'Юный мир родится снова. Юный мир, в котором людей не буду голодом и насилием заставлять быть тварями!'. Над собравшимися бились в ветре знамена. Багряные со знаками звезды и летучего змия. Ведущий схода рычал в уже охрипшую раковину ветра. 'Юный мир родится снова!' - Люди повторяли за ним. Людей было не очень много и получалось не очень грозно.
'Юный мир родится снова'. Слова бывшие символом надежды, слова бывшие паролем свой -чужой. Слова бывшие просто ритуалом. Со схода лучше идти коллективно. А то бывает всякое:
Сорг, а ты веришь, что у нас получится. Помнишь вчера?
Вчера они снова ходили к второму големостроительному раздавать свитки.
- Багряные, еще один святой орден? Слишком много вас, столько святых орденов работный люд не прокормит.
- Нам еще хорошо. Первых погонщиков крестьяне вообще охранцам сдавали.
Дошли станция. Отсюда всем в разные стороны. Залезть по бронзовой винтовой лесенке в одну из гондол каравана. Кинуть серебрянку кондуктору. Добраться до кресла. Караван отрывается от земли, качаясь плывет над полотном дороги к следующей станции. Он откидывается на спинку, закрывает глаза. Он уже давно научился дремать в дороге.
- 'Остановка улица 'Железной колонны'.
Он спускается. Шагает по брусчатке. Широкие пирамиды домов, колонны деревьев, увитые полосами бегущих разноцветных огней. Придавать событиям внешний лоск новые хозяева иногда умеют. Собственно, это было единственным из их обещаний, которые они дали, идя к власти и выполнили. Жаль, что не предупреждали, что взамен будут забирать все остальное.
Не всегда случалось так, как вчера . Иногда, когда хозяева совсем теряли берега, багряный орден звали. Гул толпы, окружившей контору управления. Удары кулаков в железные ставни. Прибежавшие в панике приказчики от хозяев, клерки от бургомистра, хорунжие от охранцев. Затем более высокое начальство, тоже напуганное, но умеющее это скрывать. Побеждать удавалось. Даже достаточно часто. Потом. Потом, обрадованные победой или не добившиеся победы и отчаявшиеся, люди уходили обратно в свою жизнь. С орденом оставались редко и немногие. Иногда, обратившиеся один раз, обращались снова, по поводу помельче, или рекомендовали кому нибудь обратится. Это было как эхо. Обычно затухающее.
Думать о том, что проблема не в отдельном жулике, а в том как вообще все устроено. Ну, во первых, осознание этого факта сильно портит мироощущение. А сейчас учат, что что бы призвать к себе удачу, мироощущение должно быть позитивным. Во-вторых, даже если твое мироощущение и не позитивно, а даже очень токсично, между осознанием того, что все плохо и решением о том, что именно ты, во исправлении этого плохо, должен сесть голой задницей на ядовитого ежа, есть некоторый провал. Логикой этот провал не заполняется. А той ненависти, когда на логику уже плевать, когда чаша терпения переполнена и опрокинута, когда перебродившее в яминах темных дворов отчаяние становится новый вооруженной надеждой - такого хозяева тварей на себя еще не накликали. Наверно, трех десятков лет воровства, постоянного, шаг за шагом лишения всех добытых Восстание прав, этого, для нового рождения багряного потока мало.
Ворота в дом. Лестница. Площадка. Шар света опять не горит. Он наклоняется, что бы открыть свою дверь. Движение темноты в темноте. Он, сгибаясь, отшатывается от тени удара. Те двое отрезали его от входа. Выскочить обратно он не успевает, успевает вытащить тяжелый бронзовый артефактный ключ. Два года назад так выкрутится удалось. Не всегда посланные тихо стукнуть дубинкой по башке, мотивированы сами идти под калечащий металл. Эти оказались настырными. Несколько секунд у него получалось взмахами не подпускать нападавших, зацепить никого вроде не удалось. Пропущенного удара он не видел. Просто вдруг вспыхнуло. Он начал утрачивать единство с собственным телом. Заставлять тело двигаться становилось все труднее, как все труднее становится докричаться до уходящего от тебя человека. Вспыхнуло снова и мир начал гаснуть....
От кого ему был 'привет', от очередного жулика, снова не сумевшего обокрасть работников и посчитавшего, что разок откупится от охраны проще, или сами охранцы сочли, что вопрос постоянного беспокойства лучше решить этим способом, это его друзья так и не узнали.
Впрочем важно было не это. Важно было другое. Слово сказанное в нужные уши. Переполненная чаша терпения. Эхо, на этот раз не затухающее, а нарастающее, волна за волной. Было так жаль, что он ушел, так и не успел увидеть, что день его ухода стал днем рождения юного мира.