Зеев Ариэль
Сироты

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Все, кроме наиболее продвинутых ученых-физиков, уже доказавших множественность миров, думают, что пришельцы придут из космоса! Нет, пришельцы, то есть мы, придем из леса. Выйдем на проселочную дорогу - и все. И вам тут крупно повезло, что мы, в общем-то, мирная цивилизация. А если придет агрессор? Все успеет захватить, пока по телевизору будут захлебываться враньем!
  - Что ты сделал со мной, придурок? - голова страшно раскалывалась, но это еще было полбеды. Все тело было будто бы чужое.
  Я подошел к зеркалу, посмотрел, и с ужасом понял, что на меня смотрит чужое лицо. Нет, даже не лицо, а маска, будто бы каким-то хитрым образом приклеенная к моему настоящему лицу. А какое оно? Мое настоящее лицо? Я начал вспоминать и мне стало дурно. Голова снова пошла впляс и я сел на диван.
  - Что ты мне подсыпал, эскулап хренов? - сказал я это как-то даже беззлобно. Будто бы даже отстраненно. - На психах своих лучше испытывай свои колеса. Правильно, что с тобой уже кроме меня никто не хочет общаться. Все ведь знают, что психиатры, они сами со временем того, - я покрутил пальцем около виска, - С кем поведешься...
  - Ты переход помнишь? - спросил Алексей, пристально глядя мне в глаза.
  - Какой еще.... - начал я, и мне совсем поплохело - И я вспомнил. Нет, вернее в моей голове вдруг непонятным образом появились воспоминания. Совсем чужие. Будто бы мне вдруг показали документальный фильм, где моя прошлая жизнь была совсем другой. Что за чертовщина?!
  - Леха, я не буду обижаться, ну скажи, что ты мне дал? Вы там что, на ФСБ работаете, какие-то колеса делаете, чтобы люди Родину начинали сильнее любить?
  - Нет, Паш, это наши. Как ты говоришь, колеса, НАШЕГО, - он надавил на это слово, - производства.
  - Какого это нашего? Отечественного? - спросил я и тут же получил из своей головы еще больше испугавший меня ответ.
  - Так, признавайся, когда пройдет действие этого адского лекарства?
  - Паш, я реанимировал тебя как самого нормального. Ты же помнишь, как мы консервировали Светку.
  - Что с ней, прости, делали? - переспросил я, и снова получил откуда-то из глубин ужаснувший меня ответ.
  - Это не моя память, - попытался защищаться я, - Не моя.
  - А чья же? - Леха пристально посмотрел мне в глаза.
  - Это гипноз, гипноз обычный. Ты мне дал какие-то колеса, и... сделал внушение. Ну, всю эту хрень, которую ты нам вдалбливал по молодости. Про то, что мы не сироты. Что мы разведчики, собираем информацию о чужом мире. Знаешь, когда на игры ездишь, это прикольно. Я еще помню и придуманный язык, который мы вместе сочиняли, и карты, и Ленкины рисунки, у меня дома над столом висят в багетных рамочках.
  - Со скольких лет ты себя хорошо помнишь? Здесь, в России?
  - Ну, лет с пятнадцати! Когда наш детский дом эвакуировали из- под Припяти. Мы там еще в летнем лагере были.
  - Нормальные люди помнят себя лет с трех-четырех.
  - Ну, Леш, мы же все сироты, мы из детского дома. И потом Чернобыль.
  - Хорошо, из детского дома, из-под Припяти, а потом?
  - А потом в Подмосковье, спец. интернат для одаренных детей. Ну, вот я же пять языков знаю!
  - С какой это стати в разваливающемся СССР интернат для одаренных детей, да еще с углубленным изучением иностранных языков? И кстати, - он взял со стола блокнот, написал два восьмизначных числа и сказал: помножь. Я тут же выдал ответ.
  - А может быть, интернат с математическим? С физико-техническим уклоном? Вон Левка, уже какой патент на стену повесил? Ты все помнишь, ты все знаешь, ты все понимаешь. Просто прижился, как все прочие, пустил корни, не хочешь уже ничего.
  - У меня дома и аттестат есть, и справки всякие, и диплом о высшем образовании, - начал я защищать свою привычную реальность.
  - Я же понимаю, что задача была тяжелая, максимально вжиться в местный социум, чтобы понять, что тут происходит, черт возьми! Почему они разрушают экосистему собственной планеты? Почему не контролируют рождаемость? Почему планетой реально правит несколько семей, готовых ради новых прибылей развязать еще одну войну? Почему здесь - он указал пальцем в пол, - на людях вообще ставятся чудовищные эксперименты? Дедов сажали за веру в Бога, а их внуков - уже за оскорбление чувств верующих? Вот вы, прожили все эти годы здесь, а потом мне каждого пришлось консервировать, когда.... - он сделал паузу, - Олег застрелился.
  - Я тогда и подумал, что надо с этими ролевыми играми завязывать, - гнул свою линию я, - В конце-концов уже жена второго ребенка родила. И знаешь, - я посмотрел на Леху, - я не жалею, что со всем этим завязал. В поход можно и так просто сходить. А все эти игры в идеальный несуществующий мир, это хорошо, когда у тебя молодая гибкая психика, когда все плохое ты на второй день забываешь. А потом возвращаться очень противно. Тем более, сам знаешь, раньше было много условностей, а сейчас они чуть ли не автономную электростанцию в лесу подключают. Все почти взаправду. Не как у нас в девяностых.
  - Паш, вот не надо мне ЭТО все рассказывать. Ты уже оклемался. Все должно действовать. Заставь свой имплант наконец-то работать на полную мощность. Ты же все вспомнил уже, зачем ты сидишь и себя обманываешь? Изображаешь тут мне кризис среднего возраста, старого ролевика с ХИ-95. Ты же все вспомнил!
  - Я вспомнил, но это... - я никак не мог подобрать слова, - Это не моя память.
  - Послушай меня внимательно, - я по-прежнему сидел на диване, а он всеми двумя своими великанскими метрами нависал надо мной и вещал, - Тут все на лжи построено, вся эта их цивилизация. Вот в чем ее простая суть. Детей учат лгать с пеленок, а потом человек реально жить может только в плену самообмана, или под действием стимулирующих средств. Глубокое вхождение в социум подразумевает игру по всем их правилам. Самое главное - это не то, что мы не отсюда, а то, что мы все здесь действительно как сироты, потому что не за что зацепиться. Мораль, нравственность, любовь - это все из области литературы. Вот ты у нас по офисам штаны протирал, с иностранцами, по заграницам. Сейчас ты кто у них там?
  - Начальник отдела перспективных разработок восточного филиала...
  - Вот-вот. Скажешь, никого не обидел, никого не подсидел?
  - Ну, это другое, это бизнес.
  - Вот! Тут все так говорят. Это бизнес, это наука, это медицина... Здесь нет места слабакам!
  - Так и есть - подтвердил я. - И в искусстве, везде. А еще все стало продажным. Совсем, в открытую. И никто не знает, что с этим всем делать. Все просто так живут. Ходят на работу, выплачивают кредиты, берут новые, ездят отдыхать за границу или в походы.
  - Ты на каком сейчас языке говоришь?
  - На русском.
  Леха взял со стола "яблочный" планшет, потыкал в него одним пальцем, и из динамика послышались наши с ним голоса, говорящие на чужом языке. При этом, как у гастарбайтеров из средней Азии, то и дело слышались знакомые слова, аналогов которым не было в их родном языке. "Кредит", "заграница" - таких понятий этот незнакомый, но понятный язык не знал.
  - Ты мне можешь сказать, что это программа такая. Давай, запиши даже видео на свой смартфон.
  Я достал свой "вирту", включил программу съемки и передал Лехе, а сам продолжил говорить на камеру. Мой телефон он подменить не мог... Хотя, кто его знает! Может, я в отключке был. Но он прав в одном: никому здесь верить нельзя. И, - я ужаснулся новой мысли, - даже себе теперь верить нельзя.
  - Ну, допустим, допустим, я тебе поверил, - размеренно и четко говорил я в направленный на меня смартфон, - Но, у меня жена, двое детей. Нет, конечно, на мне нет никакой ипотеки, дом полная чаша, но жена привыкла не работать и....
  Леха прокрутил запись. На экране был я, говорил на неизвестном языке, из знакомых слов было только "ипотека". "С момента половозрелости каждый должен жить в отдельном жилище и в том долг старших". Так гласил наш закон. Чей? Наш? Закон? Какого государства? У нас нет, и не было никогда никаких государств. У нас даже городов в привычном земном смысле не было. Память возвращалась, а я все не мог решить для себя - наваждение это или правда? Мы здесь слишком привыкли врать.
  - У тебя не может быть общих детей с твоей женой. Ты это прекрасно знаешь. У тебя вообще не может быть общих детей с местными жителями. При внешней схожести с людьми. Опять же весьма условной схожести, наши биологические циклы слишком сильно...
  - И ты хочешь сказать, что нам пора возвращаться на Заокраинный запад, потому что пришло время людей.
  - Время людей, судя по расходу природных ресурсов и загрязнению атмосферы, тоже скоро пройдет. Мне, не специалисту, известны четыре самых очевидных решения по вопросу исключения из обращения двигателей внутреннего сгорания. Да, это и школьники уже знают, а если нет, то могут спросить у "гугла". Только вот нефть надо продавать, перерабатывать в бензин. И вообще, если все это менять, сотни людей останутся без работы. Ведь так?
  - Да про людей никто здесь и не думает! Это они так, врут по привычке. Знаешь, многие русские думают, что ТАМ лучше. Но там не лучше, там хуже, но по-другому. И везде-везде одно и то же. Бесконечное страдание, страдание, страдание, - я все пытался уйти от темы. От главной темы. От важной. Я сделал над собой усилие и разделил в голове два языка. Будто бы сработал переключатель, и на новой записи я уже говорил на русском. Голова больше не кружилась, я чувствовал себя хорошо как никогда. Как человеку, выросшему в обществе обмана, проведшему молодость в ролевых играх, где люди уходили в вымышленный мир, мне хотелось понять, кто кого сейчас обманывает, и главное - зачем?
  - У нас была очень хорошая команда. Самая лучшая, - я посмотрел на фотографию нарочито сделанную черно-белой. ХИ-95. Все как на подбор. Около двух метров ростом, с красивыми, почти модельными лицами. В роскошных по тем временам костюмах, которые ателье шило на заказ. И все сироты.
  - Я считаю, что разведка перед нашей заброской была проведена плохо, - резко отвернувшись от фотографии, задумчиво произнес Алексей.
  - Он подошел к раскрытому настежь окну и выглянул во дворик тихого московского центра. За окном была душная тишина старых деревьев и пустых по летнему времени квартир. У кого была квартира в центре, у того чаще всего была и дача в стародачном поселке. Не было квартиры в центре, не было и дачи в престижном месте. Вот такие правила игры.
  - Разведка была, считай, в другой эпохе. Да, за тридцать лет до нашей высадки это был совсем другой мир... И вообще... - он задумался, - Тут хоть сто лет проживи, не станешь своим.
  - Они не верят в инопланетян. Они только берут деньги под космические программы и прикидывают, сколько можно зажать себе. Тебя не удивляет, что я пытаюсь сопротивляться, но вопросов при этом задаю мало. Знаешь почему?
  - Почему?
  - У меня сын тут вытворил... Сын... Пасынок! Какая разница? Тут никто не хочет делать ген.анализ, воспитал, значит воспитал.
  - Мужчины не хотят, а женщины делают, и весьма охотно, чтобы знать, кого на "бабки" поставить, - Алексей в первый раз за это время позволил себе улыбку. Я чувствовал, что он расслабился. Значит, поверил в то, что я реанимировался. Мне бы самому поверить...
  - Так что сын?
  - Поспорил со мной на двести долларов, что он на диспансеризации сдаст собачью мочу. Я добавил как условие, что менструальную, и увеличил ставку до пятисот. Сказал ему: - Бизнес есть бизнес: заберу в счет проигрыша последний "айфон", а он мне: - Я в победе уверен, а впрочем, у меня еще старый остался, ничего, перебьюсь с ним как-нибудь... В итоге, течную трехлетнюю овчарку, переболевшую чумкой, признали годной к воинской службе!
  - Мне все это известно. Давно. Это, правда, все не сразу началось. Помнишь, тут недавно было дело с якобы пьяным мальчиком, которого сбили в Балашихе? Я знаю, как пишутся все эти заключения. И никто не будет ни в чьей моче за копейки копаться. Это никому не нужно. Это государство формализма.
  - Я все вспоминаю, но память, она чужая как будто.
  - Это специфика работы импланта. Ты должен знать, помнить об этом. Каждое твое действие здесь фиксируется. Чтобы потом все это проанализировать.
  - Я помню. И ведь все равно ничего нельзя доказать. У нас нет технологий нашего мира, потому что они внутри нас. Таблетку для реанимации ты здесь делал из подручных средств. А к врачам мы не обращались. Шрамы и ожоги исчезают на коже в течение полугода, но опять же этого никто не видит... Помнишь, под Новосибирском тогда, в 2001-ом, ты сам сказал и всем понравилось, что, мол, если по улице будет идти единорог, самый настоящий, то люди отбросят все лишнее и коллективный разум толпы его будет воспринимать как лошадь. Поэтому только невинный человек, то есть ребенок, кто не в социуме, может видеть единорога. А остальным уже разъяснили, как правильно видеть, что выкинуть, что оставить, чтобы общество выжило.
  - Но ты себе веришь? - спросил меня Леха.
  - Себе пока не очень. А вот тебе я верю. Я привык верить капитану, поэтому у нас всегда была хорошая команда. Должен быть лидер, ему должны подчиняться. Не потому, что он привык подавлять и захватил власть, а дальше просто стал хапать больше и больше, сначала тренируясь на друзьях, потом на коллегах, потом на своем электорате. Нет. Просто ты лучший среди равных. Тебя ТАМ, - я подчеркнул это слово, - выбрали среди многих, чтобы ты был лидером здесь.
  - Ты уклоняешься. Это нормальная реакция. Но время есть, в запасе месяц до тринадцатого августа.
  - Разве в этом году? Ты ничего не перепутал? Неужели уже...
  - Видишь, ты уже не сопротивляешься.
  - Я ничего не теряю, если съезжу на нашу поляну. Это традиция. Мы раньше каждый год собирались. А потом только в контрольные даты... А вдруг?
  Да, мы собирались. Только вот у всех были или семьи, или кто-то, или что-то. Каждый год нам казалось, что так будет вечно, всегда. Там, в молодости, всегда так кажется. Имплант умел и молодость имитировать, впрыском особых гормонов в кровь. Он многое мог. Поэтому Олег и стрелял в голову, наверняка, потому что до "часа икс" оставалось пятнадцать лет, и он просто оказался слаб. Данные разведки были неточными. А он не подходил, мы все, скорее всего, не подходили. Мы это поняли, когда кое-кто из нас получил истинные статистические данные по самоубийствам местного населения в девяностые годы двадцатого века.
  Пока мы держались вместе, мы еще могли видеть единорога. Но чем глубже происходила социализация, тем сильнее не хотелось верить в правду. Хотелось, как всем здесь, просто выжить. Выжить, по Солженицыну, то есть любой ценой, и не жалеть потом, что заплатил эту самую цену. А уж если выжил, то хорошо.
  Золото быстро кончилось. Теперь я думаю: а было ли оно? Это золото? Ленка вот считает, что квартиру она купила на зарубежный грант, а документы на него потерялись при переезде. Вот так вот. Еще были драгоценные камни. Собственно, мы шли в бункер, чтобы понять, что там произошло с первой экспедицией столько-то местных веков назад. Но когда здесь работал разведчик, это была закрытая территория рядом с каким-то секретным наукоградом. Да, закрытая, да, охраняемая, но то, что в лесу стоят древние постройки, превосходящие современные, никого не волновало. "Этот вопрос лежит за пределами компетенции нашего ведомства", - такую отписку дали бы местные органы власти.
  Когда же в девяностых развалилось все и вся, мы прошли туда свободно. Нашли капсулы с захоронениями. Все умерли насильственной смертью. Думали тогда, что это местные. А теперь я думал, это они друг друга, или сами себя.
  У Светки "крыша поехала" первой, и она сказала, что на всех нас, и на себя, она напишет в ФСБ, потому что мы представляем угрозу для национальной безопасности Российской Федерации. Тогда еще мы все вместе принимали решение о консервации. После при ней уже никаких разговоров не велось, тогда же и разработали легенду: мол, что нашли там избушку старателя, еще дореволюционную. Странно, сдать она нас хотела, а вот ценностями с государством делиться не желала. Я еще тогда подумал, мы здесь все рано или поздно превратимся в говно. Я даже горд собой, что остался последним, не считая капитана.
  Мы, правда, напоминали постаревших ролевиков. Одни из нас еще цеплялись за свою молодость, другие же, не ища никаких компромиссов, рвали с прошлым, даже выбрасывали любимые в молодости книги, потому что так проще. Отречься всегда проще, чем искать компромиссы.
  Мы тогда, после того, как нашли бункер и встретили первый раз эту местную субкультуру, в поезде, навели справки. И раз общее мнение социума была таково, что это самое странное сообщество, и здесь разговоры об иных мирах норма, то было принято решение социализоваться туда. Тем более, нам еще нужно было искать вторую базу на Южном Урале. Но она была совсем старая, и мы ее, в итоге, так и не нашли.
  - Я только одно хочу сделать, перед тем как начнем...
  - Съездить поискать интернат или его следы.
  Я кивнул.
  Поездка меня как-то отрезвила. Сто километров от Москвы. Маленький не то город, не то поселок городского типа, с грубым техническим именем и названиями улиц типа "Советская" и "Высоковольтная". Трехэтажные и двухэтажные дома, гниющие деревянные бараки, пьяные жители, с ненавистью смотрящие на мой внедорожник. И пыль. Кругом вездесущая, вековечная пыль. Здесь будут меняться флаги и транспаранты, государственные строй, гимн, и даже, может быть, когда-нибудь снесут бараки, когда они развалятся совсем. Но пыль, пыль останется навсегда. И еще - огромная вонючая лужа, не пересыхающая даже в самое жаркое летнее время.
  Деньги мне мало помогли. Хотя здесь их брали с какой-то особой, торопливой жадностью. Да, было здание старое. Да, интернат, только не для одаренных детей, а для инвалидов детства. "Ну, уродов колченогих", - как сплюнула, сказала рыхлая тетка - представитель местной дремучей власти.
  "А я вам помогу эту землю купить! Вы ко мне приходите, больше никто вам так дешево не поможет. И главное, все законно будет". Ни фотографий старых, ни архивных документов. Нет, одна фотография все-таки нашлась, в краеведческом музее. Там мне помогли охотно, и совершенно бесплатно.
  Память... Память одна, одна из двух, существовавших во мне, говорила: "Да, да, это твой дом, где вы выросли! Вы, сироты, сами своим трудом добившиеся успеха, поднявшиеся по иерархической лестнице. Ну, еще немного помог сибирский клад. Но только совсем немного. А так это был один из немногих советских экспериментов, да, под закат СССР собрали талантливых сирот". Так убаюкивала меня память.
   И тут же воспоминания, совсем другие, от которых захватывало дух, как от первых прочитанных фантастических книг. Здесь ничего не умели делать так хорошо, как грезить. Они употребляли грезы через книги, фильмы, мечтали через алкоголь и химию. Они не хотели создать идеальный мир, они только хотели мечтать. И самыми невероятными были "кремлевские мечтатели", ради свей мечты отправившие миллионы соотечественников в ГУЛАГ. А мечта была плохенькая, совсем. Они просто хотели ощущать себя в безопасности от своего народа. Этого местные не могут понять, куда нам, пришельцам-сиротам!
  Да, моя память раздваивалась, я теперь понимал, как чувствуют себя шизофреники. Капитан говорил, что срок деятельности имплантов подходит к концу, мы здесь даже дышать нормально не сможем. В общем, как дипломированный психиатр, пугал самым страшным, то есть смертью.
  Пугал именно меня. Меня законсервировали последним. Привели в чувство первым. Капитан рвался отковырнуть часть импланта и показать, что есть и вторая кожа. Но я знал, это очень опасно. Одна из двух моих личностей знала. Или это моя шизофрения искала тот самый компромисс?
  
  - Я с юристами консультировался. По принудительной госпитализации судебных процессов практически не было. Никак нельзя доказать, что на момент госпитализации похищаемый в ней не нуждался. И это самое железное. Тебе ли, как психиатру, не знать про все эти фокусы?
  - Я уже в государственной психушке не работаю давно.
  - Платные наркоманы тебе нравятся больше? - съязвил я.
  - Я работаю, работал до сего времени, - поправился он, - только с наследственной патологией, всякие сложные случаи. Ну и там конференции, лекции, семинары, спец. курса два, книгу в издательство новую сдал.
  - Ты отстал от жизни. Вот кто бизнесом занимается, как я, тот в теме. Принудительная госпитализация - это нынче лучшее всякого киллера. И почти законно.
  - А направление из диспансера?
  - Да хоть десять.
  - Они ни с кем из наших не справятся. Даже если эти амбалы работают весом.
  - Мы вдвоем пойдем их вязать. От медиков только перевозка. Если хоть кто-то окажется вменяем после деконсервации, то потом поможет нам.
  - А всех ли ты можешь найти?
  - По социальным сетям в два счета, и по мобильникам. Только бы никто не умотал из Москвы.
  Удивительный здесь народ. На их глазах совершенно нормального человека выводят из его собственной конторы санитары, или даже выносят, сделав укол, и никто никаких вопросов не задает! Больше всего Леха опасался за Игоря, его прямо из отделения милиции выводили, из собственного, где он был начальником. И никто ничего не спрашивал, лишь сочувственно головами кивали. Типа доработался. А особенно радовался зам, все спрашивал, а когда его комиссуют. Уже кресло примеривал!
  Но Игорек реанимировался очень быстро. Может быть, специфика профессии? Не знаю. У него крыша по-своему поехала, как, впрочем, и у всех. Он надумал здесь военный переворот устроить, и потом чтобы все по - справедливости. Пока не сел, мы его быстро законсервировали.
  А за что меня капитан отправил в глубокий сон, я писать не буду и не хочу. Должен быть у каждого человека хоть какой-то стыд.
  Остальных как по маслу. Хватали на улице, в карету скорой помощи, и вперед, на съемную дачу. Украсть в нашей стране человека - это вообще не проблема. К слову сказать, кареты скорой помощи у нас давно не все государственные. Некоторые их вообще не по назначению используют - ездят с мигалкой по пробкам. И уважения больше, мол, человека на операцию везут, а не слуги народа какие-нибудь. Обман везде, один сплошной обман.
  
  Двоих в чувство привести так и не сумели. Так связанными и сидели. В их числе и наша художница Ленка. Самое интересное, при всем при том, она в ролевом движении осталась, книжки фэнтези переводила, только за последний год было у нее три персональные художественные выставки. Картины покупала публика специфическая, но покупала же! На эскапизм, даже при сильном кризисе, деньги тут не жалели. На колбасу могли пожалеть, а на эскапизм - нет.
  Связанных по очереди несли на носилках. Место высадки, к счастью, было глухое, километров десять пехом по сильно заросшей просеке. Когда на привале ходили "отливать", ко мне тихо Игорь подошел и сказал: "Слыш, Пашка, ты самый нормальный у нас, прагматичный типа бизнесмен. На вот, возьми травматик, а у меня еще есть табельное. Если вдруг... не откроется. Ну, сам понимаешь, он, того, нас всех загипнотизировал. Если вдруг, короче, если он маньяк, мы его повяжем. Сами в дурку сдадим, а с остальными, там, как-нибудь, разрулим.
  - Ты лучше боевой дай мне. А то у тебя мент "перещелкнет", и Леху можешь, того, порешить. Нам мокруха не нужна.
  Игорь нехотя отдал мне пистолет. Как вы думаете, кому я в этот момент верил: психиатру Лехе или менту Игорю? Правильно. Обоим им не верил, и себе не верил, и за всеми остальными стал более пристально приглядывать. И вообще думать: а может, всех надо было связать? А как тогда нести?
  Дошли. А ведь это было наше место! Наше родное, любимое место, в которое мы всегда приезжали в августе, в один и тот же день. Сначала каждый год, потом реже. Потом только в установленные возможные даты открытия. Все, кроме наиболее продвинутых ученых-физиков, уже доказавших множественность миров, думают, что пришельцы придут из космоса! Нет, пришельцы, то есть мы, придем из леса. Выйдем на проселочную дорогу - и все. И вам тут крупно повезло, что мы, в общем-то, мирная цивилизация. А если придет агрессор? Все успеет захватить, пока по телевизору будут захлебываться враньем!
  Мы ждем заката. В лесу темнеет быстро. Расслабиться не получается. Даже шашлык кажется каким-то жестким, а пиво горьким. Все в напряжении. И я прикидываю, а что будет, если портал не откроется? У нас может и не будет следующего возможного перехода.
  Время. Ничего не происходит. Все смотрят на Леху. И я подхожу и буквально хватаю Игоря за руку. Вовремя, он уже потянулся за травматом. Хорошо, что этого никто не видит, а то была бы свалка. И еще черт знает что. И ко всему прочему у нас двое связанных. Потом образуется какая-то неловкая тишина. И тут всех "подрубает" всегда молчаливый Лева. Он вообще боится от Москвы далеко отъезжать, говорит, что это он в Вашингтон во время выборов "залез". Знает об этом всего пять человек в государстве.
  Время... К нему в России всегда относились по-разгильдяйски, как, впрочем, и ко всему остальному тоже, кроме государственных праздников. Час туда, час назад, из экономии, по чьим-то соображениям, или просто так. В итоге, мировое время считает, что в нашем часовом поясе 20.00, а российское государство, что еще 19.00, потому что приняло такой закон. Пока все это было говорено, ждем еще сорок минут.
  Потом случается то, что помнит одна из моих памятей. Та, которая, теперь я это знаю точно, не ложная.
  - Этих развязывать будем, - или так будем заносить? - спрашивает у капитана Игорь.
  - Развязывать? Ни в коем случае, заносить будем так, они совсем "совком" укушенные, вырвутся и убегут, - командует капитан.
  В дрожащее марево я захожу первым, на той стороне очень тяжело дышать, слишком чистый воздух, поскорее бы сняли имплант!
  
  Август 2017
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"