Аннотация: Повесть, основанная на реальных событиях эпохи татаро-монгольского нашествия. Путь храброго юноши, поиски любимой...
1.Охота на медведей
ч
еловеку, речь о котором пойдёт в сей повести, было не более семнадцати лет от роду, но, тем не менее, он пристрастно любил охотиться на разных зверей. Особенное же предпочтение отдавал охоте на медведей. Да и не удивительно это было, ведь и мех у этих животных приятный, тёплый, и жир их вылечивал от многих недугов, да и вообще, побороться с косолапым было излюбленным делом русских мужей того времени. Потому как медведь в ту эпоху был всего лишь развлечением. В век тринадцатый куда большая напасть обрушилась на руссичей. Орды монгольских ханов громили города, выжигали сёла, порабощали русский народ, превращая его в скот. Нет, хуже, чем в скот: при штурме городов и крепостей выставлял татарин вперёд пару пленников, а когда защитники, сожалея о собратьях своих, расходовали стрелы впустую, выступал сам вперёд и давай рубить своей саблей... Ужасы творились направо и налево. Лишь укрывшись в глухих лесах или на непроходимых болотах, был шанс выжить. Так что животные для нашего героя были не более чем предметом развлечения и отдыха от повседневных забот и переживаний. А звали его Кузьма.
Уж семь лет обитали Кузьма и его дед Федот на дрянном болоте, в худой землянке. Жили они вдвоём, потому что отец Кузи находился на службе у князя, и один Бог знал, в какую сторону света занесло теперь отца. Он был патриотом, каких свет не видывал. Плечом к плечу с Евпатием Коловратом он сражался против татар, и теперь, после поражения Евпатия, он никак не мог душой уняться, всё ему хотелось отомстить за Русь. При виде азиатов он невольно щетинился и скалил зубы. Дед Федот был такого же нрава. Он хорошо изучил тонкости и тайны монгольского войска. К сожалению, был он проткнут в Рязанском побоище. Почти с месяц провалялся старый змий на соломе под медвежьими шубами, да всё же жив остался. На войну, правда, после этого бабы его больше не пустили, и остался он Кузьму обучать, готовить к монгольским побоищам. С тех пор и существовали дед и внук в глуши, посреди топей. Вставали рано, на охоту шли, потом до самых сумерек боролись и ели, ели и боролись, и не было учениям конца. Федот хоть и стар был, да силушка в нём не человеческая присутствовала. Как подломит он Кузю, который в добрых полтора раза деда по высоте и ширине превосходил, так тот и завоет на всё болото, да ещё и в лесу, что болото окружало, все звери разбегались. Однако ж и внучок не отставал в учении. С каждым днём всё взрослел и взрослел.
На медведя внук и дед ходили вместе: боялся ещё Федот за потомка своего. Но всегда добрый дедуля предоставлял биться с мишкой внуку, а сам усядется на траву, поджав ноги, как хан иноземный, и наблюдает с довольным лицом на бой не на жизнь, а на смерть. Таким образом жизнь текла своим чередом, но нельзя сказать, чтобы она была скучной. На опушке леса, со стороны небольшого озерца находилась деревушка в пять домов. Это была не родная для Федота и Кузьмы деревня, но в ней чувствовали они себя, словно дома. Жили там в основном бабы да одна девка. Ещё с ними мирно уживался старый-престарый дед Герасим. Федот частенько любил с ним побеседовать, хоть тот и был на много старше Федота. Старостой в деревушке была не самая старая, но самая бойкая и энергичная баба Серафима. У неё в доме и жила единственная в деревне девушка Варвара. Девушка эта была не дочерью Серафимы и даже не её внучкой. Варвара стала сиротой с тех пор, как отца убили в рязанском побоище, а мать придавило горящей крышей собственного дома за долго до этого. Сироту подобрала Серафима, и уже несколько лет Варя росла у знакомой тётки, ставшей для неё матерью. Было Варе к моменту описываемых событий пятнадцать лет от роду.
В деревне Кузьма и Федот обменивали шкурки белок и лис на хлеб и другие припасы, которые они были не в состоянии выловить или поймать в своём болоте. Приходили так же по просьбе баб выполнить какую-нибудь уж совсем тяжёлую работу. Например, выровнять перекосившуюся крышу у избы или выкорчевать огромный пень на месте будущей грядки с хреном. Всё это мужики делали с великой радостью, поскольку за службу такую могли получить плошку вкусных щей, да и просто выпадала хоть какая-то возможность позабавиться.
Вот так однажды прибыли мужики помочь стог сена в сарайку перенести. Работали пол дня, да так, что аж упыхались до смерти. По обычаю принесла Варвара всем молока свежедоинного, что единственная корова старосты на всю деревню давала. В этот день все заметили, что как-то странно вела себя девка: всё из рук валилось, глаза туда-сюда бегали, а от земли не отрывались. Когда же подошла она к Кузьме и начала наливать из кувшинчика ему молоко, совсем что-то у неё ёкнуло, и выпал из рук кувшинчик... разбился...
В негодовании Серафима воскликнула:
--
Ты что, девка несчастная! - а потом подозрительно добавила - Никак в красавца Кузьку нашего влюбилась?
Все кругом разразились смехом, а Варя совсем покраснела и со слезами на глазах убежала в избу. Кузьма тоже немало смутился, но не подал виду. Смех постепенно утих. Вдруг Федот заговорил своим басом:
--
Не хорошо мы, поступаем, други! Девка от любви сгорает, а мы от смеху валимся
--
Хорошо, не хорошо! - заметила Серафима. - Варьке о таком думать по не надобно!
Как-никак, а голос старосты выше других, и на этом разговор был закончен.
Вечером Федот и Кузьма отправились домой, в землянку. Дала Серафима им по краюхе хлеба да по огромной луковице за работу и напутствовала добрым словом. Мужчины уже выходили из ворот, как Кузьма вдруг оглянулся и заметил в дверях хаты личико Вари, но не успел он его разглядеть: дверь захлопнулась, и личико как сладкое видение исчезло.
До дражайшего обиталища в этот день добрались уже затемно. На спех развели костёр и стали готовиться ко сну. В эту ночь ни деду, ни внуку не спалось. Благо, время было летнее, и они лежали около костра и смотрели на небо. Лунная ночь. Ни одной тучки нельзя было отыскать, и ясные звёзды светились на тёмном фоне бесконечных небес. Воздух был чистым и свежим: вечерний ветерок унёс постоянную болотную вонь куда-то на юг. Всё было прекрасно. Вдруг, ни с того, ни с сего, дед заговорил:
--
Кузьма, слышь, Кузька, ты не спишь?
--
Нет, дядя, не сплю...
--
Я хотел спросить тебя...
--
Спрашивай.
--
А тебе Варя тоже нравится?
--
Дед... - внук засмущался, не зная, что ответить.
--
Я, конечно же, понимаю, не привычно слышать такие вопросы, но ведь это же естественно, тем более что вас тут таких во всей округе всего двое! Не мудрено влюбиться!
Кузя чувствовал, как постепенно накаляется его лицо, и он был очень благодарен ночи, за то, что она скрыла его смущение и красноту. На самом деле он ещё не знал, влюблён ли он на самом деле, хотя Варя давно привлекала его.
Ночь прошла, наступило утро, а за ним подступил хмурый и пасмурный день. С самого утра Кузьма и Федот не знали, чем заняться: внуку не хотелось сегодня упражняться, а дед что-то захворал и едва передвигался, осматривая кругом своё болото. Внук в такие дни всегда очень переживал за деда, но сегодня в его мыслях не было порядка. Что-то творилось в душе. Куда бы он ни посмотрел, везде представало это личико, румяное и светлое. Кузьма отворачивался от него, но оно являлось вновь и юноше ничего больше не оставалось, как разглядывать явление, борясь с небывалым до этого щекотанием в сердце и всей груди. Временами не было больше сил усидеть и хотелось вскочить и прыгнуть в небо, где облака подхватили бы тебя и понесли в даль, туда, где хоть на мгновение можно было избавиться от личика... Нет! В мучениях прошёл весь день.
На следующее утро Кузьма встал раньше обычного и с небывалой живостью принялся собираться.
--
Ты что, ты куда?.. - спросил едва проснувшийся Федот.
--
Вставай, дедуля, мы идём в деревню.
--
Помилуй бог, зачем в такую рань? Ведь все ещё спят.
--
Невмоготу, деда, больше. Ты меня спрашивал в вечер позапрошлого дня, сегодня я отвечаю: в самом деле, приглянулась Варя мне.
--
А, хлопец, так и что тебе от меня то надо?
--
Поддержки, дедуля, неуверен я.
--
Эх, внучек, внучек... Что ж, и мы влюблялись, куда ж денешься.
--
Федот кое-как соскрёбся: кости сегодня ломило даже хуже, чем вчера. Кузя, однако, не замечал даже болезни деда, а только нетерпеливо переминался с ноги на ногу, время от времени подгоняя беднягу.
В деревню добрались как раз к завтраку. Всю дорогу Кузьма размышлял, как бы ему лучше признаться Варюшке: подбирал слова, строил из них выражения. Он уже был полон решимости, как вдруг, увидел знакомые избы. Что-то преломилось внутри Кузьмы. Он встал как вкопанный.
--
Ты чего, Кузьма? - испугался Федот. - Вон уже деревня, пошли.
--
Не могу, дед.
--
В чём дело?
--
Не знаю. Не могу и всё идти дальше.
--
А как ты хотел? Думал, так просто влюбиться? Ну, я пошёл, может выдадут чего-нибудь на завтрак, а ты тут стой как истукан.
Дед поплёлся дальше. Кузя с большим трудом, но всё же переборол себя и теперь неуверенным шагом побрёл следом...
На завтрак была уха из озёрных рыбёх. Гостей Серафима встретила радушно, тем более что опять требовалась помощь. Варвары, на временное счастье Кузьмы, у стола, почему-то, не было. После завтрака, однако, юноша поинтересовался у Серафимы, куда же запропастилась её "дочка".
--
Варенька ушла за клюквой к болоту, - ответила женщина.
--
Странно, но мы её там не видали.
--
Она, наверно, пошла севернее, по тропинке, той, что ближе к лесу.
--
А может, с ней что-нибудь произошло? - с опаской произнёс Кузя, явно ища предлог, чтобы отправиться к Варе.
--
А может и случилось... - умная Серафима тут же поняла намёк Кузьмы и так как уже не имела ничего против сближения подростков, то сразу договорила - Иди, отыщи её, авось всё в порядке.
Кузя на всякий случай прихватил вилы и бросился в сторону болота. Через некоторое время повеяло родным. Кузя отыскал ту тропинку, о которой говорила Серафима, и пошёл по ней, сложив вилы на плечи.
Тропинка в начале долго тянулась вдоль болота, а потом резко поворачивала в лес. У болота Вари не было, и Кузя пошёл дальше. Пройдя некоторое время, он вдруг заметил, что тропинка постепенно растворилась в траве, а сам стоял теперь в ней по пояс, окружённый высокими соснами и берёзами. Кругом не было ни души. Кузьма вдруг начал волноваться, но вовремя успокоил себя. Тут ему пришла идея позвать девушку. Идея показалась самому вполне логичной, и он уже хотел было открыть рот, как справа что-то зашуршало в кустах. Невольно руки покрепче сжали вилы. Кузя сделал два нерешительных шага и от неожиданности подсел: из кустов раздался девичий крик, затем оттуда выскочила Варя, вся растрёпанная и до смерти чем-то испуганная. Она наткнулась на Кузьму и в ужасе отпрянула, но тут же споткнулась и упала навзничь. Кузьма успокоился, узнав Варю. Он подошёл к ней, а она, быстро встав, взглянула на него круглыми глазами, полными ужаса.
--
Что случилось, Варенька? - попытался он успокоить её. - Не бойся, я тут.
Девушка продолжала пристально смотреть на Кузю, но, наконец, признав в нём друга, выдавила:
--
Медведь... За мной гнался медведь...
--
Да брось ты, тебе показалось, в этом лесу мы с дедом уже переловили всех косолапых.
Юноша пытался сам поверить в свои слова, но неимоверный страх вселился в него самого. А что если и правда медведь здесь? Теперь ведь он один, без любимого деда, готового помочь в любую минуту. Ведь он может и не справиться сейчас, ему ведь ещё надо защитить девушку. Это всё промелькнуло в мыслях Кузи, но пока он проговаривал эти слова, он не смел поверить им, как оказалось напрасно...
Сказав, Кузьма почувствовал тяжёлое дыхание за спиной. По всему телу в миг пробежал ужас. Тут во второй раз раздался душераздирающий вопль Вари. Кузьма обернулся, и душа упала в пятки: огромная фигура медведя, стоящего на задних лапах, возвышалась над юношей. Медведь не задрал юношу, он стоял и вызывал Кузьму на бой, стуча громадными лапами себе по груди. Но от неожиданного страха Кузя перестал владеть собой. Он отскочил в сторону и замахнулся вилами, но промахнулся и от неловкого движения выпустил вилы из рук. Это было самым страшным, оказаться без оружия перед царём леса. Косолапый тут же обхватил юношу обоими лапами и сжал его с такой силой, что у бедняги захрустели рёбра. "Это конец!.." - подумал Кузя, но тут же опомнился. - "А как же Варя?" - он уже не боялся за себя, он испугался за девушку. Что станет с ней? Узнает ли она, как он любит её. Погрузившись в мысли, Кузьма и позабыл вовсе, что находится в любезных объятиях мишки. Что-то странное заставило его опомниться: по рукам его, которые рефлекторно тоже обняли медведя, потекло что-то тёплое и липкое. "Кровь..." - догадался юноша. - "Но чья? Неужели моя?". Однако, почувствовав, как слабеет хватка врага, он убедился в противоречии своего предположения.
Лишь только медведь приослабил свою хватку жертва поспешила вырваться, но Кузьма сам слишком ослаб от драки и смог отпрянуть только на метр, как тут же рухнул наземь. Когда же он очнулся, то понял, что находится уже не в объятиях животного, а его прижимала к сердцу сама Варя.
У Кузи перехватило дух от счастья, но страх ещё заставлял судорожно трястись и сбивал с мыслей.
--
У тебя ребро как будто сломано, - заметила Варюша.
--
Да, болит, - немного погодя ответил Кузя. Он сейчас и правда почувствовал, что при дыхании всё тело сковывало болью. - Но что произошло?
Варвара ничего не ответила, лишь молча встала, подошла к убитому медведю и попыталась вытащить из его спины вилы.
--
Это ты? - изумлённо спросил Кузя.
--
Я испугалась за тебя, - девушка смущённо отвечала на вопросы друга, опуская при этом голову, будто в чём-то провинилась.
--
Ну и сила в тебе! Даже дед мой, ударив со всей силы, не смог бы всадить вилы по самый черенок, а ты смогла!
От такой любезности девушка совсем засмущалась и встала спиной к Кузьме, закрыв лицо своим передником.
--
Ты... Чего это? - Раненый попытался встать, но понял, что от слабости может упасть в любую минуту. Он сел на траву и прижался спиной к дереву. Все руки были заляпаны кровью животного. Он принялся стирать её большими листьями лопуха.
Кузьма ещё раз взглянул на Варвару. Та стояла стройная в своём обыденном платьишке с передником, на котором сейчас краснели три кровавых пятнышка. Не было ничего, что не украшало бы девушку. Волосы длинной косой спадали до пояса. Тонкая шейка, румяные от природы щёчки, делающие личико округлённым и приятным; голубые глаза отливали зеленоватым оттенком, а маленький аккуратный носик довершал совершенную композицию. Кузьма любовался ею и не мог оторвать взгляда. В молчании прошло несколько минут. У обоих подростков шла внутренняя борьба. Каждый понимал, что это замечательный момент, чтобы сказать друг другу всё, но волнение и смущение брали верх.
Наконец, Кузьме удалось перебороть свои чувства, и он неуверенно заговорил:
--
Варенька, слышишь, Варенька... Я хотел сказать тебе... Ты меня слушаешь?
--
Да-да... говори, - красавица слегка повернулась, но всё ещё не смотрела на Кузю.
--
Я... У меня было столько мыслей, хотел сказать тебе много... Но сейчас я рядом с тобой, и язык словно онемел... Не знаю, в чём дело, - Кузьма тяжело дышал, ему трудно было говорить ещё и от ранения. Варенька почувствовала эту тяжесть и, чтобы поддержать Кузьку, полностью развернулась и бросила взгляд помощи на несчастного. От этого взгляда Кузьме и впрямь стало как-то полегче: он почувствовал взаимопонимание и взаимоотдачу Вари. Это приободрило его, и он стал продолжать. - На самом деле, мы обманывали себя, мы были слепы, но пора опомниться...
--
Что ты хочешь сказать мне? - сердце Вари судорожно забилось. Внешне она старалась быть спокойной и даже немого непонимающей, но душа её просто разрывалась от счастья. "Он сам, он сам! Он тоже любит меня!" - хотелось ей закричать на весь мир, но она ещё чего-то боялась и, задав вопрос, внимательно вслушалась в слова ответчика:
--
Я люблю тебя! - ответ был коротким, но ударил в самое сердце. Такого не ожидал от себя сам Кузьма. Он опустил голову от полного бессилия, а Варя, пронзённая словно стрелой, опустилась на землю.
Как перетянутая тетива лука лопается от единственного прикосновения, как сгоревшая изба рушится от малейшего ветерка, так и девушка была подрублена словами Кузи. Все её предожидания, всё её существо не было готово к такому скорому удовлетворению. Она сидела на траве, и слёзы наворачивались на глазах. От счастья ли или от непомерной радости легла она совсем и зарыдала. Кузьма поднял голову, слабеющим взглядом окинул девушку и промолвил:
--
Не плачь, я, ведь, правда, люблю тебя... - не успел он договорить свою речь, потому что услыхали Кузьма и Варя чьи-то приближающиеся голоса. Варвара в испуге вытерла слёзы и подползла к медведю, в котором всё ещё торчали вилы. К счастью всё обошлось. Через несколько минут на месте битвы показались Серафима и ещё одна баба ей в помощь. У Серафимы в руках блестел свеженаточенный лесничий топор, а баба держала другие вилы.
--
Вот вы где! - староста обрадовалась, но старалась говорить как можно строже. Увидев убитого медведя, она не смогла сдержать удивления. - Э-это вы!? - Варя в ответ довольно закивала головой. - Такого не может быть! А в прочем, не зря же Федот уже битых семь лет учит внука, будущего защитника Руси нашей Великой, - к Серафиме вернулась прежняя строгость. - Уже время обеда, а вас всё нет, да ещё и с топором не сыщешь! Вот попадёт вам, когда вернёмся, за то, что так далеко от дома забрели.
--
Мы ведь не специально, - попыталась оправдаться Варя и в подтверждении своих слов указала на мёртвое животное, потом добавила - Кузьма ранен...
Серафима оглядела с ног до головы Кузю, который уже находился на грани обморока, и сделала вывод:
--
Да, этому, правда, нужна помощь! Поведём его под руки.
--
Но у него переломаны рёбра... - заметила Варя.
--
Гм... Тогда нужны носилки. Ты то цела?
--
Да, - ответила девка.
--
Хорошо, идите вместе с Риммой в деревню и принесите носилки, что в сарайке с инструментами лежат.
Ждать долго не пришлось, и уже через час Кузьма лежал в избе деда Герасима, и его осматривала старая дряхлая старуха - местный врачеватель. Осматривая, она нажала в двух местах, да так, что Кузя чуть не завыл от боли. Закончив своё дело, старуха коротко выдала:
--
Не вставать, не поворачиваться с боку на бок, травами я тебя напою, и жить будешь! Вот ещё бы жиру медвежьего надобно...
--
Это есть! - обрадовалась Варя, стоявшая рядом. - Это мы с медведем и сражались! Он там, в лесу. Его только сюда бы перенести.
После обеда женщины отправились за медведем. Тем временем Кузьма вызнал у Герасима, где его дед.
--
А, дед твой Федот тоже сильно захворал, однако ж, на ложе его не уложишь, пошёл на кухне помогать. Сейчас, наверно, должен зайти к тебе.
Через некоторое время, как и предполагал Герасим, Федот зашёл. Он был страшно бледный, еле передвигал ногами, но в голосе его чувствовалась весёлость.
--
Ха, внук вернулся! Говорят, медведя завалил, что ж, не в первой тебе!
--
Да это не я. Это Варя. Всадила ему вилы по самый черен!
--
Как Варя! Ты что это меня позоришь? Мужик называется, а баба вместо него медведей валит. Так чего ж ты тогда раненый то лежишь?
Кузьма покраснел. Ему, правда, стало не ловко перед дедом.
--
Ну ладно тебе внука бедного понукать, - вступился Герасим. - Один он у тебя, а ты так...
--
Ничего! - продолжал Федот. - На кой чёрт я его тогда учу? Медведь это не татарин! А если он животное победить не может, то какой же из него защитник родины?
Хотя дед и староста Серафима были строгими наставниками, но строгость их не выходила за пределы разумного, именно поэтому к вечеру уже все всё забыли, и теперь весело ужинали у дома Герасима.
После трапезы Федот встал из-за стола и сказал:
--
Пожалуй, мы уже долго здесь оставались, пора нам идти домой...
--
Да ты что!? - не дала ему договорить Серафима. - Сам едва ноги передвигаешь, а внуку твоему и подавно вставать нельзя. Нет! Останетесь у нас на пару дней! Пока мы вас, мужичков, не подлечим, никуда не отпустим.
Федот молча сел, зная, что спорить с такой "твердыней" попросту бесполезно.
Вот так Кузьма и Федот зажили в деревне, вместе с бабами, девкой и дедом Герасимом. Никогда ещё не было так хорошо Кузьке и Варе.
Каждый день они виделись. Варвара лично ухаживала за больным. Она уже сжилась со словами юноши, и тоже всем видом показывала, что, как и он, не равнодушна в своих чувствах. Это были замечательные дни. Кузьма понял: вот его единственная любовь, единственная во всём свете, вот она, и он будет беречь её, словно что-то хрупкое и нежное. Варвара же, может оттого, что ей было меньше лет, ещё стеснялась, оставаясь наедине со своим любимым. Тем не менее, это была любовь, ещё детская, откровенная, но в ней уже проблескивали более возвышенные чувства упоённого восторга, о которых не возможно было сказать словами...
Шли дни. Дед Федот уже давно был здоров, а Кузьме с каждым днём становилось лучше и лучше, и близился тот день, когда деду и внуку придётся возвращаться домой. Но обоим в разной степени не хотелось этого. И вот однажды Федот зашёл к Кузьке:
--
Внук, у меня к тебе очень важное предложение.
--
Говори, дед! - Кузьма внимательно прислушался.
--
Я вот что подумал: помнишь, как нам тяжело было в прошлые зимы? Вся землянка сквозила морозным духом, охотиться почти было не на кого. Скучно, холодно и страшно, что набрёдет по замёрзшему болоту татарва и конец нам...
--
Да, дедуля, помню.
--
Так давай мы на зиму сюда, в деревню переселимся. Тут и не скучно, и помощь есть, если что, да и мы обережём их от мелких набегов.
--
Замечательная идея, дед! - Кузьма был более чем рад, ведь он сколько угодно бы мог видеться со своей возлюбленной (в основном это беспокоило его сейчас больше всего).
--
Отстроим домик за лето где-нибудь с краю, благо место есть, я уже присмотрелся. Можно будет ещё забором деревню обнести, так ведь безопаснее. Упражняться же и здесь можно.
--
Да, дед! Отлично придумал!
Староста деревни не оказалась против, и только Кузьма смог свободно передвигаться, строительство началось.
Из своей лачуги мужики принесли все нужные им вещички. С пару недель заготавливали материал: с утра шли в лес и до вечера большими топорами рубили деревья. Потом тащили стволы к месту строительства. Хорошо ещё, что лес в этих местах был довольно густой, так что пострадал он от работы строителей не слишком приметно... на первый взгляд.
Стройка началась с большим энтузиазмом, и меньше чем через месяц, как раз к первым холодам в деревне появилась шестая изба, новенькая и привлекательная. Она оказалась не очень большой, но вполне уютной. Свежесрубленные сосны ещё сочили смолой и пахли так свежо и приятно, что внутри дома царил поистине дух леса. Крыша была уложена ровными ветками и устлана соломой. В доме имелись даже два маленьких окошка, затянутые рыбьими пузырями, специально подготовленные для этой цели. Для утепления этих уязвимых мест были специально вставлены колышки с внутренней стороны, на которые вешались стёганые куски ткани. На крышу был водружён вырезанный из берёзы медведь. В этом Кузьме и Федоту помог Герасим, искусно владеющий мастерством резки поделок. Интерьера внутри еще, в общем-то, не было, лишь две скамьи, крышка погреба посередине, да целая гора домашней утвари в углу заполняли всё свободное пространство. Напротив двери, в стене смастерили что-то вроде печи: каркас из дерева, обмазанный толстенным слоем глины; дно печки было уложено камешками с озера.
В итоге домик получился отличный. Жить можно, и это самое главное!
Тем временем наступили холода, и всё вокруг готовилось к настоящей, такой родной русской зиме. Суровая и безжалостная, но в тоже время добрая и мягкая русская зимушка не была похожа ни на какую другую зиму в мире. Любой после первого вдоха, по морозному воздуху определит: "О! Это морозец Русский, крепкий, как сама Русь и такой свежий, задорный, так и хочется в пляс пуститься, да потом побежать средь сугробов, неловко задевая ветви елей и молоденьких сосенок, и любоваться этим золотистым жемчужным облачком лёгких и воздушных снежинок!". Особенно благолепно в зимнюю пору, когда солнце своими ровными лучами, отражающимися от снежного покрова и приятно ласкающими глаз, освещает родимую поляну, отражает на ней тени соседних берёзок и темноствольных лиственниц. Вот тогда стоишь на поляне с распростёртыми руками, и захватывающий блеск миллиардов частиц не мешает думать: "Я здесь, я в Царстве Небесном! И ничего мне больше не надо, лишь наслаждаться окружающим миром русской зимы!".
Всё ж одно было плохо в зиме: она сковывала реки, озёра и болота, делая их прекрасной дорогой для неприятеля. Именно зимой монголы совершали самые жестокие набеги в леса и болота, не боясь утонуть в замёрзшей трясине или в глубокой речке. Каждую зиму укрывавшиеся руссичи не спали по ночам, днём ходили с топорами и каждую минуту ожидали врага.
В этом году эта ужасная напасть обрушилась на нашу хорошо уже знакомую деревню, теперь состоящую из шести стройных избушек. Надо знать, что татары не щадили никого, кто бы смел не подчиниться им, так что любые такие деревушки они попросту вырезали и сжигали до основания.
Случилось это в первый месяц настоящей зимы. Как и намеревались Федот и Кузьма, они обнесли деревушку частоколом, однако даже это не спасло от трёх десятков прекрасно вооружённых монгольских нукеров, хорезмских и кипчакских джигитов*.
Однажды утром, когда Кузьма вышел к колодцу набрать воды, он вдруг услышал какие-то выкрики иноземного слога, и всё сразу стало понятно: окружены. Было погожее утро без единой тучки на небе, без малейшего ветерка, встопорчивавшего кожу, и вылилось оно в багровый закат всего. Два богатыря: Кузя и Федот - боролись до изнеможения сил своих. Невероятная ярость и буйство овладело ими. Они не видели ничего, кроме врагов, врагов кругом. В одних медвежьих шкурах и с топорами они стояли в кругу и безжалостно перерубали пополам любого приближающегося. Один монгол, по-видимому, водитель этой шайки в конец не выдержал и завопил: "Да вы что! Так эти проклятые "медведи" нас и вовсе всех перебьют!" - после этих слов он навалился на хлопцев всем своим огромным телом. Видно, он был опытным бойцом. Увернувшись от разительного удара Федота, он подвернул тому ногу и повалил наземь. Кузьма было вступился за деда, но почувствовал, что сзади на него уже налезли с пять человек. Он попытался сбросить их, но даже его молодецкая сила уступила место численному превосходству. Последнее, что он увидел, был его дед, пронзённый азиатским копьём. Кузьма уже больше ни о чём не думал. Ему вспомнился тот беспомощный медведь с вилами в спине. Как сейчас дед походил на него. Дикий рёв прокатился по деревне... Вдруг, Кузя, больше не сопротивлявшийся, почувствовал глухой удар по голове. Кровь поползла по волосам и мигом залила глаза. Мир уходил, приходило спокойствие и умиротворение...
2.Родное
к
ак чудное напоминание о жизни, кольнул наглый ворон своим вездесущим клювом прямо в щёку нашего героя, и тот вернулся в сей мир, словно заново рождённый, с такой свежей, но недужной от ранения головой. Он чуть приподнялся и открыл глаза. Первым видением его был он сам, точнее его бессознательная маска, отпечатавшаяся на свежем снегу. Вмятое лицо было наполовину заполнено кровью, набежавшей с рассечённого лба. Очнувшийся неуверенно покрутил головой, ища взглядом своих поработителей, которые на удивление куда-то запропастились.
Прошло пару минут ожидания. Наконец, Кузьма встал и ещё раз огляделся вокруг. Окончательно убедившись в своём одиночестве, он начал задавать себе вопросы: "В чём дело? Почему они бросили меня? А где Варя и дед Федот, и все остальные?". И тут же сам на них отвечал: "Наверно, порешили, что я уже нежилец. Надо бы отыскать деревню. Возможно, они оставили кого-нибудь в живых. Вот бы Варенька была среди них! О, я не смогу без неё жить!".
Отыскать деревню было ещё пол беды, но вот то, что пережил Кузя по прибытию, было поистине невыносимым испытанием: мёртвые женщины, не сломленные и не сдавшиеся, лежали изрубленные на порогах своих же изб; в простецких рубахах и с обыкновенными рабочими топорами они лежали в лужах крови. Почти возле каждой скорчившись в предсмертной агонии, валялись по два омертвелых разбойника, в доспехах, шлемах и с острым оружием... Такова была воля Бога... Таково было мужество женщин, готовых постоять за свою родную землю!
Кузьма медленной поступью обходил деревушку, всматривался в каждое тело, ища уцелевших, но напрасно. Несколько домов уже догорали, но некоторые даже не были подожжены. Вдруг, Кузя остановился: перед ним, у колодца лежала целая груда трупов. Монголы, все, кого достали секиры деда и внука. С десяток их лежало вокруг одного... "Дед!" - вырвалось изо рта внука. Что-то ужасающее было в этом голосе, хриплом и рыдающем. Кузьма, словно обезумивший, подскочил к родному человеку, с бешенством отшвырнул навалившиеся на Федота бездыханные тела и припал, рыдая, словно младенец. Он закрыл глаза и обнял самого близкого ему когда-то человека. Обломок рогатины страшно торчал из его бока. Но тут "мертвец" открыл глаза и едва слышимым шёпотом пробормотал:
--
Внук... Дитя моё, как я рад тебя видеть...
--
Дед! - Кузьма подскочил от неожиданности. - Ты... ты живой!!! - какое непередаваемое счастье было на лице Кузи. Он держал руки у головы деда, боясь обнять его. Но тот снова заговорил:
--
Кузьма, внук... Мне уже не выжить, но я должен сказать тебе несколько слов...
--
Не говори так, дед, всё будет хорошо, ты будешь жить!
--
Нет, внук... Слушай, я видел, как они схватили Варю. Я знаю, у них так принято, что они должны преподнести своему голове деву и ещё половину всего награбленного. С Варей не должно случиться ничего плохого, но ты должен поспешить... Выручи её из плена. Вы молоды и любите друг друга. Вся жизнь ещё в ваших руках... - старик закашлялся, но потом вновь продолжил - Я хочу ещё кое-что сказать тебе. Видишь, везде эти поганые тела? Татарва никогда так не поступает: они складывают своих однополчан и сжигают... Только если достаточно для этого времени! Значит, они очень спешили, возможно, убегали от кого-нибудь из наших. Если это так, то отыщи этот наш отряд и вступи в его ряды, отомсти за Русь Великую!.. - в голосе больше не было звучания, лишь слабый хрип, но в словах по-прежнему жила сила и мощь. Неистовая лава патриотизма рвалась вперёд и завлекала с собой в бой, в борьбу за родину, за жизнь и свободу! Вот так заканчивал своё существование Федот, великий и славный воин, мастер и охотник. Кузьма уже не рыдал, а смотрел в пустоту, сидя и слушая медленный прерывистый голос, такой родной и свойский с самого детства...
Дед давно уж молчал, а внук всё смотрел в никуда, временами ощупывая землю. Он о чём-то задумался и совсем ушёл из реальности.
Его мысли мгновенно прервались пронзившим тишину звуком рога. Этот звук, впервые слышимый, но как будто знакомый... Да, дед рассказывал Кузе про военные рога, произведения искусства русских мастеров. "Услыхав, даже впервые в жизни, ты никогда не спутаешь его, - говорил когда-то Федот. - И радостные напоминание о доме вселится в душу, где бы ты не находился". У Кузьмы промелькнули в голове эти слова, и сердце буйно забилось. Значит, дед был прав, значит убегала эта не обглоданная падаль от хищника, и выместила она свою злобу на подвернувшихся слабых женщинах едва способных за себя постоять. Юноша взглянул на север, туда, откуда пришли монголы. Кусты и деревца зашевелились и вскоре показались кони, всадники и знамя, огромный тканный стяг с изображением Богородицы. Дружинники, облачённые в бахтерцы и кольчуги, скакали равномерно. От копыт полусотни лошадей сугробы во всех местах их появления взмывали в воздух, создавая туманную пелену. От этого скакавший отряд казался призрачным лесным воинством, выезжающим из своих дремучих владений на опушку... Но через несколько минут послышались грубые мужицкие возгласы:
--
Чёрт бы их побрал!
--
Не успели мы, эти гады триждыпроклятые всех погубили!
--
Ан нет! Вон смотрите, хлопцы, один живой стоит.
Всадники окружили Кузьму и один, по-видимому, командир, заговорил:
--
Здорово, друже! Сегодня явственно твой день, коли жить остался, или ты, в то время как родственников твоих били, в каком другом месте был? А может ты и вовсе разбойник, на чужую добычу налетел, как падальщик? Отвечай сейчас же, да поживее!
--
Если б питался я падалью, то разве стоял бы сейчас перед вами, разве ж не гнул бы сейчас спины своей, скрывавшись в сугробе? Нет, мужественно стояли мы с дедом, да всё ж не хватило нам такого мужества, какого требовалось на этих поганцев! И выдумать такой глупый вопрос может только сам зачинщик этого подлого поступка, чтобы сбросить с себя всякое подозрение. Так что думается мне, вы сами воры... - твёрдо ответил Кузьма.
--
Нет, брат! Повидали мы много этих подлецов, низких предателей, потому подозреваем часто, так что прости, коль обидели тебя. А меня Вавяткой кличут. Я бывший дружинник Евпатия Коловрата, слыхал о таком?
--
Как не слыхать, слыхал! Дед, - Кузьма указал на Федота, который уже почти не дышал, и печально вздохнул. - Дед, часто рассказывал о нём, о его смелости и мастерстве...
--
Это настоящий медведь! Никто не мог справиться с ним! - всадники согласно закивали.
--
Так значит это вы гнали их и затащили в наш край? - задумчиво спросил Кузя
--
Мы нагоняем их уже трое суток, да всё убегают гады на своих резвых лошадях. Но видно здорово вы их общипали, - Вавятка оглядел кучу татарских тел вокруг Федота...
--
Вы черти подземельные, - вдруг отчаянно набросился Кузьма на Вавятку и начал колотить солдата по ногам. - Управы на вас нет! Вы, вы виноваты в смерти моих друзей! Только вы, загнали волка в угол с мышами и радуетесь, да ещё и угрожаете, всё вам воры мерещатся!.. - юноша обессиленный сполз на землю.
--
Не трогайте его, пусть выплеснется злоба, а то разум у него от горя мутится, а после я с ним сам поговорю! - приказал капитан, а затем спустился с коня и нагнулся над Кузей. - А это твой дед?
--
Да... Он сильно ранен, присмерти... - хриплым голосом прошептал Кузьма.
Капитан, не раздумывая, закричал своим:
--
Эй, Всеволод и ещё кто-нибудь, помогите этому раненому храбрецу. Если он умрёт, будете прислуживать ему на том свете, понятно?
Трое ратников мигом бросились на помощь, но в их быстроте не было суеты. Всё они делали аккуратно и точно.
--
Всеволод, - капитан ещё раз окликнул рослого мужика. - С тобой останутся здесь пять человек. Сделайте всё возможное; если есть живые, помогите им, а мы поскачем вперёд, пока эти гады не учудили чего-нибудь ещё, - потом он крикнул всем остальным: - А мы, друже и защитники земли нашей, поскачем и не найдём покоя, пока вся русская кровь не будет отомщена, пока мы не ответим за всю горесть мы не ответим за всю горесть и страдания, причинённые нашей земле! За Русь!
--
За Русь! - ответили ратники.
Капитан уже было тронул коня, как вдруг Кузьма перегородил дорогу и умоляющим голосом пробормотал:
--
Славный Вавятка, возьми меня в свои ряды. Я буду храбро биться, и вместе с вами отстою свою родину... Позволь, командир, дед научил меня всему, что умел, да и куда мне теперь деваться то?
--
Ладно уж, ты, я вижу, юнец ничего, да к тому же борьба - дело всех и каждого. Как только зовут то тебя, хлопец.
--
Кузьма я, а деда моего Федотом кличут, - радостно ответил тот, переборов своё безумие. - Я мигом, только вещи соберу.
Кузя отыскал все доспехи деда, повесил на пояс меч, забросил за плечо свою секиру и уселся на коня, подаренного ему Вавяткой. Кузьма восседал на нём, словно настоящий витязь. Броня расширила его в плечах и груди, и он теперь казался взрослым мужем, готовым к любым испытаниям.
--
Ну что, друзья соратники, вперёд к победе! - Кузе уже не терпелось и душа рвалась в бой, на выручку своей возлюбленной.
Всадники медленно зашагали за новобранцем.
--
Ну прямо прирождённый голова! - заметил Вавятка и тоже тронул своего скакуна...
...Месяц пролетел незаметно, в какой-то степени даже напрасно. Целеустремлённая погоня незаметно переросла в бесцельный поход. Оказалось, что Кузьма не первый и не последний, кто присоединился к дружине. Меньше чем за тридцать дней отряд увеличился в двое и теперь состоял из шести-семи десятин буйных голов. Это были простые мужики из разорённых деревень. Некоторые из них не имели даже шлема. Но они шли, шли добровольно, отомстить за близких и за землю свою Матушку.
Однажды утром, после короткого отдыха, Вавятка не запрыгнул в седло по своему обычаю. Все удивились этому поступку. Раньше он никогда не седлал лошадь даже вторым, а напротив, вскачет, осмотрится кругом и зовёт всех поторапливаться, но в это утро он подошёл к скакуну, взял его за узду и отвернулся, о чём-то задумавшись... Кузьма подошёл к нему и подозрительно спросил:
--
Что случилось, командир? Ты не болен?
--
Нет, мой юный дружок, я не болен. Напротив, сегодня мой ум, наконец, прояснился. Проснувшись, я, вдруг, задал себе странный вопрос: "И долго ты ещё будешь обманывать себя и окружающих однополчан?". И язык мой сам начал отвечать: "Мы должны отомстить, мы должны отыскать этих неверных! Они ведь убили столько невинных людей...". Но мои ответы самому себе перестали казаться убедительными, а внутренний голос всё продолжал: "Посмотри вокруг, ты сбился с пути! Ты сам не ведаешь, куда держишь его. Как слепой старик, нащупывая себе дорогу посохом и, рождая в своей голове, не способной видеть, какие-то сумасбродные идеи, бредёт вперёд и не зрит своей цели, не способен прикоснуться к ней. Так ты идёшь, к тому же за собой целый полк ведёшь на верную гибель, и не от врага, а от скуки и безделия...". Я прислушался к своему голосу, и мало того я осознал, что он прав. Сегодня мы поворачиваем назад. Вернёмся в твою деревню, заберём там лучших богатырей, что сражались со мной во всех битвах. А дальше воротимся к Игорю, нашему новому предводителю...
--
Так значит мы оставим эти места с шайкой разбойников? - огорчённо произнёс Кузьма, вспомнив о своей прелестной Варваре, оказавшейся в ужасном плену.
--
Татары как вредный паразит: их можно истреблять, но не возможно вывести, тем более в одиночку. Мы должны вернуться под крыло нашего воеводы, объединиться, кабы нас самих не истребили паразиты.
--
Но мы не можем...
--
Ах, знаю, знаю... - догадался Вавятка. - Должно быть у тебя там кто-то есть с ними?
--
Ты прав, - печально ответил Кузьма.
--
Ну хорошо, в таком случае когда вернёмся в деревню, я обещаю, что дам тебе провиант и пару десятков дружинников, чтобы ты мог спасти близкого человека, а пока нам стоит вернуться, потому что мы устали, наши силы истекли. И тебя одного я тут не оставлю.
Воля капитана - закон. В этот же день повернули и устремились прямиком к месту назначения... Так думал Вавятка и его проводники, но оказалось совсем иначе. Прошло пару дней, а правильный путь совсем ускользнул из под ног. Царствовал январь - белобородый старец. Холод до безумия пронизывал одежду и ломил кости. Всё вокруг было накрыто белоснежной пеленой. Даже высоченные стройные деревья казались теперь низкими и нависающими своими снеговыми шапками, из-за которых все они были на одно лицо. В сугробах кони, не говоря уж о пеших, шли в лучшем случае по брюхо... Во всём этом снежном царстве не мудрено было заблудиться. Как на зло, налетели ещё к этому времени ветра неуёмные и учинили буран нескончаемый. Отряд Вавятки поплутал чуток и остановился на опушке леса с подветренной стороны. Решили переждать ненастье. Всё бы ничего, да только запаса сена, набранного в последнем поселение уже и след простыл, а коней тем временем нужно было чем-то кормить. Высовываться тем не менее в тот день было нельзя, иначе и коня засыплет с ушами и самого свои же не найдут.
Так и сидел отряд на бивуаке, разведя до чёрта костров, так что было тепло и светло. Кузьма сидел у своего огня на седле, снятом с коня, который привязанный тут же фыркал от голода. В голову Кузи лезли много всяких дум, но все они были про Варю. О, эта девушка! Всё существующее сознание бедняги заняла она своей любовью и привлекательной особой. Словно больной становится человек, впервые влюбившись. Он теряет голову и сходит с ума. Он готов на немыслимые поступки, лишённые даже самой малой доли чувства самосохранения. Таким был и Кузя. Он смотрел на костёр, но на глазах у него языки пламени изгибались и составляли очертания личики Вари. Тогда юноша бросал в огонь обмороженный прутик и с наслаждением ждал, пока потревоженное на мгновение и исчезнувшее видение не возвращалось вновь с ещё большей отчётливостью. Так прошло утро буранного дня. Больше заниматься было не чем. Из еды остался только чёрствый хлеб, которым Кузьма поделился со своим скакуном... Видение появлялось и исчезало, но, вдруг, Кузя опомнился. И вот уже во второй раз вернувшись в сей мир, он осторожно огляделся: те же лица однополчан, те же костры, тот же командир Вавятка... Нет, что-то ещё... знакомое...
--
Не может быть! - воскликнул юноша и подскочил. - Да, именно этот дуб! Я ведь лазал по нему в года четыре, когда ещё жил с матерью в нашем родном селении! Значит и деревня где-то здесь! - у Кузьмы в который раз перехватило дух. Он бодрым шагом подошёл к дубу. - Именно тот... - Кузьма развернулся. - Здесь, пожалуй, должна быть тропка, которая ведёт прямиком к нашему кровному домику... - Кузя прошмыгнул между кустами и увяз по пояс в снегу. - Как ведь я забыл, что сейчас и ног то не видно, а тропы и с заступом не сыщешь, - печально произнёс Кузьма, но, однако ж, не остановился и понёсся дальше.
...Кузьма шёл и шёл, и, казалось, давно уже по неправильной стезе, но молодец точно знал и чувствовал родные края: каждое деревце, каждый кустик хоть и присыпанные снегом, да напоминали о детстве... Пробрёл Кузя с пол версты, а деревни всё не было; начал думать: "Ну и далеко же я ходил в детстве от дома, как меня мать отпускала? А ведь тогда же ещё и не было этих татар. О них только слухи ходили, но мало кто верил. Эх, детство моё весёлое было, не то, что теперь... Думается мне... Интересно, как там Варя? - Кузька вдруг вспомнил, и одинокая слеза выкатилась из глаза".
В глубине леса густые ветви деревьев перекрывали небо, поэтому снега на земле лежало куда меньше, чем на опушке или в поле, оттого Кузьма не проваливался глубже, чем по колено. Неожиданно, он увидел перед собой протоптанную в снегу дорожку и очень обрадовался, решив, что это и есть дорога в деревню. Но только он ступил на неё, как тут же повалился, ударенный чем-то в живот. Он попытался вытащить меч, но на него уже навалился какой-то разбойник. Кузьма вгляделся в лицо атаковавшего и изумился: на нём была девушка. Она придавила войну горло рукоятью топора и русским голосом пролепетала:
--
Отвечай, урус ты или из тех, татарин то бишь?
Кузьма от чего-то молчал, только глядел в глаза воительнице - широкие голубые глаза. Чем-то до невероятности знакомым отдавали они...
Вдруг, Кузя раскрыл рот и заглотнул воздуха. Расплывшись в улыбке, он завопил:
--
Клавдия! Не уж то ты это?
Девушка сделала недоумевающее лицо и на мгновение растерялась, а потом, ясно всмотревшись в жертву, выговорила, уже шёпотом:
--
К-Кузьма?
--
Я, я! Да отпусти же ты свой топор, иначе я совсем задохнусь.
Юница отвела рукоять и медленно отползла. Вдруг из-за деревьев выскочила ещё одна женщина с рогатиной. Кузя, повернув голову, аж не смог выговорить ни слова, только засмеялся громким басом. Женщина осторожно подошла к пришельцу и на мгновение замерла, выронив оружие; подскочила к воину и зарыдала:
--
Кузька, сынуля, ты? Живой!? А мы то... Кузька, Кузька, а дед то где, да что приключилось?.. Я так по тебе тосковала, Кузя,.. - у женщины не хватало слов, она заикалась и под конец затихла, обняв сына.
--
Мама... - Кузя, обрадованный не меньше, тоже обнял мать. - ...Ну полно те! - сказал он чуть погодя. - Как вы то поживаете? Стоит ли ещё наша деревня?
--
Стоит, сын, стоит, и ещё тысячу лет простоит. Как ты с дедом ушёл, так она только разрастается: пришли женщины из пригородных посёлков*, да нарожали мы ещё, и малолетние подросли, так что нас теперь семьдесят восемь человек со мной и Клавкой. За семь то лет... Как ты вырос, Кузьма, возмужал, латы на тебе и оружие при себе носишь, прямо не узнать! Наверняка выучил тебя дед как подобает... С ним то всё в порядке?
--
Мать, тяжело мне это и неохота говорить, но умер поди Федот, потому что оставил я его с рогатиной в брюхе... Любимый наш дедуля... Хоть в хороших руках оставил я его, да всё ж сам он мне сказал, будто умирать собрался. Мне думается тоже, что если один раз от монгольской руки чуть не помер, то второй раз Бог вряд ли помилует, и коли нужно душу забрать, то и возьмёт вон... Ну я уж погоревал, было время, а вам не советую. Быть может, выжил. В противном случае старик уж был, и без того смерть вокруг шастала...
--
Хоть и не родной он мне был, да душой я с ним сроднилась и до сердечной боли жаль мне его, - ответила после слов Кузи мать. Она оглянулась и добавила - Ну что, так и будем сидеть тут, пока не простудимся? Давай, Клава, беги в деревню, предупреди всех о Кузьме, а мы сейчас за тобой...
Девушка, скромно стоявшая под берёзой, тут же хотела исполнять указание, но Кузя вдруг одёрнул её и мать:
--
Погодите, я ведь и забыл вовсе. Я в отряде Вавятки пришёл. Они на опушке все стоят; бурю мы пережидаем. Надо б их предупредить, а то потеряют и уйдут без меня, да ещё коня заберут и какие есть припасы...
--
Вавятка? - переспросила мать, как будто вспоминая что-то. - Удивительно знакомое... Не тот ли это витязь, что забрёл к нам года два назад. Тридцать человек с собой привёл, так они все запасы на пару месяцев вперёд сожрали, а сейчас с ним сколько?
--
Шестьдесят душ, а то и по более будет. Не меньше, точно! Но ты, мать, не волнуйся, я с Вавяткой переговорю, он мне нужен потому что обещал отряд небольшой дать...
--
Хорошо, я с тобой пойду, а ты, Клавдия, всё равно в деревню беги и расскажи уже об отряде. Подготовьтесь как следует. Зерно и соль, что у нас есть, запрячьте в тёмную у моего дома.
Девчонка мигом исчезла, а мать с сыном зашагали к лагерю. Бедному Кузьме всю дорогу пришлось рассказывать длинную семилетнюю историю жизни на болоте, недалеко от деревушки сроднившейся Серафимы. Маменька страстно и внимательно вслушивалась в каждое новое предложение и фразу Кузьмы и всё себе видела в живом представлении. Иногда вздыхала она и покачивала своей светлой головой с блестящими, завитыми в косу и уложенными по-женски волосами. Приподнятые морщинистые щёки и лоб выдавали ежедневные волнения и беспокойства, переживаемые с превеликим усилием и упорством. Но аккуратненький носик и блестящие, прозрачные, словно зеркальная утреннего озерца, глаза жизнерадостно бегали по этому мирку: лес, кругом деревья, снег, небо...
--
Небо! - вдруг вскрикнул Кузьма, после того, как в задумчивости поднял голову.
--
Господи, Боже мой! Что же случилось? Зачем ты горланишь? Да будто уж миру конец!
--
Матушка! Прояснилось! Буря то кончилась вовсе... Да коль ушли уже ополченцы-богатыри, остался я тогда без лошади и обещанного мне отряда. Им то ведь "баба с возу, кобыле легче"! Посчитают, что кончился я где-нибудь в лесу от руки иль лапы чьей-нибудь, так и бегом, что б слов своих обратно не возвращать... Побежали, мать, бегом, кабы то не сбылось...
--
Раз дело такое, то и впрямь духу давать надо, - и пустилась мать после этих слов вперёд сына.
...Семь десятков человек Вавяткинова отряда плотным кольцом оккупировали деревню. Кузьма побеседовал, как и обещал, с капитаном, и тот с видимым удовольствием, хотя и с некоторой жалостью в душе (отряд голодал уже с месяц), но всё же выполнил просьбу: приказал не "разорять" деревушку более, чем на десять дней вперёд. Жители и сами раздавали небольшие тюки со съестными припасами, зная, что вся надежда лежит вот на таких ополчениях.
Решили передохнуть здесь два дня и две ночи, а на третье утро отправиться дальше. Для Кузи это была радость беспредельная. Каждый вечер все семь лет он думал о доме, гадал, как же изменилась мать, но позабыл он вовсе о той... Той Клаве, девчушке, с которой познавал мир с самого рождения... Да, не она была сейчас его идеалом. В разговорах с родными он ни слова не промолвил про Варю, но всё время думал о ней. Ему до невыносимой боли не хотелось покидать родной очаг, избу, в которой вырос, однако та непередаваемая любовь к Варе билась и рвалась на свободу, гнала вперёд. Временами Кузьма даже бесился, не в состоянии совладать со своими чувствами...
На второй день, в честь прибытия сына, мать устроила охоту. В зимнее время, тем более в последние её месяцы, охотиться было делом до безумия рискованным, что творило занятие это ещё более интересным и захватывающим. Медведи в это время года сладко досыпали последние сны, а волки и лисы, изголодавшие, готовы были разорвать каждого встречного, не говоря уже о кабанах, оленях и лосях, в рацион которых по большей мере входила растительная пища. Ничто не пугало тогдашних охотников.
Вышли так рано, что даже солнце ещё не освещало макушек деревьев. Желающих поохотиться оказалось довольно много, и все губители животных огромным табором побрели в глубину лесную. Среди охотников, конечно же, был Кузьма, его мать и много всякого сброда из ополчения. Ни один поход в лес не обходился без женщин. Всё женское население, кроме, пожалуй, княгинь да боярынь (хотя и не всегда) занимались мужской работой в меру своих сил. И не за большую любовь, а за преданность свою к детям и очагу, сараю и колодцу, в общем всему, из чего родину их и нашу Бог всесильный составил по своему желанию, а после передал всё это в руки необученные и несмышленые, руки людские. И не от того страдает природа и земля-матушка, что сильно люди божьи заботы и полномочия на свой лад перестраивают. И будто бы ль того не видит Бог?!..
...На охоте всегда старались держаться вместе, кабы самим не оказаться дичью... Шли проторённой годами тропой, ведущей в тихое место, окружённое ручьями, болотами и колючими кустарниками репейника, что существенно снижало риск оказаться наедине с врагами*. Это, однако, не относилось к многочисленным животным, что населяли этот райский уголок.
Кузьма размеренно ехал, делая вид, что высматривает жертву, но жертвой в сей момент был он сам. Прожигающий взгляд, от которого часто впадают в смущение, пронизывал до самого нутра молодца, ничего не подозревавшего... Перед её глазами был только он, и никого больше. Восседая на серой кобыле по кличке Матрёна, всегда служившей ей средством передвижения в дальних походах, Клавка едва следила за дорогой, вспоминая про поводья лишь когда лошадка в процессе поиска чего-либо съестного заводила нерасторопную наездницу в непроходимые снежные сугробы.
К Кузьме в это время подъехала мать.
- Ишь, как смотрит. Не оборачивайся, а то засмущаешь беднягу... Чувства у неё к тебе, - Кузьма насторожился, вслушался, но не обернулся, а мать продолжала - Пойми её, да, небось, она сама тебе по душе. Бедняга она, но хозяйственная. Домашнюю работу всегда лучше всех делает, за скотиной ухаживает, а коль нужно и дров нарубит. Да и охотник она отличный. Жаль её, жаль...
- В чём дело, мать?
- Нет в деревне, да и во всей округе нашей жениха ей подходящего. Каждый либо не по возрасту совсем, либо есть тут один, но на голову того... Точнее, с умом у него всё в порядке, но в мире другом он живёт, замкнут и не разговорчив. Да и не мудрено это. Ведь отец его, Зых (говорят дед его из Польши родом) перебарщивал частенько медовухи. Бывало спьяну всякий бред малолетнему втюхивал, да избивал. Матери у того не было, умерла ранёхонько. Зых вскоре и сам помер, да только мальчика испортил совсем. Мы его уже пять лет к жизни вернуть пытаемся, да всё напрасно. Вот такая история... Тут ты появился. Она ведь тебя с детства присматривает, а вот уж и забывать стала, но своим неожиданным явлением ты её чувства так разжёг, что и опасно сейчас отказывать. Вдруг не выдержит, да сгинет ненароком...
- Вот незадачка-то!
- Что?
- Я... Мне... Знаешь, мать, столько лет прошло, а мы жили там, на болоте и... Недалеко стояла деревня, нет деревенька, совсем маленькая... А там... - язык остановился сам собой.
- Ну-ну? А там?
- Я пока не могу любить Клаву, мать, я уже признался Варваре...
- Какой ещё Варваре!?
- Она жила в той деревушке...
- Бедная! Бедная Клавка!.. - запричитала мать.
- Не говори ей пока ничего, потому что Варю в плен взяли татары, а там Бог весть что может случиться...
Мать и сын ехали рядом в полупрострации, не зная больше, что сказать друг другу. Мать понимала сына, но жаль ей было Клавку, словно дочь. Хотелось ей, чтобы счастливы были все, но прекрасно знала, что любви не прикажешь. Она подняла голову и умильными глазами взглянула на сына, сказала:
- Эх, дитя моё родное!
Наконец, появились лесные обитатели, и охота началась...
3.
п
о многим причинам оставаться в деревне не было более смысла. Кто ещё не был в боях, тот рвался к ним, а те, кто уже успел порезать татарских животов, не могли больше усидеть, зная, что далеко не всех перебили они, и не достаточно их жестокости было для освобождения Родины. Даже самые ленивые и равнодушные рвались в путь, потому как жители деревни начали потихоньку негодовать, и для них наилучшим вариантом было покинуть эти места до целеустремлённого их изгнания деревенцами. От бури на небе не осталось и следа, лишь сугробы, радостно переливавшиеся лучами выбравшегося из кучевого плена солнца. Так что отправка была запланирована, осталось лишь собраться.
С неохотой превеликой покидал родные места лишь Кузя. До невыносимой боли не хотелось расставаться с домом и матерью. Но было и то, что пугало его, подталкивало молодца к уходу. Причиной той была Клава. Ему до ужаса адского не хотелось огорчать молодую прелесть: понимал её, поскольку сам испытывал на себе всю мощь любви... но к Варваре. И душа его трещала и намеревалась порваться от натуги чувств. И не было средства утихомирить их. В деревне положение лишь усугублялось. С каждым днём, с каждой минутой струны натягивались и жаждали полопаться... Клава, Клава... Ухватившись за эти струны нежной, но хваткой и твёрдой рукой, тянула их на себя, ещё больше мучая Кузьму...
Он собирал вещи, погружал их на лошадь, на спех ел завтрак... Рассвет... медленно он проникал лучами солнца сквозь стволы голые и чёрные на фоне изумрудного снега.
Зимний морозец продирал забитые с ночи носы, очищал мысли при первом же входе с лёгким потягиванием. Радостно и грустно...
Мать вышла из избы со слезами на глазах и с кулём, набитом до разрыву чем-то съестным. Она медленно подошла к сыну, поправлявшему сбрую, и искренне обняла, так откровенно, как всегда мать любя обнимает своё дитя мало оно или велико.
- Вот, Кузька, ешь и помни о доме... Воротись живым, умаляю тебя и Бога молю. Ведь нету у меня окроме тебя никого, да и был бы, так всё поровну: сын ведь ты мой... - она уткнулась лицом в плечо сыного и горько зарыдала.
- Не плачь, мама. Иначе мне самому трудно сдержать душу свою и слёзы, а русскому мужу не пристало нюни распускать, что однополчане обо мне подумают!? - Кузьма отнял мать и вскочил в седло. - Ворочусь! А коли и нет, так Богу угодно значит, сами же говорили! Прощай, маменька! - как можно веселее сказал сын и тронулся догонять уже выступивший отряд, бесформенным силуэтом удалявшийся по направлению к восходящему над елями, берёзами и соснами солнцу...
В такую ясную зимнюю погоду Кузьма мигом вспомнил, как они с дедом шли к той деревне Серафимы, Варвары... Вот она та заветная берёза, чуть перегнутая и раздвоенные с середины. Федот и Кузька проходил мимо неё, значит здесь где-то должна быть речка, спустившись по руслу которой выходишь прямо к озеру, а дальше болота и... хижина деда и внука, а дальше уже и заветная деревушка!
Речушку нашли. Она была неширокая: конь мог свободно стоять на двух её берегах. К тому же тяжёлые корки льда сковывали русло с двух концов, делая эту жилку леса совершенно неприметной...
Шли довольно долго, дня два или три, да на болоте ещё случилась беда: замёрзшая поверхность прекрасно выдерживала до сотни лошадей, но один молодой всадник нашёл же ненароком проталину и с гулким треском провалился под лёд... Молодца всё ж успели спасти, но конь со всеми вещами оказался безнадёжнее...
В общем с горем пополам добрались наконец до землянки Федота и Кузьмы. Юноша как завидел родной уголок, так спрыгнул с коня и понёсся со всех ног. Побежал и по детски припал к землянке, словно обнимая родного человека. Потом он заглянул внутрь и от сладостных воспоминаний ещё недавнего детства, проведённого с дедом здесь, у него по щекам покатились слёзы. Хатка была пуста, лишь несколько тряпок да инструмент, забытый под лавкой, которые Кузьма бережно погрузил на лошадь. В последний раз он повернулся, перекрестил землянку, обвёл взглядом окрестные пейзажи и счастливо пролепетал:
- Никогда я не забуду эти края. Уж на всю жизнь запали они в мою душу! Ну что ребята! - обратился он к отряду, вскакивая на скакуна. - С Богом, тут уж с пол версты всего!..
...В очередной раз удивление и недоумение вселилось в русских богатырей, когда прибыли они в деревню. Что-то тихо было кругом. Отряд рассредоточился и осмотрелся. Так и есть: никого не было, но тут Вавятка с Кузьмой подошли к тому уцелевшему дому и с ужасом обнаружили на крыльце его два татарских трупа.
- Что это? - спросил Кузя. - Видно, твои богатыри не всех убрали!.. - пытался он найти объяснения, но понимали все, в чём дело.
Вавятка бросился в дом и через секунду оттуда послышался отчаянный крик: "Нет!". Из дверей вышел убитый горем капитан, неся на руках кого-то. Подойдя к Кузе и остальным подошедшим ближе, он плавно опустил тело наземь. Это был Всеволод.
- Мой лучший богатырь. Самый преданный и верный мой друг. - Слёзы наворачивались, быстро скатывались и, падая, застывали в льдинки. - Что же это за чума, за божья кара!? Мы за ними, а они по круговой, да только нам и учиняют жертвы! - Вавятка упал на колени и зарыдал над другом.
Кузьма ошарашенный стоял перед дверью, не решаясь войти. Он разделял горе и печаль капитана, но больше всего его волновал вопрос: "Где же дед? Не уже ли и его?.." Наконец он решился и медленно прошёл внутрь. На полу, ближе к входу лежали ещё с пять татаринов, а рядом русский - помощник Всеволода... Ни деда, ни кого больше не было здесь. Кузя ещё раз огляделся и вышел.
- Вавятка, обратился он. - Но ведь тут только двое наших, а ты оставлял шестерых, да деда моего с ними!
Вавятка медленно поднял голову и вдруг подскочил:
- Следы! Здесь полно следов, смотрите! Они свежие, после бури было это! Мы как всегда чуть-чуть не успели! Но они уходят в лес, да, смотрите, конные следы! - Вавятка вскочил на коня и понёсся по следам в лес. Несколько его дружинников отправились следом, а Кузьма решил ещё раз всё обыскать.
Он обошёл все домики и за краевым, среди деревьев, обнаружил могилы. Кузя подошёл к ним. Деревянные кресты стояли над холмиками, занесёнными снегом. Поглядев на кресты, можно было сразу определить, кому принадлежит это место по тому, что находилось на крестах: фартучек, башмачок, деревянные бусы - всё это принадлежало женам. Кузьма определил всех, кто жил в деревне когда-то, но на одной могиле не было ничего. Кузя встал у неё и печально задумался: "Всё ж ты помер, дедуля... Плакался я уже об тебе... Не будет мне хватать тебя и не забуду тебя никогда! Благодарен тебе я, один Бог знает, как благодарен! Вырастил ты меня и воспитал, но оставил скоро, выпустив в жизнь... Эту суровую... Зачем она, а, дедуля? Чего мне ждать от неё? Как теперь быть? Не кому больше подсказать, нет у меня тебя, одна лишь радость в Варваре, да и как теперь надеяться на чудо, когда гибнут в округе все, и нет конца! О, Господи! Хоть ты скажи!.. Что больше... Прощай дедуля! Царства тебе небесного..." - Кузьма нагнулся и поцеловал крест. Потом отошёл на несколько шагов, ещё раз взглянул на крест, поклонился и стремительно пошёл обратно.
- Собирайтесь, хлопцы! Здесь нечего больше делать! - позвал он оставшихся, уселся на своего коня и тронулся в сторону следов.
Недалеко от деревни следы передвижения прерывались следами борьбы и несколькими трупами, среди которых были три руссича.
- Ну вот и остальные, - печально произнёс Вавятка, соскочив с коня. - Похороним их, ребята.
Лишь только их зарыли, как подошёл Кузьма с остальной частью отряда, и все восемьдесят дружинников были теперь снова вместе.
Поход до деревни завершился. Варвара не была найдена. Вавятка, помня о своём обещании, обратился к Кузьме:
- Ну что, друг, мы на распутье, должно быть. С нами ты пойдёшь или дать тебе людей?