Сумасшедшая собака недолго жила в семье. Взяли ее щенком довольно бедные пожилые люди, приютившие еще и подрастающего мальчика - некрасивого и злого ребенка. Собака щенком не отличалась никакими выпирающими чертам, но, подрастая, тоже становилась безобразно уродливой и злой сердцем. Ее сбитая треугольная морда на перекошенной шее - так что голова казалась вывернутой на бок - со временем приобретала скалящееся волчье выражение из-за короткой верхней губы, которая обнажала даже розовые мясистые десна, а глаза отражали в себе нервное собачье сумасшествие. Ее худое недоразвитое тело двигалось резко, короткими бесцельными рывками, после чего застывало на секунды и затем снова начинало свои движения. Не смотря на свою странность, собака эта не совершила в жизни своей ничего дурного, а, напротив - как и все собаки, даже сильнее - любила все человеческое, что ее окружало, как больной ребенок, рвущийся ко всему, что имеет настоящую жизнь. Ласки ее были неуклюжи и неприятны из-за внешней уродливости: подходя к сидящему человеку, она с хрустом выворачивала свою сжатую шею и клала, пуская тягучие горячие слюни, голову на человеческие колени, ногами переступала с место на место, чтобы тереться головою, а глаза свои устремляла прямо в лицо и смотрела черным немигающим взглядом. У людей прожила до того времени, пока уродливость ее не стала пугающей, и мальчишка однажды во время очередной собачьей ласки взял ее за ошейник и вывел из дома, бросил подальше кость, плюнул вслед, усмехнулся и закрыл двери. С этого времени собака, не понимая причин человеческого предательства, но понимая факт его, заютилась в крошечный и никому недосягаемый уголок и провела там остатки своей недолгой жизни, изредка выбираясь к ближайшему мусорному баку для пропитания. Хотя порою собаку, ведь она была сумасшедшей, охватывали какие-то полу панические, полу восторженные настроения, и она мчалась куда-то, будто в ожидании чего-то только ей известного и доступного, а затем, обессилев от бега и остановившись, теряла смысл своего похода и, смотря куда-то ввысь, плелась обратно в свое укромное место.
Сумасшедшая собака редко спала, порою она могла проводить недели без сна и пищи, лежа практически неподвижно и уткнув свой пустой взгляд куда-то, в видимое только ей. Когда собака чувствовала голод, огромных усилий ей требовалось, чтобы убедить саму себя в том, что она голодна и что нужно вставать. Походы за едой были для нее самым болезненным из всего, что случалось с ней в жизни: после предательства человеком, собака не боялась, не сторонилась, но будто стеснялась появляться в поле зрения человеческого существа, будто осознала свое внешнее уродство и душевное сумасшествие и от того понимала, что делает неприятно окружающим одним своим появлением. Каждый раз, когда по дороге ей встречался человек, она опускала голову так низко, как могла, чтобы скрыть уродливую морду свою, и, сжавшись, как можно тише и как можно быстрее, старалась прибиться куда-нибудь вбок, лишь бы только люди не смотрели на нее. Каждый раз, когда собака встречала человека, она чувствовала неполноценность свою настолько остро, что сжимала зубы, боясь дать волю всему тому, что раздирало ее согнутую грудь, и завыть. Человек казался ей не совершенным, не прекрасным существом, но неким идолом, который ранил, смотря на нее, и неким земным посланником небесного происхождения, частью которого собака не являлась. Вернувшись в свое жилище, собака накрывала морду лапами и тихо, почти беззвучно скулила.
Когда собака спала, ей снились сны. Сны собачьи часто повторялись и имели в себе множество схожестей, так что смысл всех этих снов оставался для каждого сновидения однообразен. Снилось ей, что она бежит по улице, а вокруг нее множество людей, и собака впервые в жизни чувствует свое единение с людьми, и это чувство наполняет ее маленькое тело горячей тягучей радостью и любовью к людям, которые буквально поджигают собаку изнутри, так что она идет неровно, прыгая и вертясь по дороге. Собака ловит на себе взгляды людей и, не оценивая их, гордиться ими, как самым сокровенным, что есть у нее, и любуется собою, сама изредка бросая дерзкие взгляды на прохожих. Потом собаку охватывает непреодолимый страх близости чего-то ужасного, и она, разместившись посредине улицы, начинает говорить истинным человеческим языком (хотя она даже понятия не имела о человеческой речи), предупреждая людей о неминуемой опасности. Но люди не слышат ее, они проходят мимо в своих цветных различных одеждах и пахнут ядовитыми искусственными запахами, от которых у собаки начинает мутить в животе и чернеть в глазах, и она падает не в силах высказать еще ни слова. Она лежит не в состоянии пошевелиться и видит, как на ее глазах все эти люди тоже начинают падать, пачкая свои дорогие одежды; как они кричат от чего-то им непонятного, но их убивающего; как все их машины останавливаются и распускают на себе огонь и гарь; как все огромные строения рушатся, заваливаясь в бок и ломая друг другу каменные кости; как самолеты падают с дымных небес, будто пламенные ангелы, и взрываются, забирая с собой тех, кто им даже не принадлежит. Все на мгновение вспыхивает, а затем успокаивается, и когда ветер уносит за собой остатки пепла и пыли, собака видит пустоту, собака понимает, что только ее пощадило нечто, что сильнее человека. Когда собака проснулась, она плакала.
Лежа в берлоге своей и устремив глаза куда-то в неизвестность, собака вспоминает и разбирает по кусочкам то чувство любви к человеку и принятия им, она трепетно ласкает его в мыслях, подрагивая от удовольствия. Она не понимает, почему в ее снах вся эта ужасная человеческая катастрофа не тронула только ее, она мечтает во сне своем предупредить людей, высказать им все, что она знает и думает: в мыслях своих собака находит самые правильные и самые пронзительные человеческие слова и повторяет их, заучиваясь, надеясь вспомнить в следующем сне. Ну а если слова так и останутся неуслышанными, собака мечтает, чтобы и ее убило этим разрушительным хаосом, лишь бы умереть там, рядом с человеком, лишь бы еще раз почувствовать радость единения с ним. А еще глубже внутри, она ненавидит то, убило людей и не позволило ей наслаждаться этим чувством немного дольше и хотя бы во сне. Собака люто ненавидит человека, потому что не нечто, а сам человек себя убил, и собака это понимает.
Однажды, когда собака по обычаю была занята своими мыслями, она почувствовала практически физическую боль человеческого взгляда - около нее стоял человек. Он был грязен, в старой перепачканной одежде, и пахло от него отравляющим запахом алкоголя, который даже собаку заставил робко поморщиться. Человек стоял и смотрел на собаку, в то время как ее охватывала сильнейшая паника: она не понимала, откуда здесь взялся этот пугающий ее человек, как он нашел ее, зачем он на нее смотрит - все, что было непонятно собаке, приводило ее в дрожащий ужас. Человек смотрел на собаку, без отвращения взглянул в ее истерические глаза и произнес: " А ведь мы с тобой похожи". Затем он больно пнул собаку грязным ботинком в костлявый бок, громко и дико расхохотался и ушел. От боли собака лишь пискляво гавкнула, голова ее закружилась то ли от запахов, который оставил в воздухе этот человек, то ли от удара, то ли от переизбытка всего человеческого, что свалилось страшной неожиданностью на собаку, и она, все еще пытаясь панически рассуждать, провалилась в сон.
Собаке снился тот же самый сон, только когда все было разрушено и собака увидела пустоту, из пустоты этой вышел сияющий человек , и при одном виде его собака почувствовала незнакомое ей спокойствие, и в первый раз глаза ее приобрели настоящее выражение собачьего счастья. Человек взял собаку за ошейник, и она послушно и смело пошла за ним.
Собака не проснулась, и никто ее больше не видел.