Жуликов Пётр Петрович : другие произведения.

Сборник рассказов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  
   ПЕТР ЖУЛИКОВ
  
  
  
  
  
   Избранное
  
   Издание второе
   дополненное и переработанное
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА
  
   Странное чувство возникает, когда заканчиваешь очередную работу и её надо сдавать в печать.
   С одной стороны, приходит некоторое удовлетворение от содеянного, а с другой - огромное раздражение, что получилось не совсем то или совсем не то, что хотел сказать. Где-то не договорил, где-то растянул... Возникает желание все порвать, сжечь... а может быть переделать? И часто недовольство откладывает выход работы на неопределенный срок, но приходит время, когда понимаешь, что пора, пора прекращать бесконечное самобичевание и выпускать ее в свет. Возможно, у кого-то это происходит иначе, но у меня так. Особенно с художественными книгами.
   И вот, когда, кажется, уже переломлены все сомнения и художественное произведение готово к сдаче издателю, автор, не относящийся к элите, сталкивается с новыми проблемами, решить которые самостоятельно часто просто невозможно.
   Но всегда случается чудо, и находится кто-то, кто поддержит и поможет. И я убедился в этом в очередной раз, когда мне предложил помощь в издании книги мой ученик, молодой предприниматель Сергей Васильев, за что выражаю ему мою искреннюю благодарность.
   И конечно, самые теплые слова хочется сказать близким: жене Ольге, редактировавшей мою книгу и вдохновлявшей на завершение работы, и моим детям - Машеньке, Оленьке, Никите и Ярославу.
   Спасибо всем, кто помог мне в подготовке книги к изданию, и жду с нетерпением ваших отзывов.
  
   Петр ЖУЛИКОВ
  
   www.peter-julikov.narod.ru
   E-mail: peter-julikov@ya.ru
  
  
  
   МИНИАТЮРЫ
  
  
  
   ОГОНЬ И БАБОЧКА
  
   Жил был огонь.
   Жил сам по себе, ни на кого не ровняясь и никого не трогая.
   Мчался в пространстве и времени, иногда вспыхивая бездной огня, иногда тихо-тихо дыша пламенем.
   Однажды остановился огонь передохнуть на одной маленькой планете, все огни в округе робко притихли, увидев такого гостя.
   Затих огонь, отдыхая, и вдруг прилетела к нему бабочка и стала кружиться над ним и щебетать:
   - Ой, какой тихий и ласковый огонь.
   Молчит огонь, сам себе ухмыляется, хотел было полыхнуть чуть-чуть, но заворожила бабочка его чем-то.
   Смотрит на неё  огонь, затаив дыхание, любуется.
   А бабочка летает над огнём, машет крыльями, танцует свой удивительный танец, щебечет:
   - А почему ты такой тихий, вон другие огни, смотри, как красиво пульсируют, взрываются бриллиантами искр.
   И шевельнулось что-то в глубине души огня, и впервые ему стало страшно, он не смел даже тихонько колыхнуть пламенем, любовался бабочкой. А бабочка кружит над ним, крылышками машет и, как ручеёк, журчит безумолку:
   - Ну, полыхни посильней, чтобы все бабочки увидели меня в сиянии света, не бойся.
   Огонь только ласково усмехался, но однажды сильно обидела его бабочка, не смог удержаться огонь, вздохнул обиженно, немного полыхнули языки пламени...
   И...
   И понесся огненный смерч сквозь пространство и время, сметая всё на своём пути, рыдая о тихой гавани, сгоревшей вместе с той маленькой планетой.
   Понесся, куда не ведая.

??

  
   КАРАСЬ
  
   Жил был в одном пруду жирный карась. Пруд был маленький, мелкий, но тёплый, с толстым слоем придонного ила, ну просто карасиный рай. В пруду была только одна, да и то не очень глубокая яма, в которой карась обычно зимовал. А зимы последнее время были тёплые, пруд не промерзал, и в яме было комфортно.
   Привык карась к такой жизни, иногда даже зимовал на мелководье, зароется в ил и тепло ему жирному. Однажды осенью подползли к карасю раки и говорят, что принесла им сорока на хвосте, что зима будет суровая и холодная и позвали карася по большой осенней воде, когда образуются маленькие ручейки перебраться в соседний большой пруд. Но карась отказался, лень ему пузатому лишний раз пошевелиться.
   А зима выдалась холодная, и стал пруд на мелководье промерзать, почти до самого дна промёрз. Еле еле-еле успел карась в яму скатиться и зарылся там глубоко-глубоко, но и там пруд стал промерзать.
   Холодно карасю, ил промерзает всё больше и больше, карась даже пошевелиться не может. Взмолился он речному богу, племяннику Посейдона. Просит, чтобы спас его Великий не дал замёрзнуть, а наоборот сделал так, чтобы ему стало тепло и даже жарко.
   Ехал мимо мужик на тракторе, пруд объезжал. Дай думает, напрямки поеду, сокращу дорогу. Лень ему тридцать метров по бугру объезжать, а трактор лёд и продавил. Провалился трактор прямо в яму и выдавил карася из ила прямо на поверхность. Тракторист изрыгнул парами "огненной воды", помянул Посейдона и его родню и вдруг увидел на льдине огромного жирного карася. Подумал, что это компенсация ему такая выпала, правда, за что не понял, но карася взял и пошел домой. А трактор решил потом вытащить, когда вода подмёрзнет, лень ему по грязи копошится.
   Пришел мужик домой довольный собой и находкой. Да и что говорить - повезло, будет теперь чем закусить, а то вон самогона целая четверть с утра прокисает, а на закусь нет даже сухарика, а тут еще кум обещал вечерком заглянуть. Правда, четверть и одному-то за вечер не разгуляешься, но скучно уж сильно, не алконавт ведь. Хотел сначала почистить карася, но поленился, да и чего канителиться, если и так сойдёт, и бросил нечищеного прямо так на сковородку.
   Лежит карась на сковородке, жмурится от удовольствия.
   А что? Действительно всё вышло, как он просил.
   Тепло карасю и даже жарко становится.

??

  
  --
  -- ХОРОШО БЫТЬ БАРАНОМ
  
   Идёт себе баран по дороге, неспешно идёт, думает о жизни своей бараньей, рассуждает. Бараны вообще очень задумчивые и рассудительные люди. Идёт баран вместе с другими баранами и все вместе думают о жизни своей бараньей. И думают они так яростно, что видно всё, о чём они думают. Вот, мол, иду я по дороге, сам иду, куда хочу - туда и иду, и никто мне не указ, потому что сам я себе голова.
   Сорока над бараном кружится, трещит:
   - Куда ты баран идёшь? Смотри, впереди же белый баран.
   - Ну и что, - отвечает баран.
   - Как что, ты разве не знаешь что ли, что белый баран ведёт баранов на бойню.
   - Не верю я тебе, сорока. Врёшь ты всё. Белый баран - это наш человек, да к тому же ещё и белый, и пушистый.
   - Ну, посмотри, а дорога-то огорожена высоким забором, и вдоль забора псы лаем захлёбываются.
   - Дура ты, сорока, это они нас от диких зверей охраняют.
   Хорошо быть бараном.

??

  
   ПРО БОГАТЫРЯ ВЕЛИКОГО
   (Пересказ Салтыкова-Щедрина)
  
   Было дело и рождались на Руси богатыри, которые за народ радели, защищали его от напастей разных.
Защищали от врагов кровожадных и от собственных правителей лютых.
   Помнит их народ, сказки про них рассказывает, наверное и вы слышали про Алёшу Поповича, Добрыню Никитича, Илью Муромца и ещё можно парочку богатырей припомнить.
   Но был такой случай, что народился на Руси богатырь силы великой и проспал тысячу лет в дупле.
   А пока спал богатырь, все враги его боялись: и заморские, и свои собственные.
   Тысячу лет боялись и вдруг собрались и подошли к дуплу, а богатырь-то сгнил.
   И объединились враги внешние и внутренние, и пошли крушить Россию-матушку и людишек её в пух и прах, и потекли реки кровавые.
   Салтыков-Щедрин про этого богатыря написал.
   Долго мы с кумом думали-гадали, и про что же это нам Салтыков-Щедрин намекает своим рассказом про богатыря. Он ведь мужик ушлый, просто так ни единого слова не молвил, всё с подтекстами да намёками.
   Не одну четверть самогона ободнили, читая и перечитывая вслух эту байку, и вот однажды в ночь с субботы на воскресенье, когда приговаривали предпоследнюю четверть, нас осенило.
   Так этот самый Михаил Евграфович нам про дух наш русский рассказывал. Это дух наш Русский и есть богатырь, который тысячу лет спал и сгнил весь без остатка. Посчитали мы с кумом, и получается, что тысяча лет вот-вот закончится и, похоже, это предсказание такое от сатирика и порешили: всё баста больше ни грамма, а то ведь и вправду дух наш русский совсем кончится. И чтобы он не сгнил, дух наш богатырский, решили мы прикончить эту последнюю четверть. И всё больше ни грамма.
   Давно это было...

??

   ПЛАЧЕТ БЕРЕЗА
  
   Шел мужик вдоль опушки, песни пел.
   Хорошо мужику.
   Выпил винца немножко, нет, не для куража, а так чтобы душа радовалась, не более получетверти.
   Винцо крепкое, ядрёное, вчера только бабка Наталья из загулявшего комбикорма выгнала.
   Идёт песню поёт:
   - Во поле берёза стояла...
   Хорошая песня, душевная.
   Распахнулась душа мужика во всю ширь.
   Видит мужик берёза стоит
   Подошел и хрясь - хрясь её топором со всех сторон.
   Заплакала берёза, больно ей, ручьём слёзы текут...
   Подставил мужик ладошки лодочкой, напился соком берёзовым, слезами ее умылся и пошел дальше, песню поёт:
   - Во поле...
   Весело мужику.
   Плачет берёза, последние капли стекают в землю пересохшую...

??

   МОИ ДЕТИ

КОНФЕТАРИУМ

   Дети делят конфеты на всех, но папа конфеты не ест, а складывает в стеклянную чашу.
   Маша спрашивает, а куда ты конфеты положил?
   - В конфетариум.
   - А что это такое?
   - Это такой домик для конфет, в котором конфеты откармливаются.
   - А зачем?
   - Чтобы подросли немного, а то они маленькие.
   Мама смеётся:
   - Рыбы живут в аквариуме, змеи в террариуме, а конфеты у папы в конфетариуме.
   Ярослав понимает, что это шутка и добавляет:
   - Пусть подрастут немного.
   Никита всё воспринимает серьёзно и спрашивает:
   - А что они будут кушать?
   Оленька рассуждает:
   - А если им ничего не давать кушать, то как они будут расти?
   Никита задумчиво:
   - В аквариуме большие рыбки едят маленьких, вчера в конфетариуме было больше конфет, а сегодня маленьких конфет нет.
   - А я знаю, - громко кричит Маша,- это большие конфеты съели маленькие.
  

МАША

   Маше два года. Она уже большая и всё делает сама. Сама одевается и застёгивает пуговицы. Помогает маме пылесосить пол, раскладывает на столе салфетки и столовые приборы.
   Маша знает, что большие всегда так делают. Большие всегда помогают маме. Так делает её сестра Оля, которой уже четыре года. Маша знает, что Оля много чего умеет делать, она даже может считать до пяти.
   Маша тоже хочет быть большой и все повторяет за Оленькой.
   - Один, два, восемь, три, - считает Маша и спрашивает, - правильно, мама?
  

***

  
   Маша заснула в своей кроватке. Пришел кот Пушок, залез к Маше и улёгся рядом.
   Маша проснулась и говорит: "Уходи, Пушок". А тот даже усом не ведёт и вообще развалился поперёк кроватки.
   Пушок Машу ещё не слушает, и она кота немного боится.
   Маша хотела позвать братьев, они Пушка не боятся, и он от них сразу убегает, но Никита еще в садике, а Ярослав в школе.
   Она встала и дрожащим голоском говорит:
   - Уходи, Пушок, это моя каватка.
   Пушок, не пошевелился и даже замурлыкал от наглости.
   Маша заплакала и побежала к маме.
   - Мама, мама, там Пушок... Он на моей каватке. Мама, это моя каватка?
   - Твоя, твоя, - успокаивает мама и прогоняет кота.
   Маша перестала плакать, легла на свою кроватку и заснула.
   Как же это хорошо, когда у тебя есть такая мама, которая всегда тебя защитит и которая никого не боится, даже этого вредного Пушка.
   Маша счастливо улыбается во сне.
  

КУКОЛКА

  
   Вторая наша доченька Оленька была совсем маленькой и ей еще небыло и года, когда она начала ходить и разговаривать.
   Мы уже жили в деревне, и я на работу в Москву уезжал рано, в 6 часов утра.
   Водитель останавливался немного подальше от дома, чтобы шумом двигателя не разбудить детей.
   Но как только я собирался выйти из дома, то тут же слышал топот маленьких ножек.
   Я приседал и доченька подбегала ко мне с закрытыми глазами. И просто падала на меня.
   Я брал её на руки, целовал в щёчку и спрашивал:
   - И кто это ко мне припёрся?
   Она, не открывая глаз, обнимала меня за шею и отвечала:
   - Куколка твой припёрся, - и тут же засыпала.
   Я ещё раз целовал её, бережно передавал маме и тихонько уходил.
  

***

   Маша с Оленькой стоят перед зеркалом. Маша смотрит на себя в зеркало и говорит:
   - Я касивая.
   Оля дразнит её:
   - Нет, ты не красивая.
   Маша надула губки и спрашивает сестру:
   - Я касавица?
   - Нет, ты не красавица, - вредничает Оленька и отворачивается.
   Маша с плачем бежит на кухню:
   - Мама, мама, Оля казала, что я не касавица.
   Мама берёт Машу на руки и целует:
   - Красавица ты моя, ненаглядная.
   Маша немного успокаивается и, всхлипывая, спрашивает:
   - А Оля касавица?
   - И Оля красавица.
   - А я касивая?
   - Красивая, красивая, - успокаивает мама и снова целует Машу.
   - А Оля касивая?
   - И Оля красивая.
   - Мы что все касивые?
   - Обе красивые и обе красавицы, - смеётся мама.
   - Мы касавицы, мы касивые, - повторяет Маша, о чём-то думая.
   - Обе, обе вы мои красавицы.
   Маша вздыхает и соглашается.
   - Да, мы касавицы: Оля касавица, я касавица, Оля касивая и я касивая.
   - А мама у нас самая красивая, - говорит Оля.
   - Да, мама у нас самая касивая, - соглашается Маша и улыбается.
   Девочки берут друг друга за руки и идут играть в свою комнату. Консенсус найден, мир восстановлен. И девочки понимают, что мир - это дом - это мама.
  

***

  
   Маша в садик ещё не ходит, зато вместе с мамой провожает Ярослава в школу, а Никиту и Оленьку в садик. Сама же она считает, что ходит и в садик, и в школу. И всем так и говорит:
   - Мы с мамой пойдём в садик.
   Никита, большой и важный, поучительно бубнит:
   - Ты, Маша, ещё маленькая и в садик не ходишь.
   - Нет, хожу.
   - Нет, не ходишь.
   - Мама, мама, а Икита говорит, что я в садик не хожу.
   - Конечно, ходишь, вот и сейчас пойдёшь, мы с тобой вместе пойдём.
   Маша успокаивается, а Никита, как всегда, пытается докопаться до истины.
   - Мама, но она же не ходит в садик, это мы с Оленькой ходим, а она ещё маленькая.
   - Ну и что, что маленькая, зато мы вас провожаем, а подрастёт,и на следующий год тоже будет ходить в садик.
   Маша успокаивается и говорит:
   - Я хожу в садик, я большая, и в школу хожу. Правда, мама?
   - Правда, правда, - гладит мама Машу по головке.
   Никита стоит в стороне и бурчит:
   - Не ходит Машка в садик, маленькая она ещё.
   Но Маша его не слышит.
  

***

   Маша пришла с Ярославом в музыкальную школу. Идёт урок сольфеджио, все дети хором поют детскую песенку.
   Маша тоже поёт, громко поёт, всех перекричала.
   Учительница Наталья Борисовна, говорит ей
   - Маша, не кричи
   - А я не кичу, я пою.
   - Нет, ты кричишь, - спокойно говорит учительница.
   - Я пою, сказала Маша и отвернулась.
   - Ну ты можешь хотя бы петь потише? - с раздражением спросила учительница.
   - Нет, не могу, - радостно улыбаясь, отвечает Маша.
   - Но ты же не умеешь петь.
   - Умею...
   - Ну, раз...
   После продолжения разговора Маша вместе с мамой оказалась в коридоре. Мама говорит Маше:
   - Вот видишь, Маша, если бы ты не кричала, мы сидели бы в классе, а теперь будем сидеть здесь и ждать Ярослава.
   Маша насупилась, а потом говорит:
   - Мама, я умею петь?
   - Умеешь, умеешь, - улыбнулась мама.
   - Да, я умею петь, - согласилась Маша и занялась другими важными делами.
  

***

  
   Маша с Оленькой погодки, и все взрослые обычно спрашивают их:
   - Как вас зовут?
   И когда Наталья Борисовна, увидев их в коридоре, спросила: "Ну как дела?", девочки, не задумываясь, хором протараторили:
   - Мы не близняшки, мы погодки.
   - Меня зовут Куколка,- сказала Оленька,
   - А меня Кисонька, - откликнулась Маша.
   Наталья Борисовна улыбнулась и погладила девочек по голове
   - Ну, значит, всё будет хорошо.
  

***

  
   Маша с мамой встречают Ярослава из школы.
   Старший брат уже большой, учится в первом классе, и Маша очень гордится тем, что мама берёт её встречать Ярослава. Мама купила шоколадку, и Маша держит её в руках, гордая и счастливая, желая скорее показать брату приз, который мама купила детям.
   Наконец двери школы распахнулись, и школьники стали выходить на улицу. Учительница стала разговаривать с родителями и вдруг заметила Машу с шоколадкой.
   - Здравствуй, Машенька! А что это у тебя в руках?
   Машенька поздоровалась и радостно сообщила:
   - Шоколадка, это мама купила.
   Мария Петровна голосом, каким обычно взрослые разговаривают с маленькими детьми, спрашивает:
   - А что делают с шоколадкой?
   Машка удивлённо:
   - Как что? Делят!
   Учительница, не ожидавшая такого ответа, даже рот открыла от удивления, но справившись с эмоциями, спросила:
   - Так почему ты не делишь шоколадку?
   Машка с ещё большим удивлением:
   - Как почему? Ведь здесь нет Никиты и Оленьки!
   - Хорошо, но когда дома будешь делить шоколадку, ты мне оставишь кусочек?
   Машка подумала немного и серьёзно ответила:
   - Да, оставлю.
   -Ты не забудешь? - Переспросила учительница, улыбаясь.
   Машка удивлённо посмотрела на Марию Петровну и, качая подбородком, строго ответила:
   - Нет, не забуду.
   Дома после ужина Машенька разделила шоколадку на шесть долек: маме, папе, Ярославу, Никите, Оленьке и себе. Потом вздохнула, отломила от своей шоколадки половинку и протянула брату.
   - На, отнеси своей учительнице.
   На следующий день Ярослав отнёс кусочек шоколадки Марии Петровне.
   Вечером следующего дня мама рассказала эту историю папе, он взял Машу на руки и сказал:
   - Я очень горжусь тобой, Машенька, ты у меня большая умница и очень добрая девочка. Ты успешно сдала ещё один, очень трудный экзамен Жизни, экзамен который сдают далеко не все.

??

  
  
  
  
  
  
   РАССКАЗЫ
  
  
   КОЛЕЧКО
  
   Ощущая какое-то непонятное волнение, Грязнов зашел в придорожное кафе и, рассеянно озираясь, заказал чашечку кофе без сахара. Буфетчица скептически осмотрела клиента прежде, чем выполнить заказ, и недовольно спросила.
   - И это всё?
   Он молча кивнул, размышляя о превратностях судьбы, занёсшей его в эту дыру только потому, что он устал в дороге и захотел выпить чашечку кофе, и старался не замечать агрессии буфетчицы. Хотя, справедливости ради, следует отметить, что некоторые основания для скепсиса со стороны этой не очень привлекательной представительницы общепита всё-таки были.
   Вид его особого доверия не вызывал: помятое, заросшее недельной щетиной сероватое лицо, затёртые, заляпанные грязью джинсы и в довершение всего скомканная трубочка газеты в руке, свидетельствовали, что это типичный представитель многочисленной гвардии бывших интеллигентных человеков, каких в народе попросту зовут БИЧами. Буфетчица таких типов хорошо изучила, поскольку они частенько заскакивают в "кафешки" и столовые, чтобы перехватить остатки еды со столов. Некоторые при этом для маскировки берут чай или кофе без сахара.
   Взяв чашечку кофе, он осмотрелся и, не найдя свободных мест, сел на стул у окна за пышным кустом искусственных роз. Отхлебнув глоток и убедившись в полной непричастности купленного напитка к славному семейству, он поставил чашку на подоконник, развернул газету и стал механически просматривать страницы, размышляя о том, что если бы он немного потерпел, то уже, наверное, добрался бы до дома. А то, видишь ли, захотелось кофе.
  
   Она мечтала о принце всю свою жизнь, а точнее с детского сада, рисовала картинки с принцами, читала про них книжки, смотрела все сказки. Но принц, почему-то, на её жизненном пути не встречался. То ли вывелись к этому времени все принцы на их улице, то ли жили в другом квартале. Однако такие пустяки её не смущали и она ждала встречи со своим принцем, который по её мнению должен был вот-вот откуда-то появиться. Откуда, она даже не задумывалась, да и чего утруждать себя такими пустяками, у всех же принц появляется, когда надо, а как и откуда - это не так уж и важно, на корабле с алыми парусами, или на сверкающем белом "Мерседесе".
   И однажды в интернете она познакомилась с человеком, который просто так и представился: "Князь Константин Калконский-младший". Сердце девушки замерло и ...
   Знакомство развивалось весьма бурно, сначала он писал ей письма, без всякого стеснения заимствуя их из переписки Пушкина, потом прислал фотографию на фоне шикарного сверкающего "Мерседеса", правда, чёрного, а не белого, но всё-таки. Она послала свою фотографию с выпускного школьного бала, других у неё не было. Вскоре формат интернета стал тесен для душевного общения, и само собой дело это пришло к обычному в таких случаях завершению, то есть к свиданию. Когда Калконский предложил встретиться в каком-то загородном кафе, она даже обиделась, но слово "принц" действовало как заклинание, перед которым нельзя устоять, и после недолгих колебаний она согласилась.
  
   Девушка приехала на автобусе, который остановился почти напротив кафе. Осмотревшись по сторонам, она увидела заляпанный грязью "Мерседес" похожий на тот, у которого был сфотографирован её принц. Это её немного успокоило, сдерживая волнение, она вошла в кафе, которое сразу же показалось очень неуютным, и озиралась, стала искать своего принца.
   Принца нигде не было видно ...
   Вскоре освободился столик у окна, девушка поспешила его занять и, протерев стул и край стола салфеткой, осторожно присела.
   Она сидела в незнакомом и совсем неуютном месте, плохо понимая, зачем сюда приехала, чего ждёт и что происходит. Что она знала об этом Калконском? Да, собственно, ничего, только то, что он ей переслал по электронке. И из этого ей было интересно только то, что он потомок знатного княжеского рода, а значит принц. На фотографиях он выглядел несколько старовато и экстравагантно, но ведь принц.
   ...
   Принц, однако, задерживался, и она грустила. Различные мысли беспомощно и рвано крутились в её головке. Почему его нет, ведь, кажется, это его машина стояла у входа. И зачем она сюда пришла. Господи, ей уже двадцать лет, и у неё ещё никого не было. Вообще никого, не то, что принца. Подружки насмехаются, обзывают синим чулком. А тут свидание с принцем. Может это судьба?
   И это действительно была судьба, которая сыграла с наивной девочкой свою жестокую игру, какую обычно играла с нетерпеливыми людьми.
   ...
   Солнечный луч, проскользнувший между шторками жалюзи, коснулся лица Грязнова, он поморщился, посмотрел на окно, хотел отодвинуть стул в сторону и вдруг увидел, что рядом за столиком сидит Она. Ослепительное удивление тут же сменилось раздражением, что это за ерунда, такого не может быть, но девушка из его снов сидела радом за соседним столиком. Он сразу её узнал, поскольку она каждый день, точнее каждую ночь приходила к нему во снах, когда он валялся в горячечном бреду на госпитальной койке, а потом часто снилась в скучной повседневной и длинной жизни. Во снах она говорила ему: "Не уходи, ты нужен мне!" - и протягивала руки, она улыбалась, и он дарил ей колечко. Но это были сны, а теперь девушка из снов была рядом с ним наяву и почему-то грустила. Он сразу понял, что она грустила, и ему вдруг стало тревожно, он опустил руки с газетой на колени и, не отрываясь, смотрел на неё несколько минут. Она не отводила взгляда.
   Внутри что-то стало гулко и непривычно стучать, он засуетился, перед ним была та, которой по логике не должно быть, но она была, сидела перед ним, и нервно посматривала по сторонам, иногда вставала, будто собиралась куда-то бежать, то напряженно присаживалась на край пластмассового стула.
   Его колотила мелкая и противная дрожь, навязчивая, как тогда на перевале, когда он уходил, сжимая в окоченевших руках "Калаш" с одним патроном.
   Девушка была перед ним, и он испугался, что вдруг она исчезнет, дрожащими руками снял колечко, которое всегда носил на шее, и протянул ей. Она смотрела на него безразлично и несколько брезгливо. Ей было странно, что незнакомый человек сначала таращился на неё, потом вдруг засуетился и ни с того ни с сего разорвал на шее шнурок, наподобие ботиночного, снял колечко с крупной стекляшкой, похожее на те, что продают во всех киосках и с волнением протянул ей. Брать дурацкую безделушку ей не хотелось, но странный человек смотрел сумасшедшими глазами, и она невольно взяла колечко и положила в сумочку. Хотела было спросить, почему это он так смотрит на неё, но тут вошел тот, кого она ждала. Она сразу узнала принца.
   Калконский достал из кармана бумажку и, поглядывая в нее, стал оглядывать столики, увидев её, подошел торопливо поздоровался и предложил пройти. Обернувшись, он подмигнул Грязнову, который, не понимая, что происходит, смотрел, как девушка из его снов шла с Калконским через столовый зал.
  
   Она отдала Калконскому всё, что у неё было, то есть себя.
   После сумбурной и несколько вялой сцены, Калконский поднялся с постели, скучающе посмотрел по сторонам, спросил у неё сигареты.
   Она ответила, что не курит. Тогда он поинтересовался, нет ли у неё мелочи, чтобы купить сигарет и бесцеремонно вытряхнул содержимое её сумочки на простыню. Высыпавшихся на простыню безделушек он взяв выпавшую единственную сотенную купюру и вдруг увидел колечко.
   Сердце его ёкнуло - вот это подфартило. Переведя дух и покосившись на девушку, он брезгливо спросил.
   - Зачем тебе такая дешевка?
   - Да так, незачем, один бродяга подарил, - ответила девушка, безразлично смотря в потолок.
   - Фи, ты ещё с бродягами якшаешься, - насмешливо фыркнул он и швырнул колечко на прикроватную тумбочку. Колечко подпрыгнуло и упало на пол.
   Она поморщилась от его слов. Всё оказалось не так и ни то, о чём она мечтала, принц оказался совсем не тем, чего она ожидала. Слова его были пошлы, высказываемы мысли плоски, чужая постель вызывала брезгливость, а сам Калконский, скомкавший её в потном угаре был неприятен. Совсем не так она представляла свою первую встречу с мужчиной. Не просто с мужчиной, а с принцем, со своей мечтой. На душе было противно до тошноты, хотелось плакать, но плакать при нём она не хотела, с безразличием проследила за падением кольца и, нервно усмехнувшись своим мыслям, стала одеваться.
   Калконский, завязывая шнурки, незаметно сунул колечко в носок, после чего встал, бросил, не глядя на неё, что сейчас вернётся и вышел из душной комнаты.
   Подождав несколько минут, она ушла в сопровождении насмешливых взглядов буфетчицы. Когда уже подходила к остановке троллейбуса, вспомнила про колечко. Странно, она помнила, что колечко подпрыгнуло на тумбочке и скатилось, но на полу его не оказалось, правда, искать она не стала.
   На выходе она посмотрела по сторонам и отметила, что Мерседес стоит на прежнем месте и, усмехнувшись, пошла на автобусную остановку.
  
   Грязнов в оцепенении смотрел, как Калконский уводит под руку девушку своей мечты. Хотелось встать и остановить её, но тело стало тяжелым, в голове шумело, в висках стучало, как после удара взрывной волны. Мысли скрутились в неистовом вихре. Грязнов знал Калконского еще с детских лет, с тех пор, когда они жили в той самой деревне, знал, с кем он общается сейчас, и мысль, что эта девушка потаскушка, обожгла и парализовала его. Он тяжело встал, поднял смятую бумажку, которую Калконский бросил когда, подмигивая, уводил девушку. Это была её фотография, распечатанная на принтере, лицо Грязнова передёрнула нервная судорога, тяжело выдохнув прогорклый комок, он вышел из кафе. На крыльце с раздражением посмотрел по сторонам, подошел к Мерседесу и несколько раз с остервенением пнул машину, оставляя большие вмятины.
  
   Спустя месяц она была на дне рождения подруги, которая совместила День рождения с помолвкой. Подруга показала ей своё свадебное платье, похвасталась женихом и показала его подарок.
   - Смотри, Владик купил всего за двадцать тысяч баксов вот это чудо. Это платиновое обручальное кольцо, ему более двухсот лет.
   Она смотрела широко распахнутыми глазами на кольцо, и у неё перехватило дыхание.
   Расценив эту реакцию по-своему, подруга продолжала восторженно щебетать.
   - Понимаешь, Владик держит ювелирный магазин, и с месяц назад это кольцо принёс его старинный клиент всего за двадцатку. Владик сразу понял, что эта за вещица, на аукционе потянет не меньше чем четверть миллиона баксов, а то и больше. Но он у меня не жлоб, и меня любит, поэтому и подарил такой шикарный перстень.
   Она держала коробку с кольцом в состоянии близком к обморочному. Это было то самое кольцо, которое месяц назад в кафе снял с ботиночного шнурка незнакомец.
   - А знаешь, этот клиент сказал, что вынужден расстаться с бесценной реликвией, потому что заболела его мама и нужны деньги на лечение, а Владик сказал мне, что это кольцо из знаменитой в те, ещё царские времена, коллекции князей Грязновых. Оно совсем не простое, как кажется с первого взгляда. Это изысканная строгость самой высокой пробы. Смотри, здесь даже вензель выгравирован, а бриллиант тянет больше тридцати карат. 
   По дороге домой она остановилась на автобусной остановке и потеряла сознание.
   Нашлись добрые люди и вызвали скорую, очнулась она уже в больнице, где пролежала более месяца. Врачи проводили бесконечные консилиумы и не могли поставить диагноз, пробовали разные медикаменты, но девушка таяла на глазах.
   Как-то вечером в палате она смотрела по телевизору передачу про известного предпринимателя, который месяц назад бросил свой московский доходный бизнес, выкупил в провинции землю и стал разводить овец. В самом конце передачи диктор доверительно сообщила телезрителям, что предприниматель Грязнов выкупил одно из имений своих предков.

??

  
   О ЧЁМ ИГРАЕТ МУЗЫКА
  
   Странник старательно выкладывал русло маленького ручейка, тщательно подгоняя камни друг к другу. Ручеёк вытекал из родника, находящегося на склоне, метрах в десяти от реки и весело журчал по извилистому каменному руслу.
   Страннику осталось вымостить только устье ручейка, впадающего в реку.
  
   Несколько дней назад он спускался к реке, чтобы набрать воды в свою видавшую виды флягу и случайно наткнулся на родник. Длинный диалог со своей памятью гнал странника дальше, но он решил прервать этот затянувшийся спор, сделать паузу и привести родник в порядок. Странник уже  заканчивал свою работу, родник был искусно выложен камнем и стал похож на маленький, разрушенный и обветшалый пантеон. Никто бы даже не догадался, что ещё совсем недавно, всего неделю назад ничего этого не было. А сейчас площадка вокруг родника была выровнена и выложена камнем. В центре каменной площадки находился родник, но теперь он жил в каменном овальном бассейне, из которого вытекал ручеёк и по извилистому каменному руслу бежал к реке. Рядом с родником были сооружены каменные стол и скамья, по углам площадки Странник поставил каменные колоны от полуметра до полутора высотой. Колоны были возведены таким образом, что случайный прохожий решивший отдохнуть на скамье даже не смог бы догадаться, что они недавно построены. И если бы путник решил задержаться здесь до рассвета, то в минуты восхода солнца мог бы увидеть...
   Но о том, что мог увидеть путник, пожалуй, говорить пока рано, отметим только, что путник, присевший на скамью, получал возможность комфортно любоваться весьма симпатичным пейзажем.
   Странник мог закончить работу еще два дня назад, но что-то не отпускало его с этого места и он находил какие-то важные детали, которые следовало доделать. Вот и сейчас он уже в пятый раз перекладывал устье ручейка. Из старинного транзисторного приёмника, стоящего у родника на каменном столе, слышалась музыка, транслировали Чайковского "Щелкунчик". Странник отложил в сторону камень, который уже собирался поставить на облюбованное для него место, и задумался.
   Музыка своими невидимыми волнами коснулась каких-то внутренних нитей и отвлекла от работы. Он снял перчатки, неспешно вымыл в ручейке руки, размял пальцы, умылся и пошел к роднику. Набрал в хрустальный стаканчик воды, сел на каменную скамейку возле каменного столика и, припивая маленьким глоточками студёную воду, привалился к спинке скамейки, а память навалившись невидимым грузом унесла его в далёкое прошлое.
  
   В камине догорели дрова, берёзовые поленья развалились на красные угли, от которых шла приятная теплая волна. Тепло углей согревало маленького мальчика, лежавшего у камина на медвежьей шкуре. Мальчик неотрывно смотрел, как красные угли постепенно покрывались серым пеплом.
   Чёрная пластинка медленно и ровно крутилась, слегка покачиваясь и поблёскивая зайчиком, отраженным от керосиновой лампы. Подталкиваемая мощной пружиной пластинка кружилась, а тонкая стальная игла с лёгким шипением извлекала из еле видимых дорожек сказочную мелодию, которая усиливалась рупором трофейного патефона.
   Мальчик слушал пение скрипки в сопровождении оркестра, плечи его подрагивали, он молча плакал.
   Дедушка сидел за столом, упершись локтями в массивную столешницу, подперев голову руками и мрачно глядел перед собой.
   С час назад ушли дедушкины гости: два полковника и майор. В комнате ещё был эффект их присутствия: запах гуталина, табака и одеколона "Шипр". В воздухе дрожало что-то еще, незримое и неосязаемое, но оставившее тяжелый и длинный след. Такой длинный, что даже годы не смогли его стереть.
   Дедушка и внук молчали об одном и том же, но каждый по-своему, вспоминая отрывки недавнего разговора.
  
   Полковник Волков в очередной раз с удивительной точностью разлил спирт - всем ровно по полстакана, и только майору налил почти две трети. Посмотрел сквозь стакан на керосиновую лампу, подождал, пока другие поднимут свои стаканы, и сказал:
   - Будем.
   Все молча выпили и громко закусили. Съев розового малосолёного хариуса, Волков покосился на майора, как бы раздумывая, пора ли начать разговор, ради которого он и приехал, или ещё рано, но, посмотрев на запеченную в маринованных лопухах медвежатину, решил повременить. Отрезал хороший кусок, неспешно съел и уже дожевывая, покосившись на совсем осовевшего майора, сказал:
   - Вот, Павлович, это тот самый Лука, о котором я тебе рассказывал, - помолчал немного и, бросив взгляд на майора, продолжил, - да, кстати, воевал у Рокоссовского в штабе, был полковником, награждён орденами Суво...
   - Да ладно, Ваня, я про него читал, когда сюда собирался, знаю, что это за птица.
   - Во, правильно, гнида он, - поднял со стола голову майор, - он же раньше был ца-а-р-р-ским полковником, у братца своего в штабе. Был гнидой, гнидой и остался. Это им во время войны разрешили воевать и даже звания вернули, ну какой он наш, красный полковник, - растягивая слова бормотал майор, - он не наш. К стенке их всех, к стенке надо... - и уронил голову на стол.
   Волков подождал еще несколько минут, похрустывая грибочком, потряс майора за плечо и продолжил:
   - Спрашивай, что хотел, Палыч. Этот готов.
   Сухощавый полковник, с желтоватым гладковыбритым лицом, молча сидевший за столом, закончил обгладывать глухариную ножку, прополоскал рот брусничным морсом и, вытерев губы платком, взял лежавший сзади него сверток и, поколебавшись, протянул Луке.
   - А он не разболтает?
   - Кто разболтает? - пьяно прорычал майор, с трудом отрываясь от стола, - да я его ... - и затих.
   - Во же гадина, я думал он спит, - зло бросил Волков, - и нахрена ты его взял?
   - Ничего ты, Ваня, не понимаешь в нашем деле, ну приехал бы я без него, настучал бы он на меня, что вот ездил куда-то и так далее, оправдывайся потом. А так, что он напишет? Что спирт жрали, да дичью закусывали? Ну и пусть, сюда многие, - Палыч ткнул пальцем вверх, - пожрать приезжают. А свёрток он не видел, его ты привёз, Ваня, так что всё я сделал правильно.
  
   Лука развернул серое байковое одеяло, освободив потёртый кожаный футляр, раскрыл его и, вынув скрипку, посмотрел на Волкова.
   - Ну, чего смотришь, скажи нам, что это?
   - Скрипка, что же ещё.
   - Да ты не выделывайся, Лука, как девка на смотринах, мы это и без тебя знаем, что скрипка, ты скажи, сколько она стоит.
   Лесник внимательно осмотрел скрипку:
   - Но я же не специалист.
   - Как не специалист, чего ты нам пургу гонишь, вон эта падла, - Волков ткнул пальцем в майора, - говорит, что ты в консерватории учился, в конкурсах разных участвовал.
   - Ну не в консерватории, и вообще когда это было, да я и учился на фортепиано...
   - Какое еще форте-пиано, - передразнил Волков. - Ах, простите, ваше сиятельство, перепутал, учились вы на дому, и к вам ездил учитель музыки, - и зло сплюнув на пол продолжил, - ты, Лука, сеньку тут не ломай, не надо. В твоём деле записано, что ты даже концерты давал.
   - Так это же были домашние вечера...
   - Скажи ещё посиделки, отвечай нормально, что это...
   - Не знаю, это вопрос непростой, но думаю, что это не Страдивари и не Гварнери, но скрипка хорошая, и точно той эпохи, тогда было много хороших школ.
   Сухощавый полковник передёрнул плечами:
   - А сколько она стоит?
   - Трудно вот так сказать, сколько конкретно это может стоить сейчас. Вот в девятом году в Берлине похожую скрипк, мой ... один мой знакомый купил для дочери за две тысячи золотом.
   Разговор еще некоторое время крутился вокруг службы и начальстве, которое не ценит своих работников и постепенно сошел на нет. Волков, разлив остатки спирта, грубо растолкал спящего майора пробасил:
   - Ты чё, Аркаша, сюда спать приехал, а ну скажи тост.
   Майор что-то пьяно пробормотал, все опять выпили и закусили. Уже в конце, когда гости, застёгивая шинели, собирались уходить, а возница выводил, а точнее, выносил майора, Волков, пьяно ухмыляясь, сказал:
   - А я, Лука, своим дочкам пианино купил. Фортель-пи-а-но, пусть играют, пущай вырастут настоящими барынями. - И грозя пальцем, добавил с пьяной откровенностью, - а вот твой внук, Лука, никогда уже играть не будет ни на пианино, ни на аккордеоне, потому что нету. - И Волков раскатисто рассмеялся. - Хотел я тебе, Лука, в следующий раз аккордеон привести, но теперь не привезу, передумал. А мои дочки будут, я им пи-а-ни-но ку-пил. А твой внук ни-ко-гда... и его дети тоже ни-ко-гда, усёк, никогда... Не ваше время, не ваше.

??

  
  
   СЕРЁЖКИНА ПОЛЯНКА
  
   Маленький ручеёк вытекал из-под небольшого родника, спрятавшегося за валуном, вальяжно развалившимся на небольшой опушке. Плотные деревья окружали полянку со всех сторон, и ручеёк, весело прожурчав по ней, скрывался за деревьями. От родника, немного левее ручейка, виднелась тропинка. У родника сидел мальчик лет десяти и читал книгу. В нескольких метрах от него у кромки полянки в тени деревьев паслись две козы, отмахиваясь от слепней и мух короткими хвостами.
   - Серёженька, - послышался невдалеке голос, и на поляну вышла пожилая женщина в крестьянской одежде с ведром покрытым марлей.
   Она подоила коз, подошла к мальчику и протянула ему кружку молока. Пока мальчик пил, она взяла с земли книжку и, покачав головой, сказала:
   - Бросил бы ты её, зачем она тебе нужна, вредная очень книжонка, замутит она тебе голову.
   Мальчик выпил молоко, вытер полой рубахи губы и, улыбаясь, ответил
   - Нет, ба, книга-то как раз очень хорошая и понятная, в самый раз для меня.
   Бабушка покачала головой и пошла по тропинке.
  
   Мажордом придирчиво принимал объект от строителей, проверил работу компьютера, управляющего климатической установкой, и саму установку во всех режимах от яркого солнца до проливного дождя со снегом. Садовник, по совместительству и по основной профессии охранник, укрываясь капюшоном брезентового плаща, восхищенно прицокивал языком:
   - Вот это класс, просто и не поверишь, до чего техника дошла.
   Мажордом восторга не разделял и проверял каждую мелочь.
   - Егор, - позвал он садовника.
   - Посмотри, трава возле камня почему-то привяла.
   Бригадир ландшафтников быстро взглянул на экран карманного коммуникатора и раздраженно подозвал рабочего в оранжево-зелёном комбинезоне.
   - Слушай, Тян, что это за дела в квадрате Е- 3457, замяты дренажные подушки, а центральный компьютер дома не даёт сигнала. Это же катастрофа, ты представляешь, какой это уровень заказа, если Мажордом скажет об этом хозяину, я всю твою бригаду выставлю в три часа за пределы Державы.
   Мажордом подошел ближе.
   - Мне не нужны никому ненужные разборки, и жаловаться я не стану, главное, чтобы вы выполнили задание в срок и со всеми гарантиями, предусмотренными договором.
   - Да мы и так стараемся, тут работают лучшие специалисты, - стал оправдываться прораб.
   И действительно, на каждом квадратном метре площадки работали высококвалифицированные наладчики: прозванивали, прослушивали, корректировали. Работа близилась к завершению и "Райский уголок" - так значился в проекте этот объект - выглядел весьма привлекательно. Все было выполнено из натуральных компонентов: и трава, и деревья были тщательно отобраны и привезены сюда из самых экологически чистых регионов Державы. Больше всего хлопот доставил дуб. Заказчик хотел, чтобы дуб был большим, и для его корней пришлось сооружать специальный саркофаг в виде куба пять на пять метров. Отобранное дерево окопали специальным рвом, обложили корни пятиметровыми стальными пластинами. И снизу подвели такой же стальной пол. В течение полугода дерево адаптировалось под контролем компьютера на своем месте, и только после этого двадцатиметровый дуб был перевезен в Столицу и водружен на предназначенное ему место. А место действительно было для дуба уникальное, и если бы заказчик хотел, то его можно было занести в книгу рекордов Гиннеса. Хотя если честно признаться, практически все, что было возведено на этой площадке, просилось в книгу рекордов Гиннеса и обладало абсолютной новизной. Но о Гиннесе не могло быть и речи, поскольку заказчик не хотел никакой помпы и рекламы, и даже наоборот поставил условие о неразглашении тайны ведения работ на площадке. Однако, несмотря на отдельные трудности, работы близились к завершению, и площадка уже сдавалась в эксплуатацию вторую неделю. На следующее утро намечалась официальная сдача объекта Самому.
   И вот, наконец-то, этот счастливый день настал. Все участники проекта скопились в смотровом зале, в который охрана пропускала всех только по специальным пропускам, вежливо предлагая на входе сдать все, что граничная сигнализация обозначала как средство коммуникации. Поэтому все присутствующие были без ручек, блокнотов, не говоря уже о телефонах с их мощными видеокамерами. Вся команда исполнителей с замиранием сердца смотрела на огромный во всю стену видеоэкран, на который транслировалась информация с площадки.
  
   Чудесная поляна, окружённая деревьями со всех сторон, выглядела, как на открытке. В северной части поляны стоял изящный деревянный домик, срубленный искусными мастерами из сибирского кедра. Все, затаив дыхание, ждали и зааплодировали, когда дверь домика открылась, и на пороге появился седовласый мужчина в белой накрахмаленной рубахе и таких же белых брюках. Мужчина постоял немного на деревянном крыльце, посмотрел в небо, перекрестился и не спеша пошёл к роднику по гравийной дорожке. В руках у него была небольшая книжка в прозрачной полиэтиленовой обертке. У родника он наклонился, зачерпнул ладонями воды, сделал два глотка и умыл лицо. Затем обтер его белым платком и присел на пенек, находящийся в двух метрах от родника. Все присутствующие в зале напряженно смотрели на экран в ожидании развязки. Мужчина сидел на пенёчке у родника под огромным дубом, прикрыв глаза. Им казалось, что он задремал, хотя на самом деле так оно и было. Человек дремал и ему виделся сон, в котором он подростком пас коз на полянке у родника. Через несколько минут он стряхнул пелену сна и увидел, как по тропинке с другой стороны полянки к роднику шла женщина в красивом крестьянском платье с ведром, покрытым белоснежной марлей. Она подоила двух коз, подошла к нему и протянула кружку парного молока. Он выпил молоко, поблагодарил женщину, потом со вздохом поднялся, посмотрел по сторонам и тяжело пошел в сторону домика. Сделав несколько шагов, он остановился - впервые за много лет он забыл книгу, которая изменила ему жизнь. Книга, несколько истрепанная за многие годы в прозрачной полиэтиленовой обложке лежала около пенёчка, на котором он сидел. Он хотел вернуться и даже сделал назад шаг, но потом, будто вспомнив что-то, остановился и решительно пошел к домику. На крыльце еще раз обернулся, вошёл в дверь. Оператор, управлявший дистанционной камерой, мельком большим планом взял затрёпанную книжку, которую никто никогда ранее не видел, и зрители удивлённо прочитали надпись на обложке: "Экономика - это очень интересно".
   Оператор опять вернулся к Объекту, который прошел через небольшую веранду в комнату с русской печкой посередине, постоял, чему-то усмехаясь, и направился к потайной двери. Фотодатчики, настроенные только на него, открыли массивную дубовую дверь, и он вошёл в свой кабинет, подошёл к окну во всю стену, посмотрел на окружавшую его панораму: реку, Кремль и парк.
   Через несколько минут он вышел из своего огромного кабинета в соседний конференц-зал. С его появлением экран в зале погас, он поднялся на трибуну, поблагодарил всех, сказал мажордому, чтобы тот выписал всем премию в пятнадцать процентов, и через сцену вышел в свой обычный мир.

??

  
   ЧЕКА
  
   Кличку Чека парень получил во времена военной службы за то, что после нескольких ловушек, плена и побега, стал во время переговоров с боевиками вынимать чеку из гранаты. Такая манера вести переговоры стимулировала собеседников к лаконичности и корректности, была результативна и вызывала определённое уважение. Начальство на эти фокусы смотрело неодобрительно, но особых претензий не высказывало, поскольку переговорные вопросы, в общем-то, закрывались успешно, однако награды и звания как-то обошли этого парня стороной.
   И когда после очередного ранения, врачи признали, что оставлять его на службе нецелесообразно, вернулся разведчик после полугодового лечения в госпитале домой живым, почти здоровым с вполне оптимистичным взглядом в будущее. Не думал и не гадал парень, что армейский опыт может  понадобиться ему и на гражданке, но так сложилось, что понадобился, заставили обстоятельства, а потом уже не оставалось выбора, надо было жить. Хотя, конечно, вопрос этот вполне философический и выбор решения всегда зависит от того, как посмотреть на возникшую проблему. Но Чека посмотрел именно так, хотя, конечно, были и другие варианты.
   Помытарившись с месяц в поисках работы, обойдя и завод, где раньше работал его отец, дядя и старший брат, и с десяток других предприятий, он понял, что попал в засаду. Образование восемь классов и коридор не позволяли найти приемлемое место работы в какой либо фирме. Приглашение в ЧОП охранять какого-нибудь жирного хорька в малиновом пиджачке не вдохновляло.
   А жизнь бурлила, клокотала, все вокруг чем-то торговали, кто шмотками, кто харчами, короче всем, что попадало под руку, и он тоже попал в этот захватывающий водоворот человеческих страстей.
   В один из солнечных осенних дней, Чека с другом детства махнул в Тулу и привёз машину яблок. Торговля на рынке шла бойко, они уже прикидывали барыши, когда после обеда к нему подошел какой-то человечек в спортивном костюме и сказал, что с него триста "штук", то есть половину всего заработка. Чека заартачился и кончились пререкания тем, что его первый раз пригласили на стрелку.
   Про такие встречи он слышал, но толком ничего не знал, напарник наотрез отказал идти и сказал, что не стоило с этими ребятами ссориться и следовало поделиться. Но делиться парень ни с кем не собирался и отправился на стрелку один, прихватив коечто из того, что привёз с чеченской войны. И так уже вышло, что рядовая стрелка резко перевернула его жизнь, задвинула все, пусть и не радужные надежды на будущее, на самый задний план и швырнула его в жесткие объятия бандитского рынка.
   Короче говоря, на встречу с ним прибыла команда парней на четырёх машинах. Подстриженные под ноль крепкие ребята в кожанках с бейсбольными битами поначалу удивились тому, что встречал их только один человек. Несколько позже лёгкое удивление сменилось совсем нелёгким испугом. Обескураженные бойцы за денежные знаки увидели, что в руках парня была "лимонка", и у неё почему-то не было чеки. Точнее говоря, чека-то была, но парень, видимо по неосторожности, вынул её из гранаты и держал, похоже, не зная куда деть. Приехавшие парни, битые и тёртые, из тех, кого на понт не возьмёшь, несколько растерялись, поскольку такая неряшливость в обращении с серьёзным предметом не вдохновляла к задушевной беседе, к которой они уже приготовились, разминая плечи и примеряя в руках элегантные биты. Поначалу они даже пытались его урезонить и предложили вставить чеку на место, чтобы они могли спокойно поговорить. Но парень оказался несговорчивым и при их приближении, может быть по рассеянности, а может быть и по другой причине бросил чеку себе под ноги. Такая небрежность, понятное дело, кого хочешь выведет из себя, и ребята разгорячено замахали руками и битами, сопровождая свои жесты крепкими выражениями, призывая разгильдяя к благоразумию. Но парень, видимо плохо слышал или не понимал их дружественный настрой. Он расстегнул кожаную куртку, из-под которой мрачновато выглянула противотанковая мина, отдающая матово-грязной зеленью. Большая противотанковая мина, небрежно висевшая на шее на обычной бельевой верёвке, мало походила на медальон и совсем испортила настроение переговорщикам. Они как-то даже попятились назад к своим машинам, и кое-кто хотел было даже попробовать вести переговоры, передёрнув затворы, но из передней машины вышел смугловатый и крепкий парень и добрым словом резко остановил храбрецов.
   - Стоять, бараны, у этой штуки не менее двухсот метров радиус поражения, а тут чуть больше десяти.
   Доброе слово, вовремя произнесённое, всегда приносит пользу, и далее разговор приобрёл вполне логичные очертания, и стороны, как говорится, пришли к соглашению. В конце переговоров Чека подытожил беседу туманной фразой: "Не трогайте меня, и я никого не трону". На что собеседники отреагировали скептическими ухмылками и даже сопровождали их пренебрежительными жестами. Однако, когда парень в завершении фразы сказал, что для закрепления договорённости он считает правильным поставить точку и легкомысленно швырнул гранату под стоявший пустой БМВ, присутствующие от обиды или ещё по какой причине дружно грохнулись на землю. Вставали они не менее проворно, чем прилегли, и даже казалось, собирались наконец-то высказать все, что у них накопилось своему собеседнику. Но когда они, отряхивая с одежды ошмётки машины и комки грязи, не скрывая своих чувств, кинулись к парню, то были ещё раз удивлены его наглостью. Тот стоял на прежнем месте, но теперь в его левой руке была уже другая граната без чеки, а в правой как-то очень уверенно сидел "Калаш", недвусмысленно уставившись чёрным отверстием ствола, как прозорливым глазом, в их сторону.
   И точка была поставлена.

??

   РИНИТЫ - РАНИТЫ
  
   9-00. Понедельник. 12 апреля 2075 года.
  
   В небольшом и тихом уютном кабинете, обставленном в стиле Людовика XIV, сидит уважаемый лидерами всего Объединенного Европейского Королевства (ОЕК) Гражданин Земли, Правитель Великой Германской провинции, Член Парламента ОЕК, а теперь еще выбранный на четыре года верховный правитель ОЕК, немецкий барон уже в пятом поколении Зураб-Мохаммед-Арон-фон-Крупп IX.
   Барон уже несколько дней проводит утренние беседы с коллегами по парламенту в преддверии саммита Большой Колесницы. Разговор ведётся на классическом иврите по телефону.
   Барон сидит в кожаном кресле и разговаривает со своим старым другом еще по учёбе в Оксфордском университете и коллеге по Парламенту ОЕК, премьером провинции Великая Британия лордом Саидом - Хамид- Блером VIII.
   - Как дела Блер, как твоё здоровье? А как здоровье старого лорда Хамида-Ассел-Блера VII? Укатил в Арктику с пингвинами пообщаться! Ну, вот и хорошо пусть отдыхает. Пусть отдыхает уважаемый человек, увековечивший себя завершением борьбы с ренегатами ринитами за Великую Справедливость, да и книгу свою пополнит фотографиями королевских пингвинов.
   - А как себя чувствует принцесса Елизавета-IV-Зульфия-I?
   - Весьма жизнерадостна, смиренно ждет, когда преставится её мамаша Елизавета-III, и тогда она станет настоящей королевой Великой Британской провинции.
   - Все в руках Всевышнего, да продлятся её дни. Да, кстати, Блер, слышал я, что там у вас на островах опять беспорядки? Бунтуют аборигены-риниты? Слышал, что особенно достают эти бестолковые ирландцы?
   - Да, да, совсем распустились мерзавцы, того и жди переворота, - пророкотал в трубку лорд.
   - Что творится, что творится, - запричитал фон Крупп, перебирая чётки. - А в Париже у Ахмеда-Жак-Луиса тоже обстановка взрывоопасная. Риниты приходят к Эйфелевой башне и стоят там с утра до ночи.
   - Что, хулиганят?
   - Да как сказать, хулиганства прямого, конечно, нет. Согласно пятнадцатой поправке кодекса безопасности ОЕК запрещены любые хулиганские действия ринитов. Махнуть рукой в сторону полицейского и даже плюнуть мимо урны никто из них даже и не пытается. За один такой плевок налагается штраф месячного содержания в "санатории радости". Да к тому же у этой дурацкой башни постоянно дежурят полицейские и волонтёры-наблюдатели, которые фиксируют каждое движение ринитов на галлофоны. Но эти мерзавцы стоят молча с плакатами и не расходятся.
   - А на плакатах что? Угрозы?
   - Какие угрозы, Крупп, ты что не проснулся? Угрозы для ринитов - это пожизненное содержание на "островах счастья".
   - Так и пусть стоят, чего тебя беспокоит?
   - Как чего, они там стоят уже вторую неделю, они же ничего не едят и не пьют, того и гляди дохнуть начнут.
   - Да и хрен с ними, как говорят русские.
   - Как хрен, а что подумают в Большой Метрополии, там и так  уже говорят, что мы отступаем от демократических идеалов.
   - Ну, так в госпиталь их и принудительное кормление через...
   - А как же провозглашенные свободы в Объединённом королевстве. Каждый сам вбирает свой путь к Творцу.
   - Да это конечно так, свобода есть свобода. Что-то неспокойно стало в нашем объединённом Европейском королевстве.
   - Кстати, а у русских всё тихо и гладко. Я вчера встречался на Байкале с русским президентом Мао-Дзин-Боб-Ель-Цином V. Ты, Блер, умрёшь со смеху, этот кретин считаем меня своим другом.
   - Да, эти русские все такие наивные до безобразия.
   - Насчёт наивности это вопрос, конечно, спорный, хотя некоторая правда в твоём утверждении есть, но это уже другая тема. А вот уикенд прошёл отлично, зря ты не поехал. Отдохнули по полной: рыбалка, яхта, банька, все, как и положено. Русские вообще гостеприимные ребята. Какого омуля подавали, запечёного на берёзовых прутиках, пальчики оближешь. Да и поговорили неплохо, договорились, что ещё одиннадцать процентов акций на Байкал Боб-Ель-Цин уступит моему брату Мохамеду-фон-Круппу. Да, Боб рассказывал, как просто у них решен вопрос с ринитами. Ринитам группы "А" вообще запрещено собираться более трёх без разрешения власти.
   - Слушай, барон, я их порядки-то совсем не знаю, это ты там с ними постоянно якшаешься. Что это за группа "А"?
   - А это они так выделяют ринитов-аборигенов с высшим не техническим образованием, ну там философов, экономистов, историков и прочих ренегатов, короче всех гуманитариев, кроме врачей.
   - Умно, умно придумано, ведь именно от них от гуманитариев и едёт вся эта смута... Да ну их, этих русских, у них там всё не так, одно слово - загадочные русские душонки, что хотят, то творят, а у нас демократия, нам их методы неприемлемы. Думаешь, почему их до сих пор не приняли даже в балаган ВТО. Да потому, что у них там сплошной авторитаризм, а у нас...
   - Да нет, Блер, как раз у русских всё логично, пока мы тут в старушке Европе собираемся что-то придумать, они там это уже делают. Не только с ринитами, но и с протородиной они решили все проблемы просто. Протородителей огородили Второй великой стеной, защитили её силовым полем, установили порталы в трёх местах и все чинко-байтеры под контролем. Причём вдоль побережья по всему шельфу сделали свободную двухсотмильную зону для уважаемых граждан. А эти за стеной живут себе припеваючи, обучаются востребованным специальностям, и пока не нужны - живут себе на протородине в режиме ожидания, а когда настаёт час "Че" для тех, кто хочет и подготовлен, путь в империю открыт. Пожалуйста, вшили за тридцать секунд чип прямо в сердце и работай себе на здоровье. Только честно, как в миграционном договоре прописано, а если вдруг нарушил условия договора, то Большой компьютер сразу выключит режим лояльности и нарушитель сам идёт к конвертеру, сам заходит в камеру санации и...
   - Слышал, слышал я про этот фокус, но ведь русские, вообще варвары, какая у них там цивилизация.
   - Не скажи, я в прошлом месяце отдыхал у губернатора камчатки Дэн-Сяо-Пу-Тина III.
   Он сделал паузу, смотря в чёрно-белый телевизор, очень похожий на те, что были в ходу более ста лет назад. Специальная аппаратура переводила гало- и иллюзорные программы в древние телевизионные коды, телевизоры класса ретро были доступны только элите, и продолжил.
   - Не скажи, лорд, там такие курорты, что Швейцарии и не снились, не поверишь, все по семь звезд. Гейзеры, гейши, бассейны, яхты, биопланы и никакой плебейской техники, ни галофонов, ни иллюзиофонов, ни еды категории А-С. Всё только натуральное. И тут же порталы галактической связи. У них очень удобные временные туннели, и, кстати, у них есть прямые выходы в субпространство. Мне губернатор по секрету показывал.
   - Да брось, лорд, не может быть. Это же...
   - Ну я тебе говорю, что так. Зуб даю, - процокал Крупп.

??

   ПОБЕДИТЕЛЬ
  
   Эрик фон Гроссрайнер - IV уже более часа стоял, опершись на огромный двуручный меч, воткнутый в землю, и всматривался в туманные берега реки. Солдаты барона заканчивали установку полевого лагеря. Отряд готовился к ночлегу.
   Около часа ранее, дозорный сообщил о том, что внизу у реки появились русские лазутчики, и барон, отложив карту, вышел на самое высокое место в лагере, чтобы посмотреть, что происходит. Протекавшая в полутора километрах ниже река, не очень широкая, не более двадцати пяти метров, но глубокая и холодная была хорошей преградой для внезапного нападения противника.
   Гроссрайнер хотел даже разбить лагерь поближе к реке, но когда разведчики сообщили, что у вершины холма имеется родник, он, не раздумывая, решил поставить лагерь наверху.
   Река клубилась плотным туманом, в котором мелькали какие-то тени. Барон не мог понять, чем занимаются русские, но это его нисколько не беспокоило. Там внизу на противоположном берегу реки крутились на конях трое лазутчиков, громко и гортанно переговариваясь, показывали на лагерь, и их голоса достигали территории лагеря. Вскоре лазутчики куда-то исчезли и вернулись с небольшим, не более пятидесяти человек, отрядом конников. Позже на противоположном берегу уже копошилось более пяти сотен конных и пеших воинов, вооруженных мечами, луками и пиками.
   Эрик фон Гроссрайнер равнодушно смотрел на эту возню, повода для какой-либо тревоги у него не было, в его распоряжении была самая сильная и хорошо вооруженная армия наёмников, вымуштрованных и многократно проверенных в боях, и эти дикари ему не могли причинить существенного ущерба. Солдаты барона по всем правилам возвели фортификационные сооружения и даже обложили родник камнями. Получился маленький бассейн, из которого вода тонкой, но довольно широкой полоской, журча, сбегала вниз к реке. Оруженосец вырубил на камне родовой герб барона. Глядя на обложенный камнем родник, барон подумал, что было бы неплохо после похода построить здесь замок. Хорошее место для замка. Барон улыбнулся своим мыслям и вошел в походный шатер.
   Рано утром, когда ещё только забрезжил серый рассвет, промокшие от тумана караульные сообщили барону, что через реку переправляется плот с небольшой группой русских.
   Несколько минут спустя, когда кашевары стали разводить огонь для приготовления завтрака, караульные доложили, что от реки к холму направились трое пеших русских и, не доходя метров двухсот до ворот, остановились перед лагерем, воткнув в землю пику с белым флажком.
   Барон послал двух оруженосцев узнать, в чём дело, и те, быстро вернувшись, доложили, что там пришел какой-то русский воевода Бусля и хочет говорить с бароном Райном. Эрик фон Гроссрайнер хотел было отказаться, но, подумав, решил всё же на переговоры сходить, его удивило, что русские знают его имя. Не доходя метров пяти до импровизированного флагштока, барон остановился.
   Двое сопровождающих его рыцарей замерли за ним в полушаге, положив руки на рукояти мечей, это были лучшие фехтовальщики Эльзасца. Эрик с любопытством смотрел на бородатых русских: тот, кто был в центре, стоял, скрестив руки на груди, а двое его дружинников расслабленно опустили руки, не касаясь рукоятей мечей.
   Как только барон остановился, старший делегации поднял правую руку и произнёс на вполне понятном готском диалекте:
   - Привет тебе, Эрик фон Гроссрайнер, с чем ты пожаловал на землю моих предков?
   Барон удивлённо посмотрел на говорящего и небрежно махнув рукой, отвечая на приветствие, коряво произнёс по-русски:
   - Приветствую тебя, Бусля. Пришел, чтобы вести торговлю с руссами.
   - А где товары твои, Барон?
   После десяти минут переговоров, Бусля со вздохом сказал:
   - Пришел ты, барон, не с добрыми мыслями, мои лазутчики вели тебя от самой Эльбы. И скажу тебе, барон, что ты еще можешь вернуться домой с миром.
   - Ты угрожаешь мне, варвар, - презрительно усмехнулся Эрик
   - Нет, барон, предупреждаю: уходи по-добру по-здорову и скатертью тебе дорога, - ответил Бусля, - даю тебе на сборы три дня.
   Барон громко рассмеялся:
   - Глупец, у меня самая лучшая армия в Европе. Да я сотру тебя с лица земли сегодня, прямо сейчас. Я побеждал во всех сражениях.
   - Ты сам сделал выбор. Иду на Вы. ...
   "Варвары", - думал барон, возвращаясь в лагерь. Опытный полководец был уверен в своих силах, его солдаты были вооружены самым современным оружием: тяжелые арбалеты с полуторафунтовыми болтами, которые пробивали латы тяжелых рыцарей. Легкие четырёх и восьмизарядные арбалеты были незаменимы в борьбе с конниками и пешими, а наточенные мечи готовы были завершить исход любой битвы. Кроме того, по периметру лагеря стояли пушки, гордость барона и, хотя они по эффективности уступали арбалетам, но шум наводили весьма значительный. Однако, он всё же решил посоветоваться со своими военноначальниками, и те его успокоили, мол, всё это глупости, русские с утра даже костров не разводили и не завтракали, так что никакой скорой угрозы не предвидится. "У них даже нет лодок и плотов для переправы", - смеялись соратники барона, показывая в сторону реки. И только старый оружейник Майер хмуро стоял рядом с бароном. На вопрос барона старик ответил, что русские готовят атаку. Барон рассмеялся: "Ты чего, старик, они даже еще не проснулись".
   В это время Бусля со своими дружинниками не доходя до реки, поднял вверх руку и резко опустил с криком: "Ха-ра". На том, казалось бы, сонном берегу реки, зашевелились кусты, русские, как будто вырастая из земли, гортанно крича, сбрасывали с себя одежду и голые с оружием в руках скакали к реке.
   Красное солнце показало свой край, когда русские с гиканьем пошли в воду, соскакивали с лошадей, плыли рядом держась за гриву.
   Барон так и не понял, что произошло, солнце еще не вылезло на треть, а голые всадники уже неслись рассеянной тучей по полю со всех сторон к лагерю.
   Бой закончился быстро и непонятно. Русские налегке перелетали через заграждения, арбалетчики не знали в кого целиться, поскольку русские неорганизованно кружили вокруг тяжелых рыцарей, так и не успевших ни облачиться в доспехи, ни выстроиться для атаки, и крушили их своими короткими мечами. Солнце ещё не оторвалось от горизонта, а русские без больших потерь, меньшим числом завладели лагерем. Раненный барон увидел лицо бородатого Бусли, который, склонившись над поверженным спросил:
   -Ну что, победитель, чья взяла?
   Майер сумел привезти умирающего хозяина в родовой замок, где тот и отдал богу душу, не приходя в сознание. Старик рассказал юному Гроссрайнеру, как всё было и передал последние слова отца, чтобы сын никогда не ходил воевать в Россию.
                                                    ***
   Эрик фон Гроссрайнер -VIII стоял, оперевшись на трость и смотрел на реку, тяжело несущую свои воды. Неширокая, метров двадцать не более, она была глубокой и холодно-тёмной. Танковая бригада "Рейн" практически без боя взяла высоту и заняла круговую оборону на живописном холме, на котором из земли бил ключ.
   Немного ранее барон сидел у родника, удивлённо покачивая головой: на камне, венчавшем арку, была еле видна вензельная рубка, очень напоминающая родовой герб барона. "Надо будет потом построить здесь дом", - подумал Барон и отогнал эту мысль, не до этого. Утром он получил приказ взять эту высоту, чтобы подготовить наступление фронта, и был уверен, что приказ выполнит. И сидя у родника он самодовольно анализировал прошедший день, когда ему доложили, что там, на той стороне реки копошатся русские.
   Барон выбрал удобную позицию и, опираясь на трость, стал всматриваться в противоположный берег. Вечерело, но ещё было не темно и было хорошо видно мелькающие тени на той стороне реки. Вероятно, это были остатки подразделений, которые он днём смёл с высоты. На всякий случай барон отдал приказ провести артобработку, и две батареи тщательно утюжили фугасами вероятного противника. Густые сумерки уже совсем окутали землю, растворяя всё вокруг клубами тумана, когда барон, окинув взором территорию за лагерем, собрался идти в свою палатку и услышал за спиной хрипловатый голос:
   - Не торопись, Эрик, поговорить надо.
   Не узнавая говорившего, барон повернулся и увидел человека в немецкой офицерской фуражке и расстегнутом плаще, из-под которого была видна гимнастерка русского солдата. Он хотел позвать денщика, но жесткий ствол армейского немецкого автомата, упертый в бок, подсказывал ему, что делать этого не следует.
   - Что Вам надо? - спокойно спросил барон.
   - Да собственно ничего, - ответил неизвестный, - вот захотел посмотреть, кого я завтра буду с этой высоты сбрасывать.
   Барон невольно рассмеялся.
   - Вы шутите, днем не смогли удержать высоту, а завтра собираетесь взять хорошо укрепленные позиции?
   - Днём меня здесь не было, я подошел вечером.
   - Ставка направила специальные войска, - усмехнулся барон.
   - Да, специальные, Эрик, и вы зря смеётесь.
   - Но это же несерьёзно, у меня есть разведданные, тут на десять километров только пехота с винтовками.
   Неизвестный зевнул, прикрывая рот:
   - Ну ладно, задержался я тут, уходить пора, - и застегнул плащ.
   - Так вы не собираетесь меня убивать?- удивлённо спросил барон.
   - Нет, я убью вас завтра, когда возьму высоту.
   - А зачем же вы приходили?
   - Не знаю, посмотреть хотел.
   - Кто вы?
   - Зачем вам, барон, ну да ладно, капитан Буслаев, ещё месяц назад, разведчик, а сегодня командир штрафной роты.
   - Роты!? Вы хотите пехотной ротой взять высоту, удерживаемую танковой бригадой?
   - Возьмём, барон, возьмём ротой, она у меня штрафная, как и я сам, а там, внизу у реки мой дом, я там родился, да вообще моя это земля, земля моих предков.
   Утром, когда тяжелый туман ещё окутывал холм, русские пошли в атаку. "Глупые, - подумал барон, - с винтовками и бутылками против танков". Но пешие и плохо вооруженные русские взяли хорошо укрепленную высоту. Последнее, что запомнил командир танковой бригады - это было заросшее рыжей щетиной лицо русского капитана, который склонился над ним. Усталые глаза русского смотрели скорее озабоченно, чем неприязненно, а на левой щеке от самого глаза до подбородка кровоточил широкий шрам. Русский, склонившись, смотрел на лежащего на земле барона, на его обгоревшее лицо и спросил у стоящего рядом солдата:
   - Слушай, доктор, выживет, как думаешь? Может его в штаб? Крупная птица.
   - Да вряд ли, командир, мы его довезём - ответил медик.
   - Ну что, барон, сбросил я тебя с высоты, жаль, что ты меня не слышишь, победитель. Или слышишь? Ну ладно не дрейфь, там встретимся, - указал русский стволом автомата в небо, и они растворились в дыму и тумане.
   Барона спас его старинный друг, слуга и механик танка Ганс Майер, он привез обгоревшего и искалеченного хозяина в родной Эльзасц.
                                                             ***
   Эрик фон Гроссрайнер-X, молодой бизнесмен, вот уже год работавший в России, недавно закончил строительство своего нового дома на берегу тихой, шириной не более пятнадцати метров, но глубокой и с тяжелыми омутами речки. Дом, как настоящий замок, красовался подле холма. Рядом с домом был старинный ключ, обложенный камнем. Из маленького бассейна через арку вытекал ручеёк. На каменой арке был неведомо когда и кем вырублен родовой герб барона. Именно из-за этого герба Эрик и выбрал эту землю под своё имение. У родника под крымской сосной, специально привезенной и аккуратно высаженной, в старинной качалке сидел старый дед Эрика - барон Эрик фон Гроссрайнер-старший. Его лицо, изуродованное во время войны, было грустным и усталым, и вообще он как бы находился вне пространства и времени. Старик думал о превратностях судьбы. Вот он сидит у ключа, который, похоже, соорудил его далёкий предок много веков назад, по крайней мере, об этом свидетельствовал родовой герб. На этом месте шестьдесят лет назад он сам чуть не погиб.
   И хотя место это нравилось старому солдату, нравился и дом, построенный внуком, что-то тяжелое копошилось в его сердце. Вчера вечером проходя к реке, он столкнулся со стариком своего возраста. Они долго смотрели друг на друга и молча разошлись по своим сторонам, не сказав ни слова, однако почему-то пьяный, заросший седой щетиной мужик показался ему знакомым, и хотя ничего определённого не вспоминалось, какое-то нехорошее щемящее чувство неотвратимости тяжело шевельнулось и затаилось раненым зверем.
   Старый барон спросил у внука, кто это, на что Эрик-младший небрежно сказал, что это местный пьяница, живущий у реки в хибарке, которую скоро снесут, потому что она находится на земле, которую он купил. Старик пытался объяснить внуку, что не надо никого сносить, но Эрик опять махнул рукой.
   - Да брось ты, дед, вон Вован, мой партнёр говорит, что эту пьянь завтра же прогонит и лачугу его поганую снесёт бульдозером. Понимаешь, он построил эту хибару незаконно и живёт в ней тоже незаконно, у него нет ни документов на землю, ни на строение. У него вообще нет никаких прав, - внук как-то странно засмеялся, почти так как смеялся его партнёр по бизнесу Вован и продолжил. - Да и разве это строение - убогая лачуга, разве её жалко, да и в России, слава богу, теперь пришло время, когда законы тоже стали соблюдать.
   Старый барон всю ночь ворочался на пуховой перине, заботливо привезённую внуком из Германии. Утром встал, принял душ, выпил кофе, поданный аккуратной русской девушкой, прислуживающей в доме, и хотел поговорить ещё раз с внуком. Однако служанка сказала, что молодой барон куда-то уехал со своим партнёром.
   Старик сидел у родника в качалке, укрывшись пледом, и ждал внука. Сквозь дремоту ему вдруг показалось, что он услышал лёгкий рокот работающего двигателя своего танка. От сонливости не осталось и следа, старик встал и прислушался, оглядываясь по сторонам.
   На дорогу из-за поворота выполз огромный тяжелый бульдозер и, урча мощным двигателем, направился вниз к реке. "Наверное, показалось", - подумал старик и растерянно смотрел то на трактор, то на джипы, на которых ехали следом внук и его партнёр по бизнесу Вован.
   Бульдозер уже подходил к лачуге, когда перед ним, как из-под земли, вырос солдат. Старик, беспомощно шедший за бульдозером, замер. Он сразу узнал вчерашнего пьяницу и капитана из того далёкого кошмара. Только сейчас тот капитан стоял перед трактором как монумент солдата. В послевоенном парадном мундире пехотного подполковника, увешанный начищенными орденами и медалями, в вычищенных до зеркального блеска сапогах он выглядел как-то нереально в этом пространстве и времени. На тщательно выбритом лице солдата застыла зловещая улыбка, перечёркнутая широким шрамом, проходящим от левого глаза до подбородка. Солдат стоял, спокойно и прямо, расслаблено опустив руки. Когда до него оставалось метров пятнадцать, "Катерпиллер" остановился, водитель вылез из кабины, к нему подъехал Эрик и Вован. Старик хотел вмешаться и прекратить этот кошмар, но как парализованный смотрел на происходящее, не имея сил даже крикнуть. Слова горячим комом застряли в горле, и он с ужасом думал о развязке.
   Сначала Вован кинулся к солдату, но наткнувшись на холодный и презрительный взгляд, остановился, грязно выругался и стал кричать на водителя, потом дал ему пачку денег и водитель нехотя забрался в кабину. Трактор медленно пополз на солдата, когда оставалось не более десяти метров, солдат дернул рукой, как бы подсекая леской рыбу и выдернул из травы "Фауст". Первым загорелся трактор, затем по очереди заполыхали разворачивающиеся джипы Вована и Эрика.
   Солдат отбросил опустевшие после многолетнего груза болванки, не спеша зашел в сарай, и старик увидел, как буквально из рассыпавшегося сарая выполз танк, его танк. Барон сразу узнал свою машину по рокоту двигателя и по раскраске, которую когда-то нанёс его механик Майер. Танк прополз метров триста в сторону холма и остановился. Мощная пушка повернулась в сторону дома Эрика и стала изрыгать пламя. Она плевалась фугасами, до тех пока от дома остались одни развалины, потом пушка нацелила своё жерло на дом Вована, как бы указывая на что-то и требуя ответа, перед тем как завершить своё последнее предназначение. Изрыгнув пламя в последний раз, танк развернулся и пополз обратно мимо горевших джипов и трактора прямо на старика, которого поддерживала выбежавшая служанка и садовник. Сытно урча танк шел на своего хозяина, старик выпрямился и, оттолкнув слуг гордо откинув голову, шагнул навстречу тяжёлой машине. Но танк, не доехав трёх метров, повернул и прополз рядом. Когда люк механика поравнялся со стариком, танк остановился. Они долго смотрели друг на друга, затем солдат тяжело вытер тыльной стороной руки лоб, и устало сказал:
   - Ну что, Эрик, вот мы и свиделись. Я же тебе говорил, что встретимся, не думал, что ещё здесь, но видно так надо, ну что ж теперь живи, победитель, а я тебя там ждать буду, - солдат неопределённо махнул рукой и дернул рычаги, - тяжелая машина поползла к реке.
   Старик с ужасом смотрел, как танк без остановки вошел в реку, заглох и скрылся в глубине, тёмная вода, урча водоворотами, затянула танк в глубину омута. Старик смотрел опустошенным взглядом на реку, уносящую вниз по течению маслянистые пятна, и трясущимися губами повторял:
   - Победитель...

??

   ПАРАСЬКИНЫ ОЗЁРА
  
   Про Параськины озера на Северах слышали все рыбаки, грибники, ягодники и просто любители-туристы, выезжающие на природу. Но даже те, кто никогда и не бывал в этих краях, хоть однажды слышали об удивительных красивых озерах, богатых рыбой, прибрежных лесах, полных лесными дарами и, конечно же, о самой бабке Параське, знаменитой хранительнице озер. Однако и те, кому довелось побывать на этих озерах и увидеть легендарную бабку Параську и даже услышать, как она ругала всяких разгильдяев загаживающих озера и прибрежные леса, совершенно не догадывались, что это за человек. К сожалению почти никто и ничего не знает про саму хранительницу голубых озер, хотя история жизни этой женщины очень даже интересная и бесконечно грустная. И когда мой старинный знакомец Виктор Мошесов рассказал мне Параськину историю, я еще долго раздумывал, а можно ли сегодня рассказывать её кому-то вообще. Дело в том, что некоторые детали этой истории в наше время могут вызвать злую усмешку и даже раздражение, и мне бы не хотелось ничем очернять память этой удивительной женщины, унесшей с собой свою тайну. Но когда я пересказал эту историю моему другу Виктору Ивановичу М..., известному драматургу и сценаристу, он посоветовал мне все-таки поведать её читателям, потому что о таких людях должны знать наши читатели. Пусть хотя бы узнают о том, какие страсти бушевали в сердцах людей, еще совсем недавно по историческим меркам. Пусть знают, что были люди, у которых главной ценностью была честь, слово и преданность. Ценности, которые нельзя измерить ни деньгами, ни властью и которые сегодня сильно девальвированы.
   В двадцатые годы на побережье Ледовитого океана жил Иван Канев, удалой мужик, удачливый промысловик, известный по всему побережью своим охотничьим искусством, твердым словом и добрым сердцем. Пушнины Иван добывал немало, дичь и зверя промышлял с умом и бережливостью, и пользовался всеобщей любовью да уважением. Жил Иван, надо сказать, не бедно, дом срубил высокий, светлый, просторный, да и в доме у него всё было, не было только хозяйки. А всем известно, что без хозяйки любой дом сиротой смотрится. Как-то не везло ему по женской части, в парнях не сумел девки подобрать себе под стать, да так и задержался в холостяках до сорока пяти лет. Мужик Иван был здоровый и ладный, вдовицы и молодицы к нему клеились, но никто ему в душу не западал, всё не те попадались, от чего сильно печалилась его уже престарелая мать.
   Но послал Бог и ему счастье. Совсем не такое и простое и очень недолгое, но зато немалое. Шел как-то Иван налегке в своё урочище, расположенное на водоразделе трёх рек, и прямо на дороге нашел свою будущую жену. Он часто потом вспоминал, что вообще-то хотел пройти километров на десять восточнее этого места, но, обходя очередной урман, увидел мелькнувшую в кустах черную лису, которую спугнула его собака. Поскольку черная лиса была большой редкостью для этих мест, Иван решил посмотреть, где же у неё тут нора, но лиса петляя, упорно уводила его на запад. Так идя за лисой, часа через два он услышал, как впереди тявкают лисы и когда подошел поближе, то увидел, что возле санной колеи под огромной елью кто-то сидит. Черной лисы и след простыл, а вокруг ели тявкают рыжие плутовки. Пригляделся - вроде старушка какая-то немощная. Иван подошел к ней спросить, что случилось, а она так ослабла, что даже говорить не может, только кашляет. Не стал таёжник долго расспрашивать, что да почему, укутал находку в мягкую шкуру молодого оленя, сладил волокушу и притащил домой. Мать с сестрой только руками всплеснули, да в голос завыли. Повыв немного, сообразили что делать, согрели в баньке, отпарили, и оказалось, что и не старушка это вовсе, а совсем молоденькая девушка, только сильно исхудавшая да чахоткой измотанная.
   Потом она рассказала, что везли их обозом из Петербурга, и она не помнит, как оказалась на дороге, толи сама выпала, толи оставили помирать на дороге обозники. Тогда из Санкт-Петербурга обозами вывозили всяких князей, графинь и их отпрысков на Севера для перевоспитания. Некоторые обозники, чтобы зря не возиться, сразу же за городским шлагбаумом пускали  никому не нужных врагов свергнутого строя в расход, деньги то им все равно платили вперед. А тех, кому повезло поболее, довозили и до места назначения, часто это было чистое поле, а точнее заснеженное болото и трудно сказать, кому повезло больше. Но Марии, так звали девушку, действительно повезло. Бросили её или потеряли, но нашел её на санной дороге в тайге, где окрест на сто вёрст, ни души, добрый человек. Нашел и выходил. Если бы Иван не нашел Марию тогда, то лисы и волки за ночь ничего бы от нее не оставили, и если бы он не стал её выхаживать, то прожила бы она от силы дня три.
   Мать и сестра Ивана, отпарив и отогрев Марию, сразу так и сказали - нежилица, вот-вот помрет, и в чем только душа держится: кожа да кости. Что делать они не знали и решили как Бог даст пусть так и будет. Но Бог, не понятно из каких соображений, дал Марии Ивана, который ничего ждать не хотел и решил побороться за жизнь несчастной девушки вполне серьезно. Привез из уездного городка доктора, тот осмотрел больную и сказал, что шансов у девушки выжить не больше, чем у сосульки летом на солнцепеке, потому что легкие у неё почти полностью сгорели. Но Иван выложил серебристых соболей чистой выделки на треть хорошей шубы, и доктор пообещал навешать больную. При этом доктор добросовестно выписал рецепт, но сказал что лекарств этих нет даже в Питере.
  
   Крут и упрям был характером Иван, и с таким раскладом событий, похожим на приговор, не согласился. Нет лекарств, значит, нет, и по совету местного знахаря Шомесова стал лечить Марию народными методами. Вся деревенская детвора каждый день собирала березовые почки и кончики пихтовых веточек и приносила их в дом Ивана. И оставив все свои промысловые дела, таежник каждый день готовил отвары на березовых почках и пихтовых лапках. Поил Марию по очереди то березовым, то пихтовым отваром, после отвара с интервалом в пять минут давал по чайной ложке собачьего и медвежьего жира и затем столовую ложку молока с диким мёдом. Утром и вечером Иван прогревал Марию в парилке, подбрасывая отвары трав на каменку, но так, чтобы пар был сухим и прозрачным, не клубился, а поднимался вверх прямыми струями. Прогрев девушку сухим паром, Иван в парилке обмазывал её горячей кашицей от отваров, нанося утром тонкий слой пихтовой массы спереди, а берёзовой сзади, а вечером наоборот. Потом обертывал в мягкую холстину, заворачивал в тулуп и в таком коконе выносил её на улицу и усаживал в специально сделанное кресло под соснами часа на два. Потом заносил в дом, опять натирал собачьим и медвежьим жиром, поил горячим молоком и укладывал в мягких пыжиковых шкурах на печку.
   Так, практически без всякого результата, он нянчился с Марией до марта. Мать, жалея сына, только плакала. Иван осунулся, похудел, и мать уже стала беспокоиться, не подхватил ли он чахотку. Вначале этой битвы с судьбой все думали, что Мария скоро помрет, и даже молили, чтобы скорее отмучилась. Доктор, наезжая каждую неделю, только покачивал головой, удивляясь, что девушка еще жива, оставлял какие-то лекарства и, получив две очередные шкурки, уезжал. Но весной с пришедшим солнцем девушка пошла на поправку и стала ходить. Выходил Иван Марьюшку. Все, конечно, были этому рады, правда мать Ивана стала замечать, что чем быстрее поправляется девушка, тем грустнее становился Иван. В конце марта, когда Мария встала на ноги, она вдруг стала стесняться Ивана, хотя раньше беспомощно принимала все лечебные процедуры и внимательно выслушивала, все что он  говорил.  Однако как только силы стали потихоньку возвращаться, она стала стыдиться своей наготы и Иван, оставив девушку на попечение матери и сестры со строгими инструкциями как лечить, ушел на промысел. Погода была отличная, удача ему улыбалась, и он быстро наверстал все пропущенные месяцы. И даже наловил в подарок для Марии на побережье серебристого песца.
   Домой Иван возвращался почти после месячной охоты со смешенным чувством ожидания чего-то необычного и робости. Это чувство было совсем непривычным для матерого промысловика с одним ножом и рогатиной ходившего на медведя. Оставив большую часть добычи в схране, налегке, с одной упряжкой оленей Иван торопился домой волнуясь, как ребенок. Еще когда он по реке бежал рядом с упряжкой, тяжело груженой добычей, и подгонял оленей хореем, ему показалось, что на крыльце дома кто-то стоит, хотя было еще совсем раннее утро. Расстояние было большое, но Иван был уверен, что это Мария. Несмотря на усталость от долгой охоты и трехдневного перехода Иван бежал легко и даже радостно. Фигурка спустилась к реке и по льду двигалась к нему навстречу, и хотя еще нельзя было различить лица, Иван знал, кто это, он крикнул, чтобы она не шла и оставалась на месте, но ветер сносил все звуки. Олени, поравнявшись с Марией, остановились без всякой команды.
   Длинные дни и ночи промысла он думал, что скажет при встрече и даже придумал, как ему казалось очень хорошие слова, но, увидев Марию, бегущую к нему в распахнутом полушубке, качающуюся от ветра и улыбающуюся, таежный волк оробел как ребенок. Шаги его становился все медленнее, ноги наливались свинцовой тяжестью и, не доходя метров десять, Иван остановился, не в силах сделать больше ни одного шага. Мария тоже остановилась, вспыхнула румянцем и, протянув тонкие руки, медленно, пошатываясь, пошла ему навстречу. Для Марии этот лёгкий бег в пятьсот метров был самым длинным после выздоровления и как только она коснулась его рук, ноги у неё подкосились. Занёс её Иван в дом как маленького ребёнка, прижавшуюся и плачущую и, не опуская на пол, попросил у матери благословения.
   ...
   Историю эту можно было бы тут и закончить сказав, что прожили они долгую и счастливую жизнь. Но вот только сама история на этом не закончилась. Иван с Марией поженились и жили тихо счастливо. Соседи завидовали Ивану и радовались его счастью, такое бывает разве что в сказках. Незаметно пролетели пять лет. Казалось, ничего не сможет омрачить их счастья, но только Марьюшка стала всё чаще печалиться, а когда Иван спрашивал, чего это она грустит, отвечала, что хочет родить Ивану ребеночка. Врач, заглядывавший в деревню уже по привычке, категорически заявил, что рожать ей нельзя. Легкие каким-то чудом и зарубцевались и чахотка закрылась, но родов она не выдержит. Однако Мария молилась, чтобы послал им Господь девочку и вскоре забеременела. Иван отговаривал её, объяснял, что доктор не советует этого делать, что она не сможет даже выносить ребеночка, но Мария ничего и слушать не хотела. С Иваном она и ранее была всегда мила и ласкова, но когда стала носить ребёнка, то просто расцвела и излучала тепло и ласку. Иван чувствовал это душевное тепло, радовался и тревожился. У него появлялось чувство, будто она прощается с ним.
   Весной Мария родила Ивану девочку, хорошую да пригожую, и за два дня сгорела как свечка. Несмотря на протесты врача, она еще три раза покормила дочку грудью и попросила назвать Прасковьей в честь своей бабушки Прасковьи Гавриловны Лопухиной. Перед уходом она поцеловала доченьку в щечку, улыбнулась Ивану, слабо сжала его руку и закрыла глаза.
    
   Так трех дней отроду крошечная Прасковья Канева осталась без матери. Однако теплом её не обошла судьба и росла доченька Ивана и Марии, не ведая никаких забот. Была всеобщей любимицей, не только дома, но и во всём селении. Сам Иван называл доченьку Праночкой, любил пуще всей своей жизни, и баловал неслыханно. Да и бабушка с тёткой не отставали, не разрешали ей делать никакой работы, кроме вышивания, хотя сама Праночка всегда старалась им помочь. Ласковая и пригожая девочка с белыми, как лён волосами, заплетенными в аккуратные косички, и синими, как небо перед закатом солнца, глазами была просто ангелом.
   Но быстро летит время, подросла и Праночка, радуя отца и родных, закончила школу круглой отличницей. Красота её неимоверная притягивала парней со всей округи и стали свататься к ней женихи со всего Севера. Но Праночка ни на кого не обращала внимания. И вот однажды увидел Праночку молодой и статный охотник Василий Изьюров и потерял покой и сон. Сказать, что Праночка ответила ему взаимностью, можно разве что с великой натяжкой. Так улыбнулась ему разочек, когда он проходил мимо её дома.
   Василёк эту улыбку принял как одобрение и твёрдо решил покорить сердце гордой красавицы. Однако не простое это оказалось дело, не знал Василий как к ней подойти. Пробовал поднести ей на масленицу меха дорогие, а она со смехом отвергла подарок, мол, меха у моего папеньки куда лучше. И то правда, Иван лучший промысловик на побережье. Решил в боях кулачных удаль показать, так она пуще смеётся, мол, готовится Василёк жену колотить? Совсем извёлся Василий. Тем, кто только на Праночку посмотрит, таких калачей отвешивал, что мало никому не казалось, а она только смеётся. Надоумил его кто-то сходить к старику Шомесу, он из рода шаманов и сам шаманит, может что и подскажет. Долго думал старик, ничего придумать не смог и рассказал, что там с той стороны Северного моря в горах есть пещеры, где растет горный золотисто-розовый хрусталь. Есть поверье, что если молодой парень успеет обернуться туда и обратно за одну ночь и принесет для своей любимой этот кристалл, то полюбит избранница его на веки. Но идти туда надо только с чистым сердцем, человек с нечистыми помыслами не пройдет, погибнет. Идти надо только одному и брать с собой можно всего одну упряжку из шести собак, а еды не более собственного веса. А главное вернуться герой должен до первого луча солнца и вручить кристалл своей любимой.
    
   Не стал Василий даже думать о трудностях такой прогулки, а сразу же начал готовиться в дорогу и как только пришла полярная ночь, отправился за заветным камнем на Аляску. Перед самым уходом заскочил к Праночке, сказал, что сбегает за приворотным камнем. Побледнела красавица, ни кровинки в лице, и говорит что, мол, за глупости.
   В селении все знали, куда ушел Василий, хотя чужим говорили, что промыслует охотник на побережье. Многие жалели парня, думая, что сгинул молодой охотник, шутка ли такая прогулка. Но Василий вернулся, успел в положенный срок и сразу пришел к дому Каневых.
   Утром, когда Иван вышел на крыльцо и увидел Василия, то ничего не говоря, позвал Праночку. Протянул Василий Праночке горный желто-розовый кристалл, взяла она его в руки и улыбнулась. С тех пор стали они неразлучны и всё, как и положено, к свадьбе шло. Полюбила Праночка молодого охотника за его мужество, за удаль молодецкую за сердце честное, а может быть, и вправду камень этот волшебный был.
   Но ворвалась в их жизнь, как и миллионов других людей, великая война и ушел Васенька, как и все на фронт. Всего-то и успели они один раз поцеловаться, перед крыльцом её дома, после того как показал Василий Праночке свои голубые озёра. Уходя на фронт, спросил Василий, будет ли его ждать любимая? И ответила Праночка, что дождётся его, сколько бы не прошло времени.
   Воевал Василий снайпером и не было ему равных на всем финском фронте. Много он крови попортил фашистам и их приспешникам. Занесли его фашисты в черный список, награду большую обещали тому, кто его убьёт. И фашистские снайпера открыли на него настоящую охоту. Так и сгинул Василий в неравном бою.
   Еще не пришла похоронка, когда взяла Праночка снаряжение Васеньки, жениха своего и стала жить на озерах, где он рыбу ловил да дичь добывал. Родственники рассказали ей, что пришла похоронка, что погиб её Васенька, но никого не слушала Праночка и ждала своего любимого. Иван помогал дочери до самого последнего своего дня, уговаривал её домой вернуться, но крут был характер у его доченьки, не хуже папенькиного.
   Сначала многие приходили к ней на озёра, кто проведать, кто домой позвать. Шли годы разные, неровные, и только лёгких среди них небыло. Сколько народу сваталось к лесной красавице, да бестолку. Неумолимое время брало свое, исчезли из её жизни старые знакомые, одни ушли в мир иной, другие растерялись в лабиринтах жизни. Состарилась и хранительница озер. Со временем как-то незаметно стали её кликать бабкой Параськой, и вскоре все к этому имени привыкли, да и поправить уже было некому. Однако в душе хранительницы озёр сохранился великий огонь, который хранил её от всяких напастей.
   Однажды я рыбачил на озере и, проплывая на лодке мимо её избушки, увидел, что сидит она на своём маленьком причале. Крикнул как всегда приветствие, а она не ответила. Подплыв, ближе увидел, что сидит Параська на лавочке и смотрит в озеро неподвижными синими-синими глазами и улыбается, а в руках её золотисто-розовый кристалл сверкает.
   Похоронили её рядом с избой на берегу озера, а кристалл я в озеро кинул. Рассказывают, что теперь ночью на озере откуда-то со дна идет по утрам золотистый свет. Но это уже совсем другая история.

??

   НИТИ ВРЕМЕНИ
  
   Всё началось с того, что проектировщик заснул в своём кабинете после трёх бессонных дней и ночей.
   Хотя, если быть точным, следует сказать, что всё началось не тогда, когда проектировщик заснул, а когда проснулся и, рывком сев на диване, испуганно уставился на настенные часы. Он испугался, что проспал встречу с заказчиком и уставился на часы: было шестнадцать часов пять минут и пять секунд, и стрелка невозмутимо продолжала свой неторопливый и неумолимый ход. Сначала увиденное его успокоило, потом удивило и лишь после этого озадачило, хотя собственно ничего особенного не произошло и, кажется, не было повода ни для какого беспокойства, он выспался и время было достаточно, чтобы подготовиться к встрече с заказчиком, если бы...
   Если бы с того момента, когда он заснул, время не отсчитало всего лишь пять секунд.
   Еще не совсем понимая, что произошло, он растерянно сидел на диване и следил за секундной стрелкой, считая вслух секунды: "Пять, шесть". Досчитав до десяти, вздрогнул, и стряхивая оцепенение, потёр виски.
   - Наваждение какое-то, - подумал проектировщик, - странный какой-то сон.
   Он задумчиво осмотрелся и ему показалось, что всё вокруг как-то изменилось. Рассеянно потрогал диван - кожаная обивка была тёплой. Ущипнул себя за ухо - боль была вполне реальна. Посмотрел на наручные часы - настенные спешили на две секунды.
   Получается, что он спал всего лишь пять секунд. Спать больше не хотелось, голова была ясной, тело мягким и расслабленным, как бывает по утрам после второй недели отпуска. Однако смутное ощущение тревоги копошилось где-то внутри, но проектировщик, ещё раз посмотрев на часы, оставил свои сомнения на потом и поспешил заняться неотложными делами.
  
   Незаметно пролетевший день был удачным, заказчик остался доволен и подписал новый крупный, очень выгодный контракт, но вполне законное чувство удовлетворения подтачивала навязчивая мысль о странном эпизоде с часами. В течение дня она иногда терялась, но потом неожиданно возвращалась с еще большей тревогой и назойливо тёрлась в голове. Настолько назойливо, что он отказался от запланированной встречи со своей подружкой, которая не замедлила обидеться и послать его в весьма непонятное для литературного языка место.
   Поздно вечером проектировщик принял холодный душ, сварил крепкий кофе и, выпив пару чашечек, попытался проанализировать, что же его так беспокоило. Он по полочкам, точнее по минутам разложил весь свой день, особенно тщательно исследуя эпизод со сном, но ничего особенного не просматривалось.
   Да, он закончил проект, сморила усталость, понятно почему - работал, почти не выходя из кабинета, за три дня пару раз придремал минут по пять прямо за столом, а когда закончил работу, не выключая компьютера, прилёг на диван и сразу же заснул. Проснулся и снова в работу. Всё, вроде, понятно, но где-то в закоулках сознания крутился вопрос: "А сколько же я спал?"
   Он хорошо помнил, что когда закончил работу, до прихода заказчика оставалось еще сорок минут. Решил немного отдохнуть, чтобы не выглядеть слишком усталым. Завёл будильник на 16-30 и прилёг на кожаный диван. Диван был неприятно холодным, желание взять куртку поборола усталость, придавив своей рыхлой тяжестью и, бросив взгляд на настенные часы, показывавшие 16 часов, 05 минут, 00 секунд он закрыл глаза.
   Ему приснился сон. Проектировщик хорошо помнил этот сон до последних даже мелких деталей. Снился строительный объект, на который он приехал в составе делегации от ГАК. В памяти всплывали разные люди, переходившие из комнаты в комнату, с которыми он встречался. Кто-то с ним здоровался, и он отвечал кивком головы, а кто-то останавливался, что-то рассказывал, о чём-то спрашивал.
   Проектировщик хорошо помнил эти разговоры. Помнил, что в отреставрированном зале Пушкинского музея он познакомился с каким-то учёным, и тот рассказывал ему про свою работу и даже приглашал зайти. В памяти легко всплывали даже мелкие детали, он помнил, что во сне посмотрел на часы и рванулся к выходу. Попытался вспомнить, что увидел на часах, но в воспоминаниях всё расплывалось, как плакат перед пролетающей электричкой.
   Всё было вроде бы понятно, ничего особенного, кроме того, что спал он всего пять секунд и при этом выспался и видел сон. Не найдя, за что зацепиться, проектировщик отложил этот вопрос на потом и скорее всего забыл бы об этой истории навсегда.
   Однако спустя три дня, перебегая в переходе метро с Чеховской на Пушкинскую мимо лотков с мелкими товарами, он задержал взгляд на торговце газетами. Несколькими минутами позже, сидя в вагоне, он вспомнил, что лотошник улыбнулся ему, как старому знакомому. Всё тело покрылось холодным потом. Проектировщик с каким-то страхом вдруг понял, что не помнит, не знает этого человека. И в тоже время был уверен, что встречался с ним, и торговец газетами был ему точно знаком.
   Непривычное и очень неудобное чувство растерянности, возникшее три дня назад и слегка затёртое будничными заботами, опять завладело им. Обладая абсолютной памятью, он мог процитировать почти любую прочитанную книгу, мог поминутно представить всю свою жизнь, но сейчас не мог вспомнить этого человека. Появилось желание вернуться, что-то уточнить, что-то спросить, но дела гнали его по колее судьбы.
   Чрез месяц в том же переходе метро проектировщик опять увидел продавца газет.
   - Николай Петрович! - крикнул газетчик, - ну что же вы не подходите?
   Словно оглушенный, он медленно подошел к газетному лотку и внезапно вспомнил, что это Фёдор Иванович Касаткин, с которым он познакомился недавно в Пушкинском музее на сдаче отреставрированного главного зала. Вспомнил, что Касаткин - доктор филологических наук, профессор, пишет книгу о новых диалектах Москвы и подрабатывает в метро, продавая газеты. Вспомнил и испуганно остановился...
   Федор Иванович после рукопожатия спросил с усмешкой:
   - Так что же вы, батенька, не позвонили? Ведь собирались.
   - Да текучка заела, то проект сдавал, то заказы принимал. А тут ещё потерял ваш телефон. Вот решил найти вас тут.
   - Помнится, месяц назад вы пробегали мимо и не остановились, мне показалось, что не узнали меня.
   Николай Петрович поёжился.
   - Да нет, узнал, просто спешил очень.
   - Ну-ну, а то я подумал...
   - Ну что вы, - стал оправдываться Николай Петрович и замолчал.
   Во-первых, потому что разозлился на себя за то, что солгал: не узнал он тогда Касаткина и вспомнил про него только сейчас. Во-вторых, сейчас он не мог ни о чём говорить, потому что его пронзила нелепая мысль: "С Касаткиным он никогда и нигде не встречался, видел его только в том коротком сне. Более того, он никогда не был в Пушкинском музее. Не был вообще". Эта мысль окончательно запутала Николая Петровича и, не придумав ничего более вразумительного, он извинился и пошел прочь, причём в другую сторону. В состоянии полной растерянности он добрался до Пушкинского музея и на проходной столкнулся с администратором, который окликнул его.
   - Ну наконец-то, Николай Петрович, а то директор уже попросил меня позвонить вам, но слава богу вы нашли время и заскочили к нам. Я, конечно, понимаю, что у вас нет времени, но тем более... У меня как раз и пакет для вас, - и протянул ему папку с бумагами.
  
   Вечером Николай Петрович заглянул к своему давнему приятелю, когда-то знаменитому и модному психиатру, а теперь вполне заурядному московскому пьянице.
   Захватив по пути всё, что нужно для хорошей дружеской беседы Николай Петрович позвонил в обшарпанную дверь, на которой висела красивая бронзовая табличка "Профессор, д.м.н. А.С. Редька". Дверь открылась только после пятого или десятого звонка, и сильно помятый друг детства, нисколько не удивлённый позднему и неожиданному визиту, буркнул: "Ну, проходи".
   Осмотревшись, Николай Петрович отметил, что из мебели в трёхкомнатной квартире остались только книжные полки, один стул и огромный письменный стол, царивший посреди большой комнаты. На нем стояла настольная лампа и лежала раскрытая общая тетрадь с перьевой авторучкой. Видно, что хозяин делал какие-то записи. У квартиры был заброшенный вид, а полки с аккуратно расставленными книгами усиливали это странное ощущение пустоты.
   Николай Петрович, раскладывая пакеты на столе, стал рассказывать свою историю. Редька молча слушал своего приятеля и погружался какие-то размышления.
   Вообще дружили они с самого детства и хотя встречались редко, но перезванивались почти каждый месяц и, когда жизнь особенно остервенело кусала за бока, встречались без всяких предупреждений и за дружеской беседой разбирались в перипетиях судьбы, подкрепляя доводы крепкими словами и горячительными напитками.
   Через час такого погружения, изредка прерываемого бульканьем разливаемых напитков, чоканьем и молчаливым опорожнением стаканов, они дошли до философической кондиции и Редька, сделав движение рукой, будто отмахивался от каких-то вопросов, без всяких переходов спросил:
   - А что, собственно, тебя беспокоит?
   - Знаешь, больше всего меня путает то, что диван был тёплый, - Николай Петрович икнул и продолжил, - он не мог так нагреться за пять секунд, которые я спал. Да и Пушкинский музей...
   - А может быть ты ошибся со временем? Сам говоришь, что устал, ну и потерял часок другой.
   - Нет, не ошибся. Я спал максимум пять секунд и выспался. Кроме того у меня был включён компьютер и там зафиксировано время окончания работы, а когда я проснулся, то стукнул по клавишам, чтобы посмотреть время и на ПК.
   Редька потёр подбородок и растягивая слова сказал:
   - Ну, вообще-то такое бывает: быстрое погружение, например, при медитации, и человек за секунды может отдохнуть, правда, для этого надо не пять секунд, а хотя бы минуты три.
   - Какая медитация, я даже не знаю, что это такое. И какие три минуты, я спал пять секунд.
   - Это совсем неважно, знаешь или нет, у организма есть свои резервы, а тут ещё и усталость. А со временем ошибиться не трудно, особенно уставшему человеку. - Редька задумался и, откинувшись к стене, продолжил. - Понимаешь, в мозгу есть ретро-участки, которые имеют свою память.
   - Генетическую?
   - Трудно сказать какую. Возможно, тут есть и генетическая компонента. - Редька встал с пола, на котором сидел, по-татарски скрестив ноги, прошелся по комнате, разминая кости, и, остановившись перед сидящим на стуле другом, продолжил. - Эти участки мозга почти совсем не изучены, люди знают о космосе гораздо больше, чем о себе. Год назад я разговаривал с Натальей Бехтеревой, она в своём институте давно этим реликтом занимается и накопала такое, что все современные представления о функциях мозга можно перечеркнуть и забыть.
   - Но мне-то что от этого? Ты бы, Афоня, поближе к теме, не увлекайся.
   - Так я и так в теме. Этот участок мозга поддерживает постоянную связь с внешним полем или миром, как тебе удобнее, с которым мы, наш организм, в обыденной жизни контакт потеряли давным - давно. И только отдельные люди в силу каких-то плохо интерпретируемых причин могут частично пользоваться этой утраченной способностью, например, Ванга, Месинг... - профессор помолчал и как-то нерешительно добавил, - и Тесла.
   - Да ладно, мозги мылить, я и так ничего не понимаю, какая Ванга, какой Месинг и причём тут этот Тесла? Я прилёг на диван, заснул и через пять секунд проснулся хорошо выспавшимся, и Касаткина я никогда не встречал. Понимаешь, человек, приснившийся мне во сне, вдруг обращается ко мне в метро.
   - А может быть ты забыл, где с ним встречался?
   Николай Петрович подошел к окну без шторы и стал смотреть в тёмное стекло.
   - Нет, ничего я не забыл, ты сам знаешь, какая у меня память... - и вдруг замолчал, со свистом выдохнув воздух.
   - Ты чего, Коля? - удивился Редька, подходя к другу.
   Николай Петрович, бледный как полотно, смотрел в окно и, тыкая пальцем в стекло, дрожащим голосом повторял:
   - Там, там...
   - Что там, - спросил Редька, глянув в темноту стекла.
   - Что это?
   Редька внимательно всмотрелся в отражение.
   - Да брось шутки шутковать, вон я, а рядом ты, - и засмеялся, - ну понятно, перетрудился ты, брат, пойдём лучше вы...
   Однако договорить он не успел, слова застряли в горле шершавым комом, и замерев на полуслове, стал вглядываться в тёмное стекло. Из окна на него смотрело его собственное отражение, а рядом...
   Нет, это не было отражением его друга, это было что-то иное. Редька напряженно смотрел в окно. Всё вроде бы так, вот его собственное отражение, а рядом...
   Удушливый ком подкатил к горлу, и Редька прислонился к стене. Он внимательно переводил взгляд со своего друга на его отражение, потом на своё. Его собственное отражение было вполне обычным, а вот отражение друга отражением совсем и не было.
   Да, это было совсем не отражение, шрам на правой щеке человека на стекле, был тоже на правой. А когда Николай Петрович поднял правую руку, потирая виски, тот в стекле сделал то же самое, но правой рукой.
   Редька даже вышел на балкон, но там никого и ничего не было. Вернувшись назад в комнату, профессор ещё раз внимательно посмотрел в стекло и попросил своего друга отойти от окна, фиксируя всё происходящее. Человек в стекле повторил всё движения, но не зеркально...
   Повторив свои эксперименты несколько раз, Редька подошел к столу и разлил остатки водки в стаканы.
   - Интересно, интересно, если это не белая горячка, то что? Белая горячка - дело сугубо персональное, и групповуха тут не прокатит, - профессор задумчиво посмотрел на стаканы, - а может быть это окно в другое пространство, - то ли спросил, тол и воскликнул Редька.
   Они, как по команде, выпили, не чокаясь, и заснули прямо на одеялах, разложенных на полу.
   Рано утром Николай Петрович растирая виски, сказал:
   - Слушай, Афоня, мне кажется, ночью какая-то ерунда приснилась.
   - Пить меньше надо, а то ещё не такое приснится, - отвернувшись от друга, сказал Редька и пошел на кухню ставить чайник.
   Николай Петрович, рассеянно почёсывая голову, подошел к тёмному окну, стал к нему спиной и несколько раз, резко поворачиваясь к окну, заглянул в тёмное стекло. Не заметив ничего подозрительного, он помахал своему отражению рукой, подмигнул, облегчённо вздохнул и, посмотрев на огни просыпающегося большого города, пошел на кухню, не заметив, что Редька внимательно подглядывал за его упражнениями из-за кухонной шторки.

??

   СЕРПУХОВСКИЕ МОТИВЫ
  
   Историю эту рассказал таксист, который поздно вечером подвозил меня от вокзала. Разоткровенничался он, видимо, потому, что на вопрос, чем занимаюсь, я ответил - пишу статьи и рассказы. Он обрадовался и сказал, что у него как раз есть история, которая вполне подходит для рассказа. Мне, честно говоря, было некогда, я торопился, надо было решить кое-какие вопросы и утром следующего дня возвращаться в Москву. Тогда он предложил утром подвезти меня и по пути рассказать свою историю и рано утром, к моему удивлению, подъехал к условленному месту.
   Таксист был в костюме и при галстуке с тщательно выбритым лицом, так что поначалу я его даже не узнал, но когда он поздоровался, я сразу же вспомнил этот несколько непривычный для нашего времени говор. И как только я уселся в машину, таксист безотлагательно приступил к обещанному рассказу.
   - Итак, - начал мой рассказчик, когда машина покатила по скоростному шоссе, - меня зовут Василий Михайлович Блудов. Тут меня все знают. Таксуем мы тут, - он сделал паузу наблюдая какое впечатление произвели на меня его слова и продолжил, - Сначала работали на государственных машинах, а вот теперь на своих. Вместе работаем, вместе отдыхаем. Так у нас, у старых таксистов, принято.
   Блудов снова сделал паузу, видимо, где-то он слышал, что именно так и надо рассказывать свои истории писателям, и пользовался этим уроком через каждый десяток слов, что сильно раздражало, однако, если отбросить всё лишнее, изложение можно считать весьма понятным и даже завлекательным. И далее, дабы не утруждать читателя излишними фразами, я излагаю рассказ, сократив лишь авторские паузы, и продолжаю с того места, на котором прервал повествование.
   - И вот как-то собрался я с приятелем Пашей Шибаевым на рыбалку, - продолжал таксист, - понятное дело, приготовили снасти там всякие: ну, спиннинг с блеснами, сачок и, конечно же, самое главное прихватили - то, без чего на рыбалке никак нельзя. Правда, без излишеств, ровно столько, сколько надо, рыбалка все-таки. Поначалу-то мы думали отправиться на Оку, но пока собирались, стало вечереть, и, чтобы не терять времени даром, мы отправились на Нару. Да и какая, в конце концов, разница, река она и есть река. Подъехали к Наре, ну туда, повыше запруды, что возле Высоцкого монастыря. Расположились на правом берегу и, как положено, сразу же приняли по маленькой. Ну так, для разгона, чтобы рыбалка была удачной. Осушили парочку беленькой, конечно, пивка добавили для смягчения восприятия напитка.
   Одним словом, рыбалка началась. Я, значит, стал костер разводить, а Паша, чтобы время не терять даром, принялся рыбу ловить. Он мне всегда рассказывал, что классно блеснит. Но, видимо, давно не практиковал, потому что первые полчаса он никак не мог в реку блесной попасть. Все больше на макушки деревьев блесны разлетались. Потом, однако, приловчился и в реку стал попадать, правда, через раз: то блесной, то сам в реку свалится. И вот когда вроде бы дело уже наладилось - костерочек разгорелся, шашлычок зашипел, капая салом на огонь, - у него блесна вдруг за что-то там зацепилась.
   Паша как завопит, что это щука килов на пять. И так орал, что из ближайших кустов выскочила испуганная парочка, причем дамочка так визжала, наверное, подумала, что их муж застукал.
   Но это, как говорится, ихнее дело, пущай сами и разбираются, а вот у нас это была уже трагедия, то есть последняя блесна за что-то зацепилась, остальные Паша по деревьям уже раскидал, пока приноравливался. И что нам было делать? Оно, конечно, можно было и без блесны обойтись, у нас ведь все было: беленькой коробочка только начатая, "Очаковского" пару коробочек, шашлычок уже готовенький, да и настроение в норме. Чего еще надо для хорошей рыбалки, как говорится, наливай да пей?! Но без блесны все-таки как-то неловко. Ну, неудобно что ли. Да говорят, будто бы и примета такая есть, что рыбу ловить спиннингом без блесны, не к добру, тем более, что других снастей, кроме сачка, мы с собой и не взяли. Я-то вообще на рыбалке больше по костерочку, там ,и шашлычкам разбираюсь.
   Подумали мы с Пашей, подумали, выпили еще по стаканчику и решили, что без блесны нам, ну, никак нельзя. Да и что же это на самом деле за рыбалка без блесны? И решили, что блесну надо доставать. Выпили для ясности еще по маленькой и бросили жребий, кому лезть в воду. Выпало мне. Мне завсегда так: как водку из горла пить - так в последнюю очередь, а вот как что такое - так на тебе, пожалуйста. Ну выпало - так выпало, что поделаешь, разделся я до..., ну до того самого, в чем мать родила, благо уже на реке купальщики разошлись, и нырнул в реку. Плыву себе, за леску держусь, леска натягивается, поднырнул...
   И тут, надо сказать, все и началось. Оказалось дело в том, что зацепилась блесна за скобу какую-то. Стал я блесну отцеплять, а она запуталась так крепко, что никак не отцепляется. Тогда, думаю, вытащу-ка я скобу эту на берег и там разберусь, что к чему. Потянул, а она ни в какую, ну прямо с места не сдвинулась. Тогда я ногами уперся, поднатужился, а силенка у меня есть, "жигуль" на бок один переворачиваю, смотрю, пошла потихонечку, и вижу, открывается люк какой-то. Я прямо рот открыл от удивления. Правда, вовремя закрыл, так что воды набралось совсем немного - не больше литра. Однако я сразу же понял, что это тайник, а раз тайник, значит, там клад какой-то обязательно должен быть спрятан. Думаю, вот здорово, вот подфартило, и мысли такие ясные: теперь-то уж заживем. Но от таких силовых упражнений под водой, которой уже наглотался немало, я чуть совсем не захлебнулся. Нет, думаю, пора уже и выбираться. И вовремя я это подумал, потому что и так организм от этой воды ослаб, что еле выбрался. Выбрался я, значит, на берег, рассказал все как есть Паше, а он не верит, усмехается так ехидненько, мол, не смог блесну достать, вот и гонишь пургу всякую. Обидно мне как-то стало, я и говорю ему, мол, а не пошел бы в ... в смысле, в реку, и сам посмотри, тем более что блесну-то я не отцепил, да еще воды вон сколько наглотался. Так что давай, лезь, твоя очередь.
   Понятное дело, что для того, чтобы снять напряжение, выпили мы с ним еще по стаканчику. Мне это просто необходимо было, чтобы хлябь эту речную запить. Надо сказать, что вода в этой Наре не очень-то приятная на вкус, а если честно говорить, то просто гадость. Поэтому мне лишний стаканчик это, как лекарство, а ему впрок, чтобы не так противно было, и для уверенности тоже не помешает. Да и пить одному как-то неловко, не принято это у нас, мы же не алконавты какие, мы же рыбу ловить приехали.
   Короче, выпили и он нырнул. Долго его не было, я уже подумал, что он клад решил сам достать, однако, смотрю, выныривает. Глаза выпучил, водой отплевывается и говорит: "Ва-вав-ва". Я поначалу не понял ничего, подумал, что это он по-англицки. Он как-то в гараже говорил, что по-англицки здорово шпрехает и, помню, так прямо и рубанул: "Ва-а-а-у-у". Я-то сам по-англицки не шибко кумекаю, но чую, что у него получается, в смысле также противно и похоже, как по телику говорят некоторые наши ведущие: "Ва-а-а-у-у". Однако потом, когда он ил выплюнул и повторил еще раз, я сообразил, что это он все-таки по-нашему говорит. Вот только слов у него много таких, которыми вроде бы все говорить умеют, и даже пишут частенько на заборах или в подъездах, но в приличных книжках их писать нельзя, и в образованном обществе говорить не принято. Поэтому я для рассказа и повторять не буду, хотя скажу, что я сразу всё понял, я догадался, что он в люк этот, который в подземелье вел, поднырнул и дальше ход обнаружил, и даже походил там по нему немного. И тут нас окончательно осенило, что это она, фортуна, повернулась к нам...
   - Интересно, а чем же она к нам повернулась, - задумчиво прервал свой рассказ Василий Михайлович, - да какая разница. Фортуна - она баба, а бабы со всех сторон привлекательны, - заметил он сам себе философски и продолжил.
   - Ну да ладно, на чем это я остановился? Так вот, поняли мы, что это нам дар сверху за нашу жизнь правильную обломился. Подумали еще маленько и решили конкретно все проверить, в смысле экспедицию в закрома-кладовые устроить, не откладывая в долгий ящик, хотя, по правде говоря, ящика-то у нас и не было. Понятное дело, по этому поводу приняли мы немного, ну, разлили одну беленькую, выпили не спеша, закусили шашлычком, повторили и стали собираться. Вокруг уже все стемнело, но нам-то у костра светло, а там, в подземелье все одно темно и свет дневной не нужен. А дорогу к кладу мы всяко найдём, там же к скобе у нас леска протянута.
   Телевизор мы смотрим, как клады ищут - видели, как говорится, плавали - знаем. Паша снял аккумулятор и фару с машины, завернули мы аккумулятор в один полиэтиленовый мешок, а фару в другой, приняли на дорожку понемногу и за дело. Все путем, только тут надо правду сказать, что сделали мы две промашки, одна обнаружилась сразу же, как Паша нырнул с аккумулятором в речку, а вторая - несколько позже. Ну, короче говоря, нырнул Паша в речку, и я следом. Плыву себе потихоньку к месту назначения и вдруг вижу, что Паши-то и нет. Сразу и не понял, в чем дело, подумал даже, что он уже на месте. Попробовал нырнуть под воду, чтобы увидеть, что он там делает, но, во-первых, темно и ничего не видно, а, во-вторых, фара нырнуть не дает, как поплавок плавает в полиэтиленовом мешке и меня не пускает. Я, правда, быстро сообразил, что с фарой я все-таки не нырну, и стал нырять без фары. Нырнул раз, другой и наткнулся на Пашу, стоит он на дне с аккумулятором, пузыри пускает. Еле выволок его на берег. Хорошо, что он аккумулятор не уронил, а то бы сорвалась экспедиция: ему, видать, жалко было аккумулятора, он же его со своей "Волги" снял. Посидели мы немного, подумали и решили привязать фару к аккумулятору, получилось совсем неплохо.
   Как добирались по леске к колодцу, я рассказывать уже не стану, потому что это совсем другая история. В общем, добрались, и в тот самый проход попали. Как только выбрались на сухое, подключили фару к аккумулятору. Тут же обнаружилась вторая промашка: мы-то, чтобы одежду не замочить, в этот поход отправились в том, в чем в баню ходят, в смысле вообще без ничего. Одежду завернули в полиэтиленовый мешок, а когда там разбирались как и что, то при повторном заходе этот пакет и забыли. А в туннеле этом почему-то холодно было. Что делать? Подумали еще разочек и решили, что возвращаться после стольких мучений уже не будем, уж как-нибудь и так перебьемся, благо для согрева я три беленьких прихватил, вместе с фарой в полиэтиленовый мешок упаковал. Понятно, что долго отдыхать мы уже не стали, там градусов двенадцать, не более, поэтому, приняв для сугрева по чуть-чуть прямо из горлышка и опростав одну беленькую (запас ограничен - экономить надо), пошли искать клад. Паша с фарой впереди, а я с аккумулятором сзади. Ходили мы по этим ходам часа четыре, ну просто лабиринт какой-то, но наконец все-таки вышли в большую пещеру. Точнее даже комнату подземную, очень похожую на те, что в кино показывают, когда клады в подвалах замков находят. Мы вообще-то чуть было не прошли мимо, ну тупик и тупик, камнями заваленный, однако воздух оттуда шел потеплее, и мы поняли, что это кто-то нарочно ход завалил, чтобы не нашли. Камни мы быстренько откидали и от увиденного прямо так и сели - клад. Представляете, в пещере этой стояли сундуки, полные золота и камешков разноцветных, и накрыты они флагами бело-сине-красными, почти как наши нынешние, только полосы косые. Эта картина нас просто выбила из сил, пришлось тут же поправить здоровье. Да и холодно там было, теплее, чем в проходах, однако все равно холодно. В общем, выпили мы еще одну беленькую из горлышка, посидели, посмотрели на наши драгоценности и решили, что пора в обратный путь, тем более что аккумулятор совсем сел, а без света, оказывается, на клад смотреть совсем неинтересно. Договорились, что ничего брать с собой не будем, поскольку говорят, что если без молитвы взять клад под землей, то можно и не выбраться. А я, как назло, дальше чем "Отче наш" ни одного слова не помню, а Паша, он вообще вегетарианец, в смысле неверующий. Ни постов не соблюдает, ни молитв не знает, мясо жрет, когда ему хочется, и даже имен святых не помнит. Я-то хоть знаю, что есть святой Петр, и Петров день завсегда отмечаю. Есть еще Ильин день, хотя справедливости ради надо честно сказать, что Паша тоже все праздники святых со мной отмечает. Думаю, он не совсем потерянный человек.
   Я спросил рассказчика: "Может, он атеист, а не вегетарианец?"
   - Да какая разница, все равно безбожник, - ответил Василий Михайлович и продолжил рассказ. - Так вот, решили мы, что выберемся отсюдова, подразучим молитвы и вернемся за своим кладом, благо, знаем куда. Вышли мы из пещеры этой, глядь, а проход-то завален камнями. Смотрю я, Паша весь затрясся, шепчет: "Замуровали". Я тоже испугался маленько, но говорю ему: не боись, все будет нормальненько, у нас еще "эн-зэ" есть. Выпили последнюю бутылочку, и тут же меня осенило: так это же мы сами камней наложили, когда ход откапывали. Паша немного успокоился, но вижу - все равно колотит его. Помню, я еще тогда удивился, чего это он, но думать долго времени не было, надо камни убирать. Так что заложили мы вход в пещеру по-новой, ну и проход себе расчистили, и отправились вперед, в смысле назад, ободрались, правда, как собаки паршивые. Назад мы пошли в обратном порядке: Паша с севшим аккумулятором сзади, а я с негорящей фарой впереди.
   Да, я забыл сказать, что, когда мы к кладу шли, я большую бобину ниток прихватил, давно в машине валялась, вот и пригодилась, хорошие нитки, с нашей ткацкой фабрики. Я, когда мы на берегу стали собираться за кладом, сразу же и припомнил, что по лабиринтам надо с ниткой ходить. Ну, короче, часа через три мы вернулись к колодцу. Пакеты наши полиэтиленовые пришли в полную негодность: пока мы клад искали, их крысы сгрызли, одна труха осталась. И решили мы, что и без них поднимемся, в смысле без пакетов и без аккумулятора, тем более что он совсем разрядился. Да и фару вроде бы тоже чего тащить, я её уже давно разбил и боялся Паше сказать об этом, а тут такая ситуация. Вот я так дипломатично и говорю Паше, мол, денег у нас теперь навалом, чего нам с этим хламом возиться, давай пока здесь оставим, а утром заберем. Я думал, что он кричать начнет насчет фары, а он мне в ответ спокойно так и говорит: да хрен с ней, с этой фарой и аккумулятором тоже, давай выбираться. Я еще опять удивился, не понял даже, с чего это он так добром разбрасывается, ведь раньше всегда прижимистым был. Но совсем скоро я разобрался, в чем тут дело.
   Вынырнул я, значит, первым и жду Пашу. Вдруг появляется его голова и вопит так, что мурашки по спине забегали. Я ему, чего, мол, орешь. Он в ответ совсем не благим, а, честно говоря, поганым матом верещит, причем такое, что и повторить нельзя без переводу. Но если пропустить отдельные слова, то можно, конечно, перевести его высказывания, и получалось, что кто-то схватил его и держит за одно место и вот-вот оторвет. Ну, тут и я перепугался, хвать руками - вроде все на месте. Кручусь на воде, как волчок, пока понял, что без рук и утонуть можно, воды, правда, нахлебался еще больше, чем первый раз. А Паша, смотрю, кувыркается и вопит без передыха.
   Тут меня осенило, и спокойствие его в туннеле понятным стало: жлоб хитрющий. И я ему так тоже спокойненько говорю, а не прихватил ли ты, друг любезный, что-то из клада. Это я в кино слышал, что когда кого-то подковырнуть хотят, то всегда говорят так: друг любезный. Вижу, точно, Паша от страха еще больше глаза выпучил, совсем плохой стал и хрипит: каюсь, виноват, взял одну вещицу, так ведь не для себя старался, ведь никто и не поверит, что мы клад нашли. И показывает кулон, такой красивый, с камнем, не меньше грецкого ореха точно будет, прозрачный такой. Даже в сумерках на руке у него мерцает. Ну, думаю, и гад же ты, Паша, и как же ты его тащил, что я не заметил. Понятно теперь, чего в пещере боялся и почему сзади решил идти. Ну да ладно, чего время тереть, надо выбираться отсюда, и говорю: все, Паша, теперь нам крышка, лучше брось его. Паша трясется весь и крутится как юла, жалко камня, но смотрю, что визг его все больше на хрип переходить стал. Шепчет еле слышно, мол, сейчас совсем оторвет, и разжал руку. Видать, свои причиндалы ему дороже все-таки были. А кулон этот так крутнулся на воде и, мерцая в воронке, пошел ко дну. И вот надо же такое, как только он руку разжал, я глядь, а кресты на Высоцком монастыре прямо-таки и засверкали. Ну, думаю, и слава богу, перекрестился как мог. Паша, нехристь окаянный, тоже перекрестился. И помогло, дернулся он еще разочек, отпустило его. Добрались мы до берега, когда уже светать начало. Сели, зубами стучим от страха и холода. Развели заново потухший костерок, выпили еще немного, то есть все, что оставалось. Да и что там осталось-то, совсем чуть-чуть: три беленьких и одна неполная пива коробочка. Выпили, значит, остаточки и заснули.
   Просыпаюсь я, тепло, хорошо, смотрю, уже солнышко в зените стоит, вот только голова болит, прямо раскалывается. И шум такой в голове, что хоть в ведро с водой суй. Лежу, даже пошевелиться не могу. Слышу, правда, шум все сильнее становится, ну вот, думаю, башка совсем расколется. Прислушался, а шум-то не только в голове. Встал, смотрю. Оказывается, Танюшка, Пашина жена, кричит, а Паша мычит что-то нечленораздельное. А Танюшка все пуще заходится и хлещет его штанами по морде. Странно это, конечно, штанами по морде, но смотрю, и мне смешно стало: он совсем голый стоит. Вот, думаю, дурак, зачем штаны-то снял. Так тебе, тюне, и надо. Танюшка пуще прежнего распыляется: ах ты, паразит, говорит, и что же вы тут затеяли. Он в ответ мычит, что вот, мол, мы тут с Васей рыбу ловим. Танюшка аж взбеленилась: а для чего же ты, паразит, леску на это самое место намотал. Я гляжу, и правда, леска у него там намотана, да еще и блесна болтается поблескивая. Вот, думаю, дурень, на кой черт ему это надо. А сам и говорю Танюшке так примирительно, мол, ты успокойся, мы правда рыбу ловили, блесна зацепилась за корягу, вот мы её и доставали, нельзя же без блесны рыбу ловить. Танюшка на меня как набросится, а ты, бесстыдник, молчи лучше, вот сейчас твоя Валька прибежит, она тебе покажет, как в таком виде среди бела дня разгуливать. Я огляделся, и правда, тоже не совсем одет. Ну не так чтобы совсем голый, а только в одном носке стою. Присмотрелся, да я же весь в ссадинах, и бок один красный, как у рака, на солнце обгорел, наверное. Тут сразу же и вспомнил, что это мы ночью разделись, когда за кладом ныряли, и хотел объяснить, что к чему. Но тут Валька моя тоже прибежала, и история получилась еще та.
   Долго нам еще эту рыбалку вспоминали. И хорошо, что мы своим бабам про клад не успел рассказать, а то вообще бы жизни не стало.
   Долго еще над нами все потешались, но мы отмалчивались и никому ничего не рассказывали, потому что понимали, если клад нашли, тут ухо надо востро держать. Узнали через надежных людей, кто и где покупает драгоценности, и даже переговорили кое с кем. Вот только после этого разговора нас такие крутые ребята в такой переплет взяли, что мало не показалось. Короче, говорят, показывайте, где ваш клад, а то такое вам покажем, что век помнить будете. Ну что делать, аргументы у них серьезные, и мы согласились. Однако тут на неделю зарядил такой ливень, что ни проехать, не пройти, весь Серпухов лужами залило. Крутые, пока шел дождь, держали нас, можно сказать, под арестом, а когда дождь кончился, привезли на Нару. А там воды полно, все илом заволокло, ничего не понять. Мы и так, и сяк смотрели, по дну десяток аквалангистов лазали, но никакого люка и скобы так и не нашли. Целую неделю искали, крутые совсем рассвирепели и, наверное, нас там бы и порешили. Валька моя выручила, сказала им, что мы пьяницы запойные, выжрали ящик водки и два ящика пива за один день, с перепою белая горячка началась, с неё все напридумывали. Слова её подтвердили продавцы, у которых мы водку и пиво брали. Да и парочка, которая из кустов сиганула, - они там, оказывается, постоянно вечера коротали, - подтвердила, что мы пьяные всю ночь колобродили. Крутые позвонили куда-то, приехал их старшой, Графом, кажется, кличут, и им таких, ну этих самых, не знаю, как по-книжному сказать, навтыкал, чтобы те с пьянью больше не связывались. А нас отпустил, справедливый, видать, мужик.
   С тех пор прошло вот уже два года, но кто-то раз в месяц нами все-таки интересуется. Но мы, чай, не чайники, по телику детективы смотрим, знаем, как конспирацию соблюдать. Вот подождем еще немного и отправимся за кладом, наверное, следующим летом. Что бы там кто ни говорил, мы-то знаем, что клад нашли, да и аккумулятор с фарой там остались, куда же они еще могли подеваться. А уж шрамов мы в этой пещере себе надрали, когда камнями проход заваливали, до сих пор видны - это что, не доказательства? Найдем клад, я уже шурину и миноискатель заказал.
   Мы подъехали на улицу Правды к редакции, и я вышел из машины, а Василий Михайлович спросил: "А интересно, сколько может стоить такой кулон с камнем величиной с грецкий орех?"
   Я ответил, что драгоценностями никогда не занимался и в этом ничего не понимаю, но думаю, что дорого. Камни, они вообще дорогие. И прощаясь, добавил: "А вот рассказ ваш, наверное, читателям понравится".

??

   РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ИСТОРИИ
  
   Поезд Москва - Воркута мчался на Север. Мягко покачивался вагон, убаюкивая, перестукивали на стыках колеса, напевая монотонную дорожную песню. Воровский задумался, прислонившись к стене и расслаблено смотрел на мелькающие вдоль дороги деревья. На диване рядом с ним лежал так и не распечатанный пакет постельного белья, которое прошлым вечером в Москве принесла ему проводница. В окне неторопливо проплывали запорошенные снегом болота, похожие на огромные белые поля с одиноко торчащими сухими стволами болотных сосен. Картины за окном менялись в загадочном дорожном ритме: то плавно и почти величаво выплывали снежные пространства болот, то стремительно мелькали придорожные ели, а порывы ветра, ударяя снежным вихрем в окно, как будто готовили новые пейзажи.
   Воровский просидел так почти сутки. Купейный вагон был полупустым, из Москвы ехали несколько пассажиров, которые сразу же после отправления с Ярославского вокзала, попив чая, дружно легли спать. Воровский в купе был один - зима не сезон для прогулок на Север. Словоохотливая проводница, пробегая мимо купе, несколько раз заглядывала в незакрытую дверь, пыталась что-то спросить и, не дождавшись ответа, убегала по своим делам. Уже под утро, пробегая в очередной раз мимо и увидев, что пассажир так и не ложился, она запричитала приятным русским говором: "Так чего же это вы, батенька мой, не ложитесь? Не случилось ли чего? А не хотите ли, чтобы я вам чаю принесла, горячего, индийского, хорошего, со "слонами". Воровский задумчиво оторвал взгляд от окна и посмотрел на проводницу. Та расценила это движение как одобрение и через несколько минут вернулась с подносом, на котором стояли большой пузатый фарфоровый чайник, два стакана тонкого стекла в серебряных подстаканниках и тарелочка с румяными пирожками. Поставив поднос на стол, проводница села на диван напротив Воровского и по-хозяйски разлила чай по стаканам.
   - Нам вообще дают всякую дрянь, но я покупаю индийский, потому что он лучше, - объяснила она, не дожидаясь вопроса, и пододвинула Воровскому тарелочку с пирожками. - Кушайте, кушайте, батенька, пирожки с чаем хорошо идут. А я с вами тоже посижу немного, следующая станция только через два часа будет. Воровский взял серебряный подстаканник, отхлебнул маленький глоточек чая и с видом знатока поднял брови, выказывая свое восхищение. Это действительно был настоящий чай, душистый, вкусный, крепкий. Прихлебывая маленькими глоточками, он рассматривал подстаканник. Проводница, поймав взгляд пассажира, тут же сообщила, что эти подстаканники не железнодорожные, а ее личные. Вернее, когда-то они были железнодорожными, еще когда она ездила в спецвагоне, на котором путешествовало великое начальство. В инвентаре спецвагона среди прочей посуды были серебряные приборы, и, когда начался этот всесоюзный развал, спецвагон оказался никому не нужным и его даже не списали, а просто про него забыли. Она сначала даже жила в нем, охраняя имущество, но потом вагон затолкали в тупик. Начальство настояло на том, чтобы она закрыла вагон на ключ, и она, взяв подстаканники, так сказать, на сохранение, перешла работать на линию, и вот теперь поит из них чаем своих пассажиров в вагоне этого поезда. При этом она подчеркнула, что поит из этих подстаканников только самых лучших пассажиров.
   Воровский улыбнулся и одобрительно кивнул головой. Он взял румяный и мягкий пирожок, разломил его пополам и замер. Это были пирожки с брусникой, такие, какие готовила его бабушка. Проводница испугалась, увидев его реакцию, и запричитала:
   - Что-то не так? Это пирожки с брусникой, они очень хорошие, вкусные, я сама их пекла.
   Воровский откусил пирожок медленно, смакуя, прожевал и запил глотком ароматного чая.
   - Боже, какое чудо... Пирожки с брусникой. Как давно я не ел таких.
   Испуг проводницы сменился благодарной улыбкой, и она стала рассказывать, что эти пирожки с брусникой печет по особому рецепту, который узнала от своей матери, и никому никогда не давала рецепт, это её тайна. Воровский слушал, ел пирожки, запивая душистым чаем, а память уносила его в далекое прошлое.
   Перед ним, словно сквозь дымку, стало проступать маленькое таежное селение. Он видел себя мальчиком лет пяти-шести, держащим в ручонках два румяных пирожка с брусникой. Ах, какие они были вкусные, эти пирожки, которые пекла его бабушка в рождественские вечера. Бабушка Елена дала два горячих пирожка прямо из печи и погладила мальчика по голове рукой. Он прижался щекой к этой руке, изуродованной шрамами, поцеловал и побежал к сестренке Танечке, чтобы поделиться таким богатством, ведь остальные пирожки можно будет попробовать только потом, когда придут гости, его ровесники, почти со всей этой странной деревни.
   Воровский грустно улыбнулся воспоминаниям, картина сменилась, и в памяти всплыло морозное утро накануне того рождественского вечера, когда он с бабушкой отправился в лес собирать мороженую бруснику. Он собирал бруснику в берестяное лукошко, сделанное для него одноруким почтальоном.
   Колеса застучали чаще, и поезд, набирая скорость, выскочил на ровное болотистое место. Воровский посмотрел в окно и вздрогнул: там, вдали, у самого горизонта, где небо и болото сходились в одну линию, он увидел северное солнце, огромное, пылающее, розовое, уже наполовину ушедшее за горизонт. Картина как-то непонятно переплеталась с воспоминаниями того предрождественского дня, когда они собирали бруснику. Он вспомнил, как с другими ребятами шел по прямой неширокой просеке, посреди которой была проложена катанка - дорога наподобие железной, только вместо рельсов были бревна, состыкованные друг с другом внахлест. Они шли по дороге, заглядывая под ветви близстоящих елей, высматривая рубиновые бусинки брусники. Пройдя очередной поворот, они вышли на просеку, в конце которой пылало огромное розовое солнце. Такое огромное, что не вмещалось в ширину просеки и цеплялось за ветви деревьев. Дети замерли восхищенно, как завороженные любовались удивительным видом.
   Остановились и женщины, с которыми были дети. Его бабушка, высокая красивая женщина, перекрестилась и сказала:
   - Господи, спаси! Какое чудо!
   Женщины, забывшись, зашептали:
   - Да, да, княгиня.
   - Как прекрасно. Ах, сударыни, вы помните, как тогда в Финском заливе, в Рождество тринадцатого года, в канун юбилея дома Романовых, тоже было такое солнце, - быстро запричитала Анна Воронцова.
   - Ну что вы, мадам, тогда солнце было ярче, - возразила её напарница, поправляя платок.
   - Ну, конечно, графиня, вы всегда правы...
   Они стояли и разговаривали полушепотом, хотя вокруг никого не было, иногда восклицая и крестясь. Все завороженно смотрели, как огромное солнце медленно опускалось, цепляясь за ветки деревьев. Ребятишки молча вслушивались в непонятные слова, прижимаясь к бабушкам и матерям. А когда солнце наполовину зашло за горизонт, бабушка смахнула рукой что-то со щеки и сказала усталым голосом:
   - Пора, сиятельные, пора, надо еще успеть приготовить детям рождественские подарки.
   Подняла оброненную на снег лямку, перекинула через плечо и грудь, подождала, пока остальные сделают то же самое, и, когда все были готовы, крикнула тяжело и резко "Но-о-о-о, родимые". Группа женщин напряглась, натягивая лямки, тележка грузно сдвинулась с места и покатилась, тяжело стуча на стыках. Длинные хлысты сосен, уложенные на тележку, чертили на снегу полосы. Дети, бережно держа лукошки, наполненные мороженой брусникой, шли следом, и вся группа медленно двигалась вслед уходящему солнцу.
   Тем же вечером дети ели чудесные пирожки с мороженой брусникой, которую они собирали накануне, аккуратно ссыпая алые ягоды такими же красными от мороза ручонками в берестяные лукошки. Ах, какие сладкие были эти мороженые ягоды, но дети их не ели, собирая каждую ягодку для рождественских пирожков. Какие же вкусные, ароматные и сладкие были эти пирожки...
   Воровский вздрогнул от грохота колес на перегоне и услышал, как проводница, видимо, продолжая рассказ, говорила о том, что рецепт этих пирожков имеет свою историю и что её мать узнала его в лагерной больнице, где работала медсестрой. Проводница рассказала, что как-то в больницу попала какая-то графиня или княгиня, которую зацепила падающая сосна, и та повредила руку. Рана была рваная, и руку хотели ампутировать, но её мать потихоньку от врачей сделала ей три укола и рука пошла на поправку. А эта старуха оказалась совсем не вредная, несмотря на сомнительное происхождение, и научила её мать многим премудростям, вот и про этот рецепт пирожков с брусникой рассказала. Проводница прихлебнула чай и сообщила, что рецепт выпечки таких пирожков ныне никто уже не знает, и она, может быть, единственная, кто помнит, как готовить пирожки с брусникой, расстегайчики и многие другие лакомства русской кухни.
   Воровский грустно улыбнулся в ответ и, глядя в окно, добавил:
   - Многое мы забыли, и не знаю даже, а надо ли вспоминать?

??

   СТАЛИН
   (Код вождя) Предтече
  
   Он лежал не в силах пошевелиться, боль тупая и нестерпимая буквально задавила его сознание, он лихорадочно пытался понять, что произошло, но не мог сконцентрироваться, различные видения, наплывая друг на друга, теснились перед ним, путали реалии времени.
  
   Вот он увидел перед собой лицо человека с аккуратными усиками и испанской бородкой и сразу узнал его. Затем удивился, - откуда я его знаю, - и тут же вспомнил, как бежал, прыгая по вагонам, как сорвался и упал между вагонами на сцеп. Боль в левой руке, темнота и незнакомая комната.
   Врач, вздохнул, склонившись над ним, и приложил руку ко лбу, рука была прохладная и добрая, а голос усталый и какой-то безразличный.
   - Это гангрена, - сказал он кому-то стоящему за спиной, - необходима ампутация.
   - Доктор, какая ампутация ему ещё жить да жить, как же без руки?
   - А если он к утру умрёт, лучше будет?
   Человек за спиной доктора был в тени, но он узнал своего друга, тот покряхтев, согласился.
   - Ну, если умрёт, тогда, наверное, надо...
   Он напрягся и закричал:
   - Н-е-е-т, - но его даже никто не услышал.
   А врач сказал кому-то:
   - Вот видите, он бредит.
   ...
   Ещё не стёрлась бородатое лицо доктора, который стал вдруг таким ненавистным, как над ним склонился чистый образ матери, она стояла над ним, над маленьким четырёхлетним мальчиком. Он горел в крупозном воспалении лёгких. Он помнил, что утром мама с отцом ушла из дому, и он остался один, и целый день сидел у окна, всматриваясь в калитку, через которую они ушли. Рядом с калиткой росла яблоня, пронзительный зимний ветер гнул её и ломал. Мальчику казалось, что яблоня не скрипит, а плачет от боли, ему было жалко её и, не одеваясь, он выскочил на двор и стал укрывать яблоню одеялом. За этим занятием и застала его мама, он пытался замёрзшими ручонками завязать узел. Она занесла его в дом и пыталась отогреть.
   - Крупозное воспаление лёгких, - сумрачно сказал доктор, - он не дотянет и до утра...
   Мальчик видел, как плакала мама и, напрягаясь из последних сил, закричал:
   - Мама, я люблю тебя, мама, я буду жить.
   - Вот видите, он бредит, - сказал доктор. - Это агония, - мать зарыдала, рядом с ней стоял мрачный отец, кажется, что он был даже не пьян.
   - Выживет, он выживет, - как-то отрешенно сказал отец, - выживет на мою голову.
   - Ну что ты, Виссарион, такое говоришь, неужели тебе его не жалко?
   - Меня бы кто пожалел.
   Мальчик, задыхаясь в горячечном сиропе прошептал:
   - Папа, папа, почему ты меня не любишь, я же тебя так люблю.
   - Что, что ты говоришь, Сосело, сынок, - склонилась над ним мать, целуя его в лоб и щёки.
   - Да ругается он, - буркнул отец
   - Как ты можешь такое говорить, ведь он умирает, он такой добрый, он яблоню одеялом укрывал, чтобы она не замёрзла, а сам простыл.
   Мать стала перед кроватью на колени, обняла мальчика и непрерывно шептала молитвы. Он слышал, как колотится её сердце, и вдруг почувствовал, что жар уходит...
   Утром доктор удивлённо смотрел на него и сказал матери, стоящей перед сыном на коленях и молившейся:
   - Странно, Кеке, но он выжил, это действительно судьба...
   - Он будет священником, - тихо сказала мать. - Он будет священником, - шептала мать непрерывно, стоя на коленях возле кровати сына.
   И мальчик её услышал, он улыбнулся, протянул к ней руки и прошептал:
   - Я буду священником мама.
   Она обняла его и заплакала.
   Спустя пару недель мама взяла его в церковь помолиться и поставить свечку пресвятой Богородице за выздоровление сына. В церкви было тепло, пахло пряностями, свечами и миром. Свечи горели и освещали иконы, с которых смотрели лица разных людей, незнакомых в каких-то ярких одеждах, людей этих он не знал, но они казались добрыми и почему-то очень грустными. Мама говорила, что это святые великомученики. Он спрашивал, кого они мучили, на что мама ругалась и говорила, что они приняли великие муки за грехи других людей. Мальчик не понимал, за что их мучили и зачем они приняли муки за других людей и задавал вопросы, а мама, устав объяснять, говорила, что когда вырастешь, тогда и поймёшь.
   Он стоял рядом с молившейся мамой, а вокруг на стенах висели великомученики и смотрели с высоты своих проблем на него, на маму и на всех, кто бывал здесь. Иногда мальчик повторял за мамой слова молитвы, но занятие это было для него утомительным и неинтересным, чтобы как-то заняться он стал ходить по церкви, разглядывая иконы.
   Вдруг в стене, которую он рассматривал, открылась дверка, и вышел священник. Мальчик знал его, поскольку мама часто водила сына в церковь, и он регулярно причащался и целовал руку и крест. Целовать крест ему не нравилось, поскольку его целовали какие-то чужие люди, а целовать руку ему не хотелось вообще, он не мог объяснить почему, но всегда делал это неохотно и под нажимом мамы. Увидев вышедшего священника, мальчик подумал, что его опять заставят целовать руку и спрятался за большим сундуком, стоящим около стены.
   Священник подошел к матери перекрестил её и она, поцеловав руку, протянула узелок.
   - Ну что ты, Катерина, я же тебе говорил, чтобы ты ничего не носила.
   Однако узелок взял и заглянул в него.
   - Ну что ты тут принесла? Яйца, масло, сало и бутылку чачи, ну это уже совсем напрасно.
   Священник вздохнул и вернул узелок матери.
   - Забирай, забирай, Катерина, от греха подальше. Продукты и тебе пригодятся, а чачу отдай Виссариону, пусть выпьет за здоровье сына. Кстати, где же он, что-то я его не вижу.
   Мать оглянулась и, не увидев ребёнка, сказала:
   - Наверное, на кладбище побежал.
   - Ну, вот и хорошо, поговорить надо. Ко мне намедни заходил доктор и рассказал о случившемся. Ты, Катерина, будь поаккуратнее и следи за ребёнком, а то ведь если с ним что случиться, то и доктору, и мне, и всем достанется на орехи, не переколешь.
   Священник, оглянулся по сторонам и перекрестился.
   - Странно, но мне показалось, что кто-то смотрит на меня, даже холод по спине пошел, - священник немного помедлил и продолжил, - тут мне надо отчёт отписать, время пришло и я так думаю, что писать про болезнь Иосифа не обязательно, а то еще приедут разбираться, одни неприятности, как ты думаешь Катерина? Вроде всё обернулось и слава Господи, - и священник снова перекрестился.
   - А с урядником и доктором я уже говорил, они тоже ничего отписывать не будут, ведь тоже виноваты, не доглядели.
   - Не знаю, батюшка, вы божий человек, вы лучше знаете, что делать.
   - Ох, Катерина сгубишь ты нас своей простотой. А что Виссарион больше не буянит?
   - Нет, не буянит, батюшка, и слава Богу, вот только пьёт сильно, но больше не дерётся.
   - Ну и хорошо, если опять будет драться, сразу же говори...
   Катерина, молча кивнула головой и подумала, что сор выносить из дому не будет и про свой разговор с мужем тоже ничего не скажет.
   Мальчик стоял за сундуком и хорошо слышал, о чём говорила мама, но ничего не понял, однако ему стало вдруг очень тревожно, ему показалось, что священник говорит что-то плохое и про него, и про его папу, и обижает маму. Он напряжённо смотрел на священника и хотел крикнуть ему что-то обидное, даже открыл рот, но в последнюю секунду замер и промолчал. Подождал, пока закончится разговор, и тихонько выбрался из церкви.
  
   Мальчик пошел на церковное кладбище и бродил по дорожкам, рассматривая памятники. Он остановился возле внушительного сооружения более похожего на дом, чем на могилу. Стены строения были покрыты замысловатой вязью, мальчик не умел читать, но знал алфавит и некоторые слова, но эти записи были для него совсем непонятны и незнакомы. Как завороженный стоял он перед строением, пытаясь понять, что это такое и вздрогнул когда услышал голос.
   - Что, место себе подбираешь Сосо, не рановато ли?
   Он обернулся, увидел стоявшего сзади полицейского с золотыми погонами и хотел убежать, но тот положил тяжелую руку на плечо мальчика и сказал:
   - Не торопись, Сосо, я тебя не обижу.
   После чего, помолчав немного, добавил:
   - Я вообще не могу тебя обидеть.
   Потом крякнул и, сменив тему, спросил:
   - Нравится? Красивый мавзолей. Здесь лежит уважаемый человек, хороший человек, он много сделал хорошего для людей.
   - А кто это?
   - Один... -э-э-э, - промычал полицейский, дыша перегаром, - ну, в общем мудрый человек. Ну да ладно об этом. Знаешь что, давай-ка мы с тобой дружить будем, зови меня просто дядя Дамиан.
   Мальчик удивлённо посмотрел на полицейского и спросил:
   - А ты мой дядя?
   - Думаю, что так можно сказать. Я знаю твоего отца.
   - Мой отец Виссариона - его все знают, он хороший сапожник.
   Полицейский пьяно рассмеялся.
   - Ха-ха, сапожник... ну потеха, сапожник Бесо.
   Потом резко остановился и, наклонившись, прошептал:
   - Я знаю твоего настоящего отца. Понятно, малыш, и он совсем не сапожник, - и потрепал ребёнка по щеке.
   Мальчик оттолкнул руку и побежал к воротам, крича на бегу:
   - Врёшь ты всё, мой папа сапожник.
   - А ты у матери спроси, - пьяно смеялся полицейский, прихлопывая себя по животу.

??

   КОНТАКТ. ФЭНТЕЗИ-1
  
   Были каникулы. Было скучно.
   Он вспомнил про задание Учителя покопаться в аналогах, включил навигационную систему и задумался, какой выбрать способ передвижения. Перебрав несколько вариантов, он остановился на обыкновенном световом луче и, сфокусировавшись в корпускуле, медленно, со скоростью светового луча прогуливался по задворкам цивилизации, лениво огибая различные астрономические объекты.
   После очередного виража он воткнулся в маленькую голубую планету, которая непонятно чем его заинтересовала. Локализировавшись, он увидел, что на планете существует цивилизация, просматривается какое-то движение, большей частью хаотичное и невыразительное. Существа, населявшую эту планету, выглядели смешно и необычно. Перемещались они на примитивных механических предметах коллективно и поодиночке. Несколько раз просканировав поверхность планеты, он не увидел ничего интересного и собирался двигаться дальше, когда вдруг обратил внимание на кристаллы, возвышающиеся над пустыней. Кристаллы были полуразрушены и вросли в поверхность и планеты. Он удивился, откуда в такой глуши кристаллы Памяти. Попытки обратиться к кристаллам не увенчались успехом, и он решил просто немного поосмотреться, прежде чем отправиться дальше. Для разнообразия и шутки ради, он решил материализоваться у подножия одного из кристаллов.
   Доминирующий вид аборигенов этой планеты показался ему настолько примитивным, что он решил выбрать что-то более совершенное. Сканируя планету, он наблюдал, что в пустыне, где находятся кристаллы, живут существа, не относящиеся к основному виду, но хоть как-то напоминающие разумные существа более высокого уровня, и материализовался в форму этого существа. В таком виде путешественник предстал у подножия кристаллов в пустыне на этой маленькой, никому неизвестной планете.
   Новая форма его устраивала, у него были крепкие ноги с роговой защитой, позволявшей свободно перемещаться по горячему песку пустыни, вполне аккуратные небольшие крылья, которыми можно было обмахиваться для регулирования температуры и аппарат наблюдения на длинной шее.
   Несколько раз обойдя один из кристаллов и просканировав его наружную и внутреннюю структуру, он понял, что кристаллы заброшены, и уже давным-давно разумные существа не появлялись в этом пространстве, сигнал разума погас. В раздумье о причинах исчезновения цивилизации, он как-то даже и не заметил, что к нему приблизился один из представителей доминирующего вида этой планеты. Абориген подъехал к нему на примитивнейшем транспортном средстве, резко остановился, обдав его пылью, и, спустившись на поверхность пустыни, приблизился к нему.
   Он смотрел на аборигена без какого-либо интереса, существа такого низкого уровня развития его не интересовали, однако абориген резко жестикулируя, что-то говорил. Он не собирался вступать с ним в контакт, да это путешественникам и не рекомендовалось уставом, но подумав, что абориген просит о помощи включил контактный блок.
   - Ты гля, страус, настоящий страус, вот повезло, - кричал абориген, снимая его на камеру и одновременно звоня по сотовому телефону. - А мне сказали, что в Египте страусов совсем уже нет. Не зря я, значит, взял этот "Хантер". А а ты дурак, что не поехал со мной.
   Абориген достал из кармана конфету и протянул одной рукой, снимая на камеру другой.
   Он усмехнулся, но соблюдая этикет, взял подношение и тут же материализовал на руке аборигена контактор, отчего тот заверещал от радости и ещё громче закричал в телефон:
   - Во видал, Вован, он съел конфету и выплюнул кристалл, вот тебе и глупая птица - голову в песок.
   Абориген покрутил кристалл в руках, затем сунул его в карман и с повизгиванием укатил на примитивной тележке.
   Он с грустью усмехнулся и отправился дальше, подумав, что получит выволочку от Учителя за контактор.

??

   СЕВЕРНАЯ РАПСОДИЯ
  
   Часть 1
   "Жисть - это, однако, штука..." - глубокомысленно сказал Василий Кузьмич и припечатал опустевшую бутылочку "Очаковского" пива к массивной деревянной крышке стола. Убедившись, что стоит она крепко и никуда не денется, он слегка отнял руку, но, прицелившись сквозь прищур, немного отодвинул бутылочку в сторону и довольный посмотрел на меня, как бы призывая оценить содеянное.
   Такое впечатляющее начало обещало весьма интересное продолжение. А поскольку я надеялся его услышать, то мне, собственно, ничего не оставалось, как так же красноречиво ответить: "Да-а-а". На что Василий Кузьмич не замедлил закрутить цигарку и, затянувшись, лаконично продолжить: "То-то же". После чего он одобряюще посмотрел на десять полных бутылочек пива, которые выставил ранее в два идеально ровных ряда по центру стола, и несколько осуждающе покосился на как-то одиноко и комом стоящую ближе ко мне полупустую. После этого он разломал леща, понюхал, глубоко вдохнул аромат и, положив его строго посередине в торец ряда из бутылочек с пивом, стал сосредоточенно смотреть в потолок.
   Тому, кто впервые встречался с Василием Кузьмичом, могло показаться, что он заснул. Однако это было совсем не так, он совсем не спал. На самом деле Василий Кузьмич мысленно бродил по бесконечным лабиринтам своей памяти, выискивая и как бы примеряя к данному конкретному случаю подходящую историю. Занятие это было, похоже, непростым, потому что время от времени он морщился, вздыхал или даже восклицал то ли с восхищением, то ли с осуждением: "Ишь ты, забодай тебя комар". По опыту я знал, что ему ни в коем случае нельзя мешать, и тогда он обязательно выберется из этого лабиринта и извлечет на свет очередной шедевр устного творчества. Однако любой вопрос или даже нечаянный чих мог все испортить. Василий Кузьмич был в творческом поиске, иногда он мог ненадолго из него выйти, чтобы отломить маленький кусочек леща и, пососав его, запить добрым глотком пива, а иногда по часу, а то и более сидел не шевелясь. Да оно и понятно - трудны они, дороги творческих изысканий. Поэтому, не имея большого выбора и подперев голову рукой, внимательно наблюдая за происходящим, я стал вспоминать, как и когда познакомился с Василием Кузьмичом.
   А надо сказать, что познакомился я с ним давно, история эта не такая уж и простая и очень даже не короткая, так сразу ее и не вспомнишь, и не расскажешь. Поэтому я буду излагать события, когда появится подобная пауза, и в той последовательности, в которой они будут всплывать в памяти.
   Было это, кажется, в конце семьдесят первого года. Тогда меня назначили исполняющим обязанности главного инженера треста и поручили строительство высоковольтной линии Ухта - Печора - Инта 220 киловольт. Сокращенно эта стройка называлась "ВЛУПИ 220". Да-да, именно так и называлась, как это сейчас кому-то не покажется смешным, а кому-то, может быть, и печальным.
   Много чего хорошего и плохого связано в моей жизни с этой аббревиатурой. Именно тогда, вступив в должность и знакомясь с коллективом, я впервые встретился со старшим геодезистом треста Василием Кузьмичом Каневым. Еще до встречи я слышал от управляющего трестом, что Василий Кузьмич - геодезист от Бога, вот только характер никудышный. Надо сказать, что внешний вид у Василия Кузьмича был несколько необычный. Все в нем - от выбритых до синевы щек до начищенных хромовых сапог - требовало обратить на него внимание. И хотя роста он был невысокого, ну от силы метр шестьдесят два, но коренастость и сухощавая мосластая жилистость говорили о немалой силе. Глубоко сидящие зелено-синие глаза, совершенно необычные для огненной меди волос, смотрели на мир одновременно пронзительно и безразлично. Ну полная сумятица в восприятии личности. Ко всему прочему, Василий Кузьмич был под легким "шофе", и это, мягко говоря, бросалось в глаза. Я вспомнил слова управляющего о том, что этого почти идеального геодезиста и топографа никто никогда не видел трезвым, что раньше он служил картографом-геодезистом в одном очень важном главке Генштаба, но именно за это пристрастие его оттуда и уволили. Слушая доклад старшего геодезиста об особенностях трассы, я никак не мог отделаться от мысли, что не мог он, будучи всегда полупьяным, правильно разбить такую сложную трассу высоковольтной линии, и предложил провести проверку "реперной" привязки одной из сложных опор, попавшей на остров посередине озера. Места эти я знал хорошо, поскольку часто охотился в этих угодьях, поэтому и выбрал для проверки эту опору. И когда Василий Кузьмич предложил мне проехать туда и проверить, я сразу же согласился. Добраться туда проще всего можно было на моторной лодке "щучка", поднявшись вверх по небольшой, но капризной речке, вытекающей из озера.
   Недолго думая, взяв приборы, мы отправились к цели. И вот, когда мы проходили один затянувшийся перекат на повороте, Василий Кузьмич сорвал шпонку гребного винта, лодку снесло на километр, прежде чем мы смогли причалить и сменить шпонку. Я посчитал своим долгом сказать, что тут мы не пройдем и надо метров на пять взять правее к берегу. Сказал я это без всякого умысла и потому, что просто знал эти места, много раз проходил и помнил фарватер. Мне показалось, что он не услышал, и я повторил еще раз.
   Но, похоже, что Василий Кузьмич слышал меня очень хорошо. А поскольку лодкой управлял он, то, естественно, он и решал, принять совет или не принять, и наша лодка пробовала пробиться уже не первый десяток раз по одному и тому же месту и с одним и тем же результатом. Сначала я пытался помогать, но потом плюнул на это бесполезное занятие, улегся на носу лодки и, укрывшись плащом, задремал. Проснулся я от того, что двигатель надолго затих. Василий Кузьмич, раздевшись догола, взял привязанную к носу лодки цепь и, как бурлак, стал тащить ее по злосчастному перекату именно там, где у него срывалась шпонка. Пройдя таким образом перекат, он оделся, сказал в никуда: "Прошли, однако, забодай тебя комар", - и запустил двигатель.
   С опорой и реперами было все нормально, и после этого случая между нами установились какие-то негласные отношения, которые уже много лет спустя, я думаю, можно назвать мужской дружбой. Потом еще много раз на Крайнем Севере мы попадали с ним в различные переделки и каждый раз успешно из них выходили. Иногда, правда, не без потерь.
   Вот и с той самой ВЛ тоже история вышла непростая. И именно благодаря Василию Кузьмичу и веселенькому названию стройки после года исполнения обязанностей главным инженером я так и не стал. По той же самой причине я не получил и очень большой орден за пуск этой самой "ВЛУПИ 220", хотя и фамилию свою в наградном списке читал, и дырочку тогда на своем парадном костюме проколупал. Так что костюм есть, дырочка есть, а ордена нет. Казус, значит, такой вышел. Сначала-то я, конечно, сильно расстраивался: ну как же, вроде бы и заработал. Но потом смирился и лет через пять уже даже шутил на эту тему. Тем более что ордена тогда давали далеко не всегда за дела и орденоносцев таких было хоть пруд пруди. Костюм же тот я храню до сих пор в качестве реликвии и всегда одеваю, когда иду на встречу с Василием Кузьмичом. Встречаюсь я с ним всякий раз, когда, кажется, писать мне уже не о чем, да и желания как-то нет. Вот тогда-то я и приношу с собой дюжину пива, хорошего леща холодного копчения и в непринужденной беседе уточняю смыл жизни, подпитываюсь энергией и информацией в виде какой-либо истории. А в ожидании чего-нибудь интересного придаюсь воспоминаниям.
   Так вот, когда эта самая стройка была закончена, "ВЛУПИ 220" запущена и по ней побежал ток, был назначен банкет. Перед банкетом, как тогда полагалось, состоялась официальная часть, то есть раздача поздравлений, грамот, орденов и премий, вложенных в пухлые симпатичные конверты. Ну, само собой, начальство перед этим приняло "на грудь" по сто граммов с прицепом и благодушно восседало в президиуме. При этом кто посасывал лимонную корочку, а кто просто кимарил, утомленный тяготами дня, изредка бросая взгляд в зал. Процедура награждения происходила спокойно и накатано, все умеренно хлопали в ладоши, щадя их для более трудной и приятной банкетной работы. Да и не грех - заработали. Когда же осталось вручить последние три ордена, главный партийный секретарь республики, то ли в порыве чувств, то ли устав от ожидания, предложил министру энергетики перенести награждение главных героев в банкетный зал. Министр возражать не стал, да и все присутствующие тоже. Уже в банкетном зале перед призывно зовущим столом с запотевшими бутылочками водки, нагло-красной семгой и вызывающе красивыми салатами министр раскрыл последние три коробочки с очень большими орденами, для того чтобы лично приколоть их главным виновникам торжества: главному инженеру, начальнику треста и, как апофеоз, инструктору обкома, курировавшему стройку. И вот уже расторопный инструктор обкома проявил инициативу и предложил награждаемым проковырять в костюмах дырочки под ордена для ускорения процедуры. И вот уже главный секретарь республики, поправив стоящую перед ним бутылочку "Армянского" коньяка, предварительно слегка пригубив его, взял для личного зачтения наградные листы, вложенные в грамоты с весьма симпатичными пухлыми конвертами. И то ли по рассеянности, то ли еще по какой причине, но начал главный секретарь зачитывать наградные листы в обратном порядке. И первым зачитал фамилию куратора, мол, такой-то награждается орденом "За введение 220 кил..."
   Тут-то и сыграла свою роль судьба-злодейка. В банкетном зале при абсолютной тишине раздался гомерический хохот.
   Все присутствующие напряженно молчали, делали внимательный вид, а сами, глядя на оратора, потихонечку накладывали на тарелочки салат, рыбку красную, белорыбицу, мазали аккуратно маслом хлеб, щедро накрывая его икрой. Да оно и понятно, люди ждали этого банкета целый день и уже вполне хорошо подготовились к приему изысканных яств, исходя в напряженном ожидании слюной. Ну в общем-то все занимались тем, чем и должны заниматься за таким добрым столом. Но поскольку главный секретарь вроде бы "добро" не давал, то все вроде бы стеснялись и, естественно, не следили за происходящим. Поэтому, когда раздался в шуршащей тишине такой здоровый хохот, каждый подумал, что этот нахал смеется над ним, над его невоздержанностью. Ну и, понятно, кому же это понравится.
   Министр, державший коробочки с орденами в руках и с легким отеческим осуждением поглядывавший по сторонам на участников банкета, от такой неожиданности вздрогнул. Да так случилось, что коробочки с орденами упали в стоявшую перед ним огромную фарфоровую суповницу, наполненную вареными кусками мяса в чудесном, ароматном соусе. Ну кто-то, конечно, от такого хохота смутился, подавившись непрожеванным кусочком, оказавшимся несколько больше проходного калибра его глотки. Естественно, народ зашумел от возмущения. Некоторые от негодования, а может, и еще по какой причине, даже хрипели и энергично хлопали друг друга по спинам, бросая кто гневный, кто испуганный взгляд по сторонам, выискивая весельчака.
   А это смеялся Василий Кузьмич. И когда главный секретарь строго спросил: "В чем дело?" - тот ответил, что куратор не вводил 220. На вопрос же удивленного секретаря: "По-че-му?" - Кузьмич пояснил, что у куратора нет такой физической возможности.
   Тут все зашумели еще больше:
   - Как так...
   - Он же все-таки ответственный партийный работник!
   - Как можно?!
   - Да у него есть другие возможности?!
   На что главный секретарь, громко икнув, философски заметил:
   - Ну и что?! Нет так нет. Не у каждого же могут быть такие возможности. Ну не вводил 220, но что-то он все-таки вводил, а потому орден ему, значится, и положен, - и повернулся к министру, чтобы взять этот самый орден.
   Министр же, вместо того чтобы положить орден в протянутую руку, как-то растерянно смотрел в суповницу, а его референт ковырял в ней ложкой, держа в руках пустые коробочки из-под орденов, время от времени глубокомысленно в них заглядывая. Главный секретарь настолько изумился, наблюдая эту картину, что на какое-то время даже потерял речь. Однако весьма быстро собрался и возмущенно заявил: "Да вы, ребята, охренели, что ли? Не понимаете, что творите? Это же парная оленина, а не каша с чухонским маслом! Кто же так с нею обращается?!" И, выхватив у оторопевшего референта ложку, попытался самолично выловить ордена. Но то ли ложка была неудобной, то ли еще чего было не так, но только даже сам главный секретарь орденов выловить не сумел.
   Все присутствующие напряженно, со страхом и интересом наблюдали за происходящим, мысленно уже попрощавшись навсегда с этим изумительным банкетным столом. Главный же секретарь, еще несколько раз аккуратно ковырнув ложкой, лихо махнул рукой: "Да хрен с ними, куда же они денутся. Не убегут же, в самом деле?!". Положив себе парочку очень хороших кусочков душистой оленины, действительно сдобрил их хреном и пригласил всех выпить и закусить за "досрочное введение 220 киловольт".
   Много было хороших тостов. Люди искренне поздравляли друг друга, поскольку все строили эту ВЛ, а не только награжденные. Поздравляли и тех, чьи ордена канули в суповнице. Но, как говорится, все хорошее когда-то кончается. Закончилась, наконец-то, и парная оленина. И показалось дно суповницы с клеймом поставщика императорского двора. И, к великому изумлению всех присутствующих, орденов там не оказалось. Бывают, видимо, такие исторические моменты, что даже главные секретари иногда ошибаются. Выходит, что ушли ордена, ушли куда-то и не объявились никогда. Такое вот вышло загадочное явление. Так что не повезло. А невезение, как известно, имеет привычку кучей ходить.
   В пылу банкета главный секретарь объяснял министру, как правильно надо резать семгу и, увлекшись, показывал свое мастерство прямо за столом. Лихо орудуя ножом, он раскраивал огромную рыбину, принесенную официантом, под ликование присутствующих, тут же с пылу с жару оценивавших искусство вождя на вкус. А главный секретарь, увлекшись, даже не заметил, что демонстрировал свое мастерство прямо на грамотах с наградными листами и орденскими книжками. Восхищенные зрители и дегустаторы остались исключительно довольны. Бумаги же оказались добросовестно изрубленными гораздо мельче, чем корейцы рубят капусту.
   И тут опять произошло еще одно загадочное явление, хотя некоторые и считают, что чудес не бывает. Но, видимо, эти маловеры сами с чудесами не сталкивались, а то как бы они могли объяснить, что сколько ни пытались досужие помощники найти в изрубленных кусочках премиальные деньги, которые лежали в пухлых конвертах, но ничего так и не нашли. Иначе, как загадочным явлением или чудом, это не назовешь.
   Ну а в дальнейшем события этой истории, как уже совсем нетрудно догадаться, больше никаких чудес не имели. И хотя отдельным участникам того происшествия и было поначалу несколько грустно, но в процессе банкета все как-то нивелировалось, люди искренне радовались, что банкет состоялся, и до самого утра еще были слышны тосты и позвякивания ножей и вилок.
   Все обошлось, слава богу, хорошо. Хотя кое для кого неприятности на этом не закончились. Да оно и понятно, что новых орденских книжек уже никто выписывать не стал и искать новых орденов - тоже. Конфуз, да и только. И ничего не оставалось бедному начальству, кроме как уволить Василия Кузьмича за такую зловредную шутку. Естественно, как-то сам собой отпал вопрос и о моем утверждении главным инженером: ну кто же будет утверждать после такого... ведь одних вопросов с этими орденами не оберешься. Но, в конце концов, худа без добра не бывает...
   И тут я заметил, что Василий Кузьмич начал выходить из заоблачных высот, видимо, что-то найдя в бездонных архивах своей памяти, открыл вторую бутылочку пива, сделал несколько глотков, чтобы промочить горло, и начал рассказывать очередную историю.
   А я, перестраиваясь слушать, вспомнил уже о другой истории, которая произошла с Василием Кузьмичем, когда мы работали с ним на острове Колгуеве, но ее мне придется рассказать, по всей видимости, в следующий раз.
  
   Часть 2
   Зимний морозный вечер незаметно подкрался к огромному городу и накрыл его мохнатой шапкой промозглой темноты. А для большего устрашения высыпал на небе мириады звезд, чтобы они нагло подсматривали со своей бесконечной высоты за людьми. Люди же в свою очередь норовили побыстрее пробежать открытое пространство, возможно, опасаясь этого пронзительного звездного взгляда, а может быть, просто прячась от мороза. Они выскакивали из подворотен зданий, боязливо поглядывали по сторонам и бегом спешили к машинам, автобусам, трамваям или ныряли в бездонные глотки метрополитена. Все торопились добраться до своего очага и нырнуть в теплоту дома, квартиры, гостиницы или магазина, чтобы укрыться от пронизывающего и глазастого холода ночи.
   Философы, художники и поэты в такие вечера почему-то впадают в меланхолию и к концу дня устают от неё настолько, что с грустью думают о том, как бы поприятнее провести надвигающийся вечер. Вся палитра их выбора запросто размещается между тем, чтобы пойти домой, лечь на диван и, задрав ноги, смотреть телевизор, попивая горячий чай, возможностью заглянуть в гости к друзьям-знакомым или просто зайти в бар и попить пива в кругу знакомых пивдюжников. В компании с друзьями, конечно, неплохо поболтать о том о сем, запивая разговор добрым теплым вином или смакуя в хрустальном бокале ароматный коньяк, но зато в пивбаре можно всегда узнать много интересного.
   Вообще-то попить пива в морозный вечер - это "что-то". Причем это "что-то" наше, советское, вызывающее грустные ностальгические воспоминания. Этот способ времяпрепровождения стал настоящей национальной традицией советского народа. Да-да, именно народной и преимущественно у мужской части нашего народа. Можно даже сказать, что это был своеобразный клуб любителей пива. И это совсем не то, что посидеть в каком-то современном пивном клубе. Это были клубы, сформированные около пивных залов или, проще говоря, кильдимов, где даже в самые лютые морозные вечера собирались поистине мужественные люди, чтобы пообщаться с коллегами и побаловать себя любимым напитком. Это народное движение зародилось в те самые стародавние времена, когда пива в обычные дни на всех почему-то не хватало, зато в самые что ни наесть лютые холода оно было в достатке и хватало всем, и многим удавалось отвести душу с этим божественным напитком.
   Как это ни странно, но именно в морозы в пивном ларьке можно было почти запросто купить пива и выпить кружечку, а то и две. При этом счастливчик вытанцовывал какой-то загадочный, почти ритуальный танец, совершенно непонятный для тех, кто хотя бы раз в жизни сам не попробовал в лютый мороз пить леденящее душу пиво. Уже давным-давно нет Советского Союза и пива в России хоть залейся, причем разного и на любой вкус, но традиции сохранились. Даже в наше время находятся отчаянные любители острых ощущений, жаждущие непременно на улице, именно в самый лютый мороз, испить этого напитка. Видимо, они делают это из желания сохранить традиции. И сегодня можно увидеть смельчаков, которые, несмотря на тридцатиградусный мороз, бросают вызов всему и всея и пьют на морозе пиво, громко смеясь и пританцовывая всё тот же ритуальный танец, как бы помогая своему организму удержать ищущую выход жидкость.
   Перебрав все имеющиеся варианты вечернего времяпрепровождения, после окончания трудового дня я не решился испытывать судьбу острыми ощущениями и, выбрав весьма тривиальный вариант, отправился в пивной бар. Но знакомых там не оказалось. От растаявшего снега на полу были лужи, пиво казалось каким-то невкусным, а таранька отдавала воблой. Мысли вяло и лениво расползались в разные стороны, не желая ни на чем сосредотачиваться. Уже жалея о том, что сразу не отправился домой, я вдруг вспомнил про Василия Кузьмича. От этого воспоминания расползающиеся в никуда мысли собрались в пучок выстроились в определенном направлении и стали, кажется, даже упругими. Я сразу же понял, что нужно делать, и, купив дюжину "Очаковского" и доброго леща холодного копчения, отправился к своему старинному другу, а поскольку у него рабочий день заканчивался не ранее десяти часов вечера, я был уверен, что застану его на месте.
   Вообще-то надо сказать, что Василий Кузьмич не пил. Так, по крайней мере, он сам говорил. Да и, если честно, разве можно считать бутылочку пива перед обедом и парочку перед ужином выпивкой?! Правда, к пиву оно как-то само собой сто граммов просятся, ну так это же для лакировочки. Для завершения композиции. Да и вообще это тоже традиция. А традиции нарушать нельзя. Традиции - это святое, нельзя на них замахиваться. Ну а так, Василий Кузьмич, конечно же, не пил. Ни-ни. Ну ни в коем случае. Ну разве что друг закадычный зайдет. Но друзей у Василия Кузьмича было раз-два и обчелся, два обеда и столько же или чуть побольше после.
   Но тем не менее у начальства к Василию Кузьмичу претензий не было, потому что дело он свое знал в совершенстве, и не было ни одного случая, чтобы он не выполнил порученную ему работу и, не дай бог, оставил в беспорядке рабочее место. Вообще слово "беспорядок" к Василию Кузьмичу как-то не подходило, потому что порядок у него был во всем. Рабочее место его было всегда в идеальном состоянии, инструмент сверкал хирургической чистотой. И сам он был живое отображение порядка и пунктуальности, начиная от медно-рыжих волос, зачесанных на безукоризненно ровный пробор, до черных, вызывающе начищенных штиблет. А все остальное между штиблетами и волосами было продумано, подобрано с педантичной тщательностью: и брюки с идеальной стрелкой, без единой морщинки, и галстук на белоснежной крахмальной рубашке, и тщательно выбритый до синевы подбородок. Ну, в общем, педант в самом что ни наесть прямом значении этого слова.
   Была, правда, у моего друга одна закавыка, явно не соответствующая всему его безукоризненному облику, о которой многие и не догадывались, а те, кто видел хотя бы однажды, просто приходили в недоумение. У медно-рыжего Василия Кузьмича были бездонно-голубые, васильковые глаза. Детские и наивные, они совершенно не вязались со всем его обликом и часто служили причиной очень многих злоключений. Видимо, поэтому он и старался носить дымчатые очки, прячась за этой ненадежной завесой. Но тем не менее, несмотря на свои странности, у начальства Василий Кузьмич был на хорошем счету. Мелких недостатков начальство старалось просто не замечать, да справедливости ради надо сказать: другие специалисты его профиля пили совсем не меньше и, ко всему прочему, еще после этого не работали, что на такой службе всегда было чревато последствиями. А Василий Кузьмич работу никогда не забывал и выпивке всегда знал меру. Работа у него никогда не оставалась невыполненной, и посему начальство его не журило. И даже наоборот, к каждому празднику старалось отметить, выдавало премию, грамоту или еще какой-нибудь подарок, обычно книжицу о вреде алкоголя и его пагубных последствиях. Василий Кузьмич книжицы эти бережно собирал, заполняя уже вторую полку.
   Увидев меня, Василий Кузьмич искренне обрадовался, взял из моих рук два полиэтиленовых пакета и расставил полулитровые бутылочки с "Очаковским" пивом посредине своего идеально вычищенного рабочего стола двумя ровными рядами. С явным удовлетворением осмотрев натюрморт, взял леща, разломил его на две половины и, держа на вытянутой руке, сказал: "Однако..." Левой рукой с некоторым сожалением, что приходится нарушать гармонию, взял из идеальных рядов бутылочку с пивом, энергично крутанул и, смотря на свет в россыпь золотистых пузырьков, закончил развивающуюся мысль: "Однако ничего. Пора приступить к дегустации". После чего, нежно держа левой рукой бутылочку с пивом за горлышко, слегка надавил ногтем большого пальца на ребристую юбку крышки. Металлическая крышка, которая будто бы только и ждала этого прикосновения, с легким хлопком слетела, стукнулась о крышку стола и, прокатившись по диагонали, уперлась в стоящие на столе бутылочки. Василий Кузьмич, проследив взглядом ее путь, энергично крякнул и, нежно приложив горлышко бутылки к своим губам, без единого "булька" вылил в себя ее содержимое. Затем одобряюще посмотрел на меня, как бы призывая последовать его примеру, и, аккуратно поставив опустевшую бутылочку на другой конец стола, занюхал выпитое разломанным лещом и погрузился в воспоминания.
   Я тоже открыл бутылочку ключом от дверного замка, изрядно при этом помучившись, и, отпив несколько глотков, сел за стол напротив. Поскольку я уже давно привык к этому ритуалу, сопутствующему очередной занимательной истории, то приготовился терпеливо ждать. Прихлёбывая маленькими глоточками золотистый напиток, я, не имея выбора, стал вспоминать, когда же всё-таки познакомился с Василием Кузьмичем.
   Как давно все это было. Мы, кажется, тогда сдали ЛЭП "ВЛУПИ 220". Как и положено было тогда в таких случаях, подчищали огрехи, составляли различные акты и протоколы. Кажется, мы тогда еще "зависли" в вагончике, оставленном специально для этих целей на трассе от целого городка, где жили строители. Вместе с председателем госкомиссии мы на вертолете заскочили на один день в это место, чтобы проверить некоторые спорные участки на трассе. Чтобы не задерживать технику, вертолет отправили до следующего утра. Но все планы поломала погода. Понятно, что вертолет за нами не прилетел, и мы сидели в натопленном вагончике и ждали окончания пурги. Местечко это находилось недалеко от седого Полярного Урала, и в ясную погоду можно было запросто любоваться на горы прямо из окна вагончика. Но в пургу видно было не далее пяти метров, и от нечего делать мы занимались бумажными делами в ожидании ясной погоды, чтобы провести сверку исполнительной документации непосредственно на объектах и улететь в Инту.
   И вот в наш вагончик, затерявшийся посреди пурги, кто-то постучал. Я открыл дверь и еле успел увернуться от нежданного гостя, заявившегося в такое время. А гость, лишь только открылась дверь, не замедлил вместе с вихрем снега ввалиться в наш вагончик. Да-да, не вошел, как положено вежливому гостю, а именно ввалился. При этом в нарушение всякого этикета взял вот так и плашмя грохнулся всем своим огромным телом на пол лицом вниз. И сделал это довольно шумно, так, что весь вагончик задрожал. От такого сотрясения проснулся Василий Кузьмич, дремавший от нечего делать в ожидании вопросов относительно трассы от меня или председателя. Постояв в недоумении несколько минут, я наклонился и перевернул нежданного гостя на спину. От увиденного я даже несколько оробел. И надо сказать, было от чего: лицо и грудь гиганта были в крови, причем грудь более напоминала мишень на стрельбище. Поскольку гость, кроме плохих манер, оказался еще и не очень разговорчив, мы даже подумали, что он уже помер или онемел. Но, поразмыслив немного и убедившись, что гость все-таки иногда подавал некоторые признаки жизни в виде каких-то неразборчивых хрипов, мы этот диагноз на время отодвинули и перетащили пришельца из тесной прихожей в комнату и положили на полу. Когда разрезали и сняли с него парку, то пришли к выводу, что предположения о его смерти пока преждевременны, гигант хотя и слабо, но все-таки дышал и из многочисленных ран текла кровь. Достав свой хирургический инструмент, который на всякий случай всегда таскал с собой уже с незапамятных времён, я стал разбираться с гостем, выковыривая из ран картечины, и зашивать многочисленные порезы и дырки. Уже порядком устав латать ночного пришельца и накладывая последнюю дюжину швов, я заметил, что наш гость стал подавать признаки жизни. Сначала он нечленораздельно мычал, подтверждая первоначальный диагноз немоты, но последующие звуки поставили этот диагноз под сомнение, а потом вообще развеяли в пух и прах. Нет, наш гость не был немым, наоборот, он оказался очень даже разговорчивым, если не сказать больше - скандальным и стал в такой форме выск азываться в мой адрес, что я даже пожалел: зачем только начал его штопать. Правда, я имел некоторый опыт общения с людьми, которых вытаскивал с того света, и знал, что благодарности, особенно в первые минуты их возвращения, ждать не следует, поэтому предусмотрительно вместе с "ассистентами" привязал пациента к двум сложенным крест-накрест доскам. И хотя предчувствия оказались не напрасными, ночной гость переплюнул все ожидания. Сначала он дал волю эмоциям и высказал в мой адрес и в адрес моих помощников такую красноречивую тираду, что я благодарил Бога за то, что мы вовремя привязали ночного визитера, потому что, если бы ему удалось исполнить хотя бы часть своих обещаний, ничего бы хорошего нас не ожидало. Можно даже сказать, что совсем наоборот. Нежданный гость в самых ярких выражениях обещал всем нам смерть лютую, а меня собирался вообще порубить на куски и скормить волкам. Но мне выбирать, что делать, было уже поздно, и я продолжил начатое дело, так как все надо доделывать до конца, ну раз уж взялся. Вообще-то надо сказать честно, что отчасти для высказываний пришельца имелся некоторый повод: ремонтировал я его без наркоза, просто ничего обезболивающего под рукой не оказалось. И поскольку другого выхода не было, я продолжал портняжные дела под обильные словоизлияния своего непрошеного пациента. Закончив работу, я обработал все фурацилином, наложил повязку и протер залитое кровью лицо теплой водой. Смыв кровь с глаз, я убедился, что ничего серьезного, кроме весьма обильных ссадин, синяков и разбитых губ, нет. Чтобы как-то скрасить его положение, я прямо из фляжки влил в рот пациента немного спирта. Поперхнувшись в самом начале, он, быстро поняв, в чём дело, сделал несколько добрых глотков, и если бы я не убрал фляжку, повинуясь умаляющему взгляду Василия Кузьмича, то смог бы запросто её и ободнить. Приняв дозу, гость сначала смотрел на все мутным взглядом, ничего не понимая, но спирт делал своё дело и, стирая боль, освежил сознание. Да оно и понятно - сколько мужику пришлось выдержать. Сначала на нем упражнялись в ковырянии ножом и всаживании картечи, потом эту картечь выковыривали обратно и зашивали, как какой-то мешок. И всё это, надо сказать, без наркоза, а посему особенно неприятно. Осмотревшись и наконец что-то поняв, он перестал ругаться и, когда я перерезал удерживающие путы, недоуменно глядя на свою перевязанную грудь, поинтересовался, для чего же нужны были веревки. "Молчи лучше, паразит, не понимает он, видишь ли, - не выдержал Василий Кузьмич, пристально всматривавшийся в ночного гостя. И уже обращаясь ко мне, добавил: - Не понимает... Да знаю я его, это он просто еще хочет спиртику халявного хлебнуть. Хватит, и так семь таких глотков клюкнул, что на троих бы хватило. Можно было тремя обойтись, - дырки-то - сплошная мелочь, разве что дюжина еще так себе. Небось, сам всё и подстроил. Халявщик". Гость приподнял голову, всматриваясь в говорящего и громко матерясь, высказал длинную тираду, которую можно перевести примерно так: "А ты откуда здесь, друг мой рыжий?"
   Как оказалось, наш гость Тимофей Петрович Царёв и Василий Кузьмич были старые знакомцы, спаянные и солью, и кровью. А не совсем понятные и не переводимые для печати и не предназначенные для посторонних ушей высказывания были не чем иным, как выражением искреннего восторга от неожиданной, но радостной встречи.
   Тимофей Петрович, лежа уже на кровати, рассказал свою историю до того места, как попал к нам в вагончик. Каждую осень Царев уходил на Полярный Урал и собирал около килограмма золотого корня. Среди специалистов этот корень ценится особо высоко, и многие его ставят не ниже маньчжурского женьшеня. Особенно ценятся его жизнепробуждающие силы, поднимающие больных и хворых. Слава о золотом корне с Полярного Урала разошлась по всему миру еще в глубокой древности. И престарелые египетские фараоны пили настой золотого корня, возрождая свой ослабленный организм, и заводили после этого здоровое потомство. Не зря его золотым зовут. Нет, не зря. А добыть-то его тогда на Полярном Урале было очень непросто, немногие его находили и уж совсем немногие возвращались. Да и ныне, надо сказать, не намного легче. Видимо, с тех древних времен и охотятся иностранные перекупщики за золотым корнем и скупают по дешевке у старателей.
   И надо сказать, что старый сослуживец Василия Кузьмича давно уже промышлял этим и сдавал перекупщикам корень по десять баксов за грамм. Но надоела Цареву эта канитель и решил он обойтись без посредников, а тут еще на него вышли и иностранцы-перекупщики. Так уж сложилось, что прошлой осенью он сдал, как обычно, посредникам около килограмма корня, а остальное припрятал в надежном хране градусов на пять ниже той широты, где добыл корень. Тут надо сказать, что повезло Цареву неслыханно. Во-первых, нашел он уникальную плантацию корня на кимберлитовой трубке и взял около пуда корня крупного, чистого, так и сияющего золотым отливом, и припрятал до зимы. Хотел старатель сдать корень за нормальную цену да завязать с этим опасным делом навсегда, потому что дело это, надо сказать, было весьма вредное для жизни и частенько даже её останавливало совсем. Тому способствовали и конкуренты, и старатели полярного золота, и искатели уральских алмазов - все они работали только в одиночку и по весьма понятным причинам свидетелей своего промысла иметь не хотели и даже при случайных встречах вопрос всегда решали радикально. Проще говоря, с места встречи в лучшем случае уходил только один, а другой оставался там навсегда, хотя частенько бывало, что после скоротечной беседы оба собеседника оставались на скалах, на горе родным и на радость волкам да лисам. А тут еще самые лучшие корни, как назло, почему-то росли на кимберлитовых трубках, за которыми охотились и геологи, и самостийные старатели. А в довершение картины можно добавить, что еще и граница-то рядом, а она на Полярном Урале почему-то охранялась нешутейно, и пулю схлопотать там было гораздо проще, чем узнать, кем она послана. Да и кому там интересоваться такими пустяками?!
   Но, как говорится, дело было сделано, Царев с иностранными перекупщиками сговорился о пятнадцати килограммах корня по хорошей цене и в конце января, когда начинается пурга, отправился к своему схрону. Но, видимо, эти иностранцы его заложили, потому что увязались за ним обиженные перекупщики. Да так искусно, что хитроумный Царев их даже и не заметил. Правда, потеряли они его в лесистом предгорье Урала после первой избы. Но оставил старатель в избе почти все вещи и пошел дальше налегке. Поэтому преследователи остались его ждать возле избушки и не ошиблись. Взяв из схрона припрятанные корешки, вернулся Царев обратной дорогой, хотя и не принято у таежных старателей два раза останавливаться в одной избе за одну ходку. Но торопился Царев. Правда, уже на подходе инстинктивно предпринял определенные меры безопасности и метров за пятьсот до избушки припрятал корешки в надежном схроне. Но далее его бдительность притупилась, и подловили его перекупщики в избушке, как в капкане, и пытались дознаться, где корешки. И хотя старатель клялся, что никаких корешков нет и он просто охотится, дело приобретало весьма плачевный оборот. И если бы не удалось ему уйти, то, скорее всего, принял бы старатель смерть лютую.
   Слушая рассказ своего закадычного дружка, Василий Кузьмич постепенно мрачнел, а его лицо вместо обычного красного цвета стало приобретать серый землистый оттенок. И когда рассказ окончился, предложил Василий Кузьмич подсобить другу и сбегать за корешками. Благо дело всего-то верст семьдесят по карте, да и пурга в помощь. И так все вышло, что решил и я пойти с Василием Кузьмичом, ну чтоб веселее ему было. Да и на всякий случай, как бы не сотворил чего такого, потому что уж больно прогневался Василий Кузьмич на обидчиков друга.
   И, как говорится, слово сказано - дело сделано. Мы быстро собрали рюкзаки, хотя чего их было готовить, они и так были укомплектованы. Ну, одним словом, навострили мы лыжи, почистили их шерстяную обивку, которая называется камусом и облегчает движение по склонам и буеракам. Василий Кузьмич скрутил Цареву окровавленную парку в катанку и к рюкзаку сверху ремнями притянул. И недолго думая, нырнули мы из тепла вагончика в пургу и уже часов через пятнадцать-шестнадцать были на месте. Без особого труда по ориентирам нашли избушку и прошли мимо в нескольких метрах. Василий Кузьмич даже подошел к окошку, в котором горел свет, не опасаясь, что его услышат, поскольку лыжи, обитые камусом, идут по снегу неслышно, а пурга слизывала все следы. Пройдя мимо избы, мы по ориентирам Царева нашли схрон, в сотне метров от него на склоне с подветренной стороны вырыли в снегу логово, набросали еловых веток и, воткнув две палки - одну вертикально, а другую горизонтально, накрылись лосиной шкурой. Пурга за несколько минут занесла нас снегом, в логове было тепло, и мы тут же уснули. Вдоль палок в снегу остались отверстия, которые пурга занести не может и через которые поступал воздух. Часа через два я проснулся от того, что почувствовал напряжение. Василий Кузьмич смотрел в отверстие вдоль горизонтальной палки, довольно покряхтывая, и, увидев, что я проснулся, сказал: "Кажется, клюнули". Глянув в отверстие, я увидел, что в полутора десятках метров от нас на снегу лежали волки.
   Перекусив хлебом с салом и луком и выпив горячего чая из термоса, мы выбрались из своего логова, взяли из схрона корешки и, разделив груз приблизительно поровну, отправились в обратный путь. Волки шли за нами метрах в пятидесяти не отставая. Проходя мимо избы, Василий Кузьмич отвязал скрученную парку Царева, разорвал на две половины и бросил одну окровавленную половину прямо перед дверью. Метров через пятьдесят положил на лыжню вторую половину парки и, отойдя еще метров десять, остановился. Присев на корточки, мы подождали, пока из пурги вынырнули волки. Когда стая наконец-то вышла на видимое пространство, а вожак стаи, немного выдвинувшись вперед, остановился, Василий Кузьмич, положив обе руки на снег, несколько раз порычал, подражая волкам, после чего повторил два или три раза: "Мы свои, ребята. Мы уходим, а они остаются здесь. Все, что остается, - ваше". После этого мы, не оглядываясь, пошли вперед, и волки нас уже не преследовали.

***

   В вагончике, после того как мы выпили чаю, заваренного золотым корнем, Василий Кузьмич рассказал о нашей экспедиции, опустив из рассказа только упоминание о парке. Через три дня раненый поднялся на ноги, может быть, из-за того, что пил отвар своих знаменитых корешков, а может быть, еще по какой другой причине. И когда за нами пришел вертолет, он вполне нормально в него погрузился. Выпив на дорожку остатки спирта из моей фляжки, мы все вместе улетели в Инту. Нам с Василием Кузьмичем от щедрот своих Царев выделил граммов по двести золотого корня, и я, иногда угощая целебным настоем друзей, вспоминаю эту историю.
   Спустя год я слышал от Царева, что странная история произошла в одной из охотничьих избушек Приполярного Урала. Трое браконьеров, охотившихся в тех краях, пренебрегли правилами безопасности тайги и стали добычей волков.

***

   ...Тут вдруг я увидел, что Василий Кузьмич потянулся за очередной бутылочкой пива, откупорил ее ногтем большого пальца, отпил несколько добрых глотков, отломил кусочек копченого леща и, сосредоточенно жуя, всем своим видом показывал, что готов рассказать мне очередную историю. Я приготовился слушать и подумал, что опять увлекся и опять не вспомнил, как и когда познакомился с Василием Кузьмичом. Ну да ладно, попытаюсь сделать это в следующий раз.

??

  
   ДОКТОР БУСЛАЕВ
  
   Около Новой Земли по заказу одного управления Минобороны институт проводил прибрежные работы на специализированном судне, не помню точно, но, кажется, на "Калевале". Работы были ответственные, я присутствовал в качестве представителя заказчика, а мой старый знакомец доктор технических наук Виталий Федорович Буслаев осуществлял авторский надзор со стороны института. Мы находились на нижней палубе и наблюдали за ходом работ. Ничего не предвещало никаких неприятностей: погода была хорошая, волна не более полуметра и температура не ниже тридцати градусов. Не то чтобы жарко, но вполне приемлемо по местным меркам. Небольшие островки шуги, которые сбивались волной, особо не мешали, и слабый ветерок бодряще обжигал лицо. Метеосводка на трое суток была отличная, и причин к каким-то беспокойствам не было никаких.
   Однако через два часа после начала работ вдруг стал усиливаться ветер и за полчаса поднялся до двадцати метров в секунду и гнал ледяную пыль над волной. А это при тридцати градусах мороза вызывает уже совсем другие ощущения и корка льда, нарастающая на лице за пять минут, не слишком хорошо поднимает настроение. По всем признакам формировался шторм, а незавершенных работ оставалось еще часа на три. Все понимали, что следующее погодное "окно" может появиться неизвестно когда, поскольку надвигалась зима, а перспективы получения судна еще раз в текущем году становились просто призрачными, а работу необходимо было закончить к указанному сроку. Посоветовавшись с капитаном, мы приняли решение работы не останавливать. Матросы споро выполняли свою работу, ловко перебегали по палубе, слегка придерживаясь за трос, спускались на плот с необходимыми материалами и возвращались обратно. Водолазы опускали на грунт специальное оборудование и закрепляли его анкерными якорями. А мы с доктором Буслаевым наблюдали за происходящим. Как наименее подготовленным к таким условиям нам на всякий случай предложили прицепиться поясами к страховочному тросу.
   Капитан нашего судна Николай Федорович Кузнецов после оперативного совещания постоял еще немного с нами и, обсудив еще некоторые формальности по завершению работ, предложил зайти в буфет, чтобы выпить чашечку горячего чая с ромом. Мы, конечно, тут же согласились, поскольку в такую погоду на продуваемой палубе только одна мысль о горячем чае казалась очень даже привлекательной, не говоря уже о роме. В буфете, очень похожем на шикарный бар, мы выпили сначала по чаю с ромом и вяло сжевали по ржаной галете, капитан, чтобы заполнить паузу и скорее из вежливости, рассказал, что он только недавно на этом судне, а раньше ходил на атомной субмарине. Год назад его отправили в запас, потому что уже тогда начинали ставить подлодки на прикол в Североморске и других портах, причем часто далеко не самые худшие.
   Но это, как говорится, политика, и ну её куда подальше, а вот без моря настоящему моряку жизни нет никакой. Через старого своего приятеля адмирала Решетняка, с которым мне тоже доводилось встречаться, капитана первого ранга Кузнецова отправили на переподготовку и взяли капитаном на новое судно в "Арктикморнефтегазгеологию", где работал генеральным директором Решетняк-младший, то бишь сын.
   Понятное дело, что в рамки чая с ромом такой разговор уже никак не укладывался, и мы приняли еще по коньячку, правда, без чая, но зато с лимончиком. Разговор углубился, и выяснилось, что мы с капитаном имеем еще немало общих знакомых и, оказывается, часто пересекались ранее и бывали почти что рядом в разных точках земного шара. Тут уже искушенный читатель понимает, что и вопросов нет, как далее развивались события. Само собой, мы выпили по чуть-чуть за боевое братство. Вспомнилась куча смешных и не очень историй, и, завершив беседу старой, но расхожей байкой, что под лежачего офицера водка ну никак не потечет, а уж если потекла, то пора заканчивать дегустацию, договорились после окончания работ продолжить беседу у капитана в каюте и отправились по своим рабочим местам. Прощаясь, капитан сказал буфетчице, чтобы она нас подчевала чаем с ромом, а нам порекомендовал заходить периодически в буфет, когда замерзнем, попить чайку.
   Что говорить, настроение у нас было уже совсем другое, чем ранее, и корка льда, которая постоянно намерзала на лице, уже не казалась такой отвратительной. Работы, несмотря на непогоду, шли полным ходом и приближались к завершению. Боцман лично контролировал ход работ на плоту. Каждые десять минут он давал матросам по глотку рома и проверял, чтобы они не обморозились. При этом боцман, перед тем как дать очередному матросу глотнуть лекарство, на всякий случай проверял, что дает, отглотнув из пятилитровой алюминиевой фляги с деревянным горлышком добрый глоток. Убедившись, что во фляге именно то, что должно быть, боцман давал лекарство матросу. Любые попытки получить вне очереди второй глоток боцман пресекал добрым пятиэтажным матом со сложными переходами и руладами и выдвигал весьма убедительный аргумент в виде огромного красного кулака, покрытого рыжей шерстью. Матросы, по-видимому, понимали логику аргументации, но тем не менее, несколько отодвинувшись от самого аргумента, от дальнейших попыток получить еще раз лекарственную дозу тоже не отказывались, убеждая боцмана, что первый глоток совсем не получился из-за качки.
   Видно, получив какие-то указания от капитана, боцман подходил и к нам, ловко забираясь по канатной лестнице на нижнюю палубу. С ненавязчивостью бегемота в пивном баре боцман проверял, хорошо ли мы пристегнуты карабинами к тросу. Делал он это самым естественным, по его мнению, способом, то есть, схватив своей лапой пояс, со словами: "Извините покорнейше", он приподнимал по очереди меня и доктора Буслаева на несколько сантиметров над палубой и слегка потряхивал. Убедившись, что ни мы из пояса не выскакиваем, ни пояс с нас не слетает, боцман, дыша насыщенными парами рома, деликатно высказывался насчет погоды и тех, кто все это затеял. Надо сказать, что после того как вы на некоторое время повисаете в воздухе, ища ногами опору, а за бортом штормит ледяное месиво, его добрые слова не очень-то нас и взбадривали. Хотя, если бы я мог его процитировать, то читатель убедился бы в невероятном красноречии и доброжелательности боцмана, но, к сожалению, я не могу передать читателю ничего из его восторженных тирад, кроме самых последних слов фразы: "...и тысячу чертей". Все остальное вряд ли решится написать самый отчаянный борзописец даже на заборе, окружающем заброшенный пустырь. Я так думаю, что часть боцманской тирады касалась и нас с доктором Буслаевым, поскольку он был автором проекта, а я как бы необходимым приложением к этим работам. Тут, видимо, для упрощения изложения дальнейших событий пора уже рассказать немного и про самого боцмана.

***

   Сказать, что боцман был человеком исключительно замечательным, - это значит ничего не сказать вообще. Росту он был не более одного метра и шестидесяти сантиметров, и то, как говорится, на каблуках и с кепкой, однако не заметить его было просто невозможно. Во-первых, широты он был невероятной. Да-да, именно так - широты, а не ширины, поскольку, как говаривали на Северах по этому поводу остряки, боцман был явлением скорее географическим, чем физическим. Во-вторых, весил он не менее одиннадцати с половиной пудов, причем без всякого там жира. Ни один офицерский ремень на нем не застегивался с самого начала его службы, а уж после того как он, прослужив тридцать лет на флоте, заматерел и, как говорится, в ширь раздался, то все обмундирование он шил по специальному заказу. Рукавиц, по его словам и подтверждению очевидцев, он не носил никогда, что в Арктике трудно назвать повсеместным увлечением даже у крутых арктических пижонов. А клин широченной груди в тельняшке, торчавший из-под бушлата при любом морозе, ветре или шторме, был поводом ко многим байкам, ходившим по всему северному побережью про боцмана по прозвищу Шпала.
   Да, кстати, прозвище это он получил еще в начале своей службы на флоте, куда попал, можно сказать, совершенно случайно. В военкомате с самой первой медкомиссии гадали, куда же приписать молодого парня высотой чуть больше полутора метров и шириной не менее восьмидесяти сантиметров. Медики даже подумывали выдать ему белый билет. Однако парень настойчиво хотел пойти служить, причем именно во флот. Были времена, когда служба была делом почетным. Ближе к призыву парень, правда, подрос до одного метра пятидесяти восьми сантиметров, но еще больше раздался вширь и "покупатели" сначала с интересом рассматривали призывника, но потом отказывались, так как проблем с ним будет с самого начало немало, взять хотя бы только одно обмундирование. И вот просидел парень на призывном пункте больше месяца, прежде чем военный комиссар подсунул его морякам с Северного флота, мол, там у вас любые сгодятся, тем более что у парня легкие более двенадцати литров.
   Как вышло, что он незамеченным прослужил карантин и оказался на судне, никто объяснить не смог. Но когда командир, на первом строевом смотре знакомясь с пополнением, шел мимо ровных шеренг, то машинально остановился, когда увидел одну "бч" с нестандартными шеренгами: впереди пять матросов, сзади четыре и врастяжку. После того как первая шеренга сделала два шага вперед, командир увидел, что сзади между четырьмя высокими матросами стоит что-то в перешитой робе, в калошах, привязанных к ногам веревочками, и это что-то шириной более двух стоящих впереди матросов. Первая реакция была однозначной - смех. Размышляя, что дальше делать с таким нестандартным матросом, командир решил списать его на берег, а там береговые службы пусть думают, что делать. Матроса внесли в список на списание на берег в Северодвинске, но, совершая каботажные перевозки, судно зашло в порт на Новой Земле. Как водится, на разгрузку отправили тех, кто уже не нужен судну. И так вышло, что при разгрузке шпал с судна на незадачливого матроса упала пачка шпал. Ситуация понятная, и все присутствующие, как бы так это сказать помягче, про себя уже с парнем распрощались. На место происшествия спустились судовой врач и капитан, матросы с траурными лицами разбирали пачку и когда добрались до матроса, то обнаружили его живым, хотя и немного помятым, с лежащей поперек него поломанной шпалой. Врач осмотрел матроса, перевязал голову и развел руками с возгласом: "Ну и шпала". Фраза, несмотря на то, что доктор произнес её тихим голосом, была услышана и далеко разлетелась, став вторым именем матроса. В отчете о происшествии было указано, что именно шпала спасла матроса, приняв на себя удар всей пачки, от чего и сломалась. Но все от мала до велика на Северах знали правду о том, что матрос по прозвищу Шпала запросто ломает головой железнодорожные шпалы.
   Во время перевязки матрос, увидев подходящего командира, вскочил и доложил, что по месту прохождения службы никаких нарушений нет, все нормально, вот только шпала трохи поломалась, и закончил: "Разрешите продолжить службу?" Старый морской волк, ходивший по всем морям вот уже сорок лет, расчувствовавшись и махнув рукой - валяй, фактически решил судьбу матроса. Месяц матрос пролежал в госпитале, пока срастались ребра и заживали шрамы, а когда вернулся на корабль, ему боцман выдал новую робу, сшитую местным корабельным портным, парадную форму по плечу матрос впервые получил только через год. Но главное - сбылась мечта парня, он остался служить на флоте, на судне, и стал его неотъемлемой легендой и после срочной остался служить боцманом, сравнительно легко отделавшись для такой ситуации: небольшое сотрясение, шрамы на лице и новое прозвище.
   Прежнее прозвище по фамилии еще иногда проскакивало в разговоре, но со временем совсем забылось. А фамилия, надо сказать, у него тоже была не то чтобы совсем не подходящая к образу, но так, не по всем параметрам - Троха. У всякого, кто слышал его фамилию, непроизвольно вырывалась одна и та же шутка: "Вот так троха", от чего Троха просто свирепел и оробевший шутник спешил поправиться и лепил что-то вроде: "Нет, нет, не троха, конечно, не троха, а шпала". Отчего крупное и несколько грубоватое лицо моряка привычного светло-кирпичного цвета наливалось багряно-красными тонами, а огромный шрам на лице, оставленный шпалой, становился почти белым. Такой образ почему-то совсем не успокаивал шутника и даже наоборот приводил в состояние, близкое к шоку. Правда, тут следует сказать, что, несмотря на то, что об боцмана Троху шпалы ломались и пожарный лом он мог намотать на руку в три кольца, характера он был исключительно мирного. И, в общем, почти никогда никого не трогал, если его сильно не доводили, а трогать его желающих было совсем немного. Да и внешний вид у него был настолько свирепый, что даже отчаянные шутники не решались его задирать. За тридцать лет в Арктике его крупное лицо обветрилось, огрубело, покрылось множеством шрамов, и если кто-то встречался с ним в не совсем хорошо освещенном коридоре между каютами, то легкие мурашки величиной с блюдце пробегали по спине независимо от желания. Хотя во всем остальном боцман был добрейшим человеком.

***

   Возвращаясь к изложению тех событий, скажу, что, пока работы имели ответственный характер, Виталий следил за каждым движение монтажников, а когда все пошло к финалу и главное было выполнено, он зачастил в буфет. Я попытался остановить его походы за "чаем", однако слова мои до него, видимо, уже не доходили. И после очередного посещения Виталий вышел на палубу нараспашку, страховочный пояс поверх бушлата застегнут на одном штырьке, а карабин лонжи вообще даже не стал цеплять за трос.
   Ветер был почти штормовой, судно прилично качало, волны уже зализывали нижнюю палубу, образовав корку льда на мостиках, поручнях и тросах. Водолазы уже закончили работы и на плоту сворачивали оборудование. Я старался удержать Виталия на месте, но его разбирал кураж, и он, мол, чего там, какой тут шторм, разухабисто вырвался из моих рук, и я только успел закрепить его карабин за страховочный трос.
   Очередная накатившаяся волна качнула судно, и Виталий, попав в такт качки, плавно перелетел через ограждение и оказался за бортом. Насколько несерьезно такое поведение доктора Буслаева, объяснять непосвященному человеку трудно, поэтому я скажу просто: в такой воде и в таких условиях человек через пять минут готовый покойник и ничего ему не поможет. Но Виталию крупно повезло, его почти сразу выловили аквалангисты, стоящие на плоту для подстраховки водолазов. И когда, как показалось всем, его купание весьма благополучно завершилось, и вышла эта самая шутка. Первое, что увидел Буслаев, когда его вытащили на плот, - это было радостно улыбающееся лицо боцмана Трохи, протягивающего ему руку. Как потом объяснял сам Буслаев, ему показалось, что это сам Нептун гневно дыхнул на него огнем и протянул огромную красную лапу, чтобы ухватить за шиворот и строго спросить за его проделки. Виталий инстинктивно оттолкнулся и сорвался с плота. Аквалангисты опять проявили бдительность и сноровку, достали доктора Буслаева второй раз тоже сравнительно быстро. Однако купаться два раза подряд в такую погоду - дело, надо сказать честно, все-таки легкомысленное, тем более что, пока его вытаскивали, он так орал и брыкался в ледяном месеве, что времени выемка тела заняло немало. Не особо церемонясь, его вытащили из кипящего моря и укутали в широкое полотно нетканого материала и так в коконе перенесли на корабль и доставили в хирургическое отделение. Там ледяной кокон разрезали, извлекли купальщика, который уже успел протрезветь, а заодно и весьма прилично обморозиться. Особенно досталось пальцам рук и ног.
   Вечером в каюте капитана, доктор Буслаев, перевязанный и слегка напоминавший мумию, потягивая горячий грог, рассказывал свою версию происшествия. Корабельный врач, присутствовавший при сим на случай оказания помощи пострадавшему слушал рассказчика, осуждающе вздыхая, вот, мол, до чего пьянка доводит. Капитан, невозмутимо попыхивая трубкой, слушал рассказчика и когда тот закончил свое повествование, лаконично отрезал: "Арктика легкомыслия не любит и во всем должен соблюдаться порядок", - как бы ставя на всем последнюю точку, предложил выпить за великое арктическое братство. Корабельный врач покачал головой, явно не одобряя предложение капитана, и с грустным выражением лица откупорил и разлил в красивые стаканы литровую бутылку кубинского рома. Все выпили, по традиции не чокаясь, не закусывая и не выражая никаких эмоций, и только корабельный врач, прежде чем осушить свой стакан еще раз осуждающе покачал головой, как бы напоминая, мол, Минздрав предупреждает. Пол под ногами слегка покачивался, потому что там, за бортом, ревел шторм, а в шторм, как известно, слегка покачивает, а доктор Буслаев начал еще раз рассказывать про свои сегодняшние приключения.

??

  
  
   МОРСКОЙ УЗЕЛ
  
   Историю эту мне рассказал капитан арктического технического судна "Калевала" Николай Федорович Кузнецов. Мы сидели вчетвером в его каюте и разговаривали на тему недавних приключений доктора Буслаева. Но доктор Буслаев, утомленный приключениями и своими рассказами, да, наверное, и перевязкой, заснул на диване в каюте капитана под пристальным наблюдением корабельного врача, которого, видимо, тоже сморила усталость, и он сидел, похрапывая на другом краю дивана, подперев рукой своё грустное лицо, направленное в сторону купальщика. Тема купания сама собой была исчерпана, я стал собираться в свою каюту, но капитан предложил скоротать время вместе, поскольку ему все равно необходимо нести штормовое дежурство. Поскольку мне, несмотря на позднее время, спать не хотелось, то я с радостью согласился. Завязался обычный бесконечный разговор ни о чем: от космоса до событий на Фолклендских островах. Чтобы разговор не превратился в тягомотину, мы разбавляли его великолепным коньяком и хорошим кофе. Короче, приятно и незаметно прожигая время, которое уносило нас в века. В каюту время от времени заглядывал старпом или радист, сообщая различную оперативную информацию - все шло в строгом соответствии параграфами корабельного устава.
   Часов в пять утра к капитану заглянул боцман, доложил о результатах проведенных работ и положил на стол рапорт о событиях прошедших суток. Капитан взял бумагу и, посмотрев на стоящего, как огромный валун, боцмана, бросил: "Садись, Остап". Прочитав рапорт, капитан спросил о штормовом расчете, поинтересовался, кто и где дежурит, и предложил боцману коньяку. К моему удивлению, боцман отказался и попросил кофе, объяснив, что ему еще надо закончить кое-какие работы. Кузнецов как раз готовил для нас очередную порцию кофе, привычно смолол зерна на ручной мельнице и сварил в маленькой электрической кофеварке и разлил в три маленькие чашечки ароматную жидкость. Боцман молча выпил свой кофе, поблагодарил и ушел.
   Когда мы остались вдвоем, не считая спавших на диване, я спросил: "А почему он отказался от коньяка?" Капитан молча почистил трубку, набил её табаком, раскурил, пуская колечки дымы и так, как бы самому себе сказал: "Да Остап вообще не пьёт". Я недоверчиво покачал головой: а как же сегодня, точнее, вчера, на плоту?
   - Это нештатная ситуация.
   Ароматный дым растекался по каюте красивыми голубыми кольцами.
   "Кавендиш?", - спросил я.
   Капитан кивнул и удивленно воскликнул: - А вы-то откуда знаете, это табак редкий, а вы некурящий?
   - Просто память у меня на запахи хорошая.
   Капитан запыхтел трубкой, надолго погрузившись в свои мыли. Я уже стал подумывать, не заснул ли, когда Николай Федорович бросил в пространство: "Остап тоже обладает отменной памятью на запахи, - и, помолчав еще несколько минут, добавил: - Друзья мы с ним, вместе призывались, вместе служили. Я мореходку окончил, а он отказался, хотя и мог бы".
   Я отпил маленький глоток кофе и, подождав, когда горьковатый напиток растечется во рту и появится приятное ощущение, которое любители кофе называют кайфом, и, поддерживая ритм беседы, после паузы спросил: "Слабо показалось?" Кузнецов опять запыхтел трубкой и высказал глубокомысленную тираду, ну, может, всего чуть-чуть послабее тех, какие недавно выдавал боцман Троха, и рассказал мне немного странную и грустную историю.

***

   Кузнецов и Троха были друзьями со школьной скамьи, почти рядом, через три дома, жили, учились в одном классе и, как часто бывает, влюбились в одну и ту же дивчину с красивым южным именем Оксана. Причем Кузнецов первым рассказал другу про свою любовь, и Троха даже не знал, что делать. Сказать, что он тоже любит Оксану, ему было неудобно, но отказаться от неё он не мог. Они часто вместе провожали её после школы, и все в округе были уверены, что Кузнецов женихается к девушке, а Троха как бы такое вот приложение. Так, между прочим, думал и сам Кузнецов. Но женщины, и особенно девушки, - очень странная раса и всё у них не так как у людей. Сама Оксана с самого начала выбрала Троху. Они иногда тайно встречались под шелковицей на берегу реки и, держась за руки, простаивали так до самого утра. Остап читал стихи, которых знал бесконечное множество, а она смотрела на него восторженными глазами.
   Куда бы завела история эту троицу, неизвестно, если бы парней не призвали в армию, точнее, оба пошли в морфлот и служили на одном корабле. Оксана каждый день писала письма Трохее, и он каждый день ей отвечал - это была нежная переписка двух чистых влюбленных сердец. Кузнецов тоже каждый день писал девушке, и она иногда отвечала на его пылкие признания сдержанными, хотя вполне дружескими письмами. В своих письмах Остапу девушка рассказывала про то, что ей пишет Кузнецов и что она иногда отвечает ему, поскольку он друг Остапа, и часто эти письма пересказывала. Сам Кузнецов об этой переписке ничего не знал и отчаянно привирал и хвастался перед Трохой своими успехами.
   После случая со шпалой Троха стал не то чтобы стесняться своего внешнего вида, хотя, честно сказать, красавцем его и раньше можно было назвать с большой натяжкой, а как бы замкнулся. Оксана продолжала писать ему нежные письма, а он хотя и отвечал, но былой пылкости не проявлял. Он отказался от отпуска, хотя за период срочной службы его два раза поощряли отпуском. А Кузнецов после поездки в отпуск на родину вообще стал рассказывать, что все у него прекрасно и после службы они с Оксаной поженятся. Кузнецов даже не подозревал, какую боль причиняет своим враньем лучшему другу.
   Троха старался всеми способами вытравить свои чувства к Оксане, встречался с различными девушками, но после каждой такой встречи боль внутри становилась еще более жгучей. Он хотел прекратить писать ей письма, но, получив очередное нежное письмо, пахнущее её руками и слезами, не мог не ответить. Его разрывали противоречия. К удивлению всех, кто с ним сталкивался, Троха был очень эрудированным, начитанным молодым человеком с очень тонкой и ранимой психикой. Он не мог вот так просто не отвечать на письма любящей его и горячо любимой девушки, но написать о своем увечье он тоже не решался. Хотя Оксана про случай со шпалой знала - ей написал Кузнецов, но написал он об этом как-то вскользь и девушка даже не догадывалась, насколько все серьезно, а сама боялась спросить, чтобы как-то ненароком не обидеть любимого человека. Затягивался настоящий морской узел, который легко развязать в самом начале, но совершенно невозможно потом. Моряки знают, что затянутые морские узлы можно только разрубить.
   Так и не приехав ни разу на родину за срочную службу, Троха вместе с Кузнецовым решил поступать в Ленинградскую мореходку, в смысле Высшее военно-морское училище. После первого курса он впервые за четыре года приехал в отпуск в родной Донецк. Два дня никуда не показывался и не с кем не встречался, занимался дома, в саду помогая родителям. Девушка позвонила ему сама и попросила прийти на место их прежних встреч на берегу реки под развесистой шелковицей. Троха идти не хотел, но потом согласился, пришел намного раньше, встал, прислонившись к дереву, лицом к реке и так простоял два часа, пока не пришла Оксана. Она подошла сзади, обняла его за голову и прижалась к нему всем своим тоненьким телом. Она не укоряла его за то, что он не писал последний год, она говорила ему нежные ласковые слова, и все страхи внутри его как-то растаяли и куда-то ушли. Он резко повернулся, поднял её на руки и страстно поцеловал. Они целовались, взахлеб, как бы пытаясь наверстать упущенное. Когда сделали передышку - она чуть не задохнулась, и откинула голову, чтобы передохнуть и посмотреть на него, то инстинктивно отдернулась. Вся боль, годами копившаяся внутри Остапа и только что ушедшая, казалось бы, навсегда, ударила с такой дикой силой, что он не смог уже с ней совладать. Остап медленно и бережно, как хрустальную вазу, опустил девушку на землю и, боднув воздух головой, пошел в сторону. Она с минуту стояла как вкопанная и бросилась за ним, но он шел, ничего не слушая и не останавливаясь, он сделал выводы.
   Где бродил парень всю ночь, никто не знал, да и сам он не помнил, а когда утром он пришел домой мрачный как туча, то услышал от отца такое, что ему показалось, будто весь свет перевернулся.
   Остап прибежал к заветной шелковице, вокруг которой молча стояли люди. Никто ничего не предпринимал, потому что все было ясно и помочь ей было уже нельзя, и ждали, когда приедут милиция и "скорая". Остап снял её с тоненького шелкового пояса, которым Оксана подпоясывала платье. Он взял её на руки, как маленького сонного ребенка и, прижав к груди, прислонился спиной к дереву лицом к реке. Так, прислонившись к шелковице, он простоял не менее часа, и никто не решался даже подойти к нему. Милиция и "скорая" молча ожидали развязки. Прибежавшая с фермы мать Оксаны кинулась было с криками к нему, но, увидев его лицо, отшатнулась. Крупное изуродованное лицо Остапа было мокрым от слез, которые текли из закрытых глаз, а перекошенные губы шептали стихи. Женщина беззвучно опустилась на колени.
   Потом он оттолкнулся спиной от дерева и пошел в селение. Остап пошел в поселок, не по дороге а прямо через поля, чтобы люди не видели его лица, залитого слезами. Он принес девушку к порогу её дома. Его взяли под стражу по подозрению в изнасиловании, он даже не сопротивлялся. На все вопросы Остап сказал только то, что смерть девушки - это его вина, и больше ничего не стал объяснять. Было возбуждено уголовное дело. Когда хоронили девушку, Остап попросил, чтобы его отпустили на кладбище, но молодой охранник отказал. Троха выломал кирпичную стену КПЗ и ушел прощаться со своей любимой. Охранник пытался его остановить, но стрелять не решился. Когда её похоронили, и все разошлись, Остап долго сидел у могилы любимой, потом с кладбища вернулся в камеру тем же путем через пролом. Уголовное дело вскоре закрыли из-за отсутствия состава преступления. Экспертиза показала, что девушка была девственницей, кроме того, в руке она держала прощальную записку для своего любимого. А самооговоры Остапа в том, что он во всем виноват, к делу, как говорится, не пришьешь. Его оштрафовали за материальный ущерб - разваленный КПЗ, и отпустили на все четыре стороны.
   Остап выбрал Север, вернулся в Ленинград, забрал документы из училища и вернулся на корабль боцманом. После окончания мореходки на этот же корабль вернулся и Кузнецов. Позже, когда Кузнецова перевели на подводную лодку, он пригласил Троху. Так и служили они вместе, и, когда Кузнецова отправили в запас, он опять позвал Троху с собой на "Калевалу".
   Приезжая на родину, Троха весь свой отпуск проводил на кладбище, украшая могилу свой любимой, на которой буйствовал невероятной красоты куст кроваво-красных роз. Кроме нестандартных ситуаций, никогда не брал в рот спиртного.
   Капитан закончил рассказ. Достал закупоренную сургучом бутылку коньяку, налил в стаканы до краев:
   - Выпьем за Оксану и Остапа.
   Когда поставили стаканы, нас окутала напряженная тишина.
   Николай Федорович, глядя перед собой, продолжил: "Знаешь, брат, а ведь если бы вернуть все назад, я бы Оксану Трохе не отдал. Вполне вероятно, я бы мог его убить,- капитан опять раскурил трубку и продолжил: - Я ведь еще тогда, на кладбище, хотел его убить, когда все ушли. Я стоял с ломом и ждал, когда все разойдутся, за соседним памятником. Меня остановила его клятва, которую он дал на могиле Оксаны. Я до сих пор помню все, что там произошло. Остап стоял на коленях перед могилой и говорил: "Любимая, я ненавижу себя и свою жизнь, но я буду жить, чтобы ты моими глазами смогла видеть мир, который так любила. И пока живу, я ни на одну секунду не забуду тебя, моя милая, единственная моя любовь". Остап выдернул из букета, лежащего у креста, одну розу и воткнул её в могилу, потом взял граненый стакан с молодым вином, оставленный на могиле, отломил, как от вафельного стаканчика, осколок и разрезал им себе руку. Затем положил руку на могилу рядом с розой.
   Кузнецов поморщился, стесняясь подступившего к горлу комка, и продолжил:
   - Не знаю, сколько из него вытекло крови, но на могиле была настоящая лужа, я уже думал, что он тут и помрет, но через полчаса Остап сказал: "Прости меня, моя любимая, прости за все, пусть кровь моя пропитает твою могилу, а роза приживется, соединив навсегда тебя и меня".
   После этого Остап встал и, шатаясь как пьяный, пошел с кладбища. Проходя мимо памятника, за которым я прятался, он, не оглядываясь, сказал: "Если бы ты меня убил, это облегчило бы мою судьбу, но, видимо, мне этого не дано, мне нет прощения".
   Кузнецов опять запыхтел трубкой и продолжил:
   - Троха слово сдержал и остался холостым, несмотря на увещевания родных. Да и я пытался его женить, но ничего из этого не вышло. Жил как бесконечное послушание соблюдал, более аскетичного человека мне не приходилось встречать. Да и к своей жизни он относился как к какой-то необходимости и нисколько о ней не заботился в самых, что ни наесть рискованных ситуациях. Но, видимо, он прав, и легкой смерти получить ему не дано. Сам же я женился на мурманчанке, у меня две девочки - Оксана и Оксаночка, у старшей Троха крестный.

??

   ЛЕГЕНДЫ О ПОСЛАННИКЕ. ТАРО
  
   Тысячи лет астрономы вглядываются в звездное небо, рассматривая созвездия и обнаруживая их схожесть с животными, птицами и людьми своего мира. Тысячи лет они отыскивают новые звездные объекты и дают им имена. Уже сотни лет существуют звездные карты, на которые, особенно в последнем веке, нанесены не только созвездия, звезды, но даже кометы и астероиды. И когда вдруг в середине 1996 года астрономы совершенно неожиданно обнаружили новую неизвестную комету, непонятно откуда взявшуюся, мчащуюся к Земле по странной траектории, даже маститые ученые были удивлены. Кое-кто поспешил заявить о грядущем столкновении, апокалипсисе и всяческих бедах. Но в середине апреля 1997 года загадочная комета проносится мимо планеты Земля, озаряя ее в течение нескольких месяцев ярким шлейфом. Ученые и парапсихологи с пафосом обсуждают новую комету, отмечая, что она какая-то необычная: и слишком большая, и слишком быстрая. Да и вообще откуда она взялась? И, может быть, это вовсе и не комета, а заблудившийся космический корабль, и стоит ли её вообще заносить в звездные каталоги, поскольку она может никогда не вернуться в нашу Галактику.
   Кентавр Тар потянулся рукой, отломил от верхней ветви дерева молодую веточку и не спеша стал вплетать её в почти готовый венок. От озера тянуло прохладой, и он повернулся боком к костру, наслаждаясь теплом. Уже несколько часов длился его разговор с юношей, сидевшим у костра под деревом. Точнее, это был даже не разговор, а скорее урок: юноша задавал вопросы, а кентавр отвечал.
   - Скажи мне, Тар, и что же это, знак? И почему именно я, - спросил юноша, - и что за всем этим кроется?
   Кентавр зевнул, почесал волосатую грудь и ответил, будто сплетая фразы из медленных слов:
   -Это, Мирослав, уже три вопроса, а мы договорились с тобой еще при первой встрече, что наш разговор продолжается до тех пор, пока ты задаешь только по одному вопросу. Но я тебе отвечу. Сегодня и уже в третий раз ты позвал меня. Почему ты? Вспомни, что ты видишь в своих снах, и подумай, тогда ты поймешь сам, что это - знак или знамение и что за этим кроется, вспомни свои сны - в них ответы на твои вопросы, да это и не сны вовсе, а видения, - сказал кентавр, позевывая и прикрывая рот рукой, - но мне пора, задержался я что-то сегодня.
   Кентавр полюбовался своей работой, примерил венок, иноходью пробежал вдоль озера метров двадцать, разминая затекшие ноги, и вернувшись к костру, сказал:
   - Хватит на сегодня. Прощай, - снял со своей головы дубовый венок, водрузил на голову Мирослава и направился к озеру. Венок был велик и голова юноши оказалась в окружении зеленого воротника, и пока он поправлял венок, кентавр уже исчезал в тумане озера.
   - Когда ты придешь снова? - крикнул ему вслед Мирослав.
   - Скоро, очень скоро.
   - Когда, когда?
   - Тогда, когда ты опять позовешь меня, - ответил кентавр, немного повернувшись на ходу торсом в его сторону, и, высоко махнув рукой на прощание, растворился в тумане.
   Юноша сидел у костра, прислонившись к дереву, губы его шевелились, повторяя: когда, когда... Немного погодя он вздрогнул, как обычно вздрагивает проснувшийся человек, поёжился от холода, непонимающе посмотрел вокруг, на озеро, на огонь. "Надо же, заснул, наверное". Наклонился, чтобы поднять выпавший из рук карандаш, и вдруг почувствовал на шее дубовый венок из влажных листьев. "Боже мой, что это? - воскликнул он и вспомнил видение, - разве это был не сон? Что говорил кентавр о снах? Сны, они такие реальные и красочные, и в них я всегда одеваю дубовый венок на голову маленького мальчика, после чего он... Боже мой, я не помню, что он делает и говорит, но что-то такое важное... И кто этот малыш?"
   Мирослав обошел вокруг костра, рассматривая глубокие следы крупных лошадиных копыт, посмотрел вверх: на дереве на уровне трех метров было обломлено несколько молодых дубовых ветвей. Ему припомнилось, что во сне кентавр, рассказывая историю загадочной кометы, не спеша обламывал ветви дуба и вплетал их в венок, который к концу разговора одел себе на голову. "Господи, что же это такое? Бред или сон?"
   Мирослав по следам, удаляющимся от костра, подошел к берегу озера - следы уходили в воду. Он задумчиво стоял на берегу, вглядываясь в туман, словно пытаясь что-то увидеть, и даже не заметил, что сзади к нему подъехал на лошади молодой парень. И только когда подъехавший громким голосом спросил что-то, Мирослав обернулся, не понимая вопроса:
   - Что?
   - Ты не видел, здесь не проезжали люди на лошадях. Студенты из Москвы взяли напрокат лошадей до вечера, да не вернулись. Я проехал по следам, но следы затерялись на стерне.
   Мирослав, напрягаясь, поморщил лоб, посмотрел на парня, лихо сидящего без седла на лошади, и спросил:
   - Как тебя зовут?
   - Олег, - ответил всадник, - так ты не видел студентов?
   - Нет, не видел. А следы, уходящие в озеро, тебе не знакомы?
   Парень соскочил с лошади, наклонившись, внимательно рассматривал следы, почесал затылок и медленно произнес:
   - Странно, я знаю всех лошадей с нашего конезавода, это не их следы, да и вообще они без подков. Интересно, чья же это лошадь? Надо будет завтра спросить Михалыча. Приведу его, пусть посмотрит след.
   Но тут с гиканьем вынеслась ватага всадников, орущих, визжащих и смеющихся, они подъехали к разговаривавшим, громко крича о том, как хорошо, что они увидели костер, потому что заблудились. Узнали Олега и стали спрашивать, не их ли он ищет. Объехали вокруг костра, гарцуя на лошадях, и вместе с Олегом умчались в сторону конезавода.
   Мирослав рассеянно смотрел на множество следов, пытаясь увидеть крупные следы без подков, но тщетно, веселая ватага все вытоптала. И только у берега в воде просматривался слабый след, размываемый водой. Мирослав подошел к костру, сел, прислонившись к дереву, налил из термоса чай и, вглядываясь в туман озера, стал пить ароматный напиток.
   Со стороны конезавода хорошим аллюром на поляну вылетел Олег, соскочил с лошади и, ругаясь, стал рассматривать следы: "Надо же, все затоптали. Что же я покажу Михалычу?" - и, ничего не найдя, подошел к костру. Мирослав налил ему чая в крышку термоса, и Олег, прихлебывая чай, тихо произнес: "Теперь мне никто не поверит. Да, никто не поверит, - повторил Мирослав, думая о своем, - а ты не знаешь, почему на гербе города изображен кентавр?"
   - Кентавр? - переспросил Олег и надолго задумался.
  

??

  
   ЛЕГЕНДЫ О ПОСЛАННИКЕ. ОГОНЬ И ВОДА
  
   Жил-был молодой огонь. Был он очень похож на другие огни. А, как всем известно, огни очень похожи. Любил огонь трещать дровами в печке или камине, пощелкивая углями и постреливая искрами. Иногда от нечего делать или просто для моциона любил огонь пошуметь-погудеть в трубе, веселя людей. Но больше всего огонь любил гореть в небольшом костре на берегу реки или озера, потрескивая поленьями и стреляя искрами прямо в воду. Искры взлетали и падали в воду, как маленькие звездочки. И вода ласково шептала:
   - Тише, тише...
   И огонь улыбался, вспыхивая языками пламени, и весело и озорно гудел воде в ответ:
   - Ну нет, нет, нет...
   И еще любил огонь смотреть в воду и любоваться отражением звезд, и падающие искры тоже отражались в воде, ничем не отличаясь от звезд, и нравилось это огню.
   Другие огни говорили ему, что зря он шутит с водой, вода завлечет его и погасит, и не будет больше веселого и доброго огня. Но огонь отвечал им:
   - Нет, братики мои, не загасит меня вода, мы с ней очень похожи. И смеялись над ним другие огни и считали его гордецом и зазнайкой. Но огонь на них не обижался. Он знал, что он сын огненной звезды, которая послала его на Землю с маленькой кометой. Комета ворвалась в воздушную оболочку планеты Земля и пронеслась до ее поверхности, огонь освещал реки, леса и поля, оставляя их в своем сознании и сразу же полюбив их. Возле самой земли почти сгоревшая комета упала в маленький стог сена, и он загорелся ласковым огнем. Из деревянной избы выскочила молодая женщина с распущенными волосами и восхищенно начала кружить возле костра. Огонь любовался танцем и ласково тянулся к ней языками своего пламени. Женщина смеялась, протягивала к нему руки и говорила:
   - Тише, тише... - и серебряный смех разливался по всей округе. Женщина побежала в избу, принесла маленькую лампадку, запалила от костра ее фитилек и, ласково защищая от ветра, внесла лампадку в дом и повесила под иконой Творца и Богородицы. Огонь радостно вспыхнул, увидев образ Отца и Матушки, и успокоенно стал гореть ровным голубоватым пламенем, а костер во дворе сразу же погас и ласковый шелестящий дождь загасил последние искры. Женщина с широко открытыми глазами смотрела на это и с замирающим сердцем перекрестилась.
   Уже на другой день к ней в избу пришли соседи, зажгли от огня свои лампады и разнесли по деревне и деревням.
   Огонь не знал, зачем его послали на Землю, но смутная догадка давно жила в его сознании и он ждал. Он жил жизнью огня и, кроме своей удивительной любви к воде, ничем не отличался от других огней, разве что пламя его было чуть-чуть ярче и грело немного больше. Другие огни иногда упрекали его в высокомерии, но все равно уважали и в своих разговорах между собой всегда не забывали упомянуть, что они знакомы с тем огнем, который прилетел с огненной звезды.
   И вот однажды огонь увлеченно горел в маленьком костре возле реки, который развел муж той самой молодой женщины, первой запалившей лампадку, и варил на костре уху. Вода из котелка, шипя, переливалась через край, капала в огонь и тихонько шептала:
   - Тише, тише...
   Огонь радостно примолкал и вспыхивал с новой силой, выбрасывая в небо яркие искры, которые падали в речушку с ласковым шепотом:
   - Тише, тише...
   - Ууу... - гудел огонь.
   - Тише... - отвечала вода.
   И так они говорили до самой полуночи.
   А перед самой полуночью к речушке пришла та самая молодая женщина, села рядом с мужем у костра, обняла его и положила голову на плечо. Они сидели некоторое время молча, смотря на огонь, на воду, на звезды, отражающиеся в воде, и на звезды, горящие в небе драгоценными камнями.
   - Смотри,- сказала молодая женщина,- огонь тянется к воде. Слышишь, вода говорит с огнем.
   И мужчина, дремавший ранее у костра, наслаждаясь тишиной и звуками ночи, улыбнулся, поцеловал женщину в щеку и обнял за плечи.
   - Я слышу,- сказал он,- огонь и вода говорят друг с другом.
   - Я люблю тебя,- прошептал огонь.
   - Я люблю тебя,- серебряно прожурчала вода.
   - Я люблю тебя,- и ласковые языки пламени коснулись воды.
   - Я люблю тебя, - и от поверхности воды навстречу пламени стали подниматься клубы тумана.
   Пламя стало оранжевым и теплым. Мужчину и женщину обдала волна неимоверной нежности и ласки. Они любили друг друга. Звезды, вращаясь вокруг вселенской оси, рассыпали изумрудный звон. Сосны, обдавая пряным запахом, шелестели неслыханной музыкой. Птицы щебетали самые прекрасные песни. Огонь с водой, переплетая языки пламени и клубы тумана, кружили в неистовом танце. Мужчина и женщина в удивительной неге неслись сквозь пространство и время. И звездный вопрос Большой Медведицы прошел одну десятую пути, когда мужчина и женщина, разжав объятия, посмотрели друг на друга.
   - Что это было, милая?
   - Что это было, милый?
   Они посмотрели на угасшие огни костра и вдруг с удивлением увидели, что на границе земли и воды медленно вращается огненный шар, от которого шло ласковое тепло. Шар, состоящий из языков пламени и тумана, стал вращаться быстрее, быстрее, быстрее... и унесся к Полярной звезде, рассыпаясь хвостом кометы. Развернулся под вопросом Медведицы и вспыхнул сполохами разноцветного огня, зажигая все небо неповторимым и фантастическим серпантином звездной радуги.
   - Что это, милая?- затаив дыхание, спросил мужчина.
   - Матушка моя, Пресвятая Богородица,- прошептала женщина,- так это ж было Вселенское Благословение.
   Искры в затухшем костре загорелись ярче и, вспыхнув яркими голубоватыми языками пламени, потянулись к воде. Вода облачком тумана рванулась навстречу, и костер вспыхнул, последний раз осветив поляну и людей, и растворился в тумане. И еще долго серебряно журчала вода, да и сейчас журчит, наверное, вспоминая ласку огня.
   Мужчина и женщина вдруг почувствовали прохладу осенней ночи. Она с благодарной лаской потянулась к нему, он взял ее на руки и понес в избу. Счастливый и уставший, он так никогда и не узнал, что нес на руках мать нового посланника.

??

   РЕШКА - НЕ ОРЕЛ
  
   Есть такая забавная теория, по которой все вероятно. И если верить ей, то в принципе нет причины печалиться ни в каком случае: не повезло сейчас - потом повезет точно. Попробуйте подбросить сто раз подряд монету, она пятьдесят раз упадет орлом, а пятьдесят - решкой. Многие пытались это проверить, и почти все остались вполне довольны результатом. Бывают случаи, когда разница получается больше, например сорок на шестьдесят, но тогда надо просто увеличить число подбрасываний до тысячи или до десяти тысяч, ну, в общем, чем больше - тем лучше, и тогда разница сокращается и стремится к нулю.
   Однако это все так только с математической точки зрения. В жизни же именно эта теория не исключает и очень большой разницы. Бывают такие случаи, что просто взять и увеличить число повторений не получится, потому что сама жизнь может закончиться, и такие шутки теории вероятности или того, кто за ней стоит, порой приводят к печальным последствиям. Вот именно про такой случай, произошедший в одном проектном и научном всесоюзном институте, и рассказал мне мой старинный приятель. В этом институте делали проект одного из объектов на Новой Земле, к которому я имел некоторое отношение, а посему часто бывал у проектировщиков и знал действующих лиц рассказа, который и передаю на строгий суд читателя.

***

   Владимир Пацифиров был главным инженером проекта или, как принято говорить в кругах проектировщиков, ГИПом. Специалистом он был хорошим, начальство его ценило, а подчиненные уважали. Грамотный, корректный, аккуратный, подтянутый, всегда чисто выбрит, всегда в свежей белой рубашке, хорошо подобранный галстук, туфли начищены до зеркального блеска, брюки и пиджак всегда отутюжены - ну, в общем, образец по всем параметрам. В институте все его знали, почти все относились с уважением и звали даже за глаза в разговорах вежливо и официально - Пацифиров. Друзей у него ни в институте, ни в городе почему-то не было, но справедливости ради следует добавить, что не было и врагов. И вот именно его и выбрала эта самая теория вероятности для своей недоброй игры.
   Хотя, возможно, теория вероятности так шутила, но шутка получилась совсем невеселая, правда, если посмотреть на неё с философской точки зрения, то в ней можно найти и назидание.
   А суть, собственно, заключалась в том, что Пацифиров частенько доставал из кармана металлический рубль и ловко выщелкивал его вверх. Монетка, сверкая, подлетала до самого потолка, и, когда падала, он ловил её правой рукой. При этом он всегда говорил одну и ту же фразу: "Орел или решка? Поскольку орла тут нет, то я загадываю решку", - и раскрывал ладонь. На ладони монета всегда лежала цифирей вверх. Он, довольный, улыбался и шел в свой кабинет. Многие думали, что он был большим поклонником этой самой теории вероятности, другие считали, что Пацифиров просто так юморит, и относились к этому, как к фокусу или шутке. Но на самом деле это был не фокус и не шутка, во всяком случае сам Пацифиров вовсе не шутил, хотя если верить знаменитой аксиоме, что в каждой шутке есть доля шутки, то, видимо, развлекалась сама Теория вероятности.
   Пацифиров, человек чисто математического уклада, способный в уме брать сложные интегралы и перемножать с молниеносной скоростью любые числа, объяснения этому не находил и вообще эту самую теорию почему-то недолюбливал. И хотя фокус с монеткой вызывал в нем некоторое беспокойство, внешне он держался вполне уверенно.
   Вообще Пацифиров был очень сильным человеком, и не было для него задачи, которой он не мог решить. Одаренный от природы незаурядными математическими способностями, он невероятным трудолюбием развил их до совершенства. Взять производную или разложить математический ряд для него было пустяком, и он делал это играючи. Владимир участвовал во всех союзных олимпиадах и всегда получал призы и дипломы, если не за первое, так уж точно за второе место. В школе у девчонок он пользовался просто бешеной популярностью, и все они были от него без ума. Сверстники, правда, его не любили, но и особо не задирали, потому что Пацифиров с пятого класса ходил на секцию бокса и сразу же добился хороших результатов. На первых же соревнованиях он выполнил норматив первого юношеского разряда, а в девятом - стал кандидатом в мастера спорта и чемпионом города в легком весе. И хотя он мог запросто сделать головокружительную спортивную карьеру, но дальше совершенствовать квалификацию не стал и тренировался только один раз в неделю, для того, чтобы поддерживать форму. Тренер, поначалу считавший, что открыл новую спортивную звезду, понял, что Пацифиров просто не хочет повышать свой спортивный уровень. И это было правдой, одаренный подросток просчитал, что дальнейший спортивный рост ему ни к чему, поскольку сопряжен с ненужными тратами сил и повышенной вероятностью получения ударов в голову. Этого Владимир не хотел совершенно, так как травмы угрожали другому его таланту, которым он дорожил гораздо больше. А на достигнутом уровне он за все тренировки и спортивные бои получил только два удара в голову, да и то в начале занятий боксом, хотя сам довольно часто нокаутировал партнеров. Верткий, мускулистый, он так ловко уходил от перчаток противника и так стремительно наносил удары, что почти всегда в первом раунде точными и жесткими, хотя и не очень сильными ударами отправлял противника в состояние гроги. А если судья на ринге пропускал этот момент, что бывало довольно часто, так как юношеские соревнования обслуживают судейские бригады невысокой квалификации, то честолюбивый подросток молниеносными движениями отправлял противника в нокдаун или нокаут. Пацифиров всегда все точно просчитывал и знал, что десять средних ударов по печени сделать легче, чем один сильный по голове, а результат получался более заметный - противник терял дыхание. Дальше, не теряя темпа, по очереди пригреть по десять раз печень и селезенку - у противника начинается головокружение, появляется горечь во рту, или, как говорят боксеры, противник входит в состояние гроги и теряет контроль над ситуацией. Конечно, сильный и опытный партнер может найти способ сделать перерыв на двадцать секунд, развязать зубами шнуровку на перчатке и оклематься, но подростки обычно этого не знали и не умели, начинали паниковать, психовать, махать руками, отчего пропускали еще больше молниеносных и точных ударов и обычно заканчивали бой, лежа на холодной покрышке.
   Уже тогда у Пацифирова появилось увлечение подкидывать монету и загадывать орел-решка. И тогда начался этот эксперимент, который Теория вероятности, не ясно, для каких целей, затеяла с честолюбивым подростком.
   Все в своей жизни Пацифиров начал просчитывать давно, с самого детства. Вообще он никогда не ставил себе каких-то нереальных задач: решил окончить школу с золотой медалью - все просчитал и закончил, решил выполнить норматив кандидата в мастера спорта по боксу - просчитал и добился цели, решил поступать в институт - и поступил.
   Пацифиров знал, что по нему страдают почти все девчонки из его школы и участницы математических олимпиад. Сам он легко управлял своими чувствами, возможно, благодаря его математическим способностям, и никому не отдавал предпочтения до одиннадцатого класса. Уже оканчивая школу, весной Пацифиров все-таки выбрал из своих воздыхательниц одну из параллельного класса по имени Алеся и стал уделять ей знаки внимания. Алеся выделялась среди других девчонок потрясающей красотой и умом, который, впрочем, тогда никого не интересовал. Она была настоящая красавица, стройная и тонкая, с толстенной каштановой косой и бездонными глазами в длиннющих ресницах. Правда, Алеся была немного выше ростом, но это его совсем не смущало. Они вместе готовились к школьным экзаменам и часто после школы прогуливались по дороге домой. Однажды в парке к ним пристали хулиганы, и Пацифиров так их отметелил, что они на карачках еле уползли в кусты. Она не спала целую ночь, ведь он рисковал из-за неё, один такой худенький против двоих здоровенных парней, явно старше его. На другой день она объяснилась ему в любви, он погладил её по голове и спокойно сказал, что это хорошо.
   Оба окончили школу с золотыми медалями. Он выбрал МИСИ, и она пошла туда за ним. Вообще-то Пацифиров выбрал еще и Бауманское, но все решила решка. Позже он узнал, что в Союзе самые большие деньги получают ГИПы в проектных институтах, и понял, что не ошибся. Они окончили институт с красными дипломами. И её, и его оставляли в аспирантуре, но он поехал на Север, где его взяли на должность инженера-проектировщика, она поехала с ним. Через год Пацифиров уже был руководителем группы, через пять лет начальником отдела, а через десять - ГИПом. Тогда он был самым молодым ГИПом.
   Они поженились на третьем курсе, но договорились, что пока не будут заводить детей. Вообще-то она хотела родить ребеночка и говорила, что ребенок не будет мешать учебе, но Пацифиров сказал, что сейчас рожать не надо, необходимо выучиться и встать на ноги. Алеся его послушала, она всегда его слушала, ведь он такой умный и сильный. Владимир говорил: вот встанем на ноги и потом сразу все заведем: дом, машину, дорогую мебель и маленьких детей, одного, а лучше парочку. Она слушала, жмурясь от счастья, и полностью отдавала себя в его волю. Владимир сказал, что надо накопить большую сумму денег, Алеся спрашивала, зачем так много, а он отвечал, что так надо, и она соглашалась с ним. После окончания института прошло двадцать лет, он стал самым известным ГИПом в отрасли, а она - заместителем начальника сметного отдела. Им дали хорошую двухкомнатную квартиру, но она стояла пустая, в ней не было совершенно никакой мебели, кроме деревянной кровати, сбитой из досок, самодельного деревянного стола со старенькой швейной машинкой "Зингер" и гвоздей на стене, на которые они вешали одежду, прикрывая старенькими простынями. В квартире было чисто, но пусто. На кухне стояли две белые табуретки и такой же белый стол, висели два кухонных шкафчика, которые им подарили на новоселье. У них было две тарелки, две чашки, две вилки, всего по два экземпляра. Да, собственно, и дома они бывали редко: Владимир брал дополнительные проекты и до поздней ночи просиживал в кабинете, Алеся рассчитывала сметы. За двадцать лет он сменил всего два костюма, первый относил пятнадцать лет и второй купил совсем недавно, всего лет пять назад. Он никогда не ездил на автобусе, чтобы не затирать костюм, благо до работы было пятнадцать минут неспешной ходьбы.
   Алеся очень любила красиво одеваться и постоянно перешивала себе свои наряды. И шила она тоже просто великолепно, но как бы ни был хорош портной, десятый перешив уже все равно виден. В институте поначалу за ней пытались ухлестывать местные ловеласы, но встретили такой отпор, что мало никому не показалось. В начале своей работы Пацифировы ходили на праздничные вечера, которыми славился институт. Её приглашали на танец все мужчины, но она никогда ни с кем не танцевала, кроме него. Пацифировы были чудесной парой, и люди просто любовались ими, однако через пару лет они стали на вечера ходить реже, а потом и совсем оставили это занятие.
   На работе Пацифировы встречались во время обеда и вечером, когда все уже уходили. Она приходила к нему в кабинет со своими бумагами, садилась в кожаное кресло, он укрывал ее пуховым платком, и они вместе работали, делая один перерыв, чтобы попить чаю. Он всегда пил чай с таком, говорил, что не любит сладкое, ей же каждый день покупал одну шоколадную конфетку в буфете. А она каждый раз так его благодарила, как будто он подарил ей целый шоколадный набор. В столовой Пацифировы обедали за отдельным столом, и к ним редко кто подсаживался. Владимир всегда брал полную порцию борща или щей и овощной салат, Алеся то же самое, только первого полпорции. И так каждый день: они трудились до самого позднего вечера и только часов в одиннадцать уходили домой, без выходных и без отпусков. Они получали отпускные и брали, как тогда говорили, "халтурку".
   Пацифиров курил сигареты "Прима" и говорил, что ему нравится крепкий табак. В кабинете он разрезал одну сигарету на три части, вставлял дольку в мундштук, шел в курилку, где иногда высказывался, что курение крепкого табака в четко ограниченных дозах даже полезно. После бритья он освежал лицо только "Шипром" и утверждал, что это одеколон для настоящих мужчин.
   Нет, Пацифиров не был жмотом, и, если кто-то предлагал ему свои сигареты, он отказывался, так что больше никому из присутствующих повторять такое предложение казалось просто неприемлемым. Ни про кого в институте столько не сплетничали, как про Пацифировых. И хотя они ни с кем не разговаривали на такие щекотливые темы, все в институте знали, что они копят деньги. Знали, что они стоят в очереди на "Волгу", на румынский спальный гарнитур и на кооперативную квартиру в столице. Кто-то удивлялся, почему Пацифиров вообще курит. Было мнение, что это привычка с детства, а кто-то по-простецки говорил, что он просто заглушает голод.
   Трудно сказать, любили Пацифировых или нет, но точно почти все их жалели. Особенно её. Алеся была потрясающе красивая женщина, и все видели, как постепенно она угасала, и не потому, что её измотала семейная жизнь, дети, стирки и кухня. Она желала бы уставать от семейных забот и хлопот, отдавать свою красоту детям, но ничего этого у неё не было. У неё была только мечта и надежда, что скоро, вот-вот эти испытания закончатся и они заживут счастливо в прекрасном замке, у них появятся хорошенькие дети: мальчик и девочка. Она хотела, чтобы девочка была похожа на неё, а мальчик ... Сначала она очень хотела, чтобы мальчик был похож на Володеньку, но постепенно это чувство изменялось, и она начала бояться, что их сыночек будет похож на него. Вообще такие фантазии были редки, они все время были заняты. Но иногда вечером, когда Алеся работала в его кабинете, после чая с конфеткой она немного расслаблялась, всего минут на пятнадцать, и мечтала, любуясь им, таким сильным, таким умным и таким красивым. И когда вдруг у неё появлялись мысли про сыночка, который у них будет, ей становилось очень стыдно, она вскакивала с кресла, подбегала к нему, целовала его в захлеб и шептала: "Прости, прости". Он оставлял свою работу, брал её на руки и нес к креслу.
   Женщины вообще, надо сказать, очень жестокая раса и особенно нетерпимы к своим соплеменницам, но её в институте жалели все. Об этом никто и никогда не говорил, но об этом все думали. В институте все желали скорейшего завершения их затянувшегося поста.

***

   Институт, особенно в старые советские времена, был чем-то особым в социально-общественной конструкции общества. В институтах по большому счету находилась элита. В одном здании рядом уживались несомненно талантливые, но порой очень разные люди. И если бы некоторые из них работали в любом другом месте, им бы попало по первое число, несмотря на их таланты и даже гениальность.
   Так вышло, что в этом же институте работал и Виктор Нарышкин. Было ему всего тридцать лет, и на тот момент он был самым молодым ГИПом в отрасли. Добился он такого успеха как своим талантом, так и огромным трудолюбием. В институте его знали все, у него было много друзей, но и врагов было немало. Хотя, если по большому счету, это были скорее не враги, а обиженные им люди. Как практически любой талантливый человек, Нарышкин был абсолютно нетерпим к фальши, и если на Совете кто-то пытался защитить слабый проект, он без всяких реверансов, не вставая с места, говорил, что проект говно, содержит кучу ошибок, и тут же парочку приводил для примера. Никакие уговоры коллег, мол, ребята работали, старались, давай проект примем, а они потом доделают, исправят, на Витю не действовали. Он вставал во весь свой почти двухметровый рост и говорил с простотой старого ямщика, не стесняясь в выражениях: "А на кой хрен вы меня пригласили на Совет? Если проект хороший, то и принимайте без меня, а раз я все-таки на Совет пришел, то голосую против". Просил стенографистку, чтобы занесла его слова в протокол, а он потом подпишется, и уходил. Иногда стенографистка пыталась уточнить, все ли его слова заносить в протокол, на что Нарышкин отвечал: если сможешь грамотно записать, то валяй. Не раз главный инженер института или сам директор, или оба вместе пытались с ним поговорить, мол, понимаешь, у нас сроки, сорвется план, не будет премии, пострадают люди, а заказчик согласен, ему и такой проект сойдет, ну что, тебе больше всех надо? Нарышкин всегда все слушал и всегда отвечал почти одинаково: "Как к ГИПу ко мне претензии есть? Если есть - снимайте, а если нет, то давайте, ребята, лучше выпьем". И поскольку ГИПом он действительно был самым лучшим, а должность была номенклатурной и утверждалась в министерстве, то тем разговор и заканчивался: выпивали коньячку, закусывали лимончиком и оставались при своих мнениях. Правда, директор в самых критических случаях всегда находил выход, и когда надо было протащить слабый проект, отправлял Нарышкина на два дня в командировку в Ригу или Ялту. Виктор все хорошо понимал, но от таких командировок никогда не отказывался, потому что хотя он и был очень педантичным и скрупулезным ГИПом, но бабником был еще большим.
   Весь институт мог судить о самой последней мужской моде по костюмам Нарышкина. Витя носил самые модные и дорогие галстуки, шил костюмы у лучших столичных портных и вообще имел славу настоящего денди. Курил он самые дорогие сигареты и дарил женщинам дорогие духи.
   Вообще-то Нарышкин был женат, но по его поведению это было не очень-то и заметно. Жена его, двадцатипятилетняя Лариса, считалась первой красавицей в институте и в городе, по крайней мере, она сама так считала, и немало институтского люда было с ней согласно в этой оценке. Иногда в минуты откровения Лариса говорила, что только Алеся Пацифирова могла бы с ней красотой потягаться, да и то лет пятнадцать назад, когда помоложе была. Правда, многие думали, что Алеся и сейчас куда краше Лариски, на которой парфюмерии и золотых безделушек больше, чем в ювелирном магазине. Наверное, и Лариска тоже не совсем была уверена в правоте своих амбиций, так как в присутствии хоть одного мужчины старалась не оставаться рядом с Алесей, хотя они и работали в одном отделе. Следует сказать, что Лариска была совсем не равнодушна ко всем институтским и не только институтским мужикам. Некоторые утверждали, что именно она первая сказала, что не любит, когда мужчина носит длинный пиджак, поскольку не видно, как он к ней относится. Насколько это утверждение соответствовало действительности, судить трудно, однако любители длинных пиджаков при встрече с ней всегда свои пиджаки расстегивали. Поговаривали, что в части любовных похождений она не отстает от мужа и уже давно его переплюнула.
   Нарышкин про шалости своей неблаговерной прекрасно знал и относился к ним даже с каким-то сарказмом. И когда узнавал, что его супруга опять кого-то соблазнила, то подходил к жене очередного Ларискиного плейбоя, говорил ей, что она самая шикарная женщина во всей вселенной и её окрестностях. Потом сообщал ей, что она настоящее сокровище и обладать ею огромное счастье для любого мужчины, а для него - тем более. При этом, между прочим, информировал, что муж ей гнусно изменяет, приводил неопровержимые доказательства сего деяния и предлагал отомстить, не откладывая в долгий ящик. И когда отомщенная все-таки интересовалась, с кем же изменяет её муж, он, позевывая, отвечал: "Как с кем, с моей Лариской". Часто после таких откровений дамочка выскакивала из его кабинета, забыв впопыхах отдельные части своего туалета. Правда, некоторые потом приходили ещё, вроде бы за забытой вещью, и предлагали продолжить мщение, но Витя по своей натуре был человеком отходчивым. Он говорил разгоряченной женщине, что мстительность - черта очень плохая и особо увлекаться этим не надо, а свои вещи она может поискать в ящике из-под телевизора, что стоит в гардеробе. Случалось, что к Нарышкину прибегал муж очередной мстительницы с какими-то претензиями, но, столкнувшись с неопровержимыми доказательствами своей неправоты в виде Витиного пудового кулака, несколько сконфуженный аргументами и своей сломанной челюстью, убирался восвояси.
   В институте строго следили за курением, и все, кроме директора, курили в курилках по неписаному, но строго соблюдаемому графику. ГИПы курили в самой шикарной и большой курилке с канделябрами, фонтанчиками и кондиционером. Для других эта курилка тоже была доступна, но в десять сорок пять и в три - сорок пять пополудни в этой курилке собирались только ГИПы и ведущие научные специалисты, и в течение пятнадцати минут там происходило что-то вроде малого научно-технического совета. Поэтому другой проектный и научный люд особо не хотел попадаться на глаза начальству.
   В курилке Нарышкин часто встречался с Пацифировым. Вообще в институте было два ГИПа по большому счету: Пацифиров и Нарышкин. Старая плеяда ГИПов, которые делали проекты века, уже сошла на нет: восьмидесятилетние старики не могли самостоятельно вести большие проекты просто по состоянию здоровья. Контролировать, держать в голове проект, который ведется по году и больше двумя-тремя сотнями специалистов, трудно и молодому, старику же вообще не под силу. Простой насморк ГИПа может остановить проект, поэтому ГИПы - железные люди, которым ни болеть, ни особо увлекаться ничем нельзя. Конечно, они и зарабатывают больше всех и обычно загибаются тоже раньше сверстников. Курилка в институте была местом, где почти каждый день можно было вот так запросто пообщаться с ведущим ГИПом и получить ответ на вопрос, который просто так не задашь. И этим другие ГИПы пользовались безвозмездно. А поскольку ведущих ГИПов было два, то все старались собраться именно в тот момент, когда оба были в курилке. Обычно вопросы задавались Нарышкину, он всем казался попроще. Однако когда вопрос был потруднее, то его обращали к Пацифирову. Оба они отвечали просто и понятно и никогда не поправляли друг друга ни на Совете, ни в курилке. Лишь изредка, спросив: "Вы позволите добавить?", действительно добавляли какую-то необходимую деталь. Вообще в курилке все говорили на ты, но два ведущих ГИПа всегда и везде между собой разговаривали исключительно на вы.

***

   И вот настал день. Все в институте поняли, что настал именно тот самый день, потому что Алеся пришла на работу в абсолютно новом платье. То, что это именно тот день, многие поняли, еще увидев их на улице. Пацифировы вышли из дома пораньше и, как когда-то давным-давно, разговаривали по дороге. Точнее, он говорил, а она слушала. Владимир говорил, что вот и все, они начинают новую жизнь, завтра снимут деньги и начнут все покупать. Накануне он привез из командировки в столицу шикарный и дорогой отрез. Она за ночь сшила себе новое платье, в котором шла теперь, как королева.
   Сам Пацифиров был в том же костюме, что и обычно, но в курилке он впервые достал пачку сигарет с фильтром "Союз-Аполлон" и закурил без мундштука. Поговорив о предстоящем Совете, курильщики уже гасили окурки и кидали их в мраморные пепельницы, но не расходились, как будто чего-то ждали. Пацифиров даже не докурил сигарету до конца, аккуратно затушил её, бросил в пепельницу и, как всегда, выщелкнул монету в воздух. Монета, как всегда, сверкнув, взлетела, но, когда он раскрыл ладонь, на него смотрела не привычная цифирь, а хитрый прищур вождя пролетариата. Пацифиров замер, улыбка, уже проявившаяся на лице, медленно стерлась. Он двумя пальцами другой руки взял монету и посмотрел на обратную сторону. Там была привычная цифирь. Пацифиров подбросил монету еще раз и, раскрыв ладонь, опять увидел профиль вождя, который слегка посмеивался над ним. Он подбросил монету еще раз - и опять тот же вождь. Пацифиров напрягся, потом посмотрел по сторонам на несколько притихших коллег и, усмехнувшись, сказал, мол, глупости все это. В кабинете он подбрасывал монету много раз подряд, и всегда выпадал профиль вождя, похоже, что эта самая теории вероятности решила исправить свою ошибку. Пацифиров бросил монету в ящик стола и приступил к работе. Из сетевого радиоприемника, всегда работавшего на малой мощности, послышалось пиканье, сверил часы - было одиннадцать. Он держал в руке карандаш и машинально водил им по тексту, но мысли куда-то разбегались. Пацифиров тряхнул головой - чушь собачья - и принялся читать документы. Тут из радиоприемника на него, да и не только на него, свалилась такая беда, что мало никому не показалось. Денежная реформа. Деньги обесценились на треть.
   Он, который считал быстрее ЭВМ, не понял, что произошло. Пацифиров пытался все исправить и еще заработать денег, брал сумасшедшие проекты и изматывал себя до изнеможения. Но он не мог компенсировать потерю денег, которые государство у него и еще у миллионов законопослушных граждан просто украло. Когда все уже поняли, что происходит, Пацифиров еще пытался что-то поправить, однако деньги, накопленные долгими двадцатью годами дикой экономии, съеживались прямо на глазах. Он проигрывал эту неравную битву с государством за свое убегающее счастье, которое было совсем рядом, проигрывал и не понимал этого. Как-то зашедший к нему Нарышкин, обсудив вопросы совместного проекта, сказал: "Да брось ты себя убивать, плюнь на все, купи "Волгу", вон пришли машины, купи кольцо с бриллиантом для Алеси, я договорюсь в ювелирном, и живите, как все". Но Пацифиров никого не слышал и не слушал, он пытался один остановить бегущий под откос паровоз.
   И хотя эта реформа тогда ударила всех, люди в институте как-то забывали свои беды и жалели Алесю. Все эти месяцы, пока Пацифиров занимался сизифовым трудом, люди жалели Алесю, женщины подходили и гладили её по руке, мужчины вежливо улыбались и говорили комплименты.

***

   Она умерла тихо. В его кабинете. Зашла, когда он был на планерке у директора. Написала на листе бумаги всего четыре слова: "Я люблю тебя, Володенька". Села в кресло, поджала под себя ноги, укрылась стареньким пуховым платком и тихо заснула навсегда с улыбкой ангела, всех прощающего.
   Алесю хоронил весь институт.
   Пацифиров заказал из Москвы самолетом самый дорогой гроб и самое дорогое платье из модельного ателье, купил колечко с бриллиантом. Он не разрешил делать вскрытие, дело чуть не дошло до серьезного конфликта, но директор института, депутат Верховного Совета, попросил оставить Пацифирова в покое.
   Она лежала в гробу в актовом зале института такая красивая и, кажется, живая. На ее губах была тихая улыбка. Прощаться с Алесей пришли все институтские и многочисленные заказчики, которых набиралось полгорода. Люди подходили, смотрели на неё, вздыхали и говорили просто: "Прощай, Алеся".
   На поминальный стол в ресторане пришло много людей.
   Люди не осуждали Пацифирова, даже жалели, мол, хоть при жизни не мог одеть, зато как похоронил, какое платье, какой гроб, какой памятник.
   Всех денег, накопленных за двадцать лет жестокой экономии, не хватило на похороны. Недостающие пять тысяч долларов ему дал Нарышкин.
   Сотрудники хотели сброситься и помочь, но Пацифиров отказался. На другой день он перестал курить.
   Его не видели больше ни в курилке, ни в столовой.
   Он взял на "аккорд" огромный проект и с небольшой группой проектировщиков выполнил его в течение трех месяцев. Рассчитался с людьми, честно разделив деньги, согласно выполненной работе. Люди хотели отказаться от денег, знали, что Пацифиров влез в долги, а он, разложив, как всегда, деньги по конвертам, поблагодарил коллег и каждому пожал руку после чего зашел к Нарышкину. В кабинете было полно проектировщиков, с которыми ГИП сверял график сдачи отдельных частей проекта, увидев Пацифирова, люди молча встали и вышли из кабинета. Когда дверь закрылась Пацифиров подошел к столу, положил полиэтиленовый пакет и сказал, что возвращает долг, и немного помолчав и добавил, что еще оставляет один пакет, который Нарышкин должен открыть потом.
   На вопрос - когда? - Пацифиров, глядя в сторону, повторил: "Потом".
   Нарышкин, кивнул и смотрел на Пацифирова, молча стоявшего и, казалось, что-то обдумывающего. Воспользовавшись паузой, Нарышкин подтолкнул пакет в сторону Пацифирова и сказал, что он просто хотел помочь, и предложил забрать деньги, если не для себя, так для Алеси.
   Пацифиров посмотрел Нарышкину в глаза и твердо ответил, что для своей Алеси все сделает сам. Поблагодарил Нарышкина еще раз за то, что выручил, так как без этих денег не смог бы достойно проводить её в последний путь, и теперь он вечный его должник, что никогда никому не был должен, а теперь уже, видимо, не рассчитается.
   Виктор стал говорить, мол, какие могут быть разговоры, но Пацифиров еще раз его поблагодарил и протянул на прощание руку.
   Нарышкин пожал протянутую руку и отметил, что обычно теплая, сухая и жесткая рука Пацифирова была холодной и вялой.

***

   Пацифиров взял отпуск за два года. В институте он больше не появлялся.
   Кладбищенский сторож видел, как каждый день с раннего утра к красивой могиле недавно похороненной женщины приходил странный человек. Кто-то сказал, что это её муж и рассказал эту историю, старик иногда подходил и смотрел как мужчина не спеша убирал могилу, его движения были размеренны и добротны. Каждый раз хотелось что-то сказать, но слова пропадали и, покряхтев старик, брел в свою сторожку выпить порцию бодрящего напитка. Вначале сторож думал, что это молодой человек спортивного типа, но через месяц заметил, что он высох и состарился.
   Бывший полковник, одинокий, спившийся и ко всему привыкший, сторож заканчивал свою жизнь, переселившись поближе к месту постоянной прописки. Как ни странно, эту свою последнюю работу он любил, потому что любил во всем порядок, а на кладбище, в отличие от суетного мира, были и порядок, и тишина. Этот человек привлёк внимание сторожа тем всегда был тщательно выбритый, в отглаженном костюме и тоненьком пальто старой, но очень хорошей выкройки. Пальто мужчина никогда застёгивал и несмотря на крепчающие морозы ходил нараспашку и без шарфа. Подходя к могиле, мужчина снимал пальто, аккуратно вешал на плечики, надевал выстиранный и выглаженный фартук и без перерывов работал до темноты. Старик удивлялся, как ловко всё у него получалось, не только на костюме ни пятнышка, но и там, где он трудился, не оставалось ни грязи, ни строительных отходов. В течение месяца он полностью мужчина все переделал: разобрал памятник, собранный на скорую руку похоронной бригадой, сделал новый капитальный фундамент и выложил все основание памятника черными мраморными плитами, тщательно притирая каждую плиту. Потом возвел из белого мрамора стелу с её портретом.
   Красивая женщина печально смотрела на него со стелы. Мужчина работал голыми руками, сторож приносил ему рукавицы, которых у него было навалом, так как оставались после каждых похорон, но от рукавиц мужчина отказался. Возведя памятник, он сделал вокруг могилы дренаж, поставил оградку и положил отмостку. Потом высадил многолетние кустарники. Заканчивая работу, каждый день мужчина ложился на могилу и подолгу лежал на холодной плите, не шевелясь. Когда темнота становилась совсем плотной, сторож подходил и тихонько трогал за плечо лежащего на могиле человека, удивляясь, что через тоненькое пальто прощупывались только кости, на которых, казалось, совсем не было мышц, и говорил: "Пора домой". Тот вздрагивал, как от удара, молча вставал, благодарил и уходил. Уходил для того, чтобы выстирать сорочку и отутюжить её вместе с костюмом, начистить до зеркального блеска тонкие кожаные туфли, побриться, принять душ, освежиться "Шипром" и утром опять прийти к Алесе. Она никогда не видела его неопрятным. Однажды, уже в конце сентября, когда лед вовсю похрустывал под ногами, сторож подошел к человеку, лежащему на могиле, и тронул, как всегда, его за плечо, но тот даже не пошевелился. Сквозь тоненькое пальто сторож почувствовал холод застывших костей.
   Пацифирова похоронили рядом с Алесей в простой могиле и поставили некрашеный деревянный крест, так, как он написал в прощальной записке, которую держал в застывшей руке.
   На похороны пришли только ГИПы и ведущие специалисты.
   Когда заровняли могилку, Нарышкин достал железный рубль, покрутил его в руках и сказал: "Ну что, Пацифиров, я сделал все, как ты просил, - подкинул монету, посмотрел, как она, сверкнув в лучах заходящего солнца, упала на свежую землю цифирей вверх, и проронил: вот видишь, теория вероятности продолжает свою игру, просто тебе не хватило времени".
   Нарышкин поежился, запахнул расстегнутую дубленку и подумал: "Решка - не орел". Потом повторил вслух: "Нет, не орел", - и пошел к автобусу, возле которого его ждали коллеги. Они выпили из алюминиевой кружки по кругу за усопшего, как всегда пьют ГИПы за ушедших коллег, и автобус бойко повез их в прожорливые жернова города.

***

   Спустя несколько лет после этих событий я волею судьбы оказался в том северном городе и, закончив свои дела, заглянул на кладбище. Почти сразу нашел красивую могилу с черным мраморным постаментом и белоснежной мраморной стелой, утопающей в бутонах плетистой розы. Розовый куст тянулся от потемневшего деревянного креста рядом стоявшей могилки к стеле толстыми колючими плетями и обвивал её плотными кольцами снизу доверху, усыпанными кроваво-красными розами. Цветы закрывали всю стеллу, и с цветной фотографии на белом мраморе Алеся смотрела сквозь оконце в цветах как живая на наш суетный мир и улыбалась одними губами, всех прощая.

??

   БЕЛЫЙ ИВАН
  
   В начале марта 1916 года в Одессе на берегу моря в небольшом, но аккуратном домике поселился одинокий мужчина лет тридцати пяти, среднего роста, ничем особым не отмеченный, но, тем не менее, сумевший сразу же привлечь внимание обывателей своими странностями.
   Во-первых, приезжий каждое утро зимой и летом купался в море, во-вторых, ходил во всем белом. Он носил белый костюм, белую сорочку с белым галстуком, белые туфли, большую белую американскую шляпу и белую трость. И даже его шелковые носки были белого цвета. Кроме того, он был абсолютно седым, как лунь, отчего казался значительно старше своих лет. За пристрастие к белому цвету его сразу же прозвали Белым американцем, а потом, узнав имя, все стали звать его просто Белым Иваном.
   Вполне возможно, что, если бы не его пристрастие к белому, его бы никто даже и не заметил, поскольку в те времена купанием в Одессе даже в марте кого-то удивить было весьма трудно. И хотя пляжный сезон еще не наступил, чудаков, шныряющих в море, было предостаточно.
   Да, да, именно шныряющих, потому что купанием их действия назвать ну никак было нельзя. Обычно утром, часов в десять, когда отдыхающие в основном женского полу уже прогуливались вдоль берега после утреннего кофе, эти джентльмены в дорогих халатах и утеплённых турецких туфлях на босу ногу приходили поодиночке, а иногда и группами на берег и совершали обряд приготовления к купанию. Собственно это было настоящее представление, рассчитанное на трепетные взоры и горячие сердца одиноких дамочек, приезжающих поправить своё подорванное несчастной жизнью с постылым мужем здоровье.
   Сначала, сняв туфли, купальщики пробовали воду ногой, громко выкрикивая при этом традиционное "бр-р-р", очень похожее на лошадиное и привлекающее внимание случайных зевак и постоянных зрителей. Потом расстилали на берегу огромное полотенце, неспешно снимали халат, выполняли приседания, делали круговые движения руками и сгибали их в локтях, демонстрируя бицепсы, как борцы в цирке. Затем, нагишом с диким визгом бежали в море. Проплыв несколько метров, они с ещё более громкими криками "о-го-го" выскакивали из воды, прыгали на берегу, растирались мохнатыми полотенцами, согреваясь бегом на месте и французским коньяком. Французский коньяк местного производства подавали мальчики-слуги или, как называли себя сами эти юные джентльмены - ассистенты. Взбодрив себя рюмкой коньяка, купальщики громко рассказывали друг другу о своих героических заплывах через Ла-Манш и Татарский пролив, где вода была куда холодней и где они, рискуя жизнью, первыми преодолевали водные преграды, совершая чудеса героизма. При этом они энергично дополняли друг друга замечаниями типа:
   - А вы помните, Мишель, заплыв через Ла-Манш в девятьсот десятом и того француза, как его, Поль, Поль ...
   - Да, это был Жан-Поль Дарк, какая у вас плохая память, Николя, - дополнял рассказчика другой купальщик.
   - Это, наверное, от холода, - басил Николя, для сугрева принимал еще рюмку коньяку, которую подавал мальчик-слуга, и продолжал: - Так ведь он замерз, бедолага, не доплыл.
   - Да, да, помните, его подняли на шлюп и увезли в госпиталь, и там он скончался, вся Франция была увешана некрологами.
   Тюльпаны, так почему-то называли купальщиков местные жители - разговаривали громко, чтобы хорошо было слышно зевакам, и особенно, утомлённым жизнью дамочкам, прогуливавшимся вдоль берега с зонтиками и театральными биноклями.
   Наверное, потому, что они ходили по берегу с биноклями, а иногда и с болонками, взятыми напрокат, их называли театралками. Театралки вроде бы держались в отдалении, но очень внимательно слушали рассказы о героических подвигах, ахали, замирали от ужаса и внимательно рассматривали героев в бинокли. А те как бы ненароком бросали на театралок такие пронзительные взгляды, такие жгучие воздушные поцелуи, что порой тут же достигали своей цели. Частенько самые ловкие с пляжа уходили в своих роскошных халатах под ручку с театралкой прямо в её уютную квартирку, а мальчик-слуга следом нес полотенце, перекинутое через согнутую руку и поднос с недопитой пузатой бутылкой и рюмкой. После понятной сцены на квартире театралки, принимая чашечку кофе на террасе, тюльпан посылал мальчика за своим костюмом, так как они сейчас с дамой пойдут на прогулку.
   Шустрый мальчонка, постояв за углом минут пять, возвращался и, рыдая, сообщал, что господина обокрали злодеи и вынесли все-все, даже костюм, трость с золотым набалдашником и шляпу, всё до последнеё мелочи. Тюльпан впадал в депрессию, посылал мальчика на почту дать телеграмму в Петербург папан или маман, чтобы ему срочно прислали хотя бы тысяч десять сейчас, а остальные, тысяч пятьдесят, можно немного попозже, дня через два, он как-нибудь перебьется. Театралка, дама бальзаковского возраста, уже успевшая окончательно полюбить несчастного героя, уговаривала его остаться у неё, пока ему пришлют деньги. И растроганный купальщик обычно соглашался, называл её божественной орхидеей, мамочкой, ангелом-спасителем и был предан ей всем сердцем до тех пор, пока у неё не кончались деньги.
   А деньги у театралок кончались очень быстро, так как ослепленная внезапно нахлынувшими чувствами театралка не жалела их на своего возлюбленного, тем более, что он обещал вернуть деньги сразу как только... Кроме того, обещал еще подарить колечко с бриллиантом тысяч за пять.
   Бывали, правда случаи, когда некоторые дамочки могли сравнительно быстро разобраться, что происходит, и у них даже хватало денег на обратную дорогу. Но большинство начинали понимать, во что они вляпались, только тогда, когда денег не оставалось совершенно, а Мишель или Николя, утром уйдя в банк с последними пятью рублями влюблённой женщины, чтобы узнать, не поступили ли запрошенные тысячи, забывал вернуться к своей орхидее и ангелу-хранителю. Расстроенные таким коварством театралки сильно горевали, ходили по берегу моря заплаканные с мокрыми от слез платочками и слали телеграммы своим мужьям в Мценск или Тулу, чтобы те прислали им пятьдесят рублей на обратную дорогу, поскольку их злодейски и коварно обокрали.
   Когда начинался пляжный сезон, тюльпаны несколько меняли свою тактику и изображали офицеров, приехавших с фронта в краткосрочный отпуск для поправки здоровья. Они небольшими группами "уединялись" в таком месте, что театралкам пройти мимо них было просто невозможно, и громко рассказывали друг другу байки, от которых боевые офицеры просто брезгливо морщились. Однако вновь прибывшим театралкам эти истории, видимо, нравились, потому что они прислушивались к ним с большим вниманием. Слушая рассказ какого-нибудь Николя, Мишеля или Жоржа, вдвоем или втроем пустившим наутек роту, а то и полк бестолковых германцев, они приходили в сильное возбуждение. Далее все происходило практически по одному и тому же сценарию.
   Тюльпаны же своих обожательниц сюжетами не баловали, разве что добавлялись несущественные нюансы типа парочки-другой захваченных танков или аэропланов. Да и зачем, если и так всё получалось гладко.

***

   Белый Иван в компанию купальщиков не вписался и жил как-то сам по себе. Жил, надо сказать, небедно, в банке у него был приличный счет, он купил хорошенький домик в шесть комнат с садом и беседкой, который содержался в идеальной чистоте и в порядке.
   История прежней его жизни была туманной и нам известно только, что в недалеком прошлом он был капитаном, участвовал в войне с германцами, попал под химическую атаку. С поля боя отравленного капитана вынес его унтер Вениамин, который обмотал себе и ему голову своими мокрыми портянками. Валялся всеми забытый отравленный офицер вместе с сотнями других по госпиталям без сякой перспективы. Однажды в одном монастыре на Белом море, куда он попал с несколькими другими отравленными газом, за ним стал ухаживать старый монах-старовер. Отпаивал его травами, читал молитвы и научил живительной гимнастике Ярилы.
   Гимнастика, отвары и диета постепенно вернули ему силу, а главное укрепили его дух. Капитан оправился почти окончательно, вернулась сила, однако выносливость восстановить так и не удалось сильно были поражены легкие. Он мог ходить, но недолго, мог поднимать очень большие тяжести, но пронести груз не мог и несколько десятков метров, однако в результате специальной тренировки и гимнастики с купанием в морской воде он окреп, особенно сильными у него стали руки. Когда капитан почти совсем выздоровел, монах посоветовал ему перебраться в Крым и продолжить лечение.
   Когда он появился в этом местечке, обыватели сначала решили, что прибыл новый купальщик, однако новичок, поселившийся в каменном домике вблизи моря, в ряды тюльпанов не влился, театралок не обольщал, и жил как-то сам по себе. Купаться он отправлялся до восхода солнца, когда никаких зрителей на берегу еще не было. Да и купался он не так, как все остальные. Выбрав удобное место, заходил в воду и, немного поплавав, делал какие-то акробатические упражнения, стоя по пояс в воде. Упражнения он выполнял долго, не менее часа, до тех пор, пока солнце не выходило из-за моря и не поднималось на одно колесо. Выйдя из воды, он не прыгал и не скакал, полотенцем не растирался и даже коньяка французского не пил. Обсыхал на воздухе, надевал халат и неспешно отправлялся к своему домику.
   Этим своим поведением он озадачил только рыбаков, ловивших поутру с лодок кефаль. Рыбаки задавали друг другу один вопрос: "Зачем купаться рано утром, когда никто не видит?" но постепенно к нему привыкли, решили, что он, наверное, циркач, и даже не отвлекались при его появлении от своего занятия, тем более что, как это ни странно, кефаль клевала в это время бесперебойно.
   Вставал Белый Иван очень рано, выходил в сад и минут пятнадцать выполнял малопонятные гимнастические упражнения, которые часто сопровождались шумным дыханием с каким-то свистом. По началу соседи даже заглядывали через забор, интересуясь, чем это сосед там занимается, но потом свыклись и перестали обращать внимание. После короткой гимнастики в домике или саду Иван шел к морю и продолжал выполнять упражнения в море. После купания он всегда пил кофе, завтракал и уходил на городской пляж, где сидел в шезлонге под зонтиком и читал газету. Он никогда не загорал, и кожа его была матово-бледная. Днем после обеда Иван дремал в беседке, покачиваясь в плетёном кресле-качалке, укрывшись пледом, а часа в четыре пополудни пил какой-то отвар и до шести опять делал свою экзотическую гимнастику, принимал душ и отправлялся в прибрежный ресторан ужинать.
   В ресторане его хорошо знали, у него был свой постоянный столик, и его ждали. Человек сразу же приносил бокал красного вина, а повар готовил черепаховый суп и отварное мясо по специальному рецепту. Несколько позже к нему подсаживался его старый приятель-одессит, которого знала вся Одесса, и все звали просто Венька. Его тоже в ресторане ждали и сразу же подавали рюмку белой водки для разбега. Выпив водки и немного поговорив о погоде, театре и делах в Европе он щелкал в воздухе пальцами, и ему приносили жареного цыпленка или копченую грудинку, запеченную с белыми грибами, и повторяли пару раз беленькой.
   Старые армейские приятели так неспешно ужинали каждый день. За общий ужин всегда платил Иван. Часа через полтора - два в ресторан набивался народом и мест свободных не было совершенно, даже приставные места были все заняты. К Веньке подходили люди, он отходил в сторону и чем-то договаривался. В результате этих переговоров заключались пари на победителя борьбы на руках. Нет, Венька сам не боролся, он только договаривался, а боролся Иван. Борьба всегда шла на деньги, обычно на сто рублей, иногда цифра вырастала до тысячи, но никогда больше, Иван не соглашался. Правда, были ещё ставки, большинство посетителей ресторана для этого и приходили. Иван всегда выигрывал. Выигрывали и те, кто на него ставил. За вечер пари заключалось два-три раза, но не более. Потягаться силой с Иваном приезжали многие именитые борцы из дальних мест, даже из-за границы. После ужина Иван уходил, оставляя хорошие чаевые.
   Все это в точности так происходило каждый вечер в одном из трех приморских ресторанов по очереди.
   Надо сказать, что тюльпаны поначалу очень заинтересовались Белым Иваном, не конкурент ли, но, убедившись в противном, быстро к нему охладели. Тюльпаны жили своеобразной коммуной и после трудов своих нелегких частенько собирались в ресторане и хвастались своими амурными успехами. Нередко, а можно сказать, что почти каждый вечер, с ними были прелестные юные девушки, с которыми тюльпаны были весьма дружны. Многие считали, что некоторые пары были даже помолвлены и вместе зарабатывали себе на жизнь. Девушки были прекрасны и обворожительны, что, собственно, и было их основным занятием. Красавицы обольщали приезжих толстосумов, и так обвораживали, что порой от толстой сумы оставались только воспоминания. Попав в поле зрения этих небесных и беззащитных созданий с наивными детскими глазами, многие в лучшем случае уезжали с пустым кошельком, разбитым сердцем и ударом, а в худшем - отправлялись на кладбище, пополняя ряды своих коллег. Однако обыватели относились к девушкам с большей симпатией, чем к тюльпанам, и называли их маргаритками.
   Тюльпаны и маргаритки при встречах в ресторанах, мирно беседовали, хвастаясь трофеями, и частенько наблюдали, как Белый Иван борется на руках. Иногда они от нечего делать затевали разговор на его счет. Тюльпаны рассуждали: вот, мол, темный мужик борется за сто рублей, а мог бы тыщи тачать. Маргаритки интересовались, не набоб ли он и нельзя ли его раскрутить? И даже пробовали к нему подбить клинья, но Иван на их штучки не реагировал и на этом, обычно дело и заканчивалось.
   Как-то весной 1917 года тюльпаны и маргаритки, как обычно, собрались вместе в уютном ресторанчике. Пили бургундское и коньяк, смотрели на море, лениво обсуждали свои проблемы, посмеиваясь над Временным правительством, скандалящей Думой, и сетовали, что сезон охоты начинается как-то вяло. Потягивая неплохой коньяк, тюльпан Фимка, или, как чаще его звали, Финт, показывая на Ивана, сказал:
   - А вот у него дела, похоже, идут нормально, каждый вечер кто-то ему проигрывает свою сотню, хотя, дурак, щиплет по зернышку.
   Потом, обращаясь к маргариткам, спросил:
   - А что, подружки, слабо вам этого деда раскатать?
   Те, смеясь, отмахивались:
   - Да ну его, пробовали мы к нему подъехать, но какой-то он не такой, да и какие у него деньги.
   Финт, отхлебнув коньяку, лениво ответил:
   - Не скажите, он уже больше года в этих краях пасется, живет скромно, значит, копит, и деньжата у него наверняка есть. К тому же он никогда не проигрывает, так что, братишки и сестренки, может, сыграем с ним по маленькой?

***

   Спустя неделю в теплый майский вечер, когда Иван с Венькой, как обычно, сидели за столиком и заканчивали ужин, после двух поединков. Иван два раза боролся на руках, как всегда, выиграл и уже подумывал, не пора ли собираться домой, когда подошел холеный господин с тонкими черными усиками и спросил с усмешкой, кто тут знаменитый борец на руках. Иван, не обращая внимания, маленькими глоточками смаковал вино и смотрел на море. Венька заканчивал свою грудинку и, услышав не совсем вежливое обращение какого-то пижона, даже поперхнулся. Запив застрявший кусок рюмкой водки, поинтересовался, что нужно господину:
   - Э-э... не имею чести вас знать.
   - Мишель, - небрежно представился подошедший.
   - Так что же нужно господину Мишелю?
   - Мне, собственно, ничего не нужно, просто я хотел бы посмотреть на того хвастуна, который говорит, что он самый сильный в борьбе на руках, и показать ему, кто действительно самый сильный.
   - Вы хотите бороться на руках?
   - Я хочу проучить болтуна, присвоившего себе славу непобедимого борца.
   Венька, багровея, стал подниматься со стула:
   - Позвольте, милостивый...
   Но договорить он не успел, так как получил от подошедшего такой тычок в зубы, что отлетел вместе со стулом к стене.
   Иван, не вмешивавшийся в разговор, не опуская бокала с вином, спросил:
   - А не кажется ли вам, уважаемый...
   - Да ничего мне не кажется, старик, если ты и есть тот борец, давай бороться, и я тебя навсегда отучу и от борьбы, и от хвастовства.
   - Вообще-то я с людьми, которые не умеют себя вести в обществе, не желаю иметь никаких дел, но вы обидели моего друга, и я вынужден получить сатисфакцию, не драться же мне с вами на дуэли.
   - Да я тебя размажу по столу без всякой дуэли, ставка - десять тысяч, - заявил Мишель.
   - Я никогда не борюсь более чем на тысячу рублей, - сказал Иван, - это мой принцип.
   - Да ты просто трус, причем трус принципиальный.
   - Мне кажется, что вам, голубчик, не стоит так себя вести, вы и так уже зашли слишком далеко, чтобы вас можно было просто так простить и отпустить. Таких денег я при себе не ношу, поэтому ставлю расписку на десять тысяч и прошу без комедий к столу.
   Ставки вокруг борцов были гораздо больше, чем ставка на борьбе, все присутствующие тюльпаны делали ставки против Ивана два к одному, причем на большие суммы. Это несколько озадачило Веньку, который всегда ставил сам пару сотен по три к одному на своего друга, обычно так ставили и все присутствующие. Поколебавшись, Венька всё-таки поставил пятьсот рублей, все, что было при нем, по пять к одному на Ивана.
   Мишель снял пиджак и демонстрируя огромные мышцы подошел к столу. Иван, который всегда боролся только расстегнув пуговицы тоже снял свой белый френч и галстук и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Когда захват был зафиксирован судьей и борьба началась, Иван, удерживая руку противника, спросил:
   - Вы знаете, уважаемый, как бешеных собак стригут?
   Тот вздрогнул, зло сглотнул слюну и, ничего не отвечая, напряг бугристые мышцы, буквально нависая над противником, стараясь склонить его руку. Далее все произошло как-то быстро и незаметно. После странного вопроса сцепленные руки, упершись локтями в стол, еще постояли на месте некоторое время, как бы размышляя о будущем. Многие в зрители уже пожалели, что поставили на Ивана и с тоской смотрели на неравный поединок, ожидая финала. Но ничего необычного не произошло, Иван сначала медленно наклонил руку противника, затем с нарастающим ускорением ударил ею об массивный стол, перед самым ударом резко разжав свои пальцы проводя дожим открытой ладонью. В воздухе повис крик ...
   Иван спокойно закончил начатую фразу:
   - За хвост и палкой, - после чего отпустил руку, встал и пошел к выходу.
   Венька взял со стола деньги и расписку, получил выигрыш и отправился следом.
   Тюльпаны долго еще сидели в ресторане, обозленные проигрышем, ругали Мишеля, которого они специально привезли из Батуми, чтобы обыграть Ивана. Маргаритки, которые из осторожности в ставках не принимали участия, только посмеивались над своими приятелями, вот, мол, не смогли деда уломать.
   Финт зло прикрикнул на них, чего, мол, раскудахтались, сами-то тоже прокололись.
   - Да мы за него и не брались по настоящему. Правда, девочки? - Спросила Лола, которая у маргариток была за старшую, и про которую говорили, что она дружит с самим Воронцовым.
   - Хватит трепаться, - перебил её Финт.
   - А что, миленький, не хочешь ли пари? Кишка тонка на пятьдесят тысяч?
   - Ты что, рехнулась?
   - Ну, вот видишь, уже и струсил, - залилась весёлым смехом куртизанка.
   В результате этой перепалки Лола и Финт заключили пари о том, что маргаритки оставят Белого Ивана голым в течение месяца.

***

   Тремя днями позже, выйдя после ужина из ресторана и, как обычно, проходя мимо фонтана, Иван вдруг увидел, как какой-то молодой человек избивал причитающего старика. Жалкий старик в разорванном костюме, весь в крови плакал, что ему нечем отдать долг благородному господину, а у него дома голодные дети, и умолял не убивать. Иван заступился за него, прогнал обидчика и помог дойти до дверей его дома. Когда он уже повернулся, чтобы уйти из лачуги выскочила девушка в одной ночной рубашке с накинутой шалью и стала помогать старику, которому вдруг стало плохо. И хотя Венька, отчаянно жестикулируя, пытался отвести Ивана от этого места, тот невольно остановился и залюбовался девушкой, хлопотавшей возле старика. Это была юная и прекрасная фея, хлопотавшая возле старого отца, которого она почему-то в дом не заводила, а бегала туда и обратно, вынося то стакан воды, то капли, то полотенце. При этом каждый раз попадая в светлый проём двери, она немного задерживалась и мило жмурилась от смены контраста. В хлопотах она не заметила, что уронила шаль, а рубашка тонкого шелка мало скрывала прелести юного тела. Когда же она всё-таки заметила Ивана, то страшно испугалась и убежала, оставив на улице и охающего отца, и потерявшего над собой контроль Ивана. Почувствовав неловкость, он хотел даже извиниться за то, что стал невольным свидетелем такой сугубо семейной сцены. Веньке с большим трудом удалось его отговорить от этой затеи.
   Эпизод этот, хотя и сильно зацепил Ивана, но под влиянием Веньки немного отдалился. Однако когда в ближайший выходной в церкви Иван опять столкнулся с ночной незнакомкой, сердце его ёкнуло уже не на шутку.
   Белый Иван как всегда стоял возле иконы Казанской Божьей Матери, которую считал своей хранительницей и молился. Молился он всегда серьезно, ни на что не отвлекаясь, и не заметил, как впереди немного с боку, но так, чтобы ему было хорошо видн,о встала скромно одетая женщина в черном платке. Она так горячо молилась и так увлеклась, что даже не слышала соседей говоривших, что молиться надо шепотом. Этот лёгкий шум в Храме отвлёк Ивана и в раздражении он хотел было даже уйти, но замер, когда услышал как юная прихожанка, нарушительница спокойствия, громким шепотом молилась за Белого Ивана - спасителя её отца. Он сразу же её узнал, подошел ближе, но молящаяся засмущалась и убежала.
   Через пару дней, когда Иван клал на счет деньги в банке после очередного выигрыша, он опять случайно увидел девушку. Бедняжка стояла несколько в стороне от Ивана и дрожа всем телом слушала отчёт клерка, громко говорившего, чтобы она больше сюда не ходила, так как денег на её имя никто не присылал и, видимо, уже никогда не пришлет. При этом, слащаво ухмыляясь, добавил, что он может войти в её положение, и если она хочет заработать червонец, то может прийти к нему вечером. Девушка зарыдала и бросилась бежать, но от расстройства чувств побежала не в ту сторону и столкнулась с Иваном, от чего еще больше испугалась и выбежала из банка.
   После этой и еще нескольких других случайных встреч Иван понял, что это Судьба. Он узнал, что её звали Розой, и что в результате какой-то интриги её отец, небогатый портной, остался в долгах, и его проследуют кредиторы. Белый Иван вдруг понял, что этот беззащитный цветок, попал в беду и остро нуждается в его поддержке. И хотя Венька пытался объяснить Ивану, что происходит, тот ничего не слышал и не хотел слушать.
   Как так вышло, что вполне взрослый и опытный человек, проживший непростую жизнь, познавший и радость обретения счастья и горе предательства, признавший холодный цинизм как психологию жизни вот так запросто потерял голову ? трудно сказать. Может быть, живая душа впитавшая лютую обиду предательства и забвения близкими, когда всеми брошенный, он умирал в госпиталях, нуждалась в живом тепле? А может быть проста опостылело одиночество? Трудно ответить. Также трудно, как объяснить, почему прекрасный цветок расцветает на холодных скалах, хотя в долине ему было бы гораздо лучше. Можно привести ещё множество примеров, когда жизнь ставит перед наблюдателем такие непонятные и трудные вопросы.
   И поскольку в коротком рассказе тему эту не поднять и чтобы не утонуть в рассуждениях, скажем только, что история эта закончилась так, как и должна была закончиться. Ослепленный мессианским чувством, он решил спасти это невинный цветок.
   Сначала Белый Иван пригласил её в театр, и она согласилась. Там она рассказала ему про свои самые потаённые мечты о добром принце. Совсем немного понадобилось времени, чтобы он окончательно потерял голову. Через несколько дней она стала его подругой и перебралась к нему в дом. Он предложил ей обвенчаться в храме, но она отказалась, сказав, что она не православная. Вскоре в его дом потихоньку переехали её престарелый папа с аппетитом здоровенного борова и все её многочисленные родственники. Сначала Роза и новые домочадцы ограничили его в одежде - зачем нужны такие дорогие белые костюмы. Потом в диете - к чему такая дорогая диета. Потом негде стало делать гимнастику.
   У Ивана были деньги наличные и счет в банке. Все деньги вопреки протестам Вениамина Иван отдал Розе, и те, что он зарабатывал на борьбе, тоже утекали к его юной подружке. При себе у него было только сто рублей, на которые шла ставка в ресторане. Нарушился режим жизни, ослаб и без того нездоровый организм.
   И однажды Иван проиграл - без диеты силы ослабли, он отдал проигрыш, и ему нечем было заплатить за ужин. Он оставил золотой брегет, хотя хозяин и отказывался его брать.
   Иван заболел, нужны были деньги на лекарства, но Роза сказала, что денег нет. Вениамин пытался что-то сделать, покупал лекарства, приводил докторов, но тщетно. Иван потерял интерес к жизни и вскоре умер.
   Роза за один день продала все, что было в доме, продала и сам дом. Иван лежал абсолютно голый, в белых дырявых носках, на панцирной сетке железной кровати. Новый хозяин дома, процентщик, глядя пустыми глазами на Вениамина, сказал, чтобы он куда хотел, туда и убирал труп, иначе он велит выбросить его на пустырь бродячим собакам.
   Вениамин нашел рогожку, расстелил её на телеге, завернул в неё Ивана и отвез на кладбище, попик за бутылку самогона, шмат сала и полтинник отпел капитана Русской армии, и его похоронили на окраине кладбища.
   Вечером в ресторане на столик, где обычно ужинал Белый Иван, хозяин поставил свечку, и несмотря на то, что народу было много, столик этот в этот вечер остался пустым.
   А тюльпаны и маргаритки праздновали победу над очередным набобом. Финт отдал проигрыш Лоле, и та представила новую маргаритку, которую они сегодня торжественно принимают в свои ряды после проверки на профессиональную пригодность. Опытная куртизанка хлопнула в ладоши, и на оркестровую сцену вышла Роза. Перед зрителями предстала тоненькая и беззащитная как стебелёк девушка, почти девочка и всем, кто слышал про эту историю, даже тюльпанам знавшим о споре, показалось, что это юное существо олицетворение чистоты Она плавно с нарастающим ритмом прошла по сцене под мелодию скрипки и завершая свой выход, сделала оборот на середине сцены и плавно замерла. Юная, стройная и прекрасная, с бездонными глазами в пушистых ресницах, которые она стыдливо опустила долу, она казалась воплощением кротости и невинность.
   Тюльпаны и маргаритки захлопали в ладоши, приветствуя юное дарование.

***

   А в город ещё долго приезжали любители борьбы на руках и, узнав о случившемся, приходили на кладбище. Молча стояли, крестились, памятуя судьбу, оставляли на могилке с простым деревянным крестом роскошные цветы.
  

??

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   РАССКАЗКИ ПРО ВЕРШКА
  
  
  
  
  
  
  
  
   РАССКАЗКИ ПРО ВЕРШКА
  
   Жил да был на Руси мужик один. Такой как всё, как второй или третий в наших краях, ничем особым и не приметный, а посему и описать-то его мудрено.
   Голова руса, как береста весной со стороны ствола, борода черна - лопатой, нос-курнос конопатый. Роста не то чтобы высокого, но и не маленького. В плечах не широк, но и не узок: по одной пятивёдерной бадье на каждое плечо в аккурат станет, а вот по другой, пожалуй, и нет.
   Богатырём его, конечно, не считали, не Илья Муромец, но и к слабым не причисляли. Бывало березку толщиной в полтора вершка с корнем вырвет, пенечек в локоток об коленку обломает, из пенечка сок одной рукой выжмет, да тем и жажду утолит.
   В герои Вершок никогда не лез, хотя и труса не праздновал: на медведя зимой с одним ножом да рогатиной хаживал. Но этим у нас в России разве детей малых удивить можно. Вот и получается, что и сказать про него особого и нечего.
   Хотя нет, - была у него байка одна: "Жаль, вершка не хватило, а то бы точно в драгуны вышел". Повторял он байку эту не то чтобы часто, но по три раза в день точно выходило. Может быть за это и стали люди его Вершком звать. Вершок, да Вершок. Многие, даже имя его настоящее забыли, не помнят, ну и ладно, ведь не про имя и фамилию люди знают, а про дела его. Тем более, что и сам Вершок не обижался и говаривал: "Пусть хоть горшком зовут, лишь бы в печь не кидали".
   Кстати про горшок: поесть Вершок, как говорится, не любил, бывало, четвертной горшок каши махнет, не моргнет, квасу ковшик хватит, усы-бороду разгладит, подморгнет лукаво и скажет: "Слава богу, не переел, теперь и с голодным ровняться можно". Перекрестится широко и за работу берется.
   А работа же у него любая спорилась. Топором только одним мог стул, лавку, корыто сладить. Да что там корыто - велосипед из дерева однажды вытесал, да не игрушечный, а настоящий. Складно всё у него получалось.
   Вот только судьба его не баловала, катала, перекатывала совсем не по шутейному. Да, слава Богу, не закатала. Может, не смогла, а может быть, так и задумано кем-то было.
   Зато нраву он был скорее веселого, и если его не обижали, то и он никого не трогал. И когда лиха беда приходила, то говорил с ухмылкой: "Лихо да беда - все ерунда. Абы здоровье было, да голова варила".
   Да надо сказать, что было всё это не когда-то в стародавние времена, а совсем еще недавно. Может быть, и сейчас ещё живёт где-то Вершок на Северах, кто его знает. Вполне может быть он жив, здоров, а я просто давненько его не встречал на дороге жизни.
  

??

  
   ТРАКТОРИСТ
  
   История эта случилась давно, хотя возможно и не очень, тут как посмотреть, но Вершок тогда совсем молодым был, даже бороды у него еще не было. Исполнилось ему осьмнадцать годков всего. И мечтал Вершок трактористом стать, сам изучил трактор по книжкам да по железкам, которых полно валялось возле МТС. Все детали назубок знал, но когда пришел в трактористы проситься, бригадир ему сказал, что тракторов у него не хватает, и на каждом тракторе по два тракториста сидит, но если Вершок хочет, даст он ему колесный трактор, Хороший трактор, только подремонтировать его надо маленько. И надо честно сказать дал, самый, что ни наесть никудышный, который за забором МТС раскореженный вот уже лет пять или семь стоял. Хотя были и другие, почти новые, даже на ходу, и если честно говорит и толковых парней, желающих на тракторе работать, на самом деле не так уж и много было. Но так всё "склалось", как говаривал местный почтальон. И тут надо сразу сказать, причиной такому раскладу. Не сложились у Вершка отношения с бригадиром Изотычем, правда, это уже совсем другая рассказка.
   Но Вершок был парень не привередливый, взялся за дело в тот же день. Возился он с этим трактором дённо и нощно целый месяц и считай из ничего собрал, да еще и покрасил краской зеленой - так хотелось трактористом стать.
   Посмотрел бригадир, удивился, но ничего не сказал и поручил Вершку распахать клин земли за лесом. А клин-то Изотыч ему выделил с закавыкой, на заболоченном месте. Распахал Вершок сухие места, а когда стал заболотину распахивать, трактор-то и увяз всеми четырьмя колесами. Сидит Вершок печальный на тракторе, думает, что же делать теперь-то. А тут бригадир на лошади едет, увидал трактор, утонувший по самое брюхо, и ну давай благим матом орать, что Вершок новый трактор сгубил. С полчаса орал, даже охрип, и ускакал в правление. Из деревни уже ребятишки прибежали, прослышав от бригадира, что Вершок трактор новый нарочно в болотине утопил. Сочувствуют Вершку. Расстроился парень совсем: "Эх, тудыт-растудыт, вот вершка не хватило, а то бы в драгуны пошел и не копался бы теперь в грязи, не ломал бы голову". Теперь-то бригадир трактористом его точно не сделает. Посидел, подумал: "Ну, горе да беда - все ерунда, была бы сила да голова варила". Снял сапоги, подхватил трактор за переднюю ось и передвинул немного в сторону, потом также заднюю, да и вытащил трактор на сухое место. Вымыл ноги в студеной речке, сел на трактор да в деревню покатил, а ребятишки следом бегут, на ходу друг другу пересказывают про то, как Вершок трактор руками из болотины вытаскивал.
   А в это время бригадир сидел в правлении да председателю рассказывал, как Вершок трактор новый, только что отремонтированный угробил, а перед этим уже все секретарше набрехал, а та всей деревне раззвонила. Народ к правлению стал собираться, гуторят, Вершка жалеют, что теперь будет, ведь Изотыч парня точно во вредительстве обвинит. Жалеют Вершка. Председатель красный от злобы сидит, страшно не нравился ему как повёл дело Изотыч. Вершок-то трудяга, да и всеобщий любимец, а этот как по-писанному талдычит, что нарочно Вершок трактор утопил, вот отпишет в район - поди потом разберись. Пыхтит председатель от дум таких, желваки катает, цигарку цедит. В окно смотрит, а там, Вершок на тракторе катит, а за ним ватага ребят бежит. Рванул председатель на крыльцо, а мальчишки ему наперебой такое рассказали, что не то что поверить, понять ничего нельзя. Председатель к Вершку, что, мол, случилось, а тот говорит, вот, мол, распахал сухую часть клина за лесом, а остальное через пару дней допашу, когда земля суше станет. А Изотыч тут же на крыльце стоит, сердце черной злобой точит. Вскочил на коня да поскакал дальний клин смотреть. Но что там: смотри не смотри, а трактор, вот он, целый и невредимый перед правлением стоит да еще зеленой краской блестит в вечернем солнце: промылся, когда Вершок речку переезжал.

??

   ФУРАЖКИ
  
   Для тех, кто уже знает, кто такой Вершок, понятно, что это очередная рассказка из его жизни. А для тех, кто слышит о нем впервые, я скажу только, что Вершок - самый обыкновенный русский деревенский парень с крупными русыми кудрями, синими бездонными глазами, ну, в общем, такой, каких у нас на Руси много - почитай каждый второй или третий будет. И истории, которые случались с ним, с одинаковой вероятностью могли происходить и происходили с тысячами таких же, как он, русоголовых, черноголовых, голубоглазых и кареглазых парней из других русских деревень, поселков и городов. И вполне понятно, что любой молодой парень может подумать, что рассказано это про него, про случай из его жизни. Так же, как почти любой взрослый мужик узнает себя в молодости или даже в лихом зрелом возрасте, потому что в Вершке сидит частичка каждого из нас. Ну что байки попусту травить, расхваливая Вершка, настало время поведать следующую рассказку.
   Случилось это, когда Вершку было девятнадцать лет. Начал отпускать Вершок тогда бороду. Но какая там борода в девятнадцать лет - так себе, ни то ни сё, разве что бороденка. А решился Вершок на это по причине того, что пришел его призывной год, и зачем ему бриться и стричься, ежели вот-вот заберут в армию, а там кругом и обреют - так чего ж колготиться понапрасну. А Вершок был и до того не по годам серьезным, а когда начал бороду отпускать, так вообще стал вести себя, как взрослый мужик. По улице идет - раскланивается. А с Изотычем, бригадиром, чуть ли не за версту картуз снимал и ажно ножкой не шаркал, то бишь сапожищем сорок шестого размера, так, что даже курям было понятно, что Вершок насмехается над ним. Да все как-то по-особому: нет бы, как положено, матом покрыть, а то на тебе, раскланивается, не поймешь, как вести себя: то ли послать его куда подальше, то ли тоже раскланиваться. И вишь, какая оказия - всегда в это время кто-нибудь да смотрит - так, не ровен час, и совсем опозориться можно. И больно не нравилось это Изотычу. А тут еще и история эта с дивчиной, которая Изотычу приглянулась и которая с Вершка глаз не сводила, правда, уже совсем другая рассказка.
   Хотя, если правду сказать, все рассказки между собой связаны, и когда младший брат Изотыча, Васятка, ладный, высокий, красивый парень, стал за той дивчиной ухлестывал и тоже мимо, он еще больше брата старшего на Вершка обозлился. И стал другим парням говорить, что Вершок - задавака, и шибко он раззадорил деревенских парней. И все свалил в одну кучу: и то, что живет Вершок на кордоне в пяти верстах от деревни, значит, не наш он, не деревенский, и то, что девчата больше, чем другим, ему внимание уделяют, и что сам он - тать да лихоманец. И сговорил парней Вершка поймать и проучить хорошенько, чтоб не задавался, да и девчонкам голову не кружил, а то вишь какой нашелся!
   А Вершок жил на лесном кордоне верстах в пяти от деревни и с погулянок и танцев уходил немножко раньше: надо же еще девчонку домой проводить, да и самому успеть ко времени. И вот как-то после гулянки заговорщики потихонечку пошли сзади, карауля Вершка, когда он провожал девчонку до дому, когда целовался с ней в черемухах, пока на крыльце долго-долго прощался. И когда пошел Вершок домой, стали поджидать его в ложке возле мельницы. А когда проходил Вершок мимо, выскочили и напали на него с батогами.
   Вершок, же надо сказать, после того случая с ленинградскими студентами многому научился, и готов был ко всяким неожиданностям, и когда напали на него ребята, не растерялся. Батога у них поотбирал, по разочку-другому шлепнул каждого батогом по спине связал в кучку их же брючными ремнями, а фуражки снял, подошел к мельнице, подхватил камелек нижнего венца, поднатужился, приподнял и запихал под угол все фуражки, так что они оказались придавлены нижним венцом мельницы. А парням-заговорщикам сказал, что в следующий раз, ежели парни обижать его вздумают, то он им и не такое покажет. И пошел к себе домой на кордон.
   Под утро ребята развязались, прибежали к Вершку. Смотрят, а Вершок уже вендера почистил да рыбу по корзинам разложил. Помогли они Вершку корзины с рыбой на ледник снести и просят Вершка фуражки из-под мельницы вызволить. Просто повыдергивать-то фуражки из-под меленки они и сами смогли бы, да ведь попортить можно. А новую фуражку, да после такой истории, когда еще родители купят? А надо сказать, что в деревнях, да и по всей России, ребята до самой женитьбы завсегда родителей слушали и уважали. Вот и получалось, что, потеряв фуражки, они могли кругом оконфузиться, поэтому и пришли к Вершку. А Вершок незлобив был, как и все русские люди. Да и что злобиться на своих-то, долго ломаться не стал, пошел к мельнице, приподнял уголок и вытащил фуражки целыми и невредимыми.
   Только к этому времени мальчишки деревенские уже возле мельницы всей гурьбой собрались и наперебой тараторили, пересказывая и придумывая каждый по-своему, как Вершок мельницу поднимал да как фуражки под нижний венец клал. Да мельник ходил кругом, бороду почесывал, никак в толк не мог взять, как же это так: не уж-то он такой пьяный был прошлой ночью, что даже не заметил, как меленку поднимали да фуражки под угол подкладывали. Хотя припомнил, что где-то в полночь ему показалось, что меленка зашаталась. Только порешили они тогда с кумом, зашедшим пару мешков ржи смолоть да за здоровье крестницы чарочку осушить, что, пожалуй, ноне хватит пить, а то меленка, чего доброго, и совсем перевернется, а с утра работы валом, вон Васятка еще вечером грузовик зерна пригнал и разгрузил на мельнице.
   Ходит мельник, бурчит, на мальчишек покрикивает, мол, чего разгалделись. А когда Вершок фуражки вытащил, мельник сказал ему строго, что ежели тот еще так хулиганить будет, то он Вершку так уши надерет, что длиннее зайцевых будут. Вершок повинился и пообещал мельнику такого более не делать, а мальчишки побежали в деревню пересказывать новую рассказку про Вершка.
   А Вершок, между прочим, слово своё сдержал и меленки больше никогда не переворачивал.

??

   САМОЛЕТ
  
   Как-то уже принято на Руси, что рано или поздно приходит время, и молодые парни идут в армию, а отслужив свой срок, когда нет войны, возвращаются по домам. И надо сказать, что служба в России всегда считалась делом почетным и мужским.
   Когда шел Вершку двадцатый год, призвали его в армию. Обрили ему не только бороду, но все и везде, направили в танковую учебку, благо что тракторист. После учебки попал Вершок в круговорот международных конфликтов и через год прямо из горных Татр был направлен в разведшколу. И, надо сказать, многие, кроме него, туда попали - почти четыреста человек, подобралась команда крепких и сбитых парней, отслуживших срочную службу. Долго проходили они различные тесты, конкурсы, экзамены и испытания. Много нового узнал Вершок, многому научился. Учили круто, не жалея ни инструкторов, ни курсантов, учили многим хитростям искусства стратегической разведки. И вот пришло время с парашютом прыгать. А надо сказать правду, что Вершок шибко высоты боялся, боялся с детства. Но это уже другая рассказка.
   Но больше всего Вершок боялся сознаться в этом. И вот когда транспортник стал набирать высоту, вгрызаясь винтами в синеву неба и неся на борту пятьдесят два курсанта - всё, что осталось от набора, то пристроился Вершок прыгать самым последним, дабы никто не видел, как он боится.
   Гудит самолет, поднимаясь в небо, сердце у Вершка в пятки ушло. Наклонился самолет и лег на крыло, разворачиваясь над полем для выгрузки десанта, сердце у Вершка к горлу подскочило, и прыгает там у самого горла, до того противно, хоть выплюнь. Открылся люк десантирования, стали его товарищи прыгать, вообще сердце куда-то делось. Друзья его прыгают с шуточками и прибауточками. Прыгнули все. Стоит Вершок над раскрытым люком, держится одной рукой за лонжерон, ничего не видит и ничего не слышит. А старшина орет прямо в ухо: "Ты будешь прыгать или не будешь, тудыт, твою, растудыт?!" Не помнит Вершок, как шагнул он в открытый люк, как раскрылся парашют, запомнилось только, что неистово кричал старшина, когда он уже прыгал, и только на земле Вершок увидел, что сжимает левой рукой кусок лонжерона вершка в три длиной.
   Вечером старшина построил всех на вечернюю поверку, доложил командиру как положено, и тот перед строем так и сказал, что если каждый зас...нец, будет отрывать у самолета по куску лонжерона, то и самолетов в армии на таких не напасешься, и строго-настрого предупредил Вершка, что ежели он еще так хоть раз сделает, то отправит его в стройбат.
   И Вершок обещал больше этого не делать, и больше он лонжероны у самолета не отрывал.
   Тот кусок лонжерона поместили в музей разведки, где он и сейчас хранится, наверное. Посетителям музея рассказывают, что во время первого тренировочного прыжка один курсант перед самым прыжком переволновался и оторвал кусок лонжерона и что самолет чуть было не потерпел аварию, если бы не искусство летчиков.
   Посетители смотрят, слушают и не верят, недоумевая, что это за сказки им здесь рассказывают. Но больше всего они удивляются тому, как могли появиться следы пальцев на куске лонжерона. А старшина и до сих пор рассказывает про тот случай, добавляя при этом, что если бы не его находчивость и расторопность, то самолет и вообще мог не приземлиться.

??

   ТАНК
  
   Было это в то время, когда Вершок исполнял свой воинский долг. А надо сказать, что служба у Вершка была интересная, мужская. Был он командиром подразделения стратегических разведчиков, которых в обиходе чаще всего называют просто диверсантами. Время от времени забрасывали его команду для выполнения задания в какую-нибудь точку, и после окончания воинской работы они возвращались.
   И вот однажды в горах, отработав порученное задание, в срочном порядке уходил Вершок со своим отделением на базу. Но получилось так, что один из его товарищей был шибко ранен и сам перемещаться не мог. И, надо сказать, парень он был здоровый, рослый, и тяжеленный больно: семь пудов верных. А тут и другим ребятам по мелочам перепало: у кого рука, у кого нога или еще чего задето было. И раненого нести надо было не менее чем вчетвером, а идти на рысях, и крюк немалый. И решил Вершок хотя бы первые пятьдесят верст пройти на танке, который случайно остался целым после их работы, поскольку стоял в стороне, в боксе для ремонта. Хотя, конечно, понимал Вершок, что рискует, так как засечь танк гораздо проще, чем группу. Повыбрасывали они из танка все лишнее, забрались туда всем отделением, и понеслась машина по дороге.
   То ли усталость, то ли нервное потрясение после работы сказалось, но водитель-механик прозевал поворот, и влетела машина на полном ходу в "старицу", и ушел танк на дно. И только когда заглохла машина, понял Вершок, что случилось. Воздуху в танке максимум на пять минут: слишком много народа. Призадумался Вершок, что делать. Припомнилось, что совсем недавно слышал он на совещании, как погиб экипаж танка, провалившегося под лед: первый боец зацепился одеждой, застрял, заперев выход всему экипажу. А тут столько народа, а в танк уже потихонечку вода просачивается. Долго раздумывать времени не было. Почесал Вершок затылок и говорит: "Горе не беда, лишь бы здоровье было да голова варила". И сказал своим товарищам: "Быстро раздеться всем догола". Ребята не поняли для чего, но спорить с командиром не стали - разделись быстренько, насколько это возможно в такой тесноте, запихали вещи в мешки, боеприпасы - в противогазные непромокаемые сумки. Приготовились все, открыли нижний десантный люк. Вода заполнила почти весь объем танка. "Вещи не брать, выходим только с оружием, первыми пойдут Леха и Зульф с раненым", - отрывисто бросил Вершок. И когда в башне воздуха оставалось вершка три-четыре, подналегли хлопцы на верхний люк, открыли один, потом другой и быстренько друг за другом голые, но с оружием, и повыныривали. Последним шел Вершок. Воздуха уже не было, да он еще выталкивал мешки с одеждой, и поэтому, когда оттолкнулся от люка вверх, сознание его несколько помутилось.
   Очнулся Вершок, уже лежа на берегу, товарищи собрались вокруг него и смотрят, а Леха ему в рот спирта из фляги пару глотков влил. После второго глотка Вершка передернуло и вывернуло наизнанку, и вместе со спиртом вся вода, которой Вершок нахлебался из "старицы", выскочила обратно. Только Вершок приподнялся, глядь, а по их следу к "старице" два "джипа" несутся: метров двести осталось. Черные глазницы "стволов" уже пронзительно всматривались в их сторону, так что времени на размышления осталось столько, сколько надо "зеленому берету", чтобы выбрать конкретную цель и нажать на курок. Вершок осевшим голосом рявкнул "зет-три" и рванул голый по берегу "старицы" в сторону "джипов", на ходу выпустив длинную очередь. По этой команде все, кроме раненого, выполняя боевой расчет, рассыпались в разные стороны. "Четные" залегли, прикрывая, "нечетные" пошли "волчьим танцем" за Вершком. Так вот нешибко одетые, мечась от камня к камню и встретили они незваных гостей. "Зеленые береты" то ли от неожиданности, то ли еще по какой другой причине дали маху, в смысле немного замешкались. В результате такого просчета потом их уже пересчитывали Леха с Зульфом. А что делать, такая была работа, надо было проконтролировать, чтобы свидетелей не осталось. Пока собирали документы и медальоны гостей, Зульфикар будто сам себе бурчал: "Странная ситуация получается, все СМИ трезвонят, что тут только мирные граждане, а нам уже какой раз попадаются одни "зеленые береты", чего бы это значило, а, командир?" - и протянул жетоны "зеленых беретов". Вершок посмотрел медальоны и передал Лехе: "Убери, потом приложу к рапорту". Леха засунул медальоны в подсумок и сказал Зульфу: "И всегда ты преувеличиваешь, джигит, их-то и было всего пятнадцать штук, а ты "береты, береты", будто их пруд пруди".
   В результате непредвиденной разборки у Вершка один боец получил дырку в бедре. Не то что большую, так себе с кулак на выходе, и хотя другим тоже перепало все дружно потешались над парнем, ну чтобы как-то его подбодрить, а то крови он потерял немало, ослаб и начинал засыпать. Зульф, вытирая нож о зеленый берет, сказал: "Ну, братишка, повезло тебе: еще бы пол-вершка, и пришлось бы тебе менять пол". "Да, Серега, пожалел тебя "зеленый берет", а то бы ты транссексуалом стал", - съехидничал Мишка. "Кончай лясы точить, - рявкнул Вершок, - всем грузиться в "джипы", уходить пора, и так потеряли минут пять, у них тоже не примусы". Ребята быстро покидали мешки в "джипы" и, на ходу одеваясь и перевязываясь свежими бинтами, на этих же "джипах" проскочили еще верст пятьдесят. Столкнули "джипы" в ущелье, еще верст пять махнули броском, по очереди неся раненных. Да и что тут удивительного, просто в Русской армии такая традиция: товарища выручать и не бросать в любой беде. Вскоре они пришли в точку, где их ждала "вертушка", которая и доставила их на базу.
   А на базе, когда был сдан отчёт о проделанной работе, командир строго-престрого спросил Вершка, мол, что это еще за фокусы? Да за такие проделки, он их, - командир потряс кулаком, - бегать по заграницам с голыми задницами, размахивая автоматами, да еще бог знает чем. Пообещал показать кузькину мать и подписал на всех наградные листы.
   А Вершок покаялся, конечно, и пообещал командиру больше голым по заграницам бегать. Ну, естественно, он слово сдержал и больше так и не делал, потому что Вершок завсегда слово держит. Да и как же иначе?

??

   ШАРИФ
  
   Служба Вершка, как говорится, шла себе помаленьку. Мотался он со своими ребятами время от времени в разные точки, выполняя задания командования. Вернувшись на базу, команда отдыхала в госпитале и потом в санатории. А после санатория ребята повышали квалификацию тренировками и теоретическими занятиями в ожидании нового задания. Среди своих их называли везунчиками. Хотя сам Вершок был уверен, что сам господь оберегал его и команду, потому и возвращались они после работы обычно полным составом, хотя и не совсем целыми. Частенько бывало, что кто-то по неосторожности поцарапается о ножечек оппонента, или прихватит друшлячёк, в смысле пару - тройку дырок. Ну, не без этого. Но бывало, что и ребята Вершка уходили в самом расцвете туда, откуда никто не возвращался, и говорят, что там царствие небесное, особо туда никто не торопится, и когда случалось такое, то каменели сердца тех, кто остался, и забирали они боль ушедших.
   Однажды и случилась такая история. Так вышло, что в зоне стратегических интересов нашего государства появилась шустрая команда, которая уж очень сильно портила настроение большому начальству. То наши армейские части, в смысле ограниченный контингент инструкторов, обстреляют, то перехватят в горах колонну "гуманитарной помощи": подрежут передние и задние машины и всех в ущелье. Да какие-то верткие и назойливые ребята попались, никак их наши спецы достать не могли, две роты положили, а всё без толку.
   Вот как-то и вызывает Вершка командир к себе в кабинет и говорит, вот, мол, хочет с тобой поговорить один человек, мой старый друг, ты уж не подведи. Вершок и слова в ответ сказать не успел, как в кабинет вошел очень большой воинский начальник с золотыми погонами, голубыми лампасами и очень большой звездой на погонах. Бесцеремонно вцепился глазами в Вершка и на специфическом армейском жаргоне включающем иногда и вполне понятные для неискушенного читателя слова произнёс глубоким срывающимся басом:
   - А, ...мать..., я его, Стёпа, ...перемать, с твоих слов, совсем не таким представлял, ма.... Не похож он ...перемать на супермена. А там такие богатыри ... полегли, лучшие мои парни... Ну да ладно ... я верю тебе...Стёпа.
   Взял большой воинский начальник Вершка за плечи и, глядя в глаза, хрипящим голосом сказал:
   - Вот что, сынок, замочи этих гадов, за моих ребят замочи, мать ... За сына моего единственного. Он ротным шел во втором рейде. Смотри, что они с ним сделали, и показал фотографии Вершку. Много чего повидал Вершок на этой работе, но фотографии были страшные. Красными стали глаза у большого воинского начальника. Не приказываю, прошу, сделай эту работу. Всю жизнь бога молить за тебя буду, только отомсти. Мать -перемать...
   Чтобы не утомлять читателя специальной военной терминологией, секретные слова и выражения просто опущены и заменены точками. И для краткости поясним, что поставил большой начальник перед Вершком задачу по зачистке территории, в смысле наведению порядка.
   Познакомился Вершок с оперативной информацией, покатался со штабными на рекогносцировку на "вертушке" и говорит командиру, что сверху оно, конечно, далеко видно и горы, и ущелья, но только работать всё равно внизу надо, пора ехать".
   И вот через неделю после недолгих сборов, как-то раненько утром, можно даже сказать ночью, когда клубы тумана вовсю зализывали фюзеляжи самолётов, а звезды подозрительно наблюдали за людьми со своей бесконечности, ушли парни на "транспортнике" в заданный квадрат. Уже на подходе к точке назначения достал их "Стелс", "транспортник" тряхнуло так, что фонари поотлетали. Командир самолета с веселым сарказмом сообщил: "Ну, хлопцы вот и приехали. Делайте, что хотите, удержу машину на крыле не больше минуты, а дальше - как бог пошлет".
   Вершок с ребятами ушли через десантный люк "затяжным". Перед самой землей раскрылись купола, и вся команда благополучно оказалась на месте, несмотря на горячий, хотя и не вполне дружеский прием. Вот только Шарифа снесло воздушным потоком, он оказался в стороне, и это немного беспокоило Вершка. Лётчики, катапультировавшись, попали под кинжальный огонь, и так со вспыхнувшими куполами вошли в склон горы, как горячие свечки.
   Горько стало, ребятам, слюна засохла во рту и на губах образовалась горячая корка. Но приехали они не горными пейзажами любоваться или сантименты отпускать. Работать приехали, и хотя произошли изменения в условиях, приступил Вершок к делу безотлагательно. Честно надо сказать, что крепкими орешками были эти "коммандос", да и, похоже, подготовились к встрече. Откуда узнали, можно только гадать, но Вершок гадать не любил и не умел. Зато работу свою воинскую знал, да и ребята его были не хуже.
   Каждый был на своём месте, приказы исполнялись быстро и чётко, и задание парни выполнили, выдержали даже заданные сроки. Когда команда проводила зачистку, Вершок подумал, что большой воинский начальник теперь может успокоить свою душу. По рации связывался с Шарифом, работавшим автономно и назвал координаты места встречи. Команда отошла к заданной точке и поджидала товарища. Казалось, что всё уже закончилось, вот-вот подойдёт Шариф и можно вызывать "вертушку". Ребята почистили и смазали оружие, уточнили боекомплект и с шуточками, да прибауточками делали друг другу перевязки, как друг...
   Звенящую тишину гор разрезали длинные подвывающие очереди автоматических винтовок и короткие, как огрызки "АК". Шариф на подходе к точке наткнулся на засаду и оказался прижатым к склону горы. Что произошло, наверное, уже никто и никогда не узнает, может быть, засекли радиоперехватом, а может быть, узнали о точке "Ха" из других источников. Если бы Шариф не заметил ловушку, вряд ли кто вышел из мешка, но опытный "барс" на подходе к точке засёк засаду, и принял удар на себя.
   По характеру огня все поняли, что Шариф долго не продержится на исходе боеприпасы. Диким зверем заревел Вершок, себя не помня. Глухое эхо прокатилось по ущелью и не успело затихнуть, когда Вершок рванул к Шарифу, а за ним и вся его команда.
   Шариф, спутал игру противника, охотники решили, что сами попали в засаду. Промедли Вершок хоть пятнадцать секунд, было бы поздно. Он сделал единственный возможный ход и воспользовался замешательством противника атаковал. Эффект внезапности и слаженность действий решили исход дела. И хотя работать пришлось на пределе всех возможностей, проход удался. Ребята ещё подчищали недоделки, когда Вершок увидел Шарифа. Картина потрясла его: Шариф еще живой стоял на коленях весь в крови в окружении трупов и смотрел на Вершка огромными глазами, в которых была бесконечная боль. "Я ждал тебя брат", - прошептал Шариф синеющими губами. Опустился Вершок перед ним на колени, и взял уже коченеющие руки: "Шариф, брат, держись, сейчас "вертушка" подойдет". И Шариф держался, дождался "вертушки". Занес его Вершок в вертолет, никто даже не решился ему предложить помощь. Когда вертолёт оторвался от земли, Шариф с последним дыханием попросил отвезти его домой к матери. Еще долго в вертолете Вершок держал на руках мертвого Шарифа, говорил с ним, и никто не мешал ему. Даже не заметил Вершок, не помнил, как врач перевязывал ему лоб, рассеченный над правым глазом, обрабатывал колено, разорванное осколками, и бедро с глубокой ножевой раной.
   На аэродроме, вместе с их командиром встречал команду и большой воинский начальник. Он был в парадном мундире, при всех регалиях, первым заскочил в вертолёт и подошел к Вершку, вставшему, встречая начальство. Обнял большой генерал Вершка, прижал к себе и срывающимся голосом сказал: "Спасибо тебе, воин". Адъютант подскочил, пытаясь услужливо вытереть кровь с парадного кителя начальства, но тот так цыкнул на него, что глянцевый полковник отскочил на полусогнутых за спину и больше не проявлялся.
   Вершок, доложив о выполнении задания, хрипло закончил: "Там погиб мой брат, его надо похоронить сегодня, до захода солнца, он просил меня, чтобы я отвёз его к матери". Большой начальник оказался на редкость порядочным человеком. Тут же решил все вопросы и с транспортником и атрибутами похорон. Прямо с этого же аэродрома Вершок с Лёхой вылетели с Шарифом в Казань. Там их уже ждали. Мать Шарифа привезли на черной блестящей "Волге". Поддерживаемая двумя офицерами из военкомата, она вышла из машины и подошла к гробу. Семидесятилетняя женщина обняла своего единственного сына и затихла. Так и похоронили их в один день.
   Долго потом лежал Вершок, абсолютно безразличный ко всему в госпитале. Сделали ему две операции. Приходили серьёзные товарищи в штатском и выясняли, почему это он отвёз тело в открытом гробе и кто ему разрешил самому сопровождать груз "двести" да ещё в таком виде. Но Вершок на вопросы не отвечал, и врачи этих визитеров сумели оттеснить. Приходили его ребята, рассказывали молчаливому Вершку про свои дела. Прибегали девчонки, медсестры и молодые врачихи, с озорством спрашивая: "Ну как ты там, Вершок, будешь жить? Как же это тебя угораздило? И куда же это тебя так ранило? А больше ничего у тебя не повреждено?" - с хихиканьем спрашивали они. Подходили, смотрели на Вершка, смеялись и говорили: "Похоже, жить будет". А Вершок лежал молча и ни на что не реагировал, и девчонки, погрустнев, уходили.
   Да и понятно, почему Вершок находился в апатии. Так уж у нас в России издревле идет, что потеря боевого товарища - это большое горе, потому что боевой друг - это не просто друг, это больше чем брат. И все вокруг понимали это и относились с уважением. Но прошло две недели, природа взяла свое, молодое, здоровое тело окрепло, начал Вершок ходить и быстро поправился. И уже через полтора месяца ушел со своими ребятами в очередной рейд.

??

   ПОЛУТОРКА
  
   Исполнилось Вершку тогда двадцать семь лет. Жил он в таёжном селении для поправки здоровья и занимался рыбалкой и охотой. Вот однажды вернулся он из тайги после зимней охоты, сдал пушнину, получил огромную кучу денег, накупил всем подарков и гостинцев. И пригласила его к себе домой тетка Елена да попросила крышу наладить: муж-то ее инвалид с войны, так, по двору, все мог, от других не отставал, а на крышу забраться никак.
   Натесал Вершок досок, залез на крышу. Тук-тук, доска к досочке ложится; тук-тук, конек крышу венчает; тук-тук, петух деревянный на коньке хвост распустил. Ладно все у Вершка получается. Соседи смотрят, какая крыша красивая выходит, и говорят: "Ну, тетка Елена, славного работника нашла". Девчата пробегают мимо дома, хихикают: "Смотри, Вершок, не упади, не убейся!"
   Вдовица Настя, двадцатипятилетняя баба в самом цвету, уже раз пять к тетке Елене забегала: то соли попросить, то хлеба. Ворчит тетка Елена: "Ну тебя, Настена, до греха доведешь", - но не злобливо, а так, для порядку более. Хороша молодица Настя, да овдовела рано: мужа на лесоповале деревом придавило, похаркал кровью три дня и помер, касатик. А увивалось за Настей много парней, даже моложе ее: такая она ладная была. Больше всех Васятка Ведерников изводился, раз пять уже к ней клинья подбивал, да все полный отлуп получался.
   А тут Настя на глазах всей деревни такое внимание Вершку оказывает. Нет мочи терпеть Васятке. Да знамо дело, как же это так? Он, Васятка, и ростом выше, и в плечах ширше - да куда там Вершку до Васятки. Да только помнит еще Васятка давнюю историю с фуражками. И за что только девки да молодицы Вершка привечают? За кудри русы? Так почитай пол деревни таких, да и сам он Вершка кудрявее. За бороду черную? Так почитай у каждого третьего не хуже, а то и ладнее. За глаза синие-синие? Так в деревне, чай, у каждого четвертого такие. Но возьмет Вершок гармошку, заиграет, все ноты перевирая, все девчата к нему бегут, запоет своим безголосым голосом, а девки-дуры так все вокруг него и вертятся, и подпевают, и подолами машут. Чего в нём нашли? То ли дело он, Васятка, музыкант от рождения, даже в армии полковым музыкантом был, а этот весь какой-то и нескладный, и корявый, а всё ему, а всё ему! Ну как такую несправедливость терпеть можно?! И озлобился Васятка, глядя, как Настя крутится возле дома тетки Елены. Вот же, отрава, уже веники ему в баню притащила и в квасе запаривает!
   Созвал Васятка дружков своих старых, закадычных. Ободнили они четверть самогона, Вершка ругая, и решили шибко проучить его. Вершок в это время в бане парился, про их мысли темные не знал ничего и не ведал, да и не до того было: Настя ему то кваса ковшик поднесет, то водицей студеной охолонет, то новый веничек запарит. Васятка же с дружками сидит, на баню глядит, злобствует. Долго парился Вершок, долго Настю потом до дома провожал, да и задержался у нее чайку попить, так что уже под утро пошел к себе на кордон. Идет по дороге, полотенце на шею повесил, задумался. Слушает, как на мельничной запани вода журчит, ухмыляется в бороду.
   А "дружки-то" закадычные с Васяткой поджидают его опять, как раньше, около мельницы, и как только Вершок проходил мимо, Васятка и огрел его по голове батогом. Упал Вершок от неожиданности такой, и долго его еще колотили молодые мужики, ажно устали. Так и бросили лежачего возле мельницы и пошли по домам. Очнулся Вершок, уже когда туман над мельничной запанью стал на воду ложиться. Поднялся, ничего понять не может, все тело саднит, одежда перепачкана, а ведь после бани шел, обидно как-то. Но что делать, спустился к запани, разделся догола, искупался в студёной живительной воде, омыл ссадины да синяки, смыл кровь, растёрся полотенцем ? полегче стало. Направляясь домой и проходя мимо меленки, наткнулся на полуторку, стоящую у прёмного люка. А полуторка эта была Васяткина, это он пригнал машину накануне, чтобы утром загрузить муку и в город везти. Наткнулся Вершок на полуторку, и тут его и осенило: "Васятка, точно, его это рук дело". Шибко осерчал Вершок.
   До сих пор все, кто слышал про эту историю, гадают, как Вершок умудрился поставить эту полуторку так, что она уперлась радиатором в стену мельницы, а задним бортом в откос бугра. Да так, что полностью перегородила единственную дорогу из деревни, проходившую между мельницей и откосом бугра, так, что даже пешему не пройти, хоть под колесами проползай. А Вершок после содеянного умылся еще раз и пошел себе домой. Утром мельник вышел и за голову схватился, тут и Васятка пришел: надо же муку в город везти. Мельник на Васятку сначала шуметь начал, мол, что учудил, но внук мельника с друзьями, неизвестно откуда все знавшими, говорит, что ночью Васятка с молодыми мужиками подловили возле мельницы Вершка и крепко его батогами зашибли. Почесал бороду мельник и сказал: "Ну и Вершок, ну и дела. Как же теперь дорогу освободить, как же теперь машину вытащить?" Привели из деревни четверых здоровых быков, полдня машину вытаскивали, насилу вытащили, в конец быков измотали. Вся деревня потешалась над незадачливым Васяткой: "Ну, Васятка, если Вершок так с твоей машиной обошелся, то что же с тобой будет?!"
   Молодые мужики, "подельники" Васятки, быстро смекнули, как поступить. В сельпе-магазине купили водки казенной ящик да к Вершку всей гурьбой пришли. Вершок после ночных приключений соснул часок и уже на задворке топором - тюк-тюк - бревна тешет: новый простенок рубит. Подошли они и стоят в сторонке. Вершок увидел их давно, но работу не прекращает. Помялись-помялись мужики и стали помогать Вершку. Ошкурили несколько бревен, и когда Вершок воткнул топорик в пенечек, делая перекур, бухнулись в ноги: "Прости, мол, нас, не по злобе мы все это - по глупости". А Вершок незлобивый был, как и все русские люди, простил повинившихся, да и что злобу за зря точить, свои ведь люди. Выпил с ними по чарке, да и опять за работу принялся. Гульба - гульбой, ссоры - ссорами, а работа стоять не может - дело надо делать.
   Васятка целый месяц от Вершка прятался, но потом не выдержал - тоже пришел повиниться, но это уже другая рассказка.

??

   ДЕТСТВО ВЕРШКА
  
   Вообще-то, надо правду сказать, что не всегда Вершок был взрослым, когда-то давно был он маленьким мальчиком и роста был небольшого. Но зато вёл себя совсем как взрослый. "Ну, надо же, - говаривала бабушка, - от горшка два вершка, а прямо как дед, и слова лишнего не скажет, и смотрит исподлобья". Может быть, именно тогда впервые и приклеилось к нему "вершок-мужичок". И я поступил, наверное, неправильно, начав с рассказок о Вершке, когда он уже был взрослым. Конечно, более верным было бы начать именно с самого начала, когда Вершок был еще маленьким. Тем более, что уже тогда с ним приключались разные смешные и не очень истории.
  
   САМОЛЕТ
  
   Было Вершку тогда четыре года. Закончилось лето. И осень уже позолотила листья, а спелая черемуха была сладкая-пресладкая. Сидел Вершок на крылечке, ел из берестяного туеска черемуху, смотрел на реку, где летают утки, сбиваясь в стаи, и думал о том, как странно устроена жизнь. Вот ему уже четыре года, и скоро он станет большим-большим и взрослым и будет, наверное, охотником и лесником, как дедушка, или мельником, а может, даже пожарником, и будет носить серебряную каску.
   Но долго думать на одну тему для мальчика четырёх лет занятие утомительное, тем более, что черемуха набила терпкую оскомину, и начал Вершок плевать косточками через трубочку борщевика в кадушку, в с дождевой водой. Увлеченный этим занятием, он не сразу заметил, как в небе, казалось, прямо среди летающих уток, появился самолет, такой же, как утка, величины. Самолет медленно летел по небу, гораздо медленнее уток, быстро снующих туда - сюда над рекой. Вершок, задрав голову, смотрел на самолёт, как тот пролетал над крыльцом, домом и долетел до самого горизонта. А поскольку горизонт казался Вершку на краю картофельного поля, то он решил, что там, на краю, самолет и упал.
   Бросил Вершок такое интересное занятие, как плевать через трубочку косточками черемухи в кадушку, и побежал на край поля. За ним увязалась собака Альма, которая лежала рядом с Вершком и внимательно наблюдала за всем, что он делал. Добежал Вершок до края поля, а там самолета и нет. Бегает Вершок по полю, ищет, куда же самолет упал. Вместе с ним бегает и Альма и тоже ищет: то Вершку палку принесет, то картофелину, оставшуюся на поле. Да все не то: не понимает собака, что Вершок ищет. И так расстроился Вершок, что присел на краю поля и расплакался. Собака прыгает вокруг, скулит, не поймет, почему Вершок плачет.
   Долго, коротко ли это длилось, но тут идет мимо поля по тропинке однорукий почтальон Егорыч. Увидел он плачущего Вершка и спрашивает: "О чем плачешь, Вершок, какая-такая беда случилась?" И рассказал ему Вершок, что увидел он, как вместе с утками над рекой в небе летал самолет, а потом оторвался от уток, пролетел над домом и упал на краю поля. Вот он прибежал и не может найти упавший самолет. Сел Егорыч на камень, посадил Вершка на колени, гладит его по голове рукой и говорит: "Эх, Вершок, Вершок, не все то большое, что большим кажется. Не все то малое, что малым кажется. Не все то правда, что правдой кажется. Но этого тебе не понять: мал еще. Вот станешь взрослым, тогда все и поймешь. Это, Вершок, беда не беда, горе не горе. Были бы здоровье и сила, да голова варила, а остальное все наладится. Скоро ты узнаешь, что самолеты бывают большими-большими и что летают они высоко-высоко, и что даже большой самолет, когда он бывает высоко, кажется маленьким, с утку. Пойдем домой, Вершок, смотри, уже совсем темно стало. А я тебе потом слажу самолет деревянный и маленький".
   Действительно, сладил Егорыч самолет, да такой красивый и ладный, что даже непонятно, как это он одной рукой умудрился сделать. Вершок все то время, пока Егорыч делал самолет из дерева, сидел рядом и смотрел. И так ему понравился самолет, и так ему понравилось, как работает Егорыч, и так ему понравились рассказы Егорыча про то, как во время войны тот летчиком был и на самолетах летал, точь-в-точь таких, как этот маленький деревянный, но только большой и металлический. И так это все Вершку понравилось, что решил он стать пожарником, носить серебряную каску, а еще стать летчиком и летать на больших-больших самолетах, которые с земли кажутся такими маленькими. А еще решил, что сначала будет летать с утра до обеда на самолётах, а потом будет сам делать эти большие самолеты, до самого вечера, а потом ночью будет пожарником.
   С тех самых пор и полюбил Вершок мастерить из дерева. Да оно и понятно. Так оно завсегда на Руси было, что учились малые от взрослых, слушая сказки, рассказы и истории, перенимая навыки мастеровые.

??

   ПАРОВОЗ
  
   Было это давным-давно, в те самые стародавние времена, когда деревья были очень большими, а Вершок совсем маленьким мальчиком. Надо сказать, что было тогда ему всего четыре года. У него были длинные волосы, не русые, а совсем белые, и свисали крупными колечками до самых плеч. И была у него сестренка Танечка, которой исполнилось в ту пору два года.
   Отправили их как-то с теткой отдыхать на юг, к синему морю, чтоб загорели они там, ягодами-фруктами полакомились. Но Вершку такой расклад почему-то не понравился, пожил он у тетки дня три, наверное, решил, что хватит и пора домой собираться. Запомнил он, что ехали они с тёткой Еленой долго-долго поездом, а потом от станции совсем недолго на телеге до станицы. И надо сказать, что железная дорога действительно была недалеко, и в станице иногда даже были слышны гудки паровозов.
   Встал Вершок утром рано, завязал в узелок два пирожка с картошкой и бутылку с молоком, и, пока тетка корову доила, он вместе с Танечкой потихонечку из станицы ушел и направился на железнодорожную станцию. Там Вершок дождался, пока паровоз остановился. И когда никто не видел, залез вместе с сестренкой не в вагон, а в паровозный тендер с углем и спрятался там.
   Трудно сейчас сказать, сколько ездил Вершок на этом паровозе в тендере. Но кончились давным-давно пирожки с картошкой, выпила Танечка всё молоко и сидела в уголочке и плакала, размазывая слезы по щекам. Плачет Танечка и нараспев причитает: "кусать хочу, кусать хочу". Вершок заругается на неё, Танечка замолчит на пару минут и опять начинает плакать.
   Когда молодой кочегар нашел их в опустевшем тендере черных-пречерных, чумазых-пречумазых, как два чертенка - аж даже испугался. Машиниста позвал. Машинист, опытный пожилой мужчина, сразу понял, что к чему, и спрашивает:
   - Ты кто?
   - Вершок, - с намёком на красноречие буркнул мальчик.
   - А это кто с тобой?
   - Тата, - не менее красноречиво добавил он.
   Но Танечка начала реветь, размазывая слезы по черным угольным щекам, еще более втирая сажу, и весьма быстро вперемежку со всхлипыванием рассказала, что Вершок взял утром её за руку и увел от тетки, чтобы уехать домой. Сколько машинист ни спрашивал ее, чтобы узнать что-то более подробно, она только плакала и повторяла сказанное, до тех пор, пока Вершок не сказал: "А ну цыц, малявка!" И больше она не отвечала ни на какие вопросы, а только испуганно поглядывала на брата. Машинист пытался узнать у Вершка:
   - Ну куда же ты едешь, Вершок?
   - Домой, - лаконично ответил мальчик.
   Тогда машинист спросил:
   - А откуда ты едешь?
   - От тетки, - добавил он.
   - А где же твой дом? - спросил машинист.
   - Там, - интуитивно показал на север Вершок.
   - А где же тетка живет?
   - Там, в станице, - показал в противоположную сторону Вершок.
   Машинист понял, что большего он вряд ли чего добьется, накормил детей хлебом и молоком и на первой станции сдал милиции.
   К тому времени перепуганная тетка уже везде и всюду заявила о пропаже мальчика и девочки. И довольно быстро она их нашла и привезла домой, совершенно чумазых, неумытых, в угольной саже. Пришла в дом и села, обессилев, посреди хаты. Прибежавшие соседки поахали-поохали, а подружка ее схватила корыто, налила горячей воды и стала их мыть.
   Первым она вымыла Вершка, обернула его полотниной и посадила на лавку. Вершок только фыркал и говорил, что он не маленький и сам мыться может. Когда соседка вымыла Танечку, то в запарке, ничего не поняв, уже пятый раз намыливала голову маленькой девочке: намылит голову, смоет водой - волосы черные, посмотрит на белобрысого Вершка и начинает опять мылить. Танечка визжит: мыло в глаза попало, а соседка ничего понять не может. Сколько бы она так мылила голову , если бы тетка от Танечкиного крика не вышла из шока и не спросила испуганно:
   - Что ты Фрося над дитём изгаляешься?
   - Так вот никак не могу волосы ребенку отмыть.
   - Да черные они у неё, не мучай дитё.
   А Вершок сидит закутанный в полотенце, смотрит в окно и думает: "Посерьезнее надо к походам готовиться".

??

   БРЕГЕТ
  
   Было Вершку тогда пять лет. Совсем недавно его с сестренкой Танечкой привезли с летнего отпуска. И бабушка наслушавшись историй, произошедших с Вершком и опасаясь чего-нибудь такого, запретила Вершку ходить куда-либо из дома и сказала, чтобы он сидел и смотрел книжки. А сама вместе с Танечкой ушла на факторию за продуктами.
   Вершок послушно сидел за столом и делал то, что было ему велено. Сначала он пролистал от начала до конца книжку про Айболита, потом пролистал в обратном порядке, потом подрисовал химическим карандашом Айболиту усы, как у Чапаева, а Бармалею нарисовал под носом фигу. И начал разглядывать кривой нож Бармалея.
   Тут как раз можно отметить, что в этот день дедушку пригласило к себе на отчёт высокое начальство, и он пришел для этого с кордона. Дедушка сложил ружье, охотничий нож и все свои вещи в углу на лавке под образами и ушел.
   Вершок, просматривая книгу, вспомнил про дедушкин охотничий нож. Сначала он просто стал смотреть но нож, не слезая со стула. Но спросите у кого угодно, разве интересно сидеть на стуле и просто так смотреть на нож? Вершок пошел к лавке и сначала взял охотничий нож деда просто, чтобы подержать. Но разве кто удержится на этом?
   Вытащил Вершок нож из ножен и даже ахнул, на лезвии затрепетали маленькими искрами солнечные зайчики. Долго мальчик рассматривал завораживающий рисунок лезвия. Гладил нож ручкой и вздыхал, думая, когда же ему подарят такой нож. Этим ножиком можно и кость скоблить, и гвозди резать. Он не такой, что тот перочинный, который подарила ему соседская девчонка Нина: Вершок два раза поковырял камень тем ножиком, и лезвие сломалось.
   Любуется Вершок дедушкиным ножиком. Подышит на лезвие и протрет рукой: нравится Вершку это занятие. Да и кому может не понравиться такое! А лезвие у ножа острое-острое. Положит Вершок на лезвие газетку, тихонечко нож вытаскивает, а газета на две части и распадается. Интересное занятие. Хороший ножик. Вершок аккуратно-аккуратно прикоснулся к лезвию пальчиком. Глядь, а на пальчике капелька крови. Испугался Вершок, облизал палец. "Ну, - думает, - если дедушка узнает, то никогда больше не разрешит нож в руки брать". Вложил нож в ножны из лосиной кожи и понес в угол на лавку. Только было уже собрался положить, как смотрит, а на лавке прямо на замшевой перекидной сумке лежит брегет дедушкин.
   А надо сказать, что брегет этот всегда вызывал у мальчика очень большой интерес. Забыл Вершок о том, что хотел положить ножик на место. Взял в руки брегет, подошел к столу, сел и стал рассматривать брегет. Нажмет кнопочку, крышечка откроется, и музыка серебряная звучит: "Боже, царя храни..." Закроет крышечку, погладит брегет, послушает, как он тикает и только-только соберется на место положить, как тут же ему хочется еще раз послушать серебряную музыку. Ладно думает Вершок вот сейчас еще раз крышечку открою, еще разок музыку послушаю и тогда уже точно положу на место. Долго так играл Вершок с брегетом. И никак не мог понять, что же там тикает и кто же там серебряную музыку играет.
   Когда пришла бабушка с Танечкой, то ажно за голову схватилась, увидев, что сидит Вершок за столом, а перед ним лежит разобранный до последнего винтика брегет. А Танечка так обрадовалась, на стол было полезла смотреть, что же там такое Вершок делает. Страшно испугалась бабушка: знала она, как любил дедушка брегет и дорожил им. Села на лавку и заплакала. А Вершок сказал: "Не плачь, ба, сейчас назад соберу".
   Самое интересное в этой истории то, что Вершок этот брегет собрал. Собрал его дедушкиным ножом так же, как и разобрал. И когда дедушка пришел от своего начальства, то брегет его лежал на прежнем месте вместе с ножом охотничьим и исправно тикал. И сколько лет уже с тех пор прошло, а брегет так же точно показывает время и, когда открывается крышечка, звучит серебряная мелодия: "Боже, царя храни..."
   Когда я рассказываю сию историю иностранцам, то они удивляются, хлопают руками и не верят этому. А когда рассказываю своим, русским, то почти у всех появляется грустно-романтичное выражение лица, потому что почти каждый вспомнил подобное в своей жизни и подумал: эта история именно про него. И что Вершок - это, скорее всего, он сам и есть. Да и чему удивляться, сколько по России потерянных талантов, сколько несбывшихся надежд и сколько еще таких Вершков стоят на пороге жизни.

??

   ПОЖАРНАЯ ВЫШКА
  
   Исполнилось тогда Вершку пять лет. Самый подходящий возраст для того, чтобы задавать вопросы и заниматься исследованием мира. А исследовать мир, понятное дело, лучше всего с высокой точки, с дерева или с крыши дома. Только эти вершины были давно уже покорены, да и бабушка на крышу не разрешает лазать после того, как он повис на карнизе. Однако для мальчика такого возраста подобных проблем не существует, и всегда найдётся выход из любой ситуации. Размышляя об окружающем мире, Вершок вспомнил, что в его деревне, как и в каждой, была пожарная колокольня. И решил Вершок, не откладывая хорошее дело, забраться туда и посмотреть вокруг, что же в округе творится. А была у него, как вы помните, сестренка Танечка. Ходила она за ним всегда и везде, как хвостик. Вершок, правда, не хотел брать Танечку в эту экспедицию, мала ещё, и послал ее домой посмотреть, испекла ли бабушка пирожки или нет. Как только Танечка ушла в избу, он степенно отправился к башне. Обошел задворками пожарную казарму, незаметно проскользнул в башню, в которой никого не было, и поднялся на самый верх.
   Свесился в окно и смотрит по сторонам, что, мол, в округе творится. И не заметил он, что Танечка с самого начала за ним увязалась. И тоже залезла на пожарную башню, перегнулась и смотрит по сторонам в другое окно. Вершок обернулся, глядь, а Танечка в окно свесилась. Испугался Вершок и закричал Танечке, чтобы она слезла с окна. Стала Танечка слезать, да сорвалась и повисла на руках. Подбежал Вершок, схватил Танечку за руку, а вытащить не может. Перетянула Танечка его, висит Вершок на одной руке, а другой рукой Танечку держит. А Танечка орет не своим голосом. Не помнит Вершок, сколько он так висел, пока ни прибежали пожарники и ни забрались на башню. Помнит только, что кричали они: "Отпусти девочку". Но не видел Вершок, что они уже держали ее руками, и не отпускал. Так и вытащили их вместе. Еще долго Танечка верещала, пока пожарники разжимали руку Вершка, освобождая ручку Танечки. Не отпустил Вершок свою сестренку, удержал. Да и кто в России поступил бы иначе. Это у нас завсегда, даже дети малые до последнего держатся, своих спасая.
   Вершка бабушка дома похвалила, а чтобы меньше было разных подобных приключений, отправили к деду на кордон всего-то на месяц там пожить. Да только надолго тот месяц растянулся.
   А Вершок с тех самых пор стал высоты бояться.

??

   ВЕНДЕР-ЩУКА
  
   Это было во второй половине лета, когда природа торопилась отзвенеть пронзительными голосами птиц, отцвести всеми цветами и красками. Уже отошла морошка и вовсю расходились малина, красная смородина, начала подходить черника. Над водой, как серая хмарь, роились комары и мошки. Самая вольготная пора для птицы, рыбы и зверя и, конечно же, для людей. Все собирали ягоды, грибы, заготавливали рыбу. Каждый на своих потаенных местах ставил вендера, сети. А какое это несравнимое удовольствие - вытащить вендер или сеть, полные рыбы, если, конечно же, вы знаете, где их ставить, как разводить крылья вендера, если с вами дружит удача и у вас есть заветные приговорные слова.
   Было Вершку в ту прекрасную пору, уже давным-давно пять лет, и только одного месяца до шести не хватало. Вполне достаточный возраст для деревенского мальчишки, чтобы самостоятельно заниматься рыбалкой и другим лесным промыслом. А Вершок, хоть и мал был ростом, зато слыл удачливым заготовителем и очень даже умелым рыбаком. Под руководством дедушки он сплел свой первый вендер. Хотя конечно, если по правде сказать, то здесь было не только руководство, но и помощь. Но как минимум полвендера Вершок сделал сам, и это давало ему повод считать его своим первым серьезным промысловым орудием. К вендеру он также вместе с дедушкой сплел крылья и, как только окончил работу, тут же побежал со своим снаряжением на реку.
   Однако всё оказалось не так-то просто. Вендер у Вершка был один, а река, вон она какая большая. Сел Вершок на лодочку одновесельную, которую попросту называют "щучка", и погреб одним веслом вверх по реке к озеру. Лодочка была небольшая, сделанная дедушкой специально для Вершка, хорошо слушалась весла и юркала от берега к берегу.
   Первое место, которое Вершок облюбовал уже давным-давно, ему не понравилось, поскольку река делала большой разворот и водовороты могли набросать в вендер грязи и мусора. Почти целый день Вершок провел на реке в поисках заветного места. Только под самый вечер, когда уже от комаров не было мочи отмахиваться, нашел он чудный омуток, в который впадал маленький ручеек. Тут Вершок и вбил приготовленные колья, растянул крылья, установил вендер. И до того ему было невтерпеж, что он решил не возвращаться домой, а тут же на берегу разжег костер и стал ждать, приговаривая, как и положено в таких случаях, те самые заветные слова: "Ловись рыба большая и малая, ловись рыба всяка...".
   В эту пору белые ночи уже заканчиваются, где-то около двенадцати часов появляются короткие сумерки на полтора-два часа. Вершок терпеливо ждал, когда по реке пойдет плотный утренний туман. И как только туман начал рассеиваться, Вершок тут же побежал снимать вендер. Вендер был тяжелый-тяжелый. Вершок еле-еле вытащил его на берег веревкой, которую перекинул через березу таким образом, что получился своеобразный блок. Вендер был битком набит рыбой: пятнадцать или шестнадцать язей килограмма по полтора-два плотно набились во второй отсек вендера, а в первом отсеке была огромная щука, такая большая, что Вершок еще таких и не видел. Язей Вершок быстро перекидал в лодку, дело уже было привычное. А вот что делать со щукой, Вершок не знал. Щука была как минимум на пять вершков больше самого Вершка. Вершок ходил вокруг вендера и думал, как же ее оттуда вытащить. Вообще он знал, что ее нужно в первую очередь оглушить, вот только не знал, как это сделать именно в тот момент. В конце концов вырезал толстый ивовый прут с крючком и через выпускной клапан стал за жабры вытаскивать щуку, и как только показалась из вендера голова, несколько раз ударил палкой, стараясь оглушить огромную рыбу. Щука дернулась несколько раз и затихла. Вершок решил, что все в порядке, вытащил ее целиком ивовым крючком на берег и уже подсунул под жабры проволочный кукан, чтобы затащить щуку в лодку. Но щука была, видно, слишком большая для Вершка. И как только он стал перетаскивать ее в лодку, щука прогнулась и прыгнула в воду. Вершок прямо с лодки в одежде прыгнул за щукой, сел на нее верхом и схватил за жабры. Только был он слишком маленький, а щука большая, она прыгала вместе с Вершком, подбрасывала его, стараясь попасть на глубину, но Вершок всеми силами тащил ее к берегу. Трудно сказать, сколько длилось это водяное сражение, но Вершок все-таки вытащил щуку на берег и, уже окончательно оглушив ее топором, затащил в лодку. Прикрыв рыбу, как и положено, мокрой травой, Вершок снова установил вендер и, покончив с этими делами, довольный собой, потихонечку спускался на лодке по реке домой. Вершок практически не греб, только подравнивал лодку, подгребая на поворотах, до рези в глазах вглядываясь в каждый следующий поворот реки, в надежде на то, что кто-то встретится и увидит его, с удачным уловом возвращающегося с рыбалки. Он даже раза два останавливался, зацепившись рукой за куст, но все равно никого не было, никто никуда не ехал и никто в тот день так ему и не встретился.
   Дома он всю эту историю пересказал дедушке. Дедушка взвесил щуку на безмене, щука потянула аж на девять с половиной килограмм. После того, как они с дедушкой разделали рыбу и положили её на ледник, он с парочкой язей и двумя кусками щуки побежал в деревню, чтобы рассказать бабушке, сестренке Танечке и всем друзьям о трофеях. И только много-много лет спустя Вершок узнал от бабушки, что, как только Вершок с вендером поплыл по реке, дедушка пошел по берегу следом, и все, что происходило, видел, но не вмешивался, поскольку дело у Вершка и так получилось хорошо.
   Да оно и понятно, у нас на Руси завсегда так бывает: старшие не только учат малых, но и контролируют, абы беды не вышло. А ежели все получается, так зачем умалять радость победы.

??

  
   КРЕСТ
  
   Закончилось короткое северное лето, Вершку уже исполнилось шесть лет, и был он уже совсем взрослым. По крайней мере, сам он так думал и так говорил бабушке, когда она гладила его по головке и говорила: "Какой же ты еще маленький". Догорал золотом сентябрь, днем было еще тепло и солнечно, а ночами земля уже студенилась и трава покрывалась густой леденящей росой. Начался осенний жор у налима, и Вершок вечерами ставил донки и по утрам вытаскивал несколько жирных рыбин.
   В это утро Вершок собрал хороший улов, отнёс рыбу домой и, перекусив, решил поставить еще несколько донок. Расставив, не спеша отправился на кордон, где жил уже целый год с дедушкой. Идти было совсем недалеко, всего-то метров пятьсот по берегу реки и Вершок не торопился. Во-первых, в избе никого не было, дедушка был на обходе делянок. Во-вторых, собаки все время облаивали рябчиков на верхушках елей, и Вершок пересвистывался моноклем с молодыми птицами. Занятие само по себе очень интересное, и время летит незаметно. Вот так незаметно для себя Вершок свернул с тропинки, бегущей вдоль реки к избе, на дорогу, которая вела в деревню, и обнаружил это, отмахав километра два. Солнце уже садилось за кроны деревьев, в низинах начинал клубиться белый туман, а воздух студенился и наполнялся запахами вечера. До деревни оставалось километра три-четыре, но и до кордона было не многим меньше. На кордоне никого нет, а в деревне бабушка и Танечка. Наверное, бабушка пирожки печёт. Поколебавшись немного, Вершок решил, что зайдет в деревню, переночует, а утром быстренько вернется на кордон, до прихода дедушки. Приняв решение, Вершок весело побежал по дороге в деревню. А вот тут, надо сказать, и была одна закавыка: дорога в деревню шла через кладбище.
   И хотя Вершок был уже почти взрослым, да и сам он про это не раз говорил, ему было все-таки немного страшно. Ведь одно дело думать и говорить или даже пройти через кладбище днем, да еще в компании, а другое - одному идти, да к ночи. Вон и собаки к ногам жаться стали. Короче говоря, когда надо было по кладбищу проходить, стало Вершку как-то не по себе. Ну не настолько, конечно, чтобы назад возвращаться, однако все же страшновато. Бежит он по дороге, по сторонам не смотрит. И вдруг кто-то его хвать за рубашку, да так крепко, что Вершок со всего хода застыл, как вкопанный. Чуть не упал, но тот, кто схватил его, очень крепко держал за шиворот. Стоит ни жив ? ни мертв, зубами стучит. Собаки тоже остановились, топчутся у ног, потявкивая, мол, чего остановился, побежали дальше.
   "Странно, - думает Вершок, - почему собаки не лают, а стоят и смотрят на него, вроде бы приглашая продолжить движение. Пересилил страх, посмотрел назад, а это ветка его держит, зацепился за неё со всего маха. Засмеялся, отцепил ветку и собрался уже бежать, а глядь - на ветке что-то блестит. Протянул руку и снял крестик нательный. Зажал Вершок крестик в кулаке и побежал в деревню. А в деревне все рассказал бабушке и соседкам, которые зашли чайку попить. Посмотрела бабушка находку и говорит: "А это нательный крестик Александра Николаевича Воронцова. Помните, когда его хоронили, крестик-то пропал. Пошептались еще немного старушки с бабушкой и говорят: "Надо, Вершок, этот крестик вернуть, это знак тебе послан. Но могилу рыть нельзя, и как тут быть?".
   Одно дело сказать, что надо вернуть, а вот как- это совсем другое. Думал Вершок - думал и придумал. Утром из деревни ушел рано. Прибежал на кордон, написал записку дедушке. Поскольку бумаги Вершок не нашел, то написал угольком на берестяной коре: "дд я пшол за кдр шиш скр бд". Вершку было уже два месяца как шесть лет, он умел считать до ста, знал почти весь алфавит и мнил себя достаточно грамотным. Через день дедушка вернулся на кордон и обнаружил вместо Вершка записку, которую прочитал так: "Дедушка, я пошел за кедровыми шишками, скоро буду". Даже не перекусив, пошел по следу, поскольку "скоро" в тайге понятие растяжимое, а кедры в тех местах не росли, и ближайший кедр находился на водоразделе трех северных рек в семидесяти километрах от кордона. Нагнал дедушка Вершка только через день, уже почти у самой цели, оставалось каких-то пять-шесть километров. Вершок объяснил дедушке, для чего нужны кедровые орехи, и они вместе продолжили путь. Набрав шишек, они вернулись домой, и Вершок посадил по три кедровых орешка в каждую лунку на протяжении километра между деревней и кладбищем. В одну из лунок, ближе к кладбищу он и закопал найденный крестик.
   Так уж у нас в России принято, что нательный крестик с хозяином остается, а если потеряется, то его надо вернуть, чтобы в одной земле с хозяином лежал. А через три года проросла кедровая поросль, и спустя много лет зашумели красавцы кедры. И проходившие мимо путники удивлялись, откуда здесь кедры взялись, и растут рядком вдоль дороги? Но это уже совсем другая рассказка.

??

   КОТ
  
   Закончился сентябрь, зазвенел ночными заморозками октябрь, украшая к утру все вокруг серебристым инеем. Воздух стал тонким, прозрачным и немного сладковатым на вкус. Запахи еще не увядшей зелени, хвои, мха и инея смешивались в удивительный коктейль бодрости и радости. С восходом солнца иней превращался в хрустальные капельки, которые, казалось, даже звенели. Люди собирали на болотах клюкву, а на косогорах - алую сладкую бруснику. Вершок вместе с деревенскими ребятами с утра уходил за ягодой. Уже к обеду все возвращались с полными туесками ароматной брусники или клюквы. Брусника, прихваченная морозом, была сладкая-пресладкая, её засыпали в кадушки, заливали припасенным ещё с весны берёзовым соком и выставляли в погреба, чтобы потом можно было испечь пирожки с брусникой, да и просто так поесть подмороженной ароматной ягоды. Многие в кадушки клали еще и по десятку заячьих ягод или смородинового листа, от чего брусника становилась еще ароматнее, но это уже, как говорится, на любителя, и про это есть совсем другая рассказка.
   А это рассказка начинается с того, что однажды вместе с Вершком на кордон пришел его друг Ваня, с которым они вместе собирали бруснику, и так засиделся, что остался ночевать.
   Тут надо сказать, что у Вершка был большой рыжий кот, пушистый и толстый. Кота Вершок баловал и любил даже больше собак. Кот ночевал в избе и спал вместе с Вершком на печи, а собаки спали на улице и оттого очень кота недолюбливали, всегда яростно на него лаяли, и тогда Вершок отгонял собак палкой. После того, как Вершок с Ваней попили теплого козьего молока и забрались на печку, Вершок взял кота на руки. Мальчики сидели на печке и разговаривали на важные мальчишечьи темы: о том, кем они станут, когда вырастут большими. Ваня позвал кота, и кот пошел к нему и так и просидел весь вечер, пока они не заснули. Вершок звал кота к себе, а тот даже и ухом не пошевелил, и внимания не обращал, лежал у Вани на ногах и мурлыкал. Наверное, это читателю покажется странным, но очень сильно обиделся Вершок на кота: как же так кот мог поступить, ведь Вершок любил его больше всех, даже больше собак. Так обиделся, что даже осунулся.
   Утром за Ваней зашел его дедушка, и они ушли. Дедушка Вершка тоже ушел по своим делам в тайгу, не заметив, что Вершок сидел грустный-прегрустный и даже не стал есть кашу с молоком и медом. Дедушка, конечно, заметил, что мальчик загрустил, но подумал: это оттого, что уходит его друг Ваня. Когда все ушли, кот подошел к Вершку, сидевшему за столом, и стал тереться об его ноги. Вершок кота не прогонял, но и на руки, как обычно, не брал. О чем думал маленький мальчик, сейчас трудно сказать, но, просидев так с полчаса, Вершок снял со стены свое ружьё, взял под мышку кота и вышел из избы. Отойдя метров триста, опустил кота на землю и пристрелил. Затем вырыл ямку, закопал кота и долго сидел рядом с маленьким холмиком.
   Вечером, когда дедушка спросил Вершка, а где же кот, Вершок ничего не ответил. Мальчик молчал, потому что не знал, что ответить. Врать Вершок не мог, потому что он никогда не врал, а как сказать о случившемся дедушке, не знал. А потому, когда дедушка повторил вопрос, Вершок рассказал все, как было. Дедушка сильно рассердился и крепко выпорол Вершка широким офицерским ремнём. После порки он забрался на лежанку и долго плакал. Вершок плакал весь вечер, всхлипывая и причитая: ой-ё-ё-ёй, плакал так, как плакала бабушка, когда получила письмо, в котором ей сообщили, что погиб её сын Григорий. Дедушка звал Вершка пить чай, но Вершок даже не откликался, он лежал, забившись в угол лежанки, и плакал. Тогда дедушка взял Вершка на руки, прижал к себе и стал гладить по голове, по спине, крепко прижимая вздрагивающее тело. Когда мальчик затих, дедушка спросил, что произошло. Мальчик, всхлипывая, рассказал о том, как любимый кот его предал.
   Долго они так сидели молча, маленький Вершок и дедушка, думая про свои проблемы и слушая, как трещат в камине дрова. Дедушка гладил Вершка по волосам шершавой рукой, вспоминая своё детство, а Вершок думал про то, что все коты подлые предатели. Позже когда мальчик успокоился окончательно, дедушка сказал: "Мальчик мой маленький, никогда больше так не делай. Во-первых, кот - это только животное, и он совсем не виноват в том, что ты его отпустил. А во-вторых, если ты будешь стрелять всех, кто тебя предаст, у тебя просто не хватит патронов." Много чего ещё говорил дедушка, не сказал только, что и сам очень не любит предательства, и предателей никогда не жалел. Да что говорить об этом, так у нас в России давно ведется, что предательство считается самым тяжким грехом, и не прощают у нас предателей. Уже засыпая на руках дедушки, Вершок сказал, что больше котов он стрелять не будет.
   И слово своё Вершок сдержал и с тех пор больше никогда котов не убивал, но непрязнь к этим домашним животным у него осталось навсегда.

??

   ВОЛК
  
   Часть 1. Волчонок
   Было это весной, когда дни от пронзительного солнца разогрелись и стали длиннее. Теплый майский ветер съел на пригорках и полях снег, хотя в лесу его еще оставалось предостаточно. Везде, где только возможно, зажелтели одуванчики и радостно уставились на солнце своими весёлыми рожицами, как бы констатируя тот факт, что весна пришла и на Севера, пришла окончательно и бесповоротно. Реки вздулись бурными потоками, взламывали лед и, оторвав его от берегов, плавно направляли вниз по течению. Но огромные льдины, застоявшись за зиму, в азарте движения со скрежетом наползали друг на друга, крушили берега, раскалывались на куски и искрились на солнце ослепительным блеском, протестуя против любого покоя. На реке вырастали ледяные заторы, натолкнувшись на которые вода яростно закипала, пенилась и поднималась. Под напором воды заторы набухали, раскатисто взрывались и стремительно неслись вниз по течению.
   В тихих заводях, где не было ледяного беспредела, набивалась рыба, прячась от пугающего шума и грохота. С давних времен, в тихих и мутных заводях рыбаки ловили рыбу хватками. Хватки для этого случая припасались заранее с крупной ячеёй, чтобы мелочь не переводить зазря. Вершку в ту пору было почти шесть лет, и он впервые самостоятельно ловил рыбу в ледоход. У маленького рыбака была своя маленькая хватка, как раз под его рост и силёнки. Выбрав хорошую заводь, в которой почти совсем не было льдин, он уже натаскал пуда два рыбы, поднимая за раз килограмма по два, а то и больше. Рыбу маленький рыбак вываливал в большую корзину, поставленную на волокушу. Рыбалка получалась удачная, настроение у Вершка было отличное и казалось, что ничто не могло омрачить радость от удачного лова. И когда он услышал жалобное поскуливание и повизгивание, еле прорывающееся сквозь шум ледохода, то даже растерялся оттого, что кому-то плохо при такой удаче.
   Осмотревшись, Вершок увидел на проплывающей по реке льдине маленького щенка, мокрого и трясущегося от страха. Льдина, на которой он находился, подлезла одним концом под впереди плывущую, а задние напористо заталкивали её все дальше. Оставалось всего несколько секунд - и метровой толщины льдины сомкнутся и раздавят малыша. Когда Вершок, с ужасом увидел эту картину, то тут же прыгнул на льдины, пробежал по ним, схватил щенка и вернулся на берег. Поставив щенка на землю, мальчик заметил, что его собаки Альма и Кара ощерились и злобно зарычали. Вершок оттащил собак, запряг их в легкие нарты-волокушу, положил щенка за пазуху и, щелкнув хореем, погнал собак к избе. Собаки тянули тяжелую волокушу с корзиной и рычали. Дома Вершок напоил щенка молоком, завернул в шкуру и положил на печку. Затем распряг собак, дал им рыбы и потрепал по загривку, но собаки все равно продолжали злобно рычать. Вершок цыкнул на них и стал заносить рыбу на ледник. Потом зашел в избу, прихватив двух здоровенных чиров граммов по семьсот каждый, выпотрошил их, посолил, набил внутрь брусники, завернул в моченые лопухи и поставил в печь. Затем и сам залез на лежанку, взял все еще дрожащего щенка на руки, прижал его к себе и уснул.
   Вечером дедушка, вернувшись из тайги, разбудил мальчика кушать. На столе дымились распаренные чиры. Дедушка нарезал хлеба, и они поужинали душистой свежей рыбой с непередаваемым привкусом брусники. Когда пили чай, дедушка спросил, чего это собаки беленятся, даже охрипли, лая на избу. Вершок вспомнил про свою находку и показал дедушке, сказав, что собакам, наверное, не понравился щенок. Дедушка взял щенка на руки, озабоченно почесал бороду и сказал, что это совсем не щенок, а волчонок, и надо его отнести обратно в лес. При этом дедушка показал на груди волчонка необычный для волков белый квадрат. Вершок пытался уговорить дедушку оставить щенка, мол, он такой хороший, однако дедушка сказал, что волку негоже жить вместе с людьми. Немного подумав, дедушка добавил, что недавно на ближних делянках видел не вовремя брюхатую волчицу и что это, наверное, её волчонок. Вершку было жалко относить волчонка в лес, но он понимал, что дедушка прав. Утром они отправились на ближние делянки, Вершок нес волчонка за пазухой, прижимая к себе. Всю дорогу собаки злобно рычали, а когда подходили к нужной делянке, просто охрипли, лая в сторону леса. Дедушка положил волчонка на осевший от теплого воздуха снежный сугроб около можжевелового куста. Вершок погладил в последний раз волчонка, посмотрел ему в глаза и сказал: "Сиди тихо, малыш, сейчас придет твоя мама". Волчонок смотрел на мальчика зелеными умными глазами и, казалось, понимал, что ему говорят.
   Дедушка с внуком отошли метров на сто и остановились, глядя на волчонка, минут через пять они увидели волчицу, которая осторожно подошла к волчонку, обнюхала его, недовольно порыкивая, и, схватив зубами за холку, несколько раз потрепала так, что волчонок даже взвизгнул, потом положила его на снег. Волчонок сидел на задних лапах и, поскуливая, смотрел на волчицу. Волчица, казалось, слушала его, повернув голову в сторону дедушки и Вершка, потом, будто поняв что-то, лизнула волчонка. Дедушка сказал: "Ну, вот и хорошо, значит, признала, она за нами шла от самой избы. Хорошее ты дело сделал, Вершок, тварь Божью от смерти спас".
   Да что и говорить, так у нас на Руси всегда люди добрые делают: охота - это охота, а спасти несмышленыша - это святое дело.
   Часть 2. Встреча
   Стояли необычно лютые даже для Крещения морозы. Сколько было градусов, никто не знал, потому что никто и не замерял, да и нечем было замерять температуру в заброшенном северном поселении. Однако все говорили, что было больше пятидесяти. Это предположение основывалось на народных приметах и житейском опыте: если выплеснуть из полулитровой кружки, наполненной наполовину, воду, набранную из колодца, на доску с расстояния метра, то от доски отскакивали льдинки, а если плюнуть на дерево, то от коры тоже отскакивали комочки льда. Кроме того, у каждого, кто выходил на мороз, в носу тут же замерзал лед, ресницы просто слипались от инея и щеки покалывали острые иголочки. Короче говоря, было холодно, и поэтому без особой нужды никто никуда не ходил, чтобы не обморозиться, и даже на лесоповале прекратилась заготовка леса. Люди, пользуясь случаем, отдыхали от тяжелой работы, отогревались и отсыпались в натопленных избах.
   Мороз стоял действительно ядреный, и снег скрипел не только под ногами и под деревянными лыжами, но даже под камусом. Треск сучка был слышен не хуже ружейного выстрела. Подкрасться к дичи было просто невозможно ни охотникам, ни хищникам. Косачи и глухари по нескольку дней не вылезали из-под снега. И только зайцы в своих теплых шубах чувствовали себя вполне комфортно, поскольку никто к ним подобраться не мог, и они радостно обгрызали кору на осинах. А поскольку морозы были в радость зайцам, то и зайчатникам они были на руку - самая пора побаловаться петлями.
   Вершку тогда было уже восемь лет, петлевал он не хуже взрослого охотника. Поскольку занятий в их маленькой школе не было, он каждый день отправлялся на обход петель, чтобы снять трофей и поставить новые или поправить старые петли. Несмотря на то, что лесоповал во время морозов замирал, дедушка тоже уходил в тайгу рано, потому что все равно надо было размечать порубочные делянки. И в этот морозный день Вершок, как обычно, обходил силки и собирал добычу. Уложив на волокушу восемь зайцев, мальчик, подталкивая нарты сзади, помогал собакам, но волокуша была тяжелая, а темнело в эту пору в тайге рано. Поэтому, когда ясный морозный день стал блекнуть и начали сгущаться сумерки, а до избы оставалось еще километров девять, Вершок решил заночевать в лесу.
   Дело это было для него привычное. Выбрал полянку, на краю которой стояла огромная ель. Вытоптал под елью снег почти до самой земли, часть выбросив наружу, так что получилась выемка в форме полумесяца дугой наружу. На дне окопчика ближе к ели накидал лапника, сверху положил волокушу, а на неё оленью шкуру, получилась добрая лежанка. Свалил сушину, отрубил от комля два бревнышка по полтора метра длиной. В одном, которое потолще, вырубил посередине корытце длиной в метр, шириной и глубиной по пять сантиметров. Положил это бревнышко в свой окопчик рядом с лежанкой на расстоянии полметра корытцем вверх. В корытце аккуратно наложил щепочек и бересты, забил по два колышка с обеих сторон бревнышка, так чтобы они удерживали бревнышко от скатывания и поворота. Сверху положил второе бревнышко так, чтобы щель в корытце с верхним бревнышком была направлена в сторону лежанки, а к снежной стенке почти совсем щели не осталось. Запалил в трех местах бересту, и получился костер, который называется нодией или таежной печкой. Лежанка оказалась между елью и нодией. Закончив с лежанкой и нодией, ободрал Вершок одного зайца, разделил на три части, две побольше отдал собакам, а третью - поменьше - зажарил себе, перекусил, попил чаю с сухим смородиновым листом и улегся на лежанку. Одна собака вместо подушки, другая легла на ноги, накрылся шкурой - красота, снизу, сзади и сверху обернут шкурой, сзади огромная ель, спереди в полуметре нодия тлеет. Нодия горит тихо, без огня и почти без дыма, тлеет себе потихоньку. От неё тепло, как от печки, спи себе в метровой чаше из снега, собаки, если надо, разбудят. И Вершок спокойно заснул.
   Часа через два он проснулся, потому что обе собаки начали беспокоиться. Сначала они просто поскуливали, и Вершок подумал, что это, наверное, росомаха где-то рядом бродит, и хотя она к костру обычно не подходит, на всякий случай проверил и приготовил ружьё и патроны. Однако когда собаки с урчания перешли на храп, Вершок понял, что где-то рядом бродит крупный хищник. А встреча с медведем или волками в такой мороз ничего хорошего не сулила даже взрослому промысловику, мальчик это хорошо понимал. Но, тем не менее, он приготовился к встрече: развалил нодию и подбросил припасенные заранее для подобного случая сухие дрова. Встал на лежанку, во весь свой маленький рост спиной к дереву, снял варежки, расстегнул патронташ и ножны, немного выдвинул нож, и в одних перчатках, держа наперевес легкую двуствольную "бельгийку", стал ждать.
   Вершок видел, как на полянку со всех сторон приближались волки. Семь или восемь голодных волков подошли метров на десять к костру и остановились полукругом. Зимой волк всегда голоден, а в такие морозы, когда не удается подойти близко к добыче незамеченным, голод делает волка особенно дерзким. Вершок стоял в удобной позиции: сзади ель, рядом собаки, впереди костер, все по правилам, только вот счет не самый удачный: мальчик с двустволкой и две собаки против восьми голодных волков. Вершок знал, что собаки защищая его, будут стоять насмерть. Просто такова природа коми-лайки: собака жертвует собой, спасая хозяина. Но даже отчаянно смелая собака слабее волка. Костер - тоже защита временная, волки дождутся, пока он начнет угасать, и тогда им ничего не помешает. Ружье - штука хорошая, но Вершок понимал, что выстрелить успеет только два раза, да и то если руки не застынут. А нож - даже для взрослого оружие сложное. Однако Вершок был уверен, что все равно выиграет, и ждал, держа ружье наперевес, выбирая цель. Волки рычали, но стояли на месте. Спустя некоторое время один из них подошел ближе. Вершок увидел, что это была волчица, похоже, что именно она и вела стаю. Волчица стояла метрах в семи и смотрела на Вершка, рыча и подергивая холкой. Горячее дыхание оседало на морде мохнатым инеем, под пастью висели сосульки. Остальные волки тоже рычали в стартовом полуприсесте. Вершка уже начала бить крупная дрожь, руки занемели, и он решил, что начнет стрелять. И тут к волчице мягко подошел крупный молодой волк, остановился рядом на полкорпуса сзади неё и тоже зарычал. Молодой волк рычал совсем не так, как волчица и другие волки. На Вершка повеяло чем-то знакомым, он посмотрел в горящие глаза молодого волка и почувствовал, что в них нет огня крови. Минут пять волки перерыкивались и повизгивали, потом волчица, попятившись, сделала шаг назад, не отрывая взгляда от Вершка. Остальные волки зарычали, переходя на вой, но волчица издала грозное рычание, и стая замолкла. Волчица развернулась и, рыча, обошла стаю, посмотрела, как бы с сожалением, на костер и медленно направилась в сторону леса. Волки недовольно последовали за ней. Молодой волк оставался на месте и смотрел на Вершка, а когда стая выстроилась цепочкой, направился следом, замыкая шествие.
   Повинуясь непонятному зову, Вершок звонко крикнул: "Хоп". Волчья стая остановилась и развернулась к нему. Вершок достал одного зайца и выкинул его из своего окопчика. Волки напряженно замерли, глядя на волчицу. Вершок выкинул еще двух зайцев, крикнув, как собакам: "На". Волчица трусцой подошла к тушке зайца, и остальные волки, как по команде, накинулись на еду. Вершок повыкидывал им всех добытых зайцев, и минут через десять от косых не осталось ни шерсти, ни крови. На врытом снегу были только волки с горящими глазами и оскаленными мордами. Мальчик развел руками, как бы показывая, что вот, мол, ребята, все, больше ничего нет. Волки, недовольно урча, начали кружить на поляне. Волчица подошла метров на пять к костру и легла на снег, как бы устанавливая границу между костром и стаей. Остальные волки порыкивая друг на друга и на костёр залегли метрах в десяти по дуге, смотря мерцающими глазами на мальчика. А молодой волк подошел к самому краю снежной ямы и лег, положив морду на передние лапы. Вершок, возбужденный событиями, после кормежки серых тоже немного успокоился, заново сложил нодию, после чего сел на свою лежанку и стал смотреть на волка. Молодой волк щерился на огнь, но не отходил.
   Так они и просидели всю ночь, молча, глядя друг другу в глаза, маленький мальчик и молодой волк. Альма и Кара лежали рядом, иногда тихо повизгивая и порыкивая, будто сообщали Вершку, что они не спят и исправно несут свою службу. Где-то под утро Вершок услышал, что недалеко заревел шатун, волки тоже его слышали и ответили низкий рыком и протяжным воем, но с места не вставали. А когда серая утренняя хмарь стала расползаться по тайге, Вершок услышал лай дедушкиной собаки, Альма и Кара откликнулись. Волчица поднялась на ноги, за нею встала и вся стая, будто только и ждала команды. Серые отошли подальше, и только молодой волк лежал и смотрел на Вершка. Собаки Вершка, тихо урча, сидели рядом у ног хозяина. Вершок встал на ноги, волк тоже поднялся, на груди его, как звездочка, был виден белый квадрат. Мальчик и волк смотрели друг на друга, потом Вершок сказал: "Иди, брат, тебе пора". И волк, поняв, мотнул крупной головой и потрусил к стае. Метров через пять остановился, посмотрел на мальчика и вся стая скрылась в чаще. Через пару минут примчался дедушкин Кар, и вместе с собаками Вершка они дружно лаяли во все стороны. Вскоре подошел и дедушка. Убедившись, что с Вершком все в порядке, он осмотрел все вокруг. От нодии остались только головешки. Дедушка подбросил смолистых сучьев, вскипятил чаю, и Вершок рассказал ему о ночном происшествии. Дедушка внимательно все выслушал и сказал, что такое бывает, потом сказал, что сильно испугался за Вершка, так как, подходя, заметил следы шатуна и только теперь понял, что шатун не подошел к костру из-за волков, побоялся. Подумав, дедушка добавил: "Видишь, оказывается, добро, сделанное даже волку, может добром отозваться".
   Дома дедушка истопил баню, они хорошо попарились и легли спать, а утром следующего дня мороз спал градусов до тридцати, а это означало, что пришел конец морозным каникулам и пора делами заниматься.
   Через неделю дедушка, вернувшись вечером из тайги, рассказал, что видел останки шатуна, его задрали волки. "Наверно, это твои знакомцы", - сказал дедушка Вершку.

??

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

БРИГАДА

  
   "...жизнь прожить -
   не минное поле перейти"
   (к вашему столу от Девятого управления)
  
  
  
  
   Пятница, 13 июня, точка отсчёта
   За окном монотонно шелестел дождь, мелкие брызги собирались вместе и скатывались по стеклу крупными каплями. Оторвав взгляд от бумаг, Юрий Тимофеевич стал смотреть, как капли, набрав силу, срываются и наперегонки устремляются вниз, оставляя водяные дорожки, которые быстро забиваются мелкими брызгами. "Вот так всегда и бывает, - подумал он с какой-то грустью, - всё в этом мире оставляет следы, и надо только успеть их обнаружить, иначе неумолимое время сотрёт их, наводя собственный порядок".
   Справедливости ради следует отметить, что минорному настроению Юрия Тимофеевича всё-таки были некоторые причины. И хотя слыл он человеком исключительно выдержанным, да и характер у него был, как говорится, нордический, события последних часов все-таки значительно омрачили ему жизнь. Ну, конечно, не так, чтобы совсем, но на девяносто процентов точно: на исходе была пятница, на часах двадцать три часа тридцать минут, а он еще на службе, и неизвестно, когда рабочий день закончится. Эта неопределенность вызвала некоторую меланхолию, которая находила на него обычно перед напряженной, изнурительной работой.
   Юрий Тимофеевич задумавшись, смотрел, как на стекле сформировались две большие капли, и загадал, что если первой вниз скатится левая, то свалившиеся на него проблемы разрешатся относительно спокойно, а если правая - то хлопот будет предостаточно. Левая капля, будто повинуясь его желанию, набухла и медленно стронулась с места, а правая еще не думала двигаться и преспокойно стояла на месте. Старый сыщик облегченно вздохнул. Однако левая капля вдруг почему-то замедлила свой ход и остановилась, а правая сорвалась и стремительно скатилась вниз, оставив тоненький след, почти сразу же размытый брызгами. Юрий Тимофеевич скептически усмехнулся: вот вроде и каплю выбрал покрупнее... но, видно, правду говорят, что судьбу не обманешь. Повозиться с этой канителью придется немало и, вздохнув, погрузился в бумаги.
   Тут, видимо, пора сказать, что причина, испортившая настроение начальнику службы безопасности Базы, всё-таки была немаленькая. Точнее, даже было несколько причин. Во-первых, вечером в двадцать один час пятьдесят пять минут охрана Базы нашла на территории шестерых убитых и одного раненого. Во-вторых, когда еще не успели увезти трупы, выяснилось, что на Базе произошла кража. События эти и каждое в отдельности не из приятных, а уж вместе и в конце рабочей недели - тут и сказать нечего в утешение. Одним словом, есть от чего впасть в прострацию и меланхолию.
   Вообще день этот не заладился с самого утра, и с самого утра Юрий Тимофеевич был в скверном расположении духа. Надо же такое придумать, на конец рабочего дня в пятнадцать часов было намечено собрание по поводу проводов на пенсию главного инженера Базы. Ну ладно, собрание, дело привычное, но последующее застолье требовало от Юрия Тимофеевича дополнительных мер безопасности, поскольку в связи с банкетом в рабочий график Базы вклинилась какая-то праздничная суета и неразбериха. Везде сновали люди с какими-то коробками и букетами, поди уследи, кто, что и куда несёт. Банкеты на производстве Юрий Тимофеевич не любил вообще, а в пятницу тем более, а тут еще и тринадцатое число.
   Нет, отставной полковник был, конечно, несуеверен или почти несуеверен. Во всяком случае в такие бредни как ложка упала, значит, баба придет, а нож упал - то мужик, он, конечно же, не верил. Так ведь действительно, это просто смешно: нож, ложка - мужик, баба. Бред какой-то, да и только, это всякий нормальный человек понимает. Другое дело, если дорогу перебежала черная кошка или баба навстречу с пустыми ведрами попалась - это уже не хухры-мухры, это совсем другое дело, и тут каждый знает, что ничего хорошего такая встреча не сулит. А тем более тринадцатое число. Да во время войны тринадцатого числа летчики с аэродрома даже не взлетали, а в некоторых странах тринадцатое число вообще нерабочий день, тем более в пятницу.
   Утром после "пятиминутки" Юрий Тимофеевич сказал шефу, что плохое это совпадение и предложил перенести банкет на другой день и вообще в другое место. Но начальник только посмеялся над ним, отчего настроение совсем не улучшилось. И все это с самого утра. "Интересно, что бы шеф сказал сейчас", - с ехидцей подумал Юрий Тимофеевич, но спрашивать, конечно же, не стал, так как, что ни говори, а каша уже заварилась немалая, и расхлебывать её все равно придется ему.
  
   ***
   Пятница, 13 июня, 22 часа 10 минут
   Часом раньше Юрий Тимофеевич Трохин, прозванный среди народных масс Базы для краткости Юртимом, сидел в просторном кабинете шефа, которого все уважительно звали Хозяином, и внимательно слушал тихую, монотонную, но очень лаконичную речь. И хотя под Юрием Тимофеевичем было мягкое кожаное кресло, сидел он прямо, что только подчеркивало его совсем недавнее служивое прошлое. Сидел он так, как это делают все военные в присутствии очень большого начальства. Обстановку смягчало только то, что он держал в руках чашечку и блюдце тонкого китайского фарфора и маленькими глоточками прихлебывал ароматный чай. При этом, Юрий Тимофеевич внимательно слушая Хозяина, иногда делал быстрые пометки в записной книжке.
   Хозяин, как всегда тринадцатого числа, говорил о программе работы службы безопасности на следующий месяц. Даже в такой критической ситуации он не перенёс обсуждения на другой день. Юрий Тимофеевич всегда удивлялся, почему эта "планерка" проводилась именно тринадцатого числа, и даже как-то спрашивал об этом. Но Хозяин сказал, что надо бороться с суевериями. Вообще-то, Трохин понимал, что составление плана на следующий месяц в середине текущего был оправдано и логично, потому что к концу месяца, когда утверждался подготовленный документ, были исправлены ошибки и внесены все дополнения. С этим он был согласен, но... тринадцатое число...
   Закончив постановку задачи, Хозяин в конце разговора перешел на происшествие:
   - Странная история, уважаемый Юрий Тимофеевич, украдены процессоры, и хотя кража крупная и тянет на солидную сумму, но шестеро убитых и один в реанимации это како-то перебор, многовато будет. Тут что-то не вяжется, - хозяин сделал паузу, оценивая реакцию, потом, глядя Трохину в глаза, спросил. - И что вы думаете по этому поводу, уважаемый Юрий Тимофеевич?
   Несмотря на то, что с момента обнаружения трупов прошло всего два часа, у Трохина уже была существенная информация, его люди провели первичное расследование, первыми переговорили с раненым грузчиком, когда он очнулся в реанимации, и успели провести другие важные следственные мероприятия. Но докладывать об этом Хозяину начальник службы безопасности не хотел, потому что ясности сия информация не вносила, а вот путаницы бы точно добавила. Поэтому он решил пока не загружать шефа ненужными деталями и сказал:
   - Криминальный случай действительно нестандартный.
   Трохин сделал паузу. Многое в произошедшем вызывало у него вопросы, начиная от времени протекания криминальных событий, до сочетания эпизодов. И хотя события по воле случая, или чьей-то иной укладывались в одну корзинку, опыт подсказывал - таких совпадений не бывает, а если и случаются, то это всегда от чьей-то чрезмерной хитрости. Сам факт, что по времени убийство и кража совпадали, вызывало гораздо больше вопросов, чем хотелось опытному следователю. Поэтому он тщательно обдумывал каждую деталь, прежде чем сообщить о ней шефу.
   - На Базе произошли кража и убийство. Все действия протекали в отрезке времени с восемнадцати тридцати до двадцати часов пятнадцати минут. С момента, когда охрана последний раз видела Клинкина, выходящего из банкетного зала, до момента обнаружения трупов. Клинкин - это грузчик второй бригады, который сейчас в больнице.
   Хозяин слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов, отпивая воду из высокого и тонкого хрустального стакана, и, когда Юрий Тимофеевич закончил свои размышления, сказал:
   - Все это, полковник, совсем не вовремя, поскольку совпало с началом реализации нового, очень важного для меня, да и для вас, проекта. Возможно, это случайность. Хотелось бы, чтобы так оно и было. Но если есть хоть какие-то подозрения, что это не так, прошу вас тщательно изучить все обстоятельства этого происшествия. Вопрос для меня очень серьёзный. - Хозяин отпил маленький глоток воды, сделал паузу и, пристально глядя в глаза, продолжил. - Если появится что-то важное, докладывайте по мере поступления информации. В любое время. Повторяю, если что-то привлечёт ваше внимание, какая-то странность, пусть даже и нелепая, сообщайте сразу же, запомните, полковник, главное я хочу понять, что это: случайный криминальный эпизод, или что-то иное?
   Хозяин замолчал, будто раздумывая продолжать дальше или нет, и резко закончил фразу:
   - Для меня, для моего дела, на данный момент это очень важный вопрос. Сможете решить задачу сами, или мне обратиться в другие инстанции?
   Трохин нервно сглотнут слюну и, четко выделяя каждое слово, произнес:
   - К разработке привлечены лучшие специалисты - соратники по Конторе, прокуратура, милиция. Я не знаю, кто у нас в России может решить эту задачу лучше. Ситуация взята под контроль, и думаю, что решение будет найдено в кратчайшие сроки.
   - Сколько вам необходимо времени?
   - Думаю, в две недели уложимся.
   - Две недели, полковник, это слишком много, могу дать вам только одну. В средствах ограничения нет. Привлекайте все необходимые силы и постарайтесь решить вопрос с минимальной оглаской.
   Трохин попрощался и вышел.
  
   ***
   Пятница, 13 июня, 23 часа 18 минут
   В своем кабинете Юрий Тимофеевич достал из холодильника черный хлеб, завернутый в целлофановый пакет, и бутылку водки, плеснул из неё на треть в красивый, чешского стекла, стакан, немного погрел в руках, выдохнул, выпил одним глотком и задержал дыхание. Постояв с закрытыми глазами секунд пятнадцать, отломил корочку черного хлеба и втянул через неё воздух. Запах ржаного хлеба приятно освежил сознание, теплая волна стерла усталость и ненужные вопросы. Юрий Тимофеевич был готов к работе. Он ещё стоял со стаканом в руке, безразлично глядя в темное окно, а мысли выстраивались в четкие логические цепочки. "Передать дело в другие инстанции, конечно, можно, но вряд ли это поможет решить задачу". И он совсем не лукавил, на текущий момент, в России нет реальных сил, способных конкурировать с его кадрами, лучшими офицерами Конторы, по воле судьбы оказавшимися не у дел и принятыми им в систему Базы. Трохин вздохнул, с пристуком поставил стакан на стол, и как бы укрепляя свою мысль, повторил вслух: "Нет. И пока ещё конкурентов нет". Хотя одна незначительная деталь, как гвоздь в подошве сапога на марше, назойливо его беспокоила: что это за другие инстанции? Но время неумолимо отсчитывало минуты и он решил пока не отвлекаться, работы действительно было очень много.
   Юрий Тимофеевич не знал всех нюансов происходящих на Базе событий, но понимал, что если Хозяин ограничивает решение задачи такими жесткими сроками, то этому есть причины, а если он дает неограниченную смету, то причины эти очень веские. Тем более, что Хозяин деньги считать умеет. Значит, этот криминальный эпизод угрожает чему-то очень серьезному, и решать проблему надо самостоятельно, без лишних глаз и ушей. Юрий Тимофеевич поудобнее расположился в кресле и, несмотря на позднее время, позвонил прокурору и начальнику управления МВД. Поговорил о жизни, о детях, о предстоящей осенней охоте, сообщил о случившемся и попросил подключить к делу толковых людей. Потом ещё раз позвонил своим в Контору. Трохин работал по полной программе, понимая, что именно для решения таких задач Хозяин и призвал его на эту службу, тут оплошать нельзя. Он достал чистый лист бумаги и аккуратно, по линейке нарисовал графы матрицы расследования. Занес все факторы, имеющие отношение к криминальному событию, выстроил цепочки, выделил совпадения и аналогии и весьма довольный в третьем часу ночи отправился домой. Подъезжая к воротам, он посигналил, охранник, не выходя, включил привод ворот, и они плавно отъехали в сторону. Юрий Тимофеевич посигналил клаксоном еще раз и покатил по спящему городу. В голове шевельнулась мысль: "А почему охранник не вышел из помещения", но Трохин устало отогнал её подальше, всё-таки вокруг плыла глубокая ночь, украшенная яркими огнями большого города.
   ***
   Суббота, 14 июня, 7 часов 48 минут
   Несмотря на то, что еще не было и восьми часов утра, на проходной Базы кучковались милиция и всё базовое начальство, кроме Хозяина. Бригадир первой бригады грузчиков Рябов проехал в ворота, поставил машину на внутреннюю служебную стоянку и зашел в административное здание, где размещалась его бригада. Грузчики уже переоделись и ожидали получения нарядов в актовом зале, который по старой памяти называли красным уголком. Здесь были и те, кто уже получил "наряды" вчера, и те, кто ждал "горящих нарядов" на прибывшие ночью грузы. Все сидели молча, изредка чуть ли не шепотом обмениваясь короткими фразами. Рябов удивленно смотрел на подозрительно притихшую бригаду. Обычно в это время грузчики громко галдели, перебрасывались крутыми шутками с "солеными" штучками, сопровождающимися лошадиным гоготом.
   Помощник бригадира по кличке Капитан, кивнув сторону присутствующих и поглаживая шкиперскую бородку, явно пародируя народного избранника, сказал:
   - Тут, понимаешь, Гриша, вчера вечером после банкета ЧП произошло охрана нашла шестерых убитых и одного с переломанной шеей. Все они из второй бригады. Убитых уже увезли в морг, а с переломанной шеей - рыжего увязчика - в реанимацию.
   Гриша с раздражением посмотрел на Капитана: чего это он таращится - и спросил:
   - Ты чего?
   При этом покосился в осколок зеркала, прикрепленный к стене. Небритое лицо было несколько помято, кое где просвечивали синяки, но в целом по нынешним временам вид был вполне приемлемый.
   Капитан понимающе улыбнулся одними губами:
   - Да нет, ничего, я просто рассказал, что слышал. Тут еще следователь приходил, спрашивал у наших, не знаем ли мы чего.
   - И чего?
   - Да мы ничего. Обсудили тут между собой, на тебя сейчас посмотрели и поняли, что мы ничего не знаем и ничего не слышали. Так, дружина? - спросил Капитан, и грузчики молча закивали выражая одобрение такому элегантному выверту.
   - Да вы чего, братцы, рехнулись, что ли, о чем это вы?
   - Так, ни о чем, - хмыкнул Капитан и испытующе посмотрел на бригадира: - Классно кто-то "быков" поставил на место.
   Гриша повернулся к Капитану, хотел выругаться, но только махнул рукой.
   Капитан, заканчивая свою самую длинную за несколько лет тираду, выдохнул:
   - Ладно, мужики, перетерли и по местам, а ты не боись, Гриша, здесь все свои, мы дружина.
  
   ***
   Суббота, 14 июня, 8 часов 15 минут
   Бригадир первой бригады грузчиков Рябов выдавал "наряды", стараясь побыстрее разогнать грузчиков, внимательно его разглядывавших, когда увидел в окно, как к административному зданию подходит незнакомый человек в кожаной турецкой куртке. "Наверное, следователь", - подумал Рябов (въезжая на Базу он видел этого человека на проходной среди милиционеров в форме).
   Вошедший, невысокий, но крепкий, коренастый мужчина, представился скороговоркой:
   - Майор Бугров, следователь по особо важным ... А вы бригадир Рябов?
   Рябов кивнул.
   - Надо переговорить.
   Бригадир передал "наряды" Капитану и пригласил майора в небольшую комнату, служившую кабинетом.
   Следователь огляделся, цепко ловя все детали, и, переводя взгляд на Рябова, спросил:
   - Вы слышали о происшедшем?
   - Конечно, вот ребята рассказали, что у нас ЧП.
   - Как просто! Шестеро убитых, один со сломанной шеей - ЧП!
   Гриша положил свои огромные ладони на стол и спокойно смотрел на следователя. Следователь бросил взгляд на его руки и сказал:
   - Такими кувалдами можно и быка завалить, - и без перехода спросил:
   - Так, что вы знаете ...?
   - Да ничего! Я только что приехал.
   - Да-да, видел красавицу вашу, когда проезжали ворота. Хороша, а ведь какой металлолом был.
   Где-то внутри чикнул вопросик: "А откуда он?..." - но, подумав, что милиция не дремлет, Гриша не стал ничего выяснять и рассеянно слушал.
   - А вчера когда уехали?
   - Точно не помню, сильно голова болела после банкета...
   - Много выпили?
   - Почему много? Много за рулем только шпана пьет, так, пару стопок принял.
   - С чего же тогда голова болела?
   - Да, видно, водка плохая попалась.
   - У вас на Базе - и плохая водка?
   - Ладно тебе, сам знаешь, что водку на Базе не делают, а этикетки на бутылки можно наклеить любые. Проставлялся главный инженер, его на пенсию провожали, а он жмотом никогда не был, просто не повезло. Ну, давай не тяни, чего надо, ведь не водка же тебя интересует?
   Бугрову понравилось, как просто бригадир сменил тему. "Крепкий мужик", - подумал он и продолжил:
   - Ты прав, Гриша. Не водка. Когда ты вчера уехал?
   - Так я же и говорю, что точно не помню, но где-то около девяти часов вечера.
   - Тут, понимаешь, такая ситуация. Охрана говорит, что с Базы ты уезжал в двадцать часов десять минут, так записано и вахтенном журнале. Охранники как раз в это время пили чай и хорошо помнят, как ты привычно просигналил "Спартак - чемпион", они, не выходя из дежурки, включили ворота, и ты укатил. А в двадцать пятнадцать охрана обнаружила трупы недалеко от того места, где стояла твоя машина. Ты ничего не видел и не помнишь?
   - Нет, - твердо ответил Гриша, - я ничего не видел и ничего не могу добавить. И, прости меня, майор, если бы я даже что-то знал, то все равно бы ничего не сказал. Этих гадов только мочить и надо.
   Майор кисло усмехнулся.
   - Не горячись, это не в твоих интересах, подумай хорошенько, мне кажется, что ты знаешь о происшествии больше, но не хочешь об этом говорить.
   Гриша взъерошился и зло бросил:
   - Вы меня в чем-то подозреваете?
   Бугров потер левым указательным пальцем переносицу и, как бы разговаривая сам с собой, продолжил:
   - Вчера между восемнадцатью тридцатью и двадцатью пятнадцатью рядом с местом, где стояла твоя машина, кто-то отправил на тот свет шестерых физически очень сильных парней. В то самое время, когда ты находился возле своей машины. А ты говоришь, что ничего не видел и ничего не знаешь. По крайне мере это все выглядит очень подозрительно. Если не сказать больше. Ну да ладно, сейчас у меня много других вопросов, думаю, что мы еще вернемся к нашему разговору. Если что-то узнаешь или вспомнишь, позвони, - сказал майор, протягивая Грише, прямоугольный листок бумаги, на котором был напечатан номер телефона без фамилии.
  
   ***
   Суббота, 14 июня, 10 часов 45 минут
   Подполковник Грибов работал в отделе убийств уже не первый год, знал все ходы и выходы и давно понял, что при расследовании некоторых преступлений торопиться с выводами совершенно не обязательно, а в некоторых случаях даже вредно, особенно когда такие преступления случаются рядом со звучащими фамилиями. Поэтому когда утром его вызвал к себе начальник управления полковник Глухов и, дав вводную, сказал, что надо срочно заняться убийством на Базе, он сразу понял, что новое задание как раз и относится именно к таким нескучным делам. А когда начальник со странным сарказмом сообщил, что параллельно, но самостоятельно будут работать две следственных бригады, Грибов поморщился и спросил:
   - Чего горячку пороть, там майор Бугров ещё с ночи роет, что он не справится? Вон у меня дело с убийством помощника депутата Государственной думы висит, никак не размотаю этот клубок вонючий.
   - Ничего, дам тебе в помощь парочку практикантов, подключай.
   - Кого? Только практикантов мне сейчас не хватало.
   - Ничего пусть побегают, по делу этого помощника, глядишь, к тому времени, когда управишься на Базе, что-то и нароют.
   - А кто знает, сколько времени эта База потянет?
   - Я знаю. На всё про всё максимум десять дней определено сверху. Так что давай, приступай и без лишних вопросов. Задание понятно?
   - Так точно, - вяло ответил Грибов вставая.
  
   ***
   Суббота, 14 июня, 11 часов 10 минут
   Этот день в жизни Базы ничем не отличался от остальных, и только внимательный глаз мог обнаружить, что на служебной стоянке было несколько машин с номерами силовых структур. Стражи порядка и законности блюли этот самый порядок, осматривали место происшествия, беседовали с людьми.
   К одиннадцати часам Трохин имел достаточно информации, чтобы представить возможные версии преступления. На его столе лежали компьютерные распечатки все схем помещений, списки всех сотрудников Базы, фамилии тех, кто хоть каким-то образом был причастен ко времени и месту криминального события. Проведена огромная следственная работа, уже выдвигались версии, выстраивались причинно-следственные цепочки.
   Трохин привычно, как пресс, выдавливал информацию из всех источников, поскольку хорошо знал, что самыми результативными в расследовании всегда являются первые часы после преступления или изучаемого эпизода. Любое преступление всегда оставляет много следов, но время их быстро стирает, и для успешного расследования надо максимально использовать не только первые часы, а порой и минуты после криминального события. То, что легко решается по горячим следам, через неделю обрастает суетой и становится вязким. Почти все свидетели легко дают информацию сразу после криминального события, излагая только то, что видели, и хотя изложение не всегда четкое, а речь не такая гладкая, следователь, работая в режиме "вопрос - ответ", получает более достоверную информацию. Через два часа большинство свидетелей начинают следить за своей речью и добавлять эмоциональные оценки, соображения, и следователю уже надо разбираться, где объективная информация, а где субъективное изложение. Через неделю вспоминаются только отдельные картинки. Люди вообще склонны размышлять над увиденным, и что-то забыв, они легко дополняют рассказ своими соображениями и фантазиями. Вспоминают порой такое, от чего следователь, опросив несколько свидетелей, начинает сомневаться, все ли они наблюдали одно и то же событие.
   В следственной практике применяются различные схемы расследования. В учебниках можно найти описание нескольких десятков различных методик, но полковник Трохин пользовался в основном только двумя проверенными годами методами: матричным и интегральным. Основной принцип матричного метода заключается в том, что сначала выдвигается как можно большее количество версий, собирается информация и наложением отсеивается лишнее. А в интегральном - сначала собирается информация, а потом выдвигается версия, которая идёт в разработку. Любое дело Трохин обычно вел двумя независимыми следственными бригадами, применяя оба метода, и всегда получал результат уже в первые часы следствия. Пригодился в данной ситуации и прошлый опыт: в форсированном режиме работали следственная бригада службы безопасности Базы, соратники по Конторе, прокуратура и две следственные бригады МВД. Мощная машина давала результаты. Все потоки информации стекались к Трохину, у которого, как на холсте, прорисовывалась картина произошедших событий. Он уже мог сделать определенные выводы, контролировать ситуацию, и следить, чтобы не произошла утечка информации к вездесущим журналистам.
   Работа эта, хотя была и напряженная, но достаточно рутинная. Милицейские следственные бригады, занимающиеся этим делом, разрабатывали версию кражи с убийством по схеме: грабители столкнулись с грузчиками второй бригады, грузчики пытались их задержать, грабители их убили и скрылись с процессорами.
   Трохин поддерживал эту версию, точнее сам же и подбросил её второй следственной бригаде МВД за кофе с хорошим грузинским коньячком. С полковником Глуховым Юрий Тимофеевич был знаком со времен свой работы в Конторе, когда оба были еще лейтенантами: он старшим, а Глухов просто лейтенантом. Начальник управления сразу понял, что к чему без лишних вопросов. Дело-то как-то надо закрывать, а тут и версия для этого подходящая: есть состав преступления, есть мотивы, бери преступников, передавай материалы в суд - и всё, как говорится, рядком и пучком. Ни у прокуратуры, ни у суда вопросов не появится.
   Только самого Трохина такая версия не устраивала никаким образом. Ему надо было основательно разобраться в том, что произошло на самом деле, понять, насколько это криминальное событие касается интересов Базы, Хозяина и самого Трохина. И задача это была уже совсем другая, более деликатная и ответственная.
  
   Следственная машина работала на полную мощь и к одиннадцати часам у Юрия Тимофеевича был материал, который позволял основываясь на фактах и с очень большой вероятностью, считать, что криминальное событие имеет два независимых эпизода, совпавших по времени и месту. Однако Трохин склонялся к мнению, что хищение процессоров и убийство взаимосвязаны, хотя вероятнее всего связь эта не двухсторонняя. Собранная информация не подтверждала, что убитые имели отношение к краже, а связь кражи с убийством прослеживалась определённо. Это подтверждали следственны материалы, в том числе показания пока единственного прямого свидетеля, который по совместительству является и пострадавшим. Явно намекали на связь кражи с убийством и найденные в канализационном канале следы обуви, схожие со следом, обнаруженным под трупом и некоторая другая оперативная информация. Напрашивалась версия, что грабители организовали или случайно использовали драку как прикрытие своего преступления. Конечно, можно было допустить, что грабители сами убили грузчиков, но предположение это было очень натянутое. Грабители обычно не убивают, но даже когда такое все-таки случается, делают это не так. В привычные схемы не вписывалось даже не само убийство, а его детали, неадекватные ситуации и уж никак не соответствующие масштабам кражи - такое количество трупов скрывает что-то иное. Можно предположить, что убийство было демонстрационным или случайным, но эта версия не выдерживала критики и собранной фактуры. Если это демонстрация, то кто и что демонстрирует. А если случайность, то кому выгодна такая случайность?
   Размышляя над имеющимися следственными материалами, полученными от Глухова, от прокуратуры, от Конторы и собственной службы безопасности, Трохин все больше склонялся к мысли, что при любом раскладе организатор и исполнитель кражи является самым полным свидетелем убийства и возможно, единственным. Юрий Тимофеевич усмехнулся: "Так всегда и бывает с дилетантами и мелкими воришками: желая запутать дело, они часто оставляют больше опасных для себя следов. Вот и здесь: хотел просто украсть, а стал свидетелем другого, более серьезного и сложного преступления. Уйди в сторону и на фоне убийства затеряйся, так нет, воришка сам себя засветил и подставил под неумолимый молох".
   Внеся новые материалы следствия в матрицу расследования, Трохин откинулся на спинку кресла. Картина проявлялась, и хотя еще многие вопросы требовали ответа, он уже мог делать достоверные предположения, позволяющие решать основную задачу, поставленную Хозяином.
   Трохин был классным и педантичным аналитиком, и даже имея конкретный материал, никогда не спешил с выводами. Но в этой конкретной ситуации результаты, полученные при обработке матрицы, уже давали фигуранта, и хотя доказательная база ещё была неполной, Трохин с некоторым раздражением обвел фамилию главного фигуранта по эпизоду ограбления. В любом другом случае он, конечно, сразу бы задержал воришку. И было бы совсем неважно, кто он - только вор или еще и убийца. Найти убедительные аргументы, чтобы он выложил всю правду, - вопрос технический, выложит все, что знает, все выкладывали. А вот если фигурант ничего не знает или почти ничего, ниточка обрывается, и тогда узнать, что стоит за убийством, будет гораздо сложнее, и следствие может затянуться. Тут нужна ювелирная аналитическая работа, и пока что все было под контролем.
   Немного тревожило Трохина только то, что второй следственной бригадой от УВД руководил его старый знакомец майор Бугров, отношение к которому уже давно было неоднозначным. В свое время Трохин немало посидел над личным делом Бугрова. Хотел даже перетянуть в Контору, но передумал. Бугров нравился опытному сыскарю: молодой, настырный, жесткий, хватко брался за дело, глубоко рыл, всегда находил потерянные звенья в цепочке расследования и успешно завершал дело. На хорошем счету он был и в прокуратуре. Смутило тогда полковника то, что ранее Бугров участвовал в составе спецподразделений в боевых операциях в нескольких горячих точках планеты. И Трохин по опыту знал, что люди, обожженные войной, в мирное время имеют сложные психологические ассоциации и способны к неадекватным поступкам, а в Конторе это совсем ни к чему.
   "И в нынешней непростой ситуации такой парень может своим рвением все испортить, - думал Трохин,- этот наверняка скоро выйдет на Клинкина и второго свидетеля, и запросто может поломать всю игру".
   Именно поэтому рано утром Трохин звонил начальнику Управления и просил под каким-либо предлогом отстранить Бугрова от этого дела. Но оказалось, что вчера начальник Управления по просьбе Юрия Тимофеевича позвонил в отдел подполковнику Грибову и попросил выделить крепкую следственную бригаду. Тот снял майора с другого дела и приказал заниматься Базой. Снимать его сейчас означало привлечь лишнее внимание.
   Договорились на том, что Управление для "усиления" выделит еще одну следственную бригаду, которая будет работать самостоятельно. Это, конечно, как-то облегчало задачу, и Глухов был своим человеком, но проблема всё равно не оставалась.
   Немного подумав, Юрий Тимофеевич на всякий случай попросил соратников по Конторе подготовить информацию на Бугрова, которую можно было бы использовать в нужный момент, чтобы вывести строптивую лошадку из игры.
  
   ***
   Аналитическая справка из личного дела Бура
   Совершенно секретно
   (Бур - Бугров - примечание автора)
   Бур. Пять лет служил в спецназе ВДВ, три из них в команде "барсов". Участвовал в спецоперациях в Афганистане, Африке, Западной Азии. Имел блестящую перспективу. Обладает навыками организации и проведения тактических боевых операций.
   Уволен в запас в звании капитана после контузии и тяжелого ранения.
   После шести месяцев госпиталя по приглашению своего бывшего командира поступил на службу в МВД. В МВД семь лет. Звание - майор МВД.
  
   ***
   Суббота, 14 июня, 13 часов 15 минут
   - Ты погоди, майор, - полковник Грибов закурил "Беломор" и, прихлебывая чай с лимоном, еще раз перелистал бумаги. - Ну чего ты всегда ерепенишься? Кури лучше, - он слегка подтолкнул пачку. - Или тоже сигареточки предпочитаешь? Совсем мужики извелись. Ах да, ты у нас не куришь, спортсмен. Ну да ладно. Так что же мне с тобой прикажешь делать? И что ты тут мне притащил? - полковник махнул папкой с бумагами, - у тебя вся База под подозрением. Ты хоть понимаешь, на что замахиваешься? Это же осиное гнездо. Тут и тебя, и меня сметут, и пользы-то никакой.
   Бугров набычился и, глядя в окно, буркнул:
   - Вся не вся, но доброй половине этой шараги место в тюрьме. А сметут или нет, это мы будем посмотреть.
   - Ну ты даешь! Вот засранец, "будем посмотреть",- передразнил Грибов. - Да тут и твою, и мою башку оторвут и следа не останется, и скажут, что так и было.
   Полковник затянулся и, зло глядя на телефонные аппараты, выругался:
   - Ать...забодай тебя комар. Слушай, майор, сколько тебе лет? Ты же еще молодой мужик, тебе же недавно только тридцать пять стукнуло. Ведь может случиться, что и тридцать шесть будет, и тридцать семь. А будешь ворошить осиные гнезда, может, и не будет. Так?
   - Ну, - буркнул Бугров, рассматривая голубей на карнизе соседней крыши.
   - Ты мне не нукай, я все же и чином, и возрастом старше. Сколько лет тебя знаю, никак не пойму: в нашем деле не новичок, а ведешь себя, как чайник. От всех прямо щеришься, ты же не ежик какой, в самом деле, забодай тебя комар. Пойми, я-то тебя поддерживаю, но надо мной тоже начальство. И хотя он, - полковник ткнул большим пальцем в потолок, - и друг мой, вместе еще в Афгане соль парили, но и над ним тоже кто-то стоит. Ему сверху рекомендуют побыстрее закрыть дело. Вчера поздно вечером его просили срочно подключить к делу лучших сыскарей, он позвонил мне, и я снял тебя с "Гусиного" дела и направил на Базу, а сегодня его, Грибов опять показал наверх, просят тебя отстранить. Я сказал, что отстранить тебя не могу, тогда меня попросили для "ускорения" решения вопроса направить вторую следственную бригаду. Отказать я не мог и направил туда "глухарей", и, кстати, их тоже снял с другого дела, так что у меня сейчас два "висюка". А прошло-то меньше суток, чего ты там нарыл?
   - Степан Семенович, вот как на духу говорю, что ничего я там еще не нарыл, просто не успел. Поговорил, правда, кое с кем и чувствую, что иду не просто по следу, а по тропе, все свидетели обработаны. Задаешь вопрос свидетелю, а от него сразу же ответ отскакивает. Там без меня нарыли и нароют все, что только можно. Работают такие конторские "важняки", что я обалдел. Да и из прокураторы тоже топчется самый крутой "важняк" - дает ЦУ нашим "глухарям". Все так закручено, можно подумать, что дело касается самого президента. Я с прокурорскими перекинулся приветствиями, они тянут версию: ограбление с убийством, мол, грабителей застукали грузчики, грабители их убили и скрылись с компьютерами или процессорами. То же самое поют наши "глухари", но тут все понятно. Пробовал почирикать с конторскими - глухо. А ведь ребята знакомые, сталкивались не раз, обычно они так себя не ведут. С одним все-таки переговорил, спрашиваю, что роем, а он мне в ответ ту же самую песню: грузчики застукали... и так далее. Я ему говорю, что, мол, хорошо поем, кто дирижер? А он мне в ответ: было бы лучше, чтобы ты не совал свой нос очень глубоко в это дело, мол, ничего не нароешь, а нос пострадает, может без хозяина остаться. Сказал ведь без зла, по-дружески, мы с ним не раз в одном дерьме копались. Так что я даже не понимаю, за что меня хотят закосарить, в смысле снять с расследования.
   Грибов задумчиво потер подбородок и покосился на аппараты:
   - А тебе-то чего эта "нужная" версия не нравится? Все вполне правдоподобно: грабители проникли в склад электроники, вынесли процессоры на четверть миллиона долларов. Грузчики заметили грабителей и пытались их задержать. Но те оказались профессионалами, шестерых убили, одного искалечили. С территории Базы процессоры вынесли через канализационную систему. Это подтверждают показания главного свидетеля - седьмого пострадавшего, который чудом остался жив. Пропажа процессоров есть. Пострадавшие есть. След под трупом и следы в канализации совпадают. Бандиты скрылись. Верный "глухарь", сам в долгий ящик просится, а там, глядишь, и потеряется. Всех это, похоже, устраивает. Вон шефа как обрабатывают, тебя просили отстранить. Вторая следственная бригада работает независимо и тоже выдала эту версию. Может, плюнуть на все, ведь то, что ты нароешь, думаю, никому не понравится, да и тебе это нужно?
   - Я даже еще не рыл, меня просто удивляет хоровое пение таких разных ведомств. Возможно, это вот такое случайное совпадение, - огрызнулся Бугров. - А вот надо это мне или нет? Знаешь, командир, сам не пойму. Иногда думаю, кому вообще нужна вся наша работа: мы ловим бандитов, а их тут же отпускают. Они уже вовсю правят в высших эшелонах власти, раздают нам ЦУ. Кому мы служим?
   - Случайное или неслучайное, меня это, скажу тебе честно, не интересует, дело по нашему ведомству можно закрыть, и начальство посмотрит на это лояльно, так как будоражить общественность понапрасну сейчас невыгодно многим - большие выборы на носу. Ничего полезного никому эти твои копания не принесут. Сейчас можно принять версию, я тебе повторяю, версию, предложенную не нами, а прокуратурой и другими уважаемыми структурами, и все будет иметь счастливый конец. А ты мне приносишь вот это, - полковник хлопнул по папке. - Да чтобы это раскрутить, знаешь, сколько времени надо? А, между прочим, Хозяин Базы - народный депутат и по субботам обедает с Самим, они с ним старые кореша, в свое время оба обкомами ворочали. Ты думаешь, мне вот так просто говорить шефу, что, видишь ли, у майора Бугрова иное мнение? Может, ты, правда, оставишь это дело? Ни для общества, ни для нашего ведомства твои изыски не нужны.
   Майор набычился и молча смотрел в окно, как голубка клевала в голову нахохлившегося и не сопротивлявшегося голубя.
   - Да чего ты молчишь? А насчет того, кому мы служим, вопрос всегда был непростой. Не только сейчас. Государство - это система власти, одна ветвь этой власти создает законы управления, а силовые структуры являются инструментом исполнения законов. И мы с тобой винтики в исполнительной государственной системе власти. - Грибов встал, повернулся лицом к окну, закурил новую "беломорину" и продолжил. - Быть винтиком в государственной машине, Бугров, не так плохо, гораздо хуже быть лишним. Дай бог тебе не почувствовать это на своей шкуре. Да что я перед тобой распинаюсь, ты даже не слушаешь. Что там у тебя еще?
   - Слушаю, товарищ полковник, и очень внимательно, но я думаю, что если эти ветви власти начинают срастаться и переходить в подчинение бандитам, то ничего хорошего тут нет ни для кого, кроме тех, кто этим балом правит. А по существу вопроса у меня все в деле.
   - Ну ладно, хрен с ней, с политикой, давай о деле, - Грибов полистал дело. - У тебя уже пять версий, когда все это разгребать? И чего тебе не нравится та, хорошая версия. Кстати, я её и услышал впервые от тебя, когда утром ты звонил с Базы.
   - Степан Семенович, да я просто посмеялся, вот, мол, опять поработали неуловимые профессионалы.
   - В следующий раз думай, когда смеяться. Хорошо смеется тот, кто вовремя промолчит. Но это, - полковник похлопал по папке рукой, - хотя бы все?
   - Есть еще соображения, но они пока здесь, - майор постучал пальцем по своему лбу.
   - Че-ег-о-о-о? Какие еще версии? У тебя, Бугров, всегда так: два пишем, пять на ум пошло. Ты без этих фокусов не можешь.
   - А вы что прикажете? Вон док говорит, что такие травмы сами собой не появляются. И свидетелей в таких ситуациях не оставляют. Оставить такого свидетеля куда труднее, чем "жмурика". Тут действительно работал спецназ очень высокого пошиба. Чтобы такое наворочать, надо очень постараться и иметь подготовку не ниже "Альфы", обычные грабители такого просто не умеют. И всё это для того, чтобы утащить паршивые процессоры.
   Грибов задумчиво потер шею.
   - Проклятый остеохондроз, голова раскалывается. Похоже, ты прав. Честно говоря, мне эта история тоже не нравится. Нагнали сыскного народа, как на тегеранскую конференцию. И что же, по-твоему, там произошло? Ты в Афгане, кажется, был в команде "барсов"... Знаешь, - полковник покосился на аппараты, - не пойти ли нам, брат, пообедать, а то мы и так уже припозднились сегодня.
  
   ***
   Суббота, 14 июня, 16 часов 45 минут
   Проработав всю жизнь на следственной работе, и изучив практически все тонкости своего ремесла, Юрий Тимофеевич не переставал удивляться феномену оценки улик фигурантами криминальных эпизодов. Почти все они понимают, что любое действие оставляет следы - улики. И чем сложнее преступление, тем больше остаётся улик, и тем более адресными становятся сами эти улики. Однако на практике грабители думают, что они-то и сумеют обмануть закономерность развития событий и с самозабвением строят себе ловушку. Вот и теперь, анализируя информацию, Трохин пытался понять, зачем организатор хорошо подготовленной кражи микропроцессоров решил "путать" следы таким образом?
   Что это, близорукость или замысел? Зачем подбрасывать отпечаток кроссовок, а точнее - кроссовки под одним из трупов и специально оставить улики там, где их и без того предостаточно? Имеющегося материала и без этих следов вполне достаточно, чтобы установить "работал" свой, базовский, и оперативно его вычислить.
   Тот, кто подготовил и провел ограбление, наверняка знал, что по отпечаткам будет легче установить фигуранта. Эти кроссовки всего неделю назад поступили на Базу из Гонконга, и в России это была первая партия. Об этом знали и говорили все базовские. Значит, преступник нарочно сужал круг и нарочно кого-то подставлял.
   Вычислить грабителя позволило наложение в матрице расследования списков тех, кто работал с кроссовками, и тех, кто работал с процессорами. Пересечение информации почти сразу же дало вероятных фигурантов, перебор которых давал ответ на вопрос "Кто?". Однако вопрос "Зачем?" оставался открытым и даже необозначенным.
   Вообще, вся эта затея с кражей выглядела какой-то убогой с самого начала: не знать о том, что на Базе все передвижения производятся только по пропускам и фиксируются центральным компьютером, мог только полный дилетант или чужой. Но неосведомленных на Базе не может быть в принципе, и все сотрудники уведомлены в контракте о том, что, поступив на работу, они контролируются службой безопасности Базы в части всех своих перемещений, и вся информация заносится в компьютер. А чужой не фигурировал ни в одном списке, и получалось, что свой, базовский организатор кражи под кого-то копает могилку.
   Понять, под кого, тоже нетрудно, всё было на поверхности, поскольку все нити тянулись в бригаду Жука. А это означало, что у того появились конкуренты или враги, и такой расклад беспокоил Трохина уже очень даже серьезно всё складывалось.
   Беспокоил потому, что слишком много отдал Трохин сил и времени своему проекту, где Жуку выделялось особое место. И наблюдать со стороны разрушение своего детища, которому отданы многие годы жизни, он не хотел. По воле нелепого случая под угрозу провала попал самый удачный эксперимент. Конечно, Трохина разозлило, что "крестник" прозевал конкурента или крысу и оказался замешан в этой дурацкой истории, но отступиться и наблюдать крушение идеи ветеран борьбы с преступностью не мог. Тщательно просчитав варианты, Трохин решил вызвать Жука и предложить быстро и аккуратно разгрести эту помойку. "Пусть потужится".
  
   ***
   Суббота, 14 июня, 18 часов 30 минут
   Юртим выслушал "крестника" еще раз подробно расспрашивал о том, как тот послал Рыжего - Клина припугнуть Гришу, чтобы знал свое место и не шнырял к Хозяину. Жук начал доклад, четко выделяя каждый эпизод, именно так, как его и учил "крестный". Отметил, что послал Рыжего с двумя пацанами. Пацаны согласились, но потом кто-то бросил фразу, что если такой бугай заартачится, то вдвоем "обуть" его будет трудновато, лучше идти вшестером. Рассказывая Юртиму детали о том, как развивалась ситуация, Жук вспомнил, что трусоватый Клин тут подхватил, что всемером оно сподручнее такого козла лечить, вспомнил, что дал на это "добро", но одна деталь тогда его покоробила.
   Юртим заметил заминку, но перебивать не стал и после окончания доклада, выдержав паузу, сказал:
   - Сам догадался, где прокол?
   - Да, перебор вышел, лишние люди спровоцировали конфликтную ситуацию, и вместо того, чтобы припугнуть, устроил дурацкую разборку, которая привела к таким последствиям.
   - Ну что же похвально, растёшь, вот только думать надо и при подготовке операции, а не только при разборе полётов. Конечно, неплохо было бы тебе дать урок, но ситуация слишком сложная, и нет времени на тренировки. Так что, "крестничек", это твой отморозок и следствием уже установлено, кто был организатором и исполнителем кражи. Думаю, что сейчас ты именно про него и вспомнил. - Трохин показал листок с фамилией фигуранта, достал зажигалку сжег бумажку в пепельнице и смыл пепел в раковину, скрытую в шкафу. - Конкретных указаний не будет, решай сам, но обязательно доложи нужную информацию.
   - Понятно, чего уж там, - буркнул Жук, - могу идти?
   Юртим кивнул, и крестник вышел из кабинета.
   По тону разговора, а главное по голосу, Жук понял, что "крёстный" сильно им недоволен. Всегда, когда Юртим говорил таким тихим голосом, медленно выдавливая фразы, это ничего хорошего не сулило. Давно уже усвоил "крестничек", что шутить с "крёстным" нельзя, и если где провинился, ошибку надо исправлять быстро и чисто, иначе будущее, в лучшем случае, станет бредово-клетчатым, а в худшем ? лучше и не думать. Хорошо хотя бы то, что "крестный" ничего не говорил о личной причастности к хищению самого Жука, правда, это тоже особого успокоения не приносило, зато оставляло надежду ? исправление ошибок зачтётся. Главное сейчас, не потерять время, ведь оно, как говаривал "крёстный", никогда не ждёт.
  
   ***
   Аналитическая справка из личного дела Тихого
   Совершенно секретно
   (Тихий - Трохин Юрий Тимофеевич - примечание автора)
   Тихий - человек безраздельно преданный Конторе, 30 лет безупречной службы. Полковник запаса.
   Занимаясь расследованием сложных преступлений, вероятно уже в первые годы службы пришел к мысли, что искоренить преступность в Союзе можно только адекватными преступлению методами.
   Считая, что никакие суды и прокуроры проблемы не решат, и убийц надо убивать, а с насильниками поступать аналогично, стал разрабатывать нетрадиционные методы решения проблемы. При этом Тихий понимал, что если этой работой будут заниматься правоохранительные структуры, а тем более Контора, то силовые структуры выродятся, и последствия такой политики будут очень плачевными.
   Своими мыслями Тихий делился со своим школьным другом Верным (Верный - агент постоянного скрытого наблюдения - примечание автора) и ссылался на опыт предыдущих десятилетий. По мнению Тихого, если правоохранительные органы будут бороться с преступниками, совершая преступления, равные и даже более тяжкие, то результат окажется предрешенным.
   Выход из сложившейся ситуации Тихий видел в том, чтобы на охрану правопорядка привлечь самих преступников. При этом в разговорах с Верным, Тихий неоднократно ссылался на практику ГУЛага и Японии. Интересно, что Тихий считает, что лихие самураи укротили свою "якудзу" только тогда, когда на борьбу с криминалом поставили авторитетных преступников. Только сами преступники хорошо знают свою постоянно обновляющуюся среду, лидеров, их повадки. А получив власть, они быстро убирают конкурентов. Конечно, сами новые борцы с преступностью, наводя порядки, совершают преступления, но это уже издержки технологии.
   ***
   Воскресенье, 15 июня, 21 час 10 минут
   Бригадир второй бригады Жуковкин не находил себе места. Из головы не выходил разговор с Юртимом. Да и не мог выйти из головы такой разговор, таким злым Жук не видел Юртима никогда. По глупости Рыжего он, Жук, попал в переплёт, который напрямую угрожал не только его интересам, но и шкуре, к которой он уже как-то привык и просто так из-за глупости какого-то козла лишаться не хотел. А "крестный", несмотря на видимое могущество Жука, запросто мог вычеркнуть его из списка не только преуспевающих, но и живущих. Длительный отпуск на нарах и не в самом лучшем "санатории" в случае провала станет почти несбыточной мечтой. Но Юртим дает ему шанс, сдаёт виноватого в краже процессоров. Почему? Жук этого не знал, но чувствовал шестым чувством, что нужен Трохину, и хотя не совсем понимал, для чего, но был уверен, что нужен. Об этом ему подсказывал весь предыдущий опыт общения с "крёстным".
  
   ***
   Ремарка - ЖУК
   Навсегда запомнил Жук самую первую, роковую встречу с Юртимом. Такое и захочешь - не забудешь. Восемнадцать лет назад Жуковкин вместе с дружками укатил на дачу с девчонками. Понятное дело, выпили, разгорячились, кто-то предложил сыграть в "ромашку". Все согласились, но одна девчонка заартачилась, и за нее заступился парень, с которым она пришла. Остальные возмутилась, на парня стали наседать приятели, мол, чего ты пузыришься, мы же все тут друзья, да и кто она тебе? Однако парень оказался несговорчивым да еще с крутыми кулаками, и кое-кому из наседавших весьма убедительно объяснил свою позицию. Тогда дружки подогрели Жуковкина, который не вмешивался в эту потасовку, мол, ты боксер, чемпион Москвы, поддай-ка ему. И он поддал, а когда парень, продержавшись пару минут, поплыл в "гроги", пьяная компания запинала его до смерти. Жуковкин в забивании не участвовал, но и не мешал. По пьяни "герои" только разгорячились и, выпив еще, изнасиловали подружку убитого парня, причем остальные девчонки её держали, чтобы не брыкалась, чистюля такая. Во время следствия подельники дружно свалили все на Жуковкина, и хотя он в насилии не участвовал, девчонка показала, что именно он убил её друга и её изнасиловал. Ему светило не менее десяти лет, а дружкам его от трех до пяти. Вдобавок ко всему ему клеили спекуляцию валютой, потому что при обыске у него нашли сто долларов, а дружки заявили, что он старый фарцовщик и спекулянт.
   Почему дружки его утопили, Жуковкин не знал, но тем не менее, за все про все оказался он в СИЗО с такими ребятами, о которых раньше и не слышал. А поскольку попал он туда по подозрению в насилии, а камерное общество весьма специфически относится к насильникам, то первую ночь он прожил в диком кошмаре. И не опустили его только благодаря тому спорту, которым он занимался около семи лет. Утром его посадили на десять дней в карцер за дебош. В карцере парень огрызнулся охранникам и те так отделали его, что пролежал он три дня в лазарете под капельницей без сознания. Еле оправившись, прямо из лазарета Жуковкин был отправлен в карцер, получив добавку срока за умышленное членовредительство, и просидел там на хлебе и воде еще десять дней.
   Когда заканчивался срок наказания, прямо из карцера Жука вызвал к себе следователь и, представив сухощавому майору, вышел из кабинета. После карцера с усиленной психотерапией в лазарете и пайкой на хлебе и воде парень потерял около пятнадцати килограммов, и его качало от легкого сквозняка. От сапог охранников на теле и на лице остались грубые, еще не зажившие шрамы, и похож он был скорее на спившегося тощего пьяницу, чем на бывшего чемпиона Москвы по боксу в среднем весе. Майор скептически рассматривал его минут пять, как бы прикидывая что-то, затем, видимо, приняв решение, сказал: "Ну что же, садись".
   Это была первая встреча Жука с Юртимом. Без всяких обиняков майор сказал: "Влип ты, парень, по полной программе: убийство, изнасилование, вполне достаточно, чтобы сидеть тебе с прицепом очень долго. Тут у тебя еще и спекуляция валютой - а это уже государственное преступление. А с государством в такие игры не играют. Похоже, выдадут тебе по полной программе". Робкие попытки Жуковкина объяснить, что он не виноват в тех грехах, в которых его обвиняли, - не убивал, не насиловал и никогда не спекулировал валютой - сочувствия у майора не вызвали. Более того, майор прямо сказал, что разбираться во всем этом не будет (не по его ведомству). Да и пришел он сюда для того, чтобы сказать гражданину Жуковкину, что помочь себе в своём безнадежном деле может только он сам, если захочет.
   Парень горячо пытался что-то объяснить, но майор безразлично остановил его пыл.
   - Мне твои проблемы не нужны, своих хватает. Короче, - сказал майор, завершая разговор, - мне нужен свой человечек в одной колонии. Там собралась тепленькая компания убийц и насильников. И если согласен, то я тебе помогу как-то облегчить жизнь, получишь за свои проделки семь лет, и никто, никогда и ничего не узнает про наш разговор. Если не согласен, то вернешься в свою камеру, где тебя уже ждут. После карцера с "диетой" тебе уже не отмахаться, а через недельку из этой камеры ты поедешь прямиком в туберкулезный барак, где через пару месяцев выплюнешь свои легкие. Решай сам, что тебе надо.
   С самой первой встречи понял Жуковкин, что новый его знакомец человек серьёзный и слов своих на ветер не бросает. Днями позже не поленился майор и свозил парня прямо из карцера в этот самый барак. Там подозвал высокого тощего старика и спросил: "Ну что, Сорокин, не страшно подыхать в тридцать лет?" Тот, матерясь, страшно закашлялся. Юртим перекинулся парой фраз с мордастым санитаром. Тот посмотрел на Жуковкина, стоящего в наручниках рядом с охранником, придерживающим его за руку, и спросил, а это что наш новый пациент? На что майор безразлично ответил: "Не знаю пока, наверное, да", - и пошел на выход. Отойдя шагов десять, полуобернувшись и не глядя на Жуковкина, которого мордастый санитар взял за руку, а конвоир придерживал за вторую, как бы приглашая входить через открытую решетчатую дверь барака, бросил: "Ну что, ты остаешься или как?"
   Жуковкин принял тогда предложение майора. Слишком убедительными были аргументы. Позже, уже много лет спустя, Юртим сказал, что повезло, мол, тебе, парень, тогда совершенно случайно, поскольку приезжал он смотреть другого, но тот заболел дизентерией, и знакомый оперативник предложил студентика.
   "Не было выбора у меня, не было", - пытался успокоить себя Жук всякий раз, когда память бросала его в липкие объятия прошлого. После того разговора Жуковкин отлежался в тихой одиночной камере. Ему постоянно передавали передачи, хотя никого у него не было в этом городе, а родственники были далеко и ничего не знали. Но, тем не менее, откуда-то взялась тетя, о которой он никогда и ничего не слышал, и хорошо подкармливала домашней едой. В одиночке на хорошем питании от "тети" Жуковкин оправился, набрался сил и, когда его опять перевели в скандальную камеру, выглядел он вполне соответствуя местным нормам: в шрамах и ссадинах, но вполне окрепшим. В первую же ночь Жуковкин в лютой драке убил сокамерника. Сделал это в яростном желании покончить со всем раз и навсегда, надеялся, что впаяют ему "вышку". Но дело было замято, и тогда он окончательно понял, что договоренность стала действовать и время начало для него свой новый необратимый отсчет. Еще в СИЗО за ним закрепилась крутая слава и погоняло - Жук. В течение года, пока шло следствие, его легенда обросла кучей скандальных эпизодов. После суда были этапы, год в колонии с общим и год в колонии со строгим режимом, пока он наконец-то ни прибыл к месту назначения.
   Жизнь в СИЗО была для Жука школой, этапы - своеобразными экзаменами, а промежуточные колонии - практикой. Он многому научился за это время. Специальные консультанты помогли освоить премудрости карточной игры и многие другие тонкости лагерной жизни, длинные этапы. КОР, КСР стали специфической аттестацией на зрелость. В колонии общего режима он сравнительно легко за год пробился почти на самую верхушку пирамиды лагерной иерархии. Мог бы запросто взять полный верх, но, видимо, это не входило в планы его куратора, и Жука перевели в колонию строгого режима. Там, имея уже некоторый опыт, он опять за год подмял всех "законников" и приобрел крутой авторитет. На зоне Жуку никто не помогал, местное лагерное начальство о нем ничего не знало, и только опера время от времени сводили его с Юртимом, навещавшим своего "крестника". Драки, поножовщина, холодная расчетливая дерзость, острый ум и организаторские способности позволили Жуку стать непререкаемым лагерным авторитетом. Так что в колонию особо опасных рецидивистов - КООР - он прибыл хотя и молодым, но уже достаточно знатным "каторжанином". За семь лет лагерной жизни он под контролем "крестного" прошел четыре колонии и везде наводил железный порядок, вбивал свои законы, становясь единственным лидером.
   Жука на зоне уважали за то, что он все делал по понятиям. По понятиям, мужик должен на зоне работать, и если он работал, то никто его не обижал. Работай, плати в "общак" и живи себе спокойно. Блатной люд сам определяет свое место на зоне, но без базара, коль назвался блатным, то уж изволь, назад хода Жук никому не давал: или вписывайся в обойму, или на местное кладбище.
   На зоне его уважали и мужики, и блатные, он исправно содержал "общак" и все атрибуты лагерной жизни, так что многие уголовники и даже лагерные авторитеты желали попасть в его зону. К концу срока на зоне погоняло Жук было уже нарицательным, он стал очень авторитетным человеком, и быть таким, как Жук, было очень даже почетно.
   Но срок закончился, Жук оттрубил от звонка до звонка и вышел на свободу с желанием завязать подчистую. Тем более, что никто его последние месяцы не тревожил, и, казалось, Юртим про него забыл. Однако благим намерениям по иронии судьбы или тех, кто за ней стоит, не удалось осуществиться. На работу бывшего зэка нигде не брали. И даже там, где рабочие были нужны позарез, и кадровики принимали его справку об освобождении, на другой день случался облом и ему возвращали его волчий билет. Еще на что-то надеясь, он обошел с десяток предприятий, пока один кадровик не сказал напрямую: "Ты, парень, лучше не трать силы, никто тебя здесь на работу не возьмет, потому что ты меченый. Разве, что подайся в тайгу, на Севера, устройся там на какую-нибудь стройку и затеряйся".
   Не зная, что делать, и уже серьезно размышляя, не податься ли ему и вправду на Севера, Жук остановился у пивного ларька. Наскреб последние копейки, пристроился с кружкой пива на лавочке - и на тебе, проходивший мимо пивдюжник смахнул его кружку рукой на землю. Озверевший Жук чуть было не убил гада, но тот стал извиняться, сбегал за пивом, достал воблы, и они, завершив пятый или шестой круг, стали закадычными друзьями.
   Несколько дней пролетели незаметно, и, проснувшись однажды от того, что его тормошит какая-то девица, требуя деньги, он понял: сел на мель, то есть залез в немалые долги. Новый друг развел руками и, сообщив, что он тоже на нуле, предложил верняк - угнать машину у одного хорька. Обошлось. Деньги быстро улетели, и все покатилось по известному сценарию: по наводке нового дружка Жук занимался экспроприацией у экспроприаторов, или, проще говоря, грабил богатеньких торгашей. И в конце концов снова залетел на восемь лет в колонию особо опасных рецидивистов.
   Отмотав весь срок полностью, как ему казалось, в свободном полете, уже основательно забыв и про Юртима, и про их соглашение, он решил, что выйдет на волю полностью свободным.
   Однако, когда пришло время и до воли остались считанные дни, в колонию приехал Юртим. Жук сначала хотел послать Юртима подальше, но тот опередил его и с радушной улыбкой, словно встретил старого друга, сказал:
   - Рад, рад за тебя. Присматривал за твоей карьерой. Молодец, последнюю колонию прошел без подстраховки и делал все как надо. Поздравляю. Теперь пора и за настоящую работу браться. - И предложил потрудиться на Базе.
   Уже давно привыкший подчиняться силе и подчинять слабых, Жук спорить не стал. Однако в разговоре с куратором у него мелькнула одна мысль, и он вяло спросил:
   - А вторую ходку мне вы устроили?
   Юртим несколько разочарованно посмотрел на "крестника":
   - Зачем? Ты сам себе вырыл такой окопчик, из которого не выберешься. Скажу честно, человек мой за тобой ходил и смотрел, чтобы ты глупостей не натворил. Он вел тебя, дружок, а шел ты сам. Ты сам просил у него адресочки, и он давал. Знаешь, "крестник", и сейчас, и тогда были такие людишки, которые жили и живут не по закону, и наказать по закону их нельзя, но надо. И ты был тем самым карающим мечом для этих мошенников. Тебе давали наводку и только, но мой человек грабить тебе не помогал, ты все сам делал.
   - Ну, раз уж я стал мечом справедливого возмездия, то чего же вы меня опять на зону отправили?
   - Ты не понял, дружок, - устало ответил Юртим, - тебя никто никуда не отправлял, и свою дорогу ты выбрал сам, с самого начала. Ты мог отказаться и тогда, когда на первую ходку шел. Но не отказался, и не потому, что испугался. Ты не из пугливых, я в людях разбираюсь. Ты просто вовремя просчитал, что лучше быть живым и на коне, чем мертвым и под конем. И не ломай голову на эту тему, парень, все просто - такая у тебя планида, а будешь точить себя сомнениями на тему, правильно ли ты тогда поступил, - червяки съедят.
   - Хотите сказать, что я рожден специально для того, чтобы служить вам, исполнять вашу волю?
   - Не говори глупости, "крестник", никто не рождается дворником или писателем. Но один, увидев в шатре жизни грязь, начинает убирать её, а второй описывает, как первый это делает. А почему так происходит, я думаю, ты и сам понимаешь.
   - Да что-то не очень. Отупел, наверное, на зоне.
   - Видишь ли, "крестник", это главное начало в жизни каждого: кем стать или кем быть. Вокруг этого строится философия жизни человека, общества. Говорить на эти темы можно далеко не со всеми и не всегда. К такому разговору людей готовят годами.
   - Продержав лет восемнадцать в лагере?
   - Многие люди добровольно лишали себя свободы, сидели в кельях, куда в более суровых условиях, чтобы приготовиться к разговору о смысле жизни.
   - Но я-то не выбирал зону как способ личной подготовки к этому разговору, - Жук встал и резко прохрипел, почти крикнул: - А вы никогда не думали, что сломали мою жизнь?
   - Я думаю, что ты и сам не веришь в пургу, которую несешь. Всегда думай, "крестник", прежде чем что-то сказать и особенно предъявить претензию. Ну, вот подумай и ответь, хорошо бы было тебе без моей поддержки? А ведь когда ты пошел первоходом, тебе повезло случайно, я не собирался с тобой встречаться. Попал ты тогда в такое дерьмо, что сам бы из него никогда не вылез, а я тебе помог.
   - Но могли бы помочь до конца и отмазать от тюрьмы.
   - Во-первых, не мог, а во-вторых, зачем? Ну, допустим, так, для понимания ситуации, что я бы тебя тогда отмазал. Что было бы дальше? Я бы просто забыл тебя навсегда, мне ты таким был совершенно не нужен. Если подумаешь, то ты и сам согласишься, что очень скоро влез бы в другое такое же или гораздо большее дерьмо, и тут бы я тебе уже помочь не смог. И что было бы дальше? Ну не повезло бы тебе тогда со мной, чем бы все закончилось?
   - Но я же был не виноват, и вы это знаете.
   - Во-первых, тогда на смотринах я совсем ничего о тебе не знал и вообще я уже говорил, что приехал посмотреть другого парня, но ему не повезло, и от нечего делать я посмотрел тебя. Да, кстати, тебе будет полезно знать, что тот парень был покруче тебя, но ему не повезло, его место занял ты, а он так и сгинул в лагерной пучине. Во-вторых, потом твое дело я уже смотрел с пристрастием. И скажу тебе, "крестник", честно, что вина там твоя была, и немалая, даже если ты и не убивал, и не насиловал. Ты был главным виновником, потому что стал инициатором убийства, а остальные завелись. Если бы ты не избил того парня, скорее всего он бы со своей девушкой ушел, и ничего бы не случилось. Так что эти лагерные байки типа "не виноват - засудили" ты оставь для других, а лучше забудь вообще, если хочешь заниматься серьезным делом. Ты сам выбрал и кем быть, и что делать. И перед второй ходкой ты мог завербоваться на стройку Печорской ГРЭС, и я бы тогда тебя оставил. Но ведь ты же не поехал, ты выбрал этот путь. А почему? Да потому, что тебе эта жизнь нравится. Судьба дает шанс, а выбор остается за человеком. И сейчас я же тебя не неволю, не хочешь - не надо. Мне нужны не испуганные шестерки, а крепкие парни, способные самостоятельно сделать правильный выбор в сложных, нестандартных ситуациях. Я тебе предлагаю службу. Ты хорошо послужил в лагере, и именно поэтому я предлагаю тебе послужить на воле. Понятно, не веники вязать. Ты будешь служить системе, будет у тебя и риск на полную катушку, но будет и жизнь неслабая. Конечно, можно устроиться дворником и грязь убирать, но думаю, что этого ты и сам не хочешь. Я ведь знаю, докладывали мне хорошие люди: последнее время ты следил за тем, что на воле происходит, газетки читал, книжки по психологии управления заказывал, с новичками разговаривал. Наверняка прикидывал, что делать будешь.
   - И какая же гнида на меня капала?
   - Зачем тебе это знать, ты уже о воле думаешь. Вот и думай, как дальше жить будешь. Слышал я, что задумал ты свою бригадку сколотить. Но рынок таких услуг, дружок, давно поделен. Везде стоят люди, прошедшие жесткий отбор, - конкуренция. Думаешь, сможешь сам пробиться? Попробуй, это тебе не кино. Чтобы получить кусок, ты вынужден будешь кого-то завалить и занять его место. Тебя начнут искать. И найдут скоренько, корней-то у тебя на воле нет. Это на зоне ты сейчас авторитет, а на воле надо все начинать сначала. Если первыми найдут друзья-уголовники, то зароют, если менты, то посадят. Хотя, наверное, ты там уже привык. Или с такой славой знатного каторжанина пойдешь шестерить на воле? Так что давай, "крестник", погуляй недельку, а потом позвони по этому телефону, - и назвал номер.
   Жук опять принял предложение. В конце концов, действительно, как бы сложилась его судьба, если бы не та первая встреча? Скорее всего затерялась бы его жизнь в лагерном лабиринте. Да и куда ему было идти после зоны, кто его ждал? Родственники про него просто забыли, а мать умерла от горя еще в первую ходку. А тут и перспектива была совсем не хилая: сколотить свою бригаду под хорошей "крышей".
   И когда Жук вернулся на волю, то, внемля полезному совету, через недельку включился в работу. Ничего нового для него в этой работе не было, в колонии он научился все подминать под себя и продолжил то, чему учился целых восемнадцать лет.
  
   ***
   За три года работы на Базе Жук сумел подобрать серьезную бригаду из крепких пацанов, прошедших хорошую школу лагерной жизни.
   Небольшая часть в пятьдесят человек числилась в бригаде грузчиков и под руководством его старого лагерного братка Зуба занималась внутренними проблемами Базы, решала вопросы с должниками. Помогала постоянным клиентам Базы возвращать долги и вообще выполняла роль своеобразных судебных исполнителей по понятиям.
   Основная часть бригады занималась внешними вопросами, которые на первый взгляд никаким образом не касались Базы и состояла из трех частей включающих группы быстрого реагирования. Каждая часть была независима друг от друга, одна выполняла функции спецназа, вторая занималась разведкой, а третья вроде карантинной роты, где бойцы проходили обкатку. Каждая часть состояла из групп, небольших по численности, но очень мобильных. Группа формировалась из расчета: группа - на два "БМВ". Все группы специализировались по конкретным вопросам и действовали автономно. Обучение боевики проходили у бывших спецназовцев, выброшенных во цвете лет и сил из армии и других силовых структур. Все соблюдали правила конспирации и при провале одной группы другие не страдали.
   Кроме того, был еще отряд идейных бойцов, или "белых воротничков". В него рекрутировались лучшие специалисты юриспруденции, журналисты. Здесь работали люди без криминальной биографии, которые были официально чисты перед законом, но практически все были повязаны тем или иным преступлением. Так было надёжнее. "Белые воротнички" выполняли особые, специальные задания. Эти люди вполне законно и официально работали с администрациями районов, банками, крупными корпорациями и страховыми компаниями, налоговыми и таможенными службами, различными фондами и авторитетными СМИ. Этот отряд занимался только законами и только законными методами, они решали многие проблемы Базы, клиентов и братков - от финансовых до проведения выборных компаний.
   С невидимой поддержкой Юртима Жук за год передернул на себя многие теневые структуры города, организовал так называемую страховку крупным коммерсантам. Все, кто получал страховку бригады Жука, действительно проблем не имели ни в бизнесе, ни в отношениях с другими бригадами, ни с государственными структурами. Главное для них было вовремя проплатить "страховой полис" и честно работать, остальные проблемы решали бойцы идейного отряда бригады.
   В первый год своей деятельности бригада завоевывала своё место под солнцем, поскольку рынок уже давно был поделен и не раз переделен, и потребовалось немало усилий, чтобы отвоевать что-то стоящее, действовать приходилось жестко и решительно, не раздумывая о последствиях. Позже, приобретя определенный капитал, славу и опыт, Жук стал выстраивать свою систему, разделив свою армию на отряды. Основную и большую часть славной борьбы за деньги и место в рядах новых капиталистов выполнял отряд идейных борцов. Каждый новый объект готовился юристами, журналистами, и вопросы его передачи под патронаж бригады Жука решались в основном мирно, по договоренности. Но если были попытки конкурентов, недалеких хозяев объектов или отдельных придурков взбрыкнуть, тогда без всяких предупреждений на объект выезжала группа быстрого реагирования, состоящая из своих спецназовцев, и оппонент получал очень веские аргументы, которые быстро склоняли его к правильному решению. Чаще всего оппоненту присылалась корзинка с вишнями, среди которых одиноко покоилась голова его телохранителя. После нескольких подобных эпизодов число спорщиков резко сократилось. Хотя всё равно находились строптивые, и тогда к ним выезжали чистильщики, после которых никаких вопросов уже не возникало ни у кого.
   А так как бригада нигде и никогда не оставляла следов, конкурентов умельцы распускали на фарш для кошечек и собачек, а погибших братков хоронили достойно, с отпеванием и всеми полагающимися почестями. В общем, жизнь Жука, хотя и не такая светлая, шла своим чередом. Ездил он на бронированном "джипе-мерине" в сопровождении двух таких же "джипов" с десятком проверенных братков, которые никогда не расставались с "калашами" и числились сотрудниками ЧОПов. Жил на Рублевке в домике в три тысячи квадратов, скрытом от посторонних глаз трехметровым кирпичным забором, огромными соснами и охраняемом милицейским нарядом вневедомственной охраны. В домике имелось все: дорогая мебель, еда, девочки, которые были и горничными, и кухарками, и подругами одновременно. Там же жили и надежные братки из группы сопровождения. Это были самые преданные лично Жуку выпускники КоСаРей - колоний строгого режима, или, по гражданке, зэки, прошедшие многолетнюю проверку. В домике был зал с тренажерами, сауна, бассейн, в общем, все необходимое, чтобы поправить ослабшее здоровье. Вместе с братками Жук каждый день качался на тренажерах, стучал по макиваре, тренировался с лучшими инструкторами спецназа и бегал на роликовых коньках по внутренней асфальтовой дорожке, проходящей вдоль кирпичной стены забора.
   Интенсивная работа бригады требовала постоянного кадрового пополнения, поскольку в жесткой борьбе за жизненное пространство расход бойцов, уходивших в мир иной, был немалый. Но в кадрах недостатка не было. По негласному лагерному телеграфу все знали, что Жук набирает кадры, и только что вышедшие на волю выпускники считали за честь попасть в одну из "учебок", расположенных в пригороде в бывших пионерских лагерях. Там еще не привыкшие к воздуху свободы "курсанты" знакомились с правилами жизни в бригаде, изучали боевые искусства, стажировались и пополняли карантинную часть бригады. Согласно жесткой инструкции от Юртима Жук набирал в боевики только тех, кто прошел настоящую проверку лагерной жизнью, не делая исключений ни для кого.
  
   ***
   Воскресенье, 15 июня, 22 часа 25 минут
   Жук отчетливо представил, что всё, к чему шел он многие годы, всё, чего достиг, хотя и не праведным, но упорным и кровавым трудом, пройдя суровую лагерную школу, поставлено под удар по вине какого-то придурка и может вот так сразу, вдруг исчезнуть. Нет, такая перспектива его не устраивала. И если после выхода на волю терять ему было нечего и хотелось просто пожить на свободе, то сейчас... То сейчас было, от чего болеть голове. Променять все эти блага - дом, девочек, деньги, рестораны, заграничные поездки и прочие прелести жизни - на лагерную житуху было просто не в кайф. И Жук, вор в законе, а теперь, по гражданке, солидный предприниматель Жуковкин, владелец престижных казино, председатель правления нескольких коммерческих банков, страховых компаний, спонсор многих депутатов и владелец многого другого, собрал малый сход из самых приближенных и надежных пацанов.
   Сидя за столом, Жук долго рассматривал проверенных братков, думая о том, с чего начать сход. Недавний разговор с Юртимом еще сидел в голове ржавым гвоздём. Начальник службы безопасности Базы сначала вялым голосом сказал, что кражу совершил кто-то из его бригады, потом показал на бумажке три фамилии. Жук понимал, что Юртим специально обозначил троих, чтобы "крестник" потренировал свою сообразительность. Уже когда Жук уходил, "крестный" зло посмеялся, что, мол, за шавок ты набрал, если кто-то их так легко "замочил". Слушать такое было обидно, погибли классные пацаны, крепкие бойцы, прошедшие классическую лагерную школу и не раз проверенные в деле. Но спорить было бесполезно: Жуковкин давно знал Юртима и давно понял его подстрекательскую тактику. Но в словах "крёстного" была и правда, кто-то легко убрал крепких пацанов и не оставил следа. Похоже, что и сам Юртим в растерянности и хочет получить дополнительную информацию, активизировав Жука. Просто так "крестный" ничего не делает и не говорит.
   Понимал Жук, что в сложившейся ситуации, коль такой эпизод мог иметь место, лучше найти крысу самому, убрать без лишних хлопот и вернуть процессоры. Понимал, что сам не может назвать виноватого. Надо завести разговор так, чтобы сход услышал имя крысы не от Жука, а от кого-то из братков, как свое мнение. Жук должен только одобрить или отклонить предложение. Этому приему его давно научил Юртим, и Жук много раз проверил его надежность на зоне и сейчас на воле. Жук пришел к решению, что процессоры они вернут и зачистку крысы проведут тихо, а вот вопрос с убийством пацанов должен иметь хорошую огласку, чтобы другим неповадно было. Вообще данную разборку Жук воспринимал как вызов и понимал, что если не найдет гада, его империя сильно пошатнется. Клин волей клянется, что видел только одного в маске. "Бред какой-то, - думал Жук, - при чем здесь маски". И хотя эта паскуда всю кашу и заварила, Жук не сомневался, что рыжий не брешет. Да и зачем, иначе "марафета" ему не видать как своих ушей, а этого он, гнида, боится, тем более в его положении.
   В таком настроении Жук и начал сход.
   - Так, братва, - сказал Жук, вглядываясь в лица собравшихся, - какой шухер приключился, вы знаете, масть пошла поганая. На Базе идет следствие, и через нужных людей мне стало известно, что кто-то из наших замешан в этом дерьме с дурацкими процессорами. Будем совет держать. Что делать? Самим найти крысу или ждать, пока Юртим дело нароет?
   Напряженная пауза уже, казалось, начинала стучать в висках, и Жук нервно теребил пальцы.
   - А может, удержимся и сами справимся, вон какая у нас бригада, - начал было главарь спецназа боевиков по кличке Седой.
   - Справимся с чем? - спросил Зуб, старинный подельник Жука. - Вы что, братаны, если мы свалим с Базы, мы и месяца не продержимся. Нас быстренько запишут в беспредельщики и отстреляют за месяц. Сейчас у нас неплохая "крыша", добрая халява, и мы набираем силу. Если халява накроется, мы не сможем удержаться, а нам это надо? Зуб замолчал, над чем-то задумавшись и повторил, я так кумекаю, что без халявы нам сейчас не удержаться. Конкретно. Загонщики нас задавят. Да и хрен с ними, компьютерами этими долбанными, но ведь полегли наши пацаны, проверенные в деле.
   Жук обвел присутствующих взглядом, ожидая, кто еще скажет слово. Но все молчали. Напряжение опять начало звенеть в ушах, и он прервал затянувшуюся паузу:
   - Чего молчим, братва? Тут всё равно надо решать. Я скажу так, здесь два вопроса: первый - компьютеры, второй - гибель братков. Они между собой не связаны, по крайней мере, напрямую, и для своей же пользы нам лучше провести разбор самим. А вот с этим фраером в маске надо разобраться по полной программе. Если его на фарш собачий не пустим, над нами вся братва потешаться будет. Что мы знаем? Я покалякал с Клином, и он говорит, что видел только одного в маске. Перетер с Гришей, он несет, что вообще ничего не видел и не помнит, отлежался, после того как ему наши пацаны накостыляли, и уехал. Может, оно и так, но надо бы узнать все поточнее. У кого что есть на эту тему, уважаемые?
   Зуб, несколько раз кашлянув, тихо сказал:
   - Оно, конечно, так и нам здесь неплохо, но сдавать своего - паскудное дело...
   - Ты не темни, браток. Если что знаешь, давай выкладывай. Если нет, то чего зря базарить, - бросил Жук, - я всех вас здесь собрал, и все вы мне волей клялись, что будем вместе делать нашу бригаду, и никто своих делишек крутить не будет. Поодиночке мы не выживем. Нас или уничтожат конкуренты, или заставят шестерить. А вы согласны шестерить после такой силы, - с напряжением спросил Жук. На чем вы сейчас ездите, братки? На последних моделях "БМВ", на крайняк на "меринах". А как раньше жили? Я не попрекаю. Я хочу конкретно уяснить вопрос. Здесь можно перекантоваться не бедствуя, силу набрать, а там и в политику податься. А из-за какого-то дерьма многим придется на нары вернуться. Хотя сейчас и там не так погано, как раньше, но здесь лучше.
   Жук произносил свою речь с надрывом вызывающем шуршащее одобрение братвы. Заканчивая повернулся к Зубу.
   - Так что, браток, не темни, толкуй, если что знаешь.
   Зуб быстро перебирал тонкими пальцами левой руки спичку так, что она мелькала, очерчивая круг, другой рукой он отстукивал тихую дробь на столе. Когда Жук закончил фразу, Зуб поймал спичку двумя пальцами и щелкнул её к потолку. Спичка упала на стол, головкой указывая на пустой стул. Жук напрягся, все молча смотрели на Зуба, а тот, перестав барабанить пальцами по столу и глядя на спичку, тихо сказал, ни к кому не обращаясь:
   - Значит, судьба такая. Помните, братки, когда Клин собирался идти к Грише, кто тогда предложил идти вшестером?
   Сидевший напротив Зуба парень с переломанным носом боксера и завороженно смотревший на спичку, указывающую головкой на пустой стул, с силой хлопнул ладонью по столу и воскликнул:
   - Во, гнида! Б... буду, это же Трешник, - он тыкал рукой на пустой стул, - я еще тогда удивился, на кой фиг надо было идти вшестером? На понт взять - двоих в самый раз, в аккурат хватит. А кстати, что-то я его с тех пор и не видел.
   - Говорят, хворает. А ты, Бисер, догадливый, - протянул Зуб.
   Жук еще раз осмотрел присутствующих:
   - Молоток, Бисер. Приз тебе, значит, положен - готовься, после окончания дела смотаешься со своими братками отдохнуть на неделю на острова в Океанию. - Сход одобрительно загудел. Жук подождал, пока все утихнут, и грустно продолжил: - По нашим законам, каждый отвечает за того, кого привел в бригаду. Трешник - мой кореш. Мой прокол. Кто со мной?
  
   ***
   Понедельник, 16 июня, 16 часов 45 минут
   В шестнадцать часов Трохин пришел на доклад к Хозяину. Референт - подтянутый полковник в штатском от Юдашкина - подошел к нему и сказал, что Хозяин занят, но просил зайти и подождать и проводил в кабинет. В кабинете они прошли в угол, где рядом с огромным аквариумом стояли два добротных кожаных кресла. Юрий Тимофеевич сел в кресло у стены, зная, что в другом, расположенном ближе к окну, всегда сидит Хозяин. Референт, покосившись на Хозяина сидевшего за своим столом, шепотом сказал, что придется подождать минут пятнадцать-двадцать, и вышел. Тут же тихо вошла секретарша, вежливо улыбаясь, поставила серебряный поднос с чайным набором, спросила, налить ли чаю, а когда он отрицательно махнул рукой, пожелала приятного чаепития и тихо растворилась в тиши огромного кабинета. Юрий Тимофеевич налил чай в чашечку, снял салфетку с серебряной вазочки и сделал маленький глоточек. Он любил пить чай маленькими глоточками вприкуску с вялеными фруктами, красивой горкой насыпанными в вазочке.
   Впервые за многие годы работы с Хозяином Юрий Тимофеевич находился в его кабинете в его присутствии и был предоставлен сам себе. Трохин пил чай, в гостевом углу, а хозяин с кем-то разговаривал по телефону по-немецки. И хотя говорил он по обыкновению тихо, тонкий слух Юрия Тимофеевича улавливал отдельные слова, из которых было понятно, что речь идет о непредвиденных обстоятельствах и придется подождать пару недель с запуском нового проекта. Трохин понимал, что такая честь вот так сидеть, смотреть и слушать, как работает Хозяин, редко кому выпадает. По крайней мере, ему было известно только два исключения, когда кто-то вот так мог посидеть в этом кресле. Один счастливчик был наставником Хозяина и бывшим членом Политбюро, и тут вопросов ни у кого не возникало. А о втором знали только то, что он был старым другом Хозяина. И все.
   Лет десять назад, когда Первый стал секретарем обкома, и его референт впервые, как и положено, доложил Трохину, что приходил какой-то незнакомый человек, в областном отделении Конторы все встали на уши, но ничего найти на посетителя не смогли. Сделали запрос в Центр, приложив фотографии и все, что было, и получили лаконичный, жесткий и очень непонятный ответ - прекратить любые расследования. С тех пор никто этого вопроса не поднимал, и, когда к Первому на черной "Волге" приезжал этот человек, в Центр уходила шифровка о том, что был Игор-ша. Эту странную кличку объекту сквозного наблюдения присвоили потому, что, когда они встречались, Первый говорил: "Привет, Игор-ша", - а гость отвечал: "Привет, Валя-сям". Трохин усмехнулся, вспомнив, что конторские долго ломали голову над этими кличками, пока какой-то ветеран, увидев поисковые документы, не сказал: в каком-то старинном фильме друзья-мальчишки именно так обращались друг к другу. Юрий Тимофеевич налил еще чаю, не более трети чашечки - так лучше чувствуешь букет чудесного ароматного чая, сделал маленький глоток и откусил от дольки инжира маленький кусочек. Разжевал и запил чаем. Вот так пить чай, вприкуску с вялеными фруктами, Трохина научил Хозяин, еще в те годы, когда был первым секретарем обкома.
  
   ***
   Ремарка-I - ХОЗЯИН
   О первом секретаре обкома начали ходить легенды сразу же после его назначения на эту должность. Тогда Юрию Тимофеевичу приходилось встречаться с Валентином Зиновьевичем Леонидовым по роду своей прежней работы часто, и Трохин больше других был осведомлен обо всем, что происходило вокруг руководителя области. Про него говорили: "тиран", "грубиян", "бабник", "чревоугодник" и многое другое, но все это было просто выдумками.
   Действительно, придя в обком, он за год поменял весь аппарат обкома, жестко и даже грубо смещая прежних руководителей области. Смещенные летали в Центральный Комитет за помощью, но вопреки их ожиданиям поддержки никто не получил. Первого называли тираном и выскочкой, но за год в области значительно выросли экономические показатели, и обиженные остались в грустном одиночестве.
   В процессе своей перестройки первый секретарь обкома обновил и секретариат. На работу были приглашены выпускницы гуманитарных факультетов МГУ и ЛГУ. Все девушки прошли специальный отбор, годичную стажировку при ВПШ и за рубежом и были очень привлекательны. Высокие, улыбчивые, свободно владеющие английским, немецким, французским и стенографией, они, конечно, выделялись среди других сотрудниц обкома и были предметом многих кривотолков. Но первый секретарь ценил их именно за профессионализм, уже тогда легко справлялись с персональным компьютером, и каждая из них заменяла не менее трех прежних сотрудниц. Работать с ними было легко и приятно, но шашни они ни с кем не заводили, это было условием договора, который утвердил первый секретарь, да и сам с ними никогда не заигрывал. Хотя каждый день, проходя в кабинет через приёмную, дарил своей секретарше, встававшей при его появлении, одну белую розу. У девушек была высокая зарплата, им выделили прекрасные квартиры в обкомовском доме, и с работы, и на работу их возил маленький микроавтобус. Понятно, что все это стало поводом для различных пересудов.
   Уже тогда Трохин понял, что секретарь обкома человек очень властный и невероятно конкретный, слов своих на ветер не бросает, требует того же от окружающих и приглянувшихся ему людей бережет. Хорошо запомнил полковник и тот знаменательный для него разговор с первым секретарем обкома партии. Именно тогда все стали звать его просто: Первый. И когда Первый пригласил Трохина, замещавшего начальника областного управления Конторы, к себе для беседы по текущему моменту в социальной и политической сферах, он нисколько не удивился. Встреча была вроде бы вполне обычной, Первый выслушал доклад, задал несколько вопросов по теме беседы, по общей обстановке в области. Однако, когда Первый положил обе руки на стол и тихо произнес: "Вообще-то, товарищ полковник, пригласил я вас совсем не для этого", - впервые у Трохина появилось чувство востребованности. А когда Первый закончил своё вступление фразой: "Я надеюсь, что вы это поняли", - Трохин быстро кивнул. Хозяин слегка хлопнул руками по столу, взял стакан из тонкого хрусталя и, отпив глоток, спросил:
   -У вас есть свой надёжный человек в управлении?
   Тогда Трохин слишком бойко парировал, мол, в Конторе все надежные. Первый как-то жестко с подозрительностью посмотрел на Трохина, отчего полковник замолчал в ожидании. Хозяин кабинета и по сути всей области поднял стакан с водой, посмотрел на свет сквозь тонкий хрусталь и как бы разговаривая сам с собой продолжил:
   - Вот ведь как бывает, вроде вода и вода, стакан и стакан, а разница есть, и очень существенная. Смотри, - он подошел к окну и отодвинул штору.
   Солнечный луч ударился о тонкий хрусталь стакана, разбился на точеном рисунке на тысячи еще более тонких лучиков-осколков, которые ворвались внутрь стакана и, отражаясь от стенок, взорвались искрами. Казалось, что вода в стакане закипела. Хозяин сделал маленький глоток и сказал:
   - А ведь она остается холодной. Все просто: обычная вода, горный хрусталь и солнечный луч - и получается волшебный эликсир, который пробуждает жизненные силы, способные справиться с любыми болезнями. Сто маленьких глотков в день с интервалом одна минута - и у человека нет проблем со здоровьем, разум остается чистым, а память - практически бесконечной. Об этом хорошо знали древние мудрецы, они понимали силу энергии, таящейся в простых вещах. Древние китайские императоры вели государственные дела, прихлебывая родниковую воду из хрустальных стаканчиков. Однако эта информация о живительной энергетике облученной солнцем воды в хрустале почему-то таилась в секретных ящиках вашего ведомства и никто об этом ничего не знает. Я уверен, Трохин, что и вы об этом слышите впервые, разве не так?
   Трохин кивнул.
   - А почему? Да потому, что тогда сократится потребление лекарств, могут прийти в упадок целые отрасли фармацевтической промышленности. И не только поэтому, Трохин. Сегодня в лекарства можно добавлять необходимые препараты, которые корректируют психику людей, а это уже совсем другая политика. И все это, полковник, - Первый словно вцепился в него взглядом, - делают люди. В том числе и ваши, и вы мне говорите, что все они надежны. Да, люди могут быть похожи внешне, но поступки они совершают разные. Одни, как белые бараны, ведут за собой остальных баранов на бойню и получают при этом индульгенцию. Другие пытаются найти истину. Таких очень мало, их непросто вычислить, они себя не афишируют. Поэтому, Трохин, очень трудно подобрать человека, которому можно доверить серьезное дело. И вас мы с Василием, вашим шефом, вычисляли очень долго. Многое в вашей биографии спорно, даже с точки зрения Конторы. Например, ваши личные поиски золотых бойцов для борьбы с преступностью вызывали и вызывают много вопросов.
   Юрий Тимофеевич невольно поежился.
   - И давно вы об этом знаете?
   - Давно, полковник Трохин, давно. Мы с вашим шефом много думали над этим вашим увлечением и решили все оставить, как есть, пока это не мешает главному.
   Дружеская беседа сразу перетекла в деловой разговор, и Первый, продолжая тему, довольно жестко сказал:
   - Скоро ваш шеф и мой приятель перейдет на другую работу с большим повышением, и по логике кому, как не вам, занять его кресло. Однако есть мнение, - Первый поднял указательный палец, - есть мнение, что, в преддверии грядущих событий, вас надо использовать более рационально, а на это место поставить честного и преданного человека, способного четко выполнять инструкции. - Первый сделал еще глоток воды и, глядя Трохину в глаза, добавил: - Например, ваши, и удержать структуру во времена предстоящей чехарды. Вам надо подумать, или вы уже оценили ситуацию?
   Трохин слыл среди своих прекрасным аналитиком и хорошо понимал, что происходит в стране, и хотя всей перспективы развития событий не представлял, однако видел, что весь этот, казалось бы, непоколебимый строй рушится прямо на глазах. И хотя в предложении Первого многое было не ясно, Трохин был уверен: он знает, что делает, и оказаться с ним в одном вагоне - не самая плохая перспектива. Поэтому ответил сразу:
   - Ситуация понятная, сделаю, как прикажете, человек такой есть, - и назвал фамилию.
   Первый, немного помолчав, достал из папки листок и, передав его Трохину, сказал:
   - Ну хорошо, немного тормозной, но зато преданный и честный.
   Юрий Тимофеевич взял листок и, увидев объективку на только что предложенного им кандидата, похвалил себя за сообразительность.
   Через месяц после этого разговора Первый провел областную партконференцию и предложил на должность первого секретаря обкома своего зама - человека тихого, незаметного, но исключительно исполнительного, а сам ушел в отпуск. Спустя еще несколько дней начальником областного управления Конторы назначили опытного и преданного делу выдвиженца Трохина.
   После отпуска, проведенного в очередной раз в Австрии, бывший первый секретарь возглавил базу и стал Хозяином. Трохин написал рапорт, его без всяких проволочек проводили на пенсию, и он возглавил службу безопасности базы. Поначалу Трохин еще до конца не понимал, зачем Первому нужен был этот маневр. Но, постепенно вникая в работу, он вдруг увидел то, что ранее казалось незаметным. Именно на базе на самом деле все и решается, именно сюда тянутся тысячи невидимых нитей, отсюда видна вся хозяйственная картина и отсюда она наиболее управляема в критической ситуации. А когда началась приватизация страны, Трохин окончательно убедился, что Хозяин сделал единственно правильный ход. Именно здесь, на базе, можно было переждать смутное время, накопить и, главное, сохранить капитал, подготовить нужные инфраструктуры, а потом уже думать о том, как и что делать.
  
   ***
   Понедельник, 16 июня, 18 часов 15 минут
   - Ну что, мемуары сочиняете, - услышал Трохин голос подошедшего Хозяина. Полковник встал и осторожно пожал протянутую руку.
   - Да не совсем. Задумался, вспомнилось кое-что, - ответил Юртим.
   - Ну ладно, мемуары тоже вещь полезная, по ним изучается история. Так какие у вас новости? Доложите главное, без деталей.
   - Картина, в общем-то, понятная. По эпизоду кражи уже можно уверенно говорить, что никаких сюрпризов не ожидается, фигурируют только работники Базы, и кто бы в этом не был замешан вопрос выявления фигуранта или фигурантов чисто технический. Тут картина понятная и логически просчитываемая. - Трохин сделал небольшую паузу, раздумывая, стоит ли рассказывать более подробно и, решив, что в этом нет необходимости, продолжил. - Фамилии еще пока не установлены, но в ближайшее время этот эпизод будет закрыт. А вот по вопросу убийства ситуация более сложная, хотя я думаю, что и тут намечаются подвижки, работают лучшие люди. На данный момент имеется следующая оперативная информация: шестеро убитых грузчиков из второй бригады и один в реанимации. Замочили их вероятнее всего свои, точнее те, кто на Базе не являются посторонними. В материалах дознания не фигурирует ни одной неизвестной фамилии. Выявлены некоторые детали криминального события, но ничего существенного это пока не дало. Остался главный вопрос кому это надо? Зная это, проще ответить и на другой: кто это мог быть? Пока нет даже вариантов.
   Трохин задумчиво тер подбородок, пытаясь удержать промелькнувшую мысль.
   - Для такого серьезного криминального события должны быть и соответствующие мотивы и не менее серьезные отклики. А пока ничего этого нет. В принципе, чисто теоретически сделать это могли грузчики, как первой, так и второй бригады.
   Хозяин вопросительно поднял брови, Юртим понял, о чем тот хочет спросить, и продолжил:
   - В своей бригаде убитые играли роль надзирателей, и работяги их не любили, а к первой бригаде они постоянно цеплялись по мелочам, хотя серьезных конфликтов не было. Хотя, конечно, обиженные были, и формально повод был, и есть о чем подумать в плане организации работ. Однако тут есть некоторые обстоятельства, которые требуют более пристального внимания и вероятно анализ их даст результат.
   - Поточнее, пожалуйста, полковник, - холодно попросил Хозяин.
   - Самым странным в этом эпизоде является собственно не столько само убийство, сколько способ его проведения. Убийство менее всего похоже на сопутствующее краже. Можно было бы предположить, что это криминальная разборка, однако детали убийства наводят на мысль, что это профессиональная зачистка. Усложняет ситуацию и то, что нет никаких следов, прошел сильный дождь.
   - И что означает эта ваша зачистка?
   - Весьма многое, - ответил Трохин, глядя в глаза Хозяина. ? Во-первых, это может означать то, что у вас появились серьезные враги и это показательная диверсия или, если хотите, теракт. Во-вторых, это может быть тот самый глупый случай. Сейчас мои люди отрабатывают варианты с грузчиками второй бригады и Гришиной дружиной.
   Хозяин нахмурился и, перебив Трохина, нервно, хотя и тихо, сказал:
   - У меня не должно быть ни дружин, ни случаев, только технология и дисциплина. И что такое "Гришина дружина"? Вы-то, зачем повторяете глупости? Тоже мне "Гриша, Гриша". Ему, как я знаю, в этом году будет тридцать девять. Это все разгильдяйство. Рябов его фамилия, и он пока еще бригадир первой бригады грузчиков. Но уточните, что вы там насчет врагов и теракта...
   - Ситуация пока не проявляется. Не понятны мотивы, зачем и кому надо было убивать таких засранцев, прошу прощения. Таких придурков сейчас полно в России, за это не убивают, да и для чего? То, что это не разборка говорит следственная практика, на разборках преследуется цель запугать. А тут прослеживается классическая зачистка, причем чистильщик этот долбанный очень не хотел оставлять следы и не оставил, кроме одного, причем умышленно оставил.
   - А этого, как его...Клинкина...
   - Да, именно Клинкина. Для чего? Что он хотел сказать этим и кому? Можно предположить, что оставил чистильщик просто свидетеля, который должен что-то подтвердить или опровергнуть. И если это не сопутствующее убийство и не разборка, а зачистка, то она тоже какая-то странная, зачем нужен свидетель? При зачистках свидетелей никогда не оставляют. Путаница какая-то. Разрывается логическая связь.
   - Может, хотели запугать меня, намекнуть...
   - Вариант с устрашением можно рассматривать, но повторяю, что так не пугают. А потом, если бы пугали, мы бы имели продолжение, так сказать развитие ситуации, давно уже должна бы поступить информация, кто и чего хочет. Но ничего нет. Никто ничего не требует.
   - А может, как у Остапа Бендера, "грузите апельсины бочками".
   - Может быть и такое, но по опыту думаю, что тут идет накладка высочайшего профессионализма и дилетантства или...
   - Или? - переспросил Хозяин.
   - Или тот, кто совершил зачистку, оставил свидетеля для того, чтобы он дал какие-то показания. - Юрий Тимофеевич потер лоб. - Получается, что чистильщик кого-то прикрывает!
   - То есть, если бы свидетеля не было, то подозрение упало бы на...
   - Да, похоже, именно так, чистильщик прикрывает Гришу, без показаний свидетеля и одновременно пострадавшего Клинкина Рябов попал бы под подозрение как фигурант номер один. Но тогда это полная ерунда, чистильщик сдал сам себя. И тогда не может быть у нас никаких внешних врагов, внешнему врагу никого прикрывать не надо. Тогда это действительно случайность. Чистильщик узнал о драке случайно и просто выручал Гр..., этого Рябова и при этом подставился. Правда, здесь возникают другие вопросы: а что чистильщик делает на Базе и как он поведет себя теперь, зная, что прокололся, и что его скоро вычислят?
   - Вы что, уже догадываетесь, кто это, полковник?
   - Пока нет, но найти его сейчас нетрудно, это дело одного-двух дней. Еще раз пройдем по спискам с таким вот акцентом, и рыбка на сите. Тем более есть интересные детали.
   - И какие же?
   - Мои ребята допросили Клинкина первыми, и он показал, что вечером они ходили к Грише, то есть Рябову, "поговорить по-хорошему", по его словам.
   - Конкуренция? - спросил Хозяин.
   - Да, вроде того. Но разговора не получилось, и они хотели немного проучить Рябова...
   - Нюансы опустите.
   - Как показал Клинкин, когда они "лечили" Гришу, появился человек в маске...
   - Бред какой, маски, - Хозяин раздраженно махнул рукой...
   Трохин сделал паузу и с некоторой иронией спросил:
   - Разрешите закончить доклад? - и, дождавшись, когда Хозяин кивнет, продолжил: - Клинкин показал, что он просто испугался, а когда опомнился и выхватил револьвер, было поздно: выстрелить не успел, и больше он ничего не помнит.
   Хозяин насупился, как делал всегда, когда события приобретали нелогичный характер.
   - А может, это Рябов?
   - Клинкин помнит, что Рябов в это время лежал на земле, то есть свидетель выполнил предназначенную ему чистильщиком задачу.
   - А как Рябов уехал?
   - Говорит, что отлежался, сел за руль и поехал домой. Ничего не помнит, болела голова. Охрана видела, как он выезжал, - Юрий Тимофеевич запнулся на секунду, что-то припоминая и продолжил: - Информация из компьютера по перемещению сотрудников уже дала круг вероятных участников этого эпизода, сейчас их около двух десятков, но к вечеру, думаю, сократится до пяти.
   - Есть предположения?
   - Пока об этом говорить ещё рано проводится чисто техническая работа. Фамилии получены в результате наложения списков тех, кто еще был на Базе до двадцати одного часа пятидесяти пяти минут, то есть до момента совершения преступления, тех, кто получил специальные пропуска в этот сектор, тех, кто работал во вторую, третью и четвертую смены, и других списков. Нужна более детальная обработка результатов расследования.
   - И так, одними списками, вы найдете виновников?
   - Списки - это инструмент, система отбора. Вообще метод этот стар, как следственный мир, им пользовались во времена древнего Китая, и сохранился он почти без изменений до наших дней. Он хорош тем, что не дает ошибок, и каждый следующий список сужает круг подозреваемых. Списки сортируют свидетелей и вещдоки по значимости для каждого конкретного события и всегда дают требуемый результат. Конечно, тут не только механическая работа, нужна и аналитика, именно она сокращает время поиска. Так кстати, японцы вычислили и острожного Зорге. Вообще в современной технологии ведения следствия нет проблемы нахождения виновников, есть проблема сбора доказательной базы для суда, а это задачи разные.
   Хозяин посмотрел на Трохина и сказал:
   - Но так можно подозревать всех.
   - В принципе да, в первый список заносятся все вероятные свидетели, участники и находящиеся в зоне события люди. В нашем случае первый список включает всех, кто в пятницу был на Базе. Второй список - тех, кто ушел с Базы до конца первой смены, то есть до шестнадцати часов, третий - тех, кто ушел после момента "Ч", четвертый - после второй смены, то есть в двадцать четыре часа, и так далее.
   - И что дают все эти списки? Тут же полно случайных людей, кроме того, в эти списки попадаем и я, и вы, и все сотрудники Базы вообще.
   - Конечно, этот метод не дает проскочить никому через фильтры списков. Вот, например, в названных мною первых списках много случайных людей, но это не страшно, поскольку таких списков составляется обычно не менее двадцати, и если кто-то случайно попадает в первые списки, то потом он всё равно отсеивается, а тот, кто попадает во все двадцать списков, уже тщательно изучается на предмет причастности к исследуемому событию.
   - Это же трудоемкая работа.
   - Конечно, трудоемкая, поэтому молодые следователи эту технологию и не любят. Вот опять, в нашем случае по первому списку проходят четыре тысячи пятьсот шестьдесят три человека, по второму - около двух тысяч, а по шестнадцатому - только пятьдесят. И если вместе с вами и со мной гражданин С проходит по пяти первым спискам, это еще ничего не означает для следствия. Пока он просто статист. А вот если потом этот С выпадает и вдруг появляется в четырнадцатом списке, то это уже повод для более пристального внимания к его личному делу. И если он опять выпадает в пятнадцатом списке и появляется в шестнадцатом и семнадцатом, то это серьезная заявка на то, что статист может стать фигурантом. Вообще сейчас трудно представить, как китайцы работали со всеми списками без компьютеров, но обходились, и уже две тысячи лет назад китайские следователи говорили, что не бывает преступлений, которые нельзя раскрыть, бывают преступления, которые не надо раскрывать.
   - Мудрый народ эти китайцы, однако, - пошутил Хозяин.
  
   ***
   Вторник, 17 июня, 10 часов 25 минут
   Бугров зашел к Рябову, когда тот сидел в кабинете, разбирая бумаги, делая сосредоточенный вид, но по напряженной позе следователь сразу понял, что Гришу что-то беспокоит, и сказал без всяких предисловий:
   - Предварительная экспертиза показала, что смерть ваших коллег из второй бригады наступила мгновенно. Эксперты говорят, что подобные травмы, не совместимые с жизнью, могли нанести только очень сильные физически люди.
   Гриша, глядя в никуда, рассеяно слушал следователя, тот внимательно рассматривая собеседника, продолжил:
   - Наверное, убийцы - очень здоровые ребята. Как думаешь?
   - Может быть и так, - пробурчал Гриша, - но при чем тут я?
   - Думаю, что при чем и даже очень при чем. Сейчас, по имеющимся материалам следствия, ты можешь попасть под версию основного подозреваемого. Всего этого я не должен тебе говорить и не знаю, зачем это делаю. Правда, я уверен: этих пацанов убивал не ты. Здесь действительно работал профи. А ты в этих делах не спец, но вполне подходящая кандидатура под козла отпущения.
   - Ну, ты поосторожнее с козлами-то.
   - Не суетись, тут без козла отпущения не обойдётся, это я тебе говорю. И вообще здесь полно всяких неясностей. Убийство и грабёж на базе, конечно, это серьезные криминальные события, но не настолько, чтобы дело было взято под самый высокий контроль. Даже с таким количеством жмуриков. Тут что-то другое, и видимо поэтому вокруг этих событий такой ажиотаж. Я тебе скажу прямо, что пока толком всего не понимаю, но чувствую, что заваривается какая-то очень поганая каша, хлебать которую придется многим, в том числе и тебе.
   Гриша дернул плечом:
   - А я-то тут причем?
   Бугров, не обращая внимания на реплику, продолжил:
   - Причём. Патологоанатом, проводивший экспертизу, сделал заключение, что все убиты одним и тем же приемом, который изучают в спецподразделениях высокого пилотажа. Но по тому, как ведётся дознание, я вижу, что если и найдут этого профи, имя его останется в тени, а вот козлы отпущения понадобятся. Похоже кому-то этот профи сильно на горло наступил, и живым он никому не нужен. Вероятно, скоро возникнет ситуация, когда всё дело будет свалено в кучу на одного фигуранта, лишь бы он был подходящим для этой роли. А ты как раз подходящий здоровяк. Ты понимаешь, к чему я клоню?
   - Да ничего я не понимаю, - Гриша зло дернул плечом, - не понимаю, хотя и хочу разобраться.
   - А ты подумай, Григорий, я-то знаю, что не ты убил этих..., кто они там - грузчики. Но ты причастен к этому убийству и, скорее всего, видел что-то нужное мне для следствия, не мог не видеть. Там была твоя машина, и хотя прошел сильный дождь и там топталось много народа, кое-что я все-таки нашел, - и Бугров положил на стол кусочек пуговицы. - Думаю, что это твоя, утром я заметил, что на твоей куртке одна пуговица надломлена, к тому же у тебя на лице даже через щетину светятся фингалы, слабо, но если приглядеться, то видно. Что скажешь?
   - Да нечего мне сказать, - устало проговорил Гриша, - нечего, понимаешь, Бугров. - Он взял кусочек пуговицы, покрутил его и, ничего не говоря, бросил обратно на стол. - Но если ты не приобщил её к делу, а я понимаю, что не приобщил, тогда чего же ты хочешь?
   - Вообще-то я хочу докопаться до истины, а еще хочу помочь тебе.
   - Помогла кошка мышке.
   - Ну ты не скромничай, ты не мышка, но в ловушку попал крепкую, и скоро тебя втянет в такой круговорот событий, из которого сам уже не выберешься, а мужик ты похоже неплохой. Сейчас мне даже не нужны твои признания, что ты видел, а чего не видел. По материалам следствия уже сейчас нетрудно предположить, что была драка, в которой ты участвовал не в качестве победителя, и если я отправлю тебя на принудительное медицинское обследование, то получу этому подтверждение. Получается так, что тебя зачем-то избивали грузчики из второй бригады, хотя я-то знаю, какие это грузчики, и, похоже, дело твое было гиблое, ты не сопротивлялся. А если такой бугай, как ты, не сопротивлялся, то что-то произошло. Газ?
   Гриша невольно кивнул и протестующе поднял руку, но Бугров, бросив: "Я так и думал", - продолжил:
   - Тебя, похоже убивали, но не убили. Твоих обидчиков кто-то остановил и весьма специфически, у них у всех всего по одной травме, но несовместимой с жизнью. А у убитых были прутья арматуры и на них следы крови, похоже твоей, всё это в материалах следствия и связать концы, как ты понимаешь, дело техники. Но меня интересует другое, кто-то увидел эту драку, а точнее начало твоего убийства и вмешался. Когда я понял, что это был один человек - все травмы идентичны, то догадаться, что человек этот тебя хорошо знал, иначе зачем ему одному лезть в драку, где семеро убивают одного? А по тому, как он вмешался, видно, что это какой-то спецназовец, похоже, ликвидатор. Завтра-послезавтра я его вычислю, у меня личные дела всех фигурантов, но его вычислят и другие. Ты хоть понимаешь, что это означает?
   Гриша молчал.
   - Похоже, ни хрена ты не понимаешь, Рябов. Тот, кто помог тебе сейчас, так же, как и ты, а вероятно, даже более, попадает под удар. Его будут искать все, потому что он насолил всем. Будет искать и милиция, то есть мы, и братва. А братва, в отличие от меня, знает больше, в том числе и о драке, и скоро они до тебя доберутся. Ты становишься самым вероятным свидетелем, который мог видеть того человека. У тебя сейчас отсрочка на день-другой, они вычисляют другого свидетеля этой драки. Да-да, того, кто подкинул след под труп и, похоже, украл процессоры. И его скоро вычислят, у них есть информация от Клинкина. Но если этот свидетель ничего толком не видел, то тогда они возьмутся за тебя. Неужели ты не понимаешь, зачем этот ликвидатор оставил свидетеля? Молчишь. Да чтобы прикрыть твою задницу, иначе бы подозрения сразу же пали на тебя. Ему проще и безопаснее было убрать его, как и других. Ну ладно, Рябов, думай, некогда мне с тобой лясы точить, дел полно, - и, не прощаясь, вышел.
  
   ***
   Ремарка - ГРИША
   Лет двадцать назад Григорий Рябов оказался на Центральной базе в бригаде грузчиков. Произошло это поворотное в его жизни событие по причине его близорукости. И хотя виной здесь было не только его действительно не очень хорошее зрение, старший тренер, прощаясь с Гришей, выставленным из сборной СССР по вольной борьбе, а заодно и из Института физкультуры, так и сказал, что расстаются с ним по причине его близорукости. Заключалась близорукость в том, что на вечеринке в честь победы сборной на чемпионате Европы он смазал по морде одного хлыща, нагло тискавшего визжащую от страха девчонку. Хлыщ оказался сыном очень большой "шишки". Разразился скандал, который можно было бы замять, если бы Гриша попросил прощения. Но Гриша ударился в амбиции, не увидел перспективы развития событий и оказался совершенно свободным, в смысле на улице. Однако свобода ему почему-то особой радости не принесла. Вопреки его ожиданиям ни один институт дверей перед ним не распахнул и даже как-то наоборот. Все московские вузы вдруг, как по мановению волшебной палочки, оказались перед ним закрыты. Это было для Гриши скорее непонятно, чем обидно, так как еще недавно все они хотели заполучить в свои ряды именитого студента. Одним словом, беспечная студенческая жизнь для Гриши закончилась, а эта самая свобода через некоторое время привела Рябова на Базу, где диагноз тренера подтвердился еще раз. На Базу он пришел потому, что решил, будто одной физической силы вполне достаточно для того, чтобы жить здесь припеваючи. Надо сказать, что привело его к этому умозаключению только то, что подрабатывал он тут раньше с ребятами, разгружая вагоны.
   Но, как говорится, туризм и эмиграция - не одно и то же. Очень скоро Гриша в прямом смысле понял это на своей шкуре. Понял, что это не просто другая работа, а иной мир. В первый же вечер после капитальной выпивки по поводу знакомства местные амбалы "отутюжили" его с такой добротностью, когда он огрызнулся на скабрезную шутку, что пролежал чемпион Европы в больнице более месяца с поломанными ребрами и выбитыми зубами.
   Однако через месяц к всеобщему удивлению профессорский сынок вернулся на Базу вполне живой и здоровый, со сросшимися ребрами и с железными зубами. В течение нескольких месяцев он вел жесткую борьбу за место под солнцем, в результате чего остался на Базе и даже стал бригадиром. И с тех пор, несмотря на предложения уйти на повышение и даже стать заместителем начальника Базы, Гриша никуда не уходил, сколотил свою бригаду, в которой никто не филонил, люди были надежны и сбиты, как гвозди в подошве сапога. Бригада жила по законам братства, управляемая жесткой, но справедливой Гришиной рукой. Грузчики сами выбирали себе звено, обычно по возрасту, и работали, никуда не переходя, по нескольку лет. Все, независимо от возраста, звали его Гришей и обращались запросто, по-свойски. Да и он был со всеми на короткой ноге, работы не гнушался, каждый день сам переодевался в робу и по два-три часа таскал мешки или ящики, работал на кране или "Каре". Так что в течение месяца бывал по одному, а то и по два раза в каждом звене. Время войн внутри бригады давным-давно закончилось, редкие новички после неизбежных в таких случаях проверок на прочность или оставались, или, не выдержав испытания, уходили в другие места. И грузчики частенько называли себя дружиной.
   Много лет Гришина бригада была единственной на Базе. Но изменилась страна, произошли изменения и на Базе: резко увеличился грузооборот, в основном за счет импорта, сменилось руководство, сменились порядки. Работы прибавилось, и Гриша предложил начальнику набрать еще пару звеньев, однако предложение его оставили без внимания, зато появилась новая бригада грузчиков, которые не подчинялись Грише и работали напрямую с главным технологом. Новое начальство Гришину бригаду вроде бы и не обижало, но в то же время явно отдавало предпочтение новичкам, все чаще самая выгодная работа уходила в новую бригаду. Гриша понимал, что его бригаду потихонечку оттесняют, и поначалу не возникал, не желая обострять отношения. Но ситуация развивалась стремительно и не в его пользу, народ в бригаде начал роптать, и в конце концов Гриша не выдержал и решил напрямую переговорить с шефом. Вот тут-то опять подвела его близорукость.
   Начальник или, как все звали его, Хозяин Гришу принял, но разговаривать не стал. Даже не предложив присесть, он спросил, по какому вопросу к нему обращается бригадир первой бригады грузчиков. И когда Гриша сказал, что по производственному, Хозяин попросил тихим непререкаемым голосом впредь обращаться по всем вопросам к главному технологу.
   С главным технологом Гриша говорить не захотел, потому что тот был тоже из новых, и пошел к главному инженеру, которого знал со дня своего прихода на Базу и с которым у него были товарищеские, даже дружеские отношения. Главный инженер, выслушав Гришу, не спеша открыл холодильник, плеснул в широкий стакан на донышко коньяку, набрал в рот, подержал, пока жгучая и ароматная жидкость не растеклась по всему рту, и закусил долечкой лимона, загодя нарезанного и лежащего в сахаре на тарелочке.
   - Помню, что ты на работе не пьешь, поэтому не предлагаю, - сказал главный инженер, смакуя лимончик. - Знаешь, Гриша, я тебе прямо скажу, что и сам не понимаю, что здесь сейчас происходит. А посему дорабатываю последние денечки и скоро выйду на пенсию. Обещают проводить меня с почетом и вполне приличной премией. Уходить я, конечно, не хочу, но прекрасно понимаю, что если я не уйду сейчас по-хорошему, то через месяц-другой меня просто отсюда выставят, а то и чего похуже случится. Пойми, брат, все изменилось не только у нас на Базе, но и во всей стране. Другая страна - другие законы, это и есть распрекрасный капитализм со всеми его атрибутами, с его так называемой демократией. Начальник через день мотается за "бугор", говорит, что заключает договора и получает инструкции, потому что у него там появились хозяева, которые предпочитают жить там, а командовать нами здесь. Только думаю, что это не совсем так, договора-то он заключает, это я вижу, но то, что ворочает всем сам, это я тоже смекнул. А про хозяев говорит так, для отмазки. Так для него легче и привычнее, он ведь и секретарем когда был, всем крутил сам да кивал, мол, это там, наверху, требуют. Хорошо это или плохо, я сейчас судить не собираюсь, только он диктует свои правила игры, и всем, кто здесь хочет выжить, придется под эти правила подстраиваться. Я консервативный старик, переделаться не смогу, да и не верит он мне. Поэтому я совершенно ему не нужен. И честно тебе скажу, что даже рад, что мне дают уйти, если не с почетом, то хотя бы без большой обиды. А тебе скажу так, Гриша, ты мужик еще молодой, тебе, как я помню, скоро сороковник стукнет - жить да жить, но если не перестроишься и встанешь поперек потока, они тебя сметут, как пылинку. Сейчас на Базе есть Хозяин, и все делают то, что он прикажет, причем на "цирлах". И никаких отклонений. За такую работу неплохо платят. Смотри, как новая бригада твоих коллег "шебаршит". Так что не будь близоруким и думай, прежде чем соваться с вопросами да советами к хозяевам, они этого не любят. Да сходи ты к технологу, пока не поздно, и дай бог, чтобы тебе твой визит сошел с рук. Твоя дружина уже давно стала как кость в горле, и новую бригаду хозяева сделали неспроста. Думай сам, коли выжить хочешь. Твою бригаду-дружину все равно разгонят, слишком она независима. Если тихо примешь волю хозяев - без хлеба, наверное, не оставят, им нужны сильные люди, а возникать начнешь - в порошок сотрут. Тут уже все схвачено, ни партком, ни профком уже не помогут, и я тебе ничем помочь не смогу, извини, брат. Ты и сам видишь, что я уже фактически не работаю, сегодня банкет, потом до следующей пятницы я еще числюсь на работе - и на пенсию. Почему до пятницы? А понимаешь, пошел Хозяин навстречу: у меня в следующую пятницу ровно шестьдесят лет трудовой деятельности вместе со службой, без льгот.
   Гриша попрощался и ушел, тихо прикрыв дверь, так и не воспользовавшись добрым советом и не сходив к технологу.
   ***
   Пятница, 13 июня, 19 часов 40 минут
   Вечером в кабинет Рябова вошли пятеро бритоголовых из новой бригады. Рыжий сухощавый парень с короткой стрижкой "быка" сел напротив Гриши и положил ноги прямо на стол. Гриша продолжал молча заполнять "наряды", не реагируя на такой выверт и размышляя над тем, что бы это могло означать. По своей инициативе этот рыжий увязчик прийти не мог. Так вообще к Рябову еще никто не заявлялся, тем более от Жука, с которым у Гриши было негласное соглашение о паритете, его ребята не трогали дружину, и дружина никого не трогала. По мелочам конфликты были, боевики Жука время от времени задирались, как бы проверяя на прочность, но это не выходило за рамки спарринга. На спаррингах боевики у Гришиных ребят никогда не выигрывали, но и его ребята особенно не зарывались, и все можно было считать своеобразным соревнованием. А тут такой наезд. Выходит, Рыжий получил "добро" у Жука. Это было странно, Гриша не мог понять, зачем Жук идет на открытый конфликт с дружиной. Или это пробный наезд, получится, так получится, а нет, так можно списать на инициативу нового человека, Рыжий недавно появился у Жука. Гриша бросил взгляд в окно и увидел еще двоих. "Ну что же, посмотрим, что будет дальше", - подумал бригадир. Посидев минут пять, пуская колечки дыма в потолок, Рыжий процедил с гнусавым распевом:
   - Мужик, тебе что, больше всех надо?! Гля, тебя ж не трогают, чего ты лезешь, в натуре. Ну ты же работаешь со своими мужиками, тебе ж дают заработать на хлеб с водкой, да и на колбаску тоже. Чего тебе, не хватает, что ли? Какого хрена тебе еще надо? Фишку попутал?
   "Похоже, что действительно решили пощупать на прочность", - подумал Гриша и, продолжая заполнять наряды, тихо ответил Рыжему:
   - Катились бы вы, ребята, куда подальше.
   - Не понял, - протянул Рыжий, вставая и наматывая цепь от бензопилы на руку в перчатке.
   "Быки", демонстративно разминая плечи, повытаскивали откуда-то куски арматуры в резиновых шлангах.
   - Ты что, мужик, - прошипел Рыжий, - рамсы попутал, в натуре. Сейчас поправим.
   Гриша поднял из-под стола левую руку с короткоствольной "Береттой" и, положив на стол, тихо повторил:
   - Катитесь, ребята, так лучше будет. А ты, козел рыжий, лучше не приставай к взрослым.
   Рыжий, как будто что-то в нем переключилось, сбавил пыл и запел почти что заискивающим голосом:
   - Ну ладно, мужик, не горячись, мы пошутили, хотели тебя на понт взять, но ошиблись. Видим, ты - король, а мы не правы. Бывай здоров.
   "Быки" нехотя вышли из конторки, а Рыжий, закрывая дверь и улыбаясь, тихо сказал:
   - Ну ты, мужик, молодец, в натуре, не ожидал. Ошибочка вышла. Так что не держи зла на нас. Зачем нам ссориться, вместе работаем, свои люди. Ты человек авторитетный на Базе и в городе, раньше я это только слышал, а сейчас сам вижу. Зачем нам неприятности. Ну, бывай, - и скрылся за дверью.
   Гриша посидел задумчиво пару минут, убрал со стола все бумаги, натянул кожаную куртку на могучие плечи и задумчиво остановился посреди конторки. Ничего неожиданного в случившемся для него не было, от этой шпаны можно было ожидать чего угодно, но такой несерьезный наезд типа на понт взять был непонятен. Пришли пацаны, попугали арматуркой и вот так тихо ушли, и совсем не потому, что испугались его "Беретты", что-то тут не вязалось.
   "Да ладно, чего голову ломать, время покажет", - думал Гриша, закрывая конторку.
   А время, действительно, ждать не заставило. Закрыв кабинет, Гриша пошел на автостоянку. Возле его машины стоял Рыжий. Увидев Гришу, радостно заулыбался и, поглаживая машину по крылу, прямо запел от умиления:
   - Классная тачка, уважаемый. Да ты не бычься, ну ошиблись, бывает, прости, что так вышло. Промашку дали.
   Гриша увидел Рыжего загодя и был готов ко всему. Вежливый тон его совсем не расслабил, только подстегнул внимание. Но комплимент в адрес машины ему был приятен. Свой шестисотый "Мерседес" Гриша купил год назад у главного бухгалтера Базы за две "штуки" баксов. Тот по пьяни слетел с дороги, перевернулся и сильно помял совершенно новую машину. Возиться с ремонтом буху не хотелось, и он толкнул "Мерс" Грише, притащившему ее на Базу. Друзья помогли восстановить машину, и уже через месяц Гриша прикатил на работу в сверкающем темно-зеленым металликом "Мерсе". Машина была предметом его гордости, и, услышав комплимент в её адрес, Гриша немного расслабился, положил руку на крышу автомобиля и довольно ухмыльнулся:
   - Бывают "тачки" и лучше.
   - Ну что ты, браток, - воскликнул рыжий, - куда круче, это же классика, это же песня, - и протер лобовое стекло носовым платком.
   Гриша расплылся в довольной улыбке, вытянул из кармана другую руку с ключами и стал открывать дверь.
   В эти секунды, когда он потерял контроль над ситуацией, Рыжий быстрым движением выбросил вперед руку, в которой вместе с платком был баллончик, и брызнул в лицо Грише ядовитым газом. Гриша отшатнулся и с хрипом согнулся пополам. В голове его словно взорвался фонтан жгучих брызг. Через пелену едких слез он видел бросившихся к нему шестерых "быков", но не смог даже разогнуться. Его били ногами, кулаками, в лицо, живот и по спине, не спеша, со знанием дела. Били по спине и ногам арматурой. Удары хорошо натренированных "быков" не давали ему собраться, а горечь во рту и боль в голове передергивали все тело спазмами. Но даже сквозь все это Гриша слышал тихий голос Рыжего:
   - Ничего, гад, это будет тебе наукой. Крутой нашелся. Козел, говоришь? Сейчас ты сам козлом станешь.
   Сознание Гриши расплывалось, но он старался закрыть лицо и голову от ударов "быков", окружающих его кольцом, звереющих от крови беззащитной жертвы и входящих в раж. Уже почти ничего не понимая, он увидел, как от двери гаража скользнула в их сторону темная фигура.
   - Вот и конец, - подумал Гриша, оседая, как раненый медведь.
   Последнее, что запомнил бригадир, теряя сознание, - это редкие и крупные капли дождя.
   ***
   Пятница, 13 июня, 21 час 50 минут
   В двадцать один час пятьдесят минут "Мерседес" Гриши подкатил к центральным воротам и, услышав привычный сигнал, охранник включил механизм открытия ворот. Машина выехала, посигналив привычное "Спартак-чемпион", и рванула в сторону города.
   В двадцать два часа парный наряд охраны Базы наткнулся около внутренней стоянки автомобилей на убитых грузчиков. Не уходя с места происшествия, старший наряда вызвал начальника смены.
  
   ***
   Пятница, 13 июня, 21 час 55 минут
   Гриша очнулся от резкой боли в висках, пронзительной рези в носу, горле и глазах и тут же отдернулся от тампона, смоченного нашатырем. Жмурясь от дикой боли в голове, он огляделся и понял, что находится на заднем сиденье своего автомобиля. Сердце лихорадочно стучало у самого горла. Глаза слезились, он смутно видел расплывчатое лицо, которое показалось знакомым. В голове все плыло, взрывалось и стучало. Тело откликалось тысячей жгучих точек на каждое движение. Гриша не понимал, что происходит, но интуитивно почувствовал, что опасность миновала и это не враг. Человек поднес к Гришиным губам металлическую крышку от термоса, Гриша машинально глотнул крепкий и сладкий чай и чуть было не закричал от боли - во рту все было разбито. Но вязкая жидкость заглушила боль, шум в голове затих, и Гриша, еле шевеля разбитыми губами, спросил:
   - Ты кто?
   Расплывчатый призрак заставил Гришу допить чай, затем, выплеснув остатки на землю, закрутил крышку термоса. Вглядываясь в незнакомца, Гриша подумал, что знает, кто это, но не может вспомнить, он пытался разглядеть лицо, но из-за темноты и слез на глазах все расплывалось. Грише даже показалось, что он знает его имя.
   Машина мягко тронулась, Гриша качнулся, жгучей волной навалилась боль, и уже сквозь туман услышал, как незнакомец спросил:
   -Где живешь?
   Гриша пробормотал адрес и провалился в бездну.
  
   ***
   Суббота, 14 июня, 6 часов 05 минут
   Проснулся бригадир у себя в квартире от грохота будильника, который стучал будто прямо по голове. Гриша лежал на диване без ботинок, в брюках и рубашке, укрытый пледом. Было шесть часов утра. Все тело ныло от боли, он встал, разделся и принял душ. После холодного душа стало легче, а от горячего кофе в голове стало проясняться. Вспомнился вчерашний вечер четко по минутам до того момента, как его свалили "быки". Дальнейшее припоминалось с трудом, словно все происходило не с ним, а с кем-то другим. Обрывочно всплыл ночной разговор в машине с каким-то человеком, и уже совсем не вспоминалось, как он очутился у себя дома. Гриша понимал, что ему кто-то помог, причем этот кто-то казался очень знакомым, но чем больше он напрягал память, тем больше путаницы возникало в голове.
   - Задачка, - крякнул бывший борец, протягивая руку за электробритвой, но, глянув на себя в зеркало, передумал бриться и пробурчал, - хорошо, что жена с дочками к теще уехала, а то объясняй, откуда такие "комплименты".
   Размышляя над случившимся, Гриша быстро оделся, спустился вниз, пошел на стоянку, машинально достал из кармана ключи, хмыкнул, открыл двери автомобиля, прогрел машину и выехал на работу. Все это он делал автоматически и как бы наблюдая себя со стороны. По дороге пытался вспомнить упущенное звено, но чем больше думал, тем меньше понимал происходящее. К восьми ноль-ноль "Мерседес", как всегда, подъехал к Базе.
  
   ***
   Воскресенье, 15 июня, 23 часа 45 минут
   Жук отправился к Трешнику без обычного сопровождения и даже не на своем "джипе". Вчетвером на машине Бисера они с тихим шелестом подкатили к дому, затаившемуся в высоких елях. Семисотый "БМВ" уперся в ворота и посигналил. Один пацан вышел из машины, стал перед телекамерой, позвонил и сказал, что привез почту от босса. Это не вызвало подозрений, так как все главари групп ежедневно получали почту от Жука. В почте, в плотном конверте, рассылались пароль для телефонных разговоров на следующий день и другая оперативная информация, которую нельзя доверять телефону. Конверт отдавался только из рук в руки и после ознакомления сжигался в присутствии курьера, этому Жук уже давно научился от "крестного". Трешник, ничего не подозревая, открыл ворота и только после того, как машина въехала на площадку перед домом, понял, что прибыла к нему не только почта. Когда все вошли в дом, Жук отметил про себя, что Трешник даже не удивился ночным гостям, хотя и заметно побледнел.
  
   ***
   Ремарка - ТРЕШНИК
   Леха Монякин всю жизнь считал себя обиженным. Причем обижался он с самого детства и абсолютно на всех. На школьных друзей, потому что у них были отцы, а у него отец умер, когда он был еще совсем маленьким. Обижался на учительницу, которая делала ему замечания, потому что он больше всех вертелся.
   При этом Леха постоянно доказывал всем, что он ничем не хуже, а даже, наоборот, лучше их всех. Имея щуплое сложение и слабое от рождения здоровье, он с остервенением занимался спортом и развил в себе недюжинную силу. Он в принципе мог бы добиться хороших результатов и в боксе, и в дзюдо, которыми занимался с какой-то непонятной для всех злостью. Он выигрывал на тренировках почти все спарринги, но на соревнованиях почему-то проигрывал. Тренер не раз говорил, что необузданная гордыня мешает ему дойти до заветной цели, но Монякин никого не слушал. Получив замечание от судьи, злился на судью. Ему всегда не хватало чуть-чуть, и он срывался у самого финиша. Однажды после соревнований он в дикой ярости избил своего победителя и получил такой жесткий отпор от товарищей по команде, что неделю не мог подняться с больничной койки и еще больше озлобился. Он обижался на всех и во всем винил тех, кто его окружал.
   Мать не могла давать ему денег на школьные завтраки, и он её возненавидел. Одноклассники угощали его конфетами, и он ненавидел одноклассников. Чтобы добыть денег, он стал продавать в школе жвачки и сигареты. И скоро денег у него стало больше, чем у сверстников, однако девочка, которая ему очень нравилась, сказала, что он жлоб.
   От обиды Леха бросил школу и устроился слесарем в автосервис, но работа не давала ему нужного заработка, и он стал спекулировать водкой. На этом он получил приличные деньги, криминальную практику и кличку Трешник. Прилипло к нему это погоняло потому, что на вопрос клиентов, есть ли выпивка, он отвечал: "Трешник". От уголовного дела его спасли армия и заработанные на водке деньги.
   Служить Трешник попал в погранвойска, службу нес с особым рвением, за год дослужился до сержанта и был лучшим стрелком на заставе. Кроме того, он научился неплохо метать нож, часто участвовал в различных соревнованиях и имел блестящую перспективу. Начальник заставы рекомендовал его даже в погранучилище. Но однажды Трешника поймали, когда он продавал патроны местному охотнику. Спасли от штрафного батальона только спортивные заслуги и окончание срочной службы.
   Придя после службы домой, Трешник пробовал выращивать бычков, но это дело оказалось сильно хлопотным, и он вернулся к водочному бизнесу. Дела у него шли неплохо, он наладил даже собственное производство спирта и делал из него в общем-то неплохую водку на корешках и травах. Но времена изменились. Пока он служил в армии, его дружок, с которым они начинали бизнес и который раньше шил и продавал джинсы "варенки", стал заниматься водкой и организовал не кустарное производство, а создал настоящую водочную империю. И хотя Трешник на своей водке зарабатывал большие деньги, он не получал от этого полного удовлетворения, потому что его джинсовый друг обошел его на круге. Трешник люто возненавидел друга.
   Трешник самый первый в районе купил крутую новенькую иномарку. Но когда он подкатил на сверкающем "Мерседесе" к той самой девчонке, которая когда-то назвала его жлобом, и с важным видом предложил прокатиться, она рассмеялась ему в лицо и гордо пошла по улице. А он, Леха Монякин, крутой бизнесмен, сидел в шикарном автомобиле и смотрел, как она шла в своем дешевом простеньком платьице, такая красивая, гордая и недосягаемая. Он мог бы одеть её в самые дорогие платья, дать ей самые дорогие украшения, а она... В нем бушевала лютая обида. Напившись, он подговорил дружков из своей "крыши", и они все вместе изнасиловали его первую любовь, причем он оказался последним в очереди.
  
   ***
   Суд долго разбирался в этом деле, потому что среди насильников был сынок очень большого человека. Дело сначала хотели спустить на тормозах, девчонке обещали дать квартиру и представить все как товарищескую попойку, перешедшую в шалость. Но девчонка с таким раскладом не согласилась и на суде рассказала всю правду. Люди, вместо того чтобы осудить её, как того хотелось Трешнику, почему-то ей сочувствовали. И в довершение всех унижений его одноклассник сделал ей предложение, и они поженились еще до окончания суда. Ему же, Монякину, в конце концов выписали как организатору путевку на десять лет в места, как говорится, не столь отдаленные, а остальным дали сроки от пяти до года. Сынку большого человека, который первым насиловал девчонку, дали три года условно как невольно присутствовавшему и не делавшему ничего противоправного. Такая несправедливость еще больше его озлобила.
   Поскольку суд проходил в маленьком районном городке, то до отправки в колонию строгого режима особых проблем у него не было. Но когда Трешник попал в колонию особо опасных рецидивистов - КООР, расположенную недалеко от северного города с символическим названием Воркута, то прошел все этапы насильников того времени.
   Когда в эту же колонию пришел Жук, Трешник был уже несколько лет опущенным и забитым шнырем. Жук мотал тринадцатый год, и это у него была пятая колония. Сюда его перевели за злостное нарушение режима на прежнем месте отбывания срока. Вся колония радовалась, что наконец-то пришел такой знатный каторжанин. Житуха в колонии была, прямо сказать, никудышная, зону держал вор в законе Геланя. Он со своими дружками-земляками обирал всех подчистую. Начальство смотрело на все сквозь пальцы, потому что Геланя платил мзду и начальнику лагеря, и всем, кому положено, и творил на зоне всё что хотел.
  
   ***
   Геланя, как и положено человеку его уровня, встретил знатного каторжанина с демонстративным радушием, предложил хорошее место в бараке недалеко от каптерки, где проживал сам. Весь лагерь знал о прибытии Жука и о том, как его встретил вор зоны. Получалось, что вроде бы и не обидел, но показал место и продемонстрировал, что главным в колонии будет он. Ситуация складывалась явно скандальная. Зона затихла в ожидании, что будет: или знаменитый Жук съест такую фигу и пойдет под Геланю, или потянет одеяло на себя. До вечера никаких происшествий не произошло, и зона пошла на отбой. К вечеру лагерные ставки были один к двум в пользу Гелани.
   После вечернего развода в каптерке Гелани собрались все авторитеты лагеря, выпили за знакомство и скинулись в "рамса". Жук, вместо того чтобы принять верх вора зоны и проиграть первую игру, круто обул Геланю. Тот взбесился и сказал братве, что Жук шельмует. Жук, ничего не говоря, в ответ полосонул его по горлу заточенной ложкой и показал всем, что игра шла "точеной" колодой Гелани. Дружкам Гелани, конечно, не понравилось, что новенький, пусть и знатный, повел себя именно так. Но по законам зоны играть с авторитетом точеными картами считалось полным бантом, это было ниже, чем западло. Одно дело обуть какого-то фраерка или шушеру- первоходку, но так унижать авторитета, известного на всех северных зонах, было нельзя, за это надо отвечать. Авторитеты зоны гадали, как развести базар. С одной стороны, Геланя вроде бы и не прав, но он вор зоны. С другой стороны, Жук вроде и прав, но зачем он так поправил Геланю, если можно было бы и договориться. С третьей стороны, все знали, что Жук, хотя и не беспредельщик, но во всех случаях, когда считает себя правым, легок на расправу. Сказать последнее слово было некому. Геланя, вместо того чтобы принять участие в разборе, покорчившись немного, невнятно что-то прохрипел и, так и не сказав ни одного вразумительного слова, отправился в мир иной. И авторитеты, ничего не решив, отложили разбор до утра, тем более что впереди еще была ночь, а ночью на зоне всякое случается. Может, к утру все само собой и утрясется. Земляки Гелани тоже думали, что ночь поможет уладить этот конфликт в нужном направлении, и собрали малый сходняк, задумав Жука порешить. В бараке все поняли, что ночка будет крутой, и зэки не спали, ожидая финала этой истории. Уже под утро три земляка Гелани подкрались к кровати Жука с заточками, чтобы исполнить приговор. Но судьба или тот, кто за ней стоит, порешила иначе, и земляки Гелани дали маху. В смысле промахнулись и вбили свои заточки в завернутый под одеялом матрац. Ситуация получилась, прямо скажем, смешная, и, глядя на растерянные физиономии подельников, можно было бы хорошо посмеяться, но Жук, наблюдавший это с мрачной усмешкой, почему-то отнесся к такой выходке иначе. Может быть, у него с юмором было плоховато, а может быть, и по другой причине, но прибил он непрошеных гостей их же заточками к стене барака.
   Отрядный, не увидев на утреннем разводе Геланю, особо не удивился, так как тот частенько пропускал это обязательное для остальных зэков мероприятие, но отсутствие еще троих его дружков - это уже был перебор. Злой отрядный зашел в барак, чтобы вставить нарушителям все, что положено, и, увидев их просто так стоящими у стены и не желающими идти на развод, очень рассердился. Обложив их добрым матом и поняв, что они никак не среагировали на его корректные замечания, отрядный собирался было уже выписать им путевки в карцер. Этим он, конечно, мог себя сильно скомпрометировать в глазах камерного общества, так как все знали, что бывают случаи, когда зэк получает полную индульгенцию и тогда его наказывать нельзя. Однако отрядный все-таки не оконфузился, вовремя заметил свою оплошность и смекнул, что просто так не может у всех троих в правом глазу торчать крепкая заточка из арматуры. Кроме того, отрядный шнырь сообщил, что Геланя тоже решил покинуть отряд. Все это сильно озадачило отрядного, да и не только его. Долго еще "кумовья" пытались докопаться, кто же это набезобразничал. Но так вышло, что в бараке никто ничего не видел и не слышал. Да и как же зэки могли что-то видеть или слышать, когда все конкретно поняли, что земляки Гелани дали маху, и вся его непоколебимая власть кончилась. Зэки дружно вздохнули, отвернулись в другую сторону и закрылись с головой одеялами.
   Активисты из других бараков, делегированные в качестве наблюдателей, увидев такой исход дела, вернулись и рассказали своим, как все обернулось. После чего все, кто имел обиды на Геланю, а таких было немало, быстренько нашли смотрящих бывшего правителя зоны и тихонько их придушили, а заодно присовокупив к ним и нескольких земляков бывшего ночного хозяина зоны. Ну раз нет короля, то нет нужды оставлять и его подданных. Тут, понятное дело, даже если кто и захотел бы, то ничего не мог услышать или увидеть. А еще отрядный шнырь Трешник пробежал по бараку и проверил, все ли отвернулись и хорошо ли укрылись одеялами. Затем и сам забрался с головой под одеяло, потому что в лагерном обществе совсем не принято совать свой нос в чужие разборки. Само собой, когда никто ничего не видел и не слышал, найти концы непросто, и "кумовья" списали все на драку.
   После этого случая на зоне произошли большие перемены, все приняли власть Жука, никто и не пытался оспаривать его первенство. Мужики работали, блатные жили своей жизнью, все вовремя платили в общаг, а попавшие в карцер получали поддержку чаем, куревом и пайкой. В общем, жизнь в лагере устаканилась. Неузнаваемо изменилась и жизнь Трешника. Из опущенного шныря он как-то быстро преобразился в расторопного увязчика, а затем и подручного Жука. За оставшиеся два года отыгрался за все унижения над своими обидчиками не один раз и приобрел славу верного пса. И те, кто раньше смотрел на него с насмешкой, теперь вежливо с ним здоровались. Оказалось, что он неплохо играет в карты, правда, все карты у него были точеные, но конфликтовать с ним никто не пытался.
   На волю Трешник вышел на полгода раньше Жука с хорошей лагерной славой крепкого братка, легко вписался в бригаду, курировавшую рынок, и почти сразу стал "смотрящим". А когда пришло время выйти на волю Жуку, прикатил за две тысячи верст на двух крутых тачках и прямо от ворот увез его в большой город. Целую неделю они кутили по всем кабакам с девчонками, и бывший шнырь клялся лагерному авторитету в преданности и дружбе. Само собой вышло, что когда Жук попал на Базу, то пригласил и Трешника. В течение года тот преданно служил Жуку, выполняя все его поручения, попутно разобрался со своими подельниками, отправившими его на зону. Но шло время, и Трешник стал понимать, что у Жука нет будущего. Есть дом, в котором он живет, как в лагере, под охраной тех же ментов, есть "бабки", но Жук с легкостью спускает их по кабакам, есть бабы, но нет главного, нет будущего, по "закону" ему даже семью нельзя иметь. Трешник стал задумываться, как бы выйти сухим из этой "мокрой" игры со смертью и удачей. Сначала он съехал с шикарного дома Жука под предлогом, что нашел себе телку с квартирой. Затем под предлогом пошатнувшегося здоровья вышел из первого круга. Для этого ему пришлось сломать ногу, которую ему склеили так, что он стал прихрамывать. За это он заплатил хорошие бабки, но денег не жалел, поскольку знал, что делает. Он даже пустил слезу, когда в больнице его навещал Жук, мол, как жалко, что не сможет служить ему, как прежде.
  
   ***
   Понедельник, 16 июня, 2 часа 05 минут
   Жук мрачно сидел верхом на стуле, положив мосластые ладони на спинку, и слушал Трешника. Телохранители были в другой комнате и смотрели боевик по видику, не выпуская из рук "калаши".
   Обычно по лицу Жука никогда нельзя было понять, слушает ли он собеседника или нет, он не показывал своей реакции на любую информацию. Этому его научила жизнь. Однако, слушая рассказ Трешника, он мрачнел с каждой фразой. Он не перебивал этого человечка, который был ему всем обязан и которого считал почти другом.
   А Трешника словно прорвало, он говорил и говорил обо всем, что у него накопилось за всю его жизнь, боясь остановиться, его будто радовала такая реакция Жука.
   - Ну почему я всегда проигрывал, чем я хуже других? И в школе, и там, - Трешник неопределенно махнул рукой. - На воле, до зоны, и на зоне, и вот сейчас я оказываюсь крайним. У нас с тобой одна похожая судьба и одна статья, но ты в лагере стал авторитетом, а я шнырем, причем опущенным шнырем. Тебя все боялись, но уважали, а меня сначала презирали и пользовали, а потом, когда на зону пришел ты, я поднялся и отыгрался, меня боялись и ненавидели. Почему??? Да, я хотел завязать и залечь на дно. Я придумал беспроигрышную схему и увел эти "чипы" - процессоры. Никто бы никогда это дело не раскрутил, если бы не та дурацкая драка. Не подскажи я тогда Клину взять больше ребят, никто бы меня не вычислил. Я понял, что опять проиграл, когда, унося "чипы", увидел драку. Мне бы переждать и уйти, а я решил запутать следы, чуял, что сгорю, но хотелось всем утереть нос. Вот и утер, - Трешник сплюнул на ковер. - Судьба, видно, такая. Я ведь и тебя сначала боготворил, чуть ли не молился на тебя, когда в лагере ты меня взял в свиту. Хотя я еще там понял, что мне с тобой не по пути. Ты не живешь, а как будто сводишь счеты с жизнью. Там, на зоне, я думал, что это необходимость, но потом увидел, что и на воле ты ведешь себя так, будто каждая минута последняя в твоей жизни, и бросаешь её, как разменную монету. Тогда и понял, что я лучше тебя. В отличие от тебя, я хочу жить и люблю жизнь.
   Жук, слушая его тираду, вспоминал свою жизнь. Что было бы с ним, с Жуком, если бы не встретился ему Юртим? Никто не скажет, как сложилась бы его судьба. Вполне возможно, что фишка могла лечь так же, как у Трешника. Чем дальше по времени отодвигалась первая встреча с Юртимом, тем чаще она всплывала в памяти. Да, он работал тогда на майора Трохина, работает и сейчас, уже на отставного полковника. Иногда Жуку казалось, что он готов убить Юртима. Но, размышляя о своей жизни, он понимал, что всем, что он имеет, он обязан Юртиму. Да, сейчас он стал крутым авторитетом, но, расскажи о своей жизни браткам, готовым за него отдать свою жизнь, трудно угадать, как скоро, но однозначно скоро, они её и укоротят. Все чаще в бессонные ночи авторитет пытался понять, кто он на самом деле, и не находил ответа на вопросы. Да, его натаскивали еще до суда для работы в лагере, его намертво повязали кровью, и на зоне он работал, создавая управляемые структуры. Жук не совсем тогда понимал, для чего Юртим его готовит, но всегда чувствовал, что является частью какой-то большой машины, видел, что школят для чего-то серьезного.
   Иногда, когда Жуку казалось, что про него забыли, и он начинал думать о будущем, пытался представить свою жизнь и ничего не видел, кроме зоны. Ему казалась, что вся его жизнь - сплошная зона, и он уже никогда не вырвется из её колючих объятий. Ему даже нравилось, что именно он держал "закон" зоны. Никто не может пожаловаться, что он нарушил "закон". Везде он забирал власть и везде наводил железный порядок. Разводил сложнейшие конфликты, помогал зэкам жить, и по всем лагерным понятиям был справедлив. Его могли убить в любую минуту и свои, и чужие. Жук ухмыльнулся: а кто свой и кто чужой? "И действительно, чем хуже этот пацан", - думал он, глядя на Трешника, обреченно рассказывающего про свою жизнь. Почему Юртим выбрал его? Мог бы ведь выбрать и Трешника. Или не мог? А если бы другой был на месте Юртима, кого бы он выбрал? Чем он лучше или хуже других, кто это определил?
   Жук почувствовал какую-то тоску. Он молча достал револьвер, выкатил барабан, вынул патроны, потом вставил один, подумал и добавил еще один, поставил барабан на место и прикрутил глушитель.
   - Знаешь, Трешник, - вяло сказал Жук, - я считал тебя другом, но ты меня продал. Сейчас выбора у меня нет, таковы правила, но я дам тебе шанс, даже два... даже три. Мы сыграем с тобой в рулетку. Согласен?
   Трешник закивал головой, и глаза его загорелись.
   Жук молча крутанул барабан, приставил ствол к своему виску и нажал курок, раздался щелчок, опустив руку, он нажал курок еще раз, и пуля с хлопком вошла в тахту.
   - Ну что же, крути, теперь твоя очередь, - сказал он устало и бросил револьвер Трешнику.
   Тот, ловко поймав ствол, напряженно застыл. Возле дверей стояли телохранители Жука, держа автоматы с глушителями, направленными в его сторону. Пацаны, смотревшие видик и, казалось бы, ничего не видевшие, выросли, как приведения, лишь только Жук заговорил про рулетку. Они напряженно наблюдали за происходящим, не выказывая своего отношения, никто, по понятиям, не смел мешать или советовать старшему, как вести суд. Потом можно было сказать слово, но это потом. Когда Жук приставил револьвер к виску, они застыли в напряжении, до хруста в суставах, и когда раздался щелчок, облегченно вздохнули. Но когда Трешник поймал ствол, пацаны мгновенно взяли его на прицел.
   Сидя на диване с револьвером в руке, Трешник, механически выполняя правила игры, лихорадочно думал. Что делать? Мысли проносились в его голове, обгоняя друг друга. Почему Жук дал ему ствол, зная, что никто в бригаде не стреляет лучше? Надеется на то, что он не успеет или промахнется? Трешник крутанул барабан и, почувствовав, что единственный патрон лег в ствол, медленно стал поднимать револьвер к виску, видя, как в него впились глазами телохранители. Почему Жук дал ему ствол? Он же знал: Трешник - мастер по "русской рулетке", в его руках барабан всегда вращался как надо, и на этом трюке с рулеткой многие его враги поплатились шкурой. Знал и дал ствол. Зачем? Мысли пронзали его мозг и не находили решения. Неужели Жук думает, что он, Трешник, будет сам стреляться. Ну, нет, он не дурак, он успеет всадить единственную пулю тому жлобу, который ближе. Успеет другой рукой метнуть нож во второго и перехватить его ствол, а потом... Трешник точно знал, что все успеет, рассчитал все до сотых долей секунды. Он накажет этих хорьков, а потом... потом Жук горько пожалеет о.. И тут мысли Трешника уперлись в пустоту: о чем должен пожалеть Жук, уж не о том ли, что его, шныря, сделал авторитетным братком?
   Ствол был уже почти на уровне виска, и Трешник видел, как побелели пальцы на курках автоматов, и вдруг его пронзила мысль, что Жук смеется над ним. Вон сидит, усмехается и даже глаза прикрыл. Почему Жук смеется, хотя знает, что его жизнь висит на волоске. Мысль металась в голове, словно ища выхода, и взорвалась прозрением. Леха Монякин по погонялу Трешник вдруг понял: Жук знает, почему он всегда проигрывал. Знает, что Трешник лучше всех в бригаде стрелял и метал нож. Жук знает, что у него есть нож, и дал еще и ствол. Почему? Да просто знает, что Трешник проиграет и сейчас. "Так он же смеется", - подумал Трешник, молниеносным движением направил ствол револьвера на Жука и нажал курок. Пацаны только раскрыли рты, они прозевали самое главное и растерянно смотрели на Жука, который поднял руку, останавливая их.
   Трешник минут пять смотрел то на револьвер, который дал осечку, то на Жука, другая рука сжимала нож, который он так и не метнул. Трешник знал, что боек ударил по капсуле, он слышал это, у него был абсолютный слух. Он видел, что пацаны с "калашами" застыли в ожидании команды. И вдруг засмеялся, резко выкрикивая: "Ты, Жук, подсунул мне холостой патрон, ты струсил, ты, мерило зэковской чести, струсил". Трешник повторял: струсил, струсил, - и смеялся еще громче, и радуясь своему открытию - Жук струсил. Трешник получал удовольствие от мысли, что его спаситель и кумир вдруг оказался трусом, почти таким же, как он сам.
   Жук взял револьвер из руки Трешника, повернул барабан, направил патрон, давший осечку, в ствол и устало произнес:
   - Дурак ты, Трешник, и был дураком всегда. Жадным, завистливым дураком. Я дал тебе шанс, два, даже три. Во-первых, "русская рулетка" - это святая вещь, она дает шанс. Если Бог сохранит кому-то жизнь, то это верхнее решение. Во-вторых, я крутил рулетку с двумя патронами, а ты с одним и то решил сподличать. Это, Трешник, и есть судьба. - Жук, не целясь, выстрелил в шкаф.
   Тихий хлопок показался Трешнику оглушительным, пуля прошла сквозь шкаф, срикошетила от стены и уткнулась в грудь бледного Трешника. Пуля просто ударилась в рубашку и упала ему на колени, не причинив никакого вреда. Жук посмотрел на дымящийся ствол, на растерянного Трешника, и повторил:
   - Я считал тебя своим другом, но ты меня продал. Тебя покарала судьба, - Жук молча поднялся и направился к выходу, но в дверях остановился и сказал: - И все ты брешешь, Трешник, даже сейчас. Ты хотел не просто затырить "чипы" и залечь, ты хотел подставить меня, потому что знал: следы приведут в бригаду, ко мне. Ты обрадовался, когда увидел драку, и решил, что это хорошее прикрытие, и опять просчитался. Судьба никогда не поворачивалась к тебе лицом, эта девка тебя не любила, и что еще хуже, она тебя игнорировала. Когда ты уже радовался удаче: такой подарок, драка, куча следов, и все спишется на пацанов, вдруг появился еще один человек, который вмешался в драку. Этот гад убил настоящих пацанов, и за это будет наказан. Но он лишил тебя шанса, а ты и тогда этого не понял, подбрасывал следы, думал, что еще обойдется. Однако пошел дождь - следов не осталось, а тот, кто убил пацанов, тебя видел и все мне рассказал.
   Жук блефовал, но Трешник был на взводе и закричал:
   - Не видел он меня, не видел, не мог видеть.
   - Это ты так думаешь, - мрачно произнес Жук, - а он видел, как ты прятался, наблюдая драку, как потом снял с пацана кроссовки и топтал следы, как спустился с рюкзаком с "чипами" в канализацию.
   Жук рассказывал версию Юртима и, видимо, попал в точку. Трешник сник:
   - Как же он мог видеть, - причитал Трешник, - он же ушел, я видел его заходящим в здание управления. Вот гад, он был в маске, и даже не знаю, кто это.
   Трешник рыдал, вытирая слезы руками, и вдруг замолчал.
   Перед ним стояли пацаны, с которыми он был знаком, и Жук, которого он боготворил и ненавидел. Они стояли и молча смотрели на него. Бисер передернул затвор, двое его пацанов сделали то же самое. Трешник напрягся и побледнел, он не просил пощады, знал, что её не будет. Он, зло глядя на Жука, сказал:
   - А что, ты сам не можешь пристрелить старого друга?
   Жук мрачно усмехнулся, поднял руку с револьвером, приставил ствол ко лбу Трешника и сказал:
   - Нет, гнида, ты мне не друг. Ты всегда был гнидой и умрешь, как гнида, - и нажал курок.
   Раздался щелчок, выстрела не последовало, Трешник опять засмеялся надрывно, истерично, смех перешел в хохот. Он хватался рукой за сердце и хохотал, захлебываясь и кашляя, и смотря на Жука дикими глазами:
   - Осечка, - шептал он еле слышно синеющими губами, - неужели осечка, вот повезло...
   Смех его перешел в бульканье, Трешник затих и упал. Бисер недоуменно смотрел на Жука, потом на Трешника, подошел, пощупал пульс и растерянно произнес:
   - А он умер...
   Жук постоял еще немного, мрачно смотря на распростертого на полу Трешника, потом отвернулся, пошел к дверям и уже на выходе сказал:
   - Это судьба, пацаны, и от неё не уйдешь: там даже патрона не было. Заканчивайте здесь, а я поехал, за мной уже пришла машина.
   Часа через полтора Бисер привез домой Жуку злополучные "чипы". Двести пятьдесят тысяч долларов спокойно уместились в небольшом чемодане.
   Поздно ночью Жук позвонил Юртиму и сказал, что процессоры нашлись, его бригада ни при чем, и пересказал весь разговор с Трешником.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 14 часов 55 минут
   Гриша, в который раз пытался свести отдельные мозаичные куски во что-то целое, чтобы понять произошедшее, и в который раз чувствовал, что упускает что-то главное. Он с удовольствием забыл бы про всё это, но что-то свербело и требовало ответа на непонятные вопросы. Что произошло, почему и кто его спас?
   Рябов решил по минутам воспроизвести в памяти событии пятницы: в девятнадцать часов к нему пришли пацаны припугнуть и как-то странно ушли. Далее, в двадцать один час тридцать минут, когда он открывал свою машину, собираясь уехать, Рыжий поймал его на газ. Потом всемером избивали, пока он не отключился.
   Всё это Гриша помнил довольно подробно до того момента, как стал оседать, теряя сознание. Но что случилось потом, было сплошным кроссвордом. Гриша не помнил, каким образом около двадцати одного часа пятидесяти минут - время он узнал из разговора со следователем - выехал с территории Базы и добрался домой. В голове путались смутные воспоминания: иногда, как сквозь сон, всплывали какие-то нечеткие детали, которые с каждым днём становились всё расплывчатее и противоречивее. То ему казалось, что он видел, теряя сознание какую-то тень, то слышал какие-то звуки, но всё это ничего не объясняло и только усиливало тревогу. Кроме того, после пятничных событий Базе началось какое-то непонятное, но очень тревожное движение, в котором принимали участие и прокуратура, и милиция, и охрана базы, и братки. Гриша чувствовал, как говорится, хребтом: вляпался во что-то серьезное, и понимал, что один с этой проблемой уже не разберется. Его допрашивал Бугров, следователь второй следственной бригады Глухов, разговаривал начальник службы безопасности Базы и бригадир второй бригады.
   Юртиму, который знал практически все, Гриша рассказал о том, что к нему приходили "быки" с разборкой, но попугали и ушли, а потом подловили на газ около машины, когда он собирался уезжать. Рассказал, что от газа потерял ориентацию и даже не сопротивлялся, когда его избивали. Очнулся около машины, шел сильный дождь, еле забрался в машину и уехал. Все время, пока Гриша рассказывал Юртиму о произошедшем, тот смотрел поверх головы собеседника и, казалось, совершенно не слушал, иногда только говорил, непонятно к кому обращаясь: "Ну, хорошо, хорошо". А когда Гриша уже выходил из кабинета, Трохин спросил: "А как вы выехали из ворот?" Гриша махнул рукой и ответил: "Да как всегда, посигналил, ворота открыли, и поехал, да и помню я все плохо, голова раскалывалась". Юртим внимательно посмотрел на Гришу, от чего тот напрягся. Опытный следователь заметил заминку, но ничего уточнять не стал и только выдержав паузу, от которой Гриша вспотел, сказал, что приход пацанов и драка - это внутреннее дело Базы, и выносить сор из избы, то есть говорить о нём с чужими, не следует. Гриша понимающе кивнул и подумал, что дело его, похоже, гораздо хуже, чем казалось ранее.
   Жука, бригадира второй бригады грузчиков, Гриша хотел послать подальше, но, поразмыслив, какая от этого будет польза, решил поговорить с ним, тем более, что тот пришел к нему как бригадир к бригадиру. Да и начал разговор коллега с того, что стал возмущаться, как эта шпана поганая разболталась и как они, сявки такие, смели на уважаемого человека прыгать. Жук пообещал, что разберётся и накажет всех, кто к этому каким-то образом причастен. Гриша подумал: понятное дело, разберешься и накажешь, но говорить вслух ничего не стал и рассказал то, что Жук и так знал: про визит Рыжего, про газ и отшибленную память. Потом, помолчав немного, добавил: "Да вот, запомнилось, что когда очухался, шел дождь. Видимо, дождь меня и отрезвил после газа и калачей твоих пацанов".
   Жук притворно возмутился:
   - Вот гады, шпана сопливая, - и спросил, - и это все?
   - Да, кажется, и все. Очнулся с сильной головной болью, башка гудела, от дождя весь промок и сильно замерз. Хорошо, что лежал около своей машины рядом с раскрытой водительской дверью, кое-как забрался в машину, посидел, согрелся и поехал, ничего и никого не видел, решил, что пацаны твои бросили отлеживаться.
   Поверил ему Жук или нет, Гриша не знал.
   Следователям про драку Гриша не говорил ничего, потому что помнил просьбу Юртима и знал: тот его может теперь как-то прикрыть.
   Складывая мозаику событий, Гриша понял, что Бугров его просек насчет драки, и хотя про ночное видение в машине Гриша не говорил никому, легче от этого ему не стало. Все эти события странно перемешались в голове, и появилось тревожное ощущение, что все произошедшее с ним - дурацкий сон, про который почему-то говорит вся База. Иногда Гриша был почти уверен, что тогда ночью он действительно видел бородатого человека, который его выручил и который был очень знаком. А иногда казалось, что все это привиделось. Он не помнил ничего с того момента, когда начал оседать, избиваемый "быками". Но понимал, что сам выехать с Базы не мог, не мог сам добраться домой и поставить машину. После звонка будильника Гриша все помнил четко и ясно: проснулся в своей квартире, как обычно, принял душ, выпил кофе, достал из кармана ключи, закрыл квартиру, открыл гараж, завел машину и приехал на Базу.
   Гриша внимательно присматривался ко всем бородачам, ища у них сходство с ночным призраком, но ясности в его размышления эти наблюдения не вносили, и чем дальше он пытался в этом разобраться, тем запутаннее получалась картина. Во-первых, почему Жук со своей братвой так переполошились: людей своих они теряли часто, но такой суеты никогда не было. И приходил он неспроста. Во-вторых, спецы Юртима взяли его в такой оборот, что Гриша не мог понять, куда они клонят. В-третьих, этот Бугров, похоже, хочет помочь, но как говорить с ним, Гриша не знал. И, в-четвертых, вторая следственная бригада тянет версию с убийством грузчиков первой бригады грабителями, которые похитили процессоры. А когда грабителей застукали грузчики - грабители их убили.
   Ситуация для Гриши со всех сторон складывалась просто патовая. Про драку следователям говорить нельзя, об этом просил Юртим, и если обе следственные бригады закроют дело по версии второй следственной бригады, то все вроде бы может обойтись. Гриша после разговора с Юртимом почувствовал, что старый конторщик, похоже, уже много чего раскопал и просто поддерживает эту версию, видимо, для того, чтобы скрыть действительное развитие событий. А если все-таки выплывет драка, что тогда? Вон Бугров явно не верит в эту чушь с бдительными грузчиками, героически павшими при защите имущества Базы.
   Получалось, что каждый из расспрашивающих таил в себе опасность, тут, как ни крути, на чем-то можно проколоться. С другой стороны, Гриша понимал, что кто-то, вероятнее всего Юртим, пытается втиснуть следствие в нужное русло, видел, что вторую следственную бригаду везде сопровождал человек полковника и каждый день после трудной следственной работы они добротно обедали и ужинали в спецбуфете. Но упокоения все это не давало, Гриша чувствовал, что шансов выпутаться практически нет. Он понимал, что версия с грабителями, обворовавшими Базу и убившими грузчиков, устраивает всех, в том числе и его. Но что будет, если выплывет драка, кем становится Гриша: сообщником грабителей, свидетелем? И то, и другое ничего хорошего не сулило. Кроме того, оставалась еще вероятность, что в материалы следствия попадет информация о его ночном спасителе, о нем знал не только Гриша, знал Жук, Юртим, знали люди, с ними связанные. Рябов чувствовал, что скоро его возьмут в такой оборот, что предыдущее покажется тихой шуткой. При этом Гриша думал, как помочь человеку, которому был обязан своим спасением и за которым сейчас началась настоящая охота. И хотя такой пустяк, как жизнь, по нынешним временам стоил немного, но оставаться в долгу ему все-таки не хотелось.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 14 часов 45 минут
   Бугров, выйдя из кабинета шефа после очередного доклада, еще раз прокрутил в голове все детали дела. Он был уверен, что Клинкин рассказал ему не все, бригадир второй бригады Жуковкин тоже что-то скрывает, но это ни сколько не обескураживало, так как ничего другого он и не ожидал. А вот таинственность Рябова вызывала раздражение. Бугров чувствовал, что над Рябовым сгущаются тучи, и хотел ему помочь, но не знал как, а тот еще и кочевряжился.
   За короткую встречу с Хозяином, произошедшую тремя часами ранее, следователь получил выволочку от Грибова. Разговор Бугрову ничего не дал, кроме неприятного ощущения, что с ним обращались как с двоечником-первоклассником. Хозяин принял Бугрова, но предварительно со следователем беседовал референт, бывший полковник штаба Министерства обороны, и весьма беспардонно - уточнил, сколько ему надо времени для беседы. Бугров, растерявшись, ответил, что надо столько, сколько надо для дела. На это референт спокойно сообщил, что одна минута времени Хозяина стоит более пятнадцати тысяч долларов, и тратить время на пустые разговоры Хозяин не может.
   Вся обстановка в приемной давила на Бугрова своим официозом, и, несмотря на то, что все были в штатском, не проходило ощущение, что он находится в штабе вооруженных сил. А разговор с референтом еще больше усилил это чувство, Бугров стушевался окончательно и сказал, что ему потребуется пятнадцать минут. Из кабинета Хозяина вышел очередной посетитель и ровно в назначенное время, с боем больших часов, референт провел следователя в кабинет и представил Бугрова Хозяину, что-то записывающему в календарь. Хозяин поднял голову, сухо поздоровался и пригласил присесть к приставному столику. Разговора, естественно, не получилось. Грибов после доклада майора, зло смеясь, сказал, что теперь Бугров задолжал Хозяину больше двухсот тысяч долларов.
   Начальник службы безопасности был прожженный спец и ничего, кроме очевидного не сообщил. Да и не рассчитывал Бугров на то, что этот моложавый подтянутый пенсионер, в недалеком прошлом опытный следователь Конторы, занимавшийся крупными хозяйственными преступлениями, что-нибудь ему просто так выложит.
   После всех этих встреч найти слабое звено, за которое можно было уцепиться, Бугрову не удавалось. Хотя разговор с главным инженером Базы, человеком несомненно умным и грамотным, но спившимся, оставлял какое-то странное ощущение, которое возникало у него всякий раз, когда он натыкался в расследовании на обидную нелепость. Нелепость, в результате которой под удар подводятся невинные люди. Но это ощущение смазывалось фразой, сказанной главным технологом Базы, когда Бугров спросил у него про главного инженера. Главный технолог, молодой энергичный парень, хорошо владеющий мимикой, явно разбирающийся в психологии, доверительным голосом сообщил некоторые подробности. Вот, мол, прекрасный человек, ветеран войны, опытнейший специалист своего дела, мог бы еще работать и работать, но спился, и, чтобы не унижать заслуженного и уважаемого человека, они дают ему возможность достойно уйти на пенсию с торжественными проводами.
   Бугров не мог понять почему, но этот разговор засел в голове, назойливо требуя объяснения. В очередной раз всплывала недавно виденная из окна кабинета шефа картинка, как хорошенькая голубка заклевывала нахохлившегося голубя. Бугров невольно напрягся, как охотник на линии. Почему голубь даже не пробовал никуда улететь или уйти, а только топтался на месте, как будто на что-то надеясь. Следователь попытался отделаться от этих назойливых ассоциаций, но они его преследовали, вызывая различные аллегории. Уж очень Главный инженер был похож на этого голубя.
   Вечером, когда Бугров шел пешком от метро домой, он невольно замедлил ход, вспомнив эту странную картинку с голубями, которая вытолкнула из потока мыслей все прежние размышления. Почему голубь даже не пытался отойти? И сам себе ответил: а куда уйдешь? И останешься - тоже ничего хорошего, но свои, может быть, пожалеют. Бугров позвонил, но дома главного инженера не оказалось, и он решил подождать до утра. Бугров почувствовал след.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 14 часов 45 минут
   Несмотря на печальные события, жизнь шла своим чередом, десятки железнодорожных составов и сотни фур ежедневно поступали на Базу, разгружались, грузились и уходили. База жила собственной жизнью, которую ежесекундно поддерживали несколько тысяч человек. Первая и вторая бригады грузчиков работали в три смены, хотя в третью смену на Базе большей частью проводились регламентные и внутренние работы по сортировке и упаковке грузов.
   Гриша как всегда задерживался в своем кабинете, разбирая и заполняя необходимые официальные бумаги, закрывал наряды, подписывал новые. И когда Капитан, закончив вторую смену, заглянул к нему попрощаться, Гриша, оторвавшись от работы, попросил его остаться. Последние дни Гриша практически непрерывно думал о произошедших событиях, независимо от того, чем занимался.
   - Слушай, Капитан, помоги мне мебель передвинуть, а заодно пивка попьем, о жизни поговорим.
   В машине Гриша долго молчал, выезжая по переулкам на шоссе. Наконец Капитан не выдержал:
   - Ну ладно, Гриша, чего тянуть. Валяй, выкладывай, чего позвал.
   Гриша помолчал еще несколько минут, не зная, с чего начать, и произнес:
   - Я что-то немного подзапутался. Старый, видимо, стал, нюх потерял. Не пойму, что происходит.
   - Ты, Гриша, не темни. Хочешь говорить - валяй начистоту. Мы же вместе с тобой уже двенадцать лет, и я помню, что, когда пришел к тебе на Базу, ты не шибко спрашивал у меня, кто я и что. Ты взял меня на работу, дал шанс себя показать. Я благодарен тебе, потому что если бы не ты, то срок, который я отмотал после Афгана, вряд ли был бы для меня последним, и трудно сказать, где бы я был сейчас и с кем. И скажу прямо: я не знаю, что и как, но ты молодец - классно замочил этих хорьков. Ребята все понимают, мы уже об этом перечирикали. Бригаду ты сам набирал, знаешь всех. Мужики прошли сложный путь, хлюпиков и слабаков нет, больше половины - отставные военные, афганцы, десантники, погранцы, многие их них прошли дополнительное обучение в лагерях. Сам знаешь, наших, обожженных войной, много подзалетело после Афгана. Бригада - это твои кадры, и если надо - все как один за тебя. Мы, Гриша, даже не бригада, мы дружина. Так что будь спок - все будет так как надо.
   - Знаешь, Юра...
   Капитан даже вздрогнул: начиная с Афгана, его никто никогда не звал по имени. И в Афгане, и в лагере, и здесь, на Базе, все его звали только Капитаном, он сам так захотел. И поэтому смотрел на Гришу несколько удивленно и даже растерянно.
   - Знаешь, Юра, - повторил Гриша, - я тебе доверяю больше, чем брату. Последние годы ты был моим самым близким и другом, и помощником. Ты помогал мне делать бригаду такой, какая она есть. Я знаю, что без тебя она дружиной бы не стала. Здесь, конечно, не Афган, но и не санаторий. Годы совместной работы нас связали намертво, но то, во что сейчас я влип, может подставить под удар не только меня, но и тебя, и всех наших ребят. Я не знаю, как тебе все объяснить, и поэтому без всяких предисловий говорю прямо: это не я.
   - Да-а, дела, - осипшим голосом протянул Капитан. - А кто?
   - Не знаю, Юра, в пятницу меня подловили "быки", траванули газом, и, когда уже забивали, я мельком увидел метнувшуюся от гаражей тень. Потом в машине привиделось мне одно лицо, бородатое, я почему-то подумал, что видел этого человека. До нашего этого разговора даже подумывал, а может быть, это ты...?
   - Кто? Нет, Гриша, это не я. Но кто? - хриплым шепотом спросил Капитан. - Дела... Я-то думал, что это ты, да и рожа у тебя помятая. Скажу честно, что я и раньше не все понимал, а теперь совсем не знаю, что и думать. Утром, когда я с ребятами грузил этих "жмуриков" в машину, кое-что мне показалось интересным: очень странные были у них травмы. Я хотел даже тебя еще спросить, где и когда ты мог этому научиться. Что-то подобное я однажды видел в Афгане. Нас тогда бросили на усиление группы, "накрывшей" школу инструкторов "Коммандос". Сам я "крап" и кое-что могу. Но когда мы пришли, помогать было уже нечего - всю работу сделали какие-то парни. Их было всего пятеро со старшим, но наворочали они такое, что не по зубам было всей нашей роте. С нами были ребята из "Альфы", но ни мы, ни они таких не знали. С нами эти парни особенно не общались, и через час их забрала "вертушка". Дела... Что-то на Базе закручивается серьезное.
   - Да, Юра, я тоже чувствую это шкурой. На Базе я варюсь более двадцати лет и вижу, что весь прежний опыт здесь не нужен. Я понимаю, что "быки" хотели меня попугать. Хотя не пойму зачем. Но что-то у них не склалось, они завелись и запросто могли меня замочить. Скорее всего так бы и вышло, выбросили бы они меня по кускам на помойку бродячим собакам на съедение, и через день никто бы ничего не нашел. Если бы не этот призрак в маске, то я бы сейчас с тобой не сидел. Хотя к чему все это, я понять не могу, на разборку не похоже.
   - Почему же, - задумчиво повторил Капитан. - Это как раз и понятно. Ты посмотри, что творится? И в городе, и на Базе, все стали как зомбированные, рабы да и только, а тут дружина. Выстраивается новая система социального и экономического благосостояния отдельных людей - хозяев новой жизни, или, как говорят, "новых русских". Эта система не терпит никакого сопротивления - только труд на их благосостояние и рабская покорность. За это новые хозяева кинут кусок хлеба. Все должны принимать новую власть покорно, и дружины им не нужны...
   ? Стоп, стоп, - прервал свои размышления Капитан,- тут получается, что так въехать в это дело никто из чужих не мог в принципе. Шестеро забивают одного, тут и раньше все по углам забивались и с головой укрывались, чтобы не видеть, а теперь тем более. Вмешаться в эту бойню действительно мог только кто-то из наших, из дружины. Но я знаю всех, кто и чем дышит. У нас таких спецов нет. То есть все могли бы вмешаться, но сотворить такое у нас никто не сможет. Тогда кто? А бородатых у нас пятнадцать человек.
   - Четырнадцать.
   - Нет пятнадцать, ты упустил Афоню, он был сегодня в отгуле, когда ты обход делал.
   Гриша молча посмотрел на Капитана и спросил:
   - Что, заметно было?
   - А то, - усмехнулся Капитан, и возвращаясь к прерванной мысли, спросил, - но хоть что-то ты помнишь?
   - Помню как сквозь туман, что кто-то бородатый растирал мне виски нашатырем и давал его нюхать. Это я помню, но не помню, как оказался в машине, как попал домой. И странно, что утром я, как обычно, выехал на работу, ключи и все было на месте. Да, Юра, я сразу понял, что это был кто-то из своих.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 22 часа 15 минут
   Бугров решил пораньше лечь спать, когда зазвонил телефон. Говорить ему ни с кем не хотелось, но звонки не прерывались, и он взял трубку.
   - Ну, сыщик, ты и нахал, - затрещало в трубке, - звоню тебе три часа подряд. Где ты бродишь? Или опять от меня прячешься? Сейчас приеду и задушу тебя, пробил твой последний час, молись, несчастный.
   Бугров успел вставить: не такой уж он и несчастный, и услышал, что решение бесповоротное и обжалованию не подлежит, и в трубке послышались короткие гудки.
   Через полчаса Катерина влетела, как молния, и действительно чуть было его не задушила. Спустя какое-то время, уже обессилев, она прижалась к нему и, гладя рваный шрам на его груди, прощебетала:
   - Опять трудное дело, сыщик?
   Он не ответил и спросил:
   - Ты на машине? Может быть, прокатимся куда-нибудь?
   - Хочешь со мной прокатиться? Может, махнем на водохранилище, посмотрим, как звезды в воде купаются? - радостно воскликнула Катерина.
   Но когда Бугров подъехал к ее дому и сказал, что ему надо еще заскочить в одно место, она чуть не разревелась и обиженно вышла из машины.
   - Я приеду через пару часов, - бросил ей вслед Бугров и поехал к Базе.
   Бугров никому, даже себе не смог бы объяснить, почему он поехал к Базе. Просто решил посмотреть на территорию, и был уверен, что это интуиция, а этому своему чувству он уже давно привык доверять, да тут еще машина подвернулась.
   Подъезжая к Базе, Бугров свернул с проспекта и решил проехать проулками. Через два квартала увидел "Волгу" главного инженера, стоявшую в стороне от центральной улицы с потушенными фарами. Не останавливаясь, проехал пару кварталов, поставив машину на площадке возле какого-то дома, грузно вышел из машины и тяжелыми шагами вошел в подъезд. Там, немного переждав, снял куртку, энергично выскочил из подъезда и спортивной, пружинящей походкой пошел в обратном направлении. Ничего подозрительного не заметил, но, все равно похвалил себя прибауткой: "Береженый бывает живет и дольше". Бугров ухмыльнулся, вспомнив прибаутку своего старого друга, и, еще раз осмотревшись, вышел на улицу, где стояла машина главного инженера Базы. Перешел на другую сторону, все было спокойно, тихие дворы засыпающие дома, и следователь потихоньку направился в сторону Базы. Однако, пройдя метров двести он зацепился взглядом за иномарку с затемненными стеклами, потушенными фарами и работающим двигателем, которая стояла на обочине прижалась к кустам. Казалось, что машина стоит просто так, припаркованная небрежным водителем. Так часто стоят на дороге влюбленные, наверстывая упущенное днем и что нельзя по каким-то причинам завершить дома. Однако Бугрову бросилось в глаза, что в поле зрения тех, кто находился в иномарке, была "Волга" главного инженера Базы. Это могло быть и случайное совпадение, но Бугров затормозил свой бодрый марш, не доходя метров двадцать до автомобиля, пересек улицу и вошел в ближайший двор. Обойдя дом, осторожно вернулся и стал наблюдать за иномаркой. Не новая, но ухоженная и крепкая "БМВ-740" цвета "мокрый асфальт". Стекла передних дверей были опущены, и Бугрову было видно, что в машине сидели по крайней мере два человека, причем один курил, прикрывая огонек руками. Это тоже показалось подозрительным.
   Постояв несколько минут, Бугров, сделав крюк, обратным маневром вернулся к своей машине. Усевшись поудобнее, стал размышлять, что бы все это значило. Ясно, что "Волга" и "БМВ" чего-то и кого-то ждали. Кто и кого ждал? Сам он находился на самой выгодной позиции, и кто бы ни выезжал с той стороны - мимо не проедет. Но, тем не менее все это Бугрову не понравилось. На всякий случай по штатной радиостанции связался со своим другом, о котором недавно вспоминал. Тот оказался на смене и дежурил на центральном посту районного ГАИ. На "афганском" радиосленге он рассказал другу ситуацию и попросил "прикрыть", то есть подогнать "канарейку" на пересечение улицы с проспектом.
   Через час Бугров увидел, как по центральной улице в сторону проспекта прошелестел Гришин "Мерс", следом с небольшим интервалом прошла "Волга", а за ней "БМВ". Бугров дал сигнал своему другу, попросил отсечь "БМВ" и, подождав несколько минут, поехал следом.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 23 часа 10 минут
   Гриша напряженно посмотрел в зеркало заднего обзора, сбавил скорость и стал притормаживать.
   - Ты давно его увидел? - спросил Капитан, обернувшись и глядя в заднее стекло машины на ехавшую за ними "Волгу".
   - Вынырнул из какого-то двора почти сразу, как отъехали от Базы три или четыре квартала. По-моему, это машина Главного. Чего ему надо? Подстрахуй на всякий случай, - сказал Гриша, остановился у обочины и вышел из машины.
   Ехавшая следом "Волга" чуть не воткнулась в бампер Гришиного "Мерса". Гриша матюгнулся и подошел к "Волге". Главный инженер был в машине один и, как всегда, под шофэ - ничего особенного, только в обычно безразличных глазах сидела дикая усталость. Гриша поздоровался, Главный кивнул и пригласил сесть в машину. Проехав пару кварталов, нырнул в проулок и остановился около какого-то сквера. Гриша молча ждал. Главный припарковал машину и, заглушив двигатель, наконец сказал:
   - Понимаешь, Гриша, я, кажется, запутался окончательно. Главный говорил как всегда тихо, но отрывисто, как бы опасаясь, что не успеет высказать свои мысли. Когда ты тогда приходил, на меня словно затмение нашло. Да и есть от чего, кругом развал: и в хозяйстве, и в головах, - никакой перспективы. Так захотелось тишины и покоя, хотя бы на финише. А тут вроде бы шанс: торжественно провожают на пенсию и деньгами не обидели, и вообще как-то внимание оказывают. Вот я и купился. Но после этого случая как будто отрезвел. Нет, Гриша, не улыбайся, я ведь не пью, а совесть свою заливаю, чтобы молчала проклятая. - Главный помолчал, как бы раздумывая, и продолжил. - Я только сейчас понял, что молчать нельзя, надо что-то делать. И начинать надо с себя. Надо, вот только как и что делать? Извечный для России вопрос. Раньше я всегда знал и что делать, и как, а сейчас не знаю, старею, наверное. Но, кажется, я понял главное, сегодня нельзя молчать и ждать, когда все само собой уладится, чтобы потом с высоты стороннего наблюдателя оценить события. Ждать это безумие и если говорить без дураков, не боясь косых взглядов - то молчание сегодня - национальное преступление. Такое молчаливое ожидание сродни предательству. Если сегодня не сделать хоть что-то, потом можно просто оказаться за бортом.
   Гриша молча слушал, давая выговорится старому человеку, и не старался особо вникать в смысл тирады, и когда главный сделал очередную паузу, заметил, что сейчас все так живут. На это главный инженер, кивая головой, продолжил. Да, к сожалению, это так, все чего-то ждут. Вот и я ждал и только сейчас понял, что меня просто выводят из игры, чтобы потом убрать и твою бригаду. И уберут, сначала разобьют на части, а потом тихо разгонят. Думаю, что весь этот сыр бор и разгорелся из-за твоей бригады, мешает она кому-то.
   Гриша отмахнулся:
   - Скажете тоже, кому мы нужны?
   Главный инженер помолчал, достал фляжку, покрутил её в руках, как бы раздумывая, и не открывая, продолжил:
   - Конечно, в игре не только твоя бригада, тут похоже много чего поставлено на кон, но вот бригада твоя является козырной картой.
   Гриша повел плечами
   - Да какая тут связь?
   - Есть связь, Гришаня, есть. Меня замасливали, и увязывали в общую стопочку очень плотно - нейтрализовывали. Последнее время мне пачками приносили на подпись различные бумаги.
   - Ну и что тут такого?
   - С одной стороны, вроде так. Да все вроде юридически верно, я второе лицо на Базе и у меня вторая подпись на банковских документах, с другой стороны, за полтора года я не подписал ни одного серьезного банковского документа, кроме счетов на зарплату. А за два последних месяца просто обвал, через день мне приносят на подпись бумаги пачками. И тоже вроде все правильно, Хозяин в эти дни с утра на каких-то встречах или в командировках.
   - А может быть вы сгущаете краски, - спросил Гриша, почувствовав интерес к тому, что говорил главный.
   - Вряд ли, скорее я не всё еще понимаю. Правда, я уже давно начал задумываться, почему мне оставили вторую подпись, даже спрашивал у Хозяина, на что он мне ответил: а кому дать вторую подпись, мол, и по рангу, и уважение. Ну, в уважение я не шибко поверил, хотя и успокоился. Сейчас понимаю, что зря расслабился. Но думаю, что ты понимаешь меня, стали оформлять пенсию, пакет акций неплохой оформили, так что вместе с пенсией светилась совсем не серая старость. Вот купился, успокоился, расслабился и подмахнул кучу различных бумаг. Думаю, что сам себя связал по рукам и ногам. Вот тут некоторые копии договоров, я их тебе оставлю, - сказал главный инженер и сунул пакет Грише, может, пригодятся.
   Главный нервно засмеялся, хлопнул Гришу по руке и откинулся на кресле.
   - Ну вот, стал рассказывать тебе, и как-то легче стало. А то чувствовал себя, будто предал сам себя. - Рассказчик отвернул крышку фляжки, сглотнул слюну, что-то вспомнив, мотнул головой и опять закрутил. - Самое гадкое, Гриша, это продавать себя. Что не говори, перед людьми можно оправдаться, а вот перед собой? Перед собой никто еще не оправдался. У предательства путь только один - библейский, вон тринадцатый апостол повесился. Знаешь, прожив жизнь в постоянной борьбе и потеряв надежду на все, вдруг увидеть перспективу тихого рая - это тоже испытание, его тоже надо пройти. Однако, чуть не забыл, тут вот еще что, помнишь, ты приходил ко мне накануне этого ЧП? После этого я случайно увидел, как Юртим разговаривал с Жуком. О чем говорили - не понял, но слышал твое имя. Мне это показалось странным, я хотел даже сразу тебе рассказать, но не получилось, - и главный щелкнул себя под челюстью, - а потом все закрутилось. Думаю, брат, что все они в одной связке. Они подмяли уже всю Базу и не только её, похоже, они подмяли и город, и, похоже, регионы. И вот в этой их игре ты здесь со своей дружиной лишний.
   Главный замолчал, будто раздумывая продолжать дальше или нет, и резко воскликнул.
   - А дружина твоя - штука славная. Думаю, ты и сам еще до конца не понимаешь ни её силу, ни роль в этой истории. - Потом уже обычным голосом продолжил, - ты ведь и не знаешь, что это я помогал тебе её создавать и кадровик наш. Помнишь его? В прошлом году его на пенсию отправили. Это ведь мы с ним затеяли эту игру. Вместе мы прикрывали тебя и твою дружину, а то бы вас еще лет десять назад разогнали, когда уже начала формироваться из участников боевых операций твоя бригада. А ты и не догадывался.
   - Зачем?
   - Да ты не бычься, не бычься, тогда ни я, ни кадровик не понимали до конца, что делаем и что из этого получится. Просто на Базе был разгул криминала, и мы не знали, как с ним бороться, а тут ты подвернулся, парень честный амбициозный. Стали подбирать к тебе людей, а конкурентов твоих потихоньку выдавили с Базы, но это уже с твоей помощью.
   - Да что тут такого плохого, ведь ребята собирались нормальные?
   - Плохое или хорошее, это другой вопрос, но по инструкции кадровик регулярно должен был давать объективную информацию в соответствующие органы о всех принятых на работу сотрудниках. Если бы там узнали, что на Базе, в одной бригаде собралась целая рота обожженных войной и брошенных на произвол судьбы солдат, просто так это никому не сошло бы. Сейчас, конечно, времена не те, но все равно докопаются до всего и найдут виноватых, но дружина-то уже есть. И ты, Гриша, постарайся сохранить её. Когда о дружине узнают те, кому положено, то начнут давить круто. Думаю, что будут затягивать вас в криминал, и если затянут, то пересажают поодиночке, помни Гриша, что сила ваша только в единстве дружины. Никто не рискнет вас трогать, пока вы вместе, никто. Не забывай про это. Такой дружины наверное во всей державе больше нет, и хотя вас не полная сотня... До сотни не дотянули, а у Жука боевиков куда больше, они вас боятся. А это самая сильная криминальная бригада, но даже они связываться с вами не станут. Ненавидят люто, но боятся, потому что сами жить хотят. Понимают, что вы уже сила и за каждого своего человека дружина снимет не одну шкуру. Поэтому они будут вас подставлять. Ни чиновники, ни бандиты, ими прикормленные, просто так вас не тронут, пока вы вместе. Везде живые люди, и они хорошо просчитали всё наперед. Вас будут стараться по одиночке запутать в криминале, раздробить. Никому не сдавай своих людей, Гриша, ни одного - это единственный шанс выжить дружине и каждому по отдельности.
   Главный инженер замолчал, опять отвинтил крышку с красивой маленькой фляжки и отхлебнул. В машине запахло коньяком, и, глядя в глаза Рябову, сказал.
   - Я боялся, что не успею тебе всего этого сказать, мне кажется, что за мной кто-то следит. Не знаю, кто и зачем, но мне так кажется, а я редко ошибаюсь, точнее, еще не ошибался ни разу. Кто-то очень не хотел моей встречи с тобой.
   Главный инженер посмотрел устало в окно, вздохнул и продолжил.
   - И вот еще что, в тот вечер, когда тебя избили, я слышал еще один разговор - как Жук со своими мордоворотами разговаривал про то, что кто-то в маске напал тогда на пацанов, - главный засмеялся. - Интересно, а куда попали эти подонки? В ад? Ну не в рай же? Туда, надеюсь, таких не берут и за деньги. Это тут их попы отпевают по самому высокому разряду, но там-то, наверное, не откупишься, - главный отхлебнул еще немного коньяка и продолжил. - Сейчас они очень постараются достать этого в маске. Для них это поважнее всего остального, ведь иначе их бояться не будут. А сила их на страхе держится. Ты сам видишь, как страх парализует людей, никто слова сказать не может, только твоя дружина как-то сама по себе. Ищут они этого человека и найдут, для них он, а потом ты - враги без пощады. Так что брат, ты им, как шило в заднице. Они найдут этого в маске и постараются убрать, потом уберут и тебя. И лучше тебе его найти раньше. Я думаю, что он из твоей бригады, и знаю кто.
   Гриша напрягся:
   - Кто?
   - Да ты сам подумай, кто это может быть, ты же его наверняка видел.
   - Ни хрена я не видел, голова гудела, слезы текли, все как в тумане, помню, что напоил он меня чаем, помню, кажется, что с бородой, и все...
   - Все-все, кончили лясы точить, чаем поил, видел - не видел. Дитя малое. А голова тебе для чего? Только чтобы есть? В твоей бригаде я знаю всех. Каждого, кто приходил, а особенно остался, мы с кадровиком изучали биографии твоей бригады тщательно. Из тех, кто пришел раньше, никто такой бойни устроить не мог, это я тебе точно скажу, я в жизни видел всякое. Это кто-то из последних, кого принимал новый начальник кадров, с ним я уже не контачу.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 23 часа 15 минут
   Майор Бугров поблагодарил своего друга, отсекшего "БМВ", и поехал за "Волгой" главного инженера, предельно страхуясь и прикрываясь попутными машинами. В потоке машин сыщик незаметно проехал до места встречи и видел, как Гриша сначала пересел в "Волгу", а потом вышел и поехал на своем "Мерсе" в сторону области. "Волга", постояв немного, поехала обратно к Базе. У проходной главный инженер остановился, не въезжая на территорию, и вошел в административное помещение.
   Бугров, помедлив пару минут, отправился к Катерине. По дороге он пытался отвлечься от мыслей о своем ночном вояже, поскольку выводы из увиденного получались и противоречивыми, и обрывочными. Надо подождать немного, пока вся информация уляжется и сформируется четкое восприятие событий, он верил в интуицию и кропотливую работу, верил, что любая информация, накапливаясь, меняет качество версии и приводит к результату. И надо сказать, что эта вера его никогда не подводила, хорошо продуманная и осмысленная версия всегда находила подтверждение. Бугров, чтобы отвлечься, стал думать о Катерине, он часто так делал, когда застревал в каком-то трудном деле. Сыщик вспоминал, когда с ней впервые встретился четыре года назад. История эта была хотя и не совсем романтичная, но, во всяком случае незабываемая даже для практикующего следователя.
  
   ***
   Ремарка - КАТЕРИНА
   Катерина, пританцовывая, шла по улице, озорно размахивая своими симпатичными сиськами, так что было просто удивительно, как они еще не вырвались на свободу из прозрачной блузки. При этом она игриво крутила привлекательной попкой и вздорно подбрасывала коленками свою коротенькую расклешенную юбченку. И делала она это так ловко, что маленький и симпатичный пупок как будто подмаргивал ошалелым от увиденного прохожим, словно напоминая им о скоротечности жизни.
   Катерина дурачилась, как маленькая девочка, которой родители не подарили любимую игрушку. Да, собственно, так оно и было на самом деле: эта симпатичная семнадцатилетняя девчонка только что сдала последний экзамен за первый курс университета, причем совсем не так, как бы ей этого хотелось. Она шла по улице, улыбалась сама себе, вспоминая экзамен, и еще больше хулиганила, пританцовывая от избытка противоречивых чувств. Улыбка её при этом менялась от грустной до капризно-злобивой, и наблюдательный прохожий мог бы понять, что девчонке совсем не весело, а даже наоборот. И причиной тому был последний экзамен, который она сдала совсем не знаниями, имевшимися у неё действительно в изрядном количестве, а озорной выходкой, ошарашившей молодого доцента.
   Подойдя к экзаменационному столу девушка, с невинной улыбкой младенца, озорно подпрыгнула, быстро перебирая коленками, как солдатик из английского мультика, и браво отрапортовала: "Курсант Екатерина Сабурова для сдачи экзамена прибыла". Экзаменатор ошалело смотрел сквозь круглые очки на её дикий наряд, состоящий их коротенькой юбчонки, прозрачной блузки и импортных ярких кроссовок. Причем кроссовки были надеты на стройные ножки в чудовищных полосатых гетрах, юбчонка больше походила на широкий пояс, а блузка совершенно ничего не скрывала.
   Доцент этот уже в течение года, по соображениям Катерины, просто "доставал" её. Катерина знала, точнее, чувствовала женским чутьем, что он ей симпатизировал, но его вызывающее поведение выводило её из себя, корчит этакого сухаря. Ну оно, конечно, обидно, она целый год строила ему глазки на лекциях, по десять минут стояла после каждой лекции, томно выслушивая ответы на свои вопросы, а он, как будто ничего не понимая, твердил одно и то же: "Вам понятно, студентка Сабурова?" Заладил как попугай: "Студентка Сабурова". Нет бы сказать: "Катенька". Она ради него штудировала эту дурацкую начертательную геометрию, прочитав все книги, которые были в библиотеке, а он... Какая черная неблагодарность. Она целый год ходила на его лекции в белой атласной кофточке с воротником под самую шею и в черной юбке до колен, ну прямо как гимназистка с гравюры в книжке Ушинского, а он... Просто слепой болван. Она даже носила брошку, приколов её к стоячему воротничку блузки, и с глубоким вздохом опускала глаза, когда он проходил мимо. И какая награда: "Студентка...". "Да такой кого хочешь достанет", - возмущенно думала Катерина, готовясь к экзаменам, и решила проучить и ошарашить этого "бездушного" старого сухаря. А тому-то и было всего двадцать семь лет.
   И, надо честно сказать, своего Катерина достигла. Ошарашила, так ошарашила. Если бы она знала, что этот доцент с первой своей лекции влюбленный в неё по самые уши, пригласил на эти самые экзамены свою маму-профессора, тоже преподававшую в этом же университете, то, возможно, не стала бы делать такого опрометчивого поступка. Но Катерина, во-первых, ничего не знала, а во-вторых, она встала на тропу мести. А месть хорошенькой девушки... О, как далеко порой заводит месть именно хорошеньких девушек, так далеко, что не остается не только обратной дороги, не остается ничего вообще. Ошарашенный доцент сначала даже не узнал Катерину, затем стал лихорадочно протирать очки в надежде, что все это ему показалось. Потом покраснел до ушей, вспомнив, что все это видит его мама-профессор. Что она скажет про его ангелочка, о котором он рассказывал маме вечерами.
   Происходящее далее можно было назвать только трагикомедией. Рушился воздушный замок, рушился прямо на глазах, и он не знал, что делать, хотя бы не было тут мамы... Как во сне, молодой доцент предложил ей билет. Голова будто забилась ватой. Молодой влюбленный доцент видел строгие, осуждающие глаза мамы и кривляния Катерины, которая, будто сорвавшись с цепи. Девушка крутилась перед ним на стуле, вставала, поправляя юбчонку, так что каждый раз были видны кружевные трусики, наклонялась к нему, и её прекрасные груди чуть не выскакивали на него из и без того не очень скромной одежки. От этих пассов доцент робел еще больше. Накривлявшись Катерина, в конце концов, вместо ответа на билет стала нести абсолютную чушь, а он слушал, кивал головой, ничего не понимая, и, поставив по окончанию этого бреда "отлично", расписался в зачетке. От этого Катерина разозлилась еще больше, лучше бы он её выгнал, поставил двойку, а еще лучше жирную единицу. Выхватив из рук преподавателя зачетку, она еще раз выкинула фортель с подпрыгиванием и выскочила на улицу.
   А молодой доцент еще с полчаса просидел с открытым ртом и, сославшись на недомогание, ушел с экзамена. Но Катерина ничего этого не знала. Да если бы и знала, что из того? Она торжествовала пиррову победу. Бугрова Катерина увидела еще издалека. Девушке сразу не понравился этот тип, безразлично шедший навстречу, в то время когда у всех остальных прохожих просто отваливалась челюсть. Она с вызовом пошла навстречу нахалу, чуть ли не выскакивая из своей и так не очень обильной одежонки. Катерину просто разбирало, что вот еще один придурок её не замечает. Она решила не сворачивать, и когда этот старый пень, пропустив её, прошел мимо, Катерина просто взвилась. Яростно развернувшись на пятках так, что задымилась подошва импортных кроссовок, она, обогнав нахала, пошла впереди него, изображая из себя, как она думала, супергерл. Минут пять Катерина откалывала на асфальте свои номера, от чего многие прохожие посворачивали себе шеи, натыкались друг на друга и на деревья. Однако вскоре озорное настроение сменилось какой-то грустью, Катерина притихла, как будто потухла, оглянувшись по сторонам, одернула юбку и свернула в сквер. Бугров, отставший метров на сто, заметил, как за шалуньей в сквер нервно дернулись три парня, и машинально пошел следом. Однако в безлюдном сквере он никого не увидел, это его насторожило. Быстро пройдя мимо кустов зеленых насаждений, он заметил какую-то возню. Протиснувшись между плотно растущих веток, Бугров увидел, как двое прыщеватых парней срывали с девчонки то, что она считала модной одеждой, а третий уже готовил свое снаряжение. Девчонка не могла кричать, так как лицо её было вдавлено в грязную траву и она почти не дышала - рот и нос у неё были забиты травой и грязью, но, тем не менее, она пыталась встать на колени и дрыгалась к восторгу третьего и, видимо, старшего этой группы.
   Бугров не совсем уставными методами успокоил не в меру разгорячившихся жеребцов, посадил полузадохнувшуюся девушку на траву и стал вытирать платком её лицо, слегка похлопывая по щекам. Пару минут она всхлипывала, размазывая грязь, потом стала ошалело на него таращиться и попыталась ударить по лицу. Однако, получив небольшую затрещину, девушка почти пришла в себя, огляделась по сторонам, увидела лежащих на траве обидчиков, вскочила и начала неистово их пинать.
   Сыщик с усмешкой наблюдал, не вмешиваясь в происходящее. Да, собственно, картинка была не совсем обычная и было над чем поулыбаться: девчонка, не то что бы совсем раздетая, но так, в одной кроссовке и распущенном банте, неистовала на лужайке, минут пять пиная своих обидчиков. Но как только хулиганы, подбадриваемые своей недавней жертвой, стали подавать признаки жизни, Бугров жестко сказал: "Хватит". От этого оклика девчонка застыла с отведенной для пинка ногой в кроссовке. Сначала она уставилась на Бугрова, затем растерянно оглянулась по сторонам и, ойкнув, присела, прикрываясь руками. Сделав, таким образом, открытие о своей одежде, девчонка попыталась схватить валявшиеся куски юбки и кофточки, но поняв, что одежда ее уже никогда не займет то место, которое занимала ранее, совсем стушевалась. Бугров снял свою рубашку и молча протянул растерявшейся девчонке. Со скепсисом посмотрел, как она выглядит в его рубашке, и, решив, что на ней, во всяком случае, одето больше, чем ранее, одобрительно хмыкнул. После чего, оборвав пуговицы и разорвав молнии на брюках хулиганов, связал их ремнями за левую ногу и привел колонну в ближайшее отделение. Там он заставил пострадавшую написать заявление и попросил дежурного отвести её домой.
   Через месяц после этих событий, выходя из управления, он услышал за спиной: "Товарищ Бугров", - и, обернувшись, увидел девушку в строгой белой кофточке и черной юбке. Не без труда он признал в ней ту самую стрекозу. Она протянула ему полиэтиленовый пакет и сказала: "Это ваша рубашка, спасибо". Бугров молча взял пакет и пошел к троллейбусной остановке.
   После той встречи в течение полугода она как минимум два раза в месяц ждала его у входа в управление и, в конце концов, ворвалась в его жизнь, нет, не вихрем, а благодатным дождем, который успокаивает душу и после которого прорастают прекрасные всходы благородных порывов и поступков. Сколько раз он благодарил Бога за ту встречу, но еще ни разу не сказал ей о своих чувствах. Сыщик просто стеснялся их. Вот и сейчас, подъезжая к её дому, Бугров купил на последние деньги прекрасный букет роз и завернул цветы в газету, чтобы кто-то из соседей не увидел.
   Катерина открыла двери и просто повисла на нем, плача и причитая, как маленькая девочка. Бугров, добродушно улыбаясь, гладил её по спине.
   Поставив цветы в вазу, Катерина стала накрывать на стол. Бугров ел медленно, и мысли его были где-то далеко. Катерина сидела сзади на табуретке, прижавшись к его спине и положив голову ему на плечо. Когда он уже допивал чай, она прижалась к его уху и прошептала:
   - А знаешь, сыщик, у нас будет сыночек.
   Он застыл, пытаясь осмыслить услышанное, потом схватил её на руки, и тут противно заныл зуммер рации. Ему совсем не хотелось сейчас ни с кем говорить, но он не мог перешагнуть через чувство долга.
   Его вызывали. Ночью нашли труп работника базы Монякина по кличке Трешник.
  
   ***
   Четверг, 19 июня, 01 час 10 минут
   Рябов, выйдя из "Волги" главного инженера, в раздумье подошел к своей машине и, сев за руль, еще несколько минут о чем-то размышлял прежде чем пересказать разговор с главным инженером Капитану.
   Рассказал все слово в слове, не делая никаких комментариев и предположений. Капитан, даже не дослушав до конца, прохрипел:
   - Егорыч. Слушай, ведь после ухода на пенсию старого начальника кадров к нам приходили всего несколько человек, и только он остался, хотя никто этого и не ожидал.
   - Да, тогда начали собирать вторую бригаду грузчиков, и к нам людей почти не направляли. У тебя, помнится, тогда были какие-то сомнения насчет него.
   - Помню, Гриша, помню, из всех наших на моей памяти только он вписался в дружину как-то тихо, без крепких потасовок и даже без мордобоя. Было в нем что-то странное и непонятное.
   - Помню, ты рассказывал, что он втихаря водку по субботам глушит. Только что-то не верится, что всё это сотворил Егорыч, хотя если сложить факты, то получается - он.
  
   ***
   Четверг, 19 июня, 10 часов 05 минут
   В четверг с самого утра Рябов с придирчивостью детектива присматривался к Егорычу, однако ничего особенного не заметил, да и неброский он был какой-то. Работал в молодежном звене Матроса, вместе с бывшими десантниками и пограничниками. Как и во всей бригаде, это были люди, досыта намытарившиеся на самых разных перегонах жизни. Все они полной ложкой хлебнули лагерной каши, некоторые мотали срок не по одному разу: бывшие военные, спортсмены, чемпионы различных состязаний, ученые. В звене Матроса люди были разве что помоложе и позадиристее. А в целом, вся бригада состояла из отдельных индивидуумов с крутым характером, разными дорогами, из разных отправных точек, пришедших в одно место, и, несмотря на всю их разность, имевших что-то общее, что и привело их сюда. Одни это называют кармой, другие - судьбой. Так вышло, что все они оказались в бригаде и совсем не печалились по этому поводу. Не стыдились, что они грузчики, и в шутку, и всерьез называли себя дружиной, которая жила по своим законам. Гриша понимал, что с годами из бригады грузчиков сформировалось непростое сообщество, путем проб и ошибок переросшее в уникальную общественную структуру, к которой подходило только одно название - дружина. И все, кто приходил в неё, проходили очень непростой отбор по неписанному кодексу чести дружины. И хотя каждый человек входил в дружину по-своему, но было одно общее правило: новичка жестко проверяли, ставили на самую тяжелую работу и провоцировали на скандалы с хорошим мордобоем. Воспоминания о том, как пришел в бригаду Егорыч, бригадиру ничего особенного не принесли. В хронике обыденной жизни бригады это событие как-то не зафиксировалось.
   Вообще-то, справедливости ради следует отметить, что стороннему наблюдателю жизнь бригады могла показаться, мягко говоря, странной, да и сама дружина могла показаться сборищем каких-то пьяниц и драчунов. Каждый день в бригаде происходили потасовки, в которых участвовали практически все грузчики. Возникали потасовки, казалось бы, спонтанно, но всегда перед обедом или окончанием смены при получении нарядов. Продолжались всегда ровно двадцать минут, после чего грузчики, в зависимости от времени игрища, шли на обед, получать "наряды" или в душ. После работы, приняв после душа "по сто грамм", разъезжались домой. Получалось, что отработали, подрались, напились - и по домам. Картина, скажем, просто неприглядная. Дебоширы, пьяницы, драчуны, тем более, что драки были исключительно жестокие, синяки и ссадины требовали санобработки, хотя тяжелых травм никогда не было. Однако такой вывод мог бы сделать только сторонний наблюдатель или новый для бригады человек. На самом деле в бригаде была железная дисциплина и если не сухой закон, то что-то очень на него похожее, а сто грамм после работы это был такой антистрессовый моцион. Выпивка без причины рассматривалась как серьёзное нарушение неписанного закона Дружины.
   Однако новичок всех тонкостей не знал и сталкивался как раз с тем, что его кто-то под надуманным поводом или вовсе без него задирал, избивал, а потом предлагал выпить. Поэтому далеко не все могли выдержать такие испытания даже с учетом того, что в бригаду приходили люди, имевшие определенную жизненную школу. Разные бывали случаи: кто-то из обиженных пытался хвататься за нож, кто-то собирал дружков со стороны, а кто-то просто уходил. Того, кто ушел, в бригаде не осуждали, ушел так ушел, живи, как знаешь. Того, кто взял нож, не жалели, взял - значит, взял и получи по полной программе, и если ничего не понял, то катись куда хочешь. А вот если разобрался что к чему, то оставайся и постигай науку жизни в бригаде дальше. И тот, кто оставался, обычно оставался надолго. Того же, кто приглашал для разбора дружков, отучали навсегда от желания делать засаду. За нападение на кого-то из дружины за пределами Базы наказание было жестоким и неизбежным, как кара. Обижать своих дружина не позволяла никому.
   Почему Егорыч остался в звене Матроса Григорий никогда не интересовался и не вмешивался - каждый сам решает, с кем ему лучше работать. Видимо с молодежью угрюмому ветерану было проще, они меньше цеплялись к нему с вопросами. Пытаясь понять ситуацию, бригадир вспомнил, как пришел в бригаду Матрос, в какой-то мере это было типичное вхождение новичка в дружину. Матрос, отслуживший семь лет мичманом на Северном флоте, был уволен в запас, как сейчас принято говорить, за неуставные отношения. А применил бывший мичман неуставные методы воспитания, потому что не знал, как надо действовать по уставу, когда увидел в кубрике одного мерзкого типа, наряженного в женское белье и предлагавшего себя сослуживцам. Мичман приказал прекратить безобразие, а тот только завилял задницей под одобрительное улюлюканье морпехов. Мичман, собственно, ничего и не делал, а только помог педику выйти из кубрика. Правда, при этом он вышиб ему почти все зубы, сломал нос и несколько ребер, но сделал это скорее по горячке, чем с каким-то умыслом. Тип подал жалобу, и так называемые борцы за права человека представили дело таким образом, что Матроса уволили с флота. Он даже считал, что еще хорошо отделался. Матрос был прекрасным морским пехотинцем, службу любил, и после увольнения смысл жизни для него был потерян, а посему запил горькую. На глаза Грише он попался, когда работал в бригаде шабашников-поденщиков, то бишь однодневных грузчиков, которые, получив деньги, сразу же старались их пропить с максимальной скоростью. Приглянулся потому, что случайно услышал бригадир, как пьянчуга отказался со своими подельниками утащить ящик водки, которую они выгружали, хотя дело это было пустяковое и, как говорится, верное: никто бы даже не хватился.
   Гриша приставил долговязого пьяницу к Капитану, а тот своими народными методами, мало чем отличавшимися от неуставных отношений, очень быстро вернул его к реалиям жизни, и уже через полгода Матрос стал звеньевым в смене. Может быть, вспомнив свой приход, Матрос взял в свое звено Егорыча, когда другие звеньевые отказались брать этого мрачноватого мужика. При этом Матрос сказал, что надо вести себя поактивнее и уметь за себя постоять, и спросил ребят из звена: "Ну что, возьмем с испытательным сроком?" Ребята недружно закивали в ответ, высказывая некоторые сомнения типа: ну пусть пару деньков пооколачивается и сам сбежит. Повернувшись к Егорычу, он сказал: "Ну что, мужик, мы тебя берем. Ты как?" Егорыч, спокойно смотревший на происходящее, как будто это его совсем не касалось, ответил, что согласен, вот только особо утруждать им себя не надо, придумывая погоняло типа Мужика, и они могут звать его просто Егорычем. На что все дружно расхохотались.
   - Это ты нам разрешаешь? - с ехидцей подковырнул кто-то из молодых ребят.
   - Это разрешаю, - спокойно ответил Егорыч.
   - А ежели мы тебя будем звать иначе, - не унимался весельчак.
   - А иначе меня звать никто не будет, - тихо сказал Егорыч.
   - И чего это так, - спросил задетый Матрос, - это мы такие гордые?
   - Да так вот.
   Матрос вспыхнул, но, сдержавшись, подошел к Егорычу и, протянув руку, сказал:
   - Ну ладно, Егорыч, по рукам. Беру тебя с испытательным сроком. Держи клешню.
   Тут все насторожено притихли. Эту "приколку" Матроса знали все и ожидали спектакля. Никто на Базе не мог выдержать железного рукопожатия Матроса. И Капитан, и даже Гриша морщились, здороваясь с ним. И мужики предвкушали маленький спектакль. Егорыч протянул в ответ свою небольшую, сухую ладонь, и она, казалось, утонула в могучей лапе Матроса. Глядя сверху вниз на Егорыча, Матрос сжал вполсилы его руку. Обычно от такого дружеского проявления чувств партнеры по рукопожатию начинали совсем невесело верещать. Сейчас же Матрос просто хотел немножко пошутить. Ну так, чуть-чуть, чтоб поставить на место зарвавшегося новичка. К своему удивлению он почувствовал, что рука Егорыча в ответ на его пожатие сразу стала твердой, как небольшие тиски. Лучезарная улыбка как-то нехотя сползла с лица Матроса, и оно стало белым, а бычья шея вздулась жилами. Он уже сжимал руку Егорыча изо всех сил, не понимая, что происходит. А Егорыч как будто бы смотрел сквозь Матроса своими глубоко сидящими глазами, не выражая совершенно никаких эмоций. Со стороны все выглядело довольно скучно, и, постояв так пару минут, Матрос улыбнулся, отпустил руку и громко сказал:
   - Ну все, договорились. Завтра в восемь.
   Ребята весело зашумели, в общем-то довольные тем, что все закончилось хоть и непонятно, но нормально: Матрос не стал изгаляться над дедом, а ведь мог бы сломать ему руку. И после того как Егорыч сказал в ответ: "Хорошо, завтра в восемь буду", - ребята дружно загалдели:
   - Ну, мужик, так не пойдет, магарыч с тебя.
   - Хорошо, завтра после работы с меня "Столичная", - и тихо добавил: - Егорычем меня зовут.
   Матрос, бросив еще несколько фраз, сунул руки в карманы куртки и отправился домой. Дома, под краном, долго разминая руку, он с удивлением смотрел на темные пятна, оставшиеся от пальцев Егорыча. Такого он не помнил в своей жизни. Обычно никто не мог выдержать его пожатия даже вполсилы, а тут, если бы он не остановился, то Егорыч сломал бы ему руку. Причем Матроса поразило, что Егорыч даже не пытался его пересилить, а только отвечал с тем же усилием и смотрел с каким-то отрешенным безразличием. Эпизод этот остался вроде бы и никем не замеченным, кроме Матроса, но обычного мордобоя Егорыч почему-то избежал. Через пару дней в столовой мужики, разговаривая с Егорычем, рассказывали ему, скольких Матрос своим рукопожатием на задницу посадил, а вот ему повезло, Матрос его пожалел и не стал над ним смеяться. Егорыч, доедая суп, молча кивнул головой. А когда досужий парень спросил его: "Ведь так?" - Егорыч кивнул еще раз.
   Никто к Егорычу с тех пор особо не цеплялся, да и он никого не трогал. И когда ребята устраивали ежедневные потасовки, он стоял неподалеку, наблюдая происходящее и не выражая никаких эмоций. Молодые грузчики поначалу пробовали его задирать, но он ни на какие шутки не реагировал, а парочка небольших эпизодов, вскоре произошедших в бригаде, вообще отбила охоту лезть к Егорычу по любому поводу.
   Тогда Гриша не придал этому особого значения, хотя оба эпизода частенько вспоминались в баках. Первый случай произошел, когда грузчики в ожидании "нарядов" в красном уголке забавлялись тем, что метали всякие железяки в массивный щит. Щит этот формально назывался пожарным, был раскрашен в красный цвет, и на нем даже были закреплены топор, пила, лом, ведро и лопата. В ведре всегда лежали напильники, тяжелые кухонные ножи и тридцатисантиметровые гвозди. Насчет этих напильников с инспектором пожарной охраны всегда происходил один и тот же разговор:
   - Зачем напильники?
   - Лом и лопату точить.
   - Ножи нужно убрать.
   - А сало чем резать?
   - Ну а гвозди-то для чего?
   - А вдруг подметки отвалятся.
   И под одобрительное ржание присутствующих инспектор уходил, неодобрительно покачивая головой.
   Надо честно сказать, что напильниками иногда и вправду точили топор и лопату. Зато ножами каждый день резали хлеб и сало, однако чаще использовали не по прямому назначению, а метали в этот самый пожарный щит. Занимались этой игрой все и делали это очень даже активно, так что каждую субботу щит заменяли новым по причине полной размочаленности дубовых плах. Происходила эта игра в общем присутствии и бдительность требовалась и от тех, кто метал эти предметы, и от тех, кто находился в помещении. Однажды, когда потеха была в самом разгаре, гвозди, напильники и ножи по очереди увлеченно вонзались в массивный щит, выстраивая всегда одну и ту же фигуру в форме ромба, произошло странное событие. Один из грузчиков, сидевший у щита, вставая, зацепился курткой о лавку и толкнул соседа, стоящего рядом здоровенного амбала, как раз в тот момент, когда мимо весело летел тяжелый кухонный нож. Парень попал под траекторию полета ножа, и никто не понял, что произошло. Все услышали крик метателя, повисший в жуткой тишине, и замерли в напряженном ожидании, оглядываясь по сторонам. Виновник инцидента кинулся к амбалу, недоуменно его рассматривая. Тот тоже растерянно смотрел по сторонам, потому что будучи участником общей игры, хорошо видел, как его товарищ метнул нож. Не понимая, что произошло, он, озираясь, оттолкнул стоявшего рядом Егорыча, мол, не путайся под ногами, когда тут такое. Никем не замечаемый Егорыч пошел к выходу и уже от дверей метнул кухонный нож. Тяжелый нож, пролетев двенадцать метров, вонзился в щит, а точнее, в ручку лопаты, как раз на границе окрашенной и неокрашенной частей, прошил её и пригвоздил к доскам. Почти все присутствующие смотрели на щит, когда в него, воткнулся тяжелый нож и, обернувшись, увидели только темный проем двери и в нем спину Егорыча, выходящего из помещения. Капитан, машинально посмотревший вслед выходившему Егорычу, возможно единственный видел, как тот перед самым выходом от двери метнул нож. Позже Капитан рассказал об эпизоде Грише, и на этом вроде бы всё и закончилось, хотя сам случай почему-то надолго засел в головах грузчиков. Впрочем, так же как и тот, который произошел в столовой, когда Афоня рассказывал в столовой за общим столом, отгоняя мух от тарелки, про фильм, который смотрел по видику. Там в боевике один из героев отличался тем, что мог поймать муху, пролетавшую мимо, за крыло двумя пальцами. Ребята за столом отмахивались от мух и смеялись: чего только в кино не придумают, некоторые даже спрашивали, а ты, мол, Афоня, не сам ли это сочинил, на что тот только клялся: век свободы не видать, и называл фильм. Матрос попробовал поймать пролетавшую над тарелкой муху, но она отлетела в сторону сидевшего напротив Егорыча. Тот, как показалось соседям, лениво отмахнул левой рукой муху от лица и продолжал доедать борщ. И только Афоня, тыча рукой в Егорыча, басил: "Гля, братья, чего..." Соседи Егорыча уперлись глазами в его руку, в которой тот двумя пальцами держал муху за крыло. Егорыч подержал муху пару секунд, как бы выискивая для нее место, и бросил в пепельницу.
   Может быть потому, что грузчикам понравились эти фокусы, а может, по каким другим причинам, но больше никто к Егорычу не цеплялся, в свои игрища не затягивал, и состоял он в бригаде как-то обособленно. Однако в спортзале вместе со всеми занимался по выходным, играя в футбол и ручной мяч. В работе он не отказывался ни от чего, и молодежь относилась к нему с уважением. Иногда ребята пытались как-то облегчить его работу, но он всегда отклонял любые такие попытки.
   Вспоминая всё связанное с Егорычем, Гриша не мог обойти вниманием и еще одну его странность, о которой знала вся бригада. Раз в месяц в день получки Егорыч приходил на работу с красивым кожаным кейсом приличных размеров и после душа переодевался в чистый, добротный костюм, вполне приличный, хотя и несколько старомодный. Егорыч надевал белоснежную накрахмаленную рубашку, хороший галстук, подобранный со вкусом и знанием дела. Все это он неспешно извлекал из чемоданчика и, переодевшись, оставив обычную одежду в шкафчике, уходил с Базы, попрощавшись с бригадой и даже не приняв обычных после работы ста граммов. Этот бзик ребята заметили в первый же месяц работы Егорыча. Пытались подшучивать: "По бабам пошел", - но Егорыч не реагировал на смешки, молча уходил неизвестно куда. В этот же день вечером около полуночи Егорыч возвращался, переодевался, аккуратно чистил и гладил костюм и складывал все обратно в хитрый чемоданчик. После этого он садился спиной к шкафчику, предварительно достав бутылку водки, выпивал ее и молча сидел до самого начала смены. Получалось, что Егорыч всегда работал еще и в воскресенье, не требуя за это оплаты. По началу ребята пытались приставать к Егорычу с вопросами, но Капитан их одернул. Никто не знал, спал ли Егорыч в ночь с субботы на воскресенье или бодрствовал. Он сидел не шевелясь в одной позе, положив руки на колени, около семи часов подряд. Однажды, еще в первые месяцы работы Егорыча, Капитан, закончив смену, около часа наблюдал эту картину и, не выдержав, подошел и хотел спросить, в чем дело. Но как только он приблизился, Егорыч приоткрыл глаза, и Капитан остолбенел - на него смотрела пустота.
   - Я посижу здесь немного, ладно? - тихо произнес Егорыч и снова закрыл глаза.
   Больше после этого Капитан к нему не приставал, но об этом случае рассказал Грише, на что тот поинтересовался, как дед работает, и, получив положительную оценку, сказал:
   - Да шут с ним, пускай сидит. Мне и своих проблем хватает, а за воскресенье закрывай ему отдельный наряд.
   Все это всплывало в памяти Рябова, только ясности не вносило. Вспомнил Гриша, как однажды в магазине Егорыч в парадном костюме, набрав полную тележку всякой всячины, аккуратно перекладывал покупки в чемоданчик. Гриша тогда подошел и хотел что-то спросить. Егорыч, увидев его, кивнул и молча продолжил свое занятие. Закончив эту работу, неторопливо вышел из магазина и сел в троллейбус. Гриша помнил, что тогда даже обиделся, но, подстегиваемый каким-то странным любопытством, поехал за троллейбусом. Ему хотелось узнать, на какой остановке Егорыч сойдет и куда отправится. Однако, потеряв полтора часа, катаясь за троллейбусом, Гриша уже в парке к великому своему удивлению обнаружил, что в троллейбусе никого нет.
   Тогда Гриша просто удивился, все это казалось каким-то чудачеством, бзиком. Но сейчас многое приобретало другой смысл. Отставив свои изыскании Гриша пришел в склад, где работал Егорыч и долго смотрел, как Егорыч работал. Потом подошел и без всяких предисловий спросил: "Это ты?"
   Егорыч остановился на мгновение и, как бы не слыша вопроса, сказал:
   - Пора собирать дружину.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 13 часов 45 минут
   Юрий Тимофеевич с безразличием человека, знающего себе цену, просматривал последние материалы, собранные его следственной группой, до тех пор, пока не дошел до выписок из личных дел сотрудников Базы, точнее, грузчиков. Досье каждого человека второй бригады Юртим знал, так как людей набирали при нем, а вот личные дела первой бригады его несколько озадачили. Во-первых, опытный сыщик никак не мог понять, почему раньше он этого не знал - почти вся первая бригада в разное время проходила службу в спецподразделениях: ВДВ, морпехи, спецназ, "Альфа", и все они участники боевых операций. Во-вторых, почти все они прошли через так называемые исправительные трудовые колонии.
   Трохин хорошо помнил, а память его никогда не подводила, что информацию насчет судимостей он видел, а вот про то, что они участники..., почему-то не знал. Исключение в биографии были всего у нескольких человек: самого бригадира Григория Рябова, бывшего спортсмена, грузчика Лопухин, Матроса и еще парочки грузчиков. Юрий Тимофеевич внимательно просмотрел каждое из девяноста семи личных дел первой бригады и надолго задумался. В дополнительных справках по кадровому составу первой бригады его специалисты отмечали, что в коллектив приходили разные люди, но никто, кроме прошедших аналогичную школу, не оставался надолго, месяц-другой - и уходили. За последние пять лет в бригаде прижились только семь человек и один уволился, точнее, ушел на пенсию.
   Следственная бригада Трохина опросила всех фигурантов этого дела по нескольку раз, и опытные специалисты отметили, что в бригаде Рябова ярко выражен феномен соборности, или если говорить мягче - кастовой солидарности. Никто из первой бригады не сообщил ничего такого, что могло бы хоть косвенно навредить кому-либо из бригады. Причем на вопрос, не мог бы опрашиваемый сам совершить это убийство, все отвечали очень похоже, что, мол, если бы была возможность, то так бы и сделали, но, к сожалению, они на такое не способны. Старый охотник нутром почувствовал, что где-то здесь и кроется разгадка, и задача будет решена. Смущал только один, но очень существенный нюанс, а как же такое могло случиться, чтобы какой-то Рябов смог сформировать, считай под носом у Конторы, уникальную дружину с огромным боеспособным потенциалом.
   То, что проблема трудоустройства бывших участников боевых операций существовала давно, ни для кого секретом не было. Участники были людьми конфликтными, и многие, не справившись с конкретикой гражданской жизни, попадали в лагеря и выпадали из цивильной жизни, становились отморозками-убийцами и чаще всего, потом сами нарывались на трагический конец. А тут целая бригада потенциальных бойцов, собранная в единый кулак каким-то чайником, не участвовавшим и даже не служившим в армии спортсменом. Юрий Тимофеевич даже занервничал. Мало того, что сама задача получилась не для слабонервных: как быть, на Базе сформирована боеспособная единица, нивелировать которую обычными методами очень даже непросто, если возможно вообще. А тут еще, как гвоздь на ровном месте, встал со своим личным делом Борис Егорович Лопухин. Этот грузчик совершенно не вписывался, а точнее, просто вываливался из этой компании тем, что в его деле почти ничего не было. Мужику сорок пять лет, а он до Базы имел только одну запись: три месяца работал в каком-то НИИ. Трохин позвонил в Контору своему приятелю, чтобы уточнить, почему получилось белое пятно по одному человеку. Старый друг сразу же без вопросов сообщил, что ждал звонка, так как и сам заметил: по одному человеку личное дело не проявлялось. Запрос в НИИ дал только то, что Лопухин пришел к ним по переводу из какого-то почтового ящика, проработал в институте три месяца и ушел. Ничем себя не проявил и никому не запомнился. Обращения в ящик тоже ничего не дали. И только когда "пробили" паспорт, в паспортном столе выяснилось, что такие номера проходят по каналам разведки. Юртим связался со своим источником из этой службы, но тот, несмотря на все старания, ничего не смог узнать, кроме того, что ниточка уходит в "девятку". Дальше никакая информация не проявляется, и источник высказал предположение, что, возможно, этот Лопухин из тех экспериментальных секторов, которые проходили по "девятке". Этот расклад обеспокоил опытного контрразведчика, поскольку если это спец из секторов, то кто его послал на Базу? И последние события, мягко говоря, приобретали совсем другую окраску и сулили очень неожиданное продолжение. Трохин решил посоветоваться со своими людьми в Конторе и доложить ситуацию Хозяину.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 16 часов 35 минут
   Бугров застал начальника в мрачном настроении. Полковник Грибов, не прерывая разговора, по телефону махнул рукой, приглашая присесть к столу. Минут пять он еще разговаривал по телефону сдержанным голосом и свирепым выражением лица. Положив трубку и помолчав еще с минуту, зло бросил:
   - Вот, майор, по твоему делу звонят сверху, что-то там на Базе действительно заваривается, что ты там накопал?
   - Не знаю, что и докладывать. Чем больше вникаю в ситуацию, тем больше вопросов возникает на тему, а что это такое - База и откуда у неё ноги растут? И какое отношение к Базе и ко всему этому клубку имеют последние события на Базе?
   - Ладно, рассказывай, глядишь, вместе и разберемся.
   Грибов внимательно слушал Бугрова, не перебивая лишь иногда уточняя детали. Надо отметить, что Бугров достаточно точно представлял ситуацию и в своих рассуждениях выстраивал правильные логические цепочки.
  
   ***
   Ремарка - БАЗА
   База всегда жила по особым анархическим и полукриминальным законам. Так было и до войны, и во время войны, и после. Причин тому много, но главная в том, что база была коллектором централизованного распределения средств существования общества. К шестидесятым годам, когда в стране возник очередной экономический кризис, в магазинах исчезали самые необходимые продукты и люди стояли неделями в очередях за хлебом и сахаром, база стала огромным криминальным питомником. Никто не знал, как с этим бороться. Практически все государственные служащие и даже те, кому это совсем не нравилось, были повязаны так называемыми "проднаборами". В магазинах не было хлеба, а на предприятиях формировались пакеты с тушенкой, вареньем, рыбой и колбасой. Каждому по ранжиру полагался свой пакет, начиная от "кремлевки" до ЖЭКа. И все это вытекало, как из рога изобилия, - с базы. Возник порочный круг, разорвать который, казалось, было невозможно. И именно в этот момент, в шестидесятом году на базу был назначен начальником уволенный в запас подполковник артиллерии Воровский. Разбираясь в материалах, Бугров не понимал, как, человек никаким образом, не подходящий на эту должность, боевой, бескомпромиссный, боевой офицер попал на базу. И никто из тех, к кому он обращался не мог дать Бугрову вразумительного ответа. Высказывали предположение, что у Воровского где-то там наверху, чуть ли не в ЦК, была мохнатая лапа, другие считали его ставленником НКВД, третьи говорили о каком-то боевом братстве. Конкретных доказательств ничему не было, но Бугров понимал, что Воровский оказался на базе, совсем не случайно, на базу в состав руководства никто случайно не попадал, такого не могло случиться никаким образом.
   По имеющейся фактуре получалось, что за Воровским кто-то стоял, вполне реальный, достаточно могущественный и ... совершенно неизвестный. Попытки что-то выяснить не увенчались успехом, так же как и попытки определить, какие были планы у этого инкогнито.
   Тем не менее, новый начальник, преодолевая сопротивление своих новых сослуживцев, набрал на должности завскладов уволенных в запас без пенсии офицеров и сумел затянуть гайки. Несколько лет на базе держался относительный порядок. Вполне возможно, что не выясненный инкогнито мог бы торжествовать победу, если бы не...
   Да именно если бы не человеческая природа. Новые возможности брали своё, фронтовые друзья, попав в складские начальники, потихоньку стали обрастать деньгами, новыми друзьями, криминальными историями и через несколько лет заматерели круче прежних складских лихоимцев. Вскоре у каждого завсклада появились такие покровители, что подъехать к ним никак нельзя было даже на кривой козе, не то что тронуть.
   Похоже, что именно тогда у Воровского, а возможно и у его покровителя, возникла идея создать свою службу борьбы против всего этого беспредела. Вовремя или кстати на базе появился Рябов - настырный, волевой и сильный парень. Видимо, под патронажем Воровского Рябов сумел сколотить крепкую бригаду грузчиков. Бугров узнал, что Воровский даже приглашал его к себе заместителем, но тот отказался. По негласному соглашению бригада грузчиков контролировала не только погрузку и разгрузку, но следила, и весьма жестко, за порядком на базе. Людей к Грише направляли из отдела кадров, но кого оставлять, он решал сам. Направлял новых людей в Гришину бригаду начальник отдела кадров, старый приятель Воровского. Все эти детали, не вносили ясности в дело и только увеличивали число вопросов у Бугрова. Не трудно было понять, что люди в бригаду подбирались по определенным признакам человеком, хорошо знающим своё дело. Однако текучесть кадров у грузчиков была самая большая на базе, на сотню оставшихся за несколько лет приходится более тысячи уволившихся. Многие уходили, но оставались крепкие, надежные, хотя и очень жесткие люди, имевшие некоторые странные совпадения в биографии. Открытого воровства на базе стало значительно меньше, грузчики не шли ни на какие соглашения с завскладами, не откликаясь ни на уговоры, ни на угрозы, жили своей обособленной бригадой и подчинялись только Воровскому.
   Разбираясь в ситуации, Бугров все больше убеждался, что на базе давно переплелись личные интересы очень многих людей. Майор понимал, что бывший начальник, а теперь главный инженер базы пытался навести какой-то порядок, сталкивался с такими проблемами, которые решить законным способом просто не мог. Бригада Рябова была своеобразным силовым инструментом в борьбе с преступностью на базе и имела серьезные привилегии и льготы. Средняя зарплата грузчиков в восьмидесятые годы по нарядам превышала восемьсот рублей в месяц, но были у них и другие источники. Одним из них был допустимый процент боя и брака. На каждый товар были свои нормы: и на водку, и на колбасу, и на импортные ботинки и на все прочее. А поскольку бригада не допускала ни боя, ни брака, ни потравы, то Гриша спокойно снимал половину этого процента в пользу своего коллектива, оставляя другую половину складским, огорчая их потерей дохода. Поскольку у бригады была мрачноватая слава, то никто особенно и не пытался конфликтовать. Складские успешно находили другие альтернативные источники пополнения личного бюджета, и этих дополнительных источников вполне хватало. На базе был своеобразный паритет между управленцами и складскими.
   В конце восьмидесятых позиции Воровского и его покровителя видимо ослабели и складские добились, чтобы Воровского перевели в главные инженеры. Бугров пытался разобраться, что произошло, но все попытки что-то раскопать тонули, как в вате, в бюрократических коридорах структур, которые, казалось бы, и должны оказывать содействие.
   На место Воровского поставили другого начальника, который до базы руководил всесоюзным обществом народных промыслов. Новый начальник никогда такими объектами не ворочал и с подобными масштабами не сталкивался. Он и в дела особо не вникал, сразу же занялся строительством собственной дачки в пять этажей с бассейном, зато исправно подкармливал верхнее начальство. И хотя складским дышать стало легче, Воровский на базе, вопреки заверениям могущественных друзей, остался. Бригада грузчиков тоже особо не пострадала, так что складским приходилось быть постоянно начеку. Складские готовили новые варианты захвата власти на базе.
   Однако судьба, или тот, кто ей нашептывает на ушко свою волю, сыграла эту партию по своему. В девяностом году неожиданно для многих на базу пришел сам первый секретарь обкома партии. Недоумевали по этому поводу только те, кто не знал, что такое база. Начальники складов, более других знавшие, по каким каналам, струям и ручейкам идут товарные потоки на базу и растекаются по всему Союзу, какие нити сюда тянутся, сразу же оценили этот стратегический ход. Хотя надо сразу отметить, что долго оценивать никому ничего не пришлось. Через три дня после прихода этого начальника во всех цехах базы был вывешен приказ о том, чтобы все ИТР и служащие в трехдневный срок сдали "должностную инструкцию - резюме" на себя и на свое рабочее место для проведения аттестации. Сотрудники базы пережили много различных аттестаций, и те, кто не сумел оценить конкретную ситуацию, вскоре об этом пожалели. На базе была проведена конференция коллектива, на которой избрали директором ранее назначенного нового начальника и избрали совет трудового коллектива - СТК. В состав СТК вошли профессиональные психологи, социологи, экономисты. Новый, уже избранный всем коллективом базы, начальник поручил совету трудового коллектива провести аттестацию. В результате треть сотрудников базы была сокращена или уволена. Все оставшиеся заключили контракт на год с последующей пролонгацией, и база заработала в новом, не виданном ранее режиме.
   С этого момента база стала Базой, а её начальник - Хозяином. Хозяин с первых же дней своего прихода пригласил на должность начальника службы безопасности только что уволившегося в запас из областного управления Конторы полковника Трохина, а аппарат управления набрал из моложавых полковников запаса, преимущественно закончивших службу в Генеральном штабе. Трохин создал современную систему охраны Базы, укомплектовав руководящий состав своей службы коллегами по Конторе, а в саму охрану набрал ветеранов МВД. На Базе была сформирована вторая бригада грузчиков, причем все они тоже были выпускниками исправительных колоний. На первый взгляд могло показаться, что между первой и второй бригадами не было никакой разницы: обе набраны из уголовников, однако разницу Бугров почувствовал сразу: это были разные люди, разные бригады и разные идеологии. Причем заметил майор и то, что вокруг Базы выросла очень крупная криминальная группировка, о которой почему-то никто из тех, кому положено было знать, не знал или не хотел знать.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 16 часов 35 минут
   Из доклада Бугрова полковник Грибов понял, что База уже очень давно стала инкубатором новых криминальных технологий, внутри которого Воровский, один или с кем-то в союзе, сформировал очень сильный и боеспособный кулак. Не понятно было, для каких целей и кому понадобилась структура. Если исходить из информации Бугрова, то можно предположить, что Воровский создал такую дружину, чтобы противостоять беспределу на Базе. И хотя информации о том, что бригада в чем-то замешана, отсутствовала, особого успокоения это не приносило. Назойливо зудела чеховская мысль про ружье, которое всё равно выстрелит, ели оно повешено на стене. Да и не вязалось всё это в единое целое: куча отдельных фрагментов, не укладывающихся в целостную картину бытия. Не могло такое появиться на какой-то базе вот так ни откуда. Несомненно, кто-то там на самом верху поддерживал Воровского, в этом начинании. Иначе просто не могло быть, иначе все его новации уже давно бы закончились. Однако кто-то подпитывал на Базе и другую сторону, при этом сам Воровский, кажется, и не понял, что пока он создавал Гришину дружину, другая сила сформировала мощнейшую криминальную структуру, востребованную большими переменами.
   Разобраться в этой чехарде было совсем непросто, и слушая доклад подчинённого, Грибов решил переговорить с шефом. Понятно, что База стала перекрестком борьбы интересов новых и старых криминальных структур, но как и для чего там оказался Воровский с Гришиной бригадой. Предположение, что бригада Рябова была инструментом борьбы с воровством на Базе, особого сомнения не вызывало, понятно и то, что делалось это пресечение криминала не совсем законными методами. Видимо кто-то использовал принцип пресечения большего зла меньшим, так же как малый встречный огонь в лесу останавливает большой пожар.
   Грибов понимал, что приход Хозяина с его новой службой безопасности, случайно или нет совпавший с большим переделом власти и собственности не только на Базе, но и по всей России, дал толчок созданию новой криминальной сверхструктуры. Эта структура, легко захватывая криминальный рынок из бессистемных одиночек и маленьких бригад, встретила неожиданное препятствие на своей же Базе.
   Полковник прикурил от догоревшего окурка новую "беломорину"и задумчиво произнёс.
   - Похоже, майор ты в своих рассуждениях прав, но как зацепить эту глыбу, тут ведь проблема даже не в доказательстве, их-то собрать можно, а кто разрешит соваться в эту машину.
   - Но разве не мы призваны блюсти Закон?
   - Звучит красиво, но вот только шея почему-то зачесалась, верёвку чувствует. Ладно, попробую поговорить с шефом.
   - Поговори, командир, поговори, а может, рубанем по логову? Вроде и момент подходящий.
   - Рубака нашелся, с кем рубать-то собираешься? Там же такая махина.
   - А мы тихой сапой, сейчас в их королевстве, видимо, не все так просто и гладко. Они, вон даже убрать из своей задницы эту занозу в виде дружины не могут, поэтому и подставляют. И чтобы вывести из игры дружину, пытаются нейтрализовать главного инженера.
   - Не пойму я только, майор, ты вроде переживаешь за эту дружину, - раздраженно спросил Грибов, - в конце концов, по закону они все для нас преступники.
   - А по совести?
   - По совести, а где фактура? Чтобы по совести, тоже нужны вещдоки. А так ведь совесть к делу не пришьёшь. А факт налицо, а мы для того здесь и служим, чтобы закон блюсти. И не бери ты в голову все эти перипетии, с ума сойдёшь. По мне бы скорее это дело закрыть, а свои изыскания ты потом в мемуарах будешь описывать. Да и начальство теребит. Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы и по совести вышло, так что времени тебе максимум до пятницы, и если не будет конкретики, то дальнейшее развитие следственных действий пойдет по той самой правильной версии, которая тебе не нравится.
  
   ***
   Четверг, 19 июня, 22 часа 15 минут
   Жук еще раз собрал сход. Вопросы, возникшие в течение последних трёх дней, требовали неотложного решения и брать всю ответственность на себя ему не хотелось, да не следовало этого делать. Он хорошо усвоил уроки своего "крестного": все решения, последствия которых могут иметь громкое продолжение надо принимать на сходе, так спокойнее. Зачем себя подставлять по пустякам, да и братву дразнить ни к чему, пусть попарят свои мозги на сходе, и сами придут к нужному решению. Его дело - только одобрить решение схода, согласиться, так сказать, с волей большинства и следить за исполнением. Поэтому, как бы повинуясь тем обязанностям, которые на него возложены, Жук тихо начал сход.
   - Такие дела, братва. Конкретно. Теперь мы знаем, что замочили пацанов беспредельщики из первой бригады. Вероятно, что это Капитан или Матрос, а может быть, и оба, вполне возможно, им кто-то помогал. Что будем делать?
   Сход молчал, в воздухе повисла противная, напряженная тишина, от которой потеют руки, спирает дыхание и начинает гудеть в ушах. О том, что произошло, все хорошо знали и уже не раз перетирали всякие подробности, и не раз говорили что надо порвать этих козлов на кусочки. Но одно дело базарить так между собой, а другое дело сказать слово на сходе, тут за каждое слово отвечать надо. В любом другом случае ни у кого бы и сомнений не было, что делать и как. А тут расклад не самый фартовый, собравшиеся знали досье каждого грузчика первой бригады. Уже полчаса они просматривали бумажки с информацией на своих врагов. Да что информация, все и сами имели опыт общения с гришиными грузчиками. С такими не пошуткуешь, и дружиной они себя не зря кличут. Тут надо играть по полной программе.
   - Мочить надо гадов, - зло сказал Бисер, ударяя ребром ладони по столу, нарушая противную тишину.
   - Кто спорит, кто спорит, - тихо сказал Зуб, как всегда играя спичкой. - Мочить-то надо, но только как? Это тебе не мужики, в козла не загнешь и на понт не возьмешь. Там каждый сам по себе ещё тот волчара, да и кровушки за каждым конкретно будет. Думать надо, пацаны, думать. Может, родственничков их прихватить? Глядишь, и сговорчивее будут.
   Жук слушал, как братва перетирала тему, и с каждой минутой наливался всё большей злобой, а когда зашел разговор про заложников, прерывая базар, прохрипел, сдерживая дикую ярость:
   - Брать в залог? Думали и уже попробовали. Вон, мудрец, проявил инициативу. - Жук кивнул в сторону. - Бисер, расскажи братве свою байку.
   Бисер неожиданно для всех даже смутился, никто его таким никогда не видел:
   - Да что говорить, взяли мы вчера девок Гришиных, позвонили ему, всё конкретно объяснили, забили стрелку на шесть часов вечера, и пятеро наших с "калашами" ждали, чтобы встретить этих хорьков. Но Гриша приехал один. Мы ему так, мол, и так, или они всей бригадой сваливают с Базы, или мы девок его окучим по полной программе. Гриша выслушал, и спокойно так, гад, отвечает: "Хватит бузить, пацаны, верните мне моих, и я вас отпущу пока. Так и сказал, гад, - пока". Пацаны понятно, от смеха чуть не попадали. - Бисер поправил вязаную шапку и мрачно продолжил. - Я "калаш" передернул и говорю Грише: "На колени, с..., сейчас мы тебя накормим, а потом твоих девок на вертолет запустим". А он только усмехнулся и говорит, мол, ты посмотри, придурок, лучше на свои яйца. Я глядь, а на брюках красный зайчик пляшет, наши зенки повыкатывали, пальцами тычут. Потом глядь, а зайчик-то у каждого скачет, да не только там, но и на правом плече. Гриша тихо так говорит: "Вот сейчас ты, Бисер, пошлешь кого хочешь из своих, и пусть он привезет на моей машине жену и дочек, даю тебе час, а мы посидим здесь, подождем, о жизни покалякаем". Я, понятное дело, сказал ему пару ласковых, а Гриша в ответ, тихо так, падла, прошипел, что если посланец не успеет ко времени вернуться, то вы, ребята, получите по пуле в плечо и колено и будете очень сильно завидовать тем, кто умрет первым. И умирать будете долго, а мне, - Бисер хлопнул себя в грудь, - это он, гад, мне сказал, что я буду подыхать последним. Но если все сделаем, как он приказал, так и сказал, гад: "Как я приказал", ? и если у него не будет к нам претензий, то он нас отпустит. И стойте, говорит, тихо пацаны, любое движение - пуля в коленку.
   Братва слушала с хрипотным молчанием.
   - Ладно, чего тянешь, говори, чем закончился базар, ? послышались голоса.
   Бисер потер переносицу, снял вязаную шапку, и все увидели, что ухо у него заклеено пластырем.
   - Чем, чем, - продолжил Бисер,- услышав такую пургу, конечно, хотел наказать гада, но...
   - Короче, - перебил его Жук, - дернулся пацан, и пол-уха отлетело в сторону. Чего тереть, время без толку тратить, вернули Грише его девок, пацанов он отпустил, слово держит гад, и сказал такое, братва, что есть, о чем подумать. Он сказал, что у него все адреса наших лежек, и назвал несколько, ошибок нет. Поэтому я вас так срочно и собрал. Так что решайте, что делать будем, уважаемые.
   - Что делать, что делать? Наказать надо гадов и покруче. А вот как? Тут действительно подумать надо, - осторожно бросил Зуб, - тут вопросики есть. Во-первых, откуда у них пушки? И не просто пушки, а снайперские винтовки, и, похоже, есть кое-что покруче. Во-вторых, откуда у них наши хазы.
   - Ну, пушки сегодня не проблема, тем более для них, а вот хазы - это вопрос другой. Мочить надо гадов, - зло крикнул Бисер, - а то они нас замочат.
   - А может, с ними договориться? - спросил Седой. - Все-таки они тоже на зоне парились, сроки у них у всех немаленькие.
   - Ты, Седой, погоди, договориться с ними нельзя, они все мокрушники, хуже беспредельщиков. Да и на зоне с ними всегда одна морока была, забыл что ли. Просто ты сам "афганец". Да не бычься, все знают, что ты наш: "малолетка", служба в армии, потом уже по-настоящему пять лет оттрубил, это хорошая школа, и мы тебе верим. А гришинят надо только мочить, вопрос как? Сотню волков просто так не задавишь, и слава у них неслабая, давно идет, и друг за друга они держатся. В девяносто втором трое из них отдыхали в Ялте и их там обидели: попросили в ресторане освободить стол и затем выгнали. Так туда поехали человек десять гришинят и такое там устроили, что наши ялтинские братаны до сих пор помнят, - сказал Бисер.
   - Да и в "Интуристе", когда братаны Миклухи поломали ребра двоим гришинятам, на другой день Миклуха сам сдал пятерых участников драки. И куда делись эти пацаны, никто не знает.
   - Может, уехали куда? - спросил кто-то неуверенно. Жук мрачно посмотрел в сторону говорившего.
   - Может, и уехали, а может, и нет, но ни Миклуха, никто другой, с кем гришинята разбирались, счетов не выставляли, - начал Зуб...
   - Да какая разница, уехали - не уехали, наших-то поболе будет. Они нас боятся и наших не трогают, - вклинился в разговор Седой.
   - Не трогали, пока мы их не трогали, - пробурчал Зуб, - а вот наехали на Гришу, и что имеем из-за этого придурка рыжего? Да, нас, конечно, больше, и мы держим самые богатые районы города, скоро возьмем весь город, и в других регионах наши позиции не последние. А если пойдем на разбор с дружиной, сколько наших останется? И кто останется, и удержимся ли мы потом? Да у нас, братки, и школа другая. Мы люди воли, а они смертники, смерть для них как сестра милосердия, как избавление, для них эта баба, считай, подружка. Да и тренируются они каждый день. Такие спарринги - совсем не хило для мужиков, не то, что наши нежатся в спортзале, в перчатках друг дружку поглаживают. А у них каждый день по два раза такие потасовки. Даже при их работе можно держать неплохую форму. Наши сколько раз пробовали с ними спарринговать, чем всё кончилось? Быстро отпало всякое желание играть в их игры.
   - Может поодиночке переловить?
   - Поодиночке их тоже не выкорчевать, дружные они. Сильно друг за друга держатся. Тут покумекать надо, - Зуб посмотрел на Жука. - А не сдать ли их ментам?
   - Бугрову что ли? Да он с ними из одной миски хлебал, - откликнулся Бисер, - такой же беспредельщик.
   - Почему Бугрову? Вон вторая следственная бригада, там конкретные люди.
   Жук внимательно слушал, как братаны перетирали вопрос. Конечно, он был согласен с Бисером и Седым, что лучше бы надрать этим дружинникам задницу по полной программе и дать бой. Но прав и Зуб, а кто останется после такого разбора. На такой разбор пацанов одних не пошлешь, это не рынок под себя перевести или казино к рукам прибрать, тут всем придется участвовать. Верно, что и поодиночке их не передушить, разве что всех сразу, но так не получится, кто-то уйдет. А что потом будет? Жук понимал: те, кто уцелеют, всех не достанут, но его и самых ближних корешей с собой эти смертники заберут.
   Слышал Жук на зоне, когда мотал уже последние, самые тяжелые месяцы, как на соседней зоне кореш его, вор в законе, приговорил троих беспредельщиков из бывших "серых гусей". Двоих прикололи сразу, а третий ушел, так этот гад потом с собой пятерых забрал, а корешу все потроха на землю выпустил. И это на зоне, под прицелами автоматчиков, которые его в труху потом изрешетили. Говорят, что уже мертвый, он улыбался. "Нет, - подумал Жук, - такой расклад сейчас мне не нужен". И подводя итог малому сходу, одобрил предложение Зуба: "Значит так, братва, шлем Грише маляву, пусть забивает стрелку, и как только получим ответ, место и время, сдаём их ментам".
   Сход принял решение.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 18 часов 40 минут
   Юрий Тимофеевич доложил ситуацию Хозяину и ждал реакции.
   Пауза несколько затянулась, но старый конторщик понимал, что тут есть, о чем подумать. Наконец Хозяин устало спросил:
   - А как вообще могло случиться, что в городе, в одном месте собралась такая дружина...? Тьфу ты, прицепилось, бригада, конечно. - Хозяин поморщился. - Это же всё, уважаемый полковник, по вашему ведомству проходило. Если я не путаю, то кадровики всех предприятий давали, обязаны были давать вам соответствующие справки по личному составу предприятия каждые полгода.
   - Что спорить, обязаны, и давали, но, вот получается, что просмотрели. А вот, как и почему просмотрели, это вопрос уже другой.
   - Какой ещё другой вопрос? Ваши, ваши просмотрели. Вы просмотрели, - с нажимом закончил фразу Хозяин.
   - Просмотрели, - тихо повторил Трохин, - видимо всех сбивало с толку то, что все они были судимы. Хотя тут я думаю, есть и еще кое-что...
   - Что?
   - Да тут сыграл злую шутку традиционный подход к уголовникам. Как-то само собой считалось, что судимость делает людей более терпимыми к государственной машине.
   - Вы хотите сказать, полковник, судимость даёт поражение в правах на всю оставшуюся жизнь?
   - А вы это и сами хорошо знаете, уголовники всегда казались менее опасными системе, потому что не будут рыпаться. Они это хорошо понимают и с самого начала повязаны, как класс, - Юрий Тимофеевич аккуратно поставил чашку с блюдцем на инкрустированный столик. - И это особо выпукло проявилось, хотя тут в одну кучу много чего еще сложилось. Тут можно много вопросов поставить. И как, и кем осуществлялся подбор руководства базы? И кто всё-таки курировал Базу? Очень это непонятно, странно, как будто на этом поле уже давно играли две или даже три команды.
   - Будьте любезны, поподробнее, уважаемый Юрий Тимофеевич.
   - А что тут непонятного? Тут как раз все ясно Кто-то постоянно тасовал кадровую колоду на базе, а кто-то постоянно передергивал карты из другой колоды. И похоже эти кадровые шулеры друг друга знали, а вот не знаем ничего. Нам теперь только догадываться можно.
   - Так проведите расследование, это же ваша работа, а лично для вас даже призвание.
   - Конечно, призвание, - Трохин устало поморщился, - вот только есть такие уголки в нашей жизни, в которые если сунешься, то назад не выберешься.
   - Даже для вас?
   - Не всё так просто в королевстве Датском. Вот хотя наша База. Кто здесь вел свою игру? Это вопрос. И давно вёл. Последнего начальника Базы, вашего предшественника, ведь он был просто мелким воришкой, кто-то поставил, потому что кому-то мешал Воровский. Да наш нынешний главный инженер, тогдашний начальник Базы. А кто поставил Воровского, да и зачем? Это вопрос скорее к Вам, чем ко мне. Не в моей это компетенции.
   - Да уж не в вашей, - вздохнул Хозяин, - но только это было еще до меня, и кухни я той не знаю. Так что, полковник, ваша шпилька не по адресу, хотя, конечно, эта игра, по крайней мере непонятна.
   Трохин подождал, пока Хозяин закончит фразу, и продолжил мысль.
   - Хотя, в общем, понятно, что этот кто-то хотел сделать противовес Воровскому. Однако странно, почему его не убрали совсем? И почему не назначили сильного хозяйственника? А сам же Воровский - фигура совсем непонятная для этой игры. Как вообще он мог попасть на это место? Ни рожей, ни биографией он не подходит никак. Ветеран Великой Отечественной, прошел, как говорится, от звонка до звонка. Начинал лейтенантом-летчиком, летал с Талалихиным, был сбит, ранен и контужен, признан непригодным к службе даже во время войны, но добился, чтобы его вернули на фронт. Летать не разрешили и направили в артиллерию. Служил в восемнадцатой армии вместе с Брежневым, дослужился до майора, командовал артиллерийским батальоном. Славился храбростью и расчетливостью. Но законфликтовал с будущим генсеком по поводу назначения нового замполита в его батальон: он, видите ли, хотел другого человека. Через три месяца по доносу нового замполита попал под трибунал, был разжалован до младшего лейтенанта и отправлен в штрафной батальон.
   - По доносу во время войны?
   - Да, именно так, во время войны. История, честно говоря, просто глупая, его представили к званию Героя Советского Союза, а он не указал некоторые детали своего прошлого.
   - Кого интересовало прошлое во время войны?
   - Интересовало, интересовало. Была специальная служба, которая следила за этим. В своей автобиографии Воровский среди прочего написал, что по сталинскому призыву в числе многих в тридцать девятом году перешел с третьего курса Ленинградского университета в летное училище. За это зацепились, проверили, и оказалось, что этот факт действительно имел место, но почему-то Воровский не указал, что и в университет поступил только потому, что еще раньше написал письмо Сталину с просьбой разрешить ему учиться в университете. Тогда, после сталинского высказывания, мол, сын за отца не отвечает, была развернута целая кампания, освещающая факт гуманизма: детям пораженных в правах разрешили учиться в высших учебных заведениях. Написал прошение, и Воровский и получил высочайшее разрешение на учебу в Ленинградском университете. Сталин тогда дал разрешение учиться сотне таких писак, их так и называли - "стальная сотня". От них не требовали отречения от родителей, от них ожидали личной преданности вождю. И результат был поразительный, все эти студенты стали ярыми сталинцами. В основном это были дети средней интеллигенции. Как среди них оказался Воровский - непонятно. Хотя в своем прошении он сообщал, что с двадцатого года жил вместе с матерью и братьями в резервации, или, как раньше говорили, на поселении с бессрочным поражением в правах как потомок князей Воровских. Тогда эта важная деталь почему-то прошла незамеченной, но когда при представлении к Герою копнули поглубже, справедливость восторжествовала. Замполит, дававший характеристику в трибунал, постарался, и история с дурным происхождением получила иное звучание, сильно навредив несостоявшемуся Герою. Его разжаловали до младшего лейтенанта и направили в штрафной батальон, где служил он больше года, командовал отделением, взводом, ротой. Войну Воровский так и закончил младшим лейтенантом. Написал раппорт с просьбой оставить на службе. Просьбу удовлетворили, служил в Монголии, дослужился до подполковника, был заместителем командира группировки войск. По хрущевской реформе был отправлен в запас, и в военкомате ему почему-то предложили пойти на базу заместителем начальника по технической части. Согласился - сразу же назначили исполняющим обязанности начальника базы, и так исполняющим пробыл пятнадцать лет. Быстро затянул гайки, навел порядок, но складские постоянно на него жаловались. Воровского перевели главным инженером. Интересно, что Брежнев ни разу не пригласил его на празднование Дня Победы, хотя все другие ветераны восемнадцатой армии приглашались регулярно. Но это, как говорится, уже историческая справка, а вот почему симпатизировал главный инженер Гришиной бригаде грузчиков? Понять это непросто, хотя есть кое-какие соображения: сам Рябов - профессорский сынок - из бывших, то есть просматривается некоторое духовное родство.
   - Не перемудриваете ли вы, полковник, слишком все сложно, так не бывает.
   - Может в мелких деталях я и ошибаюсь немного, но в целом, думаю, что именно так всё и было. Когда Рябов с серьезным конфликтом закрепился в бригаде, как-то странно стал формироваться её состав - все грузчики лагерные штрафники, причём не просто штрафники, а все бывшие участники. Такое случайно не происходит, без поддержки сверху Рябову такой бригады никогда бы не создать.
   - Вы хотите сказать, что Воровский готовил штурмовой отряд?
   - Думаю, что он и сам не понимал до конца, что творил, - вздохнул Трохин. - Кроме того, у Воровского на Базе был, по крайне мере еще один союзник - начальник кадров, который почему-то все покрывал, он-то и давал в Контору неточную информацию. И тоже странная история. Вроде бы наш человек, во время войны был командиром заградотряда, майором ушел на пенсию, был на хорошем счету, ему доверяли. А вот сейчас, когда копнули, выяснился вот такой казус.
   - Что еще такое? Кончайте свои ребусы-кроссворды полковник.
   - Да действительно кроссворды. Оказалось, что они пересекались еще на фронте. И где? Кадровик был заградителем именно того штрафного батальона, в котором кровью смывал свою вину Воровский. Оказалось, что еще тогда они и снюхались.
   - И когда вы об этом узнали? - спросил Хозяин.
   - Только сейчас, в процессе расследования.
   - Вот так вы всё и проср..., - Хозяин раздраженно махнул рукой, - проморгали всю страну.
   Трохин выдержал паузу, а потом спросил устало:
   - А вы, Валентин Зиновьевич, разве не проглядели, вы же так высоко сидели, куда больше знали и дальше видели?
   - Знаешь, Трохин, вообще-то это не твоего ума дело. Тебя бы, конечно, следовало бы за эти дерзости наказать.
   Трохин внутренне съежился, хотя и не подал виду. Холодный пот как-то противно защекотал спину. Он и сам понимал, что перегнул палку, увлекся дискуссией, однако Хозяин развивать тему не стал и даже наоборот как-то сгладил напряжение.
   - Надо бы, конечно, но я тебя выбрал не как простую пешку, ты мне приглянулся не только своею преданностью, а в первую очередь сообразительностью. Хотя и преданность вещь необходимая. Да и сейчас нужен ты мне не в качестве пешки, так же как и твой шеф, и твой выдвиженец, протеже, так сказать. Поэтому, уважаемый Юрий Тимофеевич, кое-что я тебе расскажу. Ничего я не проглядел. Без кокетства скажу, что видел я всегда далеко, и еще в семидесятые годы, впервые соприкоснувшись с верховной властью, я начал понимать, что идет развал страны. Попробовал поговорить со своим покровителем. Я ведь тоже не сам вырос этаким груздем. В свое время меня тоже заметили и стали двигать, как и тебя, и твоего шефа, - это была система. И вот мой покровитель сказал мне тогда, что вся наша государственная система управления страной уже давно себя изжила полностью и развал неизбежен. Главная причина в том, что вся верховная власть даже не предполагала какой-то замены, она была подогнана исключительно под одного - единственного человека. Как супер-автомобиль под одного водителя, под его вес, рост, нервную систему, интеллект, характер. Представь, что этот автомобиль не имеет равных по всем параметрам, он ускоряется и тормозится, может ехать быстрее или медленнее, подчиняясь мыслям водителя. И вдруг пилот этого автомобиля погибает. Что станет с таким суперавтомобилем? Да, именно так, полковник Трохин, автомобиль станет грудой металла. Можно подобрать водителя по росту, по весу, но по мозгам не подберешь. Автомобиль еще какое-то время сможет ездить с другим водителем, но всех возможностей уже не покажет никогда, и рано или поздно начнет барахлить и развалится. А машина власти будет посложнее любого автомобиля, и когда она подогнана под одного человека, она теряет преемственность.
  
   Ремарка-II - ХОЗЯИН
   ...аналитическая справка из личного дела.
   Совершенно секретно.
   В течение обозначенного периода объект наблюдения Лис (Лис - Хозяин, примечание автора) неоднократно приезжал в Москву. Обычно в начале квартала. Каждый раз встречался со своим покровителем, объектом - ВЛ-5 ( ВЛ-5 - объект Верховной Власти - член Политбюро, пятый номер в иерархии власти, примечание автора) и подолгу с ним беседовал. Чаще беседы проходили за городом на даче первого заместителя Вл-5.
   Беседы эти носили весьма вольный характер, а затрагиваемые темы могли бы перерасти в отдельные перспективные дела, если бы не столь высокое положение Вл-5.
   Беседы без сомнения были воспитательными, носили назидательный характер и были своеобразными персональными семинарами, на которых Вл-5 готовил Лиса к посвящению в святая святых власти. Выращивал, так сказать, достойного ученика, которому можно передать свой огромный опыт.
   Следует отметить, что Лиса действительно можно считать самым продвинутым учеником Вл-5. Он нашел Лиса, посещая в 1970 году завод среднего машиностроения в городе N - ске. Лис, тогда еще совсем молодой начальник смены сборочного цеха, не растерялся и бойко ответил на трудный вопрос о реальной помощи заводу со стороны горкома. Ответ был дерзкий и короткий: "Помощи никакой, поскольку там одни дилетанты". Вечером того же дня Вл-5 пригласил храбреца для серьезного разговора в кабинет директора и долго с ним беседовал. После этой встречи и начался фантастический взлет никому не известного молодого специалиста, которого наши наблюдатели сразу стали звать Лисом. Каждый год Лис поднимался на очередную ступеньку власти: секретарь парткома цеха - главный технолог завода; секретарь парткома завода - директор завода; председатель исполкома города - первый секретарь горкома партии; председатель правительства республики - секретарь обкома КПСС. И перед каждым назначение Вл-5 приглашал к себе Лиса и подолгу беседовал.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 18 часов 55 минут
   Хозяин, слушая рассуждения Юрия Тимофеевича, невольно погрузился в воспоминания, что-то в этом развитии событий на Базе вызывало странное ощущение взаимосвязи с прошлым. В чём конкретно, он пока ещё не мог уловить, но связь была, это подтверждали многие вроде бы не существенные детали. Ускользающая и еще нечеткая мысль пыталась выхватить что-то важное и упиралась как в стену только в одно слово - власть.
  
   Экскурс в категорию ВЛАСТЬ
   Именно в неторопливых беседах о власти проходили долгие вечера на даче помощника Наставника. В этих беседах он, нынешний хозяин Базы, а тогда молодой секретарь каждый раз получал от Наставника что-то новое о нюансах Власти. В конце каждой беседы Наставник проводил своеобразный экзамен, как бы проверяя, как легли его мысли на серое вещество ученика.
   Человек государственного мышления, один из немногих, кто мог говорить то, что думает и даже реализовывать свои задумки, Наставник пытался найти выход из тупика, в который закатилась правящая система власти. Пытался загодя подготовить людей, способных подхватить и удержать падающую власть в огромной державе. И прилежный ученик понимал, как не легка, как опасна эта задача. И хотя Наставник никогда не говорил об этом напрямую, но из разговоров было понятно, что это уже не первая его попытка изменить ситуацию. Первая попытка привести во власть новых людей, не связанных сложными перипетиями борьбы за власть довоенных лет в начале шестидесятых, потерпела фиаско. Почему? Об этом можно было только догадываться, связывая имеющуюся скупую информацию о прошлом и горькие слова Наставника. Часто рассуждая вслух, он говорил, что система Власти огромного государства в глубоком кризисе, тогда в шестидесятых годах он обозначился особо остро.
   Хозяин хорошо запомнил разговор со своим наставником в начале 1983 года, когда в конце обычной беседы Наставник, по обыкновению тихо ходивший по залу, остановился перед камином и, протягивая руки к огню, сказал.
   - Вот и наступил опять тот самый текущий момент, который историки называют историческим. Момент, с которого может начаться отсчет нового витка в истории нашей державы.
   Ученик, внимательно слушавший каждое слово, напрягся и неожиданно даже для себя спросил
   - Разве? - Потом, спохватившись и исправляя оплошность добавил. - Но сейчас всё кажется спокойным и незыблемым.
   - Это спокойствие гнилого болота. Пирамида власти, созданная в начале века, тихо разрушилась до нуля под воздействием внешних и внутренних факторов.
   - Пустые прилавки и зажиревший Запад?
   - Это только видимая часть одного из айсбергов, на которые за эти годы наползла наша держава. Та система власти, которую создали экстремисты в начале века начала трещать давно. Да, давно, и не смотрите на меня так, любезнейший, - холодно произнёс Наставник, - вы не так глупы, чтобы не понимать, о чём я говорю.
   - Вы никогда не говорили так ранее.
   - Сейчас просто нет времени, чтобы разводить антимонии. Пора, хотя бы своим, говорить правду открытым текстом. Власть большевиков с самого начала была алогичной и обреченной на провал, её постоянно раздирали непрерывные внутренние конфликты и скорее всего кризис власти наступил бы к 1935 году, если бы ранее в жесткой борьбе её не прибрал к рукам незаметный тогда, но великий потом грузин.
   - Но ведь именно Сталин сделал из отсталой России сверхдержаву.
   - Россия никогда не была отсталой, экономическая мощь России всегда была впечатляющей и обеспечивала первые места по многим позициям. Россия всегда была богатой, потому на неё и зарились соседи, хотя, конечно, недостатков было предостаточно. Но если рассмотреть все варианты экономической перспективы России, то нетрудно просчитать, что без переворота 18 года, который так называли сами коммунисты, сейчас в России человеческий потенциал приближался бы к миллиарду, а суммарный валовой доход был бы в три раза выше американского. Это реальные цифры, сейчас такой расчёт по силам выполнить любому школьнику, владеющему компьютером. Но это всё сослагательное наклонение, а история его не приемлет. Мы имеем то, что имеем, и только к тому, что имеем и можем апеллировать.
   - Странно, но про такой анализ никто не знает, ведь это могло бы стать сильным козырем у тех, кто придерживается псевдо-патриотических взглядов.
   - В том-то и дело, что патриотов у нас нет, не осталось. У нас есть только серая послушная масса, хорошо организованная, неплохо образованная и не способная сопротивляться. Нет реакции, нет опоры для движения вперёд. Мы давно топчемся на месте.
   - Странно, учитель, что раньше вы об этом не говорили.
   - Всё просто, раньше ты был еще не готов к этому разговору. И хотя когда я впервые обратил на тебя внимание, мне понравилось твоя смелость, но это было озорство горячего юноши, а не мужество политика, а для таких разговоров нужно именно осознанное мужество. Ты и сейчас еще не готов к этим темам, но время не ждёт, мне многое ещё надо успеть передать тебе.
   - А что случилось?
   - Случилось давно, а сейчас завершается фаза очередного цикла развития общественного сознания, прошло сорок лет.
   - И сорок лет водил их по пустыне.
   Наставник уперся взглядом и долго смотрел на ученика, потом, покачав головой, продолжил.
   - Не надо ерничать, милейший.
   - Да и не думал даже.
   - Ладно, я вижу, что в тебе чертики пляшут, хочется подковырнуть старика, слушай уж лучше. За это время выросло новое поколение, не знавшее жесткой диктатуры, эти люди составляют большинство нашего общества и их не устраивает такой расклад.
   - А раньше?
   - Что раньше! Сначала народ пугали и правили чистками и коллективизациями, тех, кто остался, учили работать в условиях абсолютной диктатуры. Стройки и лагеря - это хорошая прививка от инакомыслия. Зачем думать, когда строишь светлое завтра. Потом война, страшная, кровавая и вдруг победители открыли для себя, что побежденные оказывается уже давно жили так, как победители ешё только мечтали жить в светлом завтра. Это был шок, от которого многие так и не оправились.
   - Но никто ведь не возмущался.
   - Кое-кто понял, что происходит. Точнее даже поняли многие, но у войны свои законы и правила. Каждый из победителей принес с войны что-то домой. Кто губную гармошку или часы, кто-то отрез или патефон, а кто-то вагон или состав и почти каждый трофейное оружие. Каждый взял свою контрибуцию, согласно званию и занимаемой должности. Сначала это считалось справедливым, но потом многие стали понимать, что им просто заткнули рот. Изношенные веши люди потихоньку попрятали, оружие зарыли или повыбрасывали и ринулись на великие стройки, с остервенением выдавая на гора проценты, кубы, тонны, как бы сводя счёты с собой. А кто сам не поехал на комсомольскую стройку, того отправили туда же через лагеря. Сколько их сгинуло на этих порой никому не нужных стройках, чего стоит только северная кольцевая железная дорога. Но всему приходит конец, и железный грузин однажды так и не вернулся после бани на свой трон. С его уходом сразу же обозначился кризис власти, неизбежный и угрожающе опасный. Плакали не только рабы. Рабы и лакеи всегда воют в таких случаях, со смертью хозяина им надо было самим думать, как жить. Рыдали и герои победители, те, кто еще остался, теперь им уже не за кого было прятаться, и они остались наедине со своей совестью. А от этой тётки не отвертишься, не спрячешься и, куснув однажды, она своё дело доведет до конца. Горе было всеобщим - некому править. Что будет!?
   - Да были же соратники!
   - Соратников не было. Были исполнители, винтики и гаечки, были герои, у которых вместо сердца пламенный мотор. Верховная власть, подогнанная исключительно под одного человека, не могла быть адаптирована ни к кому другому, а тут еще и милитаристическая компонента власти . Управлять такой махиной централизованной власти после Сталина наверное смог бы человек, не только равный по харизме, но еще более жесткий по отношению к народу. Парадокс, но народ бы простил все и любил бы нового, более жестокого правителя как наследника и последователя Вождя.
   - Наш народ любит кровавых правителей.
   - Да, приучили за века. Многие до сих пор поклоняются Петру Первому, сгубившему треть русского народа, уничтожившему думское боярское правление, ужесточившему в России рабство - крепостное право. А ведь боярская дума была гораздо прогрессивнее и демократичнее европейских институтов власти.
   - Разве великое государство, особенно претендующее на лидерство, не обязано любыми средствами развивать экономику?
   - Экономика это не что иное, как искусство ведения хозяйства, и она целиком зависит от человека, а раб - плохой работник, это аксиома. Человеческий фактор лежит в основе любых экономических отношений. Для прогрессиивного экономического развития человек должен быть активным.
   - Но как расшевелить народ, учитель? Как не прискорбно, но факт, что любит наш народ не просто палку, а бич. Это тоже почти аксиома, и её никак не проигнорируешь.
   - К сожалению, когда нет идеи, то верх берут грубые инстинкты. Бич, немного пряника и много водки - вот основная идеология власти в России, новейшей истории. Результат, как говорится, на лицо. Народ споен, забит и послушен кнуту. Даже с лошадьми обращались менее жестоко, чем с людьми. В России уже очень давно человеческая жизнь ценится полушки: больше полушки, меньше полушки. Поэтому и диктаторы у нас, как нигде более, легко берут власть, и в памяти народной сохранились тоже одни диктаторы. И когда уходит диктатор замены ему нет. Да и не может появиться достойной замены в окружении ушедшего Вождя тоталитарного уклада власти. Не было и не могло быть по закону жанра тоталитарной власти.
   - Но был же Калинин, Жуков, Рокоссовский ...
   - Калинин был старостой, и вы это прекрасно понимаете, а военные должны воевать. Экономикой должны управлять сильные политики. А после ухода Отца народов, таковых не оказалось, ни Берия, ни Маленков, ни Хрущев не могли справиться с этим инструментом власти. Не могли, потому что сами же и были частью этого инструмента, а отдельная, даже важная деталь механизма не может управлять всем механизмом. Финал был предрешен.
   - Но ведь нашелся Никита Сергеевич?
   - Хрущева поставили и подставили хитромудрые трусы, побоявшиеся сами взять власть, поставили временно, мол, осмотримся, потом подвинем, а он, ловко убрав одних и отодвинув других, задержался на этом месте. Сначала он, конечно, боялся, но быстро пообвык и стал искренне верить, что несмотря ни на что, сможет справиться с ситуацией. А вдруг! Но чуда не произошло, надежды на авось не оправдались. Пирамида тоталитарной власти рушилась, не потому, что плох был Хрущёв, а потому что не по росту был кафтан. Рушилась, как рушится в цирке пирамида, когда гимнаст, на котором стоит целая куча партнеров падает.
   Диктаторы-карлики не в состоянии удержать власть, они могут только какое-то время создавать видимость, что сдерживают скорость распада. Но это только видимость. Разрушение началось, лавина тоже очень медленно сдвигается, но потом быстро разгоняется. Конечно, это понимали все, кто был посвящен во власть.
   - А Хрущёв?
   - Понимал, конечно, он часто сам говорил об этом. Человек он был по большому счёту честный, хотя и с хитринкой, и понимал, что те, кто его поставил, мудрят какую-то непонятную игру, но власть, неожиданно пришедшая, сладкая и липкая засасывает, и терять её никто не хочет. Относительное спокойствие в народе, обусловленное великой победой в недавней, страшной войне и занятостью людей возрождением хозяйственной сферы государства, дали Хрущеву надежду на то, что он сможет справиться с ситуацией. Казалось надо только выйти из тени железного вождя. Однако когда на очередном съезде КПСС Хрущев разоблачил культ личности Сталина, вопреки ожиданиям его не поддержали ни соратники, ни народ. Подданные, привыкшие к жестокости, в разоблачениях бога-тирана не нуждались.
   - Но ведь была же оттепель шестидесятых, был экономический подъём.
   - Подъем, подъём! - Тихо повторил Наставник и молча прошел по залу, зябко передернул плечами, подошел к камину, взял пузатую бутылку коньяка с каминной полки, налил немного в широкий стакан и неспешно, смакуя каждый глоток, выпил.
   Ученик напряженно ждал продолжения разговора, так как понял, что своей репликой задел, а может быть даже разочаровал этого уже совсем не молодого человека. Чувствуя неудобство, он уже хотел извиниться, но Наставник опередил его.
   - Ладно, не суетись, мне от таких слов бывает всегда грустно. Я понимаю, когда такое говорят бездари и прихлебатели от философии и политики, конечно, наверное в каких-то рамках и можно считать то период подъёмом, оттепелью счастливой порой. У китайских императоров династии Цинь был поучительный способ демонстрировать цену счастья своим подданным, недостаточно ценившим доброту владыки. Сначала закрутить палкой веревку на шее так, чтобы остался только последний хрип без всякой надежды на будущее, а потом, отпустив на пол-оборота, осчастливить надеждой. Так и та оттепель. Люди устали от войны, голода страха, и глоток воздуха, кусок хлеба тоже можно называть счастьем, подъемом. Только всё это дилетантизм. Вспомните очереди за хлебом, сахаром, какой тут подъём!
   - Многие аналитики, однако, считают тот период благополучным.
   - Затишье перед бурей. Вообще сегодня в России возникло общество людей, объединённых территорией и рабской психологией покорности, над которой народ смеётся, но ничего не делает.
   - Моя хата с краю?
   - Да, идёт демонстрация внешней повинности и покорности и полное внутреннее отрицание всего и всея. Грубо говоря, пофигистов. И таких сегодня явное большинство. Сбилась, сболталась, обтрепалась и въелась философии жизни в государстве без государства. Вы там, на верху, сами по себе, а мы, внизу, уж как нибудь без вас. Такая философия не укрепляет общество, она уводит людей в бездарные и бесполезные дискуссии. Грустно, но люди шестидесятых такую войну уже бы не выиграли, а наше время породила поколение, которое не сможет отстоять не только свою родину, но и семью. И чтобы изменить что-то, нужны не просто преобразования, нужны прорывы. А большинство наших политиков почему-то этого совершенно не понимают и не учитывают при принятии своих решений. У политиков, рождённых карликами, срабатывает ментальность выросшая на страхе, и задавленная архетипами.
   - Но партия, направляющая и созидающая... - с нотками сарказма начал ученик.
   - Партия состарилась вместе со своими идеями. Лозунг "Наши дети будут жить при коммунизме" стал штатным поводом для насмешек. Сегодня политикам надо менять в первую очередь себя, перестроить, так сказать, собственное мышление, а потом воспитывать народ. Начинать надо с простых вещей: с понимания роли человека и её трактовки на политической сцене. Личность и общество в государстве всегда находятся в антагонизме, непримиримом, отторгающем друг друга и связывающем личность и общество как тетива лука, связывает две дуги. От этой связи, от силы дуг зависит мощь, готовность выстрелить новыми прогрессивными технологиями. Сделать рывок, прорыв в будущее можно только сбалансированной машиной.
   - А как укрепить наше общество и создать среду, питающую сильные личности? Личность ведь не может существовать сама по себе и не появляется из ниоткуда. Вы сами говорите, что личность зарождается и кристаллизуется в обществе, которое состоит из индивидуумов, имеющих почти равную вероятностную возможность стать личностью.
   - Тысячелетия спорят философы о роли личности в обществе и истории, без особой надежды вывести алгоритм формирования личности. Без личностей общество деградирует, а без общества не может быть личности. Значит надо развивать общество.
   - Но как! Каждый индивидуум - продукт развития цивилизации и поэтому всегда противопоставляет себя всем остальным. А что бывает в таких случаях лучше всего видно из философской басни про рака, лебедя и щуку.
   - Надо создавать условия, чтобы в обществе мог сформироваться вектор положительного движения, то есть движения вперед по спирали времени. Для этого нужен ряд неоспоримых ценностей, который сознательно и однозначно воспринимался и принимался бы всем обществом, или подавляющим его большинством. А выбрать такой ряд в наше время совсем не просто. Не справляется с этим религия - люди верят в различных богов, идеи экуменизма не приживаются, и конфликты на почве религиозного фанатизма будут только расширяться, не справляется и интеллектуальная философия, поскольку у всех свои ценности. В человеческом мозгу всегда доминируют свои представления о добре и зле, о вреде и пользе, о правде или лжи, о первопричине явлений. Это самостийность на уровне индивидуума в обществе не просто негативна для общества, она катастрофически опасна, она разрушает государство изнутри, съедает его основу, нивелирует законы. Конфликт личности и общества присутствует всегда в любом аспекте знаний, начиная с космоса. Хрестоматийный пример. Почти все знают, что Земля вертится вокруг Солнца. По крайней мере, ни один образованный человек этого не отрицает. Однако психологи утверждают: на подсознательном уровне почти девяносто процентов населения планеты все равно думает, что Солнце вращается вокруг Земли, потому что видят этому подтверждение каждый день: солнце встает на востоке и заходит на западе.
   - Ну что из этого вытекает, какая разница, что и как кто думает?
   - Для человека разница не велика, а вот для общества - проблема. Тут как раз и начинается огромная проблема корреляции своего "я" и окружающего мира. Действительно, кажется, какая разница, о чем думают люди на подсознательном уровне, главное в том, что они знают. Однако разница в том и заключается, что они знают на уровне общества, а думают, ощущают на уровне личности. Конечно, от того, что думает Вася Мишин, Земля не перестанет вращаться вокруг Солнца. Но ведь у него есть свое мнение на всё, и от того, что думает Вася о власти, о государстве, уже зависит многое: как часть общества он говорит о власти лояльно, а как личность - на все плевать хотел. А тут уже начинается другая корреляция: какие люди - такой и народ, какой народ - такое и государство.
   - Такой у нас народ, и ничего не изменить, и бороться против этого бесполезно
   - В том-то и лежат многие проблемы нашего государства, что часто люди, рвущиеся к власти, не знают таких простых истин. Надо переделывать не народ под власть, а власть под народ. Да и как можно винить народ, который, какой бы он ни был плохой, кормит эту власть. Тем более наш народ, прошедший столько испытаний и зачисток. Представь, что добропорядочный хлебороб Вася Мишин посеял пять мешков пшеницы, собрал урожай, разложил по мешкам и отложил пять мешков из общей кучи на посев следующего года, на следующий год повторил то же самое и аккуратно повторял десять лет. Что получится? Вот именно, произойдет вырождение пшеницы и снизится урожай. Необходима селекция, отбор для будущих посевов. Но и селекция должна быть тоже осмысленной. И если сосед нашего добропорядочного хлебороба Миша Васин возьмет свои семена, просеет через три сита, самые мелкие и самые крупные отбросит, оставит только средние, ровные и красивые, то через десять лет окажется, что его урожай будет еще меньше, несмотря на сортировку. И только если найдется Ваня Манин, просеет семена и отберет самые крупные и будет так делать десять лет, то у него урожай увеличится, он и Мишу с Васей выручит из беды. Но это, слава богу, все-таки понимают многие. А вот то, что общество, собранное из одинаковых или равных людей, деградирует, уже понимают далеко не все, точнее, большинство на уровне личности не понимают. Хотя тут тоже все просто. Что останется в обществе, если семьдесят лет пропускать его через сита, оставляя только средненьких, а лучших и худших высылать за границу, отправлять в лагеря или просто уничтожать? Общество потеряет социальный иммунитет. А сита работали такие, что даже удивительно, как еще кто-то уцелел. Чистки партийных рядов, раскулачивание, публичные разоблачения врагов народа, эти страшные акции уничтожали лучших. А когда в таком обществе кто-то со стороны уберет эти сита, то общество ослабеет еще больше, потому что положительных героев, на которых могли бы равняться, уже нет, и отрицательные станут единственными яркими личностями, а для многих - героями. Любой прохвост со звучными лозунгами и куражной харизмой может проскочить во власть. И долго придется ждать, когда в таком обществе пробьются новые положительные герои и за ними пойдут люди. Общество в своем большинстве всегда консервативно, большинство никогда не ринется к злу, но и не побегут за добром. А зло ведь всегда привлекательнее, а добро мученическое, особенно у нас в России. Но появятся герои, и за ними обязательно кто-то потянется.
   Многому научился способный ученик от своего Наставника, многое понял в системе высшей государственной власти. Начал понимать, как непросто изменить что-то во властных структурах. И всегда были люди, которые понимали, что нужна кардинальная реформа, иначе страна распадется. Реформаторы шестидесятых пытались провести экономическую реформу и даже начали запускать её в форме совнархозов, однако новые веяния напугали исполнителей старой машины власти, эти винтики смонолитились и оттолкнули Хрущева и его команду реформаторов от кормила. Наставник не раз говорил, что если бы Хрущев тогда не уехал в отпуск, а провел заседание Политбюро, как его просили, и назначил новых руководителей совнархозов, то делать переворот было бы некому. А совнархозы решали многие экономические и национальные проблемы и возможно бы сохранили мощь государства. Но Никита Сергеевич, похоже, сам боялся этих перемен и просто ушел в сторону. Новая волна старых амбиций разрушила почти готовую систему демократической структуры власти. Серая масса средненьких руководителей смела реформаторов, и новая бригада власти вместо государственного строительства опять занялась демагогией, обещаниями благ в далеком будущем. Уже к семидесятому году они завели страну в экономический тупик и, чтобы как-то спасти положение, стали продавать сырье. Страна полностью перешла в стагнацию. Здоровые силы все-таки остались, но в Политбюро сохранил свои позиции только один человек, он сумел собрать соратников и начал все сначала, занялся подготовкой кадров, но сил было слишком мало, а скорость распада была уже критической.
  
   ***
   Среда, 18 июня, 19 часов 25 минут
   Хозяин вздрогнул, очнувшись от воспоминаний, и, продолжая свои мысли, сказал:
   - Не хватило, Трохин, всего несколько лет, новые кадры уже подросли, но взять власть не успели, не смогли сформировать свой кабинет. Сереньких маразматиков было больше, и держались они за власть еще крепко, и хотя сами ничего сделать не могли, но мешали всеми силами. Хватались за власть и, надеясь продержаться хоть сколько, хоть еще несколько лет, двинули своего "френд-боя", который толком и районом не научился управлять, хотя искусно умел принимать старичков. И вот сейчас нам, полковник Трохин, придется многое исправлять. И вот еще что, мне завтра надо отъехать на пару, тройку дней. Постарайтесь за это время решить вопрос и держите меня в курсе.
  
   ***
   Четверг, 19 июня, 20 часа - 55 минут
   Гриша пригласил всю свою бригаду в Фирсановку к себе на дачу, точнее, на дачу родителей. Бригада часто собиралась в Фирсановке с женами, детьми, благо дача на полгектара и было, где разгуляться. На этот раз собрались мужской компанией, без жен и детей. Как обычно пожарили шашлык, выпили по... , по сколько кто хотел, закусили.
   Однако ни водка, ни шашлык напряжения не снимали, и как-то наоборот делали всю компанию мрачнее и даже угрюмее. Пить не хотелось, и шашлык казался каким-то пресным. Все напряженно перешептывались и вопросительно поглядывали на Гришу. Наконец, Капитан взял гитару и, осмотрев собравшихся, запел хриплым баритоном: "Мы выпьем водки и закусим хлебом..."
   Спели так, что в округе ели задрожали. Песня каким-то образом отодвинула все другие заботы и настроила на сосредоточенное внимание, и когда Гриша начал говорить все внимательно слушали каждое слово.
   - Братья, - начал разговор бригадир, - я подчеркиваю, что именно так мы уже много лет обращаемся друг к другу. В течение долгих лет поодиночке мы собирались в бригаду, которая стала для нас сначала семьёй, а потом настоящей дружиной. Каждому, кто приходил, я говорил только одну фразу: "Работай, брат, выдюжишь - останешься, а не хватит силенок, то вольному воля". Не все остались, многие ушли, не выдержав всех испытаний, сложностей нелегкой работы, суровой дисциплины. И несмотря на все перипетии жизни, дружина наша росла и крепла. Я даже начал думать, что ничего уже больше нам не угрожает. Но река времени несет пространство в неизвестное будущее, и многое сегодня изменилось. В последние годы другой стала страна, другой стала База. И только наша дружина пока еще осталась прежней, и негромкая слава о ней ушла далеко за пределы Базы. Вспомните, как в начале девяностых везде появились бандиты и житья от них не было никому, и только нашу дружину никто не трогал. Правильно я говорю, братья?
   Все хрипло выдохнули:
   - Правда, Гриша.
   - Были, были попытки наехать и на бригаду, и на кого-то по отдельности, но, встретив наш справедливый и беспощадный гнев, больше никто не решался повторять эксперименты. Но все вокруг меняется, появились новые жизненные ценности, появились новые люди. Коснулось все это и Базы, и, похоже, братья, пришел час, когда жизнь решила проверить на прочность и нас, и нашу дружину, и нашу дружбу. Вы все знаете, что произошло на Базе, в прошлую пятницу после работы меня подловили бройлеры из второй бригады и, наверное, забили бы. Меня кто-то выручил, и я до сих пор не знаю точно кто, но кто-то из наших, из нашей бригады. Среди присутствующих прошел шелест вопросов.
   - Да, братья, это так, никто чужой просто не сунулся бы в такую бойню, и если он молчит, значит, у него есть на то причины, и хватит об этом. Собрал я вас для того, чтобы сказать, что Жук приглашает нас на разбор, на стрелку.
   Дружина зашумела:
   - Давно пора с ними разобраться, совсем обнаглели, уже заложников стали брать. Забивай, Гриша, стрелку.
   Гриша подождал, пока шум утихнет, и сказал:
   - Братья, их много, только на Базе две сотни, а нас всего сотня...
   - Да ладно, пробьемся, в Афгане и не такое бывало, - гудели грузчики.
   - Здесь не Афган, братья, но вызов надо принять. Кто "за"? - спросил Капитан, поднимая руку. - Что, Гриша? Звони Жуку и забивай стрелку.
   Но тут поднялся дремавший в углу Егорыч:
   - Братья, - голос его, звучавший тихо, но очень уверенно, сразу остановил все разговоры. - Братья, вызов принят, за это проголосовали все, но звонить сейчас не надо, можно подставиться, надо приготовиться и часа за два сообщить Жуку место и время встречи. Так будет правильно.
   Предложение поддержал Матрос, и все согласились. На этом и порешили.
   Поговорив еще о деталях стрелки, грузчики попрощались с Гришей и разъехались по домам. Закрыв ворота и зайдя в дом, Гриша вдруг увидел, что у камина сидит Егорыч. Решив, что тот заснул, бригадир выключил свет и хотел уйти, когда услышал голос:
   - Погоди, Григорий, - бригадир даже вздрогнул от неожиданности, услышав своё полное имя и не узнав, кто говорит, и только когда услышал продолжение, - садись, поговорить надо, - понял, что это Егорыч.
   Разговор получился долгий и закончился только под утро.
  
   ***
   Пятница, 20 июня, 11 часов - 05 минут
   Юрий Тимофеевич заканчивал разговор по телефону с Хозяином, уехавшим накануне в командировку в Австрию. Увидев входящего Жука, пригласил его рукой присесть.
   Жук от предложения отказался и напряженно смотрел в пол. Он молча ждал, пока "крестный" договорит по телефону и включит систему защиты от прослушивания, и только тогда, когда послышалось тихое журчание падающей воды, сообщил новость, ради которой напросился на встречу.
   - У нас позавчера увели весь арсенал. Тот, что мы получили от вашего человека.
   - А почему доложил об этом только сейчас, - прошептал Юртим. Он вдруг впервые в жизни почувствовал своё сердце и видимо это ощущение ему совсем не понравилось, потому что гримаса исказила его лицо.
   - Подумал, что это вы забрали.
   - Я? С какой стати?
   - Ну, мало ли, может, для страховки, но прошел день, от вас нет информации, и я подумал, что лучше сказать.
   - Жопой ты думал, "крестник", это же подстава, - тихо оседая, прошептал Трохин. Пронзительная боль парализовала всё тело, которое вот так вдруг стало непослушным и как будто чужим. Всё вокруг вдруг замедлилось, всё второстепенное отдалилось и стало каким-то туманным, и только сознание всё чётко фиксировало, причем так, как будто, всё происходило не с ним, хорошим парнем Юрой, а с кем-то другим ленивым, неуклюжим и старым.
   - Кто же мог вас подставить, - спросил Жук и поднял взгляд от пола.
   То, что он увидел, вызвало бурю противоречивых мыслей. Юртим лежал на полу, смотрел на всё, как в пустоту, и беззвучно шевелил губами.
   "Вот она, свобода. Наконец-то я вырвался из твоих железных объятий "крёстный". Свобода! Полная свобода! ...И что же я буду делать с этой свободой? Мою бригаду подомнет кто-то из твоих соратников, и будет ли он лучше - очень большой вопрос. А думать, что в такой игре можно выжить так вот запросто, может только полный придурок, не знающий законов уголовного мира". Все эти мысли пролетели в голове Жука в считанные секунды. За всю криминальную жизнь Жук хорошо усвоил, что быть нужным и живым гораздо лучше, чем быть свободным и покойником. Он вздохнул, вызвал по телефону "скорую", достал из аптечки нитроглицерин и запихал его Юртиму в рот.
  
   ***
   Суббота, 21 июня, 18 часов 15 минут
   Бугров в составе оперативной группы прибыл на старый затон, следом примчался полковник Грибов. Час назад к ним поступила информация, что на старом затоне неизвестная бандитская группировка забила стрелку для разборки. Группировка многочисленна и хорошо вооружена. Команда была не вмешиваться, все должны сделать омоновцы, а следственная бригада - боевой резерв. При этом боевому резерву не выдали ни автоматов, ни касок, ни бронежилетов только табельное оружие. Грибов смотрел на штабеля старых бревен, забытых со времен начала перемен, давно потерявших товарный вид и потому никому не нужных и, закуривая "беломор" процедил.
   - Стрелка-то забита классно. Сзади заброшенная запань, соединяющаяся с каналом, на дуге штабеля, перед штабелями поле, скрытно подойти невозможно. Если будет бой, то людей поляжет немало.
   Подъезжали омоновцы на грузовиках, быстро выгружались и стали занимать позиции согласно штурмовому расчету. Грибов мрачно насчитал около ста бойцов, которые занимали огневые позиции. Подошли три "бээмпэшки". Подошел командир омоновцев:
   - Что скажешь, брат, не нравится мне вся эта заварушка.
   Грибов прикурил новую папироску от догоревшего до бумаги окурка и, бросив его под ноги, сказал:
   - Что ты делаешь, Воробьев, что это за новые правила ведения боя, ты же людей положишь. Открытая территория, все, как на ладони, если эти бандиты сейчас откроют огонь, то никто отсюда живым не уйдет. Тут надо вертолеты вызывать, уж очень у них позиция выгодная.
   - А то я не знаю, но вон кричат, - Воробьев потряс рацию, - чтобы начинали штурм, и им плевать, что положим людей зазря.
   Он связался по рации и настойчиво требовал вертолеты.
   - Совсем охренели, - выругался омоновец и передразнил кого-то, - не можете взять горстку уголовников. - Опять выругался. - Вот крысы штабные, - потом, повернувшись к Грибову, добавил. - И они нами командуют.
   Грибов помянул японскую мать.
   - Не нюхали пороха, крысы штабные, отсюда все проблемы, жизнью своей не рисковали. Привыкли жизни людей, как карты, тасовать. Смотри, никого из штабных нет, ждут развития событий. Если что, то тут как тут окажутся. Все сойдется, они в списке первых награжденных, а если что, быстро найдут виноватых.
   Командир омоновцев еще раз выматерился от всей души, достал из-под ремня выгоревшую камуфляжную панаму, одел, поправив поля, и пошел к ожидавшим его командирам отделений. Отдав последние распоряжения, он взял микрофон и хриплым голосом, усиленным через армейские полевые динамики, прогрохотал:
   - Господа бандиты, вы окружены, сопротивление бесполезно, сдавайтесь. Выходите с оружием по одному, только в этом случае вам гарантируется жизнь.
   Но засевшие в штабелях, похоже, сдаваться не собирались, так же, как и слушать увещевания. Со стороны штабелей полетели дымовые шашки и тяжело заухали пулеметы.
   Бугров сначала выругался: "Вот придурки, что делают", - но потом вдруг замолчал, глядя на дерево, под которым они стояли.
   Омоновцы открыли ответный огонь, стараясь поразить огневые точки. "БМП" ухали пушками. Взрывы разметывали бревна, вырывая фонтаны щепок.
   Бугров кинулся к Грибову, отошедшему за БТР и разговаривавшему по рации.
   - Товарищ полковник, надо срочно прекратить огонь, - кричал он в самое ухо своему шефу.
   Полковник непонимающе смотрел на Бугрова...
   Перестрелка длилась минут десять, до тех пор, пока не загорелись штабеля. Огонь охватил сухие бревна, и они горели огромным факелом.
   Выстрелы со стороны горящих штабелей прекратились, омоновцы, постреляв несколько минут, тоже замолчали. Все смотрели на огонь.
   Грибов глядел на корчившегося от хрипа Бугрова, не понимая, что происходит.
   - Ты что, майор, ранен или рехнулся?
   - Нет, пока еще не рехнулся, командир, - задыхаясь от кашля и смеха, огрызнулся Бугров, - но такой комедии я не видел со времен Афгана.
   Лицо полковника вытянулось в злой усмешке:
   - Извольте выражаться точнее, майор.
   - Что выражаться, смотри, командир, пятнадцать минут плотного огня с обеих сторон, работает не менее сотни стволов, и где убитые, раненые, а там ветераны пяти боевых конфликтов. Смотрите, верхушки деревьев срезаны.
   Грибов огляделся и увидел, что действительно под деревьями на близлежащей к запани территории земля усыпана ветками.
   - Так это что - комедия? - спросил Грибов и побежал к своей машине. Потом обернулся и крикнул: - За мной, майор.
  
   ***
   Суббота, 21 июня, 19 часов 35 минут
   "Волга" с мигалками влетела на Базу, там было полно телевизионщиков.
   - Что тут происходит? - спросил Грибов подбежавшего начальника смены охраны.
   - Как что, телевидение снимает работу грузчиков на Базе.
   - Проводится параллель между амбалами и современными грузчиками.
   - Где Рябов, Матрос и Капитан? Срочно приведите ко мне.
   Через несколько минут один из служащих сказал, что этих людей подозвать сейчас нельзя, так как они заняты в съемке эпизода пожара на Базе, и лучше подойти к месту съемок.
   Грибов и Бугров прошли метров двести между складами за расторопным служащим и увидели, как при свете юпитеров, скоплении нескольких сотен зрителей Гриша выносит из дыма и огня бородатого мужика, кладет его на носилки, которые принесли санитары. Капитан вместе с другим бородатым мужиком выносил обгоревшее оборудование. На грузчиков, мужественно нырявших в огонь, спасая оборудование, еще один бородатый лил воду из брандспойта. Грузчики подбегали к нему, весело крича: "А ну-ка, Егорыч, прикрой", - и ныряли в горящий склад. Грибов подошел к главному инженеру, стоящему несколько в стороне и наблюдавшему за происходящим, поздоровался и спросил:
   - Хороший спектакль, кто придумал?
   Главный инженер внимательно посмотрел на полковника и задумчиво, как бы говоря сам с собой, сказал:
   - Такие спектакли может придумать только жизнь, а мы все участники или статисты.
   - И давно эта идея появилась - сделать съемки на Базе?
   - Давно, полковник, давно, киношники всегда просились на Базу поснимать, но все как-то не пускали их.
   - А сейчас чего пустили? - Грибов затянулся "Беломором".
   - Да, видно, время пришло, разрешил я им приехать и поснимать, - главный инженер усмехнулся, - и оставь эти детские вопросы, ты же не дурак и не клоун в балагане жизни. Сам все понимаешь, иначе сюда бы не примчался, так что погуляй, посмотри и заходи ко мне в кабинет, посидим, поговорим, коньячку выпьем. Или ты тоже "Теккилу" да "Виски" предпочитаешь, как нынешняя молодежь? - И пошел в управление.
   Грибов усмехнулся, что-то вспомнив, и крикнул вслед уходящему:
   - Хорошо, обязательно зайду.
   Грибов рассеянно смотрел, как какой-то мужик кричал в мегафон, командуя всей этой какофонией.
   - Наверное, режиссер, - подумал полковник и попробовал к нему обратиться.
   Но тот, ничего не слыша, в азарте съемки кричал, отдавая приказания, и все бегали, подчиняясь его командам.
   Когда все закончилось, режиссер хлопнул по плечу Гришу:
   - Ну, молодец, ну, талант! Так сыграть! Себя не жалели, у парня, как его, Матроса, даже серьезные ожоги получились.
   Зрители тоже подходили и выражали свое восхищение, а киношные и базовские медики смазывали грузчикам ожоги и перевязывали раны.
   Режиссер, приняв Грибова за базовое начальство, восторженно говорил:
   - Вот молодцы, настоящие артисты.
   Бугров, стоявший рядом с Грибовым, спросил режиссера:
   - А долго снимали, можете сказать хоть приблизительно?
   - Зачем приблизительно, у нас все точно. Ну-ка, Вася, подойди, - подозвал он рядом стоявшего оператора, - скажи, сколько времени снимал.
   Тот глянул на экран видеокамеры и бойко ответил, что съемка шла сорок минут тридцать две секунды.
   - И все впрямую, без запинки, живьем, - восхищенно сказал режиссер. - Таланты, настоящие артисты.
   - А где они раньше были, артисты эти ваши?
   - Как где? В гримерной. Вон палатка во дворе разбита, с самого утра гримировались...
   Грибов посмотрел на Бугрова, тот молча пошел к палатке, заглянул в неё, там никого не было. Бугров осмотрелся, как будто что-то ища, затем наклонился и, отодвинув ящик со всяким бутафорским барахлом, увидел канализационный люк. Бугров попробовал его открыть, но люк был крепко приварен. Майор встал на колени, внимательно рассматривая швы...
   Шторная дверь в палатку приоткрылась.
   - Ну что, сыщик, классно тебя надули твои подопечные, а ведь я говорил тебе, что та версия самая подходящая, а ты все хотел чего-то оригинальненького нарыть.
   Бугров встал, увидев Грибова, протянул ему маленький кусочек шлака:
   - Люк заварен, швы ржавые.
   Полковник взял кусочек шлака, понюхал:
   - А ты что хотел? Да-а-а, артисты, - и посмотрев на Бугрова, усмехнулся. - И что теперь скажешь, майор?
   Грибов еще раз понюхал кусочек шлака.
   - Кислотой пахнет, - и бросил его в сторону, потом посмотрел на Бугрова и сказал, - отчет мне принесешь завтра к одиннадцати.
   - Есть, - устало ответил Бугров и пошел на проходную, где его ждала машина, прибывшая почти следом за "Волгой".
   Грибов посмотрел ему вслед и направился к зданию управления Базы.
  
   ***
   Пятница, 20 июня, 20 часа 55 минут
   За день до стрелки, под вечер, к старой запани подъехал микроавтобус и остановился между штабелями так, что его не было видно ни с одной стороны. Гриша со своими ребятами выгрузили из микроавтобуса автоматы и пулеметы. Оружие было еще в смазке, и его тщательно чистили. Матрос, чистивший оружие вместе с другими, сказал подошедшему Капитану:
   - Смотри, брат, а клейма-то не наши на "калашах".
   Капитан задумался, рассматривая рисунок клейма:
   - А что, братья, никто не помнит, какое клеймо стояло на стволах, ходивших по Южной Африке?
   Долговязый Афоня, чистивший пулемет, откликнулся низким басом:
   - Точно, братья, этот значок я видел, напоминает жука, - и, поглаживая ствол, улыбаясь, просипел: - Хорошая машина, мы тогда этих макак учили работать с этими аппаратами в ближнем бою.
   Капитан, собирая чищеные стволы, протянул руку:
   - Ладно, Афоня, давай аппарат, а то гладишь, как девку.
   - А чего, давно такую технику в руках не держал, - ответил Афоня, поднялся во весь рост и затряс пулемет, упирая приклад в бедро: - Тра-та-та-та-та.
   Капитан забрал пулемет, повесил на плечо:
   - Прямо дети малые, не наигрались.
   - А чего, - продолжая на той же ноте, откликнулся Матрос, - может, дадим этим по рогам?
   - Кончай треп, братья, - сказал Капитан, - а ты, Матрос, записывай номера, кажется, я понимаю, почему Егорыч приказал переписать оружие. - Капитан осекся, повторяя про себя "приказал", а потом, дернув подбородком, жестко повторил: - Да, приказал. Так что, братья, делаем все по плану.
   Всю ночь они выбирали позиции, высверливали в бревнах коловоротами отверстия и забивали в них крепкие деревянные колышки, на которых закрепляли оружие, тщательно выверяя прицелы. Закончив это занятие, они закрепили на курках крепкие пеньковые шнуры, протянули концы веревок к небольшому штабелю, расположенному у самого берега, и закрепили их с натяжением на колышках, вбитых в три больших ворота, таких, какие стоят на колодцах. Потом заложили в штабелях пластиковые канистры с соляркой. Утром, обойдя со всех сторон штабеля, проверили, не видно ли с какой точки стволов и, оставив охрану, уехали.
  
   ***
   Воскресенье, 22 июня, 13 часов 25 минут
   В реанимационной палате кардиологического центра вокруг лежащего Трохина собрались соратники, разлили водку по граненым стаканам до самых краев, один поставили на капельницу рядом с пузатым пузырьком глюкозы, из которой жидкость по тоненькой трубочке переливалась в вену Трохину.
   - Не выпьешь - хоть посмотришь, и то легче будет.
   - Да, брат, все сгорело, - сказал начальник областного управления Конторы - протеже Трохина, рассматривая водку на свет,- автоматы и пулеметы все искорежены, так что ничего не поймешь. Многие даже оплавились, ни номеров, ни клейма обнаружить не удалось. Правда, наши умельцы все равно докопались, что это партия украденного недавно оружия с одного пригородного склада. Все сошлось по маркам и количеству стволов, так что это дело тоже закрыто. Закрыт вопрос и по Базе. Все вопросы закрываются, командир. Группа захвата представлена к наградам. Вот только старшой их чего-то вздрючился и заявил, чтобы его к награде не представляли. Дурак, лишний орден бы не помешал, я пробовал поговорить с ним - уперся и слушать не хочед, да хрен с ним. Не понимает, что сам себе яму роет. А хлопцы его остались довольны. Да они и молодцы, поработали на совесть, и потерь нет. Только двое с легкими ранениями, через пару недель будут выписаны из госпиталя. Наши ребята, правда, нарыли, что это у них там свой междусобойчик прошел. Кто-то из своих в пылу перестрелки пригрел. Но я начальнику областного УВД показал материалы нашего расследования и сказал, что нас это не интересует, и пусть они сами разбираются, если хотят. Думаю, дергаться и они не будут. Группа бандитов уничтожена, трупы сгорели в пожаре, это были залетные, сгоревший автобус числится в угоне по Южному округу. Прокуратура дело закрыла. Так что будь спокоен, брат, выздоравливай.
   Юрий Тимофеевич, слушая друзей, вдруг вспомнил, что надо позвонить своему заму и дать распоряжение, чтобы охрана всегда проверяла, кто находится в выезжающей с Базы машине, даже если эта машина "своя". Без всяких исключений. И Хозяин тоже с этим согласится.
   Соратники чокнулись, сжимая всей ладонью граненые стаканы, опрожнили их и занюхали корочкой хлеба. Потом, по очереди осторожно пожимая лежащую руку Трохина, по одному вышли из палаты.
   После конторских зашел Жук.
   - А что же, "крестник", ты меня не бросил, все концы в воду... полная свобода...
   - Полная свобода нужна только дуракам, патрон...
   - А ты сильно поумнел за это время, хотя и раньше дураком не был. Вон на капельнице мой стакан, кореша оставили, выпей за меня, "крестник", грех оставлять такое добро.
   Жук взял полный до краев стакан, выпил, поморщился:
   - А меньше ваши не наливают?
   Трохин, держа в руке корочку черного хлеба, сказал:
   - Возьми, занюхай, теперь мы с тобой связаны не только кровью, но водкой и хлебом. А меньше у нас не принято, такая школа, все по полной...
   Жук втянул воздух через корочку черного хлеба и крякнул:
   - Здорово, - потом, помявшись, продолжил: - А что с этими гришинятами делать? Вон они, гады, даже микроавтобус подсунули монякинский.
   - Да ничего, "крестник", сейчас делать пока не надо, и так наделали по полной программе. Пусть работают пока, скоро и их очередь подойдет.
   За окном зашуршал дождь, ветер выбрасывал брызги на стекло, и они стекали вниз, оставляя прозрачные следы. Трохин уже было хотел загадать на капли, но зазвонил телефон - Хозяин интересовался здоровьем. Юрий Тимофеевич захорохорился, что ничего, скоро уже на выписку, но Хозяин сказал, что торопиться не надо: полковник Трохин ему нужен здоровым, поинтересовался, нет ли проблем с лекарствами. После отбоя, держа трубку в руках и слушая гудки, Трохин, улыбаясь, подумал, что быть нужным все-таки гораздо полезнее, чем свободным.
  
   ***
   Понедельник, 23 июня, 10 часов 15 минут
   Утром следующего дня полковник Грибов прочитал отчет Бугрова. Все документы были подшиты в папке. Отдельно лежала только карта с пометками красным фломастером.
   - И что это такое? - спросил полковник, подталкивая карту к Бугрову.
   - Так, картинка с кроссвордом, это тот самый затон. Те, кто был там, могли за тридцать минут добраться до Базы через канал, а мы потеряли в объезд полтора часа. Многое можно успеть, не только люк заварить.
   - Это уже беллетристика, майор, дело закрывается по официальной версии, как говорится, все довольны и все смеются. Тебя вот тоже представляют к награде.
   - За что?
   - Ну как же, провел работу, участвовал в штурме, меня тоже выдвинули. Так что поздравляю.
   - И ты, командир, согласился? - спросил Бугров, бледнея и медленно поднимаясь со своего стула.
   - Сиди, сиди, ежик, все никак тебя не научу уму-разуму. Я отказался и попросил своего друга и начальника меня не представлять, а представление на тебя я должен завизировать, поэтому и спрашиваю как офицер офицера, как боевого товарища: как поступить?
   - Сам все знаешь, - буркнул Бугров.
   - Вот и хорошо, - сказал Грибов и вычеркнул фамилию Бугрова из представления на орден. - А теперь о плохом. Моего друга переводят с повышением в министерство, а меня с завтрашнего дня приказом назначили на его место. Тебе присваивают очередное звание, а на мое место утвердили твоего коллегу от "глухарей". Так что будь готов, теперь он тебя научит начальство уважать, - усмехнулся Грибов, - а то кричит, тыкает начальству.
   - Ладно, прорвемся, командир, когда отвальную выставляешь?
   - Так сегодня вечером, в нашем буфете.
   - А когда за повышение...
   - Ну ты совсем оборзел, подполковник Бугров.
  
  
   ***
   Через месяц, когда ажиотаж после событий на Базе поутих, на даче у Гриши состоялся тихий и, наверное, даже скучноватый разговор.
   У камина сидели двое мужчин, коротая время в тихой неспешной беседе в обычной дачной манере.
   - Давно я тут не был, вон уже яблоки наливаются.
   - Время не ждёт. Тут вокруг дачи неделю назад трое крутились, вынюхивали, но потом ушли.
   - А ты что, решил уходить?
   - Пора, брат, я и так тут задержался.
   - И куда?
   Егорыч посмотрел на Гришу, усмехнулся и ткнул пальцем:
   - Туда.
   Гриша понимающе кивнул:
   - Вопрос, конечно, лишний, спасибо тебе, брат, ты опять меня выручил, и я тебе обязан.
   - Да ладно, обязаны мы все перед Богом быть людьми, и должны помогать друг другу, да только не всегда это получается. Сейчас сложилась такая ситуация, что мне придется отсюда надолго уехать, - Егорыч молчал минут пять, что-то обдумывая, потом, тяжело вздохнув, продолжил: - Раньше я работал не здесь, и когда приехал сюда, то узнал... - он опять запнулся, - узнал, что одна женщина с дочерью, сильно бедствуют. Я хотел им помочь, нужны были деньги, устроился на Базу. Я каждую неделю носил им пакет с... да ты сам видел. А сейчас мне надо уехать.
   Гриша смотрел на Егорыча:
   - Понял, пиши адрес.
   - Записывать не надо, запомни, - и Егорыч назвал адрес.
   Гриша молча кивнул.
   - Поручи это Матросу, сам не ходи, у него лучше получится.
   - Что им сказать?
   - Ничего, с ними и встречаться не надо, пусть отдаст вахтеру, чтобы тот передал, и обязательно проконтролирует доставку.
   - Это твоя жена?
   - Ты задаешь много вопросов, а я не на все могу ответить.
   - Ничего не понимаю, ты что, шпион?
   - Не всё так просто. Раньше, Григорий, как ты помнишь, был Союз, были разные службы, они вели сложную работу по всему земному шару. У этих служб были свои начальники, которые зачастую в единственном числе знали и про эти службы, и про группы. Никто же не планировал такого оборота событий. Союза больше нет, многие службы расформированы, начальники перетасованы, кто уволен на пенсию, кто остался в другом государстве, кто ушел разными путями из жизни. Люди, только подготовка и учеба которых стоила миллионы, оказались брошенными. Нашлись и в наших службах "демократы", перебежали к бывшим врагам, раскрыли сеть. Одних брали сонными, на других устраивали охоту, кому-то удалось уйти. Но здесь они тоже оказались ненужными.
   - Но разведка - это же мощная структура, Егорыч, неужели она бросила своих?
   - Нет, не бросила, но люди стали другими. Сейчас трудно разобраться, кто есть кто, к кому обратиться. Помнишь, недавно пролетела информация о том, как несколько офицеров конфиденциально обратились за помощью к одному генералу, он обещал помочь, пригласил приехать, обещал встретить. А вечером на телепрограмме рассказал, что вот, мол, к нему обратились за помощью такие-то офицеры и он обещал помочь. На этом заявлении он заработал голоса избирателей, а этих ребят вычислили и нашли службы безопасности бывших противников. Что с ними стало? Об этом не принято говорить, но им бы не позавидовали и мертвые. И те, кто остались, уже никому не верят. Официально их просто нет. Так что непросто это отвечать на простые вопросы. Если можешь выполнить мою просьбу, то помоги.
   Григорий протянул ему свою огромную руку, сухая ладошка Егорыча казалась просто детской, и бригадир крепко пожал ее:
   - Ладно, Егорыч, сделаю всё, как надо. Не исчезай.
   Егорыч исподлобья посмотрел на Гришу.
   - Дружина у тебя, Григорий, хорошая, таких команд, я думаю, в России больше нет. И пусть это патетика, но я так думаю, что если Россия и возродится, то только на таких вот дружинах. Поднять страну смогут только те, кто её защитить сумеет, кто за своих постоять может. А постоять за себя может только структура. А мы ведь вообще люди общинные, так устроен наш внутренний мир, и об этом забывать нельзя. А вернусь я или нет, это как бог даст. Думаю, что в этом шатре жизни найдется и для меня место.

??

  

СОДЕРЖАНИЕ

   Предисловие от автора 2
   МИНИАТЮРЫ
   Огонь и бабочка 4
   Карась 5
   Хорошо быть бараном 7
   Про богатыря великого
   (пересказ Салтыкова-Щедрина) 8
   Плачет береза 9
   Мои дети 10
   РАССКАЗЫ
   Колечко 17
   О чем играет музыка 23
   Сережкина поляна 28
   Чека 32
   Риниты-раниты 35
   Победитель 39
   Параськины озера 48
   Нити времени 56
   Серпуховские мотивы 64
   Рождественские истории 74
   Сталин 79
   Контакт. Фэнтези-1 84
   Северная рапсодия 86
   Доктор Буслаев 105
   Морской узел 113
   Легенды о посланнике. Таро 120
   Легенды о посланнике. Огонь и вода 124
   Решка - не орел 128
   Белый Иван 144
   РАССКАЗКИ ПРО ВЕРШКА
   Рассказки про Вершка 159
   Тракторист 161
   Фуражки 163
   Самолет 166
   Танк 168
   Шариф 171
   Полуторка 176
   Детство Вершка. Самолет 179
   Паровоз 182
   Брегет 185
   Пожарная вышка 188
   Вендер-щука 196
   Крест 193
   Кто 196
   Волк 199
   БРИГАДА....................................................................................207
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Редактор Жуликова О.В.
   Технический редактор
   Корректор .........
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

62

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"