Аннотация: просто одна история из небольших кусков. сезон за сезоном живут просто люди, и у каждого, наверное, есть маленькая история.
Автор: Светлана Зимина
Времена года.
Весна
Огромный-огромный дом и в нем огромное количество каморок. Друг на друге, прижавшись тонкими стенками-боками сидят комнатки, в бесполезной надежде защититься от чужих глаз и ушей, запертые на множество замков ... Бесполезно. Стенки-бока такие тонкие, почти прозрачные, на самом деле. И столько всего за ними...Жизни, смерти, обиды, радости, безумства, трагедии, свадьбы...
Амано заглядывает через плечо и ехидно хмыкает. Черт бы его побрал! И как галлюцинации поспевают в разные места одновременно? Ведь, как пить дать, сейчас он издевается над Анькой, которая пытается его нарисовать. Вот и издевался бы, а у меня над душой не стоял! Тем более, что не про него пытаюсь написать!
Вообще-то если подумать, я и не знаю, что собираюсь писать, однако это никак не объясняет присутствие одного из моих персонажей за моей спиной и его многозначительного хмыка. Чтоб он провалился! Ни строчечки больше про него не напишу! Вот. И чего ухмыляется, гад? Правильно. Знает, что я от него никуда не денусь и писать буду. Заррраза!
...-Трус! Жалкий трус!
За стеной раздался звонкий хлопок, и я замираю, почти видя: как в замедленной съемке, летит красивая, с выпуклыми боками, фарфоровая кружка. Звон осколков рассыпается по нервам. Ссора или трагедия? Как любопытны люди всегда и везде, а ведь уже и музыку приглушила, чтобы лучше слышать, что там, за стенкой.
Я знаю этих двоих за стеной. Иногда встречаемся на лестничной площадке. Но я их знаю лучше, чем они меня. Каждую ночь я слышу их за стеной. И уже знаю историю, что разворачивалась перед моими ушами... Амано что-то прошептал мне на ухо, но я ничего не услышала. Если глюк ещё и вслух заговорит, то мне точно пора к психиатру. Но теплое дыхание такое живое...Я смотрю на одинокую розу в вазе и тихонько улыбаюсь, кажется, я знаю, что напишу этой бессонной ночью. Кружка лопнула так вкусно и звонко за стеной, что я не могу удержаться...Прикрываю глаза, а пальцы сами пляшут по клавиатуре...
....и...
...
и...
Опиум
-Трус! Жалкий трус!
Кружка пролетела через всю комнату и звонко лопнула, коснувшись округлым боком стены. Брызги фарфора сверкающими искрами посыпались на темный линолеум. Он даже не вздрогнул, плотно укутанный в одеяло, уставясь прямо в стену, на которой проступало темное, словно кровоточащая рана, пятно.
-Ты, что не понимаешь?!! Я боюсь тебя! Боюсь!
Он вздрогнул и прохрипел из-под своей защиты толстого ватного одеяла:
-Я...никогда..
-Никогда?! Да откуда ты знаешь?! Ты же под кайфом, тебе и не понять, кто перед тобой!!
Он не видел её, но почти чувствовал, что она дрожит.
-Я же люблю тебя...-почти неслышно прошептал он, но Настя услышала.
-Любишь?! - её голос сорвался, - Может, ты и любишь, может, ты меня и не обидишь! А о дружках своих подумал?! Им плевать, любишь ты меня или нет! Что ты сделаешь, если они вдруг решат тебя немного пододвинуть?! Стас! Ты болен! Как ты этого не понимаешь?!
-Я не болен!
-Чертов идиот, - она больше не кричала. И не плакала. Это и было самое страшное. Лучше бы она плакала, - Ты ничего не понимаешь...
Пепел, пепел, пепел... как черный-черный снег. Хлопья обожженной, сгоревшей белизны...которые все падали и падали... И кровавый бутон розы горел среди хлопьев, словно огонь.
-Какие у тебя печальные сны, Стас...
Он медленно обернулся среди падающего пепла, к ней...
-Настя...
-Что это? - её ладонь поймала черную снежинку.
-Настя... - он потянулся к ней.
-Ты такой красивый, когда печальный, - улыбнулась она и подняла розу из пепла, - Наверное, поэтому ему хотелось погасить улыбку на твоем лице. Наверное, поэтому...
-Настя!
И тогда она рассмеялась.
Стас открыл глаза и долго смотрел невидящим взглядом в потолок. Он снова уснул в одежде. Наконец, он медленно сел на постели и дотянулся до пачки сигарет на столике. Пустая обертка упала на пол с легким стуком.
Он потер шрамы на руках и так же медленно встал. Пепел и сакура смешались у него в зрачках...
Хлопнула дверь, и в пустой квартире залился тревожным звоном телефон, но он уже шагал вниз по лестнице.
Заскрипела дверь подъезда, и он остановился, смотря на темную фигуру, укачивающую какой-то сверток, тихий охрипший голос напевал:
-Умри, малыш, не бойся...
Он взглянул на серое, затянутое тучами небо, потом на призрака у дверей и зашагал прочь. Нужно было купить сигарет.
Весенний дождь мелко накрапывал на улице, но он не обращал на него внимания, шагая по пасмурному асфальту. В последнее время опиум приносил ему все больше кошмаров, но он не мог от него отказаться, так как в этих кошмарах к нему приходила она...
Киоск работал, но его "трех пятерок" опять не было...Опиум забирал все больше денег, поэтому он даже обрадовался. Любимые сигареты стоили недешево. Прикуривая прямо у киоска, он вдруг задумался, была ли фигура с этой жутковатой песенкой реальной или это остатки наркотика?
Может, и правда бросить? Руки задрожали, когда тело от одной этой мысли вспомнило последнюю ломку.
-Трус, - прошептал он, - Жалкий трус...
Она ушла. Не в тот же день, нет... Но почему-то он помнил именно этот день. Может, потому что никогда до этого не видел её такой? Как может такой тихий и уравновешенный человек, как она, так взорваться? Тогда он действительно её разозлил. Но это он понял гораздо позже. А в тот момент, он никак не мог понять, что ОНА на него кричит...Всерьез. Это не было похоже на их ссоры, после них она часто плакала, но не в тот раз.
Стас потер шрамы на тыльных сторонах ладоней. Она ушла...они оба ушли... Оба? Он вздрогнул: разве был кто-то ещё?..
А дождь продолжал идти. Он размеренным шагом зашагал обратно. От мыслей болела голова. Думать совсем не хотелось. Но почему-то вспомнилось, что во снах и грезах, кроме Насти, был ещё кто-то... Кто-то, кого он никак не мог вспомнить.
Он вернулся домой... Есть не хотелось, хотя он не помнил, когда в последний раз что-либо ел. Да и не был он уверен, что на кухне есть что-то съедобное. Бабок постоянно не хватало в последнее время, хотя раньше вроде их было достаточно, и ему часто было жаль тратить их на еду. Кто-то приносил ему хлеб. Кажется, это была соседка. Он не помнил. И все же он зашел на кухню. На столе лежала раскрытая книга. Он взглянул на открытую страницу. Это была одна из Настиных книг. На полях, написанные карандашом мерцали строчки стихотворения, которое Настя пыталась сочинить. Она любила зачитывать ему какие-то эпизоды или поучения из японских книг. И пепел с розами, что он видел... Как-то она сказала, что кроваво-красная роза очень красиво смотрелась бы среди черных хлопьев пепла...
Лишь потом он заметил, что сама книга покрыта пылью, а на страницах лежит россыпь засохших крошек. Рядом на столе растянулось какое--то тягучее темное пятно и стояли чашки, из которых пахло плесенью.
Он открыл дверцу шкафа и посмотрел на остаток опиума. Осталось немного, скоро нужно будет ещё, а денег нет. На работу его не берут, а грабить...Стас прикусил губу: похоже, опять придется идти завтра в тот переулок. А если все равно надо будет идти, то какого ... он будет растягивать? Он поставил на огонь маленькую кастрюльку и засыпал весь остаток...
Перетягивая руку жгутом и берясь за иглу, он не мог отделаться от мысли, что никак не может вспомнить, кто же тогда был ещё, кроме Насти. Этот кто-то часто был в его грезах, и он предал Стаса... Из-за него ушла Настя. Кто он?
Строчки книги размывались перед глазами, сворачивались в спирали и узоры и плыли прочь со страниц, а он силился вспомнить...
Роза -кровь на стебле...
Пепел - сгоревший огонь
Печаль.
Он захлопнул книгу и отложил её в сторону. Огонь...Руки сами потянулись вверх и коснулись нежных лепестков сакуры, что гроздью замерли у него над головой. Лепестки дрогнули и веером посыпались вниз. Они кружили и плавно опускались на его темные волосы, неподвижные руки, на белый плащ...Тень...
-Стас?
-Опять снишься, - он все не отрывал взгляда от последнего лепестка, что никак не мог остановить свое кружение.
Чужая ладонь заслонила его взгляд, и лепесток замер в своей ловушке. Стас вздрогнул и поднял глаза.
- Что читаем? - Он пришел и встал рядом, заглядывая через плечо, - Ого, решил изучить путь самурая? Может, на харакири, наконец, решишься?
Стас дернул головой и посмотрел прямо в его глаза:
-Кто ты, черт тебя задери?
-Я? - он искренне удивился, - Ты, правда, не знаешь?
В его руках появилось откуда-то сочное красное яблоко, и он, насмешливо кося ярким глазом, впился крепкими зубами в сочную плоть.
Стас вскочил:
-Это ты забрал Настю!
Тот вкусно хрустел яблоком и смеялся глазами. Смеялся...
Стас сильно побледнел и схватил шприц, который валялся под рукой. С диким криком он бросился вперед, целя иглой в глаза врага. Яркие...
Была весна...
Опиум. Наркотики. Белая смерть. Я прислушалась, за стеной царила тишина. Такая мертвая, что невольно тянуло поежиться. И к чему такие мысли лезут в голову? Наверняка никаких наркотиков нет, эти двое просто не могут жить без ссоры, как испанские семьи, где, если жена не бьёт посуду, значит, в ней нет страсти.
Так хочется во что-то верить, но кружка летит перед моими глазами, а из неё выплескиваются видения.
Я устало взглянула на часы, что стояли за стеклом в буфете. О господи, три часа ночи. Опять. Это становится привычкой, а ведь завтра опять на работу. Выключаю комп и потягиваюсь. Неудержимо тянет зевать. И с наслаждением зеваю. Никто меня не видит на этой маленькой кухоньке. Даже этот проклятый глюк Амано куда-то исчез. Интересно, а галлюцинации спят?
В темноте комнаты, после света кухни, хоть глаз выколи, и я в нерешительности останавливаюсь. Слышен лишь храп бабули.. Глаза немного привыкли, и я тихо сквозь зубы шиплю, заменяя ругань, так как слов уже не осталось. Она все-таки постелила мне постель, и постелила на этом диване...
Диван
В принципе, она ничего против этого дивана никогда не имела, но...это было, когда был жив дед. С тех пор многое произошло. Умер дед, она сменила работу, появились проблемы...Все навалилось как-то разом. Наверное, это специфика всех проблем. Не являться поодиночке.
Когда она была маленькой, они приехали из части, где служил отец, в большой, по её меркам, город. Мама водила их с братишкой к бабушке. В новой квартире, что выделили отцу, ещё не было ни мебели, ни места где можно было бы спать, поэтому ночевали у деда с бабушкой. Это было странно и непривычно. Казалось, что они все задыхаются в этом малюсеньком помещении, где спали на полу вповалку. Невозможно было пройти по комнате ночью, чтобы об кого-нибудь не запнуться. Особенно, когда тебе всего пять лет. Дед просыпался от любого шороха и начинал ворчать, из-за чего хотелось съежиться комочком. А иногда, когда маленький Сашка просыпался и начинал хныкать, дед повышал голос на маму, чтобы она его успокоила. Она совсем не знала этого сердитого человека и не совсем понимала, кто такой этот дедушка и зачем нужна бабушка. Они неплохо жили вчетвером. Точнее, впятером. Видимо, из-за того, чтобы они могли жить с этими незнакомцами, которых велели называть бабушка и дедушка, папа и продал Гурона, самого замечательного пса на свете. А Гурон был замечательным и удивительным существом. У него была длинная черная шерсть и теплый нос, за который однажды его укусил маленький Сашка. А Гурон совсем не злобно, но чувствительно цапнул его нос в ответ. А ещё зимой он таскал их на санках. Даже огромного папу мог возить. Правда, совсем недолго. И никого не боялся.
А бабушка похожа на большую курицу, которую она не раз видела на птичьем дворе. Та тоже постоянно квохтала и бегала вокруг петуха, суетилась...
Дед умер неожиданно. Никто этого не ожидал. Он был старше бабушки на пять лет, но намного здоровее её. Просто ночью встал и упал. А подняться не смог. Через шесть дней он умер, не приходя в сознание.
Она слушала плач мамы и терла виски, никак не способна понять, что же произошло. На работе не было выходных уже недели три, поэтому мысли, которые не касались непосредственно работы, как бы расплывались. Но она честно пыталась понять, что чувствует по этому поводу, и приходила к неутешительным выводам. Первой же эмоцией всплыла досада - как, черт возьми, это все не вовремя. Вроде все только начало налаживаться.
А ведь теперь ей придется помогать во всем матери с бабушкой. Она никак не могла справиться с раздражением и чувством вины, что ничего не чувствует из того, что положено чувствовать, когда умирает близкий родственник.
Дед вспоминался больше по праздникам, когда они приходили в гости всей семьей. Он целовал её в щеку слюнявыми губами, а ей постоянно хотелось вырваться и убежать, куда глаза глядят. Аж передергивало всю. Она и так-то не любила обниматься, а тут...Через час дед обычно уже был пьян, и из умного старика, рассыпающегося в благодарностях перед дочерью и зятем за очередную историческую, филосовскую или просто ценную книгу, превращался в грязно матерящегося алкоголика, которого суетливая бабуля настойчиво укладывала спать. В этот то момент они вежливо и ускользали домой. И с чувством облегчения шагали по темным улицам, шутя и посмеиваясь, что в гостях приходилось делать почти с натугой и получалось как-то фальшиво. Последние года два Сашка вообще находил кучу предлогов непосещения бабки с дедом или сокращения своего визита до получаса, а то и минут десяти. Она ему завидовала по-страшному. Но исправно исполняла семейный долг, зарываясь носом в многочисленные книги деда.
А теперь она жила с бабушкой, и в первый же день отучилась от привычки, которую не могла преодолеть годами: называть её на Вы. А диван она возненавидела с первого взгляда. Впрочем, она никогда его не любила, и, даже когда они приходили в гости, предпочитала кресло или стул. А то и вовсе лучше на паласе.
Когда она первую ночь переночевала на этом жутком раритете, то на утро вся покрылась волдырями - укусами, которые жутко чесались. И долго бабушка говорила, что нет у неё в квартире никаких насекомых, но после второй ночи она, несмотря на все уговоры, молча перебралась на кушетку. И весь месяц ночевала на ней.
Она сама не понимала своего предубеждения и соглашалась, что никаких насекомых, которые могли её искусать, там нет. Тем более, что бабуля перетравила весь этот диван до основания. Но вечерами она упрямо раскладывала кушетку.
А сегодня утром кушетку забрали...Она оказалась собственностью соседки, которая одолжила её на время бабушке, пока в гостях у неё жила старшая дочь и родственники из Москвы. Теперь же эту кушетка срочно понадобилась семье соседки и...её увезли.
Она стояла в темноте комнаты и смотрела на постеленные простыни. Нет, в голове даже не мелькнуло призрака деда, что умер всего месяц назад, фактически на этом месте. Её всю передергивало при мысли о мелких, кусающихся паразитах, которых не вытравить ни одним дихлофосом. И они наверняка живут в самом диване.
Она вздохнула и приняла-таки решение. Тихо, чтобы не разбудить бабушку, скатала постель вместе с матрацем и переложила на палас. Получилось нечто вроде японского татами. Так как на дворе была уже весна, и довольно-таки тепло, пол не был холодным, как это могло быть зимой. Полностью удовлетворенная, она вытянулась под одеялом и тут же уснула.
Амано всю ночь что-то одобрительно рассказывал мне. Вот куда слинял, зараза. В мой сон. И утром под растерянным взглядом бабушки я позавтракала, абсолютно довольная собой и миром. Много ли человеку надо? А потом отправилась на работу.
Лето
Лето накатило почти неожиданно, жаркой волной разлилось по городу так, что никто и опомниться не успел, а на работе мы уволили мою напарницу и...я снова осталась без выходных. Люди залетали в магазин и останавливались перед моим вентилятором. Они молча наслаждались этим произведением человеческого гения. И лишь спустя несколько минут могли что-то соображать. И тут же замечали меня. Странно: но казалось, что летом народу в магазине стало больше, однако продажи упали. Позже я сообразила, что просто те, кто заходил, долго не хотели возвращаться на плавящийся от солнца воздух. И они стояли и разговаривали. Друг с другом и со мной, если больше никого не было поблизости. Смешные...Почему-то именно этим летом я поняла насколько люди смешные и забавные. Просто они редко это сознают. Действительно редко. Особенно когда раздражены или злятся... А ещё они очень красивые и... одинокие. Я слушала истории, которые мне рассказывали или просто подслушала, стоя в ожидании у прилавка, и все больше убеждалась, что люди очень одинокие. Особенно летом.
В такие моменты я краем глаза замечала, что на моем стуле за кассой сидит, небрежно развалившись, Амано. Этот персонаж неоконченного рассказа все чаще начал появляться, вставая призрачной фигурой около меня или очень-очень материальным человеком, которого почему-то видела лишь я. И иногда я начинала задумываться, кто же он для меня: мой идеал мужчины или, та самая темная, немного циничная сторона меня самой, которая смотрит на все происходящее с иной точки зрения, чем та, что мне приходит на ум сразу?
Ладно. Черт с ним. Одно меня напрягает точно: когда я вижу его на моем стуле, я точно никак не могу сесть на него.
Как итог, я устроила истерику своему начальству и сбежала на неделю в отпуск. Усмешка Амано, отражаемая стеклом окна поезда, самодовольно рассказывала о том, что все это его заслуга. Изверг.
Дикий пляж
Коршун кружил в небе плавными кругами... А, может, это был ястреб или орел...Мне было все равно. Он кружил, едва касаясь кончиком крыла сияющего круга солнца, и я следила за ним сквозь растопыренные веером пальцы, пытаясь защитить глаза и не упустить его из виду.
Такое редко можно увидеть, по крайней мере, в моей жизни. Может, кто-то видит это каждый день, а вот для меня.. Птица сначала исчезла в центре солнца, а потом, все так же медленно кружа, исчезла из поля зрения. Больше я не могла её видеть, и поэтому медленно, как и исчезновение птицы, закрыла глаза. Слезы очертили контур границы ресниц и теней, отброшенных ими, и неровными линиями скользнули вниз по щекам. На ярком солнце они вспыхнули искрами.
Тишина окружала такая, что её, наверное, можно было потрогать руками. Но я опустила их на песок и сжала пальцы. Песок был горячим и сыпался по линиям ладоней. Где-то далеко слышался плеск. Странный, совсем не похожий на плеск воды. Это не было прибоем, не было водопадом или журчанием ручья...
Сквозь тишину глухо пробился детский голос: "Мама, смотри, тетенька плачет"! Детские голоса имеют свойство прорываться через что угодно. Они звонкие и пронзительные. Им не помеха какая-то Тишина. Я невольно улыбнулась.
И тут тишина разлетелась острыми осколками брызг!
-Ты! - взвилась я на покрывале. Динька с оглушительным хохотом рухнул рядом. Мокрый и шумный.
Окружающее меня пространство расцвело шумной многоцветной какофонией, которая чуть не оглушила меня своей внезапностью.
-Купаться! - веселым приказом указал Динька на воду.
И я улыбнулась. Пожалуй, он был прав. Валяться на солнышке и воображать себе что-то ирреальное - это прекрасно, но вот сама мысль о купании была не просто хорошей, она была очень правильной.
Я махнула рукой на возмутителя моего спокойствия и отправилась в воду. Надо будет успеть придумать хорошую месть за это нападение...
...Если лечь в воду на спину, то можно увидеть небо. Нехитрая, в общем-то, истина. Но ничего больше увидеть нельзя. Вода закрывает твои уши, и можно слышать лишь глухой шум твоей собственной крови да позвякивание длинных сережек, которые забыла снять.
Небо расплывается в глазах, размазывается бело-голубым полотном. Миражем...
Если лежать так целую вечность, то твое тело медленно погружается в воду, которая заливает широко распахнутые глаза, на мгновение, делая мир снова четким и предельно ярким. Это пугает. И, чтобы не дернуться в испуге, не рвануть на поверхность задыхающимся диким животным... как же нужно забыть себя?
Из полуоткрытого рта вырываются пузырьки воздуха и стремительно уходят сияющей вереницей в небо.
Волосы, руки, ноги - все тянется вверх, и только упрямое тело, складываясь пополам, стремиться вниз...
Потом наступает понима...И тело делает резкий рывок, изгибается, вырывается из шума крови, позвякивания сережек этого неба... Тонкая черта...
Если б не было черты
Я б плыла до звезд,
А в морских волнах
Колыхались сетки птичьих гнезд.
...
-Ты украл у меня эти деньги! Верни долг.
-Не верну. Какая-то жалкая пятерка...
-Пятерка?! Да ты мне должен был десятку! Двушку ты нашел, ещё трешку я тебе простил, но пятерку отдай! Или я пойду на разговор к твоим..
-Да кто тебе поверит!
-Мне-то поверят! Я не такой вор и врун, как ты!
-Я - вор?! Это ты вор!
-Когда это я крал?!
-А когда у меня полтинник был? Это ты его украл.
-Да у тебя таких денег в жизни не было!
Я начала хохотать. Я не могла остановиться. Пальцы комкали покрывало, глаза не желали смотреть на яркое солнце, да и вообще меня сильно разморило, но этот разговор.. Я смеялась, сама не понимая чему, то ли горечи, то ли действительно было очень смешно...
Если приподняться на локте и открыть глаза, то.. недалеко от меня. Опустив голову и пересыпая песок, сидел пацан, лет десяти-одиннадцати, а над ним, такой же худущий и перемазанный, стоял его ровесник...Юные бизнесмены. Смеясь, я поднялась и ушла в воду, где ещё долго не могла успокоиться...
...
-Смотри, снова птица. Только на этот раз она ниже.
Она прикрыла глаза рукой и посмотрела. Улыбнулась:
-Красиво.
Мы сидели и болтали ногами на самом краю обрывчика. Даже такой низкий, он все равно вызывал восхищение. Все-таки дикие пляжи - это одно из самых замечательных маленьких чудес.
Внизу тихонько плескались волны, а мы смотрели на кружения крылатого хищника, пока он не исчез.
-Пиво нагрелось, - внезапно загрустила я , посмотрев на банку.
-Это плохо? - она наклонила голову, действительно ожидая ответа.
-Нет, наверное. И так хорошо, - пожала я плечами.
-Точно, - она потянулась, - Пойду окунусь.
-Ага, - я немедленно откинулась на спину, подставляя солнцу бледный живот.
Рядом басовито подавала голос огромная пушистая овчарка и слышался счастливый детский смех.
-Мама! Мама! Жук плавает! Он тоже захотел искупаться?
Мои губы невольно разъехались в улыбке, когда я услышала смешки его родителей.
-Нет, сына, он жить хочет.
-Жииить?- голос ребенка был полон сомнений, - Можно я его вытащу?
-Вытащи.
Если бы не лень, обязательно приподнялась бы и посмотрела, вытащили ли многострадального жука из воды или нет. Через несколько минут вернулась она, и пришла моя очередь реки. А в сумке, рядом с нагревшимся пивом лежали билеты на завтрашний поезд до дома...
Спать не очень-то хотелось. Мы проспали в поезде почти всю поездку, поэтому дома, быстро приняв душ и сделав себе поесть, я села за копьютер. Я обещала Аньке, что напишу историю. Хотелось чего-то светлого и прохладного. Неважно что, главное - писать-писать...а завтра я сяду и разберусь, что это было...иногда получалось писать действительно что-то стоящее и именно то, что хотелось написать на самом деле.
Разогнулась и потянулась я уже в пять утра, и, не перечитывая, упала на кровать.
Проснулась я снова рано и сразу начала поиски телефона по всей квартире. Мне нужна была Анька. Сегодня был ещё один день, когда мы могли передохнуть, а назавтра нам обеим предстояло снова на работу
...Она всю ночь рисовала...
Львы
Кисточка львиного хвоста мазнула меня по колену.
-Знаешь, - она протянула руку к пачке сигарет, которую минуту назад бросила на исцарапанную поверхность столика, и страдальчески поморщилась, разглядывая жалкие остатки. Оставалось всего три сигареты. Гибкие пальцы художника вытянули одну, которую она тут же прикурила.
-Знаешь, - повторила она, - Это начинает напоминать шизофрению.
Я молча смотрела на папку набросков, лежащую передо мной черной загадкой.
-Мне это совсем не нравится, - облачко дыма вырвалось у неё изо рта, - не умею я рисовать...
Странный переход. Я, наконец, протянула руку и открыла папку. Первый набросок мельком окатил меня сумрачным взглядом и надменно устремил его сквозь меня.
-Почему шизофрению? - она стряхнула пепел на песок и ткнула пальцем в рисунок, - Вот этот...сидит теперь у меня где-то в уголке головы, - она возмущенно фыркнула, - Представляешь?! Сидит, и всякий раз, когда я начинаю рисовать, он начинает комментировать! Зараза!
Я смотрела на бабочку, кружащую вокруг лица, застывшего в какой-то бесстрастно-горькой гримасе. Очень красивое лицо. И я его знала. Он часто вставал у меня за плечом. А сегодня ночью именно он приветствовал меня бокалом шампанского дома. Так вот куда он растворился...
-Я сижу. Рисую Хиро, а этот...- её голос даже прервался от возмущения, она снова затянулась и продолжила, - Невозмутимо так: "Парень совсем не умеет двигаться. Никакой гибкости. Слишком зажат. Это нужно исправлять, иначе из него трудно будет сделать звезду эстрады." У меня аж карандаш из рук выпал...
Я разглядывала изломы хрупкого тела среди рваных линий ещё незаконченного рисунка и две строчки, почти невидимые, небрежно брошенные с краю.
Она потянулась за второй сигаретой, бросив окурок у стола. Лев неодобрительно тряхнул гривой, почему-то обдав меня запахом речных брызг. Я скосила глаза, он отвел золотистый взгляд и медленно опустил тяжелое тело на песок. Неожиданно я поняла, что он здесь не один, а со всем своим прайдом. Гибкий, но ещё угловатый львенок подкрадывался к брошенному окурку, как кошка к бантику.
Бабочка сорвалась с листа бумаги, и, чиркнув крылом по её щеке, растворилась в тени зонта, нависающего над нами.
-И ещё эти бабочки, - мрачно пробормотала она, потерев щеку в том месте, где её коснулось крыло черно-белого наброска.
-Они появляются в моих рисунках против моей воли. Чуть ли не на каждой странице они...Может, они как-то относятся к этой истории? Ты помнишь, что они значат в Японии? История-то получается японская...
Лицо на рисунке сменилось. Новый персонаж смотрел лукаво и в то же время чем-то напомнил мне того льва, что лежал сейчас у моих ног. А на его шее сидела, расправив яркие живые крылья, бабочка.
-Правда, бытует мнение, что бабочка - это символ женщины, красоты, беззаботности, лета и легкомыслия. Как это...
Ах, бабочка! Она веселится,
Будто ей в этой жизни ничего больше не надо!
Что ты на меня смотришь? Это одно японское хокку.
Она потянулась к сигаретам, почти недоуменно уставилась на пустую пачку и задумчиво добавила:
-Хотя там есть ещё такое
На розовом цветке
Сидит белая бабочка:
Интересно, чья это душа?
Давным -- давно, перед одним из крестьянских бунтов, над городом появилась целая туча бабочек. Впоследствии говорили, что это души тех, кто умер на следующий день... Бабочка - символ смерти и печали...Необычно, тебе так не кажется?
Она резко перегнулась через столик и вырвала у меня из рук альбомный лист:
-Это не смотри! Паршиво получилось!
Я вздохнула, посмотрела на льва. Тот сделал вид, что ему все равно. Я потянулась за сумкой и начала вытряхивать её содержимое. Вскоре обнаружилась почти непочатая пачка сигарет.
Львенок недовольно фыркнул - ему явно не понравился запах табака с ментолом - и умчался к остальным своим товарищам, увязая лапами в песке.
-Знаешь, - в тени нашего зонта опять зазмеился призрачный дымок, - В твоем рассказе и не пахнет женственностью и легкомыслием...Может, там все умрут?
Я проигнорировала насмешливо-равнодушный взгляд льва и сама судорожно прикурила.
-Жарко...и Амано все-таки сволочь, - она захлопнула папку, как приговор, - Хотя это даже забавно, когда кто-то комментирует тебя, а ты думаешь, что сходишь с ума, поправляя все именно так, как он говорит.
Я потрясла ногой, вытряхивая набившийся в босоножки песок.
-И эти бабочки...Ты уверена, что они не умрут?
Мы поднялись и направились прочь, закончив свои дела. Мимо нас надменно прошествовала официантка, которая несла к нашему столику пепельницу.
Я оглянулась. На бетонных плитах вокруг столика валялось около десятка окурков. Девушка смахнула черные пылинки пепла с поверхности стола и аккуратно поставила посередине сияющую чистую пепельницу. Лев презрительно скосил глаза на её каблуки, которые утопали в песке, прижимая кисточку его хвоста.
Мы тихо рассмеялись. И смеялись до самых дверей прохладного трамвая, а желтые львиные глаза внимательно смотрели нам в спину.
-Так умрут?
Я пожала плечами. Амано стоял за её плечом и тоже хотел знать ответ, которого я не знала.
Шуршит песок
Вокруг стола в кофейне
И бродят львы,
И сохнет в вазочке печенье.
Ушли, ушли
Кто жил, кто был
И он уснул
И львы пришли...
Осень
Меня не было дома всю неделю, но никто меня и не ждал. Даже Амано, мой личный глюк, весь отпуск не осмеливался появляться. Зато, когда мы в час ночи приехали на вокзал, а потом расстались и поехали по домам, я переступила порог тихой пустой квартиры. И в проеме открытой балконной двери, на границе электрического света и ночи у него за спиной, он поприветствовал меня взмахом руки с зажатым в ней бокалом искрящегося шампанского. Я опустила сумку на пол и рассмеялась. Видение рассыпалось под моим смехом яркими искрящимися пузырьками.
Амано с шампанским напомнил мне прошлый год, когда мои друзья пригласили меня свою свадьбу свидетельницей. Они отправились на новую квартиру, брачная ночь как-никак, а мне пришлось приютить парня, что остался в одиночестве: он приехал из Уфы и, по сути, ему негде было ночевать. Это была одна из тех замечательных ночей, что запоминаются на очень долгие времена, даже если больше никогда нигде не увидишься с этим человеком.
Пальцы летели над клавиатурой, а мысли были уже где-то в прошлом. Мне так хотелось отразить настроение, которое было у нас обоих в ту ночь, а о чем мы разговаривали - это ведь неважно...
Балкон
Парень и девушка сидели прямо на ковре. На обыкновенном ковре песочного цвета с коричневыми узорами, который идеально вписывался в цветовую гамму обстановки комнаты. Два широких мягких кресла предлагали свои мягкие подушки в их распоряжение, но молодые люди упорно игнорировали это заманчивое предложение. Балконная дверь распахнута, из неё тянет прохладным ветром сквозняка - на дворе, как-никак сентябрь, причем, конец... Но обоих собеседников, похоже, это никак не смущает. У девушки темные волосы, обрамляющее круглое лицо, в них сверкают красные блестки-искорки, на ней длинное облегающее вечернее платье из бархата, густого красного цвета, на обнаженной шее мерцает ожерелье, на руках позвякивают браслеты. Парень, что сидит напротив, в темно-синей рубашке и светлых брюках, русые волосы подстрижены ежиком. Между ними, прямо на ковре, стоит бутылка шампанского, в руках они держат бокалы. В остальном комната носит отпечаток легкого побоища, устроенного явно не за один день. На полках и на полу громоздятся бумаги, валяются какие-то книг и на одном из кресел лежит свернутая постель, но эти двое словно сидят в светлом пятне...
-Какой тост ещё-то придумать? - девушка задумчиво вертит бокал с шампанским в руках.
Парень улыбается:
-Давай за то, чтобы эти двое и через много-много лет, когда они уже покроются сединами, помнили о нас и приглашали на какую-нибудь очередную годовщину свадьбы, а мы могли над ними подшутить - и посмеяться потом вместе?
-Хороший тост, - они чокнулись бокалами.
-Знаешь, - девушка долила им обоим шампанского, - А ведь бокалы, из которых мы пьем, я с братом дарила моим родителям специально к шампанскому, чтобы они могли всегда пить его вдвоем.
-Да? - он повертел бокал за длинную ножку,- Это странно, мы с тобой знаем друг друга от силы дня два. В прошлый мой приезд мы виделись сутки, и в этот раз на свадьбе. А мне кажется, что я знал тебя всю жизнь. С тобой легко разговаривать, ты знаешь?
-Звучит как признание в любви, - прыснула она.
Они оба рассмеялись.
-За любовь! - торжественно подняла она бокал.
Они рассмеялись и выпили.
-Можно, я покурю? - спросил он.
-Тогда пошли на балкон, - кивнула она, - У нас в квартире с этим серьезно. Курят или на балконе, или в подъезде. На балконе лучше.
-Почему? - он помог ей подняться, и они вместе вышли на балкон, не забыв прихватить недопитую бутылку шампанского.
-Ну-у-у, - протянула она и села на один из ящиков почти у самой двери, пока он прикуривал, - сам посуди, здесь свободнее.
Она оглянулась и слабо улыбнулась, увидев кучу коробок, ящиков и какого-то хлама, заполонившего балкон.
-Я понимаю, - кивнул он и протянул ей сигарету. Она отрицательно покачала головой, - Поэтому вы поставили решетки, а не застеклили?
-Так лучше, - её бокал краем коснулся решетки и отозвался переливчатым звоном, - Когда я была маленькой, мне нравилось вставать на поребрик, прижиматься к решетке и придумывать, что я - это заколдованная принцесса, которая ждет своего принца в высокой-высокой башне. Мне было лет семь, и моя любимая сказка была "Рапунцель", знаешь, сказка про девицу, которую украла колдунья в детстве, девочка выросла и отрастила длинные косы, по которым колдунья забиралась в башню. Потом этим же путем забрался принц.
-А сейчас? - он тоже сел на коробки, и их глаза оказались почти вровень.
-Сейчас.. - протянула она и улыбнулась, - мне нравится слушать ветер и...поезда. А когда летом мы очищали балкон от всего хлама и стелили здесь половики, я приносила подушку и ночами сидела на этом сундуке. А днем почти не вылезала отсюда, читая книжку. И вообще, балкон - одно из самых уютных и романтичных мест...
Они прислушались. По дождливой дороге, что шла возле её дома, пролетела какая-то поздняя машина, и ещё одна, и ещё...Мелькающий свет фар придавал их посиделкам странное освещение. А чуть дальше слышался перестук колес поезда. Долгий и мерный. Шел какой-то товарняк.
-Знаешь, пока я учился в Америке, я вдруг понял, вернувшись: здесь яснее понимаешь, как мы отличаемся, - заметил он, - Там никто и не подумает, что балкон может быть второй кладовкой в доме, да к тому же очень романтичной. И с девушками там сложнее знакомиться. Один взгляд или фраза - и уже домогательство.