Чаусова Елена, Рашевская Наталия : другие произведения.

Влюбленные в маски

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    МаскарадНовая история: любовь, приключения, загадочные преступления, немного интриг и эротики. В процессе написания, прода регулярно! Выкладывается до середины текста, по завершенни - полный текст в продаже в электронном виде!
    Если ты - всего лишь служанка в доме благородного синьора, на многое в жизни рассчитывать не приходится. И уж, разумеется, в первую очередь не стоит рассчитывать на мужское внимание графа делла Гауденцио, хотя он весьма хорош собой, обаятелен и влюбиться в него по уши легче легкого. И если бы это было самой большой проблемой скромной служанки Дамианы! Ведь ей приходится хранить тайны собственного прошлого, скрывая его ото всех, а на улицах Вентимильи, тем временем, происходят загадочные убийства, и синьор делла Гауденцио - в большой опасности. Впрочем, какие бы дела ни творились в столице герцогства Тревизского - ничто не сможет помешать ежегодному маскараду. Ведь праздник должен продолжаться! Однако скрыться за маской может кто угодно - дворянин и простолюдин, друг и враг, убийца и защитник.


   Глава первая
  
   Как же удачно Фабио решил отправиться в город пешком! По взмыленной лошади сразу поняли бы, что он выезжал, а человек сам себя так не выдаст, если жить хочет. Не выходил он - и точка. Совершенно верно, синьор судья: весь вечер сидел дома. Какие контрабандисты, что вы? Граф делла Гауденцио со всяким отребьем дел не имеет!
   Едва ввалившись в дом, он завопил:
   - Миа! Миа!
   Охнул, придерживая рукой остро режущий бок. Не дожидаясь Миа в прихожей, понесся в кабинет, там схватил с вечно неубранного стола початую бутылку вина - и тут же устремился в спальню.
   Гаркнул:
   - Дамиана, ты мне нужна!
   Запыхавшаяся служанка прибежала, вытирая руки о передник, торопливо сделала книксен:
   - Что угодно вашему сиятельству?
   Объяснять подробно было некогда. Фабио хотел бы, но время поджимало, и на галантность его не оставалось вовсе. Он принялся тараторить, стягивая с себя одежду:
   - Моему сиятельству угодно, чтобы ты меня спасла, Миа. Просто сделай вид, что так и нужно! Лицо можешь прятать, просто не выдавай! - он почуял, как ей невольно передался его испуг, и продолжил тверже, вбросив в слова чары убеждения: - Распусти волосы, Миа, иначе никто не поверит. Распусти немедля!
   Трясущимися руками та сняла наколку, вытащила шпильки, и шелковистый поток каштановых вьющихся волос ниспал гораздо ниже талии.
   - Я ведь не плохой господин, Миа? - спросил он, прежде чем протянуть руки к шнуровке ее платья.
   - Вы замечательный господин, ваше сиятельство!
   Щеки Фабио опалило стыдом: пользоваться ее добрым отношением, подталкивая магией к необходимому поведению, было совестно, но страх тюрьмы оказался сильнее голоса совести.
   - Значит, доверься мне - и у тебя по-прежнему останется эта работа, как и у остальных. Арестованному, а тем более казненному, не нужно много слуг! Платье долой, и поживее!
   Вдвоем они в считанные мгновения сняли с Дамианы платье и фартук, оставив девушку только в белье. Фабио спешно запихнул ее унылую одежду под свой плащ, уложил Миа в постель и сунул ей в руки бутылку.
   - Глотни хорошенько, так проще расслабиться! Нам ведь тут очень весело, сердце мое? - ласково и ободряюще спросил Фабио: ему не нужна была испуганная женщина в постели, отнюдь. Никогда.
   Дамиана глотнула, поставила бутылку на пол, и так выглядело лучше - убедительнее. Они едва успели прижаться друг к другу, накинув одеяло, скрывая, что почти одеты, как за дверями послышался шум, и Эстель закричала:
   - Ваше сиятельство, к вам господа из городской стражи!
   - Я никого не принимаю! - крикнул Фабио в ответ и принялся щекотать Миа. Та пискнула, и он сказал: - Правильно, а лучше стони! - и поцеловал ее в скулу.
   Разумеется, господа из городской стражи вовсе не собирались оставлять его в покое и ворвались на подготовленную сцену, чтобы увидеть, что Фабио делла Гауденцио давно и славно проводит время у себя дома. Самый молоденький из четверых при виде этой восхитительной картины немедленно залился краской по самый шапель и, отвернувшись, принялся сосредоточенно созерцать портьеру. Так что не увидел, как синьор Фабио, не обращая внимания на господ стражников, одарил девицу весьма страстным поцелуем, а потом протянул руку за бутылкой, едва не уронил ее на пол, но все же ухватил и сделал пару солидных глотков, после чего недовольно изрек:
   - Я же сказал, что не принимаю! К тому же вы смущаете даму. Ты ведь смущаешься, кошечка? - дама томно захихикала, потому что Фабио снова незаметно пощекотал ее под одеялом.
   - Прошу простить, синьор делла Гауденцио! - выпалил усатый стражник со шрамом через левую бровь. Он смущаться не собирался вовсе - ему еще и не такое видеть приходилось. - Нам поступил сигнал! Что похожего на вас синьора видели на улице Джельсомино ровно в тот момент, когда...
   - Что мне, спрашивается, делать на Джельсомино, - перебил Фабио развязным тоном, - когда у меня в кровати уже расцвел свой жасминчик? - и, подмигнув стражникам, собственнически притянул Дамиану к себе.
   - Прошу простить, синьор делла Гауденцио! Вероятно, обознались...
   - И долго вы будете тут стоять? - возмутился Фабио. - Я занят! Подите вон!
   - Прошу простить... - в третий раз повторил усатый, и стражники поспешили к дверям.
   Сделавшийся совершенно пунцовым молоденький вылетел из комнаты первым, будто за ним гнались. Когда они вышли, Фабио со стоном свалился на кровать и тихо попросил:
   - Полежи еще немного тут, Миа! Вдруг вернутся!
   Дамиана приподнялась и обеспокоенно заглянула ему в лицо.
   - Вам нехорошо?
   - Меня ранили, - он криво усмехнулся. - На Джельсомино, где меня, как следует считать господам из стражи, вовсе не было. Так что пока лежи! Лежи, не суетись, ради небес, не помру за пять минут, раз до сих пор не помер...
   Для убедительности Фабио схватил ее за руку, не давая подскочить и начать хлопотать вокруг его раны, и от резкого движения болезненно поморщился, стиснув зубы и шумно вздохнув.
  
   Теперь, когда синьор Фабио отстранился, Дамиана могла почувствовать невесть откуда взявшееся мокрое пятно на сорочке - ткань неприятно и холодяще липла к телу. Кровь, разумеется, это была его кровь. Для Дамианы все это было чересчур, и она замерла в растерянности, не понимая, что делать. Произошедшее оказалось ей чрезмерным. Он ранен, а у нее только что случился первый в жизни поцелуй! Первый, такой неожиданный и страстный! Вряд ли, конечно, синьор Фабио придал этому хоть какое-то значение: у него в постели перебывало слишком много синьор и синьорин, куда более знатных и видных, чем она, так что для него это было не внове и вовсе не интересно. А еще он ранен, наверняка страдает, сдерживается и ему совершенно не до нее. Он бы поцеловал даже и кошку, чтобы не попасть в тюрьму. Это глупышка Дамиана ощущала охватившую ее истому, впервые очутившись в одной постели с опытным мужчиной, каждое прикосновение которого будило в ней неведомые доселе ощущения. А ему не было до этого никакого дела и быть не могло - ему же дурно совсем! Так что, можно считать, это случилось лишь с ней одной.
   Но даже так переживая, она не могла не подумать о том, каков юмор ситуации! Когда Дамиана устраивалась на работу, Эстель ее строго-настрого предупредила:
   - Хозяин наш молод и привлекателен, и не вздумай положить на него глаз. Что он тобой не заинтересуется, это уж само собой понятно, служанки - совершенно не его уровень. Однако глупые влюбившиеся девчонки имеют обыкновение ревновать к госпожам, а это нам совершенно не нужно. Ревность, месть, опрокинутые на "соперницу" подносы еды. Только попробуй - и окажешься снова на улице, безо всяких рекомендаций! Ты знатным дамам не чета!
   - Я поняла, - кивнула Дамиана. - Всяк сверчок знай свой шесток! Мой мне известен.
   - Красивая ты больно, - недовольно сказала Эстель. - Такие, как ты, вечно хвостами крутят и надеются поменьше работать.
   - Я о таком и не думаю даже. Не сироте-бесприданнице за одни красивые глаза на что-то серьезное рассчитывать. А вот хорошие рабочие руки всегда нужны, - серьезно возразила Дамиана.
   - Уж больно гладко говоришь и складно... - Эстель возмущалась для порядка, как потом поняла Дамиана. Ведь на место служанки ее все же взяли, и она ближе познакомилась с ворчливой, но добродушной экономкой.
   Работы в доме хватало, и довольно тяжелой. К такому Дамиану не готовили, хотя не то чтобы она не была знакома с физическим трудом, но поначалу уж точно едва замечала хозяина, перед которым главное было сделать книксен и принести то, что он велит. Эти поручения обычно оказывались самыми легкими, несравнимыми с тем, чтобы повыносить во двор и вытряхнуть всю постель, перемыть полы и кучу посуды, сходить за покупками, таская немаленькую и тяжелеющую от продуктов корзину, а после выбить ковер. Дамиана поражалась, как другие служанки ухитрялись между такими делами еще и напакостить гостьям дома, но, впрочем, со временем втянулась. Зато это была самостоятельная жизнь, хотя она и текла параллельно хозяйской, практически с той не пересекаясь.
   Что ее хозяин граф делла Гауденцио - известнейший в Вентимилье ловелас, интересовало ее постольку, поскольку об этом можно было посудачить на кухне с прочими слугами, а что мужчина он видный и интересный - не занимало вовсе. До сегодняшнего дня. Дня, когда он ее поцеловал, и это было так же невероятно, как если бы ее решил одарить поцелуем император Даларна, и было понятно, что привести к этому могли только чрезвычайные обстоятельства. И также было понятно, что если обстоятельства не повторятся вновь, Дамиане во второй раз его не поцеловать.
   И очень жаль, потому что от первого поцелуя она решительно сошла с ума, мечтая, чтобы он продолжал в том же духе, пока не овладеет ею полностью, как обычно мужчины овладевают женщинами. Уж теперь-то Дамиана во всех подробностях заметила, насколько синьор Фабио привлекателен: сейчас у нее была прекрасная возможность рассмотреть и выразительный точеный нос, и совершенно невероятные яркие голубые глаза, цвета летнего неба в полдень, и мелкие кудрявые завитки темных волос, непослушно падающих на лоб и разметавшихся по подушке, и губы... На губы, чувственные и мягкие, смотреть было просто невозможно: Дамиана сразу будто наяву вспоминала, как он ее ими целовал вот совсем недавно.
   Она резко перевела взгляд на его лоб и сразу же заметила выступившую на нем испарину, невольно протянула руку, коснувшись пальцами: капли были холодные, а лоб горячий и притом совсем бледный, слишком.
   - Синьор Фабио, они ушли уже, наверное?.. - взволнованно спросила она.
   - Переоденься сперва, - глухим бесцветным голосом ответил граф, окинув ее взглядом и заметив пятно крови на сорочке. - Я в порядке, - он болезненно поморщился и прикрыл глаза, безвольно обмякнув на подушках. Видимо, чтобы его слова насчет "в порядке" ни в коем случае не прозвучали убедительно.
   Дамиана накинула платье и убежала хлопотать с горячей водой и перевязками. После того, как она поговорила с Эстель, Паоло отправили за синьором Лоренцо, наказав скрыть, что обращаются к нему как к лекарю, а не как к другу синьора Фабио. Суета в доме поднялась изрядная, но Дамиане сделалось легче на сердце: теперь она верила, что они со всем справятся. Да и целитель из высшей аристократии уж наверняка хорош. Так она утешала себя, отстирывая свои рубашку и платье, спеша сделать это, пока кровь к ним не присохла, и даже не задумываясь о том, что до сегодняшнего дня ранение его сиятельства вовсе не вызвало бы у нее такого уж сильного беспокойства.
  
   Синьор Лоренцо делла Росси считался одним из лучших лекарей в городе - что, собственно, было и не удивительно, ведь магам-целителям доступны вещи, невозможные для самых умных и ученых простолюдинов, лишенных магии. Потому обычно он входил в дом пациента с куда большими достоинством и уверенностью в себе, нежели сегодня, когда узнал о ранении друга.
   - Он в спальне? - спросил Лоренцо у Дамианы, открывшей ему дверь, и, не дожидаясь ответа, скинул ей на руки плащ, тут же велев: - Пришли ко мне Эстель с тазом, чистыми тряпками и кипятком!
   После чего взбежал по лестнице на второй этаж, где находилась спальня Фабио. Едва войдя, Лоренцо начал сыпать вопросами:
   - Что произошло?! Как так вышло? Переговоры сорвались? - не дожидаясь ответа, он откинул одеяло и принялся торопливо срезать промокшую от крови повязку. - Но как такое возможно?! Что за катастрофа?! Это же ты! Ты же демонов уговоришь ад остудить, а тут какие-то контрабандисты!
   Фабио поморщился - то ли от воспоминаний, то ли оттого, что потревожили рану.
   - Я-то уговорил. Это не из-за меня случилось, а из-за господ из городской стражи. Точнее, из-за той неизвестной мне сволочи, которая их на дона Витторио натравила ровно в тот момент, когда я его самым любезнейшим образом уговаривал... По всей видимости, чтобы дон Витторио со свойственной ему прямолинейностью решил, что стражников притащил на хвосте я. Хитрая сволочь! Узнаю, кто это подстроил - такую же дырку в нем проделаю, честное слово!
   Для раненого, потерявшего много крови, Фабио был чересчур болтлив, так что Лоренцо немедленно потрогал его лоб, который, разумеется, горел, будто печка. У Фабио начиналась горячка, которая лишь усиливала его природную словоохотливость.
   - Молчи уж, потом все расскажешь, - сурово сказал Лоренцо и принялся осматривать рану, осторожно водя над ней руками, после чего с облечением сделал вывод: - Совершенно не опасная рана! Тебе повезло, сейчас залатаю - через три дня и думать забудешь, что дырявый был!
   - Была б опасная, я б до дому не дошел и все остальное не провернул бы, а подобрали бы мое безвольное тело господа стражники где-нибудь на Костиеро, - пробурчал Фабио.
   - Какое еще остальное? - невольно заинтересовался Лоренцо, очень выразительно, как он умел, изогнув бровь.
   Фабио тут же затрясся от смеха, прикрыв лицо рукой.
   - Потом расскажу, - пообещал он. - Сперва важное... - но тут наконец явилась Эстель со всем необходимым, и Лоренцо строго велел:
   - Всё, действительно, потом расскажешь, а сейчас лежи молча и спокойно. И не хихикай.
   - Синьор Лоренцо, с синьором Фабио все будет в порядке?.. - обеспокоенно осведомилась Эстель, хлопоча возле кровати, и сокрушенно покачала головой, глядя на бледное лицо Фабио.
   - Абсолютно, можете не беспокоиться. Очень простая рана, даже без моего лечения проблем с ней не было бы. Ну, разве что, могла бы начаться гнойная лихорадка, уж этого трудно без магии избежать, однако я затем и здесь, чтобы этого не случилось. И, кстати, рана все еще грязновата, я должен ее промыть, помогайте!
   Рану Лоренцо обезболил магией, а потом, с Эстель на подхвате, ловко промыл, за чем с любопытством наблюдал Фабио. Отправив служанку с испачканными в крови тряпками восвояси, лекарь магически дезинфицировал рану и принялся "склеивать" разошедшиеся ткани, заставляя их подобраться друг к другу так же, как до ранения. При точной подгонке можно было зарастить рану вовсе без шрамов, и раз уж все оказалось несложно, Лоренцо не торопился и старательно добивался именно такого результата.
   - Все, - в конце концов сказал он, - еще какое-то время будет заживать, но, в принципе, все с тобой будет отлично, счастливчик. Несколько дней полежишь - станешь как новенький.
   - Несколько дней! - Фабио горестно всплеснул руками. - У меня дел полно на службе, срочных!
   - Ну, Чезаре попроси твои срочные дела перехватить, - предложил Лоренцо. - Неужто он откажется?
   - Чезаре меня даже от своры демонов спасти не откажется, - признал Фабио и печально вздохнул.
   - Ну вот, так что лежи. Ешь в ближайшее время побольше говядины и кролика, хорошо бы в тушеном виде и с красными овощами. На вино не налегай, но если уж будешь пить, тоже красное. Тебе нужно восстанавливать кровь.
   - Опять ты заставляешь меня пить чай, - жалобно проворчал Фабио с самым скорбным видом.
   - Ничего, потерпишь, - непреклонно ответил Лоренцо. - Ты скажи лучше, ты и впрямь, что ли, успел по дороге на мостовой поваляться? Тебе будто нарочно в рану грязь набивали.
   - Нигде я не валялся, совершенно нормально до дома дошел, даже голова не кружилась. А вот встречались мы с доном Витторио в том еще местечке. Портовый склад - это тебе не публичные купальни, - Фабио вздохнул. - Когда туда стража вломилась, я сперва хотел убраться поскорей через окно, я ж совсем близко к нему стоял - но моментально сообразил: если так сделаю, они там точно все решат, что визит господ из охраны порядка - моих рук дело. Подставить шею под ножи бандитов или под суровую руку закона - хорошенький выбор! Словом, я попытался найти компромиссное решение и начал потихоньку отступать к задней двери, ввязавшись в драку. И у меня почти вышло, благо, дуэлировал один на один. Но тут подлетает второй, и я гляжу - ба, да это Никколо! Вот только знакомых мне там не хватало! Отвлекся, демоны разрази, тут меня первый и достал в бок, я на какие-то мешки грязные спиной упал, пыль столбом сразу! Это меня и спасло, да еще то, что там темный угол был: с меня чуть капюшон не свалился, и Никколо меня узнал, конечно, но в клубах пыли да в полумраке родную мать с герцогом Тревизским спутаешь. Того, первого, я в руку ранил, а Никколо стоит столбом, рот как рыба открывает. Я рванул тут же, и как только вскочил так быстро с дырой в боку - cам не знаю. Чего со страху не сделаешь! До двери в два счета допрыгнул - ну и всё... Бежал бегом до Чильеджи, там уже не смог. Но за мной никто не гнался, домой потом заявились.
   Приключение с контрабандистами, которых, по замыслу, Фабио должен был уговорить принять помощь другого лекаря и тем самым прекратить вмешивать синьора делла Росси в вещи противозаконные, глубоко впечатлило оного синьора, ощутившего себя весьма виноватым перед другом.
   - Ну, судя по тому, что я не в тюрьме тебя спасаю от гнойной лихорадки, чтобы на эшафот за делишки с контрабандистами ты отправился совсем здоровеньким, как-то ты выкрутился. Чему я, признаться, безмерно рад! - тут Лоренцо, все еще слишком взволнованный приключением друга, слабо улыбнулся.
   - Я бы и в тюрьме попытался выкрутиться, - заверил Фабио. - В конце концов, мой дар вместе с моей взбалмошной личностью слишком ценен для короны, чтобы так просто мной по плахам раскидываться... Но лучше там все-таки не оказываться. Ох, видел бы ты лица господ стражников, когда они меня арестовывать пришли, а я... - тут он снова, не выдержав, рассмеялся, и сквозь смех пересказал Лоренцо все подробности истории, в том числе, и про стыдливого юношу, "для которого рукав женской сорочки оказался далеко за гранью приличий".
   - О мой бог, до чего же у меня изобретательный друг, - посмеиваясь, сказал Лоренцо. - Не устану поражаться тебе и твоему умению извернуться.
   - Невероятно изобретательный! - охотно согласился Фабио. - В конце концов, я нашел этого милейшего старичка-лекаря, который полюбился дону Витторио с первого взгляда. Так что теперь ты избавлен от необходимости лечить контрабандистов на веки вечные. С этим все точно хорошо: он благополучно ушел домой до появления стражи.
   - Фабио, друг мой, ты не представляешь, как высоко я ценю, что ты сделал это для меня, и каким виноватым я себя чувствую, что ты попал в такую передрягу из-за меня же. Знай, что я твой должник до конца дней! - сказал Лоренцо, и Фабио не мог не ощутить, сколько за этими словами скрывалось чувств и беспокойства о нем.
   - Ну что ты, сам же сказал, что рана неопасная, - утешительно ответил он, положив свою ладонь поверх руки друга. - К тому же, если кто и виноват в этой истории, так это твой злополучный будущий тесть, папаша Оливии, который и обеих своих дочек бы в карты продул, если б мог, не только дом! Не понадобилось бы тебе выкупать его долги, да еще так срочно, и из-за этого связываться с контрабандистами - ничего бы не случилось. И право слово, будь ты другим, не сделай того, что сделал, я бы разочаровался в своем Лоренцо! Так что прекрати винить себя: ты помог Оливии, а я помог тебе. Потому что у меня была возможность. Близкие люди так и поступают.
   Лоренцо наморщил свой длинный нос и сказал:
   - Ну вот, теперь ты меня еще и утешаешь, это уж слишком. Во всяком случае, мы оба можем надеяться, что во второй раз мы в подобную ситуацию не попадем: возвращать имущество не слишком уважаемому мной синьору Джакомо я не собираюсь. Буквально сегодня оформил бумаги окончательно, и он теперь живет в своем доме на птичьих правах. А приданое сестре Оливии мы как-нибудь насобираем, это дело не столь спешное, я надеюсь. Жить им есть где, а там и остальное приложится. Кстати сказать, я собираюсь сократить срок нашей с Оливией помолвки: не хочу оставлять ее под одной крышей с отцом надолго. И собирался с тобой посоветоваться насчет свадьбы, хотя и понимаю, что ты в них не знаток.
   - Да уж, я куда больший специалист по... несколько иным областям отношений, - усмехнулся Фабио, потерев бровь. - Но помогу, чем смогу! Ты совершенно прав, и я бы на твоем месте поступил точно так же: нечего тянуть в подобной ситуации. Чем скорее поженитесь, тем лучше. Помоги-ка мне сесть поудобнее, раз уж ты сегодня мой врач, - попросил он, после чего кликнул Эстель и велел подать им легкий ужин и пресловутый чай, который ему предстояло употреблять ближайшую неделю минимум. Так что остаток вечера прошел в обсуждении свадьбы, приятном, невзирая на сопутствующие обстоятельства, и болтовне о прочих не менее радующих вещах, не касающихся контрабандистов, карточных долгов, проблем с законом и других неприятностей.
  
   На другой день прямо с утра Фабио пришел навестить Чезаре. Второй маркиз делла Веккьони, как обычно, едва войдя в комнату, целиком заполнил ее своим жизнелюбием и радостным воодушевлением - хоть ковшом вычерпывай. Фабио сидел в кресле с книгой, что ему было можно, если устроиться поудобнее и не тревожить рану, понемногу отпивая кофе из маленькой фарфоровой чашки, чего ему было нельзя, но очень хотелось. При виде Чезаре он тут же расплылся в широченной улыбке: маркиз делла Веккьони у всех вызывал ровно такую реакцию, а уж у графа делла Гауденцио с его даром и подавно.
   - А ты, я гляжу, на поправку идешь стремительно! - обрадовался Чезаре, увидев, что друг не в постели, и радостно улыбнулся ему в ответ. - Скоро бегать снова будешь!
   - Лоренцо меня хорошо заштопал, - усмехнулся Фабио. - Но, на самом деле, в кровати валяться смертельно скучно. И дома сидеть скучно. Ни демона не происходит! Так что расскажи лучше, как там на службе дела - не сомневаюсь, что историю моих похождений тебе Лоренцо уже успел поведать во всех деталях.
   Чезаре хохотнул:
   - Фабио, ты ж, главное, на людях такого не скажи! В тебе не признают графа делла Гауденцио, примут за неумелого многоликого и сдадут гвардии герцога! Ну как ты можешь спрашивать не о женщинах, а о работе! - произнося это, он грациозно уронил себя в кресло.
   - Хочешь сказать, ты в состоянии мне поведать что-то новенькое и увлекательное про женщин, чего я сам не знаю? - спросил Фабио сквозь смех, схватившись за разболевшийся бок. - Мне просто тоскливо сидеть без дела! А у вас там наверняка что-нибудь интересное творится.
   Чезаре приподнял брови и ответил:
   - Зато женщины всегда прекрасны, даже если не меняются. А служба обыденна. Даларнская империя, как обычно, требует торговых преференций в обмен на договор о военной помощи. Третий посол марейского герцогства опять напился на приеме и непристойно волочился за дамами, пока его не заперли в кабинете охолонуть. Поймали очередного шпиона Гейденской марки, пытавшегося выяснить секреты островного стекла. Сплошная тоска! - он махнул рукой.
   Фабио снова захихикал, а потом картинно нахмурился:
   - Маркиз делла Веккьони, вы что же, думаете, у меня там, на портовом складе, дар отшибло об пыльные мешки? - ехидно спросил он. - Я прекрасно чувствую, что тебя что-то всерьез беспокоит. И ты, похоже, не хочешь делиться этим со своим раненым другом, чтобы не беспокоить его. Но я уже сам догадался, так что выкладывай все подробности!
   Чезаре испуганно ответил:
   - А ты не понесёшься сразу с этим разбираться?! А то меня Лоренцо без вредного для здоровья перца съест за то, что я тебя раненого провоцирую.
   - Я не отдам тебя на съедение страшному лекарю, друг мой! - патетически воскликнул Фабио. - Буду лежать, пить чай и не волноваться до полного выздоровления, согласно предписаниям Лоренцо. Но если ты мне не расскажешь, я, ослабленный ранением, скоропостижно скончаюсь от любопытства, и это будет на твоей совести.
   - Знаешь, - задумчиво сказала Чезаре, - cиньора Джеселла сменили синьором Нечерезом на должности главы водного департамента налогового ведомства.
   - На первый взгляд это скучнее даже гейденского шпиона, - оценил Фабио, сделав глоток кофе. - Что тебя так насторожило в обычной смене главы департамента? Синьор Нечерез - тайный демонопоклонник?..
   - Нет, это просто пятое новое назначение на высоких должностях за два месяца, - Чезаре отстучал пальцами по ручке кресла неузнанный Фабио ритм. Возможно, что-нибудь из новой модной оперы. Встряхнувшись, он продолжил: - Вспомни, и у нас как раз сменился синьор делла Марчелли, отвечавший за контакты с Даларнской империей. Я сначала тоже внимания не обращал, а после вчерашней новости про налоговую как-то обратил. Это не пяток младших писарей сменить за такой короткий срок!
   - Вот как, - Фабио задумчиво потер нос. - И ты подозреваешь, что кто-то затеял сложную интригу. Причем этот кто-то явно не дурак, прекрасно понимает, что если менять людей сразу - заметят все. А если постепенно... Ты прощупал ситуацию? Что-нибудь чувствуешь на ее счет?
   Если Чезаре со своим даром фортунатора, позволяющим предсказать, будет исход каких-либо значительных событий благополучным или же наоборот, учуял проблемы, это почти наверняка заговор, а если нет... возможны варианты. В том числе - что это все-таки случайное совпадение обстоятельств, и у синьора торгового посла делла Веккьони всего лишь разыгралась профессиональная подозрительность.
   - В том-то и дело, я чувствую очень смутно, ситуация слишком неопределенная и, скорее всего, может повернуться очень по-разному. Возможно, мне и вовсе почудилось, и я ощущаю просто изменения в положении дел из-за того, что новое начальство пришло. Не знаю, друг мой Фабио, - Чезаре нахмурился и развел руками.
   - А напиши-ка мне список этих пятерых назначенцев, - попросил Фабио, некоторое время задумчиво помолчав. - Или лучше даже, знаешь, проверь всех, кто за последние два месяца новую должность занял, и составь мне список. С мелкими чинами часто проще: они врать и держать себя в руках хуже умеют. Попробую узнать, не скрывает ли кто из них чего важного...
   - Не ценишь ты мою голову, - печально ответил Чезаре. - Так и мечтаешь, чтобы Лоренцо мне ее откусил!
   - Да буду я дома сидеть, буду! Исключительно ради твоей головы, потому что мне и впрямь неймется, но буду, - заверил Фабио, вскинув руки и весело усмехаясь. - А ты в благодарность за спасение мне список принеси, я хоть подумаю на досуге, чем эти господа могут быть примечательны и что их может связывать. Это я могу и тут, в кресле, делать. А остальное - потом, когда меня Лоренцо из заточения выпустит. Но должен тебя расстроить: если я буду изображать примерного пациента, тебе придется подхватить мои текущие дела в дипломатической службе. В особенности сегодняшние переговоры с сантурскими военными. Кроме тебя я это вовсе никому доверить не могу, а договоренности с сантурцами, сам знаешь, лучше не менять - тем более что мне придется им врать о причинах переноса встречи.
   - О, значит, сочиним тебе сейчас убедительную причину, - радостно ответил Чезаре, - чтобы даже горячие сантурцы простили. Со списком - разумеется, не вопрос. И какой ты, однако, послушный больной! Что, и пить за обедом не станешь?
   - Пить - стану! - уверенно заявил Фабио. - Под чай убедительные причины паршиво сочиняются. К тому же, у меня гости, в конце-то концов, так что можно... Только Лоренцо не проболтайся!
   - Буду нем, как могила, дипломаты умеют секреты хранить, а то ты не знаешь! - заверил Чезаре.
   - Не знаю, как насчет членов нашего будущего списка - а мы с тобой точно коварные заговорщики, одновременно против Лоренцо, сантурских военных и синьора достопочтенного начальника делла Каркано, которому об истинных причинах моего отсутствия на службе также знать не следует, - весело усмехнувшись, ответил Фабио, после чего кликнул Эстель, велев подать обед на двоих.
  
  
Глава вторая
  
"Коронную школу благородных искусств и изящных манер" иначе, чем "ублюдочной школой", в народе не величали. Да и то сказать, как еще ее было называть, если там учились девочки-каброи со всего Тревизо? Безродные с даром. Бастарды.
   Каждое воскресенье в школе проходил благотворительный прием, во время которого синьоры-меценаты под присмотром наставниц чинно пили чай со старшими из девочек, слушали их выступления и танцевали с ними под звуки клавесина, за которым тоже сидела какая-нибудь каброя.
   - Вы должны быть бесконечно благодарны герцогству и взрастившему вас заведению, - любил повторять синьор почтенный директор Гаспаро, виконт делла Корелли, презрительно вздернув губу и демонстрируя воспитанницам чрезмерно длинные, как у кролика, передние зубы, - за то, что вам не приходится прозябать на улице.
   Хотя на деле "прозябать" было попросту невозможно: обо всех каброях было известно с самого младенчества, и все они в семилетнем возрасте оказывались в школе. Отсюда нельзя было отчислиться по собственной воле или за провинность, из коронного учебного заведения выходили лишь по достижении восемнадцати лет - как правило, замуж. Ублюдки или нет, однако их магический дар обладал достаточной ценностью, чтобы одиннадцать лет кормить, одевать и учить их за казенный счет. Поскольку затем его можно было выгодно продать, тем самым возместив все затраты и не утратив даже доли магического дара, столь ценимого аристократией. Таков путь каброи - они должны были сохранять и развивать дар и быть особенными, не такими, как простолюдины.
   Расставленные вдоль стен чайные столики с мягкими диванчиками, на которых сидели воспитанницы в ожидании гостей, всегда напоминали ей торговые ряды. Синьоры благотворители вальяжно прохаживались взад и вперед в сопровождении наставниц - степенных или хлопотливых, но неизменно подобострастных к тем, чьи кошельки позволяли приходить сюда каждую неделю и выбирать. Хотелось вжаться в спинку дивана, слиться с голубыми розочками на обивке, зажмуриться и повторять: "Только не смотрите на меня, только не на меня!". Но было нельзя: благовоспитанной девице полагалось сидеть с прямой спиной и слегка опущенной головой, демонстрируя должные скромность и почтение к синьорам благотворителям.
   - А это синьорина Сартори, у нее дар защиты, и весьма отточенный, - сообщила наставница Кармела Абелина тучному тяжело дышащему господину, возраст которого позволял предположить, что он собирается жениться отнюдь не впервые. Это никого не удивляло: юные синьоры вполне могли найти себе невест, за которых не придется платить золотом, а захаживавшие сюда вовсе не котировались на рынке холостяков.
   - Добрый день, синьор... - она сделала вежливую паузу, опустив ресницы, чтобы он мог назвать свое имя. Пускай думает, что она скромница, хотя на самом деле ей просто не хочется на него смотреть. Противно.
   - Адриано, деточка, - представился он, грузно плюхнувшись на диванчик. Наставница застыла рядом, невозмутимо глядя перед собой, как стражник на воротах.
   "Адриано! Деточка! Сразу вот так, да еще и по имени... А если захочет выкупить?.." - от этой мысли внутри все похолодело, и под грудью начало что-то царапать.
   - Рада знакомству, синьор Адриано.
   - Взаимно. И что же вы еще умеете, прелестная синьорина? - пропыхтел в ответ толстяк. - Дар защиты - это прекрасно, но я все-таки ищу... спутницу жизни, а не телохранительницу.
   - В школе нас прекрасно учат всему необходимому, - девушке казалось, что от этого Адриано несет жаром, его было слишком много, от него хотелось отодвинуться, но было нельзя, это выглядело бы слишком демонстративно. Возможно, от этого ее ответ был слишком уж рассеянным, но ее слова подхватила наставница:
   - Видите, как наша синьорина Сартори благовоспитанна? Не желает хвастать, хотя на самом деле ей есть, чем гордиться. Девушка обучена всему, что положено: ведению домашнего хозяйства, вплоть до основ управления небольшим замком, этикету, игре на клавесине.
   - А чем же такая одаренная скромница занимается в свободное время? - осведомился синьор Адриано, слегка наклонившись к ней и положив руку на стол, совсем рядом с ее ладонью.
   - Чаще всего читаю, - ответила она, стараясь не выдать голосом испуга и неприязни, и отдернула ладонь, сцепив пальцы в замок и положив руки на колени. Она скромница, ей можно, пусть только не трогает. Царапанье внутри нарастало.
   Синьор Адриано недовольно фыркнул:
   - А вот это лишнее. Если слишком много читать, в голове заводятся ненужные мысли, от которых пробуждается чрезмерная болтливость... А хорошая спутница жизни, деточка, оттеняет мужчину своей красотой молчаливо. Вам ведь есть, чем оттенять, - он ненадолго замолчал, скользнув по ней очень плотоядным взглядом, недвусмысленно замершим на декольте. - Так что лучше вышивайте.
   - Спасибо, прислушаюсь к вашему совету, синьор Адриано, - слегка замороженным голосом ответила она. На самом деле, хотелось визжать и прижиматься к стенке, отмахиваясь от омерзительного типа руками и ногами. Но каброя не могла себе такого позволить, каброям в принципе много чего нельзя было себе позволять.
  
   - Я вообще удивляюсь, как он не сказал прямо: "Зачем вам мозги, когда у вас такие перси?". Уб-блюдок, сучий потрох, так бы и оторвала ему мерзкие толстые ручонки! - возмущенно рассказывала "милая скромница" своей подруге Инессе, изящной девушке по прозвищу Фитилек, вечером перед сном. Сейчас она дала волю ярости и представляла, как могла бы его стукнуть: этот толстяк не выдержал бы поставленного удара, наверное, свалился бы, смешно суча ногами. Ну почему она не родилась парнем? Те тоже учатся и идут на службу к герцогу. Все честно - отработать за прокорм, можно и выслужиться. И жениться на ком пожелаешь!
   - Чувствую, если он тебя, не приведи небо, выкупит - что-нибудь ты ему точно оторвешь в первую же ночь, - ехидно ответила Фитилек. Вид у нее при этом, впрочем, был серьезный и даже хмурый. - Ты права, Дага, нельзя тебе в жены. Станешь телохранительницей - и помашешь всем этим жирным старым скотам ручкой на прощание.
   - Выдумки это все, - неожиданно объявила их соседка Магдалена, которую звали Рыбкой - в шутку, разумеется, промолчать она не умела вовсе. - С такими... персями, Дага, тебя выкупят раньше, чем отбор в телохранители вообще начнется. А даже если и нет - больно много желающих, и не одна ты такая умная и способная.
   - И все же сдаваться так просто я не собираюсь! - Дага потерла левую щеку, где у нее так и не осталось шрама, его слишком хорошо залечил целитель. Что ж, то была неудачная попытка избежать участи, которая ее так сильно страшила, но вовсе не последняя. - Жить мне хочется больше, чем качаться на виселице за убийство муженька, а я что-то боюсь не удержаться.
   - Это ты тут, среди своих, такая смелая. А выкупят тебя - и как миленькая в храм пойдешь и станешь послушной женой, - хмыкнула Рыбка.
   - Посмотрим, - твердо сказала Дага. - Цыплят по осени считают.
  
   Она старалась изо всех сил, теперь с еще большим усердием, чем все последние годы - за три недели до отбора синьорину Сартори в свободное от занятий время можно было найти исключительно в тренировочном зале. В свои силы и способности Дага верила, но подготовиться должна была как можно лучше и выложиться на отборе по полной. Учитель фехтования синьор Квирино делла Бьянки сочувственно качал головой, однако из зала Дагу не выпроваживал и даже не увещевал, чтобы она так себя не загоняла: синьор Квирино, как всегда, все понимал - он был одним из немногих людей в этой школе, кто относился к ней с пониманием.
   Неожиданный вызов в кабинет синьора достопочтенного директора тоже застал синьорину Сартори за тренировкой: она третий час терзала манекен, отрабатывая на нем колющие удары. Так что явилась Дага пред лицо виконта делла Корелли в неподобающе растрепанном и запыхавшемся виде. Он, однако, против обыкновения, отчитывать ее не стал - напротив, при виде нее расплылся в улыбке, выставив напоказ свои кроличьи зубы.
   - У меня для вас радостная новость, синьорина Сартори! - возвестил директор. - Уважаемый синьор Адриано Бордоне счел именно вас той, кто составит его личное счастье. И уже одарил наше скромное заведение пожертвованием в благодарность за то, что мы взрастили дня него такой чудесный цветок, как вы.
   "Кто?" - едва не спросила она от растерянности, хотя синьора Адриано помнила прекрасно, еще бы было его не помнить, мало кто из "благотворителей" вызывал у нее такое сильное омерзение. Дага ощутила, как по шее, а потом по спине потекла единственная крупная капля пота, и от нее будто волной расходился холод. Хотелось съежиться, сесть на корточки и прикрыть голову руками, заткнуть уши, сказать себе, что это неправда, она этого не слышала, этого не может быть, потому что не должно быть. Но оно было. И деньги за нее уже внесены. Рабыня уже обрела своего хозяина, хотя ошейник на ее шее еще не сомкнулся.
   - Вы будто не рады, синьорина Сартори? - со сдержанным удивлением спросил синьор делла Корелли, приподняв брови. - Стыдитесь! Вы должны быть благодарны, что такой обеспеченный человек и уважаемый негоциант, как синьор Бордоне, согласился связать с вами свою жизнь. И вам никогда не придется бедствовать и прозябать на улице, как всякому неодаренному сброду. Ну же, улыбнитесь! И поблагодарите меня наконец за то, что я устроил вашу судьбу, что за ужасные манеры!
   - Что вы, синьор делла Корелли, я просто ошарашена свалившимся на меня так неожиданно счастьем! - тут же ответила она. - Могу я пойти поделиться с подругами радостной вестью?
   - Разумеется, синьорина Сартори, - директор слегка кивнул. - И можете начинать готовиться к новой жизни за пределами нашей школы. Хотя, разумеется, вы пока останетесь здесь, на все пять дней до вашего восемнадцатилетия. Мы приличное заведение и блюдем высокие принципы морали!
   "Негоциант! Пузатый кошелек на ножках, кто б сомневался! Но, может, хотя бы детей на улицу не выкинет?" - подумала Дага, когда за ней закрылась дверь директорского кабинета.
   Дети каброй не всегда рождались даровитыми, и потому часто брачный контракт заключался так, что неодаренные отпрыски не наследовали ничего: ни титулов, ни денег. Но у купцов и не было титулов - поэтому контракты с ними могли и не быть такими уж жесткими. Все-таки своя кровь. Простолюдины с деньгами, надеющиеся, что хотя бы их дети станут вхожи в аристократические круги, легче прощали им то, что они тоже могли оказаться простолюдинами. Аристократы детей без дара своими не считали вовсе.
   Дага пыталась найти хоть что-то хорошее в своем новом положении, но этого было слишком мало по сравнению с тем, что ей вообще придется выйти замуж за похотливого старикашку, который хочет сломать ее личность, оставив для себя лишь красивую куклу, удовлетворяющую его желания. Она не сможет. Чем дольше Дага об этом думала, тем сильнее понимала, что сказала правду: она же просто убьет синьора Адриано, едва он попытается к ней прикоснуться своими похожими на сардельки пальцами. Ее передергивало от одной мысли об этом.
   Она попыталась подумать о чем-нибудь утешительном, но в голове немедля замелькали жутковатые картинки. Вот она всаживает подвернувшийся ей столовый нож в толстый живот негоцианта и тот, ошарашенно выпучив глаза, заваливается назад. А вот Дага душит его прямо на брачном ложе заранее припасенной гарротой - и розовые лоснящиеся щеки синьора Адриано Бордоне становятся сизо-пунцовыми. Жалко будущего супруга ей не было вовсе, и это пугало Дагу сильнее всего. Она сделает это - и ее повесят. И всё.
   Еще не дойдя до своей комнаты, куда она действительно направилась, собираясь поделиться новостью с Фитильком, Дага поняла, что лучшим выходом для нее будет побег. Пока она надеялась на лучшее, она оставалась тут, но теперь надежды разбиты, и Дага должна хотя бы попытаться найти свое будущее не в доме синьора Бордоне.
   Едва она приняла решение, в голове наступила та звенящая холодная ясность, которая приходит перед трудным поединком: все смятенные чувства отступили, а разум принялся работать быстро и четко, как часовой механизм. Спустя полчаса у Даги был готов план, и она тут же взялась за его осуществление. "Видите, синьор директор, я готовлюсь покинуть стены вашего разлюбезного заведения, как вы и велели", - зло думала она, направляясь по парковой дорожке в сторону конюшни. У нее была с собой сумка, в которой могло бы лежать лакомство для лошадей, но вместо этого там лежал ее костюм для тренировок, а еще - серебряные сережки и колечко с аметистами, которые она надевала на "благотворительные приемы". Дешевые, конечно - щедрость короны к каброям имела свои строгие пределы - но все же их можно будет продать и выручить сколько-нибудь денег на первое время.
   Сумку Дага припрятала поглубже в стог сена под навесом снаружи: не промокнет, если вдруг дождь пойдет, и не нужно будет среди ночи пробираться в конюшню, боясь напугать лошадей и поднять шум. Покончив с этим, она, как ни в чем ни бывало, взнуздала свою любимую серую кобылку и добрых часа полтора гоняла ее по манежу, чтобы все выглядело убедительно. Потом вернулась в свою комнату и так же убедительно "читала", не забывая даже вовремя переворачивать страницы, хотя у нее бы сейчас и слова из книги в голову не влезло: Дага снова и снова прокручивала в мыслях свой план и терпеливо дожидалась ночи, чтобы, когда все уснут, влезть в сундучок с личными вещами Франчески, их четвертой соседки по комнате.
   У той было прозвище Булочка: от расстройства, сильной задумчивости, усталости, за разговорами - Франческа ела. Так много, что в итоге наставницы обратили на это внимание и выдали ей бутылку эликсира для похудения, приказав пить каждый вечер по ложке. Дага собиралась выпить сразу пять, после чего к утру ей должно было сделаться очень дурно. "Вот бы синьору Бордоне всю бутылку разом в глотку влить", - мстительно подумала она, поморщившись от горьковатого вкуса, торопливо убрала пузырек на место, закрыла сундучок и нырнула под одеяло. Никто из соседок не проснулся.
   Мысли о мести и о побеге оказались достаточно умиротворяющими, чтобы задремать - впрочем, ненадолго. Она очнулась в холодном поту с ощущением, будто ей засовывают в глотку металлическую ложку, и ее вырвало. Девочки принялись суетиться, а Дага сидела на кровати с кружащейся головой и думала о том, что первый пункт плана она выполнила отлично. Отравиться ей удалось.
   Дежурная наставница попросила Рыбку, как самую рослую в комнате девушку, помочь ей, и они вдвоем довели Дагу до лазарета. Ее рвало еще три раза, а потом желудочные спазмы прекратились, и сиделка оставила ее одну, спать. Рядом с кроватью на тумбочке стоял стакан воды, которую можно было отпивать понемногу, чтоб не стошнило сразу. Впрочем, ее больше вовсе не тошнило, и она окунулась в мутные сны, затянутые зеленым туманом, в которых ей приходилось бежать по вращающимся и убегающим от нее медным мостам, а за ней бежал синьор Бордоне, размахивая пачкой бумаг, где было написано, что она его собственность и не имеет права ходить на балы в витражных башнях.
  
   Когда Дага проснулась, за окном давно стоял белый день, и это было хорошо: дольше проспала - легче будет ночью не спать. Она осторожно села на кровати, пытаясь оценить свое состояние. Голова кружилась, но не сильно. "Сойдет", - решила она и сделала несколько глотков воды из стакана, только в этот момент почувствовав, как сильно ее мучает жажда. Но пить взахлеб не решилась, чтобы снова не сделалось дурно. Теперь - осторожно встать и дойти до умывальной комнаты. Проверить, в состоянии ли она передвигаться, и оглядеться на месте перед предстоящим побегом.
   В коридоре к ней сразу бросилась сиделка, причитая: "Вам рано вставать, синьорина Сартори", - но Дага решительно сообщила, что ей лучше и что она может дойти до умывальни. На удивление, даже не соврала: в ушах стоял звон, а голову будто кололо иголками, но ходить она могла твердо. Неторопливо умывшись, Дага заодно внимательно осмотрела маленькое оконце почти под самым потолком - ее путь на свободу - а потом вернулась в кровать и попыталась задремать снова. По счастью, она ослабла достаточно, чтобы у нее получилось заснуть и проспать до самого вечера.
   На этот раз она обнаружила на тумбочке не только воду, но и тонкий ломтик засохшего хлеба, и очень неторопливо, старательно разжевывая, его съела. Желудок возмущенно потребовал еще, издав звонкую руладу, но больше хлеба не было, да и не стоило после отравления есть много. Снова аккуратно выпив воды, Дага двинулась к умывальне. Сиделка спала, так что можно было надеяться на то, что время у нее есть.
   Просто встав на умывальник, до оконца она не дотягивалась. Примерившись, Дага прыгнула, вытянув руки вверх и пытаясь ухватиться за раму, но в первый раз не удалось, и она съехала по стене, больно ударившись ступнями о каменный пол. Впрочем, она тут же решительно влезла на умывальник во второй раз и, взяв упор и согнув колени, прыгнула выше. Тюфяком повисла на раме и с некоторым трудом подтянулась: сильно кружилась голова. Лазить после отравления было заметно сложнее, чем обычно. В какой-то момент, повиснув на окне и все никак не нащупывая, за что ухватиться снаружи, она малодушно засомневалась, не вернуться ли.
   "Синьор Бордоне! Сзади!" - подумала она и, едва представив это, похолодела, тут же нашла выступ украшающей окошко лепнины и выкарабкалась наружу. Голова больше не кружилась: страх перед будущим супругом придавал сил, и Дага с обычной своей ловкостью полезла вниз со второго этажа. Спрыгнуть тоже было можно, но без обуви не стоило рисковать. С пропоротой ногой далеко не уйдешь.
   Вскоре она соскочила на землю, мягко и осторожно. Трава была мокрой от росы, так что, пока Дага пробиралась по кустам к конюшне, и ноги, и подол сорочки изрядно намокли. От этого сделалось совсем зябко, хотя ночная прохлада и без того забиралась под тонкую ткань, заставляя тело покрываться мурашками. Очень хотелось нырнуть в тепло, за призывно приоткрытую дверь, из-за которой раздавалось сонное всхрапывание лошадей, но было нельзя. Дага торопливо нашарила в копне свою сумку - и снова скользнула в кусты, подальше, в самую глушь парка, чтобы ее не могли заметить. Воспитанницы хорошо знали укромные места, где можно было хотя бы ненадолго скрыться от пристального внимания наставниц.
   Вытирать ноги было бесполезно, да и нечем, так что она натянула чулки прямо так, и от этого все же сделалось теплее, хотя она долго возилась с подвязками озябшими и подрагивающими пальцами. Теперь ботинки, а потом платье - так стало намного лучше. Согреться до конца не удастся, в мокрой-то сорочке, но хоть перестанет дрожать, будто лист на ветру: не хватало еще со стены из-за этого грохнуться! Теперь ей было нужно пробраться к ограде школы и ждать охрану с очередным обходом. Никто не появлялся достаточно долго, чтобы Дага начала всерьез опасаться, что снова закоченеет, но не настолько, чтобы все-таки успеть закоченеть. Когда она увидела огонек фонаря, сердце забилось взволнованно, а в ушах зазвенело, но она велела себе дышать глубоко и ровно - и когда охранник, лениво помахивая фонарем, удалился, легко и стремительно добежала до стены, ловко вскарабкалась на нее и спрыгнула вниз. Теперь, в обуви, было можно прыгать, и теперь нужно было спешить - вперед, по темным улицам, как можно быстрее и как можно дальше.
   Отойдя на порядочное расстояние и изрядно заплутав в почти незнакомом ей родном городе, Дага начала прислушиваться к себе, чтобы ощутить, где ей стоит задержаться, не могла же она бежать бесконечно. Чувство опасности, присущее защитникам, можно было использовать и для подобного, и теперь она, сбавив шаг, пыталась понять: может, в каком-нибудь из дворов нет собак, но есть заброшенный сарайчик, в котором ее не найдут до утра. Впрочем, попался ей не сарайчик, а целый дом, из которого, судя по всему, уехали недавно и, видимо, ненадолго, раз не наняли сторожа.
   На то, чтобы влезть в окно, Дага, похоже, потратила последние силы - увидев посреди незнакомой комнаты кровать, она сделала несколько шагов и попросту рухнула на нее, почти сразу провалившись в забытье, не до конца понимая, засыпает или теряет сознание. "Нужно было поставить сторожевое заклинание", - успела подумать Дага, а потом наступила темнота.
   Ей показалось, что прошли считаные минуты, прежде чем ее разбудил настырный солнечный луч, бьющий прямо в глаза. Она потерла руками лицо, приходя в себя и размышляя, не проспала ли к завтраку, и лишь спустя несколько мгновений все события прошлой ночи вторглись в ее память оглушающей волной, заставив подскочить на кровати и взволнованно задышать.
   Она сбежала! У нее получилось! Только теперь нужно убираться из этого дома поскорее, пока ее не поймали возвратившиеся хозяева. И добыть еды - едва она подумала об этом, как живот болезненно свело голодом. Сбежать-то она сбежала, но проблемы ее вовсе не закончились, точнее, закончились одни и начались другие. Дага нахмурилась и сползла с кровати. Голова опять слегка кружилась, но трудно было сказать, от голода или еще не прошедшего до конца отравления. Она поправила постель, спешно умылась, привела в порядок прическу и платье, насколько могла - и выскользнула в то же самое окно, старательно прикрыв его за собой.
   Денег у нее не было, но она могла продать колечко и сережки, чтобы купить хоть какой-то еды. И даже проведя большую часть жизни в стенах школы, Дага знала, куда ей со всеми этими делами идти - на рынок. Она спросила дорогу всего пару раз, а там узкая улочка вывела ее к гвалту и сутолоке, сильным запахам и пестроте торговых рядов.
   Она боялась, что меняла ее обманет, и понимала, что ничего с этим поделать не может. Догадывалась, что ее украшения слишком дешевы, но вариантов все равно не было. Только сейчас она подумала, что могла бы прихватить с собой и украшения подруг, ничего бы с ними не стало без пары кулонов, но в школе ей это в голову не пришло, так что чего уж теперь было сожалеть. Она нашла нужную ей лавочку, стоявшую на краю рынка, чтобы отсюда можно было отправиться за покупками, и вскоре вышла из нее, сжимая в кулаке мешочек, в котором лежало несколько монет - все ее состояние.
   Дивный запах свежеиспеченного хлеба настиг ее буквально через несколько шагов, и у Даги тут же невыносимо засосало под ложечкой. Есть хотелось страшно, а запах едва с ума не сводил. Не в силах сопротивляться, она тут же завернула в булочную, и маленькая лавочка показалась ей местом поистине райским. Настолько, что она совершенно растерялась от хлебного изобилия. Хотелось накупить всего и съесть прямо здесь, возле прилавка, за которым стояла пухленькая розовая торговка, приветливо улыбаясь.
   Но так было нельзя: она не знала, достаточно ли хорошо себя чувствует, чтобы наедаться до отвала, а уж транжирить по капризу те жалкие гроши, которые ей удалось выручить за украшения, тем более не следовало. Так что Дага надолго задумалась, в растерянности разглядывая полки и прилавок, и думала до тех самых пор, пока ее не привел в себя голос булочницы:
   - Девочка, милая, у тебя как, деньги-то есть, купить чего-нибудь?
   Дага тут же испугалась, ощутив, что желудок у нее будто сжался в комочек, и торопливо сказала:
   - Есть, конечно, я просто не выбрала еще!
   И зачем-то показала зажатый кулак левой руки, где были все ее деньги.
   - Это слава богу, - ответила торговка, смерив ее сочувственным взглядом, а потом отперла маленькую деревянную дверку, закрывавшую проход за прилавок, и приглашающе махнула рукой: - Иди-ка сюда и вот, на табурет садись. Иди, не бойся! Я тебя так накормлю, задаром. Я ж вижу, что денег у тебя всего кулачок, а неприятностей - полна корзина. Садись, ешь, рассказывай - авось еще помогу чем.
   С этими словами торговка, покопавшись под прилавком, вручила Даге витую булку с маком. Та оказалась вчерашней, но после отравления так было даже лучше, хотя свежий хлеб по-прежнему пах изумительно.
   - Спаси вас бог за вашу доброту, матушка... - Дага посмотрела на торговку, и та с улыбкой подсказала:
   - Байс. Да ты присаживайся, детка, в ногах правды нет.
   Девушка с облегчением села и, понемногу жуя булку, поведала матушке Байс историю, которую успела измыслить еще по пути на рынок. Что она недавно осиротела, и добрые люди отправили ее в Вентимилью с рекомендательным письмом к другим добрым людям, которые взяли бы ее в служанки. Но по пути ее обворовали, оставив только то, что было на ней, и совсем хорошо припрятанные сережки с кольцом, даже рекомендательное письмо унесли, так что податься ей некуда, да и адрес она не очень точно помнит, иначе попробовала бы пойти туда.
   История была в меру жалостная, но еще и о том, что она готова работать, лишь бы работу дали. Раскрыть свой дар телохранительницы Дага не могла - так бы ее легко нашли, но среди черни ее искать не станут. И она готова была работать, лишь бы быть свободной.
   Матушка Байс весь рассказ сочувственно качала головой, цокала языком и сокрушалась о том, что пришлось пережить "бедной девочке", но когда Дага договорила, расплылась в очередной добродушной и притом очень радостной улыбке:
   - Знаешь, а я ведь и впрямь могу тебе помочь, пожалуй. Тут один хороший господин как раз новую служанку ищет. А рекомендацией твоей я побуду: тамошняя экономка - моя добрая приятельница, - предложила она и, спохватившись, спросила: - Тебя как зовут-то, красавица?
   - Да... - с ее уст едва не сорвалось собственное прозвище, к которому она давно привыкла больше, чем к имени, но девушка почти вовремя спохватилась. По счастью, имя у нее начиналось так же, как кличка, и она, лишь слегка запнувшись, продолжила: -... миана.
   В самом деле, время Даги и синьорины Сартори прошло. Теперь она - простая девушка по имени Дамиана.
  
   Глава третья
   Сперва Фабио всерьез опасался, что после потасовки на Джельсомино люди дона Витторио все-таки заявятся к нему с обвинениями. Он дергался на любой громкий шум внизу и держал шпагу поближе к себе, возле кровати. Хотя чем бы ему, раненому, это помогло, ввались сюда несколько вооруженных головорезов?.. Однако они не пришли ни вечером, ни на другой день, а уж, наверное, подозревай они Фабио, давно были бы здесь - так что в конце концов он решил попусту не беспокоиться. У него попросту не было сейчас сил столько переживать. Ему нужно было побольше есть и лежать и поменьше волноваться, так что, убрав шпагу на оружейную стойку и оставив при себе только привычный стилет под подушкой, он, как и велел Лоренцо, пил чай, ел красное мясо и читал, бессмысленно валяясь в кровати.
   Однако, невзирая на все это, спокойно ему вовсе не было. Напротив, Фабио было нервно, стыдно и меланхолически грустно. Хотя с виду беспокоиться было, вроде бы, не о чем: Миа вела себя как обычно, ни словом, ни жестом не показывая, что произошедшее между ними вчера ее как-то задело. Но Фабио прекрасно знал цену такому внешнему спокойствию и понимал, что за ним может многое скрываться. Увы, он тщетно пытался уловить ее переживания мимоходом, когда она появлялась в комнате что-то подать или наоборот, забрать - и он не понимал, вправду ли она спокойна или слишком сильно прячет все в себе, а он слишком слаб, чтобы почувствовать.
   Вчера Фабио прошел по грани собственных моральных принципов, грубо использовав Дамиану в своих целях. А уж в том, что касается допустимого в отношении честной девицы поведения, грань неоднократно перешел. Какой уж тут покой! Ему надо было или наверняка удостовериться, что все и впрямь в порядке, или же как-то уладить ситуацию, если все не в порядке вовсе. Так что, когда Дамиана в очередной раз зашла к нему и принесла пресловутый чай, он попросил:
   - Дамиана, будь добра, задержись на минутку.
   Она на мгновение растерянно замерла, прежде чем, сделав книксен, ответить:
   - Да, ваше сиятельство, - и тут же вспыхнула краской смущения.
   Фабио обеспокоенно нахмурился и почесал нос, подумав, что совершенно правильно решил поговорить с ней: стоило лишь обратиться к ней не с обычным господским приказом, как стало понятно, насколько это неловкая для Дамианы ситуация. Хуже того - еще и пугающая, это Фабио тоже прекрасно почувствовал, и ему тут же сделалось нестерпимо стыдно за все, что он себе вчера позволил.
   - Миа... - осторожно начал Фабио, - я хотел бы надеяться, что ты не сочла мое поведение по отношению к тебе неподобающим. А если все же сочла - искренне принести тебе извинения. Я вижу, что ты прекрасно понимаешь, в какие я угодил... затруднительные и крайние обстоятельства. Я тебе безмерно благодарен за понимание и за то, что помогла мне в трудную минуту. И все же хотел бы лишний раз заверить, что не собираюсь позволять по отношению к тебе ничего неподобающего.
   - Ну что вы, ваше сиятельство, я правда понимаю, - тут Миа замялась, а потом неловко продолжила: - Это всего лишь один раз, не всегда же за вами стражники гоняются.
   После такого ответа недоразумение можно было считать исчерпанным, однако чаемое Фабио спокойствие не желало приходить ни в какую. Его терзало очень знакомое скребущее, как маленькие коготки, чувство несоответствия сказанного тому, что человек думает и ощущает внутри себя. С переживаниями Дамианы что-то было вовсе не так, и он снова потер нос и задумчиво уставился на служанку, пытаясь сообразить, в чем дело. Чуял Фабио совсем уж странное и откровенно нехорошее: горечь и обиду на судьбу, разочарование собой и собственной жизнью, которые он узнал безошибочно, потому что и ему самому эти чувства были прекрасно знакомы. И ему приходило в голову только одно объяснение, почему Дамиана испытывала сейчас все это. Потому что она служанка и простолюдинка, неодаренная - и господа всегда считают свои желания и свое мнение выше ее. Она живет так с рождения и ничего другого не знает, но это не значит, что ее радует такая жизнь.
   - Спасибо, что понимаешь, Миа, - повторил он, а потом осторожно продолжил: - Я знаю, что разные господа думают очень разные вещи по поводу того, что им дозволено и не дозволено в отношении простолюдинов и слуг. Я думаю, что пока ты находишься в моем доме, я отвечаю перед тобой так же, как и ты передо мной. И никто не имеет права делать с тобой ничего против твоей воли - ни я, ни кто бы то ни было еще. Надеюсь, ты останешься здесь надолго, а между нами все будет по-прежнему.
   - Благодарю, ваше сиятельство. Вы очень добры, - ответил она, и Фабио выдохнул с некоторым облегчением.
   Вот теперь, пожалуй, недоразумение и впрямь исчерпалось. По крайней мере, он почувствовал вместо досады ее искреннюю благодарность.
   - Не за что, Дамиана. Можешь идти, - ответил Фабио, улыбнувшись ей, и взял с прикроватной тумбочки книгу и чашку чая.
   Впрочем, когда служанка ушла, читать у него не вышло вовсе. Чаю тоже не хотелось, хотелось кофе, чтобы хоть как-то взбодриться и разогнать плавающую в голове унылую муть, но он и так выпил за сегодня две чашки. Отчего-то вместо того, чтобы успокоиться, Фабио только сильнее разволновался. И, возвращаясь мыслями к их разговору, ударялся в какие-то совсем уж мрачные дебри размышлений об устройстве человеческой жизни и общества.
   Среди дворян граф делла Гауденцио давно прослыл "человеком широких взглядов": он никогда не смотрел на титулы, легко общался и даже заводил приятельские отношения с простолюдинами - да с тем же Никколо из стражи, который так некстати узнал его на складе. Тот был сыном каброя из военных и пошел по стопам отца, хотя с даром Никколо повезло заметно меньше, но Фабио не обращал внимания и на это: стражник честно нес свою службу и всегда был готов помочь делом, если потребуется - и эти качества для синьора делла Гауденцио были куда важнее сильного магического дара, к тому же он считал их и более редкими. Потому с нелюдимым и немногословным Никколо они удивительно легко нашли общий язык.
   Многие извиняли ему подобное небрежение условностями, списывая его на молодость, хотя дело было, разумеется, вовсе не в ней - просто синьор Фабио делла Гауденцио благодаря своему дару очень хорошо знал, что люди чувствуют совершенно одинаково, вне зависимости от того, одарены они магией или нет. И оскорбление задевает зеленщицу на рынке так же, как и баронессу. Вот только за оскорбление баронессы хама немедленно вызовут на дуэль ее муж, брат или кавалер. А зеленщице придется проглотить его молча, если оно прозвучало из уст благородного господина.
   При всем этом синьор Фабио принципиально никогда не заводил никаких романов с прислугой - хотя с кем только синьор Фабио ни заводил романов, о его широких взглядах на женские прелести также было известно всей Вентимилье. Но Фабио попросту не мог себе представить, как будет делать непристойные предложения девушке, которая от него впрямую зависит, которая не посмеет ему перечить, которая станет слушаться не потому, что согласна добровольно, а потому что он имеет право и возможность в любой момент выставить ее на улицу. Того, что он устроил с Дамианой, ему оказалось достаточно, чтобы совершенно известись, хотя и обстоятельства были крайними, и она согласилась вполне искренне, без принуждения.
   Пожалуй, только то, что Фабио смог ощутить ее искреннее сопереживание и готовность помочь, и успокаивало его совесть. Однако обычно, покушаясь на целомудрие прислуги, можно было почувствовать совсем иное: страх, унижение, покорность, тщательно скрываемую неприязнь, ту самую досаду на судьбу, которую испытывала сегодня Дамиана. И Фабио было до отвращения противно представлять, как он чувствует все это, обнимая или целуя девушку - и продолжает обнимать и целовать. Другие господа, не имеющие его дара, не чувствовали, а раз так, могли себе позволить вовсе не думать, что у симпатичных служаночек бывают переживания, и смело обжимать их по углам. Фабио подобного себе позволить не мог и был благодарен своему магическому дару за то, что не превратился в такую же благородную сволочь, которой плевать на жизнь и чувства всех, у кого не стоит "делла" перед фамилией.
   Впрочем, иным было плевать вне зависимости от титула, и от своих жен они хотели такого же беспримерного подчинения, как от служанок. Думать об этом было совсем тоскливо, потому что Фабио хотел совсем другого - и получить этого другого, как он убедился за последние годы, не мог категорически. Так что к своим двадцати трем приобрел в свете устойчивую репутацию заядлого холостяка и бабника, причем все вокруг были свято уверены, что причиной всему - любовная драма, разбившая сердце юного графа делла Гауденцио.
   Эта популярная сплетня давно сидела у Фабио в печенках, однако поделать он с ней ничего не мог - история была до отвращения живучей. Потому синьору делла Гауденцио то и дело приходилось отбиваться от не слишком, по его мнению, здорового внимания юных синьорин, вообразивших Фабио трагическим героем своего романа.
  
   Впечатленные девушки неизменно выбирали для подобных разговоров какой-нибудь особо романтический момент - то есть, такой, когда Фабио предпочел бы вообще ни о чем не говорить, а на такие темы - особенно, желая уделить внимание более приятным вещам, вроде поцелуев. Когда летняя темнота дышит влажной прохладой и ароматами цветов, небо над головой ясное и звездное, а балкон герцогского дворца тих и пуст, и из-за плотно закрытых дверей лишь едва доносится шум бала, право слово, если уж и вести разговоры, то хотя бы о красотах тревизской ночи, а еще лучше - о красотах дамы, которую ты нежно держишь за руку. Однако прелестное черноглазое и черноволосое создание по имени Квинтина имело свое мнение на этот счет.
   - Ах, дорогой граф! - она посмотрела на него своими темными, кажущимися совсем черными в темноте, глазами, и даже не будь он эмпат, Фабио бы понял, как много романтических бредней роится сейчас в ее прелестной головке, по этим глазам и прижатым к груди рукам. - Я знаю, что вы чувствуете себя обреченным на одиночество из-за того, что жизнь была к вам жестока и некоторые из дам тоже не были добры. Но как бы я хотела вам показать, что не все женщины таковы!
   "О небеса, Тина, милая, только не это!" - мысленно простонал Фабио. Однако стенать было поздно, следовало что-то делать. Обижать синьорину Квинтину ему совершенно не хотелось, целовать, впрочем, уже тоже. Хотелось отправить ее домой к родителям и посоветовать виконту и виконтессе делла Пьяджи прятать от дочери подальше любовные романы, а вместо них выдавать для чтения ботанические справочники, географические атласы и другие полезные вещи.
   - Синьорина Квинтина, поверьте мне, что бы ни болтали в свете, на деле все совсем иначе, - Фабио не слишком верил, что даже с его способностями к убеждению подобные разговоры возымеют действие на ее переполненный фантазиями невинный ум, но все же попытался следовать принципу "честность - лучшее оружие". - А вы, безусловно, вовсе не таковы, как иные коварные дамы, и полны искреннего ко мне сочувствия. Потому мне не хотелось бы быть жестоким к вам и разбивать ваше сердце, - он вздохнул и с трудом удержался от желания возвести глаза к звездному небу с мыслью: "О господи, что я несу!". Впрочем, что именно он нес, было менее важно, нежели то, что Тина сейчас должна была почувствовать. А именно - его понимание и искреннее расположение, сугубо приятельское.
   Так быстро синьорина Квинтина, однако, не сдалась, и все так же возвышенно, с сочувственным вздохом сказала:
   - Я понимаю, что вы не хотите вспоминать трагические страницы прошлого, но знайте, что я буду помнить о вас и всегда готова поддержать в трудную минуту, когда вы ощутите себя слишком одиноко. Ведь каждому нужна своя тихая гавань в бурном житейском море.
   - Благодарю вас, синьорина Квинтина, вы очень щедры и добры ко мне, - ответил Фабио, немедленно подумав о том, что с таким накалом романтических страстей гавань вряд ли получится тихой, а также - что оную гавань, при наивности и впечатлительности виконтессы, с легкостью захватят первые попавшиеся пираты. И если Фабио твердо намерен отказаться от "поддержки в трудную минуту", то кто-нибудь другой ею с превеликим удовольствием воспользуется. У него в голове неожиданно вспыхнула недурная, на первый взгляд, идея, и он тут же предложил: - Но давайте, право, не будем больше о печальном сейчас. В конце концов, мы приехали на праздник, пойдемте обратно к гостям, танцевать и беседовать, - после чего галантно подставил ей локоть.
   - Вы правы, мы должны быть внимательны и к хозяевам, устроившим нам этот вечер, они бы не были рады, если бы мы только грустили! - радостно ответила Квинтина, скорее всего, вообразившая что-то еще о сложных душевных порывах Фабио. Но, во всяком случае, она хотя бы прекратила его жалеть.
   Когда они вошли в бальный зал, Фабио, оглядевшись, нашел нужного ему человека и уверенно и непоколебимо повлек Квинтину в его сторону. Капитан Альберти, с точки зрения Фабио, обладал всеми необходимыми качествами: выразительным красивым профилем, острым взглядом зеленых глаз, шрамом на левой щеке от боевого заклинания, бесконечным запасом историй о военных подвигах, а главное - исключительно честной и прямой натурой. Вверив виконтессу его заботам и вниманию, граф делла Гауденцио смело мог рассчитывать, что все не настолько честные и прямые мужчины будут держаться от нее подальше либо сразу, либо после того, как синьор Альберти проделает в них пару не предусмотренных природой отверстий. И его это вполне устраивало.
   Спустя каких-нибудь двадцать минут синьорина Квинтина, завороженно приоткрыв рот, с горящими глазами внимала рассказу о том, как капитан заработал свой шрам, а Фабио тихо и незаметно растворился в толпе гостей, размышляя, что военные подвиги капитана, в отличие от его "трагической истории", вполне настоящие. С ним же, на деле, ничего по-настоящему значительного в жизни не случалось. Всем бедам Фабио, какими бы горькими они ни были, уж никак не подходило гордое наименование "трагедия". Что-нибудь вроде "глупое невезение" годилось куда как лучше. Будь граф делла Гауденцио менее галантен, он бы попросту рассказал чувствительной девице о себе все, как есть, сдобрив долей цинизма и оставив ее в глубоком разочаровании: решительно ничего впечатляющего и поэтичного в его судьбе не было, сплошная грязная и неприятная проза жизни.
  
   Впрочем, Дамиане его проза не показалась такой уж будничной. Теперь ей хотелось больше знать о синьоре Фабио, так что она, по оговоркам и мимолётным разговорам, задав несколько вопросов Марции, смогла примерно представить историю его жизни, и отчего-то та показалась ей вполне трагической, хоть и не настолько романтичной, как того хотелось бы синьоринам с великосветским воспитанием.
  
   Пять лет тому назад Фабио стоял перед зеркалом, медленно поворачиваясь из стороны в сторону, наклоняя голову, поправляя непослушные волосы, которые всегда норовили лечь как попало, всклокоченной кудрявой копной. Из зеркала на него таращился мальчишка-студент, недоучившийся полгода в Марейском университете, растерянный и несуразный.
   - Синьор сиятельный граф Фабио делла Гауденцио, - с расстановкой проговорил он, примеряясь к собственному имени без привычной приставки "наследный", и поморщился: как свинье лошадиная сбруя, в самом деле! Фабио резко отвернулся от зеркала и скорбно уставился на сидящего в кресле Лоренцо: - Во имя небес, какой из меня сиятельный граф! У меня хорошо получается только языком чесать и перепивать всех на студенческих попойках... и там, в университете, мне было самое место!
   Впрочем, Фабио прекрасно понимал, что к той прежней, легкой и беззаботной жизни, возврата уже не будет. Конечно, он мог бы нанять дельного и честного приказчика, поручить ему все дела и преспокойно вернуться в Марейское герцогство... Только того веселого студента Фабио, которым он был еще несколько дней назад, больше не существует. Скончался от бурой горячки вместе с родителями. И кто он теперь такой, Фабио не имел ни малейшего понятия. Точно не граф делла Гауденцио. Ему самому казалось, что никто - разве любой некто, каким бы он ни был, может чувствовать такую оглушительную пустоту внутри?
   - Мне нужно вступать в наследство, принимать дела отца, разбирать его бумаги - а я ничего не могу и не хочу. Хочу лечь и лежать, глядя в потолок.
   В доказательство своих слов Фабио и впрямь навзничь упал на кровать, уставившись прямо перед собой невидящим взглядом, будто в нем вдруг закончился завод, как в механической игрушке, и даже говорить и шевелиться сил не осталось. Каждое утро он заново вспоминал, что родителей больше нет. Просыпался как ни в чем ни бывало, спокойный и довольный, и потом у него было что-то около двух или трех минут до того, как схлынет сонная одурь и вернется тяжелая, ноющая боль в груди, которая за весь день не оставит его ни на минуту. Она оглушала, придавливала, не позволяла свободно вздохнуть, будто выпивала из него все силы, а из мира - все краски, и все казалось унылым и серым. Но Фабио с ней почти сжился, а вот с тем, что родители умерли, не мог никак. Мама умерла, отец умер... от мысли об этом хотелось завыть, схватившись руками за голову, упасть на кровать лицом в подушку и зарыдать. Но потом сразу приходила следующая: Фабио теперь старший в семье делла Гауденцио. И не может позволить себе выть, хотя у него теперь нет никого, кроме Лоренцо и Эстель, старой экономки, и он чувствует себя невыносимо одиноким.
   Просто Фабио не может подвести своих покойных родителей, которые всегда в него верили. Он ведь даже на похороны не успел, хотя спешил, проклиная тот день, когда страсть к путешествиям сподвигла его поехать учиться в другую страну - и не успел. Путь из Марейского герцогства долог, а во время бурой лихорадки мертвых хоронят быстро. Приехав, он первым делом в ужасе кинулся к Лоренцо, прекрасно зная, что тот из чувства врачебного долга в первых рядах станет гасить вспышку болезни. Но, по счастью, его лучшему другу повезло, а вот родителям - не повезло, чудовищно и обидно. От бурой лихорадки умирали двое из десяти заболевших, и граф и графиня делла Гауденцио оказались этими двоими. И теперь Фабио остался старшим в семье и не имел ни малейшего понятия, что с этим делать.
   Лоренцо тут же поднялся и пересел к нему поближе.
   - Может, и лежи, - с сомнением сказал он, а потом куда увереннее продолжил: - Но, так или иначе, не взваливай сразу этот груз, дай себе время опомниться. Ты не обязан, в конце концов, со всем справляться после такого потрясения. Любому понятно, что ты не можешь так сразу взять и со всем управиться, будто ничего не случилось. Потому что оно случилось. И если бы ты не переживал, это было бы странно, если не сказать чудовищно. Потому что только чудовищам все равно, а тебе - нет.
   - Эстель каждый вечер плачет, - сообщил Фабио, медленно повернув голову, чтобы посмотреть на друга. - Она плачет, я ее утешаю. Но с хозяйством она все равно справляется как-то. Может, и мне начать рыдать у кого-нибудь на груди вечерами?.. Хотя кому мои рыдания нужны, кроме тебя? Да и тебе тоже не слишком, у тебя пациенты...
   - Но когда их нет, я готов быть с тобой! - заявил Лоренцо.
   Вот только они оба знали, что сейчас их было много.
  
   Баронесса делла Грациани не считалась красавицей: большеватый рот, слишком вздернутый нос, чересчур простое для аристократки лицо. Однако рядом с ней в последнюю очередь хотелось думать о правильности черт. У нее была восхитительно теплая обаятельная улыбка, от которой на щеках появлялись ямочки, были медового цвета глаза, которые смотрели умно и сердечно. У нее были мягкие заботливые руки, которыми она так любила перебирать волосы Фабио. Ее звали Колетта, она была заметно старше него и была вдовой, но ему не было до этого дела: он все равно называл ее "Коли" и считал самой восхитительной в мире. А еще - своим главным утешением среди всех проблем и бед, что свалились на него в одночасье после смерти родителей. Она спасала его и была той, на чьей груди Фабио позволил себе выплакать свою боль.
   С Коли у него на удивление легко выходило и плакать, и улыбаться - легко чувствовать. После того, как Фабио почти месяц прожил будто в пелене серого зябкого тумана, это казалось настоящим чудом, словно у Коли тоже был магический дар, вроде его собственного. Но Фабио знал, что это не так: просто она была искренней и живой, а еще он ее любил. У Коли всегда находились для него не только ободряющая улыбка, но и нужное слово, помогающее не впасть в уныние, дающее силы жить и делать что-то дальше, с ней было интересно говорить обо всем на свете, и она дарила ему такие ночи, от воспоминаний о которых щеки вспыхивали, а внутри все сжималось в сладком томлении. Коли ничего не требовала и ничего не обещала, просто была с ним - и Фабио ощущал ее искреннее сочувствие, ее приязнь и ее жгучее желание в те минуты, когда они были близки.
   Их восхитительный роман длился несколько месяцев, и только с ней Фабио чувствовал себя по-настоящему спокойно и радостно. Оттого следующий шаг показался ему совершенно естественным.
   - Коли, ты самая восхитительная женщина на свете. Выходи за меня замуж, - сказал он, выбрав удачный момент, когда они сидели на скамейке во время прогулки в саду, и, судорожно пошарив за манжетой, извлек оттуда коробочку с кольцом.
   Она испугалась - это было первое, что ощутил Фабио. Испугалась, расстроилась и принялась ему сочувствовать.
   - Ты тоже прекрасный мужчина, Фабио! Совершенно замечательный, только я тебе не подхожу, - сказала она, и Фабио знал, понимал, что она и впрямь так считает, для нее это правда. Еще, разумеется, он не подходил ей, и в этом было все дело, но Коли так не сказала бы ни за что, она всегда была к нему добра. Слишком добра! - И я думаю, это не лучшая идея, хотя я понимаю, что твои намерения чисты.
   Она взяла его за руку, грустно глядя в глаза, явно подыскивая еще подходящие слова, чтобы его утешить прямо сейчас, когда сама сделала ему больно. И Фабио искренне хотелось утешить ее в ответ. Еще хотелось плакать, но теперь ему придется делать это на чьей-нибудь еще груди, а Коли...
   - Мы ведь сможем остаться добрыми друзьями, правда? - спросил Фабио, улыбнувшись ей, совершенно искренне, невзирая на подступившие к горлу слезы. Колетта была замечательной, и ей хотелось улыбаться.
   - Я думаю, это было бы лучше всего! - с радостным облегчением ответила она.
   И, пожалуй, какое-то время им даже удавалось, но теперь между ними стояло слишком многое. И слишком тяжело оказалось знать, что та, на которой ты собирался жениться, никогда не относилась к тебе настолько же серьезно, как ты к ней. Разумеется, Фабио не винил Колетту ни в чем, ведь сердцу не прикажешь, но было невыносимо больно оказаться лишь недолгим приключением для женщины, с которой готов был связать свою жизнь. И осколки этих разбившихся иллюзий оказались куда острее и ранили куда сильнее осколков его юношеской беззаботной жизни, разбившейся вдребезги после смерти родителей. Фабио невольно думал, что порой лучше вовсе не знать, что другие чувствуют к тебе, потому что без ложных надежд жить тяжелее.
  
   Дама намного старше, дама, которая не воспринимает тебя, как достойного партнера - Дамиана вполне могла это понять и посочувствовать. Ведь чем-то это было схоже с ее ситуацией, когда кавалер не воспринимал ее, как равную, хоть и по совсем иным причинам. Размышляя об этом, Дамиана печалилась, но в то же время не могла не думать, что, будь история графа делла Гауденцио иной, женись он на той, которую действительно полюбил тогда, пять лет назад, еще неизвестно, оказалась бы в его доме нужна служанка. И уж тем более вряд ли он попросил бы ее, Дамиану, составить ему алиби. И девушка понимала, что просто не может сожалеть о том, что все случилось именно так, как случилось.
  
   Вскоре после расставания с Колеттой Фабио совершил крайне неприятное открытие: что их роман, помимо всего прочего, долгое время успешно избавлял его от матримониальных притязаний всей тревизской знати, имеющей дочек на выданье. Теперь, когда он был совершенно свободным и одиноким мужчиной, граф делла Гауденцио немедля сделался самым перспективным в Вентимилье холостяком - и к нему выстроилась очередь из невест и их многочисленных родственников длиннее, чем в кабинет герцога в дни приема просителей. Светские мероприятия превратились для Фабио в настоящую пытку, поскольку большую часть времени он пытался предотвратить очередные попытки кого-нибудь ему сосватать или самостоятельно ему сосвататься.
   Едва он успевал вежливо избавиться от графа делла Маринетти, страстно желающего представить ему свою незамужнюю племянницу, как тоже незамужняя синьорина Велия делла Альби случайно роняла ему под ноги свой веер, и его приходилось поднять, с улыбкой подать и, разумеется, познакомиться. А стоило вежливо свести это знакомство на нет, как к Фабио подплывала виконтесса делла Фьори, мать троих дочерей на выданье, с приглашением на обед. Голова ото всего этого порядочно шла кругом, и он бы вовсе свихнулся, если бы его то и дело не спасал Чезаре, с которым они как раз тогда и заприятельствовали: Фабио недавно начал дипломатическую карьеру, а Чезаре тоже был из молодых посольских работников, и они быстро нашли общий язык.
   Второй маркиз делла Веккьони, хоть и не был эмпатом, безошибочно умел определять тот момент, когда Фабио уже не мог выносить всеобщих поползновений на сватовство, и, взяв его под локоть, уводил куда-нибудь подальше, по дороге умудрившись прихватить со стола не только вина, но и еды. Чезаре тоже любил путешествовать и все время умудрялся влипать в приключения, о которых потом рассказывал охотно и весело. Так что они замечательно беседовали, то и дело переходя с тревизского на марейский, а с марейского - на сантурский. Потом Чезаре неизменно начинал напевать Фабио какую-нибудь арию из какой-нибудь новой, или даже не очень новой оперы - казалось, он знает наизусть их все. А потом они вместе пели сантурские народные песни. К этому моменту Фабио уже не стеснялся ни того, что голос у него хуже, чем у Чезаре, ни того, что их буйство могут услышать. Он чувствовал себя весело и беззаботно, а главное - вокруг не было ни единой девицы и ни единого родственника какой-нибудь девицы, что Фабио безмерно радовало.
   Однако в тот день Чезаре на прием, как назло, не пришел, и, в конце концов не выдержав, Фабио схватил первый попавшийся кувшин с вином и бокал и скрылся ото всех в углу достаточно дальнем и темном, чтобы его ни в коем случае не нашли. Но каким-то удивительным образом буквально через четверть часа его с легкостью обнаружила там синьора Аделия. Она была женщиной действительно не самой завидной судьбы: родители сосватали ее совсем юной за виконта, которому сейчас на вид было лет девяносто, а тогда - ну точно не меньше восьмидесяти. Младшей дочери бедного семейства крутить носом не приходилось. Однако виконтесса даже не думала унывать, успешно утешаясь в своем неудачном замужестве объятьями лучших кавалеров Вентимильи. Благо природа ее не обделила ни внешностью, ни статью.
   - Добрый вечер, синьора Аделия, - мрачно поздоровался Фабио, отпив вина. - Только не говорите, что и вы тоже собираетесь кого-нибудь за меня сосватать. Например, двоюродную правнучку вашего достойного супруга.
   Аделию его слова развеселили:
   - Добрый вечер, синьор Фабио! - красивым голосом ответила она. - Но отчего же вы не думаете, что вами не могу заинтересоваться я сама, дама глубоко замужняя, а потому матримониальными целями вовсе не озабоченная? В конце концов, вы сейчас затмили популярностью даже синьора Лауро, и дама может заинтересоваться вами просто так, с познавательной целью.
   Синьор Лауро, наследный маркиз делла Серра, и впрямь был достопримечательностью Вентимильи не хуже главного храма. Разумеется, вовсе не из-за золотистых локонов и красивых глаз, хотя для вьющихся вокруг него дам они имели большое значение. Главная причина, однако, заключалась в том, что синьор Лауро обладал двойным магическим даром, по каковому поводу им неустанно восхищались и прочили ему самое блестящее будущее. Одновременно с тем ходили мрачноватые слухи, что у синьора Лауро есть брат-близнец, не одаренный вовсе, будто простолюдин, которого семья тщательно скрывает. Словом, наследный маркиз являлся фигурой, затмить которую в глазах сплетников было крайне сложно.
   - Так я сейчас вроде модной новинки? - буркнул Фабио.
   - Можно подумать, для вас это новость, - Аделия засмеялась и легонько хлопнула его веером по руке, что было жестом весьма фамильярным или изрядно намекающим на желательное сближение. - Ну прекратите же, не будьте таким букой, я не охотница за вашим титулом!
   - Я бы предложил вам вина, но у меня с собой всего один бокал, - ответил Фабио и улыбнулся. У синьоры Аделии было то, чего ему ужасно не хватало в других людях: она была искренней. Искренне любопытствовала, искренне находила его привлекательным и искренне сообщала, что собирается по этому поводу предпринять. А еще она радовалась, тоже от души: самому Фабио, его дурным ехидным шуткам, даже его мрачному настроению. Он чувствовал эту радость, и ему хотелось радоваться вместе с ней. - Ваше изрядное женское любопытство нравится мне куда как больше всеобщих мыслей о замужестве.
   - Любопытство привело невинную деву в лес, где она встретилась с Единорогом, даровавшим ей магию. Так что, как видите, просто грех ему не потворствовать! - она приподняла брови, говоря о грехе в смешном притворном ужасе, а потом осуждающе покачала головой: - Не становитесь грешником, я вас умоляю!
   Фабио, не выдержав, искренне рассмеялся.
   - Как я могу не потворствовать любым искренним чувствам, виконтесса? С моим-то даром, - ответил он и немедленно предложил ей куда-нибудь прогуляться вдвоем, предусмотрительно прихватив с собой недопитый кувшин и единственный бокал.
   С Аделией и впрямь оказалось очень весело и легко - не очень надолго, но по-настоящему хорошо. "Так уж у меня выходит в жизни, - думал Фабио, - что женщинам либо нужно от меня немногое, зато искренне, либо многое, но не искренне вовсе. И если уж выбирать одно из двух, я предпочту первое". Разумеется, Фабио хотелось бы встретить ту, которая искренне захочет многого, захочет разделить с ним жизнь, но ее на горизонте не наблюдалось. А тем, кто хотел просто хорошо провести вечер, он, по меньшей мере, мог подарить каплю радости и искреннего внимания, так же, как это делала Аделия, от всего сердца и всей широты своей души. И это было не так уж мало.
   Фабио то и дело вспоминал пресловутого Лауро, который по одному из своих двух дарований тоже был эмпатом, как и Фабио - и точно так же вовсе не спешил жениться. Похоже, он испытывал ровно те же проблемы, что и граф делла Гауденцио: обрести спутницу жизни, когда не питаешь ни малейших иллюзий насчет чувств и переживаний окружающих, весьма непросто. Тебе непременно нужна девушка или женщина исключительных моральных качеств и свойств натуры, и ты никак не можешь ее найти, а когда наконец находишь - оказывается, что ты не нужен ей, и ее совершенно не устраивают твои собственные качества и свойства. В самом деле, порой слишком много знать о том, что чувствуют к тебе, слишком вредно. И Чезаре даже не представлял, насколько на самом деле оказался прав в своей недавней шутке: с работой у Фабио, по его собственному мнению, все складывалось куда удачнее, чем с женщинами. Хотя мало кто мог подумать об этом, глядя на беззаботного повесу синьора делла Гауденцио.
  
   - А вот, - Фабио ткнул пальцем в лист бумаги, казавшийся золотисто-розовым от падающих на стол лучей закатного солнца, - синьор Джакомо Бруно, которого заменили аж целым виконтом. Сумеешь ли ты догадаться, друг мой Чезаре, чьим человеком является наш синьор Бруно?
   Над списком из двух дюжин фамилий - двенадцать отставников и двенадцать человек, их сменивших - они сидели с полчаса, и настроение у Фабио за это время стало весьма приподнятым, поскольку ситуация стремительно прояснялась. Он с аппетитом откусил яблоко и принялся старательно намазывать хлеб паштетом. Для ужина было рановато, но не думать же о серьезных вещах на голодный желудок? Думать ему, однако, не терпелось, потому они с Чезаре полдничали прямо в процессе обсуждения, щедро запивая еду кофе, для которого, напротив, было слишком поздно - зато он очень способствовал размышлениям.
   Чезаре ехидно предположил:
   - Может, человек герцога? Должен же быть хоть один герцогский!
   - Угу, причем марейского, - очень серьезно ответил Фабио, но тут же, не сдержавшись, весело фыркнул. - Подозреваю, герцогские тут только мы с тобой.
   - Да ты что? Неужели тоже человек синьора Марчело? Как удивительно! - засмеялся Чезаре.
   Смеялся он не зря: смещенные с должностей люди синьора Марчело - отнюдь не герцога, а негоцианта, второго лица в посольстве герцогства Тревизского в Даларнской империи - попадались им удивительно часто, что навевало на определенные мысли, на кой была вообще затеяна эта мышиная возня. Богатство синьора Марчело могло не давать покоя многим, и, раз уж он так удобно находился в отдалении, можно было воспользоваться возможностью несколько потеснить его на политическом поле.
   - Этот уже четвертый, и не удивлюсь, если не последний, - Фабио хмыкнул и тут же задумчиво поинтересовался: - Интересно, додумался ли уже сам синьор Марчелло до того же, что и мы с тобой?.. Ему это сделать намного проще. Насколько я знаю, из Даларна возвращаться уважаемый торговец пока не собирается, но руки у него длинные, и размаха их хватит, чтобы прямо из империи с этим разобраться, через доверенных лиц.
   - Я постараюсь выяснить, что он думает и собирается ли что-то предпринимать, в конце концов пусть не такие длинные руки, но какие-то есть и у меня, - тонко усмехнулся Чезаре, - А сейчас давай взглянем, кто у нас там дальше по списку. Не стоит останавливаться на единственной догадке.
   - Дальше по списку у нас маркиз делла Кьяри, - мигом посерьезнев, ответил Фабио. - И учитывая дату его отставки... я бы сказал, что причиной его отставки стала смерть наследника. По собственному опыту знаю, что, когда такое случается, вовсе не до дел, хоть государственных, хоть каких.
   Впрочем, потерять сына наверняка было даже хуже, чем разом обоих родителей, тем более потерять так! Фабио невольно задумался о маркизе, моментально восстановив в памяти его образ. Горе меняет людей, его самого оно изменило очень сильно, что сталось с синьором делла Кьянти, что он ушел с должности, которую занимал двадцать лет кряду? Маркиз походил на сторожевого пса бойцовой породы: крепкий, коренастый, с отточенной сдержанностью движений, непроницаемо спокойный ровно до тех пор, пока не придет время ринуться в атаку. Один из немногих, с кем Фабио всерьез опасался вступать в споры. "Невозмутимость" - это слово всегда подходило синьору делла Кьянти больше всего. Но убийство Теодоро, старшего и любимого сына, похоже, всерьез его подкосило. "Только чудовищам все равно... - невольно вспомнил Фабио слова Лоренцо, сказанные когда-то давно. - Навестить, что ли, старика?.." Он тяжко вздохнул и снова сосредоточился на списке, в котором оставалось еще трое бывших сановников.
   Чезаре поджал губы, а потом тихо согласился:
   - Действительно, после такой трагедии и так все понятно.
   Фабио молча кивнул и пробежался глазами по оставшимся фамилиям:
   - Однако, еще два человека синьора Марчело, представь себе! Этот и вот этот, - сообщил он, указав их в списке столовым ножом, который, сам не заметив, принялся вертеть в руках, размышляя о маркизе. - А предпоследний из твоих пяти высокопоставленных, виконт делла Муни - сын военного из каброй, с жалованным дворянством. Сдается мне, тут виной всему могут быть не интриги, а банальные предубеждения: слишком высоко запрыгнул для ублюдка. Поскольку некоторые особо благородные господа всерьез уверены, что для успешной службы длина родословной важнее количества ума, - предположил Фабио, тут же скроив настолько презрительную гримасу, что только слепой бы не понял: ублюдками он считает именно недалеких благородных господ, а вовсе не потомков каброй.
   - Я так вижу, мы с тобой окончательно определились с версией. С чем нас и поздравляю - весело сказал Чезаре и, подкинув в воздух ломтик бекона, поймал его зубами, сделавшись похожим на шкодного молодого щенка с вываленным наружу языком, который, впрочем, быстро подобрал, тут же закусив бекон свежим хлебом.
   Фабио весело фыркнул и, последовав дурному примеру, принялся забрасывать в рот орешки, хватая их в полете.
   - Отличная версия, только ей не хватает для полноты одной ма-а-аленькой незначительной детали, - сказал он между четвертым и пятым орешком. - Кому именно так сильно не угодил синьор Марчелло, что этот недоброжелатель затеял столь масштабную интригу. Вариантов слишком много. И что может связывать тех, кто занял освободившиеся должности - ума не приложу. На первый взгляд, вовсе ничего. На второй и третий - тоже.
   Чезаре пожал плечами:
   - Мы просто мало о них знаем, да и все! Надо бы их всех начать проверять: куда ходят, с кем общаются, не пересекаются ли друг с другом, о чем мы не знаем. И я этим займусь. - Тут он с сосредоточенным видом проследил за очередным орешком и схватил его в воздухе. - Опля! Вот так!
   - Ну да, именно так: тебе - все орешки с разоблачением заговора, а несчастному раненому в моем лице остается только рот разевать, сидя дома, - насупился Фабио.
   - Ну уж прямо все мне, успеешь еще поучаствовать, вряд ли мы так быстро разберемся, - Чезаре снисходительно похлопал Фабио по плечу. - Не вешай нос, повеселишься еще с этим делом.
  
   Глава четвертая
  
   Почему?! Почему, почему, почему? У него должно было все получиться, уже много раз, но не вышло ни разу... Почему? Люди совершенно ужасны, в этом нет никаких сомнений, всегда неправильные, с изъянами, как побитая и поцарапанная вещь. Или, скорее уж, как порченая груша. Сломанную вещь можно починить, а людей не исправить. Он вынужден подстраиваться, крутиться, юлить, изобретать - чтобы люди в кои-то веки работали не хуже вещей, работали как надо. Но они все равно не хотят!
   Он - все делает правильно, он в этом полностью уверен. Он продумал каждую деталь обряда, все действия, заклинание, одно за одним, стройно, идеально... Но люди - люди слишком несовершенны, чтобы для них годились такие восхитительные, почти идеальные идеи. И он вынужден портить задуманное, корежить, гнуть, подстраивать под их мерзкое несовершенство. И все равно не выходит, раз за разом. Они все - будто смеются ему в лицо. Они - недостойные в этом несовершенстве своего дара, своей магии, которой он заслуживает гораздо больше.
   Насмехаются над ним, будто он какой-то простолюдин. Насмехаются, превращаясь в вещи, не имеющие никакой пользы и смысла. Окончательно сломанные, годные только чтобы выкинуть на помойку. Зарыть в землю и забыть навеки. Почему?..
  
   На кухне царили тепло и уют. Разумеется, там, где колдовала над пышущей жаром плитой и исходящими паром кастрюлями кухарка Марция, была настоящая обитель демонов, влажная и жаркая, но Дамиана сидела поодаль, с торца длинного стола, и старательно чистила гору овощей. Рядом с ней Эстель составляла список расходов на эту неделю, и, разумеется, их деловитые посиделки сопровождались болтовней обо всем на свете. Если уж где оказалась Марция - то как могло быть иначе?
   - А Баччо меня, между прочим, на лодке катал. И песни под гитару пел, - похвасталась она, помешивая в кастрюле большой ложкой на длинной ручке. - Кто бы мог подумать, что он такой галантный и щедрый кавалер окажется, с его вечной наглостью и шуточками! - тут Марция хихикнула, показывая, что шуточки Баччо ей очень даже нравятся, вместе со всем остальным.
   Пригласить ее на свидание графский конюх решался очень долго, и теперь, когда оно наконец случилось, Марция хотела обсудить его во всех подробностях и не один раз. Баччо был младше ее и никогда не был женат, а Марция успела овдоветь еще до того, как устроилась на работу к графу делла Гауденцио, и Баччо откровенно смущался. Марция, хоть и давно не была юницей, успела обзавестись первыми морщинками вокруг глаз и раздаться в талии, оставалась женщиной очень даже привлекательной. И конюх в конце концов преодолел робость, за что и был вознагражден радостным согласием Марции.
   - Главное, чтоб не слишком долго в кавалерах был! - ворчливо отозвалась Эстель. - А то будет тут тебя пару лет выгуливать, а это не дело - слишком поздно детей рожать. Так что ты смотри уж внимательно!
   - Я про детей и не думала, - рассмеялась Марция, - куда мне на старости лет?.. Так ты, значит, за нас рада и одобряешь? - безошибочно определив, что скрывается за ворчанием экономки, спросила она.
   - Да уж гуляйте, - отмахнулась та с улыбкой. - Ты вон щебечешь, будто птичка, и у Баччо физиономия, как у кота, сметаны объевшегося - чего ж тут не одобрять?
   Тут Дамиана, молча слушавшая этот разговор и старательно срезавшая шкурку с цукини, немедленно подумала, что наверняка Марция с Баччо целовались, а может и не только. Марция уже не девушка, беречь ей нечего и, раз Баччо ей нравится, то зачем бы им после катания на лодке оттягивать прочие удовольствия? Вот она бы не стала, если бы его сиятельство Фабио обратил на нее внимание. Только он не обратит, у него сколько дам уже в постели перебывало, и многие вовсе не задерживались, хотя и были настоящими аристократками, а не как она - ни то, ни се. Хотя, если честно, положа руку на сердце, Дамиане так и не стало понятно, чем она так уж плоха для ласк и поцелуев. Какое ему дело до ее дара, если речь не идет о том, чтобы жениться и заводить детей? Ладно бы некрасивая и непривлекательная - обидно, больно, но понятно! Но чем плоха недостаточно родовитая? Как будто, если снять одежду, не все равно!
   Но вдруг она вспомнила, как синьор Фабио говорил: "Я думаю, что, пока ты находишься в моем доме, я отвечаю перед тобой так же, как и ты передо мной. И никто не имеет права делать с тобой ничего против твоей воли - ни я, ни кто бы то ни было еще", - и тяжело вздохнула. Все-таки синьор Фабио был хорошим человеком, даже если не до конца верил в эти слова, уже одно то, что у него водились такие мысли, значило куда как много. Всем наставникам, синьору директору и благотворителям вместе взятым не приходило в голову подобного! У них даже разок мимолетно не мелькали подобные мысли. А у синьора Фабио были принципы, и то, что он был молодым и красивым, и что Дамиана хотела бы, чтобы он вел себя иначе, не делало его принципы хуже.
   - ...и все как на подбор молодые, красивые и знатные, - словно эхом ее мыслей прозвучали слова Марции. Начало фразы Дамиана прослушала, слишком уж погрузившись в свои мысли. - Семерых уже убили, выходит. Что ж такое делается!
   - Беда, - горестно согласилась Эстель. - А синьор Фабио, вон, в такое время по портовым складам бегает! Когда следовало бы дома сидеть, на все замки позапиравшись.
   - Так то днем было, - возразила Марция. - А убивают, вроде как, ночью только...
   Дамиана отчего-то смутилась, что совершенно не понимает в чем дело, но потом все же спросила:
   - О чем вы говорите? Какие убийства?
   - Ох, точно, тебя ж, когда это все началось, еще и в городе не было! - спохватилась Марция. - Тогда разговоров было! Потом-то убийства прекратились, все и думать забыли, а теперь вот опять... Погоди, я тебе сейчас по порядку расскажу.
   - Нет уж, лучше я, - возразила Эстель, - а то знаю я тебя, такого нарассказываешь, что девочке потом кошмары будут сниться. Словом, началось это год назад, тогда первого убитого нашли. Хотя, конечно, тогда все решили, что это кто-то решил отомстить этак... с особенной жестокостью, чтоб мало не показалось. Ну а что еще можно было подумать, на такого покойника поглядев?..
   - Какого? - Дамиана уставилась на Эстель, позабыв о своих цукини. - Ох, не тяните, я же сейчас точно навоображаю!
   - Сейчас, пока думаешь, как Дамиануччу не напугать, она сама напугается, - упрекнула Марция экономку и тут же подхватила рассказ: - Говорят, крови в них нету вообще, уж не представляю, как это возможно - ни капли, как поршнем откачали. И знаки какие-то по всему телу ножом вырезаны, но в этом я ничего не понимаю, потому как это магия - вон, благородные господа и те не разобрались до сих пор, для чего они надобны, куда уж мне... Одно знаю точно: выглядят покойники страшно. И смерть это страшная.
   - Ужасы какие! - сказала Дамиана, бросив нож и прижимая к груди руки, сама же думала про себя, что, по всей видимости, для откачки крови использовалась магия, и о том, что, безусловно, на такое способен маг-целитель; возможно, что-то похожее может сделать боевой маг, хотя она не встречалась с подобными заклинаниями, но сочиняют же порой и новые. Интересно, а защитник, вроде нее, смог бы? Девушка посмотрела на нож, которым прекрасно умела убивать, ее этому учили. Ведь не то чтобы защитники вовсе не могли вредить, просто нападение никогда не было главным в их магии. Наверное, смог бы. Да уж, выходило, что тех, кто в состоянии это сделать, в городе было слишком много.
   - Да уж, особенно жутко стало, когда оно все продолжилось, - ответила ей Марция, но Эстель, глядя на взволнованную Дамиану, тут же ее перебила:
   - Давай-ка дальше я, без этих твоих... впечатлений, - сказала она. - Примерно через месяц второго покойника нашли, потом третьего - и тут уж всем стало понятно, что дело вовсе не в мести. Все убитые, как Марция и говорила, на подбор молодые дворяне. Между собой плохо знакомые, и кто и зачем их так жестоко убивает - никому не ведомо.
   - Демонопоклонники это! - не удержалась Марция. - Приносят жертвы своим хозяевам, которые кровь пьют. Видать, демонам не любая подходит, а только тех, в чьих жилах магия течет...
   - Хватит сплетни пересказывать! - возмутилась Эстель. - Господа, которые убийцу ищут, ясно сказали: умалишенный это, один-единственный.
   - Ну уж я помню: когда убийства вдруг прекратились, все решили, что этот самый псих попросту в речке утонул и потому никого больше убивать не станет, раз уж сам теперь покойник, - покивала Марция.
   - А что, последнего покойника возле речки нашли? И он боец был сильный? - спросила Дамиана и, увидев изумлённые лица Марции и Эстель, пояснила свою мысль: - Ну почему-то же решили, что он в речке утонул, а не с лошади свалился и шею свернул.
   Эстель захихикала, поглядывая на кухарку и качая головой:
   - Да это просто Марция опять приукрашивает и додумывает всякое, чего ей знать неоткуда: то про демонопоклонников, то про речку... - она вздохнула и сразу посерьезнела: - Да и нету уж разницы, чего тогда решили, раз убийства снова начались. Вон, два новых уже, да еще и одновременно! Кузенов убили, похожих, как братья, ужасно! А кто убийца, да где его искать - как тогда не знали, так и сейчас не ведают. Оттого и напуганные все.
   - Мне Франка сказала, у них хозяин бал отменил, - поспешила поделиться Марция, - к которому чуть не месяц готовились. Не хочу, говорит, чтобы на моем балу кого-нибудь убили. Предпоследнего-то покойника как раз в саду во время бала и нашли!
   - Да что там барон, - поддакнула Эстель, - герцог вон указ издал, мол, в темное время городская стража имеет право арестовывать и препровождать для разбирательств кого угодно без объяснения причин, включая благородных.
   - Благородные скоро сами по ночам на улицу нос казать перестанут, а если и будут - только с телохранителями. Коли найдут, кого нанять, конечно, а то всех, кто был в Вентимилье, уже разобрали, и не всем хватило, - сплетническим тоном сказала Марция. - Даже барышень-защитниц к мужчинам нанимают!
   - И где такое видано только! - фыркнула Эстель. - А некоторые еще и ходят в штанах, как мужчины, должность мол у них не женская!
   Ох и позавидовала же тут Дамиана всем своим одноклассницам, которые дотянули до этих дней. Уж наверное при дефиците телохранителей и их повыкупали не для замужества. И как же ей не повезло, что синьор Бордоне оказался так тороплив, могла ведь и она честно получить свою свободу!
   - А чего ж синьор Фабио себе какую-нибудь девицу в штанах не наймет? - тут же поинтересовалась Марция. - Авось, она бы его и от дырки в боку спасла...
   - Да его разве уговоришь? - горестно вздохнула Эстель. - Я пыталась! И что ты думаешь? Говорит - со своим даром я сам себе телохранитель, почую, если на меня кто напасть захочет. Ну и разве помог его дар от этой самой дырки в боку? Вольнолюбивый он у нас больно...
   - Ох, святые небеса! Оградите его от беды! - с чувством воскликнула кухарка, сложив руки перед грудью и возведя глаза к потолку. - После того, что с его родителями случилось, судьба должна быть к нему милостива! А беды - обходить стороной! Он и так достаточно пережил!
   - Дай-то бог! - от всей души поддержала ее Дамиана.
  
   - Синьор Фабио! К вам синьор делла Росси! - громко возвестила Эстель с первого этажа, и Фабио, захлопнув книгу, тоскливо посмотрел на свою кровать.
   Ну уж нет, лучше остаться сидеть в кресле и сразу сообщить Лоренцо, что он уже почти здоров и долго рассиживаться дома не собирается. Пускай сам его осмотрит и убедится, что пациент и впрямь чувствует себя намного лучше, а если от чего и страдает - так исключительно от скуки. Поэтому Фабио надо завтра же вернуться на службу, к делам, пока у него гнойная лихорадка от безделья не началась.
   Он был настроен весьма решительно, но едва Лоренцо вошел - все эти мысли разом вылетели у Фабио из головы. Он никогда не видел друга таким: что тот смертельно расстроен и ужасно напуган, можно было понять безо всякой магии - что еще могло означать это бледное лицо, нездоровый блеск глаз и кривая линия сжатых губ?
   - Высшие небеса, Лоренцо! Что случилось?! - воскликнул Фабио, мигом подскочив с места. - Ты в порядке?! Оливия в порядке?!
   Тот ответил тихо и невыразительно:
   - Оливия в порядке, я - тоже, а вот Чезаре - нет. Его убили. Я только что осматривал тело, - потом растерянно оглянулся, будто оказался тут впервые, и тяжело опустился в кресло, закрыв лицо руками.
   - Как Чезаре?.. - прошептал Фабио и тоже упал обратно в кресло, уставившись на друга недвижным взглядом. Он не мог вместить это в голову, поверить, что это правда, представить Чезаре мертвым. Второй граф делла Веккьони был одним из самых жизнелюбивых людей, которых Фабио знал, а теперь он лежит где-то бездыханным куском плоти. - Как это произошло?.. - нашел в себе силы спросить Фабио.
   - Его убили прямо дома, в его собственной комнате. Там и нашли с утра. Не похоже чтобы тело передвигали, насколько я могу судить - там все и происходило, - сухо и бесцветно сказал Лоренцо, будто пытался сделать вид, что его это не трогает вовсе.
   - Кто?.. Тот самый... его так же убили, как остальных?.. - это было очевидное предположение, но слишком жуткое, и Фабио замер, надеясь на отрицательный ответ, однако Лоренцо молча кивнул. - А Эстель меня еще просила ночью на улицу не выходить! И телохранителя нанять! Кой смысл, если тебя в собственном доме могут прирезать так же, как посреди улицы? Или не в собственном - на балу у барона делла Гросси целая толпа людей была, его личная охрана, дюжина человек! И что, сильно помогло? - Фабио всплеснул руками и нервно потер лоб. Чувство собственного бессилия раздражало невероятно, жгло в груди, жгло глаза - ему бы следовало заплакать, он только что узнал, что потерял друга. Но Фабио не мог, только бессильно злился на все вокруг.
   Лоренцо покачал головой:
   - Ты неправ! Поостеречься все равно не помешает. Никого с личной охраной убийца пока что не тронул - значит, это помогает. И Оливия от меня тоже требует ночью по пациентам с охраной ходить, я ее понимаю и это принимаю.
   Фабио слабо улыбнулся:
   - Ну наконец-то ты снова на себя похож, слава небу. Хорошо, ладно, я подумаю насчет своей безопасности. Завтра подумаю.
   Он порывисто вскочил на ноги и метнулся к столу, на котором, как обычно, стояла откупоренная бутылка вина, причем практически полная - он старательно соблюдал рекомендации Лоренцо. Но сейчас Фабио было не до рекомендаций. Торопливо наполнив единственный бокал, он сунул его другу, ничего не спрашивая, а себе взял бутылку и снова сел в кресло, нервно побарабанив пальцами по подлокотнику.
   - Пей и рассказывай, - потребовал Фабио и сам отхлебнул из бутылки. - Я хочу знать все подробности, какими бы они ни были. Ты врач, ты видел тело - это правда, то, что треплют насчет крови?.. Или слухи все же преувеличивают?..
   Лоренцо хмуро изучил свои башмаки, залпом выпил треть бокала вина и после мрачно сообщил:
   - Я был бы рад, если бы слухи врали. Но на самом деле, все даже хуже. Убийца резал по живому, из ран текла кровь, пока он вырезал на Чезаре эти скотские бессмысленные символы. У него твердая рука, он резал весьма умело, пока Чезаре все это чувствовал, пока его раны кровоточили и болели. Или, может, он потерял сознание, я не знаю, я надеюсь на это! Все, на что нам остается надеяться - что, быть может, он мучился не очень сильно! А потом ублюдок, действительно, забрал из тела всю кровь, осталась только та, что пролилась из ран. И я не знаю, Фабио, как нам с этим жить!
   - А убийца вот как-то живет, - хмуро отозвался Фабио, потерев пальцами переносицу, покосился на бутылку, но пить не стал - его мутило от отвращения. - Как-то его земля носит, не представляю, как... И не представляю, что там творится в его безумной голове, что заставляет его творить подобное! Лоренцо, ты все своими глазами видел... может, у тебя хоть какие-то мысли появились? Зачем ему эти знаки, чего он пытается добиться?.. Не знаю, для чего спрашиваю - чтобы не чувствовать себя совсем беспомощным, наверное, - он тяжко вздохнул и все-таки глотнул вина.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"