Зуев Ярослав : другие произведения.

Wowилонская Башня-2. Новый Вавилон

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Судьба сгинувшего в джунглях Перси Офсета с юности волнует инженера из Хайфы Михаила Адамова. Впрочем, у Моше есть и личные мотивы, он мечтает вернуть жену, повторив подвиг героя Таммуза из чарующего мифа про богиню Иштар. Адамов путешествует не один, его сопровождает дочь. Уже в пути оба начинают подозревать, что находятся под колпаком у спецслужб. Они понятия не имеют, насколько все серьезно... Книги Трилогии "WOWилонская Башня" опубликованы на бумаге CreateSpace eStore: https://www.createspace.com/5472675 ISBN: 9781512003765 Оригинальный текст на Smashwords, ISBN: 9781311064837: https://www.smashwords.com/books/view/548106 Оригинальный текст на XinXii https://www.xinxii.com/en/wowilonskaya-bashnya-novyi-vavilon-p-364376.html ISBN: 9783959264174
Новый Вавилон [Ярослав Зуев]
  WOWИЛОНСКАЯ БАШНЯ
  
  Трилогия
  
  Книга вторая
  
  НОВЫЙ ВАВИЛОН
  
  Ярослав Зуев
  
  Published by Iaroslav Zuiev
  Copyright 2015 Iaroslav Zuiev
  Книги Трилогии "WOWилонская Башня" опубликованы на бумаге CreateSpace eStore:
  https://www.createspace.com/5472675
  ISBN: 9781512003765
  Оригинальный текст на Smashwords, ISBN: 9781311064837:
  https://www.smashwords.com/books/view/548106
  Оригинальный текст на XinXii
  https://www.xinxii.com/en/wowilonskaya-bashnya-novyi-vavilon-p-364376.html
  ISBN: 9783959264174
  
  Судьба бесследно сгинувшего в бразильских джунглях прославленного британского путешественника полковника Перси Офсета с юности волнует скромного советского инженера Михаила Электроновича Адамова, в середине девяностых годов минувшего века, перебравшегося из Северной Пальмиры в Хайфу. Хотя ему и невдомек, что одним из участников загадочной экспедиции особого назначения в Амазонию был его родной дед Артур, высокопоставленный чекист из ближайшего окружения Феликса Дзержинского, с тех пор числящийся репрессированным по ходу сталинских чисток в центральном аппарате НКВД. Впрочем, у Моше есть и сугубо личные мотивы, понуждающие его пуститься на поиски сказочной Белой Башни - Колыбели Всего. Он мечтает вернуть жену, как это удалось некогда легендарному шумеру Таммузу в древнем вавилонском мифе про Царство мертвых и богиню Иштар. Моше едет в Южную Америку не один. Его сопровождает дочь, красавица Рита, студентка университета в Хайфе. Уже в пути оба начинают подозревать, что находятся под колпаком у спецслужб. Они понятия не имеют, насколько все серьезно...
  
  Оглавление
  
  Содержание трилогии
  Действующие лица
  Глава I. Вилькабамба
  Глава II. Борец за счастье трудящихся тов. Яков Сверло
  Глава III. День Нептуна
  Глава IV. Вихри враждебные...
  Глава V. Колыбель Всего
  Глава VI. Последний дневник сэра Перси Офсета
  Глава VII. Докладная записка
  Другие книги автора
  
  Содержание Трилогии
  
  Книга первая. ПРОПАВШАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
  Глава I. Per Aspera...
  Глава II. Операция Троянский конь
  Глава III. VIVIH Foundation
  Глава IV. Рита Адамова
  Глава V. Ожерелье Иштар
  Глава VI. Эрмитаж
  Глава VII. Товарищи Педерса...
  Глава VIII. Бал монстров
  
  Книга вторая. НОВЫЙ ВАВИЛОН
  Глава I. Вилькабамба
  Глава II. Борец за счастье трудящихся тов. Яков Сверло
  Глава III. День Нептуна
  Глава IV. Вихри враждебные...
  Глава V. Колыбель Всего
  Глава VI. Последний дневник сэра Перси Офсета
  Глава VII. Докладная записка
  
  Книга третья. 4891
  Словарь терминов, утвержденных к употреблению Комитетом по соблюдению норм
  политкорректности при ООО
  Глава I. Великий Прораб Кхерам
  Глава II. Полный Консенсус
  Глава III. Стройбан стройбану - ликантроп
  Глава IV. Мюриды Хасана ибн Саббаки
  Глава V. Красноблок
  Глава VI. Слишком Большая стирка
  Глава VII. Бисквит
  Глава VIII. Кур1нь
  Глава IX. Мамона
  Глава Х. Во все тяжкие
  Глава XI. Воздушный кризис, великий и ужасный
  Глава XII. Нежильцы в серо-зеленом
  Глава XIII. Запретка
  Глава XIV. Последний пионеротряд
  Глава XV. Моше Бен Эхнатон
  Глава XVI. Маргарита
  
  Действующие лица
  
  Отставной полковник Перси Арчер Офсет по прозвищу Огненный Эфенди, полученному им у суданских повстанцев - уроженец графства Девон, выдающийся английский путешественник, первооткрыватель и ученый, блестящий военный топограф. Смысл существования для сэра Перси - непрерывное движение вперед, он провел жизнь в беспрестанных скитаниях, побывав в самых удаленных уголках планеты, на Цейлоне и в Индонезии, Индокитае и Латинской Америке. Мечта полковника - найти Колыбель Всего - загадочное монументальное сооружение в форме исполинской Белой пирамиды, о которой он услышал от старейшин странного индейского племени Огненноголовых Хранителей, проживающего на рукотворных, сплетенных из тростника плавучих островах в неоглядном бассейне Амазонки. Племя Огненноголовых отличается от соседей еще и тем, что шевелюры индейцев соответствуют самоназванию, в племени хватает рыжих и даже блондинов, но ни одного человека, чьи волосы были бы цвета воронова крыла, какие полагалось бы иметь аборигенам. Да и их кожа много светлей, чем у других индейцев. Старейшины Огненноголовых намекнули полковнику, что Колыбель, которую они сторожат, в незапамятные времена, на самой Заре Мироздания, возвели не люди, а древние боги, чтобы она служила неким прообразом для всего человечества, стала ему путеводной звездой. По бытующему у Стражей старинному поверью, Колыбель Всего нельзя найти, если она сама не захочет этого. И еще, Огненноголовые Стражи верят, если произнести тайное заклинание над телом погибшего человека, Колыбель может открыть пред ним свои Волшебные Врата, одарив новой жизнью внутри себя. Но, чтобы перешагнуть ее порог, надо иметь Ключ. Один из таких ключей, доставшихся пращурам Огненноголовых Стражей якобы из рук самих богов, преподнесен старейшинами племени Офсету. Полковник удостоился столь высокой чести за заслуги перед племенем, спасенным им от эпидемии малярии. Не последнюю роль в том, что совет вождей посчитал британца избранным, сыграли его легендарные огненно-рыжие усы...
  Генри Офсет-младший - молодой человек 15-ти лет, единственный сын полковника Перси Офсета, сопровождающий отца в его последней экспедиции к Колыбели Всего, начавшейся поздней весной 1926 года.
  Пока самого полковника носило по свету, его сын рос в частном пансионе Эдмона Демолена Ecole des Roches под Парижем, где, к слову, получил прекрасное начальное образование и еще - пристрастился рисовать. Именно благодаря этому увлечению младший из Офсетов научился раздвигать унылые и давно опостылевшие стены пансиона, где коротал долгие дни и ночи, погружаясь в сказочные воображаемые миры. Мечта Генри - стать таким же прославленным первопроходцем, как отец. И она, похоже, начинает сбываться, ведь полковник берет сына с собой. О матери Генри практически ничего неизвестно, он от рождения считается наполовину сиротой...
  Сара Евгения Болл - выдающаяся британская женщина археолог, первая и последняя любовь и единственный настоящий друг полковника Офсета. Буквально бредит археологией, любовь к которой передалась ей от отца, выдающегося египтолога Лионеля Чарльза Болла. Мать Сары - Евгения Болл - приходилась родной дочерью профессору Петру Ивановичу Покровскому, выдающемуся химику, много лет проработавшему в Лондоне по приглашению ученого совета Технического Института Вест Хема. После окончания Кембриджского университета выехала в далекую Месопотамию, где провела много лет, занимаясь археологическими раскопками в нижнем течении Евфрата. Признанный специалист в своей отрасли и основательница Багдадского Археологического музея, в будущем - Национального музея Ирака. Обнаружила в окрестностях холма Бирс-Нимруд на юге Междуречья три удивительных артефакта, относящихся к шумерскому периоду истории Междуречья. Предположительно - часть мифического ожерелья царицы ночи великой богини Иштар, изначально состоявшего из семи предметов. По представлениям жрецов древнего Шумера, семь магических ключей Мэ, олицетворявших могущественные и таинственные силы, были изготовлены семью крылатыми мудрецами-аннунаками специально для Иштар, чтобы беспрепятственно пересекать границы между мирами людей и богов. Поразительная деталь: артефакты, найденные мисс Болл, как две капли воды похожи на ваджры - скипетры, символизирующие в буддизме высшую власть, а в индуизме называемые молниями бога Индры. Что еще невероятней, все три артефакта идентичны предмету, полученному полковником Перси Офсетом в дар от старейшин южноамериканского племени Огненноголовых Хранителей. Сходство наверняка носит случайный характер, что может связывать долину Амазонки с Междуречьем Тигра и Евфрата, и, тем более, с великой культурой, зародившейся на берегах Ганга? Провести подобные параллели для любого дорожащего репутацией ученого - прекрасная заявка, чтобы стать объектом для насмешек, а то и остракизма. Но, похоже, есть некие силы, придерживающиеся противоположного мнения. С началом Первой мировой войны, а она застает Сару Болл в Месопотамии, за ее головой начинается самая настоящая охота.
  Бэзил Лиддел Чванс - доктор археологии, с 1890-го - действительный член Британского Королевского географического общества и заведующий отделом древней истории Британского музея. Ненавидит Перси Офсета всеми фибрами души, полагая авантюристом от науки, волюнтаристом и шарлатаном, а добытый полковником артефакт - искусно сработанной фальшивкой. Ненависть, которую Чванс испытывает к сэру Перси, густо замешана на зависти к его славе и самой жгучей ревности. Еще бы, ведь доктор Чванс безнадежно влюблен в Сару Болл...
  Профессор Арнольд Оскар Голденвысер - известный этнограф, действительный член Лондонского королевского общества по развитию естествознания, признанный эксперт по Латиноамериканскому континенту и старинный приятель профессора Чванса. В свою очередь презирает полковника Офсета, считая выскочкой и дилетантом.
  Чарльз Штиль - старший инспектор департамента уголовного розыска Скотланд-Ярда, уполномоченный ранней весной 1927 года вести расследование по делу о неожиданном возвращении в Лондон полковника Перси Офсета и всех последовавших вслед за этим трагических происшествиях с участием сэра Перси и четверых уголовных преступников, предположительно родом из России.
  Поль Шпильман - обворожительный молодой человек около тридцати, единственный наследник знаменитого археолога-любителя Генриха Шпильмана. Президент Доверительного Общества NOTRE MAISON - ATLANTIS - НАШ ДОМ - АТЛАНТИДА, со штаб-квартирой в Париже по адресу Boulevard du Temple, 11. Больше всего на свете мечтает стать достойным громкой славы деда, от которого, кстати, унаследовал крупное состояние, а, также, две бесценные монетки с профилем бородатого властелина в рогатом шлеме и надписью: "ЦАРЬ ЦАРЕЙ ХРОНИК - ВЛАДЫКА АТЛАНТИДЫ". Поль Шпильман верит, будто упоминавшийся Платоном легендарный материк существовал на самом деле, а странный предмет, привезенный полковником Офсетом из Бразилии, считает изготовленным атлантами амулетом, на что у него, к слову, имеются веские основания. И находка сэра Перси, и монеты, доставшиеся месье Полю от деда, изготовлены из одного материала, аналогов которому нет. Шпильман не сомневается, открытие Атлантиды - не за горами. Их совместная с полковником Офсетом экспедиция в дебри Амазонии названа ими операцией ТРОЯНСКИЙ КОНЬ...
  Товарищ Шпырев - псевдоним профессионального революционера и чекиста Яна Педерса. Ян Оттович Педерс - верный соратник председателя ВЧК Феликса Эдмундовича Дрезинского, исполняющий самые деликатные поручения всесильного шефа советской тайной политической полиции. У Яна Педерса - бурная биография. Как член ЦК партии левых эсеров, единственной поддержавшей большевиков по ходу Октябрьского переворота, он был направлен на работу в ВЧК, став начальником отдела по борьбе с международной контрреволюцией. Во время мятежа левых эсеров в июле 1918-го, сигналом к которому послужило убийство немецкого посла графа Мирбаха, перешел на сторону большевиков и спас жизнь Железному Феликсу, когда тот, отправившись арестовывать убийц посла, сам был арестован начштаба боевого отряда ВЧК бывшим балтийским матросом Дмитрием Поповым (будущим махновцем), позже расстрелянным большевиками. С тех пор пользуется полным доверием Дрезинского, и сам предан шефу душой и телом. Педерс происходит из семьи латышских латифундистов, отдаленных потомков ливонских рыцарей-меченосцев, что скрывает по понятным причинам, выдавая себя за сына безземельного батрака. В юности мечтал о карьере военного моряка, служил на Тихом океане в составе 1-й Тихоокеанской эскадры царского ВМФ. В 1905 принимал участие в Русско-японской войне, сражался на миноносце "Стремный", попал в плен к японцам после падения Порт-Артура. Находясь в лагере для военнопленных в городе Мацуяма, впервые познакомился с подрывной мраксистской литературой. Еще в Японии сошелся с эсерами, став вскоре членом их Боевой дружины. Принимал участие во множестве "эксов" (сокращенно от слова экспроприация), то есть, дерзких налетов на банки, в том числе - в Западной Европе, проводившихся для пополнения партийной кассы. В 1926-м назначен Дрезинским начальником специальной экспедиции особого назначения в Амазонию - спец. ЭОН КВ ОГПУ "Красные Врата". А также, уполномоченным представителем Железного Феликса на корабле, бывшем эскадренном миноносце "Борец за счастье трудящихся тов. Яков Сверло", с недавних пор - флагмане советского научно-исследовательского флота. Прежнее, дореволюционное имя судна - "ЭСМIНѢЦЪ "ПАНIЧѢСКIЙ". Корабль сошел со стапелей Северной верфи в Санкт-Петербурге накануне Первой мировой войны и имеет уникальные ходовые характеристики. Памятуя о важности миссии, возложенной на тов. Педерса, Дрезинский наградил своего протеже именным оружием, пистолетом системы Маузера, на котором выгравирована надпись: Товарищу Шпыреву, доблестному мраксистскому первопроходцу Амазонии. В этом даре есть намек, как использовать Маузер в случае провала. Как сказал напоследок сам Дрезинский: осечки исключены, дорогой мой Ян...
  Миссия Педерса сверхсекретная, о ней известно только, что чекистам Педерса надлежит доставить к истокам Амазонки некий таинственный агрегат "ИЛЬИЧ" в количестве трех штук. Именно поэтому Педерс скрывается за псевдонимом - товарищ Шпырев. Точно так же проводник, которым негласно назначен полковник Офсет, в шифрограммах для конспирации именуется Уклонистом. Эта кличка - производная от фамилии полковника, переводящейся с технического английского как отклонение (off) от установленного (set). Она придумана лично Феликсом Дрезинским, когда тот пребывал в шутливом расположении духа. Кроме председателя ВЧК-ОГПУ, на Лубянке об истинных целях операции известно только нескольким высокопоставленным чекистам. За пределами чекистского ведомства, о ней знает еще меньше людей. Среди посвященных - военно-морской министр командарм Фрунзе, нарком внешней торговли Леонид Мануальский и доктор Александр Вбокданов, директор сверхсекретной Химической лаборатории при Мавзолее, о которой ниже. Даже Вячеслав Неменжуйский, первый заместитель председателя ОГПУ, знает о замысле Дрезинского лишь в общих чертах и предпочитает делать вид, что оглох и ослеп. Среди посвященных в детали чекистов:
  Эней Генрихович Пагода - зампред ВЧК-ОГПУ по специальным вопросам. Пагода приходится кузеном ближайшему соратнику вождя мирового пролетариата и председателю ВЦИК товарищу Якову Сверлу, по протекции которого, собственно, и попал в центральный аппарат чрезвычайки. Впрочем, к середине 1920-х оба высших мраксистских руководителя, и Яков Сверло, и Владимир Вабанк, уже мертвы. В результате их безвременной кончины на кремлевском олимпе тревожно, намечаются большие перемены, и Эней Пагода чувствует их умудренным аппаратным нутром. Безоговорочные лидеры ушли в небытие, следовательно, грядет кровавая битва за власть. Настоящих претендентов - трое. Первый из них - военный министр, председатель Реввоенсовета Лев Трольский, создатель Красной Армии и зажигательный революционный трибун, но он слишком амбициозен, и его бонапартизм пугает остальных. Его основной конкурент - генсек мраксистской партии Иосиф Стылый. Он дьявольски искусен в играх под ковром, именно на него поставили другие высокопоставленные мраксисты, главарь Коминтерна Карл Гадек и партийные бонз обеих столиц Советской России, Зиновий Шлагбаум и Камень Розенкрейцер. Третий и наиболее весомый соискатель вакантного места вождя - Железный Феликс Дрезинский, в качестве шефа ВЧК-ОГПУ и председателя ВСНХ (Высшего совета народного хозяйства), обладает колоссальной властью. Более того, именно Дрезинский избран Председателем комиссии по организации похорон вождя, что для Советской империи - верный знак, у кого самые высокие шансы прыгнуть в дамки. Однако, Дрезинский медлит, мечтая о том, чтобы каким-то чудом вернуть к жизни Владимира Ильича, без которого, по твердому убеждению Железного Феликса, все государственное строительство обречено на провал. Нам без Володи - труба, пся крев, повторяет он в узком чекистском кругу. У Дрезинского нет ни малейших сомнений в том, что между конкурирующими кланами вот-вот полыхнет междоусобица, рискующая обернуться крушением всей советской системы. Что угроза вполне реальна, он знает по долгу службы, как шеф ВЧК ОГПУ. При этом, Дрезинскому претит захватывать власть силой, зачищая старых товарищей по партии, как каких-то там басмачей. Варфоломеевская ночь в Кремле? Ни за что, считает он. Нерешительность шефа подстегивает его заместителя Энея Пагоду скрытно принять сторону Иосифа Стылого...
  Янкель Агрономов-Михельсон - выдвиженец председателя ВЦИК товарища Якова Сверла. Убежденный мраксист. Причастен к расстрелу царской семьи Романовых в июле 1918. К середине 1920-х Агрономов, как начальник Особого Иностранного отдела ОГПУ (т.е. - службы внешней разведки), обеспечивает прикрытие операции "Красные Врата" силами своего ведомства.
  Глеб Убогий - в середине 1920-х - начальник Специального мистического бюро ВЧК, один из ближайших сотрудников Феликса Дрезинского. Знает о "Красных Вратах" всю подноготную...
  Артур Адамов - бывший студент-недоучка юридического факультета Императорского Санкт-Петербургского университета, в прошлом - наивный идеалист, мечтавший, чтобы все люди имели равные права и были безмерно счастливы. Бросив учебу ради столь возвышенной цели, Адамов, очертя голову, ринулся в революцию. Но, жизнь, как вскоре выяснил для себя он, оказалась неподатливой по части воплощения его светлых чаяний. Уже голодной весной 1918, после декрета ВЦИК "О чрезвычайных мерах по борьбе с кулачеством", Адамов принял участие в Продразверстке, возглавив один из вооруженных пулеметами "Максим" реквизиционных отрядов. И, хотя, на первых порах, он тешил себя мыслью, будто, изымая зерно у крестьян, спасает от голода городских пролетариев, пули, выпускавшиеся его бойцами в крестьян, не становились от этого холостыми. Как и те, что летели в него, когда разъяренные кулаки, не желая расставаться с хлебом, устроили большевикам настоящую Жакерию в Тамбовской губернии, зверски подавленную войсками с помощью боевых отравляющих веществ. К середине 1920-х годов, бывший студент-идеалист - высокопоставленный чекист, первый заместитель начальника Специального мистического бюро ВЧК и непосредственный участник экспедиции "Красные Врата", свято верящий, что социальная справедливость, которую не удалось установить с помощью Хлора Е-56, восторжествует посредством магии...
  Товарищ Сварс Эрнст Францевич - настоящая фамилия - Штырис - профессиональный убийца и налетчик, правая рука Шпырева в экспедиции особого назначения и его земляк, они оба - родом из Курляндии. Имеет богатую криминальную биографию, в качестве боевика партии эсеров ограбил множество банков, причем, не в одной России. Примкнув к мраксистам после Октября, в составе бригады латышских стрелков принимал участие в борьбе с басмачеством, взяв в плен легендарного главаря моджахедов Кара-Ходжу во время операции ЧОН ОГПУ в Ферганской долине. Награжден Орденом Боевого Красного Знамени. Ранен в голову бандитами у города Ош. Психопат и кокаинист.
  Товарищ Либкент - комиссар экспедиции особого назначения, по убеждениям - тайный тролист. Близорук, носит очки в толстой роговой оправе. Настоящие имя и фамилия - Меер Аронович Триглистер. По образованию - финансист. В эмиграции, задолго до революции, как опытный экономист со связями на Уолл-стрит, обеспечивал поступление грантов на счета революционной группы Трольского от американских банкиров, заинтересованных в свержении династии Романовых. В годы Гражданской войны - в распоряжении Председателя РВС Трольского, сопровождает того в поездках по фронтам. С началом НЭПа - на ответственной работе в ИНО ОГПУ и, одновременно, в Наркоминделе и Главконцесскоме. Во всех перечисленных инстанциях занимается внешнеэкономическими вопросами, специализируясь на налаживании взаимовыгодного сотрудничества с акулами американского бизнеса. Командирован партией в США для координации деятельности треста CHERNUHA Ltd, основанного художником Константином Вывихом и миллионером Луисом Торчем для разведки залежей алмазов в Восточной Сибири. По мнению Дрезинского, эта фирма может оказаться весьма полезной не только для пополнения валютных запасов Страны Советов, но и как ширма для деликатных заграничных акций, проводимых ИНО ОГПУ. Согласно скупой заметке в "Красной Звезде", Триглистер, прибывший в Лондон весной 1927-го, злодейски убит осатаневшими от бессильной злобы белоэмигрантами, готовыми пойти на любые гнусности, лишь бы насолить Советской России...
  Товарищ Джемалев по прозвищу Бабай - участник экспедиции особого назначения "Красные Врата", чекист, участвовавший в борьбе с басмачеством (1920 - 1922). Зовет себя узбеком, родившимся в Хорезме. По всей видимости, совсем он - не тот, за кого себя выдает. Есть подозрение, настоящее имя Джемалева - Ахмед Джемаль-паша, он турок и бывший высокопоставленный офицер Османской армии, несущий ответственность за геноцид мирного населения в бытность военным губернатором Багдада, когда иракцы прозвали его Ас-Саффахом, что в переводе с арабского означает - Кровавый мясник. Кроме того, будучи агентом кайзеровской военной разведки, причастен к охоте за головой Сары Болл и артефактов из ожерелья богини Иштар, обнаруженных ею в Месопотамии. Заочно приговорен Константинопольским трибуналом к смертной казни, однако, не понес заслуженной расплаты, эвакуированный из Стамбула германской субмариной. До капитуляции Германии - в Берлине, в распоряжении немецкого генштаба, откуда скрытно доставлен в Москву агентами Коминтерна и, принят на Лубянке лично Феликсом Дрезинским. По сводкам ВЧК-ОГПУ, убит в 1922 на Туркестанском фронте при невыясненных обстоятельствах. По всей видимости, гибель Ас-Саффаха была инспирирована...
  Барон Герхард фон Триер - полковник генерального штаба кайзеровской армии, с 1907-го и по 1918-й - шеф немецкой разведывательной резидентуры на Ближнем Востоке и, в этом качестве - куратор военного губернатора Багдада Джемаль-паши. Организатор зверского убийства членов британской археологической экспедиции в Борсиппе и охоты, устроенной янычарами на Сару Болл, в результате чего барону удалось завладеть одним из ключей Мэ. Зарезан в Стамбуле в окрестностях рынка Кумкапы в 1918-м. Герхард фон Триер приходился старшим братом Дитриху фон Триеру, будущему группенфюреру СС.
  Боцман Василь Извозюк - уроженец Херсона, бывший балтийский матрос, анархист и уголовник. Член анархистской Черной гвардии, бежавший в Гуляйполе к Нестору Махно после разгрома Дома Анархии в Москве силами ВЧК весной 1918. С 1920-го - в ВЧК, куда зачислен за выдачу органам эсера и махновца Дмитрия Попова, бывшего начальника боевого отряда ВЧК, едва не расстрелявшего Феликса Дрезинского во время мятежа левых эсеров летом 1918.
  Константин Вывих - по прозвищу Гуру - выдающийся художник-пейзажист, гуманист, археолог, этнограф, путешественник и мистик. Верит в существование Шамбалы - гипотетической родины древних учителей человечества. До поры, до времени, не афишируя своего присутствия, учителя внимательно следят за ходом событий на планете через так называемое Око Мира. Вывих убежден, что именно из Шамбалы явится Майтрея - будущий Будда нового мира, он же - Калки, десятая и последняя аватара верховного бога Вишну в индуистской традиции и Спаситель христиан. Появление мессии, как обещано многими священными текстами, положит конец жуткой, полной насилия и несправедливости эпохе богини Кали, после чего настанет эра всеобщего процветания - Сатья-Юга. По мысли Гуру, этот процесс можно и нужно ускорить, проникнув в Шамбалу с помощью магических ключей, найденных в Месопотамии Сарой Болл. Увлечение мистикой не мешает Вывиху заниматься предпринимательством и политикой. Гуру - удачливый бизнесмен, почетный президент советско-американской корпорации CHERNUHA Ltd, занимающейся разведкой месторождений полезных ископаемых в Восточной Сибири. Недоброжелатели поговаривают, его компании повсюду зеленый свет, поскольку Вывиху покровительствует лично Феликс Дрезинский, а увлечение эзотерикой - всего лишь ширма для бизнеса по добыче алмазов. Вывих, естественно, категорически отрицает такого рода нападки как злостную клевету. В рамках сверхсекретной операции "Красные Врата", псевдоним Гуру - Друг Шаровика. Как и сэр Перси, Вывих получил кличку от самого Железного Феликса, снова игравшего английскими словами. Слово "offset", когда оно используется в качестве экономической категории, означает компенсацию или зачет. Ну а приятельские отношения, связующие Вывиха и сэра Перси - известны...
  Капитан Рвоцкий - каперанг, командир исследовательского судна "Борец за счастье трудящихся тов. Яков Сверло", флагмана советского научного флота. Рвоцкий - настоящий морской волк, выпускник Пажеского корпуса и бывший гардемарин. Участник полярной экспедиции барона де Толля, обороны Порт-Артура и ряда сражений на Балтике, включая Моонзундское. Имел честь служить под началом адмирала Колчака. Одновременно, еще до мраксистского переворота в России, сочувствовал революционному движению, оказав подпольщикам ряд услуг, поэтому не только уцелел, но и оставлен служить на флоте. Не то бы его, давно - того...
  Луис Т. Торч - преуспевающий бизнесмен, исполнительный директор совместной советско-американской корпорации CHERNUHA Ltd. Находится под сильнейшим влиянием Гуру. На деньги, любезно предоставленные миллионером, прямо в центре Нью-Йорка возведен сорокаэтажный небоскреб The Guru Building, где находится центральный офис корпорации CERNUHA Ltd, штаб-квартира VIVIH Foundation, Музей им. Вывиха, картинная галерея художника, зал для торжественных заседаний буддистов и, наконец, самый большой в США буддистский храм с самой высокой на континенте статуей Будды. Кроме того, на верхних этажах небоскреба располагается отель для почетных гостей и личные апартаменты Гуру...
  Генерал от инфантерии Артемий Череп-Передозыч - бывший царский военачальник, высланный со скандалом из Британии. Прослыл крупным специалистом в теории заговора мировой Закулисы, составленного масонами, чтобы погубить христианскую цивилизацию. Один из самых последовательных критиков Константина Вывиха. В открытую говорит о связях Гуру с ОГПУ. За свои разоблачения всерьез опасается за жизнь. Недаром, кстати...
  Леонид Мануальский, прозванный вождем мирового пролетариата товарищем В.И.Вабанком - Чародеем мраксистской партии - одаренный финансист, блестящий инженер и управленец, получивший прекрасное образование еще при царе. Кроме того, Мануальский - тонкий ценитель искусств, интеллектуал и эссеист. Будучи менеджером руководящего звена, много лет прожил в Баку, где на пару с выдающимся инженером Робертом Клаксоном, будущим соавтором плана ГОЭЛРО, занимался электрификацией Каспийского нефтеносного района, самого крупного из освоенных в мире на то время. К слову, при царях там, не без труда, уживались три главных кита нефтяного бизнеса: фирма братьев Нобелей, Каспийско-Черноморское общество братьев Ротшильдов, и британская корпорация "Royal Shell". Лавируя между ними, Мануальский нажил стальные зубы, приобрел цепкую деловую хватку и обзавелся полезными связями. А еще - поднаторел в искусстве конспирации, распространяя в Закавказье подрывную мраксистскую литературу, печатавшуюся британской разведкой в Исфахане. После Октября 1917 - член ЦК партии, заместитель Феликса Дрезинского на посту наркома путей сообщения и, наконец, руководитель наркомата внешней торговли СССР, что вполне логично. Принимая в учет, что он - незаменимый человек в деле налаживания архиважных деловых связей с могущественными международными корпорациями, которых сам Мануальский, к слову, никогда не терял. Именно ему, в качестве советского полпреда в Великобритании, поручено вести сепаратные переговоры с корпорацией "Shell", дабы возобновить приостановленную из-за Гражданской войны эксплуатацию нефтяных промыслов на Каспии. Примечательная деталь. Будучи убежденным западником, Мануальский вместе с тем - оккультист и спирит, главный инициатор консервации тела усопшего вождя в Мавзолее и заместитель тов. Дрезинского на посту председателя комиссии по увековечиванию памяти Ильича...
  Еще одна примечательная деталь. После скоропостижной смерти Дрезинского летом 1926, когда контроль над спецслужбами перехватил Иосиф Стылый, Леонид Мануальский, резко потеряв интерес к эзотерическим проектам, передал министерский портфель сталинисту Ананасу Мухлияну и убыл в Великобританию послом, где скоропостижно скончался весной 1927, во время визита в Лондон представительной советской делегации под руководством нового наркома, с которым, кстати, был знаком еще с бакинского подполья. Надо думать, Мануальскому повезло умереть, случись иначе, и его бы в наручниках этапировали на Лубянку, в распоряжение лучших заплечных дел мастеров, чтобы те выведали у него все, что он знал об операции "Красные Врата"...
  Доктор Вбокданов - исключительно разносторонняя личность. Будучи, по образованию, врачом, а по призванию и духу - революционером, за свою недолгую жизнь успел побывать и подпольщиком, и писателем-фантастом, автором нескольких нашумевших романов про мраксистскую идиллию на красной планете Марс, где местным коммунарам удалось обуздать хроническую нехватку воздуха, напрочь исключив из цикла воспроизводства марсианских кулаков, помещиков и прочих контриков. Доктор Вбокданов - верный спутник Владимира Вабанка по эмиграции и старый приятель Леонида Мануальского, частенько заглядывавшего к ним с Ильичом в Женеву на огонек. Ученик и последователь немецкого эзотерика Рудольфа Штайнера, у которого все трое много чего почерпнули. Известно, что после Октябрьского переворота Вбокданов отошел от политической деятельности, вплотную занявшись прикладной медициной. Озаботившись вопросами вечной жизни, он, при содействии члена ЦК Леонида Мануальского, организовал секретную химическую лабораторию, со временем выросшую в Научно-исследовательский центр биомедицинских технологий при Мавзолее усопшего Ильича. Согласно официальным сведениям, этой засекреченной структуре было поручено разработать новые, совершенные методы мумификации опочивших лидеров международного рабочего движения. В будущем специалистами Центра, действительно будут сохранены для потомков тела Георгия Димитрова, Энвера Ходжи, Мао Цзэдуна и других одиозных мраксистских диктаторов. Однако, по глухим, но упорно циркулировавшим слухам, пока их распространителей не перехватали агенты НКВД, изначально, круг интересов ученых был гораздо шире, а эксперименты, проводившиеся ими в подземном бункере над подопытными (материалом, как правило, служили арестованные чрезвычайкой беляки), по цинизму и жестокости превзошли все, до чего позднее додумались эсесовские вивисекторы из Аненербе. Ибо Вбокданов, применяя методы, позаимствованные им из Каббалы и Культа Вуду, пытался создать армию неустрашимых мраксистских големов, взамен выбитых по ходу Гражданской войны латышских стрелков, чьи ряды основательно поредели усилиями деникинцев. В общегражданском варианте этот же "человеческий" материал должен был послужить питательным компостом для искусственного взращивания целых поколений безукоризненных строителей Коммунистического Будущего, в которых столь остро нуждались большевики. Доставшийся им генофонд оказался никуда не годным шлаком. Лично участвуя в одном из экспериментов, доктор Вбокданов трагически погиб при невыясненных до конца обстоятельствах поздней весной 1927 года...
  Эльза Штайнер - родная сестра германского оккультиста и мага Рудольфа Штайнера, его единомышленница и неизменный ассистент в поисках Эликсира Вечной Молодости. Убежденная мраксистка, соратница вождя германских коммунистов Карла Либкнехта, позже злодейски убитого немецкой военщиной. Когда в январе 1924 в Горках скоропостижно скончался вождь мирового пролетариата Владимир Ульянов-Вабанк, экстренно прибыла в Москву по личной просьбе шефа ОГПУ Феликса Дрезинского, чтобы оказать помощь в исследованиях, проводившихся группой ученых под руководством доктора Вбокданова. По отрывочным сведениям, состояла с последним в гражданском браке, от которого у них родилась дочь - Роза Штайнер, впоследствии удочеренная великим пролетарским писателем Максимом Некислым, когда ее родителей не стало. Эльза Штайнер бесследно исчезла вскоре после трагической гибели доктора Вбокданова. Внучка Эльзы Штайнер - Ида Новикова-Штайнер, проживает в Москве, пенсионер.
  Анни Бризант - адепт масонских лож люциферианского толка, почитавшаяся многочисленными последователями как реинкарнация древней вавилонской богини Иштар. Вернула разленившихся английских масонов в первозданное сатанинское русло, отсеяв балласт с помощью специальной процедуры очищения, известной как Обряд Дхармы. О нем известно лишь то, что его посчастливилось пережить лишь немногим "братьям"...
  Рудольф Штайнер - выдающийся немецкий философ, специалист по наследию Гете и Ницше, руководитель Германского отделения Теософского общества Елены Блеватской и автор метафизической теории о загадочном Черном солнце, на чьих невидимых колдовских лучах зиждется все Мироздание. Состоял в самых дружеских отношениях с Анни Бризант, сменившей Блеватскую на посту Председателя Теософского общества, полностью разделяя ее идеи о Шамбале - некоем сокрытом от непосвященных Царстве, по подобию которого устроена человеческая цивилизация, выступающая проекцией, ежесекундно воссоздаваемой на экране реальности проливающимися оттуда черными лучами. Позже вдрызг рассорился с мадам Бризант из-за тибетского монаха Кришнамурки, объявленного ею явившимся из Шамбалы Майтреей, поскольку у доктора Штайнера, к тому времени, появился свой кандидат в мессии. Им, после сближения Штайнера с мраксистами, стал вождь мирового пролетариата товарищ Ульянов-Вабанк.
  Разочаровавшись в идеях большевизма после разразившейся в России Гражданской войны, увлекся небесспорными работами австрийского биолога Пауля Каммерера, пытавшегося доказать экспериментальным путем, будто всем, без исключения, живым организмам свойственно наследовать приобретенный родительскими особями жизненный опыт, включая шрамы от ударов бичом, полученные рабами от рабовладельцев в предыдущих поколениях. Также, Штайнер не оставил попыток обнаружить лучи Черного солнца с помощью лабораторного оборудования, хотя и переменил к ним отношение на противоположное, называя, согласно показаниям, полученным полицейскими следователями у прислуги, то проклятой Кармой, то рельсами в Ад. Сгорел вместе со своей лабораторией при пожаре, устроенном, по некоторым сведениям, штурмовиками СА в 1927-м...
  Пауль Каммерер - австрийский биолог-новатор, автор нашумевшего труда "Смерть и бессмертие", изданного в 1925. Был единомышленником Рудольфа Штайнера. После трагической гибели которого, принял яд...
  Михаил Электронович Адамов - (Моисей Эхнатонович Адамов) - археолог-любитель из Ленинграда. Приходится родным внуком чекисту Артуру Адамову, заместителю начальника Специального мистического бюро ОГПУ, погибшему во время репрессий в органах ГБ в период Культа личности Иосифа Стылого. Именно деду, фанатичному мраксисту, Моисей Эхнатонович обязан столь экзотическим отчеством. Артур Адамов назвал своего сына Эхнатоном, в честь знаменитого египетского фараона-реформатора, низвергнувшего с пьедестала древнего фиванского бога Солнца Амона-Ра, ради поклонения новому идолу - Атону, ассоциируемому мистиками с невидимым Черным солнцем Шамбалы, которое, якобы, наделяет живые существа душой. Поскольку вслед за Артуром Адамовым была репрессирована его жена, красавица Маргарита, расстрелянная на спецполигоне Коммунарка, их единственного сына Эхнатона отправили в детдом, где его снабдили новым именем, посчитав, что Электрон звучит куда благозвучнее, к тому же, безукоризненно в идеологическом аспекте, памятуя о знаменитом плане электрификации ГОЭЛРО. Однако, Электрон Адамов не забыл своего настоящего имени, как и того, кем был отец. Иначе, не назвал бы сына Моисеем, в честь великого пророка Моше, под водительством которого иудеи, покинув Египет, обрели свою Обетованную Землю.
  Михаил Адамов никогда не видел деда Артура и рано потерял отца Эхнатона, однако нисколько не сомневается, страсть к истории и космогонии, обуревающая его с детства, передалась ему от них. Правда, она обречена остаться хобби, когда младший из Адамовых, вопреки очевидным гуманитарным наклонностям, как и большинство его сверстников, становится технарем и, по окончании Ленинградского политехнического института, поступает на работу в КБ "Шторм" при Всесоюзном Научно-Производственном Объединении "СОЮЗЭНЕРГОПРОЕКТМОНТАЖ". Время стоит такое, СССР - в рассвете сил, НИС на подъеме, соответственно, страна нуждается в инженерах, а всякие философы с метафизиками, ей - без надобности. С 1990-го года Михаил Адамов работает в Ираке на одном из крупных промышленных объектов, построенных советскими специалистами для правительства Саддама Хусейна. А в разгар операции "Буря в пустыне", он ухитряется съездить в Багдад, чтобы осуществить свою давнюю мечту - посетить основанный Сарой Болл Археологический музей, ныне - Национальный музей Ирака. Там Михаил Адамов знакомится со своим будущим другом Жераром Дюпуи, профессиональным археологом из Франции, давно и очень серьезно интересующемся странными находками, сделанными полковником Офсетом на берегах Амазонки, а Сарой Болл - в междуречье Тигра и Евфрата. По возвращении из Ирака, после ряда перипетий, Адамов выезжает на ПМЖ в Израиль. Где продолжает по крупицам собирать все, что так или иначе связано с деятельностью сэра Перси Офсета, сгинувшего в дебрях Амазонии в 1920-х годах.
  Рита Адамова - единственная дочь Моисея Эхнатоновича Адамова, студентка университета в Хайфе. Очень любит отца, вырастившего ее в одиночку. Родители назвали Риту в честь репрессированной НКВД бабушки, красавицы Маргариты Адамовой. Она тоже красавица, еще какая...
  Дядя Жорик - он же, Жерар Дюпуи, французский археолог и космолог, выпускник Сорбонны. По матери, правнук штабс-капитана Верещагина, после революции бежавшего на Дон, к генералу Корнилову, сражавшегося с красными под началом генерала Маркова и умершего от тифа Стамбуле. В молодости, в первой половине восьмидесятых, Жерар Дюпуи служил в составе французского миротворческого контингента на Ближнем Востоке, где был тяжело ранен. Как и Моисей Эхнатонович Адамов, мечтает заново открыть легендарную Белую пирамиду, якобы обнаруженную полковником Перси Офсетом в верховьях Амазонки. Единственный настоящий друг Моисея Адамова, дядя Жорик очень привязан к Рите и любит ее, как родную дочь...
  Игорь Иванович Рыбин - одинокий старик из Ленинграда, коренной петербуржец. По образованию - преподаватель истории. Ветеран Отечественной войны и участник героической обороны Ленинграда от гитлеровцев. Сражался на знаменитом Невском пятачке, чуть позже, в составе 2-й Ударной армии генерала Власова. Был тяжело ранен при форсировании Волхова зимой 1941-го, стал инвалидом. Много лет проработал в средней школе учителем истории. С конца 1980-х, уже на пенсии, трудится смотрителем в Государственном Эрмитаже. На удивление, много знает о ключах из ожерелья великой богини Иштар. Убит в самом начале 1990-х...
  Генерал-полковник Чуйка Юрий Иванович - патриот, в конце 1980-х - заместитель начальника ГРУ Генштаба Вооруженных Сил Союза ССР. По долгу службы тоже знает немало о ключах Иштар, но хочет узнать еще больше. Убит в самом начале 1990-х...
  Шпырь и Лоботряс - соседи Игоря Ивановича Рыбина по убогому общежитию, приторговывают наркотиками и промышляют грабежом. Жертвы Перестройки и антиобщественные элементы. Торчки. Настоящая фамилия Шпыря - Шпырев, на его попечении находится дед, скандальный, глухой на оба уха, прикованный к коляске инвалид - Ян Оттович Шпырев... Дед и внук проживают, как кошка с собакой, если бы Шпыреву старшему только подвернулась возможность, он бы обязательно пришиб внука, чтобы стервец не позорил фамилию. Пришибить, к слову, есть из чего, у деда хранится старинный пистолет системы Маузера, врученный ему в другую эпоху самим Железным Феликсом Дрезинским...
  
  Единственный способ жить - это давать жить другим.
  Махатма Ганди
  
  Боги говорят с нами лицом к лицу только тогда, когда у нас есть лицо...
  Клайв Стейплз Льюис
  
  КНИГА ВТОРАЯ
  НОВЫЙ ВАВИЛОН
  
  Климат здесь таков, что пчелы строят соты в досках домов, а кукуруза дает три урожая в год. Здесь в изобилии произрастают кока, сахарный тростник, маниока, сладкий картофель и хлопок. В городе разводят попугаев, кроликов, индеек, фазанов, гокко, ара и тысячу других видов птиц с ярким оперением. Здесь в изобилии растут гуава, орех пекан, арахис, папайя, ананасы, авокадо и другие плодовые деревья... У Инков дворец в несколько этажей, покрытый кровельной черепицей, а сам он весь был расписан разнообразными рисунками - это стоило посмотреть. В городе была площадь, достаточно просторная, чтобы вместить большое количество народа. Там они обычно устраивали празднества и даже скачки на лошадях... Так что в том далеком краю, Инки наслаждались едва ли меньшей роскошью, величием и великолепием, чем в Куско...
  Мартин де Муруа, миссионер, "Historia general del Peru"
  
  При недостатке попечения падает народ, а при многих советниках благоденствует...
  (Прит.11:14), а также - девиз Моссад
  
  Все то же долбаное болото в среднем течении реки Маморе, притока Мадейры, впадающей в Амазонку. И не заблуждайся насчет словечек вроде приток, Динуля, не следует путать его с ручейком. Длина Маморе - две тысячи километров, Мадейра от устья до истоков - три с половиной тысячи, об Амазонке - пожалуй промолчу. Это мрак, какое тут в Бразилии все здоровенное. Каждый штат - с пяток Египтов. Лес, топи и гребаная мошкара на сотни и сотни миль кругом. Да, вот еще забыла, змей и ядовитых насекомых - как грязи. Чудесные, короче, места, натуральная Земля Обетованная, мать ее...
  2 июля 2012 г.
  
  I. Вилькабамба
  
  Постепенно тревога, терзавшая нас первые несколько суток путешествия вниз по Амазонке, развеялась. Нет, вру, не так, чуть не забыла. Утром второго дня, как мы покинули Манаус, нам выпало снова крупно перетрухать. До устья Мадейры, самого крупного из притоков Амазонки, впадающей в нее двумя сотнями километров ниже ПО ТЕЧЕНИЮ, оставалось часа четыре хода, по прикидкам Мишеля, принявшего на себя обязанности штурмана, когда с северо-востока долетел рев турбин стремительно приближающегося реактивного самолета. Он быстро нарастал, становясь все пронзительнее.
  - Что-то не так, - с тревогой обронил дядя Жерар, оглядываясь. Небо оставалось бездонным, пронзительно голубым, не запятнанным ни единым облачком. Папа, в своей лодке, сбросил обороты мотора и, поднявшись на ноги, в свою очередь принялся настороженно всматриваться в горизонт. Я последовала примеру мужчин, но никто из нас не мог разглядеть причину шума, хоть мы изо всех сил напрягали зрение. Это было странно, рев сделался очень громким, протяжным, затем последовала серия оглушительных хлопков, будто двигатели лайнера подавились некачественным керосином, стали захлебываться и сбились с ритма.
  - Плохо дело! - выкрикнул Мишель, вращая головой с риском вывернуть шею. Через полминуты мы убедились, он прав. На северо-западе блеснула крошечная серебряная точка, скорее даже звездочка из фюзеляжа и крыльев. Самолет быстро терял высоту, если точнее, он падал камнем. Не знаю, что там у них стряслось, и как могли одновременно отказать обе турбины, но самолет сорвался в крутое пике. Затем его двигатели взвыли на такой невыносимо высокой ноте, что у меня заложило уши. Пилоты предприняли отчаянную попытку вывести машину из пике и предотвратить катастрофу. Наверное, оба - повисли в кабине на штурвалах.
  - Террористы на борту?! - ахнул Мишель. Везде-то они ему мерещились после событий 11 сентября...
  Ни Жорик, ни я не ответили ему. Просто проглотили языки и молча наблюдали с леденящим ужасом, как у нас на глазах разворачивается трагедия, не в силах хоть чем-то помочь обреченным людям. Все кончилось для них за пару минут. Наверное, каркас самолета не выдержал чудовищных перегрузок и рассыпался в воздухе. Со стороны это было похоже на салют. Ослепительная вспышка принудила нас зажмуриться. Пылающие осколки, обломки плоскостей, хвостового оперения и фюзеляжа, брызнули во все стороны искрами. Часть сразу рухнула в лес у самого горизонта, и оттуда повалили клубы тяжелого, насыщенного копотью дыма.
  - Боже мой, - тихо проговорил дядя Жерар.
  - Вот и все, - пролепетал папочка, нагнулся через борт, зачерпнул воды, плеснул в лицо. Оно было восковым...
  - Смотрите! - крикнула им я. Там, где только что был самолет, нарисовались три крошечных белых пятнышка.
  - Парашютисты?! - выдохнул Мишель, в недоумении протирая глаза. - Откуда парашюты на борту пассажирского самолета?!
  - Кто тебе сказал, что он был пассажирским? - вопросом на вопрос ответил Жорик.
  - А каким еще?!
  - Военным! Или, по-твоему, у Бразилии нет ВВС?
  - Откуда на военном самолете террористы?!
  - Да дались тебе эти сраные террористы, мать твою! Что ты к ним прицепился, последние мозги телевизором отшибло?! - вспылил Жорик. Папочка разобижено засопел.
  - Аль-Каида повсюду мерещится, как сексуальному маньяку - голые бабы...
  - Так все быстро... - пробормотала я. - Раз, и нет целой кучи людей.
  - Да уж, - согласился француз, хмурясь. - Человек десять, если это был бомбардировщик...
  - Бомбардировщик?! - Мишель скептически поджал губы.
  - Не просто бомбардировщик, а сверхзвуковой, с изменяемой геометрией крыла, - добавил Жорик. - Что-то вроде русского Ту-160 или американского Rockwell Lancer. Не знал, что у бразильцев есть дальняя авиация...
  - Уверен, что самолет был бразильским?!
  - Мишель, если ты забыл, то я напомню: мы в Бразилии...
  - И что с того?! Помешает это тем, кто нам дышит в спину?!
  Жорик смерил отца испытующим взглядом, передернул плечами. Я бы поклялась, хотел вдобавок покрутить у виска, но воздержался. Ради мира во всем мире, как говорили в Совке...
  
  ***
  
  Весь остаток дня, пока спускались к устью Мадейры, не перемолвились ни словечком. Настроение было подавленным, из головы не лезла авиакатастрофа, разразившаяся высоко в небе буквально на ровном месте. Никто из нас, понятно, не знал, что там у них стряслось. Дядя Жорик настроил радиоприемник на местную волну, в надежде разжиться хоть какими-то новостями, но станции штата без перерыва крутили зажигательную латиноамериканскую музыку и рекламу. Плюнув, француз обесточил приемник, буркнув, что этого говна ему и во Франции - выше крыши.
  Периодически я поглядывала в сторону далекого левого берега Амазонки, туда, где разбился самолет. К счастью, лесной пожар не занялся, для этого в джунглях слишком влажно, даже если хорошенько полить их керосином. А вот вертикальный столб дыма, поднимавшийся над местом аварии, постепенно сместился с востока на запад, пока не оказался у нас за спиной. Естественно, ведь мы в темпе продвигались на восток, и течение реки нам было в помощь.
  Кстати, папа напортачил с картами, штурман из него, скажем прямо, вышел гавеный. Мишель грозился, что мы увидим Мадейру не позже обеда. Однако, успело стемнеть, прежде чем устье этой громадной реки забрезжило далеко впереди. Правый берег, у которого мы держались, оборвался песчаной косой, за ним раскинулось устье Мадейры, противоположного берега было не разглядеть за опустившейся к вечеру дымке. Я высмотрела подходящее местечко для ночевки, и мы бросили якорь до утра.
  - М-да, - протянул дядя Жорик, разводя костер. - Два дня на воде, а воз - и ныне там...
  - Что ты имеешь в виду?! - забеспокоился Мишель.
  - Пока что течение было попутным, но мы все равно ползем, как черепахи. С завтрашнего дня нам доведется идти против течения...
  - Есть другие варианты?! - напрягся отец.
  - Зачем кипятишься? - усмехнулся Жорик. - Я не хотел ругаться, просто констатировал факт...
  
  ***
  
  Дядя Жора оказался прав лишь отчасти. Нашим моторам действительно прибавилось работы на следующий день, но, в остальном... Что касаемо всего прочего, путешествие пошло - как по маслу. Нас больше никто не тревожил, ни с воды, ни с воздуха, и мы постепенно успокоились. Перестали дергаться от каждого шороха. Приноровились к реке и лодкам, нащупали удобный для себя ритм, и дело заспорилось. Носы наших моторок, вспенивая буруны, развернулись на юго-восток, туда, откуда, нам навстречу катила свои зеленоватые воды Мадейра.
  Конечно, почивать на лаврах было рановато, и это понимал каждый из нас. Кругом простирались дикие края, не такие враждебные, как в эпоху полковника Офсета, когда туземцам ничего не стоило засыпать путешественников градом отравленных стрел. Но и не сертифицированный курорт, где буквально на каждом шагу - по полицейскому участку и медпункту, услуги которых оплачены вами заранее, и потому включены в туристическую карту вместе с трехразовым питанием, круглосуточным баром и водяными горками в шаге от бунгало. Поэтому, повторяю, мы держались настороже, когда на седьмой день плавания миновали Маникоре, довольно приятный с виду городок, хоть он и представлял из себя хаотическое нагромождение деревянных и фанерных домиков, установленных на высокие сваи. Наверное, не просто так, ради улучшения обзора с веранд, чтобы скрасить часы сиесты, которая в Бразилии - святое дело.
  - Это из-за поророки, - заметил отец.
  Я украдкой взглянула на него, и у меня окончательно отлегло от души. Господи, как же приятно было снова видеть его таким жизнерадостным, с улыбкой до ушей и глазами, светящимися от мальчишеского восторга. Папа словно сбросил лет десять, а то и больше. Он помолодел самым чудесным образом, оздоравливаясь по методике Офсета. Сутулые плечи расправились, унылый взгляд куда-то пропал. Передо мной был совершенно другой человек, не сгорбившийся под тяжестью прожитых лет и попутно свыкшийся с мыслью, что скоро будет зачислен в старики. Ох и молоток же был дядя Жорик, когда подначивал нас сняться с якоря. Хорошенько проветриться, покинув уютный Кирьят-Моцкин. Я все ждала, вдруг депрессия, донимавшая папочку в последние годы, сообразит, что ее оставили с носом, и ринется вдогонку. Но нет, даже подозрительность, которой Мишель заразился по пути в Амазонию, пошла ему в целом на пользу. Расшевелила, заставила задышать полной грудью. Что и говорить, я увидела машину времени в действии, она сделала Мишеля таким, каким он был в начале девяностых, когда только завладел Даром Иштар.
  - Из-за поророки? - недоверчиво прищурился дядя Жорик. Наши лодки шли параллельными курсами, мощные моторы размеренно и деловито урчали.
  - Из-за нее, - подтвердил Мишель с таким довольным видом, что я не удивилась бы, если бы он, случись кошмарной волне появиться прямо сейчас, слизывая прибрежные хижины и вырывая с конем вековые стволы, принялся скакать от счастья в предвкушении, когда нас подхватит и понесет как серферов.
  - Приливная волна так далеко от устья Амазонки? - усомнился Жорик. - Ну ты хватил! Да мы по одной Маморе уже поднялись вверх километров на пятьсот...
  - На четыреста восемьдесят два, - важно поправил приятеля Мишель. - И что? Амазонка тебе - не какая-нибудь там Луара...
  Дядя Жорик криво улыбнулся.
  - К твоему сведению, приливные волны достигают десяти метров в высоту, поднимаясь вверх по реке на тысячи километров со скоростью моторного катера. Это - бич здешних краев, зато, как говорят, незабываемое зрелище...
  - Ага, для тех, кому подфартило не напускать пузырей, - криво усмехнулся француз.
  - В том-то и вся прелесть, Жорик. - Экзистенциализм чистой воды!
  - Ага, амазонской воды, только хрена лысого она - чистая...
  - Можно подумать, в Сене - чище... - продолжал вредничать Мишель.
  - Смотри, накличешь на нас беду...
  - Не боись, с такими мощными моторами - нам сам черт не брат. Если что, зададим стрекача...
  - Если бензин не кончится...
  Когда городок только показался впереди, француз предложил залить по горлышки все наличествующие канистры, но Мишель беспечно отмахнулся, заявив, еще успеется. Впереди, мол, полно цивилизованных мест, к чему даром перегружать лодки топливом...
  - Помнишь, что сталось с перегруженными углем русскими броненосцами в Цусимском проливе? - спросил отец.
  - Догадываюсь, - бросил Жорик. - Им устроили бесплатный ребилд?
  - Что-то вроде того. Сначала - разобрали на запчасти.
  - Понял, - Жорик прочувствованно кивнул.
  - Другой вопрос - какая связь между столь аномально высокой приливной волной и Хамзой, подземным двойником Амазонки? - с глубокомысленным видом изрек Мишель, посчитав вопрос с заправкой топливом исчерпанным. - Нисколько не сомневаюсь, обе эти реки соединены в единую экосистему, столь грандиозную, что захватывает дух...
  Этой своей Хамзой, недавно открытой учеными, папочка нам успел прожужжать все уши. О титанической подземной реке, протекающей под Амазонкой на глубине в четыре километра и впадающей в океан у самого его дна, куда способен нырнуть далеко не всякий батискаф, Мишель узнал еще дома, в Кирьят-Моцкин, занимаясь на досуге своим любимым Wiki-серфингом. И, его она так заворожила его, что с тех пор Мишель носился с Хамзой, как с писаной торбой, никому не давая проходу.
  - Да вы себе хотя бы представляете, что это означает?! - вещал папочка из своей лодки, пока мы плыли. - Целый подземный мир! Километровые гроты, сказочные пещеры Али-Бабы, и, как знать, не обитала ли там прежде какая-то разумная раса.
  - Атланты? - с ехидцей осведомился дядя Жерар.
  - Шамбальщики, - хихикнула я, чем вывела Мишеля из себя.
  - Балбесы вы оба! - замахал руками отец, выпуская руль, отчего его лодка легла на правый галс. - В истории - всегда так. Найдется один смельчак, какой-нибудь Поль Шпильман или Перси Офсет, чтобы заявить остальным: ребята, Атлантида - была. То, что вы ее найти не можете, еще ничего не доказывает! А маловеры ему хором: отвянь, лошара, загляни в учебник, там все давно написано...
  - Папа, вернись! - крикнула я, потому что он отдалялся, не замечая этого в запале.
  Спохватившись, отец вернул лодку на прежний курс, неодобрительно покосился на наши ухмыляющиеся физиономии.
  - Если вы оба не верите, то чего тогда со мной поперлись? Вечерок скоротать?!
  Верили ли мы на самом деле, что найдем Колыбель Всего? Это каждый мог молча спросить у себя. В тот момент, даже не знаю, что бы ответила лично я, если бы мне запретили юлить...
  - Райское местечко, - вздохнул папочка, провожая взглядом медленно отдалявшийся городок. - Клянусь Богом, друзья, я бы, пожалуй, осел тут надолго, если бы не держал путь дальше...
  Я тоже обернулась, благо, рулил все равно Жорик. Домики на сваях были самыми разношерстными. Вполне рентабельные особняки и современного вида бунгало соседствовали с убогими лачугами, где разик, как следует, чихнешь, потолок на голову упадет. Некоторые строения явно стояли заброшенными, ими давно никто не пользовался. Мешанину разнокалиберных разноцветных крыш объединял в единую композицию шпиль старой миссионерской церкви, построенной иезуитами чуть выше, на холме. Как по мне, церковь была великовата для такого захолустья. Жорик, когда я поделилась с ним этой мыслью, согласился, предположив, что городок знавал лучшие времена, когда в здешних краях разразилась Каучуковая лихорадка. Та самая, которую столь непреклонно критиковал сэр Перси, не без оснований предрекая, что как-только стихнет бум, будет им такая рецессия - не обрадуешься. Так и случилось. И, если ниже по течению Великой реки жизнь еще поддерживалась лесозаготовительными компаниями, если, конечно, корректно говорить о поддержании жизни посредством варварского уничтожения лесов посредством японских бензопил, то тут, в глуши, она почти замерла.
  - Это мы пока до плантаций коки не добрались, - хмыкнул Жорик. - Вот где она бурлит, так бурлит...
  - Типун тебе на язык! - донеслось из лодки Мишеля.
  Помнится, Офсет, чей дневник я прочла еще маленькой, пророчил Амазонии великое будущее, имея в виду баснословные естественные богатства региона. Не знаю, куда они потом подевались, наверное, утекли на счета транснациональных корпораций и банковских картелей в качестве прибылей и погашенных займов, вместе с процентами и процентами на проценты. По пути нам попадались картины, свидетельствовавшие об удручающей бедности местных жителей. Леса стали пожиже, пеньков стало больше, чем деревьев, реку загадили отходами вредных производств, хозяевам которых было глубоко насрать на экологию. Богаче от этого потомки свободолюбивых индейцев отчего-то не стали. Что принесла им наша цивилизация? Ужасающую антисанитарию и букет из болезней, о существовании которых их предки даже не догадывались...
  
  ***
  
  Папа не ошибся, уверяя, что впереди нам еще повстречается уйма обжитых мест, где мы запросто разживемся бензином. Ну, насчет уймы, это я хватила лишку, признаю, и все же, поселки то и дело попадались. На третий день после Маникоре мы прибыли Умайту, очередное райское местечко вроде Эдема, как сразу же нарек городишко Мишель. Пополнили запасы топлива и даже сходили с Жориком на разведку. Обнаружили прекрасный ресторанчик и вдоволь налакомились блюдами местной кухни, от которой, правда, у нас чуть позже разболелись животы. Еще бы им оставаться в покое, приняв в себя сдобренную острым чилийским перцем бобовую кашу с панированными в маисовой муке отбивными из мяса анаконды. Так, по крайней мере, заверял нас хозяин заведения, оказавшийся прямо-таки душкой. К слову, бразильская традиционная кухня - чрезвычайно острая, повара сыплют, куда ни попадя, столько перца, что, у кого, к примеру, гастрит, тому сразу крышка через вынос желудка. Порцию Мишеля мы заботливо прихватили с собой, помирать, так вместе. Папа оставался на берегу, караулил лодки и был страшно зол на нас.
  - Где вы болтались битый час?! - раскудахтался он. Дядя Жора, в знак примирения, предложил выпить по стаканчику кайпириньи, это популярный местный коктейль из тростниковой водки, слегка разбавленной лимонным соком. Папочка, для виду поворчав, поминая совесть, которой у нас нет, в конце концов сдался, пригубил из стакана, сделал полноценный глоток и сказал, свесив ноги в воду:
  - А ведь недурно, а?
  - Не то слово, - согласился француз, подливая ему еще.
  Это было что-то новенькое. Впрочем, что я к ним цепляюсь, отпуск есть отпуск.
  
  ***
  
  Новая остановка была сделана нами в Порту-Велью, столице штата Рондония. Этот населенный пункт лежит еще выше по течению Мадейры и побольше первых двух, Маникоре и Умайты. Чтобы добраться до него, мы израсходовали еще пять дней. А потом целых шесть плелись до Нова-Маморе. По идее, могли бы и поднажать, но мои мужчины сошлись на том, что нам не стоит терзать двигатели, заставляя часами работать в скоростном режиме, моторам и без того доводилось несладко. Лодки были перегружены и сидели бы в воде гораздо ниже ватерлинии, если бы она у них только была. Течение реки быстрым, а сама Маморе после Порто-Велью пошла извиваться как змея, которой наступили на хвост титаническим сапогом.
  - Тише едешь, шире морда, - глубокомысленно изрек Мишель.
  - Это еще откуда?! - прищурилась я.
  - От верблюда. Моя вариация старинной русской поговорки...
  - Он, как всегда прав, Принцесса, - не без ехидцы заметил Жорик, накрывая мою ладонь своей, ибо я была готова вспылить. - Надо бы поберечь моторы.
  - Как скажете, мессир Дюпуи, - не стала спорить я.
  Самого Ново-Маморе с реки было не видать, поселок прятался за высоким, поросшим буйным тропическим лесом холмом. Вдоль правого берега, это относительно направления течения Мадейры, для нас же он был по левую руку, струилась грунтовая дорога, накатанная автомобильными скатами колея, неправдоподобно ярко - оранжевая, почти что алая, как почти повсюду в здешних краях. Дядя Жорик, когда я спросила его, отчего здесь такие цвета у дорог, прямо радуги, спустившиеся с небес на землю, пояснил, что вся фишка - в так называемом ферраллитном выветривании. Это когда кремнеземы, придающие нашим проселкам привычный желтенький оттенок, вымываются, а вместо них остаются суглинки, богатые окислами металлов, алюминия, железа, марганца и прочей лабуды. Отсюда, мол, и такой странный цвет.
  - Уровень грунтовых вод высокий, - сказал Жорик. - Плюс - влияние тропических лесов на формирование гумуса...
  Но я все равно не могла отделаться от нелепой мысли, что по ночам на проложенные через амазонские джунгли дороги выбираются местные гномы с бронзовой кожей и в набедренных повязках, и у каждого - по ведру с огненно красным суриком...
  - Погляди-ка лучше сюда, - Жорик тронул меня за плечо. Впереди нас Мадейра распадалась надвое, образуя гигантскую латинскую букву V. Более широкое русло, цвета какао со сливками или молоком, по-прежнему уходило на юго-восток, как бесконечная взлетная полоса, покрытая безукоризненно ровным асфальтом. Второе русло, уже раза в два, резко сворачивало на юг. Эта река была темно коричневой, цвета жидкого шоколада.
  - Маморе, - молвил Жорик, почему-то вполголоса. - Нам туда.
  Признаться, мне тоже стало не по себе. Река была извилистой, это было видно сразу. Буйный тропический лес, густо росший по обоим берегам, они, кстати, были обрывистыми, придавал ей я сходство с тропинкой в злое заколдованное царство. Если бы она была желтой, как дорожка, сослужившая службу Элли, когда ураган принес ее в Волшебную страну, гнетущего ощущения не возникло бы. Но, концентрированный коричневый цвет и стена джунглей, отбрасывавших густую тень на реку, делала картину откровенно зловещей. Я покусала губу. Мне расхотелось туда плыть.
  - Та река, что полноводнее и прямее - Рио Мадре, - сказал дядя Жорик. - Видишь, насколько она светлее. Это потому, что Рио Мадре берет начало на восточных склонах Перуанских Анд, высоко в горах, где рождается из тысяч ручьев, берущих начало у кромки ледников. От верховьев Рио Мадре до древней инкской столицы Куско - рукой подать. А истоки Маморе - много южнее, она долго течет через обширную, сильно заболоченную низменность, заросшую непроходимыми экваториальными лесами. Сливаясь воедино, обе эти реки образуют Мадейру. Кстати, именно оттуда, из Боливии, - Жорик кивнул в сторону Рио Мадре, которая показалась мне куда симпатичнее Маморе, - поздней весной 1904-го года впервые явился сюда полковник Офсет. Он и его спутники, бывшие однополчане, в сопровождении носильщиков-метисов, всего - семь человек, включая сэра Перси, выступили из Риу-Бранку. Это городок к северо-западу отсюда, где полковник стоял лагерем, когда занимался картографированием бразильско-боливийской границы. Проделав миль сто через сельву, они вышли к берегу Рио Мадре, раздобыли лодки и спустились прямо сюда. Повернули ровно на юг и начали свой подъем вверх по Маморе. Откуда в тот раз не вернулся никто кроме сэра Перси...
  - В начале лета 1906-го полковник снова тут прошел, - добавил Мишель. - Только уже с Полем Шпильманом и его людьми. В том году они поднялись вверх по Мадейре, в точности повторив наш путь...
  - Точнее, это мы повторили их путь, - поправил Мишеля Жорик.
  - Не придирайся, мелочный лягушатник, - отмахнулся папа.
  - Что, тоже прилетели в Манаус из Сан-Паулу самолетом местных авиалиний? - съязвила я.
  - И ты туда же, Брут?! - фыркнул Мишель. - Они высадились в Белене на океанском побережье, приплыв из Гавра. А затем проделали полторы тысячи миль вверх по Амазонке до устья Мадейры. Наверное, наняли какой-нибудь паровой катер или купили билеты на рейсовый колесный пароход, если сто лет назад между Беленом и Манаусом было налажено регулярное сообщение. Лично я здорово в этом сомневаюсь.
  - Любопытно, как тут пролез эсминец? - молвила я, глядя на цепи отмелей в устье Маморе, издали они походили на волноломы, какими защищают гавани от штормов. У крутого, подточенного нехилым течением берега, бешено вращались водовороты, видок у них был такой, словно Маморе давала понять: не лезь меня, а то худо будет.
  - Ты имеешь в виду "Сверло"? - уточнил Жорик.
  - А что, по-твоему, эсминцы шастают здесь туда-сюда по десять раз на дню?! - желчно осведомился Мишель.
  - Ну, у миноносца не такая уж глубокая осадка, - обронил Жорик, проигнорировав сарказм в словах приятеля. - Это же не линкор. Так что, с хорошим лоцманом...
  - Ага, и еще, они приперли с собой из Кронштадта земснаряд! - не унимался Мишель.
  - Точно, а посланцы Саддама Хусейна - атомную бомбу, взорвав которую, им удалось здорово углубить русло, - в тон папочке отвечал дядя Жора. Именно поэтому американцам не удалось найти ее следов в Ираке. Бомба у Химического Али была всего одна, и он отдал ее любимому племяннику...
  - Вы о чем это болтаете? - не поняла я.
  - Об иракской экспедиции в Амазонию, санкционированной лично Саддамом в 1996-м году, - пояснил Жорик.
  - И такая была?! - я вытаращила глаза.
  - А как же, - ухмыльнулся француз. - Я когда-то рассказывал о ней твоему отцу. Экспедицией руководил Ибрагим Абд аль-Маджид, прекрасный археолог, ведущий иракский специалист по истории Шумера. Мы с ним встречались пару раз, как говорится, шапочное знакомство. Парень приходился племянником генералу Али аль-Маджиду по кличке Химический Али, этот фрукт курировал при Хусейне самые секретные оборонные проекты. Иракцы получили разрешение боливийских властей на производство археологических раскопок в Тиуанако и Пума Пунку на восточном берегу озера Титикака. Но, приземлившись в международном аэропорту Ла-Паса, в сопровождении иракского консула, зачем-то отправились в противоположном направлении, в город Риберальту на северо-востоке провинции Васа-Диез, граничащей с бразильским штатом Рондония. Где погрузились в моторные катера и двинулись вниз по Рио-Бени, пока не достигли Рио-Мадре, Бени - один из ее притоков. Ну а оттуда - прямо сюда, к устью Маморе. Это, конечно, предположение, на самом деле, в последний раз иракцев видели живыми в порту Риберальты, когда они грузились в катера. Но, исходя из того, что через пару недель несколько спутников Абд аль-Маджида выловили из Мадейры как раз в этих краях, похоже, они нашли свой конец в Маморе...
  - Они утонули? - похолодев, спросила я.
  - Скорее, они умерли под пытками, - холодно сообщил Жорик. - На трупах, прости за корявый каламбур, мета живого не было. Вышел большой дипломатический скандал. В Багдаде - рвали и метали, но иракскому МИДу нечего было ответить боливийскому правительству, когда встал вопрос: а что, собственно, поделывали граждане Ирака на границе Бразилии с Боливии. В общем, историю замяли к обоюдному согласию сторон...
  - Спасибо, Жорик, что успокоил мою дочь! - прошипел Мишель. - И что бы мы без тебя делали?!
  Я не могла оторваться от Маморе. Она зачаровывала и пугала одновременно.
  - То есть, никто из тех, кто здесь прошел или проплыл до нас, не вернулся обратно, верно? - ничего не выражающим голосом заметила я. - Никто...
  Мне представилась известное полотно художника Васнецова "Витязь на распутье", с былинным богатырем, призадумавшемся на развилке дорог перед камнем, который, в случае ошибки, легко сделается могильным.
  - Сэр Перси все же вернулся, - напомнил Жорик.
  - Вернулся?! - бросила я. - Это в какой же из реальностей?!
  Мои мужчины не ответили мне. Должно быть, им было нечего возразить. Дроссельные заслонки обоих наших Mercury были прикрыты, дозируя ровно столько топлива, чтобы нас не сносило течением.
  - Ладно, - вздохнув, изрек Мишель через минуту. - Будет вам! Чего носы повесили?! Эдак мы скоро обратно повернем! Давайте, ребятки, ноги в руки и поплыли с Богом! Жорик, держимся боливийского берега, там вроде как бурунов поменьше...
  Мишель провернул рукоять подачи топлива, и его лодка устремилась вперед.
  - Держимся боливийского берега?! - переспросила я, попридержав Жорика за руку. - Какого к черту боливийского берега?!
  - Того, что справа, - отвечал француз. - Маморе - пограничная река, по одну ее сторону - территория бразильского штата Рондония, по другую - республика Боливия, прошу любить и жаловать.
  - А где ж погранцы, не пойму?!
  - Какие погранцы, Ритуля, акстись?! Откуда им взяться в такой глуши?! Тут тебе не Сектор Газа...
  - Но хотя бы какой-никакой катер патрульный?
  - А какой от него толк на границе длиной в тысячу километров! Я же говорил, катер с наркокурьерами мы можем повстречать с куда больше долей вероятности...
  - Умеешь ты поднять настроение, - скривилась я. Вместо ответа Жорик дал газу, и мы устремились вслед за Мишелем.
  
  ***
  
  Я говорила, что Маморе издали, со стороны, походила на змею? Ну так вот, беру слова назад, змея - очень слабо сказано. Это была не змея, это какая-то перекрученная до усерачки пружина, прекрасное местечко, чтобы тренировать на выносливость космонавтов, типа, кто первым из них сблюет. От Нова-Маморе до Гуажара-Мирин, последнего относительно крупного населенного пункта на нашем пути, от силы - километров сто по прямой. Чтобы преодолеть эту смехотворную дистанцию, нам понадобилось трое суток. Мы перли, как парусник против ветра, которому надо на юг, а он рыскает галсами то на запад, то на восток, повторяя все бесчисленные повороты дурацкого русла. В итоге, у нас случился перерасход бензина, как с кислой миной доложил нам Мишель.
  - Что ты предлагаешь? - спросил Жорик, почувствовав, у приятеля появилась идея фикс, которой ему не терпится поделиться.
  - Вы с Ритой перебираетесь ко мне. Ваше корыто берем на буксир.
  - Ты шутишь? - заартачился дядя Жора. - Эдак мы сэкономим пару стаканов в сутки от силы, в лучшем случае, зато, почти наверняка, запорем мотор. Течение черт знает какое сильное. Опять же - не забывай о порогах. Обходить их с груженым прицепом за кормой - хорошая заявка утопить и его, и себя. Игра не стоит свеч, дружище...
  С горем пополам добравшись до Гуажара-Мирин, мы пополнили запасы топлива, заполнив все емкости, что были под рукой. Баки, канистры и даже парочку фляг из-под воды.
  - Тут уж без шуток, ребятки, - предупредил Мишель. Следующие семьсот километров вверх по Маморе - натуральная Terra incognita. Никто не знает, что нас там ждет, но - не бензоколонки, это точно...
  Бензин влетел нам в копеечку. О том, что с заправочными станциями в округе - не густо, знал не один Мишель, но и прохвост-продавец. Естественно, этот сеньор не упустил шанса погреть руки на путешественниках, ничего личного, просто бизнес. Нам не пришло в голову сердиться на него.
  Хотела бы я тебе написать, Динуля, что после Гуажары-Мирин Маморе взялась за голову и стала паинькой, разгладилась и прекратила издеваться над нами, но, куда там. Наоборот, река, будто нарочно принялась свертываться мертвыми петлями летчика Нестерова, чтобы окончательно нас доконать. Заболоченная низменность, поросшая подтопленными лесами, осталась далеко позади. Берега выросли в высоту, как зубья дракона из греческого мифа о Ясоне и Золотом руне. Они превратились в обрывистые каменистые кручи, как где-нибудь на Урале. Наверное, Маморе, будто неутомимая исполинская землеройка, пропахала мягкие осадочные породы у себя на пути, но оказалась бессильна против сланца с гранитом, и они взяли строптивицу-реку в тиски. Она, ясное дело, не сдалась. Маморе делалась все уже и злее с каждым пройденным нами километром. Она неистово билась в объятиях, но, будучи не в состоянии освободиться от каменных уз, вымещала клокотавшую в ней ярость на нас. Ее русло походило на здоровенную траншею, с невероятным трудом пробитую саперами через скалы. Тот факт, что вместо могучих грейдеров потрудилась вода, не значил ровным счетом ничего. Какая разница, кто сколотил беличье колесо для самой белки, вынужденной вращать его сутками напролет?
  
  ***
  
  На пятый или шестой день, я толком уже не вспомню, отец торжественно объявил нам, что мы покинули Бразилию.
  - Мы в территориальных водах Боливии, Ритуля, - с приличествующим событию торжественным видом объявил Мишель.
  - Где, в таком случае, веснущатые девицы в кокошниках и с хлебом-солью? - с мрачным видом осведомилась я.
  - Остались в России, по всей видимости. Зато перекатов впереди, судя по карте, завалом, так что, глядите в оба. И ты, и твой дружек - лягушатник...
  Было три часа по полудни по местному времени, мы только что наскоро перехватили всухомятку, как скаковые кони, не покидая лодок. Жорик, широко зевнув, обустроился на носу вниз животом с дымящейся сигаретой в зубах.
  - Побуду вперед смотрящим, ладно? - сказал он мне с невинной детской улыбкой. - А то - спина расхандрилась немножко...
  - Разве тебе в чем-то откажешь? - вздохнула я, зная, что француза действительно донимали боли в пояснице, прямое следствие избыточного веса и положения сидя, в котором мы проводили световые дни, постепенно складывавшиеся в недели путешествия. Даже мы с Мишелем, сухопарые от природы, испытывали некоторые неудобства. Жорик же откровенно замучался. Он не жаловался на боли, но этого и не требовалось мне, наблюдавшей, как он ворочается в лодке, подыскивая подходящее положение для спины, но не может его найти...
  Улегшись на носу, затылком ко мне, дядя Жора завернулся в пронзительно красное клетчатое пончо, купленное на пристани Порту-Велью в лавке сувениров.
  Постепенно вечерело, вдоль реки повеяло сквознячком, прохладным таким, освежающим. Я с удовольствием подставила ему щеки и лоб. Дышать стало значительно легче, чем в полдень.
  Папа держался фарватера. Я пристроилась ему в хвост. Мы шли - в кильватерном строю, как готовая к бою на параллельных курсах эскадра начала прошлого века. Русская или японская, адмирала Того, на выбор. Только стрелять нам было не по кому, высокие берега оставались безлюдными.
  Конечно, на стремнине нашим моторам доводилось несладко, зато мы не рисковали напороться на камни. Мишель помалкивал. Не окликал меня. Не оборачивался. Задумался о чем-то своем. Может, о маме? Жорик, убаюканный плеском воды и монотонным гулом моторов, отключился и теперь умиротворенно посапывал из-под пончо. Человек-гора, подумалось мне, и я улыбнулась...
  Но, Жорику было не суждено как следует отоспаться в тот день. И, не из-за меня. Около половины шестого вечера двигатель нашей с ним лодки неожиданно забарахлил. Сначала заработал неустойчиво, затрясся и раскашлялся, исторгнув из своего раскаленного нутра сизое зловонное облако. Обороты упали еще до того, как я, машинально, убрала газ. Мы сразу же стали отставать.
  - Папа! - крикнула я вдогонку Мишелю. - Жорик!!
  Мишель и ухом не повел, продолжая отдаляться. Зато француз, сбросив плед, кряхтя поднялся на ноги и, растирая поясницу, поспешил ко мне на полусогнутых.
  - Что стряслось, Ритуля? - и, прежде чем я успела ответить, потянулся за веслами, сразу же обо всем догадавшись сам. - Сворачиваем к берегу, Принцесса. Глуши шарманку, пока не пыхнула...
  - Как думаешь, что с ним? - я выключила зажигание тумблером.
  - Если просто перегрелся, тогда нам, считай, повезло. Если что-то полетело... - он развел руками, в которых уже были весла.
  - И что тогда? - с чисто женской непосредственностью спросила я.
  - Тогда вызовем эвакуатор...
  - Не смешно...
  - Значит, пойдем на веслах...
  - На веслах?! - я с сомнением покосилась на темную воду Маморе, проносившуюся мимо борта с головокружительной быстротой.
  - Или впряжемся в постромки и поковыляем вдоль берега, волоча лодку на буксире как бурлаки с картины Репина. Той, что выставлена у вас в Питере в Русском музее...
  - Мы не на Волге, - напомнила я, хмурясь. - А мой город называется - Кирьят-Моцкин...
  - Точно, - спохватился дядя Жора. - Я и забыл. Извини. Волга, кстати, хороша уже тем, что в ней не водятся пираньи... У вас в Хайфе их, правда, тоже нет...
  Нас уже несло боком вниз по течению к далекой Атлантике. Жорик налег на весла, направив лодку к берегу под углом. Я поискала глазами Мишеля. Он успел отдалиться метров на сто.
  - Папа?! - завопила я. - ПА-ПА!!!
  - Зря стараешься, милая, пожалей горло. Если Мишель витает в облаках, то хватится нас разве что к вечеру...
  Солнце едва касалось верхушек пальм, а над поверхностью реки уже клубился туман.
  - Пальни-ка в воздух Рита. Только гляди, не подстрели какую-нибудь невинную птичку...
  
  ***
  
  - Похоже, накрылась прокладка в блоке цилиндров, - подвел итоги Жорик, произведя вскрытие двигателя, как он сам назвал эту процедуру. - Вот, видите, - отложив гаечные ключи, он протянул нам жеванную картонную пластину с кучей прорезей...
  - И из-за этой чепухи встал мотор? - не поверил Мишель, с презрением глядя на проштрафившуюся деталь.
  - Ты, Моше, зовешь прокладку чепухой, поскольку не лепишь снежки тыльной стороной ладоней исключительно потому, что в Хайфе не бывает метелей, - осклабился Жорик. - К твоему сведению, без нее вода из охлаждающего контура смешалась с маслом. Нам еще повезло, что мы не запороли мотор...
  Мишель выпустил воздух через ноздри, но воздержался от комментариев. В нашей маленькой экспедиции именно дядя Жорик слыл бывалым автомехаником. Не без оснований, кстати. Когда-то давно, в юности, еще до армии, Жорик увлекался мотоспортом, а по вечерам подрабатывая в мастерской, занимавшейся ремонтом двухколесных рысаков. Позже, на Ближнем Востоке, в рядах миротворцев, Жорику снова довелось возиться с двигателями внутреннего сгорания, в условиях пустыни они вечно хандрили.
  - Жара и чертов песок гробят технику хуже артобстрелов и мин, - как-то рассказывал француз, когда гостил у нас в Кирьят-Моцкине и запросто починил мотороллер нашей соседке, тете Норе. Она уже хотела его выкинуть, и тут он попался на глаза Жорику. - Позвольте-ка мне, мадам, сказал ей Жерар, что-то там выкрутил, а потом вкрутил обратно, и мотороллер забегал, как новенький. Нора была так потрясена этим подвигом Геракла в исполнении медведя-француза, будто он при ней превратил воду в вино, как до него один всем известный еврей из Галилеи. Помнится, папочка тоже слушал приятеля, развесив уши. Формально числясь технарем, то есть, имея диплом о высшем техническом образовании, Мишель в железе разбирался туго, как говорится, с горем пополам, хотя, пожалуй, все же отличил бы винт от болта, а стопорное кольцо - от гайки.
  Чисто теоретически...
  - С чего бы, интересно знать, было прогорать твоей дурацкой прокладке? - кусая губы, сказал Мишель.
  - Так ведь сколько миль отмахали почти без передыха, - заступился за технику Жорик. - Груженые, да еще против течения...
  - Каких-то паршивых пару тысяч километров...
  - Ничего себе, паршивых...
  - Это что, пробег для нового мотора?!
  - Он не новый, - напомнил француз. - Изрядно побегавший...
  - Так тебе еще втюхали бэушный двигатель?!
  Жорик с интересом посмотрел на приятеля.
  - Тебе что, память отшибло? Я, Мишель, взял, что давали. Еще и gracias сказал...
  - Ну ты и шляпа после этого!
  - Точно, что шляпа, - согласился Жорик уныло. - Нет бы - дождаться новых моторов, которые обещали доставить со дня на день. Но, вот беда, у меня не было на это времени, поскольку один мой придурочный партнер ухитрился поселить нас в главном осином гнезде на всем побережье.
  - На меня намекаешь?! - закусил губу Мишель.
  - Намекаю? Боже сохрани.
  - Сможешь заменить? - спросила я, делая папочке знак, чтобы умолк. Нам только ссор между своими не хватало, для полного счастья...
  Жорик, с засученными рукавами и вечной честерфилдкой во рту, смахнул перепачканной ладонью пот со лба, оставив там темную полосу - вроде боевой раскраски у индейца.
  - Вне сомнений, Ваше Высочество, - он ободряюще улыбнулся мне. - Главное, было бы чем... - вздохнув, француз вытер грязные руки ветошью.
  - Ты что, не побеспокоился о ремкомплекте, зная, в какую хренову Тмутаракань мы премся на старых моторах?! - задохнулся Мишель.
  - Еще как побеспокоился, - в голосе Жорика послышалась обида.
  - И где же он, этот твой ремкомплект?!
  - Надо искать, - сказал Жорик. - Не помню, куда я его сунул. Мы собирали вещи в большой спешке по причине, которую я уже назвал...
  - Как он выглядит? - поспешила спросить я, видя, что Мишель воинственно надувает грудь.
  
  ***
  
  Мы истратили на энергичные поиски еще два часа, вывернув буквально наизнанку содержимое обеих лодок.
  - Такой целлофановый пакет, - бормотал Жорик виновато. - Я прекрасно помню, что он был...
  - Может, мы его нечаянно выложили на одной из стоянок? - предположила я.
  - Сомнительно, - качал головой здоровяк.
  - Может, его вообще не было?! - злился Мишель. - А был ли мальчик, Жора? Может, мы только даром тратим время...
  - Да не помню я...
  - Ты прямо как Доцент в Джентльменах удачи! Тут помню, а тут - не помню!
  - Так и есть...
  Короче, мы ничего не нашли. Настали сумерки. Быстро стемнело.
  - Становимся лагерем? - спросила я.
  - Есть альтернативные варианты? - поджал губы отец.
  - Ссориться бессмысленно, - сказала я примирительно. - Ну, потеряли. Бывает...
  - Бывает, - кивнул Мишель. - Предлагаю всем вооружиться...
  - Зачем? - удивилась я. - Никого же нет?
  - А если появятся?!
  - Кто, Мишель?! - подал голос Жорик.
  - А хотя бы те бандиты, что прицепились к нам в Манаусе...
  - Да ну брось. Если бы они за нами гнались, давно бы догнали. Сам сказал, мы прошли две тысячи километров...
  - Значит, кто-то еще, - не сдавался Мишель.
  - Да с чего ты так решил?! - взбеленилась я.
  - А по закону жанра потому что! - отрезал отец. - Раз сломался мотор, значит, самое время появиться кому-нибудь, от кого мы теперь не сможем удрать...
  Стоя на берегу в сумерках, мы уставились друг на друга. Признаться, после этих слов меня прошиб холодный пот. Я оглянулась на реку, туда, откуда мы приплыли, но там уже сделалось темно, хоть глаз выколи.
  - Сплюнь, - сказал Мишелю Жорик.
  - Тьфу, тьфу, тьфу, - раздалось из мрака оттуда, где стоял папочка.
  - Я займусь ужином, - сказал Жорик.
  - Огонь в кустах разводи, - напутствовал его папа.
  
  ***
  
  Утром мы поступили так, как когда-то предлагал Мишель ради экономии бензина. Погрузились в папину лодку, взяв оставшуюся без мотора на буксир. Собственно, ничего другого нам все равно не оставалось. Ну, не возвращаться же обратно тысячу миль...
  Скорость, понятно, упала до черепашьего хода. Сильное течение испытывало на прочность единственный уцелевший мотор, которому теперь доводилось отдуваться за двоих. Высокие обрывистые берега медленно проползали мимо, густой тропический лес, покрывавший их, казался живой стеной, исполинским частоколом заколдованного пиратского форта на острове сокровищ. Порой русло становилось таким узким, что раскидистые кроны с противоположных берегов были готовы сомкнуться у нас над головами в подобии тоннеля метро. Нас накрывала тень, и мы машинально вжимали головы в плечи, ибо в джунглях кипела жизнь, и из чащобы неслись звуки, свидетельствовавшие, там полно диких зверей, и они растревожены нашим наглым вторжением.
  - Представляешь, Марго, что чувствовали конкистадоры Франческо де Орельяны, когда выгребали тут против течения четыреста лет назад? - спросил дядя Жерар. Ему пришлось наклониться ко мне, чтобы перекричать рев мотора.
  - Нет, - честно призналась я, подумав, что вряд ли ощутила бы себя комфортнее, поменяв свои старые армейские брюки и камуфляжную куртку с миллионом удобных карманов на дурацкую стальную кирасу и капеллину, как, если не путаю, звались нелепые клепаные каски конкистадоров. Один высокий, чисто петушиный гребень на макушке этой кастрюли чего стоил? Курам на смех! Да и вообще, выпадешь в железных доспехах за борт, и adieu. Камнем на дно, без вариантов...
  Но, конкистадорам было на неудобства начхать. Эти спесивые охотники за приключениями перли напролом, не имея под рукой ни антибиотиков, ни сотовых телефонов, ни спутниковых навигаторов, ни многозарядных скорострельных винтовок, ни моторов, а только ром в качестве антисептика, шпаги с алебардами - чтобы отбиваться от туземцев и алчность с гордыней - в качестве основных побудительных мотивов. И они были готовы терпеть любые лишения, кроме того, забраться в пасть ко льву, то есть, ягуару, лишь бы добиться своего. Найти легендарную Вилькабамбу, сказочный город в самом сердце джунглей, где и крыши храмов, и кирпичи стен, и даже булыжники мостовых - отлиты из червленого золота. О, ради него и конкистадоры, и сопровождавшие отряды католические миссионеры перебили бы всех, кто осмелился встать у них на пути. Они пролезли бы в любое пекло, и даже на Луну, если бы им представился шанс подняться туда. В конце концов, чем Амазония не была для них Луной или даже Марсом? Ведь, прежде чем Аполлон с Нилом Армстронгом на борту отправился туда, астрономы сделали тысячи ее фотографий, а математики высчитали маршрут, заложив данные в громоздкие вычислительные машины. Наконец, за полетом на Луну в прямом эфире следил весь мир. Что из перечисленного выше было у конкистадоров? Ответ однозначный: ничего. Ни радиосвязи с целым Хьюстоном на проводе, ни карт. Одна лишь безумная отвага...
  Я невольно улыбнулась, представив Франциско де Орельяну и его спутников, Гаспара де Карвахаля и Мартина де Муруа Нилом Армстронгом, Базом Олдриным и Майклом Коллинзом в скафандрах у лунного модуля. Наверное, они бы не слишком обрадовались, узнав, что кругом никакого золота, и даже кислорода - кот наплакал...
  
  ***
  
  Ближе к вечеру обрыв на правом берегу неожиданно скатился к самой кромке воды. В образовавшейся ложбине на новых с виду сваях стояла будка вроде лагерной вышки. Я невольно напряглась в ожидании, когда оттуда выглянет вооруженный пулеметом МГ-42 надзиратель в эсесовской униформе, чтобы рявкнуть нам: Arbeiten! Впрочем, Achtung, Juden, тоже, наверное, подошло бы. Вот она, память крови, та самая, передаваемая из поколения в поколение на генном уровне, существование которой семьдесят лет назад безуспешно пытался доказать Рудольф Штайнер. А ведь ничего и доказывать не надо.
  На песке у самого берега виднелись следы, оставленные носами причаливавших тут моторок. Чуть выше по течению покачивался на легкой зыби свежевыкрашенный стальной причал, пара металлических бонов, связанных дощатым настилом. Здесь, вне сомнений, швартовались суда покрупнее. Причал удерживали у берега несколько тросов, без малейших признаков ржавчины, густо смазанные гудроном.
  - Вот и чудненько, - воспрянул духом приунывший было Мишель. - Образцовый порядок! Сразу видать - хозяйственные люди, а не шалопаи какие-нибудь. Значит, и запчасти имеются, не то, что у некоторых...
  - Да уж, - протянул Жорик, положив руку на цевье ружья. Мы расчехлили оружие еще накануне, когда Мишелю взбрело в голову, что поломка мотора - лишь первый звоночек, так сказать, начало черной полосы, сменившей белую, она мол, и так была подозрительно долгой - больше двух тысяч километров - как по маслу...
  Немного выше по склону, на тщательно расчищенной от тропических зарослей поляне, стояло несколько сколоченных из досок хибар. На обширной веранде одного из домов вполне миролюбиво колыхалась свежевыстиранная одежда. Правда, сама одежда была отнюдь не мирной: - пять или шесть камуфляжных штанов армейского покроя и примерно столько же курток...
  - А ты думала разглядеть подвенечное платье? - ухмыльнулся дядя Жорик, проследив за моим взглядом. Впрочем, как говорят, у страха глаза велики. В конце концов, и мы были одеты, как солдаты. Правда, моя старая полевая форма диссонировала с принятыми в джунглях оттенками, но в остальном, что касаемо покроя... Словом, одежда, смутившая нас, могла принадлежать кому угодно, лесникам, лесорубам, егерям. Не обязательно - бандитам. Но, разумеется, списывать последний вариант со счетов тоже не следовало...
  Мимо хибар проходила огненно-рыжая грунтовая дорога. Колея, накатанная внедорожниками. Людей видно не было.
  Пока мы с Жориком вращали головами и нервно теребили оружие, папочка решительно взял к берегу, не спрашивая нашего мнения. Поскольку он сидел у руля, итальянская сидячая забастовка была единственным нашим уделом. Мы не могли проголосовать даже ногами, как говорили о евреях, когда те выезжали из СССР.
  - Эй, Нахимов, куда собрался?! - подал голос француз. - Поплыли отсюда с Богом!
  Но Мишель пропустил эти слова мимо ушей. Минута, и нос нашей моторки ткнулся в берег, как теленок в коровье вымя.
  Не успели мы толком причалить, как на веранду выглянула смуглая ла мегера средних лет. Наверное, решила, вернулись хозяева штанов, даже успела машинально тронуть развешенные на веревках вещи, проверяя, не высохли ли. Узрела незнакомцев и остолбенела в сильнейшем замешательстве. Что сказать, мы забрались в дремучие дебри, где каждое новое лицо - событие. А тут лиц было - целых три. Что ждать от пришельцев, незнакомка, понятно, не знала. В России говорят - незваный гость - хуже татарина, имея в виду трехсотлетнее Золотоордынское Иго. И еще в России говорят: закон - тайга...
  - Здравствуйте! - крикнул папа, спохватился и повторил на испанском: - Buenos dias, senorita. - Перемахнул через борт и добавил по-португальски, на всякий пожарный случай: - Bom dia...
  Женщина еле заметно кивнула в ответ, по ее губам пробежала бледная улыбка.
  - Ola senhor.
  - Отлично! - с воодушевлением воскликнул Мишель. - То есть, я хотел сказать, multo bem!
  И, всем своим видом источая самые добрые намерения, зашагал навстречу незнакомке по песку. Правая рука отца была пуста. В левой тускло поблескивал электронный разговорник, специально для таких случаев купленный в одном из супермаркетов Хайфы. Это было накануне нашего отъезда, папа был доволен как слон и, потрясая у меня перед носом приборчиком, даже процитировал известный отрывок из книги Берешит:
  - И сказал Бог, и народ один, и речь у всех одна, и это лишь начало их деяния. А теперь не будет для них ничего невозможного, что бы они не вздумали делать. Сойдем же и смешаем там речь их, чтобы один не понимал речи другого...
  - И рассеял их Бог оттуда по всей земле, и они перестали строить город. Поэтому наречено имя ему Бавель, ибо там смешал Бог язык всей земли, и оттуда рассеял их Бог по всей Земле... - наизусть закончила за него я. - Это ты к чему, папочка?
  - Как это, к чему? Да здравствуют научный прогресс и корпорация Sharp, вот к чему. Аллилуйя!!
  - Что он творит?! - процедил дядя Жора из другой Вселенной, и я вернулась обратно, из уютной солнечной Хайфы на берега Маморе, в верховья Амазонки.
  - Что тут у нас на карте обозначено, принцесса? Глянь-ка, будь добра...
  - На карте? - видимо, частично я все еще оставалась в родной Хайфе.
  - А я как сказал? - правая рука дяди Жоры продолжала лежать на лакированном орехе приклада.
  Выудив карту, я развернула ее на коленях.
  - Что это за населенный пункт? Есть хотя бы какие-то предположения?
  - Пуэрто Трапиче, наверное...
  - Дай поглядеть!
  Я повернула карту так, чтобы он смог сориентироваться.
  - Не сходится, - Жорик покачал головой. - Пуэрто Тропиче - побольше будет. Да и выше по течению однозначно. Кроме того, там Маморе точно на запад течет, а здесь - ровно на юг, - француз сверился с компасом. - Что скажешь?
  Я не успела ответить. Обменявшись с незнакомкой парой фраз, каждый раз при этом клацая по клавишам своего волшебного переводчика, папа поспешил обратно, лучезарно улыбаясь.
  - Все изумительно! - сообщил Мишель на ходу. - Эта сеньорита сказала, у нее есть бензин, и она готова продать столько, сколько надо. А нам, кстати, не помешает пополнить запасы горючки, если, конечно, вам не улыбается проделать обратный путь на веслах. Жорик, у тебя еще остались бразильские реалы? Если нет, баксы - тоже сгодятся...
  - Запасемся топливом в Пуэрто Тропиче...
  - Чем тебе здешний бензин плох?
  - Я ни минуты не сомневаюсь, бензин, который ты вознамерился заполучить, самый лучший во всем бассейне Амазонки, - сердито буркнул Жорик. - У него просто потрясающее октановое число, и еще, он чист как слеза! Одна проблема, он принадлежит наркомафии. Так что давай как двигать отсюда, по добру, по здорову, пока не вернулись парни, чьи запасные штаны болтаются на бельевых веревках. Потому что, как только они появятся, будет тебе и бензин, и реалы, и баксы, и еще тридцать три удовольствия оптом!
  - Она, - папа махнул в направлении хибары, за порогом которой скрылась незнакомка, - сказала мне, что запчасти, какие только угодно, есть в поселке. Он всего в пятистах метрах от берега. Видите, дорогу через лес? Там фактория, а при ней магазин и склад запчастей...
  - Мишель, ты что, уши с утра не мыл?! - похоже, дядя Жерар был примерно в паре градусов от точки кипения. - Ты меня задницей слушаешь?!
  - Ушами, и, похоже, у тебя приступ паранойи, Жорик! - отмахнулся Мишель. - Но я ему не поддамся!
  - Это говоришь ты?! - вытаращил глаза здоровяк. - После того, как запрещал нам с Ритой включать мобильные телефоны?!!
  - Не вижу ни малейшей связи, Жорик!
  - Тебе что, коксом разжиться приспичило?!
  - Меня приспичило разжиться запчастями. Я спокойно схожу в деревню и раздобуду ремкомплект. Десять минут туда, десять обратно, делов-то...
  - Мишель, единственным, чем ты разживешься там, куда собрался, будут неприятности. Ты навлечешь на нас беду!
  - Любопытно, каким это образом? Сеньорита сказала, в поселке - иезуитская миссия и лесозаготовительная контора...
  - Где ж тогда бревна, сплавляемые лесорубами по реке?!
  - На складе!
  - Мишель, на том складе лежит кока, - вид у дяди Жерар стал усталым. - По-моему, это ясно даже ослу...
  - Ослу ясно, а мне - нет, - уперся отец. - Зато я отдаю себе отчет: до твоего Пуэрто Тропиче гребаного нам еще переть и переть, как до Москвы рачки, километров триста - как минимум! Любопытно, что вы оба запоете, когда накроется второй мотор?! А выключенные мобилки ты сюда даром приплел. Я спутников-шпионов, как прежде опасался, так и сейчас опасаюсь! Только они - у сверхдержав есть, а не у наркобаронов. Не тот уровень. Так что, пускай они там, хоть коку растят, хоть коноплю, хоть черную редьку, мне - без разницы! А хотя бы и грибы с галлюциногенами! Моя хата - с краю, я - мирный турист без мотора, мне - запчасти надо!
  - Ты еще и идиот к тому же, - вздохнул Жорик. - А, делай, как знаешь, но мы с Ритой - отчаливаем...
  - Дядя Жора?! - взмолилась я. - Папа, может, не надо?!
  - И ты туда же?!
  Резко развернувшись, Мишель решительно зашагал по огненному проселку.
  - Ну что ты будешь делать?! - всплеснул руками здоровяк, оборачиваясь ко мне. - Прости меня, милая, ну не баран ли?!
  Я промолчала.
  - Мишель?! - крикнул в спину отцу дядя Жерар. - Полчаса тебе на все, про все! Ты понял?!
  Папа даже не обернулся.
  - Он еще и разобиделся, ну и дела!
  
  ***
  
  - Часа - как и не было, - констатировал Жорик, глянув на часы. Мне нечего было возразить ему. Что и говорить, ожидание затянулось. И, чем больше оно затягивалось, тем крепче натягивались наши нервы.
  Веревки на веранде опустели. Сеньора, отправившая отца в лес за запчастями, сняла просохшее белье и больше не появлялась в поле зрения. Впрочем, я нисколько не сомневалась, она приглядывает за нами из глубины помещения. Это было несложно. На пустынном берегу мы с Жориком торчали у всех на виду, как две мишени в тире.
  - То-то и оно... - согласился француз.
  - Тихо-то как, - обронила я.
  - Угу, - протянул Жорик. - Прямо сонное царство... Сиеста длиной в рабочий день. Вот только не спится ни шиша...
  Я поежилась при этих словах, хоть даже у воды было довольно жарко. Почувствовала под сердцем неприятный холодок. Нахмурилась, невольно вспомнив службу в армии. Там частенько бывало именно так. Наблюдаешь в оптику сонную до дурноты деревушку, такую невозмутимую, что сам, поневоле, начинаешь зевать. Но, не получается в последний момент, и сон не идет. Наоборот, ни с того, ни с сего подводит живот, а на виске просыпается венка, бьется все чаще, вслед за сердцем, пускающимся на разгон, как самолет. И тогда ты осознаешь, нет, ты на физическом уровне чувствуешь, как живое существо: в любой миг, вплоть до прямо сейчас, из этого знойного спокойствия, где не колеблется ни единый стебелек, где даже бабочкам с мухами лень порхать, может вылететь посланная снайпером пуля. Хлоп, и тебя больше нет. И снова кругом - тишь да благодать...
  Только теперь без тебя...
  - Что-то не так, принцесса? - Жорик поглядел на меня с тревогой.
  - Все в ажуре, - я выдавила из себя улыбку, довольно вымученную, по правде говоря. - Просто армию вспомнила...
  - А...
  - Придурков из Хэзболлы с АК-47 наперевес мы тут вряд ли конечно повстречаем...
  - Сомневаюсь, будто наркоторговцы - приятнее в общении, - пробормотал Жорик.
  - Вправду думаешь, там, - я показала на дорогу, по которой ушел Мишель, - плантации коки?
  - Ты решила - я шутил? В здешних краях проходит кокаиновый трафик из Боливии в Венесуэлу, откуда наркота поставляется на главные рынки сбыта в Европу и Штаты. Тут все вокруг наркоты крутится, другой работы - нет...
  - Но, даже если так, мы же - не агенты федеральной службы по борьбе с наркотиками? У них - своя свадьба, у нас - своя...
  - Главное, чтобы наркомафия придерживалась того же мнения, - буркнул Жорик.
  Прошло еще полчаса.
  - Что будем делать? - спросила я.
  - Надо за ним идти, - без энтузиазма сказал Жорик. - Только кому-то одному. Поэтому, вот мой план, принцесса: Отчаливаем, поднимаемся вверх по течению вон до той излучины, видишь? Находим там укромное местечко. Ты стережешь лодки, я прогуляюсь за Мишелем. Идет?
  - А если он к тому времени вернется?
  - Вернется - подождет, не маленький.
  - Смысл искать укромное место? Не проще ли вытащить лодки на берег прямо тут?
  - Не проще. И не надейся, что я оставлю тебя здесь одну...
  - А ты не надейся, что я отпущу тебя одного!
  - Отпустишь как миленькая, если не хочешь, чтобы мы остались без лодок.
  - За папой пойду я. Это мой отец!
  - Еще чего?! Даже не мечтай!
  - Тогда пойдем вместе, - сказала я.
  - Это опасно...
  - Я давно не маленькая и умею за себя постоять...
  - Знаю... - он вздохнул.
  Не берусь судить, Дина, к чему бы мы пришли в результате, но судьба распорядилась иначе, сделав выбор за нас. Мы почти одновременно уловили далекое жужжание мотора. Оно доносилось снизу по реке. Звук быстро нарастал, судно, приближавшееся к нам, шло на приличной скорости.
  - Начинается, - похолодев, молвила я, подымаясь с песка и отряхивая пятнистые брюки. Дядя Жерар так и остался сидеть в лодке с ружьем на коленях, только набросил сверху куртку. Он меланхолично пожевывал стебелек. Насколько я смогла изучить повадки француза, это свидетельствовало: внутри он - как свернутая пружина.
  - Кто к нам пожаловал? - я приставила ладонь ко лбу козырьком.
  - Возьми бинокль, будет сподручнее...
  Первым под руку попался не бинокль, а шикарный папин Nikon, зеркалка с таким цифровым зумом и объективом, что, при желании, в него можно было изучать Луну.
  - Это - не обычная моторка, - сообщила я через минуту, не отрываясь от экранчика видоискателя. - Большой катер. На борту мужчины в камуфляже. Человек шесть. Да, шестеро. Все вооружены...
  - Кто бы сомневался, что это будут не дачники, - сухо заметил дядя Жерар.
  - Как минимум у двоих автоматы Калашникова...
  - Хорошее оружие, - констатировал здоровяк. - Не промысловое, конечно. То есть, не для охоты. Хотя, смотря на кого охотиться...
  Закинув фотоаппарат за плечо, я потянулась за ружьем.
  - Отставить, - скомандовал дядя Жерар.
  - Но... - начала я.
  - Никаких, но, - он скрипнул зубами. - Ты же не собираешься по ним палить?!
  - Нет, если только они не дадут мне повода...
  - Не зная, что случилось с отцом?
  - Черт! - выругалась я.
  - К тому же, это ведь могут быть боливийские солдаты. Или - бразильские. Не уверен, что у них на вооружении русские автоматы, но, чем черт не шутит...
  - Паршивая ситуация, - пробормотала я.
  - Гавеная, - согласился Жорик. - Давай, принцесса, попытаемся ее не усугубить, ладно? Держись поближе ко мне и не делай резких движений. Уговорились?
  Пока мы путешествовали по реке, он присматривался ко мне точно так же, как я к нему, и уже был в курсе относительно моего вспыльчивого нрава. Не то, чтобы мне доставляла удовольствие стрельба по людям, но, если кто-то иначе не понимает, да и человеком его не назовешь при всем желании, то...
  Тогда - сам напросился...
  Катер приблизился настолько, что о бинокле можно было больше не беспокоиться. О жизни - сколько угодно, правда, не знаю, что бы это дало? Тут, что называется, беспокойся, не беспокойся...
  - Постарайся их не злить, - наставлял меня дядя Жерар, улыбаясь во все тридцать два зуба, словно повстречал старых приятелей и теперь чертовки обрадован. О, сколько лет, сколько зим, старина?! Дружище, какими судьбами! Что-то типа того. Жора, кстати, на поверку оказался прекрасным артистом. Нас, понятно, тоже заметили и теперь изучали во все глаза. Один из военных, до того сидевший в кресле справа от водителя, встал, как какой-нибудь задрипанный фюрер средней руки. Почему я подумала о Рейхе в тот не самый подходящий момент? Не знаю, быть может, снова сработала память на генном уровне, пробудившаяся полтора часа назад при виде их дурацкой наблюдательной вышки. Впрочем... А какая еще аллегория должна была возникнуть у меня от зрелища набитого вооруженными головорезами в хаки катера, внешне он действительно слегка напоминал какой-нибудь открытый "Майбах" из тридцатых годов минувшего столетия. Лимузин, выпущенный ограниченной серией для высших чинов СС вследствие того, что все силы и ресурсы нациков оказались переброшены на производство танков "Тигр" и "Пантера" ...
  Кстати, военная форма, в которую вырядился местный боливийский фюрер, действительно немного смахивала на ту, что носили в Ваффен СС. Поэтому, мне ничего не стоило вообразить, что южноамериканская модификация фюрера или даже его продвинутый апгрейд, приготовилась принимать парад обновленного Гитлерюгенда. Персонаж сразу показался мне помпезным до комичности, а потому чрезвычайно опасным. Такие люди, стоит им открыть рот, сами по себе провоцируют здоровый смех, и тогда им только и остается, что начинать кровавые репрессии, иначе зрители ни за что не перестанут хохотать.
  Ох и индюк, - пронеслось у меня, и я едва не рассмеялась. В этот момент местный фюрер удостоил меня взглядом свысока, и мой смех застрял в глотке, но улыбка осталась, не успела сползти к уголкам рта.
  - Вот и молодчина, - по-своему истолковал мое поведение дядя Жерар. - А еще говорила, не умеешь притворяться. Побольше доброжелательности, принцесса, будь вежлива с ними и, будем надеяться, все обойдется. Не забывай, мы имеем дело с латиноамериканцами, их темперамент управляет ими на уровне инстинктов. Они любят строить из себя галантных кавалеров, идальго, мелодрама - их стихия. Только не надо предоставлять им повода довести мелодраму до драмы. Это они тоже могут запросто...
  Тем временем, водитель катера поднял ногу с педали акселератора. Рев мотора сразу перешел в сопровождавшийся утробным бульканьем рокот, обороты упали, за ними скорость, и массивный корпус, до того глиссировавший над поверхностью, тяжело опустился в воду, подняв приличный бурун прямо по носу. Разбуженная катером река принялась рассерженно шлепать берег темными волнами: плохой берег, плохой. Как будто он нес ответственность за прибытие военных. Фюрер убрал бинокль и нацепил черные очки. Как по мне, это уже было лишним, но пойди такому человеку скажи...
  Днище из дюрали заскрежетало о песок. Четверо солдат, у меня на языке так и вертелось слово "штурмовик", спрыгнули на берег с автоматами наперевес. За ними через нос катера важно выбрался фюрер. Пока происходила высадка, нас держали под прицелами. Кстати, я не ошиблась с первоначальной оценкой. Трое молодчиков были вооружены советскими или лицензионными АК-47 с деревянными прикладами. У остальных имелись пистолеты-пулеметы MP5 Heckler & Koch, обычное оружие для спецназа. Вскинув руку тыльной стороной ладони, словно демонстрируя, что она пуста, дядя Жерар с расстановкой произнес по-португальски:
  - Приветствуем вас, сеньоры...
  И медленно поднялся. Оказывается, пока я изучала незваных гостей в видоискатель, он успел переложить винтовку на дно лодки.
  - Пресса?! - крикнул фюрер, едва разглядел папин Nikon, болтавшийся у меня на шее. Наверное, с тем же видом, что шестьдесят лет назад напускали на себя его старшие товарищи, когда кричали: Жиды?
  Головорезы замерли, как по команде, оружие было наставлено на нас.
  - Не пресса! - поспешил успокоить их дядя Жерар. - Туристы. Из Франции. Меня зовут Жерар Дюпуи, я - археолог. Сеньорита Рита - моя племянница, студентка. Мы путешествуем по Амазонке...
  - Вы далеко забрались, - сказал маленький фюрер на чистом английском. Его физиономия источала подозрительность.
  Дядя Жерар сделал несколько шагов навстречу военным. Я двинулась следом, придерживая болтавшийся фотоаппарат.
  - Мы намерены повторить маршрут, которым прошел великий путешественник полковник сэр Перси Офсет, знаменитый первооткрыватель, географ и большой друг вашего народа, - сказал дядя Жерар.
  - Мы знаем, кто такой сеньор Офсет, - несколько озадаченно сказал фюрер. Наверное, он не ожидал подобного оборота, и потому чувствовал себя, если и не сбитым с толку, то, по крайней мере, слегка дезориентированным.
  - Вот мой паспорт, - продолжал дядя Жерар столь доброжелательно, словно беседовал с заблудившимися в лесу детьми. Или с великовозрастными отморозками, пронеслось у меня, или с бешеными псами, готовыми сорваться с цепи в любой момент.
  - Мы вынуждены просить вашей помощи, синьор, - вел дальше дядя Жерар. - Один из наших моторов вышел из строя, - для вящей убедительности здоровяк сначала показал на сломанный двигатель, а затем скрестил запястья, изобразив нечто вроде косого Андреевского креста. - Мой брат и отец сеньориты отправился в поселок, - теперь дядя Жерар указал на лес, - за помощью...
  Фюрер, продолжая хмуриться, сделал знак одному из штурмовиков, чтобы взял у дяди Жерара паспорт. Перелистал его. Вскинул подбородок, сверяя фотографию и оригинал. Куда именно смотрит фюрер, судить было сложно из-за очков.
  - Так, а вы, сеньорита? - он обернулся ко мне. Я уже открыла рот, когда на крыльцо хибары выглянула женщина, та самая, с которой разговаривал Мишель. Фюрер поманил ее мизинцем в тонкой лайковой перчатке. Женщина очутилась рядом так быстро, словно тоже была солдатом. Они перебросились несколькими, сказанными по-португальски фразами. Я не разобрала ни слова, но, похоже, ответы удовлетворили фюрера, и он немного расслабился. Под усами даже мелькнуло некое подобие улыбки.
  - Значит, живете в Париже, сеньор? - уточнил он, возвращая паспорт дяде Жерару.
  - В Орли, - отвечал тот. - Я преподаю историю в университете...
  Фюрер, кивнув, снова обернулся ко мне, галантно отдал честь.
  - Сеньорита Рита? Боливийская армия и лично полковник Перес Мария Фернандес - к вашим услугам, прекрасная сеньорита. Можете не сомневаться, вы встретите у нас самый радушный прием. Мы всегда рады иностранным гостям и приложим все силы, чтобы вы остались самого высокого мнения о простых солдатах, чей суровый долг состоит в бескомпромиссной борьбе с проклятыми наркоторговцами.
  Я была тронута, честное слово. Меня переполняло раскаяние. Как я могла так ошибиться в славном вояке, даже фюрером его успела обозвать?! Хорошо хоть, про себя, и доблестный офицер этого не слышал.
  Тем временем полковник, поймав мою ладонь, поднес к губам.
  - Мое почтение, сеньорита Рита - произнес он проникновенно, заглядывая мне в глаза.
  Вот тут-то и загремели выстрелы. Это оказалось так неожиданно, что я, стыдно признаться, окаменела. Боливийские солдаты тоже растерялись. Что же до полковника Фернандеса, то он так и остался стоять, щекоча мою ладонь своими дурацкими усами. Один дядя Жерар не сплоховал. Я даже не поняла, как ему это удалось. Но уже через секунду француз прикрывался боливийским командиром, как живым щитом. В правой руке дяди Жерара был пистолет системы Вальтера.
  Откуда у него пистолет?! - поразилась я, не сразу сообразив - это Вальтер полковника, ловко извлеченный дядей Жераром из кобуры. Вот тебе и неуклюжий медведь-археолог...
  - Сеньор полковник, прикажите своим людям бросить оружие! - процедил француз, но потрясенный боливиец лишь хлопал ртом, как выброшенный на берег тунец.
  - Автоматы на песок! - рявкнул дядя Жерар. - Быстро!!
  - Делайте, как он приказал, - слабым голосом продублировал полковник. Наконец-то он обрел способность говорить.
  - Вот так-то лучше, - сказал француз, когда команда была выполнена. - Рита, подбери оружие! Эй, вы?! - скомандовал дядя Жерар солдатам. - Руки за головы и шаг назад!
  Солдаты отступили. Я смогла беспрепятственно завладеть автоматами. Три из них забросила за спину, два приберегла для себя и дяди Жерара. Смахнула со "своего" МР-5 песок, сняла с предохранителя, передернула затвор.
  - Молодец, - похвалил дядя Жерар. - Меня больше устроит АК-47, остальное оружие - разряди, и в воду. Ты же не хочешь надорваться, таская на себе столько железа...
  - Вы совершаете большую ошибку, сеньоры, - хрипло предупредил полковник Фернандес. - Нападение на силы безопасности суверенной Боливии - тяжкое государственное преступление, и вам оно дорого обойдется. Не помогут и заграничные паспорта...
  - Заткнитесь, милейший, - оборвал Фернандеса дядя Жерар. - Вы такой же полковник боливийской армии, как я... - он замешкался, подыскивая подходящее сравнение.
  - Как вы - французский археолог?! - закончил за него боливиец.
  - Я-то как раз археолог. А вы, месье Фернандес - или мафиози, или оборотень в погонах, что еще хуже, разумеется...
  Размахнувшись, я швырнула, один за другим, все три автомата, как можно дальше в реку. Подняв брызги, они отправились на дно. Прощай, оружие, кажется, именно так когда-то написал сеньор Эрнесто Хемингуэй?
  Вдали прогремела еще одна автоматная очередь. Стреляли за лесом, как раз там, куда отправился папа.
  - Что будем делать теперь?! - спросила я, передав АК-47 Жерару. Он сунул "Вальтер" Фернандеса за пояс.
  - Отправимся на выручку твоему отцу. Если еще не поздно. Только сначала запрем наших новых приятелей в одной из хибар. Кроме полковника, разумеется. Сеньор Фернандес, вы ведь не откажете нам в удовольствии, сопроводив нас в поселок? - с этими словами дядя Жерар легонько подтолкнул боливийца стволом. Лицо полковника стало пепельным.
  Однако, нам не пришлось сажать мнимых солдат под замок, как и идти в поселок за папой. Мы не прошли и десяти шагов, как из-за деревьев выскочил красный открытый джип "Вранглер". Его водитель летел, сломя голову, машину подбрасывало на колдобинах и швыряло из стороны в сторону.
  - Бог мой, да это же Мишель! - повесив автомат на ремень, дядя Жерар протер глаза. - Вот уж не думал, что у Михаэля Шумахера имеется тезка-двойник! Эй, Мишель, давай живо сюда!!
  Через мгновение папа уже давил на тормоза. На песке внедорожник понесло юзом, и он едва не перевернулся, обдав нас смерчем из песка. Мы невольно отпрянули. Один из мнимых солдат, воспользовавшись сумятицей, попытался задать стрекача, но я пресекла побег, дав короткую предупредительную очередь ему прямо под ноги.
  - А ну, стоять!! - завопила я, в волнении автоматически перейдя на иврит. Бедолага, естественно, не понял ни слова. И все равно - замер, как вкопанный.
  - Ну ты даешь, Мишель! - воскликнул дядя Жерар, хлопая отца по плечу. - Грозился раздобыть запчасти к подвесному мотору, а припер целый джип! Лихо завернуто, ценю! Мы впряжем его в лодки и покатим с ветерком!
  Полагаю, то было нервное. На папу было страшно смотреть, рот - в крови, рассеченная бровь, гематома на лбу, ссаженная кожа на кулаках. Но, по тому, как легко Мишель выскочил из "Вранглера", я поняла - он отделался пустяками. И - вздохнула с облегчением.
  - Сейчас они будут здесь! - крикнул Мишель.
  - Кто?! - выдохнули мы с Жориком синхронно.
  - А вот такие точно гаврики! - отец ткнул пальцем в сбившихся в кучку солдат.
  - Тогда отчаливаем! - скомандовал Жорик. - Мишель, заводи балалайку! Рита?! Следи за опушкой в оба! Кто нос высунет, стреляй! Теперь вы, - он обернулся к солдатам. - Вдоль берега - бегом марш! Тебя, Фернандес, тоже касается! Бегом, я кому сказал?!!
  Боливийцы, не заставив себя уговаривать, припустив по песку во все лопатки.
  - Зачем ты их отпустил?! - возмутился Мишель, неистово дергая рукоятку стартера. Mercury отказывался запускаться, папа взмок от волнения и физических усилий!
  - Что за концлагерные замашки, месье Адамов?! - чуть ли не весело воскликнул Жорик. - Мне следовало перестрелять безоружных военнопленных как куропаток?! У нас так не принято! Мы свято чтим Женевскую конвенцию...
  - Они послужили бы нам щитом! - подала голос я, не отрываясь от опушки джунглей, которую изучала через прорезь прицела.
  - И вы туда же, Ваше Высочество?! Да будет вам известно, принцесса, заложничество - одно из тягчайших воинских преступлений...
  У нас за спиной взревел лодочный мотор, Мишель взял верх над железом.
  - Рита, уходим!! - крикнул дядя Жерар и, пока я стремглав неслась к лодке, опустился на колено и вскинул автомат.
  Папа уже отчалил, так что мне довелось запрыгивать в уходящий поезд на ходу. Сгоряча вода показалась обжигающе холодной, и я вскрикнула от неожиданности. А когда, задыхаясь, перевалилась через резиновый борт, сухо закашлял автомат Калашникова. Жора дал первую очередь по опушке. Выждал с полминуты и снова надавил на курок. Устроившись на сидении, я вскинула свой автомат. От леса к берегу приближались несколько машин, два пикапа на базе японских внедорожников и грузовичок повышенной проходимости покрупнее, показавшийся мне неустойчивым из-за высоких вездеходных колес. В кабинах и кузовах сидели люди в хаки, всего человек пятнадцать-двадцать, то есть, чуть больше взвода. Жорик снова выстрелил, пули вздыбили фонтанчики песка прямо перед носом головной машины. Стрелок повел стволом вверх, и я заметила, как тут же посыпалась никелированная облицовка радиатора. Затем через искореженную решетку вырвалось голубоватое облако раскаленного антифриза. Автомобиль рыскнул влево, но, к сожалению, не перевернулся. В следующее мгновение машины миновали опушку и сразу же рассыпались по полю согласно всем правилам военной науки. Кузова расцвели вспышками выстрелов, солдаты открыли ответный огонь. К счастью, стрелять прицельно с бортов автомобилей, несущихся на приличной скорости по пересеченной местности, было затруднительно, а то бы нам - точно каюк. Огонь оказался таким плотным, что пули зашлепали по воде как в тропический ливень. Кажется, в России такой дождь зовут грибным, это когда на небе сияет Солнце, а возмутитель спокойствия - небольшая такая локальная тучка, которой приспичило отлить прямо вам на макушку.
  Оставив в покое пикап с поврежденным радиатором, что, конечно, нисколько не помешало бы машине преодолеть разделявшее нас расстояние, дядя Жора перенес огонь на грузовичок, выпустив в него остаток обоймы. Пока он выщелкивал опустошенный магазин, меняя новым, я успела крикнуть ему, чтобы уходил, пока не сделалось поздно. Настало самое время сматывать удочки, как иногда выражался Мишель.
  - Дядя Жора, сюда!! - завопила я. Указательный палец лег на курок. Спуск оказался на удивление легким. Автомат забился в ладонях, выкашливая свинцовые брызги.
  Первым от меня досталось поврежденному Жориком пикапу. Я целила по кабине, чуть выше среза капота. Неожиданно внедорожник рыскнул сначала в одну сторону, потом в другую, снес заборчик и с впечатляющим хлопком протаранил хибару, на веранде которой пару часов назад сушилось белье. Удар был таким сильным, что я нисколько не сомневалась, машина прошьет барак насквозь как раскаленное лезвие - сливочное масло. Вместо этого пикап застрял внутри, обвалив на себя крышу. Воткнув в гнездо снаряженный рожок, я переключилась на грузовичок, отметив, что француз, которому полагалось забраться в лодку, продолжал палить с прежней позиции.
  - Дядя Же... - снова завопила я и поперхнулась. Впервые в жизни меня подвели голосовые связки.
  Не берусь сказать, кто из нас двоих ухитрился попасть в бензобак, впрочем, какая разница? Никогда не думала, что подобное возможно не в кино. Всегда грешила на постановщиков спецэффектов в гангстерских фильмах, чей дурной вкус оказывает режиссерам медвежью услугу, работая против реалистичности кинокартин. Так вот, беру слова назад. Грузовичок словно подбросило на трамплине, и он повалился на бок, рассыпав по полю находившихся в кузове головорезов. Мне хотелось верить, что, хотя бы половина из них при приземлении свернула себе немытые шеи. Третья, единственной уцелевшая машина, резко затормозила. Выскочившие из нее бандиты сразу залегли в траве. Этот маневр мгновенно поменял нас местами, теперь они могли преспокойно стрелять из укрытия, нам же предстояло улепетывать под шквальным огнем, сидя в резиновой лодке. Это была лажа, хуже не придумать!
  - Жорик?!! - заорал Мишель. До этого момента отец не подавал голоса и вообще выскочил у меня из головы. Дядя Жерар обернулся. Я неистово замахала ему, мол, давай уже, что ж ты телишься?! И сразу же открыла заградительный огонь по кустам, где прятались оставшиеся в строю бандиты. Жорик тяжело поднялся и побежал, припадая на левую ногу, такая заманчивая мишень, косолапый медведь с золотой гривой волос, рассыпавшихся по плечам. Сразу же загремели выстрелы.
  - Быстрее!!! - начхав на связки, надрывалась я. Поднялась на колено и поливала свинцом все, что только шевелилось за его спиной, пока он бежал. Не глядела на него, не до того мне было, разве что краем глаза, с тошнотворным, липким ужасом ожидая, что сейчас он растянется во весь рост, ухнет лицом в песок после того, как пули прошьют его богатырскую спину. И еще, я что-то кричала каким-то чужим, каркающим голосом, и все давила спусковой крючок, пока палец не онемел вслед за онемевшим автоматом. И тогда я обнаружила себя сидящей в лодке, а лодку - стремительно несущейся по реке. Берег, где в дыму еще суетились и вопили бандиты, стремительно отдалялся, пока не скрылся за излучиной реки. Дядя Жерар сидел, привалившись ко мне плечом с дымящимся АК-47 в руках. Лишь, когда целиться стало не в кого, он отложил оружие и обернулся ко мне.
  - Ты как, принцесса?
  Я обнаружила, что не могу говорить. Наверное, ничего такого и не требовалось. Дядя Жорик и не стал. Протянув руку, откинул прядь с моего потного лба, улыбнулся, кивнул.
  - Дурак, - наконец, смогла выговорить я.
  
  ***
  
  Примерно через час мы держали военный совет. Пристали для этого к высокому правому берегу Маморе. В месте, приглянувшемся нам, толстые канаты лиан свисали прямо к воде, их переплетение над нашими головами образовывало нечто вроде маскировочной сетки естественного происхождения, натянутой самой природой над поверхностью реки. Так что мы могли быть относительно спокойны по части опасности с воздуха. О вертолетах первым заговорил дядя Жерар.
  - Куда же без геликоптеров в сельве? - довольно непринужденно ухмыльнулся он. - Наркобизнес приносит такие барыши, что приобрести вертолет для этих парней - сущий пустяк. Все равно, что мне сходить в ларек за сигаретами... - вспомнив о куреве, Жорик извлек из сумки непочатую пачку своего любимого "Честерфилда", сорвал зубами полиэтиленовую упаковку, вставил сигарету в рот. - Я вообще удивляюсь, как они до сих пор не подняли в воздух хотя бы две-три вертушки...
  - Ты еще нам накаркай! - замахал руками Мишель.
  - Предвидеть планы противника - очень полезно, если только не хочешь, чтобы он взял тебя за жабры врасплох, - нравоучительно заметил Жорик и, обернувшись ко мне, добавил. - Не так ли, принцесса?
  Я спросила, отчего гангстеры не преследуют нас по реке? Ведь мы по-прежнему использовали один двигатель на две лодки, совсем как в миниатюре Жванецкого, которую когда-то исполнял Карцев, там было про ликероводочный завод и один карбюраторный двигатель на две бортовые автомашины... - У них же под рукой быстроходный катер на семь посадочных мест?! - напомнила я. Папа и дядя Жерар переглянулись.
  - Не хочу тебя пугать, принцесса, но, сдается, ты пустила их катер на дно. Так что, в данный момент, он, похоже, в гостях у Нептуна...
  - Я?! - вот это была новость.
  - Ну да, ты, - улыбка сползла с добродушного лица Жорика. - Превратила в решето, заколотив ему в борт два последних рожка от "Калаша". Так что теперь у нас по твоей милости, принцесса, на два АК всего одна обойма, по пятнадцать патронов на рыло...
  Поразительно, но я ничего этого не помнила. Последние минуты боя на берегу прошли для меня, как в ядовитом тумане. Я словно была пьяна или, скорее, под дозой, не знаю, как еще охарактеризовать мое состояние. Только не подумай ничего дурного, Дина, нет поводов для беспокойства, наркотики - это точно не мое. Я их никогда не пробовала и не планирую, еще чего...
  - Слушай, принцесса, а что означает слово хэзар? - с самым невинным видом подмигнув мне, поинтересовался дядя Жерар.
  - Хэзар?! - я слегка опешила.
  - Ну да. Ты им все кричала - хэзар, хэзар. Наверное, сто раз подряд, - он продолжал изучать меня, и я, зардевшись, отмахнулась.
  - Все, перестань!
  - Наверное, это что-то неприличное, да?
  - Отстань, говорю! - вскипела я. Свесилась через борт, умылась.
  - Ладно, не хочешь говорить, не надо, - сдался Жорик.
  - Хватит болтать. Ты лучше копыто сюда давай, - строго сказала я. Его таки ранили в двух местах, чуть ниже и чуть выше колена. К счастью, пули прошли по касательной, в обоих случаях, не зацепив ни сосудов, ни кости, так что мне удалось остановить кровь, перебинтовав раны первым попавшимся под руку перевязочным материалом, которым, к слову, послужила одна из моих футболок. Теперь же следовало обработать раны как следует. Раскопав аптечку среди вещей, я разложила перед собой бинты, перекись водорода, баночку антисептика и упаковку ампул с антибиотиком. Мы находились в джунглях, в двух шагах от экватора, где любая царапина, если ею пренебречь, могла запросто обернуться гангреной, а гангрена - это уже такая проблема, которая запросто встанет в копеечку кому угодно. И медведь Жорик - не исключение...
  - Уф! Полегче, детка! - дядя Жерар охнул, когда я решительно вспорола брючину охотничьим ножом. Кровь успела подсохнуть и, естественно, намертво приклеила ткань к коже.
  - Потерпите, мессир, - сказала я, делая суровое лицо. Дядя Жерар в ответ закатил глаза. Ох уж эти мужчины, стоит им угодить в руки к медсестре, как они мигом превращаются в плаксивых мальчишек. Вроде как понарошку, исключительно, чтобы подурачиться, раз уж им представилась такая возможность. И, при этом, всерьез, пряча за мальчишескими кривляньями настоящий страх. Я три года прослужила в действующей армии, многого насмотрелась, так что, поверь, Дина, прекрасно знаю, о чем говорю...
  - Пока наш штаб окончательно не превратился в медсанбат, - занервничал со своего места папа, - или в ясли, а к тому, как я погляжу, все идет, хочу уточнить, на чем мы в итоге остановились?! Мы продолжаем плыть вверх по реке, разбиваем укрепленный лагерь или просто сидим и ждем, пока нас настигнут и сцапают тепленькими...
  Дядя Жерар покосился на него с таким видом, который без слов говорил: чья бы корова мычала? Потом открыл рот, собираясь ответить. Но не успел, вместо француза это сделала боливийская наркомафия. Или колумбийская. Или даже международная, чтобы не вешать на латиноамериканцев обидных ярлыков, потому что они не стали бы выращивать в своих краях коку, если бы она не пользовалась бешеным спросом среди торчков на просвещенном Западе. Кто больше виноват, яйцо или курица, не ясно со времен Даниэля Дефо. Лично я не знаю и не берусь судить-рядить, это вопрос - для компетентного института вроде Нюрнбергского трибунала. Впрочем, говорят, и тот, состоявшийся в сорок шестом суд, обтек острые углы, как речная вода пороги...
  Высоко над нашими головами раздалось характерное цоканье вертолетных винтов.
  - Дождались, - констатировал папа упавшим голосом.
  - Думай позитивно, - посоветовал ему Жорик. - Если бы высунули нос из-под прикрытия, уже бы вляпались...
  - А так не вляпались?!
  - Пока еще не по уши, если ты сам не видишь разницы...
  - Думаешь отсиживаться в кустах до конца света?!
  - До конца дневного света, так уж точно, - заверил француз. - Двинемся в путь, как только стемнеет...
  Собственно, ждать оставалось недолго, уже начало вечереть, в сельве смеркается быстро, даже на реке.
  Звон винтов крылатой машины постепенно стих на юге, как раз там, куда нам предстояло плыть.
  - Конечно, можно пробираться огородами, то есть, вдоль берега и при свете дня, - как бы размышляя вслух, добавил Жорик. - Но - с оглядкой. Если у них несколько вертолетов...
  - А если у них вдобавок несколько скоростных катеров?! - вспылил Мишель. - Если они уже прут сюда на всех парах?!
  - Тогда бросим лодки и уйдем в джунгли, - сказал Жорик. - И будем уповать, что у них нет служебно-розыскных собак или индейских следопытов, которые, как я слышал, куда опаснее натасканных псов...
  - Очень смешно! - фыркнул Мишель.
  - Кто тебе сказал, будто я смеюсь? Мне абсолютно не до смеха. Ой, Рита, больно же!
  - Терпи, - проговорила я. Перекись пузырилась бурой пеной, смывая запекшуюся кровь. Рана открылась и снова начала кровоточить.
  - Далеко ты уковыляешь на одной ноге? - бросил папа.
  - Сие пока неизвестно, - хмыкнул Жорик. - Не хотелось бы проверять на практике, Мишель. Но, заруби себе на носу, в создавшихся условиях от меня, тебя и даже Риты зависит не слишком-то много. Боюсь, они, - он ткнул пальцем в заросли, над которыми пронесся вертолет, - могли принять нас за какой-нибудь отряд спецназа и здорово всполошиться. Если так, у нас под ногами скоро загорится земля. Между тем, мы даже не в курсе, есть ли выше по течению фактории, аналогичные тому осиному гнезду, которое, кстати, разворошил именно ты, мой несомненно отважный и, одновременно, недальновидный друг. Наше положение паршивое, с этим не поспоришь. Но и задирать лапки рановато, тем более, вряд ли наркомафия берет военнопленных. Мы рискуем стать не первыми, кто просто не вернется из сельвы... - дядя Жерар умолк.
  Я подумала о сэре Перси Офсете...
  - Ты лучше расскажи, что там стряслось на фазенде, и как тебе посчастливилось живым уйти? - сменил тему Жорик. - Кстати, ребята, хочу заметить, что каким бы скверным не представлялось вам обоим наше положение, пока что нам просто неправдоподобно везет. Мы оторвались от преследователей без единой царапины, мои - не в счет. Да и то, что твой отец, Рита, выбрался с кокаиновой плантации живым, уже само по себе - чудо. Так что там случилось, Мишель?
  - Да ничего такого, собственно, - без энтузиазма сказал папа. - Не успел я и рта открыть, как на меня наставили с десяток автоматов. Дали по уху и посадили под замок. Я понял, что дело дрянь, и надо спасаться. Разобрал фрагмент крыши и, как говорится, сделал ноги. К несчастью, на пути к лесу я напоролся на двоих держиморд, возившихся с заглохшим джипом. Тем самым "Вранглером", на котором я прикатил. Держиморды решили меня заломать, в итоге я их нокаутировал. На беду, это увидел еще один недоумок, мне пришлось отправить на пол и его. К сожалению, мерзавец успел выстрелить из помпового ружья. В меня он не попал, зато поднял тревогу. Мне ничего не оставалось, как угнать джип, иначе бы они меня точно схватили. Вот, собственно, и все. Оба кулака о них разбил, руки совсем не те, что прежде, - папа сокрушенно вздохнул, покосившись на костяшки пальцев. Кожа действительно лопнула в нескольких местах, на пальцах левого кулака виднелись ссадины, судя по всему, оставленные чьими-то зубами.
  - Сейчас тобой займусь, - пообещала я, не сумев сдержать улыбки. Пожалуй, могла себе ее позволить, поскольку пока все действительно было относительно неплохо. Просто представила, какое сильное впечатление произвело на боливийских гангстеров папино сольное выступление. Невысокий, порядочно облысевший щуплый очкарик среднего возраста. Ни за что не скажешь, что бывший боксер. Не Костя Дзю, безусловно, но все же, мастер спорта, чемпион города и области среди любителей. Навыки, приобретенные в юности, не исчезают без остатка, и такой, внешне ничем не примечательный человек способен послать в нокаут кого угодно. Практически любого среднестатистического мужика. А внешне - ну дохлик дохликом...
  
  ***
  
  Кстати, первыми, кто убедился в этом на собственных шкурах, переносицах, подбородках и солнечных сплетениях, были те самые подонки, что мучили с помощью старого противогаза ГП-5 безобидного старика из Ленинграда, музейного смотрителя Игоря Ивановича Рыбина. Папиного знакомого, того самого, что передал ему один из даров Иштар. Это случилось, когда мы еще не уехали из постсоветской России, двадцать с хвостиком лет назад.
  Помнишь, Дина, я уже рассказывала тебе об этом. Старик недаром предупреждал отца, что от древнего шумерского артефакта - одни неприятности. Игорь Иванович всерьез опасался, как бы анонимные охотники за сокровищем не взялись за Мишеля, засучив рукава. Так и вышло, хоть Мишель внял предостережениям старика и затаился, как таракан за печкой, тише воды и ниже травы. Но, бестолку. Папу все же вычислили, и за Ключом явились личности в штатском.
  Прошла примерно неделя, как Мишель извлек Ключ из абонентского ящика на Главпочтамте. Ее хватило с лихвой, чтобы папочка принял решение перепрятать Дар в более подходящем месте.
  - Понимаешь, Ритуля, - рассказывал мне Мишель спустя много лет, - пока Ключ Иштар лежал у нас в квартире, я весь извелся. Места себе не находил. Был, как на иголках, умываясь испариной от каждого телефонного звонка и вслушиваясь в доносившиеся из коридора шаги соседей, как какой-нибудь взвинченный акустик с подводной лодки. Так и до язвы желудка доиграться недолго. Сидишь и ждешь, когда уроды в масках вынесут дверь, свихнуться можно...
  Короче, Мишель решил вернуть Ключ на Главпочтамт. Только в новую ячейку. Банковский сейф подошел бы лучше, но только не в ельцинской эРэФии с ее тошнотворной нестабильностью, где банкротства комбанков стали такой же банальщиной, как и отстрел банкиров конкурентами. ПАФ, ПАФ, ПАФ, лужи крови на обтянутых розовой кожей сиденьях лубочного шестисотого мерса. Пуля из пистолета ТТ с глушаком вырвала из наших рядов махрового урку с грузинской фамилией, восемь ходок на зону, пять отсидок, два побега, почетного президента комбанка ОБЩАК, зарегистрированного во Владимирском Централе...
  В качестве альтернативного варианта Мишель приберегал камеру хранения на автовокзале, но, как говорится, добра от добра - не ищут, почта не подвела Игоря Ивановича, Мишель решил, послужит снова, не обломается...
  Только, до нее еще надо было дойти, вот в чем, оказывается, тонкость была...
  В один из мартовских дней 1992-го года мы покинули нашу ленинградскую квартиру вдвоем, не зная, что уже никогда не вернемся в нее. В квартиру, полученную еще дедушкой, Электроном Адамовым, после многих лет в очереди на Путиловском заводе. В квартиру, осиротевшую, когда дед ушел, оставив папу и бабушку вдвоем. Пока не появилась мамочка, и Мишель не обрел новое счастье, впрочем, оказавшееся таким недолговечным...
  Папа захлопнул за нами дверь, чтобы никогда больше не открыть ее, подал мне руку, и мы прошлепали к лифту. Спустились на первый этаж. Папочка, я и Мэ - Ключ Иштар лежал все в той же картонке из-под обуви, подобранной Игорем Ивановичем возле бутика. Мишель спрятал коробку в старенькую спортивную сумку, которую таскал еще в институт. Покинув парадное, мы вежливо поздоровались с несколькими соседками, мирно перемывавшими чьи-то кости, сидя на скамейке с самого утра, и поплелись к детскому саду. Он располагался рядом, буквально в двух шагах от нашего дома, фактически - во дворе чешской многоэтажки.
  Не знаю, как бы поступил Мишель, если бы на нас напали прямо в тот момент. Ему бы довелось выбирать между мной и Иштар, хочется верить, он, все же, предпочел бы меня. Но, Провидение избавило его от трудного выбора. Мишеля взяли за жабры уже на выходе из садика, когда он, передав меня с рук на руке воспитательнице, добрейшей Нине Моисеевне, бабушкиной приятельнице, шагал к ближайшей троллейбусной остановке. Скажем так, оставив мамочкин Дар на попечение Нины Моисеевны, папа намеревался передать Дар Иштар на попечение Главпочтамта. Но, этого не случилось. Едва он, выйдя из ворот, поспешил вдоль забора по тенистой дорожке мимо металлических гаражей, установленных методом самозахвата симпатичного в прошлом скверика, как дорогу ему заступили двое мордоворотов с физиономиями гопников.
  - Слышь, кент, курить есть?!
  Бритоголовые, как Ван-Дамм в "Самоволке", по босяцкой моде тех лет...
  - Ребята, я не курю, - отвечал Мишель на ходу с максимально возможной вежливостью, поскольку времена стояли Окаянные, точно, как в известном произведении Ивана Бунина, пережившего их посредством бегства через границу. На улицах постоянно кого-то били и грабили, и сделаться жертвой гопарей мог кто угодно, а не один Хранитель Ключа от Вечности...
  - А башли есть?!
  - В смысле - деньги? - папа машинально поправил ремешок сумки, болтавшейся на плече.
  - Ты че, русского языка не понимаешь, или конкретно прикалываешься, нифель?!
  Они медленно наступали на отца. Видимо, чтобы оттеснить в глухой угол, образованный несколькими секциями бетонного забора и ржавым гаражом, густо разрисованным фаллическими и вагинальными символами вперемежку с матерными словами, чтобы развеять последние сомнения, что именно изображено самобытным художником.
  - Я без работы второй месяц, - отвечал папа, маневрируя таким образом, чтобы не зажали в углу.
  Как-то, когда я в начальной школе Кирьят-Моцкина увлеклась тхэквондо, папочка прочел мне целую лекцию о пользе ног, посредством которых важно не только сильно бить, но и умело маневрировать на ринге.
  - Или на татами, это не суть важно, где, - говорил Мишель. - Хотя бы и на асфальте. Ибо, Рита, сколько бы боксер, каратист и любой другой боец не оттачивал ударную технику, без умения двигаться крайне сложно добиться успеха в поединке. Без маневра не выстроишь умелую защиту, не уйдешь от атаки, не переведешь дух, не потянешь противника за собой, выцеливая прорехи в обороне. Да и в контрнаступление не перейдешь, избрав самый подходящий момент, чтобы поставить эффектную и эффективную точку. В особенности, если ты не прирожденный панчер...
  Папа им, кстати, тоже не был, хоть мог похвастать профессионально поставленным ударом. Как-то, уже в Израиле, на спор порвал тренировочную грушу левым кулаком. ХЛОП - есть.
  - Да мне пох, есть у тебя работа или нету, заебыш, - постепенно распалялся один из гопников. - У меня тоже нет, ну и хуй с того? В сумке у тебя чего, пидрила?
  - Ничего ценного, - с самым искренним видом заверил Мишель, следя, главным образом, чтобы мнимый моряк не сократил дистанцию.
  - Дай сюда, урод! - пролаял второй гопник, хватая отца за плечо, на котором болталась сумка. Понятно, глядя на щуплую папину фигуру, сутулые плечи и очки с толстыми линзами (кстати, проблемы со зрением были прямым следствием занятий боксом), бандиты полагали его легкой добычей. И крупно облажались. Еще до того, как пятерня молодчика очутилась на плече, Мишель, не размахиваясь, ударил снизу в разрез, метя под кромку ребер, точно в печень. И не промазал. Охнув, бандит пошатнулся, мигом утратив интерес и к отцу, и к содержимому его сумки. Решив закрепить успех, Мишель, сделав короткий шажок, выбросил вперед все тот же, уже отличившийся кулак, ввернув его точно в область солнечного сплетения противника. Гопник рухнул, как подкошенный. Его напарник, взревев от ярости или просто подбадривая себя звериным воплем, ударил папу ногой. Отразив этот чисто слоновий выпад коленом, Мишель ответил молниеносной связкой, начатой отрезвляющим прямым в подбородок, и завершенной сокрушительным крюком. Правда, чтобы освободились руки, сумку довелось бросить на землю.
  Подхватив ее, Мишель бегло огляделся. Оба нападавших лежали, подавая признаки жизни посредством жалких стонов, перемежаемых матерными выражениями. Но, похоже, ее ничего не кончилось, даже наоборот. Двое крепышей, подстать тем, что по папиной милости загорали у бетонной стены, размахивая кулаками, неслись прямо на Мишеля. Серая Волга, двадцать четверка, где они только что сидели, наблюдая за стычкой, стояла поодаль с распахнутыми дверцами. Здравый смысл, обострившийся до состояния звериного чутья, подсказал Мишелю, что эти двое торчали там с самого начала конфликта. Следовательно, не были свалившимися ему голову недалекими доброхотами, неправильно истолковавшими ситуацию. Да и не принято у нас вмешиваться, когда кого-то мордуют в подъезде или подворотне, обычно такие сцены обходят десятой дорогой с языком в жопе и глазами в пол. А тут... Здесь и без хваленой дедукции артиста Ливанова было яснее ясного: эти скоты - из одной шайки-лейки, как наверняка бы выразилась бабушка.
  - А ну, сука, стоять! - гаркнул один их них. У папы и в мыслях не было подчиняться этому нелепому требованию, тем более, раз уж его высказали в столь оскорбительной форме. Адреналин бурлил в крови, удесятеряя силы. При этом, Мишель не утратил головы и, вместо того, чтобы дать отпор, по-обезьяньи ловко перемахнул через забор, снова очутившись в детском саду. Ну и рванул прочь, минуя горки, качели и облупившиеся деревянные грузовички. К счастью, детворы было не видать, малышня как раз завтракала, и я - в том числе. Папа обернулся лишь единожды, уже на углу украшенного мозаичными слониками двухэтажного корпуса. Как и следовало ожидать, вместо того, чтобы оказать первую помощь распростертым на земле товарищам, двое головорезов кинулись в погоню. Один, с грацией бегемота или, как минимум, кабана, оседлал забор, и теперь сидел там, слегка раскачиваясь, перед тем, как спрыгнуть вниз. Набирался храбрости, как сказал впоследствии Мишель. Второй не последовал за напарником, а опрометью бежал к машине. Это было логично. Они хотели взять беглеца в тиски. Папа решил, что ему самое время импровизировать на ходу. И, вместо того, чтобы задать стрекача, затаился за углом, обрушившись на первого здоровяка, как только тот, тяжело дыша, выскочил прямо на него.
  - Ох!! - выдохнул преследователь, хватаясь за расквашенный нос. Секунда, и налетчик уже катился кубарем. Очутившись сверху, Мишель вцепился ему в глотку.
  - Кто вас послал?! - зарычал он, замахиваясь.
  - Не бей, сука! - взвизгнул поверженный здоровяк, умываясь кровью из сломанного носопырника. - Блядь, мудак! Я из органов!
  - Из органов?! - начав прозревать, папа замер с занесенным кулаком.
  - Слезь с меня, уебан! Жидяра блядская! Ну мы на тебе в управлении выспимся, сука, век будешь помнить!
  Врет?! - спросил себя Мишель, сидя верхом на извивающемся и харкающем кровью мордовороте. Понятно, что мог, даже запросто, лишь бы избежать заслуженной трепки. И, все же, отец так не думал. Слов нет, какой-нибудь непосвященный в тонкости постсоветской юриспруденции имярек, слишком долго проживший вдали от отечества, вполне мог вообразить себя на коне. Пострадавшей стороной, в отношении которой стражи правопорядка перешли грань, разделяющую закон с беззаконием. О, да, встретимся в суде, я звоню адвокату! Но, папочка не был лохом и прекрасно понимал: грань между законом и беззаконием - тоненькая такая черточка, находящаяся в компетенции компетентных органов, которые каждый раз проводят ее заново там, где только пожелают.
  - Пусти, пидар гнойный! - взревел молодчик, делая отчаянную попытку вырваться. Однако, борьба в партере не входила в планы Мишеля. Во-первых, бандит был из другой весовой категории. Во-вторых - при исполнении служебных обязанностей, и это, последнее обстоятельство было куда хуже разницы в весе. Посему Мишель прекратил возню коротким ударом в подбородок. Отбросил лацканы пиджака и похолодел, узрев подплечную кобуру с пистолетом ПМ. Сунув пальцы в нагрудный карман налетчика, где под тканью отчетливо проступали контуры служебного удостоверения, извлек его, раскрыл красную книжицу. Выругался. Против обыкновения, матом... Вскочил, как ошпаренный, отбросив удостоверение сотрудника госбезопасности, будто оно было каракуртом и могло ужалить за палец. Все случилось в точности, как у Владимира Маяковского в его стихотворении о советском паспорте с поправкой на то, что Мишель не был таможенником империалистической цитадели, которому поплохело от одного вида серпасто-молоткастой бумажки. Наоборот, папа точно такую имел, отчего неприятные ощущения таможенника из зарисовки застрелившегося поэта представились ему детским лепетом. Между тем, худшее было впереди. Оно только начиналось захватывающей дух динамикой. Расплескивая весенние лужи скатами, во двор детсада влетела оперативная "Волга". За рулем автомобиля сидел всего один человек, но папа уже знал, это не налетчик, а опер из Конторы. Он не только вооружен, на его стороне закон. Ну и все прочее, разумеется, тоже.
  По идее, единственным выходом из сложившейся ситуации было бегство с поля боя. Мишелю оставалось перемахнуть через забор и задать стрекача, уповая на ноги, особенно ценные для боксеров. Накрутить петель меж жилых домов, выйти на какую-нибудь оживленную улицу в парочке кварталов от дома, и двигать себе дальше с максимальной непринужденностью, изображая праздного гуляку, который никуда не торопится, а перед законом - чист как стекло. А я, иду, шагаю по Москве, как в древнем фильме с юным Михалковым. Но, вот как раз этого папа и не мог себе позволить никак. Ибо детский сад, во дворе которого случилась, мягко говоря, потасовка - был моим садиком. Кто ж знал, когда он определял сюда дочь, под крылышко к Нине Моисеевне, что именно здесь, у разноцветной карусели, ставшей одним из самых ранних моих воспоминаний, ему доведется вступить в кулачный поединок с гэбистами! Воспитанники и воспитатели, привлеченные криками, в ужасе наблюдали за дракой, приникнув к окнам. Когда до Мишеля дошло, что где-то среди испуганных детских мордашек маячит и моя, зареванная, он окончательно осознал, что отступать ему некуда, точно, как гвардейцам-панфиловцам у разъезда Дубосеково.
  Сообразив, обратной дороги нет, папа снова присел над распростертым на асфальте телом. Выдернул из кобуры ПМ, опустил флажок предохранителя, передернул затвор и вскинул оружие, метя водителю приближающейся легковушки в голову. Наверное, если бы у того было чуть больше мужества, папина жизнь оборвалась бы прямо там, у меня на глазах. Водитель "Волги" просто раздавил бы его как козявку, пистолет Макарова - не то оружие, которым останавливают двухтонные машины. К моему и папиному счастью, оперативник затормозил.
  - Вышел из машины! - срывающимся от волнения голосом крикнул Мишель. Не представляю, что он при этом чувствовал. Только что шел, никого не трогал, попросили сигарету, слово за слово, и ты участвуешь в голливудском боевике...
  - Не будь мудаком, парень, - вполголоса предложил оперативник. Папа подумал, совет - хорош, только запоздал лет на сто. Приказал оперу положить обе ладони на крышу, обезоружил, а затем и обездвижил, залепив конфискованным Макарычем по уху. Ну и рванул за мной, расталкивая перепуганных воспитателей и нянечек. Думается, я стала первым на их памяти ребенком, кого забрали из детсада столь экстравагантным способом.
  - Стыдно признаться, дочка, - рассказывал много позже отец. - Но, в тот момент - я словно ополоумел. Потерял рассудок от страха. Эти проклятые кагэбяры, подстерегшие меня. Этот чертов Мэ, свалившийся прямо на голову. Ужас от одной мысли, что я тебя потеряю. Мою крошечную девочку, самое дорогое, что у меня есть, было и будет. В итоге - я как сбесился. До сих пор содрогаюсь, вспоминая, как вновь выбежал на крыльцо с тобой в левой руке и пистолетом в правой. Сумка с Ключом - висела на шее. С другой стороны, ну а какие у меня еще были варианты? Машину, конечно, не стоило угонять. Но я же не специально, просто хотел, чтобы мы с тобой оказались как можно дальше за максимально короткий промежуток времени.
  А что, разве не так, Динуля? Хочешь оперативно убраться восвояси, побеспокойся о хороших колесах. Двадцать четвертая "Волга", по тем временам была, что называется, на высоте. На улицах Питера только-только начали появляться пригнанные из Германии "Мерседесы" и "БМВ" позавчерашней свежести, но позволить себе иномарку могли только самые крутые бандиты. Папочка воспользовался "Волгой". Молодец...
  Машина оказалась радиофицированной, ну, естественно, как иначе, и какой-то человек, как догадался Мишель, начальник разбросанных им оперативников, успел выйти с нами на связь, назвав папу по имени и предложив не валять дурака. Это стало для Мишеля такой неожиданностью, что он чуть не протаранил какой-то "Жигуленок", сворачивая с Синопской набережной на проспект Бакунина...
  - Михаил, нам надо поговорить с глазу на глаз, - заскрипел незнакомец из динамика. Голос был властный, привыкший отдавать команды. - Не усугубляй своего положения, ты и так - в говне по уши!
  - Без вас знаю, что мне надо и в чем я по уши! - отрезал отец, испытав сильное желание послать оппонента по известному всей России адресу из трех букв. "Волга" неслась по Бакунина. Машин было немного.
  - У тебя ж дочь маленькая, еб твою мать! Маргарита, так? Не глупи, парень...
  Мишель едва не выпустил руль. Какая трогательная забота, ну надо же, дочку вспомнили, суки...
  - А не пошли бы вы нахер, уважаемый! - процедил он.
  - Я-то пойду, Михаил, только тебе от этого только хуже будет, - голос незнакомца дрогнул от обиды.
  - Да ну?! - усомнился папа
  - Даже не сомневайся, сынок.
  - Что вам надо?! - изо всех сил стараясь обуздать распоясавшиеся нервы, выдохнул Мишель.
  - Сам, знаешь, что, так что не еби мне мозг, сынок...
  - Я вам не сынок!!
  - Да? Ну, как скажешь. Но я бы на твоем конкретном месте не возражал против такого бати, кхе-кхе. Тогда вот что, просто отдай херовину, которая один болт не твоя, и, я тебе гарантирую, мы все забудем. Уголовное дело против тебя закроем, обеспечим охраной, еще и деньжат тебе отсыплем, чтоб в своей бухгалтерии сраной не торчал. Скажи, как понял меня?
  - Охрану?! - воскликнул отец. - От себя самих?!
  - Ты не врубаешься в ситуацию, парень. От тех, кто тебя через день, максимум - два, вычислят, возьмут за срандель, пожалеешь тогда, что мамка на свет пустила. Такие уж они люди, если их, конечно, людьми можно назвать. Я б блядь не стал...
  - А вы, значит, белые и пушистые?!
  - Никак нет, сынок. Не пушистые, это уж точно. Тоже кусаться умеем. Это, кстати, для тебя - благо. Потому как без нас тебе с Ритой - кранты. Абзац. Ну так как, по рукам?
  Мишель смолчал. Свернул с Невского в улицу Марата.
  - По рукам, говорю?! - напомнил о себе незнакомец.
  - Черта с два! - отец выжал тугое сцепление на светофоре. Далеко впереди показалась угрюмая бетонная коробка ленинградского ТЮЗа. Бастион Сен-Жерве. Трех месяцев не прошло, как папа водил меня туда на Новогоднюю елку...
  - У тебя нет выбора, парень, - голос из динамика стал проникновенным, чуть ли не ласковым. - А я тебе слово офицера дам, что будет точно, как обещаю...
  - Слово?! И много оно стоит?!
  - Мое - немало...
  - Да ну ладно! - воскликнул Мишель. - Я даже имени вашего не знаю!
  На противоположном конце линии случилась заминка. Папа не сомневался, что так и будет, позвоните с любой задрипанный ЖЭК, попробуйте вытрясти, с кем именно говорите! Черта с два. А тут - органы ГБ. Не любят они высовывать носов на свет, по глупой традиции именуемый божьим...
  - Меня зовут Чуйка Юрий Иванович, - после колебания, но с расстановкой и четко, почти по слогам, сказал невидимый собеседник отца. - Генерал-полковник Чуйка, сынок. Нехорошо, конечно, мне себя в прямом эфире называть, не по уставу это, но, что поделать, раз у нас тут с тобой ситуация нештатная. Я бы даже сказал, чрезвычайная ситуация...
  У папы отвалилась челюсть. Такого оборота он не ожидал. Генерал-полковник? Как военнообязанный и лейтенант запаса, Мишель, худо-бедно, разбирался в советской табели о рангах и знал, в армии генерал-полковники командуют округами. Это в мирное время, пока армии и корпуса каждого округа не будут развернуты во фронты. Какие посты занимают люди с тремя здоровущими звездами на каждом из беспросветных погонов в ГБ?! Об этом Мишелю было боязно даже думать! Юрий Андропов, всесильный шеф КГБ, насколько он помнил, был генералом армии, то есть, стоял всего ступенькой выше...
  - Вы из КГБ? - спросил Мишель, слегка осипнув от волнения.
  - Никакого касательства к этой сраной своре оборотней и космополитов не имею, сынок...
  - Тогда кто же вы?!
  Генерал-полковник Чуйка тяжело вздохнул.
  - Я первый заместитель начальника ГРУ Генштаба, сынок. Слыхал о такой структуре?
  - ГРУ - это ведь разведка?!
  - Так точно, разведка, сынок. Военная разведка. Та самая, где Штирлиц служил...
  - Значит, вы врете! Я лично видел документы одного из уродов, которые на меня напали! Они были из КГБ!
  - КГБ формально больше нет, сынок, - если генерал-полковник Чуйка и обиделся на папину грубость, то не подал виду. - Теперь вместо Комитета Межреспубликанская разведка. Но, в остальном, ты прав. Эти хлопцы с тебя шкуру спустят, как попадешься. Там ренегат на ренегате сидит. Но, тебе не придется их бояться, если мы за тебя впишемся. За тебя с Маргаритой, ясное дело. Уразумел, сынок, о чем я?!
  - И вы серьезно хотите, чтобы я вам поверил, товарищ генерал?!
  - Повторяю, у тебя нету выбора, - в голосе генерал-полковника Чуйки послышалась усталость. - Если б я был из КГБ, не стал бы с тобой лясы точить, в прямом эфире, а приказал бы ебнуть на первом углу. Я тебе помочь хочу. Ты мне живым нужен. Вместе с ключом...
  - Зачем он вам?!
  - Без меня догадываешься, думаю. Отечество наше - в большой опасности, на краю погибели, и вся надежда - сам в курсе, на что...
  - Допустим, я понимаю, о чем вы...
  - Еще как понимаешь, сынок, потому и дернуть решил. Бежишь, блядь, как заяц. Только не съебнуть тебе с этого поезда, Михаил, сам на него залез. И ноги тут - хуй помогут, ты в это дело - по самые помидоры встрял, так что обратной дороги - нет, не тот случай. Не мы, так они тебя найдут. А уж там разговор короткий будет, и на дитя твое никто не посмотрит. Ломтями настрогают, понял меня? Короче, от тебя одного сейчас зависит, Михаил, что с вами обоими будет...
  Папочка сглотнул тугую, как жвачка слюну.
  - И о Родине заодно подумай, она ж у тебя одна, правильно?
  Вот что папе точно не приходило в голову, так это мысли о родине...
  - О родине? - он горько усмехнулся. - с какой стати?
  - Тебе лейтенанта после ЛПИ дали? - вопросом на вопрос ответил генерал-полковник Чуйка.
  - Ну, дали... - несколько опешил Мишель.
  - Ты не нукай, когда со старшим по званию говоришь. Присягу на верность Отечеству принимал, или как?
  Вот именно тут папочка чуть не дал слабину, купившись на древний как мир трюк с участием доброго следователя. Ему было очень страшно. Хуже того, папочка нисколько не сомневался, скоро сделается еще страшнее.
  - Так что хорош Ваньку валять, лейтенант Адамов. Объявляю тебя призванным на действительную воинскую службу. Прямо с этой минуты. А теперь, слушай боевой приказ, лейтенант. Назовись, где ты сейчас шароебишься, стань ближе к обочине, задрай двери, подними стекла в тачке и жди наших ребяток, - развивал наступление генерал-полковник Чуйка. - Они в пять минут подскочат, у меня такие орлы, будешь за ними, как за каменной стеной, блядь...
  Внутренний голос в унисон генералу заклинал Мишеля принять предложение и довериться ГРУ, пока до него не добрались те, другие, от одной мысли о которых папочку бросало в дрожь. Он даже успел подумать, что ГРУ, в отличие от НКВД с МГБ, не запятнало мундира кровью соотечественников даже в мрачный период стыловских репрессий. Что там всегда трудились доблестные, отважные офицеры, настоящие патриоты, для которых слово честь - отнюдь не пустой звук.
  - Не тяни резину, сынок, - подал голос генерал Чуйка. И, Мишель, подстегнутый, будто схлопотал бичом поперек спины, решился. Затормозил у тротуара, вырвал тангенту радиостанции вместе с проводами и швырнул в окно. Сорвал "Волгу" с места в карьер и снова остановил через десять минут у здания Витебского вокзала. Свернул на стоянку, загнал "Волгу" между "Москвичом" и "Ижом", заглушил двигатель. Подхватил меня на руки, швырнул сумку на плечо и зашагал к массивному зданию с высокой прямоугольной башней. Я, конечно, понятия не имела, куда мы спешим, но часы на башне запомнила на всю жизнь, у них был большущий такой циферблат. Вот прямо сейчас, если зажмурюсь, увижу их, без проблем.
  И часу не прошло, как мы с папой уже сидели в плацкартном вагоне поезда, отправляющегося через Витебск в Киев. Папочке крупно повезло, при нас оказались документы. Утром, отправляясь на Главпочтамт, папа прихватил их с собой. Свой паспорт, мою метрику, и свидетельство о маминой смерти, они понадобились, чтобы оформить какие-то там льготы, причитавшиеся мне, как сироте. Льгот мне, понятно, было теперь не видать. Наша история, связанная с Ленинградом, окончилась.
  
  ***
  
  Спустя пятнадцать часов или что-то около того мы с папочкой высадились в Киеве, который, после провала бездарного августовского путча ГКЧП и последовавшего за ним декабрьского отречения президента Горбачева из столицы братской советской социалистической республики превратился в столицу независимого соседнего государства. И, пускай иногда троих заговорщиков из Беловежской пущи, Ельцина, Кравчука и Шушкевича, клеймят как паршивых предателей, нам с папой исчезновение СССР пришлось весьма кстати, как ни крамольно сие для кого-то прозвучит. Формально мы очутились в другом государстве и могли почитать себя в относительной безопасности. Конечно, на первых порах, границы между Белоруссией, Украиной и Россией были абсолютно прозрачными, то есть существовали исключительно на бумаге, и тем, кто гонялся за нами в Питере, не составило бы ровно никакого труда выкрасть нас и доставить обратно в багажнике, как Моссад поступил с Эйхманом. Если бы они только знали, где мы прячемся. Но вот как раз этой информации у них не было. В органах государственной безопасности Советской империи царила страшная неразбериха, еще бы, раз пропало само государство, которое они были призваны защищать. С крушением ГКЧП прошлым летом по силовым структурам Советского Союза будто пронесся смерч. Кто-то из их руководителей загремел на нары, как последний советский военный министр маршал Язов и последний председатель КГБ генерал Крючков. Кое-кто сразу сыграл в ящик, как последний советский милиционер генерал Пуго, маршал Ахромеев, управделами ЦК Кручина и другие ответственные товарищи. Это были - весьма странные смерти, подстать эпохе, которая с ними пришла. В России настали смутные времена, что неудивительно, так бывает всегда, когда распадаются такие империи. Случись иначе, не сносить бы нам головы. Хотя, с другой стороны, возможно, при других обстоятельствах мы бы никогда не узнали про Мэ. Жили бы себе в Ленинграде, и горя не знали. Папа, мама и я. Впрочем, как принято говорить, история не знает сослагательного наклонения, этот фразеологизм известен всем.
  Генерал-полковник Чуйка на нашем горизонте больше не объявлялся. Потерял наш след, как думал Мишель, не сильно печалясь по этому поводу. И, лишь годы спустя, когда в Израиль пришел интернет, папа узнал, что весной девяносто второго, спустя всего неделю после их короткого разговора по радио, генерал погиб в автомобильной катастрофе. В его черную служебную "Волгу" на дикой скорости врезался груженый гравием самосвал. Водитель, генерал Чуйка и его адъютант скончались на месте дорожного происшествия
  Как он мог надеяться защитить нас, если не сумел защитить себя, протянул, узнав об этом, папа. Полагаю, он правильно оценил ситуацию.
  В общем, бегство в Киев спасло нас, как соплеменников Моисея Исход из Египта. Мы надолго выпали из поля зрения всяческих компетентных органов. Нас приютила тетя Майя, приходившаяся моей бедной мамочке троюродной теткой. Дальней родственницей, в общем, как говорят в России, седьмой водой на киселе. Тем не менее, она была очень добра к нам, хоть мы и упали к ней, как снег на голову. Истекали последние мартовские денечки, так что вышло очень даже натурально. Тетя Майя сказала смущенному папе, что снежные заносы накануне праздника дураков - обычное для Киева дело, случаются чуть ли не каждый год. На дворе - середина весны, а снег метет, как в январе. Но это ничего, скоро растает.
  Тетя Майя проживала в громадной квартире окнами на Днепр, в каких-нибудь пяти минутах ходьбы от Владимирской горки. Смутно, но все же помню, как мы с ней гуляли там, у старинного памятника бородатому князю с крестом в руке, которым он крестил Русь, как король Хлодвиг - Францию. Монумент стоял на одной из террас разбитого на склонах парка, с нее открывался чудесный вид на Левобережье, в ясную погоду оно просматривалось далеко-далеко. Детвора облюбовала один из склонов и скатывалась на санках вниз. Я тоже разок проехалась, вереща во все горло, сердце чуть не выпорхнуло из груди. Позже, когда потеплело, мы с тетей Майей, бывало, спускались на фуникулере к Днепру, вот это было приключение, и гуляли вдоль набережной, разглядывая корабли. А однажды, добрались до Пешеходного моста и, перейдя на противоположную сторону реки, оказались в зарослях верб, как раз украсившихся соцветиями пушистых котиков. Котики действительно походили на котят, только совсем крошечных, их было много-много, и, под их весом, ветви клонились к воде, по которой, покачиваясь, проплывали льдины, отколовшиеся от торосов выше по течению. И запах... Он был божественным, от него захватывало дух. Так, наверное, и должна пахнуть весна в средних широтах...
  Вода уже успела освободиться от пут, но пока оставалась колодезной и, издали, темной как мазут. А течение было - быстрым-быстрым. Кое-где на реке еще виднелся лед, а на нем - крошечные фигурки рыбаков у лунок. Тетя Майя называла этих людей сумасшедшими, которые совсем не ценят жизнь, играя в поддавки со смертью. Ну и, разумеется, что я никогда не должна поступать со своей жизнью столь безрассудно.
  Милая тетя Майя, спасибо тебе за все. За твое тепло, что ты подарила мне той далекой весной, когда я так остро нуждалась в нем. Как странно устроена жизнь, Динуля. Провидение или уж не знаю, какая еще слепая сила, жестоко обошлась со мной, забрав мамочку, а потом и бабушку, изо всех сил старавшуюся ее заменить. Но, я не осталась одна, наоборот, на моем пути попадались добрые люди, и они делились со мной тем, что было у них. Словно кто-то наверху, достаточно могущественный, но не всесильный, спохватившись, старался исправить чудовищную несправедливость в отношении меня, раз за разом посылая мне славных попутчиков. Они делали ради меня, что могли, и само по себе это было чудесно. А я - училась у них добру, и, скажу тебе Дина, это - великая наука. Да, человек смертен, слаб и уязвим, более того, отчетливо осознает свою ущербность. Но, в человеческих силах сделать свое существование красивым, наполнив правильным смыслом. И Бог за него эту задачу не решит...
  Что же до папочки, то, насколько я понимаю теперь, после того, как все мосты за спиной оказались сожжены или разведены, памятуя, что мы с ним родом из Питера, он, наконец-то, решился последовать давнему пожеланию бабушки и уехать из СНГ. Как именно оформлялись наши эмиграционные документы, и скольких нервных клеток это стоило папочке, не знаю, я была слишком мала, и основополагающие решения принимались и реализовывались без моего прямого участия. Зато, при опосредованном, разумеется, думаю, я служила папочке мотиватором. Когда-то слышала от кого-то из отцовских друзей, у Мишеля возникли определенные сложности при репатриации, но проблемы разрешились самым чудесным образом благодаря умелому адвокату со смешной фамилией Бриллиант. Он был старым приятелем тети Майи и знал рычаги, на которые надо давить, чтобы бумажки порхали с одного чиновничьего бюро на другое, аки бабочки божьи, пу-пух, и готово...
  Бывало, папе звонил дядя Жерар. О чем они разговаривали, мне неизвестно. Надо думать, о нашем грядущем переезде, но, вероятно, и о Мэ. Понятно, Мишель поведал своему французскому другу, как Дар Иштар достался нам в дар. Или как папочка достался Дару даром, разве кто-то спрашивал его мнения, прежде чем зачислить в Хранители? Вне сомнений, папочка опасался, как бы новые украинские власти не пронюхали об артефакте и не конфисковали его. Ценность надлежало перевезти через несколько границ, и риск расстаться с ней был чрезвычайно велик. Кажется, дядя Жора собирался лететь в Киев, но папа его отговорил.
  - Чем меньше будет волна, которую мы поднимем, тем больше шансов не утонуть, - сказал он как-то в телефонную трубку. Француз не приехал, значит, внял.
  
  ***
  
  Мы с папой провели у гостеприимной тетушки Майи месяцев семь, пока наши документы медленно перемещались по инстанциям, и крючкотворы разных рангов шлепали на них разрешительные визы, дополняя резолюциями и автографами. По всей видимости, по преимуществу они носили положительный характер, иначе, нас бы не выпустили и не впустили. За это время тетя Майя очень привязалась к нам, особенно, ко мне, и, кажется, даже радовалась проволочкам бумагомарак.
  - Ранней весной в Киеве сказочно красиво, - говорила она папочке, и он не спорил. - Но ты поглядишь, Моше, какой здесь май...
  Так и случилось, надо признать. Тепло пришло столь стремительно, словно где-то неподалеку заработал могучий отопитель, и сугробы пали в неравной борьбе, рассыпались ручьями, растворившимися в молодой траве. Она словно выскользнула прямо из-под снега. И, уснув однажды вечером на пороге весны, мы проснулись, обнаружив за окнами цветущий сад. Его божественные ароматы пьянили. Отовсюду неслось пение птиц...
  - Вот теперь природа проснулась, - сказала тетя Майя удовлетворенно. И снова была права, ибо настала потрясающая пора, когда крыши киевских домов теряются среди кудрявых крон, как шляпки грибов во мху, а оттенков зеленого столько, что никаких названий не напасешься, даже если полезешь за ними в словарь. Когда Солнце, забравшись в зенит, сверкает так, что больно глазам, но из-за горизонта уже ползет фиолетовый грозовой фронт, фаланга из сомкнувших щиты туч-гоплитов, ощетинившихся блистающими копьями молний. И вот, тугие струи хлещут по стенам, а стекла окон вибрируют от раскатов грома. Но, апокалипсис не длится долго, он слишком неистов для этого и быстро иссякает. Непогода проносится мимо, рыча, полыхая и урча, будто небесный паровоз. Жалюзи открыты, Солнце снова в зените, а от озона, которым напоен воздух, кружится голова...
  
  ***
  
  В следующие несколько лет, после того, как мы, распрощавшись с тетушкой Майей в аэропорту Борисполь, улетели в Вену, а оттуда - в Израиль, папе стало точно не до сокровищ Иштар. Дар перебрался через границы следом, он прибыл в контейнере с нашими пожитками, запасы которых увеличились примерно втрое благодаря обретенными нами в Киеве друзьям. Вскрыв контейнер, Мишель передал артефакт на хранение мне. А я положила в картонную коробку, куда прятала свои самые любимые игрушки. Кажется, "глаз" чувствовал себя среди них вполне уютно. Он дремал...
  Нам же с папочкой довелось, как следует расстараться, налаживая новую жизнь, почти как в песне Юрия Шевчука, чье творчество мне так полюбилось позже. Новое сердце взорвется над нами, новая жизнь позовет за собой, и освященный седыми богами, я, как на праздник, пойду за тобой...
  Вот мы и пошли, взявшись за руки. Папа много учился и много работал. Ему надлежало выучить иврит, а в зрелом возрасте это весьма непростая задача. Еще ему надлежало подтвердить свою квалификацию, иными словами, диплом инженера, полученный много лет назад в советском вузе. Опять же, не фунт изюму. Я адаптировалась много легче отца, против меня не работал возраст, он был на моей стороне. Я влилась в детский сад легко, будто выросла среди местной малышни. Папе было куда сложнее. Но он не унывал.
  Новая жизнь...
  Когда все более или менее устаканилось, папа нашел вполне приличную работу и смог оплачивать домик, нам предоставили его в кредит, в гости приехал дядя Жерар. Это было весной девяносто пятого или девяносто шестого года, я уже бегала в начальную школу и многое понимала.
  Надо признать, дядя Жорик произвел на меня сильное, я бы даже сказала, неизгладимое впечатление. Громадный как медведь, с широченным торсом борца сумо, могучими руками циркового атлета, в моих глазах он был натуральным Голиафом, о котором нам рассказывали в детском саду. Как вскоре выяснилось, дядя Жорик оказался добродушным и приветливым Голиафом. И еще, это был Голиаф, обожавший историю Древнего Мира. Папа, кстати, тоже сохранил ей верность, хоть работа, которую он заполучил в Израиле, была от нее столь же далека, как и его прежнее занятие, торговля контрабандными сигаретами в чеченском ларьке. Устроиться так, чтобы заниматься любимым делом, получая за это хорошие бабки, ему не светило и на новом месте, еще чего. Зато, папа сделал нечто большее, он передал свою страсть мне. И, не в одних только генах, уверяю тебя, Динуля. Пока я была маленькой, он посвящал мне все свободное время. И, если бы, скажем, не "Сравнительные жизнеописания" Плутарха, читавшиеся мне Мишелем на ночь вместо сказок, а также множество иных интереснейших книг, которыми папочка оборонял мое трепетное формирующееся сознание от вредоносного влияния многоканального и многокального ТВ, я бы вряд ли разделила с ним его увлечение в дальнейшем. Но, как ни странно это прозвучит по нынешним временам, Ликург и Перикл, Демосфен и Александр Македонский, Помпей и Цезарь стали, по папиной милости, столь же неотъемлемой частью моей Картины Мира, как Чип и Дейл, Том и Джерри, Алладин и Жасмин, о которых, понятно, знали все без исключения мои сверстники. И, конечно, я не поступила бы на исторический факультет университета в Хайфе, случись как-то иначе. Папе не суждено было стать историком. Но, он сделал все возможное и невозможное тоже, чтобы историком сделалась его дочь...
  Да, вот еще что. Накануне приезда дяди Жорика у меня с папой состоялся разговор, надолго оставивший неприятный осадок.
  - Рита, - подозвав меня, строго сказал отец. - Ты у меня девочка умная и ответственная, тем не менее, хочу повторить: никто не должен знать о том, что "глаз бога", с которым я разрешил тебе играть, находится у нас дома.
  - Никто-никто? - спросила я.
  - Никто, - очень серьезно повторил Мишель.
  - Даже твой друг дядя Жора, который всегда нам помогал?
  - Он - в самую первую очередь.
  - Но, почему, папочка?
  - Это для его же блага. Я тебе потом как-нибудь объясню. Но не раньше, чем ты окончательно повзрослеешь. Поняла?
  Конечно, я поняла. Ослушаться отца у меня и в мыслях не было. Но, эпизод запал в память. Еще бы, взрослые порой ведут себя так странно. Например, имеют секреты от самых близких друзей. А отчего так, обещают растолковать, когда повзрослеешь. Чтобы это уразуметь, и взрослеть особо не требуется...
  Вопреки тому непонятному мне разговору, с приездом француза настало удивительнейшее, сказочное время. Еще бы. папе на службе предоставили отпуск, и мы отправились в путешествие по стране. В небольшое турне по всяческим интересным местам, которыми знаменит Израиль. Мы посетили Стену Плача и Храм Гроба Господня в Иерусалиме, полюбовались золотым Куполом Скалы, съездили в Вифлеем и Назарет. Было очень здорово. Дядя Жерар оказался очень забавным. Он не был женат, у него не было детей, и скоро он так привязался ко мне, а я к нему, что это стало нервировать Мишеля. Я сейчас понимаю, он возревновал! Что сказать, было от чего. Обычно мы с дядей Жорой ходили, взявшись за руки, и моя детская ладонь тонула в его ручище великана. А когда я уставала, или мне просто хотелось покапризничать, он усаживал меня к себе на плечо. Точно, как одноногий пират Джон Сильвер с Острова сокровищ - своего любимого попугая, научившегося выговаривать слово пиастры. Это сравнение не слишком-то впечатляло, быть попугаем, пускай, даже пиратским, мне не импонировало. Тем более, что и слово пиастры оказалось мне не по зубам, я не выговаривала русскую букву "р", поэтому пиастры у меня становились пиастгами. Дядя Жора угорал со смеху, твердя, что, судя по произношению, я - настоящая француженка. Меня это сравнение тоже злило, толком не знаю, отчего, ведь он хотел мне польстить. Зря, меня вполне устраивало быть еврейкой. Вскарабкавшись к Жорику на плечи, я, бывало, представляла себя укротительницей диких слонов, вот это было воистину здорово!
  - Я гаджа, а ты - мой любимый боевой слон, и нам обязательно надо остановить полчища этого пагазита Александга Двугогого...
  - Надо так надо, не вопрос, - посмеиваясь, соглашался дядя Жора. - Только не раджа, а рани...
  - Мне больше нгавится быть гаджой.
  - Ничего не получится, милая, ты же девочка. Княжна, то есть - рани. Но, если тебе не по душе это слово, я буду звать тебя принцессой...
  Вот оттуда и пошло его обращение ко мне: принцесса...
  В иные дни старые приятели засиживались по ночам, пока в окнах не принимался брезжить рассвет. Меня, конечно же, укладывали спать, но я была хитра, как рысь, и с легкостью вводила в заблуждение обоих. Чтобы подслушивать их разговоры. Долетавшие из гостиной слова завораживали меня, имена древних богов и великих царей давно минувших эпох звучали величественно и грозно. Как-то однажды папа признался приятелю, что хотел бы своими глазами увидеть Борсиппу, древнюю шумерскую цитадель, и, конечно же, знаменитый холм Бирс-Нимруд, внутри которого погребены руины величественного зиккурата Эуриминанки.
  - Еще один дар Иштар надеешься откопать? - усмехнулся на это француз. - Из тех, что проглядели Сара Болл с фон Триером?
  - Хотя бы место увидеть, где они пролежали столько тысячелетий...
  - Не с твоим теперешним паспортом, приятель. Саддам Хусейн, в особенности, после того, как англичане с американцами наподдали ему под зад во время войны в Заливе, совсем вашего брата невзлюбил, так что...
  Это папа и без дяди Жорика прекрасно знал. Приехав в Израиль уже после операции Буря в пустыне, мы не застали времена, когда иракцы обстреливали страну советскими баллистическими ракетами "Скад" или "керосинками", как их звали в самой России, но вспоминания об этом еще были на слуху. Получив по шапке, Хусейн утихомирился, но это вовсе не означало, будто граждан Израиля ждут в Ираке с распростертыми объятиями.
  - Впрочем, не совсем понимаю, что ты позабыл в Борсиппе? Сдается, теперь, когда мы заполучили оригинальный артефакт, самое время задуматься об экспедиции в Амазонию...
  - Мы же не знаем координат Колыбели...
  - Для начала, надо бы вывезти дар Иштар из России... - разговаривая с отцом, дядя Жора посасывал сигарету, свой любимый "Chesterfield". Он не хотел курить в доме из-за меня, и потому использовал сигарету, как дитя - пустышку.
  - С Украины, - поправил приятеля Мишель.
  - Да без разницы, откуда, Моше! Ты что, хочешь дождаться, когда они сроют холм, где ты закопал Ключ экскаваторами, чтобы шлепнуть на освободившемся пространстве парочку торговых центров?
  - Не сроют, - заверил папа. - Пойми, Жорик, Владимирская горка - государственный заповедник, он охраняется законом. Там стоит монумент князю Владимиру, который объявил христианство господствующей религией на Руси. Как римский император Константин Великий в Византии...
  - Поверь, Мишель, у них там сейчас одна религия - неоязыческий культ Золотого тельца, - возразил Жорик со смешком. - Им его с Запада подкинули, в одном комплекте с гуманитарной помощью и ножками Буша в кредит. А они и рады стараться, как дурачки, которым впервые водки плеснули. И беда эта, кстати, приключилась с ними вовсе не потому, что они - патологические грешники и идолопоклонники, с радостью отдавшиеся Мамоне, как только над ними перестал довлеть зловредный КГБ. Просто их коммунистический заповедник продержался на плаву несколько дольше, чем следовало, отчего они страшно истосковались по "рыжью", преданному мраксистами анафеме. Прикинь себе обжору после затянувшегося поста! Или заядлого блядуна после долгого воздержания. С голодухи они ринутся строить повсюду капища Тельцу, и не остановишь их, пока сами не уймутся, а это еще очень нескоро произойдет. Поэтому, гляди, Мишель, как бы вместо парка твоего с памятником какому-то Крестителю, не выкопали котлован для гипермаркета, который сегодня есть храм Восторжествовавшего Потреблядства. Смотри, как бы не пришлось локти потом кусать...
  Но папа лишь отшучивался, хоть, полагаю, на самом деле ему было не до смеха. Зачем он морочил голову старому другу, не раз доказывавшему верность на деле? Почему не показал артефакт, неужели ему не хотелось поделиться с Жориком тем, что он узнал? Думаю, еще как хотелось, но...
  Случившееся в России всерьез напугало отца. Знаешь, Дина, это как в старой присказке про английских охотников из Капской колонии. Прежде чем выслеживать льва, спроси у себя, действительно ли хочешь столкнуться с ним нос к носу в саванне, ходила между ними такая вот шутка. Как ты понимаешь, неспроста. Вот и Мишель пережил нечто подобное. Стараниями головорезов, замучивших невинного старика Игоря Ивановича, и только чудом не сцапавших нас, папа, похоже, утратил некоторую часть вышеупомянутой уверенности. Это - для начала. Было и еще кое-что, как я понимаю. Сейчас поясню в двух словах. Кто бы спорил, приятно, конечно, тешить себя мыслью, будто владеешь великой тайной, наделенной исключительным значением для всего Мироздания и лично для тебя. Это придает существованию осмысленности, которой начинает не хватать по мере того, как тикают биологические часы, и, одновременно, ни к чему не обязывает. Папа, ни шатко, ни валко, продолжал собирать сведения о Колыбели, главным образом, через интернет, но, со временем, это занятие превратилось для него в нечто вроде увлекательного виртуального квеста, интеллектуальной игры, которой он баловался на досуге релаксации ради, не отрывая ж... от дивана, ничем, в сущности, не рискуя и теша себя надеждами, что когда-нибудь...
  Это откладываемое все дальше на потом "когда-нибудь", по мере того, как шелестели годы, рисковало вообще никогда не наступить. Думаю, папочку перестал смущать подобный оборот, в глубине души он приучил себя и к такому финишу. Все же лучше, чем, истратив кучу усилий, разочароваться в мечте, поцеловав запертую дверь или, хуже того, пустое место вместо Белой пирамиды. Вдруг все, во что верил Мишель, на поверку оказалось бы блефом? Нет, Мишелю совершенно не улыбалось почувствовать себя альпинистом, обнаружившим на вожделенной вершине ватерклозет. Стоило ли, учитывая все риски, форсировать события? Полагаю, Мишель не раз задавался подобным вопросом. Ответ звучал недвусмысленно: нет.
  Кроме того, папа больше не хотел перемен. В его прежней жизни случилось слишком много потрясений. Спасаясь от них, мы удрали в другую страну. Она приняла нас, мы в ней прижились. У нас обоих появились друзья, жизнь потихоньку наладилась, мы больше не чувствовали себя парочкой астероидов, несущихся в вакууме невесть куда из эпицентра взрыва. Бросить все это, неизвестно во имя чего? Нет, у папы на это не было сил. Парадокс, но они с Жориком поменялись местами. Произвели рокировку, можно сказать и так. Дядя Жора звал в дорогу, а Мишель отнекивался, отшучивался и юлил, на ходу выдумывая убедительные отговорки, лишь бы не идти сегодня в школу, как наверняка охарактеризовала бы его поведение бабушка. Если бы была жива...
  - Уж не сдрейфил ли ты, Мишель? - подначивал отца дядя Жора. - Черт побери, я тебя не узнаю, приятель! Что с тобой, дружище, не темни!
  - Ничего такого... - бубнил папа, пряча глаза.
  - КГБ ты, что ли, задним числом испугался?! Так зря вибрируешь, опасность миновала. Если ты запамятовал, Советского Союза больше нет. Соответственно, нет ни Комитета, ни ГРУ Генштаба...
  - А как по мне, они только вывески сменили, - криво улыбался Мишель.
  - Сменили, тут ты прав. Зато у них теперь хозрасчет, пока лаве не зашлешь, не почешутся. Никаких идей, кроме главной, состоящей в том, чтобы добывать баксы. В новых условиях ты им и даром не нужен. Иначе, они бы давно тебя нашли. Думаешь, долго тебя искать? Было бы желание. Ты же даже фамилию не удосужился поменять. Раз, два - и к ногтю. Кляп в рот, небольшое путешествие в багажнике, и ты даешь чистосердечные показания на Лубянке парням с чугунными подбородками, - дядя Жорик сделал людоедское лицо, наглядно демонстрируя характер воображаемой доверительной беседы.
  - Ты все же Израиль с Аргентиной не путай, откуда Моссад Эйхмана привез, - сказал Мишель, побледнев. - У нас здесь полицейские на лапу не берут, и антитеррористических подразделений хватает.
  - Ой, я тебя прошу, - усомнился Жорик. - Ты же - не премьер-министр. Вывод один: тот генерал из ГБ, который нагнал на тебя страху, давным-давно на персональной пенсии, рыбу удит и водку жрет, нужен ты ему, как зайцу стоп-сигнал. А может, и не было никакой гэбни, а просто у страха - глаза велики?
  - Кто же, в таком случае, за нами охотился?! - спросил Мишель нервно.
  - Бандиты, нанятые каким-то питерским коллекционером со связями в криминальном мире, - предположил Жорик. - Что, мало было таких? Я даже готов допустить, что, вместо урок, у него на подхвате работали настоящие опера. В частном порядке, так сказать. Государственное финансирование - скудное, почему бы не подхалтурить на частного инвестора...
  - Нам с Ритой от этого было не легче, - заметил папа. - Так что, не вижу разницы...
  - Разница в возможностях, Мишель.
  На мой взгляд, это было логично, но папа оставался непреклонен.
  - Ты пойми, мы в шаге от научного открытия аховой важности, против которого, что Генрих Шпильман со своей Троей, что Хайрам Бингем с Мачу-Пикчу, что Джон Маршалл с Мохенджо-Даро - пионеры. Ты слышишь меня или нет?! Хранитель ты или нет, черт бы тебя побрал...
  Папа вздыхал, но не более того. Его взгляд оставался рассеянным, явно обращенным вовнутрь. Что видел Мишель на экране сознания? Быть может, свою восьмилетнюю дочь, резвящуюся с одноклассниками в бассейне начальной школы Кирьят-Моцкин? Мы, дети, перебрасывались мячом, заливаясь веселым смехом, и папочка очень высоко его ценил. Пожалуй, куда выше мифической Белой пирамиды. И он не был готов снова поставить на карту все. А дядя Жорик никак не мог этого понять...
  
  ***
  
  - Не пора ли выдвигаться, господа? - спросил Мишель, покусывая заусеницу на мизинце левой руки. Скверная привычка грызть ногти в расстройстве чувств преследовала папочку с отрочества, и бабушка оказалась бессильна его отучить. Но не я. Не сочти за хвастовство, Динуля, но я преуспела больше бабушки, поставив вопрос ребром:
  - Не желаю, чтобы в школе меня прозвали отпрыском грызуна!
  Папа с превеликим трудом, но внял. И вот теперь, много лет спустя, опять обратился к дурацкой старой привычке. По всей видимости, натянутые до предела нервы привели в действие этот припавший пылью механизм эмоциональной разгрузки на подсознательном уровне.
  - Чего молчите, пираты? - оставив в покое ноготь, папа поковырял концом ружейного ствола в песке. Маморе, поблескивая в лучах заката, несла свои воды к океану. Нам было - в противоположном направлении.
  - Не хотелось бы подставиться под вертолет, - подал голос дядя Жерар.
  Пока мы прятались под спасительным зеленым куполом, винтокрылые машины давали о себе знать раз пять, причем, как минимум дважды, противное цоканье доносилось сразу с нескольких сторон, из чего следовало, что к поискам подключились, как минимум два летательных аппарата. Дядя Жерар предполагал, рассерженная наркомафия легко задействует и эскадрилью машин, без проблем. Наше положение еще не сделалось отчаянным, но могло играючи стать таковым в случае, выражаясь по-военному, визуального контакта с неприятелем. Пока что нас не засекли исключительно по счастливой случайности. Один из вертолетов пролетел вдоль русла Маморе так низко, что едва не касался лыжами воды. Нам крепко повезло. Там, где мы затаились как крысы, река делала резкий поворот. За тысячи лет неустанного бега Маморе размыла почву, вгрызшись в холмистую местность исполинским земснарядом. В итоге берега стали обрывистыми, а густой лес с обеих сторон превратил их в подобие глубокого каньона, летать по которому - сомнительное удовольствие даже для опытного пилота. Одна ошибка - и все. Вертолет взмыл, когда дистанция между нами не превышала полутора сотен метров. Скажу прямо, маневр оказался выигрышным для обеих сторон, нас не обнаружили, пилот остался в живых. Мы с дядей Жориком держали кабину на мушке и, в два счета, нашпиговали бы ее свинцом, на войне - как на войне. Чудо, что нам не пришлось проливать кровь, ни свою и ни чужую. Это не могло не радовать.
  - Быть может, палаточку разобьем, рыбку поудим? - неудачно съязвил папа.
  - Резонно дождаться темноты, - холодно вставила я, принимая сторону дяди Жерара.
  - Скоро уже стемнеет, - примирительно заметил француз. - Потерпи, Мишель...
  - Ты, Жорик, прямо Ганнибал при Каннах! - не унимался отец. - Темнота - друг молодежи, как говорили, когда мне было пятнадцать, так? А то - большая проблема - пустить ко дну еханную резиновую лодку, стреляя на звук мотора! И я вот думаю, откуда у бюджетников из наркомафии приборы ночного видения?!
  Француз лишь передернул могучими плечами. В последние полчаса он снова тщательно прошелся по карте, ища обходные пути. Но, как назло, Маморе, до того, частенько рассыпавшаяся сотней притоков, выше по течению становилась монолитней водопроводной трубы.
  - Я же вам рассказывал про Хамзу, подземную реку, которая течет под Амазонкой и ее притоками? - неожиданно спросил Мишель.
  - Это ту, где атланты живут? - криво усмехнулся Жорик. - Ага. А то как же...
  - Папа, сейчас не время, - начала я.
  - Если б нам туда спуститься, никакая наркомафия...
  - И как ты туда спустишься?! - Жорик вытаращился на отца, как на душевнобольного.
  - Через колодцы на дне Маморе, посредством которых обе реки наверняка сообщаются...
  - И как ты намерен искать их на дне?! У тебя что, есть батискаф?! - Жорик не стал скрывать раздражения.
  - У нас есть акваланги, - напомнил Мишель.
  - В Жака Ива Кусто поиграем?!
  - Не знаю, как насчет колодцев, но про акваланги - дельная мысль, - сказала я. - На самый крайний случай, если нас конкретно припрет, просто нырнем, и adieu! Как вам такая идея? - я обернулась к Жорику за поддержкой. Тот почесал висок.
  - План, что надо, принцесса, но, не пойдет...
  - Почему?! Думаешь, нам не хватит запаса воздуха, чтобы убраться достаточно далеко?!
  - Мы же не боевые пловцы, милая. И акваланги у нас обычные. Их по пузырькам в два счета вычислят, и...
  - И?
  - Ты, принцесса, никогда не видела, что бывает с рыбой, когда в пруд бросают динамитную шашку?
  Мишель хотел что-то возразить, когда издали донесся нестройный звон подвесных моторов.
  - Вот и дождались! - упавшим голосом констатировал отец.
  - Похоже, Марго, ты пустила ко дну не все корыта хваленой Медельинской эскадры... - Жорик нашел в себе силы улыбнуться.
  - Надо убираться! - вскричал Мишель, хватаясь за ручку стартера. - Рубите конец!
  Я была согласна, одной из лодок приходилось пожертвовать. Но Жорик даже не шевельнулся.
  - А припасы?! А оборудование?! А дорогие твоему сердцу акваланги?!
  - Трупы и без аквалангов прекрасно плавают! - отец неистово дернул рукоять стартера. - Когда дирижабль падает, все, кроме экипажа, становится балластом!
  Магнето взвыло. Мотор завелся. Лодки стояли борт в борт.
  - Жорж, пошевеливайся, перебирайся к нам! - крикнул папа. - Семеро одного не ждут!
  - Без паники! - потянувшись, Жорик смахнул папины пальцы с рычажка переключения скоростей. - Не кипишуй, Моше! Про вертолет забыл?! С минуты на минуту стемнеет...
  - В пределах получаса, - возразила я. От волнения меня лихорадило.
  - Они не успеют доплыть сюда до наступления темноты, - заверил Жорик с противоестественным спокойствием. - А потом преспокойно проскочат мимо. Делов...
  - А если успеют?! - изловчившись, Мишель все же врубил первую передачу. Дядя Жора, еще сильнее перегнувшись через борт, налег на струбцину, и похожий на серебряный диск гребной винт выскользнул из воды. Мотор, оставшись без нагрузки, взвыл как Иерихонская труба.
  - Не глупи, приятель! - скрипнул зубами Жорик. - Под вертолет подставишься!
  - Пусти, дурак! - раскрасневшись, выкрикнул Мишель. - Угробить нас захотел?! Приспичило остаться, валяй, это твое личное дело!
  Я продолжала колебаться, потрясенная, кроме всего прочего, первой серьезной размолвкой между мужчинами. Это было отвратительно.
  - Лучше высадиться на берег и принять бой! - процедил Жорик, хватая папу за руки.
  - Рита, он свихнулся! - завопил Мишель, обороняясь. - Какой бой?! Что говорит этот придурок?! Они же нас перещелкают как куропаток! Ты видела, сколько их! Гораздо больше, чем у нас патронов!
  - Перестрелять нас на открытом пространстве им еще проще! - прорычал Жорик. - Принцесса, хоть ты ему скажи! Далеко он уплывет в груженой лодке?!
  - Я понимала, что он, в общем-то прав. Устроив засаду на берегу, мы имели все шансы понаделать преследователям проблем, то есть, дыр, если выражаться точнее. Биться же на открытом пространстве, если нас настигнут, было безумием. Правда, для затяжного оборонительного боя патронов было маловато, эти чертовые боеприпасы всегда расходуются быстрее, чем ты рассчитываешь. Фиють, и нету половины рожка. Фиють, и магазин опустел. Кроме того, ввязавшись в драку, мы сразу же выдали бы себя с головой, а наркомафии ничего не стоило подбросить подкрепления вертолетами...
  - Черт с припасами, Жорик, - сказала я. - Надо попробовать оторваться...
  Здоровяк вздохнул. Помянул какого-то Боливара, который один хрен не вывезет двоих. Кажется, это было из рассказа О. Генри...
  - Будь по-вашему, - дядя Жора тряхнул своей золотистой гривой. - Сдается, в этом синедрионе у вас с Моше - подавляющее большинство голосов...
  Получив свободу, Мишель опрокинул гребной винт в воду. Вернувшись в родную среду, тот, на радостях, вспенил темную воду Маморе, выбросив за кормой средних размеров гейзер. Наша лодка прыгнула вперед. Потеряв равновесие, я уселась на пол. Канат, связывавший лодки, натянулся. Выхватив мачете, Жорик перерубил его одним ловким ударом. Лодки расстыковались, как космические челноки на орбите. Наша, выскользнув из зарослей, начала быстро набирать скорость. Та, в которой остался француз, сразу исчезла среди ветвей.
  - Папа, стой! - крикнула я. - Мы Жорика потеряли!
  - Наяривайте! - долетело из прибрежных зарослей. - Я прикрою!
  - Вот идиот! - вызверилась я. - Мишель! ОСТАНОВИ ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ ЛОДКУ!!!
  Папа, выругавшись такими словами, которых я никогда прежде от него не слышала, и даже не знала, что он с ними знаком, заложил крутой вираж, возвращаясь.
  - Идиот, идиот, идиот! - как заведенный, повторял он, налегая на руль. Моторка пошла по кругу.
  - Что ты делаешь, кретин?! - крикнул Жорик из кустов. - Живо уматывайте!!
  - Идиот, идиот, идиот, - как заело Мишеля.
  - Ты не выведешь свою дурацкую лодку глиссирование, если нас будет трое! - крикнул Жорик. Мне захотелось его убить. Или хотя бы вцепиться зловредному ослу в щеки и хорошенько располосовать их когтями. Секунда, и мы пулей влетели обратно. Лодки столкнулись бортами.
  - Какого лешего?! - воскликнул здоровяк.
  - Заткнись по-хорошему! - прошипели мы с Мишелем синхронно.
  Привязав обе лодки, чтобы их не унесло течением, мы заняли оборону.
  
  ***
  
  Многоголосый хор подвесных моторов, так напугавший нас десять минут назад, быстро нарастал, и вскоре я могла бы поклясться, преследователи - в пяти минутах от нас. Однако река оставалась чистой.
  - Она ж петляет как змеевик полотенцесушителя, - ухмыльнулся Жорик, уловив мое недоумение. - Похоже, ребятки - прямо за излучиной. Помнишь, Марго, мысок, который мы обогнули около полудня? На нем еще густо росли папоротники. Лодки сейчас прямо с противоположной стороны. Был бы под рукой миномет или гаубица... - лицо папиного друга приняло мечтательное выражение.
  - Был бы у моего друга мозг, и мы были бы уже далеко! - буркнул Мишель. Дядя Жора и ухом не повел. Положил ладонь мне на запястье. Легонько так...
  - Только чур, без команды не палить. Пускай подплывут поближе. И молитесь, чтобы они вообще промчались мимо. Это будет лучше всего.
  Чтобы разгрузить нервы, я старалась размеренно дышать, глубокий вздох полной грудью и животом - плавный, неторопливый выдох. Это здорово помогает, я по опыту знала.
  Рев моторов сделался таким пронзительным, что никто из нас нисколько не сомневался: пару минут, и настанет, как говорят военные, визуальный контакт с неприятелем. Мы увидим тех, кто пустился в погоню за нами. И тогда...
  И тут случилось непредвиденное. Кто мог такое предугадать? Что-то зашипело, коротко и яростно, как вырвавшийся из перегретого водяного котла пар. В следующую секунду ухнул взрыв. За мысом полыхнуло. Над лесом поднялся клуб сизого дыма.
  - Ни шиша себе! - Жорик был так потрясен, что выпустил свой трофейный АК. - Не знал, будто по Маморе плавают морские мины! Это что, эхо войны?!
  Снова оглушительно зашипело. Опять ухнуло, чуть правее. Над дрогнувшими кронами экваториальных деревьев взметнулось очередное дымное облако.
  - И уж тем более, что в Маморе попадаются минные банки...
  Я уставилась на француза, силясь понять: неужто ему хватает наглости шутить?!
  Новый оглушительный взрыв раздался левее, помешав мне получить ответ. Почти что сразу до нас донеслись отчаянные вопли, кричали по-испански. Или по-португальски, пойди, разберись. Да и не пофиг ли?
  Именно осознание этого факта помогло мне сбросить оцепенение. Конечно, давно пора было догадаться, стреляют явно не по нам. Но, когда только и думаешь, как бы не обделаться в неравном бою, непросто переключиться и сообразить, что нежданно-негаданно заполучил союзника. Враг моего врага - мой друг, хотя бы временно, не так ли? В нашем случае, это анонимный друг явился весьма кстати, причем, был вооружен до зубов.
  Еще разок зашипело.
  - Гранатомет! - крикнула я Жорику. - Это никакие не морские мины, а РПГ или даже ПТРК!
  Граната или ракета взорвалась на самом мысу. Жадное пламя прокатилось по воде, будто по бензину. Почти стемнело, и огонь ослепил нас, как кротов.
  - Матерь божья, - вырвалось у Жорика. Тем временем, бой за мысом перешел в новую фазу. Сухо и гневно застучали автоматические винтовки. Пару раз гавкнули помповики, но их партия оказалась короткой. Аккомпанементом закричали люди, из загонщиков превратившиеся в перепуганную насмерть дичь. Кто-то взвыл так жутко и протяжно, что у меня затряслись поджилки, хоть, без хвастовства скажу, я кое-что повидала на своем коротком веку. Вой оборвала очередь, я была почти благодарна стрелку за это. Схватка оказалась скоротечной, пару минут, и выстрелы стихли. Только эхо еще гуляло в ушах, будоража барабанные перепонки. Над верхушками пальм все выше поднимался дым, растворяясь в мглистом вечернем небе. Преследовавший нас отряд перестал существовать.
  - Ну и дела, Марго... - отложив автомат, пробормотал дядя Жерар. - Вот так сюрприз, однако. Что это было? - Здоровяк был потрясен не меньше моего.
  - ПТРК, - повторила я. - Противотанковый ракетный комплекс. Мобильный, понятное дело...
  - В смысле, базука? - уточнил папа, он как раз вышел из комы.
  - Вроде того. Только мощнее. Сначала мне показалось, стреляли из ручного гранатомета, но у того звук другой. Да и взрыв гранаты не такой мощный. Я в армии стреляла и из РПГ, и из ПТРК, - момент был явно неподходящим, и все равно, я едва не рассмеялась при виде папиных вытаращенных глаз. Еще бы, многим отцам кажется, что их девочки остаются маленькими даже после трех лет, на протяжении которых армейские инструктора штампуют из них солдат. - Могли, конечно, и из РПО бабахнуть, - добавила я, исподтишка наблюдая за отцом. У реактивного огнемета похожий звук, там у капсулы с напалмом точно такой реактивный движок, как у ПТУР...
  - ПТУР... - заворожено повторил Мишель и поглядел на меня как-то по-новому...
  - Противотанковая управляемая ракета, - разжевала я. - Папа, прекрати таращить глаза, если ты позабыл, я воевала...
  Пока мы с отцом обменивались репликами, а дядя Жерар протирал взопревшее лицо гигиенической салфеткой из пакета, вдали, только с противоположной от мыса стороны, показался вертолет. То есть, не сама винтокрылая машина, поскольку, наконец-то стемнело, а ее проблесковые огни. По поверхности Маморе то туда, то сюда, шнырял конус прожектора. Не знаю, кого разыскивал пилот, нас грешников или своих убиенных товарищей, с минуту как отправившихся в края, где нет ни наркоты, ни шальных бабок, срубленных на ней, но, смею тебя заверить, Дина: судя по беспечности, с которой летел этот пижон, ему никогда прежде не доводилось сталкиваться с переносными зенитно-ракетными комплексами. Иначе, он ни за что не попер бы на рожон.
  - Сейчас этот урод будет здесь, - констатировал Жорик, хватая свой АК. Я тоже вскинула автомат, подумав, что он, конечно, не самое эффективное оружие против геликоптера. И еще, что, скорее всего, мне не доведется стрелять из него. И, не ошиблась, Дина, опять не ошиблась. Заросли на мысу за нашими спинами прорезала короткая вспышка, и выпущенная из ПЗРК ракета, чиркнув небо у нас над макушками, ударила вертолет в нос. Он сразу же перестал быть вертолетом, превратившись в такой шикарный салют, какой далеко не на каждый государственный праздник увидишь. Я машинально отвернулась, прикрыв голову руками.
  - Осторожно! - крикнул Жорик. Мистер Очевидность...
  В воду посыпались обломки. Лишь отдельные фрагменты машины упали на противоположном берегу Маморе. Там немедленно занялся пожар - единственное напоминание о сбитой машине.
  - Вот это "крыша"! - присвистнул дядя Жора, силясь улыбнуться. Улыбка не шла, а он упрямо все тянул ее на лицо, как резиновую перчатку не по размеру - на руку. - Знал бы, что мы работаем под таким конкретным прикрытием, Марго, обязательно посетил бы плантацию коки, где чуть не ухлопали Мишеля.
  - Что это было?! - одними губами спросил папочка. - Чупакабра?!
  - Кто-кто?! - изумился Жорик. - Мишель, ты в своем уме?!
  - Ты что, "Хищника" со Шварценеггером в главной роли не видел?!
  - А... - протянул Жорик. - Точно, была там такая ракетница. Ну а если без Арнольда, кто за нас вписался, как выражаются бандиты из СНГ? У кого какие мысли?
  Мы с Мишелем переглянувшись, смолчали.
  - Вы от меня ничего не скрываете, друзья? - прищурился Жорик.
  - Скрываем? Ты это о чем?!
  - Например, что завербованы Моссад, и это его агенты присматривают за нами, чтобы никто ненароком не обидел...
  - Что ты несешь?! - фыркнула я. - Как ты можешь такое говорить?!
  - Какое - такое? - с самым невинным видом осведомился здоровяк. - Что я обидного сказал? Моссад - одна из самых серьезных спецслужб планеты, и я ничуть не удивлюсь, если вы оба попали в ее поле зрения, как только приехали из СССР.
  Я в негодовании вскинула руку.
  - Я даже не удивлюсь, Марго, если ты, параллельно с учебой в университете, посещаешь курсы Мидраш, где готовят разведчиков, а ты, Мишель, давно получил удостоверение сайаним...
  - Брось свои антисемитские шуточки! - возмутился папа. - Сайаним - это добровольные помощники Моссад из диаспор. А я, к твоему сведению - полноценный гражданин Израиля! И потом, сайаним не выдают никаких удостоверений!
  - Какая поразительная осведомленность... - губы здоровяка растянулись до ушей.
  - Надеюсь, ты, Жора, неудачно пошутил... - ледяным тоном заметила я.
  - А что я обидного сказал? Я что, обвинил вас в сотрудничестве с Гестапо? Насколько мне известно, в Моссад, - громадная ладонь дяди Жорика легла на грудь в области сердца, - трудятся славные, приветливые, отважные парни. Да будет тебе известно, принцесса, я почти влюбился в них, пока смотрел "Мюнхен" ...
  - Хватит! - рявкнула я. - Нет ничего постыдного в службе в Моссад, это большая честь для любого еврея. Постыдно, что ты посчитал нас с Мишелем лжецами...
  - Почему сразу лжецами? Вы даже давали присягу!
  - Прекрати, если только не хочешь, чтобы мы поссорились, - предупредила я.
  - Ладно, - сдался француз. - Надеюсь, вы оба не врете. В таком случае - тем хуже для нас, ибо вопрос остается открытым. Итак, кто тогда напал на наших врагов?
  - Конкуренты, - предположил Мишель, по инерции поджимая губы. Он все еще был обижен.
  - Конкуренты?
  - Я неясно выразился?! - не скрывая раздражения, спросил отец. - По-моему, это самое вразумительное объяснение. Допустим, боевики Калийского наркокартеля перебили своих бывших коллег из группировки покойного Пабло Эскобара. Или мексиканская наркомафия послала привет боливийской, поскольку ее боссы решили пересмотреть величину процентов за транзит. Да мало ли что еще? Ну а мы, с нашим еврейским счастьем, оказались не в том месте и не в то время...
  - Звучит более или менее правдоподобно, - кивнул Жорик. - И весьма тревожно. Поскольку, когда речь заходит о нежелательных свидетелях мафиозных разборок...
  - Их скармливают кайманам? - вкрадчиво осведомился папочка.
  - Альтернативные версии имеются? - продолжая хмуриться, спросил Жорик.
  - Силовая операция DEA, - предположила я. - Управления по борьбе с наркотиками США...
  - Принимается, - согласился здоровяк. - Почему нет? Зарвавшиеся латиноамериканские наркобароны - как кость в горле у натовских вояк, крышующих поставки опийного мака из Афганистана...
  - Только давай без политики! - взмолился Мишель.
  - А тебе, как агенту Моссад, запрещено о ней говорить?
  Папа всплеснул руками: мол, ну что делать, если человек - идиот?
  - Что будем делать? - сказал Жорик.
  - Честно говоря, мне не терпится унести отсюда ноги, - призналась я, с опаской покосившись на мыс, из-за которого так никто и не выплыл. Взошла Луна, в ее изменчивом призрачном свете он казался титаническим лезвием черного мачете, занесенным над фиолетовой водой. От одного вида этой картины я поежилась, а бодренькая фраза про врага моего врага, автоматически становящегося другом, принесшая успокоение мне всего с полчаса назад, представилась верхом абсурда. И правильно, разве африканские охотники, отстреливающие гиен, большие друзья антилопам?
  - Хорошо, - резюмировал дядя Жерар. - Ребята, если вы все же работаете на Моссад и просто морочите мне голову, то я б вас без экзаменов в школу-студию МХАТ зачислил, клянусь. Ну и будет. Поддерживаю Риту: мотаем удочки...
  - Давно бы так, - сказал Мишель. Наверное, разумнее было дождаться утра, но мы ничего не могли с собой поделать. Снялись с якоря, заново привязали буксирный конец и двинули вверх по реке. На удивление, наш верный Mercury тоже, похоже, не возражал против внеурочной ночной смены. Напротив, он так бодро заурчал, будто был боевым конем, застоявшимся в стойле и радующимся представившейся возможности размяться...
  
  ***
  
  После полуночи Луна, словно утомившись расталкивать звезды, спряталась от Земли под одеялом туч. Папа, посовещавшись с нами, не стал включать фонарь, чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания. Маморе, долго рвавшаяся нам навстречу, словно какой-то взбесившийся конвейер, отчего двигателю приходилось несладко, неожиданно замедлила бег.
  - Утихомирилась, - меланхолично заметил Мишель.
  - У нее характер, точно, как у Марго, - пробормотал Жорик, вглядываясь в темные берега. Местность разительно переменилась. Как только надобность в прятках отпала, вредная река, как бы в насмешку, снова покинула русло, расплескавшись по окрестностям тысячей живописных проток. Обрывистые берега исчезли, окунувшись на дно, и исполинские стволы старых деревьев торчали прямо из Маморе, как мачты затопленных фрегатов парусной эскадры. Дядя Жора, чьи мысли свернули в аналогичном направлении, упомянул кладбище погибших кораблей, помещенное советским фантастом Александром Беляевым в Саргассово море.
  - Остров, - буркнул Мишель.
  - Где?! - насторожился Жорик.
  - Я говорю, роман Беляева назывался "Остров погибших кораблей", а кладбище - твоя выдумка. Как и про Моссад...
  - Поди ж, какой ты злопамятный... - ощерился здоровяк.
  - Кажется, мы попали в озеро, - молвила я. Берега действительно расступились и растаяли во мгле. Маморе почти остановилась.
  - Не помню, чтобы видел нечто подобное на карте, - покачал головой Жорик.
  - Разлив... - обронил Мишель.
  - В июле? В сухой сезон?! - усомнился здоровяк с потерянным видом.
  - Динамику подъема и падения уровня вод в бассейне Амазонки изучает целая наука, - назидательно заметил отец. - И, все равно, многое остается неясным даже для ученых, посвятивших этой проблеме жизнь. Вне сомнений, аномальные перепады как-то связаны с подземной рекой Хамза, о которой я вам уже не раз...
  - Говорил! - в унисон закончили мы. Папа разобижено засопел.
  - Да будет вам, жалким неучам, известно... - начал он через минуту, пережевав обиду, - что Хамза... Черт!!
  Лодка вздрогнула, напоровшись на какое-то препятствие. Взвизгнув, я полетела вперед, врезавшись лбом в пирамиду из рюкзаков, сложенных нами в носовом отделении. Хорошо, что внутри были свернутые спальные мешки, а не жестянки с консервами, а то так и череп раскроить недолго. Вскрикнув, Мишель выдернул мотор из воды, и тот рассерженно заревел. Буксируемая лодка догнала с глухим шлепком, как одна машина другую в пробке.
  - Выруби мотор! - заорал Жорик, не без оснований испугавшись, как бы бешено вращавшийся винт не прорубил дыру в носу ведомой лодки. Печальные последствия подобного происшествия было нетрудно предугадать.
  - На что мы напоролись?! - потирая лоб, я испуганно озиралась. Хорошего, действительно было мало, утопить надувную лодку, проглядев корягу - пустяшное дело. Мы расслабились под утро, да и усталость сказывалась. А ведь могли сообразить, Маморе покинула берега, а значит - обмелела... И вот, как результат...
  - Все путем, ребята, без паники, - Мишель первым оценил ситуацию. - Рита, хватит метаться! Это всего лишь кувшинки...
  - Кувшинки?! Мы звезданулись о какие-то кувшинки?! - я чуть не рассмеялась ему в лицо.
  - Не какие-то там, а гигантские амазонские. Сама погляди...
  - Ой, ля-ля! - донеслось оттуда, где сидел Жорик. Здоровяк включил ручной фонарь. Что сказать? Он еще слабо выразился, если на то пошло. Поверхности Маморе было не разглядеть. Повсюду, насколько хватало глаз, еле заметно колыхался гигантский ковер, лоскутное одеяло, сотканное из плотных зеленых листьев круглой формы размером с небольшой спасательный плот. Наподобие тех, что сбрасывают с самолетов береговой охраны жертвам кораблекрушений...
  - Viktoria amazonika, - сказал отец. - Самая крупная в мире кувшинка, открытая Эдуардом Пеппигом полтораста лет назад. Удивительное тропическое растение, названное в честь британской королевы...
  Да уж, воистину - удивительное...
  - Кстати, она цветет всего пару дней как раз в середине лета, так что, если нам только повезет... - с вдохновением добавил Мишель, в котором всегда дремал садовод-любитель. Видела наш садик в Кирьят-Моцкин, Динуля? А грядки за домом? Его работа...
  - Нам крупно повезет, если мы продвинемся хотя бы на метр, - вернул папу на Землю, а, точнее, в лодку дядя Жорик. Нетрудно было понять, чем он встревожен. Исполинские листья целиком перегородили широко разлившуюся Маморе. Было сомнительно, чтобы мотор сумел пробиться сквозь их сомкнутые ряды.
  - Это, конечно, не льдины, но... - Жорик развел руками. Все было ясно без слов.
  - У листьев таких размеров должны быть черенки диаметром с канат, - предположила я.
  - Вот именно, - кивнул француз. Папа немедленно провел эксперимент. Ухватился за край листа и попытался приподнять.
  - Ай! - воскликнул он, отдергивая пальцы. Я поспешила к нему.
  - Что стряслось?!
  - Укололся до крови, - пожаловался Мишель.
  - Рита, немедленно обработай рану, - распорядился Жорик и, пока я искала аптечку, осторожно повторил папины действия.
  - Ого! Да тут натуральные шипы...
  - Это чтобы рыбы не объедали, - пояснил папочка жалобно, пока я мазала ранки зеленкой.
  - Если в курсе дела, какого беса хватался? - удивился здоровяк.
  - Читал когда-то в энциклопедии, - оправдывался Мишель. - Еще там указывалось, что взрослые листья амазонской Виктории спокойно выдерживают человеческий вес. Можно ходить, как по паркету, без проблем. Аборигены, кстати, так и делают, когда надо перебраться с одного берега на другой. Хочешь попробовать, Жорик?
  - Предлагаешь дальше идти пешком прямо по кувшинкам, навьючившись тюками, как мулы? А лодки - тут бросим или тоже на себе потащим?
  - Потащишь, - поправил здоровяка Мишель. - А что? Один мул у нас уже имеется. А то и слон...
  Я хихикнула. Жорик, усмехнувшись, потер переносицу.
  - Когда авторы энциклопедии расписывали тебе, как ловко индейцы скачут с листа на лист, они имели в виду именно аборигенов, Мишель. Видал, какие местные индейцы низкорослые и щупленькие? Даже дохлик вроде тебя чувствует себя среди них Гераклом, - ехидная улыбка на губах Жорика свидетельствовала: он доволен, что папина колкость про слона не осталась безнаказанной. - Я же вешу, как три индейца, а то и все пять индейцев...
  - Можно мне попробовать? - спросила я, заклеив папины ранки кусочками пластыря.
  - Нет! - одновременно выдохнули мои мужчины.
  - Еще чего удумала! - позеленел отец.
  - Жить надоело, принцесса?! - добавил дядя Жерар. Хочешь, по доброте душевной, подкормить какого-нибудь каймана, открой банку говядины, черт с ней, собой-то жертвовать зачем?!
  Шутки шутками, но они были полностью правы, рисковать понапрасну не имело ни малейшего смысла. А риск - был, причем немалый. Должна тебе сказать, Дина, что, чем выше мы поднимались по Маморе, тем больше живности становилось с каждым днем. Джунгли словно оживали по мере отдаления обжитых homo sapiens мест. Нам все чаще встречались южноамериканские крокодиловые кайманы, иногда эти рептилии целыми компаниями нежились на песчаных пляжах у воды, принимая солнечные ванны. Или лениво дремали прямо в реке, издали не отличишь от полузатопленной коряги. Шум, издаваемый нашим Mercury, ни капельки не смущал их, что лишь подчеркивало - человек был редким гостем в здешних краях. Я подумала еще, наверное, браконьеры не суют сюда носов, побаиваясь наркоторговцев. А самим наркоторговцам не до браконьерства, их бизнес - куда рентабельнее...
  
  ***
  
  Нам не оставалось ничего другого, как медленно двинуться вдоль живого плавучего острова, в надежде обнаружить брешь, через которую мы смогли бы продолжить путь вверх по течению. Задача усугублялась тем, что само течение отсутствовало напрочь, и, определить, куда нам плыть, можно было лишь по компасу или Солнцу. Последнее, кстати, вот-вот обещалось взойти. Конечно, мы могли попытаться прорваться вдоль берега, но, повторяю, берега исчезли. Наверное, уровень воды поднялся гораздо выше обычного. Короче, как в старинной песне про кочегара, которую перепел Юрий Шевчук: раскинулось море широко, лишь волны белеют вдали...
  - Надо бы замерять глубину, - предложила я, вспомнив, как это делал когда-то старый полковник Офсет. Поискала моток бечевы. Дядя Жорик, наблюдавший за мной, усмехнулся. С утра он был мрачнее тучи, но, стоило ему взглянуть на меня, и морщины на лбу разглаживались. Признаться, это и смущало, и даже бесило меня.
  Итак, привязав к концу бечевы грузило, я перегнулась через борт. Вода была темно-коричневой, ряды выстроившихся в оборонительную линию кувшинок, вдоль которых мы плыли, отбрасывали вниз длинную тень. Тем не менее, мне удалось разглядеть извивающееся бревно с телеграфный столб, вальяжно так плывущее прямо под нами, всего в каком-то метре от поверхности. Пронзительно визжа, я завалилась спиной назад. Благо, папочка не утратил выработанной по ходу занятий боксом реакции, вцепился мне в плечо, удержал от падения.
  - Там! Там!! - тараторила я, захлебываясь.
  - Анаконда, - сказал Жорик, пристально изучая реку. Потянулся, выудил из воды веревку, которую я обронила.
  - Осторожнее, Жора! - крикнула я.
  - Все в порядке, милая. Ничего страшного. Я не слышал, чтобы эти прожорливые хищники нападали днем где-нибудь, кроме как в американских ужастиках...
  - Это правда, что она гипнотизирует жертв, на которых охотится?!
  - Ну, вряд ли ее чары сильней, чем у подсвеченных неоном витрин супермаркета, - улыбнулся здоровяк.
  - Считается, крупные анаконды могут полакомиться даже взрослым самцом ягуара, если того угораздит зазеваться, - сказал Мишель. - Кстати, взгляните оба направо. Только не делайте резких движений и не кричите.
  Мы с Жориком синхронно повернули головы, как какая-нибудь спаренная зенитная установка. И, обомлели, увидев, всего в пятидесяти шагах от силы, этих грозных пятнистых кошек. Хищники расположились прямо в ветвях исполинского дерева, поднимавшегося из воды. Вид у них был сонный, как у местных жителей в сиесту. Желтые глаза изучали нас с ленцой.
  - Какие красавцы, - сказала я.
  - Индейцы называют ягуара тем, кто убивает одним ударом, - сказал Мишель. - Этому зверю ничего не стоит размозжить череп любого примата - лапой. Если он, конечно не француз, - папа лучезарно улыбнулся Жорику.
  - Два один, - сказал тот.
  - Три один, - поправил Мишель. Он, оказывается, тоже вел счет.
  - Тем хуже для тебя, ибо я всегда плачу долги сполна...
  - Слушайте, а что они здесь делают? - спросила я, поскольку меня слегка достали их пикировки.
  - В смысле, как сюда попали? - уточнил здоровяк.
  - Попали и попали, - отмахнулся отец. - На моторке приплыли...
  - Я серьезно...
  - Хороший вопрос, да, Мишель?
  - Что именно в нем хорошего? - не понял папа.
  - А ты сам прикинь, - отвечал Жорик, делая широкий жест. - Кругом - болота...
  - Местность, куда мы забрели, а, точнее, заплыли, не так давно была тропическим лесом, последнее - не вызывало сомнений. Мотор урчал на самых малых оборотах, мы едва ползли, то и дело огибая торчащие из-под воды коряги. Кое-где покачивались стволы, вырванные с корнем или сломанные как спички...
  - Допустим, поднялся уровень грунтовых вод. Из-за Хамзы... - начал Мишель.
  - Достал ты уже своей Хамзой! Разуй глазки, приятель! Тут явно случился серьезный природный катаклизм. Наводнение, причем, вода наверняка пребывала стремительно, как при цунами...
  Жорик был прав, местность действительно выглядела странно и даже зловеще, как какой-нибудь горемычный индонезийский курорт после визита убийственной волны. Тут, безусловно, бушевала стихия. Какая именно? Кто мог знать это наверняка?
  - Цунами ни цунами, а поророка вполне могла поработать, - с неохотой согласился Мишель. - Правда, теперь даже я признаю - мы забрались далековато от Атлантики...
  - Метеорит? - продолжал строить догадки дядя Жерар. - Вспомни характер разрушений, оставшихся в Восточной Сибири после падения Тунгусского метеорита! Так называемый ореольный бурелом, топи в эпицентре взрыва... По-моему, здесь на лицо - очень похожие последствия. У меня дома есть целый альбом с фотографиями...
  - Если б в Маморе шлепнулся метеорит вроде тунгусского, сейсмологи бы его ни за что не проморгали бы, - возразил Мишель. - Когда рвануло над Подкаменной Тунгуской, взрывная волна раз пять обогнула земной шарик. Ее даже в Чили зарегистрировали! Шутка ли дело, пятьдесят мегатонн тротилового эквивалента! И потом, когда он, по-твоему, упал, лет сорок назад? И что, те два пристукнутых мешком ягуара прямо с тех пор околачиваются на дереве?
  - Ты как всегда прав, - не скрывая иронии, отвечал здоровяк. А хочешь, я вам с Марго покажу, где был эпицентр...
  - И где же? - теперь папа казался заинтригованным.
  - А вон там, - Жорик показал на юго-восток. Километров пять до него, не более...
  - Между прочим, здешние края, как две капли воды похожи на те, что описывал в своем дневнике Офсет, - сказала я. Все ждала, когда мужчины сами это заметят, но, куда там. Они оба не выспались, были голодны и раздражены как осы. Взаимные пикировки слишком увлекли их, за ними они не разглядели самого важного. Похоже, мы действительно достигли мест, о которых писал сэр Перси.
  - Черта с два, - возразил Мишель. - Вы же помните, по приближении к Белой пирамиде Ключ начинал светиться. Полковник об этом раз сто писал. Так вот, я проверял с полчаса назад. Наш Мэ такой же тусклый, как в Хайфе...
  - Давайте-ка включим спутниковый навигатор, - предложил Жорик.
  - Ни за что! - отрезал Мишель. - Хватит с меня перестрелок...
  - Да ладно тебе, сам же сказал: мы стали свидетелями разборки между двумя конкурирующими кланами наркодельцов. Следовательно, бояться особо нечего...
  - А если я все же ошибся?! - сказал Мишель. - Если это была не наркомафия?
  - Ну, мою идею насчет Моссад ты сам отверг...
  - Да причем здесь Моссад?! - вспылил отец. - Причем тут Моссад, боже ж ты мой?!!
  Отвернувшись, папа сконцентрировался на управлении моторкой. Дядя Жора устало вздохнул и понурил голову. Повисло тягостное молчание.
  - А давайте-ка устроим привал, - предложила я.
  - Привал?! - папа так удивился, будто заделался кибернетическим организмом из блокбастера Джеймса Камерона про Сару Коннор, которому не надо ни спать, ни жрать, ни бегать за кустики...
  - Ну да, привал, - повторила я. - Вон, видишь - какой чудесный островок. Предлагаю взять тайм-аут. Мне нужно привести себя в порядок. Дядя Жорик только и делает, что зевает, того и гляди, челюсть вывернет! У тебя самого - глаза краснючие, как у вампира! Вчера выдался кошмарный день, к нему, паровозом - ночь на ногах. Пора позволить себе передышку, не так ли?
  - Именно так, Ваше Высочество, - подхватил Жорик. - Мишель? Устами младенца глаголет истина.
  - Кофе бы, - протянул папа, сдаваясь.
  - Давно бы так, - улыбнулась я. - Это мы мигом устроим, не извольте беспокоиться, мессир.
  
  Бог Ветхого Завета, познаваемый из Его закона, не может быть Богом благодати и любви. Это - дикий и воинственный судья, несправедливый и немилосердный. Данный Им закон только порождает грех и обнаруживает бессилие человека. Все Его создания находятся в извечной вражде и обречены на гибель. Следовательно, сам Бог закона - всего лишь неумелый Демиург. Демиург зол, и злы Его творения...
  Квинт Септимий Тертуллиан, II век от Р.Х.
  
  II. Борец за счастье трудящихся тов. Яков Сверло
  
  Мы пристали к песчаному берегу. Полагаю, прежде, до наводнения, приглянувшийся мне островок был верхушкой высокого холма, парочка деревьев на его макушке могли послужить нам импровизированным наблюдательным пунктом. Папа, чье настроение резко переменилось к лучшему, изъявил желание немедленно вскарабкаться на одно из них. Дядя Жерар предложил другу отложить эту весьма перспективную затею и сперва прилечь на часок, пока он сам сварганит завтрак. Газовая горелка, которой мы обыкновенно пользовались, как назло, вышла из строя. Спасибо, бензиновый примус остался в строю. Мы прихватили его на всякий пожарный случай, и вот, он настал. Папа нехотя согласился.
  - Только вытащи и распакуй наши спальные мешки, - напутствовал его Жорик.
  Пока мои мужчины хлопотали по хозяйству, я обогнула густые заросли, намереваясь воплотить свою мечту и выкупаться всласть. Душ мне не светил, ванна с гидромассажем - тем более, но песочек был янтарным, а вода - прозрачной, как слеза, наводя на мысли о ключах, пробивающихся неподалеку со дна. Кстати, по температуре водичка была - точно ключевой, в лучшем случае, колодезной, но солнышко припекало вовсю, и я решила, ничего, перетерплю. Положила ружье, прихваченное на случай встречи с кайманами, если б кто из них вознамерился проглотить меня на ланч. Сбросила одежду и медленно зашла в воду. Окунулась. Намылила голову шампунем, не закрывая глаз, потому что, шутки шутками, смех смехом, но мне вовсе не улыбалось стать частью меню, сочной витаминной добавкой на обеденном столе у какой-нибудь гребанной рептилии, даже если им как биологическому виду миллионы лет, в отличие от нас, homo sapiens. Еще чего!
  И... ахнула, впервые узрев его. То есть, я, конечно, увидела не корабль, а всего лишь верхушку его мачты, торчавшей из воды среди прочего бурелома чуть правее берега. Да и что это мачта, сообразила далеко не сразу. Да мало ли, в последние дни, нам попадалось голых, сильно пострадавших от ливней и насекомых коряг и прочих бревен, они давно приелись. Но, тут...
  - Папа?! Жорик?!! Мачта!!! - истошно завопила я, в волнении позабыв, что на мне ничего, даже паршивого фигового листочка. Да, это была именно она, корабельная мачта, тоже деревянная, но обтесанная и отшлифованная человеческими руками. С обрывками вант, талей и прочего такелажа, в котором я не очень сильна...
  - Папа!! Жора!! - надрывалась я. И продолжала орать как недорезанная, пока перепуганные насмерть мужчины ни примчались на мой зов, спотыкаясь, задыхаясь и размахивая ружьями. Только тогда я сообразила, в каком виде предстала перед ними и сразу же опустилась на корточки, чтобы над водой осталась одна голова. Этот маневр вконец перепугал обоих болванов, и они, вообразив себе, будто меня тащит на дно кайман, ринулись за мной в Маморе, обдав меня фонтаном брызг.
  - Все нормально! - крикнула я, отстраняясь. - Все в порядке, не надо меня хватать!!
  - Если в порядке, какого лешего орешь?! - папа так страшно таращил глаза, что у меня едва не началась истерика, хоть, конечно, это было бы вопиюще невежливо.
  - Что стряслось, Рита?! - спросил Жорик, тяжело дыша. Сам виноват, я ему тысячу раз говорила, бросай курить, твою мать.
  - Мачта! - выпалила я.
  - Какая мачта?!
  - Да вот же, вы что, слепые? - я смогла показать им направление кивком, поскольку торчала в воде по подбородок. И когда они сообразили и уставились на нее почти столь же потрясенно, как и я пару минут назад, воспользовалась моментом, выскользнула из воды и быстро оделась. Взяла с них предварительно слово, а как же, чтобы даже не вздумали оборачиваться. Они не стали. Оба стояли по пояс в воде, как завороженные, даже не шелохнулись.
  - Это он, - сдавленно выговорил дядя Жерар.
  - Да мало ли какой пароход мог здесь утонуть, - слабо, без энтузиазма, скорее по привычке, возразил Мишель. Но на этот раз дух противоречия, обыкновенно не дремавший в нем, прикусил язык.
  - Это он, чтобы я пропал! - Жорик будто не слышал старого приятеля.
  - Надо проверить, - молвил папа почти шепотом.
  - Нечего проверять, - откликнулся здоровяк. - По мачтам видно - это тебе не какое-нибудь речное корыто. Это - военный корабль. Эскадренный миноносец. А какому еще эсминцу тут покоиться, как не "товарищу Сверлу"?
  - Ты, что же, не хочешь нырнуть, чтобы убедиться воочию?!
  - Я?! Да ты шутишь, Мишель! Погнали за снаряжением.
  Они мигом притащили акваланги, распаковали новенькие, ни разу не бывшие в употреблении гидрокостюмы, нахлобучили маски. Я, естественно, заявила, что погружаюсь с ними. Но и папа, и дядя Жерар, собачившиеся со вчерашнего дня, неожиданно объединились и выступили консолидировано. Кто бы мог подумать...
  - И не мечтай! - отрезал отец. - Не в этот раз!
  - Побудь наверху, принцесса. Только винтовку наготове держи. А то - мало ли что... Мишель, друг от друга не отрываться, из виду не упускать, никуда не лезть, очертя голову, в твоей любимой манере, - добавил Жорик, обращаясь к отцу. - Чуть что не так, сразу наверх. Ты понял меня?!
  Вместо ответа папа вставил загубник в рот, опустил маску и лишь потом свернул большим и указательным пальцами овал.
  - Вот и договорились, - кивнул Жорик. - Не знаю, как тут с пираньями. Надеюсь, эти парни ничего не напутали, когда составляли инструкцию, - он похлопал по кармашку на бедре, куда сунул мощный электрошокер для подводного плавания, приобретенный вместе с нашими надувными лодками и моторами.
  - Будьте предельно осторожны, - напутствовала их я.
  Они вошли в Маморе аккуратно, еле двигая ногами в ластах, чтобы не взбаламутить воду. Я осталась ждать на берегу, как писанная рыбачка, поглядывая то по сторонам, то на поверхность, где периодически лопались пузыри, показывая, где примерно находятся оба аквалангиста.
  Их не было ровно двадцать пять минут. Я засекала по часам. Папино лицо было торжественным, как у патриарха во время литургии в храме. Дядя Жерар, отдуваясь, прошлепал прямо ко мне.
  - Ну что?! - спросила я.
  - Давай сплаваем, Марго. Это надо увидеть собственными глазами.
  
  ***
  
  - Ты должна увидеть это собственными глазами, - сказал дядя Жерар. Они с папой только вынырнули и стояли у берега по колено в воде с масками, сдвинутыми на лбы. Глаза у обоих лихорадочно блестели, у папы они, вдобавок, стали еще краснее, чем с утра. С непривычки полопались сосуды...
  - Ты уверен, что Рите стоит на это смотреть? - засомневался Мишель.
  - Обязательно, - ни минуты не колебался Жорик. - Ради чего еще мы сюда притащились...
  - Ради кучи костей из братской могилы?!
  - Мы же все, в той или иной степени, сомневались в правдивости рассказа полковника Офсета, не так ли? - прищурился здоровяк. - Теперь, когда этот вопрос снят, каждый имеет право убедиться, что старый бродяга не врал. Я тебе более того скажу, это наш долг. Мы были чертовски несправедливы к сэру Перси, подозревая его во лжи...
  Папа передернул плечами, мол, делайте, как знаете.
  - Гарпунное ружье с собой прихвати, - бросил он приятелю.
  - Мы будем охотиться? - удивилась я, натягивая гидрокостюм.
  - Скорее, препятствовать охоте на нас, - сказал Жорик, колдуя над кислородными баллонами.
  - Мы видели нескольких арапайм, - пояснил Мишель. - Похоже, они живут в корабле и не слишком гостеприимны...
  - Это вообще кто? - осведомилась я.
  - Раба такая. Ее еще пураруку зовут. Живое ископаемое, ровесник динозавров. Представляешь?
  - Хищная?
  - А то, - подтвердил Мишель. - Кроме того, ртом умеет дышать, как животное...
  - Плевать мне на ее рот. Большая?
  - Те, что мы видели - метра по четыре, - Жорик забросил баллоны за спину, застегнул ремни. Повернулся, чтобы помочь мне с тем же. - Те не беспокойся, Марго, они только недавно позавтракали капибару...
  - Спасибо, успокоил как всегда!
  
  ***
  
  Корабль лежал, глубоко зарывшись носом в песок, сильно завалившись на правый борт. Очевидно, он тонул с большим дифферентом, при ударе о дно поперечная балка или бимс, как, кажется, зовут эту деталь моряки, треснула будто спичка. Шпангоуты, не выдержав запредельной нагрузки, лопнули, отчего палуба надломилась легче краюхи черствого хлеба. Или это уже время так поглумилось над судном, когда изъеденный коррозией металл, наконец уступил течению, и оно безжалостно растерзало некогда прочный корпус на части. Словно за тем, чтобы лишить погибший эсминец последних шансов хоть когда-нибудь вынырнуть на поверхность.
  За десятилетия, проведенные в плену у Маморе, корабль сильно оброс ракушками, но водорослей было на удивление мало. Наверное, аномально холодная вода отпугивала теплолюбивых амазонских обитателей. Видимость, кстати, оставалась прекрасной, опять же из-за температуры воды, скоро она стала просто убийственно холодной. Наверное, чтобы я смогла ощутить, какие все же крепкие люди - моржи с моей северной родины, раз им по вкусу резвиться в прорубях. Наше подводное путешествие только началось, но я уже не чувствовала ни рук, ни ног, мимоходом проклиная бьющие со дна ключи, поскольку иного объяснения аномалии не придумал бы и сам Альберт Экстерн...
  И это - в плотном гидрокостюме из неопрена, специально рассчитанном для погружений при низких температурах, - пронеслось у меня. В тот момент я бы нисколько не удивилась, узрев холодно мерцающую под водой громадину айсберга и морских котиков, ныряющих за рыбой...
  Форштевень треснул по шву, словно незадолго до гибели эсминец шел на таран, при ударе гюйсшток свернуло в дугу, крепкая сталь подалась, будто горячий пластилин. Броневой колпак артиллерийской установки главного калибра слетел с креплений и теперь темнел неподалеку, будто старый пень, по макушку заметенный песком и илом. Спаренные орудийные стволы вывернуло под такими неправдоподобными углами, что сперва я приняла их за коряги и, лишь присмотревшись, сообразила, что к чему. Сделала несколько неторопливых движений ластами, подплыла ближе, коснулась рукой позеленевшего казенника пушки, с удивлением обнаружила ее массивный замок открытым. Стерла вековой налет ладонью в прорезиненной перчатке. Так и есть, внутри тускло блеснула латунь картуза. Похоже, когда судно шло ко дну, орудийный расчет готовился по кому-то стрелять. Но, по кому? Ясно, что не по капибару или даже черным кайманам...
  Мы поплыли вдоль фальшборта, пока не оказались в тени, отбрасываемой накренившейся боевой рубкой и командно-дальномерным постом. Теперь обе конструкции больше походили на рифы с океанского атолла, тем не менее, в их очертаниях еще угадывалось первоначальное предназначение. Кажется, я даже разглядела то, что некогда было оптическим дальномером или визиром, служившими артиллерийским офицерам, чтобы корректировать огонь из пушек.
  Дядя Жерар легонько тронул меня за запястье, и я вздрогнула, вспомнив о гигантских ископаемых рыбах, о которых он мне рассказал. Решила сдуру, меня коснулась одна из них. Густо покраснела, уловив иронию в голубых глазах своего спутника.
  Мы медленно обогнули затонувший корабль. Что это эсминец, теперь не вызывало никаких сомнений. Даже спустя столько лет после катастрофы в обводах судна улавливались и его былая прыть, и хищный норов. О да, это было не какое-нибудь гражданское корыто, как первоначально предположил отец.
  Из клюза торчала ржавая якорная цепь, сам якорь покоился на дне, похороненный песком. Клепаная обшивка корпуса пестрела прорехами, многие броневые плиты отсутствовали. Подсвечивая себе фонариком, Жорик поманил меня рукой, ткнул указательным пальцем в борт. Время и коррозия почти целиком уничтожили заводскую краску. Тем не менее, присмотревшись, я разглядела фрагменты сделанной на кириллице надписи. Папин друг попытался что-то сказать, из-под его загубника вырвался каскад пузырьков.
  ...РЕЦ ЗА С... ...ТЬЕ, - прочла я про себя, ведя рукой по верхней строке. - ...ЯЩИХСЯ, - с трудом, но все же угадывалось ниже. - ...ТОВ... ЯКОВ... ...ВЕРЛО.
  Мы обменялись многозначительными взглядами. Все было ясно без слов. Не требовалось никакого опыта в разгадывании ребусов, чтобы восстановить утраченные фрагменты текста. Погибший миноносец носил имя товарища Якова Сверло, объявленного после безвременной кончины от "испанки" в девятнадцатом году "Борцом за счастье трудящихся". Да уж, все они были - те еще борцы...
  Энергично оттолкнувшись ластами, дядя Жерар взмыл над бортом. Я устремилась следом, не отрывая глаз от яркого светового пятна, отбрасываемого его фонарем. Оно легко бежало по накрененной палубе и надстройкам, выхватывая из полумрака то решетки поваленных раструбов системы вентиляции, то хитросплетения такелажных снастей, то какие-то люки, перила и ступени, орудийные и пулеметные стволы.
  Вскоре мы оказались за носовой надстройкой. Мое внимание сразу приковала массивная дверь в боевую рубку, проделанная с тыльной ее стороны и отгороженная от палубы толстым листом брони, установленным на попа, наверное, чтобы защищать саму дверь от осколков. Лист отбрасывал густую тень, но я заметила - сама дверь приоткрыта и словно дразнит: давай, заходи. Я решила, что так и сделаю, хоть признаться, внутри явно было темно как в разрытой могиле. Но, так уж устроен человек. Страх провоцирует в нем любопытство, и чем больше мурашек ползет по спине при одной мысли об исследовании, тем сильнее тянет заглянуть в неизведанное. Дядя Жерар, разгадав мои намерения, сделал отрицательный жест, мол, ничего интересного, поплыли дальше. Но, если уж я на что-то решаюсь, то действую без оглядки, характер такой. Минута, и я, протиснувшись в узкую щель между стальными плитами, положила пальцы на кромку бронедвери. Потянула на себя. Куда там! Сдвинуть дверь с места хотя бы на градус оказалось так же непросто, как голыми руками приподнять "Меркаву". Сразу же отказавшись от этой затеи, я полезла в проем, извиваясь всем телом как мурена или даже угорь какой-нибудь. Если бы не баллоны за спиной, просочиться не составило бы ровно никакого труда, но вот незадача, homo sapiens начисто лишен жабр. А иногда они могли бы быть очень полезны.
  Преодолев узкий прямой коридор, я очутилась внутри командного поста, он сообщался с артиллерийским несколькими вертикальными лестницами. Бронированные крышки на смотровых прорезях были задраны, но света все равно не хватало, и я двигалась буквально наощупь, пока не вспомнила, что у меня тоже есть фонарик, на поясе болтается, заботливый папочка перед погружением пристегнул. Чертыхнувшись, я потянулась за ним, но выронила, экая жалость. Присела, пытаясь нашарить в слое ила, устилавшего пол толстым ковром. Фонарик-то я нашла, в конце концов, но и воду взбаламутила, мама не горюй.
  Мне оставалось запастись терпением и ждать, пока не осядет муть. Но, эта полезная человеческая черта - не моя сильная сторона. Поэтому, я осторожно двинулась вперед, выставив руки перед собой, трепанация собственного черепа не входила в мои ближайшие планы.
  Впереди маячило архаичное рулевое колесо, единственная деталь интерьера, которую я видела достаточно четко. Рядом, прямо из пола торчал пучок металлических труб, я решила, некогда они служили для переговоров с машинным отделением и прочими жизненно важными для корабля отсеками. Никто больше не гаркнет в них "Стоп машина" или "Полный ход", пронеслось у меня мимоходом. На стене были прикреплены какие-то черные эбонитовые коробки с забранными стеклышками циферблатами, наверное, контрольно-измерительные приборы. Прежде они показывали скорость, курс, крен и прочие сведения, без которых самый опытный капитан как без рук и глаз, но давно покрылись изнутри и снаружи зеленой плесенью. Оглохли и ослепли, как, впрочем, и весь этот мертвый корабль, приплывший из далекого прошлого, из другой исторической эпохи, и не вернувшийся в порт назначения. Списали на лом, подумала я, вспомнив рассказ папиного друга-старичка двадцатилетней давности. Ну, что же, наверное, можно было сказать и так, правда, последняя стоянка "Панического" оказалась далековато от родных берегов. Более того, на них сделали все, чтобы о нем забыть...
  Если какому кораблю и суждено было сделаться призраком, сменив приевшийся Летучий Голландец, пожалуй, эсминец "Яков Сверло" подошел бы больше других...
  Признаться, мне стало не по себе от этой мысли. Но, врожденное упрямство побороло страх, и я продолжила осмотр.
  По левую сторону рулевого колеса, покрытый слежавшимся илом, будто скатертью самобранкой, стоял штурманский стол. Я провела по нему пальцем, вообразив: вдруг под слоем ила обнаружится расстеленная карта, на которой штурман прокладывал курс. Вот это была бы находка. Вода на дне была чудовищно холодна, значит, в ней вполне могло сохраниться что-то стоящее. Но, мои надежды не оправдались...
  Опачки, - сказала себе я, когда в поле моего зрения попал крепкий стальной ящик в самом углу помещения. - Ба! Да это же сейф, чтобы мне пропасть...
  На стене, прямо над сейфом, висели две картины маслом в рамках. Вода сильно попортила их, тем не менее, содержание угадывалось. Первая оказалась портретом рано облысевшего мужчины средних лет в темной пиджачной паре, с алым бантом на лацкане. Точнее, он наверняка был когда-то алым, но теперь побурел, приобретя цвет засохшей крови. В чертах насмешливого лица, что оно насмешливое, я бы побилась об заклад, угадывались далекие монгольские корни. По-восточному широкие скулы, раскосый разрез глаз, бородка клинышком, с какой на старинных гравюрах времен путешествия Марко Поло изображают Чингисхана и его наследников из клана Чингизидов. Сходство было тем сильнее, что портрет потрескался и потемнел, приобретя вид средневековой литографии. Высокий лоб мыслителя, весь в бороздах от морщин, и смешинки в острых, чуть прищуренных глазах. Глядя в такие, не поймешь, смотрит на тебя их обладатель с чисто отеческим снисхождением, или желая дать понять, что познал нечто такое, к чему тебе на выстрел из пушки не приблизиться никогда. Ба, да это же товарищ Ульянов-Вабанк, вождь мирового пролетариата, догадалась я. Узнала бы его прежде, будь я, к примеру, Мишелем, которого сказочками про добренького дедушку Ильича потчевали, примерно со старшей группы детского садика. Когда Вабанк был маленьким, с кудрявой головой, он тоже бегал в валенках по горке ледяной... Но, мое детство прошло в Израиле, вдали от фетишей чуждой мне эпохи, и мой букварь не начинался с портрета этого неоднозначного политического деятеля, упокоившегося в Мавзолее на Красной площади.
  Упокоившегося ли?
  Вторая картина изображала эскадренный миноносец, он несся во весь опор через беснующийся океан с наглухо задраенными люками. Его палубы были абсолютно безлюдны, точно, как в стихах Михаила Лермонтова о Призрачном корабле: не видно на нем капитана, матросов не слышно на нем, но бури и тайные мели, и рифы ему нипочем. Что сказать? Судно с холста точно не опасалось ни первого, ни второго, ни третьего, его стремительный силуэт рассекал волны исполинским ножом, и они, пенясь и злобно шипя, обтекали клепанные стальные борта, как облака - скалистые горные вершины. Присмотревшись повнимательнее, я сообразила: это и есть облака, а вовсе никакие не волны, как мне почудилось изначально. Корабль не плыл - он парил подобно дирижаблю...
  Не хочу тебе врать, Дина, но, когда заложенный неизвестным художником смысл дошел до моего рассудка, я взопрела всей кожей в студеной воде, вспомнив свою недавнюю аллегорию с Летучим Голландцем, проклятым Богом за святотатство и с тех пор сделавшимся скитальцем, повстречать который - все равно, что вытянуть пиковый туз. Мне стало жутко, так жутко, что я не могу тебе этого передать. Я повстречала свой Летучий Голландец на берегу, когда узрела верхушки его затопленных мачт. Но, мне показалось мало этого, и я поперлась в пучину, поднялась к нему на борт... На тот самый, по которому художник словно специально для меня вывел крупными старорежимными буквами:
  
  ЭСМIНѢЦЪ "ПАНIЧѢСКIЙ"
  
  Невероятно. Именно "Панический", а не "Яков Сверло"...
  Отдуваясь под вспотевшей маской, я перевела взгляд с призрачного эсминца на написанного маслом Ильича и содрогнулась, мне померещилось, будто пролетарский вождь подмигивает мне с картины. Понятно, ничего подобного быть не могло, а виной всему были расшалившиеся нервы, и все же. Товарищ Вабанк стоял, чуть откинувшись назад, с руками, заложенными в карманы жилетки. Словно собрался расхохотаться от вида насмерть перепуганной девчонки в акваланге.
  По идее, настало самое время линять. Я бы так и поступила, Дина, клянусь, но как, если тело, подчиняясь могучему импульсу, как пришедшей извне команде, вместо того, чтобы обратиться в бегство, двинулось к сейфу с явным намерением его открыть. Отпереть во что бы то ни стало, даже рискуя захлебнуться. Мной не двигало никакое любопытство, нет. Это было точно, как во сне, когда все твое существо мечтаешь лишь о том, как бы скорее проснуться, а ты все равно прешься, как зомби туда, где тебе страшнее всего. Короче, не смея больше таращиться на Ильича, теперь в его насмешливом взгляде без труда читалось подтрунивание, давай, мол, давай, я принялась тщательно исследовать дверцу сейфа. Замков там оказалось целых два. Один был механическим, наборным, второй отпирался простым ключом. Это, понятно, не слишком-то радовало, ведь у меня не было ни ключа, ни отмычек, ни кода. Но, было и нечто, внушавшее мне определенный оптимизм. Кнопки кодового замка ходили свободно, без усилий, словно недавно смазывались маслом. Похоже, механизм был абсолютно исправен. Конечно, толку от моего открытия было немного, и все же, лучше, чем совсем ничего.
  Отопрешься, как миленький, - пообещала я замку. Попробовала пошатать дверь, чем черт не шутит, что, если петли проржавели и отвалятся, если хорошенько поднажать? Покрутила головой в поисках чего-нибудь вроде фомки и снова упустила фонарик. Он изящно спланировал на пол и исчез в иле.
  Черт! - выругалась я, ныряя за ним.
  Как назло, в углу у подножия сейфа, ила скопилось гораздо больше, чем в других частях командного поста. Я подумала, это из-за наклона палубы. Принялась шарить в нем, стараясь, по возможности, не замутить воду. Пальцы сразу же наткнулись на что-то твердое и гладкое.
  Не похоже на мой фонарь, - отметила я, подавшись вперед, чтобы как следует рассмотреть находку. И тут же отбросила ее, отпрянула с пронзительным воплем, нечаянно выпустив загубник. Врезалась спиной в какой-то косяк и хлебнула воды. Подавилась, забилась, нелепо размахивая руками. В общем, я запаниковала, а вот этого дайверам не рекомендуется делать под страхом смерти. Ибо под водой она рядом, в затылок дышит. Только дай ей шанс. И, Дина, я нисколько не драматизирую, но она наверняка пришла бы за мной в тот час, если бы не дядя Жерар. В глазах потемнело, и я толком не помню, как и откуда он появился. Сгреб меня в охапку одной рукой, вернул загубник на место. Всунул в рот. Встряхнул меня, и я задышала. Ох, до чего же сладким показался мне воздух из баллона. Сразу после школы, перед службой в армии, мы с Мишелем на три дня съездили в Швейцарию, на Женевское озеро. Просто посмотреть и подышать. Так вот, хочешь, верь, а хочешь, нет, тот, альпийский воздух не шел ни в какое сравнение с этим...
  Лишь сделав дюжину глубоких вздохов, я немного успокоилась, взяла себя в руки и осознала, что Жорик, вытащивший меня с того света, сам вот-вот отправится туда. Его лицо было искажено, при нем не было акваланга. Мигом сообразив, что к чему, я сделала глубокий вдох и протянула ему загубник. Здоровяк не заставил себя упрашивать, приник к нему, как умирающий от жажды к источнику. Вздохнул папу раз, вернул загубник мне. Пару минут мы с ним дышали по очереди. Потом француз сделал мне знак обождать, несколькими движениями вернулся к полуоткрытой двери, втащил через щель свои баллоны, закинул за спину. Наблюдая за его манипуляциями, я все поняла, и мне стало стыдно за свой поступок. Я была самой настоящей самонадеянной дурой. Я бросила его и, в результате, сама едва не погибла. А он, хватившись меня, устремился на поиски. И, когда увидел меня в беде, сбросил с себя акваланг, сообразив, еще чуть-чуть, и я утону, счет пошел даже не на минуты, а проем, оставленный намертво заклинившей бронедверью в рубку, слишком узок, чтобы он протиснулся туда с баллонами за спиной.
  Я не знала, что мне сказать. Он прекрасно понял мое состояние и отмахнулся. Нагнувшись, подобрал с пола оскаленный человеческий череп, так напугавший меня. Ободряюще улыбнулся, мол, чего не бывает. Его спокойствие поразило меня, потом я вспомнила, что он археолог, а суть археологии, по сути, состоит в узаконенном грабеже могил...
  Вернув череп на место, Жорик пожал плечами. Тогда я показала на сейф в углу. Он, кивнув, бегло оглядел дверцу и нырнул, разгребая руками ил.
  Что тебе сказать, Дина. Обнаруженный мной череп оказался не единственным... Следующим из-под ила показалось почти полностью сохранившееся человеческое тело, одетое в практически избежавший тлена военно-морской китель с двумя рядами блестящих медных пуговиц. На шее трупа покоился мощный морской бинокль. За такой экземпляр антиквары, наверняка, отвалили бы кучу денег. Мне, разумеется, было не до них, взгляд упал на лицо покойника с аккуратно подстриженной бородкой, и она едва не доконала меня. Желудок подпрыгнул и закупорил трахеи. Рвотный позыв был таким сильным, что у меня померкло в глазах, и я снова чуть не отключилась. Так что, пока Жорик, методично орудуя лопаткой, аккуратно расчищал останки от ила, песка и мелких ракушек, я, у него за спиной, отчаянно боролась с приступом тошноты, не без оснований опасаясь, что рвота на глубине обернется для меня очередной катастрофой, и ее исход, по всей видимости, будет фатальным. В общем, мне стало дурно, я бы в тот миг, не колеблясь, отдала полцарства, и все, что угодно еще, лишь бы очутиться на поверхности. Проблема заключалась в том, что до нее было довольно далеко, грести и грести. Сломавшись, я решила дать понять дяде Жорику, что больше не могу, полундра, сдаюсь, ЗАБЕРИ МЕНЯ ОТСЮДА, когда он протянул мне крошечный серебристый ключик на цепочке. Кажется, француз добыл его, со свойственной бывалым археологам невозмутимостью вывернув наизнанку карманы мертвеца. Признаться, удача вернула мне мужество и силы. Жорик вставил находку в скважину, провернул, и, о чудо, замок подался, причем сразу и без видимых усилий. Правда, дверь осталась непоколебимой, теперь надлежало ввести правильный код. Муть, поднятая нами, более или менее осела, и снова стал виден портрет вождя мирового пролетариата товарища Ульянова-Вабанка в рамке, висевший над сейфом. Дядя Жерар глядел на него минуты две, а, затем, хлопнув себя по лбу, последовательно набрал две двойки, ноль, четверку, восемнадцать и семьдесят. И...
  Я не поверила глазам, когда дверца сейфа распахнулась. Подплыла, заглянула через плечо дяди Жорика. Моему взору открылись три полки, разделявшие внутреннее пространство сейфа на четыре конгруэнтные части. Нижняя была набита валютой, это я сразу поняла. Американские доллары, практически не изменившиеся с тех пор, соседствовали с английскими фунтами, бразильскими реалами, перуанскими солями, боливийскими боливиано и аргентинскими песо. Кажется, за перехваченными бечевой пачками ассигнаций тускло поблескивали слитки червленого золота.
  Готова поручиться, дядя Жерар под маской присвистнул.
  Верхние полки были заняты какими-то вздувшимися бумагами в распухших картонных скоросшивателях и несколькими тетрадями, среди которых, как я надеялась, находился судовой журнал.
  Сложив находки в мешок, Жорик сверился с наручными часами, вскинул брови и выразительно показал на дверь.
  Стоило нам покинуть командный пост, как мне сделалось гораздо лучше. После полумрака забитой мертвецами ходовой рубки окружающая нас картина давнего кораблекрушения показалась чуть ли ни веселенькой. Я же не знала, что ожидает меня впереди.
  Обогнув огрызок фок-мачты, она, в отличии от грот-мачты, не уцелела, мы миновали гнездо, откуда еще упрямо грозил далекой поверхности Маморе крупнокалиберный пулемет на обездвиженной поворотной турели, и поплыли на корму. Обе дымовых трубы над машинным отделением давно повалилась на бок и рассыпались во прах, оставив после себя угольно-черные дупла, в одном из которых беззаботно резвились мальки.
  Уж не тех ли четырехметровых арапайм, встречу с которыми я уже предвкушала...
  Я разглядела остовы нескольких шлюпбалок. Самих шлюпок видно не было, и, оставалось лишь гадать, сорвало ли их мощным подводным течением, или экипаж все же успел спустить спасательные средства на воду незадолго до того, как эсминец отправился ко дну...
  За онемевшей почти сто лет назад радиорубкой угрюмо чернел люк в трюм, большущий, как на каком-нибудь сухогрузе. Никогда не видела на эсминцах ничего подобного. Прямоугольное отверстие метров двадцать в длину, простиралось аж до огрызка стеньги, оставшейся от бизань-мачты. По краям люка, с обеих сторон, были проложены массивные стальные рельсы, когда-то по ним ездил подъемный кран. Кстати, чуть позже мы нашли его отломившуюся и согнутую стрелу покоящейся на дне трюма.
  Сделав мне знак следовать за ним, дядя Жора нырнул, освещая себе путь фонарем. Я поплыла за ним, хоть, признаться, после пережитого на командном посту кошмара мне расхотелось исследовать внутренние помещения эсминца. Что же до распахнутого люка в трюм, то он напомнил мне разрытую могилу. Братскую могилу, добавила я, приняв в учет размеры зловещего прямоугольника. Но, надо, так надо.
  Трюм оказался гораздо просторнее, чем мне показалось изначально. Вообще, на мой неискушенный взгляд, он был великоват для миноносца, хотя, конечно, я не дока по части устройства боевых кораблей. И все же, пожалуй, поручилась бы, помещение специально переоборудовали, выкроив дополнительный объем за счет прочих отсеков миноносца. Ну и нафаршировали каким-то мудреным оборудованием, имевшим к флотской службе примерно такое же отношение, как и я, то есть, почти что никакого. Сначала луч фонаря прошелся по каким-то хитрым с виду электрическим приборам вроде генераторов напряжения, снабженным кучей датчиков и сочлененным друг с дружкой множеством разноцветных проводов и трубочек. Пока не остановился на массивном металлическом ложе, накрытом выпуклым колпаком из толстого армированного стекла. Едва глянув на эту конструкцию, я сразу припомнила капсулы, в которых дрыхли космические спецназовцы из фантастического фильма Камерона про чужих с серной кислотой вместо крови. Здесь было нечто подобное, саркофаг для долгого сна в анабиозе. Следующей аналогией, возникшей у меня, толком не скажу, почему, была погребальная камера пирамиды фараона Хеопса, где мы с папой побывали пару лет назад.
  Поманив меня, дядя Жерар притронулся к многослойному стеклу колпака. Разглядеть, что находится внутри, не позволял грязно-зеленый налет, кажется, одинаково толстый как внутри, так и снаружи. В тыльной части аппарата виднелись прорезиненные шланги, часть - в защитных кожухах, они соединяли загадочную установку с напичканными датчиками шкафами у стены. К фасаду была прикреплена табличка с надписью, оттиснутой штамповкой по-русски. Кто-то уже смахнул с нее ил, наверное, или папа, или дядя Жерар. Надпись гласила:
  
  ПОСТ ?1, ИЗДЕЛИЕ ?2
  
  Что за пост? - удивилась я. Слева от устройства (у меня на языке вертелось еще одно подходящее определение - надгробие, но я его не просто проигнорировала - прогнала) виднелось второе, аналогичное, а за ним - посадочные гнезда. Что-то типа стальных лыж с болтами, вмонтированных в палубу. Судя по всему, они служили, чтобы крепить здесь третий такой же аппарат, но он - отсутствовал.
  Не третий, а первый, - поправилась я, поскольку следующая табличка сообщала: ПОСТ ?1, ИЗДЕЛИЕ ?3. Следовательно, изделие ? 1 - пропало...
  Что у них внутри? - спросила себя я. Уверенности, будто я хочу получить достоверный ответ, не было. По крайней мере, не здесь, внизу, среди призраков и каких-то продвинутых гробов. Быть может, когда мы вернемся на свежий воздух. Но, не ранее...
  Дьявольщина какая-то... Жуть...
  Дядя Жерар снова взял меня за запястье. Все же, чертовски неудобно быть глухим. Пока не оглохнешь, хотя бы временно, не оценишь, как ценны способности говорить и слышать, которыми наделила нас природа. Это совсем не то, что изъясняться знаками в мрачном полумраке трюма, заполненного студеной водой...
  На этот раз пальцы Жорика стиснули мне руку гораздо сильнее, чем прежде. Я порывисто обернулась, сообразив, случилось нечто из ряда вон. Задрав подбородок, здоровяк смотрел куда-то вверх. Прежде чем я сумела понять, что именно заставило его насторожиться, француз отпрянул к стене, бесцеремонно потащив меня за собой. Дернул так, что едва не вывернул локоть из суставной сумки! Я бы наверняка завопила от боли, ругая его на чем свет стоит, если бы не чертов загубник. И, тем не менее, успела различить множество серебристых, с багровым отливом тел, ринувшихся на нас сверху.
  Пираньи! - цепенея от мутного ужаса, сообразила я. - Причем, судя по цвету, красные, один из самых опасных для человека подвидов этой вредоносной страхолюдины. Какой-то умник как-то разглагольствовал с телеэкрана в передаче о южноамериканских животных, что, мол, все леденящие кровушку истории про этих жутких бестий не стоят ни шиша. Дескать, одно курение собирает за год такую дань с человеческой популяции, в сравнении с которой ущерб от пираний - сущая ерунда. Что они сами робеют перед ныряльщиками, а если и нападают, то раз в сто лет. Жаль, этого телепустобреха не было с нами в тот день, мы бы с Жориком с удовольствием скормили бы его этим милым аквариумным рыбкам... И мне было бы ни капельки не жаль мудака...
  Слева полыхнула электрическая дуга короткого замыкания, это Жорик пустил в ход свой хваленый электрошокер. Не знаю, быть может, он был хорош, чтобы отпугивать крупных хищников, атакующих в одиночку. Пираний электрический разряд ни шиша не смутил. Они дружно шарахнулись вправо, повернулись синхронно, как вышколенные солдаты, и снова ринулись на нас. Каждая рыбка не превышала ладони в длину, от жутких ромбовидных пастей до хвоста, но их было не меньше сотни, с лихвой, чтобы нас растерзать. Что же до их зубов...
  Никогда, Дина, сколько бы мне не было суждено прожить, я не забуду их кошмарных, усеянных угловатыми бритвами челюстей. Острая боль пронзила предплечье, и я выронила фонарик, решив, что сейчас умру, и уповая, что сознание выпорхнет из меня прежде, чем я превращусь в кровавые лоскутки.
  Серия электрических вспышек, и дядя Жора отбросил шокер, превратившийся в короткую бесполезную палку. Рванул с пояса фальшфейер, дернул за шнурок запала. Трюм осветился ослепительным оранжевым пламенем. Стая пираний снова отпрянула. Воспользовавшись замешательством хищниц, мой спутник сгреб меня в охапку и что есть силы швырнул вперед, к спасительной двери в переборке между отсеками. Перелетая порог, я больно ушиблась плечом и потеряла ласты. Жорик ввалился следом, налег на дверь. Если бы она заартачилась, нам, наверняка, пришлось бы худо, проклятые рыбы сожрали бы нас с потрохами. Но, дверь на удивление подалась, это было самое настоящее везение. Мы чудом ускользнули от верной смерти. Правда, с учетом стремительно таявшего запаса кислорода, вполне могло статься, просто поменяли шило на мыло, быструю гибель в тысяче живых мясорубок на мучительную смерть от удушья, но в тот момент никто из нас, разумеется, не загадывал столь далеко. Единственным нашим чувством было облегчение, вполне сопоставимое с блаженством...
  
  ***
  
  Как только прямая опасность быть сожранными пираньями миновала, дядя Жорик с лихорадочной поспешностью, ощупал меня на предмет отсутствия рук, ног и головы. Я сопротивлялась вяло, без огонька, как пьяная, наверное, пребывая в ступоре. Главным образом, вследствие того, что сама толком не знала, на месте ли они, а, если нет, то что именно у меня оттяпали. Пока он носился со мной, как с национальным достоянием, непроницаемый мрак сжимался вокруг нас кольцом по мере того, как фонарик для дайвинга, закрепленный французом на верхней кромке маски, медленно, но верно испускал дух. Похоже, кроме отреставрированных моторов вместо новых и почти бесполезного шокера, Жорику всучили аккумуляторные батареи с истекшим сроком годности. Чисто для ровного счета. Впрочем, эта мысль пришла мне в голову много позже, уже на берегу. В темном трюме, освещаемом умирающим фонариком, все больше напоминавшим светлячка, мне было не до мудрствований. Единственным, что попалось на глаза, пока Жорик рвал на тряпки свою футболку, чтобы перевязать мне рану на предплечье, была сделанная крупными печатными буквами предупредительная надпись, красовавшаяся прямо на той двери между отсеками, которую нам посчастливилось захлопнуть. Надпись была недвусмысленной, и по-военному четко гласила:
  
  РЕЖИМНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ КЛАССА "0".
  ЗА НЕСАНКЦИОНИРОВАННОЕ ПРОНИКНОВЕНИЕ - РАССТРЕЛ НА МЕСТЕ!!!
  НАЧАЛЬНИК Спец ЭОН КВ т. ШПЫРЕВ
  
  Или растерзание пираньями в качестве альтернативной меры наказания, - пронеслось у меня. То ли я подсознательно пробовала вернуть себе способность улыбаться, то ли просто находилась на грани истерики, пойди, разберись...
  Прежде чем фонарик, придававший дяде Жерару отдаленное сходство с шахтером, окончательно издох, папин друг выразительно постучал по циферблату часов у себя на запястье, а затем трижды продемонстрировал мне пятерню, чтобы до меня дошло, сколько минут жизни в нашем распоряжении. Чтобы они не стали последними, нам надлежало израсходовать их на поиски альтернативного пути на поверхность. Убедившись, что до меня дошла вся серьезность нашего положения, Жорик снял с пояса бечевку, захлестнул у себя на левой кисти, завязав противоположный конец у меня на поясе. Этот маневр я тоже, естественно, поняла, чтобы не потерять друг друга в абсолютной темноте, нам предстояло действовать в связке, как двум альпинистам. И, разумеется, нам следовало поспешить, если, конечно, мы собирались выскользнуть живыми из передряги, в которую вляпались.
  
  ***
  
  Еще на берегу, перед самым погружением, Жорик, как бы в шутку, спросил у меня, не страдаю ли я, часом, клаустрофобией.
  - А то, если запаникуешь под водой, придется тебя оглушить, для твоего же, разумеется, блага... А мне, Марго, чем на тебя руку поднять, проще ее мачете оттяпать...
  Шутка вышла корявой, и мы оба это прекрасно понимали. Решив не заострять, я клятвенно заверила здоровяка, что впервые слышу о таком недуге. Помнится, даже ухитрилась беззаботно хихикать, пока натягивала гидрокостюм. Теперь нам стало не до смеха. Ни мне, ни ему... Нам предстоял неблизкий путь через утробу мертвого корабля. Через лабиринт Минотавра, а, точнее, "Якова Сверла", хитросплетение узких внутренних ходов, коридоров и галерей, о которых мы имели самое отдаленное представление. И, которые, кстати, вполне могли быть деформированы ничуть не меньше корпуса судна. И свой Минотавр у нас тоже имелся. Какой же уважающий себя лабиринт без чудовища, упорно преследующего незваных гостей по пятам? В нашем случае, его роль играло время. Ага, именно оно, долбанная абстрактная и, потому, неумолимая физическая величина, не ведающая ни жалости, ни усталости. Мы не могли упросить его пощадить нас. И обхитрить, к сожалению, тоже. Оно просто тупо тикало, методично отсчитывая убывающий в баллонах кислород. Клаустрофобия... Да она, по большому счету, была паршивенькой печалькой, полной херней в сравнении с осознанием того, что мы - в двух шагах и пятнадцати минутах, чтобы составить компанию мертвецам из экипажа "Сверла". Быть зачисленными в команду Летучего Голландца, думала я. И, чем дальше мы продвигались по катакомбам, в которые превратились помещения погибшего миноносца, тем отчетливее понимали, он не намерен отпускать нас за здорово живешь. Были моменты, я приходила в отчаяние, преисполняясь уверенности, будто настал наш смертный час. Лишь кое-где нам удавалось проплыть, выставив перед собой руки, чтобы не раскроить себе головы. А порой мы ползли по-пластунски, ломая ногти о деформированные стены. Или извивались как угри, царапая стремительно пустеющими кислородными баллонами прогнувшиеся потолки, ни дать, ни взять - две крысы, угодившие в крысоловку. Кое-где ходы были забиты ракушечником, и мы неистово работали руками, разгребая его. На каком-то этапе дядя Жерар, наверное, поддавшись отчаянию, зажег предпоследнюю шашку из своего арсенала. Лучше б он от этого воздержался, право слово...
  Стальной рукотворный грот, по которому мы с ним протискивались, стоя на карачках, оказался забит месивом из человеческих костей. Правда, пока я в ужасе таращилась на них, думая, что зрение далеко не всегда является бесспорным благом, Жорик заметил кое-что еще. Карман с воздухом, как обыкновенно выражаются аквалангисты. То есть, грубо говоря, пузырь, захваченный в плен тонущим кораблем. Сообразив, что к чему, он рванул вперед как торпеда, бесцеремонно волоча меня на буксире.
  Минута, и мы вынырнули под низкими металлическими сводами. Жорик первым выплюнул загубник, фыркнул, сделал глубокий вздох. Потом еще один, его легкие шумели как кузнечные меха.
  - Можно дышать, принцесса...
  Он врубил фонарик, и тот, после полученной аккумуляторами передышки, дисциплинированно загорелся. Правда, робко так, словно колеблясь, светить, или, все же, не стоит...
  - Если верить часам, у нас в баллонах воздуха - минут на пять, кругом-бегом... - констатировал дядя Жора. - Так что рекомендую надышаться вдоволь, раз уж представилась такая возможность. Тем более, грех не попробовать на вкус воздух, законсервированный девяносто лет назад...
  Потолок над нашими головами был стальным, голос папиного товарища звучал гулко, как из танка.
  - Где мы?! - спросила я хрипло.
  - Внутри миноносца, где еще?! Дышим воздухом двадцать шестого года. Тем самым, которым дышал полковник Офсет. Чувствуешь, как он пьянит, Марго? Ни тебе СО, ни СН, ни выбросов АЭС, ни гребанных диоксинов...
  Я уставилась на Жорика в недоумении, куда это его понесло? Не сразу поняла, он не балагурит от нечего делать, просто лезет из кожи вон, чтобы меня взбодрить. Эти его старания, по большей части напрасные, к слову, так растрогали меня, что я, не справившись с внезапно нахлынувшими эмоциями, чисто по-детски всхлипнула. Не от страха перед смертью, скорее - из благодарности.
  - Э, э, ты это что?! - всполошился он.
  Потянувшись, я чмокнула его в щеку.
  - Ты - славный... - сказала я. - И не беспокойся, со мной - все в порядке...
  - Тебя колотит, - заметил он.
  - Это от холода...
  - Тогда ладно. Согреешься на берегу...
  - Твои руки?! - ахнула я, только теперь, к своему стыду, разглядев глубокие раны, нанесенные ему пираньями. Рукава комбинезона, как таковые вообще отсутствовали, превратившись в лоскутки, словно у ковбоев с Дикого Запада из американских вестернов. Укусы были рваными и выглядели ужасно.
  - Надо тебя перевязать, - сказала я.
  - Успеешь заняться этим на поверхности, - пообещал Жорик. - Они почти не болят и беспокоят меня гораздо меньше остатка воздуха в баллонах...
  Кровь действительно остановилась. Наверное, благодаря ледяной воде.
  - Куда нам плыть? - спросила я, лязгая зубами от холода. - Ты хотя бы отдаленно представляешь себе, куда нас занесло?!
  Признаться, лично я совсем запуталась. Я и не ждала от себя ничего другого, мне даже в подземке бывало сложно сообразить, куда шлепать, чтобы найти нужный выход.
  - Полагаю, мы прямо под ходовой рубкой, принцесса. Уже миновали машинное отделение...
  - С чего ты взял? - пока мы продирались через нутро "Сверла", сколько я не таращилась через стекло маски, видела идеальный квадрат Малевича. То есть, точнее, прямоугольник.
  - Нащупал что-то вроде котлов с колосниками по пути. Я, кстати, даже ссадил локоть об один из них... - Жора продемонстрировал мне ссадину с чисто мальчишеской гордостью. Как по мне, в сравнении с укусами рыб-людоедов, ранка едва тянула на царапину.
  - Где-то впереди должны быть пороховые погреба, - продолжал Жорик. - А за ними, если, конечно, я ничего не путаю, матросские кубрики, офицерские каюты и кают-компания. Значит, там обязательно будут трапы наверх, как-то ведь экипаж попадал на места согласно боевому расписанию. Я прав?
  - Наверное, - молвила я неуверенно.
  - Что значит, наверное?! Осталось всего ничего. Как только я зажгу последний фальшфейр, гляди во все глаза, принцесса. Как увидишь трап, считай, выбрались. Только не лови ворон, прошу тебя. Сволочной продавец, всучивая мне факелы, божился, что горючей смеси хватает на пять минут. На деле, дай Бог, чтобы огонь продержался хотя бы секунд сорок...
  - А если мы не найдем лестницу?
  Дядя Жерар пожевал губы.
  - Тогда, пожалуй, у нас еще будет шанс прошмыгнуть на нос, в отделение якорных механизмов. Не уверен, что смогу протиснуться через клюз, но ты, я думаю, запросто. В любом случае, фальшфеер нам больше точно не понадобится...
  - А если снаружи мы снова напоремся на пираний?!
  - Давай для начала выберемся из этого проклятого гроба. Ну что, ты готова?
  - Дай мне минуту, - попросила я, вспомнив песню Александра Розенбаума. Папа частенько слушал ее на грампластинке в Ленинграде, когда я была маленькой. Дай мне минуту, я хочу тобою надышаться, утро, дай мне минуту...
  Утро...
  Далеко над нами, за толстыми плитами палубы и бронированными листами обшивки рубки солнце давно перевалило за полдень.
  
  ***
  
  Отсек, в котором мы Жориком получили щедрый подарок судьбы в виде воздушного кармана, окончился лестницей. За ней нас ожидал коридор, узкий, как в купейном вагоне, и с кучей дверей, они вели в офицерские каюты. В одной из них жили во время путешествия Перси Офсет и его сын Генри. Банальность, тем не менее, ошеломившая меня. Жора распахнул парочку из них, должно быть в надежде, что станет хоть чуть-чуть светлее. Его надежды не оправдались, каюты были темными как погреба. Может, иллюминаторы были задраены? Или их замело песком, не знаю. Или снаружи наступил вечер, но последнее предположение было чистым безумием, какой вечер, тогда нам полагалось бы давно задохнуться!
  Дядя Жерар зажег свой последний фальшфейр. В первые секунды пламя ослепило меня. А, едва зрение пришло в относительную норму, я увидела лестницу, ведущую наверх.
  
  ***
  
  Миновав последний люк, мы очутились на палубе, прямо под мостиком. Я чуть не сказала - в его тени, но это было бы неправдой. Мостик не мог отбросить тень, света для этого было слишком мало. Корабль, еще недавно купавшийся в ярких солнечных лучах, легко пробивавшихся на небольшую глубину, был едва различим, так потемнело вокруг. Словно на смену дню давно явилась ночь. Повторяю, это было невозможно, разве что, если мы с дядей Жераром, полностью утратив счет времени, проторчали в трюме, глотая воздух начала двадцатого века, не десять минут, а шесть или семь часов! Предположение было слишком неслыханным, чтобы в него поверить. Задрав подбородок, я убедилась, это не так. Просто, поверхность исчезла, заполоненная...
  ...кувшинками гигантских амазонских лилий.
  Это было невероятно, но несомненно одновременно. Глянув на своего спутника, я поняла, он потрясен ничуть не меньше меня. Должно быть, пока мы ползли через внутренние помещения миноносца, течение пригнало сюда целый остров кувшинок, пришвартовав ровно над нашими головами, как маскировочную сеть над позициями перед боем. Или это занавес упал, свидетельствуя, представление подошло к концу...
  Последняя мысль показалась мне зловещей. Оглядевшись как воры на месте преступления, мы рванули к поверхности, изо всех сил работая ногами. Я посеяла ласты и поднималась медленнее Жорика. Сообразив это, он схватил меня за руку.
  Когда бронированная громадина надстройки уже проплыла мимо, и все шло к тому, что нам удастся выйти сухими из воды, мы заметили темное облачко, оно двигалось много ниже, неторопливо огибая покосившуюся радиомачту за дальномерным постом. Будь мы на берегу, я бы приняла его за рой насекомых. Здесь, под водой, у меня не возникло никаких иллюзий. Дрогнув, облачно замерло, а затем рвануло нам наперерез. Похоже, мы с дядей Жорой рано радовались. Он, правда, так замолотил ластами по воде, что, наверное, побил бы рекорд, если бы я не тянула его на дно свинцовой гирей.
  Сама виновата с ластами, - с бессильной яростью подумала я, осознавая, мысль о чертовых ластах станет одной из последних, прежде чем я до кончиков ногтей превращусь в боль.
  Нет, нам было не уйти, и мой напарник тоже понял это. Когда я, не в первый раз, за сегодняшний день, распрощалась с жизнью, откуда-то с глубины навстречу стае свирепых хищников, скользнули две мощные многометровые тени. Покрытые похожей на наборную броню средневековых латников чешуей чудовища с могучими туловищами плезиозавров и головами, показавшимися мне маленькими относительно тел. Пока я недоумевала, таращась на них из-под маски в сильнейшем смятении, монстры врезались в стаю наших преследователей на встречных курсах и принялись рвать пираний на куски. Вода сразу же стала алой. Я была так потрясена увиденным, что дальше действовала на автомате и отошла от шока, лишь увидев перекошенное лицо папочки. Наши опустошенные акваланги валялись на песке в метре от кромки воды. Папа, белее мела, тряс меня за плечи и что-то восклицал. Дядя Жерар сидел на песке чуть поодаль, держа во рту дымящуюся сигарету.
  
  ***
  
  Вечерело. Мы втроем сидели у потрескивающего костра. Он с таким аппетитом вылизывал прокопченные бока нашего походного котелка, словно мечтал полакомиться его содержимым. Дядя Жерар подвесил котелок на треноге, внутри булькали макароны, заправленные двумя банками восхитительной говяжьей тушенки. Папа вскрыл обе жестянки острым, как бритва армейским тесаком, который передал ему Жорик. С чего это вдруг нам приспичило набивать желудки суррогатами, должно быть, удивишься ты, если кругом было полно непуганой дичи, и ничего не стоило подстрелить на ужин какого-нибудь зазевавшегося капибару? Что сказать тебе на это, Динуля? Все верно, с тех пор, как мы оставили обитаемые края, дикие животные то и дело попадались на глаза, а, порой, так и вовсе путались под ногами, словно напрашиваясь к нам в котелок. Как, например, глупый молодой капибару, выскочивший на поляну с час назад и уставившийся на нас в тупом недоумении: ой, типа, а вы, собственно, кто?!
  Наверное, случись нечто подобное накануне, и праздное любопытство дорого бы обошлось зверьку. Право слово, а чего, собственно, кроме пули, было ждать от троих голодных как волки путешественников, у которых на протяжении суток во рту не побывало и маковой росинки. Которым даже кофе не довелось хлебнуть с утра, а ведь именно за этим мы, если ты помнишь, высадились на безымянном островке. Но, не успели его сварить, я обнаружила грот-мачту затонувшего корабля, и нам стало не до кофе. К трем пополудни мы едва держались на ногах, а, после погружений в ледяную воду, по идее слопали бы средних размеров слона. Но, повторяю, не в тот день. Лишь чудом не угодив на зубы пираний, я напрочь утратила аппетит. И убивать кого бы то ни было мне расхотелось. Поэтому, когда Мишель вскинул ружье, я, перехватив оружие за ствол, направила в землю.
  - Даже не надейся, что я позволю выстрелить!
  - Тебя колотит, Рита, - возразил отец. - Сварганим мировую похлебку...
  - Меня колотит не от голода! - фыркнула я.
  - И правда, Мишель, пускай себе идет, - встал на мою сторону дядя Жерар.
  - Но, капибару и не думал никуда уходить. Напротив, с интересом пялился на нас своими острыми глазками-бусинками. Потянул мохнатым тупым пятаком воздух, принюхиваясь.
  - Откуда он взялся на острове? - удивилась я.
  - Капибару плавают, как выдры, - откликнулся Жорик.
  - Капибару гораздо вкуснее выдр, - проворчал папа.
  - Вряд ли они кошерные, - ехидно заметил француз, воспользовавшись случаем поставить приятелю горчичник.
  - Ты что, раввин?! - поджал губы Мишель. - Мне лично не попадалось слово капибару в писании...
  Сомневаюсь, будто зверь мог оценить по достоинству предмет их ученого спора. Тем не менее, он неожиданно насторожился. И ринулся наутек в заросли. С минуту мы простояли, вслушиваясь, как капибару на ходу ломает кусты, затем все стихло.
  - Он что, взлетел? - удивилась я, поскольку так и не дождалась шлепка, с каким животному полагалось бы плюхнуться в Маморе.
  - И не дождешься, Марго, - улыбнулся Жорик. - Вот тебе и ответ, как зверь попал на остров. Мы же со всех сторон окружены кувшинками, ты что, забыла? При их толщине он, теперь, не замочив копыт проскачет куда угодно.
  Мне оставалось лишь согласиться. Едва выбравшись из воды, я спросила отца, как могло случиться, что, пока мы исследовали "Сверло", поверхность реки усеяли листья этого удивительного тропического растения? И, была потрясена, когда Мишель сказал, что толком не знает.
  - Как это, не знаешь? - не поверил Жорик. - Ты что, заснул?
  - Ничего я не спал! - обиделся папа. - За кого вы оба меня держите?! Кувшинки просто усеяли Маморе, вот и все...
  - Усеяли?! Ты хочешь сказать, их принесло течением?
  - Ниоткуда их не приносило никаким течением! - стоял на своем отец. - Вода - колом стоит. Я сидел у реки с ружьем, задумался. Потом гляжу, вся Маморе в чертовых кувшинках...
  
  ***
  
  Стоило капибару благополучно ретироваться, папа, не скрывая досады, поздравил нас с тем, что, по милости двух дурацких альтруистов, теперь нам доведется давиться концентратами.
  - Если они еще есть...
  - Ничего-ничего, Мишель, я сейчас что-нибудь поймаю для ухи, - обещал Жорик. О, да, это была не пустая похвальба. На протяжении всего путешествия, как-никак, мы ведь плыли по величайшей реке планеты, Жора зарекомендовал себя умелым рыбаком и непревзойденным кулинаром. Докой по части приготовления ухи и прочих рыбных блюд, оставив далеко позади всех известных мне поваров, за исключением, разумеется, бабушки. Ее стряпню я, правда, не помнила, это папа говорил, что Жорику ни за что не превзойти ее заливную рыбу, а уж тем паче - форшмак. Здоровяк не оспаривал папиных слов, наоборот, безропотно соглашался на второе почетное место. Так что, раз уж он грозился побаловать нас ухой, можно было не сомневаться, так и будет.
  - Сейчас, только за снастями схожу...
  Но в тот день, последний из проведенных нами в Амазонии, от одной мысли о рыбе меня едва не вывернуло наизнанку.
  - Ни слова об ухе!!! - взмолилась я, зажимая рот и думая, что отныне, после пережитого под водой кошмара, после атаки пираний и неожиданного спасения благодаря вмешательству семейной пары гигантских арапайм, надумавших полакомиться самими пираньями, ноги моей не будет в рыбных отделах супермаркетов. Любые морепродукты с тех пор для меня табу!
  - Да что с тобой?! - удивился Мишель. - Приболела ты, что ли?!
  Зато Жорик сразу сообразил, что к чему.
  - Что-нибудь вегетарианское, Марго?
  - По твоему усмотрению, Жорочка... - честно говоря, мысли о любой пище, включая соевые концентраты, вызывала у меня содрогание...
  - Макароны, раз дело приняло военный оттенок, - сдался Мишель. - Лично я - умираю от голода, и, если не капибару, то хотя бы макароны с тушенкой и тем соусом, что ты уже разик готовил. Помнишь, белый такой, остренький...
  Как ты догадываешься, Диночка, к тому времени, как Жорик занялся стряпней, наши с ним раны были хорошенько перевязаны и обработаны антисептиком. Мы находились в тропиках, почти на экваторе, где загнуться от гангрены не стоит ровным счетом ничего. Причем, если я отделалась сравнительно легко, то Жорику перепало не по-детски, и мы с папой истратили добрых полтора часа, колдуя над его грудью и предплечьями. Слава богу, у нас были и первоклассные антисептические мази, и антибиотики в ампулах, шприцы и перевязочный материал с запасом на роту солдат. Я думала даже наложить швы, меня научили этому искусству в армии, но Мишель отговорил. Напротив, еще и настоял, чтобы я вставила в самые глубокие ранки порезанный на коротенькие кусочки резиновый кембрик, прежде чем их бинтовать.
  - Плохая кровь вышла еще в воде, - сказал папа. - Они сами, даст Бог, потихоньку затянутся. Но дренаж точно не помешает. Черт знает этих сволочных пираний, когда они в последний раз чистили зубы... Если раны все же загноятся, сможем добраться до них без скальпеля...
  - Слышь, Мишель, может, хватит каркать? - беззлобно осведомился француз.
  - Молчи уже, старый рваный башмак!
  Как только с ранами было покончено, я сказала, что сама займусь стряпней.
  - Еще чего! - запротестовал здоровяк. Прекратите оба внушать мне, что я инвалид, иначе я точно слягу! А тут, между прочим, кроме как в землю - некуда! Лучше займитесь нашими трофеями... - будучи прирожденным шеф-поваром, Жорик относился к процессу приготовления блюд, как священник к воскресной проповеди. Допустить к нему профанов вроде нас было для него - смерти подобно. В итоге, мы поступили, как он сказал. И, пока готовился ужин, извлекли и разобрали наши находки, добытые в боевой рубке "Сверла". Признаться, это был мой первый опыт участия в археологических раскопках, а как иначе было назвать то, чем мы занимались на борту эсминца? Корабль, погибший без малого век назад, хранил не меньше секретов, чем древний шумерский зиккурат Эуриминанки, над разгадкой тайн которого столь кропотливо трудилась когда-то умничка Сара Болл. Воображала ли я себя знаменитой британской исследовательницей? Признаюсь, именно так и было. Действо с головой захватило меня.
  Бурча себе под нос, поглядим, поглядим, что вы там с этим лягушатником накопали, папа сбегал за тазом. Наполнил водой из реки, пояснив: в каком бы состоянии не были обнаруженные в сейфе документы, свежий воздух уничтожит их, как свет кинопленку, и нам тогда ни за что ничего не разобрать.
  - Дядя Жора? - позвала я, аккуратно извлекая раскисшие бумаги из мешка и переправляя в тазик, где папочка их разглаживал.
  - Да, милая?
  - Все хочу спросить: а как ты догадался, какой код надо вводить?
  - Код?
  - Ну да. Тот, что был в сейфе...
  - Ах, это... - здоровяк самодовольно усмехнулся. - Наверное, просто повезло...
  - С лету угадать восьмизначный номер? С точки зрения теории вероятности - это совершенно немыслимо, - не поднимая головы, вставил Мишель.
  - Немыслимо, - согласился Жорик. - Но, видишь ли, мне случалось довольно часто бывать в СССР, и это была - совершенно немыслимая страна. Признаться, если бы не портрет товарища Вабанка, висевший на стенке прямо над сейфом, мы бы остались с носом...
  - А при чем здесь портрет?
  - Видишь ли, Марго, в былые времена, пока мраксисты не мутировали в бандитствующих нуворишей, чего, конечно, следовало ждать по законам открытого ими диалектического материализма, портреты с ликом усопшего вождя висели на стенах общественных заведений так же густо, как православные образа при царе-батюшке до революции. И, ровно как Христа, никто не смел называть товарища Вабанка покойником. Наоборот, мраксистские трепачи со Старой площади, где стояло здание ЦК, твердили, будто он и теперь живее всех живых...
  - Эту жуть я и без тебя отлично помню, - поморщился Мишель. - Черт знает, какая ахинея...
  - А я не с тобой разговариваю. Марго спросила - я отвечаю! - огрызнулся Жорик, демонстративно повернувшись к Мишелю спиной. - Видишь ли, Рита, вместо того, чтобы творчески развивать идеи Вабанка, далеко не худшие, между прочим, его наследники из Кремля предпочли законсервировать их. Они превратили тело вождя в нетленные мощи великомученика, могилу - в капище для литургий, а живые слова, которые он говорил, после редактуры, разумеется - в канонические мраксистские евангелия. В итоге, получился очередной лживый ортодоксальный культ, державшийся, главным образом, на насилии, и использовавшийся исключительно для укрепления личной власти. Собственно, ничего нового тут никто не выдумал. Разве с Христом случилось как-то иначе? Разве Церковь, одна из самых страшных машин по принуждению и полосканию мозгов за всю историю человечества, не извратила до неузнаваемости то, чего добивался босой философ, явившись в Иерусалим накануне праздника Пейсах? Чем тебе Политбюро ЦК - не Священный Синод, а КГБ - не "святая" инквизиция?
  - Короче, Склифосовский, - поторопил Мишель.
  - Поэтому, когда над паствой перестало довлеть недремлющее око Комитета, мраксистские фетиши, как ветром сдуло, буквально отовсюду. И, когда я увидел этот портрет в рубке, он меня резанул. Было так странно наблюдать его на стене. Даже мелькнула мысль о машине времени. А тут - сейф с кодовым замком. Вот я и набрал день, месяц и год рождения Ильича. Две двойки, ноль четыре, восемнадцать, семьдесят... Подумал, чем черт не шутит? Этот Шпырев был - полувоенный, получекист. Ну какая еще комбинация цифр могла прийти на ум такому человеку, чтобы шифр не выскочил из головы даже после контузии...
  - Конгениально, - никак не мог уняться папочка.
  - Но ведь сработало. Ты пойми, Марго, это твоему поколению - смешно, а ведь для мраксистов первой волны товарищ Вабанк был не каким-то там паршивым работодателем. Он для них был кем-то вроде бога...
  - Молохом, - вставил Мишель саркастически.
  - Сам ты - Молох. Видишь ли, Марго, Россия при царях была патриархальной страной. Русское общество было сословным, считай, кастовым, влияние церкви было велико. Знаешь, что говорили мои русские предки, когда приходила пора помирать? За веру, царя и отечество! И это были - не пустые слова, причем, вовсе не потому, что их, в качестве девиза, отчеканили на гербе прямо там, где позже мраксисты прилепили свой призыв к пролетариям - объединяться...
  Я пожала плечами, потому что ничего не смыслила в этих тонкостях.
  - Выходя на поле брани, русский солдат не боялся ни шрапнели, ни штыка, зная, что у него нет ничего своего. Его жизнь принадлежала Отечеству, тело царю, а душа - богу. Да и в мирное время, по большому счету, краеугольным камнем России служила триада Самодержавие-Православие-Народность, хоть и говорят, этот слоган выдумал для императора Николая граф Уваров. Ничего он не выдумывал, просто сформулировал суть сложившейся идеологической модели, заложенной в генах на уровне одного из важнейших поведенческих архетипов. И, это работало, пускай, и не без изъянов, по мере того, как окружавший Россию мир эволюционировал. Вабанк же имел достаточно дерзости, чтобы безжалостно разрушить складывавшуюся веками модель. Единым махом уничтожить все, начиная с царской власти, по сути, не слишком-то отличавшейся от власти фараонов, и кончая религией, обеспечивавшей ее легитимностью. Ну и народность, разумеется, с ними заодно, поскольку сам был инородцем, и опирался, кстати, на таковых. На латышей, евреев и даже китайских интернационалистов...
  - Ну, началось, - проворчал Мишель недовольно.
  - Но, одно дело - снести до основания дом, и совершенно иное - построить новый, надежный и пригодный для жилья. В особенности, когда речь - о такой неоглядно большой стройплощадке, как Россия. Я не уверен, будто у Ильича был идеальный план строительства, но у его соратников, я тебе гарантию даю, не было вообще никакого, поскольку, все эти бредовые теории вроде Педикюрной революции, ну совершенно никуда не годились с практической стороны. К тому же, Вабанк был гением и умел импровизировать. Он, если хочешь, обладал чем-то вроде дьявольского чутья, чем не мог похвастать ни один из его приспешников. Поэтому, хоть они порой и препирались с вождем по мелочам, на практике привыкли слепо доверять ему, надеясь, как бы им не приходилось туго, он обязательно что-нибудь придумает. Вот и представь их ужас, когда его внезапно не стало. Это все равно как на корабле, откуда, первая же штормовая волна, смахнула за борт капитана...
  - Но ведь он был не единственным офицером на мостике?
  - Остальные - не стоили его ногтя. В первую очередь, потому, что, сковырнув самодержавие и обещав множество радикальных перемен к лучшему, не сподобились предложить вменяемого механизма преемственности власти. Его, понятно, и быть не могло, поскольку, сама власть была навязана насильственным путем по ходу сопровождавшейся большими жестокостями гражданской войны и, по сути, вплоть до своего перерождения в девяносто первом, оставалась террористической диктатурой. В итоге, будучи хозяевами положения в стране, мраксистские лидеры, одновременно, превратились в заложников. Никто из них не тянул на безоговорочного вожака. Никто не мог попрощаться и уйти на покой. Это были те самые пауки из старой поговорки, которых обстоятельства заперли в банку. Вдобавок ко всему, на каждом из них была большая кровь, они же не разменивались по мелочам в гражданскую, а, наоборот, приучились лить ее, аки воду. Это считалось у них в порядке вещей. И, самые прозорливые прекрасно понимали: дальше крови будет только больше, по крайней мере, пока все не устаканится, она будет литься рекой. И, люди вроде Дрезинского или пониже рангом, например, ваш бывший сосед Ян Педерс, думали, что всего этого можно было бы избежать, не умри товарищ Вабанк в двадцать четвертом... Уж поверь, для таких, как Дрезинский с Педерсом, усопший вождь был все равно - что распятый римлянами Спаситель для апостолов...
  - Ну ты хватил! - поджал губы Мишель. Не без оснований опасаясь, как бы они не затеяли долгий и занудный спор, я решила экстренно поменять тему.
  - Жорик, ты помнишь груды костей в трюме эсминца?
  - В машинном отделении? Вовек не забуду...
  - Как думаешь, чьи они?
  - Членов экипажа, чьи же еще...
  - Почему они не сумели выбраться, если трюм был открыт?
  Жорик потеребил кончик носа.
  - Кто их знает... Могли и не успеть, если катастрофа застигла экипаж врасплох. Судя по трюмным люкам нараспашку, они как раз что-то разгружали. И тут внезапно что-то случилось. Что именно, мы не знаем... какая-то беда...
  - Что за беда?
  Здоровяк передернул широченными плечами.
  - Не знаю. Не берусь утверждать, будто мне это не померещилось, но, кажется, некоторые из черепов, попавшихся нам внизу, были продырявлены...
  - Может, несчастные моряки покончили с собой, чтобы не мучиться от удушья... - предположил Мишель.
  - Всяко, конечно, могло статься, - согласился Жорик. - Только я никогда не слышал, чтобы люди стрелялись в лоб...
  - Кто-то на них напал? - я затаила дыхание.
  - Или они передрались... - промолвил Жорик.
  - Или их расстреляли за какие-то проделки, - с важным видом вставил Мишель
  - В трюме? - усомнился Жорик. - Я бы расстреливал прямо на палубе...
  - То ты, - парировал отец. - А чекисты привыкли работать в подвалах...
  - Тьфу, - сплюнул француз.
  - Кстати, а как трупы сохранились в воде сто лет? - спросил Мишель.
  - Из-за холода, - предположил Жорик. Кроме того, как знать, вдруг у воды на дне какой-то особый химический состав? Скажем, она богата природными консервантами, препятствующими разложению.
  - Откуда они тут?
  - Из твоей подземной Хамзы, к примеру, которой ты нам все уши изнасиловал...
  - А что за оборудование мы видели в трюме? - спросила я.
  Жорик пожал плечами.
  - Убей, не знаю, Марго. Никогда в жизни не встречал ничего подобного...
  - Какие-то капсулы для астронавтов, - сказала я.
  - Чем быстрее вы разберетесь с бумагами из рубки, тем скорее мы это узнаем, - напомнил Жорик, возвращаясь к своим макаронам.
  - А мы, по-твоему, чем заняты?! - фыркнул Мишель.
  
  ***
  
  - Похоже, вся бумага кроме той, на которой оттиснуты денежные знаки, превратилась в кашу... - вздохнул отец, откладывая в сторону тугие пачки разнокалиберных и разношерстных купюр.
  - Отрадно слышать, что теперь мы хотя бы богаты, - не повернув головы, бросил от костра Жорик. - А то, знаешь, нас ведь запросто могли в обед сожрать ни за грош...
  Я подумала, это похвальба, за которой он как за ширмой скрывает разочарование.
  - Мы не за тем богатством сюда приплыли, - с раздражением напомнил отец.
  - Спасибо, а то у меня с утра склероз...
  - Эй, вы, оба, а ну - кончайте! - прикрикнула я, продолжая упрямо перебирать трофеи. Все верно, большая часть бумаг пропала. То есть, листы, на которых девяносто лет назад делались какие-то записи, слегка разбухли, но большей частью сохранили первоначальную форму. Чего нельзя было сказать о самих текстах, вода размыла чернила, превратив комбинации слов и предложений в размашистые мазки фиолетовой акварелью с холста начинающего абстракциониста.
  - Если изучить их под микроскопом... - подал голос дядя Жерар.
  - Ну, извини, микроскоп не додумался прихватить...
  - Или, еще лучше, сделать сканы и прогнать через специальную программу на компьютере...
  - Вот жалость, надо было еще и сканер с собой переть...
  - Можно сфотографировать и загрузить в ноутбук...
  - Неделю займет!
  - Если ты вспомнишь, Моше, сколько лет ушло у дешифровщиков, работавших с шумерской клинописью...
  - Ты что, дешифровщик?!
  - Да обождите же вы оба, черт бы вас побрал! Как дети малые, честное слово!
  - А чего нам ждать-то, Рита? - язвительно осведомился отец.
  - А вот этого!!! - воскликнула я. Не знаю, что именно испытала миссис Болл, когда из-под рыжего песка у холма Бирс-Нимруд показалась кромка первого из даров Иштар, которые ей посчастливилось раскопать. Но лично я, развернув блокнот в кожаном переплете и обнаружив читабельные строки, ей богу, едва не брякнулась в обморок. Через тело словно пропустили слабый ток. Я нашла его, о, Господи, я нашла его, чуть не завопила я. Это было то, о чем когда-то так много спорили мои мальчики, папочка с дядюшкой Жориком. Легендарный оригинал дневника сэра Перси. Послание с того света. Письмо, написанное девяносто лет назад и не нашедшее адресата. Он был указан в первой же строке. Этого человека давно не было в живых, как, впрочем, и самого сэра Перси. - Дорогая моя Сара, - прочла я, едва не задохнувшись от волнения. - Единственная и незабвенная любовь моя...
  - Чего-чего?! - выпалил Мишель, привставая.
  - Дядя Жора? Мисс Болл, ту женщину-археолога, к которой в Первую мировую войну ездил полковник Офсет, звали Сарой, не так ли?!
  - Ее звали Сарой Евгенией Болл, - выронив пакет с макаронами, француз обернулся ко мне. Мой голос дрогнул от волнения, оно легко передалось ему.
  - Что у тебя, принцесса?! - спросил здоровяк, охрипнув.
  - Кажется, я нашла последнее письмо сэра Перси, - пролепетала я, безуспешно пытаясь совладать с нахлынувшими эмоциями.
  - А ну-ка! - в два шага француз оказался у меня за спиной, обтирая перепачканные соусом пальцы прямо о свою футболку. Папа присоединился к нему с опозданием в десять секунд. Он водрузил на нос очки.
  - Письмо полковника Офсета? - переспросил Жорик. - Ты уверена?!
  Страницы блокнота слиплись. Тем не менее, пустив в ход ногти, мне удалось рассоединить их, действуя с превеликой осторожностью, поскольку бумага грозилась расползтись от малейшего неосторожного движения. При этом, сами строки, нанесенные на нее, читались без труда.
  - Подумать только, это ведь химический карандаш... - потрясенно констатировал папа.
  - Невероятно... - почти шепотом молвил француз. Я сразу поняла, о чем он. Блокнот, который я не смела извлечь из воды, справедливо опасаясь, как бы он не рассыпался во прах, был заполнен лично сэром Перси, человеком, превратившимся в легенду задолго до того, как каждый из нас появился на свет. Путешественником, разминувшимся с нами и в пространстве, и во времени. Но, если бы не он, мы бы ни за что не очутились тут. Ведь мы пришли в Амазонию по проторенной им тропе. И вот теперь я касалась подушками пальцев его письма, хранившегося, будто в почтовом ящике, в сейфе затонувшего русского корабля. У письма полковника Офсета был другой адресат, но, похоже, провидение распорядилось по-своему, перенаправив его нам. Эта мысль - оглушала...
  - Читай, Рита, - дрогнувшим от волнения голосом сказал папа. - Читай, моя дорогая девочка. Только не вынимай блокнот из воды и будь с ним поосторожнее, ладно?
  Я кивнула. Будь поосторожнее... Еще бы, мог и не напоминать. Тем более, что разобрать почерк сэра Перси оказалось совсем несложно, даже из-под воды буквы легко складывались в слова, а последние выстраивались в по-военному четкие шеренги строк. Рука полковника - была тверда. Хоть, как сделалось ясно с первых же строк, он был здорово расстроен. Экспедиция, затеянная им, пошла совсем не так, как ожидалось, и, сдается, все шло к тому, что сэр Перси вот-вот угодит в переплет. Только не подумай, Дина, он не жаловался на злую судьбу, не каялся в ошибках и не пытался оправдаться. Как-никак, ему ведь и прежде доводилось заглядывать Костлявой мегере в глаза, вся его жизнь была непрерывной чередой испытаний. Кроме того, он же был настоящим ученым, из тех, кто, не колеблясь идет на риск, ибо Истина в его глазах всегда стоит той цены, которую приходится заплатить. Помнишь, в школе нам рассказывали о Марии Кюри, как она оставалась ученой до последнего хриплого вздоха, таская на груди ампулу с открытым ею радием, полагая ее счастливым талисманом. Вот и сэр Перси Офсет был из того же теста. И, все же, между строк, я уловила нечто, заставившее сердце болезненно сжаться, хоть не берусь сказать, что именно так подействовало на меня. Быть может, я почувствовала, как он устал. Как думаешь, что испытала бы Мария Кюри, доживи она до жуткого гриба из дыма и огня, взметнувшегося над Хиросимой с Нагасаки?
  - Дорогая Сара, единственная и незабвенная любовь моя... - написал сэр Перси в первой строке. Господи, а ведь я чувствовала это, я всегда знала, он ведь ее всю жизнь любил... Фраза тронула меня, на глаза навернулись слезы. Последний штрих к портрету героя... Впрочем, чего я хожу вокруг да около, вот оно, его последнее письмо. Я набрала его на ноутбуке целиком...
  
  ***
  
  Около 28 июля 1926 года. Южная Америка, предположительно - среднее течение р. Мадейра. Точнее мне из моей камеры в трюме сложно судить...
  
  Дорогая Сара, единственная и незабвенная любовь моя...
  Я долго не решался подать тебе весточку о нас с Генри. Не потому, что не скучал по тебе, ты же знаешь, кому безраздельно принадлежит мое сердце, где бы не носил меня злой рок, в каких далеких краях я бы не оказался. Но, и об этом ты тоже хорошо осведомлена, я не спешил дать знать о себе из боязни скомпрометировать тебя. Теперь же, этим письмом, я вдобавок рискую навлечь на тебя беду. Но, у меня нет выбора, милая, поверь, и мой долг - предупредить об опасности, грозящей каждому, кто владеет тем, что мы с тобой некогда посчитали величайшим археологическим открытием в истории. Однако, обо всем по порядку.
  Если ты хоть изредка следила за моей судьбой после войны, то, должно быть, слышала из газет о человеке, с недавних пор сделавшимся моим деловым партнером. Я говорю о русском путешественнике Константине Вывихе, он весьма разносторонний человек, зарекомендовавший себя и как блестящий ученый, и как весьма одаренный пейзажист, чьи полотна ни за что не спутаешь ни с какими другими. Быть может, ты видела некоторые из них? В особенности ему удаются заснеженные горные вершины. У него определенно божий дар. Глядя на вышедшие из-под его кисти картины, легко представить, как злой ветер завывает меж скалистых отрогов, бросая в лицо колкий как стекло снег. Не раз ловил себя на мысли, в залах, где представлены работы господина Вывиха, даже дышится свежее, словно морозный Гималаев загадочным образом проникает в помещение галереи из-под рамок. Это, конечно, фантазия, но, согласись, если полотна способны заставить зрителя грезить наяву - их автор - прирожденный творец. Кроме неоспоримого художественного таланта, господин Вывих известен как весьма успешный бизнесмен с приличными деловыми связями по обе стороны Атлантики, владеющий, на паях с американским миллионером Луисом Торчем, контрольным пакетом акций корпорации CHERNUHA LTD. Наконец, многие почитают его как гуру своеобразного этико-религиозного учения, на мой взгляд, представляющего собой достаточно органичный сплав замешанного на алхимии западного мистицизма и восточных теософских школ буддистского толка. Созданное им синкретическое учение столь популярно на восточном побережье Соединенных Штатов, что нью-йоркская штаб-квартира корпорации, разместившаяся в небоскребе Guru Building по Riverside Drive, воспринимается последователями учителя как храм. Кстати, оно зовется Этикой За Живые. Не знаю, что сие означает, но звучит неплохо. В дополнение хочу сказать, что мистеру Вывиху не сидится на одном месте, точно, как мне. Он побывал в самых отдаленных уголках земного шара, в Сибири, на Алтае и в Трансгималаях. Думаю, именно жажда далеких странствий подкупила меня в нем в первую очередь. Я был польщен, получив от него приглашение принять участие в его экспедиции на Тибет. И еще - тронут, чего уж там. Вообразил себе, будто нашел единомышленника и верного товарища в исследованиях, каким был для меня некогда мой незабвенный помощник месье Шпильман. Ты мой единственный друг, моя дорогая Сара, и для тебя не составляет секрета: по натуре я - закоренелый отшельник, и очень непросто схожусь с людьми. Я - одиночка, это вполне устраивало меня прежде, рассчитывать в странствиях на одного себя. Долгие годы - так и было, но я постарел, было бы глупо игнорировать этот факт. Словом, я с радостью принял предложение Вывиха. Это случилось в 1924-м году.
  Весь этот год, как и последующий, 1925-й, мы провели высоко в горах, среди снегов, где чуть не погибли от голода с холодом, терпеливо дожидаясь, чтобы нас принял в своей резиденции Далай-Лама. Но, Лхаса осталась закрытой для нас, нам дали от ворот поворот, и мы вернулись восвояси ни с чем. Его святейшество не удостоил нас встречей, Шамбалу, о которой частенько заводил разговоры мой новый товарищ Вывих, пока мы спасались от лютой стужи водкой, нам тоже не посчастливилось найти. Мистер Вывих, как истинно русский человек, с присущей ему прямотой и не выбирая выражений, винил во всех обрушившихся на нас напастях вездесущую британскую разведку, злокозненную MI-6, наставившую рогаток на нашем пути к Небесному Царству, поскольку, де, империалисты решили заграбастать в частную собственность и это святое место, откуда, как верят буддисты, миру скоро явится Спаситель - Майтрея...
  Я думаю, Сара, он не так уж неправ. Что у империалистов длинные загребущие лапы и волчий аппетит, я не раз убеждался и до знакомства с мистером Вывихом. Кроме того, они умеют обливать оппонентов грязью - искусство вести победоносные идеологические войны было отточено ими, еще, когда британцы вторглись в Наталь. С тех пор они здорово преуспели на этом поприще. Чего только не говорили о том же Вывихе его недоброжелатели в США, куда мы приехали по возвращении из Тибета в самом начале 1926-го года. В газетах писалось, например, что мистер Вывих - никакой не ученый, а большевистский агент из ОГПУ. Что его хваленое увлечение этнографией лишь прикрытие для геолого-разведывательных работ с целью разнюхать новые месторождения алмазов на Памире. Что его корпорация CHERNUHA Ltd имеет примерно столько же отношения к благотворительности, сколько и Трудовые армии Льва Троцкого, где эксплуатируется труд политзаключенных. Что мистер Вывих, безусловно, прирожденный медиум, но его магия черна, как и его душа. Что именно он в октябре 1917-го вызвал, по ходу спиритического сеанса в Смольном институте, мятежный дух наставника всех европейских карбонариев Карла Маркса, чтобы тот сокрушил власть Временного правительства Керенского во прах. Особенно яростно нападал на господина Вывиха бывший царский генерал Артемий Череп-Спиридович, частенько публиковавшийся в тощих и пугающе злобных белоэмигрантских газетах. С их страниц этот превратившийся в писаку рубака с завидным постоянством обличал мистера Вывиха в тесных связях с высокопоставленными советскими бонз вроде председателя ВЧК г-на Дзержинского.
  Должен признаться тебе, дорогая моя Сара: имея некоторый печальный опыт общения с так называемой "свободной" прессой, обеспокоенной лишь тем, как поднять тиражи посредством любой, самой бессовестной липы, я не слишком-то доверял гневным обличениям г-на Спиридовича. Тем более, что в запале, этот бывший закоренелый крепостник и помещик, с позором выдворенный из страны восставшими русскими крестьянами, отождествлял гипотетический приход Майтреи с Коммунистическим Катехизисом и Педикюрной революцией Троцкого. Похоже, "умник" вообще слабо представлял себе, кто такой Майтрея, как говорят, слышал звон, да не знал, где он. Соответственно, в Коллегии ВЧК ему мерещилось выездное заседание Сиамских Хитрецов, командированных лично Сатаной из растерзанного гиксосами Египта фараонов в Россию самодержцев Романовых с целью надругательства над православными святынями. Ну не паранойя ли, скажи?
  Зная Константина Вывиха по Тибету, где нам довелось делиться последним смоченным водкой сухарем, я нисколько не сомневался: распускаемые Спиридовичем слухи - злой навет. Клевета, родившаяся в воспаленном мозгу лютых противников молодой Страны Советов, где человек человеку - друг, товарищ и брат. Кстати, сдружившись с Вывихом, я стал искренне симпатизировать СССР. Не нам, британцам, говорил я себе, под прикрытием изощренной лжи о благородной цивилизаторской миссии Белой Расы, сколотившим самую обширную колониальную империю планеты, сыпать обвинениями в адрес мраксистов, чья мечта о Прекрасном Завтра готова вот-вот претвориться в реальность. О том самом Завтра, что не раз являлось в мечтах и мне. О справедливом обществе свободных индивидуумов, не знающих унизительной эксплуатации человека человеком, удручающего социального неравенства, дискриминации по этническим признакам, гонки за наживой и надругательства над природой из-за нее, а также, всех прочих характерных для империализма зловонных язв. И американцам, думал я в те дни своей трогательной наивности, тоже не годится самодовольно задирать носы, когда речь заходит о Советской России. В чем именно состоит их хваленая свобода, пожалуй, надо поинтересоваться у Генри Форда, чьи стрекочущие конвейеры в заводских цехах по сборке авто являются ничем иным, как продвинутой версией скамеек для гребцов на венецианских галерах. Разница - лишь в формальном отсутствии ошейников и цепей, вместо которых в обиходе у современных рабовладельцев - ведомости выдачи куцых зарплат, работающие в связке с длинными очередями соискателей на бирже труда. Вкупе они придают каждому одетому на шею ярму некую иллюзию осознанного свободного выбора в глазах общества, на деле являющегося стадом дойных овец.
  - Конечно же, любезный мой сэр, - бывало, усмехался мистер Вывих, раскуривая свою любимую сигару Cohiba в восхитительном зимнем саду, разбитом прямо на крыше Guru Building. - Вы сами видите, у Советской России - полчища недоброжелателей. Причем, это не какие-нибудь шавки из халдействующей обслуги мировых банкиров! Нет, Майтреей клянусь, это - князья мира сего, построенного, это вы знаете не хуже меня, на стяжательстве, и шкурничестве, тьфу, меня с души от них воротит! Мраксисты же намерены истребить зло на корню, покончив с негативными явлениями научным путем, при помощи теории, разработанной товарищем Карлом Марксом и примененной на практике Владимиром Ильичом Лениным, гениальнейшим мыслителем современности. Чем не пришествие Майтреи, ну согласитесь же, Кали побери, которым запугивает тупых буржуазных обывателей этот узколобый мракобес и недорезанный помещик генерал Артемий Спиридович, чтоб ему пусто было! Только зря, между нами, бояться им - абсолютно нечего...
  Мы потягивали виски "Jack Daniels" со льдом через соломинки. После третьей порции я, как правило, тоже тянулся за сигарой, хоть тебе, Сара, известно мое отрицательное отношение к курению. Но, Новая Эра Майтреи, зарю которой, как утверждал мистер Вывих, мы отчетливо видели с крыши его нью-йоркского небоскреба, делала меня мягким и податливым. Внутри разливалось блаженное тепло, а слегка увлажнившиеся глаза смотрели на собеседника с умилением. Я воображал себе, будто наконец-то нашел единомышленника. Прости, милая, у меня нет и никогда не было никого ближе тебя и Генри, но наш мальчик представлялся мне слишком юным, чтобы посвятить его во все подробности своего замысла. Что же до тебя... Тут я уже объяснял свою позицию не единожды. Ты всегда была слишком дорога мне, чтобы я позволил себе рисковать тобой. Твоими репутацией и благополучием, любимая. А вот Вывих... Признаться, именно он казался мне самой подходящей кандидатурой, чтобы предпринять последнюю попытку и достичь Колыбели Всего, о чем я столько лет мечтал. Тем более, он сам предложил мне это.
  - Мы решительно изменим наш несовершенный мир, полковник, вот увидите, - твердил он, размахивая своей Cohiba. Входя в раж, Гуру, по обыкновению, оживленно жестикулировал. Я наблюдал за ним как завороженный, от подобных перспектив - голова шла кругом.
  Кстати, о Генри. Наш мальчик был буквально очарован мистером Вывихом. Немаловажную роль тут сыграли роль его картины, в них, безусловно, заключен потаенный смысл, они дышат такими величием и силой, что мне не выразить этого словами, язык слишком беден. Ежедневно гуляя по галереям музея изобразительных искусств, устроенного Луисом Торчем на верхних этажах Guru Building, Генри завороженно переходил от одного полотна к другому. Ты же знаешь, Сара, я тебе об этом писал, наш мальчик впервые взял в руки кисти, когда ему едва исполнилось шесть. О его тяге к живописи мне рассказывали воспитатели парижского пансиона, по их словам, Генри появился на свет, чтобы стать знаменитым художником! Его французские наставники ничуть не возражали против этого, наоборот, всячески развивали его наклонности к рисованию, проявившиеся в столь раннем возрасте. Вывих, кстати, сразу признал в нашем чаде будущего живописца. Константин Николаевич высоко отозвался об эскизах Генри, которые тот решился показать Гуру после моих долгих уговоров. Став юношей, Генри сделался чрезвычайно застенчивым. А, удостоившись похвалы мастера, просто не знал, куда себя деть. Мистер Вывих преподнес Генри в подарок мольберт и набор акварелей. Видела бы ты, как тот просиял. Чуть позже, когда мы с Гуру остались одни, он обмолвился, сказав, что у нашего сына несомненный талант, который, естественно, нуждается в огранке посредством долгих упражнений, чтобы в конце концов засверкать бриллиантом...
  - Это дело наживное, - сказал он мне. И добавил, что он не станет возражать, если Генри, пока мы живем в Нью-Йорке, начнет упражняться в рисовании прямо у него в мастерской. - Поверьте, полковник, недалеко уже то славное время Новой Эры, я бы даже сказал - New Age, когда подобными школами изобразительных искусств покроется вся планета, от Кейптауна до Диксона и от Лиссабона до Иокогамы. И каждый малыш, будь он хоть зулус, хоть папуас и даже австралийский абориген, и хрен по нем, сможет заниматься тем, к чему у него от рождения лежит душа! Мы учредим школы для юных техников и гимназии для юных натуралистов, мы вырастим поколения, не знающие междоусобиц и нищеты! И тогда настанет царство Майтреи, как завещал нам Махатма-Ленин, а самые закоренелые недоумки вроде этого богопротивного уебана Спиридовича, убедятся в нашей всесокрушающей правоте!
  Гуру вообще часто поминал заветы мраксистского вождя Ульянова-Ленина, которого величал не иначе как Махатмой. Прошло два года, как Ильич опочил, тяжело раненый эсеркой Феней Каплун, негодяйка залепила в него десяток отравленных трупным ядом пуль. С тех пор тело вождя хранилось в специально построенном для него Мавзолее на Красной площади, в самом сердце Москвы. Я слышал, соратники не нашли в себе сил расстаться с ним и сохраняли, пропитав каким-то секретным раствором по методике мумификации, разработанной жрецами Фив для фараона Эхнатона. Дикость, конечно, азиатчина чистой воды, как по мне. Но, я не делился этими своими соображениями с Вывихом. Как можно? Гуру, когда разговор заходил о товарище Ленине, всем своим видом подчеркивал, будто не сомневается: вождь мирового пролетариата по-прежнему жив и невредим, только дремлет, дожидаясь, когда пробьет его Час. Спорить, с моей стороны, было бы, как минимум, нетактично. В конце концов, у каждого из нас - свои странности. Какой думающий человек - без тараканов в голове...
  - Ильич стоит прямо там, на верхней ступени лестницы Иакова, откуда наблюдает за каждым нашим шагом, - бывало, доверительно сообщал мне Гуру, тыча кубинской сигарой в облака над Нью-Йорком. С сорокового этажа Guru Building до них можно было дотянуться рукой. - За каждым шагом, сэр Перси, за каждым, блядь, шагом. Наблюдает - и мотает на ус, вы поняли меня? А рядом Майтрея с блокнотом, а еще Бодхисаттва, Будда, Иисус и этот, как его... Калки-аватар... короче, все они там, у Ока Мира, пропиленного Махатмами в стенке Шамбалы, чтобы мы сильно не расслаблялись. И кто из нас очки заработает, тот и выйдет в ферзи, когда этой старой жопе Кали пиздец сделается...
  Правду сказать, разговоры о Махатмах из Шамбалы заводились Гуру, лишь, когда уровень виски в литровой бутылке "Jack Daniels" опускался чуть ниже половины. Наверное, это тема была для него слишком важна, и он не смел касаться ее на трезвую голову... Таковой она, кстати, была у него нечасто, редко, когда - с утра, и то - не факт. Двери мастерской мэтра, куда не пускали никого из посторонних, были широко распахнуты Гуру предо мной и Генри, и я подсмотрел тайну, которой поделюсь с тобой, Сара, зная - она останется между нами. Так вот, Вывих рисовал, держа в правой руке кисть, а в левой - бутылку "Jack Daniels" и, как знать, быть может, именно в этом методе сокрыта великая магия его полотен. Что, если, залив в себя этот напиток, он обретал ясновидение, сиречь, способность заглянуть за облака, в волшебные миры, туда, где за Оком Мира, лежит удивительная страна блаженных - Шамбала.
  Кстати, вид из окон Пентхауса и без "Jack Daniels" открывался потрясающий. А они в приютивших меня комнатах были панорамными. Признаться, с непривычки, на первых порах, я держал их у себя в номере плотно зашторенным. Мне казалось, я наблюдаю Нью-Йорк из гондолы дирижабля, с высоты птичьего полета, и от одной этой мысли - подводило живот. Мне мерещилось, небоскреб покачивается под порывами ветра, как Цеппелин. Возможно, так и было, Guru Building снабжен чем-то вроде активной подвески, но я не строитель и не могу объяснить тебе, что скрывается за этим термином. Вообще, все в небоскребе - по высшему разряду, каждое помещение оборудовано по последнему слову науки и техники. Это Гуру постарался, он исключительно высоко ставит уют и обожает всяческие новшества, скрашивающие быт. Ты бы видела, Сара, искусственный водопад, устроенный по его распоряжению в зимнем саду на крыше. Это точная копия Ниагарского в масштабе один к десяти...
  В общем, подводя промежуточный итог, скажу, мы с Вывихом сдружились. В его шумной компании, как это ни странно прозвучит, принимая в учет мой замкнутый характер, я переставал чувствовать себя неисправимым мизантропом на карнавале в Рио. Терпеть не могу суеты городов, всяких дурацких парадов, оркестров и стадионов. Вывих не излечил меня от наклонностей к затворничеству, в моем возрасте - поздно меняться. Но, я не мог не зарядиться от него непоколебимой верой в человеческий потенциал, которую он излучал как какой-то прожектор в пустыне. Верой, замешанной на любви, а Гуру, я это чувствовал каждой клеточкой, любил человечество так, как, должно быть, его любит сам Бог, отстраненно, со стороны, но не свысока. Это было чувство истого аквариумиста, наблюдающего за своими любимцами из-за стекла, но готового в любой миг сойти с Небес, чтобы преподнести им бьющееся сердце на блюдечке. Или, как минимум, долить в аквариум свежей воды и вычистить забившийся говном угольный фильтр. Нисколько не сомневаюсь, милая: любить столь крепко и безответно человеческий мир, несовершенный и оттого забитый экскрементами обитателей, способен лишь разум, очистившийся от всего мирского. И, я учился этому у Гуру. Я, скажу больше, питался его животворящей энергией, как порядком поизносившаяся аккумуляторная батарея от стационарной электрической сети. И, вполне реально ощущал, как изо дня в день растет потенциал, подисчерпавшийся в далеких походах. При этом, солгу, если скажу, будто наши отношения были вовсе безоблачными. Помню, как расстроил однажды Гуру, осведомившись у него в самых осторожных выражениях, как ему, задумавшему сокрушить порочный частнособственнический миропорядок, вдобавок, не делая тайны из своих намерений, удалось заручиться поддержкой лиц, по всем понятиям являющихся его столпами. Наверное, мне не следовало спрашивать об этом Гуру, но мне не хотелось, чтобы между нами оставались двусмысленности...
  - На мистера Торча намекаете? - прищурился Вывих.
  - Почему сразу на него? - сказал я, заливаясь пунцом.
  - Значит, на мою корпорацию CHERNUHA? - сказал Гуру, поглаживая окладистую белую бороду.
  Я окончательно смутился.
  - Ничего страшного, друг мой, - с присущим ему великодушием заверил Вывих. - Никакого парадокса, привидевшегося вам, тут и близко нет. Вам не ясно, в чем секрет моей популярности здесь, в Америке? Причем, как среди рядовых обывателей, так и у влиятельнейших персон, и без того находящихся на самой вершине социальной пирамиды, куда остальные только карабкаются по мере сил. Тут все просто, сэр. Причин, обеспечивших мне успех, несколько, они разные, но действуют в комплексе, совсем как но-шпа с аспирином, один препарат расширяет сосуды, другой - разжижает кровь, а вместе они - существенно улучшают самочувствие. Вот и у меня - аналогичный подход. Вас смутило мое влияние нам мистера Торча, который и без меня - истинное воплощение пресловутой Американской мечты, принимая во внимание хотя бы этот небоскреб, поверьте, он стоил баснословных денег. У Торча таких - несколько, а еще - с дюжину доходных домов, куча фирм и фирмочек, банковские счета, акции, облигации, мансы, шманцы... - Гуру лучезарно улыбнулся мне. - Короче, у него есть все, чего только можно возжелать, за исключением одного крошечного нюанса. Который, впрочем, представляется ничтожным только бедняку в самом низу социальной пирамиды, поскольку тот спит на газетах в парке, стоит в очереди за баландой для нищих и думает лишь о том, чем бы набить живот. Бедняк не думает о Боге, полковник. В отличие от мистера Торча, который, при всех своих баснословных богатствах, остался тем же, кем он был в самом начале своей поистине головокружительной карьеры...
  - Кем был? - глупо моргнув, спросил я.
  - Как, вы не догадываетесь? Так я вам скажу - куском говна. Жалкими семи десятью килограммами никчемной плоти, трепещущей перед ужасом небытия! Поразмыслив как следует, полковник, вы легко согласитесь со мной: все его достижения, включая высокое положение в обществе, не стоят ломаного гроша...
  - Почему?! - воскликнул я, вспомнив, с какой помпой нас встретили в Америке, кортеж из дорогих лимузинов, охрану и оркестр, его музыканты битый час надрывались под дождем. Наконец, банкет в нашу честь, куда были приглашены приятели Торча, натуральные сливки общества, потомственные аристократы, биржевые спекулянты, богатые плантаторы и сталелитейные короли, каждому из которых, снарядить десяток экспедиций в Амазонию, было все равно, что мне купить бутылку сельтерской воды...
  - Почему?! - переспросил Гуру, всплеснув руками. - Как же вы не понимаете столь очевидных вещей?! Да потому, что сильными мира сего, все эти чванливые денежные мешки остаются исключительно в глазах плебса. Но, даже самый тупой из них отчетливо осознает свое ничтожество пред Роком. Только умирать им обиднее, чем безработным. Столько всего накопили. А ничего не пролазит в гроб, - улыбка Гуру сделалась до ушей. - И, вот смех, сколько бы Торч и его дружки по истеблишменту не карабкались вверх по социальной лестнице, это ничего им не даст в данном аспекте. Ибо она - не лестница Иакова. Полковник, вы читаете Библию?
  Я сделал неопределенный жест.
  - И увидел я во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается Неба. И вот Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь, и возвращу тебя в сию землю, ибо Я не оставлю тебя, доколе не исполню того, что сказал тебе, - с чувством продекламировал Гуру. - Это - из книги Бытия, где про сон Иакова. Вы, должно быть помните, как поступил Иаков, проснувшись? Он возлил сладкий елей на камень в своем изголовье, назвав то место Бейт Эль, то есть, Домом Божьим...
  - Вавилоном, - вполголоса молвил я.
  - Совершенно верно, - подхватил Гуру. - Но, сколько бы вавилонских башен не построили земные владыки, начиная с зиккурата Навуходоносора из кирпича-сырца, продолжая известняковыми пирамидами на плато в Гизе и заканчивая нашим с вами Guru Building из армированного стальными прутьями бетона высшей пробы, Небеса остаются столь же далеки от них, как и когда далекие предки мистера Торча стояли на земле, опираясь на палку-копалку. Иначе, сэр Перси, и быть не может, ибо библейская лестница Иакова - есть восхождение человеческой души к источнику чудодейственного космического света, сопряженное с очищением от всего низменного. Грубо говоря, от налипшего к подошвам говна. Методика очищения - дана в моем учении, я зову его Этикой За Живые. И, уверяю вас, на этом пути никакому Торчу, а с ним - и самому Джону Пирпонту Моргану с Генри Фордом, никакие хитрожопые конвейеры с эскалаторами не помогут. А я - могу. Если, конечно, захочу. Таким вот способом изобретенная мной Этика приносит мне конкретные живые бабки. А без них, как вы уже не раз, подозреваю, удостоверились, пачки папирос не купишь, не то, чтобы организовать экспедицию в Амазонию...
  - М-да, - завороженно протянул я.
  - Наконец, есть и обратная сторона вопроса, чисто прикладная. Она состоит в том, что нувориши вроде мистера Торча остро нуждаются в легитимации своего положения. Близость к титанам духа, таким как я, полковник, обеспечивает им преклонение плебса. Сообщает нечто вроде статуса небожителя. При этом сам плебс получает лишний повод уверовать, что раз уж сам Торч ходит перед дядей Костей на полусогнутых, ему, то бишь - плебсу, сам Майтрея велел валиться предо мной на колени. Ничего не имею против, мой друг...
  В дверь постучали. Гуру, вздрогнув, прервался.
  - Войдите, - сказал он.
  - Газгешите, Константин Николаевич? - из дверного проема сверкнули очки, нацепленные на длинный нос низкорослого щуплого человечка с физиономией классического счетовода, еще при жизни погребенного под грудами приходных и расходных ордеров, накладных, счетов-фактур и прочей аналогичной макулатуры, в которую рядится Американская Свобода, чтобы никто не узрел, что у нее под платьем...
  - А, милейший господин Триглистер? Очень кстати пожаловали, - выпустив мой локоть, Вывих поспешил навстречу бухгалтеру. - На ловца и зверь бежит, не так ли, полковник, - добавил Гуру, оборачиваясь ко мне. - Нам ли с вами, бывалым охотникам, не знать этой прописной истины? Проходите, уважаемый Мейер Аронович, рад вас видеть...
  Мы обменялись рукопожатиями. Ладонь у Триглистера была почти детской, подстать телосложению, глаза за толстенными линзами, напротив, казались неправдоподобно большими.
  - Мое почтение, сэг Пегси, - любезно сказал счетовод, сопровождая приветствие кивком.
  - Вот, любезный Мейер Аронович, рассудите нас с сэром Перси. Он как раз просил меня пояснить, отчего это мы водим дружбу с акулами капиталистического бизнеса вместо того, чтобы вогнать им в спины надежный гарпун, а лучше - осиновый кол, выпотрошить хорошенько, да уху из плавников сварить - чисто для голодающих детишек Поволжья. Вам, как финансисту, и карты в руки...
  - Охотно сделаю это за вас, многоуважаемый Константин Николаевич, - с поклоном отозвался Триглистер. - Но, спегва обязан вас все же попгавить, догогой мой Гугу. В Советской Госсии, интегесы котогой я имею честь пгедставлять в Амегике, давно пгеодолены такие негативные явления, как голод и детская беспгизорность. Нам, русским мгаксистам, они достались в качестве тяжелого наследия пгоклятого цагского гежима мегзавцев Гомановых и их кговавых сатгапов. Кгоме того, имели место в гезультате пгеступной импегиалистической войны, котогая, напомню, велась миговыми хищниками в позогных шкугнических интегесах. И, котогая, если уж откговенно, пегегосла в кговопголитную ггажданскую смуту, газдутую пагазитическими классами Госсии, всяческими тупыми кгепостниками, двогянами, белогвагдейским офицегьем на сгедства все тех же импегиалистов. Но, мы, магксисты, сокгушив интегвентов, сгазу же повели гешительное наступление пготив детской беспгизогности. У нас, в СССэГ, каждый гебенок имеет пгаво на жизнь, обгазование и полноценный отдых в пионеглагегях. Советский гебенок - счастливый гебенок, товагищ Вывих, пгедмет каждодневной заботы коммунистической пагтии, пгавительства, огганов ГБ, Кгасной агмии и лично товагища Дзегжинского...
  - Ну, в этом я нисколько не сомневаюсь, - примирительно заметил Гуру.
  - Что же до гагпуна для импегиалистических акул, сэг Пегси, то отвечу вам следующим обгазом. Чтобы загнать в акулу хогошенький такой гагпун, его, для начала, следует отлить на заводе. А для этого, как ни кгути, спегва надлежит заполучить чегтежи, чтобы постгоить сам завод, пгичем, в самые сжатые сгоки, потому, что вгемя не ждет. И еще гецепт хорошей стали надо укгасть, чтобы гагпун пги стгельбе не газвалился на кусочки. Мы, магксисты, стоим за пгомышленный шпионаж, если он в интегесах пгостого нагода...
  - Незаменимый человек и просто кладезь премудрости, этот наш дорогой товарищ Триглистер, - сказал Вывих, обнимая бухгалтера за по-мальчишески худые плечи. - Ну, что же, сэр Перси, вот вам ответ, данный с истинной, чисто мраксистской прямотой! А теперь, если вы только не возражаете, мой отважный друг, мы с Меером Ароновичем вынуждены будем оставить вас на некоторое время. Прошу простить великодушно, сэр Перси - дела. Бухгалтерская отчетность, дебит, кредит, финансовую мать их обоих. Суета сует, как говаривал еще библейский пророк Энтузиаст, тьфу, то есть, Экклезиаст, я хотел сказать. Что поделать, не замочив ног, не перейдешь реки. В особенности, такой, как Амазонка... - и Гуру по-заговорщически подмигнул мне.
  
  ***
  
  Прошло что-то около недели, прежде чем Гуру снова заговорил со мной о Шамбале, грядущем пришествии Майтреи и Махатме Ульянове-Ленине.
  - Вам не по душе капиталистические хищники вроде мистера Торча, полковник? - осведомился Вывих как-то в обед, и его лицо приняло шутливое и даже озорное выражение. Гуру только-только вернулся из города. Куда ездил, он мне не сообщил, но, судя по наряду, состоявшему из лучшего костюма монгольского ламы и шапочки, сделавшейся в Нью-Йорке и Джерси его визитной карточкой, на какую-то важную встречу.
  - Капиталистические хищники? - переспросил я ошалело, не понимая, куда это он клонит? Да, у нас с ним был такой разговор, Гуру растолковал мне свою позицию на пальцах. Она была безукоризненной, и я дал себе зарок, впредь держать рот на запоре. Да ведь и не с руки критиковать гостеприимного хозяина, проживая у него в доме на полном пансионе. И, наконец, верх неприличия - ругать его за глаза, стоя с протянутой рукой в надежде вымолить вожделенные средства на дорогостоящую экспедицию в Амазонию. Это - как дуля в кармане. Словом, черт меня дернул заводить разговоры о том, что мне, видите ли, неудобно, клевать зернышки со стола толстосума, бесстыдно эксплуатирующего рабочий люд.
  - Вот именно что хищники, - тут физиономия Гуру стала до того лукавой, что я был бы рад утопиться в супе из черепах, который как раз в этот момент черпал серебряной ложкой из фамильного набора.
  - Ага, зарделись, полковник?! - продолжал Гуру, плеснув себе виски в хрустальный фужер. - Ладно, ладно, не хотел вас смутить. Открою вам секрет, сэр Перси. И меня от этих жадных гиен давно тошнит. А от Торча - так вообще с души воротит. Хитрожопый заносчивый сноб со счетной машинкой вместо сердца! А на деле - пустой, как барабан. Только такие нравственные отщепенцы и способны ухватить кривую американской мечты за рога!
  - За рога?!
  - Ну а как, по-вашему, выглядит Золотой Телец?
  Я предпочел отмолчаться. Четверть часа назад заглянул в мастерскую мэтра к Генри. Наш мальчик самозабвенно рисовал, поставив мольберт у окна, откуда открывался захватывающий вид на Гудзон и остров Свободы у самого горизонта. У сына было такое одухотворенное лицо, что я не посмел побеспокоить его. Вышел на цыпочках, пятясь кормой вперед. Никогда еще не видел нашего сына таким счастливым. И тут - такой странный разговор...
  - Что же вы молчите, полковник? - добавил Гуру, смакуя "Jack Daniels" маленькими глотками. Вид у него был довольный, как у кота, слопавшего хозяйский сыр, настроение - явно приподнятым. Это обстоятельство окончательно сбило меня с толку.
  - А что мне говорить? - пробормотал я, решив, что слушаю прелюдию, сейчас клавесины грянут сюиту, и нам с Генри будет предложено собирать манатки и выметаться к чертям собачьим...
  - Ну, как же, по поводу нашей совместной экспедиции, которую мы давно планируем провести, да все топчемся на месте, долбанный Торч, жлоб и жмот, все тянет и тянет, закармливая отговорками про временные сложности, Кали ему под ребра...
  - Ах, это... - пролепетал я.
  - Ладно, полковник, простите, что подтруниваю над вами, - Гуру энергично вытряс последние капли виски в глотку, опустил фужер на скатерть, придвинул второй, для меня. - Есть повод выпить, сэр, - продолжал он, наполняя емкости до краев. - Разрешите поздравить вас, все разрешилось самым наилучшим образом. Наша экспедиция состоится, причем, буквально в ближайшие дни!
  Вот это была новость!
  - За нас, полковник! - провозгласил Гуру торжественно, и мы со скрежетом скрестили фужеры, почти как клинки.
  - До дна! - добавил Вывих, мигом опорожнив свой фужер. - И давайте, тащите сюда стакан, я вам снова налью!
  Не хотелось мне напиваться, но, по такому случаю...
  - Думаю, не слишком расстрою вас, если сообщу, что нам с вами отныне не придется клянчить баксы у гнилых денежных мешков с Уолл-стрит, - добавил Гуру, когда мы расправились с новой порцией виски.
  Я вскинул брови.
  - Как это?!
  - Молча, сэр! В представлении этих мерзавцев - Шамбала - это что-то вроде контрамарки в Форт-Нокс, где хранится золотой запас США. Кали знает, как мне остохренели эти ушлепки с тройными подбородками! Но теперь все, проехали! Переговоры, которые я вел со своими друзьями из советской России, увенчались блестящим успехом, слава Майтрее и Калки-аватару! Выпьем, полковник, выпьем!
  - Итак, - продолжал Гуру, отдышавшись и закусив ломтиком омара, - вот что мы имеем. Советская сторона согласилась принять участие в нашей с вами затее, более того, приняла на себя все расходы, связанные с подготовкой экспедиции, приобретением научного оборудования, и так - вплоть до доставки нас к месту назначения!
  - До доставки? - немного смутился я, вообразив гигантский дирижабль с титаническими красными звездами вдоль бортов.
  - Помните, мы с вами уже обсуждали недавно, что было бы недурственно заполучить корабль. Так вот, считайте, он у нас в кармане! Причем, свой! То есть, никакого фрахта, никаких препирательств с наемным капитаном, никаких сутяг-судовладельцев, которым только дай повод ободрать вас догола!
  - Корабль? - я был так потрясен, что чуть не присвистнул.
  - Вот именно, что корабль, сэр! Нам предоставили лучшее судно из тех, о каких можно только помечтать: новое, быстроходное, с мощными машинами и вместительными трюмами, куда, что захочешь, влезет!
  - А кто его поведет?
  - Как кто?! - воскликнул Гуру, снова подливая нам обоим. - Разумеется, капитан! Настоящий Нельсон или хотя бы Кук, Кали раздери мою задницу! Плюс отборные офицеры и нижние чины, вышколенные достаточно хорошо, чтобы брать под козырек, как только дядя Костик прикажет принести пинту сногсшибательного ямайского рому!
  Вот огорошил, так огорошил, - мог бы сказать я, не случись мне захмелеть. Пить с Вывихом на равных не сумел бы и старый пропойца Билли Бонс из "Адмирала Бенбоу"!
  - Но, есть нюансы, - понизив голос, Гуру склонился ко мне так, что мы едва не соприкоснулись лбами. - Первый. Чем быстрее мы отчалим, тем лучше для нас. А то ведь, сами видели, сколько вражин у молодой советской страны. Им только дай повод, мигом накинут со спины удавку. Посему - ни слова никому, журналюгам - в первую очередь. Уходим тихо, блядь, чисто по-английски... Короче - не мне вас учить, - он хохотнул.
  - Господь с вами, Константин Николаевич, кого, скажите на милость, угораздит покушаться на нашу жизнь? - сказал я, решив, Гуру все же перебрал.
  - Не будьте столь наивны, полковник! - сурово сдвинув брови, Гуру принялся выглядывать новую бутылку виски. Первую мы уже прикончили. - Вы, допустим, как индивидуум, и даром никому не нужны, как, по всей видимости, и я. Но, запомните раз и навсегда: связав судьбу с Советской Россией, мы заполучили ее врагов, а их - предостаточно, и это не какие-нибудь там придурки с набережной, а государственные структуры ведущих империалистических стран. И, они легко пойдут на любые гнусности, лишь бы подсунуть русским мраксистам свинью. Лишь бы напакостить им, сорвать их планы, чтобы Светлое Будущее, ради которого они жертвуют собой, никогда не состоялось.
  - Может, в таком случае, нам стоит обойтись без большевистской опеки? - спросил я, хмурясь. Не стал бы спрашивать, если бы не хмель в голове.
  - Боюсь, жребий брошен, - отрезал Гуру. - Отныне, вы либо с нами, либо в гробу. Выбор, безусловно, за вами, но он не слишком велик...
  И, прежде чем я переварил эту нехитрую мысль, добавил таким тоном, словно уже заручился моим безоговорочным согласием.
  - Мы отбываем завтра в полдень. Билеты на пароход уже оплачены. Ровно в одиннадцать ноль-ноль за вами с Генри заедет такси. Якобы, чтобы отвезти вас в Музей естественной истории, где вы прочтете лекцию. Вместо этого вы немедля ни минуты отправитесь в порт. Займете свои вам каюты и не станете высовывать оттуда носов, пока не появимся мы с Триглистером. Не стоит, очевидно, напоминать, полковник, что к завтрашнему утру ваши вещи должны быть упакованы в дорожные сумки. Берите с собой только самое необходимое, все, что нам потребуется для работы в джунглях, прибудет на советском корабле из России. Так что, повторяю, мы едем налегке. И, Майтреей вас молю, держите рты на замке, если только не хотите, чтобы нам вставили такие палки в колеса, что мы останемся и без педалей, и без велосипедов, и без ног. Вы меня хорошо поняли, сэр?
  - Триглистер едет с нами?
  - Участие Меера Ароновича - настоятельное требование советской стороны, и не подлежит обсуждению, - отчеканил Вывих.
  
  ***
  
  Утром все случилось в точности, как сказал Гуру. Ровно в одиннадцать ноль-ноль и ни минутой позже за нами прибыло такси. Еще с ночи зарядил унылый чисто осенний дождь, лучшей погоды для скрытного маневра - не придумать. По случаю непогоды мы с Генри надели длинные темные дождевики, надвинув капюшоны на глаза и, стараясь не привлекать внимания, сели в авто. Водитель при нашем появлении, и бровью не повел. Сделал с десяток петель по Нью-Йорку, как я понимаю, чтобы сбить со следа воображаемый хвост, и доставил нас в порт, не проронив ни единого звука. Не уверен, что он вообще владел английским. Попрощавшись с этим молчуном и пожав в ответ тишину, мы с Генри около полудня взошли на корабль, отплывающий из NY в Монтевидео. Пароход звался "Приамом", в честь последнего троянского царя. Того самого отлично выписанного Гомером немощного старика, ставшего свидетелем гибели сына Гектора от руки безжалостного и неуязвимого Ахилла. Гектор был, безусловно, храбрец, раз вышел из ворот осажденной ахейцами Трои, подняв брошенную Ахиллесом перчатку, хоть знал: ему ни за что не победить. Насколько я помнил "Илиаду", не удовлетворившись смертью Гектора, Ахилл привязал его окровавленный труп к колеснице и трижды обогнул городские стены, где было не продохнуть от их защитников, совершив акт психологической войны, один из первых, что описаны в истории. Ноу-хау сработало, и Троя пала, ее стерли с лица земли. Чтобы, спустя тысячи лет быть обнаруженной дядюшкой моего доброго товарища Поля Шпильмана...
  И какому только умнику взбрело назвать корабль в честь Приама? - еще, помнится, подумал я, ступая с трапа на палубу. На ней, если не считать нескольких стюардов, было пусто, ливень, которым обернулся занудно моросивший дождь, разогнал зевак, заставив ретироваться под прикрытие надстроек. Мы тоже не задержались наверху.
  Не успели мы с Генри обустроиться в каюте, как появился Вывих. В точности, как обещал накануне. Я слое слово - держу, - делая ударение на последнем слоге, частенько повторял мне Вывих. Я даже приучился к этой его дежурной фразе. Правда, когда Константин Николаевич вошел, я не узнал Гуру, приняв за какого-то латиноамериканского музыканта, возвращающегося на родину с нью-йоркских гастролей, хлебнувшего до обеда текилы, чтобы не схлопотать простуду и, в итоге, ошибившегося дверью.
  - Сеньор, - начал я и ахнул, сообразив, как ловко Вывих провел меня. Широкополая фетровая шляпа-сомбреро и чисто перуанское клетчатое пончо изменили его облик до неузнаваемости. Готов поручиться, в таком виде он обманул бы не одних своих американских поклонников, но и умудренных опытом филеров из департамента полиции Ню-Йорка.
  - Ну, что, плывем, Вишну благослови нас всех? - осведомился Гуру, чрезвычайно довольный произведенным эффектом.
  - Да вы, оказывается, прирожденный лицедей, сэр...
  - Полноте, полковник, неужто вам не приходилось пускаться на аналогичные хитрости, охотясь в джунглях?
  - Мы же не в джунглях!
  - С чего вы взяли? - хмыкнул Гуру. - Каменные джунгли мегаполисов поопаснее амазонских будут. Кстати, вы, разумеется, прихватили Ключ?
  - Естественно, - я привез артефакт с собой в Нью-Йорк и хранил в сейфе, которым оказалась снабжена моя комната в Guru Building.
  - Тогда присядем, что ли, на дорожку по старому русскому обычаю...
  Но, мы не успели его соблюсти, как хотел Гуру, в каюту заглянул Триглистер. Тут уж я не стал сдерживаться и рассмеялся от всей души. Меер Аронович, вслед за Вывихом утроил маскарад, превратившись в латиноамериканского музыканта. Перевоплощение удалось на ура, с гитарой через плечо в добротном деревянном футляре счетовод превратился в заправского мариачи.
  - Браво, сеньор! - я несколько раз хлопнул в ладоши, Генри последовал моему примеру.
  - Gracias, amigo, - губы бухгалтера растянулись в улыбке.
  - Если нас постигнут финансовые затруднения, вы с мистером Вывихом точно не пропадете, зарабатывая театрализованными выступлениями, - смахнув слезинку, сказал я. - Вы умеете играть на гитаре, господин Триглистер?
  - На этой - вполне сносно, - отстегнув защелку, бухгалтер продемонстрировал мне внутренность футляра. Я так и сел. Вместо гитары, там лежал новенький, в смазке - Томми-ган, пистолет-пулемет системы Джона Томпсона. Я сразу его узнал, американская пресса звала это орудие убийства чикагской печатной машинкой, журналисты утверждали, пулемет, страсть как полюбился гангстерам из клана Аль Капоне. Что сказать, американцев всегда отличало своеобразное чувство юмора. Печатная машинка... Не думаю, что с ее помощью можно было печатать что-то кроме некрологов...
  - Вы с ума сошли...
  - Не лишняя предосторожность, сэр Перси, - заметил Гуру, хлопнув меня по плечу. - Чтобы не привлекать к себе внимания, мы оставили дома охотничьи ружья, не так ли? Это ничего, по прибытии на корабль мы получим у наших русских коллег столько винтовок, сколько захотим. Но не оставаться же нам безоружными, пока этого не случится? Мало ли, какие неприятности поджидают нас в пути? Кстати, вы вооружены, сэр Перси?
  Я кивнул. При мне был старый верный револьвер Colt Army Special, мой неизменный спутник еще со времен службы в египетской армии. Кольт ни разу не подвел меня за столько лет, что я их затруднялся подсчитать. Правда, даже в самых отчаянных ситуациях я предпочитал не стрелять, если оставался пускай даже мизерный шанс обойтись без насилия.
  - Вот и славно, - резюмировал Вывих. - У нас всего две каюты на четверых, так что доведется потесниться. Зато они смежные, что удобно, если нас вынудят держать круговую оборону.
  - Надеюсь, до этого не дойдет, - вставил я, исподтишка наблюдая за Генри. Видела бы ты, Сара, как заблестели глаза нашего мальчика. Впрочем, тебе бы, пожалуй, не пришелся по душе охвативший сына воинственный пыл. Но это ничего, уверяю тебя, я сам был когда-то таким в далекой юности...
  
  ***
  
  Плавание прошло без особых происшествий, так что господину Триглистеру не выпало сыграть партию на своем Томми-гане. Это обнадеживало, знаете ли. А то ведь, право слово, после общения с Вывихом мне самому на каждом углу стали мерещиться агенты MI-6. Но, повторяю, обошлось. Путь нам предстоял неблизкий, "Приам", похоже, никуда не спешил, как, впрочем, и полагается пароходу в летах. Судно держало порядка шести узлов. К тому же, делало частые остановки в портах по маршруту следования. И это оказалось здорово на самом деле. Мы с Генри обыкновенно сходили на берег, хоть Вывих, поначалу, противился нашему самоуправству как мог.
  - Мы все же не на экскурсии, сэр Перси, - не уставал повторять он. - Помните о нашей великой миссии, полковник!
  Но я игнорировал его протесты. Признаться, у меня в те недели появилась иная миссия, о которой я прежде не подозревал. И, она пришлась мне по вкусу, клянусь! Я радовался общению с сыном, которого лишил себя сам. Теперь предстояло наверстывать упущенное.
  - Ради всего святого, Вывих, прекратите кликушествовать! - отмахивался я, когда Гуру становился откровенно несносным. - Что, скажите на милость, может угрожать двоим путешествующим инкогнито джентльменам, если, конечно, они сами не примутся искать неприятности? Право слово, я не против осторожности, но не здравому смыслу вопреки! И, прошу вас, не надо всякий раз посылать за нами Триглистера с его чехлом от гитары, где он таскает пулемет! Во-первых, мы с сыном преспокойно обходимся без конвоя. Во-вторых, бегая за нами, он рано или поздно схлопочет грыжу. Или солнечный удар...
  Вывих по-стариковски ворчал и делал по-своему. Сам он почти не покидал каюты и пил втрое больше обычного. Триглистер остался приставлен к нам провожатым. Мы с сыном смирись и перестали его замечать, наслаждаясь каждым часом путешествия. Наш сын, Сара, был в полнейшем восторге от него. Еще бы, долгие годы безвылазно прозябая в Париже, он, оказывается, страстно мечтал о далеких странствиях и экзотических странах. И вот, его мечты превратились в явь. Как по мановению волшебной палочки...
  
  ***
  
  В Гаване, куда мы осуществили свою первую вылазку, поскольку "Приам" надолго встал под загрузку угля, нам посчастливилось осмотреть несколько старых испанских крепостей, построенных для защиты порта и генерал-губернаторского дворца от пиратов. Особенное впечатление на нас произвела крепость Трех Святых Королей - Кастильо-де-лос-Трес-Рейс, как зовут цитадель испанцы. Говорят, в свое время она слыла самой неприступной твердыней Нового Света, а королевской казне влетела в такую баснословную сумму, что король в Мадриде, когда ему подали счет, потребовал принести подзорную трубу, заявив, что за такие деньги ее наверняка должно быть видно через Атлантику. Почувствовав себя мальчишкой, Генри как угорелый носился от одного старого орудия к другому. Триглистер еле поспевал за нами со своим инструментом в футляре, обливаясь потом и умоляя дать ему передышку.
  - Мы вас с собой не звали, милейший Меер Аронович! - напомнил я.
  - Гугу меня послал, - Триглистер еле держался на ногах. - А я человек дисциплинированный и не могу отказаться...
  - Вот ему-то и предъявляйте претензии...
  В конце концов мы все же сжалились над несчастным счетоводом, пристроив в тенечке у бастиона Сан-Карлос-де-ла-Кабанья, нависавшего над входом в Гаванскую бухту Дамокловым мечом. Когда-то на верхушках его массивных башен дежурили солдаты в железных касках и кирасах, внимательно наблюдая за горизонтом. Вдруг из-за него покажутся верхушки мачт с Черным Роджером на флагштоке, и свирепые корсары с жуткими воплями ринутся на штурм, опьяненные ромом и жаждой золота, скопленного испанцами пред отправкой в Мадрид. Генри не нравилось быть солдатом, и он воображал себя пиратским вожаком, капитаном Бладом из приключенческого романа Рафаэля Сабатини. Наш сын признался мне, что в Париже зачитал его "Одиссею" до дыр и теперь с нетерпением ждал продолжения, обещанного писателем.
  - Мне в детстве пираты тоже казались куда симпатичнее испанцев, - усмехнулся я. - Я даже, пожалуй, немного побуду одноногим квартирмейстером Джоном Сильвером, если не возражаешь...
  - Отлично, сэр! А мистер Триглистер пускай будет капитаном Флинтом...
  - Пускай, - согласился я. - Он у нас самый вооруженный - ему и карты в руки...
  - Карты Острова сокровищ?! Черную метку ему вместо карт!
  - Это мы ему запросто устроим...
  Шутки шутками, но на обратном пути нам с Генри довелось, забыв о приличествующей флибустьерам свирепости, играть роли медбратьев, причем, на полном серьезе. Ноги у Триглистера отказали, и мы доставили его на нашу посудину на руках, красного как вареный рак и с влажной салфеткой на голове вместо пиратской косынки, вручив Вывиху как ценную посылку с доставкой до порога.
  - Я вас, Гуру, предупреждал, не гоняйте за нами этого бедолагу! Не знаю, насколько он хорош, как бухгалтер, но телохранитель из него все равно никудышный. А теперь вот, извольте позвать судового доктора, у Меера Ароновича, еле-еле, душа в теле. Пускай хотя бы какие пилюли ему выпишет...
  - Да шел бы он к Кали! - отмахнулся Гуру и, пошатываясь как при качке, отправился спать, оставив нас в компании Триглистера и высосанной до дна пузатой бутылки текилы...
  
  ***
  
  За Кубой мы посетили Ямайку, и Генри был очарован первозданной красотой этого удивительного острова, жемчужины Карибского моря, прозванной аборигенами Страной тысячи источников. Там же, на Ямайке, правда, уже издали, с палубы "Приама", мы увидели косу Палисадос, где некогда стояли форты Порт-Ройала, знаменитой пиратской столицы, откуда эти бесшабашные головорезы наводили ужас на морские коммуникации. Самого осиного гнезда давно нет, Порт-Ройал провалился на дно после опустошительного землетрясения. Вот уж воистину - кара Господня...
  Затем капитан направил "Приама" ровно на юг, вдоль меридиана, пока мы не бросили якорь в порту коста-риканского города Пуэрто-Лимон. Его жители, к слову, очень гордятся тем обстоятельством, что именно тут больше четырех столетий назад ступил на сушу Христофор Колумб. Генри захотелось найти это место, и мы полдня гуляли по пляжу.
  Коста-Рика - совсем небольшая страна, формально сохраняющая независимость. Точнее, некоторую видимость независимости, поскольку, как рассказал нам мистер Триглистер, с удовольствием становившийся заправским гидом, если мы его об этом просили. Здесь всем заправляет американская корпорация United Fruit, на корню скупившая плодородные земли, где выращивают кофе и какао.
  - Местный гежим - чисто магионеточный, - с мрачным видом сказал Меер Аронович. - Амегиканцы беззастенчиво эксплоатигуют туземцев, но на них здесь молятся и стаг, и млад. Если когпогация уйдет, они останутся вообще без габоты. Именно в этом, полковник, кгоется пгичина погазительной живучести, котогую газ за газом демонсгигует нам импегиализм, обгеченный на загнивание и погажение. Уж такая это хитгожопая система, ни каленым железом не выжжешь, и не ампутигуешь, как пги ганггене. Когни пускает глубокие, метастазы... - сняв очки, Триглистер тщательно протер стекла платочком. На его близоруком лице читались озабоченность напополам с досадой. Думаю, как марксист, он неустанно искал способы извести человеконенавистнический режим с лика планеты, чтобы не паскудил его. А, как образованный и неглупый человек, понимал, шансы на это - минимальные.
  Не знаю, что именно под покровом ночи выгружали в Пуэрто-Лимоне с нашего парохода, вряд ли удобрения или рассаду, скорее, контрабандный виски. Пока туда-сюда сновали мускулистые докеры, за которыми присматривали уголовной наружности штатские с винтовками, пассажиры благоразумно отсиживались в каютах, делая вид, что их сие не касается. Как говорит Гуру, чья мудрость поистине не знает границ, тише едешь - шире морда. Есть у него в арсенале сочных прибауток и такой вот недвусмысленный перл...
  Буквально на следующий день нас ждал Панамский канал, одно из самых известных технологических сооружений планеты. Каскад бесчисленных плотин, шлюзов и каналов общей длиной в шестьдесят с хвостиком миль, соединяющих два великих океана, Тихий и Атлантику. Правда, наш капитан сразу же взял гораздо мористее, и Генри не удалось толком рассмотреть устье канала даже в бинокль. Гуру, в кои веки поднявшись на верхнюю палубу, буркнул, что это, мол, даже к лучшему.
  - Почему? - удивился я.
  - Канал, хотя и считается международным, охраняется империалистической военщиной, - нахмурился Вывих. - Ссадят с парохода к херам...
  Гуру не стал развивать эту мысль, а я не настаивал. Но все же рассказал Генри, что, не будь канала, не видать Панаме независимости, как собственных ушей, поскольку ее территория была насильственно вычленена из Колумбии, чей парламент угораздило воспротивиться американскому консорциуму, взявшемуся достраивать канал после французов. Колумбию немедленно переехали катком. Грянула цветная революция и...
  - Значит, французы не сумели его прорыть? - спросил мой мальчик разочарованно. Проведя в Париже всю жизнь, он, естественно, воспринимал Францию как родину...
  - Они и не пытались, мой юный друг, - усмехнулся Гуру. - Просто делали вид, что роют. Даже учредили по такому случаю Акционерную компанию. Напечатали акции и сбыли с рук, срубив море разливанное бабла, Кали им в дышло...
  - Ничего себе... - Генри был под впечатлением. Наверняка его наставники из парижской школы не рассказывали своим воспитанникам ничего такого. Я поморщился, подумав, что сын и дальше преспокойно обошелся бы без этой информации.
  - Кое-какие работы все же велись, - продолжал Гуру, поманив перстом стюарда, чтобы притащил стакан текилы. - Для отвода глаз. Но, им помешала болотная лихорадка. Малярия - проклятие здешних мест. Она поголовно выкосила землекопов, собрав богатую жатву в отсутствии медиков. Впрочем, еще больше работяг с самого начала были мертвыми душами, совсем как у писателя Николая Гоголя. То есть, существовали исключительно на бумаге, числясь в ведомостях выдачи зарплат, которые, тем не менее, исправно получали. Вот чудо, да? Воровство - тоже недуг, легко перерастающий в пандемию и почти не поддающийся лечению, как и другие социальные болезни...
  - Пги таком диагнозе в самый газ - ампутация гук! - подключился к разговору Триглистер. Ему, видите ли, тоже приспичило глотнуть свежего воздуху. Я смерил бухгалтера негодующим взглядом, тоже мне, нашелся врачеватель общественных недугов, все-то ему ампутации подавай...
  - Не прокатит твой рецепт, Мишаня, - Гуру приобнял счетовода за плечи.
  - Это еще почему? - осведомился тот, делая вялые попытки высвободиться.
  - По кочану, садовая твоя башка. Где ты, дурик, видел, чтобы лепру ланцетом лечили?!
  - Мы, магксисты, вылечим, - глядя куда-то в море, заверил Триглистер. - Пгосто ланцет побольше возьмем...
  - Ага, держите карман шире...
  - Контггеволюционные газговогчики заводите, Гугу, - холодно предупредил счетовод. - Некгасиво...
  - Лопух ты очкастый, - ухмыльнулся Вывих, продолжая стискивать Триглистера в объятиях. - Из говна конфеты не слепишь. Этот непреложный факт и товарищ Махатма Ленин понимал, когда вам трижды учиться велел, и товарищ Дзержинский понимает. Иначе, какого бы хера я тут с вами забыл? Людишек перекраивать надо, а не шмотки засцаные, в которые они рядятся, усек? И, мы их перекроим, тут я тебе слово советского буддиста, мля, даю, а могу и Вишну поклясться, если попросишь...
  - Не надо, - сказал товарищ Триглистер, отстраняясь.
  
  ***
  
  Следующая наша остановка была в Каракасе, потрясающей красоты городе, раскинувшемся у самого подножия Карибских Анд. Будущую столицу Венесуэлы основали испанские конкистадоры на месте индейского поселка, который они сожгли дотла, предварительно поголовно перерезав обитателей. Изначально город назвали в честь святого Якова - Сантьяго-де-Леон-де-Каракас, где последнее имя было всем, что осталось от туземной деревушки. Как ни странно, прижилось и уцелело именно оно. В городе, а мы провели в нем несколько дней, еще виднелись следы страшного землетрясения, случившегося в 1900-м году, после него столицу фактически довелось отстраивать заново.
  Когда справа по курсу показались берега Британской Гвианы, Вывих, а за ним и Триглистер, страшно забеспокоились.
  - Что не так? - удивился я.
  - Вы еще спгашиваете?! - воскликнул Триглистер, снова вырядившийся мариачи с чехлом из-под Томми-гана наперевес. - Ничего такого особенного еще не случилось, как вам навегное хочется! Пока! Но очень даже запгосто может, поскольку тут повсюду снуют цепные псы бгитанского импегиализма, котогым любого из нас интегниговать лет на согок без суда и следствия - говным счетом ничего не стоит! Пустячок на постном масле...
  - Да на кой черт вы им сдались, не пойму?! - признаться, новый раунд игры в сыщиков-разбойников, затеянной ими на полном серьезе, порядком действовал мне на нервы.
  Услыхав такую отповедь, Триглистер воздел свои крошечные ручки к Вывиху, будто тот был божеством, способным вразумить меня, ниспослав благодать. Или метнув молнию, это уж по обстоятельствам.
  - Опасность гораздо больше, чем вы себе воображаете, - буркнул Гуру враждебно. - Этот участок пути - самый опасный из всех, храни нас Индра от напастей! В Гвиане агентов Intelligence Service - как грязи в еврейском Мертвом море! Гайана с Суринамом - недалеко ушли, они именуются голландскими и французскими владениями чисто для понту. Уайт-холл просто передал их под юрисдикцию Нидерланд и Франции, ничем не рискуя, поскольку эти страны - британские шавки со старого континента. Впрочем, перед кем я бисер мечу, вы ж, мля - бывший английский офицер, значит - в курсе дела, как политика делается. Вот снимут, блядь, с парохода, и в кутузку, как агентов Коминтерна...
  - Вы с Триглистером имеете отношение к Коминтерну? - прищурился я. Наши спутники быстро переглянулись. Как по мне, чисто по-воровски...
  - Это вы им потом доказывать будете, агент вы там или нет, когда на дыбе подвесят и паяльной лампой по пяточкам - хуяк! И не надо мне глазки строить, сэр! В 1917-м товарища Троцкого как раз по такой схеме обкатали в Галифаксе, и не поморщились, когда он плыл из Нью-Йорка в Россию. Хотя у него все ксивы были в полном порядке, ему их сам президент Вудро Вильсон справил, Шива б лучше не сделал! И, хоть бы буй, сунули в концлагерь для немецких военнопленных, пересрать не успел...
  - Товарищу Тгоцкому стгах незнаком, - поджал губы Триглистер.
  - Ага, верно, - кинул Вывих. - Ты Меер только гляди, при Педерсе такую муйню не спори, а то он от твоего Троцкого - без ума, прям кирпичами срет от восторга...
  Щеки счетовода запылали.
  - Я всегда думал, британские спецслужбы потакали марксистам, чтобы те сковырнули с трона Романовых... - заметил я мимоходом.
  - Непгавильно вы думали! - еще сильнее зарделся Триглистер. - Англичане кгышевали масонов из Вгеменного пгавительства геакционега Кегенского. Всяческие кадеты, пгогеессисты, октябгисты и аналогичная контггеволюционная сволочь, под чьим водительством Госсии было уготовано занять место сыгьевого пгидатка - вот на кого делали ставку в Лондоне! И обосгались по полной пгоггамме...
  - Где Ключ Иштар, сэр? - неожиданно перебил Вывих.
  - В чемодане, где же еще ему быть? - удивился я.
  - Давайте-ка сюда...
  - Зачем? - не понял я.
  - Побудет у меня, пока не минует опасность.
  - Вы шутите, Гуру?
  - С чего бы мне?! Был бы я агентом Intelligence Service, уже б стучался в дверь: тук-тук, это тут нелегально перевозят хрень из ожерелья Иштар, которую писанный долбобуй Лоуренс Аравийский проебал в окрестностях Борсиппы в 1910-м году? Даром он, по-вашему, рядом болтался, пока вы с мисс Болл песочек просеивали?!
  - Если все так, как вы утверждаете, любезный Гуру, одно неясно. Отчего, в таком случае, пугающая вас своим всесилием и дьявольской осведомленностью английская разведка не заполучила артефакт раньше? Забрали бы и отправили в Амазонию свой корабль, по-вашему, в составе Grand Fleet меньше эсминцев, чем на Балтике?
  - Судов у них ясно, хоть жопой жуй, - фыркнул Гуру, откупоривая бутылку. - А Ключа - нету. Я же сказал - проебали они его, с кем не бывает. Как говорят в России, и на старуху бывает проруха...
  - Даже если и так, Ключ Иштар останется при мне, - безапелляционно заявил я им обоим. - Это мой Ключ, я его хранил, и именно я вставлю его во Врата, когда мы найдем Колыбель Всего...
  Гуру что-то прикидывал в уме минуты две.
  - Ладно, - изрек он в конце концов. - Принимается. Будь, по-вашему. - Хрен положить и Secret Service, и на Military Intelligence для ровного счета. Кто они такие, е-мае?! И кто я такой, чтобы встать на пути у Хранителя?! Мы без вас, полковник, как без грабель, то есть, я хотел сказать, без рук. Пирамида нам с Триглистером и не покажется, это сто процентов, если мы у вас Ключик Иштар конфискуем, по соображениям революционной необходимости. Верно я, Меер, гутарю?
  - Это еще почему?! - осведомился счетовод, играя защелкой на чехле Томми-гана, как священник четками.
  - Потому как Белая пирамида товарища Офсета - и есть Шамбала, которую я, по недомыслию в Гималаях искал, сколько денег угрохал - пиздец. Помните, полковник, что я вам у подножия Кайласа говорил, про который думают, будто Око Мира в нем пропилено? Я сказал, что Шамбала, где бы она ни была, умеет маскироваться, иначе ее давно бы уже с аэропланов вычислили. Но нет. Нету ее ни высоко в горах, среди заснеженных пиков, ни в глубоких ущельях подо льдом, ни на дне морском. Ибо Шамбала в другом, чисто духовном мире лежит, и показывает себя далеко не каждому, а только избранным. А вы, полковник, ее уже дважды видели. Значит - один из них. Вы ей явитесь, и она вам откроется - как Сезам. Ну а мы уж за вами, гуськом, в порядке очереди...
  - Но нужда геволюционного момента тгебует от нас гешимости! - начал Триглистер.
  - Заглохни, Меер, - беззлобно бросил Гуру. - Иди лучше, закусь какую-нибудь притащи, а то мне текила эта - поперек горла стоит, Майтреей клянусь...
  - Вы всерьез думаете, будто я - избранный? - спросил я у Вывиха.
  - А вот это мы ского выясним, уж будьте благонадежны! - процедил Триглистер и вышел, искать закуску для Вывиха.
  - Хороший человек, но дурак, - резюмировал Гуру, когда за счетоводом захлопнулась дверь.
  
  ***
  
  Не знаю, сколь обоснованы были страхи Вывиха, но вскоре мы беспрепятственно миновали Французскую Гвиану. Устье реки Ояпока, по которой проходит государственная граница с Бразилией, больше напоминает залив. Никем не потревоженные, мы проплыли мимо. Справа потянулся низкий лесистый берег бразильского штата Амапа.
  - Мы почти у цели, - сказал Гуру, потирая ладони. - Слышь, Меер, это событие обязательно надобно взбрызнуть. По старому арийскому обычаю...
  В общем, Гуру отрусил перышки, как говорят. Я же, напротив, сник и раскис, хоть причин падать духом не было. Мы почти у цели, приговаривал Вывих, а мне слышался в этом словосочетании приговор. Не то, чтобы меня везли на расстрел, конечно, но, пожалуй, впервые в жизни я не ощутил привычного воодушевления при виде джунглей на горизонте. Все было как раз наоборот. Мне не улыбалось подниматься на борт русского научного корабля, поджидавшего нас в устье реки, чтобы двинуться вверх по Амазонке к ее истокам. Я не жаждал составить компанию советским ученым, мне и Гуру с Триглистером оказалось за глаза. А меньше всего, мне хотелось воспользоваться Ключом, чтобы отпереть Колыбель. Как так, наверное, подумаешь ты, милая. А я и сам не знаю правильного ответа, Сара. В последние дни я часто думал о тебе и Генри, частице тебя, подаренной мне тобой. Я бы дорого дал, чтобы ты, будто по-волшебству, оказалась рядом. И, чтобы мы не разлучались больше никогда. И, чтобы отправились куда-нибудь втроем, мне все равно куда, лишь только подальше от Гуру с Триглистером. И, чтобы мы с тобой начали искать свою Колыбель, которую обязательно бы обрели. Я теперь знаю, где она, Сара, спасибо Гуру, помог разобраться, сам того не желая. Колыбель не в Амазонии, не в Гималаях и не на Луне. Она - в каждом из нас и у каждого своя, вот какая штука. В моей - только ты и Генри. Как жаль, я не понимал этого раньше. Слепец. Какая беда...
  Пока "Приам" деловито пыхтел, наматывая на винты последние мили, остававшиеся до порта Макапа, столицы штата Амапа, мы с Генри проводили время на верхней палубе. А зачем томиться внизу, изнывая в духоте каюты? Стояла вторая половина июля, в Бразилии настал сухой сезон, он тут с августа по ноябрь, но воздух все равно оставался влажным, почти как в сауне. Мы находились в какой-то сотне миль от экватора, его условная линия делит устье Амазонки почти надвое, поэтому, по прибытии в Макапу, я имел все основания устроить для сына - День Нептуна - обязательный и такой памятный ритуал для каждого, кому посчастливилось впервые пересечь экватор. Я даже надеялся привлечь к этому делу Гуру, как по мне, из него бы получился первосортный Нептун. Ну а мы с Триглистером могли бы стать русалочками. Право слово, почему бы и нет. Была еще одна идея лучше этой. По моим прикидкам, нам предстояло достичь экватора в дельте Амазонки, уже находясь на русском научно-исследовательском корабле. И, в таком случае, сам Майтрея велел объединить усилия и устроить праздник для всех, и для нашего мальчика, и для матросов со "Сверла". Наверняка хотя бы некоторые из них никогда не бывали в Южном полушарии, и, значит, имели полное право получить свой День Нептуна. Это ведь нерушимый военно-морской обычай, думал я, а, кроме того, прекрасная возможность для членов команды сблизиться в радости. А последнее - исключительно важно, когда уходишь в долгое автономное плавание...
  
  Террор - это большей частью бесполезные жестокости,
  совершаемые ради собственного успокоения людьми,
  которые сами испытывают страх.
  Фридрих Энгельс
  
  III. День Нептуна
  
  26 июля 1926 года, Макапа, Амапа, Бразилия
  
  Мы сошли на берег в бразильском порту Макапа, лежащем на северном берегу Амазонки, примерно в сотне миль от океанского побережья. Хоть Макапа и столица штата Амапа, этот городишко весьма немноголюден и скорее, является крупным поселком. Впрочем, и сам штат - один из самых маленьких и слабозаселенных во всей Федерации. Административный центр и жилые кварталы Макапы располагаются на порядочном отдалении от речного берега на отвоеванных у тропических дебрей участках земли. Прилегающий к порту район больше похож на территорию громадного и плохо организованного склада, по которой безо всякого видимого порядка разбросаны покосившиеся пакгаузы, ангары и открытые, огороженные проволочными заборами площадки, над которыми торчат унылые ржавые кран-балки.
  Накануне Гуру, собрав нас в каюте, чтобы торжественно объявить: запланированное рандеву с советскими товарищами состоится именно в Макапе. Раньше Вывих держал эту информацию в секрете от меня и Генри, подозреваю, Триглистер был в курсе и прежде.
  - По-моему, вы избрали не самое удачное место... - с сомнением начал я.
  - Чепуха, полковник, оно ничуть не хуже других! И не надо на меня дуться, сэр Перси, все, что делается мной, осуществляется исключительно в целях конспирации...
  - Мне приходилось пару раз бывать в Макапе, и я прекрасно знаю, что представляет из себя этот городок, - заметил я холодно. - И мне не совсем понятно, как нам печься о конспирации, которой вы уделяете так много внимания, когда в нас там пальцами тыкать станут. Поймите, Вывих, людей в Макапе - кот наплакал, посторонние - все наперечет. Каждого чужака - видать издали...
  Я уже говорил: все эти дурацкие меры безопасности, о которых без умолку разглагольствовал Гуру по пути в Бразилию, порядком мне надоели. Особенно раздражал этот его менторский тон, взявшийся невесть откуда и на каких основаниях. Из всей нашей компании я был единственным, у кого имелся приличный опыт выживания в сельве, местность, опять же, была знакома мне как свои пять пальцев. А Вывих, чем дальше, тем больше строил из себя бывалого следопыта из романов мистера Купера, теперь вот взялся инструктировать меня, как мальчишку. Это совершенно никуда не годилось. Мне же, к слову, хватало такта не лезть к нему с нравоучениями, когда речь заходила о его любимой Шамбале, Майтрее и прочих тонких материях, в которых я ни бельмеса не понимал.
  - А я с вами и не спорю, сэр, да, мы будем в Макапе - как белые вороны. Ну и хрен с ним! Насрать! Зато и к нам никто не подступится незамеченным, это понятно? В отличие от Рио, дурацкого сцаного муравейника, где в толпу праздно шатающихся черномазых жиголо очень даже запросто может затесаться какой-нибудь долбаный Франсуа Равальяк местного разлива с отточенным финарем за пазухой. Или с мачете, принимая в учет нравы латиносов. Я ясно излагаю, сер? Хуяк, ешь твою мать, и пипец, уноси готовенького. Слышали про Равальяка? Читали про бедного короля лягушатников Генриха Наваррского, который только и успел, что панталоны обдристать...
  Я хотел энергично возразить ему, когда до меня дошло, мои старания так или иначе пропадут впустую, поскольку Гуру снова навеселе. Не в том смысле, что весел и беззаботен, если бы так. Наоборот, "Jack Daniels", который он прихватил из Нью-Йорка и глушил всю дорогу напополам с текилой с непродолжительными перерывами на сон, лишь усилил маниакальную подозрительность Гуру. Похоже, пьянство Вывиха не вызывало восторга у Триглистера, но Меер Аронович помалкивал из соображений субординации. А может, его даже устраивала шпиономания Гуру на фоне беспробудного пьянства. Как знать...
  Не собираясь ввязывать в спор с алкоголиком, я порывисто встал из-за стола.
  - В ваших словах есть гезон, полковник, - бросил мне в спину Триглистер. - Но место встгечи утвегждено вышестоящими инстанциями и его не пегеиггаешь...
  - Амазонка в окрестностях Макапы дробится на множество рукавов, тот, у которого построили порт - не слишком широкий, - сказал я, уже стоя в двери. - Это я к тому, что вашему кораблю доведется подойти прямо к берегу, и его рассмотрят все, кому только не лень. О какой конспирации после этого неустанно болтает Гуру, в толк не возьму!
  Вывих с Триглистером переглянулись.
  - Впрочем, - продолжал я, - нам ведь в любом случае доведется соблюсти таможенные формальности. И, не знаю, как насчет наемных убийц, но если у наших недоброжелателей имеются осведомители в таможенной службе, они, при любых раскладах получат все сведения о нас сразу после того, как на вашем судне побывают таможенники...
  Вывих и Триглистер снова обменялись многозначительными взглядами.
  - Спасибо за ценную инфогмацию, полковник, - сказал Триглистер. - Считайте ее пгинятой к сведению. Но, повтогяю, не в нашей компетенции внести коггективы на ходу, поэтому будем дожидаться наших коллег в Макапе. В качестве некотогой компенсации спешу вас погадовать - на тот случай, если когабль задегжится в пути, для нас забгонигованы номега в местном отеле, и вы с Ганги сможете сколько угодно любоваться живописными окгестностностями...
  - Гостиница называется Amazon Equatorial Hotel, мне докладывали, аховый уголок, будем жить, как дэвы, - решил сменить гнев на милость Гуру. - И кухня, по моим сведениям - пальчики оближешь... И все, поди ж ты, включено, включая местных шалав, благодаря международной солидарности трудящихся! Говорят, у буржуазного моряка в каждом, понимаешь ли, порту - по подстилке. А у нашего, советского моряка в каждом порту - по дюжине сочувствующих идеям Маркса пролетариев любого пола на выбор. А то и по две дюжины. Во как! Короче, будем в Макапе - как у Шивы за пазухой, мля...
  
  ***
  
  Однако, нам не пришлось воспользоваться гостеприимством сочувствующих марксистам бразильских интернационалистов и узнать, как оно там, за пазухой у Шивы, удобно ли. Едва мы ступили по сходням на причал, как на горизонте показалось прибывшее из СССР научное судно.
  - Вот и оно, - с нескрываемым облегчением вздохнул Гуру. - Как видите, сэр Перси, все в полном ажуре. Комар носу не подточит.
  На "Приаме" только-только пробили три склянки, была половина второго пополудни. На прощание Триглистер с Вывихом побаловали нас сытным обедом, заказанным у корабельного кока. Утроили отвальную, по меткому выражению Гуру. Обед состоял из традиционных бразильских блюд. На первое нам подали фейжоаду, отварную черную фасоль, перемешанную с копченостями, маниоковой мукой, дольками апельсин и обильно сдобренную соусом, куда повара с "Приама" накрошили столько перца, словно были византийскими оружейниками, опробовавшими рецепт греческого огня. На второе Вывих заказал еще более гремучую смесь - пато-но-тукупи - кусочки утки, сваренной в остром, как бритва соусе, специй на камбузе явно не жалели. Мы с Генри и Меером Ароновичем, чтобы не воспылать изнутри, высосали литра полтора мате, это такой тонизирующий напиток из высушенных листьев парагвайского дуба, кстати, он ничуть не уступает кофе. Гуру, не удовлетворившись чертовым лимонадом, как он пренебрежительно назвал мате, во время обеда прикладывался к кайпиринье, как местные жители зовут коктейль из тростниковой водки, разбавленной лимонным соком. Вывих и мне предлагал отведать этот "чудодейственный напиток Виракочи" и "шипучку богов", но я отнекивался, уже зная, куда это нас заведет.
  - Ну и Кали с вами, с упрямцем, - не стал настаивать Гуру, перенеся усилия на Триглистера. Пока не уговорил его сделать хоть один глоток за Сатья-Югу - грядущую эру всеобщего благоденствия. Меер Аронович отхлебнул, его сразу же развезло, и нам с Генри пришлось взять захмелевшего бухгалтера под локти. А потом выслушивать упреки окосевшего счетовода в адрес Вывиха. Оказывается, ему вообще противопоказано спиртное из-за хронического гастрита...
  - Что же вы дали себя уговорить, мистер Триглистер?
  - Чегт попутал, - каялся счетовод.
  - Кали, кали попутала, дурень, - пророкотал из-за стола Гуру.
  
  ***
  
  - Как, млять, швейцарские часики, - распинался Вывих, слегка покачиваясь, поскольку кайпиринья давала о себе знать и внутри него. Для пущей важности, Гуру многозначительно покосился на запястье, где красовались снабженные кучей циферблатов часы от известной компании "TAG Heuer". Как похвалялся сам Гуру, вещица стоила целое состояние и была подарком от немецкого отделения теософского общества Елены Блаватской.
  - Лично Анка Бризант преподнесла, - хвастался он еще в Нью-Йорке. - Ничего себе так бабенка была, чумовая, млять... - и добавил, понизив голос. - К вашему сведению, Офсет, тот циферблат, что внизу, показывает обратный отсчет...
  - Обратный отсчет? - не понял я.
  - А то, - совсем уж шепотом добавил Гуру. - У него стрелки - в противоположном направлении вращаются, ясно? Как на ноль выйдут - все, шибздец, и сучке Кали, и ее эпохе, долбанной...
  
  ***
  
  Приложив ладонь ко лбу козырьком, я принялся разглядывать советское судно. Как я и предупреждал Вывиха, у Макапы Амазонка не шире Темзы в окрестностях Лондона, поэтому, никакой нужды в бинокле не возникло. Судно и невооруженным глазом было, как на ладони. Его вид, признаться, несколько смутил меня. Судя по изящным обводам, за нами приплыл самый настоящий эскадренный миноносец. Правда, колпаки артиллерийских установок были демонтированы вместе с орудиями, а на кормовом гафеле реяло красное знамя со звездой, серпом и молотом, какое полагается нести гражданским судам Советской России.
  - Черт бы меня побрал, если это не эсминец! - воскликнул я.
  - А вы думали, за нами буксир пришлют? - съязвил Гуру. К слову, он, наконец избавился от маскарадного костюма мариачи, снова превратившись в военизированного ламу, имея в виду его знаменитую тибетскую шапочку и чисто армейского покроя френч с широкими накладными карманами. Триглистер вырядился еще экзотичнее, перещеголяв попутчика. Рубашка и шорты песочного цвета, высокие шнурованные сапоги и пробковый шлем, последний, явно на пару размеров больше, чем требовалось, превратили счетовода в пародию на британского колониального офицера.
  - Великие дела со спущенными рукавами не делаются, - распинался Вывих, тыча в эсминец перстом. - Как говорят у нас в России, гулять так гулять, стрелять так стрелять, и так дальше. Товарищ Триглистер, а ну-ка, раскури-ка мне сигару...
  - Смотгите, Гугу, как бы вас не укачало на богту, - предупредил Меер Аронович.
  - Не боись, умник, не укачает, - лицо Вывиха приняло высокомерное выражение. - Раньше тебя укачает, крысу сухопутную...
  - Товагищу Педегсу вгяд ли понгавится...
  - Чего?! - перебил Вывих, багровея. - Заруби на своем крючковатом носу, Мишка, как научный руководитель проекта, срал я твоего Педерса с Пизанской башни. И, блядь, со Спасской, кстати, тоже...
  - Так ему и скажите, Гугу? - глаза счетовода так яростно сверкнули из-под очков, что я не удивился бы, если бы Вывих воспылал, словно римская трирема под воздействием сфокусированного зеркалами Архимеда луча смерти.
  - Даже не сомневайся, арифмометр ты ходячий. Ты дашь мне сигару или нет?!
  В досаде закусив губу, Триглистер обернул ко мне раскрасневшееся лицо.
  - Вас удивил этот когабль, не так ли? Так вот, уважаемый, ваше чувство вполне закономегно. Потому что пегед вами флагман научного флота Стганы Советов мобильный исследовательский центг "Богец за свободу тгудящихся Яков Свегло", пегеданный командованием гегоической минной флотилией. Нате, догогие товагищи ученые, пользуйтесь на здоговье! Еще можно сказать вчега, сэг Пегси, это судно богоздило могские пгостогы под позогным тгехкологом самодугов Гомановых в качестве лейб-гвагдейского эсминца "Панический". Но мы, магксисты, покончили с кгепостнической деспотией, а "Панический" пегеименовали в честь товагища Свегла, безвгеменно покинувшего нас вегногно согатника Владимига Ильича Ленина. С тех пог "Панический" служит тгудовому нагоду, как, впгочем, и все остальные советские когабли...
  - Похвально, - пробормотал я, не представляя, что мне еще на это сказать.
  Пока мы болтали, стоя на пирсе, русские моряки, действуя с завидной сноровкой, спустили на воду быстроходный катер, и он, выбросив бурун, отвалил от борта миноносца. К тому времени совсем развиднелось, легкий ветерок понаделал прорех в низкой облачности, с утра застлавшей небосклон от горизонта до горизонта. В образовавшиеся дыры брызнуло Солнце, у экватора жаркое, будто горнила сотен тысяч мартенов. На грязно желтой поверхности Амазонки заиграли ослепительные блики. Мне почудилось, и катер, и сам корабль - словно парят в мятущемся море огня.
  - А, поскольку советский нагод-тгуженник не испытывает вгажды ни к какому другому нагоду, а, напротив, пгеисполнен самым искгенним бгатским интегнационализмом ко всем пголетагиям вне зависимости от цвета кожи и глаз, боевые когабли ему тепегь без надобности, - продолжал, все сильнее распаляясь, Триглистер. Подумать только, а ведь принято считать бухгалтеров сухарями! Ну вот, пожалуйста, я повстречал исключение из правила. Вне сомнений, в душе Триглистера дремал прирожденный оратор и даже трибун. И он - пробудился...
  - То есть, надобность в кгейсегах, бгоненосцах и линкогах в скогом вгемени отпадет, только спегва мы добьём импегиалистических хищников. А как пгикончим эту сгань, тогда и все пгочие, с позволения сказать, мечи, опегативно пегекуем на огала. Газом выведем из состава флотов, и в магтены их целыми эскадгами! Или на нужды детских домов пегеделаем! Стоп, нет, детдомов у нас тоже не будет, для сиготок вгагов нагода, разве что, значит, детишкам в пионеглагегя отдадим... - смахнув очки, Триглистер энергично протер линзы, как делал всегда, когда нервничал. - Вот чего у нас будет - кугы не клюют, так это - газного пгофиля лагегей...
  - То-то артиллерийского вооружения не видать, - молвил я, чтобы поддержать разговор. Во-первых, из-за его дурацкого произношения, я понимал далеко не все из того, о чем он говорил. Во-вторых, мне откровенно не нравился общий смысл, который я все же улавливал. То есть, смысл вроде как был ничего, но у меня имелись некоторые сомнения в искренности собеседника.
  - Вегно, пушечки сняты, - кивнул счетовод. - Но, если, как в геволюционной песне поется, где-то снова ггянет гом, если только какой пговокатог и извегг вздумает нам уггожать, их быстгенько обгатно пгикгутят. Без пгоблем. Мы - судно мигное, но... - Триглистер взял многозначительную паузу.
  - М-да... - протянул я.
  - Вас что-то явно тгевожит, товагищ? - насторожился Триглистер. Я вздрогнул. Меня еще никто никогда не называл товарищем. Попробовал этот термин на вкус. Вроде как ничего...
  - Да нет, все в полном порядке, - заверил я, решив увести разговор в сторону. - Просто я привык больше полагаться в путешествиях на вьючных животных и собственные ноги. А тут - целое судно, да еще и с экипажем...
  - А вот и пгивыкайте к хогошему, догогой товарищ Офсет, - сделавшись, хоть к ране прикладывай, Триглистер чисто по-приятельски потрепал меня по плечу. - Во все пгошлые газы, котогые вам вспоминать тяжело, вы были один на один с пгигодой, как пегст. Никто за вас не вступался, никто не выгучал из беды. Тепегь же с вами - вся неоглядная Советская стгана! - улыбка бухгалтера сделалась до ушей. - Забудьте пго погочный западный индивидуализм! Вся мощь нагодной габоче-кгестьянской власти за нашими спинами, уже ощущаете ее сильное дыхание затылком, не пгавда ли, сэг?!
  - Ну, быть может... - уклончиво обронил я, аллегория не пришлась мне по вкусу.
  - Эта власть уже пгедоставила в ваше гаспогяжение пгекрасный когабль с такими оглами на богту, что лицом в ггязь не удагят, в случае чего, уж будьте благонадежны. Зачем же, спгашивается, на мулах тгястись, волдыги, сами в кугсе где, наживать?! Отпгавимся с ветегком, как коголи, кгоме того, на гогбе ничего тащить не пгидется, все обогудование пгеспокойно доставят в тгюме.
  Так-то оно так, - подумалось мне. Не то, чтобы я опасался, будто эсминец, а это, как ни крути, морской корабль с приличной, рассчитанной на океанскую качку осадкой, не сумеет подняться достаточно высоко по Мадейре, а затем и Маморе. Хотя и вероятностью, что он сядет на мель, я бы пренебрегать не стал. Далеко не все притоки Амазонки остаются полноводными в сухой сезон, следовательно, небезопасны для судоходства. Об отмелях и прочих неприятных сюрпризах вроде перекатов и полузатопленных пней, способных легко распороть самое прочное стальное днище, тоже забывать не следовало. О суровом нраве Маморе ходит много легенд, одна мрачнее другой. Я не раз выслушивал их от плавающих по Амазонке матросов. Представь себе, милая, по утру над рекой стелется туман, в котором напороться на невидимое препятствие - проще пареной репы. И вот, колесный пароходик уже тонет, заваливаясь на борт. А в воде пираньи с кайманами тут как тут, как же им отказать себе в удовольствии и не полакомиться легкой добычей?! Ну а какая еще добыча из застигнутых врасплох и перепуганных насмерть пассажиров...
  И все же, отнюдь не трудности, связанные с навигацией и тому подобное, тревожили меня в первую очередь. Не знаю, как мне не пришло этого в голову прежде? И, лишь наблюдая за стремительно приближающимся катером, я по-особенному остро осознал, сколь нелепо выглядит вся затеянная нами операция. Право слово, Огненноголовые Хранители доверили мне свою сокровенную тайну. И вот я, вместо того, чтобы свято хранить ее, превратил всю свою жизнь в непрерывный и к тому же бессмысленный штурм этого удивительного места. Сначала явился к Колыбели сам, затем притащил с собой Поля Шпильмана, чтобы этот неисправимый романтик заплатил за мое ослиное упрямство головой. Так мне показалось мало этого, и я готов объявиться у Колыбели с боевым кораблем, вооруженным пушками, пулеметами, минами и, черт мраксистов знает, чем еще...
  А во имя чего?!
  - Не бзди, Персей, все будет путем! - влез справа Вывих. Язык Гуру заплетался, как и ноги. При этом он сподобился прочесть мои мысли как открытую книгу. Словно кайпиринья, которую Гуру сосал с самого утра, одарила его дьявольской способностью копаться в чужих головах. Впрочем, почему бы нет, разве Гуру не звал тростниковую водку волшебной шипучкой бога Виракочи, если не ошибаюсь, это южноамериканский аналог египетского Осириса...
  - Пускай тепегь у капитана голова болит, - наседал на меня Триглистер. - Он у нас, кстати, пгофессионал самой высокой пгобы, могской кадетский когпус оканчивал, пги цаге-батюшке еще, за одной пагтой с самим будущим адмигалом Колчаком сидел. В гусско-японскую под Погт-Агтугом гегойствовал, за что ему Золотую саблю вгучили, газом с Геоггиевским кгестом. И, пги всем пги этом, имеет внушительный догеволюционный пагтийный стаж. Если б не этот его стаж, его бы, пгинимая в учет двогянские когни, Геоггиевский кгест и дгужка Колчака, самозванного Вегховного пгавителя Сибиги, давно бы уже шлепнули у пегвой стены...
  - Шлепнули? - спросил я, в упор глядя на Триглистера. Счетовод густо покраснел, сообразив, что заболтался.
  - Ты, Меер, мать твою через коромысло, звезди, да меру знай, - встрял Вывих, обдав меня облаком сильнейшего перегара. - Нахер ты мне полковника пугаешь, дхарма твоя шелудивая! Ты его не слушай, Персей, он херню спорол. Просто хотел сказать тебе, что Советская власть, да благословит ее Священная Тримурти, хотя и непреклонна в отношении врагов народа вплоть до отрывания яиц, заслуги своих сторонников ценит, будь здоров, и насрать ей, если ты прежде графом был или даже британским полковником...
  - Это радует, - протянул я...
  - Ну а я тебе об чем?! Шкипер наш - капитан первого ранга Рвоцкий, моряк от Майтреи, каких даже у вас на флоте днем с огнем не найдешь! Опять же, закаленный революционер, партии мраксистов много услуг оказал, когда она в подполье прозябала. Вот и доверие к нему - сам догадайся, какое...
  - Ну а если капитан Гвоцкий оплошает, его местные лоцманы мигом подпгавят, - важно добавил Триглистер.
  - Лоцманы?
  - А я как сказал? Наша гезидентуга еще в пгошлом месяце получила пгиказ центга подобгать пагу надежных лоцманов, политически ггамотных, из очувствующих габочему делу...
  - Резидентура?!
  - Опять ты, Триглистер, херню сморозил! - вмешался Гуру. - Иди, блядь, что ли, харю освежи, а то - в конец окосел! Пробку понюхал, и писец! Он, Персеюшка, хотел тебе сказать, что и тут, в Бразилии, и где хошь еще, на выбор, пролетарий пролетарию друг, товарищ и брат. Только клич кинь, и лоцманы набегут, и кочегары с докерами...
  У меня не осталось времени осмыслить высказывание Гуру. Катер, отправленный за нами со "Сверла", клюнул носом у причала, и тот закачался на поднятых волнах, натянув ржавые троса и издав протестующий скрип всем стальным нутром. Вывих покачнулся, я придержал его за локоть, а то бы лететь ему кверху тормашками в воду...
  - Благодарствуйте, - крякнул Гуру. Но, я уже во все глаза рассматривал приплывших на катере незнакомцев. Признаться, они с первого же взгляда производили сильное впечатление. Хмурые, атлетического сложения матросы в черных, застегнутых на все пуговицы бушлатах словно сошли с пожелтевших газетных страниц десятилетней давности. Тех, что описывали подробности большевистского переворота в Санкт-Петербурге, когда матросы с крейсера "Авроры" сковырнули составленное из масонов Временное правительство, ворвавшись в Зимний дворец и вышвырнув оттуда и бестолковых министров-временщиков, и глупых юнкеров с гимназистками, пытавшихся этих ничтожеств защищать. Конечно, скрещенных лент к пулеметам системы Максима, запомнившихся мне по старым снимкам, на моряках с советского научного судна не было. Но, их было несложно дорисовать, интуиция подсказывала, они могут появиться в любой момент. Кроме матросов на катере находились солдаты в полевой форме цвета хаки и черных кожаных кепках со звездами, которые засверкали рубинами еще издали.
  - Морская пехота?! - опешил я.
  - Майтрея с тобой, Персеюшка, какие ж это морпехи? Белены ты что ли объелся?! Глазки-то разуй! Они ж даже по возрасту в солдаты нибуя не годятся...
  - А в офицеры?!
  - Ексель-поксель, крестись, Персей, если черти повсюду мерещатся. Такой уж в Стране Советов порядок заведен - не принято у нас друг перед другом шмотьем выпендриваться! Не щеголяют в Советской России соболями с горностаями. Истинная красота, она ведь в чем?
  - В пгостоте! - выпалил Триглистер.
  - Верно гутаришь, комиссар, - осклабился Гуру. - И еще - в самоотверженном, млять, труде на всеобщее благо! А в чем у станка въебывать? В соболях, млять, с горностаями? Опять же, когда все в единую униформу одеты, это ж какая экономия для казны, где народные средства хранятся. И пускай их потом - куда хошь! Выкинь на помойку истории стереотипы, привитые гнилым буржуазным окружением, Персеюшка, друг ты мой ненаглядный, иначе, хуй тебя кто в Сатью-Югу пропустит в бурке на белом коне! Нахуй к Кали мелкособственнический индивидуализм! У нас ведь как принято? Каждый сознательный советский гражданин, к чему б его партия не приставила, ощущает себя солдатом, мобилизованным правительством на нужные для всей страны дела. И не суть, чем именно ему выпало заниматься, говно из выгребных ям отсасывать, или квантовую физику с релятивистской, млять, механикой к новым высотам поднимать! Вот оно как, короче...
  - Пегед вами, товагищ Офсет, наши лучшие ученые, - в голосе Триглистера звучала гордость. - Только лично я бы пгедложил именовать их ученоагмейцами...
  - Как-как?!
  - Ученоагмейцами, говогю. Пока кгасноагмейцы стоят на стгаже священных завоеваний Октябгя, а тгудоагмейцы возгождают советскую индустгию, постгадавшую от гук белоинтегвентов, пегед ученоагмейцами поставлена задача вывести советскую научную мысль на новые, невиданные губежи познания...
  - Теперь все встало на свои места, - заверил я.
  - Это пгекгасно, - просветлел Триглистер.
  
  ***
  
  Дюжие матросы набрасывали швартовочный конец на кнехт, когда один из ученых, не дожидаясь, пока катер встанет вплотную к причальной стенке, взбежал на нос и легко перемахнул к нам. Незнакомец был невысок и сухопар, а двигался ловко как пума. Военная форма сидела на нем как влитая, высокие яловые офицерские сапоги сверкали на Солнце зеркалами. Лицо было конопатым, щедро пересыпанным веснушками. При этом, резко очерченным, волевым, с квадратным подбородком и широкими угловатыми скулами. Из-под кожаной кепки торчали рыжие и жесткие будто щетка для обуви волосы. В глазу научного сотрудника сверкал монокль.
  - Товагищ Свагс, - поприветствовал ученого Меер Аронович, несколько натянуто улыбнувшись.
  - Товарищ Триглистер, - Сварс чисто по-военному вскинул ладонь к виску. Рыбьи глаза ученого оставались холодными, как две ледышки. - Товарищ Вывих...
  - Как поживаете, любезнейший Эрнст Францевич? - с поклоном откликнулся Гуру.
  - Лучше врагов революции, попавшихся мне, - слегка растягивая гласные, отвечал ученый, пожимая протянутую Вывихом ладонь.
  - Эрнст Сварс, ученый из советской Латвии, - представил нас Гуру. - Большой специалист в области социальной антропологии. Полковник Офсет, выдающийся путешественник и большой друг Страны Советов. Генри Офсет-младший... Надеюсь, он станет на нашем судне юнгой, как тот пацан из книжки Стивенсона...
  - О, это мы ему вполне легко устроим, - откликнулся Сварс, сопроводив реплику скупым кивком. - А теперь, товарищи, прошу проследовать за мной, - антрополог поправил кожаную портупею, оттянутую справа, где висела кобура с револьвером.
  - А как же таможенные формальности? - удивился я, но антрополог уже перемахнул обратно в катер.
  - Забудьте об этой егунде, - сказал Триглистер.
  - Как это, забудьте?
  - Всяческие таможни специально пгидуманы мигоедами, чтобы ставить пгепоны на пути объединения пголетариев всех стган, как завещали нам товагищи Магкс и Энгельс. С чего бы нам, спгашивается, потакать эксплуататогам в их непгикгытом ггабеже тгудящихя?
  - Тем не менее, как я понимаю, все же следовали кое-каким правилам, пока находились в США?
  - Скгепя сегдце, товагищ Офсет, - заверил Триглистер. - Такова была моя голь, обусловленная геволюционной необходимостью. Иначе, как бы я гешал поставленные пагтией задачи? А сейчас не вижу никакой нужды пегеться по солнцепеку в таможню и унижаться, выпгашивая дугацкие газгешения у каких-то пагшивых импегиалистических магионеток...
  - Прям как в песне поется, - хохотнул Вывих и, неожиданно затянул: - Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек...
  - Я дгугой такой стганы не знаю, где так вольно дышит человек, - подхватил Триглистер. - В путь, товагищ Офсет, смелее...
  - Ну, Майтрея нам в помощь, - Гуру, пошатываясь, перебрался в катер. Двое здоровяков-матросов кинулись его поддержать.
  - Эх, Персеюшка! Ты только погляди на этих чудо-богатырей! Жаль, не баталист я, как покойный художник Верещагин, мне б вместо горных вершин хотя бы пару полотен с этими крепкими парнями нарисовать. Каждый из них - сам, понимаешь, как горная вершина...
  - Вот уж воистину посланники нового мира... - пробормотал я, опираясь на руку, протянутую мне Генри.
  Минута, и катер отвалил от причала, где, вопреки прогнозам Гуру, скопилось порядком зевак, таращившихся на нас во все глаза. Кроме того, доставивший нас в Макапу "Приам", все еще стоял со спущенными сходнями. Наши прежние попутчики, пассажиры, следовавшие дальше, находились на верхних палубах и, от нечего делать, тоже наблюдали за нами. Я уж не говорю о бразильских офицерах, пару человек из команды парохода, стоя на мостике, прильнули к окулярам подзорных труб. В общем, неожиданное появление эсминца произвело ровно тот фурор, о котором я, кстати, предупреждал и Вывиха, и Триглистера...
  Катер не преодолел и половины расстояния до эсминца, как тот пришел в движение. Из обеих труб повалил густой дым, глубоко под палубой ожили машины. Якорная цепь, гремя, заструилась вверх, исчезая в отверстии клюза. Винты судна заработали враздрай, и оно начало разворачиваться, оставаясь на месте. Как только миноносец стал к нам противоположным бортом, мы увидели, что на нем далеко не все благополучно. Сначала я решил, на судне случился сильнейший пожар, дочерна прокоптивший надстройки и обшивку борта. Однако, по мере того как мы приближались, огонь, вне сомнений, бушевавший совсем недавно, стал результатом жесточайшего артиллерийского обстрела, которому подвергся советский научный корабль. В борту, в каких-нибудь трех футах над ватерлинией, зиял пяток дыр, пробитых снарядами больших калибров, диаметром - в хороших пять дюймов. Похоже, по эсминцу гвоздили из мощных дальнобойных орудий, какие стоят на крейсерах. Было даже странно, как "Сверло" ухитрился своим ходом добраться до Макапы, получив такие пробоины. Залети хотя бы одна их таких посылок в крюйт-камеру, и корабль разом со всем экипажем сейчас гостил бы у Нептуна. Только не у того, на чей праздник я рассчитывал, думая о Генри и экваторе...
  - Ах ты ж, мать честная Кали, чтоб тебя! - воскликнул Гуру. - Меер?! Погляди-ка сюда! Ну не ешкин кот...
  На борту корабля, куда мы вскарабкались еще через пять минут, картина разрушений предстала пред нами во всех устрашающих деталях. И, скажу откровенно, лучше бы нашему мальчику не видеть такого. Но, что поделать, когда мужчина взрослеет, он рано или поздно узнает, что звон мечей, будораживший его мальчишеское воображение в книгах, на деле означает вонь выпущенных из вспоротых животов кишок, перепачканные дерьмом поля брани и окровавленные фрагменты тел, от одного вида которых легко вывернет наизнанку и бывалого старого солдата. Судя по тому, что ни луж подсохшей крови, ни искореженных фрагментов оснастки еще не смыли за борт из брандспойтов, беда приключилась со "Сверлом" сравнительно недавно. В воздухе еще стоял мерзкий запах шимозы, помнившийся мне с Мировой войны. Палуба и трубы зияли множеством пробитых осколками дыр, точно, что снаряды были снаряжены шимозой, отметил я машинально, этот тип взрывчатой смеси наделен поистине дьявольской разрушительной силой. Дышать на палубе было нечем, дым из прорех плавал на уровне человеческого роста, заставляя моряков кашлять и жмуриться. И только, когда "Сверло" набрал скорость, чад смахнуло поднявшимся ветром. Сажа осталась. Она лежала повсюду. На переборках, перилах, ступенях и хмурых лицах членов экипажа. Они успели так просмолиться, что казались неграми. Были и другие повреждения, то и дело попадавшиеся на глаза. Толстые листы брони на правом торце боевой рубки разошлись, значительная часть ходового мостика вообще отсутствовала, целый пилон - словно отрезали газовой горелкой. Мачта за дальномерным постом тоже пострадала и походила на ель, побывавшую в костре. Что же до сколов и выбоин, то ими вообще пестрело буквально все, куда только не кинь. На спасательные шлюпки было страшно смотреть, они превратились в дуршлаги, а планширь смахивал на зубы незадачливого старателя с Клондайка, схлопотавшего цингу вместо золотых самородков. Правда, тела погибших все же успели убрать. Но, их еще не похоронили. Только сложили на полуюте, накрыв парусиной. Кое-где через материал проступили бурые пятна. Лицо Генри посерело. Я положил сыну ладонь на плечо.
  - Все в порядке, сэр, - пролепетал он.
  - Господи Иисусе, святый Майтрея! - причитал Гуру, медленно продвигаясь вперед с видом погорельца, обнаружившего вместо дома пепелище. - Ян Оттович?! Товарищ Сварс?! Что к Кали стряслось?!
  Не знаю, намеревались ли советские моряки устроить нам торжественный прием с построением во фронт под оркестр, как по прибытии на корабль адмирала. Даже если такие планы имелись, драматические обстоятельства отменили их...
  На верхней палубе сновали люди, но никто не обращал на нас никакого внимания. Сварс, доставивший нас на эсминец, куда-то подевался. Для остальных мы были - словно прозрачными. И матросы, и офицеры, или как там принято звать старших по званию на красном флоте, действовали, как хорошо отлаженный механизм, занимаясь устранением повреждений, полученных кораблем. По крайней мере, тех из них, что поддавались починке на ходу. Мы ничем не могли помочь. Пожалуй, только мешали...
  - Ян Оттович?! - не терял надежды Гуру. - Товарищ Педерс?!
  Поискав глазами, я, наконец, сообразил, к кому апеллировал Вывих. Похоже, так звался могучего телосложения блондин лет около сорока. Внешне он напоминал товарища Сварса, как старший брат младшего. Те же волосы цвета выжженной жарким июльским Солнцем соломы, то же скуластое рябое лицо с сильно развитыми надбровными дугами неандертальца и отлитым из чугуна подбородком, который не смягчала даже пикантная ямочка, делившая его ровно надвое. С чего я взял, будто у товарища Педерса чугунный подбородок, должно быть, удивишься ты? Легко представляю твою искристую улыбку, что обязательно появится при чтении этих строк. Ну, я заключил сие по опыту, как бывший боксер, трижды становившийся чемпионом полка. Подбородки вроде того, каким мог похвастать товарищ Педерс, изредка попадались мне на ринге, метить туда было бессмысленно и даже опасно, принимая в учет риск повредить кисть. Впрочем, куда-то не туда меня занесло, прошу тебя великодушно простить меня за это.
  Стоя на шкафуте у внушительной дыры в фальшборте, товарищ Педерс отдавал распоряжения. Голос у него был властным, зычным, получая приказы, подчиненные бросались исполнять их со всех ног.
  Пока я рассматривал этого циркового атлета, рядом с ним показался товарищ Сварс. Что и говорить, издали эти двое и вправду казались братьями. Только, если Эрнст Францевич, в лучшем случае, тянул на middleweight, Ян Оттович с полным правом мог считаться тяжеловесом.
  Выслушав Сварса, Педерс, наконец-то, удостоил нас вниманием. Но не так, как, полагаю, рассчитывал Гуру. Сделал несколько пружинистых шагов к нам навстречу и процедил с неожиданной ненавистью, сверкнув рыбьими глазками из-под сросшихся на переносице бровей:
  - Приспичило узнать, что у нас стряслось?! А я хочу спросить это у вас, Вывих!
  - У меня?! - опешил Гуру, стремительно трезвея. - Почему у меня?!
  - А кто еще, мог разболтать о нашем маршруте гребанным англосаксам?!!
  При упоминании соотечественников мои щеки непроизвольно зарделись. Вывих же - задохнулся от праведного возмущения.
  - Позвольте, товарищ Педерс, по какому праву...
  - По праву начальника экспедиции, назначенного лично товарищем Дзержинским!
  Начальник экспедиции? Вот это была новость...
  - Думаете, Феликсу Эдмундовичу понравится... - начал Гуру, сжимая и разжимая кулаки.
  - Что ему понравится, здесь решаю я! - отрезал Шпырев. Я подумал, Константин Николаевич закусит удила. На удивление, он не принял вызова.
  - Кто на вас напал, Ян Оттович? - спросил Вывих совсем другим тоном, чуть ли не заискивающе.
  - Откуда мне знать?! - Педерс рубанул по воздуху напоминающим кувалду кулаком. - Они же не представились. Или англичане, или американцы, ваши с Триглистером дружки!
  - Но-но-но! - вспыхнул Триглистер. - Что за инсинуации, товагищ Педегс?!
  - Это что за пугало?! - вскинув бровь, начальник экспедиции уставился на Меера Ароновича. - Рвоцкий, откуда у тебя на борту колониальный офицер?!
  - Пгекгатите валять дугака, Педегс! - уши бухгалтера раскалились, будто угли из костра. - Вы не хуже меня осведомлены о мегах стгожайшей секгетности...
  - В жопу их себе засунь, морда троцкистская!
  - Меер Аронович дернулся, как от пощечины. Несколько мгновений переваривал оскорбление, затем сорвался на крик.
  - Не сметь! - взвился он. - Подгывая автогитет комиссага когабля, вы бьете по всей магксистской пагтии! Пагтбилет надоел, Педегс?!
  Ухмылка, которой ему ответил Педерс, была кривой, как гипербола.
  - Ого, куда вывернул! - начальник экспедиции обернулся к Сварсу. - Видал?
  Тот скупо кивнул.
  - Бгосьте свои шуточки, Педегс, - прошипел Триглистер.
  - Если ты вдруг вспомнил о конспирации, товарищ Либкент, то я тебе напомню, мне не лень: меня следует звать - товарищ Шпырев! Конспиратор ты хренов! Мне полкорабля размолотили, а ты мне тут про конспирацию заливать вздумал?! - вены на шее Педерса вздулись и теперь походили на трубы для плавания с маской.
  - Шпыгев вы там или Педегс, не смейте огульно обвинять меня в измене делу геволюции! - взвизгнул бесстрашный Меер Аронович.
  - Товарищи... - начал Гуру примирительно, пробуя втиснуться между ними. - Спокойнее, Майтреей вас заклинаю. Махатмой Лениным, если хотите! Так не годится.
  - Не лезь, Вывих! - Шпырев отмахнулся от гуру, как от докучливой мухи. - Предупреждал я Феликса Эдмундовича, нахуй троцкистов с корабля!
  - Но мы ведь даже не знаем, что случилось, - попытался урезонить разбушевавшегося начальника экспедиции Гуру.
  - Откуда мне, блядь, знать, что не знаете?! На вас не написано. Но, я, блядь, узнаю, кто нас сдал империалистической сволочи... - начальник экспедиции одарил Триглистера таким испепеляющим взглядом, что тот только чудом не задымился.
  - Что вы на меня уставились, Педегс?! - взбеленился бывший счетовод.
  - А кто тут еще троцкист?!
  - Что за гнусный навет?!
  - Товарищи, ну нельзя же так, при подчиненных... - не оставлял попыток вразумить готовых сцепиться товарищей Гуру. - Да еще при почетных гостях. Вот, товарищ Шпырев, разрешите представить вам знаменитого на весь мир путешественника и картографа полковника Перси Офсета, большого друга советских людей, а также, всех других угнетенных туземцев...
  - Я знаю, кто такой полковник Офсет, - холодно молвил Шпырев, сопроводив свои слова коротким кивком в мою сторону. Вздохнул. Перевел дух. - Ваше сострадание к угнетаемым капиталистами аборигенам высоко ценится русскими марксистами, - добавил он гораздо спокойнее. - Это похвально. С прибытием на корабль. Поступаете в распоряжение капитана Рвоцкого, он распорядится, чтобы вам показали ваши каюты. Как я понимаю, вы успели отобедать на "Приаме"... - товарищ начальник энергично потянул ноздрями воздух.
  - Успели, - Гуру густо покраснел. От него и вправду тхнуло, как из бочки с элем.
  - Церемония погребения наших павших товарищей - ровно через час, - добавил Шпырев. - То есть, ровно в шестнадцать ноль-ноль. До тех пор можете быть свободны...
  Утратив к нам интерес, начальник экспедиции поспешил к своим людям, латавшим трубопровод, из которого били струи пара.
  Вывих поманил нас с Генри, и мы поднялись на мостик, искать Рвоцкого. Это не заняло много времени. Капитан эсминца сразу же понравился мне, в отличие от начальника экспедиции, оставившего весьма противоречивые впечатления. У Рвоцкого было открытое благородное лицо прирожденного интеллигента. Седая шевелюра и окладистая белая борода придавали ему некоторое сходство с Доном Кихотом, как его обычно изображают на гравюрах. Только вместо лат на Рвоцком был строгий, застегнутый на все пуговицы черный китель с толстыми нашивками из позолоченного галуна на рукавах. Добавлю еще, что, вопреки по-флотски опрятному виду, капитан показался мне слегка взъерошенным. Я не сразу догадался, откуда взялось это впечатление. Потом до меня дошло, он раздосадован безобразной сценой, устроенной нам Шпыревым, но не смеет одернуть его. И это - будучи капитаном на своем корабле...
  - Полковник Офсет! - воскликнул капитан радушно, прикладывая ладонь к козырьку форменной флотской фуражки. - Для меня большая честь приветствовать вас на борту "Якова Сверла", сэр, - он протянул мне ладонь, и я сжал ее в своей. - Молодой человек, - добавил капитан, обращаясь к Генри, - ваш отец - настоящий герой, современный Ясон, являющий собой достойный подражания пример бескорыстной самоотверженности и мужества самой высокой пробы. Он точно такой человек, какими были в старину аргонавты, когда, презрев опасности и лишения, плыли на край света через Геллеспонт за Золотым руном. У каждого из нас оно свое, не так ли, сэр Перси?
  - Благодарю вас, сэр, - откликнулся Генри, зардевшись от удовольствия. Я же, немного смутившись, поскольку не привык, чтобы мне расточали дифирамбы, лишь молча кивнул. Тем более, что с Золотым руном Рвоцкий попал в самую точку. У каждого из нас оно, безусловно, свое. Как и путь, пролегающий через собственные Дарданеллы. Даже, если кто-то из нас порой не осознает этого...
  - Степан Осипович, что стряслось? - Вывих тотчас насел на капитана с расспросами. Рвоцкий, пожав плечами, на которых полагалось бы быть погонам, их здорово не хватало, как по мне, отвечал, что не знает этого наверняка.
  - Инцидент случился в Наветренном проливе, соединяющем Атлантику с Карибским морем, - сказал он. - Мы шли малым ходом, держась берега Эспаньолы. Как раз пробили восемь склянок, давно стемнело, но видимость оставалась превосходной, и с мостика невооруженным глазом отчетливо наблюдались и маяк на мысу Святого Николая, и огни кубинской деревушки Пунта-де-Маис на противоположной стороне пролива. Судоходство там весьма оживленное даже ночью - Панамский канал - всего в дне перехода, и порой, бывают столкновения. Поэтому, я отдал распоряжение вахтенному начальнику глядеть в оба, да и сам не спешил спускаться вниз. Слышали, наверное, как моряки называют вахту до четырех утра?
  - Собачьей? - усмехнулся я. Рвоцкий кивнул.
  - Собачья она и есть. Ровно в пятнадцать минут пополуночи сигнальщик доложил, что видит два судна по правому борту, стремительно приближающиеся к нам со стороны кубинского порта Гуантанамо, который кубинский лишь на словах. Там крупная база ВМФ США, к которой кубинцев на пушечный выстрел не подпускают. Забегая вперед, скажу: именно в силу этого обстоятельства товарищ Шпырев решил, что на нас напали американцы. Я тоже склоняюсь к этому. Формально считаясь международными водами, Наветренный пролив де-факто входит в зону американских интересов. Трудно вообразить, чтобы американцы позволили хозяйничать на своей кухне кому-то еще. Хотя, если британцы попросили их об одолжении... - Рвоцкий встретился глазами со мной. На его лице появилось виноватое выражение. - Простите, сэр Перси, я лишь констатирую факты. А они, как ни печально это прозвучит, состоят в том, что нас чуть не потопили. Как научное судно, мы не несем на борту вооружения, за исключением нескольких пулеметов, поэтому, нам нечем было себя защитить. Мы могли уповать лишь на скорость, благо, кораблестроители снабдили "Панический", то есть, прошу меня извинить, "Сверло", двумя мощными силовыми установками, для своего времени они были настоящим технологическим прорывом...
  - Быть может, американцы обознались, приняв "Сверло" за неприятельский боевой корабль? - предположил я.
  - Разве что за пиратский, - невесело усмехнулся Рвоцкий. - Если конечно, предположить, сэр, что американские моряки думают, будто пираты с Ямайки все еще божья кара Карибского бассейна, а не давно перевернутая страница истории. Других объяснений нет, не слышал, чтобы Соединенные Штаты находились с кем-либо в состоянии войны...
  - Вам сделали знак остановиться? - спросил Гуру, почесав скулу.
  - В том-то и дело, что нет. Как только сигнальщик доложил, что видит два судна, следующие нам наперерез, я приказал включить семафор. Я ведь понятия не имел, с кем имею дело и, в первую очередь, хотел избежать столкновения. Хотя, мне было непонятно, как это они не видят нас. Повторяю, погода стояла ясная, не было ни тумана, ни дождя, а на небе ярко светила Луна. Ну и, естественно, на "Сверле" горели все полагающиеся навигационные огни, включая белые топовые на мачтах и ходовые, зеленый с красным по бортам. Эти чертовые головорезы, похоже, перепились гаванского рому, вот единственная мысль, возникшая у меня, когда посланные нами световые сигналы не получили никакого отклика. Оба судна не подавали никаких признаков жизни, если не считать полного хода, каким они неслись прямо на нас. Я вынужден был скомандовать машине стоп, но не стал посылать вахтенного за товарищем Шпыревым, подумав, что он провел на ногах целый день и настоятельно нуждается в отдыхе. Признаю, это была ошибка. Мне не хотелось беспокоить его понапрасну, он лишь недавно спустился вниз, распорядившись немедленно дать ему знать, если у нас возникнет нештатная ситуация.
  - Мы в империалистических водах, капитан, - напомнил он мне, прежде чем отправиться в каюту. - Будьте бдительны, провокация - самое меньшее, что нам грозит...
  - Вот и накаркал, клянусь Майтреей, - вполголоса обронил Гуру. - А вас, Степан Осипович, наверняка сделал крайним. Я прав?
  Рвоцкий ограничился тем, что вздохнул. Правда, весьма красноречиво.
  - Что за человек этот Педерс, - протянул Гуру неодобрительно и поискал глазами начальника экспедиции. К счастью, тот был далеко.
  - Учитывая, что всего в семи милях от нас находилась американская военно-морская база Гуантанамо, а с противоположной стороны пролива, на расстоянии всего в десять миль - гаитянская столица Порт-О-Пренс, один из важнейших американских форпостов на Антильских островах, товарищ Шпырев имел все основания для беспокойства, - добавил каперанг. - И, к сожалению, его опасения оправдались, по нам открыли огонь с дистанции в десять кабельтовых. Один из первых же залпов накрыл радиорубку, убив радиста и уничтожив средства связи. Еще несколько осколочных снарядов, снаряженных тринитрофенолом или шимозой, как, помнится, выражались японцы, разорвались прямо над палубой, изорвав в клочья пятерых матросов и еще примерно столько же выбросив за борт. Выскочи товарищ Шпырев наверх минутой раньше, и наша экспедиция была бы обезглавлена. Мне не оставалось ничего другого, как дать машине полный ход и начать энергично маневрировать, чтобы затруднить артиллерии противника бить прицельно. Не хочется мне хвалить врага, но об их комендорах, как профессионалах, слова кривого не скажу, меткие черти, почти не мазали. Наше положение усугублялось тем, что нам надлежало держать ровно на юг, в Ямайский пролив. А неприятель, как будто знал об этом, имея задачу нас не пропустить. Повернуть вспять означало верную погибель, потеряв ход, "Сверло" сразу же превратился бы в легкую мишень. Поэтому, я решил идти на прорыв, уповая на преимущество в скорости и надеясь проскочить прямо под носом у неприятеля. Дистанция быстро сокращалась, и я сумел более или менее отчетливо разглядеть противника. Не стал бы присягать на Библии, сэр, но, похоже, это были легкие крейсера типа "Caledon" или аналогичные суда британской постройки. По крайней мере, у них были сходные силуэты. Эти корабли вооружены пятью сто пятидесятимиллиметровыми орудиями главного калибра. Даже если бы артиллерийские установки "Сверла" не были демонтированы при переделке в научно-исследовательское судно, а нападавший корабль действовал один, а не в паре, наши шансы на победу были бы невелики. Несколько снарядов попали в борт и легко прошили броневые листы. Оба крейсера находились по правому траверзу, стало быть, мы представляли собой отличную мишень. Даром, что крейсера вели стрельбу из одних носовых орудий. Нам бы и их хватило с лихвой, чтобы в течение десяти минут превратиться в дымящиеся обломки.
  Генри нервно зачесал волосы назад. Я уже подметил этот его невольный жест, выдававший сильнейшее волнение.
  - Нам ничего не оставалось, как отвернуть на восток, переложив курс на девяносто градусов, и пуститься бегство вдоль южного побережья Эспаньолы в направлении Пуэрто-Рико. Таким образом, мы подставили комендорам британских крейсеров корму и получили шанс оторваться, как-никак, наши пятьдесят пять узлов против их тридцати...
  - Пятьдесят пять узлов! - не сдержавшись, воскликнул Генри. И тут же спохватился: - Простите, сэр.
  - Да, молодой человек, "Панический" - великолепный корабль, далеко опередивший свое время, - с гордостью сказал Рвоцкий. И, должен вам сказать, на первых порах маневр принес нам успех. Особенно, когда Ян Оттович, появившись наверху в сильнейшем волнении, приказал поставить дымовую завесу. Это было весьма своевременное решение, и мне жаль, что я не принял его сам. Прямые попадания сразу же прекратились, неприятели начали отставать. Но, как вскоре выяснилось, радоваться было рано. Враг не просто предугадал наш маневр, именно того ему и требовалось, нас умышленно вынудили отвернуть к востоку. Впереди, у южной оконечности Гаити, нас ждала засада. Еще один боевой корабль, как две капли воды похожий на "Омаху", это такая серия новейших американских крейсеров, караулил нас, прячась в густой тени, отбрасываемой скалистыми отрогами острова Беат. Стоя с машинами, работающими на холостом ходу, без огней, мерзавцы выждали, чтобы мы подошли поближе, а затем открыли убийственный огонь. Это был расстрел, господа. Как в тире...
  - Вы увегены, капитан, будто атаковавший вас кгейсег был "Омахой"? - подал голос помалкивавший до того Триглистер. Наверное, он все еще переваривал выволочку, устроенную ему Педерсом, которого отныне полагалось звать Шпыревым. Что за гнусную клоунаду с кличками вместо подлинных имен они тут устроили? Черт побери, это было поведение, недостойное джентльменов...
  - Господи Боже мой, конечно же, не уверен! - отвечал Рвоцкий. - Повторяю вам, корабли, взявшие нас в тиски, не несли никаких опознавательных знаков, чтобы определить национальную принадлежность. Уверен ли я?! Единственное, в чем я уверился, стоя в рубке под шквалом осколков, ежеминутно чиркавших по броне, так это в том, что настал наш смертный час, как в песне про бессмертный подвиг "Варяга", помните? Прощайте, товарищи, с Богом, ура, кипящее море под нами! Не думали, братцы, мыс вами вчера, что нынче умрем под волнами. Не скажет ни камень, не крест, где легли, во славу мы русского флага...
  - Опгометчивые вещи говогите, товагищ капитан, - перебил Триглистер. - Политически неггамотные и даже вгедные...
  Рвоцкий разинул рот и несколько раз моргнул.
  - Стагогежимные песенки гаспевать не годится, - строго сказал бывший счетовод, и его глазки под очками стали буравчиками.
  - Но ее сам товарищ Буденный любит - промямлил капитан. Мне было больно на него смотреть...
  - Товарищ Буденный - выдающийся кгасный стгатег и магксист до мозга костей, - холодно согласился Триглистер. - Но, во-пегвых, он кавалегист, а не могяк, и не знает многих нюансов. Во-втогых, пги всем моем уважении к магшалу Буденному, он - не комиссаг на "Свегле", это высокую честь пагтия довегила мне. И вообще, что это вы заладили, Гвоцкий, бог, кгест какой-то, опять же, сюда пгиплели, я уж о гусском флаге помолчу! Вы Андгеевский подгазумеваете? Запамятовали, под каким флагом плаваете?
  Капитан побледнел.
  - Вам, как командигу, полагается быть атеистом... А бога - нету его. И не было никогда...
  - Да ладно тебе, Меер, - пришел на выручку Рвоцкому Гуру. - Как так, нету бога? А Майтрея?!
  - Майтгею вашего, товагищ Вывих, а готов пгизнать лишь как аллегогию консолидигованной воли тгудящихся масс под мудгым гуководством большевиков...
  Я подумал, когда мы плыли на "Приаме", Триглистер держал себя с Гуру посдержаннее...
  - Будет вам, Триглистер, - откашлявшись, примирительно начал Гуру. Что вы лепите из мухи слона...
  Я отметил, обращаясь к мнимому счетоводу, Вывих перешел на вы.
  - Позвольте комиссагу самому разгуливать вопгосы, касающиеся могально-политического аспекта боевой подготовки экипажа! - отрезал Триглистер.
  - Продолжайте, прошу вас, Степан Осипович, - сказал я.
  - На крейсерах типа "Омаха" стоят сто пятидесяти двухмиллиметровые орудия, точно, как у англичан. Только их не по пять, а втрое больше. И, доложу я вам, плакали бы наши дела, если бы не Ян Оттович. Он, дай ему Бог здоровья... - осекшись, Рвоцкий исподтишка взглянул на Триглистера, наверняка, в ожидании нагоняя...
  - Благослови Майтреюшка Яна Оттовича, - быстро вставил Вывих.
  - Товарищ Шпырев, он же, еще в бытность товарищем Педерсом, служил минным старшиной на эскадренном миноносце "Стремный". Под моим началом, - добавил Рвоцкий скромно. Только я тогда был старшим лейтенантом. Мне присвоили капитанское звание, когда грянула Русско-Японская война. Перебросили из Владивостока в Порт-Артур. И, скажу вам, положа руку на сердце, господа...
  - Забегите себе господина, Гвоцкий, - сказал Триглистер.
  - Ах да, разумеется, - спохватился капитан. - Я только хотел сказать, никто так ловко не умел ставить минные заграждения прямо у япошек под носом, как товарищ Педерс. Ему дали за храбрость Георгиевского кавалера...
  - И без кгестов, повторяю!
  - В общем, Ян Оттович нас спас. Давай ставить мины прямо с кормы...
  - Откуда мины на научном судне? - я просто ушам своим не поверил.
  - Повезло, не сдали на склад, когда разоружались, - Рвоцкий изобразил виноватую улыбку. - Как говорят в России, не было бы счастья, да несчастье помогло. Оно, конечно, рискованно было, мины прямо под неприятельским огнем ставить, да еще на полном ходу, но что поделать, если прижало...
  По словам капитана, начальник экспедиции лично возглавил им же назначенную команду минеров, кликнув добровольцев из самых отчаянных смельчаков.
  - Братцы?! Кто не из пугливых?! - зычно выкрикнул товарищ Шпырев. Он стоял, широко расставив ноги, выпрямившись во весь свой богатырский рост и не обращая ни малейшего внимания на шрапнель, с воем проносившуюся мимо при каждом разрыве снаряда. - Краснофлотцы!! Есть готовые помереть за святое дело освобождения трудящихся?! Два шага вперед!!!
  - Наши люди - все как на подбор, храбрецы, ведь Страна Советов делегировала на "Сверло" самых лучших своих сыновей, - вел дальше Рвоцкий. - Поэтому сразу вызвалось человек тридцать, в том числе, оба корабельных плотника. Их, правда, товарищ Шпырев с собой на корму не взял, приказал оставаться на полуюте, сколачивать салазки для мин. Понимаете, по уставу мины полагается сбрасывать либо со специального плота, либо с кормы при помощи рельсов. Без них - никак нельзя, иначе можно запросто подорвать собственный корабль, деформировав колпачки взрывателей о корму. Чтобы этого избежать, Ян Оттович велел соорудить эстакаду из деревянных брусьев. Люди работали как проклятые, под ураганным огнем. Комендоры с гнавшихся за нами крейсеров пристрелялись, и такую баню нам устроили, что минеры, когда кантовали мины на корму, скользили по крови и внутренностям павших товарищей. Каждый залп сметал людей с палубы, и тогда товарищ Шпырев заменял их новыми из числа добровольцев. Один он, - понизив голос, Рвоцкий слегка подался вперед, - как заговоренный был...
  - Мы, магксисты, не приветствуем суеверия... - напомнил о себе Триглистер.
  
  ***
  
  Церемония прощания с павшими моряками состоялась полутора часами позже, чем обещал Шпырев. Проволочка случилась по вине самого начальника экспедиции. Во-первых, ему не терпелось увести вверенный корабль как можно дальше от Макапы, пока информация о появлении советского судна шла по инстанциям. Наверное, Шпырев побаивался погони. Во-вторых, он отдал приказ не сбрасывать скорости, пока эсминец не приобретет первозданный вид боевого корабля. Как оказалось, капитан Рвоцкий запамятовал сдать на склад не одни мины, но и артиллерийское вооружение, хранившееся в трюме, и экипаж не успокоился, пока сто двадцатимиллиметровые орудия не заняли свои прежние места. Это оказалась та еще задача, устанавливать пушки на ходу, и все же советские моряки справились с ней в рекордно короткий срок. В итоге, к вечеру "Борец за свободу трудящихся товарищ Яков Сверло" ощетинился орудийными стволами самых разных калибров, как еж иголками при появлении лисы.
  Также мне надлежит признать, ни Триглистер, ни Рвоцкий не преувеличивали, расписывая уникальные ходовые качества корабля. Не знаю, дал ли капитан полные обороты машине, но, когда эсминец набрал скорость, в снастях завыл ветер, а разговаривать стало тяжело. Вестовой проводил нас вниз, в каюту, но и под палубой чувствовалось, какое мощное сердце бьется в машинном отделении эсминца. Генри, едва мы обустроились, прильнул к иллюминатору. Вскрикнул от изумления, позвал меня. Мы держались левого, поросшего густым тропическим лесом берега. Скорость, с какой он струился на восток, впечатляла...
  - Новейшие котлы - сжигают чистую нефть. Никакого угля. Отечественная разработка, между прочим, - самодовольно обронил Гуру, беспардонно распахивая дверь. - Говорил я вам, а вы мне не верили, полковник. А ведь "Сверло" нас прямо к цели домчит, как Пегас Персея. Того, что из эллинского мифа о Медузе, кхе-кхе...
  Я вспыхнул. Признаться, Гуру допек меня этим своим Персеем.
  - Простите, сэр, но вы ошибаетесь, - порозовев, сказал Генри.
  - Это в чем же, юнга? - подбоченился Вывих.
  - Крылатый конь Пегас принадлежал не Персею, а Беллерофонту - сыну Посейдона...
  - Да ну ладно, - отмахнулся Гуру. - А разве не на Пегасе скакал Персей, когда сразил Горгону, а потом и чудище, которое хотело сожрать Андромеду? Или Персей, по-твоему, не по воздуху летал, юнга?
  - По воздуху, сэр. Только у него для полетов имелись специальные сандалии, подаренные ему Гефестом. Беллерофонт тоже убил чудовище, но его звали Химерой. А потом хотел на радостях воспарить на Пегасе к Олимпу, но Зевс не позволил ему этого, выбив из седла молнией. В результате Беллерофонт стал калекой и отверженным...
  Как по мне, приведенная Генри история звучала в равной степени аллегорично и мрачно. Гуру же с минуту глядел на моего мальчика растерянно. Затем перевел взгляд на меня и подмигнул.
  - Каков молодец, а, сэр Перси? Разделал старого брехуна под орех, видит Индра...
  - Нам греческую мифологию преподавали в лицее, - сделавшись малиновым от смущения, оправдывался Генри.
  - Не падайте духом, Вывих, - сказал я. - В моих глазах - вы навсегда останетесь самым большим мастаком по части мифов, если не древнегреческих, то современных. Тут вас с пьедестала - никому не сдвинуть...
  - О чем вы? - насторожился Гуру. - Что-то не пойму...
  - Неужели не догадываетесь?! Вы, Вывих, мягко стелете, да жестко спать. Так, кажется, выражаются в России?
  Гуру изобразил изумление. Насквозь фальшивое, как мне показалось.
  - Когда мы были в Штатах, вы потчевали меня радужными историями про кисельные реки в молочных берегах, по которым мы поплывем на корабле, полученном в полное распоряжение! Что-то не припоминаю, чтобы вы хоть словом упомянули при этом начальника экспедиции Шпырева. Между тем, вот что я вам скажу, Вывих: этот ваш Шпырев совершенно не похож на человека, поступившего в наше распоряжение! Не пора ли положить карты на стол...
  Если только не поздно, - мелькнуло у меня.
  - Сэр Перси, - по своему обыкновению, заговорив доверительным тоном, Гуру подхватил меня под локоть. - Что мне надлежит сделать в первую голову, так это извиниться перед вами. Простите меня великодушно за этого неисправимого грубияна, любезный друг. И, поверьте, Ян Оттович, в сущности, неплохой человек. Даже прекрасный по-своему человек. Настоящий борец, я б даже сказал - Прометей! Будьте к нему снисходительны, сэр, сделайте поправку на его прошлое, а ему, уж поверьте, досталось на орехи, как мало кому еще. Он ведь, - Вывих понизил голос, - через застенки Охранного отделения прошел. Об него, говорят, жандармы три месяца к ряду папиросы тушили, хотели, чтобы он заложил товарищей по подполью. На расстрел выводили регулярно, поставят к стенке, хлоп поверх головы. А он - не спекся. Опять же, в Гражданскую басмачи захватили его в плен у стен Бухары, швырнули в зиндан, а сверху накидали гремучих змей. Прямо товарищу Педерсу на голову...
  - Ничего себе... - протянул Генри. - Как же он выжил?!
  - Не тот, юнга, товарищ Педерс человек, чтобы двинуть коньки от укусов каких-то там эф или кобр! Он же большевик! Клянусь, сэр Перси, я бы рассказал вам раньше, если бы не страшная спешка, в какой нам довелось покинуть Нью-Йорк! Ну а потом, когда мы плыли на "Приаме", у меня, признаться, просто не повернулся язык. Стало жалко портить вам впечатление от поездки, вы с Генри представляли такую идиллическую картину, отправляясь осматривать старые испанские форты... Опять же, повторяю, товарищ Шпырев - не чудовище какое-то, как вы решили. Примите во внимание его положение, оно же обязывает, сэр! Он ведь перед мраксистской партией головой за нашу безопасность отвечает, чтобы ни с вас, ни с Генри, волосок, понимаешь, не упал! А тут такая неприятность, враг напал. Слава Вишну, корабль уцелел, но люди-то погибли, его подопечные! Ясно, что товарищ Шпырев - не в себе. Вам разве хотелось бы, чтобы ему было начхать? Очень сомневаюсь, полковник. Что же до секретности, то тут вообще все просто. Их партия столько лет провела в подполье, что до сих пор в нем местами остается, хоть давно стоит у руля. Отсюда и вся их тяга к паролям, псевдонимам и прочей дребедени! Впрочем, дребедень она или нет, надо у тех морячков спросить, что на баке под парусиной сложены, в ожидании погребения...
  Я все еще подыскивал слова, подходящие, чтобы ответить, когда через порог шагнул товарищ Триглистер, и я потерял мысль, потрясенный очередной метаморфозой в исполнении бывшего счетовода. Сколько их было всего? Затурканный бухгалтер из Нью-Йорка в скромной пиджачной паре и шляпе, мариачи с футляром от гитары, в котором лежал Томми-ган, пародия на британского колониального офицера в дурацком пробковом шлеме и шортах - все эти перевоплощения остались позади. В новой ипостаси Триглистер выглядел как заправский чекист. Точно, как на карикатурах в недружелюбных по отношению к СССР газетах. Кожаная куртка и кепка, кожаные галифе, скрещенные на спине портупеи и широкий пояс, оттянутый на бедре потертой кожаной кобурой с револьвером.
  - Триглистер, это вы?!
  - А кто по-вашему еще? Вы, кажется, возмущены пегеходящей все гганицы ггубостью товагища Шпыгева? Ваше возмущение вполне законно, и я обещаю вам пгистгунить его самым гешительным обгазом!
  - Думаете, у вас получится?
  - Еще как. Такая уж у меня должность - пгиглядывать, чтобы никто не загывался, а то с геволюционегами такое - сплошь и гядом. Пламенные сегдца, гогячие головы и никаких тогмозов...
  - Должность? Какая должность?
  - Пгостите, забыл пгедставиться в новом качестве. Комиссаг экспедиции особого назначения "Кгасные Вгата", - смахнув кожаную кепи со звездой, Триглистер протянул мне свою миниатюрную ладошку. Я пожал ее машинально, совершенно растерянный.
  - Отныне, обгащаясь ко мне, вы будете обгащаться ко всей пагтии магксистов-ленинцев. Ну и моими устами соответственно с вами станет говогить вся пагтия, а она, как известно - ум, честь и совесть нашей эпохи...
  - Да неужели... - пробормотал я.
  - Юмог тут совегшенно неуместен, а сагказм я бы вообще гасценил как вгаждебный выпад - строго предупредил новоявленный комиссар. - Мы на военном когабле, товагищ, более того, это советский когабль, где дисциплина есть осознанный пгодукт классовой сознательности. Мы с вами обязательно поговогим об этом позже. Вообще, смело идите ко мне как к духовнику, если у вас наболит...
  Наболит?! Я только начал осознавать, в какую катавасию втравил меня Вывих, но уже нисколько не сомневался - наболевшего будет - хоть черпай ведром. Только вряд ли имело смысл идти с этим к товарищу комиссару...
  - Вы что же, отныне, кто-то вроде капеллана?
  - Я - комиссаг, - с гордостью и легкой обидой поправил Триглистер. - Ничего общего с капелланом. Всякая гелигия - опиум для нагода, как учит нас товагищ Магкс. И еще тгуположество, как говогил Ильич, - он кинул взгляд на часы. - Все, товагищи, идемте, вгемя поджимает. А то этот чегтов паникег Шпыгев опять закатит одну из своих истегик...
  
  ***
  
  К тому времени, как мы поднялись на палубу, похожий на пожар закат тронул огнем далекие верхушки пальм, а тени, отбрасываемые лесом на речную гладь, превратились в неправдоподобно длинные игры гигантского дикобраза, топорщившиеся на восток. Судно перестало вибрировать, "Сверло" сбросил скорость и шел самым малым ходом, его еле хватало, чтобы удерживать нас на месте, сопротивляясь напористому течению Амазонки. Красный флаг был приспущен, команда выстроилась во фронт, лицом к группе старших офицеров, ее возглавлял Шпырев. Чуть поодаль стояли матросы почетного караула, вооруженные винтовками Мосина с примкнутыми штыками. Мертвецы, покрытые парусиной, несколькими рядами лежали на юте. Триглистер, согнувшись, ходил между трупами, раз за разом приподнимая ткань. Словно кого-то искал. Или, памятуя его недавние слова, совершал некий заупокойный ритуал в марксистской редакции. Что-нибудь вроде: и вечный бой, покой нам только снится, как у симпатизировавшего революции поэта Блока. Издали было не видно, чем конкретно занят Меер Аронович, вообще говоря, его появление на юте сбило меня с толку. Ведь мы только что вместе поднимались на палубу, он шел прямо за нами, и я решительно не мог понять, как это ему удалось нас опередить. Обернувшись к Гуру, я столкнулся с комиссаром нос к носу и вскрикнул от удивления.
  - Что у вас опять стгяслось?! - Меер Аронович скорчил недовольную мину.
  - Но как же... - пробормотал я, окончательно растерявшись. Тем временем двойник товарища Триглистера нашел, что искал, и сделал знак двум крепким матросам. Те легко подняли мертвеца и куда-то потащили. Мнимый комиссар поспешил следом. Только тут до меня дошло, что я не просто обознался, а еще и принял за Триглистера женщину. В оправдание позволю себе заметить, она была тех же габаритов, вдобавок, одета в точности так же - в чекистской коже с головы до пят и с увесистой кобурой на бедре. Когда незнакомка приблизилась к нам, я убедился, она молода и красива...
  - Отбгосьте свои дугацкие предрассудки, Офсет, - по-своему истолковал мое замешательство Триглистер. - Да, на нашем судне плывет женщина, и что с того?! Товагищ Эльза Штайнег - выдающаяся ученая из Швейцагии, пгивлеченная советским пгавительством...
  - Эльза Штайнер?! - фамилия показалась мне знакомой. - Штайнер, Штайнер, - повторил я про себя. - Кажется, мой добрый товарищ месье Шпильман рассказывал мне о некоем Рудольфе Штайнере, возглавившем теософское общество Германии с благословения Анны Бризант. Поль говорил, он якобы грозился построить некий аппарат для мгновенного перемещения в Шамбалу, названный им Колесницей Индры. По словам Шпильмана, речь велась о чем-то вроде механизма телепортации, запускавшегося с помощью обряда Дхармы - это была такая духовная практика, позволявшая телепортируемому на мгновение узреть призрачные лучи Темного Солнца, в которых купается Шамбала, и засечь курс, используя компас...
  - Фройлен Штайнер - родная сестра герра Рудольфа, - сказал Гуру. - Верная помощница мэтра и большая умница, недавно получила степень доктора медицины. К сожалению, герр Штайнер не смог лично принять участие в экспедиции из-за пошатнувшегося здоровья. Но он прислал свою сестру...
  - Фгойлен Штайнег - кгупный специалист по пегеходным состояниям, - важно изрек Триглистер. - И, оценив мой недоумевающий взгляд, добавил: - Между мигами...
  - Между мирами?!
  Матросы, тащившие мертвеца, свернули на одну из боковых лестниц. Эльза Штайнер спустилась за ними.
  - Куда они потащили труп, Вывих? - шепотом спросил я.
  - Наш павший товагищ - один из пгеданнейших бойцов пагтии. Глупо газбгасываться столь ценным человеческим материалом...
  - Разбрасываться?! Что вы имеете в виду, Триглистер, черт бы вас побрал?! - у меня, признаться, глаза полезли на лоб.
  - Т-с, - зашипел Гуру, приложив палец к губам. - Вам что, повылазило, полковник?!
  И верно, хоть он мне и нагрубил, церемония как раз началась. Начальник экспедиции Шпырев, смахнув простецкую матросскую бескозырку, шагнул вперед, перебирая головной убор в ладонях кузнеца.
  - Товарищи балтийцы! - начал он. - Братцы! Смертоносная империалистическая картечь вырвала из наших рядов товарищей, которых вы знали не хуже меня! Называть их пофамильно не стану из соображений секретности, да и не в именах дело. Еще только вчера мы вместе мечтали о Светлом Будущем для всех пролетариев, как завещал нам товарищ Ленин, верный продолжатель святого дела Карла Маркса и Фридриха Энгельса, и вот, мы предаем их останки воде, - умолкнув, оратор обвел тяжелым взглядом собравшихся, пока не остановился на мне. Наверное, вспомнил, что я англичанин. Его глаза были сильно воспалены, как при остром конъюнктивите, я подумал, Гуру не соврал, начальник экспедиции действительно чрезвычайно эмоционален. Такие люди легко жертвуют собой ради дела, в которое верят. И с той же легкостью могут наломать дров...
  - Не нашей, привычной, соленой водице с Балтики, а амазонской, далеко от дома. Сегодня она станет чутка соленее от наших скупых марксистских слез, что мы прольем. А скупыми, - голос начальника стал нарастать, - они будут не потому, что нам, большевикам, не впервой терять боевых товарищей, уж слишком много ударов сыпалось на нас со всех сторон от самых разных гадов. От того наши глаза сегодня сухими останутся, братцы, что наши товарищи померли не даром, а за великое и правое дело. За Светлое Будущее, а ради него и десять раз сдохнуть не жалко, если ты только большевик и за шкуру свою не дрожишь! А мы - не дрожим, верно я говорю, братцы?! Поскольку, мы уже, считай, вступили в него одной ногой, и теперь - дело за малым...
  А уж сколько под таким соусом можно угробить врагов, затрудняющих продвижение к вышеобозначенному "светлому будущему", суя палки в колеса революционной колеснице... - пронеслось у меня. Не подумай, будто я стал циником на склоне лет, милая. Просто уже слышал подобные речи лет десять назад, когда в разгар империалистической войны служил советником китайского генерала Юань Шикая, позже объявившего себя Небесным Владыкой. Этот властный и чрезвычайно целеустремленный политик сверг последнего маньчжурского императора, потому что ему было больно глядеть, как изощренно надругиваются над его отчизной англичане. Он мечтал превратить ее в Небесное царство, по собственному выражению, доведя до конца замысел, который лелеяли тайпины - мятежники, захватившие власть лет за сорок до моего визита в Китай. Генерал сам рассказал мне о тех давних событиях в минуту откровения, когда мы пили зеленый чай, любуясь экзотическими деревьями в саду его новой пекинской резиденции. Оказывается, отец Юань Шикая, будучи кадровым офицером маньчжурской армии, примкнул к повстанцам, за что позже поплатился головой. Это случилось сразу после Опиумной войны, когда Британия с Францией штыками принудили китайское правительство снять запрет на торговлю наркотиками, поставлявшимися в Поднебесную из Бенгалии. Сотни миллионов китайских торчков, которые дня не могли протянуть без английского опиума - в Уайт-холле никто не сомневался - эта игра стоила свеч. Напуганный император пошел на попятную, тайпины - нет. Они видели корень зла в чужеродном культе Золотого Тельца, которому служат белые захватчики. Ну а спасение искали - во Христе, представляешь себе? Только не в том убогом фетише, который для собственных нужд вылепила из Спасителя Церковь, чтобы он, бедный, с креста ежедневно наблюдал, как по-уродски она распорядилась его наследием. Нет, тайпины отдавали себе отчет, с этим беднягой, обреченным тысячелетиями бессильно взирать, как его именем творятся пошлость и зло, каши не сваришь, это уж точно. И они вернулись - к первоистокам. К тому Спасителю, чей бренд еще не сделался частью сетевого маркетинга по сбыту индульгенций в кредит. К неустрашимому философу, явившемуся в Иудею босяком, чтобы бросить вызов Тельцу. Вот и тайпины последовали его путем, неизбежно ведущим на Голгофу...
  - Голгофа их, кстати, не смущала, даже наоборот, они искали ее, - помнится, сказал мне Юань Шикай, смакуя маленькими глоточками душистый чай Юнь У, что переводится как Облака Тумана. Говорят, вопреки названию, Юнь У способствует просветлению, поскольку, сколько бы человек не таращился на окружающие его в нижнем мире предметы, они лишь отвлекают его внимание по пустякам, мешая сосредоточиться на главном. А вот когда все кругом затянуто туманом, невольно обращаешься вглубь себя...
  - Не смущала? - удивился я. - Но почему? Это ведь наверняка чудовищные муки, быть распятым...
  - Сейчас поясню, - сказал Юань Шикай. - Тайпины были осведомлены о сверхъестественной силе, которой наделен Телец в нижнем мире, где испускаемое им магическое сияние завораживает овец, и они бредут к ложному свету самостоятельно, сосредоточенно пережевывая жвачку. Овцы становятся такими ручными, что Тельцу даже пастухов назначать не требуется, все идет самотеком, как очередь в американской столовой самообслуживания. Овцы все делают за него. Сами стригут друг с друга шерсть, причем, в три шкуры, - тут генерал невесело ухмыльнулся, - сами плетут из нее то самое Золотое Руно, которым Телец их манит. И, это такой установившийся миропорядок, которого отменить нельзя. В Нижнем Мире. Даже Иисус Христос этого не сумел, он и не пытался, к слову. Просто личным примером показал путь Дао, ведущий к Спасению. Не к Спасению в Нижнем Мире, прошу вас, не путайте, тут спастись нельзя чисто технически, но к Спасению от Нижнего Мира. Христос вышел через дверь, которую христианские теологи по невежеству назвали лобным местом или Кальварией. Дверь, пустившая Спасителя, осталась приоткрытой, чтобы каждый, у кого достанет мужества, мог последовать за ним, как это сделали чуть позже Петр и Павел. Помните, что с ними случилось? Оба они были распяты при императоре Нероне. Об этом в евангелиях подробно рассказано, надо только уметь читать между строк. Возьмите хотя бы Петра, которого Иисус призвал, чтобы сделать "ловцом человеков" - иными словами, поставил на кастинг, проводить face control, mind control и предполетный инструктаж. Христос ему даже ключи от Царства Небесного посулил, о чем недвусмысленно говорится у Матфея. А что это были за ключи, знаете? Нет?! Так я вам скажу. Когда за апостолом явились посланные Нероном легионеры, у него были все шансы сбежать, то есть, спастись - по нашим убогим человеческим меркам. И тогда Спаситель лично явился к нему и велел идти на смерть. Петр подчинился, и его распяли, для разнообразия - вниз головой. Точно такая же история произошла с Савлом, получившим известность в качестве апостола Павла...
  - И другого пути нет? - помнится, спросил я генерала, предвидя ответ. Юань Шикай грустно покачал головой.
  - Иного не дано, полковник. По крайней мере, не в нашем мире, где, или через Голгофу, или никак. Таким образом, считайте гвозди, заколачиваемые легионерами в вашу плоть, отмычками к замку на двери в Небесное Царство. Ну или контрамаркой, так тоже можно. Повторяю, вам, Телец силен, и нет никакой возможности сокрушить его на территории, отошедшей ему в полное пользование. А вот разозлить Тельца, чтобы обеспечить себе распятие по полному мученическому профилю - совсем другое дело. Кстати, тайпины с этой задачей справились блестяще. Англичанам пришлось перебросить в Китай армейские корпуса, освободившиеся после победы над русскими под Севастополем. Вдобавок, маньчжурам подкинули европейское оружие - по программе гуманитарной помощи. В итоге - восстание тайпинов утопили в крови. Нанкин - последняя цитадель повстанцев, был взят и вырезан до последнего человека. Таким образом - тайпины добились своего - они вошли в Царство Небесное весьма плотной и многочисленной группой. Я бы сказал, впервые применили конвейер, почти как на заводах Форда...
  Тот разговор стал последним с Юань Шикаем. Вскоре генерал был свергнут заговорщиками и убит. Китай вернулся под английское влияние, а мне довелось уносить оттуда ноги...
  Проскользнул ли Юань Шикай через калитку, о которой столь убедительно мне говорил - не знаю...
  
  ***
  
  - И это Будущее, ради которого наши товарищи живота не пожалели, не за горами, братцы! - с чувством продолжил Шпырев. Встрепенувшись, я снова очутился на палубе "Сверла", среди советских моряков, провожающих своих павших товарищей. - И оно, - не какая-нибудь там химера вроде Царствия Божьего, о котором треплются временно недобитые нами попы, а прямо тут, рядышком, - товарищ начальник простер ручищу к носу эсминца, за которым полыхала пурпуром Амазонка. Еще бы ей не полыхать, клонящееся к закату Солнце погрузилось в реку примерно до половины. Зрелище потрясало великолепием...
  Багровый закат...
  - Кто еще хочет слово сказать? - спросил Шпырев, и я увидел Триглистера. Комиссар решительно протискивался сквозь тесный строй моряков, пока не очутился в шаге от начальника экспедиции. Разница между этими двумя большевистскими вожаками, стоило им очутиться нос к носу, из разительной сделалась комичной. Я уже говорил, Шпырев был голубоглазым богатырем нордического типа, охапка нечесаных волос цвета соломы, бычья шея и широченные плечи словно сошли с иллюстрации к "Песни о нибелунгах", прочитанной мною в юности. Драконоборец Зигфрид, вот кого напомнил мне Ян Оттович в тот миг. Триглистер же, напротив, был смуглым замухрышкой в очках, а его впалая грудь сгодилась бы повару вместо черпака. Словом, они были - как ветхозаветные Давид и Голиаф в большевистском исполнении. Кстати, точно, как библейские персонажи, эти двое практически сразу вступили в единоборство. Меер Аронович что-то произнес, Шпырев отрицательно покачал головой. Комиссар, вспыхнув, принялся доказывать свою правоту, оживленно жестикулируя у оппонента под носом. Он даже приподнялся на цыпочки в запале. Это, впрочем, мало что дало, лоб товарища Либкента оставался на уровне выреза грубой матросской робы Яна Оттовича, откуда проглядывали синие полоски линялой моряцкой тельняшки. О чем был спор, я, понятно, не знал. Сначала комиссар наседал, а Шпырев лишь хмурился, играя желваками, но затем его терпение лопнуло. Отстранив Триглистера ладонью с такой легкостью, будто тот был вырезанным из фанеры флюгером, начальник зычно выкрикнул:
  - ИЗВОЗЮ-УК?! КО МНЕ!!
  Моряк, откликнувшийся на зов начальника, оказался еще крупнее Шпырева. Выше на добрых полторы головы и гораздо шире в плечах. Ума не приложу, как проморгал эдакого слона!
  Я не расслышал приказа, отданного Шпыревым верзиле. Но понял, в чем состояла его суть по последствиям, которые наступили для Триглистера. Извозюк сделал шаг к комиссару, выставив перед собой ладонь размером с поддон для тропических фруктов.
  - ПЛЕТКУ СЮДА ДАВАЙ, ПАДЛО! - кажется, прорычал гигант, я не сумел с лету перевести этой фразы, ее смысл сделался очевиден по реакции Меера Ароновича. Извозюк почти целиком заслонил его от нас с Гуру, но мне почудилось, Триглистер схватился за кобуру. Его немедленно разоружили и, подхватив под локти, потащили тем же путем, что и тело павшего моряка, которое комиссар назвал чрезвычайно ценам человеческим материалом...
  - Идиоты! Подняв на меня гуку, вы замахнулись на всю пагтию! За это полагается гасстгел! Слышите меня: ГАССТГЕЛ!!!
  Лица матросов, тащивших комиссара, оставались непроницаемыми, но им вряд ли улыбалась перспектива быть поставленными к стенке. Триглистер отчаянно сопротивлялся, извиваясь червем, и конвоирам довелось фактически подхватить его на руки, как суровым мамашам - взбалмошное дитя!
  - Пагтия сугово покагает вас за надгугательство над ее посланцем! - не унимался Триглистер. Экипаж молча наблюдал за этой безобразной сценой. Никто даже не шелохнулся.
  - Ты, Либкент, еще не вся партия! - хрипло бросил в спину комиссару Шпырев.
  - Вы мне гта не заткнете, гой вы тупой!!!
  - Троцкист злоебучий!! - с ненавистью процедил начальник экспедиции, когда комиссара наконец-то уволокли. - Слышь, товарищ Джемалев, иди-ка сюда, браток...
  - Достукался Меер... - вполголоса обронил Вывих. Мне послышалось злорадство в голосе Гуру, хоть, естественно, я мог ошибаться. Да уж, вот так День Нептуна устроил я сыну, ничего не скажешь...
  - Предупреждал я его, мудака, следи за базаром, блядь, когда с Яном Оттовичем разговариваешь. А он ему в глаза решил попрыгать, и момент подобрал такой, что писец! Ну теперь ему боцман всю дхарму к хуям отобьет. Вместе с кармой...
  - Боцман?
  - Ага, Вася Извозюк. Он, хотя, на судне боцманом числится, по факту состоит при товарище начальнике кем-то вроде палача...
  - Вы шутите? - сказал я, делая отчаянные усилия, чтобы не закашляться. Чудовищно запершило в горле.
  - А что, разве это похоже на шутку, Персей?! - желчно осведомился Гуру. - Помилуй нас всех Вишну, мы ж в автономном плавании. Значит, все должно быть, как у людей, включая дисциплинарную комиссию, трибунал и вешательно-расстрельную команду. Да ладно вам, чего позеленели? Можно подумать, у вас на королевском флоте, никто никого никогда не вздергивал на рее ради укрепления дисциплины! Вы молитесь, чтобы из-за придурка Меера нам с вами не перепало! Шпырев вбил себе в голову, что это кто-то из нас слил маршрут "Сверла" американцам. Ну теперь Мееру точно пиздец...
  - В каком смысле, Вывих?
  - Вы чего, блядь, маленький мальчик, полковник?! В прямом смысле! Прямее, блядь, не бывает! Будет теперь Извозюку показания давать. И, уж будьте уверены, даст такие, как Шпыреву надо, с этим у марксистов четко налажено. Как говорится, пять ударов по яйцам, и человек меняется на глазах. И, если Яну Оттовичу припечет выявить на "Сверле" разветвленный троцкистский заговор, то Извозюк со Сварсом выявят в два присеста. Триглистер, когда они за его жопу примутся, и заговорит, и соловьем запоет, и, блядь, закукарекает даже! Говорил же я ему, долбоебу, не лезь, морда жидовская, на рожон! Не в том мы положении сейчас все! Троцкий-то - тю-тю. Спекся, ушлепок...
  - Вы хотите сказать, Меера Ароновича будут пытать? - спросил я, воспользовавшийся маленькой заминкой, случившейся на палубе, поскольку вызванный Шпыревым товарищ Джемалев куда-то запропастился...
  - Нет, блядь, его закормят заварными пирожными! - со злобой откликнулся Гуру. - Вы знаете, кто такой Извозюк?!
  - Боцман...
  - Хуецман! - прошипел Гуру. - Тельняшка у него - чисто для понту! Он из махровых уголовников, говорят, на каторге десять лет кайлом махал за грабежи и изнасилования с убийствами при отягчающих. Это, полковник, такой контингент, у них, где первое, там и второе с третьим, только не обязательно в той очередности, как я назвал. Вы поняли меня? И торчать бы ему на той каторге до скончания времен, если б его революция от оков не освободила...
  - Как же такой мерзавец очутился на военном флоте?! - недоумевал я.
  - А что тут странного? - совершенно искренне удивился Гуру. - Это ж большевистский флот! Извозюк примкнул к анархистам, когда началась революция. Они командировали его в Гельсингфорс, то бишь, Хельсинки, где при царе-батюшке была база ВМФ, укреплять революционную сознательность среди матросов путем решительного устранения офицерья, которое Извозюк топил в прорубях. В свободное время проводил разъяснительную работу на берегу. Представьте себе картину, идет себе прекрасная дама, вся в кружевах, дорогими парфюмами пахнет, а ей навстречу Извозюк в клешах: а ну, сюда, овца...
  Я с ужасом уставился на Гуру:
  - Помилуй, Бог, Вывих, вы с таким смаком расписываете эту жуть, будто вам самому нравится...
  - Конечно, нравится, а вам, что, нет?! Все мерзости, какие ни есть в эпоху Кали-Юга - лишнее доказательство скорого прихода Майтреи. И чем больше повсюду валяется говна, тем скорее вонючке Кали пиздец. Как видите, все вполне логично, полковник. Я размышляю, как врач. А врачу стоны больного до лампочки. Ему что важно? Распознать симптомы и поставить диагноз, - прошептал Вывих мне на ухо. - Короче, Офсет, ближе к делу. Спустив с поводка матросню, товарищ Ленин благоразумно встал в сторонке, дав время, чтобы она разобралась со старой элитой по-свойски. Так, чтобы у буржуев и дворян от Балтики до Крыма тряслись поджилки. А, когда Мавр сделал свое дело, прибрал бандитскую вольницу нахер. Зачистил с помощью латышских стрелков, те посекли анархистов из пулеметов. Троцкий и Свердлов велели своим орлам пленных не брать. Диалектика, млять, учитесь! Извозюку бы тоже обязательно настал каюк вместе со всей анархистской Черной гвардией, но ему крупно повезло. Его старый кореш с Балтики матрос Димка Попов из партии эсеров, к тому времени служил в ВЧК, и не кем-нибудь, а командиром отдельного ударного отряда. Он устроил Васю к себе. Там Извозюк познакомился с Яном Оттовичем и Сварсом. Те знали друг друга задолго до революции. Они оба на протяжении многих лет входили в так называемую боевую организацию партии эсеров, на счету которой не один десяток налетов на банки...
  - Но позвольте... - начал я в сильнейшем замешательстве.
  - У вас в голове не укладывается, что Ян Оттович грабил банки? - удивился Вывих. - Или что до революции он не был членом партии большевиков?
  - Мне казалось, в Советской России только одна правящая партия, - протянул я, покосившись на зверскую физиономию товарища начальника экспедиции. Первая часть вопроса, заданного Гуру, отпала сама по себе.
  - Сейчас одна, - ухмыльнулся Гуру. - Но до лета восемнадцатого года их было две. Сейчас в России не принято об этом вспоминать, эсеры были единственными, кто поддержал большевиков во время Октябрьского переворота. Чуть позже они вместе прихлопнули анархистов. А вскоре после этого не поделили власть. Эсеры ударили первыми, их боевики из ВЧК устроили провокацию, ликвидировав германского посла графа Мирбаха, водившего дружбу с большевиками, а Феликса Дзержинского, примчавшегося расследовать преступление, взяли в заложники тоже, по всей видимости, вывели бы в расход. Вот тут-то и взошла звезда Яна Оттовича. Дмитрий Попов велел ему кинуть председателя ВЧК в подвал, а тот, вместо этого, посадил его в машину и галопом в Кремль. Ленин с Троцким вызвали верные большевикам войска, и те посекли эсеров в капусту из пулеметов Максим. Один Димка Попов ухитрился слинять, парень был, не промах, доложу я вам. Выбрался из Москвы и рванул к батьке Махно в Гуляйполе. Не один, заметьте, а с Извозюком. К Нестору Ивановичу в ту пору сбежалось много народу, кого большевики не успели добить, поскольку сосредоточили усилия на деникинцах. У Махно Попов сделал карьеру, батька доверил ему целую дивизию. Извозюк все это время был при нем, и что они там в Украине на пару творили, вам, полковник, лучше не знать, лучше будете спать. Впрочем, резвились они не долго. Как только Фрунзе разгромил армию и барона Врангеля в Крыму, и у большевиков развязались руки, махновская вольница быстро закончилась. Попов, правда, снова едва не ушел, пытался ускакать за кордон когти рвать, но Извозюк недаром ошивался рядом. Скрутил в бараний рог и притащил на Лубянку, пожалуйте, Феликс Эдмундович, вот этот урод, который вас едва не расстрелял. В итоге Попову залепили пулю в затылок, а Извозюку - Орден Красного Знамени на грудь. С тех пор они Дзержинский держит Педерса и его дружков при себе. А Триглистер ваш - мудак, он же в курсе дела был, что за люди. Спрашивается, нахуя в бутылку полез?
  - Почему это сразу мой?!
  - А чей?! - Вывих одарил меня ухмылочкой, которая бы сделала честь самому Игнатию Лойоле...
  
  ***
  
  - А вот и Джемалев, - вполголоса добавил Гуру через минуту, и я, не сдержавшись, принялся тереть глаза. Никогда не думал, что повстречаю подобное пугало на научном корабле. Правда, поскольку судно было марксистским, мне, пожалуй, не следовало удивляться. Но я все равно удивился, сказав себе: Вот так клоун... Сказать, что человек, которого, наконец-то, обнаружили на корме и привели к Шпыреву, выглядел экзотически, было все равно, что не сказать ничего. Наполовину военный, наполовину факир, наполовину дервиш, как тебе, Сара, такой симбиоз? Но, так и было, милая, клянусь! Чисто английского кроя френч с широкими накладными карманами и галифе придавали этому паяцу некоторое сходство с европейским офицером. А широченная белая юбка поверх штанов, вроде тех, в которые наряжаются на востоке танцовщицы, наводила на мысли о дервише, празднующем успешное завершение хаджа в Мекку. При этом, он напялил красные сафьяновые сапоги с загнутыми кверху острыми носками, ни дать, ни взять, какой-нибудь визирь при дворе падишаха, а то и джин, выбравшийся наружу через горлышко нечаянно откупоренной Шахерезадой бутылки. Лучше бы она оставила ее на дне морском. Я бы еще, пожалуй, подумал о туземном царьке, завербовавшемся на службу к британским колониальным властям в Мадрасе, и пожалованном ими амуницией с провонявшего нафталином склада обмундирования. Да, местный сахиб тоже подошел бы вполне, полной аутентичности мешала нахлобученная на лысую голову малиновая турецкая феска, украшенная черным конским хвостом по средневековой монгольской моде. Чуть не забыл, еще один яркий штрих к портрету. Физиономия у Джемалева была откровенно янычарская, со старательно выкрашенными красной хной лихими усами и стриженой бородкой. При этом, он извел на свои щеки столько белил, что превратил их в маску актера китайского театра, я посетил пару представлений, когда служил советником у генерала Юань Шикая.
  - Что это за павлин? - шепнул я Вывиху.
  - Тихо, сдурели вы что ли, Офсет?! - побелел Гуру. - Товарищ Джемалев - ученик самого Георгия Гурджиева, только он творчески переосмыслил дальневосточный эзотеризм, существенно обогатив его разными ближневосточными прибамбасами. Слил воедино мудрость монгольских лам и знания средневековых суфиев...
  - Во как?! - вырвалось у меня.
  - Джемаль? Ты где был? - спросил Шпырев, хмурясь. - Тебя обыскались, братишка...
  На удивление, на этот раз начальник экспедиции обошелся без громов и молний. В моих глазах - это значило немало. С недавних пор...
  - Я малилса за доблэстных красных шахыдов, уважаемый Ян-ага. - Чтоби Аллах смиластывылса над нымы и прыньял ых в райские кущи...
  Сказано это было с большим достоинством и с еще большим акцентом.
  - А почему на корме? - спросил Шпырев.
  - Ибо кадисы вэлят правэдным, вазнася малитвы, сматрэть на Мекку...
  - А... - протянул Шпырев. - Тогда ладно. Слушай мой командирский приказ, товарищ Джемалев. Вплоть и до особых распоряжений, именем товарища Дзержинского, назначаю тебя комиссаром экспедиции вместо интригана и перерожденца Триглистера, отстраненного по подозрению в злостном троцкизме и шпионаже в пользу империалистических ублюдков.
  - А гдэ Триглистер? - спросил янычар. На его густо покрытом белилами лице не дрогнул ни один мускул...
  - Арестован, - коротко сказал Педерс. - Уже дает признательные показания...
  - Да смылостивится над ним Аллах, - важно промолвил Джемалев.
  - Пару слов, как новый комиссар, скажешь?
  - Если будет на то твоя воля, Ян-ага...
  - Тогда давай, товарищ Джемалев, говори. От освобожденных народов востока, так сказать... - начальник экспедиции посторонился, уступая место новому оратору.
  - Ас-салат, - торжественно и громко произнес тот. А затем дважды повторил это словосочетание нараспев, в точности, как делают с минаретов муэдзины: Ас-салат, ас-салат, ас-салат... - словно нарочно, чтобы я сподобился вспомнить молодость, проведенную в Египте. И, хоть минуло много лет, смысл этих слов всплыл в памяти сразу же. Фразой "ас-салат" муэдзины призывают магометан на молитву. Еще раз взглянув на товарища Джемалева, я обомлел, почувствовав, что уже где-то видел его. Не просто видел, но и встречался. Это было как в кошмаре, разыгрывающемся наяву, когда отказываешься верить в его материальность, изо всех сил надеясь, вот сейчас ущипнешь себя за щеку, и наваждение развеется. Но, оно - и не думало...
  - В Коране сказано: никаму нэ абещана вэчный жизн. Каждий смэртный - вкусыт смэрть, такова волья Аллаха. Но он знает про каждого всье, и ваздаст каждаму, кто умэр...
  - Жизнь революционера коротка, - продублировал Шпырев, поморщившись. - Но, кто за пролетариат костьми полег, тому и черви могильные нипочем...
  - Кафиры пападут в ад, гдэ, как сказано у Ат-Тирмизи, им на голову пральется кыпящий смола, чтоби испэпэлит кишки. Но праведникам, которие умэрли за угодное Аллаху дэло, абэщан такой кайф, какого дажье вообразит нэльзя, так будэт харашо. Велик Аллах...
  - Светлое будущее, - добавил начальник экспедиции. - То самое, про которое нам товарищ Мракс говорил...
  - И, кто пападьет в рай, его ужье аттуда нэ виганят никогда. Так сказано в хадисах...
  - Плюс электрификация всей страны и всеобщая грамотность, - сказал Шпырев, и его лицо стало задумчивым и печальным.
  - Ля иллаха илла-лаху, Могамед-Рассул-Аллах, - продолжил нараспев товарищ Джемалев. - Пускай Амазонка станэт длья павших фидаинов священной водой Зам-Зам и утолит им жажду, прамачив губы. Инна лиляхи илляйхи раджун! Ми всэ - раби Аллаха и вазвращаемся к нэму...
  Неожиданно Джемалев пустился в пляс. Я видел нечто подобное в Каире, кажется, это звалось танцем дервишей. И, тем не менее, все равно остолбенел. Танцор вскинул обе руки высоко над головой, встав в позу лотоса, и начал вращаться вокруг своей оси, сначала медленно, а затем, все быстрее и быстрее. Я все ждал, когда у него закружится голова, в итоге, она чуть не закружилась у меня, принудив отвести глаза. Не знаю, какую молитву напевал при этом товарищ Джемалев, я отчетливо разобрал лишь слово бисмиллях, он выкрикивал его раз за разом. Полы длинной белой юбки дервиша, одетой Джемалевым поверх галифе, поднялись до груди. Я подумал о юле.
  - Серьезнейшая духовная практика, доложу я вам, - вполголоса прокомментировал картину Гуру. - Большая тайна, известная лишь самым посвященным суфиям. Вы, наверное, воображаете себе, Персей, будто он зарядку делает? Кали вам под хвост. Это мистическое вращение, подразумевающее процесс наматывания лучей невидимого Темного солнца вокруг чакр человеческого тела. Принцип почти тот же, что у прялки. Если аккуратно уложить лучи, слой за слоем, вокруг тела возникает биоэнергетическое поле, и душа выдавливается из груди под воздействием ЭДС, один в один, как в электродвигателе с вращающимся ротором. Слыхали про медитативную практику сомати, Персей?
  Я медленно покачал головой.
  - Ею пользуются самые продвинутые йоги для достижения состояния просветления через слияние с Абсолютом вплоть до нирваны. Только буддистские методы подразумевают отклонение лучей Темного солнца усилием воли, поэтому, ее тренируют десятилетиями, в то время как суфии пользуются центробежными силами, величина которых тем больше, чем выше импульс вращения. Потому-то и скорость такая большая, иначе не сгенерируешь ЭДС, достаточную, чтобы сознание покинуло тело...
  - Зачем ему его покидать? - шепнул я озадаченно?
  - Чтобы выйти за пределы системы координат... - отвечал Гуру с загадочной ухмылкой. - Иначе, как увидеть физический Мир со стороны?
  Я в упор поглядел на Вывиха. Гуру, похоже, и не думал шутить. Но расспросы насчет природы загадочных лучей Темного солнца мне поневоле пришлось отложить. Наверное, у Шпырева, а он, как и я, следил за движениями товарища Джемалева, тоже закружилась голова, поскольку начальник экспедиции, кивнув, сделал знак нескольким заранее отобранным матросам, и те немедленно подняли с палубы ближайшего мертвеца. Для препровождения павших моряков к месту упокоения была использована та самая, сколоченная из деревянных брусков эстакада, посредством которой минувшей ночью сбрасывались мины, уберегшие "Сверло" от верной погибели. Люди, сотворившие это чудо, теперь, по большей части, лежали на палубе в парусиновых мешках, а их детищу предстояло послужить им в последний раз.
  - Экипаж! - скомандовал капитан Рвоцкий звенящим тенором. - Равняйсь! Смирно!!
  Товарищ Джемалев, резко прекратив вращаться, упал на колени, ударившись лбом о палубу, и замер в этом положении богомола. Никто не проронил ни звука. В гробовом молчании я насчитал двадцать шесть всплесков. Двадцать седьмое тело не отправилось в Амазонку, Эльза Штайнер распорядилась унести его. Я так и не понял, зачем и куда...
  Ценный человеческий материал...
  - На караул! - крикнул Рвоцкий. - Товсь!
  Матросы вскинули винтовки к небу, с которого холодно таращились звезды. Давно стемнело.
  - Пли!!!
  Грянул залп, на палубу посыпались стреляные гильзы.
  - Пли!
  - Пли!!
  Мы салютовали павшим ровно двадцать семь раз.
  Мой слух еще не вполне восстановился, когда товарищ Шпырев запел раскатистым басом:
  
  Вставай, проклятьем заклейменный,
  Весь мир голодных и рабов,
  Кипит наш разум возмущенный,
  И в смертный бой вести готов.
  
  Матросы и чекисты подхватили:
  
  Весь мир насилья мы разрушим
  До основанья, а затем,
  Мы наш, мы новый мир построим,
  Кто был ничем, тот станет всем...
  
  Признаться, пока экипаж "Сверла" исполнял Интернационал, я поймал себя на мысли, насколько же нелепо, дико и даже фантасмагорично зрелище, представившееся нашим с Генри изумленным глазам тем поздним вечером. Бескрайняя, ленивая Амазонка, раскинувшись меж поросшими буйными экваториальными зарослями берегами, катила свои темные воды в Атлантику. А на ее фарватере, экипаж укомплектованного чекистами боевого советского корабля, в мистическом экстазе хором горланил пролетарский гимн, написанный коммунаром Эженом Потье полвека назад совсем по другому поводу. Песню о заре Новой эры, которая, при максимализме и нетерпимости тех, кто ее затевал, при их заточенности на конечный результат и нежелании размениваться по мелочам, рисковала обернуться таким кровавым закатом, после которого обещалась наступить бесконечная полярная ночь...
  
  Лишь мы, работники всемирной
  Великой армии труда,
  Владеть землей имеем право,
  Но паразиты - никогда!
  
  Это, конечно, были дельные мысли, правда, ни Шпырев, ни Триглистер, ни этот Вася по фамилии Извозюк ничуть не походили на работников. Ножа и топора, разве что, кто б еще о паразитах столь задушевно распевал...
  
  Довольно кровь сосать, вампиры,
  Тюрьмой, налогом, нищетой!
  У вас - вся власть, все блага мира,
  А наше право - звук пустой...
  
  Как только отгремел гимн, в котором эти липовые пролетарии пытались убедить себя, что станут свободными, избавившись от работодателей, к нам подошел каперанг Рвоцкий.
  - Товарищи, прошу вас пройти в кают-компанию, - предложил он и отступил на шаг, пропуская нас с Генри вперед. И добавил скороговоркой, когда мы поравнялись. - Сэр Перси, ваш сынишка никогда прежде не пересекал экватора?
  - Нет, - откликнулся я.
  - Как и значительная часть моих моряков, - сказал капитан. - Точнее, находящихся на борту людей.
  - Вы о Дне Нептуна, господин каперанг? - догадался я.
  - Мы это обязательно днями исправим, - пообещал Рвоцкий.
  
  ***
  
  Стол, за который нас пригласил капитан, был уже накрыт, сервирован и только ждал, когда же мы приступим к трапезе. Блюда, которыми нас побаловал кок, были не слишком изысканными, но вкусными и сытными. Полагаю, они относились к русской кухне, я в этом не очень-то разбираюсь. На первое нам подали щи и грибной суп, на второе - сбрызнутые уксусом пельмени и голубцы под сметанным соусом. В качестве холодных закусок выступали восхитительные соленые огурцы, маринованные грибы незнакомого мне вида, Гуру звал их лисичками, селедка в подсолнечном масле с луком и квашеная капуста, распространявшая по кают-компании убийственный аромат.
  По правую руку от меня оказался Гуру, слева присела Эльза Штайнер. Теперь, когда она оказалась так близко, я получил возможность убедиться, до чего же она хороша. Настоящая красавица, изящная, как статуэтка из слоновой кости даже в своей жуткой чекистской чешуе. Скажу больше, куртка, галифе и высокие сапоги, даже шли фройлен Штайнер, придавая сходство с какой-нибудь английской аристократкой Викторианской эпохи, гарцующей верхом на породистом арабском скакуне. Для полноты картины, ей не хватало, разве что, хлыста наездницы. Я еще не знал тогда, чтобы осаждать рысаков, фройлен Штайнер вполне хватает колкого языка, порой превращающегося в жало...
  Генри очутился за столом напротив меня, он занимал место между Шпыревым и капитаном Рвоцким. Сварс и Извозюк разместились ближе к двери в компании офицеров Красной Армии и чекистов. Ученых, как заливал мне Вывих в обед. С торца присело несколько флотских офицеров, они держались особняком. Старпома было не видать, как я понял, кавторанг Каланча ушел в ходовую рубку, сославшись на служебные обязанности.
  - Ну, что же, товарищи, - молвил Шпырев, поднимая граненый стакан с водкой до краев. - Выпьем за наших павших братушек, чтобы им хорошо было там, где они сейчас. То есть, в Светлом Будущем, ровно таком, которое каждого ждет, кому свою кровушку до капли за рабочее дело пролить не жаль. И где мы, пока еще уцелевшие марксисты, обязательно с ними встретимся, как только пробьет наш смертный час! - с грохотом отодвинув стул, товарищ Шпырев встал. Мы, естественно, тоже поднялись. И, не чокаясь, как принято у русских, когда они поминают усопших, опрокинули стаканы слаженней вышколенных полковых горнистов. Мне довелось осушить свою емкость до дна. Ты же знаешь, дорогая, мое негативное отношение к алкоголю, выработавшееся за годы скитаний по самым отдаленным уголкам планеты. Любой закаленный лишениями путешественник поневоле становится аскетом. Пристрастия к алкоголю и табаку, пагубные для здоровья в городских условиях, в дремучем лесу становятся смертельно опасными, и это, понятно отчего. В джунглях нельзя расслабляться, ты или постоянно начеку, или труп. Кроме того, мне не раз доводилось видеть мучения курильщиков. Оставшись без табака в глуши, бедолаги буквально сходили с ума. Унизительная, постыдная картина. Тот, кто идет навстречу опасности, в неведомое, туда, где еще не ступала нога человека в ботинке, обязан воспитывать в себе силу духа. А какой дух у пьяницы? Разве что, тошнотворный духан, исходящий изо рта вперемешку с бессмысленной мешаниной слов...
  Впрочем, там же, в далеких странствиях, я также приобрел кое-какие навыки выживания среди дикарей, на собственной шкуре убедившись: пренебрегать их обычаями еще опасней, чем курить, и не где-нибудь, а прямо в крюйт-камере. То есть, если, скажем, какие-нибудь кхмеры, разумеется, из самых лучших побуждений и руководствуясь исключительно законами гостеприимства, вознамерились угостить вас жареной собачатиной или вяленой макакой, ничего не попишешь, надо есть. Если только не желаешь оскорбить аборигенов и собственной персоной загудеть в котел. Или на вертел, это без разницы. Вот точно так довелось действовать и мне в кают-компании "Сверла", то есть, по обстоятельствам, как выражаются военные. Я уже имел дело с русскими прежде и знал, отказ пить вместе лошадиными дозами традиционно рассматривается как плевок в физиономию. Признаться, я даже Генри не сумел уберечь от соблюдения этого жуткого обычая, в тот вечер наш мальчик впервые отведал водки...
  Не успели мы как следует закусить, а Шпырев сделал знак снова наполнить стаканы.
  - А теперь, дорогие товарищи, я хочу поднять чарку за нашего дорогого товарища Ленина, вождя международного пролетариата и верного наследника Основоположников марксизма, товарищей Маркса с Энгельсом. И еще за то, чтобы наш незабвенный Владимир Ильич там, - Шпырев вскинул рябое скуластое лицо к потолку, - вновь свои богатырские крылышки расправил и за нами оттуда приглядывал, ибо без него нам по ходу - край! - резко запрокинув голову, начальник экспедиции опорожнил стакан одним могучим глотком, его примеру последовали остальные, включая меня. Я спинным мозгом ощутил, уж от этого тоста мне точно не отвертеться. Следующий, впрочем, мне тоже не удалось просачковать. Шпырев провозгласил его за скорую погибель империалистов, мироедов, кулаков, мелкобуржуазной дряни и их блядских прислужников, включая недобитую белогвардейщину и злоебучих троцкистов, которые, дескать, задолбали партию в конец.
  - Надо пить, - шепнул мне Вывих, и мы дисциплинированно перелили спиртное в глотки. Надо так надо... После трех стаканов водки в голове зашумело, зато, признаюсь тебе со стыдом, милая моя, чудесным образом развиднелось на душе, а камень, лежавший на сердце, воспарил. Это, естественно, был натуральный самообман в чистом виде, прямое последствие алкогольного дурмана, куда я нырнул с головой. Однако, не могу сказать, будто не приветствовал этого в тот момент. Даже почувствовал, как прорезался аппетит. До того - мне кусок в горло не лез, а тут, как по волшебству, отпустило. Откусив моченый помидор, оказавшийся восхитительным на вкус, я обернулся к Вывиху, уплетавшему голубец. Хотел расспросить, куда и зачем унесли тело одного из павших моряков. А еще, разумеется, о товарище Джемалеве, познавшем, поди ж ты, премудрости самих суфиев. Однако, в первую голову, меня, конечно же, занимала судьба арестованного начальником экспедиции Триглистера. Как-никак, мы пробыли рядом порядочно времени. Гуру был единственным человеком на корабле, к которому я мог обратиться.
  - Что теперь будет с Меером Ароновичем? - понизив голос, спросил я. Вывих, вздрогнув, словно ему залепили подзатыльник, выронил надкушенный голубец, и тот шлепнулся в тарелку, разбрызгав сметану на скатерть.
  - Черт бы вас побрал, Офсет, что за идиотские вопросы за столом?!
  Резкость, с какой это было заявлено, резанула меня, и я холодно пояснил, что, на мой взгляд, вполне естественно беспокоиться о попутчике, которого начал считать своим товарищем по экспедиции, пускай, и не из самых приятных.
  - Вам-то какая забота, что с ним теперь сделают?! - прошипел Гуру почти враждебно. - Думайте о собственной шкуре, Персей, вот вам мой дружеский совет!
  Не вняв ему, я позволил себе заметить, что не привык поступать по-скотски...
  - Не привыкли?! - ядовито осведомился Гуру. - Так привыкайте! Вам теперь ко многому доведется привыкать, причем, чем быстрее, тем лучше персонально для вас. - И добавил, пока я переваривал это: - Выкиньте Меера из головы, полковник. Настоятельно рекомендую. Вы ему все равно не поможете...
  - Как я понял, ему инкриминируют, что он разгласил маршрут судна американцам с англичанами?
  - Вы чертовски догадливы...
  - Его злая ирония понравилась мне даже меньше тона, каким это было сказано.
  - Предлагаете сидеть, сложа руки?! - спросил я, не удосужившись скрыть презрительных интонаций.
  - Предпочитаете лежать, протянув ноги?! - парировал Вывих.
  - Протянуть ноги?! - переспросил я, покусывая губу.
  - Кали вас за ногу, полковник, что вам неймется?! - нервно отложив вилку, Гуру кинул быстрый тревожный взгляд на Шпырева, не прислушивается ли? Но тот черпал пельмени из здоровенной дымящейся кастрюли и, склонив голову набок, слушал Рвоцкого. По губам начальника экспедиции блуждала мрачная ухмылка.
  - Думаете, лично вас трудно обвинить в соучастии, полковник? - осведомился Гуру, поедая меня глазами. - Нет ничего проще, уверяю вас. Вы же иностранец, значит, уже под подозрением! Автоматически, млять! Так что, не играйте с огнем, если только не хотите в кутузку за компанию с Меером! И кончайте совать нос, куда вас не просят! Триглистер сам нарвался! Не надо было в бутылку лезть! Никто его не просил! Сидел бы тихо, может быть, пронесло. Сам должен был понимать, не маленький, чем чревато то, что его угораздило якшаться с Троцким. Он что думал, ему это забыли?!
  - Это из-за связей с Троцким Педерс назвал Меера Ароновича троцкистом?
  - Делаете успехи, полковник, - откликнулся Гуру, придвигая к себе тарелку с голубцом.
  - А что в этом крамольного? - не понял я. - Насколько мне известно, Лев Троцкий - большой человек, один из самых влиятельных большевистских лидеров.
  Гуру поджал губы.
  - Не мелите чепухи, Офсет. Вы сильно отстали от жизни, читали бы, хотя бы изредка, газеты! Троцкий давно не у дел! - порывисто потянувшись к бутылке, Вывих плеснул себе в рюмку, но рука подвела его, и добрая половина водки пролилась на скатерть. - Вам налить, Офсет?
  Я сделал отрицательный жест.
  - Пленум ЦК отстранил его от командования Красной Армией за бонапартизм. Его теория Перманентной революции была признана партией политически вредной. До недавнего времени он трудился в Комитете по концессиям, но все идет к тому, что и оттуда скоро выкинут. А потом дожуют...
  - Как это, дожуют? - упругая маринованная лисичка, которую я решился, наконец-то, отведать, попала мне не в то горло, и я чуть не подавился.
  - Не стройте из себя кретина, ради Майтреи! Зубами дожуют, как еще?! Вы же среди каннибалов жили, кто кому должен рассказывать, как это обычно делается?! Понятно, когда пароход калибра Троцкого идет ко дну, неизбежно случаются водовороты, затягивающие следом даже тех, кто думал, что вовремя спрыгнул через перила...
  - На Меера Ароновича намекаете?
  Решительно отвернувшись, Гуру снова потянулся за голубцом, с которым никак не мог разделаться по моей вине. Нанизал на вилку, заново обмакнул в сметане и понес ко рту, явно дав мне понять, что считает неприятный вопрос исчерпанным. Но, я так не думал.
  - Послушайте, Вывих, но, в таком случае, вы в этом тоже замешаны по самые уши! - бросил я. Это надо было видеть, Сара. Гуру так нервно дернулся при этих моих словах, что едва не выколол себе вилкой глаз, выронив многострадальный голубец на колени. Выругался, помянув злодейку Кали. Одарил меня полным негодования взглядом.
  - В чем это я замешан, Офсет?!
  - Ну, как же, - сказал я с невинной улыбкой. - Разве ваша корпорация CHERNUHA не сотрудничает с возглавляемым Львом Троцким Комитетом по концессиям? Это ведь Главконцесском снабжает вас лицензиями на эксплуатацию месторождений сибирских алмазов?
  - Ошеломление, читавшееся на одутловатом лице Гуру, уступило место гримасе ярости.
  - Вздумали меня утопить?! - зашипел он с ненавистью, заставив меня отстраниться. - Не выйдет, полковник, я вас за собой потяну! Кали клянусь, утоплю нахуй!
  - Зачем мне вас топить?! - искренне удивился я.
  - Тогда укоротите язык! Какого Индры вы треплетесь о том, о чем вас не просят! Нашли место, млять! Да, признаю, Главконцесском пару раз оказывал содействие компании мистера Торча, только вопить-то об этом зачем, тем более, здесь?! К вашему сведению, Офсет, деятельность корпорации CHERNUHA имеет грандиозное народнохозяйственное значение, доказательством чему служат семь почетных грамот от советского правительства, четыре от ВСНХ и три от ОГПУ. А подписаны они все, знаете кем?! Лично товарищем Дзержинским, как руководителем обеих этих структур. И ни один бакс со счетов корпорации не тронулся без ведома Феликса Эдмундовича...
  - Разве Дзержинский, помимо ВЧК, руководит народным хозяйством? - удивился я.
  - А что тут сногсшибательного, Офсет? По-моему, это очень удобно, держать бразды правления в одних руках. Как председатель Высшего Совета Народного Хозяйства, Феликс Эдмундович осуществляет общее руководство промышленностью и сельским хозяйством, ставя перед руководителями отраслей задачи первостепенной важности для развития страны в целом. А как председатель ОГПУ, сажает или расстреливает тех из них, кто не справляется со своими обязанностями, либо проявил себя саботажником. Учет и контроль, Офсет, которые вам даже не снились. Кроме того, слияние спецслужб и гражданских институтов, очень удобно для оперативной деятельности, в частности, когда приходится работать под прикрытием. Вы хотя бы того же Меера возьмите. Он одновременно состоит в наркомате внешней торговли, Комитете по концессиям и ОГПУ. Думаете, Триглистер по собственному почину в Штатах ошивался? Нет, разумеется, его туда товарищ Дзержинский послал, работать сразу по трем направлениям, включая финансовое с разведывательным.
  Я, неожиданно для себя, вспомнил отставного царского генерала Черепа-Спиридовича, сыпавшего по адресу корпорации Вывиха сходными обвинениями. Подумалось, они были не беспочвенными, как я полагал прежде.
  - Триглистер в ОГПУ - на отличном счету. Ему, между прочим, значок почетного чекиста, вручили одному из первых. Товарищ Агрономов, начальник Иностранного отдела, о Меере - самого высокого мнения...
  - Как же, в таком случае, Педерс с ним так жестко обошелся? - удивился я.
  - Дзержинский с Агрономовым - далеко, - мрачно сказал Гуру, берясь за рюмку. - А Педерс - здесь, и у него вся полнота власти. Произошла утечка информации, экспедиция оказалась на грани срыва, а Ян Оттович, как главный начальник, отвечает за нее головой. Тут без козла отпущения - никак. А вы лезете, не зная брода...
  - А если Триглистер не виноват?
  Вопрос был очень наивным, как я понял из объяснений, незамедлительно полученных от Гуру.
  - После того, как Извозюк с Джемалевым за него возьмутся, засучив рукава, Меер чистосердечно признается, что летал на Луну. Или шпионил у нас в пользу марсианской цивилизации. Они его расколют, Офсет, он даст любые признательные показания, уж поверьте, уж будьте покойны, это дело времени, а его у Извозюка с Джемалевым - вагон и телега...
  - Даже если Меер Аронович оговорит себя под пытками?! - ахнул я.
  - Истина тут никого не волнует, Персей, - почти добродушно ответил Вывих, подливая себе водки. - Даже Агрономова с Дзержинским. Инстанции штампуют иллюзии, после утверждения в вышестоящих инстанциях они приобретают все главные признаки реальности...
  Я молча уставился на Вывиха.
  - И не надо нам меня так смотреть, - осклабился тот. - Я тут причем? В такую эпоху живем. Кали-Юга, мать ее...
  - Эй, заговорщики, вы о чем это там шепчетесь?! - неожиданно загремел через стол Шпырев, и мы с Вывихом чуть не подпрыгнули, будто нам на головы упал голый электрический провод. Гуру, в который раз расплескал водку. Я подумал, нас сейчас арестуют прямо за столом.
  - Что это вы все наяриваете в одиночку, Гуру? - скуластое лицо начальника экспедиции прорезала ухмылка, кривая, как трещина в заборе. - Думаете, я не вижу? - продолжал Шпырев. - Ошибаетесь, Гуру. Я, конечно, не наделен ясновидческим даром, как вы, зато мне по должности полагается видеть все.
  Так это шутка? - с опозданием пронеслось у меня, и я перевел дыхание.
  - Что за порочный буржуазный индивидуализм? - добавил Шпырев. - Не по-товарищески, Гуру. Где же ваше чувство локтя...
  - Виноват, Ян Оттович, - отдуваясь, проблеял Вывих, став краснее советского флага на корме. - Увлекся. Я как раз рассказывал товарищу Офсету, до чего же нам повезло, что за организацию экспедиции взялись люди с пламенными чекистскими сердцами и холодным аналитическим разумом, энтузиасты и подвижники, а то, не видать бы нам ни этого прекрасного судна, ни всего прочего, чем нас великодушно снабдила Советская страна.
  - Очень правильные слова, - Шпырев кивнул. - За это обязательно надо выпить...
  - За наши доблестные органы государственной безопасности, чтобы они и дальше стояли на страже завоеваний революции! - Сварс, пошатнувшись, поднялся на ноги.
  - И за их бессменного председателя товарища Дзержинского, Десницу Октября и хранителя подлинных марксистских святынь! - подхватил Ян Оттович. - Долгих тебе лет, дорогой наш Железный Феликс!
  Мы снова выпили. Как ты догадываешься, милая, было бы непростительной оплошностью с моей стороны, не проявить уважения в отношении председателя ВСНХ. Позволить себе подобную дерзость мог разве что закоренелый контрик, которого бы немедленно швырнули за борт. Поэтому, я безропотно перелил водку в глотку, после чего печальная участь господина Триглистера перестала тревожить меня так остро, как всего лишь пару минут назад. Это был потрясающий терапевтический эффект. Не то, чтобы я больше не сочувствовал Мееру Ароновичу, он просто выпал из поля зрения, только и всего. Вывих, явно обрадованный тем, что я, наконец-то, отвязался от него со своими вопросами, сосредоточил внимание на обильно взбрызнутых уксусом сибирских пельменях, начав уплетать их за обе щеки с необычайным проворством. А, прикончив порцию, которой бы хватило, чтобы накормить до отвала роту китайских солдат моего старого доброго товарища генерала Юань Шикая, промокнул масло ломтем пшеничного хлеба, не оглядываясь на товарища Шпырева, бесцеремонно налил себе водки и вскинул руку со стаканом, принявшись любовно разглядывать прозрачную жидкость на свет.
  - Чистейшая, аки невинная слеза Махатмы Будды Шакьямуни, пролитая им по несовершенному, мать его Кали за ногу, человечеству, когда принца Сиддхартху Гаутаму злодейски подстрелил какой-то урод...
  - Кто подстрелил?! - удивился другой наш сосед по столу, плотный курчавый мужчина средних лет, сидевший за Эльзой Штайнер. Мне представили его, как доктора Александра Вбокданова, судового врача. Он и с виду был - чистый док. Кстати, когда двое здоровенных матросов тащили с палубы тело своего павшего у побережья Эспаньолы товарища, именно этот человек сопровождал Эльзу Штайнер, следуя за ней по пятам. Понятно, сказал я себе тогда - он ведь врач. Впрочем, никакой ясности по части того, зачем им понадобился труп бедняги, от этого не прибавилось...
  - Кто-кто?! Дед Пихто! - ворчливо откликнулся Гуру. - Охотник подстрелил, как известно из священных писаний индуизма, Бхагават-гиты, Вишну-пураны и Махабхараты. Стоило принцу Гаутаме достичь бодхи, то бишь, состояния полного просветления, как ему отравленную стрелу прямиком в глаз - хуяк, точно, как Махатме Ильичу. Только товарища Ульянова на заводе Михельсона грохнули, а Будду - на Алтае, в священной роще, когда он присел отдохнуть на берегу реки Коксы. Помедитировать, видать, хотел, никого не трогал, а тут...
  - На Алтае?! - на лице доктора Вбокданова отобразилось сильнейшее недоумение. - А я всегда думал, это случилось в северо-западной части Индостана, на территории современного индийского штата Гуджарат...
  - Ты, неуч, будешь мне рассказывать, где именно подранили Будду?! - с апломбом бросил Гуру. На его щеках заиграл воинственный багрянец.
  - Еще как будет! - вступилась за дока Эльза Штайнер. - Тем более, что вы все перепутали спьяну! Охотник ранил стрелой Кришну, а не Будду. Царевич Гаутама благополучно дожил до глубокой старости и скончался от естественных причин...
  Вывих порывисто вздохнул. Его зардевшиеся щеки приобрели цвет перезрелого помидора, а глаза - забегали. Не хотел бы я очутиться на его месте. Не найдясь с ответом, Гуру наполнил стакан до краев и тотчас осушил единым махом. Фройлен Штайнер, наблюдая эту картину, рассмеялась ему в лицо.
  - Что же до Кришны, которого вы ухитрились назвать Буддой, то да, согласно легенде, с ним действительно случилась такая неприятность, охотник по ошибке пустил в него стрелу, приняв за оленя. Однако Руди склоняется к мысли, что тут мы имеем дело с красивой аллегорией. На момент рокового выстрела Кришна достиг более чем почтенного возраста. Принимая во внимание, что стрелка, как явствует из Махабхараты, звали Джарой, это имя переводится с санскрита как "старость", никто ни в кого не стрелял, просто Кришне пришел биологический срок...
  - Много вы понимаете, - проворчал Гуру потрясенно. Если бы я был курильщиком, мне не составило бы никакого труда раскурить от его лица сигару, таким оно стало красным, даю слово офицера.
  - Несколько лет назад мы с Руди побывали в тех краях, - фройлен Штайнер перевела взгляд с Вывиха на меня, и ее голос сразу смягчился. - Брат давно мечтал обследовать дно Камбейского залива в надежде обнаружить затопленные водами Аравийского моря руины легендарного города Дваравати, построенного Кришной за один день и поглощенного океаном сразу же после его смерти. По мнению некоторых эзотериков, именно там, а не в Гималаях, находилась настоящая Шамбала. К сожалению, религиозные волнения в штате Гуджарат не позволили нам осуществить этих намерений...
  - Нашли, тоже, где Шамбалу искать! - презрительно фыркнул Гуру. - Съездили бы, как я сказал, на Алтай, вот где и оленей, и пьяных охотников, которые, кого хошь, подстрелят, и не перекрестятся, завалом, и им, кстати, что Будда, что Кришна, без разницы! И не надо тут умничать, мамзель, пытаясь подловить меня на слове. Не на того напали, дамочка! Ишь, Будду с Кришной спутал, какая печалька! К вашему сведению, слово "будда" на санскрите означает "пробудившийся" или "прозревший". Что же, по-вашему, Кришна - спящий и слепой?! Вообще не вижу между ними особой разницы, по большому счету, поскольку, с точки зрения индуистских представлений, оба этих сморчка - аватары верховного божества Вишну, который есть абсолют! Так что, не надо ля-ля! Сами хороши! Это ж надо, угораздило искать Дваравати в Индийском океане, когда и ежу понятно: это слово имеет ярко выраженные славянские корни и свободно сопрягается с такими однокоренными русскими словами, как двор, вор, варево, ватник или порвать. Правда, в нашей старообрядческой традиции это волшебное местечко зовут иначе - Беловодочьем, - одарив фройлен Штайнер торжествующим взглядом, мол, не тот я парень, меня голыми руками не возьмешь, Гуру поднес к свету очередной стакан. - Я ж говорю, водка там - в Беловодочье - аки слеза. Прямо из реки ее черпай, в верхнем течении Катуни...
  Выслушав эту тираду, Эльза Штайнер задохнулась от возмущения. Доктор Вбокданов чуть подался вперед.
  - Не мелите чепухи, Вывих! - бросил он с вызовом. - К вашему сведению, я отбывал на Алтае ссылку. При царе-батюшке, разумеется. Я хорошо знаю те края. И что-то не припоминаю, чтобы горная речушка Кокса у поселка Усть-Кокс, откуда мне довелось ежедневно брать воду для ухи и чая, содержала алкоголь или наркотики! Хоть не стану спорить, вода в ней ледниковая, изумительной чистоты и превосходна на вкус...
  - Шурик, не гони пургу! - процедил Гуру, скорчив неподражаемую гримасу. - Если тебя конкретно не вставило, это твои личные проблемы. Водица там - обосраться и не жить, Персен, уж можешь поверить мне на слово, - отвернувшись от доктора, Вывих сосредоточил внимание на мне, впервые с тех пор, как мы говорили о Триглистере. Мне стало ясно, Гуру - вдребезги пьян.
  - Одним стаканом закинешься, штырит, как от литра Балтийского чая, - продолжал разглагольствовать Вывих. - Иначе, сам посуди, Персей, откуда б у поселка взялось такое странное название - Усть-Кокс. Это ж Алтай, а не Колумбия, где марафета больше, чем в Сибири - кедрача...
  - Если Шамбала находится на Алтае, что же вы делаете в Амазонии, уважаемый?! - не сдавался Вбокданов, основательно задетый грубостью Гуру за живое.
  - Шамбала - она вроде плавающего острова, о котором Персей еще в Лондоне распинался, после своей первой своей поездки в Бразилию, когда его тамошние снобы заплевали за такие слова, - тут же нашелся Гуру. - Только плавает тот волшебный остров не по воде, а в облаках, наподобие германского Цеппелина. Бывает - причаливает, понятно, к земле, чтобы пополнить запасы провианта на борту. Бросит якорь на Памире - становится Асгарти, как там ее величают. Бросит на Тибете - становится Шамбалой. А у нас, на Алтае, его знают под именем Беловодочье. Стоит посреди того чудесного острова стольный град Кипеж, терема в нем деревянные, резные, купола из червонного золота отлиты. Прозвали Кипеж Кипежем, поскольку, не успеет Беловодочье замаячить над горными пиками, как на земле поднимается сильнейший кипеж. Народ все кидает, и, кто в чем был, даже в портках или вообще голышом, айда на реку с посудой, у кого какая есть под рукой, самогонку впрок черпать... Ты чего лыбишься, Шурик?! - напустился Гуру на Вбокданова. - Думаешь, вру?! Как бы не так, вот тебе буй! Так, слово в слово, в сказаниях говорится, которые мы с товарищем Торчем собрали по ходу этнографических экспедиций на Алтай. Раньше на Руси Беловодочье звали Ирием, то бишь, Раем, в старину оно, случалось, причаливало не только на Алтае, но и гораздо западнее, вплоть до бассейна Днепра. Что ты ржешь, дурилка картонная, я правду говорю! Взять хотя бы хохлов, у них слово Ирий до сих пор в ходу, хотя никто толком не помнит уже, что оно означает и, главное, как туда попасть. Одна поговорка осталась, птахы полэтилы у Вырий. Это потому, что раньше думали, перелетные птицы туда на зиму улетают. Не веришь, спроси у Извозюка, он с Херсонщины, подтвердит. Эй, товарищ Извозюк, Вася, можно тебя?!
  Окинув помутившимся взглядом кают-компанию, Гуру убедился, что Извозюк его не услышит, он куда-то вышел. Сварс тоже исчез. Я подумал, уже не отправились ли эти двое навестить несчастного Триглистера. От этой мысли мне стало нехорошо. Гуру, должно быть, пришло на ум аналогичное подозрение, поскольку он сник и умолк. Прошептал про себя какую-то фразу, подозреваю, ругательство, и решительно потянулся к бутылке. Вовремя, надо сказать, Шпырев как раз собрался произнести новый тост. Встал, вскинул руку, призывая всех к тишине.
  - За нашего дорогого товарища из Лондона, - провозгласил Ян Оттович, застав меня врасплох. Признаться, я так и сел при этих словах.
  - Который, - продолжал начальник экспедиции, держа стакан, как микрофон, - решительно порвал со своим буржуйским окружением, сжег за собою мосты и упал прямиком в наши крепкие пролетарские объятия! Причем, еще до того, как мы, большевики, сделали Октябрьскую революцию, чего он, ясное дело, никак предвидеть не мог! Дай-ка, я тебе обниму за это, лысая твоя башка!
  Как я уже успел удостовериться, слово у начальника экспедиции редко, когда расходилось с делом. Решительно обогнув стол, Шпырев сгреб меня в охапку и трижды расцеловал в обе щеки по старинному русскому обычаю. - За тебя, дорогой товарищ, - приговаривал он при этом. - И за отпрыска твоего, которого я, с завтрашнего же числа, зачисляю в юнги. Врать не буду, товарищ, принял я тебя сгоряча за контрика. Но теперь вижу, что ошибся, и рад этому. Какой же ты к матери контрик, если по собственному почину мир, который тебя породил, отринул, чтобы разом с нами закладывать по кирпичику фундамент пролетарского храма всеобщего Равенства и Братства. За тебя, браток, и за открытие твое! Много пользы оно народам земли принесет. Верю в это!
  Как ты понимаешь, милая Сара, мне снова пришлось выпить до дна, после чего шум в голове усилился и больше походил на гул пропеллеров выкатившегося на взлетную полосу аэроплана.
  Выпустив меня, причем, готов поклясться, чем угодно, с тех пор мне в общих чертах известно, каково приходилось побывавшим в медвежьих лапах охотникам, Шпырев вернулся на место, по дороге хлопнув Генри по плечу:
  - Держи хвост пистолетом, юнга. Хочешь вырасти таким же храбрым, как батя? Вот и расти...
  - Пацан будет художником, однозначно, - подал голос Гуру. - Зуб Кали даю! У него талант, отвечаю, или я сам нибуя не рублю в живописи...
  - Да ты что?! - воскликнул Шпырев. - Вот это - точно, что молоток! Значит, и быть по сему. Мечтаешь стать художником, значит? Будешь, я тебе слово марксиста даю! За то мы, большевики, и бьемся смертным боем, не щадя живота своего, чтобы каждый стрюкан, вроде тебя, вне зависимости от цвета кожи и прочей херни, будь он хоть немец, хоть ненец, хоть еврей, а хотя бы и папуас, имел равные условия учиться трижды, как завещал нам Владимир Ильич. Ну, вздрогнули что ли...
  Не выпить по такому поводу было бы безумием. Хватив пустым стаканом об стол, товарищ Шпырев обернулся к Генри.
  - Слушай мой первый боевой приказ, юнга. Завтра получишь у квартирмейстера в хозчасти краски, холст и что там еще тебе понадобится, и давай, изобрази наш корабль...
  - Корабль? - немного затравленно переспросил Генри.
  - А я как сказал? Вот этот самый эсминец и нас на нем...
  - Но как?
  - Это уж тебе виднее, ты ж - художник. Сам и решай. Но, чтобы и коню командарма Буденного ясно было, как неотвратимо и уверенно он нас к вершинам Коммунизма несет через разную хренотень. С вершинами тебе Вывих подсобит, если что. Верно я говорю, шаман ты старый?!
  - Чего-чего?! - не расслышал Гуру.
  - Что, нарезался уже? А, ладно, хрен с тобой. Короче, введешь старого хануря в курс дела, как проспится, - бросил Шпырев нашему мальчику. - Понял, нет?
  - Ну...
  - Ну - ответ нихера не по форме, юнга. Полагается отвечать, так точно, понял, сделаю...
  Я подумал, пора выручать Генри. Но не успел, Эльза Штайнер не дала.
  - За вас, дорогой товарищ Офсет, - мурлыкнула она мне прямо в ухо и, совершенно неожиданно для меня, чмокнула в щеку. От нее веяло дорогими французскими духами и шоколадными конфетами, через эти чарующие ароматы пробивался запах грубой свиной кожи, из которой пошили ее чекистскую куртку. Странное сочетание, мелькнуло у меня. Впрочем, всего один день, проведенный на этом невероятном корабле, фатально сказался на моей способности удивляться чему бы то ни было...
  Губы фройлен Штайнер были влажными от водки, которую она только что глотнула за мое здоровье...
  - Благодарю вас, мадемуазель, - пробормотал я, готовый провалиться под стол.
  - Наслышана о ваших подвигах, полковник, - продолжала она, придвигаясь вплотную, и я ощутил тепло ее бедра даже под толстой кожей чекистского галифе. Наверное, оно у нее пылало. - Брат часто говорил о вас, как о доблестном рыцаре Парцифале, настоящем Избраннике Судьбы, которому одному суждено найти Святой Грааль в замке Monsalvage...
  - Вот как... - протянул я. Если мне не изменяла память, сэром Парцифалем звался один из рыцарей короля Артура, сказания о котором, сложившиеся в далекую старину у населявших дремучие европейские леса друидов, много позже причудливо переплелись с апокрифическими историями о крови Спасителя, собранной в чашу Иосифом Аримафейским. Их симбиоз, с подачи француза Кретьена де Труа, положил начало бесчисленному множеству средневековых рыцарских романов о поисках Грааля...
  - И еще, что свойственные вам упорство и неутомимость рано или поздно откроют перед вами заветную дверь в Шамбалу, где в ожидании вас хранится вожделенная Чаша, и вы - как раз тот, кому суждено из нее испить...
  - Ваш брат слишком добр ко мне, мадемуазель, - обронил я дипломатично, пытаясь сообразить, куда она клонит. После очередного тоста это оказалось проблематично. То есть, я, разумеется, уловил некий завуалированный посыл, но никак не мог сдернуть вуаль, чтобы осознать сказанное в полной мере, втиснув в любую из известных мне систем координат. Брат фройлен Штайнер полагал Шамбалу вместилищем Грааля, ассоциируя с волшебным кельтским замком Монсаваж, а меня - реинкарнацией рыцаря Парцифаля? Однако...
  - Доброта здесь абсолютно ни при чем, - поджав пухлые губки, заверила Эльза Штайнер. - Просто Руди от природы наделен редким даром угадывать будущее...
  - По-вашему, Шамбала и замок Монсаваж - одно и тоже?
  - А разве нет? - усмехнулась она. - Monsalvage означает - Мое Спасение. Разве вы не подразумеваете нечто подобное, говоря о Шамбале? Разве не к нему стремимся все мы в той или иной мере и, каждый по-своему, разумеется? Разве она - не та Гавань, куда возвращаются все корабли...
  - Наверное, - сказал я не слишком уверенно.
  - Кельты считали, на замок Monsalvage наложено заклятие, и никто не может найти его, ибо он невидим. Как невидима буддийская Шамбала...
  Тут я предпочел вспомнить, что молчание - золото.
  - Но избранный, тот, кто способен увидеть Monsalvage, сумеет подобрать ключи... - добавила фройлен Штайнер вкрадчиво. - И еще, Руди говорит, что если вы и вправду - сэр Парцифаль, то, может статься, найдете свою Шамбалу даже быстрее, чем это получится у него, не выходя из лаборатории...
  - Ваш брат планирует найти ее прямо у себя в лаборатории? - я невольно склонил голову на бок. Это было что-то новенькое.
  - Вот именно, - подтвердила Эльза Штайнер со спокойным достоинством.
  - Значит, себя он тоже полагает Парцифалем?
  - Ни в коем случае не претендует на это, - откликнулась она. - Парцифаль - немножко наивный, но неутомимый и целеустремленный странник, боги благоволят к нему, почти как к юродивому, ибо он, признаем это, положа руку на сердце, толком не представляет, куда идет. Просто стремится вперед, и все, как какой-то сперматозоид. Руди же, скорее - Мерлин. Мудрец, достигший просветления упорными многолетними практиками. Боги склонны подтрунивать над такими, подозревая в чрезмерной гордыне. Вспомните, полковник, что сталось со строителями Вавилонской башни...
  Я густо покраснел, несколько задетый этим безобразным сравнением со сперматозоидом. Конечно, Эльза Штайнер была ученой, а им свойственно несколько иначе смотреть на биологию. И все же...
  - Руди на Шамбале конкретно зациклился, - вставил Гуру глубокомысленно, вымакивая янтарное масло со дна тарелки из-под пельменей ломтем ржаного хлеба. - Его Анька Бризант на тему подсадила лет двадцать назад, а она - такая стерва злогребучая была, между нами, девочками, говоря, у кого хошь, мозги набекрень съедут...
  - Вы считаете моего брата чокнутым? - холодно осведомилась фройлен Эльза, и на меня повеяло чисто антарктической стужей. Не забывай, милая Сара, я ведь сидел между ними. Но, я был даже признателен Гуру за его неказистое высказывание, он разрядил им обстановку, избавив меня от тягостной необходимости выяснять у Эльзы Штайнер, что все же общего, у меня с сэром Парцифалем и, соответственно, сперматозоидом...
  - Только в части поисков Шамбалы у себя дома! - отвечал Гуру. - Как же, млять, она его там ждет - дожидается. Прям под крыльцом или на полу, аккурат за ночным горшком! - махнув рукой, Вывих зацепил пустую тарелку, и та, звеня, покатилась под стол.
  - Эй?! - воскликнул Шпырев неодобрительно. - Ну-ка, полегче с казенным имуществом!
  - Виноват, Ян Оттович...
  Кряхтя, Гуру полез под стол. Шпырев, удовлетворившись, вернулся к прерванному разговору. Невероятно, но, насколько я сумел разобрать, навострив уши, начальник экспедиции особого назначения агитировал нашего мальчика вступить в коммунистический союз молодежи - это такое дочернее подразделение марксистской партии, откуда она черпает человеческий материал, когда ей требуется пополнить ряды.
  - А я тебе рекомендацию дам, - обещал Ян Оттович Генри. - У меня, как у члена ВКП(б) со стажем, есть такое право. Считай, юнга, она у тебя уже в кармане, ты паренек - что надо, у меня на это дело - глаз наметанный - еще со времен подпольной работы. Прямо сейчас членский билет и оформим, не отходя от кассы, и уж потом круто вверх пойдешь. Все получишь от Советской власти, и кожанку, и наган, и даже на броневике прокатиться сможешь, понял, нет?
  Генри был явно слегка озадачен таким оборотом дела, но все равно слушал Педерса с интересом. Я в который раз решил, мне пора прийти сыну на выручку, но фройлен Штайнер, разгадав мои намерения, удержала меня.
  - Пускай поговорят, - сказала она, стиснув пальчиками мое запястье. - Ян Оттович - хороший русский мужик. Я бы сказала - он олицетворяет все то лучшее, что есть в русских мужиках, только его не всегда разглядеть получается...
  - Он, млять, латыш! - зло поправил ее из-под стола Вывих. Похоже, его экспедиция за улетевшей тарелкой приобрела затяжной характер.
  - Ян Оттович для своих людей - и за отца, и мать, за старшего брата, - проигнорировав едкое замечание Гуру, добавила фройлен Штайнер. - Помните, как у русского поэта Лермонтова: - полковник наш рожден был хватом, слуга царю, отец солдатам...
  - Какой, млять, царь, совсем без царя в голове?! - долетело снизу. Терпение фройлен Штайнер, по всей видимости, лопнуло, и она не оставила новую сварливую реплику Гуру без внимания.
  - Вот вы Вывих, сказали, искать Шамбалу в лаборатории - глупость, не так ли? - спросила она, приподняв скатерть.
  - Хуйня полная, прошу простить мой французский! - откликнулся Гуру.
  - А в Гималаях, которые вы облазили сверху донизу, умнее было ковыряться?!
  Вывих на удивление, не принял вызова.
  - Точно такое же дуробольство, - отвечал он вполне миролюбиво. - Бред, млять, конкретный, - наконец-то показавшись с тарелкой в руках, Вывих, кряхтя, вернулся на скамейку. - В Гималаях нету нихера, это однозначно, - продолжал он. - Зато ветрюган такой, что простатит подхватить даже проще, чем трипак в борделях Бангкока. Разок сходил по девочкам, и писец. Здравствуйте, млять, давно не виделись...
  - Зачем же, в таком случае, вы туда поперлись? Еще и сэра Перси потащили за собой...
  - Кали попутала, дамочка. Плюс эта давалка Бризант мозги закомпостировала, давай, мол, в темпе дуй на гору Кайлас, и будет тебе счастье...
  - А вы ей поверили?!
  - А никто от ошибки не застрахован, Эля...
  Эльза Штайнер брезгливо поморщилась.
  - И потом, почему было не прокатиться за казенный счет, раз Торч все одно грант под это дело пробил через Капитолий? Съездили и съездили, чего трагедию разыгрывать? Опять же, для общего развития полезно поглядеть, куда в былые времена летающий остров швартовался. Персей, тебе что, поездка не понравилась? Опупенная была поездочка! Другое дело, что, понятно, теперь уж он туда не летает. Даже на Алтае давно не появлялся. В другом месте обосновался, там, где его искать никто не додумается. Кроме нас, мы теперь знаем все нюансы, слава Майтреюшке и Персею, ясен-красен, спасибо, открыл нам глаза...
  - Вы имеете в виду Амазонку, Гуру? - уточнил доктор Вбокданов.
  - А ты, значит, нет, Санек?
  - А что по этому поводу думаете вы, полковник? - спросила меня фройлен Эльза. Я передернул плечами. Мне не хотелось ее огорчать, но, как ты знаешь, милая Сара, я никогда не ассоциировал Колыбель Всего с буддистской Шамбалой, как Гуру, или с замком Монсаваж, подобно Штайнерам. И не искал в дебрях Маморе Атлантиду, это мой несчастный товарищ Поль Шпильман вколотил себе в голову подобную чушь. Для меня, что Шамбала, что скандинавский Асгард, что летающий остров Ирий, упомянутый Вывихом, всегда были вторичны по отношению к нестерпимой тяге двигаться вперед, к неизведанному. Словесной чехардой, полезной при переговорах с инвесторами, чтобы убедить их, зачем им надо раскошелиться, финансируя поиски чего-то, где нет ни золота, ни нефти, ни залежей молибденовых руд. Мне не требовалось ничего такого для внутреннего пользования, да я и никогда не думал над чем-то подобным дольше минуты. Я просто шел, повинуясь своей сути, предпочитая не заморачиваться над глубинными мотивами. Черт побери, но жизнь - не пояснительная записка с расчетом ожидаемых прибылей и коэффициента полезного действия. Не моя - так уж точно. При этом, я бы, пожалуй, согласился с фройлен Штайнер: чисто с философской точки зрения моя Колыбель, в определенном смысле, была именно Шамбалой. Но не той, о которой трепался Гуру, обещая, что оттуда выйдет Майтрея. А той, которую недавно вскользь упомянул капитан Рвоцкий, сказав, что она: у каждого - своя...
  - Темните? Ну и пожалуйста, скрытничайте себе на здоровье, - по-своему истолковала мое молчание фройлен Штайнер, неодобрительно и, одновременно, игриво, покачав своей аккуратной головкой античной статуэтки, сидевшей на изящной шее балерины. При этом туго перехваченная портупеями чекистская куртка издала такой страдальческий скрип, что разрушила мне все романтичное впечатление... - А, вот мне, наоборот, хочется с вами пооткровенничать, сэр Перси. Вы не против?
  - Нет, - сказал я, толком не представляя, чего мне ждать.
  - Вывих прав. Сначала Руди думал точно, как мадам Бризант. Памир - Крыша Мира, Шамбала - Небесное царство великих учителей - Махатм, где ж его еще искать, как не в горах?
  - Я ж, млять, сказал уже, летает оно, - буркнул Гуру.
  - Потом брат решил, почему, обязательно, горы? Любое уединенное местечко подойдет. И Антарктида, и Северный полюс, побережье Аравийского моря и даже дно Атлантики у Бермудской гряды. Или Амазония, почему бы и нет. Руди часто говорил, что у вас - все шансы отыскать Шамбалу в бассейне Мадейры. Знаете, открою вам маленький секрет, брат за вами пристально следил еще с тех пор, как вы отправились в Бразилию с герром Шпильманом, искать оставшиеся от Атлантиды дворцы. Вот погляди, сестрица, помнится, посмеивался Руди, они хотят столицу царя Хроника откопать, а выроют Шамбалу. То-то мадам Бризант от зависти желчью изойдет...
  Я помрачнел, подумав, что мадам Бризант не пришлось нарушать из-за нас с Полем десятой заповеди, наше предприятие провалилось, мой товарищ погиб, и я не видел тут никакого повода для иронии.
  - Что вас опечалило, Персиваль? - насторожилась фройлен Штайнер, отбрасывая непокорный завиток со лба.
  - Все в порядке, мадемуазель, - заверил я, не собираясь развивать эту тему.
  - Но потом, когда Руди познакомился с Ильичом, когда нам с братом выпало счастье принимать у себя в гостях этого поразительного человека... когда мы узнали его ближе... - голос мадемуазель задрожал, как я понял - от волнения...
  - Титан духа, - прочувствованно молвил Вывих. - Майтреюшка...
  Эльза Штайнер благодарно улыбнулась ему, наверное, дала понять: томагавки войны на время зарыты...
  - Когда мы с братом смогли, в полной мере, проникнуться его простотой и величием, Руди уверился, будто Шамбала находится в России...
  - Не в Усть-Коксе, - изрек Гуру.
  - Не там, - кивнула фройлен Эльза. - А много западнее, на берегах великой русской реки Волги, в городе Симбирск...
  - В Белоповолжье, - важно вставил Гуру.
  - Считать так было вполне логично, ведь именно в этом русском городе родился Владимир Ильич...
  - Махатмушка... - ласково проворковал Вывих, покачиваясь из стороны в сторону, как китайский болванчик. - Кладезь премудрости...
  - Если бы товарищ Ленин был Майтреей, разве Феня Каплун, или как там звали террористку из партии эсеров, смогла бы ранить его отравленными пулями? - осторожно поинтересовался я.
  - Почему бы и нет? - удивилась фройлен Штайнер. - Разве Понтий Пилат и иудейский Санхедрин не распяли на Голгофе Христа? Разве охотник на оленей не пустил стрелу, смертельно ранившую медитировавшего под деревом Кришну, которого наш друг Гуру спутал с Буддой...
  - Но-но-но... - вставил Вывих.
  - Разве Сет не пропустил Осириса через мясорубку, расчленив на множество частей? - продолжила фройлен Штайнер, проигнорировав мычание Гуру. - Боги смертны, дорогой мой полковник, - точно так же, как и мы...
  - Но Иисус воскрес и, получив астральное тело вместо физического, пробитого гвоздями, вознесся на небеса, - напомнил я. - Так, по крайней мере, сказано в евангелиях...
  - А разве мы не затем сюда приплыли?
  Я вытаращил на нее глаза.
  - Зачем?! Как, неужели Гуру не ввел вас в курс дела?! - остолбенела она.
  - Какого дела?!
  - Дела?! - насторожился Шпырев. Похоже, стоило хотя бы нескольким головам склониться друг к другу, как товарищу начальнику начинали мерещиться троцкистские заговоры. - О чем вы там шушукаетесь, как какие-то натуральные савинковцы?
  - О рабочем деле, Ян Оттович, - сказал доктор Вбокданов. - О том, за которое один товарищ из песни воевать пошел...
  - А... - сказал Шпырев, - тогда ладно. - За него и выпить не грех. А потом и спеть. Чего я к вам с этим Савинковым прицепился? Его ж нету давно. Я его, суку монархическую, самолично на Лубянке в лестничный колодец к ебеням столкнул...
  Очередная порция спиртного была для меня явным перебором. Кают-компания начала вращаться каруселью, голова шла кругом, словно эсминец затягивало в гигантскую воронку, какие, как я слышал, не редкость в Индийском океане. Естественно, корабль держался проложенного штурманом курса, в воображаемый водоворот затягивало меня, причем, он был столь неумолим, что я бы, не колеблясь, поклялся на Библии в его существовании. Тем не менее, я предпринял отчаянную попытку выгрести, оставшись на плаву.
  - Так что за дело, о котором умолчал господин Вывих, привело вас в Амазонию, - спросил я, не сводя глаз с лица Эльзы Штайнер. - Мы говорили о воскресении Христа. А вы намекнули, что и с товарищем Лениным случится нечто подобное. Он, что, по-вашему, тоже, каким-то образом, воскреснет?
  - Только в субботник, - с дурацкой ухмылкой вставил Гуру. - Коммунистический, дхармой клянусь...
  Товарищ Шпырев, приобняв Генри, затянул песню о товарище, отправившемся воевать за рабочее дело. Ту самую, о которой ему напомнил Вбокданов. На удивление, у него оказались и приличный голос, и слух.
  
  О весенних рассветах
  Тот парнишка мечтал,
  Мало видел он света,
  Добрых слов не слыхал.
  
  Рядом с девушкой верной
  Был он тих и несмел,
  Ей любви своей первой
  Объяснить не умел.
  
  И она не успела
  Даже слово сказать,
  За рабочее дело
  Он ушел воевать...
  
  Говорить о чем-то серьезном в таких условиях было непросто. Тем не менее, я уловил смятение на лице фройлен Штайнер, как если бы она сболтнула лишнего, и теперь не знала толком, как выкрутиться из неудобной ситуации. Она кинула быстрый взгляд на Вывиха, словно за поддержкой, но Гуру давно уж был не в том градусе. В отличие от доктора Вбокданова...
  - Скажите, полковник, Иисус Христос существовал как физический персонаж? - неожиданно спросил меня доктор Вбокданов. - То есть человек из плоти и крови?
  - Тебе повезло, Шурик, что тебя прям сейчас Триглистер не слышит, - вставил Гуру, оперев голову о кулак. Полагаю, она представлялась ему чугунной.
  - Думаю, не имеет особого значения, жил ли когда-либо Христос, - сказал я, гадая, к чему бы этот вопрос.
  - Почему не имеет? - спросил Вбокданов негромко.
  - Потому, что он существует в глазах миллионов верующих, ежедневно возносящих к нему молитвы. Ведь трудно себе вообразить, будто они апеллируют к пустому месту. Все остальное - неважно. Даже если Христа выдумали авторы евангелий - он сейчас реальнее любого исторического персонажа эпохи Ирода Агриппы, включая императора Траяна, о котором доподлинно известно, что он точно был.
  - Браво, - Вбокданов несколько раз хлопнул в ладоши. - В самую точку, сэр, в самую точку. Вера - вот, что имеет значение, остальное - чепуха и шелуха. Бог, которому молятся - не может быть мертв априори. Он куда материальнее меня или вас, нам-то с вами никто молиться не станет! И в этом подходе - вся суть, полковник. Причем, не касаемо одних богов. Возьмите литературных героев, ну, скажем, того же гасконца Д'Артаньяна, изобретенного Дюма-отцом! Скольких реально дравшихся на дуэлях и любивших прекрасных дам мушкетеров его величества Луи XIII вы сейчас сможете назвать мне по именам? Затрудняетесь? То-то и оно. Зато вымышленный персонаж Д'Артаньян - до сих пор на слуху. И вот вопрос: какова она, историческая реальность? - Вбокданов одарил меня лучезарной улыбкой. - Собственно, именно это и имела в виду фройлен Эльза, когда говорила вам о товарище Ленине. Думаете, фраза про Ильича, который и теперь живее всех живых - комбинация слов и не более того? Нет уж! Это, если хотите, парадигма, отображающая состояние умов, а именно в умах формируется действительность, как мы ее воспринимаем. А как же иначе? Человек, к образу и идеям которого устремлены помыслы и чаяния всех угнетенных пролетариев планеты - не может быть мертвым, сколько бы отравленных пуль не выпустила бы в него мерзавка Феня Каплун и кто угодно еще. Хоть бронебойными снарядами по нему стреляйте, хоть подкалиберными, Бог от такой чепухи не умрет. Даже наоборот...
  Я подумал, Вбокданов по-своему прав...
  - При этом, легко видеть, - продолжил доктор Вбокданов, - что боги, оставаясь неуязвимыми для колюще-режущих предметов, ядов и всего такого прочего, чем запросто можно угробить любого из нас, напрямую зависят от тех, кто готов отвешивать им поклоны, а лучше - биться лбами об пол, чтобы привлечь их благосклонное внимание. Иными словами, нить, связующая богов и паству - обоюдосторонняя, как, скажем, качели. Парадокс, не правда ли? Казалось бы, небожители - и смертные, ну что, скажите на милость, у них может быть общего? Тем не менее, хорошенько раскинув мозгами, вы, вне сомнений, согласитесь со мной. Где были бы красавицы, эталоном чему бы служили, прибери мы с вами всех уродин. Они опустились бы до среднего уровня - так, ничего. Или дураки? Давайте перебьем всех обладателей высокого IQ, и нам уже завтра какой-нибудь олигофрен представится дьявольски сообразительным парнем вроде Альберта Эйнштейна...
  - Давайте захренячим нахуй всю интеллектуальную элиту, как завещал Ильич, - пробормотал Гуру, роняя неподъемную голову на скатерть. Его лоб коснулся стола с глухим звуком и такой силой, что подпрыгнули рюмки.
  - Старый алкаш, - недовольно буркнул Шпырев, поморщившись. Не обращай на него внимания, малой, он - пережиток гнилого царизма. Давай, лучше, подпевай. И снова затянул:
  
  И, порубанный саблей
  Он на землю упал,
  Кровь ей отдал до капли
  На прощанье сказал:
  
  Умираю, но скоро
  Наше Солнце взойдет
  Шел парнишке в ту пору
  Восемнадцатый год...
  
  Темное Солнце... - невольно пронеслось у меня.
  - Слыхали о принципе симметрии, которым все чаще руководствуются ученые? Они склоняются к тому, что он инвариантен повсеместно, то есть, справедлив и в математике, и в физики, и вообще в жизни в целом. Вот вас удивило, как какая-то паршивая полуслепая эсерка могла пристрелить марксистского вождя, которого герр Штайнер принял за Майтрею? А теперь постарайтесь вообразить, какими мыслями она сама руководствовалась, когда снаряжала обойму! В России проживает сто сорок миллионов человек, может, чуть меньше, памятуя о Гражданской войне. Ну грохнули вы одного из них, и что это вам даст, спросите себя сами?
  - Как я понимаю, товарищ Вабанк - не просто один из ста сорока миллионов... - несмело сказал я.
  - Правильно! Вот и Феня Каплун решила точно так же! Значит, фактически, признала его - особенным! Я вам, полковник, более того скажу, уж не знаю, в кого она целила, в человека или бога, у нее уже не спросишь, по понятным причинам, но выпущенные ею пули, поразили человеческое тело, бог от этого - только выиграл. Знаете, почему? Он - родился! Где был бы сейчас Христос, кто бы помнил о нем, если бы не Санхедрин, распявший его вместо Вараввы, и Пилат, умывший руки?! Взгляните на историю человечества, на всем ее протяжении люди только и делают, что убивают богов, забывая их ради новых, которых и порождают усилием мысли! Где сегодня гордый египетский Гор, сын Осириса, со своими крыльями и орлиным клювом, где семитский Ваал, где Виракочи, благой бледнолицый просветитель Перу? Они пребывают в забвении, иными словами - мертвы, ибо человеческая вера больше не питает их живительными соками, как батарейки - электрический фонарь. Кто, кроме профессиональных историков с археологами, помнит сегодня какую-нибудь Хатор-Сехмет, могущественную небожительницу с головою львицы? А ведь египтяне эпохи строительства пирамид нисколько не сомневались, что именно у нее хватило пороху устроить предшествовавшей им расе Всемирный потоп! Но кто она теперь? Забавная статуэтка из вскрытой археологами гробницы в Долине Царей, желанный экспонат для любого музея, но - не более того. Почему, спрашивается, на смену иудейскому Яхве, столь грозному, что даже само имя его довелось табуировать, заменив тетраграмматоном, явился босой Иисус в оборванном хитоне? Что скажете на это, полковник?
  Тут мне оставалось лишь пожать плечами. Тебе не хуже меня самого известно, милая: я безнадежно плаваю в теологических вопросах. Они никогда не занимали меня в достаточной степени. Вообще не занимали, так будет честнее...
  - А хотите, я вам расскажу, какова точка профессора Штайнера на сей счет? - спросил доктор Вбокданов. Не скажу, чтобы она меня занимала, Сара, но, отвечать отрицательно, особенно, в присутствии его сестры, мне показалось невежливым.
  - Сделайте одолжение, - сказал я.
  - Охотно, - сказал Вбокданов. - Так вот, полковник. По мысли Рудольфа Штайнера, явление Спасителя в облике агнца, есть важнейшая веха в долгой эволюции человеческого сознания, проделавшего полный превратностей путь из мироощущения питекантропа в систему нравственных координат Homo Sapiens. Революционный сдвиг, который проще недооценить, чем переоценить. Возьмите богов прежних, языческих эпох. Всех этих Ваалов, Молохов, Ашшуров и Кроносов. Это же какое-то безобразное сборище страдающих спермотоксикозом альфа-самцов, беспринципных отцеубийц, закоренелых кровосмесителей и просто садистов. От одного их вида становится муторно, даже если бы они были простыми людьми. Иисус - кардинально иной персонаж, он - из другой оперы, как говорится, олицетворение кротости, в которой, при этом, сокрыта непоколебимая сила духа, взявшего верх над трепещущей плотью. До такого бога человечеству надлежало дорасти...
  - Следуя вашей логике, человеческие боги были кровожадными, поскольку таковыми их хотела видеть паства?
  - Аллилуйя! - воскликнул Вбокданов. - Именно так! Пробки в потолок!
  - То есть, когда, скажем, на смену добряку Кецалькоатлю у майя явился свирепый палач Тескатлипока, в действительности - это самих индейцев обуял психоз с суицидальным уклоном, и им захотелось кровавой резни, выразившейся в массовых жертвоприношениях в угоду воображаемому богу?
  - Вы делаете поразительные успехи, сэр Перси, - доктор с воодушевлением потер ладони. - Видишь, Эльза, каков молодец, далеко не так безнадежен, как Вывих, который только корчит из себя буддиста, а понимает - не больше заштатного православного попа, то есть - практически ничего, думая лишь о том, где бы на дармовщинку тяпнуть водки, закусив квашеной капустой...
  - Полегче на поворотах, фраерок, - проворчал Гуру, не отрывая лба от стола.
  - Что я вам говорил? - ухмыльнулся Вбокданов. - Только не грешите на майя, сэр Перси, приписывая им чрезмерную жестокость, свидетельствующую о генетической порочности или чем-то вроде того. Скорее, тут, как и во всех аналогичных случаях географической изоляции, мы имеем дело с особенностями саморегулирования биологической популяции. Это явление еще слабо изучено, но широко известно в научных кругах. Когда кошка оказывается не в состоянии прокормить свое потомство, она поедает котят...
  Вопреки алкоголю, я прекрасно понял, куда он клонит.
  - То есть, никакого Иисуса, как такового не было, просто человечество ощутило настоятельную потребность сострадать и сопереживать?
  - Именно, - подтвердил Вбокданов.
  - Всякая религия - труположество и опиум для народа! - вставил Шпырев, не поднимая головы. Я разумеется, вскинул свою, чтобы поглядеть, чем они там заняты с Генри, и обомлел, увидев в руках у сына зловещего вида пистолет с длинным хищным стволом, в котором немедленно узнал детище оружейных заводов Пауля Маузера. Всполошился, естественно, и тут же успокоился, разобравшись в ситуации. Подумать только, товарищ Шпырев хвастался своим пистолетом, как один соседский мальчишка другому...
  - Видал? - приговаривал Ян Оттович, глядя на свой Маузер умиленными глазами роженицы, разглядывающей долгожданное дитя, только-только омытое акушерками от крови и околоплодных вод. - Никогда с ним не расстаюсь. Сам товарищ Дзержинский мне его подарил, великий борец за правое дело, можно сказать, чистый рыцарь пролетарской революции. Человек с большим и горячим сердцем, сынок, которое у него колотится нещадно за каждого из нас. И за тебя с твоим батяней - в том числе, вообще, за каждого честного труженика. Даже за тех дикарей, к которым мы плывем, чтобы бескорыстно подарить им светоч марксизма. А теперь погляди, что на ствольной коробке написано, а? Ты вслух читай, так чтобы все услышали...
  Я не сомневался, Генри не затруднит разобрать сделанную на кириллице надпись. В парижском интернате месье Эдмона Демолена, где наш мальчик прожил много лет, язык Достоевского изучали наряду с языком Шекспира. Я сам побеспокоился об этом, поставив вопрос ребром перед учителями, когда мы обсуждали программу обучения. Иначе и быть не могло, раз уж его матушка - наполовину русская...
  - Товарищу Шпыреву, доблестному марксистскому первопроходцу Амазонии, - прочел Генри.
  - Видишь, доблестному первопроходцу, - повторил начальник экспедиции растроганно, и на его грубом скуластом лице отразилось такое блаженство, что я, помимо воли, улыбнулся. - Ты понял, да?
  Признаться, меня, как офицера, всегда коробило при виде распоясавшихся нижних чинов, а товарищ начальник экспедиции, раскрасневшийся после пьянки, выглядел классической иллюстрацией изрядно захмелевшего фельдфебеля, хоть бери, заноси в дисциплинарный устав. Его неряшливая матросская тужурка висела на спинке стула, старая, полинявшая после множества стирок моряцкая тельняшка сидела в облипочку, подчеркивая бугристые мышцы. Через правое плечо была переброшена видавшая виды кожаная портупея, служившая Шпыреву, чтобы таскать продолговатую деревянную кобуру от пистолета, изготовленного немецкими оружейниками, но не прижившегося в Германии. Зато, так полюбившегося мраксистам на поприще бескомпромиссной войны за всеобщее равенство, объявленной ими эксплуататорским классам, что его прозвали в их честь - Боло-маузером. Пронеслась шальная мысль:
  Ох и не хотел бы я попасться такому типажу в каком-нибудь зловонном закоулке припортового района, где на каждом шагу дешевые кабаки, бордели для матросни и груды нечистот...
  Наверное, арестованный Шпыревым Триглистер, если б только сподобился прочесть мои мысли в тот момент, классифицировал бы их, как порождение чувства классового превосходства, отличающего тех счастливчиков, кому повезло появиться на свет не в лачугах. Но, Сара, поверь, сидя за столом тем вечером и глядя исподтишка, как этот суровый большевик и наш сынишка болтают с непринужденностью двух подростков, я сам устыдился их. Право слово, сказал я себе, сколь же обманчивым бывает первое впечатление. Да, этот человек жесток и груб, и это естественно, учитывая тернистый жизненный путь, которым ему довелось идти, но, он не порочен, как я вообразил себе при первой встрече. Быть может, он слишком искренен и пылок, но что, скажи на милость, сильнее отталкивает нас, чрезмерный бескорыстный максимализм революционера или холодный расчет прагматичного дельца? Признаться, я толком и сам теперь не знаю...
  - Как сейчас помню, снял с себя Феликс Эдмундович этот ствол, и мне протягивает. На, говорит, дорогой товарищ Ян, пользуйся на здоровье, для тебя - ничего не жаль. Рази врагов ради светлого будущего, куда Ильич нам путь указал, и пускай не дрогнет твоя крепкая мозолистая рука. И она, сынок не дрогнет, уж будь спок. Я, чтоб высокое доверие товарища Дзержинского оправдать, до самого конца пойду, в лепешку расшибусь, если понадобится, лишь бы у пионеров вроде тебя - достойная жизнь была...
  - Вот и с товарищем Лениным - точно такая картина, - сказал Вбокданов, как и я, пристально наблюдавший за действиями Шпырева и успокоившийся, только когда Маузер вернулся в кобуру. - Он явил себя миру, когда в нем назрела острейшая необходимость. Причем, обратите внимание на параллели с ранним христианством, сэр. У Иисуса были предтечи, проблески пробуждения сознания, предсказывавшие его приход точно так, как каждому из нас свойственно ворочаться перед тем, как проснуться. Если же говорить об Ильиче, то тут ими можно смело назвать товарищей Карла Маркса и Фридриха Энгельса, они разработали единственно правильную теорию борьбы с угнетателями. Ильич же применил ее на практике. Помните слова Иоанна Крестителя из евангелий: я крещу водой, но тот, кто идет за мной, станет крестить мечом...
  - Товарищ Вбокданов изложил вам воззрения моего брата гораздо лучше, чем если бы я сделала это сама, - виновато улыбнулась мне фройлен Штайнер. Александр Александрович умеет объяснять доходчиво, почти как сам Руди. Мне так четко ни за что не выразиться. Главное, что вам надлежит понять: Майтрея явится миру не тогда, когда скандалистка вроде мадам Бризант привезет его, как какой-то экзотический кактус из-за моря, а только при условии, что сознание критической массы населения окажется способным его воспринять. Как только это случится, эпохе войн и лишений Кали-Юга настанет конец, и мы станем свидетелями рассвета Новой эры...
  - Получается, проблема не в Мессии, который не торопится, а в групповом сознании человечества?
  - Бог - и есть сознание человечества, - сказал доктор Вбокданов. - А Мессия - его неосознанное стремление к переменам...
  - И до того, как человечество не улучшится, дверь в Шамбалу останется закупоренной?
  - Это смотря, сколько динамита под порог сунуть... - зевнув, вставил Гуру через сон.
  - Ну почему же? - ухмыльнулся Вбокданов. - Любая реакция протекает естественным путем. Но, если добавить катализатор...
  - Вы намекаете, что наша экспедиция к Белой пирамиде - что-то вроде такого катализатора? - догадался я. - Потопчемся под окнами прекрасной сеньориты, споем серенаду, аккомпанируя на гитаре? Но, позвольте, следуя вашей логике, как же она нас услышит, если мы с вами ее просто вообразили, как наши предки - воображали своих богов?
  - Вы путаете понятия, сэр Перси, - ухмыльнулся Вбокданов. - Ничего-ничего, сейчас расставим точки над "i". Массовое сознание или эгрегор, как называют его теологи с эзотериками, оказалось готово поверить в Иисуса Христа - и он явился ему. Но это не массовая галлюцинация была, а самый настоящий бог. Всемогущий ровно в рамках кредита доверия электората, как выразились бы наши современники, специализирующиеся на PR технологиях. Может, даже, с кое-каким запасом чудес в рукавах, полученным благодаря завышенным ожиданиям. Явившись, Христос стал материален. И, когда творил разные фокусы, вроде хождения по воде или превращения ее в вино - это не были фокусы, все происходило на самом деле. Иудеям не казалось, будто он парит над поверхностью Галилейского моря, он на самом деле ходил там, не касаясь воды, поскольку они верили, будто их новый бог на такое способен. Пошатнись их вера, и Спаситель, прошу меня извинить, окунулся бы с головы до пят. Вот как дело обстоит, дорогой мой полковник. Положительно необходимо, чтобы я рассказал вам об антропософии, без нее вам сложнее будет понять...
  - Об антропософии? - переспросил я. Термин показался мне знакомым.
  - Это новая революционная наука, созданная братом фройлен Эльзы, чтобы снабдить человечество принципиально новыми инструментами познания самого себя и окружающей нас действительности, - пояснил Вбокданов. - Новаторство примененных профессором Штайнером методов состоит в том, что они, во-первых, органично совмещает строго научный подход к предмету исследования с инфернальными источниками получения информации. Такими, как интуиция или ясновидение, рассматриваемыми в рамках концепции антропософии в качестве проявления неких непознанных, но реально существующих возможностей организма, которыми грех не воспользоваться наряду с точными измерительными приборами, всякими термометрами, манометрами, омметрами и прочим хламом. Это раз. Кроме того, и вот тут, как раз, главная фишка: у герра Штайнера наблюдатель - не отстраненное и как бы поставленное над экспериментом лицо, а непосредственный участник процесса. Тот, от чьего восприятия напрямую зависят результаты исследований...
  - Как это? - я наморщил лоб.
  - Да элементарно, я вам сейчас на примере поясню. Скажем, вы страдаете дальнозоркостью и не способны разглядеть показания вольтметра. Ну и пишете себе в тетрадке - двадцать два вольта. А их было - двести двадцать...
  - А... - сказал я. - Так вы погрешность имеете в виду? Ну это - совсем другое дело. Я, допустим, вообще могу быть слепым как крот, и тогда решу, будто провод вовсе не под током, разница потенциалов - ноль. Но из этого еще не следует, будто меня не убьет, когда я за него возьмусь...
  - А вот тут вы, аккурат, пальцем в небо попали, полковник... - заявил Вбокданов, явно торжествуя.
  - Бросьте, - отмахнулся я. - Вы чепуху городите, милейший.
  - Отнюдь, нет, господин Офсет, - заверил меня Вбокданов. Его лицо стало непроницаемым.
  - Александр Александрович прав, - мурлыкнула Эльза Штайнер.
  - Простите, но это вздор, - отчеканил я. - В чем вы пытаетесь меня убедить? Что я способен по собственному желанию изменять разницу потенциалов в электросети? Или что смогу заставить воду кипеть при пятидесяти градусах Цельсия, а замерзать - при минус пятидесяти, если крепко уверую, будто именно так и должно быть?
  - Вы только что изложили основополагающую суть антропософии...
  - Извините, но в таком случае, эта ваша антропософия, при всем моем уважении к господину Штайнеру, яйца выеденного не стоит. Курам на смех, черт подери...
  - Да поймите же вы, чудак человек, - перебил Вбокданов, приподнимаясь, - что именно ваша безнадежно закостеневшая точка зрения и удерживает столбик ртути на отметке в сто градусов, когда вы опускаете его в кастрюлю с кипятком!
  - Моя закостеневшая точка зрения в ответе за силы природы, подчиняющиеся фундаментальным законам физики?! - ахнул я.
  - Нет никаких фундаментальных законов физики, выдумка они!
  Я почувствовал, что вот-вот рассмеюсь ему прямо в лицо. Это было бы крайне неприлично.
  - Херню городите! - буркнул Гуру, не отрывая лба от стола. Словно его голова попала в поле притяжения Юпитера, став неподъемной.
  - Идите вы сами к черту, старый пропойца! - фыркнула Эльза Штайнер.
  - Хуй там я пьян! - парировал Вывих ворчливо. - Это вам только кажется, будто я натрескался из вашей пристукнутой реальности. Нехер вам было делать, как мои рюмки считать. Некрасиво, млять, не по-христиански нихера...
  Значит, и про богов - точно такой же бред, - подумал я, поймав себя на том, что испытываю разочарование малыша, обделенного подарками на Рождество.
  - Мы проводили эксперименты в Химической лаборатории, я имею честь возглавлять это научно-исследовательское заведение. И, должен вам сказать, они подтвердили на практике все, сказанное мной за этим столом...
  - У вас вода при пятидесяти градусах Цельсия кипела? - осведомился я.
  - И много чего еще, о чем вы ни малейшего представления не имеете! - с вызовом бросил Вбокданов. - И чем я не могу поделиться с вами из соображений секретности. И еще - чтобы сберечь ваш сон...
  Ухмылка, которую он позволил себе, понравилась мне даже меньше этих слов.
  - Вы, полковник - остаетесь дитем порочного старого мира, даже отринув его, - вздохнул Вбокданов, как мне показалось, с совершенно не наигранным сожалением. - Вам, при всем старании, трудно себе вообразить, что искренняя вера в действительности способна сдвигать горы. Только нужно правильно захотеть. Для этого, правда, надлежит вытравить из себя убогие мелкособственнические пережитки, целиком отдавшись интересам общего дела на благо всех...
  - Вот как, - сказал я.
  - А вы думаете, для красного словца дорогой наш Ильич завещал нам учиться, учиться и учиться, непрестанно совершенствуясь?
  - Точно так, как это делает Руди у себя в лаборатории, - с воодушевлением подхватила Эльза Штайнер. - А этот бездарь Вывих еще имел наглость подшучивать над ним! Между тем, именно при помощи упорных ежедневных тренировок на протяжении многих лет брат надеется довести свою способность концентрировать волю до такой степени, чтобы открыть дверь в Шамбалу одной силой мысли! И он уже здорово продвинулся в этом направлении, кстати. Незадолго до того, как я покинула его, уехав в Москву, Руди удалось увидеть очертания Белой пирамиды. Она забрезжила вдали, похожая на мираж, продержавшийся в воздухе около пяти минут. Брат сказал, это только начало, и скоро он сможет удерживать ее на гораздо более продолжительный срок. При этом она постепенно начнет приобретать все более четкие очертания, пока не станет достаточно плотной, и тогда Руди отопрет ее...
  Невероятно, - вертелось у меня на языке, но я промолчал.
  - Судя по последнему письму, которое я получила от него в Москве, опыты продолжаются, и брат вплотную приблизился к цели, - добавила фройлен Штайнер с гордостью. - И все - не покидая стен лаборатории, разумеется. Длительные упражнения в медитации - вот ключ, ничем не уступающий тому, что вы, сэр Парцифаль, привезли с собой на "Сверло". Только, в отличие от вашего ключа, тот, что развил в себе Руди, не надо везти за тридевять земель. Кроме того, его нельзя ни отобрать, ни украсть...
  Последнее прозвучало довольно-таки зловеще.
  - Понятно, что мы, революционеры-практики, свергнувшие самодержавие ради строительства счастливого бесклассового общества в отдельно взятой стране, сделаем все возможное, чтобы наши, советские люди, объединившись в едином порыве, обрели способность открывать любые двери в любые миры, куда им укажет партия большевиков. Более того, не сомневаюсь, развиваясь творчески и дружно, они далеко превзойдут прежние достижения мастеров-единоличников вроде герра Штайнера... - изрек Вбокданов. - Звучит обидно, дорогая Эльза, но ты привыкай, ибо это - неизбежно. Твой брат, при всем моем уважении к нему и его неоспоримым заслугам перед наукой - ученый старой школы. Иначе говоря - закоренелый индивидуалист, затворник, предпочитающий работать в одиночку, и не спешащий обнародовать результаты. Ясно, что наши люди, трудясь сообща, как пчелки, в едином коллективном порыве, добьются несопоставимо больших успехов, причем, куда быстрее герра Штайнера. Сольются воедино, в величественную сеть советских медиумов, станут генераторами, и что там Шамбала, абсолютно любая, самая невыполнимая прежде задача сделается им по плечу, вплоть до телепортации на Луну или даже Марс!
  - Какой-то ебанный оппортунизм... - донеслось со стола, где похрапывал Гуру.
  - При этом, мы - марксисты, а не какие-то там прожектеры, и отлично осознаем трудности, неизбежно ожидающие нас на этом пути. Во-первых, со временем - туго, поджимает оно не по-детски. Не одни мы на земном шаре, а в тисках враждебного империалистического окружения, и оно дорого даст, чтоб вогнать Стране Советов топор промеж лопаток. Да и человеческий материал, доставшийся нам после долгих столетий крепостнического рабства, мягко говоря, не радует. Пережитков темного прошлого в наших людях многовато, язв всяческих гнойных, вроде неграмотности, иждивенческих настроений и чисто кулацкого мировоззрения. От этого всего надо избавиться, модифицировать народ радикальным путем, а то - какой из него - генератор Светлого Будущего. Тоска одна...
  - Да уж, - выдавил из себя я.
  - Вот этим-то делом первостепенной важности мы в Химической лаборатории и заняты. Пока, понятно, до массового производства еще не дошло, но с опытными партиями мракобесов мы довольно далеко продвинулись, доложу я вам. Скажу даже больше - нам есть, чем похвастать. В лабораторных условиях перерождение проходит четко. Поэтому уже недалек тот день, когда мы, как следует обкатав технологию и подправив все неизбежные в любом новом деле изъяны, поставим процесс на поток...
  - Какой процесс?
  - Обязательного и поголовного усовершенствования трудящихся, - пояснил Вбокданов. - Глядите, полковник, сегодня любой домохозяйке ровно ничего не стоит перекрасить волосы, надо только до парикмахерской дойти. Села в кресло блондинкой, встала брюнеткой или там шатенкой, по желанию, двадцать минут - и готово. Вот и мы ровно по тому же принципу пойдем. Доставили, куда следует, закоренелого кулака-мироеда, удавится, но пригоршню зерна бедноте не даст, пропустили через аппарат доктора Вбокданова, - тут мой собеседник гордо подбоченился, - получили на выходе альтруиста, который ради братьев по классу все с себя снимет вплоть до трусов. И так далее. Берем мракобеса-попа - выходит лектор по научному атеизму, бога при таком помянешь - загрызет. Берем шалашовку из кабака, кокаинщицу и блядь, имеем Пашу Ангелину в сухом остатке, хлебом не корми, дай завладеть переходящим красным флагом, переплюнув всесоюзного ударника с Донбасса товарища Алексея Стаканова. И так далее, принцип понятен?
  - И вы обладаете такими технологиями?! - ахнул я.
  - Мы от них в каких-то двух шагах, - понизил голос Вбокданов.
  - Но, каким же образом это делается?!
  - Извините, но подробности составляют государственную тайну, - сразу же посуровел доктор. - Разглашать ее я, понятно, не могу. Но, в общих чертах скажу, наши методы основаны на комбинированных особым образом переливаниях крови...
  - Вы шутите? - пробормотал я, почему-то подумав о вампирах.
  Вбокданов будто прочел эту мысль.
  - Возьмите легенду о графе Дракуле, пересказанную в популярном виде товарищем Стокером, - сказал док. - Один короткий неглубокий укус - и полная перестройка организма в итоге...
  - Но это же сказка, - сказал я тихо.
  - Песню такую марксистскую знаете: мы рождены, чтоб сказку сделать былью...
  - Никогда не слышал такой...
  - Так вот, это - всерьез, - заверил меня Вбокданов. - И она-таки сделается былью, уж можете мне поверить.
  Я подумал, мне придется поверить. Помимо воли, поскольку мне не оставят выбора...
  - Скажите, Вбокданов, это для ваших тайных опытов вам понадобилось тело того моряка, которого вы не стали сбрасывать в реку с остальными? - спросил я. Помнишь, милая, я не решался расспросить об этом фройлен Штайнер, но теперь разговор сам свернул в подходящее русло...
  Эльза Штайнер и доктор Вбокданов обменялись взглядом. Док кивнул.
  - Вы имеете в виду товарища Адамова, павшего в ночном бою у острова Эспаньола? Он не был моряком. Он был - чекистом. Большего сказать не имею права, но да, мы с фройлен Эльзой сделаем все от нас зависящее, чтобы товарищ Адамов обрел новую жизнь на новом месте. Это был замечательный человек, большая умница, вдобавок, закаленный марксист, такими борцами нельзя разбрасываться. К сожалению, это все, чем я могу удовлетворить ваше любопытство, Офсет. Повторяю, наша научная работа - засекречена...
  
  ***
  
  Помнится, прочтя свою фамилию, я чуть не выронила тетрадку, в замешательстве вскинув глаза на папу.
  - Адамов?! Но не может же быть, чтобы... - я не договорила.
  Отец казался потрясенным не меньше меня.
  - Чтобы это был мой дедушка? - закончил папа.
  - Мы этого не можем знать наверняка, - тихо сказал дядя Жерар. - Думаете, мало в России Адамовых...
  - Однофамилец? - спросила я, хоть сама так не думала. - И тоже чекист?
  Мишель еле заметно пожал плечами.
  - Но ты же говорил, деда расстреляли на полигоне "Коммунарка" в Подмосковье?
  - Там расстреляли твою прабабушку Маргариту, - сказал Мишель. - Где и как погиб Артур Адамов, я не знаю. Никто этого не знает. Я же говорил - военная коллегия союзной прокуратуры не стала пересматривать его дело, когда массово реабилитировали жертв стыловских репрессий. Никто не удосужился объяснить нам, почему. Похоже, все, что было связано с Артуром Адамовым, до сих пор составляет государственную тайну...
  - Через столько лет?!
  Папа молча пожал плечами.
  - А вы обратили внимание еще на одну странность, друзья? - подал голос Жорик.
  - На какую? - уточнила я.
  - По ходу повествования полковник Офсет постоянно перевирает фамилии большевистских лидеров. Например, называет председателя ВЧК Дрезинского Дзержинским, Льва Трольского - каким-то Троцким, и так далее...
  - Да, действительно, - согласился Мишель. - Я подумал, это Рита неправильно читает...
  - Вот спасибо! - фыркнула я. - По-твоему, мне неизвестна фамилия Дрезинского?! Может, ты забыл, что я учусь на историческом факультете?!
  - Получается, полковник Офсет напутал?
  - Он, между прочим, тоже не был докером, - напомнила я, обидевшись за сэра Перси.
  - Согласен с тобой, принцесса. Смутно представляется, из каких соображений полковника угораздило называть основателя большевистской партии Владимира Ульянова-Вабанка Лениным...
  - Ленина - фамилия его матери, - тихо сказал Мишель.
  - Точно, - Жорик хлопнул себя по лбу. - Тогда тем более непонятно, что это на сэра Перси нашло...
  - Отнесем в загадки, - сухо сказал Мишель.
  - Читай, Марго, - попросил Жорик. - Может, нам посчастливится найти ответы у сэра Перси...
  
  ***
  
  С дивана, куда незаметно для нас перебрался Гуру, донеслись раскаты богатырского храпа. Наконец-то Вывих отрубился и теперь пребывал в глубочайшей отключке. В своей Шамбале, именуемой Беловодочьем, подумалось мне, и я попытался усмехнуться. Но, не успел. Товарищ Шпырев, приобняв Генри за плечи, запел очередную революционную песню. Она была еще мрачнее предыдущей...
  
  Вихри враждебные веют над нами,
  Темные силы нас злобно гнетут.
  В бой роковой мы вступили с врагами,
  Нас еще судьбы безвестные ждут...
  
  Вихри враждебные... - повторил я про себя и почувствовал, как трепыхнулось сердце. И не зря. Песня, исполненная под конец того вечера, стала для нас пророческой...
  
  IV. Вихри враждебные...
  
  Книги Трилогии "WOWилонская Башня" опубликованы на бумаге CreateSpace eStore:
  https://www.createspace.com/5472675
  ISBN: 9781512003765
  Оригинальный текст на Smashwords, ISBN: 9781311064837:
  https://www.smashwords.com/books/view/548106
  Оригинальный текст на XinXii
  https://www.xinxii.com/en/wowilonskaya-bashnya-novyi-vavilon-p-364376.html
  ISBN: 9783959264174
  
  Другие книги
  
  Александр Зуев.
  "Госпиталь. Per Aspera", роман, 2008
  Ярослав Зуев.
  Трилогия "WOWилонская Башня":
  "Пропавшая экспедиция" (2011).
  "4891" (2014).
  
  Детективно-приключенческая сага "Триста лет спустя":
  "Три рэкетира" (2003).
  "Охота на рэкетиров" (2004).
  "Будни рэкетиров или Кристина" (2005).
  "Расплата. Цена дружбы" (2006).
  "Месть. Все включено" (2007).
  "Конец сказки" (2008).
  
  Трилогия "Рептоиды":
  "Правосудие в Калиновке" (2008).
  "Гнилое море" (2009).
  "Настоящее подземелье магов" (2011).
  
  Научно-популярная серия "Проект Земля":
  "Тайна будущего - в Прошлом" (2009)
  "Матрица Катастроф" (2011)
  "Темные аллеи" (2012)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"