Золотухина Ольга Андреевна : другие произведения.

Выбор ассасина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ассасин не знает пощады. Ассасин не знает своего Имени. Ассасин просто не знает другого Пути, кроме тот, о котором ему рассказал почтенный старец, повелитель Гнезда. Не знает он и того, что за его душу борются две вечно враждующие силы - Добро и Зло. Кто победит? Кто такие Белые дамы? И почему они так боятся сами, что кто-то назовёт их по имени?

ОЛЬГА ЗОЛОТУХИНА

ВЫБОР АССАСИНА

  

0x01 graphic

  

Часть первая

  
   Белое пушистое покрывало без сопротивления рвалось на клочья, задевая небесные башни крепости. Солнечное тепло цвета холодного шербета разливалось в воздухе и укладывалось янтарной пленкой на мраморные плиты, дробилось на сотни мельчайших осколков в струях бьющего из-под земли ключа, золотыми бусинами рассыпалось на нежные лепестки - каждому своё невесомое украшение. Тончайший газ паутинок искрился, переливаясь всеми цветами радуги в сонме водяных брызг. Медные крылья лишь слегка коснулись липкой ловушки и затрепетали, унося красавицу бабочку прочь от мохнатых лап хищника. Паук, точно раздобревший на караванной нити пустынный разбойник, даже не пошевелился, разомлел в тягучем дневном меду. Тонкие полы драгоценного плаща неповторимой танцовщицы взметнулись назад и застыли, вытянувшись в едва различимую линию. Бабочка опустилась на пурпурный покров и погрузилась в глубокую дрёму. Любимая наложница султана - возлежит на мягких подушках. Она спокойна и равнодушна. Она уверена: сегодняшняя ночь принадлежит ей и только ей; не стоит спрашивать, кто будет вскоре безраздельной госпожой и повелительницей дворца...
   Дивный цветок - алая роза на длинном стебле с опасными коготками шипов. Дивный и недоступный...
   Прекрасная гурия. Одна из тех, что на долгие дни, месяцы, а, может быть, и годы сокрыла свой лунный лик от него...
   ... Свист! Серебряная стрела пронзила бутон в самое сердце! Лепестки брызнули каплями крови и закрасили морозную воду ручья воинственным пурпуром... Кончик ятагана коснулся мраморной плиты и слегка подскочил, замирая подле медного покрывала бабочки. Она была мертва. А он - нет... Несправедливо!..
   - Она была красива. Обманчива. Чарующа. Она погибла прекрасной. Её гибель была прекрасна. Взгляни на этот пурпур, взгляни на лепестки! Мы, как бутон - лепестки, теряем свои годы. Теряем себя. Терпим. Ждём. Молим о прощении и надеемся на справедливость. Бабочка живет три дня. Вспыхивает, как свечка, загорается яркой звездой, чтобы мгновенно сгореть. Пусть опалив крылья, пусть испытав боль. Но какова награда! Она несоизмеримо больше, нежели человеческий ум в состоянии вместить. Ты испил из этого источника счастья, сын мой. Ты - избран и отмечен небом.
   Почему ты молчишь? О, мой бедный мальчик! Они манят тебя! Они зовут - звон их хрустальных голосов я слышу в журчании ручья...
   - Они несправедливы ко мне... Аллах несправедлив ко мне... Я хочу туда... Я не достоин?
   - Не мне решать. Тебе дарована мудрость знания. Ты сам обязан решить. У тебя есть выбор.
   - Он мне не нужен! Я не хочу этого выбора! У меня есть только один путь! И я хочу его пройти!
   - Что ж, вперёд. Я вложу в твою ладонь верное оружие. Оно поможет сделать первый шаг.
   - Я готов бежать! Бежать до тех пор, пока ступни не сотрутся в кровь! Я усею алыми лепестками весь свой путь! Лишь дозволь, о Горный Старец, открой мне врата! Укажи, где они сокрыты!
   - Всё в своё время. Аллах вознаградит тебя за терпение, мой мальчик. Ты достоин. Я укажу тебе врата в рай, который покоится в тени сабель...

* * *

   Мгновения сливались с дыханием, перетекали, словно песок в песочных часах, словно мелкие трещины в сером камне неприступной крепости. Аламут...
   Кадим сдался первым. Уполз, поскуливая, вниз, в смрад и боль воровских переулков. Обратно к неверным, к их неосторожным кошелькам и неразборчивым кинжалам. Пусть ползет, презренный. Ему не дано понять, как прекрасны каменные клыки Аламута в лучах заходящего солнца.
   Немногие пережили несколько недель под стенами крепости. Остались только самые достойные, готовые перегрызть глотку любому, кто усомнится в их избранности. Упорные. Отчаянные. Сильные. Едва переставлявшие ноги после долгих голодных ночей, изнуренных жаждой. Исцарапывая языки до крови, они жадно слизывали рассветную влагу с камней... И лишь он, самый достойный, самый бесстрастный, неподвижно просидел в одном положении, в одном бесконечном бреду, который продолжился и по ту сторону ворот.
   Испытания не закончились с его вступлением в лоно Непобедимой. Они перетекли вместе с мгновениями в иное состояние. В нём были вонь городских задворков, гул сотен ног, эхо холодных плит, к которым он прижимался щекой. Запах скотобойни. И едва уловимый аромат кальяна. Им пахли носки замшевых сапог, маячивших перед глазами.
   Боль, холод, страх, ненависть - всё слилось в один сплошной поток. Горный водный поток, уносящий сознание. Грязный поток, что вымывал глинистые стены помойной ямы.
   И всё же что-то прекрасное, невыносимо чудесное, точно лёгкое покрывало на лице красавицы, наполняло его сейчас. Несчастный мальчишка, жалкий вор с многочисленными рубцами на тощей спине. Неразумный юноша, впервые в жизни принявший взрослое решение. Мужчина, заключённый в беспощадную тщедушную оболочку.
   Его окрикивали - он молчал. Его отодвигали с дороги - он безвольно перекатывался по земле.
   По ночам он подвывал песчаным псам. Днями он не ощущал тела. Днями он не жил, а летел...
   Летел, пока его не спустили на землю, не извозили носом в грязи. Он не слышал резкого голоса, приказывающего встать и убираться отсюда. Он не слышал ничего - точно клинок из дамасской стали в узорных ножнах. Как-то раз ему довелось ощущать в руках прохладу узорчатого металла. С тех пор он был убеждён, что у каждого клинка есть душа. Он сам выбирает себе хозяев. И он, уличный босяк, не достоин принадлежать к числу властителей клинка.
   Но разошлись тучи. Опали оковы. И в слепящем облаке пыли он увидел лицо, склонившееся непростительно низко. Он попытался закрыться руками: солнцу ли пачкать свои лучи о бездонную мглу его колодца! Но свет был настолько живительным, а тепло - таким невыносимым и тягостным, что он закричал, словно хотел показать, что жив, словно жаждал этой муки, словно возродился...
   - ... забирайте, - загрохотали небеса. Эхом небесное сотрясение отозвалось в грудной клетке и запалило внутренний очаг. Неужели он ещё в состоянии...
   Он хотел сказать, чтобы его не забирали с солнца! Чтобы позволили дерзкую толику живительного пожара! Ему, усталому путнику! Ему, вшивому ишаку, лишившемуся ноши! Ему, мальчишке, юноше, мужчине! Ему - самому счастливому человеку, которому приоткрыли ворота в рай!..
  
   То был день его Воскресения. Ворота в рай открылись дли него и поглотили.
   Там была нега и прелесть.
   Там были мёд и огонь.
   Гибкие тела небесных гурий сплетались, ткали неповторимый лунный и звёздный узор. Узор его жизни. Настоящей жизни, которую можно было обрести только через смерть.
   Но он не страшился - всё что имел, он давно разменял на остывшие овощи, завёрнутые в лепёшку, и две медные монеты. А на окраине города, за стеной, обращённой к кладбищу неверных, он зарыл свой драгоценный клад: дырявую лампу, которую в тайне от других воришек считал волшебной.
   Горного Старца он увидел как-то раз на площади. Разогнав дневных шарлатанов, что по ночам пропивали и проедали вырученное за день в разбойничьем квартале, он показал настоящее чудо. От его прикосновения заговорила мёртвая голова, лежащая на блюде. "Вы сомневаетесь в правдивости его слов, правоверные? Так держите же его голову крепче!"
   На следующий день Горный Старец сам приносил голову на площадь и кидал её в толпу. Мёртвые уста были приоткрыты, но больше не издавали ни звука. А юркий воришка спешно обирал карманы зевак, в панике бросавшихся восхвалять деяния Аллаха или проталкивавшихся вперёд, чтобы поглядеть на голову.
   Солнце тогда не могло выжечь сильнее пятно на макушке уличного босяка, чем при виде истинного чуда. И единственным сокровенным желанием его тогда стало нестерпимая необходимость коснуться собственными руками живительного пламени небесного светила!
   ... О, как же кружилась голова! В парах белёсого тумана свет горной ланью скакал от пальца к пальцу, от вздоха к вздоху, от сердца к красоте. О, этот нежный смех! О, терпкое дыханье! О, этот бережный дрожащий поцелуй! О, эта юность вечная! О, это наслаждение! Его любили здесь, его здесь берегли!
   И бабочки полёт на острие разящем ему сулил, к нему парил... ему дарил несметное блаженство!
   А что же дальше? Осушив пьянящий ласковый источник силы, он возродился снова в каменном бреду! И если бы не яркое солнце... то самое, что своими лучами вымостило дорогу к заветным вратам...
   Аррани с оглушающей внезапностью вдруг ощутил себя опустошённым сосудом. Его глаза отказывались видеть жалкую серость просторного помещения - точно зиндан-колодец! С той лишь разницей, что сейчас Аррани с удовольствием сам бы подставил шею городской страже. "Возьмите меня! Заберите! Приговорите! Казните!!! Я натерпелся - хватит!! Я достоин смерти!! Зачем вы вернули меня?!!.."
   - ... зачем... зачем вы вернули... зачем вы вернули меня... зачем... зачем вы вернули...
   Солнце склонилось совсем низко, к его горизонту, и Аррани вытянул шею, готовый к мгновенному удару золотого ятагана-луча... Но у солнца было лицо. Была борода почтенного купца... Купца с увесистым мешочком золотых монет. Смешно было бы хвалиться тем, что ограбил само солнце!
   Аррани лихорадочно захохотал и завыл от боли, разбившей голову на сотню осколков...
   Он не слышал, как дико закричал, и не видел, как поморщился, но не отшатнулся склонившийся над ним почтенный купец. У него действительно была ухоженная седая борода с чёрными тонкими прядями, смуглое лицо и длинный крючковатый нос с хищно расставленными ноздрями. Жёлтые глаза - глаза орла - словно выгорели на солнце и по привычке прищуривались, так что от глаз к вискам расползались морщинки. Он не носил ни единого украшения, а голову его укрывала простая чалма.
   И он вовсе не был купцом.
   - Этого убрать? - голос говорившего то отдалялся, то приближался, вгрызаясь в голову Аррани.
   - Он силён духом, пусть и слаб телом, - старик задумчиво огладил бороду и впился глазами в лицо юноши. - Допусти его к обучению, он станет достойным птенцом Гнезда.
   - Не слишком ли он ретив, о, шейх аль-Джабаль? Не посыплются ли ветки из Гнезда после его взлёта?
   - Я скажу ему - и он прекратит бессмысленное падение вниз и взлетит снова, чтобы собрать ветки и вернуть их обратно. И отстроит из них самую прочную крепость!.. Но мне не нужно, чтобы он возвращался. Ты слышишь, мой верный дай аль-кирбаль? Прикажи перенести его в комнату и приведи к нему лекаря. Душевную рану не залечить... но телесные раны гноятся ужасно...
   Аррани без конца глох и снова обретал слух. Он уже не кричал, лишь слабо постанывал. Мерное журчание голоса старика постепенно убаюкивало его навылет раненную грудь. Там, где, как рассказывалось в сказках, было сердце. Но как же ему хотелось, чтобы там была пустота!
   - Успокойся, мой мальчик. Кричи - не кричи, но ты туда не вернёшься... Не вернёшься, пока не заслужишь быть допущенным на скрытую тропу. Рай покоится в тени сабель...

* * *

   Белый камень. Похожий на плотно сбитый снежный куб. Только на верхней грани этого куба кто-то неосторожный разбил колбу с чёрной "мёртвой" водой. И тоненькие струйки растеклись, расплылись, покрыли белоснежные стенки куба узорной сеткой вен. У камня тоже была душа. Это было прекрасно известно каждой из юных белых дам, каждой, кто некогда отдал душу, лишь бы не принадлежать никому и быть всем.
   Мы прошли слишком тяжёлое испытание, испытание навсегда замолкнувшим шёпотом сердца. Испытание новой памятью и новым существованием - нет, не жизнью. Судьба каждой из нас была записана в огромной как небо Книге - но ни одна не желала знать, кем была минуту, час, год, вечность назад. Вечно юные, льдистые и хрупкие, словно морозные кружева на стекле. Поющие только свои песни, те, что ни единой нотой не отличались от песен их мира.
   Мы чувствовали дыхание земли и видели души каждой травинки, каждой росинки, каждого лепестка.
   Мы знали людские чувства. Но называть себя людьми - никогда! Прежние страницы не сохранялись. Каждая из нас удостаивалась только одной записи - пара-тройка строчек. И - вечность, для которой не нужно было ни единого листа бумаги. Наша вечность естественными нитями вплеталась в ткань мироздания.
   Мы пели, и наши слова не были словами. Только ощущения. Только красота. Только свет...
   У белых дам не было дома. Мы жили везде и нигде - простая формула, известная каждому. А, собираясь вместе, долго решали, куда лежит путь каждой из них. И убежище их тогда укрывалось непролазными тропами и густыми чащами, дивными высотами и сильными ветрами. Никому не было дозволено находиться рядом. Всё кружилось и мерцало вокруг, одна общая душа. На всех...
   - Эй, проснись!.. Не время для отдыха...
   - Время - разве существует для нас такое сочетание звуков? - я легко приподняла и сбросила плечи.
   Белая дама с серебристыми волосами заливисто рассмеялась. Она всегда была такой - весёлой, воздушной. Ей всегда доставались непорочные души, или влюблённые пары - в них она купалась и лучилась, точно бабочка в солнечном свете! Как, должно быть, просто было удерживать их от последнего шага - или наоборот, подталкивать с края. Ничто не должно было задерживать дольше положенного... времени... Кажется, я не принимаю на слух этого слова!
   - Существует... или не существует, - дама с серебристыми волосами шептала, склонив ко мне свою головку, но голос её без конца срывался на смех. С ней было куда легче, чем мне с собственными мыслями. - Но их души живут по времени, и нам приходится на него обращать внимание... Ой, белая дама с сиреневыми глазами получила душу в ведение! Смотри, какая она хмурая! Хи-хи, наверное, начала вживаться!
   Я слушала её и не слышала. Белая дама с сиреневыми глазами была сурова и мрачна. Даже не хочу знать, почему она пришла в наш круг. Такие записи в Книгу обычно вносят тёмно-вишнёвыми чернилами.
   Я хотела знать, кого поручат сегодня мне. Я вывела прежнюю свою душу на нужную дорогу, но не смогла удержать от последнего шага - теперь придётся исправляться. Нет, я вовсе не боялась выйти из круга и раствориться в вечности других белых дам! Я просто действительно хотела помочь. Хотелось всё сделать красиво - я люблю яркий свет!
   - Белая дама с рыжими волосами! - раздалось над нашей уютной поляной.
   Мы прекрасно знали, как видели это место живые существа. Пожухлая осенняя трава, изъеденная холодами листва стыдливо прикрывает ветви и вершину ствола, чахлый костерок в центре круглой медяшки поляны. Но для нас всё здесь лучилось своим особым светом. Тонкая бесконечная паутина жизненных нитей, такая изящная и прекрасная, что дух захватывало (а поскольку мы и сами были лишь духами, то мы ощущали эту прелесть всем своим существом)! Листья - капли янтаря и нектара; трава - невесомая шёрстка на мягком брюшке огромного ласкового зверя; костерок - пушистый рыжий хвостик.
   - Слышишь, тебя уже два раза позвали! Что-то ты рассеяннее обычного... берегись, как бы не досталось в ведение какой-нибудь обречённой души по ошибке...
   Белая дама с серебристыми волосами была права. Не стоило заставлять уважаемого мудрого ворона повторять дважды. Он это делает только в случае, если в ожидании новой души собирается больше двух дам с рыжими волосами. Меня в таком случае называют белой дамой с рыжими волосами и зелеными глазами. Но сейчас моих подруг на поляне не было. И я поспешила навстречу чужой судьбе.
   Мудрый ворон пристально взглянул мне в глаза и застил взор раскрытым крылом.
   Предо мной простёрлось необъятное полотно - белоснежное знамя Жизни. Оно было усеяно бесконечными мириадами крошечных белоснежных жемчужин. Жизнь любого существа - это отдельная ценность. И вместе они - единая мировая душа. Так получилось, что люди сейчас решают судьбу своего мира... По крайней мере, так им кажется. Круг белых дам никогда не был против. Пусть всё идёт так, как идёт. Лишь бы оно продолжало идти, лишь бы это вечное полотно продолжало ткаться. А для этого нужно хотя бы маленькое усилие... просто не выпускать из пальцев веретено...
   - Принимай, белая дама с рыжими волосами, новую жизнь, - янтарные глаза мудрого ворона горели для меня двумя лунами. Я не могла отвести взгляда. - Ты заставила полетать старого ворона в прошлый раз. Ты не дала мне времени ни на кого больше, кроме себя. Стыдись!
   - Мне не ведомо это чувство, мудрый ворон... Но я буду стараться...
   - Постараться тебе придётся, будь уверена, белая дама, - прокаркал мудрый ворон. Смех у него был далеко не таким приятным для слуха, как у белой дамы с серебристыми волосами. - Я решил задать тебе одну задачку! Справишься - снова войдёшь в круг как вольная птица. Не справишься... что ж, ты давно подумывала о том, чтобы воссоединиться с мировой душой: я не стану ставить тебе подножки. Смотри и запоминай.
   Я послушно опустила голову и вытянула вперёд руку. Полотно несколько сместилось, и мой палец уткнулся в одну из жемчужин. Окружающая картина дрогнула, яркие краски поблекли и стекли, словно со стеклянной поверхности, радужными потоками. Я погрузилась в чужие чувства и отчаянно закричала...

* * *

   Дни проходили за днями след в след, точно караван верблюдов среди барханов. Песок обжигал голые ступни, горячий ветер заносил песчинки за шиворот, щекотал нос и оседал коркой на губах. Но это не могло больше опечалить Аррани. Тот федаин, которого звали точно также как и его, первым продолжил единственно верную тропу и указал путь. По этому пути следовало идти не сворачивая, иначе можно было упустить из виду кисточку хвоста замыкающего верблюда.
   Аррани больше не интересовала жизнь. Она осталась там, в теле юного уличного воришки, который взбирался по крутой горной дороге наверх, к огромному Гнезду орла. И этот юнец теперь крал у него, взрослого Аррани, бесценные мгновения сладостной неги... Он не мог убить себя, хоть и очень хотел. Он мог сделать это только по приказу Горного Старца, могучего аль-Джабаля, но солнце хранило гордое молчание. Ему не было дела до того, что творится на земле. Оно коснулось мимолётно смуглой обросшей щеки и тут же забыло...
   И всё же Аррани не переставал ждать. Он помнил слова аль-Джабаля о себе и надеялся на снисхождение. Единственное чувство, которое мучило его сильнее нытья уставшего тела, было ожидание. По ночам он утыкался лицом в ладони и ревел от отчаяния. Зачем воздух? Зачем земля? Зачем вода? Зачем?!! Вся его жизнь - неровная череда голодных дней с пиршественными праздниками в честь удачной кражи.
   Но иная изнанка мира приоткрылась для него. Приоткрылась - и шутливо хлопнула зарвавшегося человечка по носу. Над ним посмеялись. Его обманули... О, нет-нет, его не обманывали! Это всё было на самом деле... на самом деле... у-у-умм, как же больно это осознавать!..
   - Как ты держишь рукоять кинжала, федаин? - рафик презрительно плюнул в лицо молодого мужчины с седыми прядями в волосах и лёгким шлепком выбил оружие из руки будущего ассасина. - Выронив кинжал, федаин, ты никогда не встанешь перед вратами в рай! А если хочешь смерти - прыгай головой вниз с крепостной стены! - ловкий пинок в живот, и юнец валится на площадку. Приподнимаясь на вытянутых руках, без всякого выражения смотрит на рафика, а потом неожиданно кидается ему в ноги. Схватка была короткой. Рафик вогнал в живот федаина утерянный тем кинжал и оттолкнул от себя безвольное тело. Федаины по звучной команде подхватили мертвеца и понесли к крепостной стене.
   - Он хотел смерти! - крикнул рафик так, чтобы его слышали в самом дальнем углу площадки. - И я дал ему её! Он хотел лететь головой вниз с крепостной стены - и я помог ему! - небрежный взмах рукой в сторону суетящихся на стене смертников. - Но он уже никогда не пройдёт до конца заветный путь! Тот путь, к которому все мы так долго стремимся. Вам был уготован чудесный подарок судьбы - вы сможете попасть в рай раньше, чем тысячи правоверных во всём мире!.. Но для этого сейчас вам нужно жить... Решать только вам - я никого не удерживаю возле себя! Крепостная стена за вашими стенами!
   Рафик обвёл долгим тяжёлым взглядом отряд федаинов и кивнул сам себе.
   - Только слово аль-Джабаля, великого Горного Старца может передать вам разрешение на начало пути!
   Аррани посмотрел ему прямо в глаза, и рафик отвернулся. Взглянул на крепко зажатый в руке федаина кинжал и прошёл мимо. Будущий избранник с ловкостью, не забытой ещё со времён уличных стычек, провертел рукоятку в пальцах и наставил острый кончик оружия на цель - привязанную за одну лапку голубку. Он делал это с методичностью и скукой старого опытного воина. Птица балансировала на кромке клинка как отвергнутая одалиска на грани безумия. Но Аррани было всё равно. Это была милосердная смерть - считал он. Судьба была милосердна ко всем, кроме него!
   Он вспыхнул яростью распустившегося мака и швырнул кинжал с такой силой, что тот, закрутившись и вспоров воздух, угодил голубке прямо под крыло. Птица камнем рухнула на плиты площадки. Аррани посмотрел на рафика - он не искал одобрения: он всего лишь спрашивал, что дальше. Старший ассасин криво ухмыльнулся, точно знал об Аррани нечто, чего не знал он сам... Знание свалилось на спину сзади, подло и бесшумно как орёл. Федаин не успел извернуться, как был схвачен в охапку. Шершавые плиты, некогда бывшие для него целым миром, резко приблизились к лицу и ударили с такой силой, что искры из глаз полетели. Потом ещё раз и ещё. Заныли и отпустили плечи, руки повисли плетьми вдоль тела...
   - Сражайся, неверный! Сражайся - или не быть тебе названным! - рафик без жалости пнул Аррани под рёбра. - Или ты больше не хочешь в рай?! Ты что, не веришь в силу аль-Джабаля?! Тогда умри!!
   Аррани сжал зубы и заревел от отчаяния. Он попытался перебороть соперника и навалиться сверху, но руки словно принадлежали другому телу, не желали больше подчиняться. Противник сильнее вдавил Аррани спиной в плиты, так что позвоночник едва не крушился. Над федаином нависли чёрные, как воды горного потока, глаза. Такие же безжалостные и непримиримые. Он тоже не хотел жить, но смерть его должна была послужить только одной цели, одной-единственной... Его имя тоже должно было быть записано на пластинах с внешней стороны ворот... Но только после имени его, Аррани!
   Федаин закричал и почувствовал, как ожили руки. Однако противник всё же был сильнее. Аррани показалось, что он обречён: вот и выяснилось, что он стоит не дороже уползшего вниз Кадима!
   Соперник же внезапно легко поддался, руки Аррани со сжатыми кулаками помимо воли взлетели вверх, и федаин рванулся в сторону. Он был оглушён и сжимал ладонями виски, тоненько поскуливая. Так вот кто больше всего был похож на Кадима! Мерзкий щенок, не годный даже в похлёбку!
   - Ты ничтожество, федаин, - раздался над Аррани спокойный голос рафика. - Врага надо добивать сразу, чтобы потом не получить удар в спину. Что? У тебя нет даже кинжала? Мудрость воина в том, чтобы оружие было продолжением руки, но и руки были оружием.
   Аррани почти не слушал рафика. Он пристально разглядывал безвольно упавшие на колени кисти. Они по-прежнему дрожали. И практически не слушались. Мгновение назад - было всего лишь мгновением. Маленький воришка-босяк часто выпутывался из расставленных силков, неожиданно обретая прыть. Но тогда он кожей ощущал необходимость жить! Те времена остались далеко позади, внизу, там, где мельтешат бесчисленные муравьи. Они ничего не знают о запертых воротах и о пути к ним...
   Аррани оглянулся по сторонам, как будто хотел увидеть кого-то рядом.
  
   Неделю спустя по крепости прошёл слух о двух самоубийствах. Аррани презирал тех, кто слаб.
   Аррани сильнее прочих презирал себя за слабость.
   Дни шли за днями. Сначала они сливались в цветастый ковёр из бабочек. Потом начали просто - сливаться. Запахи, звуки, действия. Тело запоминало всё с лёгкостью юного мальчишки. И воспроизводило с редкими ошибками. В Гнезде жило много мудрецов, чьи сундуки хранили бессчётные драгоценности знаний о медицине, о звёздах, о ветрах и высотах. Им вольготно жилось при аль-Джабале: их кормили и одевали, им отводили богатые комнаты, им давали всё нужное для утяжеления собственных бездонных сундучков. Они многому могли научить и не боялись делиться. Их часто можно было встретить в саду или у фонтанов, горячо спорящих о чём-то или играющих в шахматы. А по ночам они жуткими тенями бродили по крепостным стенам и считали звёзды. Некоторые срывались вниз в погоне за бриллиантовой птицей. Они были счастливы... и слабы - их можно было презирать.
   Гнездо было настоящим хранителем самых различных тайн и загадок. Будь Аррани, он писал бы здесь чудесные сказки. О том, как поют по ночам розы в саду. Как причудлив полёт светлячков в вечерней прохладе, как вечно они стремятся ввысь, чтобы влиться в Млечный Путь. Как расцвечивают алым и изумрудным небосвод джинны и дэвы - все они на службе у великого Горного Старца, аль-Джабаля, могучего колдуна и властителя. Не было никого милосерднее и мудрее него. Он принимал у себя живых людей и волшебных демонов пустыни. Арахисом и пахлавой пахнут губы в такие ночи. Нежные руки, словно бабочки, легко целуют морозный воздух. Стан красавицы гибок и строен, точно изогнутый лук... или клинок дамасской стали. Чёрные глаза горят в полутьме и рисуют узоры, наносят тонкую канву букв на смуглую кожу, оттеняют застывшее в неге лицо мягким светом изящного месяца...
   Нет, Аррани не был поэтом.
   Он не спал по ночам. Но в его голове не рождалось ни одно летящей строчки. Только жаркий, испепеляющий огонь, невыносимый пламень, смрадный и благоухающий, живительный до смерти.
   А ещё, забывшись, Аррани начинал прислушиваться к окружающей мгле и иногда улавливал странную дрожь. Будто дрожь струны: лютню мгновение назад терзали сладостные пальцы, выпивали из неё чувства, а потом рука резко упала на колени, и инструмент был брошен на самой вершине исступления!
   Аррани знал, что рядом кто-то есть. Ощущал это всем телом. Странно - но в этом случае разум тоже откликался и с непонятным наслаждением подтверждал: да, ты не один. С тобой рядом... Но кто? Аррани предпочитал списывать предчувствие на безумие. Оно безраздельно царствовало в его груди и ни на шаг не отступало в сторону. Но солнце знало наверняка, что происходит там, внизу. И Аррани отступал первым.
   В ту ночь он впервые сбежал в розовый сад. Его провожал пристальный взгляд в спину, но сколько он не оглядывался назад, никого не мог различить в морском спокойствие теней.
   В центре сада находилось искусственное озеро с журчащим ручейком. Света здесь не было, но яркая луна, такая близкая, такая певучая, нависала, казалось, над самой макушкой. Возможно, это она неотступно следила за бывшим уличным босяком? Тогда, может быть, ему недалеко и до поэта? Ровно после того, как он сорвётся вниз с крепостной стены.
   Слишком ярким шум ветра, запутавшегося в розовых кустах, заставил Аррани насторожиться. Тренировки будоражили тело так, что оно реагировало без подсказок извне. В ладонь федаина скользнул изогнутый кинжал с ложбинкой для яда. Сейчас ложбинка пуста, но острота лезвия заставляла воздух слегка вибрировать и ладонь - слиться с рукоятью оружия как с продолжением руки. Аррани слегка пригнулся и двинулся к озеру. На краю его притаилась тщедушная фигурка - то ли старик, то ли ребёнок. Но детей в Аламуте не было, а стариков... Один из мудрецов аль-Джабаля? Один из тех, кто занят точным подсчётом звёзд на небе?
   Аррани вздрогнул: губы сами собой сложились в усмешку - странная гримаса для лица заставила заныть скулы. Правоверный... презренный... убить его? Никто не заметит, никто... Только луна - но она смолчит.
   Федаин крепче стиснул рукоятку и сделал шаг назад.
   - Не уходи, - зашевелились ветви розовых кустов. - Не уходи, я тебя слышу... Я не причиню тебе вреда.
   - Кто ты? - Аррани, не таясь больше, выпрямился в полный рост. - Я тебя тоже слышу. А хочу - видеть.
   - Тогда подойди ближе, - шепнул ветер на ухо. - И всё увидишь сам.
   Аррани колебался ровно мгновение. Солнцу виднее. Бояться нечего. Гнездо берегло своих птенцов, если же нет, то не стоит и пытаться убежать или спрятаться. Да-да, верное, солнцу виднее.
   Это не был ни старик, ни ребёнок. Просто человек неопределённого возраста. Его смуглое, точно обугленное, лицо было изрезано тяжкими морщинами долгой болезни. Он медленно умирал и смирился с этим. Вместо халата - набедренная повязка. На запястьях - чёрные широкие браслеты. Аррани скользнул взглядом по рукам - или ему почудилось, или у человека действительно было по четыре пальца на каждой.
   - Я ждал... кого-нибудь. Аламут - большой. Кто-нибудь должен был появиться. Ты стремился сюда?
   - Нет. Мой сад гораздо дальше от Гнезда, чем ты можешь вообразить. Чтобы выложить весь этот путь по одному камню, не хватит всех сокровищниц всех султанов мира. Зачем тебе это знать?
   - Я тоже мудрец. Я напитываюсь... мудростью мира. Небес и земли. Звёзд и капель в море. Чем ты живёшь, уважаемый? Ответь, в моей сокровищнице ещё очень много места, всем... всему хватит.
   - Твой язык заплетается, как пьяный от нарушений Корана проторговавшийся купец. Тебе ли не знать, что я не живу? Камень сомнительной чистоты, нужен ли он в твоей сокровищнице?
   - О, ты мне можешь многое дать, уважаемый. Твой камень всего лишь требует огранки и достойной оправы! Не всё то золото, что блестит. Не всякий орёл, кто летает. Вот ты разве не умеешь летать?
   - Как-то раз сумел. А потом мне обрезали крылья. Забирай себе это сокровище - оно мне не нужно.
   - Как мало ты знаешь о звёздном небе, уважаемый. Я могу дать тебе всё, чего бы ты не пожелал?
   - Ты не похож на хинна или доброго джинна, - по голосу Аррани невозможно было понять, насторожился он или нет. - Если ты один из местных мудрецов, то ты не являешься их образцом.
   - Мудрецы рождаются их падающих звёзд. Они не могут жить внизу и постоянно стремятся ввысь в своих помыслах. Так же как ты. Ты не хочешь признавать себя поэтом. Да ты мудрец, уважаемый!
   Розовые кусты придвинулись, образовали плотный полукруг за спиной Аррани и всё теснее прижимали его к краю озера и к неправильному человеку. Пьянящий аромат цветов вгрызался в виски, кружил голову не хуже близости райских гурий. Перед взором возникали зыбкие картинки. С каждым словом человека они обретали цвет и форму, наливались чувствами и запахами, в них хотелось шагнуть и забыться.
   - Что такое Горный Старец? Выживший из ума старик, возомнивший себя Пророком! Он говорит, что может указать тебе путь - только он может. Но взгляни сюда, не отведи глаз... я ведь вижу, что тебе нужно. Я могу показать короткую дорогу. Я могу сам открыть тебе ворота. Но он не должен тебе мешать. Убей его! Он подпустит тебя к себе без страха и опаски - он безумен! Займи его место! Это так просто...
   - В таком случае ты тоже безумен. Льстивы и опрометчивы твои речи, когда сулишь открыть врата...
   - Значит... испугался?.. Человек, изгнавший собственного карина, испугался сделать шаг вперёд!
   Тощая фигура человека раздалась до размеров злобного синекожего ифрита и закрыла собой половину неба. Как, должно быть, опечалены сейчас аламутские мудрецы: им помешали заниматься еженощным подсчётом... Аррани бросило лицом вперёд, он упал на живот и угодил рукой в озеро. Но прохладная влага рассыпалась под ладонью мелкой пылью, противно заскрипела песчаной крошкой. Аррани задохнулся, взметнувший верхний покров с барханов сухой ветер заскрёб горло и забил нос. Федаин ничего не видел, он рыдал как изнывающий от голода воришка на окраине бедного квартала и неистово тёр глаза.
   - Ты выбросил под караванный путь драгоценнейшее жемчужное ожерелье! А вместе с ним выбросил меня - всемогущего джинна! Сколько капель воды я могу получить из пересохшего колодца?! Я уничтожу тебя, я вступлю вместо тебя на долгожданный путь - будь уверен, я не сойду с дороги!
   Аррани смолчал. Он нащупал кинжал, с трудом проморгался и пополз на звук голоса без всякой надежды. Джинна трудно убить, хоть он и смертен. Но лежать под медленно нарастающим сверху барханом и ждать, пока карин первым устанет от существования...
   - Зачем ты покоряешься мне, глупец?! Я хочу, чтобы ты кричал и корчился у моих ног! Хочу, чтобы ты лизал мои пятки и просил о пощаде! Но ты не можешь... как жаль, что ты уже мёртв, человек!
   Федаин прикрыл глаза рукавом и снизу взглянул на карина.
   Джинн был ужасен. Собственный гнев постоянно напитывал его широкую грудь, он грозил лопнуть и погрести под своим прахом всё Гнездо! Его ужасное лицо с горящими провалами глаз склонилось над Аррани, тонкие синие губы сложились в презрительную изогнутую линию. Федаин закашлялся от стремительного порыва ветра, а карин с неистовым рёвом прижал ладони к глазам. Аррани откатился в сторону, чтобы гигант ненароком не раздавил его, когда принялся танцевать на месте. Образ жёлтой пустыни рассыпался, федаин по пояс угодил в озеро и ощутимо вздрагивал, но теперь от холода. Карин покачнулся назад и повалился на спину, подминая под себя деревянную пристройку, что углублялась в розовый сад. Аррани широко открыл глаза и пристально следил за корчами джинна. Ему словно дикая кошка вцепилась в глаза и не успокаивалась, пока не лишила карина зрения. Может, в Аламуте водится кто-то из добрых джиннов-животных? Или это... Нет. То было луна, всего лишь луна.
   Над головой Аррани тяжёлым покрывалом взметнулись незнакомые слова. Аль-Джабаль летел на спине огромного орла, взмахивал посохом и выкрикивал заклинание. Неуклюжая фигура воющего джинна съеживалась с каждым словом, пока не затерялась в притихших сумерках. С изогнутого навершия посоха сорвалась серебристая нить. Она спеленала стонущего карина и подвесила тщедушного джинна в воздухе. Горный Старец взмахнул посохом, и орёл описал круг над садом, возвращаясь в башню аль-Джабаля. За ним следом летел слабо мерцающий кокон.
   - Вставай, федаин, - и снова всё возвращалось по кругу. Замшевые сапоги перед носом Аррани заставили вернуться обратно, за крепостные стены Аламута. Рафик и не подумал помочь федаину подняться. - Считай, что начал обучаться терпению. Завтра на занятиях будет проще. Возвращайся в комнату.
   Аррани беспокоил потянутый плечевой сустав, но он не издал ни звука и ничем не выдал увечия. Он ещё ни разу не слышал ни одной сказки о человеке, избавившемся от собственного карина. Джинны не выпускали из цепких пальцев заблуждающиеся сердца и постоянно подталкивали к неосмотрительным поступкам. Кажется, высвобожденная вместе с уходом мощь дала карину такую силу, что он стал подобен злобному ифриту. Он мог раздавить Аррани щелчком пальца. Почему он медлил? Что заставило его танцевать?..
   Нет, совсем не поэт.

* * *

   Он меня не замечает. Он меня не видит! Он проходит мимо, словно меня и нет!!!
   Смотрит на голубку и видит голубку.
   Смотрит прямо перед собой и совсем слеп.
   Вдыхает розовый аромат и не чувствует запах вереска.
   Мои волосы пахнут вереском...
   Я стараюсь, я стремлюсь, я лезу вон из лёгкого платья юной белой дамы и порой взмахиваю руками у него перед носом. Бесполезно: он реагирует только на замшевые сапоги.
   Он не был пустым сосудом. С сосудом было бы куда проще ворожить. Тогда в него можно было вложить что угодно, от радостного восторга до детского умиления и старческого маразма. В сосуде горел Пламень. Такой яркий и жаркий, что мне совсем не было холодно по ночам. Восточные ночи не только темны, но и морозны. Белые дамы, получив в ведение обречённого, втягивали его чувства и ощущали себя как живые существа.
   Он отворачивается спиной к стене, и я пристраиваюсь на его вытянутой руке. Со злорадством мечтаю однажды ночью отлежать её, чтобы он наконец-то представил, вообразил, заметил... Зачем я ему нужна?..
   У него пронзительные чёрные глаза, большие, глубокие, немного наивные. Он сам того не осознаёт, что облик маленького мальчика, вечно голодного воришки, навсегда уснул на дне этих глаз, свернулся клубочком и видит тёплые сны.
   У него был другой путь. Каждый хоть раз в жизни заблуждается. Моя цель - указать ему на ошибку. Всего лишь указать. Ну и подтолкнуть... легонько, чтобы никто не узнал.
   Голубку было жалко. Джинн не имел надо мной никакой власти. Он был слишком привязан к своему человеку, а, когда сорвался с привязи, заранее проиграл. Причём сам себе. Его не столько поверг старый колдун, сколько он сам поглотил себя, провалился, как пьяница в выгребную яму... Бр-р, откуда бы мне знать, кто падает в выгребную яму?.. Мудрый ворон, куда ты меня отправил?! За что?!
   Нет ответа.
   Нет внимания.
   Он меня не видит!
   Я беру его за руку, и ладонь проскальзывает сквозь неё.
   У него смуглая кожа и быстрые пальцы воришки. Тугие смоляные кудри и упрямая складка на подбородке. Я должна была сделать невозможное: протянуть его линию через нужные узелки, распутать те, что он вырастил своими бессмысленными поступками, - и дать ему жить. Проще было только протягивать нити сразу бесконечного множества таких же, как он.
   Ворсинки для нитей необходимо было брать из его сомнений и метаний в верном направлении. Но как я могла собирать их, если он отказывался меня замечать, отказывался что-либо чувствовать... Пламя - очень сильная вещь. Его возжигают красные дамы, и нет ничего хуже! Красные дамы никогда не делятся золой и пеплом, они часто подшучивают над нами, белыми дамами, обещая помочь за небольшую услугу. Но, получая желаемое, жестоко смеются над несмышлёными дочерьми вечности. И мудрый ворон им вторит, потому что белые дамы должны учиться на своих ошибках, а, пока мы не прикреплены к конкретному узелку, мы мало чувствительны к обидам. Здесь скорее возникает некое иное чувство, недоступное смертным. У нас нет понимания Времени - у нас есть понимание безграничной пустоты в том месте, где только что был узелок. Нити тренькают, как струны мучаемой арфы, и приводят белых дам в неистовое спокойствие. То, которого мы бы никогда не пожелали вновь познать. Ведь что бы там ни говорилось, но все мы когда-то были такими же узелками на пересечении сотен и тысяч нитей...
   Одна красная дама пришла за ним, пока он спал. Она держала в руке длинный посох с подвешенной на нём чашей. Я видела её как сгусток пульсирующего алого круговорота, но людям она предстала бы невысокой женщиной с красной лоснящейся кожей, маленькими щёлочками глаз и большим ртом с тонкими хищными губами. Вместо платья - пожар, на руках и ногах - длинные чёрные ногти, которые только чудом не оставляли в мире живых глубоких борозд на полу и стенах. Красные дамы различались по цвету посохов - у каждой свой. У этой дамы был синий, как лепестки у полевого василька. Мы с ней были старыми знакомыми... даже интересно становилось: как неисповедимо переплетение нитей, что наши пересекаются уже не в первый раз?..
   - Приветствую тебя, белая дама с рыжими волосами. Ты проводишь вечность с пользой...
   - Ты решила последовать примеру белых дам и тоже привнести в свою вечность немного смысла?
   - Да. Решила. Но только не немного смысла, а много жаркого, упоительного, чудесного пламени! Ты не хочешь со мной поделиться, знакомая белая дама?..
   Красные дамы перемещались незаметно глазу. Даже моему. Зрение белых дам улавливает происходящее вокруг на уровне восприятия. Я не вижу, я знаю... Но движения красных дам! Они неуловимы, как бег обжигающих искр! Кратчайшая доля мгновения - и она уже склоняет над ним чашу на посохе. Я ныряю под её руку и закрываю его собой. Чаша обжигает, человек обязательно увидел бы, как задымились мои золотые локоны, как сизые язычки заскользили по плечам и отпрянули, возвращаясь к ногам хозяйки.
   - Я слышала, что вы, белые дамы, перенимаете чувства своих обречённых. Так этот человек - жаден, не любит делиться?
   - А я не слышала, что красные умеют различать цвета человеческих чувств, - я зашипела от боли, но нашла силы перехватить стремительный замах посохом. - Как ты точно его описала!
   Красная дама без всяких эмоций предупреждающе зарычала мне в лицо и навалилась сверху. Огненный шар сплёлся в разноцветный клубок с серебристым собратом. Некогда мы были неотъемлемыми частями одной силы. Так говорит мудрый ворон. В такие минуты мне не хочется ему верить. Глупая ты глупая птица: посмотри на нас, тебе ведь ведомы обе стороны существования. Где ты видишь хоть чёрточку сходства? Это между данной, так сказать, особью - и мной?! Да скорее ты начнёшь вить гнёзда и высиживать потомство, чем я признаю наше с красной дамой родство!
   Я переведу на человеческий язык завязавшийся бой: красная дама визжала и больно царапалась. И после этого она осмеливается вменять мне в вину, что я слишком становлюсь похожа на людей. Губы не шевелились назвать происходящее безобразие битвой: уличная драка... одна из тех, которыми славился мой обречённый. За исключением того, что с каждым нашим ощутимым ударом всё тоньше становилась связующая нить с полотном вечности. Я не знаю, как нарисовать точнее. У нас обеих от происхождения не было чувств, и единственное, чем мы могли причинить боль друг другу, были чувства и ощущения моего обречённого. Поэтому я не могла позволить себе долгой перепалки. Впрочем, кажется, красная дама поняла это сама. В какой-то миг, а, может, в какой-то день или год, названная родственница перестала растягивать сети над его душой, её огненный комок ударился об пол, но не упруго. Он растёкся, словно меткий бросок порцией надоевшей каши. Красная дама очутилась на четвереньках, посох был отброшен в сторону. Её глаза блестели, словно были влажными, - вот уж чего точно не может быть!
   - Ты какая-то неправильная белая дама... Оказывается, я не на того смотрела! - она перевела взгляд с меня на моего обречённого и обратно. - Оказывается, надо было всего лишь протянуть руку...
   - Ты уже протянула. По такой шаловливой ручонке так и хочется стукнуть хорошенько, - голос дрогнул, но я сжала руки в кулаки и завела их за спину. - Я с самого начала сказала тебе убираться!
   - Неправильная! Ты - неправильная! А вдруг... кто-то узнает об этом?
   - Кто здесь?..
   Впервые за долгие дни с ним рядом я притаилась и попыталась стать прозрачнее родниковой воды. Красная дама, не поднимаясь с пола, медленно вытекала из комнаты. Ей не нужен был дверной проём. Лишь слегка всколыхнулось пламя свечи - таящего огарка в плошке с отбитым краем. Мой обречённый спрыгнул на корточки и судорожно огляделся по сторонам. Ха! Заметил?..
   Единственное, что я знаю точно, - заметила красная дама. Заметила во мне то, о чём я до некоторых пор не догадывалась. И как мне теперь быть с этим? Смешно: неужели всё-таки время покажет?

* * *

   Я поняла, что для него время существует также как и для остальных. Он считал каждый удар своего сердца. Кому кажется, что он безразличен? Вовсе нет! Мой обречённый обречён. И никто на свете ещё не жаждал свершения своей участи с таким же нетерпением, с каким он. Ох, бедняга! Ты ведь и понятия не имеешь, насколько тебе ещё будет тяжело! Красная дама по сравнению со мной всего лишь бледная тень...
   Он забыл о голоде тела и истязал себя днями и ночами. После голубя был сокол, потом беркут, потом леопард, а затем... бабочка. Я стояла у него за спиной, опустошенная бессонной ночью, высушенная его бесконечными грёзами о недосягаемом, и едва угодила под стремительную руку. У бабочки не было ни единого шанса... Также, как и у меня! Да... да... да, мой обречённый, мой мучитель... Как это странно и нелепо, но одному тебе - да! Твоему времени - нет! Неужели тебе до сих пор кажется, что оно существует? А твой рай? Твой рай, он...
   - ... покоится в тени сабель. Видишь ли, мой мальчик, я не могу спешить. Не имею права. Ты быстр, силён, отважен. Твоё сердце горит. Оно скоро иссушит тебя, точно колодец в пустыне, если ты также не начнёшь упражнять и свой разум...
   Этот Горный Старец, как называли его в Гнезде, был очень похож на мудрого ворона. Белые дамы прекрасно знали, что наш наставник и руководитель многое нам недоговаривает. Но пока мы чувствуем нити судеб в своих руках, мы доверяем ему и не встреваем с советами.
   Рядом с Горным Старцем не смогла бы удержаться ни одна из существующих дам: ни белая, ни красная, ни зелёная. Даже, казалось, черная дама неминуемой смерти не властна над ним. Любая и нас сгорела бы рядом с ним как свечка, как мотылёк в пламени свечи... Старец был слишком силён, чтобы с ним соревноваться за моего обречённого. Поэтому я молча следовала позади подопечного и старалась не попадать в тень его мудрого шейха.
   В тот вечер я многое узнала из того, как понимают эти смертные мировое полотно. Они верили в высшее существо, именуемое Аллахом. У них был свод законов, по которым они жили. Но мой обречённый не видел того, что было доступно мне: единственное, что интересовало Горного Старца - это власть. Люди слишком много значения придают этому слову. Власть, мощь, сила, казна... Как они не понимают, что их судьба уже давно решена! И самый великий, самый мудрый, самый могучий из них в любой момент может подавиться вишнёвой косточкой - и кануть бесследно во тьму веков. Ах, эта их постоянная привычка измерять всё в песчинках. Кто-то когда-то изобрёл песочные часы... Время так недолговечно, также как и людские жизни. Что ж, пожалуй, всё же можно принять их меру лет хотя бы во внимание.
   - Задумалась о времени, прекраснейшая?..
   Я отстала от своего обреченного и приблизилась к высокой вазе с узким горлом. Глухой голос эхом раздавался именно оттуда. Неужели наш знакомый карин? Я думала, после досадной оплошности его в живых не оставят. Но Горный Старец рассудил иначе.
   - Как ты меня увидел, бедный маленький джинн? - шепнула я.
   - Горный Старец хочет, чтобы я помог убрать на скотобойне, когда всё будет сделано. Я лишь хотел подкинуть в твой ларец хоть одну жемчужину здравого смысла. Не пытайся мне противиться.
   - За здравый смысл надо благодарить, - задумчиво признала я. - Благодарю тебя, мой милый джинн. Ты очень добр... А не мог бы ты поделиться со мной ещё чем-нибудь полезным? Например, сказать, настолько ли силён Горный Старец, чтобы наделить тебя собственноручно дополнительной мощью?
   - Мне нет равных среди каринов! И скоро не будет равных среди джиннов! У меня будет свой дворец, свои слуги, свои джи...
   - Ты слишком добр ко мне, - я дружески похлопала по крутому боку вазы и поспешила прочь. Карин, казалось, не заметил моего ухода. Всё продолжал что-то бормотать.
   Они смешные, эти джинны. Но сейчас мне стоит не радоваться их непосредственности, а глубоко, до корней мироздания, насторожиться. Ведь если случится так, что и Горный Старец меня видит... Он могущественный колдун, я видела это собственными глазами... и мудрый ворон слишком далеко, чтобы вразумить меня. Что ж, буду действовать как всегда, на своё усмотрение.
  
   Солнце наконец-то озарило его своими лучами. Аррани не был счастлив. Он прекрасно помнил, что это за чувство - пьянящее мгновение вечности, полёт бабочки. Лёгкое возбуждение от общения со Старцем федаина не шло ни в какое сравнение с этим сладостным ощущением.
   Шейх аль-Джабаль впервые увёл Аррани с собой, в тайные покои крепости. Там многие из тех, кто собирался ступить на путь к вратам наслаждения, набирались мудрости для последнего рывка. Федаину ещё предстояло познать целый колодец нового и неизведанного.
   - Вот здесь, мой мальчик, ты наберешься отчаянной храбрости... Нет-нет, я вовсе не сомневаюсь в тебе! Я лишь хочу помочь. Ты был избран, чтобы пройти этот путь. Я всего лишь предназначен для того чтобы указать тебе направление. Дальше ты всё сделаешь сам...
   Аррани не произнёс больше ни слова. Он был молчалив и исполнителен.
   Чтобы постигать мудрость, он выучился читать и писать. Не замечая, федаин засыпал за столом, когда окончательно выбивался из сил. Просыпался - и вновь продолжал изучать свитки. От бесконечной вязи рябило в глазах. Горящие факелы, зажжённые волшебной силой, не давали чада.
   Но рафики не позволяли телу Аррани усыхать в пыли свитков. Его ежедневные тренировки выматывали до боли, до некого подобия удовольствия. И федаин начинал просыпаться, как будто попадал в другой мир.
   А порой ему чудились странные тени. У него самого их было две. Одна передвигалась так, как и положено порядочной тени, а вот вторая... вторая неотступно следовала позади. Странное это понятие: кто-то существовал рядом: новый ли карин, либо старый несбывшийся сон. О злобном гуле Аррани не помышлял: Гнездо было защищено солнечными лучами и днём и ночью. Хотя, встреча с гулем не внесла бы в жизнь Аррани особых перемен. Он был готов умереть ещё при встрече с карином, но почему-то держался за жизнь. Наверное, по привычке. Босоногое детство в городских трущобах наложило свой узор на цветастый ковёр его будущего. Больше всего на свете федаин желал, чтобы этот ковёр оборвался грубыми нитками.
   - Ты хочешь сказать, что вступишь на путь раньше меня?..
   Аррани действовал с быстротой и грациозностью газели. Ему почему-то показалось, что это пресловутая тень склонилась над ним. Но ловко увернувшийся от быстрого удара человек был осязаем до отвращения. Федаин видел его раньше на тренировках. Невысокий стройный мужчина с чёрными, без малейшего блеска, глазами. У него была странная улыбка, немного скошенная влево. Аррани без всякого удовольствия поправил бы её, но противник не собирался вступать в открытое противоборство.
   - А чего хочешь ты? - спросил Аррани. Рафик, что вошёл на шум и теперь стоял в дверном проёме, без особого интереса оглядел их фигуры и вернулся к своим заботам.
   - Опередить тебя, глупец! Ты думаешь, Горный Старец одного тебя брал под руку и медоточивым голосом украшал рубинами твой путь? Тогда ты ещё глупее, чем я полагал! Ещё не хватало, чтобы погонщик увещевал своих верблюдов!
   - Мне всё равно. Называй Горного Старца как хочешь, хоть погонщиком, хоть луноликой гурией...
   - Ты действительно глуп, федаин! Я давно заметил тебя и думал, что найду поддержку...
   - Я пробовал тебя поддержать, уважаемый, но ты отстранился.
   - Такая поддержка мне не нужна! Я хотел, чтобы так ты поддерживал... - безумец огляделся по сторонам, живо напомнив Аррани уличную крысу, потом склонился к федаину. - Я всё равно уйду отсюда раньше тебя. И выполню свою задачу. Тогда ты будешь кусать локти от досады и, в конце концов, отдашь себя на волю собственного карина!.. - он глухо рассмеялся. - Запомни меня... Запомни то, что ты теряешь!
   Аррани не мог понять, чего от него добивается этот безумец. Ему впервые за долгое время было не всё равно. Теперь стало понятно, почему рафик не придал значения порыву федаина: Гнездо лелеяло сумасшествие в своих птенцах, как мать пестовала в сыновьях честь и доблесть. И безумцы среди детей солнца были частыми гостями. Аррани не сомневался и в своём сумасшествии. Целый хоровод теней убеждал его в этом...
   - Я жду тебя на вершине северного пика... если вдруг вспомнишь о том, что чего-то хочешь...
   - Ты можешь мне рассказать? Ты знаешь, кто-нибудь попадал к вратам?.. Возвращался по повелению шейха аль-Джабаля обратно?
   Безумец высоко поднял подбородок и рассмеялся так, что тени метнулись врассыпную. Аррани краем глаза скосился себе за плечо: шайтан её знает...
   Федаин неожиданно прекратил смеяться, издал невнятный звук и широким шагом вышел из помещения. Аррани запомнил выражение лица безумца: насмешливое, даже презрительное. Пыльные мелкие камешки его слов готовы были сорваться с губ. Безумец промолчал о чём-то, не стал говорить. Пожадничал - конечно! Все они, кто ни разу в жизни не знал голода, были жадны до своего богатства. Аррани редко ждал подачки. Он - вор, босяк. И никогда не забывал об этом!
   Аррани поднялся плавно, почти бесшумно. Чем бы ни была тень за спиной, она очень помогла, напомнив о том, как вор может и должен двигаться в лучах яркого солнца.
   Он проскользнул по коридорам, коснулся мимолётно терпкого дыхания роз и шафрана, повеявшего из зала мудрецов. Захотел украсть кушак вместе с клинком у рафика, но передумал и продолжил путь. Ему казалось, что безумец рассчитывал на погоню. Но чувство вело его вперёд, точно угощение, привязанное за ниточку перед носом осла.
   Было уже довольно темно. Аррани потерял счёт времени, но россыпь драгоценных камней на небосклоне имела для него не больше значения, чем ослепительно-белый солнечный диск. Федаин предпочёл вообще лишиться способности различать дни. Лучше было бы, чтобы они шли своим чередом и не напоминали о бесконечной удалённости от последнего шага.
   Аррани почему-то казалось, что он неотступно следовал по пятам за безумным федаином. Однако стоило ему взобраться на северную стену, как уверенность бесследно растаяла. Аррани вдруг стало зябко и неуютно. Как в юности, когда он попадался с добычей в руки более опытных воров. Он огляделся по сторонам. Тишина и бесконечно большое небо. Огромное, точно богато расшитый потолок шатра султана или эмира. Шейх аль-Джабаль не признавал никакие ценности, кроме веры и сабель. Но наваливавшаяся сзади тень вовсе не была тенью клинков - она казалась осязаемой, и Аррани понемногу начал покидать пределы разумного. Он сам себе стал казаться тем самым безумцем.
   Что он делает здесь, на этой стене? Кто привёл, кто призвал его сюда?..
   - Аррани... Аррани... Аррани...
   Его имя было произнесено, точно трижды повторённое слово "развод".
   Теперь он мог идти? Он был свободен?
   Но нет, федаину лишь показалось, что он рванулся с места. На самом деле он не сдвинулся ни на ноготь. Не дрогнула ни единая черта на лице.
   - Аррани... не спеши, о прекрасный воин... Ты слишком храбр, чтобы бежать от меня!
   Женский смех... О, нет, нет, не надо! Он не выдержит этого!.. Бабочка... прекрасная бабочка погибла, она не вынесла жизненной муки и покинула свет раньше него, не дождалась... Она была слишком красива.
   Женщина, неспешной походкой сытой львицы приближавшаяся к федаину, не была красива как бабочка. Но всё же казалось, что она парит над грубым камнем стен. У неё не было ног, лишь длинное одеяние развевалось в нескольких пальцах над презренной пылью. У неё не было волос и кожи - сплошное медное сияние, точно она провела всю жизнь на небе, возле солнца. Нежное тело из мягкой глины, обожжённое палящим светилом, было столь ужасно и прекрасно одновременно, словно разящий клинок - оружие победителя. Оно обещало райское блаженство тому, кто умер правоверным, - и вечную муку мерзкому шакалу.
   - О, я слышу все твои мысли, мой храбрый воин... Нет-нет, не бойся меня... ещё рано бояться. Я ещё не прикоснулась к тебе.
   Она захохотала, точно гиена в предчувствии добычи, и одним красивым движением - бабочка вспорхнула - опустила руки на лицо Аррани. О да, федаин мог бы поклясться, что забыл, что такое боль. Она напомнила ему о ней. Воспоминания оказались невыносимы, но Аррани не мог закричать.

* * *

   Я слишком долго находилась возле него. Так что его исчезновение из-под моей опеки заставило меня вздрогнуть. Меня - существо, не испытывающее ни одно из чувств, коими так страдают людские особи. Наши многочисленные подопечные.
   То, что я испытала... Это было настолько удивительно и непередаваемо, что я забылась - я забылась! - на длину нескольких нитей, как почудилось тогда. Ха, почудилось! Мне - почудилось! Да это также нереально, как существование времени! Что-то со мной происходит... я должна его найти... я обязана...
   Я сойду с ума, если сейчас же не окажусь рядом с ним. Мне нужно его видеть, нужно...
   О нет... Нет! Нет! Тысячу тысяч раз нет! Этого просто не могло случится, никак! Я забыла... Нет!!
   Я совсем забыла, совсем забыла его, это дикое, безумное, невозможное для меня чувство!!!!!
   Красная дама была права, права во всём, от кончика волос до бесконечности!!!
   Я была не готова, совсем не готова к нему! Мудрого ворона не было рядом, никто не мог вразумить меня, мою запутавшуюся... Нет! Нет!! У меня ведь нет души, её просто не может быть!! Я умерла давно, слишком давно, чтобы хотя бы малейшие её частички ещё оставались во мне!!! Это было невозможно...
   Но также реально, как то, что я не могла без него жить...
   Где эта краснолицая предательница?!!! Я порву её на тонкие нити мироздания, такие тонкие, что даже человеческие секунды по сравнению с ними - корабельные снасти!!!!
   Я сошла с ума... У меня нет разума... У меня нет собственной воли...
   ... Я его люблю...
   "Ещё один орлёнок решил вылететь из Гнезда. Не могу сказать, что я зальюсь горькими слезами, но шейх аль-Джабаль возлагал на него большие надежды..."
   "Одному лишь шейху аль-Джабалю известна суть. Клянусь Аллахом, ты не можешь знать того, о чём думает ночная туча, закрывая собой луну и давая надежду полуночному вору. Если бы шейх аль-Джабаль приказал - ты разве не полетел бы?"
   Я захотела - и перестала их слышать. Два рафика были посвящены лишь в некоторые тайны Гнезда, лишь некоторые истины им были доступны, иначе они не поднялись бы так высоко. Однако многие из них продолжали неотступно верить в могущество Горного Старца. Как поверила в него я, воочию убедившись в силе магии.
   Соперницу я увидела издалека. Сквозь стены, деревья, людей она горела ярче погребального костра. Она касалась моего обреченного. Заставляла нить его судьбы извиваться, натягиваться и противиться воздействию. Но он сам был слишком слаб! Я была ему нужна. Он не знал об этом, ещё не знал...
   Она заставляла меня показаться, вызывала на бой. Ей не нужен был этот человек. Ей хотелось закончить наш недавний разговор. Милая удобная соперница. Пришла сама, без сопротивления...
   Она тоже увидела меня издалека и с объятиями бросилась навстречу. Мы слились, точно единое целое. Кажется, несколько искр сверкнуло в реальном мире. Мелкие огненные коготки вцепились в плечо моего обреченного, и он взвыл от боли. Встряхнулся, вздрогнул всем телом и свалился замертво. Я рванулась к нему, но не смогла разорвать объятий. Краснолицая была в тот миг сильнее и сделала попытку подмять меня под себя.
   Мы не чувствуем боли. За нас её чувствуют другие: полотно очень хрупко и малейшее растяжение может привести к потере нескольких нитей-жизней. Мы, белые дамы, относимся к своему предназначению очень чутко. Красные дамы тоже своего рода хранительницы. Они становятся белыми, стоит им победить в схватке нашу сестру, и очень стремятся к этому. Потому что красными дамами за хорошие дела при жизни не становятся! И существуют они в своём новом обличие не в самых радужных условиях.
   Мы кружились и танцевали. Усыпали всё вокруг невидимыми искрами - и не могли отступить друг от друга ни на шаг, ни на миг.
   "Ты влюбилась, белая дама с рыжими волосами... Твой срок вскоре закончится! Зачем ты держишься за него? Будет только хуже..."
   Куда уж хуже! Если только слух дойдёт до мудрого ворона... Я становилась заведомо слабее красной дамы, я - тяжелела, наливалась человеческими чувствами. В любой момент я могла упасть, в том числе и в мир живых. Женщина за стенами Гнезда! Меня разорвут на маленькие памятные сокровища! Зато какой я буду иметь успех - наверняка смогу повлиять на моего обреченного!
   Но нет: меньше всего я хотела вернуться в тот мир, из которого добровольно бежала.
   Так, постой, вечность! Каким же образом этой красной даме удалось предстать перед моим обреченным осязаемой до безобразия?! Что ты сделала для этого, противница?
   Кажется, она услышала мой вопрос. Сгусток энергии покрылся трещинами, точно стеклянный шар. Красная дама уже не прижималась ко мне так тесно. У возвратившихся чувств были преимущества: я ощутила свободу, я воспарила над соперницей и смогла заполнить собой пространство вокруг. Крик, который издала красная дама, угасая, мог призвать на пир всех окрестных гулей! Хвала предусмотрительному мудрому ворону, я не наследовала силы и будущности соперницы. А потому лишь отряхнулась, как вымокшая кошка, и соскочила на привычное место позади моего обреченного.
   Он почти пришёл в себя. Сомневаюсь, что он хоть что-нибудь сейчас слышал или видел. Он стоял на коленях и изредка вздрагивал, будто его кололи иглой. Злые непонятные чувства! Она напоминали мне о том, что я не могу дотронуться даже до краешка его тени!
   "Т... ты здесь?.. - с трудом выговорил он, вздрогнув в очередной раз. - Я тебя видел..."
   И вот тогда я по-настоящему испугалась. Неужели он сделает то, чего так и не добилась красная дама? Неужели он выкинет меня в свой мир?!
   Я замерла - хотя как может замереть сущность моего вида? - и прислушалась к нему... Нет, это был только морок, всего лишь морок. Мой обреченный поднял глаза (ах, какие глаза?.. Откуда у меня сердце?!!), два чёрных омута, и я уже точно знала, что больше он меня не видит. Это для него как полёт стрелы: чиркнула по уху жестким оперением - и миловала.
   Глупость какая.

* * *

   Аррани тяжко застонал и перевернулся на другой бок. Его новое жесткое ложе под чужой отныне и навеки крышей больше не приносило чувства отчуждения. Луна протискивалась в узкое окошко под самым потолком, протягивала нежные белые руки и тяжелым куском шёлка опускалась на лоб. Едва ночь вступала в свои владения, как Аррани переставал ощущать себя обреченным федаином... и начинал чувствовать себя просто - обреченным...
   Сны, светлые, как образ матери из давно забытых времен, накрывали Аррани с головой, захлёстывали, уносили... Солнечный диск - и тот не мог выветрить из головы федаина лихорадочные мысли.
   ... Ему чудились невыразимые глаза цвета гранатовых листьев и губы, бледно-розовые, нежные как бутоны... Ах, эти безжалостные цветы - они были слишком колючи. Только и ждали мгновения, чтобы впиться шипами в кожу ладоней!
   Роза была куда опаснее бабочки: даже Аррани, безграмотному босяку, было это известно. Бабочка увлекала за собой. Роза - притягивала к земле, привязывала к одному месту. Вору нельзя было оставаться на одном месте. Федаина звала вперед дорога, мощёная солнечными лепестками. Аррани нельзя было останавливаться... Но потом он с робостью, которой было недостойно его происхождение, заглядывал вновь в её глаза. И ему вдруг начинала казаться, что путь окончен. Его обманули! Отсыпали гору медяков вместо золотых монет. Тяжесть та же, а ценность...
   Аррани безумно хотелось что-нибудь украсть: не её дыхание, так стук сердца, может быть, даже мимолётное прикосновение. Но стоило ему протянуть руку, как видение таяло подобно спасительному ручейку под палящими солнечными лучами.
   Гнездо словно было волшебным. Оно зорко наблюдало за птенцами и только нерадивые могли выскользнуть незаметно. Аррани был нужен для чего-то Горному Старцу. И теперь федаин прекрасно понимал, что шейх аль-Джабаль нуждался в нём вовсе не для того, чтобы сделать босяка счастливым.
   - Нет-нет... - Аррани резко поднялся и помотал тяжелой головой, словно всколыхнул со дна старого фонтана многовековую муть. - А если она тоже бабочка... Она тоже манит... Это всё Старец, он насылает на мою бедную голову видения, чтобы я шёл вперёд... Безумец запутал меня, заморочил голову, да сгниёт он заживо под палящим солнцем! Да будут его останки растащены гиенами! Да будет...
   Аррани охнул, упал обратно на деревянный лежак и впервые за долгое время тяжко беззвучно зарыдал.

* * *

   В последнее время мой обреченный плохо спал. Я знала, что это из-за меня. Он всё-таки видел, глупый, не смог отвести глаз... И теперь я могла прийти к нему во сне, но помимо своей воли. Да и есть ли воля у тех, кто лишь слегка касается струн мироздания? Потому что я не имею ни малейшего права...
   А однажды вообще подскочил на своей постели и забормотал что-то злобное... вслух! И горько зарыдал.
   Для чего я существую? Я даже не могу до него дотронуться. Не могу позволить себе выпасть в его мир. Не могу во имя тех обреченных, которые ждут меня в будущем...
   Да. Я должна от него отказаться. Мудрый ворон поймет меня - он всегда всё понимает. Он создал нас. Он дал нам вторую возможность, когда мы лишились первой. И я была бы благодарна ему, если бы у меня вообще были бы когда-нибудь чувства... Кого я обманываю? У меня есть чувства. Больше всегда на свете сейчас я боюсь начать дышать, чтобы не побеспокоить его покой.
   Уснул мой любимый. Спи... Спи, я больше не стану причиной твоих слёз. Пусть ты погибнешь, если я уйду от тебя, но лучше так, чем твоя гибель у меня на глазах, практически от моей руки... Ууу, противный карин был прав! Мне стоило... да, верно, именно так. Мне стоило хоть раз упустить обреченного, дать другой сущности дёрнуть за его нить, чтобы меня увели от него... И тогда он бы остался жив?
   Что я такое говорю... Во имя мироздания, что я плету, несчастная?.. он ведь жив, он всё ещё жив! Я вижу, как он дышит - и нет для меня ничего сладостнее сейчас, чем мелкая дрожь, пронзающая его тело...
   Я робко протянула руку - и отпрянула. В этот момент я с острой ясностью осознала, что, стоило мне его коснуться, как рука нальётся человеческой тяжестью. Надо мной нависла пенная волна, тяжёлая, нескончаемая, жадная до чужого несчастья. Она грозила накрыть меня с головой и отнять всё, чего я добилась, к чему пришла... ох, неужели я говорю так, словно начинаю считать время? Ерунда какая...
   Я поманила к себе лунную дорожку и легко на неё вспрыгнула. Из-под ног брызнули искры, на миг озарили мрачную колбу кельи и затерялись в тени. Мне нужно было бежать как можно быстрее...
   - Нет!!!! - истошный крик едва не заставил меня присесть и провалиться сквозь лунную дорожку. - Нет!!!! Не уходи... не бросай... Не улетай... глупая бабочка...
   Нет, нет, нет, только не это... Он дал мне имя... Он дал мне имя! Он... дал мне имя?
   В панике (сейчас лунная дорожка действительно рассердится и разойдётся под ногами как небрежно сотканное полотно мироздания...) я оглянулась. И поняла, что на этот раз не упаду. Но лишь на этот раз.
   Мой обреченный спал. Ему снился кошмарный сон - и он в беспомощности протягивал ко мне руку. Я могла стать такой маленькой, я была так невесома, что могла опуститься бабочкой на его ладонь. Могла бродить по избороздившим её линиям, точно обезумевшая красная дама по нитям в поисках своей нити, давно лопнувшей и рассыпавшейся в прах. Но я не могла... не могла по-настоящему его коснуться. Я повернулась к нему спиной и ускорила шаг.
   "Ворон?.. Мудрый ворон, ты..."
   Ну что там ещё?!!!
   Окно кельи обреченного пылало так, словно внутри вставало солнце. Я кинулась обратно, лунная дорожка мигнула и растворилась подо мной. Падение было стремительным - и столь же стремительным подъём. Я протиснулась в оконце, камнем канула вниз и пролетела сквозь дверь. По ту сторону стоял хмурый карин.
   - Уйди с дороги, маленький джинн, - вежливо приветствовала я его. Терпение было на исходе, я готова была сломя голову бежать по бесконечному коридору, отбивая босые пятки о камни пола.
   - Я не знаю, что такое красота, о луноликая... Но мне видится, что сейчас ты прекраснее любой магии.
   - Уйди с дороги, - я могла пройти сквозь него. Мне надоедало быть вежливой. Но запястья карина сковывали воздушные кандалы. Он был подневолен и глуп, этот дух неудачник. Зато теперь я знала, что происходит.
   - Он не пустит тебя. Его свет слишком яркий, чтобы осветить даже твою тень. Останься здесь, не сопротивляйся. В конце концов, ты ведь когда-то была женщиной, тебе должно быть привычно...
   Я ударила наотмашь и получила столь же сильный удар в ответ. Сейчас мне больше всего хотелось облачиться в страшный красный наряд и пылать так, чтобы не оставлять пепла. По странным законам мудрого ворона белая дама не имела права наносить вреда духам мира людей. Эти существа были слишком зыбки, чтобы мы их ещё и уничтожали. Они и без того уйдут в забытье, стоит лишь людской памяти о них хотя бы слегка истереться.
   Но я больше не подвластна никаким законам.
   Знал бы мудрый ворон, с каким энтузиазмом "вымирающий вид" откликнулся на мою силу...
   Я не стала ждать следующего удара и поспешила прочь. Не очень приятно проходить сквозь стены, в особенности когда не знаешь, что тебя ждёт впереди. О чём я говорю, светлая канва мироздания! Я ведь даже не существую! Слышал бы меня мудрый ворон... разжалует в красные девы, как по нити вить, разжалует!
   Я почти отчаялась напасть на след обреченного, когда неожиданно очутилась за пределами замка. Вот он, тот самый сад, с которого начался мой долгий путь к нему. Здесь меня уже ждали.
   Благородный шейх аль-Джабаль, солнце Аламута, пристально взглянул в мои глаза - и я упала на колени. Непонятное чувство пронзило меня от кончиков пальцев на ногах до кончиков волос, я вскрикнула от обиды.
   - Ты вскрикнула не от обиды, прекрасная белая пэри. Даже роза, сорванная любящей рукой садовника, испытывает боль, - голос Горного Старца убаюкивал, с каждым его словом непонятное чувство затихало. Мне захотелось завыть. Мне захотелось умереть снова, потому что даже тогда, в первую свою жизнь, я не была так близка к краю пропасти. - Ты не умнее, чем мой новый джинн. Сейчас ты простая женщина и не заслуживаешь того, чтобы тебя называли белой пэри. Ты слишком осязаема для этого мира. Я не смогу запечатать тебя в кувшине, чтобы выбросить в море на радость рыбакам. Но я могу заточить тебя в стенах Аламута. Ты привязала себя сама. Кончики твоих волос - почему они стонут от боли? Из них вьётся нить... Оставь его... женщина... он больше не твоя забота...
   Я попыталась сопротивляться, но колдун отмёл все мои попытки решительным движением кисти.
   Я проиграла... проиграла его душу... Да сотрясется полотно мироздания, если я не попробую обжаловать результат этой игры...
   Проваливаясь в забытье, я усилием воли заставила себя съежиться до размеров цветочного семени. Белые дамы сотканы из воли... Чтобы дарить её нашим обреченным...
   Проклятое время... я начинаю верить в его существование...

Часть вторая

   В жизни ничего не бывает просто так. Этой мудрости с детства учили всех босяков. Если ты хочешь выживать - умей вертеться. Не научишься воровать - быстрее погибнешь, одним босяком станет меньше. Научишься - хвала тебе и добыча согласно ловкости рук. А добыча - это уважение. Уважение - боязнь. Если боятся, значит, не трогают. Не трогают - сам начни давить. Начнёшь давить - начнут признавать. И вот ты уже не простой босяк, а богатый купец, ведущий двойную жизнь.
   Но каждый мальчик с детства всё же мечтает встретить свою принцессу, спасти её от лап злобного джинна и жениться на красавице, обретя навеки кров и - главное - безопасность.
   А ещё очень важно было, чтобы никто, ни единая живая душа, не узнал бы о босяцких мечтах. В лучшем случае могли просто избить... О худшем лучше и не вспоминать...
   Но мечты со временем меняются, но никогда не исчезают. Мальчики становятся юношами, юноши - мужчинами, мужчины... мужчина должен дожить до старости, иначе кто будет передавать мудрость следующим поколениям. Если, конечно, есть кому передавать.
   Да, мечтам не изменяют - их меняют. Добровольно или под давлением.
   Порой мечты приобретают форму навязчивой идеи. Порой - безумия. А порой - реальности.
   Порой мечта - это всего лишь шаг на долгом пути. Конца у этого пути никогда не будет. Подобно бесконечной веренице дверей, нужно преодолеть множество промежуточных точек. Одни двери похожи на безобидные калитки, их очень легко можно перепрыгнуть - и отправиться дальше. Другие - на ворота неприступной крепости, так что приходится искать черный ход или годами прорывать под ними лаз. Третьи доступны на вид, но стоит лишь коснуться изящной ручки, как можно опалить ладонь, а то и вовсе лишиться кисти... Но все они преодолимы. Все. Кроме тех, створки которых плотно сомкнуты, так, что между ними не пройдет и крыло бабочки. У этих дверей нет ручек, нет смотровых окон, и никто не ждёт тебя по ту сторону, чтобы ответить на стук. Можно годами и тысячелетиями сидеть под этими дверьми и ждать, пока тебя впустят.
   А можно разбиться в кровь о безжизненные створки, но только не сходить с ума от бездействия...
  
   Федаин был верным перстом Горного Старца. Он не отбрасывал тени. Он сам был тенью. Но он умел указывать в том направлении, куда шейх аль-Джабаль желал устремить свой взор.
   Федаин был послушным птенцом Гнезда. У него не было прошлого. У него не было будущего. Его самого не существовало.
   Он не знал и не желал знать своего имени.
   Он был рождён там, где его воспитали. Там, где его научили летать.
   Там, где ему обрезали крылья.
   Но солнце светило слишком ярко. Бледные тени окружали птенца, они раскрывались подобно застенчивым лепесткам жасмина и кружили в вихре неистового танца. Нет, не танца жизни. Танца свободы. Птенец был готов стать свободным. И Горный Старец с едва уловимой улыбкой на лице подтверждал его право.
   ... Федаин давно не видел такого количества теней. Они мельтешили перед глазами, загораживали обзор, обволакивали и зазывали.
   Солнечный свет с трудом пробивался сквозь тканевые навесы и уж совсем робко касался кожи федаина, словно чувствовал, что она отмечена печатью светила настоящего. Бесконечные городские закоулки пахли нищетой и обманом. Честному человеку здесь делать было нечего. Но закоулки прекрасно подходили для того, кто хотел оставаться незаметным.
   Федаин спешил на базар. Вот уже неделю он преследовал по пятам свою цель, визиря Пайама аль-Тамими, приближенного к султану. Федаин выучил наизусть все его привычки и только выжидал момента, чтобы вплотную подступить к заветной двери. Визирь был весьма осторожен и осмотрителен, но не настолько, чтобы умудряться не наступать на хвост собственной тени.
   Федаину было странно знакомо всё, что его окружало: звуки, запахи, голоса... Нищий, отвлекающий своим заунывным воем внимание от босоногого мальчишки, который потихоньку вспарывает чужие кошельки. Толстый торговец дынями, потихоньку подсовывающий подпортившийся товар. Заклинатель змей, что работает на пару с глотателем огня. И как они только умудряются друг друга не поубивать с их-то ловкостью... Девушка в парандже, робко выглядывающая из-за дверной занавески на входе в ковровую лавку.
   Федаин поймал себя на мысли, что теряет драгоценные мгновения на пустое занятие и заскользил прочь.
   Только сейчас он заметил, что сжимает в руке маленький ребристый мешочек. Надо же... кажется, босоногий мальчишка сегодня не досчитается пар монет в своём улове.
   Федаин невольно завернул обратно и не глядя швырнул к ногам заклинателя змей нежданную добычу. Глотатель поперхнулся пламенем и раскашлялся, как простуженный огненный джинн. Заклинатель остекленел на мгновение - и его дудка замолчала. Воздух наполнился змеиным шипением, громкими вскриками и чёрными клубами дыма. Федаин вовсе не был против суматохи. Но даже ускользнув в другой переулок, он не смог отделать от мысли, что за ним наблюдают. Точно девушка из ковровой лавки продолжала следовать за ним по пятам и не пронзала острым кинжалом взгляда затылок. Федаин с трудом удержался от того, чтобы не оглянуться сразу. Нужно было обезопасить себя сначала... уйти от преследования...
   Но как бы быстро он не убегал, в каких бы закоулках не петлял и куда бы не карабкался, проклятый небом взгляд преследовал его неотступно. Федаин остановился перевести дыхание и несколько раз тряхнул головой. Видение не исчезло, лишь отошло на второй план и притупилось. Федаин наконец-то широко открыл глаза и перед ним развернулось широкое золототканое полотно - высвеченный солнцем город. Дом, на крыше которого мужчина остановился, находился на некотором возвышении, и базар раскрылся как на ладони.
   Визирь запаздывал с появлением. Федаин опустился на корточки на краю скошенного угла и пристально вгляделся в пёструю толпу. Мелочные существа. Ваши дороги слишком коротки. Ваши двери все сплошь из двух сколоченных досок... Что может скрываться за ними? Жалкая лачуга? Полудохлый осёл? Миска с зерном? Всё, что вам нужно... Вы жалки... Вы не заслуживаете внимания. А те, кто заслуживают внимания, не заслуживают жизни.
   Вот он!..
   Федаин напружинил ноги и ловко, по-обезьяньи, спустился по стене.
   Телохранители визиря продвигались вперед, расчищая господину дорогу к своей судьбе. Сам советник султана чинно в палантине, который несли на плечах четыре рослых раба. Если бы не смотрины невесты, вряд ли бы визирь выбрался за пределы дворца в ближайшее столетие. Девушка не была красавицей, зато из богатой семьи, так что калым окупался в тройном размере. Щедрые подарки, которые пожаловал сам султан из своей сокровищницы, везли на ослах и верблюдах. Вереница получилась знатная, но слишком разреженная. Визирь всем своим видом демонстрировал презрение к окружающему его миру и возможной опасности. И федаин прекрасно понимал, почему.
   На протяжении всего пути следования каравана его сопровождал десяток отборных лучников. Султан прекрасно помнил урок, преподанный ему Горным Старцем и его птенцами. Его ошибка была в том, что он был слишком невнимателен. Урок был не один. Их было несколько. И одним из них был: федаинам всё равно, от чьей руки умирать.
   Караван поравнялся с укрытием федаина. Тот не отрывал глаз от солнца и, казалось, сейчас ослепнет. Но федаину было всё равно. Всё равно...
   Пыльный воздух мерцал и слоился перед глазами, как слоились мгновения. Никто не обратил внимание на нищего, бросившегося под ноги телохранителям. Босяк прихрамывал на левую ногу и кренился вбок из-за уродливого горба. Изгородь кривых сабель принесла бы несчастному только избавление. Телохранители не щадили никого, даже случайно подвернувшуюся кошку. Что уж говорить о человеке, который одним своим присутствием мог оскорбить воздух, которым дышит визирь. А уж перебегать дорогу каравану...
   Благоверные замерли, боясь вдохнуть. В раскалённом воздухе сабли вздымались очень медленно...
   - Мама, смотри, блестящая птичка... - чумазый малыш подергал мать за край одеяния и едва не схлопотал подзатыльник. Женщина приглушенно заныла и шикнула на сына:
   - Молчи, горе на мою голову!.. - и пропустила тот момент, когда вокруг началась настоящая суматоха. - О Аллах, что случилось...
   - Визирь!!!! Визирь убит!!!! Визирь!!!!
   Малыш сжался от страха и вцепился в ногу матери с таким неистовством, словно собирался забраться по ней наверх, как обезьяна по пальме. Женщина покачнулась, задетая сразу несколькими сердобольными свидетелями трагедии. И в суматохе огрела кого-то занесенной для подзатыльника рукой. Ей нужно было хоть немного продвинуться сквозь толпу: не каждый день на твоих глазах убивают самого визиря. "Птичка"... что за "птичка"?..
   Визиря тут же взяли в плотное кольцо. Караван вызверился десятком сабель. Сквозь бурлящую толпу с боем продвигалась городская стража. Ещё мгновение - и благоверные жители с воем и криками разбежались кто куда, продолжая гудеть уже на расстоянии.
   - Что с уважаемым визирем?! - начальник стражи протолкался в центр круга, склонился над затихшим советником и потянул его за плечо. Безжизненное тело перевалилось на спину, и один из телохранителей невольно помянул Аллаха. Ровно посередине лба уважаемого визиря, вровень с краем чалмы, торчала рукоять кинжала. Лезвие вошло в голову по самую крестовину. Мгновенная смерть. - Убийца!!! Где убийца?!!
   Телохранители расступились, и на узкое пространство перед телом был выброшен тщедушный горбун в лохмотьях.
   - Это он?!! - начальник стражи схватил нищего за грудки и хорошенько встряхнул. Капюшон упал на плечи, из-под чёрных спутанных кудрей на стражника смотрели тусклые без блеска глаза мертвеца. - А, шайтан! - начальник невольно ослабил хватку и отпихнул убийцу от себя ногой. Тот без сопротивления повалился на бок и замер. - Проклятые убийцы! Да падёт проклятие на головы всех ваших родственников до седьмого колена! Да умрут они все как подлые шакалы!.. Аааа!!
   Сабля хищно улыбнулась в высоко занесённой руке. Солнце отразилось от клинка и впилось в глаза.
   Длинные ресницы федаина слегка дрогнули в такт свистнувшему воздуху...
   - Нет!!!

* * *

   Это была только моя битва.
   Мой несравненный, мой обречённый... любимый мой... Я не могла уступить его нить колдуну.
   Горный Старец, как я и ожидала, появился ровно в тот момент, когда я камнем упала на тело моего обречённого. В полузабытьи, ещё там, в саду Аламута, я никак не могла понять, чем колдуну так ценны смерти своих воинов, помимо выполненных заданий. Он был слишком силён, чтобы тратить своё время на обучение неоперившихся птенцов летать в одном направлении - вниз. По одному мановению его руки восставали ужасные джинны, бывшие карины становились подневольными рабами без права на ошибку. Мой милый знакомец после нашей памятной встречи не протянул и нескольких... нет, это сумасшествие... сейчас время не должно быть властным надо мной... рано, рано, рано!
   И тогда я решила рискнуть. Я могла потерять моего обреченного раньше... но тогда мне было бы всё равно - я без сожаления ушла бы во второй раз. Но только теперь - за ним.
   Я возродилась, я вышла из забытья - и вот теперь я здесь, рядом с ним, над ним. Мудрый ворон завещал мне защищать обречённого. Разве я отступила от завещанного хотя бы на палец?
   Наверное, я должна была погибнуть в первое же мгновение. Колдун не сказал ни слова - он мог испепелить меня одним мановением мизинца. Я боялась Горного Старца, и сейчас этот страх наливал моё призрачное тело физической тяжестью.
   Мы были невидимы для окружающих. Колдун без труда переступил несокрушимую черту между миром белых дам и миром наших подопечных. "Кто же сильнее? - мелькнула предательская мысль. - Мудрый ворон, кто же из вас двоих сильнее?.."
   Глупая, не о том ты думаешь! Надо не за эти мысли цепляться! Сейчас ты в мире белых дам - оглянись по сторонам, отыщи их, ну же!
   - Мы здесь, белая дама с рыжими волосами, мы слышим тебя и откликаемся! - я открыла глаза и посмотрела вокруг совсем по-другому. Их было много, моих сестёр. Этот город был просто обречён на события! Я широко улыбнулась и стёрла со своего тела блёклую тень глубокой раны от клинка. Вся улица была оплетена зеленоватыми нитями наших подопечных. Горный Старец, сам того не подозревая, заключил себя в прочный кокон.
   Да, я ошибалась. Это была не только моя битва. И всё снова грозило закончиться красиво, так, как я и люблю!
   - Будьте вы прокляты, фурии! - колдун не шевелил губами, раздавался лишь шелест его ядовитых мыслей. - Вы и ваши подопечные души! Я найду вас везде, куда бы вы не последовали, презренная пыль, недостойная касаться моих ног! Ни одна из вас не сможет выполнить задание, ни одна...
   Белые дамы не боялись тьмы, они не боялись света. Они не понимали проклятий. Потому что невозможно проклясть того, кого в мире живых ничто не держит. Но они всерьёз были обеспокоены за своих подопечных. Потому ничто сейчас не могло остановить нарастающей мощи моих сестёр.
   - Уходи отсюда, белая дама с рыжими волосами, мы удержим его!
   Горный Старец взревел точно огненный джин, выпускаемый на волю. Но мой обречённый его уже не слышал. Я одни за другими распахивала перед нами двери в мир живых, проскальзывая в пространстве, теряя крохи связи с сёстрами... расставаясь со жгущим ощущением чужой руки на своём плече...
   Мы не могли уйти слишком далеко. Но уже сейчас я знала, что мне удалось запутать следы. Если время снова повернётся ко мне лицом, я скажу, что нас нагонят нескоро...
   Я превратилась в огромную белую птицу. Мой обречённый спал под крылом и боялся пошевелиться.
   Нет-нет, милый... нет, спи, не бойся. Я с тобой, я всегда рядом...
   - Ты... - я не сразу расслышала его голос. С беспокойством приподняла крыло и вгляделась в его лицо. Огромные чёрные глаза были полны скорби, казалось, в них потонули реальность и нереальность происходящего. Я уже забыла, какого цвета эти глаза на самом деле.
   - Ты...
   О мироздание, он меня видел! Он. Меня! Видел!!!
   Я хотела закричать, хотела остановить его. Но опасалась выдать себя. Я до последнего момента надеялась, что для него это сон.
   - Это ты... - бледные губы раскрылись, глаза лихорадочно блеснули: - Ты... башшаара...
   Мироздание не выдержало напряжения и треснуло над головой. Из уродливого разрыва на меня посыпались минуты, часы, мгновения, секунды... годы... Последним упало тысячелетие. Его веса я не выдержала и бессильной грудой бесполезного тряпья упала с неизбывной высоты.
   Это конец... Он дал мне имя... Имя... имя...
   Одно лишь могло утешить. Упав, я закрыла его тело своим...

Эпилог

  
   Удивительно, каким образом мне так долго удаётся сохранять ровное дыхание.
   Мягкая подошва сапог защищала от влаги и пыли, но не уберегала ступни от мощёной камнем улицы. Пятки были словно железными, подушечки пальцев горели. Неплохую вечернюю прогулку я себе выдумала...
   Дверь родного дома с бронзовым кольцом в виде кусающего себя за хвост енота показалась окном в другой мир. Я не успела даже взяться за кольцо, как дверь бесшумно распахнулась внутрь, заглотила меня и самодовольно хлопнула за спиной. Собачий лай и скулёж, раздавшийся за порогом, грозил перебудить весь квартал, но меня это уже мало беспокоило. Скоро полночь -- нужно спешить... Хотя... куда теперь спешить... Всё решилось само собой и обратного пути не было.
   У меня теперь есть имя.
   Свет, проникавший в прихожую из приоткрытой двери гостиной, узкой полоской пролёг к моим ногам. Я воспользовалась приглашением, доковыляла до старого потёртого кресла и с облегчением упала в него. Я бы так и уснула, наверное, если бы не надсадная боль в ногах. Чувствуя себя старой развалиной, я с трудом стянула сапоги, но даже не смогла отшвырнуть их в сторону, бессильно выронила рядом.
   Как жаль, что сны приходят только по ночам...
   Мне показалось, что сердце отстучало в ушах не больше двух раз... на плечо опустилась чья-то рука, сильная, но нежная со мной... он никогда не сможет причинить мне вреда.
   Не выныривая из полудрёмы, я повернула голову и коснулась губами его пальцев.
   -- Башшаара... -- прошептал он, опускаясь рядом со мной на колени. Я протянула руку, легонько касаясь пальцами его щеки... ну почему нам отведено так мало времени!
   -- Слов так много, они как звёзды на небе... Не будем ронять их попусту, они не достойны исполнять твои заветные желания...
   -- Всё, чего я желаю, сейчас у меня есть, -- шепнула я и потёрлась щекой о его руку. Когда он рядом... Как же редко это бывает! Всего один час, на стыке двух суток, всего лишь час. Не будем его тратить на разговоры, ты как всегда прав, мой... обречённый...
   Когда я открыла глаза, его уже не было рядом.
  
   Утро. Моя кара и наказание - просыпаться каждый день в человеческом теле!
   Теперь у меня было имя.
   И теперь у меня не было моего обречённого!!!
   Вместо него в соседней комнате спал Аррани. У него не было ничего, кроме имени. У него даже меня не было... не было больше его Белой дамы...
   Федаин ничего не помнил и почти ничего не чувствовал. Видимо, он потерял всё это при переходе в другую реальность. А я не могла помочь ему, потому что... В общем, замкнутый круг!
   Аррани живёт рядом со мной только потому, что ему больше некуда пойти. И я милостиво позволяю ему считать себя моим охранником. Федаин даже в беспамятстве остаётся федаином, а мне сейчас не обойтись без помощи.
   В этом городе меня считают колдуньей. Пусть считают! Какая-то магия во мне осталась, её достаточно для того, чтобы тянуть на уровень знахарки. Многих раздражает то, что я не признаю никакого времени, прихожу не вовремя, опаздываю, путаю дни... Но им без меня не обойтись. Для города я слишком ценное приобретение. Я единственная, кто действительно может оказать хоть какую-то помощь, что не может не дразнить моих конкурентов! Как раз вчера спасалась от очередной погони. Нет, после перехода в другую реальность я вовсе не научилась бегать быстрее гончих собак. Мне помог Аррани.
  
   "...Гнезда..." - здесь: Аламут - "Гнездо орла".
   Шейх аль-Джабаль - "Владыка Владык", титул Горного Старца.
   Дай аль-кирбаль - высший статус воина при Горном Старце, подчинялся лишь непосредственно шейху аль-Джабалю.
   Федаин - "жертвующий жизнью", рядовой исполнитель смертных приговоров в секте ассасинов. Первым федаином, убившим по приказу и таким образом принесшим себя в жертву, был ассасин по имени Аррани. Именно его смерть подсказала первому Горному Старцу Хасану ибн-Саббаху выбрать способ осуществления политических убийств.
   Рафик - "рядовой миссионер", старший рядовой в секте ассасинов.
   "... с внешней стороны ворот" - со времён первого убийцы Аррани на вывешенных с внешней стороны ворот Аламута пластинах записываются всякий раз по два имени: погибшего ассасина и его жертвы.
   Хинны - джинны-животные, низшие категории джиннов в облике чёрных собак.
   Карин - "товарищ", "земной" джинн. Приставлен к каждому человеку, чтобы постоянно подталкивать к греху.
   Гули - джинны-канибалы, чаще всего женского пола. Эти джинны умеют менять свой облик, с помощью чего завлекают людей в развалины и пожирают. Кроме того, им также приписывается разрывание свежих могил.
   Башшаара - в переводе с арабского "бабочка".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"