Аннотация: Про семейные отношения, юмор. Опубликован в журнале "Реальность фантастики", N7/2006
Генотип
-- Нет, это не мой сын! -- воскликнул Волемир Пинтусевич.
Он со строгим недоумением посмотрел на стоящего перед ним мальчика в сером костюме и продолжил:
-- Мы, Пинтусевичи, потомственные клоуны. А ты?
-- Ты предвзято к нему относишься, -- сказала жена. -- Он у нас нормальный мальчик.
-- Эльвира! -- сказал Пинтусевич. -- Ты просила поговорить с сыном. Я делаю это. Более того. Я воспитываю сына! Я разговариваю с ним как мужчина с мужчиной! Почему ты вмешиваешься?
Жена ушла на кухню. Может, варить ужин, а может и обдумывать ответ.
-- Э-э-э... -- сказал Пинтусевич. -- Ах да! Иван! На кого ты похож?
-- Люди говорят, на маму, -- уныло ответил младший Пинтусевич.
-- Вот именно! -- сказал Волемир Мефодиевич, воровато оглянувшись. -- О, как ты прав! Именно! И не смей мне дерзить! Ты смотрел на себя в зеркало? Ну какой из тебя клоун? С этим твоим маминым вечно постным выражением лица? Неужели весь род Пинтусевичей не оставил в твоей душе ничего? Твой прадед был клоуном, твой дед был клоуном, твой отец -- клоун! Я тебя спрашиваю! Что ты молчишь?
-- Оставил, -- все также уныло сказал Иван.
-- Что?! -- спросил Волемир Мефодиевич, помолчав.
-- След, -- коротко ответил Иван.
-- Какой след? О чем ты говоришь? Да одно то, как ты держишь эту чертову скрипку способно довести интеллигентного человека, -- в этом месте Волемир Мефодиевич непроизвольно приосанился, -- до...
-- Оргазма, -- брякнул Пинтусевич-младший.
-- Не смей мне дерзить! - вскричал Пинтусевич-старший. - Ну почему, почему ты такой?!
И добавил с нажимом:
-- А?!
-- Люди говорят: в семье должен быть хоть один нормальный.
-- Кто говорит? Что за люди?!
-- Бабушки.
-- Какие еще, к дьяволу, бабушки! -- Волемир Мефодьич иногда позволял себе крепкие выражения.
-- Родные. Твоя и мамина мамы, -- объяснил Иван.
То, что в мире существуют общие для свекрови и тещи позиции, Волемира Мефодьевича изумило. Ему нарисовалась картинка, от которой явственно повеяло шизофренией -- его собственная мать и мать супруги дуэтом поют песню. Почему-то "Самбади ту лав".
-- Что, прямо вместе так говорят? -- спросил он.
-- Нет, по отдельности.
-- А вот сходил бы на родительское собрание, -- вернулась из кухни жена. -- Раз уж решил заняться воспитанием Ивана.
-- Я и так регулярно хожу на родительские собрания! -- сказал Пинтусевич-старший, держась за сердце.
Жена пристально посмотрела на Пинтусевича-старшего.
-- Да! -- сказал Волемир Мефодиевич, -- Регулярность, Эльвирочка, она ведь разная бывает!
-- Раз в четыре года?
-- Да! -- драматично сказал Пинтусевич. -- Олимпиады, например, проходят раз в четыре года! То есть регулярно!
-- А раз в сто лет наступает новый век, -- солидно сказал Иван Пинтусевич. Родители посмотрели на сына. Сын исчез.
-- Кстати, о регулярности, -- сказала супруга.
-- Лучше о сыне, -- быстро сказал Пинтусевич.
-- Прекрасно, -- сказала Эльвира Васильевна. -- Как раз кончается восьмой год учебы нашего сына. Так что пора! Завтра в семь.
И вышла из комнаты.
-- Нифига себе попил чаю, -- горько сказал Волемир Мефодьевич и включил телевизор.
***
-- А вас, Волемир Мефодьевич, я бы попросила остаться.
Учителя, сидевшие на первом ряду, внимательно смотрели на Пинтусевича, стоявшего у доски. Тому вспомнились школьные годы, и он немедленно принял позу несправедливо обиженного подростка: одна рука в кармане, нос -- вверх, глаза -- в пол, ботинки -- не чищены, весь вид выражает готовность нахамить.
-- Волемир Мефодьевич, -- блистая очками, начала Нина Ивановна. -- Я как классный руководитель Ивана обязана вам сказать.
Она сделала паузу, прижала обсыпанный мелом рукав к сердцу и продолжила.
-- Мы все понимаем, у Ивана тяжелая наследственность. Мы знаем, что его прадед и дед были клоунами.
Бамц! -- щёлкнуло в голове Волемира Мефодьевича.
-- Мы знаем, что в молодости вы не раз сбегали из дома, не желая подвергать себя этим унизительным репетициям, Эльвира Васильевна нам про это много и подробно рассказывала.
-- Но! -- Нина Ивановна задрала вверх указательный палец. Волемир Мефодьевич заворожено посмотрел на него, машинально отметив про себя, что на кончике пальца -- чернильное пятнышко в форме звезды. Нина Ивановна с силой бросила руку вниз, грозно сверкнули очки, и Волемир Мефодьевич вздрогнул.
-- Нам небезразлична судьба мальчика, и мы обязаны принять меры!
-- А что собственно случилось? -- осторожно спросил Пинтусевич-старший. Чувствовал он себя как канатоходец, идущий над ареной с голодными львами. Вспомнился семьдесят девятый год, Ташкент, жара, голые животы, Валентина Пискунова, каучук-блонд, он сам с биноклем в руке в кустах возле арыка.
-- Ваш сын вопиюще несерьёзен.
Учителя дружно кивнули, подтверждая сказанное.
Бамц! -- щёлкнуло снова. А слова сами собой сложились в вопрос.
-- Да вы что?
-- На уроке химии он показывал пародию на директора школы!
-- И что похоже?
-- Да! Иван показывал нам эту пародию в учительской ... -- учителя хихикнули, -- по многочисленным просьбам педколлектива.
-- А-а-а...
-- Я выходила! -- упреждая вопрос Пинтусевича-старшего, торопливо сказала химичка. -- У меня заболел желудок. А ношпу я забыла дома. А в медпункте как назло никого не было...
-- Мы это уже слышали, -- сказала Нина Ивановна. -- А на физкультуре?
-- Я не хожу на физкультуру, -- оскорблено сказала химичка.
Педагоги посмотрели на неё. Она покраснела и пересела на второй ряд.
-- А что на физкультуре? -- деревянным голосом спросил Волемир Мефодьевич.
-- Бежали три километра и ваш сын крикнул "Кто последний -- тот козел". Все бы ничего, но физкультурник тоже побежал! В его-то возрасте!
Учителя снова хихикнули.
-- И что?
-- И все! Прибежал последним! А фамилия у него Сайгаков! Каково?
-- А что он играл на новогоднем концерте? Вы знаете, что он играл на новогоднем концерте?
-- Что? -- механически спросил Пинтусевич.
-- Эминема! На скрипке! -- гневно сказала Нина Ивановна. -- И что самое страшное -- ему подпевали! Старшеклассники!
-- Какой ужас, -- сказал Волемир Мефодьевич. -- Кто это?
-- Легендарный рэпер, -- сказала англичанка.
Пинтусевич-старший напрягся, пытаясь соответствовать, и произнёс:
-- Вау.
Англичанка встрепенулась и быстро глянула на Волемира Мефодьевича.
-- Алла Петровна, кстати, тоже подпевала! -- с укоризной глядя на Пинтусевича, пресекла её классная руководительница.
Англичанка густо покраснела и сказала:
-- У Эминема было очень тяжелое детство. И он симпатичный
Последнее предложение -- почти шепотом. Затем, роняя, поднимая и снова роняя какие-то мелкие предметы, молча села рядом с химичкой.
***
Домой Пинтусевич вернулся задумчивый. Спал плохо, а утром встал с твердым решением сходить в музыкальную школу.
***
-- Как хорошо, что вы к нам пришли!
Сама по себе фраза была хороша. Волемиру Мефодьевичу не понравились интонации: было в них что-то каннибальское.
-- Мы все понимаем, -- сказала Эмма Аскольдовна, и в голове Пинтусевича-старшего началось что-то вроде гудения. Перед щелчком. -- У мальчика неблагоприятные гены.
Бамц! -- да что ж такое-то, подумал Пинтусевич.
-- Но пустить дело на самотек было преступлением со стороны педагогического коллектива. Иван, безусловно, талантлив. Но при этом он совершенно, совершенно неорганизован. То, что он позволяет себе на переменах... -- Эмма Аскольдовна вдруг хихикнула, но тут же усилием воли вернула на лицо серьезное выражение. -- А еще ваш сын придумал игру. Называется "Музыкальный ринг". Скрипка -- инструмент серьезный, и играть на нем сидя верхом на товарище, который в этот момент старается сбить кого-то с ног -- это... это кощунство! И потом это элементарно нечестно! У Вани скрипка, а у Федечки Зотова -- контрабас. А у кого-то вообще -- жмуровой барабан. Я тысячу раз говорила коллегам, что подобное неравенство делает саму идею тотализатора абсурдной! Но двести баксов, простите, долларов США, мне уже никто не вернет!
Тут Эмма Аскольдовна почувствовала, что увлеклась, и замолчала. Пинтусевич молча ждал продолжения. В голове у него было пусто. Даже гудения, того что перед щелчком, и того не было. Видимо, привыкаю, подумал Волемир Мефодьевич.
-- В общем, Иван вопиюще несерьезен. Я бы поняла, если бы у Ивана была какая-то генная предрасположенность, если бы его предки были, к примеру, ну я не знаю... Клоуны, что ли. Хотя бы.
Бамц! -- нет, всё-таки еще не привык, так подумал Волемир Мефодьевич.
-- Но ведь вы серьезный человек, руководитель, -- продолжала Эмма Аскольдовна. -- А Иван?
-- Что Иван? -- спросил Пинтусевич, испытывая сильное желание увидеть сына.
-- Да одно то, как он держит скрипку, способно довести, -- Эмма Аскольдовна приосанилась, -- интеллигентного человека до...
-- Оргазма, -- неожиданно для себя брякнул Волемир Мефодьевич.
Слово это повисло между и тихо растаяло, оставив после себя неприятный душок.
-- Что ж, -- сухо сказала Эмма Аскольдовна. -- Мне кажется, я начинаю понимать. Вот, так сказать, и обнажился ваш нравственный стержень, господин Пинтусевич.
***
-- Папа, ты чего, -- сказал Иван Пинтусевич, заметно нервничая. Повод был: не каждый день отец молча разглядывает тебя в течение четверти часа.
-- Иван, -- сказал наконец Пинтусевич-старший. -- Сыграй-ка мне на скрипке.
Младший Пинтусевич обалдело вышел и минуту спустя вернулся со скрипкой. Встал. Прижал скрипку к щеке, на мгновение замер, затем тряхнул кудрявой головой и заиграл. Минуту Волемир Мефодьевич слушал молча, а потом спросил:
-- Это Эминем?
-- Это Моцарт, -- сказала жена, любуясь сыном.
Бамц! -- щёлкнуло в голове Волемира Мефодьевича. Ему всё стало ясно. Такое бывает: живешь, живешь и вдруг бамц! -- и все становится ясно.
-- Эльвира! Это не мой сын! Все ясно! Ялта! Известный скрипач в соседнем номере!
-- Что?! -- Эльвира Васильевна была неподдельно изумлена.
-- Да как ты посмела?! Как ты могла?! -- даже в этой ситуации Пинтусевич-старший оставался профессионалом и все делал очень смешно: бегал туда-сюда, смахнул со стола вазу, несколько раз перебросил её с руки на руку, пытаясь поймать, разбил зеркало; вазу при этом не спас. После этого он окончательно осерчал и впервые в жизни попытался поднять руку на женщину.
-- Папа! Не смей бить маму!
Бамц!
На этот раз это был классический свинг, очень удачно исполненный Пинтусевичем-младшим. "А в номере напротив жил боксёр" -- почему-то вспомнил Волемир Мефодьевич и потерял сознание.
***
-- Чем это ты его? -- спросила мать.
-- Рукой, -- растерянно сказал сын.
-- А-а, -- сказала мать. -- Тогда сходи за молоком.
-- А деньги?
-- Сейчас, -- сказала мать и вынула у лежащего на полу из кармана пару купюр.
Иван, поглядывая то на лежащего отца, то на собственную руку, оделся и вышел. Скрипнула дверь. Известный скрипач в пыльном на животе смокинге тихонько выбрался из спальни.
-- Элечка, -- сказал скрипач, косясь на лежащего клоуна. -- Я, наверное, пойду.
-- Иди, -- сказала Эльвира Васильевна.
-- Полно дел. Лондон, гастроли, -- сказал скрипач.
-- Я понимаю, -- сказала Эльвира Васильевна.
-- Я позвоню, -- сказал скрипач, одеваясь.
-- Позвони, -- сказала Эльвира Васильевна.
Скрипач ушел.
Скрипнула дверца шкафа, и оттуда вылез боксер-полутяж. Был он такой, классический: волосы ежиком, перебитый нос, крепенький. Он с осуждением посмотрел на скрипку, а затем внимательно на лежащего клоуна и тихонечко присвистнул от восторга. Хлопнула входная дверь, и в комнату вошел Пинтусевич-младший. Боксер подошел к мальчику, потрепал его по голове, вынул из кармана сто рублей и протянул их Эльвире Васильевне.
-- Купи шоколадку, -- сказал он. -- А лучше две. Парень-то подрос. Ну мне пора. Дела.
-- Гастроли? -- спросила Эльвира Васильевна.
-- Я тебе что -- бандит какой? Никакого криминала! -- сказал боксёр. -- Пацанов везу. Отборочный на Европу.