Стены в этой комнате покрашены очень назойливой ярко-желтой краской. Говорят, что такой цвет обожают умалишенные, но однажды я видел, как смеялся в этой комнате наш бухгалтер. Он скромный человек, закрывает глаза на разные формальности. Он верен общему делу. Он случайно выжил после одной большой пьянки, отравился винегретом. Он очень любит слушать музыку, собирает старинные пластинки. Как он ухитрился тогда выжить-до сих пор никому непонятно.
Если шел дождь, городские бродяги садились под навес прямо на крыльцо нашей конторы. Они слушали уличный шум, вода стекала по слипшимся волосам. Ездили прогулочные трактора, бухгалтер всегда говорил, что бока у них не очень хорошо защищены, потому что сделаны из слишком тонкого железа. У столовой всегда крутились какие-то сытые мужички, они поздравляли друг друга или помогали выносить столы.
Было забавно смотреть, как птицы купаются в лужах или дерутся из-за крошек. Я пытаюсь угадать, какие неприятности принесет мне время. На театральном чердаке-полчища крыс, мы боремся с ними, это огромные, просто чудовищные стаи. Мы обрушиваем на них всю мощь нашего ума, но я подозреваю, что этого для них недостаточно.
Шоферы медленно танцуют ритуальный танец, пытаясь забыться или празднуя свой очередной титул. Никто из них не хочет прослыть болтливым или дерзким, но все они сохраняют многообразие свое. Фальшь звучит стандартно, когда они приезжают сюда.
У нас-строительная организация, мы строим романтические тоннели, фермы, лаборатории и трудовые учебные подвалы.
Зеленые вихри обретают тело и способность внушать другим свои страшные мысли. Интеллигенты ходят в своих уродливых пальто, они как будто знают какую-то мерзкую истину. Я вижу остальных, изможденные лица за стеклом клиники. Работает только элементарный принцип искусственного отбора, студентам вбивают в голову какие-то глупые знания, явно недостаточные для того, чтобы жить. Беззвучно идут вагоны с приветливо распахнутыми дверями.
Продавцы привычно делят свою добычу-вот что скрывается за тихими дверями мясного отдела. На рассвете грузовики робко подают сигналы. Одной женщине разорвали кофточку. У нее муж инженер. Общество моментально поднялось на одну ступеньку.
Многие отмечают, что правительство как следует взялось за людей. Люди не могут состязаться с властью, силы явно не те.Я заметил, что некоторые животные как будто сразу рождаются дрессированными. Они ходят с потухшими глазами, все время пребывают в оцепенении, ищут укромное место. Они вздрагивают, если их позовешь.
Рабочие гордо смотрят в дымное небо. Их торжественно избивают по праздникам, пусть это вас не удивит, а начальство стремится присутствовать на всех этих мероприятиях.
Сегодня у входа собралось слишком много людей, контора не может всех их впустить. Начальник кричит: "Граждане, прошу вас, очнитесь! Вы хоть знаете, куда вы пришли? "Он выскочил, чтобы успокоить толпу. "Граждане, вы нарушаете правила, я вызову милицию, если вы сейчас же не уйдете. "Начальник наш-интеллигент, очень воспитанный человек.
Толпа не уходит. Ее намерения неизвестны. Опасно сейчас что-нибудь делать, но начальник кидается к телефону и вызывает милицию. Тут же приехала милиция. Милиционеры громко в рупор объявили толпе, чтобы расходились, но рупор у них был паршивый, и люди сразу же пришли в ярость, стряхнули охранников, многих наших рабочих избили тогда в диком исступлении. Это были подлинные чувства, прекрасные настоящие чувства. Они сломали наш фургон, обрушили подъемный кран на соседний магазин. Опять повезло бухгалтеру-он успел убежать, не стал дожидаться.
Потом толпа смущенно разошлась, причем кое-кого все-таки забрали в милицию. Мой начальник счастлив-он впервые в жизни установил контакт с массой, ходит теперь в ушанке и приземистой телогрейке. Мы должны строить смотровую площадку, многие чувствуют себя погано после этих всех событий, хмурятся, прячут что-то в карман. Что-то терзает наших, какая-то сонная трагедия. Некоторые наши философы пришли к определенным историческим выводам.
Эти философы-просто любители поглазеть на какой-нибудь скандал, они даже способны сказать после этого красивые слова. А в принципе это обычные люди, которые живут сами по себе.
Один из них одно время даже работал частным художником, правда, его символы было очень трудно понять. Он целый день сидел на диване у нас в конторе и ничего не делал. Он всем объяснял, что всегда сумеет наверстать упущенное время, надо только сходить в гараж, проверить моторы. Он как будто стоял в математической очереди. Иногда он, потрясенный, бежал в свой гараж рисовать.
Философы отвечали у нас за укрепление стада. Они числились в ударном резерве и издавали благостные звуки. Они сидели в особой комнате с розовыми занавесками. Они беспрекословно исполняли приказы нашего начальника и поклялись никогда не раскрывать тайну организации. Всем гостям и случайным посетителям они говорили, чтобы они выметались, но все это делалось крайне доброжелательно.
Блуждают слепые прохожие. К ним со временем присоединяются все остальные. Душевные старушки, у которых осталось только одно право- молчать-норовят вцепиться в тебя мертвой хваткой.
В агрессивной зоне-бесконечно глухая ночь. Оставлены на столе бутылки и стаканы. Звучит сигнал"ложная тревога". Начальники собирают свои огромные коллективы. Скорее всего, они хотели бросить их в бой, чтобы заполучить какое-то большое богатство и славу. Научные работники возмущаются, их освободили от всех обязанностей. Служители математических культов мыкаются в пустых бесполезных классах. Художник рисует погибшую рыбью областную больницу, все сразу переворачивается внутри от этой картинки. В отдельном кабинете высокое начальство брызгает слюной на подчиненных. Все воспитатели замаскировались, самые свирепые из них притворяются, что мирно спят. Охоту запретили, но ружья и патроны все равно продают всем желающим поохотиться. Люди вертикального происхождения спотыкаются с непривычки, когда идут по неровной земле. Светят тусклые огни. Лампы облеплены мошкарой. Математик восхищенно рассматривает трубу, исписанную непонятными закорючками и нечеловеческими знаками. Очередь у пивного ларька печально вздыхает, наблюдая ценный скот. На фронте кого-то уносят из грязного окопа, не давая даже проснуться. С нами остались великие должности государственного аппарата, у них все мутится в голове, поэтому думают они только об овощах. В нашем подвале сделали ремонт, оштукатурили, рабочие довольно хлопают по стенам.
Мы сидим в парашютной берлоге и ведем учет всех кирпичей, которые нам сегодня привезли. Бухгалтер счастлив, что у него такая прекрасная работа. На нем модный пиджак и цветной легкий галстук. Наши сотрудники из транспортного отдела хорошо ориентируются на местности, Это радикальные шоферы, водители, способные ездить по любой дороге.
Трамвайные инженеры наращивают телефонные провода и вбивают спасительный крюк. Мальчики ходят пьяными по улицам или все вместе стоят у нашего подъезда, обдумывая какие-то сложные дела. Кипит общественная жизнь, люди суетятся как муравьи, бегают, рассматривают вывески магазинов.
Иногда мне кажется, что городом овладело безумие, но это всего лишь обеденное время. Раскрыты трепетные двери, слесарь что-то жует и пьет свое вино. Растет горькая медленная трава, на узловых ступеньках сидят люди со своими проблемами. Я знаю все городские барьеры и преграды. Лают безымянные собаки. Мне известны все бумажные тайны. Нами неусыпно руководят, а ими самими управляют страхи и сознательные желания. Мне нравится смотреть на детали этого большого механизма.Я стараюсь быть честным, я плаваю в хирургической изящной луже, пока кто-то прихлебывает из нее воду. Я пытаюсь раскрыть секрет водопровода, расшифровать математику жизни. Я хочу поделиться с остальными гражданами контуром чего-то большого, что величественно и выглядит так ярко, что слезы застилают глаза.
Друзья труда летают вокруг, поют свои зловещие песни. У них жуткий вид, годы приучили их к питьевому спирту и ограниченному способу жить. Их жизненная привычка даже хуже, чем драное пальто какого-нибудь старого интеллигента, который тоже рассуждает о жизни. Они собирают мусор из канавы, откапывают рваные тряпки, роются в помоях. Окружающим они любезно намекают, что они поглощены этим свиным промышленным процессом.
Они очень бывают рады, когда удается найти какую-нибудь газетку, они весьма заинтересованы в литературе как таковой и чтении вообще. Общество бессильно что-либо сделать, врачи изобретают яды, изучают повадки пленных, но слишком много внимания уделялось гармонии как некой абстрактной форме, когда почти все грамотные члены общества оказались словно за бортом. В один прекрасный день государство поставило их перед этим нищим фактом. В театре и цирке грохочут хлопки, толпа аплодирует страстным рациональным речам объективной пропаганды.
В просторных стрелковых камерах учатся наши студенты, они пытаются обрести истину. Истина открыта для всех, пожалуйста, берите, вот она, снаружи и внутри одновременно. Это очень серьезные вещи. Наш бухгалтер хранил у себя странные книги, залитые не то вином, не то кровью. Он брался за чтение, когда как раз искал эту самую истину. Только я хочу сказать, что дорога, по которой он шел, была очень извилиста и коварна и больше смахивала на путь к пропасти. Он часто демонстрировал мне эти учебники с порванными обложками. Он чувствовал себя словно причастным к бездонной тайне, за которую будут обязательно преследовать, а мы все продолжали строить свои сооружения, все-таки контора наша была строительная, нам не было дела до истины.
Вчера я видел фальшивых старичков. Они опять вернулись сюда. Они хитро щурятся от яркого солнца. Все они поселились в сером доме с колоннами. По-моему, это общежитие. Старички эти практически безвредны, они часто впадают в сумеречное состояние и усиливают эффект покрашенного свежей краской пола. Торжественно выплывают образы странных богов, которым старички поклоняются. Я ручаюсь, что когда-то все это было нарисовано мелом на асфальте. Они стремятся быть мудрее, что-то бормочут невнятно, дергая сморщенной головой. Этих старичков изобрели в кабинетах власти, их главная удивительная черта-способность служить любому начальнику.
Эти старички-незначительные пенсионеры, некоторые из них очень деликатно смеются над правительством, убежденные в поддержке сверху. Они думают, что спасутся в общей суматохе. Вообще, они очень смирные, эти старички. Им весьма удобно жить, они только изредка деловито покашливают, предварительно коснувшись плеча собеседника. Они тренируются, прыгают с парашютом, собираясь отправиться в служебный полет. Они не слышат криков"не забудьте выдернуть кольцо", оглохли от большой высоты и от таблеток. Многие из них раньше были трамвайными кондукторами и качали в колыбели нынешних трамвайных инженеров.
Хирург из северного дома в забрызганной повязке ничего не имеет против этих старичков. Он любит порядок и преданно служит артиллерийским символам. Кое-кто говорит, что хирург грубый, но он просто ошеломлен, слишком рано повзрослев. Он допрашивает своих пациентов, обнажая в улыбке редкие зубы. Хирург-счастливый человек, он обладает кабаньим интеллектом. Одно время он работал в штабе, он был буфетчиком, стоял за прилавком в штабном буфете. Теперь он всего лишь пенсионер, живет в собственном доме у озера и разрабатывает новые стратегии. На ковре у него висят сабли и пистолеты-работа в штабе армии не прошла даром.
У него всегда в руке шприц. Когда к нему заходит очередной глупец, хирург долго сосредоточенно привязывает его к креслу, пока тому не начинает мерещиться трудовая свалка, на которой можно заблудиться и потерять все, что имеешь в карманах. Операционная звенит от криков.
Смеркается. Машины едут в гараж. Так делается всегда. Вечером начальник раскрывает своим подчиненным некоторые из великих загадок, чтобы люди могли спокойно лечь спать. Я вижу стиснутые зубы своих коллег, они в чем-то сомневаются. Крутится деревянный глобус, обозначая приближающееся время ухода.
В купе-драка. Случайному пассажиру выбили зубы, чтобы не совал свой нос куда не нужно. Загораются подземные огни. Убирают светофоры. Все номера предупреждены о драке в поезде. Пассажиры крушат все подряд. Разбили зеркало. Скрыться невозможно. Встретились злейшие враги.
У нашей конторы, кажется, сменился руководитель. Да, будет новый начальник. Это уверенный в себе пожилой человек из технического персонала. Наш новый начальник каким-то чудом избежал железной палки. Он несет в себе низкие импульсы, они словно царапают его изнутри. Он считает, что вполне достаточно показать куда-нибудь широкой ладонью. Мне такие люди неприятны. Он насвистывает какую-то пустую мелодию, обнаруживая свое присутствие на рабочем месте. Он дает рабочим какие-то непонятные задания. Потом он терпеливо ожидает, когда его приказы будут исполнены. Он дает нам деньги и одновременно убивает.У него ровный тембр голоса, но он только бурчит что-то под нос, предпочитая просто указывать рукой, что следует сделать сегодня. Его тактика мне непонятна. На нем липкий резиновый костюм и живописная бархатная шляпа.
Под самым нашим окном мясник с грибным ножом гоняется за кем-то в штатской одежде. Воображение рисует самые мрачные картины. Что будет, если он его поймает? Мы никогда не суемся в эти процессы. Мы страдаем от интеллигентных страхов. Мы все плохо спим, мечтаем убраться из конторы и пойти работать в трамвайные инженеры. Многие из нас давно уже не реагируют на гражданскую вибрацию населения, закрыли все двери и сидят, не позволяя никому войти. Это все субъективные отклонения. Направленность наших мыслей никому не известна. В нашем растерзанном хозяйстве-трактора, бульдозер, экскаватор, грузовики и подъемные краны.
Во дворе проходит тыловая граница. Здесь уже поставили больничные табуретки, приготовили веревку. Доктор расспрашивает приговоренного к казни о последнем желании. Его последнее желание-как раз напасть на доктора.
Старухи сидят на скамейках, щелкают семечки, наблюдают за казнью. Они как будто осознают что-то. Жители разрушенных домов тоже подходят сюда, интересно же. Приговоренный корчит телефонную гримасу, он находится на безопасном расстоянии.
Стена усеяна фотографиями, неуместная жалость охватывает, когда смотришь на эти лица. Это все-славные трамвайные инженеры. Это благородные люди, которые все время улыбаются улыбкой, которую трудно расшифровать. Они словно излучают добро и счастье.