"Мы действительно сами выдумываем себе трагедию, чтобы хоть
как-то заполнить пустую жизнь".(с) Чак Паланик
Она брела по дороге, уставшая, проклиная нервную работу. Ноги гудели от высоких каблуков, голова болела от бесконечной ругани покупателей и тупости продавцов. Когда она подошла к дому и поднялась к себе на седьмой этаж в медленном, как улитка, лифте, ей хотелось только залезть в горячую ванну и, выпив кружку зеленого чая, лечь в кровать. Но то, что лежало на коврике у двери в ее квартиру, начисто отбило все желания.
Там лежал большой букет желтых роз. И даже не беря его в руки, девушка могла сказать, что ровно посередине желтой красоты лежала черная, как его глаза, роза.
Она присела и взяла букет в руки. Конечно, черная роза была в самой середине; огромная, хищная, внушающая страх. Дрожащей рукой она вытащила из букета открытку и, не читая, положила в карман пиджака. Следом потянулась за черной розой. Вытянутая из букета, та полетела на пол. Девушка придавила стебель туфлей и открыла входную дверь.
Вопреки ожиданиям, квартира была пуста. Входил в нее кто-то или нет, догадаться было невозможно. Она не помнила, как тут все лежало перед ее уходом. Чуждая съемная квартира ее вообще мало заботила. В ней она только спала: уходила рано утром и возвращалась поздно вечером, в редкие выходные предпочитая уезжать за город к тетке.
Ванну принимать она не стала. Быстро сходив в душ, села у окна с кружкой чая, прислушиваясь к звукам в подъезде.
Девушка просидела так до двух часов ночи, но никто так и не пришел.
На следующее утро, разбитая и невыспавшаяся, она вновь побрела на работу. Черной розы на полу подъезда не было. Может, ее подобрала вороватая бабушка из соседней квартиры, а может... Что еще "может", она старалась не думать.
На работе она так отчихвостила новую стажерку, что стала противна самой себе. А в конце рабочего дня постаралась как можно сильнее задержаться. Жаль, что нельзя было заночевать.
Когда она снова поднялась на свой этаж, коврик у двери был пуст. На сердце отлегло, но ненадолго. Точно такой же букет теперь лежал в коридоре квартиры, у двери ванной. От возмущения она пошла пятнами. Вынув черную розу, девушка выкинула ее в окно, сходила в душ и легла спать. Она долго ворочалась, вздрагивая от каждого шороха в подъезде. А потом уснула тяжелым сном.
Следующий день на работе был сущим адом. Бабой Ягой она летала по магазину. По орехи доставалось всем: и продавцам, и кассирам, и даже покупателям. В обед доведенная до слез стажерка сказала, что не хочет здесь работать и ушла. Ей было все равно, одной дурой меньше. На этот раз угрызения совести ее не терзали.
По приходу домой букета на коврике не было. И в коридоре тоже. Зато на кухне обнаружился он. Вертя в руках черную розу, муж терпеливо ждал ее с работы. На столе исходила паром ее любимая кружка с зеленым чаем.
Он поднял на нее глаза и спросил, тыча себе в живот:
- Зачем ты это сделала?
Она посмотрела на окровавленную ручку кухонного ножа, высовывающуюся из исходящей кровью раны, и заорала. Потом посмотрела на свои руки. Они тоже были в крови.
- Зачем ты это сделала? - с горечью повторил он. - Мы же любили друг друга!
Забегали врачи, в бедро бьющейся в руках санитаров девушке вкололи лекарство.
Она видела желтый, покрытый старым линолеумом пол палаты и крашенные синей краской стены, но на ладонях ей все равно чудилась кровь. Она убила его. А та черная роза, затесавшаяся в букет ярко-желтых роз в перечеркнувший все день, навсегда засела в ее памяти.
Успокоившуюся пациентку Дорохову санитары уложили на койку. Она тупо смотрела в потолок и повторяла одно и то же: черная роза.
Санитары, видевшие и не такое, вышли из палаты. А Дорохова, повернувшись на бок, тихо прошептала:
- Ты сам меня спровоцировал. Не надо было вкладывать в букет черную розу.
***
В конце смены санитары отмечали день рожденье сторожа Петровича. Как водится, со спиртным: именинник не поскупился и притащил четыре бутылки водки, а к ней и закуси.
- Дорохова успокоилась? - с ленцой поинтересовался один. - Кричала - аж голова разболелась.
- Черная роза все у нее, - усмехнулся второй. - С двадцати лет в психушке, мать говорила, всегда тихая была. И парней-то у нее не было, некому было розы дарить...
- Грезы, - с умным видом сказал первый. - Помнишь, в шестнадцатой псих лежал, Шаньгин? Так вот он...
Разговор неспешно лился, как и водка из бутылок. Вскоре стало веселее, и с пациентов санитары и сторож перешли на обсуждение женщин, а потом и рыбалки.
И только в маленькой палате с ободранными синими стенами тихо плакала девушка, стеная о несуществующем горе.