Соловей, о котором пойдет речь, давным-давно умер, оставив после себя огромное творческое наследие. И многие певчие птицы занимались исключительно тем, что повторяли его напевы.
Сделать это было не так-то просто, поскольку соловей был виртуозом, и все его напевы были весьма сложны для исполнения. Но существовали специальные школы, в которых маститые профессора учили начинающих повторять все то, что им самим в этом плане удалось освоить.
А музыка соловья была воистину прекрасна. И надо заметить, что воспроизводили ее певчие птицы довольно точно, с той только разницей, что в отличие от автора, начисто не понимали, зачем он ее сочинял, почему именно так, а не иначе, что хотел этим сказать, да и не думали об этом. Какие-то мнения на этот счет существовали, но единым было только одно, что нет на свете ничего прекраснее музыки соловья.
А поскольку живого соловья никто видеть не мог, и общаться с ним тем более, то постепенно образ его стал несколько обожествляться в сознании всех обитателей того уголка природы, о котором идет речь. Особенно изощрялись в этом плане свиньи обыкновенные. Они судили всех по себе, и поэтому никак не могли предположить, что нечто возвышенное может быть и в обыкновенном живом существе.
"Птиц-то мы хорошо знаем, птиц-то... - Рассуждали они про себя - Подумаешь, летать умеют. А во всем остальном, если разобраться, такие же свиньи, как и все остальные, если не хуже. А соловей единственный и неповторимый, значит он и не птица вовсе.
И тогда те птицы, которым в силу своих природных способностей не удавалось изобразить даже самый простейший напев соловья, а выступать перед свиньями очень хотелось, поскольку от этого зависело их материальное благополучие, стали наперебой, захлебываясь от восторга, стрекотать им в уши, какой и впрямь божественной натурой был соловей. И упирать при этом на то, что только тот, кто способен оценить его музыку, и сам возвышается над другими.
И до поры до времени все им верили, и, пересиливая себя, собирались в определенных местах, и в благоговейном благообразии пытались вслушаться в соловьиные рулады, исполняемые певчими птицами. И некоторые при этом и впрямь возвышались, переставая на какое-то время быть свиньями.
Правда, чем больше времени проходило со смерти соловья, тем случалось с ними все это реже и реже. Поскольку возвышает идея, воплощенная в звуке, а не сам звук, каким бы совершенным он не был. А певчие птицы с некоторых пор, виртуозно, и иногда даже, как теперь у нас говорят, аутотентично воспроизводя соловьиные напевы, не то что не разделяли его идей, а даже и не догадывались о них. И, вообще, не желали знать ни о какой идее в музыке. Так всегда бывает, когда не сами доходят до чего-то, а только повторяют чье-то, пусть даже гениальное.
И именно поэтому живой интерес к музыке соловья у всех в том уголке природы постепенно стал пропадать, в то время как птиц желающих кормиться пением его произведений, а так же разглагольствовать о них, становилось все больше и больше.
А кормились птицы в основном насекомыми, которые разводились в свиных экскрементах, к которым допускались, соответственно, лишь те из них, которые им нравились, и ровно насколько, насколько нравились. И поэтому первостепенной задачей всех птиц в том уголке природы было понравиться свиньям.
Свои экскременты каждая свинья называла капиталом и весьма им гордилась. И не мудрено, ведь чем больше свинья была свиньей, чем больше она жрала. А чем больше жрала, тем больше, извините за выражение, срала. А чем больше срала, тем больших деятелей культуры, каковыми считали себя птицы, могла прокормить. И, конечно же, при этом, не только сами свиньи гордились тем, что они свиньи, но и все остальные их уважали, и всячески заискивали перед ними. И явное свинство поэтому постепенно переставало считаться пороком.
Тем не менее, во времена соловья, все было несколько иначе.
И не то чтобы тогда не было свиней. Были они и тогда. Более того, так же рыли носами землю, жрали и срали. И так же все птицы, и певчие в том числе, и даже соловьи кормились их подачками, ковыряясь в их экскрементах. Но с той только разницей, что в те далекие времена птицы вообще, а певчие особенно, а уж о соловьях и говорить нечего, обладали чувством собственного достоинства. Которое проявлялось хотя бы в том, что не они за кусок говна унижались перед свиньями, пытаясь угодить им своим пением, а сами свиньи давали им этот кусок в благодарность за то, что они своим пением возвышали их над самими собой. И, кроме того, все уважали птиц хотя бы уже за то, что те, в отличие от всех остальных, умеют летать.
И благодаря этому в те благословенные времена и свиньи были не такими уж свиньями, да и говно не таким уж говном.
И при таких вот взаимоотношениях между всеми жителями того уголка природы, в те далекие времена и появлялись на свет соловьи. Ибо соловьи это, прежде всего, те птицы, которые поют только то, что сами считают достойным, и так, как сами считают прекрасным. И соловьев, кстати, и до и после нашего героя было много. Просто наш герой, о наследии которого пойдет речь, по общему признанию был самый гениальный, и непревзойденный в своем роде.
Правда, все это касается исключительно его пения, а не всего остального. Поскольку во всем остальном он, как и все другие соловьи, мало, чем отличался от любой другой птицы.
Но, к сожалению, даже к его гениальной музыке, в силу выше указанных мною причин, интерес стал постепенно ослабевать. И в настоящее время от соловья осталось разве что его имя. Которым все, и в первую очередь свиньи громогласно потрясают друг перед другом.
-Простите, вы любите соловья?
-Ну, как можно не любить соловья! Ведь если говорить о музыке, то нет ничего прекраснее его!
-А скажите, какой его напев вам более всего по душе?
-Ну, так сразу трудно ответить. Ведь все, что оставил нам после себя соловей прекрасно!
-А все же...
И если кто-то при этом и припоминал что-то, то, как правило, путал напев с напевом другого соловья.
А тем временем другие соловьи истинные продолжатели дела нашего великого соловья постепенно исчерпали все свои возможности.
И тогда описываемый нами уголок природы из райского превратился, прямо-таки скажем, в адский. Произошло это потому, что птицы потеряли, какое бы-то ни было, достоинство, а свиньи, какой бы-то ни было стыд. И свинство из порока превратилось в достоинство, а свиное говно стало единственной вожделенной целью всех вообще.
Певчие птицы теперь стали наперебой изображать своим щебетанием поросячий визг, который действовал на свиней магически, заставляя их впадать в детство. И чем лучше какой-то из них удавалось это сделать, тем большую кучу говна она получала за это в награду. И не столько, для того чтобы насытиться, сколько, для того чтобы самой почувствовать себя настоящей свиньей.
Благодаря чему, большинство птиц не только разучилось петь, но и летать тоже. И практически ничем уже не отличалось от свиней. И тогда все население райского некогда уголка природы стало представлять собой по сути единую серую массу.
Никто теперь не брал на себя смелость сказать что-либо от себя лично и ответить за свои слова. А все наперебой орали: "Вот мы!.. Должны!.. Нам надо!.." И никто ни за что не отвечал при этом.
Тут необходимо заметить, что все живые существа в том уголке природы, о котором идет речь, заботились не столько о пропитании, сколько о престиже, об уважении себя со стороны других. И как только в культурном отношении все стали одинаково серы, то говно, которое было всеобщей вожделенной целью, стало, кроме всего прочего, еще и мерилом животного достоинства каждого.
И в погоне за ним свиньи вскоре разрыли и засрали буквально все. Благодаря чему воздух провонял уже настолько, что даже им самим стало трудно дышать, не говоря уже о птицах.
Тем не менее, никто ничего не хотел менять, а если и хотел, то абсолютно не знал, как это сделать, поскольку все, как говорится, "за говном не видели говна". И те птицы, которые некогда считали себя интеллигенцией, определяющей культуру уголка, лишь недоуменно повторяли друг другу одно и тоже:
-Ну что ж, хотим мы того или не хотим, а времена меняются. Зато теперь у нас вволю того, что раньше было не доступно.
-Да, но не кажется ли вам, что все это свинство?
-А если и свинство, то, что в этом такого? И вообще, кто сказал, что свинство это плохо?
-Как кто? Соловьи об этом пели во все времена.
-Ну, знаете ли, о чем они пели никому не известно. Поскольку музыка не несет в себе никакой идеи. Раньше они пели так, а теперь вон, по-поросячьи визжат. И многим, кстати, это еще больше нравится
-Нет, извините, те, которые по-поросячьи визжат вовсе не соловьи.
-Как сказать, а вот они сами себя соловьями считают...
С одной стороны, все были довольны происходящим, а с другой явно недовольны. И, конечно же, всем хотелось придти к какому-то единому мнению относительно всего происходящего вокруг.
И вот, в результате долгой интеллигентской болтовни, как-то сама собой родилась весьма своеобразная идеология. Всех довольных происходящим стали считать достойными и уважаемыми, а недовольных неуважаемыми, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
И поэтому, чем больше теперь птица теряла свое личное достоинство, тем больше гордилась этим, чем в большее дерьмо вляпывалась, тем больше радовалась и веселилась.
И только откровенные свиньи, как ни странно, позволяли теперь себе время от времени высказывать некоторое недовольство.
-В конце-то концов - То тут, то там раздавались их голоса - Почему это мы до сих пор не довольны? Столько говна, понимаешь ли, наворотили, а для полного счастья все равно чего-то не хватает. А вот раньше когда-то пели соловьи... И вообще птицы были не такими ... И нас никто не считал за свиней... И говно не так воняло... И вот что нам скажет на все это наша интеллигенция? За что мы, в конце концов, ее кормим?
И тогда одна весьма предприимчивая кукушка, одержимая идеей во чтобы-то ни стало всем угодить, стала искать ответ на этот животрепещущий вопрос. "Надо как-то связать прошлое с настоящим - Подумала она - Надо найти в прошлом свидетельство того, что и тогда ценилось все то, что мы так ценим сегодня. Но свидетельство это должно исходить от непререкаемого авторитета. Тогда это произведет на всех неизгладимое впечатление".
И фортуна улыбнулась кукушке. Прознала она про то, что соловей писал не только музыку, а вел еще так сказать и широкую личную переписку со многими в том уголке природы, поскольку был и при жизни весьма известной личностью.
Не будем вдаваться в подробности, какого труда стоило кукушке расшифровать таинственные знаки, запечатленные когда-то соловьем на листах папируса, заметим только, что она блестяще справилась с этой весьма трудной задачей.
Слух о том, что кукушка раскопала личную переписку великого соловья, мгновенно облетел не только, описываемый нами уголок природы, но и соседние уголки тоже. Так что вскоре наш уголок стал тесен, и с трудом уже вмещал всех тех, кто во чтобы-то ни ствало желал узнать, о чем же это писал соловей.
И вот в один прекрасный вечер под бурные аплодисменты кукушка появилась перед публикой, и не спеша, разложила перед собой, пожелтевшие от времени, листы папируса.
Певчие птицы, специально нанятые оформить этот "вечер памяти соловья", так он был объявлен, завели тем временем один из прекраснейших его напевов. Какое-то мгновение кукушка находилась в задумчивости, после чего подала знак, и птицы тотчас замолчали.
-Переписка соловья это такое же огромное наследие, как и его музыка - Вдохновенно прокуковала она - Поэтому я прочитаю только некоторые из его писем, которые, как мне кажется, найдут в ваших сердцах самый горячий отклик.
Воцарилась торжественная тишина.
-Начну, пожалуй, с письма к жене. Их много. Но вот одно из них:
Пишу тебе из сиреневого куста, что на красной долине, куда я прилетел по приглашению баронессы Кляйнершвайн. Здесь собрался весь цвет местного свинства. И поэтому я весь трепещу и дрищу от волнения. Но, если все пройдет благополучно, то я получу такой куш в самых надежных здешних экскрементах, что смогу, наконец, купить тебе фазанье перо, о котором ты, я знаю, давно мечтаешь. Поэтому пожелай мне ни пуха, ни пера, не два пера, и не три пера, на всякий случай.
Твой Соловей-соловьище-соловьихуишище".
Несколько ошарашенная публика с нескрываемым волнением устремила свои взоры на кукушку.
-Думаю, что по слогу и по стилю подлинность клюва соловья ни в ком не вызывает сомнения.
Публика тотчас стала смотреть на кукушку с нескрываемым благоговением.
-А вот что он пишет вышеупомянутой баронессе Кляйнершвайн буквально на следующий день после выступления на красной долине - Продолжила кукушка.
-"Ваша милость!
Нет слов, выразить вам свою благодарность за чудесные экскременты, полученные в награду за мое выступление. Не скрою, что я с большим наслаждением поковырялся в них. Но если бы вы только знали, с каким наслаждением я поковырялся бы еще кое-где у вас, полагая, что и этим доставлю вам удовольствие, не меньшее, чем своей музыкой. Однако, пока что я только тешу себя несбыточной надеждой на этот счет, оставаясь при этом искренне преданным вашей милости Соловейчиком попрыгунчиком шалунчиком и лизунчиком".
На глазах представительниц прекрасного пола выступили слезы умиления.
Кукушка на время прервала свое чтение, и стала задумчиво перебирать листки папируса.
Певчие птицы, заполняя паузу, снова запели что-то из соловья.
-Вот вам пример деловой переписки соловья. - Торжественным тоном объявила она. Письмо адресовано директору капеллы Долбодрозду певчему.
-"Милостивый государь!
Хочу вам заметить, что ваши очаровательные щебетуньи- щебетушки - зассышки - засранки не совсем правильно трактуют мое Анданте-состенуто из торжественной кантаты опус двадцать пять, а точнее двенадцатую цифру, которую они зачем-то исполнили пиу моссо, хотя этого нет в партитуре. Причем исполнили так, что у публики вполне могло сложиться впечатление, что это уже и не торжественная кантата вовсе, а некая подкустная пастораль. Или подкустовая, не знаю, как правильней выразиться. Ну, в общем, когда веселой кампанией садятся под куст, справить свою нужду, и щебечут при этом от радости. Однако во всем остальном я вполне доволен их исполнением, так им и передайте.
С искренним уважением, ваш Соловей певун щебетун душещипатель и прочая".
Публика с еще большим почтением уставилась на кукушку.
-А вот несколько в другом тоне, но тоже деловое письмо - Тотчас оживилась та - Адресовано кардиналу монсеньеру Свиноерылло:
"Ваше преосвященство!
Я искренне польщен вашим предложением, написать праздничную мессу по случаю лишения одной из ваших святых дев ее девственности. Вы даже представить себе не можете, насколько эта тема меня самого бесконечно волнует.
Тем не менее, прежде чем взяться за нее вплотную, зная ваше великодушие и щедрость, хотелось бы знать, во что вы оцените мой труд, как только он будет завершен.
Искренне Ваш Соловей.
По воцарившейся торжественной тишине было видно, с каким глубоким пониманием отнеслась публика к постановке подобного вопроса.
-И снова жене, - Воодушевленно продолжила кукушка - Обратите внимание, как снова меняются при этом стиль и слог.
"Ну, наконец-то, дорогая моя!
Как всегда, чмок-чмок, тебя, чпок-чпок. Прежде всего, хочу поведать тебе, что ты даже представить себе не можешь какое у нашего кардинала и на самом деле свиное рыло. Вот уж, воистину, как говорят, "Бог шельму метит". А то, что он шельма, в том нет никакого сомнения, поскольку он не додал мне больше половины обещанных экскрементов за мою мессу, сославшись на то, что святая церковь переживает сейчас в этом плане большие трудности. А я начисто отказываюсь понимать это, поскольку собственными глазами вижу, как все ее служители срут направо и налево. Но если кого-то из них от моей мессы и поразил запор, то я в этом нисколько не виноват. По всей видимости, им надо было обратиться к другому композитору, который сочинил бы для них такую мессу, от которой их всех сразу же прохватил бы понос.
Раздумывая над этим, я уселся на ветку, и неожиданно выдал задницей такую головокружительную трель поко аччелерандо, что сам поразился своим способностям. И вот теперь я мучительно пытаюсь воспроизвести это же голосом. Пока что ничего не получается, но я обязательно добьюсь своего. Ты даже представить себе не можешь, какая захватывающая тема может из этого получиться.
Искренне любящий тебя, Соловушка - светлая головушка, и головочка тоже.
На этом кукушка неожиданно оборвала свое выступление, словами:
-Ну, думаю, что для первого знакомства с творчеством соловья этого достаточно. Как я уже говорила, писем очень много. Большинство из них весьма серьезные, но я специально подобрала такие, которые вызовут у вас наибольший интерес.
Публика взорвалась аплодисментами, которые постепенно стали перерастать в бурное ликование. А певчие птицы тут же сменили репертуар, и стали отчаянно и вдохновенно изображать поросячий визг.
Так закончился торжественный "вечер памяти соловья". Обожествляемый некогда образ его начисто развенчался в сознании подавляющего большинства в том уголке природы. И захлебываясь от восторга, все теперь только и говорили друг другу:
-Это надо же, соловей!.. И вдруг такое...
-Но кукушка-то, какая умница! И как ей удалось раскопать все это?.. Вот уж порадовала, так порадовала!..
Говорят, что кукушка теперь самая почитаемая птица в том уголке природы. Без конца выступает с докладами на темы: "Я и соловей", "Мы с соловьем" и т.п. ... И гребет при этом лопатой.
Если бы только соловей мог знать обо всем этом. Ведь он жил в такое время, когда чтение чужих писем считалось самым тяжким преступлением, за которое, в принципе, можно было убить на месте, и только по подозрению в совершении которого, уже вызвать на дуэль.