|
|
||
Опубликовано в журнале "Вопросы национализма" (N 8/2011). | ||
Зададимся вопросом: что собою представляет нынешнее так называемое евразийство? Вне всякого сомнения, это плохо проработанная культурная химера, подобная многим другим перетекающим друг в друга версиям "имперского проекта". Псевдоевразийство - лишь наиболее химерическая имперская идея, ложно предстающая наиболее терпимой и до поры свободно (чтобы не сказать "бесхребетно") включающая в себя любую другую ("красную", "опрично-православную", "русско-исламскую" и т. д.). Культурной химерой является и реставрационный "красный проект", на деле сводящийся ко всё более ритуализованному оплакиванию тех или иных знаков "великого прошлого" (не нашедшего себе опоры среди множества сторонников не только из-за их организационного слабосилия, но также в силу химеричности). Однако и нынешний легитимизм, основанный на вяло-оптимистической эксплуатации тех же старых символов и многочисленных новых фигурах умолчания, остаётся культурной химерой. Как ни странно, в культурном плане химеричны и разные версии либеральной идеи. Российский либерализм, вроде бы должный оказаться за счёт горячего отрицания "и того, и пятого, и десятого", хоть ограниченным, но монолитным, на деле тоже культурная химера (примеры "пыльношлемной комиссарщины" более чем известны).
Разумеется, речь в данном случае ведётся не о политических доктринах, но о более "простецких" попытках составить мировоззрение, взаимоприемлемое с некими политическими взглядами, изложить которые лучше получается у "подкованных товарищей". Однако и взгляды "подкованных товарищей" также не отличаются чёткостью, и пальма первенства в сюрреалистичности политических пристрастий опять же принадлежит евразийцам (и тем сталинофилам или националистам, кто на поверку является евразийцами, ибо даже евразийские лозунги совершенно расходятся и со сталинским курсом, и с национальными интересами русских). Однако евразийство (со всем разнообразием доктрин, именующихся иначе, но недалеко ушедших) - это лишь крайнее выражение поистине общероссийской ситуации. Иными словами, что политически, что культурно (по мироощущению носителей) большинство идей, претендующих на Россию, являет собой примеры необоснованного универсализма - беспочвенного, а чаще сложенного на зыбкой и разрушающейся почве остатков советской идентичности (будь то сколь угодно яростное определение себя как "больше не советского"). При этом идеи, окрашенные национально и вроде бы противостоящие универсалистским химерам, на поверку сплошь и рядом оказываются химерами, причём зачастую столь же универсалистскими. Примеры оных можно перечислять страницами, однако бóльшая часть нелиберальных планов национального спасения успешно иллюстрируется двумя грубоватыми пародиями - восстановлением "России, которую мы потеряли" сообразно вкусам писателя Сим Симыча Карнавалова из романа Владимира Войновича "Москва-2042" (1986), и стихотворением Всеволода Емелина "Письмо читателя газеты "День" редактору журнала "Огонёк"" (1992). К сожалению, как ни давно были написаны эти вещи, последовавшие события в немалой мере помогли законсервировать в России ситуацию, когда её общественная жизнь, ищущая выхода из неблагополучного псевдолиберального эксперимента, сводится к круговороту и конвергенции такого рода "антикоммунизма" и "антиантикоммунизма" в бесчисленных изводах.
Каковы же причины химеричности едва ли не любого гражданского мировоззрения в нынешней России? Одной из них, безусловно, является психологическое неблагополучие - хроническая радикализация и непроходящий пессимизм, постоянное недовольство кризисным состоянием страны и общества, страх перед неотвратимым продолжением упадка, разочарование от невоплотимости любых доктрин и программ. Другую причину можно усмотреть в дефектности российской политической культуры - как деятельной, так и умственной, развивавшихся по принципу "из тисков да в котёл".
Однако не менее важной причиной идейного хаоса и бессилия русских является кризисное состояние русской культуры вообще. В данном случае мы даже не можем сказать "культуры в целом", ибо её наличие фрагментарно. Многие культурные явления, приличествующие столь крупной нации, как русская, или необходимые быть оригинальными в силу известной автономности русского мира от остального европейского, у нас не были вовремя созданы (например, установления бытовой культуры или произведения массовой), существуют в неудовлетворительном и непочтенном виде (к примеру, государственные символы и обычаи, современные архитектура и дизайн), идейно устарели или перестали воспроизводиться (как то "хитовый", "цитатный" кинематограф, детская и в целом общеизвестная литература).
Русские остались на рассыпающихся руинах советской культуры, привязанной к идеологически и онтологически закрывшемуся периоду истории, тогда как русская дореволюционная культура, особенно бытовая и массовая, не успела вызреть в нужных для сегодняшнего общества формах. Продолжающаяся эксплуатация тех или иных фактов советской культуры напоминает благоговейное, почти фетишистское (или, напротив, варварское) использование (до полной поломки) вещей, оставшихся с "раньшего", докатастрофного времени.
Естественно, что при напряжённом обмене сведениями, мнениями и чувствами, обусловленном институтами и коммуникациями наших дней, - а тем более, в хроническом стрессе - отсутствие национального культурного кода действует на общество разрушительно. Информационная среда пичкает умы культурным спамом, заставляя увериться в бренности национального бытия, объединённого лишь телевизионной картинкой и, видимо, уступающего "нормальным странам" с твёрдыми установлениями. Людям элементарно нечему хранить верность. Следовательно, их запросы ограничены узко-прагматическим или абстрактно-эмоциональным. Их самовыражение не корректируется почтением к чужим ценностям, тогда как ценности эти скудны и подвергаются сомнению самими их обладателями, ранимыми и озлобленными. Нынешним жителям России есть к чему стремиться, но нечем договариваться - у них ещё имеется общий язык, но нет образов, вызывающих общие и достаточно глубокие чувства. При такой ущербности народного самосознания бессмысленно говорить что о развитом гражданском обществе, что о полноценной нации.
Таким образом, русская культура оказывается не одной из целей (наряду с различными показателями уровня жизни), но орудием борьбы за будущее России. Как и представителям различных национальных возрождений прошлого, нам впору говорить не о патриотической деятельности на благо будущей национальной культуры, но о патриотической деятельности посредством её создания.
Причём задача форсированного развития национальной культуры не должна пониматься устоявшимся уже бюрократическим образом, ограничиваясь вложением средств и пропагандой элитарных, узконаправленных, часто космополитичных форм (как то классическая музыка - при всей славе и пользе оной). Что хуже, при таком "лишь бы элитарном" подходе пресловутые "современное искусство", артхаусный кинематограф, "кланово-премиальная" литература часто оборачиваются профанацией, дорогостоящей "крысой на подносе".
Гораздо важнее сейчас развитие прикладных и массовых жанров, изобретение обиходных традиций. Восстановление русской культуры как всесторонне развитой и привлекательной системы устойчивых обычаев и непрерывно обновляющихся произведений наполнит Россию новой ценностью как для русского народа, так и для тех, содружество с кем он сочтёт своим интересом. Такую политику, способную в некоторой мере проводиться в жизнь и без прихода её сторонников к политической власти, можно назвать русским культуроцентризмом.
Альтернативой русскому культуроцентризму являются длительные попытки спрятаться за "общечеловеческий" (либо, напротив, "антиобщечеловеческий") мультикультурализм, именуемый и трактуемый различно - сообразно убеждениям поборников. Уже достаточно было сказано о химере "бесконечно многонациональной России", этакой "Федеративной республики советской нации", где безликие русские мыслятся как "бывшие советские", а чуть ли не равновеликими расплывчатому русскому народу являются любые меньшинства (до последнего времени даже не называвшиеся меньшинствами). В идейном плане это доведённая до абсурда советская "пятнадцатихвостка", а практически - вялая бюрократическая показуха и сдача перед лицом распада всякой культуры и бесконечного дробления идентификаций. И сущность этой беспомощной химеры почти не меняется вне зависимости от того, представители каких именно политических сил считают её "в целом правильной", требуя лишь отдельных изменений.
Не вполне свободно от примиренчества с культурной аморфностью русских и национальное русское движение, вроде бы давно существующее и вступившее ныне в активный процесс кристаллизации - сказывается советское начало и "народно-патриотического", и либерального её истоков, прошлое большинства участников, острота более броских и якобы более практических проблем. Сверх того, участие в деле русского культурного возрождения требует не только общественной активности, но и смелого творчества, а творчеству свойственны и провалы, и невостребованность. Наконец, вопрос о русском возрождении затрагивался либо слишком общё (сводясь к добрым пожеланиям и самопародийным призывам "беречь духовность"), либо в профессиональных частностях (например, в ратовании за "языковое расширение"), но, даже при надеждах на принципиальные прорывы, не рассматривался как система, нуждающаяся в стратегическом планировании.
В последнее время представителями русского движения предлагаются здравые идеи о взращивании новых обычаев, оригинальность которых вполне бы соответствовала "мировым нормам": об установлении национального траурного костюма (Константин Крылов), о введении моды граждански осмысленную отделку одежды и аксессуаров русским орнаментом (Егор Холмогоров). Подобные мысли должны воплощаться в деятельные начинания, при осознании всей важности этого труда и неразумности лишний раз вкладываться в чужие обычаи, не нуждающиеся в русском энтузиазме.
Можно отметить ещё несколько зримых лакун сегодняшней русской культуры.
Необходим классический стиль, воплощающий идею русской государственности, вписанной в контекст истории европейской цивилизации. На роль нового русского классицизма подходит неоромеизм. В архитектуре он может проявиться в сочетании византийских и индустриальных мотивов. Русская белокаменная псевдоготика-псевдоарабеска остроумно вписывается в краснокирпичный индустриализм, способный на куда больший романтический пафос, чем самый претенциозный стеклянный модернизм. В прикладном искусстве византийская стилистика может соединить греко-римские, романо-мавританские и русские мотивы.
В деле государственной охраны и умножения национального наследия действенным инструментом (при честной и профессиональной отладке) могла бы стать общероссийская служба архитектурного надзора и экспертизы, отвечающая не только за сохранение памятников, но за состояние архитектурного ландшафта и художественную редактуру возводящихся и существующих зданий. Экспертиза должна быть централизована, покуда местное самоуправление не станет готово к неподкупному и компетентному исполнению этих контрольных функций.
Немедленного хотя бы частичного закрытия требует брешь, образовавшаяся в детской литературе - устарелость изрядной части советских фондов при крайней бедности дореволюционных запасов и новых поступлений.
Необязательным, но небесполезным экспериментом было бы художественное построение внесоветского русского бытия ХХ века, изобретение России, параллельной Советскому Союзу. Эту идею легко упрекнуть в том, что её условность - чистая фантастика. Однако сегодняшняя художественная переэксплуатации онтологически ограниченной советской действительности тоже свелись к чистой фантастике, эмоционально бесплодной, ибо любой пафос оной оборачивается горьким осознанием гибели неповторимого советского мира, никак не привязанного к продолжающейся жизни. Напротив, "лабораторно смоделированные" эстетика и эпика непрожитого ХХ века способны всерьёз наполнить нашу жизнь "всяким художеством" и помочь нам, по выражению Вадима Кожинова, "срастить времена", пускай путём противоположным тому, что предлагался самим Кожиновым: ведь стоическое приятие трагизма советской истории будет мало кому доступно без удовлетворения нашим сегодня. Конечно, для этого требуется преодолеть многие безобразия и несправедливости, но одним из них как раз является недостача "чего ни хватишься" и переизбыток страшного, некрасивого и анекдотического в разорванном минувшем столетии.
Наконец, развитая национальная культура (уже в предельно широком понимании) давно неполна без качественного научно-популярного жанра. К сожалению, мы становимся свидетелями физического распада оригинального советского "научпопа" (с переводным положение сложнее, но тоже не слишком отрадно). Программа национального развития должна предусматривать поддержку научно-популярного вещания, журнальной и книжной печати, состоящую не только в финансировании и продвижении, но также в гарантиях по сохранению профиля и уровня заслуженных марок. Покуда подобная программа не принята на государственном уровне, остаётся призвать интеллектуалов вносить свою лепту в сбережение этого обаятельного жанра, отвечающего скромной взаимностью.
Обращение активной части общества к русскому культуроцентризму не требует изменения политической палитры, но может само заложить одну из основ здоровой партии национального интереса. Русский культуроцентризм послужит ответом на любую универсалистскую, а в действительности - изоляционистскую и малодержавно-пораженческую идею, запирающую Россию за "смоленской стеной", будь то лжеглобализм или лжеевразийство. Он же станет разумной альтернативой радикальному (а следовательно, ничем не подкреплённому) повороту к историческим, но пока что далёким от нас ценностям. Развитием России на основе русского культуроцентризма и будут рождены подлинное национальное чувство, подлинный синтез народов, вовлечённых в орбиту русского, и подлинная духовность.
Уязвимость любой культуры в том, что её роль не может быть эпизодической. Культура, эпизодически проявляющая себя в виде отдельных уроков, зданий или телепрограмм, вокруг которых всё по-прежнему, - это чужая культура. Русская культура в России должна из памятников погибшей цивилизации, из распылённой экзотики, мелькающей в обиходе не пересекающихся друг с другом оригиналов, превратиться в образ жизни.
Признание борьбы за русскую культуру (включая конструирование традиций) не завтрашней целью, а сегодняшним средством сохранения России, взятие на вооружение русского культуроцентризма есть и первый шаг на пути к национальному возрождению, и первичный залог притягательности и силы русского начала в любом межэтническом или межгосударственном взаимодействии.
2011
|