоди, пусть глаза попривыкнут к темноте.
  
  Через минуту Иван различил метрах в десяти от себя квадратный проем, похожий на окно, но здания вокруг него не было видно, казалось, что окно подвешено в темноте и существует независимо ни от каких опор.
  
  - Пойдем, - прошептал Анек. - Только тихо.
  
  Они подошли к окну, и Иван стал в него всматриваться. Сначала оно показалось наглухо занавешенным изнутри, но вскоре он обнаружил брешь, через которую смог разглядеть комнату практически целиком. По всем признакам это была спальня. Небольшое помещение было обставлено старомодной мебелью кустарного производства (такой не пользовались уже лет двадцать), комнату освещал тусклый свет лампы, горящей над большой двуспальной кроватью, стоящей посреди комнаты.
  
  На кровати Иван увидел голую спину, несомненно, принадлежащую девушке, о чем свидетельствовали изящные женственные очертания и волнистые локоны, ниспадающие на её плечи. Она бодро извивалась и подпрыгивала, был слышен отчетливый женский стон, которому прерывисто подыгрывало мужское мычание.
  
  Девушка двигалась все активнее и активнее. Заслышав, что мужской стон, более походивший на вой, стал нарастать, она попыталась остановиться, но тяжелая рука обхватила её талию и резким движением уложила на спину. Поверх девушки оказался обнаженный мужчина. Он сделал несколько яростных толчков и обмяк. Девушка брыкалась ногами и руками, она сбросила с себя любовника и быстро убежала. Она направилась к двери, за которой, осветившись, обрисовался небольшой коридорчик, за которым находилась душевая комната. Девушка стремительно забралась под дождик и начала старательно вымывать у себя между ног.
  
  Мужчина тем временем полулежал в кровати и потягивал сигаретку, пуская густые струи дыма. Лицо его выражало неуловимую эмоцию, которую можно было охарактеризовать выражением высочайшей степени самодовольства, подогретого эгоистической удовлетворенностью, свершившейся вопреки всяческим запретам.
  
  - Ты что творишь, кретин! - произнесла девушка, вернувшись, и тон её был преисполнен презрения и какого-то даже отчаяния. - Я же тебе сказала, не хочу! Рано мне еще!
  
  - А я сказал, сделаю пацана, значит, сделаю, - ответил на это мужчина, спокойным, уверенным тоном, демонстрирующим, что этого человека не волнует чужое мнение.
  
  - Ну так и делай на здоровье, при чем тут я! Найди себе курицу-наседку и сношайся с ней сколько влезет, а мне ещё рано детей заводить. Молодая я ещё.
  
  - А я хочу с тобой, - все так же спокойно бормотал мужчина.
  
  Девушка легла набок, подогнула ноги и тихонько заплакала, осознав, видимо, безысходность своего положения, упрекая себя, что связалась с этим чудовищем.
  
  До сих пор Иван безучастно наблюдал за происходящим, но вдруг у него вскипела кровь. Он попытался что-то сказать, но слова застряли в горле, он обернулся к Анеку и стал указывать ему рукой в сторону окна, пытаясьзаговорить, но тот только усмехнулся, поняв все без слов.
  
  - Ты все понял, - прошептал Анек. - Можем уходить. Не шуми.
  
  Иван повиновался, но, уходя, еще часто оборачивался и поглядывал на отдаляющееся окно. Да, он все понял, как проницательно догадался Анек. Иван всех узнал: мужчину, женщину, старую комнату.
  
  - Зачем вы мне это показали? - с досадой спросил Иван.
  
  - Чтобы ты кое-что уяснил. Как тебе хорошо известно, мальчик, которого родила эта девушка, всегда боготворил её как мать и не без оснований. Она никогда не относилась к нему пренебрежительно, в отличие от отца. Будучи легкомысленной юной девицей, не желавшей иметь детей, она стала превосходной матерью. Она беззаветно отдала себя воспитанию своего ребенка. Она вложила в него душу и здоровье. Она никогда и ни в чем ему не отказывала, по мере своих сил, а иногда и сверх того. - Анек опустил глаза и саркастически произнес, - и ей никогда не приходило в голову биться над поиском смысла жизни. Он сам её нашел, и она беззаветно ему отдалась.
  
  В глазах Ивана потемнело, ноги его подкосило от этих слов. Возразить было нечего. Иван почувствовал себя мерзким эгоистическим ничтожеством, наплевавшим на святое. Понял, что все его жизненные скитания не были исполнены хоть малейшего смысла и в итоге оказались просто жалкими капризами. Ивану было горько до слез. Он не знал, что сказать, что думать, как себя вести.
  
  Иван и Анек пошли по узкому коридору дальше, но уже молча, а в руках Анека потрескивало то самое пылающее бревно, непонятно откуда и в какой момент снова появившееся.
  
  Глубоко погруженный в свои воспоминания Иван не заметил, когда стены узкого коридора перестали ограничивать пространство. Не без удивления он обнаружил, что они с Анеком идут, не имея никаких ориентиров, а вокруг них только бесконечная черная пустота.
  
  Пылающее полено в руках Анека хотя и горело ярко, не освещало ничего впереди и служило, как догадался Иван, только для того, чтобы путники могли видеть друг друга.
  
  ................
  
  Когда тьма приоткрыла завесу, Иван с Анеком оказались на оживленном базаре. Был пасмурный осенний день, моросил дождь и дул пронзительный ветер. Вокруг толпились скорчившиеся фигуры с угрюмыми лицами. Ивану стало не по себе от внезапно возникшего вокруг него шума и суеты. Некоторое время он собирался с мыслями, а затем спросил у Анека:
  
  - Зачем мы здесь? Я покупать ничего не собираюсь, - попытался он сострить, чтобы хоть как-то ободриться.
  
  Анек молча кивнул головой в сторону. Иван обернулся и увидел совсем еще молодую девушку с ребенком, бредущих вдоль базарных прилавков. У одного, торгующего игрушками, мальчик остановился. Иван откуда-то знал, что мальчишка смотрит на большую пожарную машину, о которой давно мечтает. Он не ноет, не капризничает, не упрашивает купить ему игрушку, а просто вожделенно смотрит.
  
  Мать, видя увлеченность сына, поддается материнскому порыву и отдает последние деньги торговцу, чтобы побаловать своего любимого сыночка. Радости ребенка нет предела, а у его матери выступают слезы на глазах, от того, что она видит своего ребенка счастливым. Иван знает, что она отдала сейчас последние сбережения, которые предназначались для покупки зимних сапог для неё самой, теперь ей придется ходить всю зиму в обветшалой обуви, но это её не тревожит. Она довольна, что её сын счастлив, более ничего на свете её не интересует.
  
  Иван помнил эту игрушку, она была его любимейшей вещью. Он так же помнит, насколько сильно он о ней мечтал, и как мать в одно мгновение свершила чудо, подарив ему мечту. Он был ей благодарен, считал, что она всесильна. Он не знал, чего ей стоила та покупка и его детский ум это абсолютно не интересовало. Но неинтересовало тогда, в детстве. Теперь Иван стоял посреди кишащего базара и бесшумно лил слезы.
  
  Ему было жаль молодую великодушную мать, ему было досадно, что её подвиги имели значительный характер, но, к сожалению, немой и никем не замеченный. Её следовало благодарить всю жизнь и беззаветно о ней заботиться, а он упорхнул из дому, оставив мать на произвол судьбы. Оставил её саму, бороться с невзгодами, даже не задумываясь о том, что она не перестала, да и не перестанет никогда, переживать за него и желать только самого лучшего, а при необходимости и пожертвует жизнью ради благополучия сына.
  
  .......................
  
  - Куда мы идем? - спросил Иван, опомнившись от своего забытья и начав испытывать некоторый дискомфорт от кромешной тьмы, опять поглотившей пространство вокруг.
  
  - Мы уже на месте. Ты готов?
  
  Иван неуверенно кивнул в ответ на этот многозначительный вопрос. Он не знал, что именно имеет ввиду Анек, но уже был готов ко всему, лишь бы скорее закончилось все это представление.
  
  - Закрой глаза, - сказал Анек.
  
  Иван повиновался. Он услышал, как звенящую тишину пронзает шум стремительного ветра. Стало очень холодно, но через мгновение Иван почувствовал мягкое прикосновение ко всему телу, и холод отступил, продолжая щекотать лицо. Не обращая внимания на происходящие метаморфозы, Иван продолжал держать глаза закрытыми.
  
  - Можешь открывать, - произнес Анек.
  
  Иван открыл глаза и тут же прищурился. От непривычки к яркому свету глаза зачесались и стали слезиться. Немного попривыкнув, Иван осмотрелся. Его взору открылась бесконечная снежная ширь, орошаемая дикой метелью. Он обнаружил, что облачен в довольно теплую одежду: длинную, до колен, шубу, валенки, шерстяные рукавицы, ватные штаны, меховую шапку - и это заставило его испытать некий ностальгический прилив воспоминаний о зимних каникулах, проведенных в деревне, где зиму можно по-настоящему ощутить и увидеть во всей её красе.
  
  Рядом с местом, где стояли Иван с Анеком, простилалась заснеженная дорога. Анек жестом приказал Ивану идти. Через некоторое время за сугробами стал виднеться белый автомобиль. Подойдя поближе, Иван увидел мужчину, пытающегося самостоятельно вытолкать завязшую в снегу машину. У него это, конечно же, не выходило. Иван,было, намерился помочь человеку, но осекся, вспомнив, что обстоятельства, при которых он сейчас находится, вряд ли позоляют такую возможность.
  
  Путники подошли ближе и услыхали неистовые ругательства. Мужчина, тщетно толкая автомобиль, изрекал немыслимую брань.Он проклинал всех и вся. Проклинал зиму, снег, машину, этот "чертов день", вспоминая в горячке каких-то людей, и сыпал обвинения, часто поворачивая голову куда-то вправо. Иван подошел еще ближе и увидел мальчика двух-трех лет, доселе скрывавшегося от его взора за сугробом. Он стоял смирно, ручки его дрожали, глаза жалобно слезились, но плача слышно не было.
  
  - Тебя еще взял с собой! Вечно от тебя одни проблемы, - горланил мужчина после очередной неудачной попытки выехать из заснеженной колеи. - Постоянно с тобой не везет. Что ж ты за ребенок такой! - распалялся мужчина на невинное дитя. - Что смотришь?
  
  Ребенок виновато опустил глаза. Было впечатление, что мальчишка в действительности верил этому человеку, что именно он виноват в их проблемах, и испытывал угрызения совести от того, что принес столько хлопот.
  
  Ивану стало невыносимо жаль мальчика, он сам чуть не расплакался, видя такую чудовищную несправедливость, такое зверское издевательство над бедным, ни в чем не повинным детям. Ему захотелось сейчас же, немедленно накинуться на изверга и избить его за такое поведение, но Анек удержал парня.
  
  - Ты ничего не сможешь сделать. Мы здесь, чтобы наблюдать.
  
  Иван опомнился, отер глаза и стал терпеливо ждать продолжения действа.
  
  Мужчина решил оставить безнадежные попытки самостоятельно справиться с проблемой. Он громко, с яростью захлопнул двери и запер их на ключ, после чего развернулся и зашагал по дороге, крикнув не оборачиваясь:
  
  - Догоняй, а то здесь оставлю!
  
  Мальчик стал бежать, догоняя быстро идущего отца. Его маленькие ножки тонули в снегу. Он не успевал, падал, но не прекращал движения. Он не сел, не заплакал, как это сделал бы любой ребенок на его месте. Он послушно бежал, как верный щеночек, а его отец даже не оглядывался на него.
  
  Сердце Ивана сжималось от сожаления, но предпринять он ничего не пытался, так как ясно понял намек Анека. Они шли за ребенком буквально в двух шагах и все, что могли делать, так это наблюдать. Это бессилие стало терзать Ивана, он стонал, размахивал руками, что-то бормотал.
  
  - Имей терпение, - со странным спокойствием проговорил Анек, но Ивана эти слова нисколько не утешили.
  
  Через какое-то время мужчина остановился и подождал, пока ребенок поравняется с ним, затем опять зашагал, но уже молча и время от времени поглядывая на спотыкающегося сына. Так продолжалось с минуту, потом мужчина повернулся, взял ребенка на руки и истошно зарыдал. Он целовал сына в щеки, в губы, в лоб и просил прощения:
  
  - Прости, сынок! Прости! Я не знаю, что на меня нашло, - слышалось сквозь всхлипы, - прости, прости, - повторял он как заклинание.
  
  Мальчик ничего не отвечал и по-прежнему не рыдал. Было лишь видно, что с его крошечных глазок текут ручейки слез.
  
  Ивана такой поворот событий поверг в замешательство. Тот, кого он еще секунду назад ненавидел и был готов убить, теперь вызывал сожаление. Ивану стало не по себе. Ему показалось, что он испытывает сейчас те же переживания, что и этот мужчина, и это было адски мучительно.
  
  Поддавшись яростному приливу, молодой отец выплескивал гнев на ничего не понимающего сына, который по ничтожности лет не мог сообразить сути происходящего. Мальчику казалось, что так и должно быть, что мир именно так и устроен. Но вот, когда ярость поутихла, на смену ей пришел родительский инстинкт. Он заставил мужчину осознать свой нечеловеческий проступок, и теперь мучениям его не было границ. Он плакал, захлебываясь слезами, вместе с ним плакал и Иван.
  
  .............
  
  Иван сидел на корточках, опираясь спиной о каменную стену, крепко охватив голову руками. Он долго сидел молча.
  
  - Он рассказывал мне эту историю, - начал Иван, не поднимая головы. Через мгновение он опустил руки и посмотрел на Анека, тот стоял рядом и покорно дожидался. Глаза Ивана были заплаканными, как у отчаявшегося каторжника, он то и дело вытирал нос, продолжая говорить сдавленным голосом:
  
  - Он рассказывал, но как-то вскользь... между делом... как бы вспоминая случай. - Иван опять зарыдал, успев только пробормотать, - я даже не думал, что он так мучился...
  
  - Да, родительские чувства сильны и одинаково беспощадно сражают людей любого характера. Он человек сложный, не спорю, до того сложный, что не понимает себя самого. Не понимает своего внутреннего нрава. Ведет себя так, как не хотел бы вести, и страдает от этого еще более, не зная, как с этим бороться.
  
  Эти слова сразили Ивана окончательно. Он упал, скорчившись, наземь и истошно завопил - можно было только догадываться, что творилось у него на душе, и что является тому истинной причиной: жалость или отчаяние, страх или сожаление, сопереживание ближним - скорее всего, тяжесть осознания глубокой истины, свалившейся на его душу увесистым камнем.
  
  Он даже не представлял, что его родители любили его настолько сильно, причем одинаково сильно, как отец, так и мать. Не знал, что люди могут испытывать чувстватакой силы, мучительные чувства, вместе с тем, чувства святые и праведные.
  
  ................
  
  Несколько часов путники сидели на берегу безмятежной реки, наблюдали за её плавным течением. Иван был глубоко погружен в свои мысли, а Анек терпеливо ждал, бесшумно ковыряя прутиком землю.
  
  Все это время Иван осмысливал увиденное. В его голове кишели, как змеи, мучительные мысли; душа его изнывала от досады. Ему было стыдно за свое поведение. Он понял, что не имел права так легкомысленно относиться к своей жизни. Ему было стыдно перед своими родителями - людьми, которые, несмотря ни на какие трудности и преграды, дали ему жизнь; вырастили его в любви и пожертвовали своими судьбами в борьбе за его благополучие; а он погубил себя, как будто их усилия ничего не значили, как будто он сам был вправе распоряжаться своею судьбой.
  
  
  Мысли Ивана опять начинали путаться. Он почувствовал, что вот-вот поймет что-то очень важное, и вот луч этой мысли мелькнул в голове, но быстро погас, будто его заслонили темной шторой.
  
  - Ты был рожден не зря, Иван, - проговорил Анек, как будто угадав, что Ивану пора помочь. - Не зря, как и всякий, кто удостаивается чести воплотиться в человеческом обличии. И жизнь твоя была не пустою, как ты полагал, а такою же необходимой, как и всякая другая. Люди неосознанно вершат судьбы друг друга, не только близких и знакомых, но даже будучи на огромном расстоянии и не подозревая о существовании того, на чью судьбу воздействует.
  
  Вот так однажды, - продолжал Анек, - один, к слову сказать, очень добрый и отзывчивый по своей натуре человек, вернулся домой к семье, отработав смену на родном литейном заводе. Он устал, но горд собою. Он перевыполнил план государственного заказа и теперь может рассчитывать на премию. Кто попрекнет честного работягу, кто скажет, что он может быть повинен в тысячах смертей. Он просто делал свою работу. Он просто отливал свинцовые болванки. Он просто изготавливал пули. А такая коварная вещь нет-нет, да и прилетит в грудь обманутого солдата или, скажем, в спину беглогозека. И простоволосый трудяга, конечно же, в этом ни в коей мере не повинен, но ведь без его участия в этой цепи обойтись было нельзя. Вот в этом и выражается Вселенская взаимосвязь.
  
  Ты, Ваня, не исключение. Ты тоже плотно заключен в этой цепи. Правда, в твоем случае так далеко заглядывать не нужно. Достаточно вспомнить доверчивую златовласую девицу, увлечь которую тебе удалось, лишь обратив на неё внимание. Она была для тебя мимолетной забавой, а ты навсегда засел в её хрупком девичьем сердце. Она ждет тебя, но, увы, вряд-ли дождется. Она понесет сквозь годы тень отчаяния в своей душе, уж ты мне поверь. И это уже не безобидное литье пуль. В её страданиях будешь виновен лишь ты один, и тебе придется отвечать за её муки, но... в свое время.
  
  Другой пример, твои друзья или, точнее и правильнее сказать, подельники. Здесь ты сам того не понимая и к тому не стремясь, смог исцелить пропащие души, смог вернуть их к жизни праведной.
  
  Ивана удивили эти слова.
  
  - Что это значит? Мы ведь вместе... грешили. Да и как их можно было исцелить, этих уличных копеечников? Из ямы вытащил - да, но что значит исцелил?
  
  - После того, как тебя посадили в тюрьму, они еще долго сидели без дела, потеряв, так скажем, ориентацию в пространстве. Они не знали, чем заняться. Сами выдумать что-либо существенное не могли, но на мелочи размениваться уже не хотели. Они собрали все свои сбережения и истратили их на организацию частной, вполне легальной деятельности. И у них все получилось. Спустя время, они уже даже представить себя не могли уличными грабителями и недоумевали, как могли раньше этим заниматься. Кстати сказать, эти парни часто тебя вспоминают и благодарны тебе за все, чему ты их научил. Сейчас они довольно успешные дельцы, оба женаты, у обоих дети. И это исключительно твоя заслуга! Не попадись ты им тогда, судьбы их имели бы фатальных характер.
  
  Иван опять ушел в раздумья. Анек ему не мешал. Лишь когда он заметил, что в глазах Ивана появился неосязаемый вопрос, который он все никак не мог сформулировать, решил прийти ему на помощь и заговорить первым:
  
  - Я вижу, ты не до конца понимаешь, как на самом деле все устроено. Пойдем, я покажу тебе кое-что еще. Может это тебе поможет.
  
  ....................
  
  Была глубокая ночь. Небо заплыло тучами, не было ни единой звезды, ни луны на небе, ни каких-либо других источников света. Анек вел Ивана по пустынным улочкам маленького городка.
  
  - Ну вот, мы и пришли, - прошептал Анек.
  
  Двор был все так же освещен несколькими фонарями. У забора валялись мертвые собаки. Во флигеле все так же горел свет. Иван догадался, что судьба распорядилась не в пользу горе-сторожей, поскольку дверь флигеля была до сих пор закрыта, и даже во дворе чувствовался отчетливый запах газа.
  
  - Пойдем, посмотрим, что здесь произошло, - предложил Анек. Иван охотно согласился.
  
  Подойдя к двери, Ваня секунду поколебался, вспомнив, что воздух в помещении отравлен, но, взглянув на своего спокойного спутника, понял, что им не следует этого бояться.
  
  Обстановка внутри не изменилась, тела все так же располагались на своих прежних местах.
  
  - Они мертвы? - спросил Иван.
  
  - Без сомнений, - ответил Анек. - Судьбой этих людей было предначертано погибнуть здесь.
  
  - А я стал инструментом их судьбы, - пробормотал Иван с мелкой долей иронии.
  
  - Можно и так сказать, но если бы не ты, то эту роль сыграла бы передозировка некачественным героином. Эти люди должны были остаться здесь навечно, в наказание за свои ужасные деяния.
  
  - Они попадут в Ад? - спросил Иван и смутился. Почему-то ему показалось, что вопрос его по-детски наивен, и, видимо, угадал - Анек снисходительно улыбнулся.
  
  - Нет, - сказал он, - Ада им не нужно, достаточно и того, что есть. Они будут вечно находиться в своем вожделенном кайфе.
  
  - В чем же тогда наказание? - недоумевал Иван. - Я думаю, они даже мечтали о такой участи.
  
  Анек ответил не сразу. Он подошел к Ивану и проговорил, глядя ему прямо в глаза:
  
  - Представь, что ты безумно любишь яблоки - сладкие, сочные плоды. Не можешь и дня прожить, не вкусив этого фрукта. Мечтаешь, чтоб у тебя был огромный яблоневый сад, с различными сортами: послаще, покислее; ранние, осенние, зимние. Мечтаешь круглый год питаться вожделенными плодами.
  
  Теперь представь, что тебя выхватывают из твоего привычного образа жизни, заключают в помещении полном яблок и заставляют есть их, не останавливаясь, одно за другим, и так на протяжении веков. Как долго бы тебя потешал этот процесс?
  
  Иван понял, к чему клонит собеседник, по затянувшейся паузе он догадался, что Анек ждет ответа. Иван отчетливо вообразил себе ситуацию и уверенно ответил:
  
  - Сразу же, с первой секунды бы стал изнывать!
  
  Анек одобрительно кивнул.
  
  - Именно! Тебе бы не понравилось, что кто-то лишает тебя свободы выбора и действий, отнимает родных и близких, и насильственно заставляет что-либо делать. Так будет и с этими парнями. Они уже только того и жаждут, чтобы навсегда выйти из этого суррогатного состояния, но мукам их не будет конца. Таков справедливый закон Вселенского возмездия, как сказали бы ваши духовидцы.
  
  Иван испытал неведомое доселе чувство. На душе становилось легко и комфортно. Ему показалось, что он постиг нечто важное о жизни, что именно, нельзя было описать словами, но чувство, связанное с этим прозрением можно было сравнить с летним рассветом, осветившим и обогревшим заскорузлые просторы его широкой души.
  
  - Пойдем, - сказал Анек. - Нам здесь делать больше нечего.
  
  ......................
  
  Они шли мимо полу осыпавшихся тополей вдоль длинной алеи, покрытой желтыми листьями. Этот пейзаж напомнил Ивану картину, которую он когда-то видел в одном питейном заведении, и которая очень сильно его тогда впечатлила.
  
  - Вот видишь, Иван, ты сыграл решающую роль в судьбах многих людей. И повлиять на ход их жизни, было суждено именно тебе, а ни кому-нибудь другому. Все люди сплетены между собой паутиной судьбы, взаимно влияя на ход существования ближнего своего. Ты не был исключением, а ведь ложно полагал, что жизнь твоя пуста и ничтожна. Вся ошибка в том, что ты не смог найти себя, прислушаться к своему сердцу и выбрать верный путь.
  
  - Я пытался, но оно молчало.
  
  - Нет, Иван. На самом деле это ты был глух. Гордыня тебя поработила, и ты боялся переступить её, уйти от предубеждений и заняться милым сердцу делом.
  
  - Но у меня и увлечений-то особых никогда не было.
  
  - Не правда... Помнишь, как ты со своими присными обманывалломбардных работников. Вспомни, с каким энтузиазмом ты готовился к этому делу. Как ты оттачивал свой образ, продумывал стратегию игры. Ведь это высокое артистическое искусство. Вспомни, как у тебя замирало сердце, когда ты видел успех сыгранных ролей. Не артист ли ты по призванию, Иван? Вот на что тебе нужно было обратить внимание: на предрасположенность, а не на поиск путей наживы.
  
  Иван задумался. Он вспомнил, как с увлечением проводил часы репетиций перед зеркалом, оттачивая манеру, продумывая дежурные реплики. А каков сценарий, придуманный Иваном; да ведь он не только артист, он прирожденный режиссер.
  
  Анек был прав, и Ивана обуяла досада, он осознал свои заблуждения, но прошлого было не вернуть...
  
  .......................
  
  - Хочу показать тебе еще кое-кого.
  
  Иван поднял измученный взгляд на Анека.
  
  - Не переживай, - сказал тот, угадав Ивановы мысли. - Страданий более не будет. Ты даже обрадуешься этой встрече. Пойдем.
  
  Они поднимались по склону, за который садилось оранжевое солнце. Погода была не жаркой и не холодной, а как раз такой, при которой человек чувствует себя предельно комфортно. Был пряный августовский вечер.
  
  Когда путники поднялись на вершину, их взору открылся прекрасный пейзаж. До самого горизонта тянулось поле, обросшее ровными прогонами виноградников. У самого подножия холма стояла большая хижина, а около нее был разбит целый хозяйственный двор.
  
  - Давай подойдем поближе, - предложил Анек. - Дома его нет, - молвил он, спустившись, - наверное, еще не вернулся с поля. Пойдем, поищем его.
  
  Загадочное поведение Анека удивляло Ивана. Ни к кому они пришли, ни зачем Иван даже не догадывался. И потом, почему Анек решил, что дома никого нет, дверь в хижину была не только не заперта, а еще слегка и приоткрыта.
  
  - Пойдем, - сказал Анек и кивнул в сторону виноградников.
  
  Они шли вдоль бесконечных прогонов. С длинных ухоженных веток свисали спелые гроздья винограда разнообразных сортов: темно-синие круглые, продолговатые зеленые ягоды, длинные в целый палец фиолетовые, совсем крошечные или непомерно большие, величиной с крупный абрикос; гроздья:от огромных, с лошадиную голову, до крошечных, с младенческий кулачок.
  
  У Ивана кружилась голова от этого разнообразия, ему хотелось попробовать хоть одну ягодку, но он так и не решился попросить об этом у своего проводника.
  
  - Мы пришли, - прошептал Анек. - Только учти, он не должен нас видеть. Я понимаю, что тебе очень хочется с ним поговорить, но такие встречи ни к чему. Поэтому, как обычно, тихо наблюдаем.
  
  Анек отодвинул поросль, и Иван увидел на соседнем прогоне невысокого человека, стоящего спиной к нему. Иван сразу догадался, чья это может быть спина, но постарался отбросить эту догадку, как невероятную.
  
  Человек срезал спелые гроздья и клал их в гигантскую плетеную корзину, величиной более половины его роста. Она была уже переполнена огненно-красными ягодами, и человек, видимо, решив закончить работу, повернулся к корзине, чтобы поднять её, и в этот миг Иван смог рассмотреть его лицо.
  
  Ваня чуть не взвизгнул от удивления. Все его тело дико напряглось, а сердце бешено заколотило. Перед ним стоял его родной дядя. Его давно покойный дядя...
  
  Немые слезы потекли по щекам Ивана. Душевная рана от утраты ничуть не зажила за это время. Ваня сильно любил и уважал этого человека. Он был братом его отца, и они были полнейшими противоположностями. Дядя был спокойным добродушным человеком. Он умел сопереживать чужим бедам и принимал все очень близко к сердцу, которое однажды не выдержало...
  
  Сам он никогда никому не жаловался на свои проблемы, которых у него было не мало. Когда его вероломно бросила жена, он безумнострадал по этому поводу, хотя все вокруг и твердили, что это ни к чему, что он прекрасный человек и видный мужчина, найдет себе достойную, а она просто дура и нечего о ней жалеть. Но он долго не мог смириться с утратой и продолжал изнывать душой.
  
  У него, конечно, спустя время, появилась другая. Он поуспокоился, но длительные муки не прошли бесследно для здоровья. Его сердце заметноослабло. Но он, не смотря на постоянные боли, продолжал гордо умалчивать о своем состоянии. Он терпел. Он опять мучился. Наверное, он делал это сознательно. Наверное, ему было тяжело в этом мире, и он не хотел жить. Его душа была для всех открытой, а каждый встречный норовил в нее плюнуть, вот он и не смирился.
  
  В возрасте сорока лет его сердце не выдержало. Он умер весною. Его хоронили в теплый мартовский день, и Иван никогда не видел такой массовой процессии. Гроб несли его друзья до самого кладбища на руках. И впереди и сзади, сколько хватало взора, шли люди, а те, кто не смог вклиниться в общее шествие, стояли на обочинах по обе стороны вплоть до кладбища. Казалось, что с этим человеком пришел проститься весь мир.
  
  Дядя отер вспотевший лоб и, взглянув на садящееся солнце, устало вздохнул. Лицо его было абсолютно безмятежным, а легкая улыбка на спокойном лице давала понять, что он счастлив. Легко погрузив исполинскую корзину на плечи, он пошел к хижине. Иван долго смотрел дяде вслед.
  
  - Он обрел свой заслуженный покой, - сказал Анек, давая Ивану возможность не задавать очевидных вопросов. - Здесь он счастлив. Люди мучали его при жизни, теперь он один и он рад этому. Пойдем за ним.
  
  Иван и Анек прятались в винограднике и наблюдали, как хозяйничает трудолюбивый мужчина на своем дворе. Когда путники подошли к хижине, собранный виноград уже был высыпан в большое деревянное корыто, в котором Иванов дядя мял спелые ягоды, выдавливая из них сок. Тщательно выжав виноград, он накрыл корыто крышкой и пошел в дом.
  
  Иван прильнул к окну, ему не хотелось ни на секунду терять дядю из виду. Он хотел говорить с ним, но подчинялся запрету, боясь каким-нибудь образом навредить. Ему оставалось только наблюдать.
  
  В доме дядя подошел к большому, во всю стену, стеллажу и взял с него один из множества кувшинов. Он сел за стол и откупорил его. В стакан полилось кроваво-красное вино. Он подержал стакан перед собою, что-то бормоча, затем выпил его залпом, не спеша, смакуя каждый глоток.
  
  Закончив свою трапезу, он отправился в постель. Лег, не раздеваясь, лишь только сняв обувь, и тут же уснул. Спал он на спине, смирно вытянувшись. Лицо его было безмятежно, дыхание ровное.
  
  - Пойдем, - шепнул Анек.
  
  Они обошли дом, и Анек тихо приоткрыл дверь, за которой, видимо, был вход в подвал. В подвале было прохладно, но сухо. Анек подошел к стене и своим поленом зажег висящий на стене факел, вместе с которым тут же загорелись сами по себе множество других факелов, густо навешанных вдоль обеих стен огромного винного погреба. В нем располагались три бесконечные шеренги больших деревянных бочек, в каждой из которых дозревал ароматный напиток.
  
  Иван шагал вдоль рядов и внимательно рассматривал надписи на бочках. Они пестрили замысловатыми названиями, какими-то цифрами, именованиями виноградных сортов и разного рода примечаниями.
  
  - Он делает превосходное вино. И виноградники его самые знатные, - нашептывал Анек Ивану. - Он просыпается с рассветом. Идет на поля. Ухаживает за своим хозяйством: подрезает ветки, обрывает засохшие листья - и так весь день. Когда он находит поспевший куст, обрывает с него ягоды, давит сок и готовит его к брожению. И ничто его не беспокоит в эти минуты. С заходом солнца он идет отдыхать. Выпив чашу сладкого вина, он забывается. Во сне видит дорогих сердцу людей. Горюет вместе с ними в минуты невзгод, радуется их победам и желает только одного, чтобы у его родных было все благополучно. Он достаточно отмучился и заслужил свое счастье. Здесь он его обрел. Никто и никогда не потревожит его.
  
  Иван никак не мог определить, что он чувствует. Было грустно, но ведь как же без этого, он увидел родного человека, которого не так давно потерял, и рана от утраты еще не зажила, поэтому болела. А с другой стороны, было радостно, что его дяденька счастлив, и этого счастья у него теперь уж точно никто не отнимет. Никогда...
  
  Они вернулись к хижине. Ивану хотелось еще раз взглянуть на дядю. Он посмотрел в окно и обнаружил его уже не в постели, а стоящим на коленях у окна и вздымающего руки к яркой луне.
  
  - Что с ним?
  
  - Ему приснилось, что его любимого племянника подстрелили, вот он и просит за него, - мрачно ответил Анек.
  
  - А чего просит? - испугано спросил Иван, не отрываясь от окна.
  
  - Милости. Просит, каким бы ни было высшее решение, чтобы оно было милостивым. Его мольбы будут учтены, в этом не сомневайся. Он заслужил право просить, к тому же, он уже давно так стоит и будет стоять столько, сколько еще потребуется.
  
  К глазам Ивана подкатили слезы. Он видел, как всхлипывает его дядюшка, как сильно он сочувствует. Иван был тронут. Он представил, как сейчас его родители, а может и еще кто-нибудь, точно так же стоят на коленях и молятся луне, и слёзы хлынули с его глаз.
  
  Анек положил руку Ивану на плечо, и тот понял, что пора уходить.
  
  ................
  
  
  В камине все так же мерно потрескивали дрова. Иван сидел в кресле и сосредоточено смотрел на пламя. В соседнем кресле расположился Анек и что-то монотонно объяснял Ивану, но тот был глубоко погружен в свои мысли, и лишь изредка вслушивался в повествование Анека. А тот беспрерывно говорил о всеобщей взаимосвязи, о неизбежности судьбы, приводил странные, но вполне логичные доводы. Временами парень замечал, что Анек в своих рассуждениях часто ссылается на случаи его, Ваниной,жизни, толкует их роковое значение и объясняет последующие события, ставшие тому результатом.
  
  Поверхностью сознания Иван уловил повествование Анека о происшествии раннего детства Ивана, когда он попался соседу, воруя его клубнику, как тот отходил его за это едкой розгой, а много лет спустя, подсознательное впечатление, оставшееся после той порки, заставляло Ивана проявлять щепетильную осторожность во всех своих начинаниях.
  
  И многое другое в том же духе нашептывал Анек, будто читая невидимую книгу, но Иван мало его слушал, все более сосредотачиваясь на собственных мыслях и переживаниях. Ему было больно. Он осознал свои заблуждения и раскаялся в них. Ему хотелось повернуть время вспять.
  
  Больнее всего становилось от стыда перед родителями, от той слепой неблагодарности, которую он проявил, покинув свой дом и беззаветно бросившись на скитания неизвестности, полагая себя полноправным и единственным господином своей судьбы. Не думая, что люди, давшие ему жизнь, имеют полное право на его благодарность. Что нужно было прислушиваться к советам и просьбам, а пренебрегать ими, как это сделал Иван, настоящее преступление против совести.
  
  - Какой же я глупец, - сдавленным голосом после длительного молчания проговорил Иван. - Как я мог... Они ведь ради меня в огонь бы полезли. Жизни бы отдали, не задумываясь! А я, дурак, думал, все бред... все глупость, - он постепенно распалялся, и вместе с тем его речь становилась все более бессвязной. - Дурак! Идиот! О чем только думал. Какие-то там идеи сочинял... Люди до меня как-то жили и ничего, а тут выискался Ванька-дурачок и в судьбе человеческой засомневался, будто мог... будто право мне кто на это дал, - по его щекам потекли слезы.
  
  Анек поднялся и шагнул к Ивану. Тот взглянул на него исподлобья и отер слезы, а затем встал и сам.
  
  - Я не сомневался, что этим все закончится, - с привычной загадочностью сказал Анек. - Теперь я точно вижу, что ты готов.
  
  - Готов к чему?
  
  - Вернуться.
  
  Иван откровенно удивился.
  
  - Куда вернуться?
  
  - Откуда пришел. Но теперь будь покоен. Жизнь твоя потечет в нужном русле, ты обретешь себя, вместе с тем и покой. Сможешь благополучно довершить свое земное предназначение.
  
  Ивана наполнила необъяснимая радость. Он был взволнован, как ребенок, получивший в подарок долгожданную игрушку.
  
  - Я не подведу... Проживу как надо... праведно. Вот теперь... лишь только...
  
  Анек жестом остановил его.
  
  - Не нужно обещаний. Я вижу все и так. Ты готов.
  
  - Я не подведу, - никак не мог успокоиться Иван. - А мне можно рассказывать о том, где я был? Нельзя же, наверно. Я буду молчать. Это будет тайна. Обещаю.
  
  Анек опять снисходительно усмехнулся.
  
  - Не расскажешь, в том я не сомневаюсь, потому как рассказывать тебе нечего. Ничего из того, что ты здесь увидел, ты не вспомнишь.
  
  - Как? А как же тогда я...
  
  - Ты жалеешь о своей прежней жизни и об убеждениях? Ты понял, что заблуждался все это время?
  
  - Да, конечно. Я был глупцом!
  
  - Вот это самое осознание наполнит твой ум и душу, а затем определит дальнейшую судьбу. Пора, Ваня. Не нужно более вопросов. Будь покоен. Все само собой решится.
  
  Ивану хотелось еще столько всего сказать: поблагодарить, поделиться мыслями, о многом спросить - но стало понятно, что это лишнее, что его ждет возвращение, и дальнейшее будет зависеть только от него самого.
  
  - Подойди к камину, Иван.
  
  Он подошел и только теперь заметил, что на камине выложен мозаикой красивый цветок с нежно-желтым бутоном.
  
  - Закрой глаза.
  
  Иван повиновался. Он почувствовал легкий толчок в спину, но от этого толчка он потерял равновесие и стал падать вперед. Ему казалось, что сейчас он угодит лицом в огонь, но этого не происходило. Он как будто завис в воздухе. Постепенно становилось холодно. К Ивану возвращалось его человеческое сознание, и он вмиг позабыл обо всех своих приключениях, как забывается сон, при резком пробуждении. Но как ото сна остаются неосязаемые впечатления, так и у Ивана перед глазами все еще распускался желтый бутон на фоне яркого пламени, но вскоре исчез и он.
  
  В глаза Ивану ударил яркий свет. Цветок, растущий из щели в асфальте, удивил своим стремлением к жизни. Еще секунда, Иван больно ударился лицом о холодную твердь.
  
  Темнота. Крики. Возня. Забытье.
  
  
  
  
  Часть 3
  
  Все возвращается на круги своя.
  
  Ветхозаветное
  предположение
  
  Дикая жажда заставила Ивана прийти в себя. Он долгое время был без сознания и теперь всеми силами пытался вернуться в реальность ради одного только глотка воды. Было больно шевелить губами, а засохший язык превратился в твердый ком, мешающий говорить.
  
  - Пи-ть, - еле слышно выдавил Иван, при этом "п" остро кольнуло губы, а "т" неприятно щекотнуло нёбо. Это заставило Ивана поморщиться, и он почувствовал, как сухо стягивается кожа.
  
  В глаза ударил яркий свет, но сомкнуть их обратно Иван почему-то не смог, а потому просто прищурился. Время спустя, ему удалось различить окружающую обстановку. Он находился в маленькой комнатке, где из мебели была только его кровать и крошечный столик. Справа была дверь, слева - окно. Над ухом пищал какой-то дьявольский прибор, что сильно раздражало Ивана.
  
  Дверь со скрипом открылась, и из-за неё показалась голова девушки, с довольно симпатичным, но полностью обсыпанным прыщами лицом. Она заглянула и тут же исчезла. Через минуту в комнату вошел человек весь в белом, а в руках у него был шприц. Иван только сейчас догадался, что находится в больничной палате.
  
  Доктор сделал Ивану укол, и тому стало гораздо легче. Ум немного прояснился, вернулось ощущение тела.
  
  - Смотри мне в глаза, парень, - приказал доктор. - Слышишь меня, видишь меня?
  
  - Угу, - промычал обессиленный Иван.
  
  - Везучий ты парень, Ваня. Пуля твоя рядышком с сердцем застряла. Будешь жить, - как-то насмешливо пролепетал доктор. Ивана огорчил его тон.
  
  - Давай, поправляйся скорей. Срок сам себя не отсидит, - цинично сострил доктор и расхохотался, будто сказал что-то действительно остроумное. - Пусть еще денек поваляется, - обратился он к своей прыщавой спутнице, по всей видимости, медсестре. - Понаблюдай его. Если состояние стабилизируется - переводи в общую. Нечего койко-место занимать даром.
  
  Договорив, доктор ушел, громко захлопнув за собою дверь. Сестра сострадательно посмотрела на Ивана.
  
  - Как ты себя чувствуешь? - ласково спросила она. Ей действительно было жаль мучающегося парнишку.
  
  Иван не мог ответить ничего существенного. Все, что ему удалось, так это собрать остатки сил, втянуть побольше воздуха и тихо произнести:
  
  - Пи-ть...
  
  .................
  
  В тюремном лазарете Ивану пришлось отлеживаться не долго. Он очень быстро выздоровел. Раны заживали на нем быстрее, чем на собаке.
  
  Его тюремное начальство не хотело возиться с рапортами и докладывать вышестоящим инстанциям (побег заключенного был серьезным должностным проступком). Поэтому Ивану удалось избегнуть суда и вернуться обратно в свой лагерь.
  
  Хоть Ване и не удалось далеко убежать, все же его попытка была высоко оценена, и он заслужил уважение среди заключенных. Даже местные авторитеты стали видеть в нем героя. Но у самого Ивана и в мыслях не было почивать на лаврах. Он не обращал внимания на происходящее вокруг. Стал молчаливым и замкнутым. Избегал общения, предпочитал оставаться наедине со своими мыслями.
  
  О своем путешествии он, как и было ему обещано, ничего не помнил, но явно замечал существенные душевные изменения, которые буквально источали тоску.
  
  Иван никак не мог собраться с мыслями, его обуревала всепоглощающая апатия. Он целыми днями пролеживал на шконке, глядя в одну точку, тосковал за домом, за родителями, за свободой. Ему невыносимо хотелось вернуть время вспять и жить, как все нормальные люди: работать, вечерами играть с детьми, по выходным ездит к родителям - в общем, делать все то, что он ранее считал пустой тратой времени и жизненных сил.
  
  Хотя до окончания срока оставалось еще немало времени, Иван уже представлял себя свободным человеком. Он хотел искупить свой долг перед совестью, и поэтому много и честно работать, стать полноценным членом общества.
  
  Ваня понимал, что не сможет долго терпеть свое отчаяние, тем более в таком месте, где и так все угнетает. Нужно было найти себе занятие, которое могло бы отвлечь его разум от горьких мыслей, а душу - от тяжких переживаний.
  
  Иван решил посетить лагерную библиотеку. Он хотел подобрать себе какую-нибудь книгу, чтобы отвлечься от своих душевных мук. Библиотека помещалась в небольшой пристройке, рядом со столовой. На двери висел массивный замок, судя по слою ржавчины, его уже никто давно не снимал. Это было неудивительно, ведь чтение - это последнее, чем мог заинтересоваться местный контингент.
  
  Иван огорчился. Сначала он хотел просто уйти, в молчаливой досаде, но потом решил проявить напористость. Он пошел к дежурному по лагерю и потребовал у него ключи.
  
  - Да хрен его знает, где эти ключи есть, - ответил тот. - В библиотеку уже несколько лет никто не потыкался. Чего тебя туда вдруг понесло? Ты что, читать умеешь? - засмеялся надзиратель.
  
  Иван нахмурился и хотел, было, что-то сказать, но его собеседник, увидев эту раздражительность, решил быстренько загладить свою вину от неудачной шутки. Ваня был не просто заключенным, а авторитетным сидельцем, и любой "вертухай" знал, что с такими, как Ваня, нужно считаться.
  
  - Ты вот чего, замок старый отбей и заходи смело, а я пойду у завхоза новый возьму, - затараторил дежурный и дружелюбно подмигнул Ивану.
  
  Библиотека представляла собой небольшую каморку с несколькими книжными стеллажами, покрытыми толстым слоем пыли. У стены располагался столик, видимо, служивший рабочим местом библиотекаря. На нем лежала стопка папок, сразу у стола был вход в соседнюю комнату. Это был импровизированный читальный зал: посреди комнатки в шесть квадратных метров стоял большой стол с шестью стульями вокруг.
  
  Здесь давно не убирали и не проветривали, поэтому было тяжело дышать, а грязные окна слабо пропускали солнечный свет - было достаточно темно. Иван рукой стряхивал пыль с корешков книг, вчитываясь в их названия. Он никогда раньше не слышал о большинстве этих произведений и их авторах. Было тяжело что-либо выбрать. Хотелось прочесть все.
  
  Вошел дежурный. Левую руку он держал в кармане брюк, а правой подбрасывал замок.
  
  - Заключенный Ваня, - с иронической торжественностью произнес он.- От лица тюремной охраны поздравляю вас с назначением на должность заведующего лагерной библиотекой.
  
  Иван недоуменно покосился на дежурного, было не понятно, в чем суть его шутки.
  
  - Чего ресницами машешь? Сам виноват. Сюда уже несколько лет никто не ходит. А тут вдруг любитель литературы выискался. Сам знаешь, что инициатива с инициатором делает. Меня тут начальство наше поймало. Докладываю, мол, так и так следую за новым замком для библиотеки, мол, заключенный изъявил желание посетить, мол, имеет право, и все такое. А оно мне и говорит: "Раз изъявил, - говорит, - то пусть там порядок наведет, мол, библиотекарь лагерю по штату положен". В общем, принимай обязательства.
  
  Ивану сначала не понравилась эта новость. То, что его принудительно сделали тюремным активистом, оскорбило его достоинство, но одна мысль заставила изменить свое мнение. Он понял, что теперь сможет уединяться здесь, среди книг, в отдельном помещении, в тишине и покое. От этой мысли на душе стало светло. Наконец, он нашел себе увлекательное занятие, которое сможет помочь пережить срок тюремного уныния.
  
  ..........................
  
  Ивана освободили от всех видов работ и дежурств. В библиотеке он навел безукоризненный порядок. Произвел полную инвентаризацию, перелистал каждую книгу и отставил на отдельную полку те, которые показались ему интересными.
  
  Целыми днями он просиживал в тишине, в своем отдельном логове. В барак он возвращался только ночевать, и если бы не режим, то оставался бы на ночь в библиотеке. Здесь его покой никто не тревожил - за несколько месяцев было всего два посетителя: дежурный офицер зашел проверить, как обживается новый заведующий, и один из сокамерников пришел за Ваней по пути в столовую - но ни один, ни другой даже не подумали подобрать себе томик.
  
  Однажды Иван наткнулся на сборник очень забавных рассказов. Они легко читались и всегда поднимали настроение. Ваня недоумевал, почему никто в этой угнетающей лагерной обстановке не использует права доступа к художественной литературе, которая не только помогает скоротать время, но и настраивает на позитивные мысли, дает возможность что-то переосмыслить, нечто понять, что-либо узнать. Это же такое замечательное занятие - погружать свое сознание в выдуманный мир, полный красок и светлого волнения, при этом отстраняясь от мерзкой реальности.
  
  Дочитав последнюю повесть сборника, Ваня не поставил книгу на полку, как он это обычно делал, а взял её подмышку и направился прямо в барак.
  
  - Братва, - обратился он к арестантам. - Книжонку никто не желает читануть? Хорошая вещь, ручаюсь. Не пожалеешь.
  
  - Чё, библиотекарь, пришел нам тут агитацию свою разводить? - добродушно пошутил один из барачных "бугров". Послышались одинокие смешки.
  
  - Да вроде того, - с улыбкой ответил Ваня. - Тоскуете тут сутками, а так развлечение какое-никакое.
  
  Многие стали переглядываться, подначивать друг друга. Большинство здесь сидящих даже в школе толком не учились, а чтение, так и вовсе, считали занятием бессмысленным, - оно всегда ассоциировалось у них с принуждением.
  
  - Один, ко мне, - спокойно просипел прокуренным голосом старый вор, очень уважаемый сиделец, "смотрящий" барака. От дальней шконки прибежал молодой парнишка.
  
  - Читать умеешь? - Спросил у него "смотрящий".
  
  - Умею, ага.
  
  - Взять, - приказал он, указывая на Ивана.
  
  Парень живо выхватил книгу из его рук.
  
  - Давай, чти, только громко, с выражением.
  
  Все стали внимательно слушать паренька, даже Ваня остался здесь, присев на нары рядом с одним своим приятелем.
  
  Парень на удивление хорошо декламировал, учитывая все знаки препинания, удачно подбирая интонацию. Казалось, что в тюрьме он гость случайный и абсолютно не адаптированный к такой жизни. Злая судьба занесла его в эти стены. Наверное, он был из хорошей семьи, отличник в школе, не исключено, что еще где-нибудь учился, но один неверный шаг, и вот его руки закованы в браслеты, затем вонючая камера СИЗО, утомительный суд, дальняя дорога, казенный дом.
  
  Господи, как зыбка наша судьба!
  
  Заключенные ухохатывались, переспрашивали, просили перечитать некоторые моменты, цитировали многие реплики. Ивану было приятно, что он смог принести столько радости людям с заскорузлыми душами. Это подогрело в нем желание, теплившееся в его душе уже достаточно давно, теперь эта мысль постепенно стала вызревать, преображаясь во вполне конкретное решение...
  
  .......................
  
  Библиотеку стали посещать. Нельзя сказать, что за книгами стояли очереди, но время от времени арестанты все же захаживали. Иван всегда был рад гостям. Его страсть к литературе с каждым днем усиливалась, и ему было приятно, что кто-то так же проявляет интерес к предмету его увлечения. Он советовал книги, которые сам уже прочел. Вкратце описывал сюжет и передавал свои чувства связанные с чтением того или иного произведения. Иначе как Библиотекарь его никто уже не называл.
  
  - Здорова, Библиотекарь! - часто слышал он с порога. - Есть чего интересного?
  
  - Конечно, - отвечал он всегда оживленно, - вот, только что сам дочитал. Очень рекомендую. Забавная книжка.
  
  Однажды он задержался в библиотеке до полуночи (некоторые надзиратели позволяли ему не возвращаться в барак к отбою), он с головой погрузился в чтение очень бойкой повести. Она его настолько увлекла, что он не смог оторваться пока не дочитал последнюю страницу.
  
  Закрыв книгу, он еще долго обдумывал прочитанное. Ваня удивлялся, как можно такое сочинять, как можно выдумывать такие замечательные истории. Конечно, на это нужен необычайный талант, нужна гениальность. Нельзя просто так взять ручку и создать достойное произведение, просто царапая на бумаге кривые строки. Для этого нужно особое состояние души, вдохновение.
  
  "Интересно, - рассуждал Иван, - как писатель понимает, что готов создать роман? Это приходит спонтанно или он годами вынашивает идею, а потом по крошкам собирает сюжет? Наверное, нужно специальное образование. Есть же такие институты, которые выпускают писателей? И что же, туда может поступить каждый? И каждый, кто его заканчивает, обязательно становится писателем? Или нет? Я по специальности никогда не работал. Многие люди работают не по профессии и хорошо делают свое дело. Может и с писателями так. Может не обязательно где-либо учиться. Нужно сесть, взять ручку и начать писать... Чтоб стать писателем, просто нужно писать!"
  
  От этой мысли у Ивана затрепетало сердце. Он почувствовал прилив азартной энергии ищекочущее вдохновение. Он достал из ящика завалявшуюся тетрадь, в которой было всего несколько записей, вырвал испорченные листы и уселся за стол.
  
  Ваня мерно постукивал ручкой по чистой странице, но все никак не решался написать первую строчку. О чем он хочет повествовать, было не понятно, но потребность в этом была явная. Он даже боялся представить, что встанет из-за стола, не написав ни единого абзаца.
  
  Ваня повернулся к окну, но ничего за ним видно не было, так как стояла черная ночь. Он мог видеть только свое отражение на стекле. Он долго вглядывался в свой несколько искаженный образ. Анализировал внешний вид, свои теперешние переживания, обстановку вокруг, прокручивал в голове цепь событий, которые привели его в это место, в эти стены, в положение тюремного заключенного. На душе становилось тоскливо. Захотелось выпить.
  
  Он решил описать свои скитания, повести что-то вроде дневника последних лет жизни, выразить свои мысли, терзающие его все это время, все хорошенько обдумать и записать, а потом прочесть и посмотреть на себя как бы со стороны. Эта идея показалась ему очень заманчивой, так как позволяла в перспективе дать волю фантазии.
  
  Ваня хорошо помнил, каким отчаянным и глупым авантюристом он был. Да, никто не мог обвинить его в недостатке ума, но глупость свою он все же признавал, а именно в том, что выбрал преступную тропу.
  
  Он излагал на бумаге разные истории своей жизни, иногда хвастаясь изобретательностью, а иногда и раскаиваясь в свершенном. Упомянул родителей. Рассказал о сложных взаимоотношениях с отцом. Один раз даже расплакался, перечитав записанное - так жаль ему стало себя. Но зачастую он себя корил, практически в каждой строке. Ему хотелось биться лбом о стол, рвать на себе волосы, грызть самого себя - до такой степени он раскаивался в своих заблуждениях.
  
  Напрягая память, Ваня вспоминал иногда такие подробности жизни, о которых напрочь забыл, но теперь, цепляя воспоминания друг за друга, всплывали интересные факты. Он вспоминал о своих детских мечтах, которые со временем предал, о твердых намерениях, которые вмиг обесценились, о многих невыполненных обещаниях. Все это вкупе навеивало тоску. Ончувствовал себя ничтожеством, жалким пятном на грязном теле человечества.
  
  Много раз он хотел порвать и сжечь тетрадь, больше никогда не возвращаться к этому занятию, но что-то его останавливало. Он вдруг осознал, что каким бы невежественным он не был в писательском ремесле, все же ничем другим он заниматься не желает, и не просто не желает, а не сможет и вовсе (почему-то ему стало так казаться). Он решил, что создавать художественные произведения - самое благородное занятие, к тому же и самое интересное.
  
  Со временем Ваня решил написать объемную повесть, используя материалы своей биографии. Работа развивалась стремительно. Каждый день появлялись новые идеи, расширялась первоначальная структура произведения, вспоминались или придумывались интересные случаи.
  
  Параллельно с повестью, Иван написал несколько коротких рассказов, сюжеты которых ему приходили в голову то спонтанного, то под впечатлением услышанной от кого-то истории.
  
  Через несколько месяцев повесть была завершена, и таким образом Иван приобрел немалый литературный багаж. Он уже представлял, как выйдет из тюрьмы и сразу отправится в первое попавшееся издательство. Он не мечтал о славе, и даже опубликовать свои творения было не первостепенной его целью. Ему просто хотелось показать результаты своих трудов профессионалам литературного ремесла, получить их оценку и продолжать работать над собой, но уже усердно и основательно. Приложить все силы, чтобы стать хорошим писателем.
  
  ...........................
  
  Впервые за долгое время Иван почувствовал душевное умиротворение. Случилось в его жизни нечто более существенное, чем окончание работы над повестью. В их лагерь прибыла комиссия по условно-досрочным освобождениям. Теперь у Ивана появился реальный шанс выбраться на волю, еще молодым и полным сил, а там уже начать жизнь с нуля.
  
  Его опасения по поводу того, что тюремное начальство не включит его в комиссионные списки, не оправдались. Ему простили побег, за многие заслуги, и, конечно же, нигде о нем не упоминали, и самому Ивану советовали помалкивать.
  
  Характеристику ему выдали самую образцовую. Многократно указывались в ней его заслуги, как заведующего библиотекой. Так же упоминалось о всех мероприятиях, которые Ваня организовывал (или хотя бы предлагал организовать) для повышения образованности заключенных и их культурного развития. Отмечалось, что он пользуется уважением, как среди сокамерников, так и среди членов тюремной охраны. И все в том же духе.
  
  Зрелая дама в очках и химической завивкой на голове, являющаяся председателем комиссии, что-то нашептывала на ухо каждому из её членов, те кивали в ответ. Снисходительно улыбнувшись, дама обратилась к Ивану:
  
  - Я думаю, вы можете рассчитывать на положительное решение в вашу пользу. После совещания получите окончательный ответ.
  
  Ответ, конечно же, обрадовал Ивана. Его сердце билось с такой силой, что могло разломать грудную клетку, было тяжело дышать, казалось, что он стоит не в коридоре тюремного здания, а на старте нового жизненного пути, который теперь открыт для него.
  
  ..............................
  
  Ваня вернулся в родной город. Никаким образом ему не удалось уведомить близких о своем возвращении, и поэтому на вокзале его никто не встречал.
  
  За несколько лет тюремного заключения Ваня успел изрядно отвыкнуть от мирской суеты, и поэтому у него стала кружиться голова, когда он попал в человеческий поток, а рядом на шоссе противно сигналили и обгоняли друг друга, куда-то вечно спешащие машины.
  
  Ивану стало невыносимо брести в общем течении, и он решил пойти дворами. В сквозных подворотнях так же попадалось много людей, но они уже не так смущали Ивана.
  
  Было тяжело привыкнуть к свободе. Человеку, несколько лет ходившему в туалет по команде, нелегко осознать свои возможности, выйдя из-за решетки. В какой-то момент Иван понял, что может делать все что угодно (одно условие - не выходить за рамки закона). Ему захотелось напиться.
  
  Он вошел в первый попавшийся супермаркет. Здесь все было знакомо, но Ваню все же проняла неуверенность, какая могла бы постигнуть человека, попавшего сюда из прошлого века. От пестроты витрин у Ивана стали слезиться глаза, он с большим трудом отыскал полку с алкоголем. Ваня схватил первую попавшуюся бутылку водки и рванул к кассе. Сперва, он хотел купить какой-нибудь закуски, тем более, что был изрядно голоден, но передумал, пожелав скорее уйти из этого места. Он почувствовал себя здесь чужим.
  
  Ваня забрел в глухой безлюдный дворик и отвинтил крышку. Водка приятно обожгла горло. В голове тут же зашумело. Он опьянел моментально. В таком состоянии не хотелось показываться родителям после столь долгой разлуки, и Ваня решил отправиться прямиком к своим друзьям-подельникам.
  
  Они пару раз навещали его в тюрьме, временами посылали письма, и Иван был в курсе их дел. Он знал, что они сделались успешными бизнесменами и теперь живут на широкую ногу. Ваня был уверен, что они от него не отвернутся и без сомнений помогут. "На ночь, во всяком случае, точно приютят" - подумал он иронично и оказался более чем прав. Он подсчитал остатки своих сбережений и, убедившись, что такси ему по карману, отправился по адресу, где обитал Костя.
  
  Квартирка у того оказалась не особенно большой, но обставленной богато и со вкусом. Костя немало удивился Ваниному приходу, но был несказанно рад его видеть. Завел его в дом, велел жене накормить гостя, тут же позвонил Олегу, и тот не заставил себя ждать.
  
  Парни были очень рады видеть своего, как они выражались, учителя. Наперебой рассказывали о своих достижениях, радовались его возвращению.
  
  - Блин, Ваня, как здорово, что ты вернулся. Теперь втроем будем работать. С тобой мы точно горы свернем.
  
  На что Иван только смущенно улыбался. Он ничего не смыслил в бизнесе, а годы заключения отняли у него последние капли предприимчивого энтузиазма.
  
  - Спасибо, ребята, но я боюсь, что не справлюсь...
  
  Костя с Олегом переглянулись.
  
  - Да брось, дружище. Ты же всегда мозговитым был, - констатировал Олег.
  
  - Куда делся наш дерзкий лидер? - ткнул Ваню в плече Костя.
  
  - Тюрьма его забрала, - посерьезнев, ответил Иван.
  
  Парни решили, что он просто очень устал и изрядно напился. Они уложили Ваню спать, а сами завели совещание.
  
  - Думаешь сдулся наш Ваня?
  
  - Да брось, просто не отошел еще после тюряги. В шоке он еще. Пьянящий ветер свободы, как говорится...
  
  Ваня проспал полдня, потом всю ночь и только к обеду проснулся. Он почувствовал себя бодрым и полным сил. За столом его уже ожидали парни.
  
  - Давай, Ваня, садись скорее. Тебе отъедаться надо.
  
  - Спасибо, ребята, - смущенно ответил Иван, глядя на богатую "поляну". - Но мне к матери и отцу сегодня нужно попасть.
  
  - Доставим в лучшем виде, главное садись, - настоял Костя. Иван повиновался.
  
  Все время, пока Ваня ел, они глянцем рисовали ему свои перспективы и объясняли, чем может быть полезен именно он, но Ивана мало интересовали их разглагольствия. Он хотел поскорее домой.
  
  На прощание он пообещал парням, что через несколько дней освоится в новой жизни и тогда обязательно придет к ним и поговорит о делах уже на свежую голову. Те были в восторге от одного его обещания.
  
  ..............................
  
  Подходя к двери родительской квартиры, Иван испытывал большое волнение. Он боялся, что мать будет держать на него обиду за все принесенные им невзгоды, а отец, так и вовсе проклянет его и, что вероятно, не пустит даже на порог.
  
  Ваня ткнул кнопку звонка. Дверь открыла мать. Её уставшее, осунувшееся лицо, тут же просияло, когда она поняла, кто перед нею стоит. Она обняла сына и долго плакала на его груди, стоя в пороге.
  
  Вышел отец. Вид у него был строгий. Ваня подумал, что тот зол на него, но скатившаяся по отцовой щеке слеза, дала понять парню, что тот просто сдерживает плач.
  
  Опасения Ивана не оправдались. Родители были безумно рады его возвращению. Они суетились над ним, расспрашивали обо всем, сопереживали его мукам. Ваню это растрогало.
  
  Целый день они не выходили из-за стола. Все время пили, говорили, плакали. Отец держал сына за руку, а мать, то и дело подавала всяческие вкусности, каждый раз обнимая и целую своего Ванечку.
  
  Иван поселился в своей прежней комнате. Здесь почти ничего не изменилось. На следующий день, только проснувшись, он вынул из дорожного рюкзака рукописи и разложил их перед собой. Несколько суток с того момента, почти не отвлекаясь на сон и еду, он перепечатывал свои произведения на старом компьютере, попутно корректируя текст. Много новых идей приходило ему в голову, и некоторые рассказы приходилось переписывать чуть ли не с чистого листа.
  
  .......................
  
  Редактор местного издательства, в которое Ваня отправил свои работы, сразу же пригласил его к себе, пожелав познакомиться лично. Он листал отпечатанные страницы и читал Ивану что-то вроде лекции по литературному мастерству, указывая на недочеты, а так же с восхищением отмечалособо удачные моменты.
  
  - В целом очень даже хорошо. Редко кто обладает таким тонким даром слога. И сюжеты у вас занимательные. Нет, клянусь богом, у вас талант. Хорошо, что я заметил его первым - такие, как вы, нарасхват.
  
  Ваня пожал редактору руку, и тот пообещал, что в ближайшее время опубликует несколько его работ, а потом будет рад поговорить и о дальнейшем сотрудничестве. Ивану очень польстили хвальбы редактора. Он даже предположить опасался, что его произведения могут настолько кого-то заинтересовать.
  
  Из редакции Ваня вышел преисполненным оптимизма. Наконец-то, у него появился шанс посвятить свою жизнь действительно полезному, а главное интересному, занятию.
  
  ...................
  
  Вечером того же дня Ваня, наконец, решился нанести визит одной особе. Еще в поезде, при возвращении из тюрьмы, он вспомнил о девушке, с которой встречался некоторое время до ареста. Он не был к ней особо привязан, эта девчонка была для него одной из многих, она же была влюблена в Ваню, как говорится, по уши.
  
  Иван даже получал от неё письма, но не придавал им особого значения. А вот теперь, почему-то вспомнил о ней, и даже почувствовал, что соскучился по её игривым глазкам и слегка пухленьким губам. Все эти дни она не выходила у него из головы, а ведь он даже не был уверен, помнит ли его та девчонка.
  
  До этого вечера он не решался связаться с ней, но удача, постигшая его в редакции, вдохновила парня и вселила в его душу веру в лучшее, и он все-таки осмелился её навестить. Ваня купил скромный букетик и отправился к своей подруге. Он долго колебался перед тем, чтоб позвонить в дверь, но набравшись смелости, все же нажал кнопку.
  
  Дверь открыла она.
  
  Ваня стоял и растерянно улыбался. Секунду девушка смотрела на него недоуменным взглядом, Ване даже показалось, что она его не узнает или просто не рада видеть, но вдруг она зарыдала и бросилась его целовать.
  
  Оказалось, что все это время она его любила и верно ждала. Это немало удивило Ивана, он даже почувствовал себя негодяем, потому что пренебрег этим чистым и прекрасным созданием.
  
  Они гуляли всю ночь. Болтали о том, о сем и, казалось, что никогда не расставались и не расстанутся впредь никогда. С рассветом Ваня отвел её домой, условившись встретиться к вечеру.
  
  Ваня брел домой, не спеша, любуясь рассветом, думая о чем-то своем, временами улыбаясь. Впервые за долгие годы душу его наполнял безмятежный покой. Ему снова хотелось жить. Хотелось быть полезным этому чудесному миру.
  
  Жизнь открывала новые горизонты, давала Ване второй шанс, который нельзя было упустить. Он знал, что непременно воспользуется этим шансом и не допустит больше ошибок, хоть на ошибках и учатся.
  
  Впервые в жизни Иван был по-настоящему счастлив...
  
  .......................
  
  "Но тут уже начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью. Это могло бы составить тему нового рассказа, - но теперешний рассказ наш окончен."
  
  Ф. М. Достоевский
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"