|
|
Несколько лет назад, точнее, года три тому, Василий Егорович обзавёлся новым хобби
- собирал у мусорных контейнеров части выброшенных мебельных гарнитуров в сносном состоянии и, принеся домой, мастерил из них полочки,
шкафчики различных конструкций и украшал их архитектурными орнаментами замысловатой конфигурации, которых не бывает на изделиях
промышленного производства. А потом расписывал их красками под хохлому, привнося в неё изрядную долю своей фантазии.
Его увлечение поддержал одиннадцатилетний внук, Антон, и не на словах, а на деле: ему нравилось расписывать шкафчики.
Полностью композицию росписи дед внуку не доверял, а только те элементы, которые, как считал Василий Егорович, у него получаются "сносно".
А чтобы в итоге получилось "отлично", дедушка Василий сам доводил "до ума" продукцию, вышедшую из-под кисти Антона.
Со временем Антон отлично "набил" руку и дедушка уже не терял время на доводку рисунка до кондиции.
Ещё через некоторое
время Антон стал осторожно вводить свои элементы в рисунок, и Василий Егорович с удовлетворением отметил, что он делал это грамотно, и его
элементы не выбивались из темы.
Чтобы не сдерживать фантазию и художественное чутьё внука, Василий Егорович отдал ему
очередной, вновь сделанный шкафчик, для росписи полностью по его вкусу. И внук расписал: соблюдая колорит и стилистику хохломы, он полностью
заменил стилизованные элементы растительного орнамента стилизованными же изображениями сотовых телефонов и их атрибутов. Возможно, искусствоведы
и посчитали бы это новаторством, последним словом в искусстве, даже возможно разглядели бы в нём проблеск таланта, но Василий Егорович был
обескуражен неуклюжей, как ему показалось, фантазией внука, которую он определил как "искусство ради искусства", и которое не даёт ничего ни
уму, ни сердцу, но вызывает некоторый интерес своей оригинальностью. Он оказался в замешательстве и не решился вслух высказать своё истинное,
то есть нелицеприятное, отношение к творению внука. Помятуя, что только посредственное не вызывает ни положительных, ни отрицательных эмоций,
он признал, что изображённое внуком не оставляет его равнодушным и про себя подумал: "А чем чёрт не шутит, может, в парне действительно что-то
необыкновенное есть, а я своей критикой уничтожу на корню его талант", поэтому лишь спросил:
- А с чего это вдруг ты
изобразил то, что изобразил? Мне бы такое ни за какие коврижки в голову не пришло.
- Деда, а я и сам не знаю: просто
я сегодня утром нашёл сотовый телефон и всё время о нём думаю. Вот и нарисовал его в разных видах.
Василий Егорович
вспомнил несколько случаев из своей жизни, когдо он сам что-то терял. В молодости эти потери воспринимались им как трагедии, но по мере
взросления чувственные, неконтролируемые восприятия уступали место мудрости, которая заключалась в девизе: "К чёрту переживания, если горю
уже ничем не поможешь".
- А ты можешь представить, как себя сейчас чувствует тот человек, который пользовался этим
телефоном? Во-первых, аппарат стоит немалых денег. Во-вторых, владелец лишился адресов, часть из которых невозможно восполнить. В третьих,
ему сейчас надо держать с кем-то связь, а как? Ещё порассуждав на эту тему, Василий Егорович заключил:
- Не завидую я
сейчас этому товарищу, не завидую.
- Деда, это совсем не товарищ, а девочка.
- Вот оно как! Ты что? -
украл?!
- Нет, не украл, просто одна девочка из нашего двора вчера потеряла его, мы всем двором искали, но так и не смогли
найти. А сегодня утром, когда я ходил за хлебом, я увидел его у скамейки. Он лежал в траве, прямо у ножки скамеечной - им котёнок чёрный
играл.
- И что тебе мешает отдать его хозяйке?
- Я думаю, что так как мы вчера его не нашли и
девочка смирилась с его потерей, значит, раз я его сегодня нашёл, то он уже мой.
- А теперь представь, что ты потерял
ценную вещь, допустим, тоже сотовый, и ты его не нашёл - неужели на следующий день ты забудешь о потере и тебе не жалко будет его?
Внук молчал. Василий Егорович продолжал:
- И вот представь дальше: кто-то нашёл, да пусть хотя бы, ты сам нашёл свою потерю,
неужели тебе было бы всё равно, неужели ты не был бы рад? Лично я не могу в такое поверить.
На лице внука дед увидел выражение сожаления и сразу понял, что в душе у него идёт нелёгкая борьба между "оставить" или "отдать". Он был уверен, что эта борьба
закончится в пользу "отдать" и на этом можно было бы закончить направлять внука на путь истины. Но в его памяти возник один случай, который напоминал о себе в течение своей жизни не раз, и о котором, в самый раз, рассказать сейчас внуку. Если внук поймёт его рассказ правильно. то у
него непременно должно возникнуть неодолимое желание только "отдать" - и никаких сомнений в правильности своего поступка.
Было Васе, будущему Василию Егоровичу, лет десять, когда однажды, летом, он выстругал ножом из деревянного бруска, длиной в ладони две, лодочку. Раньше он строил параходы довольно примитивно: один торец дощечки заострял, на саму дощечку набивал разные дощечки размером поменьше и пароход готов. На нос парохода он вбивал небольшой гвоздик, привязывал к нему нитку, за которую тянул свой пароход, бегая по лужам. Его богатая фантазия превращала примитивное сооружение в быстроходный торпедный катер, или в эсминец (хотя ни торпедных аппаратов, ни пушек на них не было). Тогда он ещё не знал разницы между словами: судно, пароход, корабль, и все большие плавающие объекты называл пароходами, ибо только пароходы, к слову - они в ту пору были колёсными, он видел воочию на Амуре и Зее.
Получившаяся лодочка уже действительно походила на настоящую лодку, и это обстоятельство, обработанное богатым воображением, позвало его на Амур испытать лодочку в настоящей стихии.
В тот год лето было скупо на дожди, Амур здорово обмелел, и чтобы зайти на глубину хотя бы по пояс, необходимо было удалиться от берега метров на сто, а то и более. Ну а Васе достаточно было глубины чуть выше щиколотки. Такая глубина больше никому, кроме него, не была нужна, и потому он спокойно начал свои эксперименты с лодочкой, дав волю своей фантазии. Она ещё более разыгралась, когда он увидел маленькую дохлую рыбёшку, прибитую к берегу. Положил её в лодку и пустил в свободное плавание. Слабый ветерок и чуть заметные волны направили "баркас" с уловом к берегу. Вася не вмешивался в действия воображаемой команды баркаса и с интересом ожидал - где причалит "баркас". Под совместным воздействием течения и ветерка лодка с уловом проиближалась к берегу в метрах тридцати от того места, откуда начался её рейс.
На берегу, невдалеке, лежала чья-то одежда. Никогда раньше его не привлекала чужая одежда на пляже, но сейчас он почему-то зацепился взглядом за одёжную пару: серые брюки и рубаху в крупную синюю клетку. Его жутко заинтересовало содержимое карманов брюк. Берег, ещё месяц назад бывший глубоким дном, представлял теперь собой плато, покрытое галькой. В пределах опасной видимости - никого! А одежда, в которой, возможно, находится клад в виде карманных часов, перочинного ножика или денежной бумажки - вот она! Вася покружил вокруг одежды, делая вид, что высматривает что-то на земле, а сам из подлобья обозревал окрестность: не направляется ли кто в его сторону? Всё спокойно, помех не видно, самый раз совершить задуманное. До брюк всего лишь один шажок, но бешенный стук сердечка не даёт сделать его. Его не мучали угрызения совести за намечаемое посягательство на чужое предполагаемое добро. Страшило возмездие хозяина этого добра, которого поблизости нет, но в самый ответственный момент он каким-то непостижимым образом может оказаться возле. Кара его, конечно, будет ужасной! Но как же оставить без внимания лежащую без охраны одежду? Противоборство страха и соблазна отвлекли его внимание от лодочки, то бишь - "баркаса", а её прибило к берегу и небольшие волны шлёпали её о камушек; в конце концов, она перевернулась, и рыбка, то бишь, улов, оказался за бортом. Вася заметил это краем глаза. Но эта авария, всего-навсего, игра, пустяк по сравнению с намечающейся операцией.
Вот он решительно сделал два шага к одежде, осталось сделать последний, но на него опять не хватило духу: он, вдруг, почувствовал, что не может сделать этот шаг, потому что - трус! Но надо найти оправдание этому состоянию. Он стал осматривать полуфигурки людей, стоящих и бродящих в воде, пытаясь определить - не направляется ли кто к берегу в его направлении. Если бы такая фигурка определилась, то Вася со спокойной совестью оставил бы свою затею, под предлогом невозможности её осуществить. Но такой фигурки не было, стало быть, возможность пошарить в чужих карманах остаётся и всё дело в преодолении трусости. "Да в конце-то концов, мужчина я или не мужчина?!" Вася, как в бреду, полусознательно, но решительно шагнул к одежде, нагнулся и сунул руку в карман брюк - ничего. Он сунул руку в другой карман и здесь пусто. А сердце колотитсяяя!!! Он сунул руку в нагрудный карман рубашки и нащупал ... обломок расчёски! Всё! - больше карманов нет. Больше никакой компенсации его страху не будет.
Вася быстро отошёл шагов на пять и даже не осмелившись оглянуться, пустился наутёк, чтобы быстрее скрыться с глаз, воображаемого хозяина одежды. Преодолеть нужно было метров двести открытого галичного пространства, чтобы, оказавшись на улочке, почувствовать себя в безопасности.
И во время бега, и весь остаток дня, вплоть до самого сна, в его голове муссировалась мысль: что делать с этим обломком?
У него в портфеле есть целая расчёска и лучше этой. Но ведь этот обломок - плата за страх, поэтому
выбрасывать его жалко, хотя прекрасно понимал, что пользоваться им не будет. И последующие три дня
его мысли были сконцентрированы вокруг злополучного обломока расчёски: а что, если хозяин расчёски
обладает даром волшебства(сейчас это называют экстросенсорными способностями, но в то время он этого
слова не знал) и, каким-то образом. найдёт его, Васю. Вот будет позор! Подумать только! - мальчик-паинька,
почти отличник, в неблаговидных поступках никогда не был замешан, октябрёнок и такое отчебучил!
Об этом позорном случае из практики своего детства, Вася, Василий Егорович, никогда, никому не
рассказывал. Но, видимо, сейчас то чёрное пятно в его биографии должно реабилитировать себя,
выполнив педагогическую роль. Василий Егорович рассказал об этом Антону очень подробно, эмоционально,
даже кое-что преукрасив для убедительности.
- А теперь давай поразмышляем: как сложилась бы
моя жизнь, судьба, если бы тогда добыча оказалась более ценной, к примеру, часы. Конечно,
мне бы это понравилось, и я бы, наверняка, попытался повторить подлость при удобном случае. И
если она закончилась бы успешно, то всё!- это было бы началом моего краха. Я бы уже меньше
мучался угрызениями совести, а это означает, что я начал бы изгонять бога из себя. Ведь истинный
бог, это, да будет тебе известно, не тот, выдуманный нашими далёкими, почти пещерными предками,
а бог - это совесть человека. Этот бог пытается удержать человека от дурных поступков. И наоборот, пытается
надоумить на хорошие дела. Тот, выдуманный бог, простит любые преступления, если совершившие их
покаятся в своих грехах и пожертвуют большие деньги на "богоугодные" дела. Бог же
по имени Совесть не нуждается ни в каких молитвах и приношениях. Кажется, я отвлёкся. Так вот,
после двух - трёх удачных краж я бы уже сам стал искать удобного случая для кражи. Сколько это
продолжалось бы, предугадать невозможно, но ясно одно, что когда-нибудь я всё-таки попался бы.
Ведь, как известно: "сколько верёвочке ни виться, а конец всё-равно будет". И тогда тюрьмы, зоны, и пошло-поехало. И, наверняка, я окзался бы в другом городе,
у меня была бы другая жена, другие дети, другие внуки, то есть, вместо тебя был бы совсем другой внук!
если бы, конечно, я остался жив. И ещё, что очень важно: посуди сам - ну кого может вырастить и
воспитать вор? Таких же несчастных каким стал сам. Так что, подумай над моими словами, внучек".
|
| |