Прелюбопытная история произошла в нашем городке в ту пору, когда я был ещё совсем молодым человеком. Служил я в то благословенное время у герцога де Бон Пьяни, младшим колдуном. Работа была не слишком вредная и вполне научная. Кормил меня герцог совсем неплохо, чечевицу подавали всего через день, анжуйского вина отпускалось вдоволь, а деньги хорошему колдуну не очень-то и нужны. Раз в неделю специально для меня повар запекал забракованную к подаче на стол герцога уточку, и самая большая неприятность случалась у меня лишь тогда, когда уточка оказывалась селезнем.
В тот день так и случилось. Проклятый селезень. Взгляните, несмотря на всё моё искусство, зуб так и не вырос. Вернусь к рассказу. Как всегда в наш выходной день светило солнце, ни одной тучки на небе не было. Мне очень хотелось спать, и только хороший обед мог разогнать эту напасть, ведь всю ночь мы - дворовые колдуны, я и мой шеф - запускали в небо воздушных змеев. После той гадости, которую я вываривал из корней одуванчиков и селёдочных костей, перемешанных с жабьими глазами, да особой секретности приправы, никакого дождя просто уже быть не могло. Этой гадостью наш ученик Бестион, густо обмазывал змеиные хвосты, а затем своими зоркими глазами следил, чтобы они во время запуска не высыхали. Морока была с ними. Как только хвост высыхал, приходилось срочно приземлять змея, а потом, щедро пропитав мочалку, его опять запускать... Тяжело это всё, что там говорить. Не раз и не два в такие ночи, мы с шефом мечтали соорудить небольшую тучку, поливающую дождём этих проклятых змеев, но никак не могли придумать: как попасть нашей гадостью именно в ту тучу, которую надо. Кому потом приятно будет выкопать вместо картофеля, говорящий булыжник, думаю, что никому. А где гарантия, что туча прольётся в точности в том месте, где мы захотели.
Наука метафизика не всесильна, помните об этом друзья. Хорошо, что существует мораль, она-то и спасает всё человечество от колдунов. Ну, в некоторой степени, ещё и этика профессиональная, тоже вещь полезная в нашем деле, но если честно, то она спасает уже только самих профессионалов, от рассерженных клиентов. О чём это я? Да, платили нам за отсутствие дождя неплохо. По паре голубых карбункулов на брата (исключая ученика, который получал сдельно по одному су за вылет) так запросто на приворотах каких-то не заработаешь, даже у нашего герцога. Хотя, по чести сказать, не жадный он был совсем. Скорей отрубит тебе голову тупым топором, чтобы не платить, чем пожадничает. Настоящий человек чести. Кровь, она и есть кровь, всегда так считал. Не даром мать его далёкого предка зачала его (предка, разумеется, что-то не точно сегодня выражаюсь, после настойки корня мандрагоры) ещё в первом крестовом походе. Говорят, произошло это прямо под стенами Константинополя, даже палатка тогда рыцарская рухнула, но в это я не верю. Судя по основательности, с которой всё делает наш герцог, никогда не подумаешь, чтобы его предок разрешил так небрежно поставить свою палатку и не укрепил ложе перед любовной игрой.
Итак, погода в тот день была хорошая. Вышел я на городской вал прогуляться. В ту пору, следуя моде, я очень увлекался аэролекарством, поэтому не пропускал случая изучить всякие важные приёмы этого лечения на себе. Хожу туда-сюда, дышу. Уж несколько раз прошёл, я же вам говорил - городок у нас небольшой. Но как война, так за городскими стенами такая теснотища случается, не приведи господи. Не пройти, не проехать. И так длится до самого конца войны, ни на день раньше теснота и пробки на улицах не прекращаются. Никому из посадских гореть вместе со своими домами неохота. Слава Всевышнему, войны уже пару месяцев никакой не было. Гарью не пахло, а то бы я прекратил свои опыты. Скажу вам по секрету, что опыты эти нисколько сон разогнать не помогают, помогал мне только сломанный об селезня зуб. Мешал мне во рту страшно, царапал язык и вообще заставлял думать не только о вечном, но и о самом, что ни на есть быстротекущем. А текло передо мной только во рву, да и то не очень быстро.
Ручей, питающий наш ров небольшой, а дождя как я уже сказал, а вы помните об этом, не было. Однако, какой-то чудак всё же девицу пригласил на лодочке покататься. Плывут себе, милуются, вёсла давно уже в полной свободе обретаются, хорошо хоть из уключин не повыскакивали. Надо сказать происходящее в лодочке, гораздо интересней оказалось, чем всё остальное вокруг. Я так и впился глазами в эту лодочную раскачку. Думаю: вот уж они бы, не в пример герцогскому предку, точно порушили бы шатёр. Но при внимательном рассмотрении этой парочки я понял: не остановило бы их это. Парочку, как и посадских в создании тесноты, остановить могло только окончание военных игрщ.
Вдруг вижу я, что позади лодочки всё чаще какой-то посторонний всплеск образуется. Сначала не придал этому значения. Водную среду я изучал в Сорбонне не очень хорошо. Кого интересует вода в школярские годы, когда печень вполне позволяет более полезные и приятные напитки. С трудом отрываю взгляд от лодочки, но вот оно: опять всплеск, да какой. Голова показалась над водой, на манер кобры уши развесила, но...., тут дрожь меня пробрала. Боже правый, никакие это не уши, а самые настоящие перепончатые крылья. Думаю: и тебя жара заставила искупаться, и ты не выдержал, дракон. В воду полез, да ещё хорошо поужинать надеешься. Драконы у нас не такая уж большая редкость, но всё равно любопытно: справлюсь с ним или нет.
Как назло под рукой ничего. Даже гадости нашей с жабьими глазами и той нет с собой. Делать нечего, хватаю первый попавшийся камушек и дракону целюсь в жёлтый глаз. Промахнулся, разумеется. Не надо было на анжуйское налегать во время обеда, но селезень, всё он проклятущий, запивать-то каждый кусочек приходилось. Дракон с пятого, наверное, раза, только и обратил внимание на мой обстрел. Голову ко мне поворачивает....
Дева Мария, на кого он похож! Ко всему привык я в лаборатории, только оттого в обморок не рухнул. Рожа жабья, особливо глаза, башка - вылитый одуван - только не разлетается, хвост селёдочный, а эта штука..., но секрет нашей фирменной приправы обещал только святому Петру рассказать и то, если в ворота не пропустит. Понял я всё сразу же. Вот в чём дело оказывается! Вот кто виноват в том, что дракон в наших местах народился. Одно хорошо, уж с нашей гадостью я как никто знаю, как обращаться. Достаю из кармана - запасливый я, жизнь научила - бутылочку анжуйского и со всей силой швыряю её в распахнутую пасть дракона.... Пронесло в тот раз.
На следующее утро переполох начался в городе. Пропала самая красивая девушка, обладательница великих достоинств и добродетели, дочь самого богатого нашего негоцианта, а с ней, - вот любят у нас посплетничать, никому и в голову не пришло, что они по отдельности могли сгинуть, - единственный сыночек ростовщика.
Всё что я мог для них сделать, так это молчать.... Знатная вещь анжуйское, но для дракона несколько слабовата, да и гадость нашу я варил на совесть, не так то просто её одной бутылочкой нейтрализовать.... Извините меня, разнервничался, зуб заныл..., да, тот самый, селезень проклятый....
Костыль из бронзы
Родовое поместье нашего герцога никогда порядком в делах не отличалось. Пригороды Багдада и те были всегда чище нашей базарной площади, и ходить в них было спокойнее. Во всяком случае, так было в то время, когда я консультировал по вопросам образования камней в почках Авицену. У него возникли проблемы с каким-то пациентом знатного рода, кажется, его звали Абу Бакр Мухаммед ибн Закарийа Ар-Рази. Жаль, что сходил я туда напрасно. Пациент не дожил, бедняга, до моего визита. Да и анжуйского я с собой в требуемом объёме захватить не мог. Предупреждаю, местное вино лучше не пить, не то что им лечиться. Оно на вкус натуральная серная кислота на четверть разбавленная ослиной мочой. Кстати, мечтаю на всякий случай научиться водить верблюдов, а то в заплечном мешке, едва самому хватило патентованного лекарства до Босфора.
Оставим пока верблюдов в покое. Итак, иду я раз после прогулки на свежем воздухе в свою башню, напеваю под нос мелодичное заклинание и вдруг - теряю сознание. Чтобы я, заслуженный маг и волшебник, личный астролог герцога де Бон Пьяни потерял сознание, требуется, по крайней мере, чёрт с таким же, как у меня стажем и опытом работы. Постепенно прихожу в себя. Внимательно рассматриваю, чем меня чуть не убило. Мысленно прикидываю, что я сделаю с тем, кто на меня уронил это. Уважаем в городе я был настолько, что кроме костра мне ничего никогда не грозило, а тут.... Костыль. Увесистый бронзовый костыль. Не похоже, чтобы он был костылём нашего герцога, потерявшего ногу при переправе через Иордань.
Чувствую, никогда не расскажу о том, что со мною последовало далее, если пущусь в объяснения как и каким образом наш господин и всеобщий любимец, остался при лёгкой хромоте. В следующий раз об этом, сейчас: о костыле. Явно не герцогский, тот раза в два весомей. От моей головы, даже с учётом широкополой шляпы, да ещё и перьев.... Расчёты по системе господина Декарта показывают..., теперь ещё по арабской методике Алгорисмуса.... Как ни считай, всё равно получается, что моя голова никак не должна была выдержать. Конечно, можно задаться вопросом: на сколько же частей, она должна была разлететься? Но вовремя себя останавливаю. Если бы это действительно случилось, то мои расчёты потеряли бы всякий смысл. Опыт превыше всего. До десяти сосчитал бы любой булочник. Сложили бы аккуратно все кусочки в корзину, а тело бросили бы на повозку, отвезли в наш подвал, там его бы препарировал мой учитель, а потом.... Все знают, что бывает потом.
Пока бы мой вываренный в специальном составе скелет окончательно не рассыпался, он бы служил нерадивым студентам как учебное пособие. И на том спасибо. Только душа моя не дождалась бы успокоения ещё долго, а об отдельно стоящем кресте над головой нечего и мечтать при моей работе. Чего же более можно желать от своих сограждан и учителей. Достаю бутылочку анжуйского, с некоторых пор я ношу только медную, и делаю хороший глоток. Приходит полная ясность. Это костыль жены герцога, то есть герцогини де Жо Пе. Что ж, приятно. Беру костыль двумя руками. Занятия магией - это не гимнасий. Тут иногда и чалма здорово пригодится и мантия. Особенно, разумеется, чалма. Стучу костылём в дверь. Грохот слышно у подъёмного моста. Никто не открывает. Тяну дверь за кольцо. И магия не понадобилась - дверь не заперта. Бегу на второй этаж. На третьей ступеньке падаю. Это, считая от первого этажа, конечно. Сбегаются слуги. Помогают. Втроём вносим костыль в залу. И чётвёртый не был бы лишним, но лестница узкая.
Если честно, то я бы предпочёл, чтобы его вообще не роняли, а уж если привелось уронить, то лучше ронять прямо с первого этажа. Обидно, но там только кухня. Вернёмся на второй. Встречает нашу делегацию дуэнья и прогоняет всех моих помощников. Объясняю ей, что нам вдвоём не донести костыль до герцогини, как ни будем мы стараться. В послетравматической горячке, я сумел лишь взбежать на третью ступеньку, а тут целая зала впереди. Ничего не хочет слышать старая карга. Говорит, волоком дотащим. И действительно. Я как Алгорисмус иду себе спокойно сзади, а она тоже совершенно спокойно тащит впереди костыль. Дурак, - это мне-то, - тут колёсико есть потайное для таких непредвиденных случаев, а ты со всей своей магией мозги свои остановил полностью. Дальше не пускает. Не понимает, что я от герцогини должен получить компенсацию, вдруг не смогу ночью выйти на работу, завтра пойдёт дождь, что тогда? Такого позора и убытка для меня не случалось со дня основания моей башни. Минимум один голубой карбункул мне требуется для поправки шишки. Это я донёс до сведения отравы в юбке.
Исчезает карга за занавеской. Альков тут что ли? Не очень долго она там пробыла, слышу шум и шаги. Знакомые шаги, почти родные. Выходит мой учитель, старший колдун. Приказывает мне валить как можно быстрей, а чтобы мне не было от этого очень обидно, то он со мной завтрашним гонораром за отсутствие дождя поделится. Произвожу подсчёты и соглашаюсь, а что мне оставалось делать? Думаю, если половину своего гонорара он мне отдаст, так и хорошо, тот же карбункул и получится, который я собирался получить от герцогини. Выхожу на улицу, и тут до меня доходит вопрос, который ещё в алькове мог бы себе задать: а что собственно мой учитель делает в алькове герцогини? Да и герцогини ли это альков? Уж не снял ли мой учитель по сходной цене любовное гнёздышко на стороне. Казалось бы, какое дело ученику, хоть бы и магу с дипломом, но в должности младшего метафизика пребывающего, до того, где проводит время его учитель. Умолчу даже о том с кем, хотя тут и возникает не последняя для мага этическая проблема, по отношению к своему работодателю. Делаю огромный, можно сказать опустошительный для медной бутылки глоток.
Полная ясность. Не лезь не в своё дело. Бог с ними: "с расходами пополам", - как это принято у магов. Чтобы учитель никогда не обманывал своего ученика, да такого свет не видывал, даже в учёных теориях, а не то что в денежных расчётах. Настроения никакого. Свежий воздух из меня давно выветрился. Иду мимо таверны Бронзовый костыль. Конечно, захожу. Требую себе анжуйского для поправления головы изнутри и замечательный продукт из города Плобер Ле Бем, опять же для неё, но уже для наружного применения. Рекомендую. От гематомы помогает. Выпил одним глотком первую и приложил вторую часть заказа на голову, немного полегчало. Когда полегчало до такой степени, что я вспомнил герцогиню с учителем, то срочно позвал хозяйку на второй этаж в номера.
На следующий день шёл такой ливень, что переполнился ров, и затопило все улицы города до ратуши, а подъёмный мост с тех пор так и не открывается, так и сидим в городе. Магия магией, а ворота и подъёмные механизмы всё же надо мазать иногда пушечным салом. Помогает. Но не это так печально. Половину гонорара я так от своего учителя и не получил. Одно меня успокаивает: он свою тоже.
Опасные пустоты
Не могли бы вы мне передать вон тот кусочек сыра, спасибо, мсье. А я могу передать вам, в свою очередь, сведения о том, как исчезла гора Пригор с топографических карт герцогства. Забавный случай. Нет, мсье. Вы путаете гражданские, землеустроительные карты с военными. На первых горы нет - так меньше платить налогов. А на военных герцог повелел оставить гору на месте. Дело в том, что это господствующая высота, а господ трогать у нас не принято. Герцог произнёс тогда великие слова: ничто так не пугает врагов, как ложные предначертания. Придут вражьи полчища и увидят: нет горы Пригор. А далее, вполне реалистично выглядит сценарий: враги продвинут свои позиции в глубь страны, а это уже земли графства Йок. Одной войной у герцога будет меньше. Наш герцог не жадный. Славы у него и так выше плюмажа на шлеме, а знатных заложников кормить нечем. Я бы, конечно, охотней рассказал о ведьмах нашего герцогства, но чувствую, вам это не слишком интересно. Да, мсье, возраст.
Начну, пожалуй, с горы. Исчезновение этой части пейзажа значительно продвинуло успехи в графических и живописных упражнениях нашего придворного картографа господина де Паду. Кстати, Дюрер, после ознакомления с данной работой, разрешил ему капнуть берлинской глазурью в один глаз его знаменитого кролика для придания наибольшей убедительности образа. Большая честь, да, мсье. Но горы и пригорки никогда не были сильной стороной произведений де Паду. Кроме того, его занятия всегда полны опасностей и никому не нужных приключений. Карты по его просьбе мы пропитали добротным раствором мышьяка, чтобы их не ели крысы вместо Пармской ветчины, подделкой которой картограф занимался более успешно, чем съёмкой местности. Так вот, последовали ужасные неприятности в связи с этой его просьбой. Дело в том что, как мы с учителем ни бились, так и не смогли воспитать у грызунов нашего герцогства хороших манер. Лапы ни до, ни после еды они упорно не мыли. Не помогли прививке современного гигиенического поведения: ни тропинка ко рву с проточной водой, специально проложенная для крысиного удобства, ни разъяснительная работа, проведённая среди крыс посредством трактата о вреде грязных рук Авицены. Для доходчивости и популяризации сего произведения мы его сильно адаптировали, пропитав сычужной сырной сывороткой.
Это прискорбно, но пришлось в очередной раз убедиться в тщете человеческих усилий в борьбе за разумную природу. Одна приятная сторона нашей воспитательной и просветительской работы, хоть и побочным эффектом, всё же обнаружилась. Крысы перестали носить на хвостах в наше герцогство чуму. Согласитесь, это неплохой результат. Конечно, то, что мы его с учителем не ожидали, осталось тайной. Да, гонорар до сих пор лежит у меня в Амстердаме. Он был так велик за случайное открытие, что мне просто стыдно им пользоваться. Широтой души, я не уступаю своему герцогу, и отметьте себе где-нибудь - обхожусь безо всякого посвящения в рыцари. Мне вполне достаточно процентов, которые выплачивают тамошние банки луковицами чёрных тюльпанов. Замечательная клумба получилась, не правда ли? Она так украшает вход в питейное заведение! Я никогда мимо него не прохожу, если не спешу на запуск воздушных змеев. Жаль, что клумба так быстро кончается, каких-то четыре шага, и уже оказываешься внутри. Зато я всегда выбираю место у окна.
Спрашиваете: что же плохого в отсутствии чумы? Нет, мсье, само по себе это совсем неплохо, но вот карты были выпущены по горячности нашего герцога слишком большим тиражом. Он собирался тогда баллотироваться в совет Великой Римской Империи. Вы меня поняли, да, мсье. Уже после выборов. Пришлось находить им достойное применение. Нашли. И люди стали погибать уже как мухи, даже не как крысы. Сами виноваты, мсье. Никто их этому не учил, но..., женщины, слабый пол. Они не смогли устоять. Из кусочков карт разведённых в нужной пропорции, получался замечательный отбеливатель для нижнего белья. Бельё выглядело просто белоснежным. Хорошо, что я в то время был влюблён лишь в жену замкового печника, поэтому самый пик вредного дамского увлечения меня миновал. Ванишь - его назвали. По имени первой умершей. Вас я понимаю, мсье, но и всех больше интересуют глобальные вопросы, чем тюльпаны и отбеливатели с мышьяком.
Итак, о горе. Начну, мсье, наконец, рассказ, а вы соизвольте заказать ещё бутылочку анжуйского. Вымогательство? Теперь вы меня не так поняли. Мои просьбы эта мымра хозяйка попросту игнорирует, с тех пор как я случайно провёл с ней ночь перед ливнем. Вначале, о сопутствующих этому событию..., нет, мсье, о той ночи рассказывать нечего. Меня тогда угораздило после анжуйского хлебнуть немного кальвадоса. Нельзя, я с вами соглашусь.... Я имел в виду основную гору, простите, тему нашей беседы. Она напрямую связана с мелкими деталями моей тогдашней жизни, потерпите. Переходим к горе. Как известно всему городу, - который нет-нет, да и плюнет в спину, когда мы идём с учителем по своим служебным делам, - после воскресного потопа наши научные разработки пошли крайне вяло. Вы не представляете себе, мсье, как важно для метафизика признание, понимание и ..., женская ласка. Без этого не будет никакого внедрения. Задумок разнообразных у нас была масса от выведения не киснущих сортов винограда, до снижения старческо-младенческой смертности. Не упоминаю даже о чуде оружии и подобных глупостях. Каждая собака в нашем городе знает, что в глупости нас превзойти невозможно. Родилась супер-идея. Экономика? Да, мсье, всё, что "супер", то и есть только экономика и ничего более.
Дело в том, что нижнее бельё у нас издревле предпочитают покупать в Лионе. Это повелось ещё до того, как там стали производить гобелены и остальную ерунду для богатых. Заказы на полотно, наше население до настоящего времени исправно производит именно там, хотя это и не так выгодно как покупать в Лионе шёлк. Водяные колёса, очень ненадёжный пар и всякие такие силовые устройства давно себя изжили, а чёрные рабы так и не нашли у нас в Провансе должного применения. Компенсировать разницу между сложившейся рыночной ценой и стоимостью лионского полотна, раз уж оно так по нраву нашим горожанам, мы решили за счёт продажи в Лион нового вида энергии. Честно? Не такого уж и нового, зачатки такого вида энергетики ещё в древнем Египте наблюдались, но при соответствующей подаче научного материала, всегда можно обеспечить видимость новизны.
Электричество, мсье. Оно самое. Очень вовремя я получил тогда письмо из Флоренции от господина Торичелли, в нём он описал мне пустоту. Очень мощная вещь оказалась. Видели этот рисунок, разумеется, где лошади пытаются её разорвать? Ну, конечно, приятно иметь дело со сведущим человеком. Путём нехитрых манипуляций с магнитами и этой самой пустотой, используя принцип сложения скоростей при движении лоб в лоб, и, конденсируя в слюдяной бочке импульс силы удара, мы создали очень эффективный аппарат. Проложили к нему кабель, упаковав в солому, чтобы зря не тревожить грызунов, и освещали всю пасху наш город с помощью угольных свечей. Это продолжалось вплоть до Красной горки. А вы говорите, мсье, что я углубляюсь в детали! Именно они и сыграли роковую роль.
Да, ещё одна деталь, уж извините. Никогда не доверял ничему секретному. Я был категорически против рытья подземного колодца для установки в нём нашего генератора импульсов электрической пустоты. Грызуны. Никогда не знаешь, как на твои измышления и конструкции среагирует живая природа. Никогда. Грызуны, мсье. Никто из нас не учёл их страшного природного любопытства. Оно и погубило гору. Оно и дало повод для ложных представлений пейзажа на наших военных картах. Вы, не будете возражать, мсье, если я через вас закажу нам ещё по бутылочке....
Бесконечные и малые
Жизнь человека, если и бывает иногда спокойна, то это спокойствие длится не долее, чем штиль на Северном море. Пусто в спокойном пространстве. Но даже и в штиль морскую гладь изредка пересекают ледяные глыбы, хотя и невысоко поднятые над волнами, зато ушедшие в морские глубины на сотни локтей. Любому шкиперу, оторвавшему взгляд от своей бороды и трубки в зубах, ясно, что ледяной блеск плавучих вершин, не более чем шапка на голове, не способная перемещаться без воли на то её носителя. Так и мы с учителем наслаждались внешне свободным движением, более вынужденным, но во сто крат менее насладительным от его полной несвободы. Несвобода заключалась в сложившихся обстоятельствах, глубоко погружённых в глубины жития. Словно бы и не льдины, а головы наши неожиданно всплыли на поверхность народной жизни, да так и не позаботились о несущих их телах.
Вся наша работа состояла теперь не в том, чтобы работать, а лишь в том, чтобы куда-то себя деть. Лишённые последнего пристанища новых знаний, мы обрели вторым домом сырой подвал башни, на который никто и не думал покушаться, и таверну Бронзовый костыль, которая устроила бы многих, но доступна была лишь некоторым из-за своей непомерной дороговизны. Подвал одаривал нас простейшими желаниями, а таверна бесхитростно их осуществляла. Из жилой части башни нас пока не выгнали. И у меня, вашего покорного слуги, и у моего учителя, слуги науки, оставалось по небольшой келье и по конторке с кроватью. Снабжение творческого процесса оставляло желать лучшего: иногда, нам приносили в башню одну стопку бумаг на двоих, пачку гусиных перьев и по кувшину анжуйского на каждого. С продуктового довольствия нас сняли полностью. Ни о каких селезнях, отвергнутых от стола герцога, речь уже никогда не заходила. Реторты, электрические машины, аналитические весы и химические реактивы выбросили на птичий двор, что было, разумеется, не совсем правильным и даже опрометчивым шагом.
И та птица, которая на нём ещё бегала после взрыва горы, ожидая своего часа, и та, которая уже лежала на ледниках, немедленно начала либо дохнуть, либо синеть и покрываться пятнами. Популярности нам с учителем это никак не прибавило, разве что ненавидеть стали чуточку больше. Лабораторию же переоборудовали под хранилище карт, указов и петиций от народа, которые уже не помещались в кабинетах и чуланах ратуши. При входе в наше бывшее святилище науки посадили старую злую мегеру. Теперь всех приходящих без исключения эта отставная фурия переобувала в бесформенные войлочные боты и заставляла креститься на портрет герцога, загородивший последний свет и без того слабо поступавший в скромное помещение. Но, слава Господу, этим антигуманным поступком все государственные преобразования в городе решительно закончились. Отмечу лишь, что и то малое дело, о котором так пеклись власти, было сделано до смешного наивно и без последующей пользы. Казалось, так необходимые для содержания в сохранности документы, уложили в сундуки, связали бечевой в пачки, а те, что не поместились, побросали навалом в угол.
Поначалу я ещё часто заходил в лабораторию и лечил ноги выдаваемыми мымрой ботами от ревматизма. Всё мечтал найти в груде бумаг утерянные чертежи серебрянокрылой винтовой птицы, которая в состоянии была легко парить в небе, да самодвижущегося экипажа с вытяжной, дымной трубой позади, но бросил это безнадёжное дело, когда послушался совета учителя: "Анжу, никогда не торопи события. Любое полезное дело только тогда им становится, когда всеобщая нужда к нему располагает мясников и плотников. Если бы мы хотели порастрясти мошну герцога, то это дело другое. Мы бы продали ему изобретения как военные, а раз не хотим, так нечего в них и копаться". Трудно было не согласиться с учителем. Он бедняга как раз был в ещё большей опале, чем я, потому как в недобрый час решил частично реабилитироваться и расплавить алмазы герцога, не желая возиться с их огранкой. Он изготовил чудную литейную форму, изображавшую красивого петуха со шпорами на ногах и в изящной шапочке на голове. Покрой шапчонки учитель стянул с изображения самого герцога на наиболее удачном его портрете. Так и стоят перед глазами восковые модели этих произведений высокого ювелирного искусства. Но учитель неосмотрительно пошёл дальше моделирования.
Он растопил печь и замучил до полусмерти бедного Бестиона, поставленного им на меха и раздувавшего угли до тех пор, пока его щёки не обвисли до самых плеч. Кстати, после этого случая по прибытию в отпуск для поправления здоровья к своей матери в деревню он ею не был узнан и довольно сильно был избит братьями как самозванец. Лечиться он вернулся в город. Но это не самое большое несчастье. Сведущим слушателям, не надо объяснять, что, не спросив меня, изучившего до тонкости все свойства углерода, ещё в то время, когда я возглавлял королевское карандашное производство, учитель просто сжёг все алмазы. Потом он, как честный человек, осознавший свою ошибку, истратил на покупку новых всё наше скромное состояние, нажитое нелёгким трудом за долгие годы совместного творчества. Злосчастного петуха пришлось изготавливать уже в кредит у знакомого ювелира и вполне традиционным способом.
Это счастье, что герцог в бомбардах и мушкетах разбирался много более, чем в украшениях и ограничился лишь временной немилостью к учителю, последовавшей лишь за задержку исполнения важного государственного поручения. Понять его как мужчину можно. Герцог, лишённый подвески с петухом на платье, был коварно отвергнут на благотворительном балу первой красавицей королевства госпожой де Верти Хвост. А в собственном замке, по возвращению с бала, он был изрядно побит женой, к тому времени ставшей очень ревнивой. Вероятно, эта беда случилась с герцогиней оттого, что она окончательно разочаровалась в способностях моего учителя быть галантным во всём, а не только в разговорах и бесконечном ремонте её бронзового костыля.
Так всё это или нет, оставим на совести всевидящего проведения, а я хотел вам написать совсем не об этом, досточтимый господин, Декарт. Просто, мне вдруг, в отсутствии друзей и, не желая иметь обращение к знакомым, ставшим неожиданно более немилостивыми, чем мои заклятые враги иезуиты, очень захотелось поблагодарить вас, за невероятно полезное ваше учение "о бесконечно малых величинах и пределах", которое сейчас является моим первейшим пособием в исчислении нашего с учителем жалования, когда заходят о нём редкие теперь разговоры с управляющим нашего герцога. Был бы вам очень благодарен, если бы вы сочли возможным переслать ещё один экземпляр. Так, на всякий случай. Храни нас господь!
Подарок
Что раздражает человека более всего на свете, если не принимать во внимание необходимость трудиться в поте лица? Это, безусловно: необходимость думать. Причём поразмыслить: как обидеть соседа, обмануть жену, получить левый доход, поесть и выпить за чужой счёт, - всякий находит время и не считает это вменённым в обязанность, но.... Спросите человека о самой малости, о том, что приходит в голову ещё в нежном возрасте, почти сразу же, как только дитя начинает осознанно рассматривать в маленькой ручке пойманную букашку: зачем ты живёшь на свете? Он не то чтобы теряется, а становится агрессивен, будто вы нанесли ему бог весть какое оскорбление. Я долго думал об этом феномене человеческой природы. Что лежит в её основе: Страх? Лень? Точного ответа на этот вопрос я не нашёл. У меня есть лишь догадка. Догадка как всегда простая и, к сожалению, мало что объясняющая. Люди не хотят отвлекаться от своих забот. Они настолько простейшие, настолько очевидные и - парадокс - настолько важные, что он - индивид - готов убить любого, кто отвлекает от важнейшего дела.
Выживание - ему имя. Все думают лишь о собственном выживании, ничуть не заботясь о том, что человек и прямые его потомки, никогда не выживут, если не позаботятся о выживании вида, то есть всего человечества в целом. Бедняга, - такой как я, - замурованный собственной волей и сильнейшей слабостью - любопытством - в высокой башне, вынужденный за любым нужным ему предметом спускаться в сырой подвал, пересчитывая ступени терпением, а не счётом, вот этот человек не бездельник, не чудак, - хотя и чудак и бездельник, - а просто работает на весь человеческий род в целом и никого из полного списка не исключает. Он-то не исключает, но как часто исключают его. Наш герцог не посмотрел на мои заслуги, не вспомнил всех моих изобретений, которые позволили до сих пор существовать нашему городу и лично герцогу, - пусть вспомнит о броне, закалённой в гусиной печени, которая не пробивается выстрелом из мушкета и с пяти шагов, пусть вспомнит о фугасах, которые я заложил перед рвом, во время нападения рогатых викингов, о самонаводящихся фейерверках - он ни на что не посмотрел, а лишь покрутил в руках неудачную безделушку, бросил её в ларь и забыл обо мне, забыл о том, что я не придворный ювелир и могу ошибаться.
Главное, могу ошибаться. Бог с ним, с герцогом. Он лишь обычный хозяин и какое-то право требовать всё же имеет, так устроен мир, и переделывать его задача неблагодарная, но остальные? Почему никто не вступился за меня. Анжу, дуется до сей поры. Бестион, не смотрит в мою сторону, делая вид, что ему трудно на меня смотреть через платок, которым он подвязывает подбородок для удержания обвисших щёк. Что такое, хочу спросить всех, обвислые щёки, когда цена науки не определима в принципе. Можно год другой и пострадать, тем более что в науку надо иногда просто верить: ведь предлагал я ему пришить щёки на место, отрезав лишь малую часть для восстановления природной плотности. Нет, не согласился. Последовал отказ. А было бы так интересно это проделать. Щёки это ерунда, но следует один отказ за другим и не только от тех, кто должен был бы согласиться первым, а даже о тех, кто вообще ничего не понимает, и тем самым обречён на согласие с умным предложением. Нет. Опять никакого результата. Ну и что, что забились керамические трубы нашего водопровода? Они же лучше, чем римские акведуки, которые хоть и действуют безотказно, но так морально устарели, что смотреть на них противно. Месяца работы, видите ли, мало! Лучше смотреть на латинскую дрянь всю следующую тысячу лет, это, конечно, лучше.
А уличное освещение и езда по железным брусьям? Никому не надо. Ходить будут пешком. Под ноги смотреть, поеживаясь от искр факела над головой, падающих за шиворот. С большим трудом уговорил наладить выпуск слюдяных фонарей, защищающих от ветра свечу. Никто не подумал, что такой компромисс с нравами оскорбителен для меня. Свеча! Даже не стеариновая свеча, а самая обычная, доводящая бедных полезных пчёлок до полного разорения и обрекающая их на голодовку в зимнее время. Но самое непонятное для меня это отсутствие заботы о своём здоровье. Нет, не полное отсутствие, а пренебрежение достижениями этой ветви знаний. Ну, нельзя же, в самом деле, в наше время лечиться от ожерелья Венеры с помощью девственниц! Предлагал лично герцогу и сурьму и висмут и ртутный напиток, придумал специально для него полую одноразовую иглу для накалывания седалища, вводящую туда полезный гриб. Так что я услышал в ответ? От твоих лекарств у меня портится цвет лица, лечиться девственницами (которых во всей округе уже наперечёт) гораздо приятнее. Как мне хотелось тогда ответить герцогу, что решать бытовые вопросы герцогства мне намного неприятнее, чем бегать за Бестионом, когда он запускает против града и дождя наших воздушных змеев.
Как приятно смотреть на небо, не пустое или наполненное всякими испарениями, не занятое своим вечным кругооборотом влаги, а чистое, прозрачное. Небо, в котором один наш змей с хвостом, рассекает его, парит в нём, словно белая туча. Даже не стал напоминать герцогу, что есть ещё занятия схоластикой и софизмом, теологией и метафизикой, алхимией, которые увлекают меня гораздо больше, чем какой-то водопровод и канализация, а так же его грехи не первой молодости и военные упражнения. Вынужден сделать окончательный вывод. Жизнь моя никому не нужна. Никому. Нет ни единого человека на земле, который сказал бы: задержись! Все норовят меня подтолкнуть. Не минует меня чаша сия.... Пью вам в подарок эту чашу....
- Учитель! Открой келью, Учитель! Что с тобой? - ответа не последовало.
Приращение
Вот уже три дня, как похоронили учителя.... Не оставляет меня больная мысль: кто-то ходит за стеной. Ходит и ходит и не собирается ложиться спать до самого утра.... До того момента, когда начинаешь думать: вот и ещё один день настал, сколько их ещё у меня и не стоит ли, как свершил учитель, прервать эту цепочку. Напоследок учитель действовал в своём духе. Он озадачил нас с Бестионом классически неразрешимой задачей: число неизвестных в разы превышает наличие составленных уравнений. Уравнение первое: мы все равны нулю и никакие сочетания и перестановки, снабжённые красивыми значками неизвестных величин, ничего в этом тождестве не меняют. Простейшая ошибка. Думаешь, что составил уравнение, а это банальное тождество. Уравнение второе не так безнадёжно и может иметь корни: "... на девятый день после моего ухода, вытащи седьмой камень в первом, нижнем ряду из правой, наружной стены моей кельи и посмотри в дыру. Если увидишь небо, то закажи поминальную мессу, но если..., то...".
Стоит ли говорить, скорбно заламывая руки, что я, прочитав эти строки завещания, окончательно разочаровался в системе нашего начального образования. Ведь хорошо известно: что выучил в самом начале пути, так то и ведёт тебя всю оставшуюся жизнь, словно наивернейший поводырь. Учитель был лишён этого поводыря, так и прожил свою жизнь, лишь множа загадки, но ничего не доводя до конца. Буквально ничего. Зато остался себе верен. Ведь мне бы и в голову не пришло оставлять многоточия в самом интересном месте. Конечно, перья, которыми нас снабжают в последние месяцы более подходят для подушек бедняков, чем для письма, но что можно сделать в герцогстве, где все гуси мобилизованы в охранную часть. Это в какой-то степени оправдывает учителя, да ещё сыграло роковую роль и естественное волнение, которое охватывает любого, переступающего заветную черту. Кто знает? Возможно, черту и не роковую, но прочитать это невозможно никому из тех, кто понимает запись слов, не как закорючки, точки и кляксы, а как знаки и символы, рождающие в голове образы.
Верю, настанет время и не такое уж оно далёкое, когда все эти бессмысленные огрехи будут считать величайшим достижением искусства и человеческого знания, но сейчас-то что мне делать? Дождаться девятого дня и ковырнуть угол башни? Или плюнуть на всякие вежливые условности и сейчас же вломиться в эту стену. Одно меня останавливает и уж, конечно, не вежливость. Какая может быть вежливость у настоящего учёного? А я сейчас и должен был бы считать себя им в полной мере - должность обязывает. Жаль, что на утку пока рассчитывать не могу, но два кувшина анжуйского вместо одного уже не мало в наши дни. И всё же, загадочно. И не то, чтобы нам, ко всему привыкшим, а уже и всем. Зачем было устраивать такие странные похороны? К чему этот излишний шум, неуместный в таком камерном деле, как погребение, который раздавался во всем городе, когда мы приковывали тело учителя в стенной нише цепями. Пришлось выбросить оттуда рукописи и книги, а затем с превеликим трудом взгромоздить на башню груду тёсаных камней для кладки. Шум и надорванные животы это не так страшно, - когда наш герцог входит в церковь, его здоровая нога стучит громче, чем те костыли, которые мы загоняли в стену, а его внешний вид, заставляющий ради приличия сдерживаться, надрывает животы горожанам не меньше, чем строительные материалы, - но размышления - вот что воистину страшно. Те размышления, на которые явно наводил своими распоряжениями наш учитель.
У меня появилось подозрение, что и Бестион до крайности усердно начал им предаваться. Не надо большого ума, чтобы связать ополовиненный кувшин анжуйского, принесённый мне к обеду и факт размышления. Я был вынужден сказать верному ученику, но уже как слуге: "Бестион, я понимаю твоё смятение, понимаю твою любовь к анжуйскому, вообще, я понятливый малый и не очень придирчивый. Если тебе в ненастную погоду станет тоскливо, и ты согласишься разделить со мной несколько бутылочек, так я и рад буду, но.... Есть вещи, которые нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Мы же не греки, в конце-то концов! Отхлебнул - остановись! Нельзя было разбавлять второй кувшин водой из нашего городского колодца. Сам же клал трубы, должен понимать, чем это грозит. Уж лучше немного размяться и пройтись за водой до городского рва, где хотя бы поглазеешь на природу и надышишься тинным запахом цветущего источника холеры, да и отравиться тиной много меньше шансов, чем осадком из колодезного ведра. Выражаю тебе своё неудовольствие". Да вот так и пришлось сказать. Выразить-то выразил, но неудовольствие как было, так и осталось, куда ему деться от испорченного обеда? Некуда. Бог бы с ним, неудовольствие привычно и неконструктивно, но ответ последовал, не склонённой в поклоне головой, а такими же человеческими словами, но отягощёнными ужаснейшим смыслом. Лучше бы они оставались закорючками и выражены были в письменном виде, ведь читать никто никого не заставляет.
Вот бы и я этого не стал читать, но услышать, точнее не услышать я не мог. Судите сами: "Уважаемый, Анжу, я и сделал всё или почти всё так, как вы сейчас мне советуете, не отступил от ваших добрых указаний ни в малейшей мере, кроме как вполне допустимой для любого мыслящего ученика, то есть с тою мерой полезной инициативы, которая и двигает человечество вперёд. Да, сознаюсь, путь по нашей лестнице так долог, а главное, скучен, что я, размышляя о последних словах учителя, так размечтался, что соскучился до самых пределов терпения и отхлебнул из кувшинчика. Когда подходил к вашей двери, то так разнервничался, предвидя ваше неудовольствие, но, в то же время, памятуя о вашем незлобном характере, отхлебнул ещё немного. Однако, вынужден не признать, а усиленно опровергнуть, что разбавлял второй кувшин колодезной водой или какой-либо иной. Дело в том, что ещё вчера я увидел на столе учителя кувшин с остатками вина, сопроводившего его последнюю трапезу и уход в небытие. Никак не хотел вас разочаровывать, но не далее как сегодня во втором кувшине мне было на кухне отказано. Ссылался повар на отсутствие приказа о снятии учителя с довольствия в течение двух дней после похорон, а сегодня такой приказ поступил - бюрократия никогда не торопится. Вы же знаете, Анжу. Слава Богу, иногда в её же ущерб. Всё-таки два дня вы выпивали по два лишних кувшина и это, если не брать в расчёт тех дней, которые прошли ещё до погребения. Следовательно, моё действие по захвату для вас этого кувшина из кельи учителя было актом гуманизма, а не ослушания. Казнить меня или миловать - дело ваше. Я всё сказал", - при этих словах, Бестион, отставил ногу в сторону, выставил перст одной руки вперёд, как Колумб при виде земли, а вторую как дешёвый комедиант заложил за спину, голову же поднял вверх, словно потолок уже не мог ему помешать изобразить своё оскорблённое величие.
Многое хотелось мне высказать для его же пользы Бестиону, но времени у меня оставалось мало, поэтому я лишь произнёс: "Бестион, когда тебя подведут к холерному источнику и поставят перед выбором: выпить из него или осушить чашу с ядом, - то искренно тебе советую - выпей яд. И тебе и мне будет гораздо меньше хлопот". Ничего так и не поняв, Бестион меня покинул, а я, дождавшись, когда его шаги перестанут стучать деревом по камню, - иногда и голландская мода полезна, - ворвался в келью учителя. Не буду рассказывать, сколько раз я сбивался в счёте, и принимался выдвигать не тот камень, который указал учитель, а лишь тот, который в очередной раз ввёл меня в заблуждение. Искомый камень, наконец, лежал рядом со стеной, а я лихорадочно разворачивал длиннющий свиток. Ведь учитель никогда не изменял себе и очень любил подшутить над теми, кого пытался чему-либо научить. Так и сейчас, вознеся руки вверх, к небу, я на самом конце развёрнутого свитка, словно еврей, потерявший одну катушку своей книги, прочитал: "Анжу, знаю, что ты не выдержал и полез в тайник раньше времени. Подозреваю, что тут не обошлось без анжуйского, но Бестиона, мне даже в этом не надо подозревать - ничему ни от тебя, ни тем более от меня он не научился. Поэтому обращаюсь уверенно, Анжу, дорогой, ты знаешь, как я тебя любил, так неужели же и ты усомнился во мне?! Неужели и ты подумал, что я могу утащить тебя или кого-то тебе подобного на тот свет вместе с собой? Как тебе пришло такое в голову? Вино дрянь, согласен, но не холера же это! Выпей за моё здоровье, а потом и добавь немного, ещё раз прошу - только на девять дней. Имей, наконец, немножечко терпения. Надеюсь, ты воспримешь этот урок, как очередное приращение знаний, а не как издевательство покойника. Вот тебе подробные указания, где найти кальвадос, он находится в бочонке....", - далее следовали подробнейшие указания, где найти бочонок. Да..., всегда учитель был страшным педантом. Пожалуй, закажу мессу прямо сегодня, некоторые средства для таких экстренных случаев всё же припрятаны....
Урезание
MaНtre! Вы хорошо знаете мою щепетильность в отношении к усопшим, но обстоятельства, учитель! Кто из смертных мог успешно противостоять року или сопротивлялся так долго как я, когда небосвод затянуло тучами, а ни капли золотого дождя так и не пролилось на бедную голову? Именно положение отчаяния заставляет меня опять к Вам обращаться, вопрошая этим ранним утром, если не средств к безбедному существованию, так хотя бы драгоценного совета, который к нему приближает. Пусть будет не так! Пусть Ваш бесценный совет меня нисколько не приблизит к благоденствию, но так зажат я в тиски жизнеобеспечения души и тела, что соглашусь даже на сочувствие, простое сочувствие благородного мертвеца по отношению к смиренному смертному.... Не буду мучить Вас рассказом о моих с Бестионом неприятностях, ведь кому интересно знать, что управляемый фейерверк не выписал на юбилей вензель великого герцога, а завершил своё "рассыпание и мерцание" - если Вы помните эти слова из полётной программы - не в дивном полночном небе Прованса, а в протухшем будуаре герцогини, случайно оставившей открытым окно и по девичьей забывчивости не поднявшей, ещё с прошлой ночи верёвочную лестницу легкомысленного виконта де Жуи.
Думаю, что и состоявшаяся впоследствии, третьего дня, дуэль герцога и виконта Вас в загробном мире не порадует, потому как ни одним постояльцем он не пополнился, а виной этому оказались наши самозарядные мушкеты, которые герцог, как обиженная сторона выбрал в качестве средства удовлетворения. Не знаю.... По мне так титановая рапира сенсорного наведения, разработанная Вами, ещё в прошлом веке, подошла бы значительно лучше для этой цели, да и шуму было бы в городе намного меньше.... Ещё одна печальная новость.... Хорошо зная Вашу во всём оптимистическую натуру, уверен, Вы ещё захотите поправить своё нынешнее положение покойника и наше с Бестианом вполне без Вас бесхозное, докладываю и об упрочении некоторых начинаний.
Так, очень хорошо нами реализована идея о продвижении на французский рынок китайского куриного супчика с сублимированными по Вашей технологии морковью и луком, а также речными водорослями, которые по Вашей же гениальной идее, мы без существенных претензий со стороны потребителей успешно выдаём за морскую капусту. Особенно удачным, как Вы и предсказывали, оказалось направление продуктового потока на Марсель. Оттуда пришли обнадёживающие новости от доктора де Холере, который добился потрясающих результатов. Он применил смесь этого сухого супа как средство профилактики брюшного тифа и жёлтой лихорадки у вновь прибывших эмигрантов из арабских халифатов. Судите сами, MaНtre: смертность от применения этой сыворотки среди подопытных арабов уменьшилась с одного седьмого из пообедавших, до одного из восьми, против десяти выживших из контрольной группы, голодавшей в течение этого месяца. Согласитесь, это большой успех. Хотел бы Вашего совета, да побаиваюсь Вашего неожиданного появления в прозрачной хламиде, которое так меня вчера напугало. Пожалуй, рискну самостоятельно: применю этот суп для выморочки крыс из нор, а то они совсем от рук отбились и не желают идти в расставленные повсюду ловушки. Однако не так всё гладко....
Не могу больше молчать. Мне пришлось заняться юриспруденцией в части её совершенствования в вопросах наследования. Знаю, что Вы скажете, знаю Ваше всегдашнее отношение к крючкотворным и сутяжным наукам, лишь запутывающим нашу жизнь, но..., прости меня Господи, кто-то же должен исправить несправедливое состояние дел, ведущее к его увеличению (состояния) тех, кто этой милости не достоин. Вы правильно догадались учитель. Я проиграл дело в суде о наследстве, которое оставила мне тётушка в Бретани. Да, опять проиграл, и на этот раз меня заочно приговорили к смертной казни, если я посмею ещё хотя бы раз подать прошение по поводу его возобновления.
Как можно мириться с такой несправедливостью! Тут можно подумать и о начале буржуазной революции. Не удержусь, привожу вам несколько положений нового законодательства, на разработку которых ушёл у меня весь вчерашний вечер, и стоили они (положения) трёх бутылок анжуйского и ещё двух дополнительных походов Бестиона за вином в таверну Золотой костыль, в которую я, кстати, теперь ни ногой. Вот они. Во-первых, преимущественное право наследования имеет тот индивид, который первый пожелал смерти своему родственнику. Во-вторых, лишается всякого права и даже опротестования решений суда в этом вопросе тот, кто не вбил в крышку гроба родного покойника, хотя бы один единственный гвоздь. В-третьих, (см. пункт второй) все те, кто не присутствовал на поминках или присутствовал, но не выпил вообще или выпил, но менее трёх (тут у меня есть некоторые сомнения в объёмном показателе этого сервитута, но, надеюсь с помощью Бестиона, который сейчас ушёл в таверну, их решить в сторону ужесточения). Учитель, Вы поняли ход моих мыслей. Не буду утомлять Ваши кости дальнейшим изложением гнусного юридического материала. Бестион вернулся. Небольшой перерыв.
Продолжаю после захода солнца при свете огарка свечи. Слава Всевышнему, нашёл его у Вас под бывшей Вашей, а теперь Бестиона, подушкой. Приведу лишь заключение (о чём это я?): все, кто не являются господином Анжу де Версионом, Вашим покорным слугой, лишаются всяких прав и привилегий и даже медного, мятого, истёртого су от моей тётушки, любимой, плачу, и не имеют возможности получать..., урезаю все права всех....
Вот и настало опять утро, господин учитель, напишу очень коротко: ответьте! Дайте знак! Намекните! Где у Вас ещё может быть спрятано немного денег или на худой случай - запас кальвадоса. Умоляю!