Голоса доносились откуда-то издалека. Не могла разобрать ни слова, да и не пыталась этого делать. Голоса нарушали какое-то неземное блаженство и тянули туда, куда она в общем-то пока не торопилась. Голоса становились все тревожнее и громче, словно пытаясь вызвать в ней беспокойство. Беспокойство пришло, когда послышался плач младенца. Вдруг смутно начала осознавать, что непременно нужно отреагировать на этот плач. Сознание начало тяжело проясняться и она как-то отрешенно подумала, что это должно быть плачет ее ребенок, которое она так долго ждала и родила вопреки всем установленным биологическим законам. В ее возрасте женщины почти не рожают. Напряглась, пытаясь по плачу определить, кто появился на свет, сын или дочь. Трудно, конечно, в это поверить, но она наотрез отказалась заранее определять пол ребенка, считая, что узнает об этом, когда придет час. Беспокойство усилилось, вместе с громовыми, близкими к истерике незнакомыми голосами. Хотелось открыть глаза и посмотреть, отчего эти люди так истерично кричат, но веки, как залитые свинцом, не желали повиноваться. Тревожный плач младенца не затихал, словно пытаясь вывести мать из состояния невесомости и какой-то отрешенности. И этот зов только что отторгнутой от нее частички победил, но она не смогла даже шевельнуться, чтобы хотя бы взглянуть, кого она родила - мальчика или девочку...
Возраста никогда не скрывала, бесилась, когда ей об этом напоминали из "благих побуждений" близкие и не совсем, чтобы уж очень близкие. Пресекала малейшие разговоры о том, что пора подумать завести ребенка, неважно от кого, но чтобы было кому в старости за ней присмотреть. После своего одного неудачного и недолгого брака уже не утруждала себя понимать женщин, которые выскакивали замуж за кого попало, чтобы, как им казалось, "исполнить свою миссию матери и жены на этой земле". Впрочем также не могла понять легких (какими бы трудными они не были) разводов и бесконечных разговоров о том, что это не была любовь, хотя плоды этой "нелюбви", дети, чаще всего были предметом раздоров и спекуляций уже бывших супругов. И давшие друг другу обет вечной любви перед Богом, считавшие себя когда-то одной половиной, люди бросались на поиски "настоящей" любви. Кажется, знала всегда, что любовь не надо искать, любовь в нас самих и если кто этого не понимает, никогда не найдет того, что ищет. Уверовала в это окончательно, придя по чьему-то совету к священнику, слывшего особо благодатным и мудрым. Внимательно глядя на нее, он спросил: "Замужем?". "Нет...",- сказала она, почему-то не договорив, что раз уже сходила замуж но, на удивление всем, наотрез отказавшись венчаться в церкви. "Ну и Слава Богу!" - выдохнул священник - "Вот, оказывается, почему ты такая светлая и счастливая...". Слова эти поразили до глубины души, ведь шла к нему, в надежде, что священник поможет преодолеть терзавший последнее время смутный страх остаться одной, уйти из этого мира, не оставив после себя своей частицы... Страх после этих слов и правда исчез, но смысл своего "счастья и светлости" очень долго отказывалась понимать. Хотя глядя, на первый взгляд, на благополучных в семье подруг, там и понимать было нечего... По крайней мере не нужно было играть и изображать безумную любовь к мужу, которая у большинства женщин заканчивается чуть ли не вместе с медовым месяцем в шикарном отеле.
Так и жила в этом непонятном для всех, кроме нее и того священника, "свете и счастье", пока вдруг неожиданно не встретила "своего" мужчину... Мужчину, которого искала всю жизнь и в чем не признавалась даже самой себе... Внешне он никак не вписывался в те критерии, которыми наделяла воображаемого избранника. Как ни стыдно признаваться, но он привлек внимание темно-шоколадными замшевыми шузами. Почти такими, от которых у нее чуть не снесло крышу в Праге, но которые так и не смогла себе позволить купить. Никогда не забудет, как долго примеряла это так сладко обхватившее стопу и щиколотки шоколадно-замшевое чудо и с сожалением стягивая с себя обувь не по карману, пожалуй, впервые ощутила себя чуть ли не Золушкой, теряющей судьбу. И потом уже словно в напоминание, буквально через полгода в Тбилиси увидела почти такие же шоколадные шузы, но только на мужской ноге. До этого как-то и не представляла, что у мужчины может быть такая изящная стопа и даже не подумала, что красивой она могла показаться из-за так понравившихся ей шуз, которые она тогда не осмелилась приобрести.
Лица его не видела. Ее вызвали на встречу в качестве запасного переводчика с немецкого и обратно, и поэтому она села не за стол переговоров, а примостилась за участниками встречи, среди которых и обнаружила "свои" шузы. К тому же второй день подряд изводила мигрень и она с трудом воспринимала происходящее. Помощь переводчика не понадобилась, эти функции почему-то возложил на себя мужчина в "ее" шузах. Такая удача ей еще не выпадала и наполнила благодарностью к мужчине, лица которого не было видно. После заседания подошла к "своему" немцу, который представил их друг другу. Он любезно улыбнулся, скользнув по ней равнодушным взглядом. Вдруг поймала себя на мысли, что хотела бы произвести на него большее впечатление.
Встретились буквально через несколько дней на банкете устроенном в честь этой делегации. Готовилась к банкету тщательно, смутно надеясь на встречу. Ледяным кивком ответила на его приветствие и устроилась на предоставленном ей за столом месте, рядом с немцем. Он сидел прямо напротив. Но, казалось, ее не замечал и даже обращаясь к ее соседу, в упор не видел сидящую рядом с ним даму. И она не больно утруждала себя томными взглядами в его сторону, однако успела заметить в его светло-карих глазах точно такие же как у нее крапинки и необыкновенно красивые кисти рук, от которых все труднее было оторвать взгляд. Поймав себя на этом, решила раньше всех уйти с банкета, со злорадством заметив тень неприкрытого сожаления на его лице.
Она знала только его имя и место работы. Больше ничего. Наверняка он был женат, вряд ли такой на вид успешный мужчина в возрасте, да при том с такой внешностью мог остаться незаарканенным, а то что у него на руке не было обручального кольца ровным счетом ни о чем не говорило, многие современные мужчины ношению обручального кольца не придают сакрального значения. Справок о нем наводить не собиралась, но сам факт, что ее, вопреки всем ее принципам, зацепил совершенно незнакомый мужчина (если не считать, конечно же, шоколадных шуз), немного напрягал.
Жизнь закрутила в повседневных проблемах и уже было не до воспоминаний о мужчине в "ее" шузах. И конечно же, никогда бы больше не вспомнила, если бы почти через год после той встречи, близкая подруга, уже лет семь-восемь, мотавшаяся по заграницам не решила наконец-то опять пожить в Тбилиси. Бежала она к подруге как на праздник. С самого детства обожала она этот дом и двор и все эти годы ей очень не хватало всего этого. Красивого, аристократического лица Цисаны, матери подруги, ее всяких изысканных деликатесов и безобидных светских сплетен, которые только она умела так блестяще преподносить. Цисана не смогла оставаться одна в огромной квартире и укатила в заморские страны вместе с дочерью и внучками. Не переводя дыхания, совсем как в детстве, она одним духом взлетела на четвертый этаж добротного сталинского дома и попала в радостные объятия ничуть не изменившейся за эти годы Цисаны.
- Кетеван выскочила ненадолго, так что нам никто не помешает посплетничать! - ворковала Цисана, чуть ли не одновременно помешивая кофе, заглядывая в духовку и нарезая потрясающей красоты и духа пирог. - Опять куришь? В твоем возрасте я бы уже перестала этим баловаться, а то сморщишься так, что никакая пластика не поможет!
- Да ладно, Цисана! Меняй репертуар, а то и в двадцать слышала от тебя этот же текст, только с той разницей, если "пластику" поменять на "не сможешь родить"!
- Ну и скажи, что была не права!
- Ты прекрасно знаешь, что это не так. От того козла не только я, но и четвертая по счету жена не смогла родить. А мне с того развода, просто рожать не от кого.
- Не понимаю... Никогда не смогу тебя понять. Симпатичная, умная, современная баба, а размышляешь как в средневековье какое-то. В жизни бы не представила, что у тебя могли возникнуть такие проблемы... Кого угодно, только не тебя, столько мужиков за тобой все время волочилось, а тебе видите ли переспать не с кем, чтобы хотя бы ребенка для себя же дуры завести!
- Запомни, Цисана, это не проблемы, а моя жизненно-нравственная позиция. И вообще, давай закроем эту тему, если хочешь со мной пообщаться! А то ведь знаешь, мы с Кето и в другом месте сможем потусоваться!
- Все! Молчу-молчу...
Цисана хлопотала, накрывая на стол бегая из кухни в гостиную и обратно, не забывая по дороге ласково потереться головой.
- У вас что много гостей намечается?
- Достаточно. Представляешь, нашего Левана одноклассник купил прямо над нами квартиру.
- Как над вами? Над вами же крыша!
- Так вот, к твоему сведению, над нами уже давно пентхауз!
- Да что ты?! Ну Цисана, ты даешь! Надо же! Даже одноклассников своего любимого зятя знает. Одноклассников Левана мы с Кето, кажется, не знаем, а ты откуда их надыбала?!
- Леван в Лондоне познакомил. Он в гостях у нас там был.
- А, понятно! В гостях у вас в Лондоне жил!
- Представь себе, это тот редкий случай, когда он приходил к нам в гости в Лондоне, чтобы пригласить нас всех в дорогущий ресторан.
- Не знала, что у Левана могли быть такие одноклассники. Приятно удивлена.
- И кстати, неженатый...
- Цисана, мы кажется, договорились?..
- Молчу-молчу.
Одноклассником Левана оказался мужчина "в ее шузах". Странно, но это ее совершенно не удивило. Восприняла она это как нечто обычное... Но вот только он опять словно ее не замечал. Разве что, в первый момент встречи его взгляд ликующе вспыхнул, впрочем, это могло ей показаться, если учесть то, что он ничем не выказывал особого к ней внимания, абсолютно одинаково распределяя его ко всем присутствующим гостям. Она, наплевав на все свои принципы, пыталась хотя бы раз перехватить его взгляд, но напрасно, он все время смотрел мимо нее. Это больно задевало и угнетало. В ней как будто что-то погасло и она вяло реагировала на тосты и разговоры за столом. Несколько раз ловила на себе недоумевающий взгляд Цисаны, которая никак не могла взять в толк ее столь непонятную смену настроения. Зато она в этот вечер нашла объяснение красоты его рук, его виртуозная игра на рояле покорила всех гостей. Не знай она места его работы, ни на минуту бы не засомневалась, что перед ней профессиональный музыкант с многолетним стажем. На сей раз он откланялся раньше всех, сославшись на то, что в шесть утра должен быть в аэропорту. Ушел, даже не оставив хоть самого слабого повода для надежды.
С детства любила бывать в этом доме, а теперь буквально не могла прожить и дня, чтобы не наведаться сюда, в надежде его увидеть. Все было настолько естественно, что даже проницательная Цисана ни о чем не догадывалась. Пару раз Цисана заикнулась, а не подумать ли ей завязать отношения с их новым соседом Шио, но получив ответ, что мужчины с такими старинными именами априори ее не интересуют, оставила ее в покое.
Время шло, изматывая от охватившей непрошенной любви. Страстно молила Бога, чтобы это наваждение поскорее прошло. Короткие, мимолетные встречи во дворе во время парковки машины, пару раз у лифта, когда "по закону подлости" выходила как раз тогда, когда он входил. Один раз встретила с молодой, лет до двадцати пяти, нагловатой на вид, крашеной под блондинку девицей. Тогда земля чуть не ушла из-под ног в прямом смысле слова. С ужасом понимала, что, как одержимая ищет с ним бесплодных встреч и ничего не могла с собой поделать... Довольствовалась этими ничего не значащими мимолетными встречами и казалось, больше по жизни ей ничего не было нужно. Соседи поговаривали, что он не прочь поволочиться за юбкой, но, похоже, слишком разборчив и девиц водит исключительно молодых и сногсшибательных. Информация была неутешительной, сногсшибательной внешностью она никогда не отличалась и тем более не могла похвастаться молодостью, хотя все время ощущала себя на двадцать семь лет. Ни больше и не меньше, насколько она помнила, в юности, когда совсем девчонки, почему-то (за редким исключением) пытаются сбивать себе года, при этом изо всех сил стараясь корчить из себя взрослую, она и правда всегда ощущала себя старше своего возраста, но тогда она не могла знать, что ровно на двадцать семь. Иногда казалось, что это какая-то навязчивая мысль, но услышав однажды интервью своей любимой поэтессы в более чем преклонном возрасте, которая со всей серьезностью рассказывала, что ощущает себя (тоже почему-то именно) на двадцать семь и объяснила почему, успокоилась, значит не одна такая и перестала задаваться этим вопросом...
Но началась другая крайность: она панически стала бояться надвигающейся старости. Это, в первую очередь, стало проявляться в боязни прекращения менструального цикла, как ей думалось в этом неумолимом предвестнике наступающей старости. Тревожно прислушивалась к своему организму и незначительные задержки на пару дней, вызывали состояние глубочайшего стресса и нежелания общаться с кем-либо вообще. Знала, что глупо из-за этих пустяков доводить себя до такого состояния, что вечного рецепта молодости человечество не заслужило и тем не менее ничего не могла с собой поделать...
Временами, когда было совсем невмоготу, безудержно хотелось броситься к нему на шею и рассказать о своей поздней непрошенной любви. Но внутренний голос, не покидающий ее ни на миг подсказывал, как будет выглядеть в его глазах: стареющая женщина пытающаяся во чтобы то ни стало вскочить на подножку последнего вагона уходящего поезда. И как будто в подтверждение этого, совершенно случайно наткнулась на бездарную, на ее взгляд, передачу "Что хочет женщина?" Вот только о том, "что хочет женщина" рассуждали почему-то в основном мужчины и в числе гостей студии находился и он. Что-то колюче шевельнулось в глубине души, первое желание было переключиться на другую кнопку, но внутренний голос, потребовал досмотреть передачу до конца. Гости и гостьи студии несли полную околесицу, во всяком случае по ее глубокому убеждению по этой теме готового рецепта быть не могло и вести с умным видом беседы на подобные темы казались непозволительной тратой времени, как эфирного, так и приглашенных гостей. Телеведущая больше занятая демонстрированием собственного бюста и длинных ног, нежели собственного профессионализма, кокетливо обратилась к нему. Ждала всего что угодно, но только не того, что "каждая женщина прежде всего хочет быть защищенной ((!) и конечно же, для подавляющего большинства женщин эта защищенность выражается в размерах мужского кошелька (!)" Жалеть себя не привыкла, но пожалуй, чуть ли не в первый раз в жизни, стало искренне жаль себя. За то, что так могла ошибиться и навоображать себе о человеке, который эту жизнь мерил размерами кошелька, пусть даже и собственного...
Это было настолько сильное потрясение, что даже не поняла, что произошло. В душе образовалась пустота, которая появляется, в основном, после смерти очень близкого человека и сроки затягивания которой пока еще никто не сумел предсказать... Сколько предстояло ходить с этой страшной пустотой не знала, но одно знала уже наверняка: такого счастья она не искала никогда. Жила по инерции, встреч с ним больше не искала и не знала, как поведет себя, если увидит его. В любимый дом ходить перестала и на настойчивые приглашения Цисаны, отвечала, что безумно занята. Выглядело это вполне естественно и самые близкие люди знали ее привычку иногда исчезать с их горизонта.
Вспомнилось, как обиделась на Кети, которая, кажется в какой-то момент врубилась, что подруга воспылала любовью к однокласснику ее мужа. За ней тогда начал ухаживать один врач, практиковавший в одной из ведущих европейских клиник. Кети очень хотелось, чтобы у них с ним что-то получилось, но все ее усилия ни к чему не приводили. Отговаривалась, как могла. То ее не устраивало, что он разведенный, то его внешний вид оставлял для нее желать лучшего, то еще что-то... Мужик выдался настырный, не желал отступать и атаковал Кети, почувствовав ее влияние на подругу. Кети истратив все свои аргументы в пользу их союза, однажды беспощадно выдала, что "не на того глаз положила, ведь он в полном своем имидже смотрится с молодой, длинноногой моделью!". Договорить ей не дала, но эти слова больно хлестнули по самому сердцу...
Чтобы избавиться от страшной пустоты, старалась все свободное время проводить в храме, но рассказывать о своей боли больше не торопилась. Произошло это как-то само собой в один из дней Великого поста, перед Вербным воскресеньем. Очень хотелось причаститься, но исповедь бы не получилась, скрой она то, что так ее изводило. Ответ священника опять поразил, но дал смутную надежду: "На все воля Божья. Если Он пожелает, обретешь ... Рядом с тобой должен быть достойный мужчина. Но сможет ли он выдержать исходящий от тебя свет... Так что выбор остается за тобой". В Вербное воскресенье, после причастия ее вдруг неодолимо потянуло в тот дом. В душе наконец-то воцарилось ощущение праздника, усиливающееся приближением Воскресения Христова. Она как на крыльях летела к сокровеннму дому, прижимая к груди охапку освященой вербы. У дома стояла карета "Скорой помощи", сердце вдруг тревожно екнуло, не дожидаясь лифта стремительно взлетела по лестнице. Лестничная клетка была пропитана запахами корвалола, которые пугали ее чуть ли не с самого детства и почему-то ассоциировались со смертью. Дверь в квартиру была распахнута настежь, колени подкосились и первая мысль была "Цисана!". Как ненормальная влетела в прихожую и натолкнулась на Цисану, которая с полотенцем и еще чем-то в руке торопилась к выходу: "Ой, Слава Богу, появилась! Пошли быстрей, у Шио сердечный приступ!" Забыв обо всем, она побежала за Цисаной, моля Бога, чтобы с ним ничего не случилось.
Часто пыталась представить, как переступит порог дома, куда он никогда ее не приглашал. Воображала разные ситуации, но только не эту, сопряженную диким страхом и сопровождаемую запахом ненавистного корвалола. Не выпуская из рук освященой вербы и цепляясь за нее, как за спасительную соломинку,не видела ничего вокруг, только его смертельно бледное лицо с закрытыми глазами. Оттолкнула суетящихся вокруг него людей в белых халатах и судорожно дотронулась до взмокшего от холодной испарины лба, едва сдерживая себя, чтобы не прижаться губами к этому до боли родному лицу. Веки дрогнули, он приоткрыл глаза, посмотрел на нее долгим взглядом, пытаясь изобразить на обезображенном от боли лице, ласковую улыбку... Только теперь смогла оглядеться и заметила испуганную девицу, которую видела с ним у лифта. Поймала себя на злорадной мысли, что малолетка ей не соперница да и никогда не могла ею быть...
Почти с первых же минут знакомства, хотя бы за год счастья с ним, готова была отдать всю оставшуюся жизнь. Молилась и горячо обращалась к Богу с просьбой соединить их через небеса и хоть ненадолго испытать с этим человеком земное женское счастье. И Господь услышал. И исполнил даже то, о чем и просить не решалась...
Она стремительно неслась к манящему искрящемуся голубыми лучами спасительному свету, который при большем сближении вдруг стал беспощадно обжигающим и отталкивающим ее назад. Попыталась еще раз войти в спасительную голубоватую сень, но ослепительный, горячий огонь неумолимо заставил отступить. Сначала увидела просторное помещение, одинокий малюсенький комочек, много людей в белых халатах, толпящихся около нее, и его, в отчаянии склонившегося над ее телом. Затем расслышала слабый плач новорожденного и надрывистый раненый крик самого родного на земле человека...