Разговор с соседом по площадке. -Ты на каком этаже живешь? -спрашивает он меня. -На последнем-отвечаю. -На последнем? -удивленно переспрашивает он. -Ты вообще считать умеешь? -спрашиваю я. В принципе, разговор окончен.
Мой сосед. Это странное городское сочетание походного одеколона, скучного остроумия и ехидных въедливых слов. Мы ведем с ним одни и те же разговоры, его интересует, кто же это разоряет государственные планы. Я сразу, как увидел его в первый раз, догадался, что так будет. Я уже был наслышан о подобной возмутительной доблести. Вообще, я слишком хорошо знаю, откуда берется гражданское веселье в чьей-нибудь"мудрой"голове.
У соседа-вид образованного человека, лицо стриженного хирурга, он носит нейтральные очки, я пугаюсь его невозмутимых глаз. Назойливое агрессивное желание я рассматриваю как невразумительное свойство своего характера. Я больше не верю советам верных друзей.Я не могу серьезно воспринимать ни один разговор, ни одно сколько-нибудь приличное сообщение.
Мои спутники жрут кашу. Над их головами висит нестерпимый туман и цветут речные фиалки. Возможно, они чего-то ждут, а может быть, просто радуются несложному процессу.
Мне везет на дураков. Я легко могу покинуть этих друзей, но мне жаль так поступать с ними, я учу их, а они мрачно изучают меня, силятся понять мои слова. До них доходит какой-то тайный посторонний смысл, который я и не думал вкладывать. Это не я, это они говорят"как бы случайно".
В мое окно видны проплывающие крыши маленьких инженерных домиков. Пассажиры все-таки достигли каких-то успехов. Мы вместе смотрим на растительный купол. Они смотрят на этот научный купол так, как будто следят за собственной судьбой. Кроме этого, мы слушаем музыкальные цитаты, которые написаны какими-то неизвестными гражданами, трогаем ржавые музейные экспонаты. Они стараются вести себя хорошо. Я контролирую их поведение, ставлю им условия, читаю им разные добрые книги, которых полно в местной библиотеке. Еще я вожу их в цирк и в театр, показываю им разные застывшие формы. Это изящные тонкие жесты классических статуй.
Пьяные пассажиры насвистывают одну и ту же мелодию-это транспортный гимн. Я обратил внимание, что у некоторых пассажиров слишком уж цивилизованная совесть, меня это раздражает. Иногда пассажир взаимодействует с кем-нибудь из водителей, это тормозит общее движение вперед, потому что сознательная трамвайная деятельность по сути дела является безумием.
Мы стоим внизу на платформе. Один из пассажиров с трибуны говорит речь: Надо работать, надо уничтожать врагов, приближать победу. Остальные пассажиры любуются им, возникает непередаваемое мощное чувство общей дружбы.
Я видел точно такую же толпу в подземном гуманном коридоре, закрытом для детей младшего возраста. В искривленном воздухе трепетали флаги, командиры преследовали свою цель-мобилизовать всех и отправить эшелон на фронт. Выступали незнакомые мне люди, а поблизости крутились какие-то типы с хлыстами. Висела ободранная табличка с надписью"Выход". Было слышно, как громыхают вагоны.
Ораторы о чем-то говорили, но вся эта ритмичная болтовня совсем меня не трогала. Я думал об участи своего отряда. Я подобрал себе самых лучших бойцов и вот теперь их могли отправить вместе со всеми делить добычу. Я всегда считал газетные конфликты частью городских удовольствий, но сегодняшняя обстановка не позволяла расслабляться.
Осень тихо ступает размокшими волчьими каблуками. Дощатый официальный навес сделался тяжелый. Здесь укрыто все наше начальство. Место, предназначенное для наблюдения. Деревянный козырек из мокрой древесины. Под этим навесом они все и сидят, командиры военных корпусов, сидят на неуязвимых сиденьях и распоряжаются солдатами. Здесь тепло. В начальственном кресле укреплен специальный шаблонный аппарат, отчего кресло похоже на громоздкую табуретку. Ветер не влетает под навес, сквозняк не пронизывает теплую шинель. Начальство едет в мягком вагоне и не чувствует холода.
Расспрашивать здешних старух можно обо всем, они практически безопасны. У них я узнал про одного генерала. Он был очередным святым. Это был вежливый человек в желтой тужурке с погонами. Его товарищи работали в столовой, возились с посудой, они мыли прозрачные стаканы, пока на кухне не пересохли все краны. Генерала любили конвойные, они позволяли ему играть с двигателем большой машины. Двигатель поставили прямо в камере генерала. Свет от фонарика плясал на стене, а старый боевой генерал запускал мотор.
Его вели по грязным ступенькам на допрос. Следователь о чем-то спрашивал его, а генерал смотрел в тусклое окошко и чему-то улыбался.
Что может быть интереснее труда? Это сладостное слово разгоняет любое уныние и беспомощность. Плывет стена и ряды спиртных лиц-тайная психическая атака.
Приезжают музыканты, неопрятные, хриплые, они не знают нот. Они работали в каком-то клубе, что-то пропагандировали там. Эти ребята искали новые злые просторы. У них была скрипка с висячими циферблатами.
"Ремонт в пограничном доме"-одна из тех песен, которые они пели в камере перед подсудимыми. Музыканты тоже видели кошмары в лабиринтах, поэтому они и поют свои примитивные песни. Без надежды труден любой закон, так говорили они своему начальнику, который тоже здесь сидел в послеобеденной гимнастерке.
Это суровое начальство посетило базар для посвященных и теперь вспоминает темные длинные очереди за водкой. Пассажиры в троллейбусах соревнуются, кто больше знает цитат. Лунный свет щупает заброшенные гаражи, которые, наверное, помнят самых первых людей в этом районе.
На пустыре собираются бесчисленные толпы оборванцев. На них смотрит кто-то из разрушенного кирпичного дома. Угасает бледная луна. Болезненная старушка страдальчески вздыхает. Катятся быстроходные щиты на колесиках.
Мне снятся практические соображения и солидное искусство-это все беспощадное кино на тонком жестяном экране. Вагоны едут по ровной строгой дороге. Пассажиры находят удовольствие в откровенной пустоте платформы. Газеты пишут о похождениях каких-то веселых людей. Болваны ищут кошачью цивилизацию-якобы кошки живут в гармонии с природой.
Гремит оркестр и дарит всем музыкальные лохмотья. Зрительное действие жизни-чувство превосходства над остальными. Внутри каждого кожаного человека живет туманная кукла и она готовится к своему главному мгновению. Кукла-огромная куча качеств, сливающихся в одном человеке. Мне нравится карикатурное спокойствие таких людей. Это самые обычные существа, ну, может, единственное, что их отличает от других-черты постоянного изумления на лице. Агрессии нет. В этой группе коллективных лиц есть только какая-то дружная скука.
Эти люди-пассажиры, Они ездят в любых видах транспорта, потому что боятся упреков от начальства. Это студенты, кадры мудрой саперной академии. Мой сосед, кстати, ее заканчивал.