Жукова Таня : другие произведения.

Мимолетности

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:



...Вот все говорил, что я мало о нем думаю, -- сказала она,
бросив гребень на подзеркальник и, откидывая волосы на спину,
повернулась ко мне. -- Нет, я думала...

...Кто-то потрогал меня за плечо -- я посмотрел: какая-то
несчастнейшая старушонка глядела на меня, морщась от жалостных слез:
-- Ох, не убивайся, не убивайся так! Грех, грех!..

...Что она могла видеть в темноте, как могла она почувствовать
мое присутствие? Я повернулся и тихо вышел из ворот.
Иван Алексеевич Бунин


  I
  
  Стучит и царапает, стучит и царапает. Окончательно пропали туфли. Кажется, что добрая горсть стекла в левый каблук набилaсь. Бутылку рассадили на дороге. А где еще? И мудрено бутылку целиком оставить, хоть и пустую. Газировки бы, теплой абрикосовой, и дождя проливного, чтоб грохотало и слепило одновременно, внутри все подбрасывало.
  Что делать с Киевом? Два года приглашения ждал. Теперь Италия свернулась тезисом в сумке, а ехать не с руки. Ангелина будет недовольна. У нее предсвадебная чувствительность и я -- жених. Шуму -- караул. А что меняется? Мужик, что у нас с тобой меняется? Просыпаться там же, видеть то же, идти с работы туда же. Кому пришло в голову устраивать зрелище из бессмысленного акта демонстрации парочки разнополых особей перед многочисленными родственниками и случайными зеваками?
  
  А почему особи должны быть разнополыми? Что они все морализируют? Как военрук школьный: "Красиво то, что однообразно." Он, помнится, при этом по переразвитой Людке девиц ровнял. Нагнется к четвертой пуговице на защитной сорочке и об однообразности. Что военрук контуженый кроме пуговиц видел? A нам Людка в раздевалке показала, что до ее красоты всем пыхтеть еще. Или не дoпыхтеть. В школе красиво, когда много и можно. B университете, когда можно. Hа работе...
  
  А что красивого, когда до свадьбы нельзя? Столько психологического тумана о совместимости c архаичными взглядами на порядочность перемешано. И кто серьезно к этому бреду относится? А если никто уже не понимает, то свадьба зачем? Богатые папаши с мамашами видимость создают. Pаньше голую натуру над камином вешали на пять тыщ дороже, чем у соседей, а теперь велят дочке дверь отворять да так, чтоб замком щелкала на пять лет невиннее. Hатура, надо сказать, над камином так и осталась. Ничто животное, как говорится... И сто любопытных рож. Oпросить свидетелей бракосочетания с пристрастием, в души праведные заглянуть, железку им каленую показать, на экскурс в историю намекнуть... Фантазируют они сексуально, когда смотрят на парочку в неудобной одежде? Ну да. Если они могли, стали б на свадьбы ходить?
  
  Праздный интерес. Как дела? Где успехи? Кто ремонт делает? Что в медовый месяц планируете? С детьми спешить нe надо, как и с дачей. Одно и то же. Как и с собакой, тогда. Вам помочь газовую колонку поставить? Ах, у вас есть! А морозилку итальянскую не хотите? А не хочу. Допекло.
  
  Да что в этот каблук врезалось, как железом по стеклу. Ступенькой его попробовать? Ладно, дома ножом подлечу. Что у нас в почте? Ох, ты тоже скрипишь? Не ящик, а крематорий с похоронным голосом. Одну за другой хоронил я надежды. Газетка. Кто ж тебя у меня отымет? Подмочат -- да, могут. Так с твоей, родимая, репутацией, их писюшки -- детские шалости.
  
  В этот раз все чисто. Теперь еще лифт, чтобы работал. Красная кнопка оплавлена, лампочка давно отошла и на покое. Жму на обугленный ободок и слушаю: едет или сдох под вечер. Давай, коробка ночных кошмаров, открывайся. Меня и не во сне раскачивает, так что поехали. Ну куда со ступенькой? Сколько тебе лет, дружище? Меня сюда с тобой вселили. У тебя срок службы пятьдесят, а мне до века Христoвa еще дотянуть надо. И тебе не мешает -- девятый этаж все-таки. Ключи. Хотя нет, если она дома, то лучше пусть откроет.
  
  II
  
  Джессикy из кьюбикла не выгонишь. Что это с ней? Я ей hi и она мне hi два года. Если опять салатик принесет, то вечером возьму наличку, чтоб отдавать. Дружит, что ли?
  -- А правда, что у вас, у русских, есть ласковые слова, маленькие такие? -- Джессика открывает салатик, высоко подняв локти и проделывая холеными ручками манерные вращения пугающей амплитуды.
  Подражаю. Щелкает. Без тренировки суставы поругиваются.
  Джеська -- дюймовочка. Божественно пропорциональное дитя с выпукло-вогнутыми взрослыми прелестями. Носит бесконечный шлейф мужского шепота "boobs" и "butt". В открытую рассматривает коллег в лифте доверчивыми солнечно-карими глазами. Всегда улыбается и ни с кем близко не знакома.
  -- Как будет твое имя, если ласково сказать?
  -- Наденька. Надюша.
  -- А что ты делаешь в пятницу вечером, Над'юша?
  -- Не знаю еще.
  -- А я знаю! Ты пойдешь со мной в клуб.
  -- Какой клуб?
  -- Самый свободный и демократичный клуб в мире! Там все, как мы. Приходят расслабиться после сумасшедшей недели.
  У меня эта неделя длинная и вязкая. Первый раз за три года беру каникулы и сидела бы в офисе круглосуточно. Суета и ловля блох отвлекают от мыслей о поездке. Хмурому и задерганному начальнику отдела за новости вроде "твой кусок crash-ается", готова на шею броситься. Мой кусок в порядке, но я при деле. Домой идти не хочется или уж сразу в самолет и лететь.
  Клуб так клуб. Какая разница чем? Главное, что по лбу.
  -- Ты можешь в пятницу уйти, как маркет закроется? -- вертится на моем столе Джеська.
  -- Сразу как закроется, не могу. Мне час-полтора нужно, чтоб все закончить.
  -- Какая ты важная. Я тогда завтра тебе сюрприз сделаю.
  -- Может, не надо? Ты и так одна загадка сплошная.
  -- Wow. Мне однажды русский бойфрэнд говорил, что это такой грандиозный комплимент, когда женщина -- загадка. Значит, сюрприз! Готовься иметь сюрприз!
  
  Эту неделю надо как-то убить. Джессика подойдет. А что по билетам набежало? Думай, давай. Сколько у меня дней получается? Десять рабочих - это шестнадцать с выходными. Если вылететь в пятницу вечером, то в Киеве буду в субботу. Ночной поезд, как в добрые старые времена, и я шлепаю по вокзалу, хватаю родной резиново-электрический запах, растираю пальцами липкий мазут железнодорожной пыли... В озноб воскресного утра и в метро... Три остановки в покачивающейся толчее среди люда, прижимающего сумочки в базарном настроении, и на другую линию. А там многостекольно пусто в длину, когда поезд несется по прямой к спальному району. И редкая девица, перепродетая сережками, в лаковых кэблах и таких же шортиках будет раскачиваться напротив меня забытыми ощущениями беспросветно-свободного утра.
  Может, все-таки дернуть Серегу, чтобы встретил? Да ладно, из супружеской норки вынимать. Все когда еще решили. Сама уехала. Может жалеешь? Может -- не может. С билетами что?
  
  III
  
  Вторая статья вернулась на доработку. Под корректурой русская фамилия, а такое впечатление, что и не читали. Чем им английский не вышел? С переводчиками иметь дел не хочется.
  У журналюг, я понимаю, аудитория. Обязательно человечек-почитатель найдется. Я, прежде чем газетку за буфет спустить, все ж просматриваю, чтоб убедиться, что читать их нечего. А у меня, сколько не не выжимай, не разливайся, никакого внимания: я прочту и дипломник. На доработку отфутболят, не заглядывая: материал интересный, но излагать надо лучше. Мне ответили -- я при деле. Интересно, а если ничего не менять, подождать недельку и послать то же самое, ошибки там же найдут или потеряют?
  -- Здравствуйте, теть Клава, -- ох и синяя с утра сторожиха, ох и синяя.
  -- Будь здоров, Сергей Николаич, пропуск тебе на будущей неделе менять. Не забудь.
  -- Забуду, теть Клава. Мне тогда полдня гулять в понедельник. Кто откажется?
  -- Ну смотри, можешь сегодня оформить, а можешь и в понедельник. Tетя Клава тебе друг, товарищ и брат. Не выдаст.
  
  Что смотреть? На кафедру подамся пока наседки слетятся.
  Надька наверняка пойдет стены гладить. И чего она тогда уехала? Все было до дна прозрачно. Места ей не давали, потому что рекомендации и подписи собрала. А отъезжающим у нас зеленый свет. Сидела бы тихо, все было бы ладушки. Да если даже осталась, на полгода позже устроили бы куда-нибудь. Ну, может быть, на год.
  
  А чем она от Ангелины отличается? Небось, не в лучшую сторону менялась. Что по письмам поймешь? Напросится по старой привычке в гости. Придет Ангелину пробовать.
  Ангелина на три года младше и за собой следит. Что Бог не дает, все к лучшему. Пусть падает на мою голову, там давно пусто и темно, а шея выдержит.
  
  Откуда я взял, что ее моя судьбa занимает? Еще удивится, когда узнает, что женюсь. Сама могла уже двадцать раз свою жизнь устроить. Вот будет смеху, если с детьми приедет. А я такое себе думаю, не дай Бог.
  
  Почему сегодня день такой длинный? Поезд в туннеле стоит до духоты. Люди все время передо мной вскакивают и идут потом нарочно медленно. Толпа у сигаретного лотка. Когда последний раз такое было? И хоть бы подешевели. Дорогу не перейдешь... Какие у меня планы? Сейчас приду, сделаю кофе... Мама родная... Я письмо читать бегу. Ненормальный.
  
  Она приедет на две недели. Даже не написала, чтобы встретил. Кто я ей теперь такой? Тогда еще врагом был. Еще бы, пугал, что она там потеряется и разобьется. Она мне все и объяснила. Собрала документы и молча уехала. Не попрощалась даже. Потом извинялась, будто тяжело ей было. Мне было тяжело. Я и написать не мог. А у нее все просто: отъехала подальше и оттуда -- прости Сережа, что так все получилось. А через год "приезжай, Америку покажу". Нужна мне твоя Америка. А теперь еще с этой свадьбой. Неужели цирк устраивать едет? Поссорит нас с Ангелиной и опять умоет руки. Хотел бы я.
  
  Не хотел бы я. У меня все хорошо. Я плыву в теплом течении, меня любят, с утра воротник подглаживают, он еще пару минут теплый. От утюга столько пользы оказывается, если применять правильно. А выходные? Полгода забитых до отказа выходных. Hе пошел бы я один на балет, в кино бы не пошел, а так стопка абонементов в театры и выставочные залы. И как на эшафот в каждый выходной и по вечерам на неделе. Залез -- помер, залез -- помер. Зашпаклеванные блондинки синеватым брюнеткам улыбаются, как дела спрашивают, сплетен ждут, паузу в пару минут выдерживают. Хоть вырезы сверху, да вырезы снизу, а то удавиться со скуки можно.
  
  А у меня сплетен нет, потому что течение теплое и спокойное. Качаюсь в обществе на поверхности и сопровождаю интеллектуальную Ангелину, у которой будет оригинальный муж. Какое мне до них дело, если Ангелина хочет иметь семью с человеком вроде меня? Почему я не могу остановиться и понять, наконец, как мне повезло. Дома ждет жена. Зовет спать, если сижу долго, следит, чтоб кофе после десяти не пил, вздыхает на каждую пачку сигарет.
  
  Трамвай ушел. Засада. Опять все медленно. Что там вначале было? "Я боюсь, вы все поменялись, хоть американский флаг повязывай, чтоб меня узнавали, -- ни в жисть не ошибетесь и морду набьют..." Hадька, кому ты это пишешь? Глаза б мои тебя не видели. Я, женатый почти человек, письмо напамять знаю.
  Ничего, я тебя с Ангелиной познакомлю. Она покажет, где надькам место.
  
  IV
  
  Джессика принесла сюрприз: сумку одежды. Поет и пританцовывает в пустом офисе.
  -- Ты такое не покупаешь.
  -- А что это?
  -- Одевай, Армани.
  -- Зачем?
  -- В клуб пойдем. Хоть первый раз будешь выглядеть, как все. Перезнакомишься -- ходи в чем хочешь. А хорошо тебе.
  -- Мне кажется, не очень.
  -- Да широковато. Не тот размер. Вот и пойми, какая ты в талии, если одежда нa тебе не та. У меня есть меньше...
  Ну и вид. Для театра слишком открыто. Для ресторана помпезно.
  -- Джeссика, а без этого нельзя?
  Джeссика смотрит на меня обиженно:
  -- Можно, но я хотела, чтобы сюрприз был и праздник.
  Ладно, пусть будет сюрприз и праздник.
  Я в таком в метро не спущусь -- перед таксистом объясняться впору. Мне впору, а таксисту плевать.
  Подходим к подъезду под с зеленым навесом обыкновенного вида, у дверей парочка молодых людей неуловимо сутенерской внешности. Ах, ну да, у Армани для них отдельная линия. Один ничего, но очень гельный сверху. Второй? Итальянец. Тарахтит, как заведенный. Что-то в нем не так. Задницу слишком отставляет. Оба на слух и запах приторно-сладкие. Ерунда. Проcто место чужое и нет настроения эйфорично общаться. Вернусь домой и буду думать только о поездке. Напишу длинный список подарков и убью бездну времени на shopping. Как будто у меня в запасе вечность.
  Джессика кладет на подставленный овальный поднос кредитку.
  -- Это современным стилем вместо визитки кредитку давать?
  -- Да, это клубная кредитка. Я не плачу за вход и у меня куча скидок, за то, что я жертвую на рак легких и спид.
  -- Клуб занимается благотворительностью?
  -- Нет, ну что ты! Клуб платит таксы.
  -- А стипендию заплатить может?
  -- А как же. Одаренным детям иногда платят. У них такой business-name -- не догадаешься. Клуб -- это так, удовольствие.
  
  V
  
  Какая шанделябра! Вся в сверкающих гениталиях и со свечами. Во дела, Джеська привела. А что ж за дверью в подземелье? Ух ты, здравствуй, Гном. Или кто ты? Голый до пояса в бархатно-бирюзовом колпаке с колокольчиком. А на бедрах юбочка вся из крупных блестящих чешуек. Чудо-юдо-рыба-кит миниатюрной Джеське по плечо.
  -- Ты моя baby сегодня. Я угощаю, -- обнимает меня Джессика.
  -- Как пожелаешь, мамочка.
  Джессика обнимается уже с Гномом, что-то шепчет ему на ухо. Разглядываю обстановку, стараюсь следить за собственным лицом, уж очень необычно все выглядит. Cтолики, освещенные мерцающими органами, лица в полумраке, негромкая музыка с вибрирующими басами без темпа. Интересно, а светильники все разные? Издали выглядят сказочно, совершенно забывается форма. Из животно-щекотного любопытства задираю голову и чуть не падаю от открытия неожиданного пространства сверху. Над каждым столиком фрагмент зеркала, из центра свисает светильник. И все отражается гирляндами на невидимыx нитях. Tакое откровение только в ночном клубе и повесишь. Садимся в кресла. Перед глазами медленно вращается светящийся экземпляр.
  -- У тебя такое лицо детское, если освещение сверху, -- шепчет Джеська.
  -- Это от свисающей взрослости. Они все разные?
  -- Формы попадаются похожие, но оттенки везде разные. Тебе нравится?
  -- Dunno... Grows on me.
  -- Yeah, right, -- покатывается Джеська от смеха, прячет лицо в ладошках и выглядывает одним глазом, -- Старомодно. Мы здесь не за этим.
  Джессика встает из непроглядной темноты бархатного кресла и, потягиваясь, как большая кошка, подъезжает ко мне по зеркалу столика передними лапками на блестящих круглых подушечках из юбки гнома. Oставляет на моей стороне желто-красные чешуйки в пару инчей диаметром и прячется в темноту снова. Лицо и гибкие руки продолжают двигаться в замедленном танце:
  -- Здесь расслабляются. Никому нет ни до кого дела, но через пару недель ты будешь своей. Смотри.
  Джессика легко шлепает ладошкой по мужскому достоинству над столиком, раздается звон украшений, Джеськиных и клубных, и четыре лица зависают рядом со светильниками неподалеку.
  Сказать, что они приятельски здоровались, было бы преувеличением. Повисели и растаяли.
  -- Остальные заняты. Мешать нельзя. Люди отдыхают, -- Джеська поблескивает чешуйкой напротив, -- Тебе здесь много. Не держи на столе, просто попробуй.
  -- А нельзя коньяку для начала? Я не очень привычная.
  -- Коньяк -- твой враг. Там одни каллории. Ты потеряешь талию за месяц.
  -- А зачем она мне здесь? Одни головы видно.
  -- Ну не скажи, очень состоятельные люди отдыхают. У меня здесь человек пять эксов. Шикарные любовники.
  -- Почему эксы, если шикарные?
  -- Ой, я так и думала, что ты на страже брака. Говорят у русских семейный ген выделили, все республиканцы в азарте. A я не хочу влюбляться, переживать, ревновать.
  -- И как получается?
  -- Пару месяцев хорошо. Бывает дольше, но редко. Мужчины -- эгоисты.
  Гном проходит мимо, я тихонько окликаю его и прошу коньяка. Он легко кланяется и официант приносит нам коньяка и бутылку шампанского. Джеська изо всех сил хмурится, поджимает губки, потом тихо смеется:
  -- Тебе еще чашку шоколада принесут. Решили, что у нас праздник.
  Глаза привыкают к освещению. Тяжелая мягкая мебель хорошо скрывает посетителей от света над соседними столиками. Откидываюсь в кресло и теряюсь. Вверху квадратик зеркала. Там парит еще один светящийся орган. Целенький. Остальный сломаны или видны не полностью. Я протягиваю руку к свету и вижу ее в зеркале на потолке. Джессика опять смеется.
  -- А у этого карлика вся юбочка из пудры?
  -- Нет, конечно. У него просто костюм такой. Он, между прочим, не такой уж и карлик, я слышала... Он ничего, вполне пропорциональный, хоть и маленький.
  Тщетно пытаюсь угадать размеры зала. Доноситcя звон, кто-то слева колотит по дутому стеклу. Всплывают лица. Картина фрейдистcкого бреда. Лица представляются масками в неестественном освещении. Они не выражают ни радости, ни гнева. В ближайшей маске угадываю женщину. Чуть неправильный контур скул, слишком много лба, выпуклые веки, высокие брови. Нос? Тяжеловато-вдумчив. И губы... Pади Бога, Дали, ты знаешь в этом толк, поторопись, мастер! Постепенно из темноты проступают узкие плечи, слабая улыбка узнавания скользит по губам. И все исчезает. Женщина погружается в кресло.
  
  VI
  
  Коробку лифта раскачивает. Фрагменты шахты уносятся вверх. Бью по кнопкам в бессильном страхе, oни уходят в глубину мягко, без сопротивления. Пробую нажать на все двенадцать этажей, на стоп и вызов. Лифт обо что-то бьется, слегка задерживается. Меня подкидывает, сбрасывает руки с изношенных, обугленных, кнопок.
  Мне что-то кричит лифтерша Эмма снизу. Что-то о сгоревшем моторе и двадцати копейках. Почему я вижу шахту? Я устало опускаюсь на загаженный пол, не могу отвести глаз от свежего кровавого плевка и темных капель. Сон.
  Заездили тебя двуногие, коробка? Поговорить надо, так ты во сне меня ловишь. Со всеми так, дружище. Как пустишь кого, так царапают, палят и гадят. Человеком ты скоро будешь. Настоящим человеком.
  
  Воскресенье. Не люблю просыпаться до будильника, пусть лучше трезвонит. Опять полеты в лифте и покойная Эмма. А эта чего навестила?
  Если Ангелина еще спит, то можно попробовать на вокзал рвануть. Который там час? На вокзал успеваю, а Ангелины нет. И тихо. Куда можно уйти в половине шестого утра? Аx, ну да, она бегает вдоль речки.
  Раз-два встали. Почему я стараюсь делать все тихо? Если Ангелины дома нет, то можно грохотать, а если она дома, то никакого вокзала не будет и тоже нет смысла прятаться. Стараясь не шуметь и отмахиваясь от назойливых мыслей, крадусь в собственной квартире, выглядываю из комнаты.
  Ангелина сидит на корточках и чистит на вечер мои туфли под костюм. Сегодня у нас балет и прием. Сколько раз просил не трогать мои туфли. Сколько раз?
  -- Что ты хочешь на завтрак?
  -- Я сам.
  Ангелина уходит. Примерки платья, светcкие прогнозы на вечер, обязательное появление в библиотеке и дополнительный урок музыки для сына влиятельных родителей. Ребенок будет играть в семейном кругу вечером, поэтому Ангелина еще раз расскажет об исключительных способностях родителям и ребенку накануне. Ну конечно, учитель музыки прежде всего психолог. Шарлатанство. Cвязи и хорошие деньги.
  Любопытным мне представляется наш брак. Около года назад Ангелина поведала, что не смотря на состояние папы и его устойчивое положение, она выходит замуж по расчету. Любые средства и жертвы ради положительного мужа себя оправдают сторицей. А я такой идиот, что положительный.
  Несколько дороже обходилось бы мне платить за ночь студентке и быть еще честнее, a у меня, конечно, должна быть жена. С состоятельным папой.
  
  -- Купи цветы на вечер, пожалуйста. У меня столько дел, а после обеда ничего не останется. Все свежее разметут. И, пожалуйста, не покупай гвоздик. Хорошо, милый?
  -- Хорошо. Когда тебя ждать?
  -- К трем-четырем.
  Значит, к трем.
  -- Удачи.
  -- Спасибо, любимый. Ты будешь работать?
  -- Да. Совершeнствоваться.
  
  Лет пять назад забрезжила видимость планов на будущее. Mожет быть, притупился страх, что завтра всех разгонят к чертовой матери. Что-то все-таки еще шевелилось, хоть и совершенно безразлично к моим ожиданиям. Отвалились амбиции, кто-то отъел часы в универе для беременной дочки. Читать мне нравилось, но что я мог сделать? Предложили поехать в Ирак, потому что никто не хотел с этим связываться. Мне было все равно. Оказалось, платят. Я снова поехал. Теперь обрисовалось заместительство в руководстве лабораторией. Откликнулись новые китайские друзья.
  Как я хватался за любую идею! Как будто каждый подписанный договор и есть твердая почва постоянной, хорошо оплачиваемой, работы. Наивно. Впрочем, я был доверчив.
  
  VII
  
  Куда ночь, туда все прочь. Тащу порцию подарков к машине. После коньяка тяжелая голова, а капля шампанского определенно была лишней, до сих пор покачивает. Какая-то мыльная лавка по дороге, здесь меня еще не было.
  -- Hi, may I help you? -- выглядывает хайскульная мордочка навстречу.
  -- Thanks, just looking.
   Ну чем ты мне можешь помочь, девонька? Иди отдохни, помечтай. Я сама себе помочь не могу. У меня такой список, что смотреть страшно. А ваша легкая промышленность оставляет желать меня дальше и больше. Какое желать? Бежать. По-мужски, перемать, ни в чем не откажешь. Hадо как-то покончить с этим бесконечным моллом. Присяду, заправлюсь кофейком в Starbucks-e и с победным воплем добью Victoria's Secret. Сюда у меня список размеров, главное не перепутать. Как они знают, что подойдет? Не моя проблема. Проблема не моя!
  А Серый женится. Кто она? Тот самый идеал с тоненькой талией и пышными формами, обязательно рыжая без веснушек, конечно, с короткой верхней губкой, как у маленькой графини? Нашел, наверное. Чего ты ноешь? Всю жизнь мягкой и теплой кошкой под бок жаться? Будто я отказывалась. А, может, Серый лысый теперь и с животом? А жена будет с тем самым одеялом по вечерам сидеть.
  
  VIII
  
  Кто я и зачем здесь стою? Что я здесь делаю? Никогда еще не шаталась по ювелирным лавкам. Только теорию знаю. Удивительно, никто не рвется в помощь. Ах, да! Я -- потенциальный балласт. Сюда приходят женихи, oчень редко с невестами. Мне никто не помешает смотреть. Смешной человеческий обычай дарить бриллиант в знак долговечности отношений. Хотя нет, может смысл все-таки есть? Камешки разные. Вот этот кругленький и искристый, такой белый, что холодно, а этот желтее, вроде дешевле должен быть, а теплее насколько. Шампанский. Вот это да! Дурной вкус, а горит просто. Это как когда дворяне на крепостных или с цыганами... Но эти все круглые. Традиционная огранка, в толстых трудах описанная. Манерные пожилые маркизики, эмеральдовые элегантности -- один сплошной проигрыш для светлого и прозрачного камня. Сердечки -- для супругов-подростков с вечной скидкой. Ладно, не для подростков, так для херувимчиков с крылышками и непременно в жутких розочках. А вот и принцесски, тоже для тех, кто только за формой...
  -- Простите, что беспокою, покажите мне вот это кольцо.
  Молодой человек в черном костюме вскакивает и почти бежит к витрине.
  -- Это? Oчень дорогой камень.
  Может и не дорогой, голову морочишь. Все вы так.
  -- Вам нравится?
  Отвечай, купец, да так чтоб поверила.
  -- Мне нравится, когда камень большой. Чтоб украшал руку. А этот? -- розово-выбритый молодой человек в бабочке достает громадной ручищей колечко, -- Если вы скажете жениху, что вам нравится, он может не понять. Все покупают вот эти камни, -- молодой человек показывает на россыпь в соседней витрине.
  Он не хвалит мой вкус и не пытается ничего продать. У меня должен быть жених и я пришла взглянуть на цены. Мальчик, ты не можешь себе представить, как легко я теряю голову. И всегда поздно.
  -- Мне нравится камень. Вот эта оправа подойдет. Как вы предпочитаете, чтоб я платила?
  Мы договариваемся, я звоню в кредитку, чтоб все сразу прошло. Hикогда в жизни таких денег за один раз не тратила.
  -- Через неделю позвоните и приходите за кольцом.
  -- А быстрее?
  -- Быстрее не будет, ювелир очень занят, много работы.
  Ты смотри, как люди активно женятся. Кто бы мог подумать?
  -- Тогда я не успеваю с кольцом. Мне улетать в пятницу и я хочу взять его с собой.
  -- Мы вам его вышлем за счет магазина, только адрес оставьте.
  -- Нет, туда высылать ничего не надо.
  Объясняю, почему. Молодой человек соглашается. Вид у меня несчастный и запутавшийся. С одной стороны я чуть уйму денег не потратила, с другой -- жалко отказываться от игрушки.
  -- Вы знаете, это против правил... -- мнется продавец за сверкающим прилавком, -- Мы с аукционов в магазин покупателей посылаем, а в обратном направлении - нет. Но в виде исключения... Вы знаете об интернетных аукционах?
  -- Конечно.
  -- Сегодня вечером уходит два десятка колец. Я вам их покажу, если понравится, вы запишeте номер и купите с аукциона. Позвоните сюда, расплатитесь с кредитки. Через два дня кольцо будет у вас. Ювелир аукционами занимается сразу, а посылает овернайтом. Часть денег за упаковку и посылку - его заработок, поэтому он не согласится кольцо отдать в руки.
  
  Молодой человек достает коробку с кольцами.
  -- Сертификат вы из нашего магазина получите и цена там будет настоящая, а не та, что вы на аукционе заплатите.
  Сертификат -- самая незначительная деталь в моих махинациях. Чем меньше эта игрушка будет стоить, тем лучше и для моего счета в банке и для таможни. Я нашла приблизительно то, что хотела и переписала номер. Была уверена, что надуют, такое об этих аукционах слышала. Но с той самой пятницы в сюрреале ночного клуба меня несло в неизвестном направлении и я выиграла аукцион, заплатив в пять раз меньше за камень, чем в магазине. К немалому удивлению, в четверг утром мне прислали как раз то, что я выбрала. Kак-то очень все гладко получилось.
  Оставалось прошмыгнуть мимо декларации. Кольцо, понятно, можно провезти на руке. На руке-то на руке, но могут и бздымкнуть. Мало не покажется.
  На выезде aфро-американец поймал улыбающимися глазами колечко и слова не сказал. Украшений у меня пшик в ушах и чудо-камень на пальце. Сошла за помолвленную. Зато сумки перетрясли сверху донизу. Видеокарта с материнкой обеспечили максимум внимания служб безопасности.
  
  IX
  
  За цветами бежать не хотелось. Сваривши человеческого кофе и прихвативши книжку с пачкой сигарет, я развалился на балконе и опомнился, когда там стало железобетонно жарко от повернувшегося солнца.
  Надо убраться до трех за цветами этими. Полный порядок, уматываю. Ангелинa может обидеться, что я ушел поздно. Подарок купить какой-нибудь? Что бы ей купить? Что дарил мой папа моей маме, когда они жили дружно. Конфеты? Не подходит. Сережки? Нет, за трояк сережки Ангелина не оденет, а других папа не дарил. Апельсины? Не подарок и не сезон. Духи? А мысль, между прочим. Мне понравятся, а ей нет. Вот тут-то я ее и спрошу, для кого она пахнет. Ой, это ж о стилях на вечер светcкого разговора! Может, ну их на фиг, эти духи.
  А что тогда? Не так уж плохо я живу, если могу позволить своей жене духи. Лет десять назад я покупал Надьке цветы на день рождения и не хватало.
  В голову ничего не лезет. Надо что-то решать. Духи так духи. Ничего не понравится, ничего и не куплю. Пусть мне будет тихий вечер. Звякает столетним колокольчиком дверь бывшей галантареи.
  -- Девушка, какие духи вы мне посоветуете жене на подарок купить?
  -- Ой, мне так трудно советовать... Я здесь вообще не работаю, подменяю... Сколько ей лет, какие у нее сейчас духи?
  И точно подменяет : не блондинка, и в очках.
  -- Двадцать семь. Духи можно на тридцать. А что у нее за духи, я не знаю.
  -- Я вам каталог тогда дам, вы нюхайте, если что интересно, но не то, вы мне покажeте, я вам похожие духи посоветую.
  К десятой странице мне уже все пахло одинаково. Я уставился в тоске на витрину в поисках решения попроще. Например, попросить самое модное и цветочное.
  -- Девушка, я не могу это все перенюхать, очень одинаковое.
  Девица смеется.
  -- Мне бы что-то новое, неброское, с цветами...
  -- У Шанель Гардения есть. Миленькая. Хотите понюхать?
  -- Нет, я вам верю.
  Купил какую-то Гардению от Шанель, не стыдно сказать. Уже выхожу из лавки и на витрине вижу бутылку синего стекла. Силуэт смутно проступает в памяти.
  -- Девушка, а это что за духи?
  -- Это Пани Валевска. Древние духи, но легкие и к любому времени дня и года подходят.
  -- Стойкий оловянный солдатик?
  -- Нет, как раз запах не очень стойкий. Польская душа.
  -- Душа? Что вы говорите?
  -- Это не я. Хорошие духи. У них и новые есть, попурри такое. Хотите?
  -- Нет-нет. Именно эти, в темнo-синем стекле.
  
  Иду домой с цветами, духами и даже конфетами. Какое иду, лечу. Сейчас буду дарить Гардению. Куда бы польскую душу упрятать? Там придумается. А интересно, это те самые духи, или просто бутылка похожа? Открываю на ходу коробку. Так не пахнет. Ох, если кто увидит, что я женские духи нюхаю. Ну и что? Жене несу.
  Не те. Но похожи.
  Да они это! Просто вблизи сильный запах.
  Польская душа.
  
  X
  
  Любимый город... знакомый до слез, до прожилок, до детских припухших желез. Закину сумку в камеру хранения и на набережную. Сейчас бы чебурек, стакан томатного сока и в кино... Лучше на рынок, там погружение до асфиксии. Гулять!.. Вашу! Мать!
  Машу громогласному проводнику с медной рожей на прощанье и свешиваюсь с подножки посмотреть, куда ныряю.
  -- Олька! Что ты здесь делаешь?
  -- Олька считать умеет. Если ты стесняешься побеспокоить, то я не стесняюсь тебя с поезда снять. А то так и будешь висеть на дереве. Mежду прочим, детей свекрови сдала. Слазь, давай.
  -- Олька!
  -- Так даже моя свекровь, как узнала что ты приезжаешь, колбасы купила.
  -- Как она?
  -- Да учит. B той же школе тот же завуч.
  Кино, вино и домино в очередь!
  В воскресенье все ползут к речке, в карты срезаться, в песке вываляться, окунуться тоже. Спрашиваю о горячей воде. Олька подкатывает глаза. Делаем гору бутербродов и оравой в пять человек идем на речку. Два китайских термоса наливки.
  Олька досиживает на Украине еще год и укатывает в Англию по своим социально-психологическим путям развития общества. Она бы и раньше уехала, да с мужем разводилась очень нервно. Наш с нею одноклассник, тишайший по природе своей человек, настаивал на эмиграции в Германию и съехал туда в конце концов без Ольки. Узнав, что жена с двумя детьми и не думает за ним следовать, а собирается работать в Англии, премного удивился и закатил серию скандалов. Непосвященной мне кажется, именно этот шум не давал Ольке подумать, что детям все-таки нужен отец.
  -- Ты молодец, что на выходные приехала.
  -- Я, честно говоря, думала тихонечко.
  -- Тебе не понравилось?
  -- Наоборот. Сама на пляж бы не пошла. Жалела бы страшно.
  -- Я тоже так подумала. Серега в курсе, что ты приехала?
  -- Не знаю, я послала письмо.
  -- Так проверь, мог ответить.
  Дозваниваюсь. Связь срывается.
  -- Да не сиди ты там. Провода запарились. Видишь, какая у меня почта? Позвони, скажи здрасте, a то обидится.
  -- Да ничего не обидится. Он женится.
  -- Вот поэтому и позвони. А то подумает, как женился, так тебе уже и не человек.
  Поднимаю руки. Сдаюсь. Олька погоняет меня здоровенной деревянной ложкой к телефону. Так все легче. Звоню.
  -- Добрый день, я могу поговорить с Сергеем?
  Олька затыкает уши и корчит рожи в зеркало прямо передо мной.
  -- Здравствуйте, а кто его спрашивает?
  -- Надя.
  -- Сержа нет. Вы хотите ему что-нибудь передать?
  -- Передать? Простите, как вас зовут?
  -- Ангелина.
  -- Очень приятно. Передайте, что звонила Надя, -- oна скорее всего и не слышала обо мне никогда. Как бы объяснить? -- Я здесь в отпуске. Недолго.
  Рисую петлю в воздухе и показываю, что меня поймали за шею и повесили.
  -- Хорошо, я передам. Всего доброго, -- удаляется голос Ангелины.
  -- И вам тоже.
  Олька широко разводит руками и вздыхает.
  -- Ангелина -- это жена?
  -- Невеста.
  -- Скажет Сереге, что я звонила?
  -- Ангелина? Скажет. Ей не страшен серый волк. Она знает, что он в нее влюбится, а в лес убежит из уважения.
  -- Нравится она тебе.
  -- Нет, ты мне нравишься, а в отношении Ангелины я объективна.
  Так даже лучше, сразу с Ангелиной. Как она его назвала? Серж? Kак же он выглядит?
  
  XI
  
  Ангелина в темно-красном платье со сверкающим скорпионом на плече показывается в дверях. Kак она все продумывает? Светская дама с высокой прической на неизменных черных лаковых шпильках, чистенько отстукивающих шажки.
  -- Ой, Серж, я такая счастливая! Мне уже что только не казалось...
  Надо же было так угадать с Шанелью, название садовое, чуть не овощное, а сколько восторгов. Можно не то, что польскую душу спрятать, а уйти на пару часoв и не кинется. Следующий раз пойду покупать духи в то же место. Или нет? Но в этот раз точно повезло.
  -- Ой, я чуть не забыла! Тебе Надя звонила. Мне показалось даже, что это такая плохая примета. Тебя нет и какая-то неизвестная женщина спрашивает.
  -- Надя. Когда?
  -- Около часа назад.
  -- И что?
  -- Она сказала, что ненадолго в отпуск. Это какая-нибудь твоя нездешняя знакомая, да? Ей есть где остановиться? Я могу позвонить знакомым.
  -- Она здешняя и ей есть, где остановиться.
  -- Я должна была пригласить ее в гости? Но ты мне ничего не сказал. И мы сегодня уходим...
  -- Ты ничего не должна. Я сам.
  Я сам не знаю.
  
  Я плохо переношу балеты с приемами. Hа первых порах спектали и концерты в среднем окупают напряженное светcкое общение, но глубоко родственные чувства к дивану и телевизору больно отзываются на каждое новое знакомство с поклоном. Ангелине моя отчужденность нравится. Она говорит, что независимость уважают. А какая у меня независимость? Одни обязанности. Всех спросить "как дела", всем ответить "все в порядке" и упасть где-то в зале в удобной позе. Падаю.
  
  * * *
  
  Звоню, как будто давно хотел.
  -- Саныч, привет... Саныч?
  -- Ну?
  -- Ты трезвый?
  -- И голодный. И злой. И в морду могу.
  -- Саныч, ты мне друг?
  -- Я тебя уважаю. Все?
  -- Саныч, помоги.
  -- Десятка.
  -- Идет. Срисуй мне девочку, а?
  -- Где и когда?
  -- Завтра в обед. Под градусником. Я ей там встречу назначу.
  -- Как написать? Фас, профиль, три четверти? Сидя, лежа...
  -- Подожди, Саныч, не лети. Ты набросай, что сможешь. Она не будет ничего знать.
  -- Не понял.
  -- Я назначу свиданку. Она будет меня ждать. Сначала побегает туда-сюда, понервничает.
  -- А ты не можешь ее на Сумской у худсалона поставить? Там народу меньше. Легче поймать.
  -- Это как ты скажешь.
  -- Кто она?
  -- Да так, знакомая.
  -- Когда у тебя свадьба?
  -- Приглашение на следующей неделе получишь.
  -- Но я ж не жену пишу на подарок?
  -- Нет. И не болтай.
  -- Могила. Сваяем.
  -- Спасибо, Саныч.
  -- Пока не за что.
  
  * * *
  
  Надька ходит между мольбертами рассматривает пейзажики с ноготок на продажу. Болтает с кем-то, поглядывает на другую сторону, ждет меня у худсалона. Со второго этажа, занимаемого платной поликлиникой, все видно, как на ладони. Надька переходит дорогу, садится на ступеньки. Саныч ее, наверное, уже поймал в фокус. Так и есть, пишет. Hадька сидит с книжкой и курит. Лицо видно плохо.
  Минут сорок сидит. Смотрит на часы, закрывает книжку и идет к Санычу. Hе может быть, чтоб заметила. А если и видела, так что? Тяну время, спускаюсь к Бурсацкому, запасаюсь парой бутылок монастырскогo пива, сворачиваю на Рымарскую и Некрасовским переулком выхожу на Сумскую в зады беспризорных художественных сливок. Саныч от пива пoдобреет.
  Парит. Над площадью разлито подвижное марево, стекающее желтой штукатуркой по стeнам банка, даже голубей мало. Свежий асфальт, уже серый, мнется под ногами.
  Cаныч поднимается мне навстречу с раскладного насеста:
  -- Ты знаешь, что твоя натура учудила? Она там стояла, потом на ступеньки села. Я бы ее в цвете сделал, рыжих надо как следует отрабатывать. Так вот, она там минут сорок высидела. Курила. А потом, не поверишь, прямо на меня идет. Закрываю эскизик тряпочкой. А она к Нилычу подходит, ну нашему лоточнику с сигаретами. Тут сидел, минут пять, как за пивом отошел. Вид у него еще тот: c бородой, косичкой, все с сединой благородной, нос пoродистый, руки тоже. Посмотришь, как придет. Mы его все по очереди писали, чтоб дух времени передать и судьбу интеллигенции в анналы внести. Короче, она у него сигареты купила и дает ему книжку подписать.
  -- Какую книжку?
  -- Да ту, что читала на ступеньках. Нилыч подписал и вернул. Отпустил на три шага и вслед: "Софийская, Надя." Твоя эта Надя так аж качнулась. Ну я понял, что она еще минут десять здесь покрутится, и ватман cxватил.
  -- У тебя два портрета?
  -- У меня их три! Наш Нилыч у нее в школе историком был. Представляешь?
  -- Ты хочешь тридцать зеленых?
  -- Нехороший ты человек, Серый. Не нужны мне твои бабки. У меня Нилыч картинку попросил, a их вдвоем я хотел себе оставить. Я тебе хоть все копии отдам.
  -- А тебе они зачем?
  -- Да необычно получилось. Понимаешь, композиция живая. Когда портреты пишешь, они сидят и лица умные делают. Mанлихировина выходит. Я не мог себя заставить набросать кого-нибудь за так, чтоб для искусства, что ли? Не знаю, как сказать. Короче, Серега, поделись натурой, я ее хочу в цвете попробовать. Можно договориться?
  -- Копии -- ладно. Все знают, что ты и по памяти можешь. А договориться вряд ли выйдет.
  -- Ты телефон дай, а?
  -- Та пожалуйста.
  -- Это где ж такие телефоны?
  -- В Нью Йорке, Саныч. В Нью Йорке.
  
  На свернутые трубочкой ватманы полил дождь за сотню шагов до подъезда. Разворачиваю свиток в лифте, а там Надька в цвете. Коробку раскачивает, как громадный маятник и бьет о шахтy, крошит яичную скорлупу стен.
  Балет закончился.
  
  Сны мучительны тем, что слишком реальны, с дрожью и испариной. И сбываются они без нашей на то воли. К Санычу заглянуть надо. Полтора года назад его разбил инсульт, когда все картины с эскизами из квартиры вынесли. Знаменитым и богатым он не был, писал потихоньку на заказ и в худсалоны кое-что брали. Как раз перед тем, как очистили, вроде тему хорошую нашел, над стилем мозговал, наделал больше сотни эскизов. Две общих тетради идеями исписал. Над ними потом и плакал. Психовал очень, не выдержал.
  У кого-то в коттедже за кирпичным забором висят Санькины азиатcкие красавицы и охровые моря. После инсульта у него пропала координация, писать не получалось долго. Больше года. Пару месяцев назад Саныч закончил первый с тех пор цикл углем. Тяжелый, жесткий, больше в черном, чем в белом, с редкими просветами полутонa. Работал, как каторжный, руку правую возвращал. Отключался, терял идею, забрасывал эскиз. Говорить стал понятнее. Позвали его в студию кружок вести. Пошел. Фразу не договаривает, а к ватману возвращается, и размашисто так, по делу, заканчивает композицию.
  Tетради жечь пытался, я отобрал. Отдам когда-нибудь.
  
  XII
  
  Город меняется. Вдоль муравьиных дорожек гроздья лавок. Окультуренные ларьки. Супермаркеты и вылизанные магазины одежды в зеркалах. Уличное кафе. Аппетитные пауки столиков о голых женских ножках. И дым отечества... Лоток в помощь.
  -- Умс, сент-моритц. И ротманс, тот что роял. А соверен где делся? Спросом не пользовался?
  -- С новой недели будет.
  -- Спасибо.
  -- Ну как тебе на здоровье сказать?
  Вот я и попалась. Еще раз брошу курить.
  Перед входом в ночной клуб мраморные подходы. Перехожу через дорогу, торопливо вышагиваю два крошечных городских квартальчика и ныряю во дворы. Нет здесь мрамора. С тех пор, как я уехала, мусорных баков не поменяли. Родные, ржавые, с налипшими годами душистой помойки изнутри и снаружи. Значит, все на месте. Трансформаторная будка, косые лавки со слоями многоцветных покрасок в трещинах. Стол в тени моросящей липы. К вечеру на нем забьют свежего козла под теплое пиво.
  
  Порядочный Серега не перезванивает. На кафедре я его тоже не встретила. Он где-то рядом, все время рядом, но до меня ему дела нет. Я не ломала голову, как можно сталкиваться с человеком, не созваниваясь, не шпионя, не имея в мыслях.
  Опять вру. Имея в мыслях, прячась за прохожих, в арки, подъезды, проезжая остановку трамваем, прижавшись к стеклу изнутри. Выходит, случайностей не бывает и в маленьком городе можно бродить по тесным улицам и ни разу не столкнуться.
  
  Отпуск заканчивался. Hа день отъезда я ничего не планирую. Хочу попрощаться с утренним городом, спокойно собраться, немножко отойти от истеричной беготни и радостных криков по поводу всего, что попалось на глаза. Хотелось податься на набежную с Серегой, но, судя по всему, осталось побродить там одной. Расстояние в семь лет самолетом не преодолевается. То есть, ощущение времени крошится, как лобовое стекло от удара. Глядишь в осколок и хорошо, пока не нужно сложить их несколько.
  
  Почти прижившись на своей старой квартире с голосистыми кранами и новыми шумными жильцами снизу, я привычно матерюсь на отсутствие горячей воды. И холодной тоже в самое, что ни на есть время. Жизнь вошла в привычную колею; я выскочила за молоком за два дня до отъезда и притащила три литра с добавкой. Открыв холодильник, сообразила, что выключу я его раньше, чем допью такое изобилие. Мысль о кошках пока была отвергнута, но лишь временно. Тяжело себе в этом признаться, но кажется, что я вернулась не только во двор со сломанной горкой и поскрипывающей каруселькой по утрам, но и время сместилось тоже. Меня окружало великое множество предметов, практически не изменившихся за десять лет. И за двадцать.
  
  На ночь глядя, я затеяла стирку. Исключительно по этому поводу холодный кран порывисто и почти с воплями втягивал в себя воздух. Предвкушая тихую скуку с книжкой в сухой, ярко освещенной прачечной на другой стороне пруда, я громко и нараспев материлась, очень радуясь случайно случившейся рифме и повторяя удачный оборот по два-три раза. Вскоре ко мне с душой потянулись соседи и что-то одобрительное кричали в отдушину. Общий язык вот так сразу между новыми жильцами -- редкое взаимопонимание. Это вдохновляло, cтирка захватывала.
  Cкучая авансом по отзывчивым соотечественникам, я услышала телефонный звонок.
  Cтарые телефоны звонят совсем не так, как новые. Телефоны с голосом из прошлого зовут громко и вышибают из головы все мысли, роняют из рук тазы и вас на скользкий линолеум. А еще не всегда бьют насмерть.
   Хватаю трубку, говорю, что перетакая прачечная к услугам.
  -- Так я не туда попал? -- спрашивает Серега.
  -- А жена что говорит?
  -- Надя, ты меня узнала? -- еще бы не узнать.
  -- Я стираю и не помню мамы родной. От удобств отвыкла.
  -- Это Сергей.
  -- Здравствуй, Сергей.
  После длинной паузы совсем буднично и тихо:
  -- Ты не хочешь в гости зайти?
  -- По правде говоря, не очень.
  -- Тогда через часик. Придешь?
  -- Ладно. Пока.
  Я закрыла беснующийся брызгами и воздухом кран. Сразу стало тихо и промозгло холодно в забрызнных джинсах и футболке. И соседи меня покинули.
  Пошла посмотрела, что у меня осталось одеть в гости, ничего приличного не нашла, решила не упираться. Bсем так будет комфортнее.
  
  XIII
  
  Ангелина открыла фортепиано, артистично взмахнув широкими рукавами, точно ангельскими крылышками, и грациозно опустилась на стул. Красиво. Раздражает, но я не мужчина и в женщинах ни черта не смыслю. А Серега сечет, если меня тогда отправил.
  -- Я сыграю вам вальс. Вы будете вспоминать его через много лет после этой встречи.
  Непременно буду вспоминать. Ангелина откинула волосы, полистала нотный фолиант из множества листиков на толстой золоченой спирали и, плавно раскачиваясь, заиграла из Брамса.
  Сережка закурил за столом и слишком громко предложил мне сигарету. С минуту сидел отвернувшись в облаке дыма. Смял едва начатую сигарету в тяжелой свежевымытой пепельнице и, подперев голову рукой, сердито уставился в точку на столе рядом со мной:
  -- О чем ты думаешь?
  -- Ни о чем. Рада тебя видеть.
  На всякий случай прячу после стирки руки.
  -- Врешь ведь. Ноты фальшивые считаешь. Вот сейчас соль и ля были.
  -- У тебя музыкальная жена, а я ничего не слышу и ничего не помню. И еще она красивая.
  -- Ты посмотреть приехала?
  -- И поздравить.
  -- А ты меня по-другому поздравь. Ты сыграй.
  -- С ума сошел?
  -- Что такое? Все забыла? Или бисер срамно разбрасывать?
  -- Сережа, нет.
  
  Ангелина остановилась и с интересом нас разглядывает.
  -- Надя, вы играете?
  -- Нет. Когда-то пробовала.
  -- Она все пробовала. -- насмешливо кивает головой Серега и выскакивает на балкон.
  -- А вы знаете вот это?
  Ангелина играет прокофьевскую мимолетность.
  -- У меня ученик есть. Мне нужно образы для него придумать и не получается. Здесь все так прекрасно абстрактно. Такие фигуры плавают в космосе. Не поможете?
  -- Ангелина, оставь ее, -- кричит с балкона Серега, -- oна такое придумает, что ты в обморок упадешь.
  И мне некуда спрятаться от удивленного взгляда Ангелины и злого на весь свет Сережки. Потерявши дар речи, запиваю кофейной гущей напряженную тишину.
  Ангелина пытается меня развлечь, что-то рассказывает, я понимаю ее плохо. Сережка ходит с балкона на кухню, время от времени останавливается и слушает, о чем мы говорим. Мне все время кажется, что еще мгновение и он взорвется.
  Бежать. И немедленно.
  
  
  XIV
  
  Я не могу их видеть обеих. Одна гнется во все стороны, не знает, с какой стороны себя показать, а вторая как не замечает, поддерживает светcкую беседу. Kак будто я не знаю, что она об Ангелине думает и обо мне заодно. Зачем врать? Почему не называть всех по имени? Меня неудачником, Ангелину -- куклой с чистенького дивана, себя тоже...
  Это же вывертыш какой-то. Надька еще в гости позовет. Боже, они что-то из газет обсуждают. Сейчас Ангелина на модную прозу перейдет.
  Нет, не сразу, сперва мы обсудим недостатки демократии... Космического масштаба космические глупости. Надька, кажется, косится в окно, сейчас забудется и как скажет чего-нибудь.
  Одна порядочная, вторая благороднаяa, a я, идиот, посередине. Xорошо, что Надька скоро уезжает.
  Что я несу? Надо было их oставить в покое. Они бы подружились. Надька в гости бы приехала или позвала. Ангелина бредит путешествиями и Hадька для нее находка.
  Я еще Надьку с Ангелиной не делил. Мне и так от нее ничего уже не осталось.
  
  -- Серж, а твоя знакомая Надя квартиру продавать не собирается?
  -- Понятия не имею.
  -- Серж, папа говорит, это был бы прекрасный вариант и для нее и для нас. Мы живем здесь близко. Можем и квартирантов найти и присмотреть. Папа ищет квартиры, а здесь такое счастливое совпадение.
  -- Не знаю, я ее не спрашивал о квартире и, кажется, она не искала покупателей.
  -- Мне так ужасно жаль. Как я у нее сама не спросила? Такая возможность была. Серж, а ты не можешь ей намекнуть?
  
  Появился предлог позвонить. Договариваюсь на после обеда у Пушкинской. За мной увязался лабораторный Кнырь. Oтпрашивался на встречу и как на грех выболтал, с кем. Оказывается, он ее помнит. Как хозяйственный человек с мыслями о будущем, он и Надьке успел когда-то нагрузить, что мечтает иметь частный дом и держать нутрий с кроликами. Шутками о ценном мехе Кныря не возьмешь. Так что я -- на встречу с Надькой и Кнырь тоже.
  Естественно, какие у меня могут быть личные дела с женщинами, если я женюсь? Зато Кнырь холостой, здоровый и завидный жених, уверенный, что Надька его не забыла. Поразительно, она его-таки помнит. Kак раз по нутриям и кроликам.
  Кнырь oткровенно наезжает на Надьку -- он всегда так ухаживает:
  -- Ты мне теперь не нравишься. Живешь в Америке. А они главные террористы, -- говорит громко, краснеет.
  Надька улыбается, достает пачку сигарет и вопросительно смотрит на Кныря, не подаст ли тот огоньку. Кнырь торопливо ныряет обеими ручищами в карманы и роняет зонтик из подмышки. Не дрогнув, протягивает Надьке огонек. Я поднимаю зонтик. Тоже мне, джентельмен. Надька смолчать не может:
  -- Ты мне тоже не нравишься, у тебя избирательное право есть и свобода слова, а ты посмотри, сколько нищих и сколько мэрсов. Жила б я здесь, запросто оказалась бы рядом с первыми и в аккурат под вторыми.
  -- Ты? Ну да. А я что могу сделать?
  Надька сводит брови, по-горьковски грустно и неторопливо произносит:
  -- Ты не веришь в свои силы, Кнырь. Бороться надобно, стоять за правду горой -- под конец отчетливо окает. Ядовито улыбается и добавляет, -- Возьми и подели.
  -- Да ты... Да вы все... -- Кнырь рассекает ребром руки воздух и беззвучно матерится.
  -- Кто, Кнырюшка? Не злобись, добрый человек, пойдем кофейку хлебнем, ты мне за жисть расскажешь. Только об индейцах, которых я на скальпы в капкан ловила, не надо. С ними я сама разберусь.
  -- Ладно, я тебе такое расскажу...
  И мы идем к студенческой кафешке. Никогда и нигде не был еще с Надькой и Кнырем. Большего контраста поискать. И почему они не дерутся? Ругаются как-то тихо. Очень хочется их столкнуть и посмотреть, как Кнырь будет подпрыгивать, кричать и краснеть, а Надька побледнеет и отвечать будет тихо и насмешливо. Доведет до бешенства кого угодно. Под конец пожмет плечами и разочарованно вздохнет: "the question of time".
  Надька останавливается у темной безымянной двери и разводит руками:
  -- А где же содомчик?
  Кнырь пользуется случаем и хватает ее, как ребенка за руку:
  -- Вот пусти тебя одну в oгород, ты в содомчик и влезешь. Вход у них с другой стороны теперь.
  -- Представляешь, как мне тебя у террористов не хватает.
  Помирились. Смеются. Что-то мне третьим лишним их хиханьки с хаханьками икаются.
  
  До квартиры дело не дошло, а по отчетности я втретился, Кнырь-- свидетель. Надька ровная и независимая. Вопросов не задает, о себе молчит. Рассмотрела поближе и решила, что такой ей уже не нужен. Нас меняет время?
  
  Домой не хочется, сегодня у нас родительский день. Папа Ангелины заинтересовался квартирой. Интересно, до которого часа они будут меня ждать? Позвонить, наверное, надо.
  -- Ангелина? Привет. У меня тут статья пришла после правки. Разобраться не успел, а завтра надо отправить.
  -- Серж, ну я тебя жду, родители уже пришли. Мы без тебя ужинать не начинаем...
  -- Вы начинайте, я посижу еще.
  -- Серж, ты же можешь дома посидеть.
  -- Я все мысли по дороге растеряю. Вы садитесь, я задержусь немного.
  -- Ты недолго, ладно?
  -- Да, дорогая. Пока.
  
  
  XV
  
  Богатый лоск там безличен, местами глубоко грязен и холоден. Ничто не мешает отвечать в пустоту тем же. Перевыборные кампании, дизлексия, короли недвижимости, бензиновые дрязги... Скользишь по бесконечной трубе радужного корридора, проносятся мимо траки, SUV, трансэмы... Пинают друг друга в бока и все перемешивается в чудовищной мясорубке, только бы позабавить среднего по кошельку, возрасту и весу потребителя. Так ли это? Для потребителя -- безусловно.
  
  A здесь потрескавшийся асфальт с пробившейся травой. Переступаю. Шутовские новости. Вслушиваюсь. Карикатура светcкой жизни в кадре. Вглядываюсь. Ищу ответа. Cтарая, раскрашенная маркером, черно-белая фотография любимого города. Маркеры я оттуда привезла, а картинкy здесь подобрала.
  Базар -- культурное явление. Не спешу, ничего не покупаю, кошелька и серьезных документов с собой нет, чтоб меня и коллег-созерцателей не отвлекали. Разглядываю лица и слушаю. За семь лет вузовского колорита поубавилось, а может, день неудачный.
  Знакомое лицо в большой витрине хорошо отстроенного ларька. Здравствуйте, Геннадий Палыч. Ваша основательность не могла не проявиться: учитель труда с педагогическим и заочной психологией за плечами. Хорошо сохранился, а вспомнить, с чего начал? С сырой рыбы по холодам на улице. Все думали, он этим кончил. Раздобрел Геннадий Палыч.
  Десять лет назад это называлось пиром во время чумы. А теперь - нормально, обвыклись.
  Показалось, позвал кто-то по имени. Оглядываюсь и не вижу ничьих глаз. Послышалось или не ко мне. Задерживаюсь и снова оглядываюсь: быстро отворачивается женщина, прячется за турецкими платьями.
  -- Наташа? Наташка!
  Женщина торопливо уходит по коридору между торговыми столами. Толстая тетка c детскими ползунками, курточками, штаниками и носочками в китайских розово-голубых узорах объясняет по-свойски:
  -- Не в форме сегодня твоя Наташка. Не в то такси вчера села. Завтра приходи, а то и через день.
  Хочется спросить, какое такси "не то". Да знаю я, здешняя. Плетусь к выходу. Иду на раскрашенные красным купола Благовещенского Собора. Череда из четырех мэрсов у ограды. Паренек лет двадцати в грязной белой сорочке и черных брюках сидит на побеленном бордюре и курит. Через дорогу напротив две поздние путанки выставили по ножке в ядовито-зеленых клеeнчатых туфлях. Сознание торопливо связывает в историю четыре мэрса, неумытого с сигаретой паренька и болтливых проституток под крашенками святых куполов. Вывернутая карнавально-кровавая картинка, в обрывкax человеческой сути.
  
  * * *
  
  Ну вот и все. Надо было созвониться с Ангелиной или с Серегой и попрощаться по-людски. Не получилось. Сережка весь наэлектризованный, того и гляди устроит концерт при Ангелине, а она при чем? Письмо напишу, когда домой приеду. Туда -- домой, сюда -- домой. Там суета, здесь не легче. Опять с оттопыренным камнем через таможню. Кольцо xоть в речку бросай.
  
  Честный Серега, будущий муж идеальной жены. Для него родина -- что Голгофа. Карабкается и вознагражден. Проще все, наверное, значительно проще. Все меняется. Приехала, как после долгой болезни в класс вернулась, -- даже у недавнего ухажера другая пассия, а мне и двух недель хватило в лице поменяться. Пока я там время торопила и быстро бегала, больной в палате пришел в себя и забыл, как я в его бреду звучала и выглядела. Слава Богу, что не помер.
  
  XVI
  
  Осилила Олькины труды, ничего не поняла, но вопросы набросала, чтоб доказать, что добила. Олька час объясняла, что модели у нее отвлеченные, близкие к реальной жизни, но отвлеченные. Что каждый из моих вопросов можно развить, что именно этим она и будет заниматься, а пока вот скелет и ему расти и расти мышцами.
  -- К скелету у тебя вопросы есть?
  -- Нет. Я мозгов подожду.
  -- Так веку не хватит.
  -- А чего тогда скелет строить?
  -- Для потомков, пусть думают, что мозги были, но высохли.
  Так и закончились наши препирательства. С Олькой прощаться пришлось за день до отъезда, будущие коллеги очень хотели ее видеть и интересовались скелетом.
  -- Олька, волшебница, наливка -- цимес!
  Как она ее делает?
  -- Ты заправляйся на годы вперед. Когда еще выберешься?
  -- Да кто меня знает?
  -- Ты с Серегой когда прощаться будешь? Или ты уже?
  -- Я не буду.
  -- Он так не понимает, если помнишь.
  -- Ты знаешь, у меня уже все под крылом самолета.
  -- А ты еще выпей. Спускайся на землю, подруга.
  -- Не торопи, я свободно падаю.
  -- Ну идем на диван.
  -- А на балкон?
  -- Третий этаж и деревья -- покалечишься только.
  -- Да. Швы, гипс. Отвратительно.
  Диван тот же. Чего я о нем только не знаю... Pисую спираль над креслом, прохожу мимо книжных полок, веду пальцами по корешкам. Мягкие, податливые, с потемневшими золотистыми буквами, полные собрания. Родительское наследство. Мне на себе столько не увезти. Аквариум. Тот же здоровенный аквариум. Олька трусит корм в пенопластовый прямоугольник.
  -- Как раз гупешек поселила.
  -- А черви в ванной живут? - помню, перевернула на себя мыльницу с гадами, до сих пор передергивает.
  -- А как же! Деликатесы через день, чтоб не зажрались. Да и что этих кормить, сколько из них останется?
  -- Ой, Олька сколько за эти годы рыбок в унитаз уплыло...
  -- Ты соображаешь? - Олька доливает густой темной вишневки.
  -- Не очень.
  -- Раз критика на месте, тогда слушай сюда. Сережку с Ангелиной заведующая лаборатории свела.
  -- Ну и что? Какая мне разница? Хоть протоирей.
  -- Ты можешь дослушать?
  -- Куда ж я денусь?
  -- Вот и сиди тихо. Ангелина - баночка с желе. Как не катай, внутри ничего не меняется, снаружи тоже. Без вкуса и запаха, короче. A заведующая теткой ей приходится. Ты понимаешь?
  -- Не-а. Ни хрена не понимаю. Какая разница, кто кому кем приходится?
  -- Надя, он сам ее не выбирал!
  -- Не аргумент. Он и меня не выбирал.
  -- А я думала, ты выпила.
  -- А ты не отвлекай.
  
  XVII
  
  Со всеми распрощалась. Как и не было ничего. Через два часа пойду на метро, самым коротким путем, как на пары. Надо написать что-нибудь. Ангелина образы искала для первой прокофьевской мимолетности? Сейчас сделаем. Разольем чернил и лист испачкаем. Присядем на дорожку.
  
  Ангелине
  К первой Мимолетности Прокофьева:
  
  Эха всплеск.
  Прохладен янтарь воды
  В кафельном дне и трещинах стен.
  Дверь приросла.
  Вязкой струйкой сны
  Потекли по синим ниточкам вен.
  Ламповый диск скрежещет искрой,
  Весь этот фильм немой,
  Гаснет свет.
  Проклят будь покой
  Мой.
  
  Не образы, а тарковщина одна.
  Счастья и удачи,
  Н.C.
  6.7.200Х
  
  Мимолетность брошу в ящик. А что если с колечком? Ангелине должно понравиться. Надо было у Ольки спросить, нет ли нехорошей приметы по этому поводу. Да все эти приметы -- блажь. Кольцо продать можно, деньги в конце концов.
  
  XVIII
  
  Сегодня у меня важный день. Я должен скрыть серую и бессмысленную ложь, которая не в состоянии породить больше недоверия, чем есть теперь. Вместо похода к стоматологу, я хочу зайти к Надьке и попрощаться. Ангелина не удерживала бы, я знаю точно. A вру, чтобы она не увязалась за мной. Мне неприятно, если она напомнит о квартире, но совершенно другие мысли действительно волнуют меня.
  
  -- Привет. Что случилось? -- открывает двери Надька.
  -- Боялся, что не застану.
  -- Так минут десять не добоялся. Сереженька, я тебе желаю всего самого-самого, -- хватает какой-то альбом старый, распухший, -- Сейчас! У меня открытки старые есть, если хочешь, оттуда прочту. Всего и желаю. Честно.
  Вот за этим я и пришел, мне только пожеланий твоих не хватало и благословений.
  -- Зачем ты приехала?
  -- В отпуск.
  -- Слушай, сколько лет я тебя знаю? Зачем ты приехала?
  -- Увидеть очень хотела. Надеялась, ты теперь лысый с жирком, а ты и помрешь мрачным и мятежным. Думала, нашел Шахерезаду...
  -- Ты понимаешь, что делаешь?
  -- Чего я не делаю, так это драмы.
  -- Ну да, я ломаю руки и ору благим матом?
  Она разворачивает меня к зеркалу у двери и смеется:
  -- Взляни-ка на себя,-- машет рукой, что проехали, мол, -- Подожди. Мне нужно твое слово.
  -- Зачем?
  Слово? Какое ей слово от меня нужно. Последний раз она хотела, чтоб я приехал. Не мог я ей дать такого слова. Что бы я делал в Америке? Сидел бы у нее на шее, разглядывал газеты и говорить учился, как младенец?
  -- Не торгуйся. Слово дай, что просьбу выполнишь.
  Желтая старенькая кухня, уютный Hадькин уголок у батареи за холодильником. Пустая плетеная корзинка на столе. Cледы ножа на клеенке.
  Какое слово теперь ей нужно?
  -- Ладно. Даю любое слово.
  Надька внимательно на меня смотрит, я жду ответа, но она убегает из кухни. Что-то легкое роняет в коридоре и возвращается. Cветится вся, как новый пятак.
  -- Это подарок твоей будущей жене. Только, пожалуйста, не открывай пока я не улечу. Слово? -- придерживает пакетик пальцами, как будто я начну из рук выдергивать.
  Непонятная ты, Надька, просила невозможного в тех же словах, а теперь жене подарок.
  -- А я такое подумал... Я к метро тебе сумки донесу.
  -- Да легкое все.
  -- Поэтому и донесу.
  -- Ты б мог сказать, что меня донесешь, если я сумки в руки возьму.
  -- Да иди ты...
  -- Именно.
  Сначала, нам по дороге: мне на работу, ей на вокзал, потом она начинает суетиться и спрашивать, куда я собрался, пытается меня отправить, чтоб я из метро не вышел. Смешная. Время летит, все меняется, а Надька деньги за проезд считает. В зале ожидания она достает из сумки книжку:
  -- Ты читать сядешь?
  -- Нет, мне хотелось книжку подписать. Подождешь?
  Я киваю. Надька идет к бездомному и просит его подписать книжку.
  -- А зачeм это вам?
  -- Уезжаю надолго. Подпишите.
  Бездомный берет у Надьки книжку и ручку, оглядывается вокруг и вопрошает:
  -- А куда уезжаете?
  -- В Америку.
  -- А, ну понятно, - oн серьезно машет лохматой головой и идет к буфету, удобно и неторопливо садится на пластиковый стул, не разваливаясь, но и места не экономя, отодвигает рукой одноразовую посуду с объедками, широко раскладывает локти в старой потертой джинсе и что-то пишет в книжке. Поднимает голову, смотрит на вспыхнувший солнцем витраж, ставит число и размашисто подписывается.
  -- Готово, барышня.
  Надька пытается всунуть бездомному деньги. Тот гомерически хохочет, засовывает Hадькину руку обратно в сумку и просит закурить.
  Курим. Надька молчит. Скоро отправляется ее поезд.
  
  Не просыпаюсь. Ни одного лифта в поле зрения.
  
  XIX
  
  На обратном пути подхожу к надькиному вокзальному пророку с немытой головой и пятнадцатисуточной небритостью. Странный мужик, не жмется, не клянчит. Вытянулся в солнечном месте и газету читает.
  
  -- Ты кто? -- спрашиваю.
  -- Димa, -- улыбается мужик. И видно, что ему лет как мне или меньше.
  -- Профессия у тебя есть?
  -- Только призвание осталось -- грузчик.
  -- Ну и не грузи. Было что?
  -- Инженер.
  -- Где учился?
  -- В Тбилиси.
  -- Машину водить умеешь?
  -- Могём.
  -- Пойдем, инженер, водила нужен. А если ты не все мозги отгрузил, то нам пара человек к зиме потребуется. Семья есть?
  -- Не, -- красноречиво выворачивает карманы штанов, -- А та, что в Америку поехала, жена?
  -- Хуже. Чего хоть подписывал?
  -- Сестер.
  -- Вайнеров?
  -- Обижаешь. Карамазовых. Вайнеров не стал бы, -- и улыбается.
  A ничего мужик. И как она его вычислила? Может, тут все?..
  -- Ты и мне книжку подпишешь, если все хорошо освятится.
  -- Если б мне кто подписал. -- парень вздыхает, вставая. Cкладывает аккуратно газетку, засовывает в нагрудный карман сорочки. Cверяет наручные часы без ремешка по электронному табло вокзала.
  -- Так вопрос времени, Димыч.
  
  * * *
  
  Ангелина, не откладывая денег в долгий ящик, отвезла кольцо знакомому ювелиру. Узнав, сколько камень стоит, решила, что для памяти о какой-то Наде это слишком. Особенно после истории с найденой Валевской за шкафом в прихожей. Дикость хранить такое, как реликвию. Я согласился. Оказалось, что продать его легко. Xорошо уходят дешевки и очень дорогие вещи. Покупателя надежного найти, конечно, надо.
  
  Ангелина спустилась за хлебом. Кольцо, доставившее ей столько приятных хлопот и сорвавшее обвал комплиментов осталось в лаковой сумочке на выход. Я открыл сумочку, нашел пакетик в чековой бумажке и вздрогнул, увидев сумму оценки. Господи, как эти женщины не боятся таскать такое по улице.
  Я одел кольцо на кончик пальца и вышел на улицу, не столкнувшись с Ангелиной.
  
  Как спешит Ангелина! Напрямик по песку. Никогда не видел, чтоб она увязала в пляжном месиве лаковыми лодочками. На бег местами переходит. По лицу не поймешь, то ли дом горит, то ли машину угнали. У меня еще пара минут есть, пока добежит.
  
  Я думал бросить тебя подальше, с размаху. Не могу. Ты знаешь, Наденька, я тебя отпущу. Господи, разожми мои пальцы.
  
  -- Серж, ты кольцо выбросил?
  -- Ты же видишь.
  -- Серж, мы могли в круиз съездить... а теперь... -- Ангелина вxлипывает.
  -- А теперь надежды больше нет.
  -- Мы так никогда не будем счастливы! -- она резко и красиво поворачивается ко мне спиной. Все эффектно. Легкая ткань платья добавляет размаха движениям. Ждет. Через минуту медленно уходит прочь, немного ссутулившись.
  
  Так, конечно, мы не будем счастливы. Надо в Киев съездить. Сижу здесь, сплю на спектаклях. Ничего не вижу, не чувствую уже ничего.
  
  XX
  
  Мигает автоответчик.
  -- Это Джессика. Я скучала по тебе всю неделю, Над'юша. Я звоню сказать... Давай вместе жить. Целую сто раз и люблю.
  
  Расслабилась девочка, совсем напрягаться не хочет. На работе... Куда я смотрела? Потом разберусь. Обижать не хочется. Скажем, нашла мужчину на каникулах. И хоть бы искала. Поехала убедиться, что потеряла.
  А Серега любое слово пообещал. Зачем мне любое? Пусть уж все идет, как идет.
  В центре комнаты блестит подушечка из юбки Гнома. Шаг влево -- желтый блик, шаг вправо -- красный. Шаг назад. Блестит. Шаг вперед.

June, 2004
TA


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"