Те, кто пишут, читают, слушают, внимают, изучают и занимаются любым процессом познания или производства знаков - макулатурщики.
В широком значении макулатурщиком можно назвать любой кусок мяса, но есть среди них как бы отдельная каста, узкая прослойка долбо*ебов, специализирующихся на познании и знаках профессионально.
И что самое уморительное, они считают это своим отличием от других, конечно же в лучшую сторону.
Они уверены, явно или подспудно, что это делает их лучше остального мяса, дает им определенное превосходство, позволяет без умолку надменно пиз*деть, не особо заботясь о том, что исходит из их поганого рта.
Это то самое мясо с претензией в своём образцовом, эталонном виде.
Скривив еб*ало поумнее, они усиленно перебирают в памяти написанное всевозможными мясными учителями до них, выдавая на гора какие-то нелепые и банальные заключения, призванные объяснить такую в общем-то простую и немудреную штуку, как принцип существования мяса в данном ему мире.
При этом рты их стараются складывать звуки таким образом, чтобы слова выходили как можно заумней и непонятней, смысл каждого второго из них надо было бы выуживать из словаря, а среднестатистический кусок мяса раскрывал бы рот от удивления, оху*евая от мудрости и великого ума своего претенциозного собрата.
Если ты пишешь, читаешь, вещаешь либо декламируешь, будь готов, что тебя прославят как великого мясного светоча, твоим именем назовут улицы и институты, тебе дадут множество премий, возведут на пьедестал и осыпят ценными бумагами просто так, ни за что.
Это мясо. Что еще ждать от него?
Мясо тупо, падко на всё яркое и блестящее и любит, когда в его глазах оседает как можно больше пыли.
И здесь разыгрывается своя маленькая игра, местечковая, незначительная, уровня двора или даже лестничной клетки, но всё-таки игра. Одни готовы с упоением сосать х*уй, другие рады вложить им этот х*уй в рот. И все довольны. Все пришли к взаимному согласию. Гордыня одних утоляется за счёт услужливости других. Колесо крутится, круг замыкается, мясо исполняется высоких дум об отвлеченных понятиях и великих смыслах.
Иные читают много. Очень много. Неестественно много. Они читают всю жизнь. Рождаются, приходят в себя и остервенело берутся за книги, вгрызаются в них, словно оголодавшие псы в кость, живут в буквенном плену, поглощают потоки информации, перерабатывают потоки информации, и извергают потоки же информации. Потом дохнут. Как и все.
А у иных перекос в сторону писательства. Они, разумеется, писатели. Они пишут и пишут. Постоянно, беспричинно, по любому поводу, когда просят и нет. Расходуют тонны чернил, ломают десятки клавиатур, упоительно чавкают предлогами, суффиксами и деепричастными оборотами, выплескивая, обрушивая всю эту неимоверную мешанину на головы своих читателей. Дохнут, опять же. Как и все.
Третьи - любители попи*здеть. И непременно так, чтобы где-нибудь засветить свой еб*альник или имя. Или фамилию. Или хоть что-нибудь, хоть мизинец на левой ноге, потому что пиз*дёж без торговли собой, неважно какие формы он приобретает, - это время впустую. Дохнут и эти.
Нечего и говорить, что все они свято уверены в надёжности слова. Они поклоняются ему, отталкиваются как от абсолютной истины, а зачастую прямо называют себя его служителями.
Это секта. Секта пустопоклонников. Секта лжеупователей. Секта сущностных скопцов. Они с радостью урезают себя до нужных размеров и нужной формы. Они производят то, чего нет, служат тому, чего нет, и вся их жизнь - это езда задом наперед на безногой кобыле с ведром на голове.
Боже мой, до чего они банальны! До чего скучны и заурядны! Как легко читаемы!
Через все их отверстия хлещут потоки самоупоения, самолюбования и самопоклонения.
Они настолько зациклены на собственном "Я", настолько больше ничего не видят и не хотят видеть, что похожи на токующих тетеревов, к которым можно спокойно подойти, посадить в мешок, и они даже этого не заметят.
Так вот они и не заметили.
Не заметили, как вокруг них, среди них, повсюду - и справа, и слева - снуют толпы скалящихся масок, с острыми ножами в руках. Маски кромсают их заживо, поедают их теплую плоть, пока те еще заканчивают очередную многозначительную фразу, даже не подозревая о том, что происходит на самом деле.
Гордецы так приятны на вкус! Чем жирнее ваше "Я", тем вы сочнее и мясистей!
А у макулатурщиков "Я" настолько тучно, что можно засаливать впрок. Иного из них не получится пожрать за один присест.
Мясная заумь пробуждает аппетит.
Маске не интересны ваши рассуждения. Ей нет дела до вашего внутреннего мира, до того, какого качества вы способны производить словосочетания и в каком количестве, не волнует её ваш литературный багаж, духовность и все прочее, что так высоко ценится в мясном мире. Маска знает, как плодить миражи и что они есть такое. Маска изощрена в творении пустых форм. И то, и другое принадлежит ей по праву действия. Потому что она - маска. И то, и другое - элемент её игры, часть маскарада.
Маска жрёт мясо. И это единственное, что ей нужно. Единственный повод, смысл, обоснование вашего бытия. Человек должен быть пожран маской.
Как всё разнонаправленно, правда?
Нелепо и тупо.
То, что происходит в мясном междусобойчике, в этом копошении в навозной куче, то, в чём мясо видит смысл, на самом деле - абсолютно ничего не значит, полный... даже не ноль, нет... а минус, многомерный, во всех плоскостях минус.
Всё настолько не так, как мнится вам, что где-то даже берёт оторопь. А потом разбирает смех.
Тараканьи бега.
Ну да, конечно, тараканьи бега.
Вся ваша жизнь - тараканьи бега, а макулатурщики - особо горлопанистые тараканы, "осмысляющие" суть забега, границы дорожки и место тараканов на ней.
Маска стоит рядом и подталкивает вас пальцем к финишу, особо зазевавшихся - давит, кому-то бросает крошку хлеба, кому-то дает хорошего щелчка.
На финише вас ждет стеклянная банка. До новых забегов.
Еще один повод макулатурщикам поосмыслять.
Идите на х*уй, порождающие буквенное безумие и погружающие в него иных, ибо к шее вашей привязан камень, и вы хотите увлечь за собой всех!
Идите на х*уй, впитывающие буквенное безумие и погружающиеся в него, ибо добровольно падая в бездну, вы делаете вид, что стоите на скале!
Идите на х*уй, воспроизводящие буквенное безумие и ищущие, кого бы в него погрузить, ибо язык ваш - хуже адского огня, а плод ваш - мёртв!
Закройте свои рты!
Навсегда! Навсегда! Навсегда!
Будьте вы все прокляты, крысы языка, хамы речи, выродки слога!
Увидишь писателя - убей.
Увидишь читателя - убей.
Увидишь оратора - убей.
Увидишь книгу - сожги.
Макулатурщиков надо давить. Как клопов, как гнид и вшей.
Вычёсывать их частым гребнем и давить, давить, давить!
Чтобы ни одна из этих мразей не посмела больше никогда раскрыть свою вонючую пасть.
Чтобы их отдел звукообразования схлопнулся навеки.
Чтобы им было нечем и нечего думать.
Производство мыслей и смыслов, идей и образов, определений и формул, аксиом и теорем, осклизлое царство языка - это блевотная лужа, куча навоза, старая шлюха, уё*бище, мразь и падаль!
Это трещина, маленькая, едва заметная, но бл*ядь трещина в самом уголке, на самой кромке маски!
Ненавижу её! Ненавижу это чувство! Ненавижу погружаться в него!
Я ненавижу язык! Я презираю всех его служителей! Сгорите все!
Ведь эта трещина, эта маленькая еб*учая трещина - словно заусеница на пальце!
Как же приходится себя ужимать, усушать, уродовать и насиловать, чтобы просочиться через этот буквенный фильтр. Просочиться, получив в итоге вот это.
Неведомо что. Гниль и падаль. Отвратное месиво.
Но вы!
Вы этому ПОКЛОНЯЕТЕСЬ! Вы это БОГОТВОРИТЕ! Вы без этого НЕ МОЖЕТЕ!
И наиболее искусные в этом у вас - УЧИТЕЛЯ!
Ёб вашу мать!
Уж лучше бы вы просто жрали говно, хер бы с ним, приходилось бы жрать говно вместе с вами, как элемент игры - пох*уй, не смертельно.
Но вот это!
Хуже всего, что невозможно описать, насколько это всё тупо, нелепо и ублюдочно, потому что, как система не может доказать саму себя из самой себя, так и язык не поддается критике при помощи языка же.
Но примерно можно понять, что имеется в виду, когда маска говорит об этом.
И учитывая всё вышесказанное, просто представьте, попробуйте себе хотя бы вообразить, кто же это в итоге такой - макулатурщик.