Бледно - желтый кругляш солнца, словно прилепленный, висел в пыльном сером небе. На причале, у которого было отшвартовано судно с красным флагом за кормой, серпом и молотом на трубах, ходили, как гуси по лугу, обретавшиеся в порту сенегальцы, изредка проезжали, чванливо глядя из-за стекла автомобиля, хозяева здешней жизни полицейские, утомленные песочным смогом мамаши, сидя чуть поодаль, кормили грудью крепких чернокожих малышей.
И рассыпавшейся цепочкой стояли у борта местные "бизнесмены", торговавшие нашему брату жгучее виски, маски из красного дерева и водонепроницаемые часы.
ќќ- Шапка, тапка - ченч! - бойко лопотали они, ведя переговоры деловым конкретным слогом, лихо и невинно перемежающимся непечатными словечками. И чуть что, негры заговорщицки тыкали указательным пальцем вверх:
- Комисара!
Первый помощник капитана - помполит, навалившись на леерное ограждение, бдительно следил, чтобы никто из моряков не уронил достоинства и чести, вступив в мелочную меновую торговлю с местными "ченчевщиками".
Так вот - готовилось к отходу из Дакара (почему-то мне этот город вкупе со своим названием, напоминает автомобильную шину - крепко надутую, изрядно потертую и страшно пыльную) наше советское судно, уже прозвучала команда: "Боцману поднять трап, швартовым командам по местам стоять!", а пожилой матрос Михалыч, влезши ногами на диван, демонстрировал в иллюминатор своей каюты красную рубаху. С модным карманчиком, погонами и коротким рукавом, которую в день ухода в рейс подарила супруга. Стоявший на пирсе негр вытягивал шею, приподнимался на цыпочки, а Михалыч, потрясая рубахой, как купец соболиными мехами в заморской стороне, хрипел сдавленным шепотом:
- Давай бизнес, Саня! Давай ченч!
Ох уж эти обменные операции! Клевещут, что все от нищенской оплаты труда моряков. По-моему, ерунда - сдается, что страсть обмена, издревле присущая морякам всех частей света и цветов кожи неистребима. Так уж повелось - едва привяжется судно к иноземному берегу, и погнали: шило на мыло, часы на... Не вырубить, в общем.
Негр, бережно держа в руках банку с водой, на дне которой лежали часы "Мартима", морщил лоб, высчитывал что-то в уме, шевелил толстыми губами и опять, высматривая товар, тянул и тянул шею.
- Новая! - Михалыч тыкал в четверть часа назад пришпиленную этикетку от мешка с рыбной мукой. - Шевели, давай, мозгой скорей! - настойчиво подгонял он. Трап уже подняли на борт, а на баке и корме осталось отдать по одному швартовому концу.
Лоб сенегальца покрылся капельками пота - дилемма была нелегкой. Конечно, рубаха взамен часов - никакого, считай, бизнеса (хотя бы половину этого судна - то было б дело), но рубаха была красной!
Неведомо, отчего африканцы так любят яркие цвета, но факт остается фактом.
Последний швартов был отдан и быстро уползал в овал клюза.
И сердце негра дрогнуло - искушение пройти по улицам Дакара, пленяя сердца местных красоток красной - с погонами, точно как у полицейских, рубахой оказалось выше коммерческих расчетов. Проворно сиганув к иллюминатору, одной рукой он сунул банку с часами, другой же выхватил протянутый красный сверток.
Судно отошло от причала, довольный Михалыч, спрятав часы в рундук, облегченно повалился на диван, подминая головой красную рубаху - подарок любимой жены. А сенегальский Саня - "самий черний Саня в Африк!" - поспешно развернул сверток.
- А - а! - в ужасе отшатнулся от леера первый помощник капитана, узревший финальную сцену с мостика. - Родину, негодяи, продали!
Негр гортанно заголосил. Вместо моднячей рубахи руки его держали красный флаг с бахромой по краям. Тот самый, что за ветхостью заменил на флагштоке по приказу штурмана Михалыч накануне, перед входом в порт.
Целых два дня слушал, как сладкую музыку, Михалыч тиканье своей "Мартимы". На третий часы безнадежно встали.
...Услыхав эту историю я, к стыду своему не воспылав ненавистью к Михалычу, вдруг пожалел негра. Будучи в Дакаре наугад презентовал пожилому муслиму , с потрескавшейся кожей на лице и руках, пакетик растворимого сока с истекшим сроком годности. Растрогавшись, тот всучил мне горсть арахиса, цена на который там - доллар за самосвал.
Опять, елки - палки, ченч получился!
* * *
А страну-то после и без Михалыча запродали. Да так удачно, что на нем, должно быть, только та красная рубаха и осталась.