Представьте наш мир, вывернутый наизнанку. То есть люди живут внутри земного шара, в центре которого - Вселенная. Но так как там, в центре, еще светит солнце, то о существовании Вселенной мало кто знает. Время суток, в связи с таким положением светила, определяется так. Если стоишь лицом к нему - полдень, спиной - полночь; утро-вечер получаешь, поворачиваясь в ту или иную сторону от вышеназванных. Времена года тоже не приходят, а располагаются так: в горах лето, в низинах снег и стужа, посередине все остальное. Горы здесь растут вбок, земля полого наклонная, море плещется под ногами и над головой - мир напоминает лежащую на боку чашку. Все в этом мире находится на своих законных местах, и только человек болтается по его поверхности, как говно в проруби.
Кстати, о людях. Логично было бы предположить, что и они окажутся вывернутыми наизнанку. Ан нет, с логикой в том мире так же скверно, что и в нашем. Поэтому люди там (если, конечно, этих членов общества можно назвать людьми) - самые обычные. А с дорогами - вообще весело: половина из них худшего качества, нежели наши, а остальные две трети ведут не просто не туда, а вовсе даже куда не надо. Иногда это довольно забавно. То есть если дорога х ведет из А в Б, то там такая колея, что по ней никуда, кроме как в Б, не попадешь, ну то есть ни в жисть, как ни старайся. И это - нормальная дорога, хоть ты и вытрясешь себе на ней все кишки, если не будешь крепко-накрепко прижимать жопу к сиденью. Есть же такие дороги, что едешь в Б, а приезжаешь - ну хоть убейся! - в В. И ладно бы в В, можно ведь оказаться и в Ж, и в П. А то и вовсе в букве, которой нет ни в одном алфавите.
В этом мире все через жопу, что неудивительно, ведь он и появился-то через жопу. Говорят, изначально мир выглядел совсем по-другому. Господь создал его, полюбовался на дело рук своих и решил, что это хорошо. Затем зашел с заду... посмотрел-посмотрел... сунул руку в дырку и вывернул мир. Церковь учит, что когда настанет конец света, придет мессия и вывернет мир обратно, и наступит царствие небесное. Многие самозванные пророки до сих пор пускаются в путь, чтобы найти Мировую Жопу и попытаться приблизить конец света. Пока что никому не удалось. Среди простого народа распространено суеверие "не поминай жопу всуе" - вдруг окажешься там? И хотя религия учит, что это будет прекрасно, но как же потом оттуда выбраться?! Как церкви, так и науке это пока что неведомо.
Мальчишки ищут Мировую Жопу во дворе, в окрестностях деревни, города. Студенты и прочие романтики уходят по дорогам без указателей и колеи, тем самым, которые уводят на неизвестную никаким алфавитам букву. Как жаль, что президентами становятся только тогда, когда утрачены любые иллюзии и никаких мечт сбывать не тянет, - ведь в их руках находится кнопка от Всеобщей Жопы.
Из транспорта в том мире ходят только поезда, электрички метро, трамваи и троллейбусы, чтобы не можно было даже случайно съехать с маршрута. В мире, где все через жопу, не помешает лишний раз подстраховаться. Когда-то были и автобусы. Но так как они постоянно норовили заехать на дорогу, ведущую не туда, то постепенно они все туда и уехали. Их сняли с бензинового довольствия и техобслуживания, и скоро автобусы вымерли как вид. Кроме самых упорных, которые обслуживают дороги, ведущие в Ж, П и неизвестную букву. Если ты, дорогой читатель, не едешь в жопу - беги автобусов! Бойся их, как тещи! Если же ты случайно читательница - не бойся, вряд ли когда-нибудь тебе доведется добраться до дороги, ведущей не туда. Да и зачем, дорогая читательница, тебе Мировая Жопа, когда у тебя есть своя, такая толстая и красивая?
Федя Парапедов не был романтиком. Он был бухгалтером, прямо только что - пока не зашел в кабинет директора. Вышел Парапедов оттуда уже не бухгалтером, а человеком, да не простым, а очень злым.
-Чего уставилась?! - крикнул Федя секретарше, которая выглядывала из-за стола с откровенным любопытством.
-Хам! - надула только что любовно подведенные губки секретарша.
Федя Парапедов шел, пиная стены.
-Да пошли вы все в жопу! В гробу я вас всех видел! Да я всех вас натяну по самые помидоры! Ха! Думаете, испугали Парапедова? Да Перапедов и не таких делал как котят! Вы у меня еще попляшете! Я вас всех поимею!
Выкрикивая про себя такие и подобные укрепляющие душу лозунги, Федя вышел на улицу - сочно хлопнув дверью - и двинулся на остановку трамвая. Но в запале повернул не туда и, вместо того, чтобы направить стопы вперед, направился взад.
-Все в жопу! - бушевал Федя, залезая в подъехавший транспорт. - Чтоб я еще когда-нибудь переступил порог этого сраного заведения? В жопу! - и он с размаху бухнулся на место у окна.
-Как скажешь, милок, - ответил совершенно не ожидающему ответа Феде старушечий голос. Двери, нещадно скрипя, закрылись - не до конца, - и транспорт, дребезжа, подпрыгивая, постанывая, постукивая внутренностями, помчался по улицам.
-Ага! Я вас всех сделаю! - крикнул Федя и погрозил кулаком директору и прочим. - Натяну по самые помидоры!
В горячке гнева Парапедов не сообразил, что сам стремительно движется к тому самому месту, которым только что грозился.
В автобусе было пусто, не считая веселой кондукторши. Старушка божий одуванчик, улыбаясь однозубо, считала деньги, зачерпывая монеты горстью и перебирая их на раскрытой ладони указательным пальцем, сталкивая белые и желтые кружочки в висящую на животе сумку. Порывшись в карманах, Федя понес ей червонец. Старушка посмотрела бумажку на свет, потерла пальцами. Закрыла отделение с мелочью, раскрыла с банкнотами, сунула туда червонец, закрыла, снова открыла мелочь, вытащила горсть денег и пальцем отсчитала монеты, сталкивая их Феде на ладонь.
-В жопу их всех, бабуля! - заражаясь жизнерадостностью кондукторши, воскликнул Парапедов, ссыпая звенящую мелочь в карман.
-Все мы там будем, милок, - с готовностью откликнулась старушка.
-Не, я еще погожу, - улыбнулся Федя. - Это они все...
-Погодишь, милок, а как же, - кивнула старушка приветливо. - Еще ж пока не приехали.
-Мне недолго, остановки четыре, - поддакнул Федя, возвращаясь на облюбованное место, хотя автобус был пуст и сесть можно было где угодно. Можно было пересидеть на всех креслах по очереди или захватить все сразу (это легче легкого, достаточно наесть задницу подходящего размера). Кондукторша снова запустила сморщенную руку в монеты, кивая:
-Точно, милок. Кто ж их считал, остановки-то.
-Я считал.
-Если они вообще будут, - гнула свое старуха, передвигая пальцем металлические кружочки, словно решая головоломку.
-Будут, я этот маршрут знаю!
-Смотри-ка! Даже я не знаю!
-Да долго ль ты, бабуля, здесь катаешься? - снисходительно улыбнулся Парапедов. Он сам пять лет откатал с работы и на работу, свои четыре остановки знал как свои четыре пальца (если кто укажет, что у Феди было пять пальцев, то отвечу - хоть все десять, все равно он только до четырех считать умел).
-Почитай, лет семьдесят, - старуха бросила считать деньги и увлеклась пересчетом пальцев на годы.
Парапедов открыл рот... посмотрел на кондукторшу, ее скрюченные пальцы... обвислые морщины на лице... и закрыл рот.
-А чего записывать, - не обиделась старуха, - коли он сегодня здесь, а завтра там. Вот, например, это какой город? - ткнула она в окно.
-Как какой, Трипендюринск всегда был.
-А с утра Зажопинск проезжали. Эвон какого крюка дал!
Федя, выпучив глаза, уставился на старухин палец. Кондукторша тоже посмотрела на него, повертела и убрала в карман.
Парапедов пялился в окно.
-Э-э, - наконец выпало из него. - Чего мы вверх едем? Всегда ж вниз!
-А как повернем, так вниз и покатимся, ясное дело, - подтвердила старушка. Это ж завсегда так: сначала вверх, а потом и вниз.
Автобус, визжа покрышками, заложил вираж, чуть не развалившись на части, перед плоским носом трамвая, трезвонящего изо всех сил. Один миг Парапедов смотрел прямо в разинутые глаза вагоновожатого - это была круглолицая тетка в синем ватнике и оранжевой жилетке с надписью белыми буквами "ГОРЭЛЕКТРОТРАНС"; правой рукой она держала рычаг, а левой, с зажатой между пальцами наполовину выкуренной сигаретой, часто дергала звонок; за ее плечом, прижав лицо к стеклу, расплющив по нему нос и губы, виднелись две детские мордашки, рядом с которыми прижалась к стеклу побелевшей ладонью маленькая пятерня - автобус вывернул из-под трамвая, бортом задел троллейбус, его тряхнуло - Федя ударился бровью о стойку - бросило на середину перекрестка в гущу потока, автобус накренился, уходя от грузовика, проскреб стеклом по крыше легковушки - Федя проследил глазами, как на красной краске остается черная царапина, - скрежеща колесами и ревя двигателем, вырвался из ловушки сталкивающихся, как Сцилла и Харибда, троллейбуса с трамваем - и покатился вниз.
Да еще как покатился! Ветер свистел в ушах! Набирая скорость, без тормозов, по уходящей глубоко вниз вдоль склона вогнутого мирового шара улице, между двумя потоками сигналящих и мигающих машин, все сильнее дребезжа и трясясь, так что вцепившемуся в спинку кресла перед собой Феде казалось, что сейчас, вот-вот сейчас колеса отвалятся, и автобус взлетит - так они полетели вниз, в самую, как вы понимаете, жопу. По крайней мере, в место, отстоящее от нее совсем недалеко, так что можно и пешочком пройтись.
-Мама! - сказал Федя.
-Все мы там будем, - хихикнула старушка.
Из разбитой Фединой брови подтекала кровь.
-Во бля, - прошептал Парапедов. - Я-то думал, что раз - и ты там, а до жопы, оказывается, как до луны, - ехать и ехать.
-А ты думал, - подхватила кондукторша. - Иначе все б давно там по самую маковку сидели, хе-хе!
Огни города закончились, автобус окунулся в ночь, тлеющую по поверхности Шара. За окнами проносилась темнота, одна темнота. Только изредка под фонарями вырастали на миг кусты, куски деревьев, обрезки заборов, фрагменты мира, и тут же исчезали, как только автобус уносился прочь.
-Но я не хочу! Я не готов!
До Феди дошла неотвратимость ж... то есть происходящего. Он ударился в панику. Он кидался на дверь грузным телом и кричал: "Помогите!" Кидался на кондукторшу и кричал: "Убью!"
Створки, обычно расползающиеся сами по себе, погнутые, с драными резинками, давно неспособные закрыться до конца, скрипели, но держали. Кодукторша хихикала: "Ой, щекотно!" Автобус дребезжал и несся себе куда глаза глядят.
Побившись о двери и старушку, Федя выдохся и сел, вынужденно огляделся. Во всяком случае, утешился он, в салоне горела пусть тусклая, но лампочка. И здесь были люди - он и кондукторша. Еще где-то горело солнце, но это было далеко впереди. Под легкую тряску, оттерев невольные слезы, Парапедов задремал.
Очнулся оттого, что его трясла за плечо кондукторша. Когда Федя приоткрыл глаз, она сказала:
-Нюхни!
-Чего? - вытаращился Федя.
-Просто нюхни.
-Да чего же?
-Да ничего! Воздух в себя втяни, как будто нюхаешь. Потом медленно-медленно, с чувством глубокого кайфа, выдохни. Понял?
Спросонья Парапедов ничего не понял. Он осторожно подвигал ноздрями, пытаясь нащупать в воздухе (тот особый) запах, с которого должен был прийти кайф. Ничего подобного не ощущалось. Пахло нагретым железом и пылью, и еще из щели в дверях поддувала ночная свежесть; пахло бензином и немного собственным Фединым потом.
-Да не так, милок, не так. Ты не думай, а просто нюхни. - И бабуля для примера мощно нюхнула - всосала носом дозу воздуха, на пару секунд замерла, рассеяв взгляд в пространстве - и мееееедленноооооо выдохнула, полузакрыв глаза. - Каааайф, - произнесла она, улыбаясь однозубо. - Теперь ты.
Через пять минут Парапедов надышался до зеленых слоников и розовых чертиков. Ему стало хорошо. Легко. Весело. Как будто после каждого вдоха он выдыхал не весь воздух, и остатки скапливались, надувая его, как воздушный шарик. Парапедов парил...
-...Говорит на заправке, что везет больных в сумасшедший дом, а мы прыгаем, автобус качаем, кричим, веселимся по-всякому, чтобы поверили. Надо же нам как-то ездить, милок, понимаешь? - толковала ему кондукторша, но Федя не понимал, только видел, как двигаются ее сморщенные губы, похожие на сушеные бабочкины крылья. Он слышал слова, но ощущал их волнами воздуха, которые ритмично накатывали на уши, гудя, как прибой в раковине.
Автобус стоял, и они кричали, топали, танцевали, кидались на стенки и двери, а Парапедов отгрохал "Яблочко" или что-то подобное. Снаружи из темноты доносились вопли, в такт которым Федя со старушкой подрыгивали и выкрикивали: "Ухнем!"...
Когда запыхавшийся Парапедов повалился без сил на сиденье, он заметил, что они снова движутся.
-Что, уже?
-А долго ли умеючи, - кондукторша обмахивала раскрасневшееся лицо веером банкнот.
Федя посмотрел на стекло, за которым скрывался водитель.
-Что, двери никогда не открываются? Мы теперь вечно так будем ехать?
-Размечтался, милок. Мы ж рейсовый автобус! Пассажиры будут. Да и тебя, как приедем, высадим. Ты как сюда попал-то?
-Сам не знаю, - Парапедов почесал пузо. - Пришел, как обычно, на трамвайную остановку, с которой пять лет езжу, сажусь - и вдруг здесь.
-Как жеж ты не заметил-то, что перед тобой не трамвай, милок?
-Да очень я смотрел! Знаю, тут всегда трамвай ездит, вот и сел.
-Ну, уже не тут, - успокоила старушка. - А чего такой злой был?
-Да!.. - махнул Федя рукой. - Ну их всех в жопу. Уволили меня.
-За что жеж?
-Да за это самое. Суки.
Кондукторша похлопала по месту рядом с собой, собрав вокруг глаз и рта участливые складочки.
-За это разве увольняют? Расскажь-ка, милок, по порядку, а то как-то не верится.
-Главное, я ведь разве хотел их обидеть? - немедленно распалился Парапедов, подсаживаясь, но поглядывая на свое место так, будто кто-то может возникнуть из воздуха и занять его. Конечно, так и произошло, но позже. - Все как обычно, у директора день рождения, мы у него собираемся - чего такого? Всегда так было! И выпил я не больше обычного, а кто говорит, что больше, так секретутка дура и стерва!
-Так и ладно бы, какой мужчина не выпивает иногда, - поддакнула старушка. - А уж когда такой случай...
-Да какой случай, я нормальный был! Все помню! Помню, как жену директорскую лапал, так ее все лапают! Она ж сама ко всем мужикам липнет, трется, потому что директор давно вместо нее Аллку трахает.
-Ну так и выгнали-то за что? Не за это ж!
-За дочку!
-А что дочка?
-Да я и к ней приставал...
-Ну так и что, дело-то молодое?
-Да я ей предложение делал.
-Совет да любовь! Или папочка ейный, директор-то твой, не обрадовался? Ты кто у него будешь-то, работаешь то есть кем?
-Бухгалтер. Был.
-И чего, не обрадовался папаша, что ль, знатному такому зятю?
-Да я, бабуль, женатый, дети у меня, двое... И не в этом дело.
-Понимаю, что не в этом, отказал и всех делов, выгонять-то чего? Так ты не томи, рассказывай, коли помнишь, чего еще выкинул?
-Да ничего, бабуля, только это!
-А выгнали-то чего тогда? Подумаешь, дочку замуж звал, это, поди, на каждой вечеринке с девицами случается, как мужики упьются. И папаше гордость, что такую дочку вырастил, и дочке как раз приятно, самолюбию девичьему такое льстит...
-Да не дочка это была, не дочка, а сын!!!
-Ух ты... - кондукторша с уважением посмотрела на Федю. - Так ты это, из этих, что ли? Голубой?
-У меня жена и двое детей, бабуля!
-А, прости, прости, милок, - засуетилась кондукторша. - Да-а, вон оно как бывает-то. Как жеж они тебя, а? И куда теперь?
-Да теперь никуда, - вздохнул Парапедов, поглядывая на свое место. - Сижу вон здесь...
-Ну ничего, ничего, милок, не унывай, главное. Ты еще возьмешь этот мир за задницу. Вот доберемся - и...
-Точно. Я им всем покажу! - оживился Федя.
Над облюбованным Парапедовым местом возникло розоватое свечение. Запахло ванилью. Воздух дрожал и переливался струями. Там явно что-то происходило... Парапедов кинулся к месту, защитить его - прикрыть хоть грудью, хоть задом, - но опоздал. За шаг до того как он достиг сиденья, на скамейке появился человек. Пожилой, с неаккуратной седенькой бородкой, он держал на коленях черную спортивную сумку.
-Эй, освободи место! - крикнул Федя, надвигаясь на новоявленного своим крупным телом. Тот не пошевелился, отвечая, однако:
-Твое, что ль? Вон сколько свободных еще, иди туда садись.
-Мое, что ль! Я его занял! Двигай давай!
-Милок, оставь его, идь сюда! Как тебя? Пусть его, лучше расскажи мне про деточек! Сколько лет, в школу, небось, ходят?
Тяжело дыша, Федя отступился. Вернулся, сел рядом с кондукторшей, но продолжал смотреть на пришельца, положив тяжелый взгляд на его худое лицо.
-Об чем стук? - поинтересовался новоявленный.
-Да вот, молодой человек рассказывает, как его на работе отымели.
-Бабуля!
Возникший из воздуха улыбнулся.
-Так я вам скажу, молодой человек, вы зря стесняетесь. В этом нет ничего зазорного, это со всеми делают. И меня ебали, пока я среди людей жил. И я возмущался, и плакал, бывало. Но как удовольствие получил - все, миленькие, пиздец. Раньше как - ебут так ебут, в жопу так в жопу, только успевай подставлять. А потом раз - и я удовольствие получил. И чего меня теперь ебать? Тогда-то я и открыл этот способ перемещения. И назвал свое изобретение - "вне-кокон".
-Чего, милок?
-Внепространственный и вневременной кокон. Объясняю, как работает. Посылаешь всех на хуй и получаешь от этого удовольствие - по нарастающей. Как только оно, удовольствие, затмит все окружающие звуки, виды и запахи - возникает вокруг тебя вроде свечения. Это значит, я так понимаю, что ты совершенно отделился от мира и стал сам по себе. Тут-то и перемещайся, куда хочешь. Раз ты независим от мира, так его законы тебя не касаются. Хоть в Древний Египет, хоть в будущее.
-Так ты, милок, и саму Клеопатру видел?
-Уважаемая, я перемещаюсь не с туристическими целями!
-Чего, милок?
-Не развлекаюсь я! Хотя идея интересная. Я, уважаемая, несу людям свет истины! Ясно вам?
-Какой истины, милок?
-Homo homini lues est, - с улыбкой разъяснил просветитель.
-Чего, милок?
-Что все это значит? - хмуро спросил и Парапедов.
-Человек человеку геморрой, бабушка! Чего ты там, молодой человек, рассказывал? С работы уволили или жена ушла? Еще не ушла? Скоро уйдет. Так, значит, с работы? А кто? Директор? И что ты с этого поимел? Геморрой. Вот видишь!
-Какому человеку, какой геморрой? - обиделся Федя.
-Да любой любому. Директор с работы выгнал, жена с любовником сбежала, я с места подсидел, хе-хе!
-Ах ты старый хрен! - привстал Парапедов, сжимая кулаки.
-Наебал, наебал! - захихикал старик и растворился.
-Сквернословец, - вздохнула кондукторша. - Но забавный.
Пошел народ. Автобус останавливался и трогался, двери скрипели, люди входили и выходили. "Откуда и берутся?" Парапедов вжимался в стенку на освобожденной своей скамейке: ему казалось, что подсевшая к нему худосочная девица соприкасается с ним обширнее, нежели допустимо в общественном транспорте при отсутствии давки. Отодвигаться больше было некуда, и Федя недовольно посмотрел на соседку, чтобы взглядом указать недопустимость ее поведения. И встретился с взглядом, полным преклонения. "Съешьте меня!" - шептали бледные губы; она вся тянулась за своим взглядом, стремилась к нему, Парапедову, прижимаясь к нему плечом.
Острый ее локоть воткнулся ему в бок. Федя хотел сказать, чтобы она отодвинулась. Но только открыл рот, как девица вся приподнялась и, глядя Феде в рот, потянулась за взглядом...
Парапедов захлопнул губы, чуть не прикусив соседке нос, и плечом отжал девицу. Та, поникнув, все пялилась влюбленно, дергаясь всякий раз, как Федя шевелил губами. Парапедов отвернулся к окну, чувствуя плечом ее плечо и ребром ее локоть. Раз в минуту Федя взглядывал налево и отворачивался, натыкаясь на губы, шепчущие: "Съешьте меня!"
Народу стало много. В общем гуле Федя уже не различал соседкины слова.
-Какая, однако, у вас фигура, - раздался голос. Парапедов посмотрел на тщедушного молодого человека, подсевшего к ним на сиденье. Хотя места рядом со странной девицей оставалось немного, парень ухитрился свободно там разместиться.
-Прости...
Договорить Федя не успел: девица лицом втянулась к нему в рот. Мыча, Федя стал вытягивать ее. Молодой человек смотрел на Федины мучения с искренним интересом:
-Я так понимаю, все от неправильного образа жизни. Кто-то думает, что правильный образ жизни - это спорт. Нет! Даже те, кто утверждают, что все от питания, правы в лучшем случае наполовину. Самое главное - правильно срать. Вы со мной согласны?
Парапедов махал руками, дергал девицу за торчащие изо рта волосы.
-Не согласны? - молодой человек услужливо подпихнул съедаемую в Федино чрево. - Я вам сейчас докажу. Да вы и так все поймете, если вспомните, как сидели в сортире. Во-первых, чувство облегчения. Нет, я не с того начал. Давайте вспомним, как устроен мир. Рождение и смерть - вход и выход, верно? И так же соотносятся еда и дерьмо. Испражнение - это очищение! Вы, я вижу, сомневаетесь?
Издавая нечленораздельные звуки, Федя потыкал руками в девицу, мол, помоги вытащить. Молодой человек взял ее за бока и с натугой, краснея, стал толкать вверх, в разинутый Федин рот.
-Так вот, еще одна аналогия - с творчеством. Ведь недаром существует понятие "творческого запора"! Вроде есть о чем сказать, даже надо бы сказать, но что и каким местом присобачить в текст... Никак не выходит! Застряло - как какашка поперек ануса встала!
Федя пытался кашлять и рыгать, но девица, раздирая ему губы, проникала все глубже, оставив снаружи одни подергивающиеся ноги.
-А значение дерьма? Дерьмо - это начало новой жизни. Питательная среда! Вы вспомните, растения испражняют кислород - его потребляют все. В навозе зарождаются черви и мухи, унавоженные растения удваивают, утраивают, удесятеряют производительность! Суть дерьма - произведение, рождение нового!
-Но позвольте, - пискнул Федя. Он сглотнул. Живот его раздулся. Горло саднило, на языке остался едкий привкус пота и мыльный - дезодоранта, но внутри было тихо, тепло и приятно. Парапедову стало уютно, как будто не он съел, а его съели, и он оказался лежащим, свернувшись клубочком, в темном теплом месте в полной безопасности, как в материнской утробе. - Почему же все-таки человеческими... кхы-кхы... экскрементами не удобряют? Они опровергают вашу теорию. Ы-ы... - Федя похлопал себя по животу с глубоким удовлетворением.
Любитель дерьма снисходительно молвил:
-Милочка! Вы совсем не рубите в предмете. Лопать горазды, а срать не мастак. Человеческое дерьмо и не может удобрить, ведь оно уже напитало собой главное - мысли, дух. По вам сразу видно, что вы тратите живительные силы дерьма впустую - вон какую жопу отъели. Что с таким разговаривать?
Молодой человек поднялся и с высокомерием на морщинистом, как мошонка, лице выпрыгнул из автобуса. Федя икнул.
-Чтоб тебя пропоносило! - крикнул он вслед, от обиды пустив слезу. Который раз за день его облили дерьмом? - Да я вас всех!..
Постепенно автобус пустел. Больше никто не заходил, все только покидали салон. Когда не осталось никого, кроме Парапедова с кондукторшей, Федя спросил:
-Так что, бабуль, долго ль ехать еще?
-А как выйдет, милок, - с готовностью откликнулась кондукторша. - Наши пути не меряны. Как захочешь - так и сойдешь.
-Я теперь до конца, - напомнил Федя. - Мне больше некуда.
-Когда доберемся, я тебе сразу скажу, не сомневайся. Как приедем, так сразу и на месте будем.
Раздался скрежет, автобус скрипнул корпусом и остановился, ткнувшись мордой в землю. Федю мотнуло вперед и назад.
-Смотри ж ты, приехали, что ли? - кондукторша выглянула в раскрывшиеся двери, в которые пахнуло горячим воздухом, полным запахов подсохшей травы. Автобус стоял перед невысокой церковкой. Белизна стен и блестящее золото куполов, сверкающие на солнце, резали глаза. Федя, щурясь, спускался по ступенькам. И так бы и стоял, держась за поручень, но водитель бибикнул, и двери начали закрываться.
-Возьми этот мир за задницу, - напутствовала Парапедова кондукторша.
-Что это? - крикнул Федя.
-Храм Великой Матери Жопы.
И он остался один. За спиной оседала пыль.
Убежденный атеист, Парапедов в церковь не ходил и вообще считал религию бабским делом. Но тут - куда идти? И он заглянул внутрь.
В полутемном храме среди позолоты и свечей на скамьях сидели женщины, почти все селянки, простые, в платочках. Случались и городские - этих можно было узнать по коротким рукавам, или отсутствию оных, и голым ногам. Мужчин, кроме Парапедова и солидного попа, не было.
Поп в черной рясе ходил меж рядов, кадил, призывая баском:
-Кто хочет попробовать себя в роли праматери Евы и повторить акт творения мира? Выходите, забирайте юбки! Смелее, дамы, не забывайте: жопа - лицо религии! Кто еще желает? Худых и кривоногих прошу не беспокоиться (подойдете после службы)! Кто желает...
Женщины перешептывались, хихикали, краснели; то одна, то другая под взглядом попа вставала, выходила к алтарю, поворачивалась спиной и, задрав юбку, вставала раком. Парапедов приподнялся, чтобы головы прихожанок не загораживали обзор. Перед алтарем стояли в рядок пять толстых поп.
Поп прекратил кадить и призывать, вернулся к ряду обнаженных задниц.
-Слава Великой Матери Жопы! - провозгласил он, бухаясь на колени перед первой слева задницей и задирая рясу. - Помолимся о хорошем урожае!
Поп подполз ближе, накрыв откляченный зад рясой, и начал в бодром ритме двигать задом. Из-под рясы послышались тихие постанывания, которые быстро перерастали в резкие хриплые стоны сладострастия, пока не завершились мощным возгласом экстаза. Отыметая девица повалилась на бок, сладко отдыхиваясь, а поп переполз ко второй.
По залу бегали смешки, шепот поднялся до откровенных разговоров вполголоса. Парапедов разобрал содержимое и покраснел. Ему захотелось сбежать, но оторваться от зрелища не было никакой возможности.
Когда поп переполз к третьей, первая поднялась и с блаженной мордой побрела на место - неподалеку от Феди. Парапедов с завистью и томлением уставился на осоловевшие глаза соседки. Краем глаза он изучал соседку с другой стороны, пухлую блондинку лет тридцати, с ямочкой на обращенной к нему румяной щеке. Феде мучительно захотелось прижаться к ней и пощупать за зад.
Окучив последнюю, поп поднялся, окинул хозяйственным взглядом храм, подхватил повешенное на гвоздик кадило, от которого тянуло розовым маслом, провозгласил:
-Кто желает?!..
Кадило неуклонно приближалось, раскачиваемое мощным служителем веры, чей ищущий взгляд бороздил лица прихожанок. Парапедов вдруг отвлекся от видений сочных соседкиных ягодиц, ощутив беспокойство. Отсутствие мужчин в храме явно было неслучайным...
Оглянувшись, чтобы оценить расстояние до выхода, Федя начал сползать со скамейки, и тут поп добрался до его ряда. Глаза под черными густыми бровями нащупали Федю. Полные красные губы в черной бороде раздвинулись:
-Кого я вижу! Не пропала еще вера в народе! Иди сюда, сын мой, чувствую, жаждешь приобщиться созидательному...
И поп, бросив кадило, кинулся к Феде. Парапедов взвизгнул и с удивительной для своих габаритов скоростью вскочил на скамейку, чтобы бежать. Но с двух сторон в ноги его вцепились женщины, а сзади за штаны схватил поп и начал тянуть на себя. Федя рвался вперед, однако штаны верно сползали с зада, несмотря на ремень. Хруст! - оторвалась пуговица, отлетела под ноги. Проворные женские ручки уже расстегивали ремень, аппетитная соседка справа повисла на шее, притянув грудью к спинке. Горячие лапы попа облапили зад, и Федя всхлипнул. По полу из-под скамейки расползалось пятно розового масла.
"Выебали", - думал Федя, выползая из храма, одной рукой поддерживая штаны. Передвигать ногами было сладко и немного больно. Истома еще грела внутренности, шум в голове уже стих. Сзади, в приторном аромате роз и воска, в плеске шепота, перекатах шушуканья высился поповский голос: "Кто желает?!.."
Держась за белую холодную стену, Парапедов поднялся, огляделся. Храм стоял у подножия холма. Кругом расстилались поля, луга, поля, луга... Вдали Федя увидел две забавные фигуры и двинулся к ним, хотя они были просто огромны.
Двое возвышались на холме, загораживая солнце. К облегчению Парапедова, чем ближе он подходил к великанам, тем меньше они становились. И когда он приблизился вплотную, двое оказались вполне его размера.
Женщина была в черном глухом плаще, мужчина - в венке из полевых цветов. В одном венке. То есть, пардон, в двух - второй он держал в руках и как раз доделывал. Женщина косой срезала ромашки и колокольчики, мужчина подхватывал их и вплетал в венок. "Странные любовные игры", - подумал Федя, робея. Детородный орган мужчины был непомерных размеров и готов к делу, то есть лихо глядел вверх. "И хорошо", - подумал Федя. Потому что если б он чуток опустился, то уткнулся бы в землю.
На холме было жарко. Трава росла выше колена, и цветы не отставали. Все тянулось ввысь, как член мужчины в веночке, цвело, благоухало, радуя глаз обилием цвета и формы. Оранжевый львиный зев соседствовал с белыми ромашками, которые пялили на Парапедова желтые зрачки; розовый клевер обнимался, пьянея от собственного запаха, с васильками; колокольчики, томно склоняя синие головки с тонкого стана, отдавались под защиту рослой пастушьей сумки. Это я тебе, читатель, перечисляю цветы, а Федя из всего окружающего растительного богатства знал одну ромашку, да и ту из детской книжки. Парапедов родился и вырос в городе, в низине, где из всей погоды имелась одна глубокая осень, а росли лишь дома и рельсы.
Теплую куртку с шапкой Федя снял еще в автобусе, но и в рубашке со штанами он весь вспотел.
-Извините, - начал он, одной рукой поддерживая брюки, другой смахивая с носа каплю. На ее место тут же набежала новая. - Вы ведь только что оттуда, я смотрю? Не скажете, что там творится?
Странная парочка оторвалась от своего занятия и уставилась на Федю. Парапедову очень захотелось раздеться, чтобы быть как этот, с веночком, но он стеснялся женщины в плаще.
-Откуда оттуда? - спросили они.
-Из церкви, - пояснил Федя, глазами указывая на торчащее, как знамя, мужское достоинство венконосца.
Двое взглянули на мощный фаллос, перевели взгляды на церковь и вновь обратили их к Феде.
-Нет, - покачала головой женщина, - сегодня я там не была.
-Зачем же, - согласился мужчина.
-Но... это...
Мужчина улыбнулся, а женщина сказала:
-У него всегда так. Столько работы - некогда отдыхать.
Венок кивнул, и они, не прерывая беседы, вернулись к своему занятию.
-Так ты хотел узнать, что творится в церкви внизу? - спросила женщина. Федя подтвердил, расстегивая верхние пуговицы рубашки.
-Сектанты, - сказал мужчина, подхватывая срезанные цветочки и ловко сплетая их. - Поп-извращенец убедил окрестных жителей, что традиционный половой акт не от бога, ведь мир в нынешнем виде был создан через жопу. Вот и практикует. Утверждает, что принародный секс в храме пробуждает силы природы, что увеличивает урожаи.
-Помогает?
-А думаешь, чего мы тут ошиваемся? Скотина едва успевает рожать, поля колосятся и золотятся, ветки ломятся от плодов.
-Но... Неужели мужики спокойно смотрят на то, как извращенец ебет их жен в жопу?! Простите, мадам.
Женщина, равномерно взмахивая косой, улыбнулась:
-Большинству не до того: работы в поле невпроворот. К тому же такое бывает только по праздникам урожая.
-Да, но, знаете...
-Знаем, - сказал мужчина, заканчивая венок и надевая его Парапедову на голову . - Да ты раздевайся, не парься.
-Так дамы, - развел Федя руками. Штаны тут же упали. Парапедов с охом наклонился за ними, и тут у него прихватило брюхо.
Женщина приостановила движение косы, заправила заухо выбившуюся на глаз прядь.
-Да, меня почти все стесняются. И обряжают, и гроб в плечах жмет... А чего стесняться? Мне что тело, что одежда - один тлен, без разницы.
-Хрен, вы хотите сказать? - поправил Парапедов, ужимаясь. Из него лезло.
Парочка рассмеялась, и женщина вновь взмахнула косой.
-Кому хрен, - она кивнула на спутника, который принялся за новый венок, - а мне тлен. Работа такая.
Парапедов отпустил штаны и скинул рубашку. Полегчало, будто с одеждой скинул он то ли десять, то ли двадцать кило. Или лет. Тогда, не думая больше, Федя стащил и ботинки, и носки, и дырявые трусы. Трава щекотала ноги, стебли застревали между пальцев.
-А может, подскажете тогда, куда дальше идти?
-А дальше, Федя, сам, - ответила женщина, не отрывая взгляда от косы. Возбужденный в веночке ничего не сказал. Пара удалялась, выкашивая в траве дорожку. И хотя с места на место передвигались они очень медленно, удалялись очень быстро.
Парапедов тут же присел на корточки и закряхтел. Анус растягивался, поскрипывая, - лезла большая какашка. Федя жался, тужился, краснел от напряжения, давил на живот, вдыхая специфический запах. Пролезало с большим трудом. В один момент показалось, что жопа треснула. Федя испуганно оглянулся, но какашка все лезла, и приходилось тужиться дальше. Тужиться... тужиться...
Все!
Парапедов встал, переваливаясь с ноги на ногу. В ступнях забегало много-много маленьких едких мурашек. Федя чувствовал себя добрым-добрым, ему было так легко, что он подпрыгнул, взмахнув руками, отчего подлетел, как бабочка.
Под ногами лежала цветущая, румяная, спелая, сочная, улыбающаяся девица. Она загораживалась ладонью от яркого солнца, щурясь, тело ее было округлое, выпуклое, гладкое и упругое даже на глаз. Рядом с ней возник возбужденный мужчина с венком на голове, подхватил томную красавицу на руки, поддерживая снизу членом, и оба исчезли. Парапедов повалился в траву.
Стало слышно, как жужжат насекомые. Небо было голубым-голубым, чистым, без единого белого пятнышка. Над головой виднелся край земли, похожей на лежащую на боку чашку, а солнце светило и грело между ног. Парапедов лежал на самом краю - другом краю, - и небо начиналось совсем недалеко. Он лежал на макушке холма и смотрел прямо вверх.
"Возьми этот мир за задницу", - сказала кондукторша. Но вот он дошел до края - за задницу пока что брали только его, а задницы мира нет, только долбанное солнце жарит пятки. "Они, наверное, уже коричневые". Федя скосил глаза, чтобы проверить, насколько загорели пятки. И перед ним промелькнула Вселенная. Выглядело это как спина негра, больного сифилисом во второй стадии.
-Да вот же она, Мировая Жопа! - Федя вскочил и побежал к солнцу. - Дай только до тебя доберусь!
Мировая Жопа молчала, продолжая светить и греть.
Федя шел долго. Ноги устали и проваливались в небо по щиколотку, но Парапедов не останавливался, шагал и шагал. За ним протянулись черные следы. Вокруг ног, как змеи, обвивались галактики, венок переговаривался тысячамиголосов - женских, мужских, детских, звериных... Бабочка, мотылек, порхнула с ромашки и села на поднявшийся парапедовский член, а через секунду с него брызнула стая мотыльков, рассыпавшихся по небу, как утренние звезды, и так же, как они, растаяли в лучах солнца. Парапедов ступнями чувствовал, как поднимается и опускается в дыхании грудь мира, и слышал, как дышат миллионы миров, и видел миллиарды, на ресницах у Феди дрожала Вселенная, застенчиво моргая и тысячами глаз озирая себя, любовалась собой, и Парапедов был одной парой из этих глаз. И Феде нестерпимо захотелось смахнуть слезу-Вселенную, но она сама уже высохла на солнце, которое преградило Феде путь, как камень или шлагбаум.
-Ага! - сказал Федя сам себе и сунул руку в солнце. Рука легко вошла в сияющую мякость. - Сейчас я тебя выверну, долбанный мир!
Федя тянул и тянул руку... тянул и тянул... но ухватиться было не за что.
-Ебаный в жопу! - сказал Федя, всовывая руку почти по плечо. - Куда все делось?
И тут-то он и почувствовал, что кто-то лезет к нему в зад. Он оглянулся - сзади никого. Ощущение чего-то между ягодиц не исчезало. В растерянности Федя пошевелил пальцами - в заднице тоже зашевелилось.