Да просто всё, как всегда. Прозаик-аристократ умеет сводить всё литературоведение в себе самом до "банальной" заботы о своём читателе, а более ничего и не нужно. Прозаик-аристократ всегда озабочен не тем как расположен на его голове лавровый венок победителя, если расположен, а только о том на какие ещё вопросы, прозаики предыдущих поколений, не пытались ответить своим читателям, оставляя ему, прозаику современности, шанс потрудиться во славу литературы. И ещё, забота прозаика о своём читателе это всегда принуждение ко вкусу, даже если просто разобрать этимологию понятия изысканность, а вкус это изыск, то получим; - изыскивать, изыск, искать, разыскивать, перебирать, выбирать из чего-то и среди чего-то, добиваться лучшего из того набора который имеем. Изысканный это значит отобранный, за счёт селекции смыслов, понятий, слов, сюжетов, выражений, концепций, фраз, диалогов. А изысканность это аристократизм, с этим утверждением не поспоришь. И следующее. Прозаик-аристократ борется за каждого своего читателя, как реального, так и потенциального. Не все ищут в прозе чего-то зазаборного, философского, психологического, кто-то желает просто развлечься. Так развлекайте своего читателя, это не так сложно, если вы сумеете внедрить, вкрапить, наполнить, насытить свой совершенно "тривиальный" текст абстрактными ядрами различной степени сложности, и под прикрытием своего не банального повествования, а оно должно быть как минимум не банальным, иначе кому нужна ваша проза, станете склонять ещё мало подготовленного читателя на свою сторону, сторону вкуса и изыска, аристократичности вашего текста. Ведь даже банальную эротическую сцену можно изобразить по разному. Эротика, утончённая эротика, это не тогда, когда кто-то, кому-то, сильно, куда-то, засадил. Это тогда, когда в комнате, где находятся мужчина и женщина, эфир дрожит и вибрирует от напряжения и предвкушения того, что должно произойти, и произойдёт обязательно, неотвратимо, но вот эту самую неотвратимость того что произойдёт непременно, как раз прозаик и обязан изобразить в своём тексте, при помощи тех средств, которыми располагает, при помощи всех тех литературных приемов, которыми наполнен его творческий арсенал, его как прозаика, прозаика-аристократа. Ему вменяется в обязанность ею, литературной музой, суметь изобразить всё так, чтобы картинка сложилась, но при этом избежать дешёвой скабрезности, глупого пафоса, бульварной патетики и расхожей примитивности литературных ходов, со всем их шаблонным и набившим уже оскомину клишированием сюжетных поворотов и перипетий. Прозаик-аристократ, даже эту совсем несложную по литературным меркам ситуацию обязан отобразить в своём тексте так, чтобы это захотели читать и утончённые ценители всего зазаборного и обычные читатели, желающие просто развлечься, но и тех и других прозаик-аристократ обязан принуждать ко вкусу, одних ко вкусу всего неочевидного и зазаборного в тексте, других же напротив, к тому, что даже самая "банальная", бытовая сцена, в тексте такого прозаика, будет всё равно пропитана его авторским состоянием, и сумеет увлечь всех его читателей, как тех кто ищет ответов на непростые вопросы, так и тех кто просто развлекает себя читая это. Это прозаику вменяестя в обязанность суметь увлечь всех своих реципиентов невзирая на их вкусы, пристрастия и влечения, за скобками не должен остаться никто из тех, кто уже положил глаз на творчество именно этого писателя. За симпатию читателя необходимо биться, так как именно читатель делает писателя таковым, а не звЯздоделы всех мастей и конструкций. Читатель должен стать для прозаика ВСЕМ. Потому пусть включает свой мозг, даже если тот слегка затуманен алкоголем, как у пишущего эти строки сейчас, заключает с ним временное соглашение о дружбе и сотрудничестве, если они повздорили с ним, прозаик со своим мозгом, накануне, пусть подписывают двусторонний пакт о ненападении, пусть делают что хотят, но читатель имеет право узнать, но узнать так, чтобы испытать при этом наслаждение, о том, кто же из тех кто находится сейчас в этой комнате любит по-настоящему, а кто позволяет себя любить, кто практичен и циничен в своих устремлениях, а кто дарит себя полностью и бескорыстно своему партнёру. Всё это в его власти, во власти его творческих способностей и природной одарённости, приобретённой осведомлённости, а может просто банальной гениальности, пусть принуждает ко вкусу. И когда разрядится вся эта сконструированная им на бумаге для своего читателя ситуация, посредством взаимопроникновения полов, то пусть кто-то прослезится, кто-то улыбнётся загадочно и многозначительно, кто-то позвонит кому-то, с кем давно в ссоре, но продолжает думать и помнить о нём (о ней), кто-то просто отправится в лупанарий, напитавшись сексуальными впечатлениями от "пережитой" вместе с героями прозы сцены. ПУСТЬ БУДЕТ ЭТО ВСЁ. И причиной этого всего, будет прозаик-аристократ, аристократ духа, духа и буквы литературы. Этой утончённой, разноликой, и изысканной дамы.
P.S. Да простит меня гениальный Александр Сергеевич, но я совершенно не воспринимаю поэзию, хотя люблю поэтесс, они такие романтичные и трепетные. Ну и в музыкальных текстах поэзия меня цепляет, потому величайшим из поэтов считаю Владимира Семёновича Высоцкого. Почему не воспринимаю поэзию? Наверное потому, что моя жизнь это проза, и всегда была просто прозой, даже если временами и выглядела как поэзия. Обычная чёрно-белая проза заводских окраин. Потому я и есть Чёрный Прозаик. Сами согласитесь что в чёрном цвете столько же поэзии, сколько в негритянке белизны, в "бледности и белизне" её кожи если и содержится поэзия, то она другая, совсем другая, до прозаичности другая. Да, о поэтессах. Одна начинающая гурия пера замучила меня вопросом; - Как можно определить качество своей творческой продукции? Да просто всё говорю, - Берёшь и начинаешь читать по-настоящему великих, ну и сравниваешь по ходу себя с ними. Начинает злиться, морщит свой точёный носик, сверкает глазищами и теребит пальцами свою чёлку. Нервничает однако. Не люблю читать, люблю писать, - огрызается мне. Во как? Оказывается и так бывает. Ну я всегда говорил, что женщине незачем читать сложные книги, от них у неё морщинки появляются. Она типа только стихи читает. И в чём разница? - Говорю. Вот и сравнивай. Мне самокритичности не хватает, совсем погрустнев уточняет она. Могу сказать только как это у меня, - отвечаю. Она оживляется. Надо отметить, что пишет она очень даже неплохо, пишет эротические стихи, и сразу видно что знает о чём пишет. Смотри, - говорю, - всё просто, но только в том случае если ты пишешь по-настоящему много. Тогда ты начинаешь забывать свои первые произведения, и когда ты собираешься их перечитать, то вместо очков писателя, надеваешь на нос очки читателя, и читаешь свои произведения как бы его глазами. Если тебе самому интересно, если цепляет и уводит, значит уровень есть. Ведь что значит забыть своё произведение для автора? Это значит, что из его интуиции "выветрилось" воспоминание о том состоянии автора, авторском состоянии, которое переживалось им в момент написания именно этого литературного труда. А начиная его перечитывать, автор по новой напитывается своим же авторским состоянием, так как его произведение пропитано им же, и сохраняет его навечно, пока существует текст. Прозаик, которого уже понесло, не способен писать хуже, чем в начале, НО, бывает так, что написать именно так, как он писал тогда, ему уже не удастся никогда. Пережитое раз авторское состояние себя, именно тот оттенок его, сохранился теперь только в тексте того, изначального произведения литературы, которое писалась когда-то под влиянием именно тех экзистенциальных обстоятельств, единственно которые тогда, в прошлом, и заставили автора взяться за перо. Объясняю ей, что именно так всё обстоит с моими самыми первыми " Сказками На Ночь", так я уже не напишу НИКОГДА, пусть с позиции пройденного творческого пути они и кажутся порой мне теперь слегка наивными, тем они и бесценны для меня сейчас. Гурия от эротической поэзии мои сказки читала, и сильнейшими считает именно первые, утверждает что они поэтичнее поздних. А поздние она не очень любит, утверждая что в них одна философия и бухло. Глазищи внимательно смотрят на меня. Я поняла, - голос почему-то еле заметно дрогнул, - ты никогда уже так не напишешь, не сможешь, потому что ты сам уже другой. А я бы хотела узнать тебя того, каким ты был тогда, когда писал свои первые "Сказки На Ночь", ТЕ, из первого десятка. Говорит, а сама сверлит меня своими карими вишнями. У меня ещё не столько написано, - уже угрюмо резюмирует гурия, - чтобы пользоваться твоим методом. Вот, - говорю, - значит есть над чем работать, трудись, пусть писанины станет столько, сколько будет необходимо для того, чтобы предложенный мною метод определения уровня качества твоей поэзии начал тебе подходить.