... Среди сокурсников по Академии МВД выделялся один. Уже одно имя чего стоило! Заметно старше нас, эрудит, великолепный шахматист, он притягивал дружбу. Родом из Элисты, неторопливостью и широтой души Людовик буквально олицетворял бескрайние калмыцкие степи...
В Москве тогда уже начали говорить об этнических преступных сообществах. Как-то на занятиях по криминологии, что вел молодой и раскованный, насколько позволяла эпоха, доцент, затронули кавказские группировки. Отметили, что сила их в сплоченности, многочисленных диаспорах, ксенофобии. В дебатах упомянули, что преступная клановость, очевидно, закалялась в ходе насильственного переселения, когда приходилось выживать несмотря ни на что...
В дискуссии создалось впечатление, что народы-изгои, и, в первую очередь, насильственно интернированные, обречены на организацию по мафиозному стилю. Замкнутые, демонизированные, оболганные, они в силу обстоятельств, якобы, вынуждены были жить на криминальный манер. И сохранили его в наши дни.
Тут встал Людовик. И потряс своей историей: "Родился я в декабре сорок третьего, в глухой сибирской деревушке. Нас, калмыков, тогда тоже в пособничестве Гитлеру заподозрили. Мужчины воевали, а женщин, стариков да детей, даже не дав собраться, в не чищеных скотских вагонах погнали в Сибирь. Народ мы раскосый, и средь селян неграмотных еще и слух распустили, что свозят, мол, сюда людоедов...
Мама мною вот-вот разродиться была должна, с большим животом ходила. В дороге ее все оберегали, а тут высадили на снег на полустанке таежном, построили в колонны по трое, окружили винтовками наперевес да овчарками, и - шагом марш в тайгу!
Холод, голод, безлюдье. В немногочисленных встречных селениях замотанные до глаз бабы выходили с кольем да вилами, детей прятали, волкодавами травили. Еще бы - каннибалов ведут! Никто куска хлеба не подал. На перекурах охрана сажала людей на снег, окружала. Через пол часа - подъем, и дальше. На очередной остановке мать тихо осела в сугроб, через пять минут я на свет появился. Колонна дальше пошла, мы здесь остались.
Конвой не верил, что выживем. Потому и бросили в ближайшем зимовье. Продуктов на несколько дней дали. Мама моя в Калмыкии учительствовала, историком была. Потому и назвала Людовиком. Имя это мне потом еще долго аукалось! А спасли нас ... латыши. Их еще до войны сюда выслали. Прознав о случившемся, пришли с санями и нас к себе вывезли. Так всю войну вместе и прожили. И с местными сдружились, мать детишек даже грамоте потихоньку учила. Тем и жили. На Родину попал уже пятнадцатилетним...
Зачем рассказал все это? Да раззадорили вы меня... Никто из наших тогда преступниками не стал, и мафии не создал. Да и среди латышей, чей язык, кстати, я и сейчас помню, такого не наблюдалось. Вот и думайте...