Аннотация: Мистическая, но в то же время вполне научная история...
Глава 1
Кабинету, да и всему дому, давно требуется основательный ремонт. Выцветшие обои в широкую полоску уже не украшают стен, а лишь напоминают о былых временах, о молодости и мечтах. Но расставаться со старыми вещами трудно. В них органично отражается замкнутый стариковский мирок. Дубовый письменный стол с кручеными ножками и латунными замками на ящиках много лет стоит на одном и том же месте в углу, высокомерно игнорируя остальные мелочи интерьера и считая себя здесь главным. Причудливая настольная лампа в старомодном абажуре, тяжелая низкая люстра из бронзы, высокий книжный шкаф, туго наполненный книгами в потрепанных пыльных переплетах, и прочие милые обитатели этого уютного пространства не решаются претендовать на соло, единогласно признавая лидерство дубового ворчуна.
Хозяин кабинета сидит за столом и что-то быстро пишет в большой толстой тетради, более чем на половину заполненной мелким неразборчивым почерком. Толщина переплета мешается, страница ближе к корешку выгибает спину как дикая кошка, скругляется, и рука постоянно соскальзывает. Золоченое перо из-за этого то и дело съезжает, оставляя длинные соединения между буквами и слишком размашистые хвостики в начале каждой строчки. Но это неудобство нисколько не нарушает привычной сосредоточенности и тщательности работы. В специальном ежедневнике Валерий Яковлевич фиксирует свои мысли. Не все, конечно, а только те, что удалось "поймать за хвост" и поместить в бумажную клетку. Коллекция мыслей выглядит необычно, но она не менее значима, чем коллекция фотографий или картин.
В тишине кабинета слышатся лишь "шепот" пера и слабый скрип форточки.
Легкое дуновение утренней свежести заставило трепетать тяжелую темную занавесь, пустив на пол синеватый луч... Массивные настенные часы с маятником мелодично пробили семь.
- Семь?! - спохватился хозяин кабинета, с трудом отвлекаясь от тетради.
Он положил перьевую ручку на место в специальную выемку мраморного канцелярского прибора. Еще раз глянув в записи и захлопнув ценный талмуд, привел в порядок рабочий стол. Валерий Яковлевич подошел к окну и дернул витой толстый шнур, свисающий с карниза на добрых два метра. Шторы поддались невидимому механизму и послушно раздвинулись, впустив свет пасмурного осеннего неба.
Несколько упражнений для затекших ног, легкие наклоны и скручивания окончательно вернули тело к жизни. Теплый домашний джемпер и брюки несколько ограничивали возможности для зарядки, но несмотря на это Валерий Яковлевич почувствовал бодрящий прилив сил. Возраст заставлял во всем соблюдать жесткий режим и распорядок. "Иначе не хватит времени. Время - самое ценное сокровище из всех возможных благ короткой человеческой жизни. К сожалению, это становится очевидно только на финишной прямой" - думал старый ученый, восстанавливая дыхание, сбившееся и превратившееся в одышку.
Пустая трата времени доставляет ему физический дискомфорт. Он не переносит сплетен, демагогии и хамства, и любому общению предпочитает одиночество у себя дома в кабинете.
Валерий Яковлевич носит костюмы, обязательно с галстуком, а в холодное время надевает пальто, непременно с кашне. Глубокие морщины на лице отражают увядание и нездоровье. Возраст еще позволяет ухаживать за дамами, хотя вряд ли это имеет смысл: мужское самолюбие Валерий Яковлевич давно утопил в науке, а гордость сжег в огне единственной любви. Седовласый, худой, подтянутый, немного ссутуленный, Валерий Яковлевич соответствует классическому образу въедливого исследователя.
Его большой дом располагается на окраине мегаполиса, как раз на границе между стремительной шумной цивилизацией и спокойной умиротворяющей природой. Этот дом еще помнит красногвардейцев с маузерами и партизан с винтовками. В 60-е годы двадцатого столетия он превратился в дом научного просвещения и перешел в собственность академии, от которой достался молодому физику Валерию Хромину - "надежде советской науки".
Жилище ученого насквозь пропиталось прошлым. Призраки здесь обитают как домашние любимцы и нисколько не нарушают привычного комфорта. Коллекция фотоальбомов скрашивает досуг редких гостей. А картины таинственной художницы украшают все холлы дома, личный кабинет и даже мансардное помещение, в котором давно никто не обитает. Когда гости расспрашивают об авторе столь заметных и ярких работ, хозяин всегда задумчиво молчит.
Редкий человек может с уверенностью сказать, не кривя душой, что любит всю жизнь единственную женщину. Тем более талантливый физик - мощный мозг, рационально мыслящий и свободный от ханжеских шор системы. Валерий Яковлевич Хромин может так сказать, но никогда этого не делает... Ни одной живой душе он не откроет непрекращающейся ни на минуту, не отпускающей годами боли, не поведает о единственной любви, пронизывающей его жизнь насквозь, о его милой и единственной Веронике.
Он увидел ее впервые в 1973-м, в театре... Ему было тридцать, а ей, кажется, двадцать пять. Точнее сказать Валерий Яковлевич не смог бы. Для него Веронике всегда восемнадцать с половиной! Ответственный за культуру доцент - товарищ Стогин - организовал к ноябрьским праздникам массовый поход в Современник на спектакль "Восхождение на Фудзияму". Хромин не запомнил лиц актеров, не обратил внимания на модную тему фантастического реализма, поднятую Айтматовым, не восхитился оригинальностью режиссуры... Он видел только одно лицо - тонкое и аристократически бледное, вполоборота, спрятанное в озорных каштановых прядях - лицо милой очаровательной девушки в первом ряду балкона. Она была погружена в спектакль и не замечала внимательного взгляда из темноты партера, она была далека от реальности, от сложнейшей науки физики и от него - признанного и гениального Валеры, у которого затекла шея от желания смотреть и смотреть в ее сине-бирюзовые глаза...
Невидимый оператор управлял разноцветными лампами, освещая постановку, согласно пометкам в сценарии. Периодически он нечаянно выхватывал из объятий сумрака изящную фигуру красавицы Вероники бликами зеленого, розового и лилового, превращая ее то в ослепительную мадонну, то в сказочную фею, то в загадочную русалку. Валерий Хромин полюбил и не собирался терять свое счастье.
Однако женщина всей жизни, судьба и боль, муза, мечта, идеал, совершенно некстати оказалась замужем. Тяжелый яростный ураган нерастраченного чувства закрутил в смертельную спираль распланированную судьбу. В вихре любви Хромин не замечал существования мужа и маленькой дочки, которая еще толком не научилась ходить. Добравшись до центра вселенной, трудно было понять, что творилось на ее задворках...
- Я тебя люблю, и никто не помешает мне быть с тобой! - говорил он.
- Я тебя тоже люблю, но есть еще долг и обязанности, - пытаясь быть твердой и принципиальной, говорила она, закусывая по-детски губу и отворачиваясь, чтобы не показывать слез.
Через месяц Вероника решилась уйти от мужа. Руки ее дрожали, голос срывался, страх перед будущим сотнями игл впивался в сердце, превращая счастье в кошмар, и избавление от этого кошмара - в счастье. Она уходила, чтобы вернуться, готовилась взойти на свою Голгофу ради истинного чувства и ради него - Хромина Валерия. Он проводил ее до самого дома, помог дойти до подъезда и, решив, что дальше не имеет права нарушать границы чужого личного пространства, остался ждать финала на обледеневшем крыльце. Хромин был уверен, что муж не будет против развода. По всему психологизму портрета соперник в любви мало что смыслил, жил привычками, стереотипами, да еще и на маленькую зарплату. Жена-художник для него скорее всего была обременительна, так как не приносила в семью никаких доходов, мало уделяла внимания хозяйству, витала в облаках и капризничала. И где этому примитивному человеку в футляре разглядеть волшебство ее капризов, как возможно его прагматическим умом достичь высот ее облаков!
Нервно постукивая носком ботинка по неровным ледяным глыбам, облепившим крыльцо, как грибы-паразиты облепляют сочное живое дерево, молодой гений мысленно сопровождал любимую: поднимался на лифте на последний этаж, входил вместе с ней в квартиру, мысленно ставил на галошницу сумочку, прислушивался к звукам и запахам. Муж дома. Это было известно точно. Дочка в это время уже мирно сопела в кроватке с любимым пушистым зайцем в обнимку, а ее бабушка, которая занималась ребенком, вместо вечно пропадавшей где-то невестки и занятого важной работой сына, уже ушла. Она жила в доме напротив. Удобно, когда есть бабушка под боком, что и говорить. Особенно сейчас, когда у бедной Вероники не было времени думать обо всех сразу.
"И что они там так долго?!" - сердце молодого гения гулким набатом било по сосудам и нервам.
Вдруг откуда-то сверху раздался истошный вопль...
Кошмар оказался сильнее, чем страх, оглушительнее, чем боль, мучительнее, чем чувство вины всех жертв этого страшного урагана. Кошмар сожрал призраки будущего, всё исковеркав и истерзав! Инженер второй категории - скромный и незаметный - выбросил из окна годовалую дочь, после чего зарезался кухонным ножом на глазах у неверной жены.
Нежная душа Вероники запретила разуму принимать и понимать реальность. Изуродованная ужасом женщина застыла на месте трагедии как мумия и никакие доводы пространства не могли вывести ее из психологической комы. Врачи скорой, милиция, соседи и позеленевшая от сердечного приступа свекровь ядовитым месивом обрушились на нее. Хромин что-то кричал, тряс, обнимал и целовал ее лицо, но вакуумная прослойка между Вероникой и окружающей реальностью толстым слоем защищала ее от любого восприятия. Реакции затормозились. Сознание затуманилось.
Бедняжка попала в клинику, помутившись рассудком. Несколько десятилетий она провела за гранью - в глубоком сумраке, сшитом, как лоскутное одеяло, из ветхих обрывков прошлого. На календаре для нее всегда было 12 декабря 1973 года.
Превратившись в сухую ссутуленную старушку, Вероника продолжает беспокоиться о дочке и выспрашивать о муже. Хромин при каждой встрече уверяет, что все хорошо, рассказывает истории о том, как инженер получает прибавки к зарплате, а дочка забавно выговаривает слова...
Постарев и набравшись мудрости, Валерий Яковлевич понял, что тщеславие, награды, одобрение - лишь дешевая глупая мишура. Ради нее не стоило копать туннели, выгрызать из твердых пород драгоценные самородки знаний. А ради чего же? Ради кого тогда?
Ради Вероники... Во имя нее!
В течение многих лет Валерий Яковлевич ни на один день не оставлял Веронику. Если врачи запрещали посещения, он запирался у себя в кабинете и разговаривал с ее картинами. В тяжелые минуты встреч, глядя в ее сине-бирюзовые глаза, завораживающие и бездонные, он рассказывал о каждой новой идее, о каждой мелочи своей зацикленной ежедневности...
Иногда ему удается тайно забирать любимую к себе в дом на время ремиссии, чтобы она отдохнула от казенной обстановки и могла посвятить несколько дней любимому делу - живописи. Он пытается отогреть ее, уберечь. Мечтает повернуть время вспять и все исправить, пытается подарить ей хоть глоток счастья...
Вероника молчит. Всегда. И часто всматривается в прямоугольник окна. Пристально и тревожно, как будто в нем таится выход из сумрачного небытия, как будто в нем спрятан единственный ключ к освобождению! Пергамент ее бледных щек почти никогда не покрывается мокрыми прозрачными дорожками... Слез не осталось. Они затерялись в лабиринтах новой реальности. Очень редко по обветренным губам проскальзывает улыбка. И каждое такое мгновение становится искрой надежды, которую Хромин отмечает как праздник... Других праздников он не признает. Чужие новогодние елки, свадебные кортежи, оглушительные салюты лишь серый фон к научным исследованиям и одиночеству.
"Пора!" - ответил им старый ученый и отправился в соседнюю комнату.
- Доброе утро, дорогая! Как спалось? - Хромин дернул длинный крученый шнур, похожий как брат-близнец на шнур в кабинете, и струящаяся мутная кисея занавесок расплылась в широкой утренней улыбке, пропуская в спальню Вероники новый день.
Молчание - обычный ответ на приветствие. Открыв глаза, Вероника не торопится шевелиться. Ровное спокойное лицо не выражает эмоций. Она еще не забыла последний сон, из которого совершенно не хочется вываливаться в реальность... Обледеневший тротуар, мокрый снег в лицо вместе с ветром и предчувствием беды. Один и тот же сон. Снова и снова. Раньше она не знала, что предчувствие беды в сравнении с уже произошедшей бедой, это сладкий наркоз, снисходительный подарок от врача пациенту перед неизбежной и опасной операцией. Сны возвращают и возвращают Веронику к тем последним минутам, когда можно было передумать, когда Аленка спала в кроватке, а Дима спокойно смотрел новости, сидя на кухне и попивая горячий чай. Она не видит их во сне, но точно знает, что они есть, что они ее ждут, а она с замирающим от счастья сердцем бежит домой. Там во сне еще можно верить, что крик Аленки, пустой оконный проем и залитый кровью пол на кухне - лишь дурацкое наваждение, плохой сон от переутомления, который никогда не посмеет превратиться в явь. Во сне есть жизнь и надежда. А здесь, в тумане реальности, тянется ядовитой гусеницей вынужденное ожидание конца. Болезненное и бессмысленное.
- Я заварю чай? - Валерий Яковлевич привычно играет с Вероникой в диалог, спрашивая и терпеливо выжидая ответов. Он склонился к отрешенному лицу любимой и едва коснулся губами увядшей кожи ее прохладного лба. Внимательно всматриваясь, чутко вслушиваясь в дыхание, он угадывает ее настроение и выискивает положительную динамику. Хромин улыбается и гладит волосы Вероники, - А вечером будем ёлку наряжать! Обязательно!
"Она по-прежнему красавица и умница, нежная сказочная нимфа, сошедшая с небес. Нет сил оставлять ее в одиночестве, но нужно заварить свежий чай! Сегодня предстоит съездить в академию на совещание, потом на кладбище, и до закрытия базара успеть купить елку... " - продумывает список дел "домашний бюрократ". Так его иногда называла Вероника. Тогда... в той жизни...
Хромин не забывает каждый месяц посещать могилу маленькой Аленки и ее отца - поправляет венки и возлагает букеты белых лилий, тюльпанов, гвоздик, хризантем, ирисов или роз. Непременно белых. Так хочет Вероника. Она не может рассказать, как обычный человек, о своих желаниях и чувствах, но Хромин научился проникать в ее мысли.
Много лет назад, тайно от всех, а может быть и от самого себя, Хромин открыл странную теорию: физику мыслей. Не доверяя никому, как истинный исследователь, он все держал в секрете, экспериментировал, дорабатывал основы, выращивал каркас, нанизывал на него тайные победы. При этом всегда делился с Вероникой соображениями, подробно разъяснял смысл теории. Она, конечно, молчала и была погружена в себя, но возникало ощущение таинства, иллюзия радости, что они вместе, что она с ним!