Под бетонным мостом, где ночью грузовики месят черную илистую рельефную грязь, расположилась эта лужа. Она иногда отражает свет одиноких фар щерящихся машин и собирает тину близлежащего железнодорожного вокзала. Лужа является потолком просторного залитого светом ресторана. Дубовые столы с резными ножками, немного кривые темные стульчики. Пахнет раковым супом. Из ресторана есть выход в какие-то подземные стеклянные лабиринты, в углах которых греются сиреневые прихожане. Они протиснулись сюда по узким сырым каналам многочисленных прокуренных переходов, прибежали по гулким каменным лестницам, приехали на стремительных сверкающих больничных лифтах.
Паства здесь самая разнообразная -- давно забытые студенты, ветхие мусорщики, морщинистые гипнотизеры, старухи. С утренним солнцем исчезнут все эти гранитные будничные урны с окурками и пестрые котомки. Звенящие красные трамваи проедутся по их пыльному миру. Судорожно закроются холодные жабры люков, зажгут ненужный желтый свет в коридорах... Пока же обутый в голландские ботфорты знатный человек с тростью (набалдашник -- серебряная рыбка) пытается найти вход. Этот господин с лунным лицом мясника обошел городской кинотеатр (вокруг -- засохшая крапива), зачем-то пнул дымящуюся банку из-под абрикосового сока. Ему совсем не было дела до умерших любителей кроссвордов, но он прекрасно помнил судей в белых париках и красных мантиях за изящными чугунными оградами своего города. Их быстрые шпаги ему, наверное, не забыть никогда. Скоро уже полночь, а успеть нужно очень много.