Тихо в квартире. Я лежу и сплю. Далеко не сладким сном. И где-то там, в глубине себя, возможно в сознании, но точно не сон, уж явно не он, - ты не хочешь вставать. Ведь ты уже знаешь. Когда ты проснешься: все повторится. Все одно и тоже. Как одинокая осина, растущая, если есть еще куда расти, под моим серым окном.
Частые и смутные стуки в голове.
Зимой моя осина осыпается белым снегом, теперь она белоснежна. Но как не крути все, равно олицетворяет одиночество, обреченное на погибель: стоит одна, а рядом не души. Весной, как всегда, снег исчезает, выпуская на волю зеленые лепестки. Она зеленеет. Летом лепестки полностью выходят из недр, и превращают ее в безупречную красоту, радующее мое окно. Но наступит осень, эти же лепестки теряют радостный цвет, тускнеют. Дерево примет багряный вид, и мое окно станет снова серым.
И что? Она до сих пор стоит на том же самом месте, где стояла и вчера, и год назад, и два. Столько же ветвей покрывают ее с ног до головы, все тот же исхудалый до невозможности вид, она все также одинока. Изменится лишь только тогда, когда срубят любимую осину и оставят маленький кусочек, торчащий из матери, чтобы помнили.
Интересно, какой цвет примет мое окно?
Может там кончится ее одиночество?
Но я не хочу, чтобы ее срубили. Пускай все одно и тоже. Осина меня радует и чем-то помогает. Даже когда я стою перед свом домом, словно она, и мыслю:
- Что делать? Чего хотеть? Зачем ...
И я снова не знаю. Знаю одно - что все одно и тоже...
Проклятый мерзкий сон. Заставит меня проснуться. Суровая ехидна взяла свое.
И вот я встаю.
Протирая сонные глаза, перехожу в свой реальный мир. Медленно приподнимаюсь с кровати, пытаясь рассмотреть сквозь туман время. Без десяти семь. Странно. Почему я на сегодня не завел пискливый будильник?
Вот и иду еле-еле ворочу телом.
Но куда? - Я уже автоматически или на уровне инстинкта знаю.
Я довольно долго смотрел на себя. Заросшие растрепанные волосы, измученные глаза, цепляющие с собой щетинистое лицо - все это расплескалось на треснутом в углу зеркале.
Умыв лицо, почистив зубы, чтоб естественно белоснежны были и приятен запах из-за рта. Я смотрю. И снова все одно и то же - все одинаково. Также стучит частый стук в голове и далеко не все легко.
Вроде бы не много проснувшись, открываешь свой замечательный гардероб. Жаль, что он не разнообразен. Затем последует вопрос:
-И что же мне одеть?
Нет. Об этом я давно не думаю. Беру свои вещи в той же последовательности, в которой они всегда лежат, а именно белая футболка, лежащая выше всех, как и вчера, за-
тем груда нижнего белья: носки, трусы, причем разукрашенные различными цветами. Есть и однотонные - белые, черные. Но возьму серые. Ведь все равно - это носки и трусы.
Перевожу руки в правую часть шкафа. С черной вешалки, они у меня все черные, снимаю белую рубашку в темную полосочку с широким густым воротником - наиболее любимая деталь в интерьере одежды. Дальше милый шерстяной светло-коричневый пиджак, с брюками не отличавшихся от него цветом. Изысканный. Он так меня привлекает. Единственный, увы, у меня больше нет костюмов, таких же любимых и привлекательных.
Почему? - Не знаю. Скорее красота, тем болей собственная, пленит. И ты не хочешь с ней расставаться. Вскоре будет по-другому. ... Все одно и то же.
В самом низу шкафа лежит две пары обуви - туфлей. Одна в коробке, другая нет. Первые мне нравятся больше, даже чем пиджак и воротник рубашки. Я бы сказал чрезвычайно. Черные лакированные туфли чисто итальянской работы. Ох! Их дела неминуемая высота. Помню, с какой гордостью я их купил. Тогда еще думал, что подарить себе на день рождение. Вот и решил.
Как странно? Я одевал их всего два раза.
Вторые - тоже модные, белые туфельки с коричневым каблуком. Легкие и удобные - это главное я считаю в обуви. Чувствуешь в них полный комфорт своих ног. И не давят на пальцы острый итальянский каблук, натирая жгущие мозоли. Когда и где купил - не помню, это уже не важно. Безнадежно все безнадежно...
И когда ты одеваешь автоматически или по инстинкту белые туфли. Понимаешь - цикл свершен и еще свершится.
На кухонном столе уже неделю лежит не жалуясь Катулл, наверно ему приятна плоскость стола: тогда даже и не предполагали, что римская империя живет на поверхности круга. А только могли эти греки и римляне философствовать о циклической жизни "Откуда пришел туда и вернешься". Надоело...
От безделья ты, мой Катулл, страдаешь,
От безделья ты бесишься так сильно.
Тающая тишина. Каждый день поселяется в безнравственном фоне. Я смотрю все сквозь серое окно, опустив взгляд вниз. Лукаво смеюсь. Осиное дерево до сих пор стоит, как я и ожидал. Но все равно рад. Я счастлив "А счастье есть ловкость ума и рук, ничего, что много мук". Значит, я несчастлив, только чуточку рад смотря на тебя.
Пятнадцать минут восьмого. Все также - все одно и то же. Снова зеркало и я в нем.
Нравится ли вам, господин коричневый пиджак?
Обыденно, а нам нравится. Широкий воротник немного выглядывает. Обязательно три верхних пуговицы расстегнуты. Может модно, а может невежливо-измученный человек, - пессимист. Нет хуже.
Досыта насмотревшись на себя, иду по стопам безнадежного пути, прихватив сумку.
Увы, кануть в лету не получится, даже не много окунутся не выйдет. Ручка вниз, а дверка дальше.
Бесконечный стук шагов. Не там не здесь Иисус Христос. Все одно и то же ...
Густо в глубине, бездной глубине, находится ощущение, ждущее своего воплощения в образ своего освобождения. Ведь образ здесь, как освобождение от всей тяжести, что нагружена в глубине и с каждым разом оно просит.... И ты больше не хочешь быть здесь, хочешь просто уйти.
Постоянно стучит каблук чьих-то ботинок об кафельный пол цветом, будто серая жемчужина. Лишь неопытный человек мог обложить весь пол безумным кафелем, не зная, что он сильно мешает работе. Особенно сейчас. Если б еще немного меньше люди нагоняли на пол суету.
Я сидел и безмолвно смотрел. Стол разложен бумагами, нагруженными моим главным редактором. Как привыкли все многоуважаемые коллеги его называть - шеф. Глядя на мелкие буковки, хотелось разорвать каждый листок к чертям на мелкие кусочки как сами буквы и уйти куда глаза глядят. Несбыточная мечта.
- Я не могу,- этот ответ составляет проблему каждого человека.
- Привет!- неужели ты слышишь человеческий звук, надейся на лучшее.
Зеленый выразительный взгляд счастливо смотрит на меня и ждет того череда, когда я отвечу взаимностью. Эх, Мария, ты хорошая девушка и от тебя так и сеет добром. Сказать хоть что-нибудь - трудно.
- Привет, - и она медленно уходит. Однако еще задавала уйму вопросов: я не дал ответа под предлогом "мне дурно".
Помещение нам досталось богатое. Темное. Евроремонт. Тесное и совершено мешающие работе. Сарай и этим все сказано, несмотря на изящное обновление. Год назад было еще хуже. Сейчас стало куда темнее.
- Тик так тик так, нелегко слушать частые звуки. Стук вечности. Всегда круглые часы бьют в таком темпе и лишь один раз остановились. Только в низу под минутами-часами стоят и больше не танцуют два лебедя. Сколько раз тут работал, никогда не видел, чтоб два лебедя покружились в свой белый танец, словно минутная и часовая стрелка.
Пол первого было вчера, пол первого было позавчера, пол первого было месяц назад, пол первого сегодня. Никогда не умрут эти бессмертные часы, совершено бессмертны. Пол первого будет всегда
И в этом безумие в одну прекрасную минуту что-то озарило, как говорят поэты "поймать пегаса". Смотришь в окно в месте со своим пегасом. Улица постепенно превращается в свет, но видно только окна желтого дома и голубое небо. Фантазия во мне заиграла.
Солнечный свет появляется во время утренней зари. Он направляется сквозь темное и окруженное тьмой окно. И постепенно лучи света расширяются, чтобы осветить тенистый пол и мой стол в придачу. Вот кафельный пол теперь не украшается густой чернотой - он ей сияет, поблескивая переливанием цвета.
Наступят сумерки. Все уйдет. Снова ночь и снова тот же оттенок кафельного пола.
Раньше я никогда не думал об ярких лучах сквозь окно, хотя мне очень нравится утренняя пора, когда только что солнце освещает тебя и ты на нем. Почему-то только в этот миг задумался о подробностях их действий в рабочем помещении. Словно ученый, нет, скорее фантаст объясняет действия типичного явления.
Таким образом, провожу рабочее время сегодня. Где-то вдали, послышалось мое имя. Без пяти час. Оторвав взгляд от окна, я увидел хорошо аж до боли знакомую сияющую, как белоснежные зубы у актеров, улыбку. Фирменная улыбка моего ненавистного друга. Эх, как все одно и то же. Она так же красива и хитра в отличие от моей скромной. Хватает своими цепкими зубами любую статью или же новость. А говорливый язык благодарит всех красноречивыми словами, затем осудит каждого. Все ради улыбки чтоб сияла еще красивей и еще лукавей.
- Шеф хочет видеть тебя в своем кабинете. Причем срочно.... Так что обезопась себя крепким терпением и спокойствием, - сияет улыбка да говорливым языком.
Мельком взглянул на время. Ответил:
- Я буду после обеда...
- Но...
- Никаких, но я хочу есть, - сам не знаю от чего я так сказал, но точно вообразил, что после этих слов сделалось бы с господином шефом.
Отчаянно встаешь, берешь пиджак и уходишь, прихватив сумку. Сейчас вдохновение - порок...Бурей не утешить глубинный огонь...
Небезызвестная мною дорога. Обед. Знакомая улица и желтый дом. Мимо шесть домов, два на главной улице и четыре в переулке, я иду. В шутку "по тропе судьбы однотипной". Ведь там уже знаешь что...
Пробираясь сквозь людей, пытался вспомнить, когда в последний раз обедал на работе. Безуспешно...
Но не расстроился. А даже наоборот... ведь с каждым разом я забываю существования здания, где провожу большое количество драгоценного времени, и людей в нем. Грустные, тусклые, счастливые, недовольные - в общем, интерьер физиономий здесь значительно разнообразней в отличие от моего гардероба. Сидя там сразу аппетит пропадает, стоит только взглянуть. Везде есть зависть, а там ее навалом, аж из стен вон лезет. Отныне я обедаю только в одном месте, чем-то оно мне приглянулось. Чувствуешь себя более утонченным и что-то еще. Охарактеризовать не в силах.
Пройдя два квартала по прямой дороге, оно обязательно встретится мне: сверху до сих пор весит непонятная мною волнистая надпись на иностранном языке, такие же, как у всех магазинах, ресторанах, кафе. Пытаются произвести впечатление неразборчивыми буквами разных алфавитов. Да и тем более некогда мне было стоять и различать, что за язык и вообще что написано, а спрашивать лень.
Кафе на огромной улице. В глаза сразу бросается непокрытый кафелем пол. Туман от табачного дыма здесь никогда я не наблюдал - не кабак же. Слева чистые деревянные столики и удобные сиденья. Зайдя сюда, я что-то почувствовал, ощущение чем-то похожее на дежавю. Хотя все и так одно и то же.
За столиком сидит одинокий паренек, обслуживаемый молодой официанткой - Настей. Пробравшись, я сел на свое место: в конце возле туалета.
Оставив парня, Настя c вопросительным лицом подошла ко мне.
- Здравствуй!
- Привет...
- Как жизнь?- снова задала мой ненавистный вопрос.
- Хм... все нормально. Э..э извини, конечно, Настя, но я тороплюсь, так что давай, оставим наш разговор на потом. Возможно завтра.
- Хорошо. Что будешь заказывать? Как обычно?
- Да, но только без блинчиков и картошки.
- То есть? Только кофе?- зеленые глаза еще больше стали круглыми и изумрудными.
- Ну да...- есть, совершенно не хотелось.
Странно посмотрев на меня, Настя развернулась и ушла. Она всегда была мне отличным собеседником. Молодая студентка педагогического института всегда любила слушать мои рассказы о жизни писателей. Она была в восторге и, кажется, в меня чуточку влюблена. А я нет, даже ни одной каплей. Это типично для меня. Умею красиво закрутить, а затем исчезнуть. И смотря на себя со стороны, знаешь, что так оно и будет...
Настя поднесла чашку кофе и поставила длинными пальцами на стол. Я в это время читал газету, купленную по пути сюда (как обычно). Но в ней ничего не понимал, голова думала об изумрудных глазах и последствиях любви.
Ничего не сказав, она меня оставила. В этом кафе всегда одинаковые кружки: чашка напоминала широкую чашу с неразборчивой надписью.
Действительно круг был широким, будет ли мой так широк, и, проводя вокруг него пальцем, займет времени подольше, чем у других чашках кофе.
А черный цвет проникает до глубины чашки и растворяет всю прозрачную как стекло воду. Вот что видишь, когда смотришь на успокаивающий темный, как жизнь некоторых людей, напиток. Становится немного странно. Один лишь мах ложкой и чем мы живем покрывается черным оттенком и горьковатым ароматом. Здесь и причина, почему мы пьем кофе.... В черном находим успокоение души. Интересно, каким цветом тогда она....
В газету смотреть действительно невозможно. И откуда у них взялась эта глупая мода рассказывать о жизни каждого актера, каждого музыканта. Печатают все что угодно. Глупость и эта глупость передается твоему взгляду, который темнит твои мысли. Даже обсуждать это не по силам.
И здесь, в этот миг начинаются самые интересные моменты в твоей отчаянной жизни. Соглашусь, я рассеянный человек и, проводя рукой к чашке горячего кофе, я обязательно опрокину его, совсем немного не попав в цель, и черная жидкость прольется на твои брюки коричневого цвета. Темное и к темному.
Я резким движением встал из-за стола и, встряхивая пролитое кофе, задел коленкой ножку стола. Прозвучал шумный визг, издававшийся пустой чашкой, готовой вот-вот грохнуться на пол. Настя перепугано моей же нелепостью оглянулась, и парень, но без испуга, решил посмотреть на пролитого меня. Увидев меня, Настенька широко улыбаясь, преподнесла мне полотенце, с той же надписью что у пустынной чашки.
- Видно ты явно не в настроении...иди, вытри. Я принесу вторую...
В этот момент я кое-что осознал в душе, а именно щедрость женской улыбки. И порой при таких моментах не смеется лукавым взглядом, а искренне радуются всеми истоками их ней души. В ответ я ничего не сказал Насте, а, отдав ей полотенце, искренне улыбнулся той же улыбкой как она, и, почесав затылок, отправился в туалет, ведь не зря возле него сижу.
Радость в этой жизни суть. Вот что поведало меня при вспоминании нелепого случая. Но сколько ты ни говоришь, сколько ты ни повторяешь, ты толком ничего не понимаешь. И лишь сомнения берут твои радостные моменты и не отпускают. Войдя в туалет, я снова почувствовал бесконечность в голове, которая все больше вовлекала меня в окружение, а стуки об кафель туалета слышались отчетливей из-за здешней пустоты. Задумавшись я подошел к раковине и о опустил глаза вниз. Они покрывались глубоким взглядом и связывались каким-то образом с чувствами внутри меня.
Бываешь ты здесь, то там, то снова здесь, ты неоднократно что-то чувствуешь - но объяснить не можешь. Лицо выглядело так же, как и на моем зеркале и это не зависит от зеркала кафе, зеркало есть зеркало, ты есть ты. Это в большей степени зависит от тебя. И где-то вокруг кружится новое, пытающие обхватить мое сердце, и постепенно меняет черты лица и растерянность остается в действие.
Вытерев темный осадок и обмыв себя холодной водой, направился к выходу,
стуча об черный кафель белыми туфлями. Все просто - всегда одно и то же. Перед моими глазами всплыл непонятный образ, заставивший еще больше растеряться и туманно думать головой. Приоткрыв рот, я продолжал смотреть в этот некий образ. Напротив моего одинокого места спокойно сидела молодая женщина и лишь с любопытством смотрела в газету. Этого я никак не ожидал и толком не мог понять ее облик. Не отвечая разумом, тихо сел напротив нее. На столе, испуская серый дым, стоял новый кофе. Девушка в неловкости подняла на меня грустные глаза.
- Ой! Прошу меня извинить...я не думала, что здесь кто-либо сидит. Так зачиталась, что даже не заметила вашу чашку кофе.
Речь молодой женщины впустила в меня необычный осадок. Словно мальчик и с таким же выражением лица, когда тот впервые слышит звуки своей первой любви с соседнего двора и неловко произносит:
- Ээ....Да! Верней нет! Все нормально, сидите. Вы не доставите мне неудобства.
Девушка скромно улыбнулась уголочком рта и, смотря на меня, спросила:
- Вы уверены?
- Кто я? Да конечно сидите, не волнуйтесь, я буду заниматься своим делом, - которого у меня вовсе не было, разве что надо допить кофе, и взяв в руки журнал, чуть локтем не задев чашку кофе, повторил схожую с предыдущими фразу, - Сидите, сидите. Вы мне не капли не мешаете.
Девушка тихонько усмехнулась, и что-то мне понравилось в ее сарказме. Я быстрее листая дурную газету, сделал вид, будто с любопытством читаю страницы газеты, которые в беспорядочности перелистываю. Но поняв глупость действий, решил остановиться прям на теме где некий фигурист рассказывает о том, как какие мускулы должны иметь мужчины. Мышцы у мощного великана были действительно велики, а я в таких необычных ситуациях далеко не мастер, как этот мышечный парень.
Сидя несколько ехидных минут и тупо смотрев в газету, я не смог сдержать своего любопытства, желающего получше разглядеть девушку при нормальном порядке вещей.
О Боже! Ты способен на такое, что даже самый величественный поэт не сможет найти слов для не менее величественного стихотворения, чтобы полностью охарактеризовать то, что я осознал при виде печальных глаз.
Девушка так спокойно перебирала яркими голубыми глазами строчки газеты, впитывающей в меня более положительную оценку, в отличие от моей, державшей отвыкшей от счастья рукой. Что ее лицо полностью открывалось для моего пронизывающего взора: черные волосы красиво гармонировали с голубыми, как голубая лагуна глазами и были собраны на голове в миленький клубочек, а бесценные губки нежно сомкнулись в замочек, прикрывающий тусклый цвет помады. И ни я и никто другой не в силах их разомкнуть.
Мои руки все ниже и ниже опускали нечитаемую газету, чтоб никакие преграды не закрывали мне стуки сердца. Все дальше в глубь уходил аромат бодрящего кофе, и на его место вступал теплый запах духов, который дал мне знать о существовании серого женского пальто, аккуратно положенного рядом с ней. И оно позволило мне позабыть о любви к моему воротнику и итальянским туфлям. Позабыть все, что лежало там.
И так все чтобы я не видел в ней, чтобы не подумал, о чем бы ни помечтал - все создавало мне особый мир небесной красоты, наверно так и не давшейся мне в моем неловком существовании.
Снова что-то чувствуешь, вовсе совершенно другое, и кажется, что ты ощущаешь его впервые. В двести раз отличавшиеся от обольстительных глаз, которых ты мог вскружить тысячами. Или же ты постоянно ощущал это волнующее сердце чувство с теми же глазами, но до определенного момента, когда любовь с первого взгляда несется прямо из девичьего облика и глубоко пронизывает твои стуки. Правда ты забывал то чувство, что несется, преодолевая доли секунды, в тебя, как стрела. Забыл даже и другие счастливые минуты. Да, скорее всего это так - ты сейчас снова вспомнил чувство, которое уж слишком легко будет забыто.
Обладательница голубых глаз фиксировано и быстрым мгновением перевела взгляд с газеты на меня. Глаза наши встретились, об этом я только мог мечтать и своими же начал поблескивать изумлением. Но наслаждение не вечно и в эту же секунду сразу убрал их в коричневое окно, подергивая от неприятности положения скулами.
И снова милая улыбка, где я больше не заметил частичку грусти.
- Ваше кофе остынет...
- Ах...да, действительно,- теперь точно по-детски я притягиваюсь губами к чашке кофе.
Уголки губ еще больше расширились, и улыбка стало более открытая.
- Извините меня, можно у вас кое-что спросить?- в этом "кое-что" для меня сосредотачивалось что-то таинственное.
- Да конечно!- ответил, продолжая жадно глотать кофе.
- Вы не скажите, как мне пройти на улицу N.?, вроде бы это находится через три квартала от сюда.... Но знаете, сомнения всегда хватают тебя, даже если ты уверен.
Все теперь я окончательно превратился в дитя, как только услышал начало последней фразы. Но выкинув с головы хоть не всю, а частичную растерянность вроде бы вернулся в себя
- Хм,... а я думал, что вы местная.... Но не важно. Вы правы,- мое внимание привлек изящный взгляд глаз, а особенно похлопывание задумчивыми ресничками так, что захотелось поговорить о других вещах более сентиментальных, - Кк-хе,... в общем, не мудрите себе голову и от улицы L. Пройдите по широкой прямой, я думаю, вы ее заметили, вперед через 3 улицы. Уверяю вас, улицу вы не пропустите. А нужный дом найдете без труда, там найти их не сложно. В любом случае спросите у прохожего....
Тонкие как ее лицо реснички притупились вниз и вновь обрели задумчивость в сияние голубых глаз, и в этом сиянии некое чувство подсказывало мне, что они чего-то
ждут.
Но счастье мне казалось недостижимым, и я незначительным движением лица то ли от непонятной радости, то ли от глупости сделал свою скромную улыбку. Жаль, что она ее не увидела, и моя улыбка бесследно растворилась в порыве кофейного дыма. И именно задумчивый голубой блеск заставил меня вымолвить словечко:
- Как я понял вы неместная? Простите мое любопытство, но откуда? Если вам конечно угодно... если нет, то давайте поговорим о другом. В своей жизни я много знаю интересных вещей, но не знаю, будет ли вам охотно о них поговорить? ... - сказал до глубины проникнутым отчаянием голосом своей же сущности.
Девушка посмотрела на меня с серьезностью, но я увидел в чистых глазах радость и желание ответа.
- Я из Чехии,... точнее из Праги.
Сомкнув от удивления рта я продолжил:
- Прага? То есть пивная столица....
- Ну, можно и так, как вам угодно,... а я бы дала другое определение городу.
Девушка опустила голубые глаза, напоминавшие мне голубую лагуну которые я видел в фильмах, и смотрела на безнадежную редакцию редактора.
- И как там? Вам нравится?
В недоумении, думаю, гражданка Чехии подняла взгляд, но смотрела не на меня, а сквозь.
- Нравится...
Сжав губы, так чтобы как можно сильнее выпирали скулы, решил попробовать по-другому:
- Извините, я не правильно начал. Как ваше имя?
- Ева, - так просто и звонко, и это имя заставило мне еще больше удивится ей. Многие имена я слышал из уст обращенных ко мне женщин, но "Ева" я слышал из тех же уст впервые. Я немного помолчал.
- Очень приятно, вы русская?
- Да я русская и родилась в России только не в этом городе.
- Так почему вы там, а ни здесь?- растерянность постепенно исчезала.
- Я учитель,- как обычно бывает, произошла краткая пауза,- Учитель русского языка и преподаю наш с вами родной язык в пражской школе.... А здесь я встречаюсь с влиятельными людьми, которые мне помогут еще больше развить русский язык в моей школе... Может и в других пражских школах. И этот адрес, - тонким, как карандаш пальцем показывает мне на крохотную бумажку,- адрес моего знакомого, от которого я тоже жду помощи в моем пребывании здесь.
Интересный случай настиг меня, и что делать в таком случае я не знаю: спокойно встать и безмолвно уйти или все больше проникать в душу человека, не менее интересного, чем случай.
- Мм-да, глобальные задачи...
Также я не знал что ответить, только смотрел невинным взглядом в свою темную чашу. И ты чувствуешь: чувствуешь себя никем, слишком маленьким и никому не нужным.
- Почему вы молчите? - с чего ли это она начала разговор. Осталось все бы прежде.
- Не знаю...
- Вы не сказали ваше имя? Это секрет? ... - неужели ей было интересно мое, не такое краткое и красивое, имя. Может все же таится в ее сердце долгожданная надежда.
- Я Григорий,... а лучше Гриша, - вдруг я что-то вспомнил, словно забыл бумажник, снабженный, что редко бывает, тысячами разукрашенными бумажками, а если быть точнее, то я вспомнил место и человека, благодаря которому могу все потерять.
- Очень приятно...
- Мне тоже...
Мертвая тишина вместе с бесконечным, частым стуком только теперь сердца воцарилась между нами, и это молчание никак нельзя назвать окончательным, наоборот, в нем грелось некоторое счастье. И здесь постепенно чувствовал неудержимое ощущение, словно изнутри пронзает стрелой светлоокий Купидон и ничто не в силах препятствовать ему. Оно вылетает, вынося за собой все то, что чувствуешь в глубине себя.
--
А вы любили? ...
Ева грустно на меня посмотрела. И я вспомнил свои глаза из треснутого зеркала. Значит, я сделал глупость и тронул ледяной рукой ее сердце, и теперь для нее я - это вышедший из ума либо поэт, либо писатель, таких которых сейчас очень мало.
- Зачем вы спрашиваете? - серьезным голосом ответила вопросом. И снова:
- Просто я не хочу, чтобы ваш голос стал чуждым для меня...- задумчиво произнес я и в одну секунды все изменил, - Извините, я не хотел....Это была отчаянная глупость...- все кончено, нельзя никогда давать волю чувствам. Безмолвно смотря в чашку кофе, из которой больше не выходил серый дым, Ева продолжала грустным лицом смотреть на меня. Охотно улыбнувшись, она спросила:
- Григорий, проведите меня в указанный на этом листочке адрес и заодно покажите мне Город ночей. Я бы не отказалась..., - вот не уходящая странность, что так мило хранится в ней, вновь и вновь настигает меня. А ее взор одинок, как у моей осины. Она всегда смотрит на меня и мне не забыть этого взгляда.
Мысли смешиваются воедино c чувствами и начинают думать. Пламя разгорается в стуках сердца все сильнее, но оно не приносит больше боль. А наоборот выворачивает ее наизнанку, превращая в любовь. Боль и любовь.... Здесь трудно не тревожится, ведь всегда есть препятствие и сейчас им становится время. На часах кафе без пятнадцати два, и через любимые пятнадцать минут окончится мой скромный обед. Если не будет моей явки на работу, то уверен в том, что недовольный мною шеф навсегда распрощается с милым работником. Всплывает, как мертвые люди, также внезапно и неопределенно мой выбор. Выбор между " все одно и то же" и чем-то новым, из-за которого так сильно стучит сердце.
Полагаться судьбе бессмысленно и не понять, куда склонится безобидная чашка кофе, как в прошлый раз. Так изволь, ведь ты уже знаешь, что за выбор выбрала обыкновенная чашка кофе, выбор который значительно для нас больше чем перспективные пятнадцать минут. И остается лишь сказать:
- Ты этого и вправду хочешь?
- Да...так ты согласен?- голубые глаза сияли ярче любых картинок, любых кинофильмов, где изображалась голубая лагуна.
- Я... я согласен..., - безобидно ответила моя скромная улыбка с небольшим препятствием в начале.
Мы смотрели друг на друга и скромно, и даже глупо улыбались. Дверь на входе хлопнула. Я услышал Настин визг от радости, совершенно не похожей на мою.
- Любимый!
Я и Ева обратили взгляд на модно-одетого по навязчивым принципам современного мира молодого парня, старше Насти, но моложе меня. Было бы дело минут сорок назад, я бы выразился так - настоящий щегол. На таких людей досыта насмотрелся и относился к ним, а в частности к их нему труду отрицательно. А ушам бы надоело слушать бренчание ключей его дорогой машины, неизвестно кем купленной. Но так как я чувствовал не ненависть, а то, что стояло намного выше гуманного чувства, о парне забыл в ту же минуту, как только увидел его. Лишь мне стало немного жалко Настю, и я не говорю про ее любовь, а про любовь драгоценного человека. Естественно это была не ревность, а жалость за нас.
Настя повисла на шеи удалого красавца и по-девичьи принялась целовать. Ева, одушевленная парой, обернулась ко мне. Я не увидел в ее глазах грусти, даже где-то в глубине. И не отводя от нее глаз, я улыбнулся:
- Пускай я измучен, пускай не так прелестен, пускай не так изящно одеваюсь и не так богат....Зато я хоть чуточку не такой как он. И могу назваться немного другим человеком.
Увидев по-другому ее взгляд, я понял, что был прав в своем выборе. А она быстро, как пролетает с нашей жизнью мимолетный ветер, и просто сказала:
--
Уйдем отсюда?
--
Уйдем, - и с этими словами ты живешь дальше.
Я ко всему привык. К желтому моему зданию, к тьме, к фирменной улыбке, но к ее приходу в мое кафе я привыкнуть не могу. Я думал, что свыкся, и нет мне ни счастья, ни любви. Но оказалось, все это о чем я мог лишь чувствовать где-то в глубине, вышло наружу. И время ведь ты удивительна также как жизнь. Порой тянутся твои часы, минуты, секунды так долго и радостно, что не хочется их утратить. А стоит нам обернуться к тебе спиной - проносишься, оставляя только ненавистную память.
День уже завершал свое существование, все ближе подходило к коричневым сумеркам. Я и Ева также улыбчиво и с открытым сердцем гуляли по просторам города. И помимо нашего кафе успели посетить еще два, но наше было куда прекрасней. Словно экскурсовод я показывал незнающей туристке достопримечательности города, но мы с ней были намного ближе, чем красноречивый экскурсовод и туристка. На улице чувствовался совершенно иной аромат, чем с утра. Одни люди постепенно заменяли других. А мы мирно с ней шли и вели разговор о необычных деятелей писательского мира.
Дойдя, отмечу, пешком до места, где очень часто влюблялись настоящие люди и где всегда видны самые грязные отброски общества, отражающие в обычном мусоре тихо и спокойно лежавшему на просторах площади, мы с ней совсем разговорились несмотря ни на что, особенно сейчас, когда я не замечал грязного мусора. И чем больше проводил с ней времени, чем больше вслушивался в ее речь- все больше она мне нравилась. Так открыто заставляла литься жгущему пламени сквозь сосуды твоего сердца, но сейчас пришел этап спокойного времени, и теперь теплый ручей заменяет пламя и согревая сердце пробирается промеж гор. Сейчас все иначе.
Я заметил, как Ева и я наводим пешие круги вокруг великой площади, которая так и соединяла так и разрушала сердца. И молчание, как обычно бывает, больше не становилось пороком, а было опорой, чтобы еще раз ощутить прекрасные минуты.
- С самого детства в книгах, фильмах моему вниманию уделялись не те герои, которым присуща счастье, добродетель и любовь, повязанная в глубокий роман с героиней...и их судьба - это осуществление всего задуманного, их целей,- задумчивым и замедленным шагом я вспоминал моменты моей жизни, смотря глубоко в даль,- А именно те, что всего этого лишались, их конец - это трагедия, их жизнь - драма. Им не суждено дойти до заветных своих целей... ради них жизнь не сочтется. Им присуще страдание и потеря любви.... Но они гибнут со слезами радости и любви на глазах. И я уверен, что именно они имеют огромное счастье, добродетель и любовь....И я даже не знаю, почему именно этот тип персонажей с самого детства для меня был возвышенным, и просто я их любил...
Грустные глаза Евы устремились вниз и пытались о чем-то думать. Разомкнув губы, она сказала:
- Именно те, что учат любить, но никто не отвечал им взаимностью... никто так и не дарил им капельку любви...Влюбленные в девушку. ... Погибают...ради нее, так и не познав любви любимого... - посмотрев на меня, Ева засияла грустной улыбкой,- Знаешь, что я хочу сказать,... Их суть-героизм... и таких персонажей тысяча...ведь они взяты из жизни...
Я ничего Еве не ответил, а лишь улыбнулся печальной улыбкой, одобрив и согласившись с ее чувствами к ним. Нити приятной погоды постепенно все темнели коричневым оттенком, зажглась парочка усталых фонарей тусклым искусственным светом.
- Гриша, скажи, что ты любишь? - моя задумчивость передавалось к Еве, и эта задумчивость меня привлекала. А ее слова - это обычный вопрос, который смог переломить мою душу. И я что-то снова вспомнил, при чем с сильной тоской. Осмыслив, я ответил:
- В последние дни я ничего не люблю.... Но раньше я всегда любил: любил садиться за свой серый стол, возле которого скучно и постоянно стоит желтая лампа с золотым колпаком... справа чашка кофе и перед не затуманенным умом чистый листок белой бумаги, впоследствии который будет сменен другим листком.... Садился и просто писал все различные рассказики, новеллы, даже помню, пытался писать стихи, но, увы, поэзия мне плохо давалось....И я остановился на новеллах, ... писать их было приятнее всего...
- А дальше? - Ева задала вопрос с чувством жалости ко мне, по крайней мере, мне так показалось.
- Дальше... я любил, но я забыл, всего на всего забыл, как забываешь свою прежнюю любовь, и не помнишь тех ощущений и чувств,...но, однако эту любовь я никогда не забуду, и помню, как было приятно открывать душу на обычном листочке новых идей...Мм-да, писать трудно, но мне давалось по неясным причинам это легко....Каждый день я что-то писал.... И был действительно счастлив...,- последние звуки были полностью проникнуты грустью и не памяти, а нелепой жизни в сегодняшнее время.
Вместе с ней я также смотрел в низ, пытаясь увидеть то, что видит она. Увидев желанное, перебил наше восприятие низа.
- Понимаешь, - круг вроде бы по счету был шестым,- в этом прекрасном деле я не видел своего одиночества, а, наверное, скрывал, и так сильно углублялся, что не замечал свою привычную боль....Не знаю, но мне не было тогда одиноко.... А теперь я еще больше чувствую Адское одиночество: постоянно занят глупой работой.... Да, я хотел работать там, но ошибся..., ведь жизнь полна ошибок, и теперь мне трудно уйти. Покрываюсь в рабочей жизни - и некогда искать что-то другое. Лишь могу заменить усталость новой усталостью. И вот она сущность...занимаешься всей жизнью тем, чего не хочешь, - я задумался, ведь произносить отчаянные речи Еве было легко, словно листочек бумаги которому я без страха открываюсь, и в заключении добавил ничем не отличавшую от других фразу моего бытия в порой прекрасном мире, - Отныне я не ищу счастья...
Несмотря на поздний вечер и длительную прогулку, ты не ощущаешь тяжесть в ногах, а лишь слабость в душе, если еще можно назвать прекрасное слабостью.
Я открытым взглядом посмотрел на голубоглазое лицо. Так мило и так приятно я передавал сердцу ее губы, глаза, ресницы каждую мельчайшую часть ее лица. И заметил в нем неясную мне обидчивость, и наверно не за плохой поступок мной, а скорее непонимании самого себя.
- Ты напрасно обиделась...- сентиментальность при виде лица в способностях вымолвить мои слова. Ева удивленным взглядом взглянула на меня и громким тоном заговорила:
- Тогда объясни, как так получилось, что такой привлекательный умный и редкий мужчина настолько одинок....Разве из-за этого восприятия мира?
Здесь я только смог поникнуть головой и не знал, что ответить, чтобы обида не превратилась в горькие слезы. Площадь кишела людьми, но на окружение совершенно не обращал внимания, а лишь думал. Может быть одинокий порой скромный, растерянный человек с задумчивым и вопросительным взглядом сам не желал жить полноценной жизнью и лишь погибал в горестном аду, становясь, все слабее и слабее, не имея никаких сил на главное в жизни - на чувства.
Холодная рука всей горечестью, словно пытаясь, выразить то, что в возможности изменить все, обхватила мои не менее холодные пальцы. Чувствуя, как восходит от Евы боль с самого сердца, я немедленно остановился. И пытался понять голубизну глаз, пронизывающие в данный момент мое сердце той же болью.
Ева вытянула из кармана пальто правую руку, и пред моими глазами явился образ безымянного пальца, которому я уже готов был дать имя. На первых секундах мне были милы ее действия, но как стоило приглядеться, так сразу дрогнуло сердце, дрогнул и я сам. И все снова превратилось в безнадежную любовь и привычную боль. Обручальное кольцо сатирически поблескивало мне дорогим сиянием. Я готов был засмеяться безумием.
- Гриша... Я...я замужем уже два года. И именно благодаря нему, я живу в неродной стране, и смогла воплотить свою мечту в реальность...
. Порой как обидна чья-то мечта. И ничто, никакие чувства, больше мне не постижимы кроме одного, ничто не заменит то, что я ощущал до этого и был так близок к вечному счастью. Лишь смерть и смерть всей планеты способны хоть что-то изменить. Как же я глуп, и как же глупы люди, что меня окружают кроме Евы. И ты душевнобольно все осознаешь: ради этого кольца обменял свою материальность на несбыточные мечты, что стоят намного выше меня. Однако лишь несколько минут я понял нечто особенное для меня и новое.
- Ева, - воскликнул я порывом ветра, что гонится за своею беспечностью,- Я влюбился, влюбился так, как любит бог все человечество, но я не бог и люблю только одну.... Чья любовь заставила всему перевернуться во мне и понять что важнее...
Со слезами на глазах мелькнула грустная улыбка, которую мне приходится видеть лишь впервые и неожиданный шанс снова оживляет свою жизнь.
- Гриша...Я...я тоже в кого-то влюблена и, причем, смотря на него, наконец-то осознала, что такое любовь.... Это ты Гриш.
Я почувствовал тепло, исходящее из близкого сердца. Его руки крепко обхватили меня, и я почувствовал, как по ним течет алая кровь Евы. Черные бархатные волосы с запахом шалфея нежно приклонились к груди и слушались громкие стуки моего сердца готовые вот-вот вылететь и согреться у сердца Евы. И эти сладкие слезы медленно текут из счастливых голубых глаз.
И где-то там, в глубине, но уже в сердце - ты чувствуешь и больше не хочешь повторять глупую фразу.