У Ее Величества серые глаза. Серые, как небо, под которым она иногда листает тонкую, со сделанными от руки записями, тетрадку. День Ее Величества насыщен делами, и минуты, когда она может вот так спокойно посидеть в тишине - крайне редки. Но когда она все-таки может себе это позволить, я устраиваюсь рядом и наслаждаюсь покоем. Я высвобождаю волосы из плена причудливо изогнутых заколок и сажусь прямо на траву возле скамейки, у ног Ее Величества. Закрыв глаза, вслушиваюсь в шорохи, коими разбавлена тишина. Ее Величество перебирает пальцами, тонкими и изящными, шелковистые пряди моих волос. Однажды она сказала мне, что ей нравится это делать, и я считаю себя не вправе лишать ее одного из немногих доставляющих ей удовольствие вещей. Шуршание страниц органично переплетается с шорохом травы и наших одежд.
Раннее утро, но Ее Величество уже многое успела сделать. Небольшой перерыв - и дела снова потребуют ее непосредственного участия. Чуть позже, уже после обеда, Ее Величество удалится в опочивальню, дабы смыть с себя всю ту грязь, коей полон любой двор, и немного отдохнуть перед официальными приемами.
На всех приемах я стою у правого плеча Ее Величества, за ее спиной. Мое присутствие - не бог весть какая, но все же поддержка. Увы, передать Ее Величеству свое здоровье - не в моих силах. Но в моих силах заметить, когда Ее Величество начинает бледнеть, а руки ее - подрагивать, и тогда я подаю едва заметный знак. И человек, с которым разговаривает Ее Величество, оказывается последним в длинной веренице просителей, а Ее Величество едва слышно вздыхает, бросая на меня странный взгляд из-под длинных ресниц. Однако она ни разу не упрекнула меня в излишнем вмешательстве в дела государственные.
В сумерках глаза Ее Величества кажутся гораздо темнее, под цвет волос - темных, как крадущаяся к окну ночь. Зажигаю свечи, и едва уловимый сладковатый аромат приятно дополняет гармонию.
Тяжелое платье - рыцарская броня Ее Величества. Но в ее собственных покоях ей нет нужды в доспехах. И прекрасный бархат грузно оседает на пол, дабы завтра утром о нем позаботились горничные.
Ночь - время тайн, и, несомненно, не мне раскрывать то, что является ее достоянием. Те слова, что не должны быть сказаны и не должны быть услышаны. То, чего вообще не должно быть, но все-таки есть. То, от чего мы, вопреки здравому смыслу, отказаться совершенно не в силах.
В минуты, предшествующие рассвету, когда небо еще только готовится к встрече дневного светила, Ее Величество особенно прекрасна. Она еще спит, и я любуюсь ею, сознавая, что только мне дарована честь видеть ее такой.
Мы должны быть преданы в первую очередь государству, а уже потом - государю. Я уже не знаю, кому я действительно предана.