Воскресное летнее утро бурных событий жителям дома двадцать два по Кольцовскому переулку не предвещало. Первой вышла во двор и прошаркала к своему керогазу Евдокия Михайловна. Мало кто в округе не знал эту почтенную особу, получившую прозвище 'Пихаловна' - за любимый и пока беспроигрышный способ решения конфликтов. Жизнь у Евдокии была трудная, дорогу себе она привыкла пробивать с боем и не боялась ни черта лысого, ни даже участкового Егорыча.
Привычными движениями Пихаловна раскочегарила прибор и высыпала на сковородку семечки. На веранду второго этажа с полотенцем через плечо вышел Андрей Иванович Прозоров, немолодой холостяк. Поморщился от запаха керосина, но, покосившись на хмурую Пихаловну, буркнул приветствие и занялся физкультурой.
До Кольцовского переулка дошли не все блага цивилизации: печи топились углем. Но при плюс тридцати уже в восемь утра это удовольствие казалось сомнительным. Выручали примуса и керогазы, но летом их выносили на веранды и во двор, чтобы избавиться от въедливого запаха. Так и жили теплое время года.
Разобравшись с семечками, Пихаловна задрала голову и голосом, от которого задрожала внешняя железная лестница дома, возопила:
- Клавка, я твой примус займу, а?
В окошке на втором этаже появилась растрепанная шатенка.
- Чего? А-а-а, погодь, мне к одиннадцати на смену. Еды своему наготовлю, а потом пользуйся.
- Вечером в парк пойдете? - вежливо поинтересовался Прозоров у Пихаловны.
- Угу, выходной у людев, стало быть, у меня день торговый. Семачки у летнего кинотеатра вмиг расхватают.
Неспешную беседу соседей прервало появление чужака. Он прошел по двору к дому, поставил на землю солидный портфель, снял шляпу и поздоровался.
- Прощения просим, что помешал. Я ищу Степана Головко, адрес вроде бы этот.
Пихаловна вновь подняла голову к окну на втором этаже:
- Слышь, Степка, вставай, до тебя тут приехали! Клавка, к вам гость!
В окне показался поджарый загорелый мужчина лет под сорок.
- Юрка, черт! Щас! Юрка, стой на месте! Юрка-а-а приеха-а-ал!
Через пару минут хозяин промчался через веранду, сбежал по лестнице и сжал приехавшего в объятиях. Оба смеялись и хлопали друг дуга по спине.
- Клавка, ты глянь токо! Это ж Юрка! Друг мой фронтовой! Сколько лет не виделись. Теть Дусь, это Юрка - мы с ним от Ельни до Вены протопали.
Следом за Степаном во двор спустилась Клавка. Ее взглядом смело можно было замораживать продукты для долгого хранения.
- Клавка, иди сюда, я тебя познакомлю! Юрка, Это Клавка - супружница моя.
- Зрассь... - процедила сквозь зубы супружница, - Степан не предупреждал, что гость приедет. Ты кем меня выставляешь перед человеком, а? - повернулась она к мужу, - Я ничего не приготовила!
- - Это исключительно моя вина, - гость прижал руку к груди, - меня неожиданно отправили в командировку, я и приехал на день раньше, чтобы со Степкой повидаться. Собрался в пять минут, всю ночь в дороге. Завтра-то у меня такое закрутится, времени совсем не будет... Но если мешаю, найду гостиницу на ночь.
- Ага, где это вы ее найдете? - Клавка прищурила глаза, пышно украшенные тушью 'Ленинградская', - Да что обо мне люди скажут, ежели друг Степана куда-то ночевать пойдет.
- Эх, Клавка, Юрка-то у нас большой человек! Хоть и на селе, а важная птица...
- Степан, не надо! А насчет готовки... Да не стал бы я вас так затруднять. Вот мне с собой жена собрала, что успела. Все свое, домашнее: и колбаска, и сало...
- Ладно, я вам сейчас картохи наварю, салат нарежу, - Клавка сменила гнев на милость и занялась хозяйственными делами.
Степан подмигнул другу.
- Клавка моя - баба добрая, а шумит для виду.
- Жаль, что ей на работу, я думал - воскресенье в городе у всех выходной.
- Ага, без химической промышленности мы коммунизм не построим! Клавка на химзаводе, передовик производства. У них по сменам... - Тут Степану в голову пришла какая-то мысль, он оглянулся опасливо на жену и понизил голос.
- Эх, Юрка, тут дела такие... Клавка за мной следит, чтобы я - ни-ни. - Он щелкнул указательным пальцем по шее.
- А что - сильно злоупотребляешь?
- Имею слабость. Но Клавка - как отец-командир на фронте, у нее не забалуешь. Лишила меня, вишь ты, доступа к денежным знакам. Кормит до отвала, а в руки - ни копейки. Но мы с тобой встречу отметим, не боись, да, теть Дуся? - он льстиво посмотрел на Пихаловну. - Теть Дусь, помоги, ты же человек.
- Ага, а хто мне полгода должон был, ась? - Пихаловн уперлась руками в мощные бока, - Я тебе не этот... 'Красный крест', шоб бесплатно лечить.
Проходя к примусу с кастрюлей, Клавка выстрелила безжалостно:
- Даже не думай, не хватает, чтобы вы тут водку лакали! Вот как гости пожалуют, так и пошло-поехало.
Ее выпад смутил гостя:
- Да сам-то я непьющий...
- Ага-ага, из деревни - да непьющий? - Клавка не скрывала раздражения, - Сейчас я на смену, а вы тут алкашню всю местную соберете.
- Клав, ну, Клав, стыдно же, - бормотал Степан, - позоришь меня перед Юркой. Человек такими делами ворочает, а ты...
- Уважаемая Клавдия - простите, не знаю, как по батюшке - уверяю вас, что никаких возлияний не будет, только чисто символически. Мне, понимаете ли, завтра надо быть, как стеклышко.
Пихаловна мешала семечки на сковороде, но наблюдала за соседями, потому как свой интерес всегда блюла. Недаром приезжий вызвал у нее доверие: сразу видать, что человек солидный. А еще культурный, стало быть, взять с него можно будет поболе - чай, не голь перекатная с района. Клавку Пихаловна знала не первый день, так что не сомневалась, с кого ей деньгу брать.
В конце концов, Клавка сдалась, хотя и оставила за собой последнее слово:
- Ладно, поверю еще раз. Чтоб не больше пол-литры! А денег все одно не дам, у меня такой - этот... Принцип!
И прикрутив огонь под томно булькающей картошкой, гордо пошла в квартиру. На лестнице она столкнулась с Андреем Ивановичем, который завершал физкультуру прогулкой по периметру двора.
- Прости, что надоедаю, Клавочка, но я вчера последнее в спиртовку вылил, только на день и осталось. Ты сама говорила, что по воскресеньям на заводе не такой контроль. А за мной - как обычно.
- Ага, помню, только, пожалуйста, кофе мне эфиопского достань, в тот раз чуть сердце не выскочило.
- Верно, кубинский - это для особых ценителей, - усмехнулся Прозоров и занялся спортивной ходьбой, нарезая круги по двору.
- Так что, Юрка? - Степан понизил голос, хотя Клавдия гремела посудой в квартире, - У тети Дуси самогон - царский, пьется - словно песня льется.
Пихаловна панегирик приняла со скромным достоинством:
- А то! Зятек в станице сам делает. Только ведь Егорыч мне жизни не дает. А сегодня воскресенье, так что вы, ежели брать надумали, живей управляйтесь!
Юрий удивленно посмотрел на друга: слова Пихаловны показались ему тайным шифром. Степан объяснил:
- Егорыч - наш участковый, мечтает на тетю Дусю повесить статью сто пятьдесят восемь нового УК. Поймать за руку не может, но надежды, вишь, не теряет.
- Времена теперича не те. Слышали, че Никита Сергеич давеча сказал? 'Все во имя человека' - о, как! Теперь самогон для себя не возбраняется. От двух до семи лет, когда докажут, что торговал им. Только у Егорыча на меня нет ничего, а ежели кто ему нашепчет, так мой зятек со станичными, ой, как сюды примчится-а-а-а! Так что - брать будете? - она еще раз приятно осклабилась в сторону соседского гостя.
- Да-да, уважаемая, - Юрий открыл портфель и порылся в нем, - за пол-литра сколько?
- Да уж подешевле, чем в гастрономе, хлопчик, а товар лучше в разы: два рублика для ровного счета.
Юрий не жаловался на дороговизну, не стенал, как иные постоянные клиенты Пихаловны, что она последнюю рубашку готова забрать и малых детушек голодными оставить. Напротив, накинул полтинник сверху от широты души. Таких покупателей Пихаловна ценила, хотя втайне не уважала: денежки - они счет любят.
Она хмыкнула, ловко спрятав добычу в карман халата. В обмен вынесла из подвала прохладную бутылку с прозрачной, как талая вода с горных вершин, жидкостью. Степан принял товар, словно наградной кубок.
Его супруга продефилировала мимо, поигрывая кухонным ножом.
- У-у-у-у, ирод! Ты еще расцелуй отраву эту, досталось же мне счастье!
- Это твой язык - отрава! - возмутилась Пихаловна, - Мужика своего пили, а мое кровное - не тронь! А не то тебе морду мазаную поярче разрисую!
От возмущения Клавка издала вопль, похожий на воинский клич, но между разгневанными амазонками одновременно встали Юрий и Андрей Иванович, свернувший оздоровительные мероприятия.
Юрий пытался умилостивить Пихаловну, а Андрей Иванович предложил Клавдии выпить кофе перед работой.
- Так ить, Клавка же на все способна! - не успокаивалась Пихаловна. - Еще плесканет чего в мою самогонку! Ей недолго с работы какую гадость принести. А я потом под суд? Да мой товар все знают - лучше не найдете. Вот и делай людЯм добро! Тьфу!
Обиженная Пихаловна ушла в свой полуподвал, хлопнув дверью. Юрий оттер взмокший лоб и подключился к увещеванию Клавдии, снова и снова обещая, что они со Степаном не напьются. Накал пошёл на спад, когда по двору разошёлся умопомрачительный дух: Андрей Иванович заварил на веранде кофе. В предвкушении скорого ухода Клавки на завод Пихаловна вернулась на арену событий. Кто его знает, сколько Степанов друг будет готов доплатить за радость встречи без догляда.
Немного красуясь перед Юрием, Андрей Иванович колдовал над старой латунной спиртовкой на небольшом столике возле квартирки на втором этаже.
- От спиртовки жару меньше, - объяснил он гостю, - а в квартире может быть вредно из-за паров.
- Это ж какой спирт дорогой, - посетовал Юрий, рассматривая устройство, - помнится, в конце войны мы находили спиртовки у фашистов. Так у этих гадов для них сухое топливо применялось. Экономные, сволочи.
Степан и подобревшая Клавдия дружно рассмеялись. Андрей Иванович скромно улыбался.
- Эх, Юрка, Андрей Иванович у нас тоже голова! Умеет жить. Да корми он свой агрегат спиртом, его бы соседи казнили! Нет, для умного человека завсегда выход есть.
Постепенно разложили яства, привезенные Юрием, Клавдия собрала на стол и даже принесла стаканы, сама пить не стала, Андрей Иванович тоже вежливо отказался. Зато он охотно общался с Юрием.
- А как на селе нынче жизнь?
- Раздолье - честное слово. Сами посудите: совхоз-миллионер, директор в области человек уважаемый. В прошлом году Дом культуры построили, так пригласили художника из города, чтобы разукрасил. Директор его спрашивает, сколько возьмет за работу. Тот пыжился-пыжился, а потом и брякни: триста рублей. Директор спокойно так сейф открывает, отсчитывает из пачки и перед ним кладет. Художник час в себя прийти не мог, все бумажки на свет рассматривал.
Горожане слушали рассказы сельского жителя и дивились. Клавдия высказалась в том духе, что такое бывает только в кино.
- Оно конечно - не везде так, и я всякие деревни видывал, - согласился Юрий, - но нам повезло.Сейчас вон артистов к себе ждем. А вот скажите, сколько стоит, к примеру, автомобиль?
Степан пожал плечами:
- Я так и не разобрался с новыми деньгами: что много, а что мало? Это Клавка через пятнадцать минут после реформы уже была как рыба в воде.
Супружница толкнула его в шею, но, скорее, в шутку.
- Смотря какой автомобиль, - прищурился Андрей Иванович, - если 'Москвич', так две с половиной тысячи новыми.
Юрий усмехнулся:
- Берите выше.
- Ну! 'Волга'? Как минимум в два раза больше!
- Да, немало, но артистов хочется покатать с шиком, - Юрий приосанился.
Пихаловна внизу собирала готовые семечки для продажи, слушала, но в разговор не вмешивалась.
- Вишь, Юрка, вы с Андреем Ивановичем, можно сказать, одной профессии.
Андрей Иванович немного смутился.
- Да, на войне был интендантом, и потом...
Клавдия подскочила:
- Ох, засиделась я с вами, чуть не опоздала! Ну, Степка, смотри у меня! Напьешься - со свету сживу.
Она захватила сумочку и процокала на каблучках мимо Пихаловны, не оглянувшись.
- Фур-фур-фур, - буркнула та, но довольно беззлобно.
Далее день у Пихаловны выдался во всех смыслах жаркий. Уже темнело, когда она, расторговавшись в парке, собралась домой. Из летнего кинотеатра доносились звуки стрельбы и вскрики мальчишек, переживающих за Великолепную Семерку. Пихаловна предвкушала заслуженный отдых под радио, но на выходе из парка ее встретил участковый Егорыч. Вид у него был суровый.
- Ну, что Евдокия Михайловна? Доигралась с законом? Думал, поедешь за сто первый километр по сто пятьдесят восьмой. Ан, нет - теперь убийство на тебе, а статью сама выбирай: умышленное али по неосторожности.
В глазах Пихаловны потемнело, корзина выпала из рук, а среднего роста Егорыч расплылся и вырос в сказочного великана.
***
Дома Пихаловну ждали сведения, приобретавшие ясные очертания Уголовного Кодекса СССР от 1960 года. Степан и Юрий тихо-мирно выпивали и закусывали на веранде, вспоминали военные годы, а потом обоим вдруг стало плохо. Их тошнило и рвало, друзья буквально катались от болей по веранде и кричали. Соседи вызвали 'скорую', кто-то сбегал на завод за Клавдией. Пока пострадавших устраивали в машине, в Кольцовский заглянул участковый Егорыч. Когда он говорил с врачом, высказавшим предположение, что друзья чем-то отравились, к ним кинулась Клавдия, обвинившая во всем самогон, приобретенный у соседушки. Егорыч, охотившейся за Пихаловной долгие годы, кое-как записал на ходу сбивчивые показания рыдающей женщины. А потом изъял бутылку, чтобы в возникшей суматохе она не пропала. Нельзя сказать, чтобы выпили пострадавшие много: от пол-литра осталась четвертина. Егорыча этот факт обрадовал, потому что можно было сделать то, о чем участковый в душе давно мечтал: подать улику на экспертизу. Правда, тут таилась для Егорыча опасность: ведь если состав преступления будет налицо, то дело у него почти наверняка заберут. Зато неумолимо восторжествовует справедливость, и Пихаловна ответит по всей строгости закона.
Сама же Пихаловна пыталась понять, что произошло. Но Андрей Иванович возился на веранде со старым примусом и говорил неохотно. А вернувшаяся из больницы Клавдия долго разорялась на весь двор, чего только не желая отравительнице. Когда выдохлась, ушла к себе. Егорыч наблюдал за соседками, не скрывая сочувствия к жене Степана. Тогда Пихаловна в отчаянии вынесла из дома бутылку - родную сестру проданной Юрию, откупорила ее и при всем честном народе хватанула из горла, сколько смогла.
- На вот, и еще могу! На, забирай и эту, все забирай, изверг! Лейте в меня весь самогон, люди добрые, и смотрите - помру ли!
Немного ошарашенный демаршем Егорыч сбавил обороты, даже признался, что друзья остались живы, хотя лечиться им придется долго.
- Повезло тебе, Евдокия, сто восьмая светит - до восьми лет. А по сто второй светила бы смертная казнь, так что радуйся. И от сто пятьдесят восьмой теперь не отвертишься, а зятек твой, куркуль, рядом сядет, правда, с него спросу меньше - не он продавал.
- Егорыч, ты же меня знаешь! Сам посуди - стала бы я плохой самогон людЯм предлагать? Отродясь такого за мной не водилось!
- Да, никто не жаловался, это верно, - участковый был человеком справедливым, - может, ты и не знала, что зятек твой нахимичил. Но так ведь это не освобождает...
- Погоди-ка, а с чего вдруг решили, что мужики самогонкой отравились? Потому что Клавка так сказала?
- Показания гражданки Головко подтвердили в больнице: врачи уверены, что в твоей самогонке был древесный спирт. Немного - судя по тому, как себя пострадавшие чувствуют, - но был точно.
- Ну, так знай - нет на мне вины! - твердо заявила Пихаловна, - И запиши, где хошь, хоть на лбу у себя. Во-первЫх, зять мой не допустил бы такого, а еще - умная твоя голова - вот две бутылки, из одной кастрюли разливали, а пакость имеется только в этой?
Егорыч усмехнулся:
- Да ты мне сейчас любую песню споешь, чтобы от причинения тяжкого телесного отвертеться. Думаешь, судьи станут проверять, какой самогон откуда наливали?
Суда Пихаловна боялась: хоть и ходила она под статьей, но никогда еще Фемида не протягивала настолько близко свою безжалостную длань. Пихаловна считала, что каждый, кто попал на скамью подсудимых, обречен. Но ведь она точно знала, что никакого древесного спирта в ее бутылке быть не могло. А это означало только одно: кто-то его туда добавил.
- Слышь, Егорыч, а ты не думал, что это Клавка самогон спортила? Она дюже недовольная была, что Степка пить собирается. Она со своего завода какую только дрянь ни носит: у нее заказов больше, чем у молочной кухни.
- Ты никак сказилась! Да она белугой ревела, пока врачи не сказали, что Степка жить будет, даже не ослепнет.
- Могла перестараться, хотела, чтобы только стошнило, а плеснула больше. Она ведь сидела с ними на веранде, когда бутылку открыли, Андрей Иванович подтвердит.
По многолетнему опыту Егорыч знал, на что способна рассерженная женщина. Участковый крякнул, снял фуражку и потер затылок. После некоторых раздумий вынес вердикт:
- Не, от Клавки вреда - только мигрень после ее воплей. Не верю, чтобы она и Степку своего, и друга его без зазрения совести отравила. Она бы подождала, когда друг уедет, вот тогда я бы за здоровье Степана не поручился. И весь переулок был бы в курсе. Тихой сапой - это не про Клавку.
Про себя Пихаловна с участковым согласилась, но, в отличие от него, она знала, что почти вся партия самогона некоторое время назад тихо разошлась по округе, и никто слова худого не сказал. Процесс изготовления и разлития напитка она освоила досконально, но как это доказать? Да еще не попав под - язви ее - Статью 158?
Егорыч взял с Пихаловны подписку о невыезде, хотя она и так никуда не ездила, пообещал, что ею непременно займутся, а ему осталось только оформить дело для передачи 'куда следует'. Посоветовал готовить вещи для мест не столь отдаленных и отправился восвояси.
Весь следующий день Пихаловна размышляла и так и этак: откуда мог взяться древесный спирт? Ответ напрашивался сам собой, нравился он Егорычу или нет: добыть отраву могла только Клавдия. На заводе у нее этого добра хоть залейся, тем более, не цистерну же она пронесла через проходную, хватило бы пузырька из-под сердечных капель. Пихаловна некоторое время носилась с этой утешительной мыслью, прикидывая, как убедить в ее правдоподобности Егорыча. Она даже готова была игнорировать не подходящий характеру соседки способ отлучения мужа от алкоголя. Но тут пришли соображения, против которых у Пихаловны аргументов не нашлось.
Для начала, Клавдия не знала о приезде гостя, следовательно, не могла заранее предугадать, что муж найдет способ припасть к любимому напитку. Конечно, она могла притащить древесный спирт домой просто так, потому что представилась возможность. Все несли с предприятий, что могли, даже вовсе в хозяйстве ненужное. Но технический спирт - это вам не бесполезный хлам, кто-нибудь из соседей уже давно выпросил бы у Клавки заначку, обменял бы на что-нибудь интересное.
Может, кто другой хотел отравить Степана и воспользовался возможностью, подлив ядовитую жидкость в безупречный самогон? Но эту мысль Пихаловна отринула сразу, как неправдоподобную. Единственным недостатком соседа являлась его тяга к спиртному, но, во-первых, это не делало из Степана уникума, а во-вторых, человеком он был покладистым, беззлобным, врагов не нажил ни тайных, ни явных. Правда, Пихаловна ничего не знала о его друге Юрии - вдруг тот затаил какую обиду? Оно конечно, сомнительно, но вдруг? Подлил древесный спирт в самогон, сам чуток выпил, чтобы тоже в больницу попасть... Зачем? Хотел бы убить, плеснул бы больше, а сам бы не пил. Пошутил так, что ли - шалости ради? Сомнительно это выглядело, но Пихаловна не слишком верила людям, особенно незнакомым. Хотя Степка говорил, что друг его - важный человек у себя в совхозе. Но не директор, потому что рассказ гостя Пихаловна помнила. Не директор, а кто тогда?
Тут Пихаловне требовались сведения, чтобы свести концы с концами, пришлось обращаться к Клавке. Та взяла на работе отгулы и сидела в больнице. Пихаловна решила вечером подстеречь соседку и потолковать кое о чем. Чтобы Клавка не прошмыгнула мимо, Пихаловна заняла самую удобную позицию: поднялась с табуреткой на веранду второго этажа и закрыла собой дверь в квартиру Головко. Соседи уже разошлись по квартирам, только Андрей Иванович что-то принес на ужин из 'Кулинарии' и негромко ругался, пытаясь разжечь старенький примус. Пихаловна мрачно наблюдала за ним. Обычно от его части веранды керосином не пахло, примус не шумел.
- Сломалась твоя спиртовка, что ли? - поинтересовалась Пихаловна, - и кохве свой не заваривал...
- Что? А, да, спиртовка не работает, а от примуса отвык. Ладно, и холодное поем, не зима.
Прозоров собрал нехитрый ужин и удалился к себе в квартиру. Тут Клавдия поднялась по лестнице, увидела Пихаловну и устало фыркнула.
- Ты, Клавка, фыркай на меня хоть до Второго пришествия, а мужика твоего я не травила. И самогон был правильный, так что не бери греха на душу. Я вот тоже на тебя подумала поначалу, а потом...
- Чтобы я родного мужа чуть не убила? Да еще чужого человека в придачу? Совсем ты умом тронулась!
- Да погоди ты, шебутная! Говорю же - поначалу. Сама рассуди: в самогонке ничего не было, окромя того, что положено. Значит, отраву в бутылку добавили. А зачем? Да еще древесный спирт этот. А его ведь ты с работы приносишь.
- Ну, приношу - люди просят. Я им - они мне. Но лить в бутылку мужикам древесный спирт не стала бы - он же ядовитый! Вот слабительное - да, но ведь не при госте!
- Так ить, и я о том же. Но кто-то им плеснул. И вот я голову сломала - зачем? Дети бы так пошалили по незнанию, но ваши со Степкой в лагере, других тоже не было во дворе. Так что, Клавка, не шутка это. Вот и подумай, как и зачем отрава в моем самогоне оказалась?
Клавдия похлопала глазами.
- Ты хочешь сказать, что мужиков - того - хотели убить? Специально? Теть Дусь, ты никак новых фильмов про милицию насмотрелась. Кому они нужны-то - Степка с другом своим?
- Степка - нет, а вот его друг? Ты ведь вещи его у себя оставила?
- Да только портфель - в прихожей поставила. Мне не до него было, отойди от двери, я принесу.
Пихаловна и Клавдия внимательно осмотрели портфель Юрия. Он был довольно большой, но, к удивлению женщин, практически пустой. Только пара сменного белья да запах от домашней колбасы.
- Слушай, Клавка, а ведь гость ваш платил мне денежку из портфеля. Не из кошеля, а так: порылся тута и достал рублики. А потом из кармана монетку. У него что же - только два рубля и было?
Клавдия пожала плечами.
- Наверное, завтра он уже сможет говорить, тогда я спрошу, если хочешь. Откуда я знаю, сколько у него с собой денег было?
Пихаловна пожевала губами. Что-то мелькнуло у нее в голове, и она прошла по веранде к квартире Прозорова. На небольшом столике перед дверью стоял примус с примостившейся на нем сковородкой, а у стенки - латунная спиртовка, которой сосед пользовался практически каждый день.
Клавка, подошедшая следом, взяла спиртовку в руки.
- Ох, совсем замоталась и забыла, что не принесла Андрею Ивановичу... - она вдруг замолчала, только беззвучно открывала рот.
Пихаловна кивнула.
- Ага, не успела, тебя ведь вызвали, когда Степке плохо стало. Андрей Иванович, а ну, ходь сюды! - она постучала в дверь соседа так, что стены затряслись.
Прозоров выскочил на веранду, дожевывая на ходу.
- Что случилось?
- А то случилось! - Пихаловна уперла левую руку в бок, а вторую поднесла к лицу Прозорова, загибая пальцы. - Ты спиртовку свою чем кормишь? Древесным спиртом, который Клавка тебе приносит с завода. Потому в квартире и не палишь ее - пары, вишь, не нравятся - ядовитые! А ты ей за это кохве таскаешь. Давеча, как мужики сели пить мой самогон, ты сказал, что у тебя осталось только на один день, так ведь, Клавка?
Соседка кивнула, не сводя с Пихаловны зачарованных глаз.
- Но у тебя уже к вечеру ничего в спиртовке не осталось, я помню, что ты с примусом возился. Не осталось потому, что весь древесный спирт ты вылил в мою... МОЮ самогонку!
- Евдокия Михайловна, вы, часом, не перегрелись сегодня? - Прозоров рассмеялся, - Клавочка, сама подумай - зачем бы я это делал? Я не пью и нахожусь, надеюсь, в здравом уме? Зачем мне это было нужно?
- Вот! - указательный палец Пихаловны чуть не проткнул Прозорову глаз, - Это соль и есть! Никто бы и не подумал, что специально двух мужиков, один из которых Степан, а второго ты первый раз в жизни видишь, можно отравить! И проще всего свалить на мою... МОЮ самогонку. Или на Клавку, потому что отрава эта у нее есть!
Клавка что-то залопотала возмущенно, но Пихаловна и ухом не повела.
- Ты у нас человек оборотистый - снаб-же-нец, а Клавка - вон, глянь, так и не понимает, почему ты мужиков чуть не убил. А что там гость Степана сказывал про совхоз свой? Денег, мол, у них, немерено. И машиной интересовался, цену которой ты один из всех нас и знаешь. А еще сказывал, что дело у него важное, что ему пить много нельзя. А на машине они хотят артистов катать. Так он приехал покупать ее? И ты, Иваныч, это раскумекал. Времени у тебя было мало, а под рукой древесный спирт - вот что ты сделал!
- Евдокия Михайловна, я за вас сильно беспокоюсь. Клавочка, ты бы 'скорую' вызвала. Женщина пожилая, одинокая, мы должны помогать... - на этом речь Прозорова оборвалась, потому что Пихаловна схватила с примуса сковородку и хорошо поставленным ударом опустила ее на голову соседа.
Потом повернулась к Клавке.
- Не стой столбом, беги за Егорычем. Пусть деньги ищет, а если энтот куда-то их снес, все одно за отраву пускай отвечает!
***
Егорыч пришел во двор двадцать второго дома по Кольцовскому в восемь утра. Но все жильцы уже собрались и жадно ловили каждое слово довольно скупого рассказа участкового о том, как Андрей Иванович поддался внезапному соблазну, когда понял, что у Юрия с собой большая сумма для покупки автомобиля. Он признал свою вину, все деньги вернул, раскаивается. Убивать действительно никого не хотел, потому подлил древесного спирта совсем немного. Ему было нужно лишь, чтобы гость Степана выпустил из поля зрения портфель, а позже он не смог бы указать на вора: могли и медики прихватить, и Клавдия, которая портфель к себе взяла, да мало ли кто. Кроме того, Андрей Иванович предполагал, что директор совхоза вряд ли бы дал добро на открытие дела - ведь тогда ему бы пришлось объясняться по поводу 'свободных' средств, а это уже вероятность им с Юрием самим попасть под следствие. Так что признание Прозорова до некоторой степени осложнило и их жизнь. Егорыч высказал мнение, что дело с кражей вообще замнут, и на Прозорове останется только нанесение вреда здоровью.
Участковому пришлось признать заслуги Пихаловны в раскрытии странного отравления, но кое-что он приберег себе на закуску. Когда жильцы дома разошлись по своим делам, он обратился к бывшей подозреваемой:
- А все одно, Евдокия, от сто пятьдесят восьмой ты теперь не сбежишь. - Егорыч, поглаживая усы одной рукой, другой помахал перед Пихаловной листом бумаги, - Показания Клавдии Головко, что ты на ее глазах продавала самогон, получила за него деньги. Так что от двух до семи тебе, от двух до семи.
Егорыч крикнул Клавдию и напомнил, что ей надо подписать показания против соседки.
- Да ты че, Егорыч? - Клавдия выкатила на участкового виноградные глаза, - Когда это я такое говорила? Чтобы тетя Дуся самогоном торговала? Не было такого.
Егорыч крякнул раздраженно.
- Когда Степана и друга его 'скорая' увозила', ты же сама кричала!
- Ой, а я помню, что тогда кричала? - возмутилась Клавдия, - Я была в... Этом, как его - в припадке. Или тебе что послышалось... Тетя Дуся самогоном мужиков угостила, потому что я отказалась давать деньги Степану на выпивку.
- Исключительно по доброте сердешной, от сердца оторвала! - кивнула Пихаловна, и обе женщины невинно воззрились на участкового.
Егорыч умел достойно принимать поражения: он аккуратно разорвал лист на четыре части и положил в угольное ведро возле двери Пихаловны.