Я, пожалуй, не стану делать никаких выводов из маленького воспоминания, поскольку любой прочитавший сможет сделать их самостоятельно. Кроме того, тем, кто ищет художественное слово или острый сюжет, и читать это не стоит. Ничего подобного здесь нет. И вообще, описанное событие отнюдь не глобального, не государственного и даже не семейного характера. Оно просто часть личного опыта - так, мелкая частичка.
Всё произошло в один день - мой первый рабочий день в Штатах. Вчера я прилетел, кое-как устроился, а сегодня пошёл на работу.
Я знаю, куда ехать, и приблизительно представляю - как. Надо сесть в автобус Bx9, который идёт по Бродвею на юг. Я стою на остановке и пытаюсь справиться со слезами, которые вышибают солнце и порывистый холодный ветер. Автобус лихо причаливает к тротуару, и люди цепочкой заходят в переднюю дверь. Я становлюсь в конец очереди, чтобы выиграть время и успеть понять, что нужно делать. Вижу, что передние бросают в кассу монетки, монетки гремят, пока не соберутся где-то внутри, после чего касса "пикает", как бы подтверждая оплату и разрешая пройти в салон. Водитель - тучный негр в форме - следит за входящими. На нём чёрные полуботинки, брюки, голубая рубашка, фуражка и тёмные очки. Наряд дополняет нагрудная бляха и огромная связка ключей на поясе. (Что он ими отпирает?). Наконец, дело доходит до меня, я бросаю монеты в щель. Плакатик сообщает, что проезд стоит один доллар и десять центов (дело давно было). Опускаю пять монет по двадцать пять центов, ожидаю сдачи и сигнала автомата. Ни того, ни другого. Вопросительно смотрю на водителя, он смотрит на меня. Может быть, я бы и поговорил с ним, да во рту почему-то пересохло: ничего не могу сказать, хотя несколько месяцев слушал аудиокассеты, а до этого несколько лет усиленно переводил статьи. Видя, что толку нет, водитель закрывает дверь и трогает машину. Да так, как мы не привыкли. Нью-йоркский автобус отваливает резко и разгоняется быстро. Я не успеваю сообразить, за что ухватиться, и падаю вниз, на подножку. Сильно ушибаю руку. Поднимаюсь совсем смущённый. Водитель на меня не смотрит, а пассажиры вроде глядят сочувственно. По-прежнему, не понимая, принята моя оплата или нет, прохожу на свободное место. Какая-то женщина объясняет (больше догадываюсь, о чем она говорит), что я переплатил, и поэтому автомат не "пикнул". Ну, а сдачу он не выдаёт. Ладно. Главное - успокоиться и не уехать, куда не надо. "Надо же! А в институте считали, что я хорошо знаю язык. Да и сам о себе был неслабого мнения... На практике оказалось иначе".
Автобус бежит вперёд, я слежу за домами, пытаясь уловить контуры госпиталя, виденного накануне. Но время проходит, а знакомого силуэта всё нет. Что ж, встаю, иду к водителю и тихо спрашиваю: "Доеду ли я на вашем автобусе до госпиталя?". Так бы этот вопрос звучал по-русски. Думаю, что на деле он звучал хуже, например: "Афтобыс йок бурум хоспит аля доедишь?" Конечно, водитель ничего не понял, только блеснул на меня очками. Пришлось вернуться на место.
...Я замечаю госпиталь слишком поздно - автобус закрывает двери, и моя работа уезжает назад. К счастью, нью-йоркские остановки коротки, и я быстро возвращаюсь. В сильном волнении подхожу к автоматическим дверям громадного дома, где мне предстоит трудиться. Похоже, я сильно переоценил свои адаптивные способности. Ну, да, переоценил. И что дальше? Дальше ничего не остаётся, как упрятать волнение внутрь и делать, что положено. А положено познакомиться с коллективом, получить пропуск и допуск на разные работы, узнать, где находятся всякие службы, библиотека, столовая и т. д.
Весь день меня водят за руку по коридорам, представляя сотрудникам. Я улыбаюсь, киваю головой и моментально забываю имена. От многостраничных форм, которые следует заполнить, становится тоскливо, и я всё больше хочу вернуться в свой старенький лабораторный корпус, где меня знают все собаки, а люди - тем более.
Но, слава богу, день кончается, и пора домой.
В автобусе я закрываю глаза и пытаюсь расслабиться. В ближайшее время мне нужно договориться с домовладельцем, подключить телефон, узнать, как оплачивать счета, но это не сегодня. Сегодня я буду отдыхать. Съем что-нибудь на ужин и лягу спать: утро вечера мудренее. За окном темно. Проплывают яркие витрины магазинов. Иногда над головой грохочет метро. Вообще, шумно. Шум от машин, от поездов, от людей. Автобусное тепло отгоняет декабрьский холод, размягчает сознание, склеивает веки. Я превращаюсь в тёплый ком, который не видит и не слышит. Наконец-то, покой!..
Что это? Автобус идёт вдоль тёмной стены. Нет, это не стена, это - деревья. Их ветки иногда задевают крышу. Бог мой, уже парк, тот самый Van Cortland Park, рядом с которым я живу. Ну, да! Надо быстрее выйти. Я вскакиваю и с видом выходящего устраиваюсь у двери. Чтобы водитель не пропустил остановку. За светофором машина останавливается, и я выскакиваю на тротуар. Осматриваюсь. Не могу узнать место. Похоже на моё, но не то. Так и есть - пару остановок не доехал.
На моей стороне улицы только лес - ни людей, ни света. "Вот и хорошо", - думаю, - "пройдусь один, не хочу ни с кем встречаться. А ещё лучше пробегусь. Бег вернёт мне уверенность".
Я набираю скорость по узкой дорожке из ломаных плиток, на которые местами наплывает лёд из парка. Скользко, но нам, советским, не привыкать. От бега сердце стучит ровнее, и поднимается настроение. Вот уже показался знакомый перекрёсток. Каких-нибудь пятьдесят метров - и дома. Но... Опять "но". Под ногами оказывается липкая мокрая глина, вылезшая из парка и покрывшая дорожку. Я с размаху хлопаюсь в неё лицом, теряю сумку и... всякую надежду на "нормальную" жизнь в этой стране.
...Конечно, дни пошли за днями, с вопросами и ответами, рутиной и открытиями. И всё-таки первый день остался в памяти самым ярким. День, когда я растерялся.