Завадский Андрей Сергеевич
Наследие предков-2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сын короля, лишенный престола, возвращается в свою страну, чтобы отомстить сводному брату и взять законную власть. А по его следу идут странный маг, эльф и юный воин, движимый местью

Эссарские хроники: Наследие предков. Книга 2: Путь

Пролог

   Человек шел по пустынному тракту. Шаги его, пружинистые и легкие, были размеренными, дыхание - ровным, а в сознании царила странная пустота. Он полностью сосредоточился на дороге, уводившей куда-то за холмы, поросшие густым ельником. Там, впереди, находился город, что звался Фальхейном и был столицей небольшого, но гордого королевства Альфион, державы, граничившей с безжизненными ледяными пустошами, простиравшимися до самого побережья северного океана, скованного вечными льдами. Но до города было еще далеко, предстояло пройти не один десяток лиг, чтобы узреть, наконец, его стены и башни.
   При рождении его нарекли Альвеном, и он провел в пути много дней, неутомимо шагая по пронзавшему леса тракту, порой абсолютно безжизненному, а временами, напротив, очень оживленному. Этот человек, довольно высокий, не очень молодой, с необычно смуглой кожей, для которой лучи скупого северного солнца были, наверное, сущей ерундой, мало походил на обычного путника. Многие странники передвигались пешком, но обычно они имели при себе хоть какой-то скарб, самую малость вещей, необходимых в путешествии. Но тот, кто мерил широкими шагами каменистый тракт, утоптанный тысячами ног и копыт до твердости камня, шел налегке. За спиной его висел почти пустой заплечный мешок, на поясе в потертых ножнах болтался тяжелый нож, а в руках путник держал копье, короткое, с широким листовидным жалом и древком, на треть обвитым железной полосой, так, чтобы его трудно было перерубить.
   Владельцы постоялых дворов и просто встречные путники смотрели на этого странного человека, явно чужеземца, причем из очень дальних краев, с подозрением и опаской. Те, кто часто видит разных людей, быстро учатся распознавать их с первого взгляда, чувствовать опасность. А этот необычный путник был опасен, пусть и не выказывал скрытую в себе силу, держась нарочито скромно и неприметно.
   Он шагал без устали, движимый единственной целью, чувствуя, что с каждым шагом она становится все ближе, все осязаемей. В какой-то миг сознание отключилось, позволив телу выполнять давно заученные движения. Человек словно впал в некий транс, будто ничего не замечая вокруг, и даже не понимая, куда и зачем он идет с таким упорством. Но это впечатление было обманчивым.
  
   Первым о присутствии чужаков Альвену сообщил ветер. Обоняние воина, чутье, которому мог позавидовать любой зверь, вдруг уловило крепкий запах давно не мытого мужского тела, хотя дорога, сколько хватало взгляда, была совершенно пуста. По обе стороны ее возвышались могучие ели, а на обочине густо разросся цепкий кустарник, сдавливавший тракт, точно тиски. Именно в нем и скрывался тот, кто по какой-то причине не хотел показываться на глаза одинокому путнику раньше времени.
   Не сбавляя шаг, странник, мгновенно обостривший до предела все чувства, попытался понять, кто мог таиться в зарослях. Вдруг слева, из кустарника, до него донеслось хриплое с присвистом дыхание, какое бывает у человека, не желающего выдать себя раньше времени, а потому излишне напряженного. Затем с той же стороны раздался едва слышный хруст ветки, на которую, должно быть, неосторожно наступил притаившийся в листве человек, в нетерпении переминавшийся с ноги на ногу. А в следующий миг слуха путника коснулся скрип натягиваемой тетивы. Источник этого звука, явно чуждого здесь, в гуще девственного леса, находился справа и чуть впереди.
   Альвен не ждал нападения, тем более, едва ли здешние разбойники могли позариться на добро одинокого путника, явно не отягченного ценностями. Но еще на Скельдине, когда он, будучи ребенком, только начинал постигать высокое искусство боя, наставник приучал Альвена замечать все, происходящее вокруг, машинально, лишь какой-то частью сознания. Только неослабевающее внимание, умение обнаруживать опасность всегда и везде, мгновенно подмечая любую подозрительную вещь, будь то сломанная веточка на тропе, сбитая на землю роса или заполошный крик вспугнутой птицы, могло спасти воину жизнь. Ведь лишь на рыцарском турнире противник, прежде чем атаковать, предупреждает, позволяя изготовиться к бою. В обычной жизни все намного проще и безжалостнее, там исход схватки решают мгновения, и очень часто побеждает тот, кто ударит первым, в спину, подло. Поэтому Альвен и его родичи, те, кто получал право называться воинами, каждый миг пребывали в полной готовности, никогда, с юночти своей, не полагаясь на удачу и волю случая.
   Вот и сейчас путник понял, что в лесу таится несколько человек, причем, вооруженных. Вряд ли их было много, возможно, полдюжины, и уж никак не больше десяти, и, вероятно, они не хотели нападать на него, иначе в кажущегося таким уязвимым странника уже летели бы из зарослей меткие стрелы. Можно было просто пройти мимо, но отчего-то скельд не захотел оставлять у себя за спиной врага или хотя бы ого, кто мог им стать.
  -- Может, довольно уже прятаться? - Альвен замер посреди дороги, обратившись к безмолвствующему лесу. - Я один здесь, перед вами. Неужели вы столь сильно испугались одинокого путника, что не решаетесь показаться мне на глаза?
   Несколько мгновений из зарослей не доносилось ни звука. Лишь шум ветра в кронах лесных исполинов был ответом страннику, по-прежнему не двигавшемуся с места. Кто-то решил бы сейчас, что разговаривате с пустотой, с собсвтенными видениями - от утсалости может померещиться еще и не такое. Так мог бы подумать любой, но Альвен знал наверняка, что придорожные кусты, высокие, в рост человека, вовсе не так безжизненны, как казалось с тракта.
  -- Мы можем и показаться, но не пришлось бы тебе потом пожалеть об этом, - вдруг прозвучал насмешливый голос. Затем над зарослями раздался резкий заливистый свист, слышный, наверное, за милю отсюда, и на дорогу, покинув свои укрытия, вышли люди.
   Их было пятеро, и Альвен мысленно похвалил себя за внимательность. Все они были вооружены, хотя и не походили на настоящих воинов. Заросшие угрюмые физиономии, кожаные куртки с нашитыми на груди металлическими пластинами, оружие самое разное, от тяжелого арбалета - взведенного и заряженного, разумеется - до топора. Скорее всего, судьба свела путника с простыми разбойниками, затаившимися не из-за того, что хотели напасть на него, а просто по въевшейся в кровь привычке.
   Грабители, держа наготове оружие, обступили Альвена со всех сторон, выжидающе уставившись на него и порой косясь друг на друга. Два стрелка, один из которых держал в руках изготовленный к бою арбалет, а второй оказался вооружен длинным тисовым луком, стали на некотором расстоянии, страхуя своих товарищей. А те, поигрывая секирами и короткими мечами с широкими клинками, приблизились к Альвену почти вплотную.
  -- Ловко, - ухмыльнулся один из разбойников, плечистый мужик, дохнув на путника ядреным чесночным духом. - Прежде о нашем присутствии догадывались, только когда мои парни спускали тетивы.
   Этот человек единственный был облачен в кольчугу, правда, весьма потрепанную, красовавшуюся множеством заплат. Вероятнее всего, доспех был снят с тела прежнего владельца, когда несчастный умер, получив слишком много ран. Голову человека в кольчуге защищал простой черепник, округлая каска без полей, какую некоторые рыцари носили порой под шлемами, надевая также под береты, когда отправлялись в дальнюю поездку. Про себя Альвен тотчас окрестил этого крепыша атаманом, поскольку, когда разбойник в кольчуге заговорил, никто из его людей не осмелился перебить вожака, вставив хоть словечко.
  -- Итак, ты хотел увидеть нас, и мы тебя уважили, - по-прежнему ухмыляясь, молвил вожак грабителей, не ослабляя хватки на рукояти корда. - Уважь и ты нас. Расскажи-ка, кто ты таков и куда идешь?
   Альвен, стоявший спокойно, даже расслабленно, опершись на копье, смерил атамана внимательным взглядом. На самом деле скельд уже оценил каждого из этой пятерки, убедившись, что настоящих бойцов здесь нет. Этот сброд побеждал не благодаря своему мастерству или умению биться, как одно целое, а только посредством страха. Наверняка шайка отличилась тем, что прирезала пару попавшихся в их руки торговцев, прослыв после этого безжалостной. Надо думать, грабители еще бродили по лесу лишь потому, что не встретились с действительно умелым и храбрым противником, будь то хоть бы и купеческая охрана.
   Некоторую опасность могли представлять стрелки, но они неосторожно приблизились к воину, лишившись возможности маневра, и уж точно не успели бы дать второй залп, единожды разрядив свое оружие. Лучник, тот вовсе отпустил тетиву, и за те мгновения, которые понадобились бы разбойнику, чтобы вновь натянуть ее, Альвен мог отправить к праотцам трех таких недотеп. Правда, пока скельд не желал устраивать бойню, ибо не ощущал направленной на себя враждебности, тем более, желания убивать. Возможно, он и столкнулся с отъявленными головорезами, убийцами, не ведавшими жалости, вот только у Альвена было не больше права вершить суд, чем у разбойников - отнимать чужое добро. Пусть уж о них головы болят у здешних правителей.
  -- А ты кто, чтобы спрашивать меня? - подняв брови, чуть насмешливо поинтересовался Альвен. От его внимания не укрылись взгляды, которые разбойники бросали на один определенный участок кустарника. Решив, что поторопился, хваля себя, Альвен уверился в том, что эти заросли скрывают еще нескольких разбойников. А это означало, что к тем самым кустам не стоит поворачиваться спиной.
  -- Кличут меня Лубергом, - гордо произнес грабитель. - А эти молодцы, отчаянные ребята - мои верные товарищи.
   Вероятно, прозвучавшее имя, то есть, конечно, тот, кто им назывался, было известно в округе, и путник скромно помолчал, не желая сознаваться, что для него оно - лишь пустой звук.
  -- Мы, видишь ли, вроде как хозяева здесь, - разбойник обвел широким жестом окрестности. - В этом лесу, стало быть, - уточнил он, мерзко ухмыляясь. Грабителю было, отчего торжествовать, ведь этот одинокий путник, испуганный и растерянный, оказался в полной и безграничной власти его ватаги, и сам уже должен был вполне понять эту простую истину. - Вот и интересно нам, кто же это бродит по тракту. На странствующего рыцаря ты не похож, те пешком не странствуют, на купца тем более. Может, ты паломник, - Луберг прищурился, уставившись на Альвена. - И каким же богам ты возносишь молитвы?
   Они просто куражились, с каждым мгновением все больше расслабляясь. Конечно, разве мог для пяти сильных, уверенных в себе мужчин, наверняка уже проливавших прежде чужую кровь, и готовых сделать это вновь, представлять опасность один человек, пусть и вооруженный. Да и то, кроме копья и ножа у него не было ничего. Единственное, что расстроило грабителей, так это мысль о том, что в заплечном мешке у странного путника тоже было пусто, и едва ли в кошельке удалось бы отыскать хоть пару медяков. Право же, пачкать руки из-за такой мелочи не хотелось, но хоть повеселиться от души.
  -- Я иду своей дорогой, и не желаю заходить в ваш лес, - пожал плечами скельд. - Мне нет дела до вас. А тракт, кажется, никому не принадлежит, и вы не большие хозяева на нем, нежели сам я. Так, может, разойдемся мирно?
   Дерзость, прозвучавшая в словах путника, заставила разбойников насторожиться. Нет, он по-прежнему не внушал никакого беспокойства, но проявил непочтительность к ним, сильным, вооруженным, а это заслуживало наказания.
  -- Возможно, ты и пойдешь дальше, - протянул атаман, поудобнее перехватив клинок. Пока в планы грабителя не входило пускать кровь, но кто знает, что этот странный чужак с непонятной татуировкой на левой щеке выкинет в следующее мгновение. - Возможно, ты пойдешь, но не прежде, чем вывернешь карманы. - В голосе разбойника прорезалась сталь: - Ты вошел в наш лес, чужестранец, так уплати за право выйти из него живым и невредимым!
   Они были готовы ко всему, равно ожидая и униженных просьб о пощаде, и попытки прорваться с боем, ведь не просто так этот странник носит с собой копье. Но того, что произошло в следующий миг, грабители не ждали, ибо не могли и подумать даже, что обычный человек, не рыцарь, способен на нечто подобное.
   На секунду Альвен словно растворился в воздухе, заставив грабителей оторопеть от удивления. Видимо, разбойники полагали, что, обступив свою жертву со всех сторон так, чтобы путник мог полной грудью вдыхать разивший из их глоток гнилостный запах, они лишили его маневра. Быть может, с кем-то так и вышло бы, но только не с воином, родившимся среди голых скал далекого острова Скельдин.
   Приблизившись почти вплотную, грабители сделали Альвену великое одолжение, позволив ему дотянуться до своих противников, не сходя с места. В одно мгновение двое разбойников упали навзничь, сваленные с ног точными скупыми ударами. Они даже не поняли, что произошло, очутившись на земле и при этом выронив оружие. Тело человека - страшное оружие, если научиться с умом пользоваться им, но оно же есть источник всех слабостей, ибо порой достаточно одного прикосновения, чтобы обездвижить самого сильного воина, главное только знать, чего и как именно касаться.
   Стрелки, находившиеся чуть дальше своих товарищей, были в более выигрышном положении, имея крохотный запас времени, и оружие, способное разить на расстоянии. Правда, воспользоваться своим преимуществом им почти не удалось. Инстинктивно тот из них, что был вооружен арбалетом, рванул спусковую скобу, но тяжелый болт, перед которым устоят не всякие латы, бесполезно пронзил воздух, исчезнув в зарослях и лишь чудом не зацепив никого из разбойников. Ну а лучник же, слишком рано расслабившийся, так и не успел натянуть тетиву. А в следующий миг они оба с криками отпрянули назад. Разбойники вновь смогли видеть свою жертву, вот только сделать ничего уже не могли.
   Атаман тоже всей душой хотел последовать их примеру, но не мог, ощущая щекой чужое дыхание, а шеей - прикосновение стали кинжала, его же собственного, только что спокойно висевшего в ножнах на широком поясе. И только в этот миг на пыльный тракт со стуком упало выпущенное путником из рук копье, которым он даже не пытался воспользоваться.
   Альвен, очутившийся за спиной главаря разбойников, ставшего для скельда живым щитом, благоразумно развернулся лицом к зарослям, в которых, в чем путник не сомневался, укрылись еще разбойники, и наверняка вооруженные не только клинками. Скельд полагал, что они все же не станут стрелять в своего вожака, иначе выпущенные из больших луков стрелы проткнули бы их обоих, нанизав, точно на вертел.
  -- Возможно, нам лучше просто разойтись, - спокойно предложил Альвен, чувствуя, что его пленника начинает колотить мелкая дрожь. Еще бы, только что казавшийся самому себе едва ли не богом, сильным и могучим, теперь он сам был во власти странного чужеземца, которому достаточно было чуть шевельнуть рукой, чтобы сталь кинжала, довольно острого, кстати, рассекла пульсировавшие под кожей жилы. - У меня нет ничего, что могло бы пригодиться вам. И я не могу терять время на пустые разговоры, - бросил скельд замешкавшимся грабителям, все еще державшими оружие наготове.
   Пытаясь понять, с кем свела их судьба, уж не с волшебником или какой-нибудь тварью из преисподней, вроде призрака, грабители медлили. Да они и не могли ничего сейчас предпринять, не подвергнув опасности жизнь своего товарища и вожака, ни те, что выбрались на тракт, ни другие, скрывавшиеся в зарослях. Двое разбойников, сбитых с ног Альвеном, так и замерли на четвереньках, дотянувшись до своего оружия, но не решившись поднять его. А еще два притаившихся за почти сплошной стеной кустарника лучника, о которых верно догадался Альвен, только и могли, что переглядываться между собой, ибо единственной доступной мишенью для их стрел оказалась широкая грудь атамана, облитая стальной чешуей кольчуги.
  -- Наверное, мы не совсем верно поняли друг друга, - сдавленно вымолвил вожак грабителей, стараясь лишний раз не шевелиться, даже не дышать. - Возможно, не стоит зря проливать кровь, а, путник?
   Атаман Луберг привык быть хозяином положения, привык видеть ползающих перед ним на коленях людей, умолявших грозного атамана забрать все, что его душе угодно, только лишь сохранив их жизни. И вот теперь он сам оказался в том же положении, и стоявший за его спиной чужак мог в один миг оборвать жизнь разбойника. Не было сомнений, что мгновением позже этот непонятный, но оказавшийся очень опасным путник примется и за остальных грабителей.
  -- Прикажи своим людям положить оружие, - твердо произнес Альвен. - И тем, что стоят перед нами, и другим, которые по-прежнему прячутся в лесу. Пусть они тоже выходят сюда, чтобы я мог их видеть.
   Вожак медлил, не решившись сразу отдать такой приказ. Их было больше, они были лучше вооружены, и потому позором казалось признать поражение перед единственным противником. Но только сейчас вожак понял, что много больше, нежели честь, он ценит собственную жизнь, которой ныне безраздельно мог распоряжаться чужеземец, на пути которого они так некстати появились. И все же Альвену пришлось чуть надавить кинжалом, разрезав кожу, чтобы атаман решился.
  -- Бросайте оружие, - крикнул предводитель лесных грабителей. - Все, демоны вас забери! Альм, Шон, выходите!
   С треском и шумом из зарослей на дорогу выбрались еще два человека, один в усиленной металлическими пластинами куртке, второй - в короткой бригантине. Они медленно положили на землю длинные луки и клинки, став в стороне.
  -- Замечательно, - довольно произнес Альвен. - Ваша покорность заслуживает высшей похвалы.
   Неожиданно атаман понял, что свободен, а кинжал его вновь вернулся в ножны, отпрыгнув подальше от путника, он обернулся, не зная, что делать. Можно было приказать напасть на чужака, но атаман не был уверен, что им удастся хотя бы случайно зацепить его. Странник показал, на что он способен, но возможностью двигаться быстрее человеческого взгляда его умения, очень может быть, не ограничивались.
  -- Будет лучше, если каждый из нас пойдет своей дорогой, - спокойно произнес Альвен, смерив взглядом донельзя растерянного разбойника, нервно тискавшего рукоять кинжала. Скельд понимал, какая буря чувств бушует в его голове. Наверняка атаману хотелось восстановить поруганную честь, но, как тертый малый, он не мог не догадываться, чем эта попытка обернется.
   Не дожидаясь, пока грабители что-то предпримут, Альвен невозмутимо поднял с земли свое копье и размеренным шагом двинулся дальше на север, пройдя мимо оторопевших грабителей, кажется, напрочь забывших о своем оружии. В этот миг скельд напрягся, ожидая, что за спиной тонко скрипнет тетива, и с гулом пронзить воздух стрела, нацеленная в него. Альвен был к этому готов, и понимал, что после такого уже не сможет просто уйти. Но, хоть скельд и был воином, больше всего сейчас хотел избежать боя. Теперь, когда цель была так близка, не стоило привлекать к себе внимание, оставляя по пути гору трупов. Долг перед родом, перед теми, кого уже не было в живых, но кому суждено было вечно жить в памяти Альвена, вел воина, и тот знал, что не в праве медлить, не в праве предать.
  
   Арбалет так и не щелкнул, не свистнула, сверкнув хищным наконечником, стрела, чтобы спустя неуловимое мгновение впиться закаленным жалом в податливую, такую уязвимую плоть. Атаман, не сводя глаз с оспины уверенно и невозмутимо шагавшего по тракту путника, столь обидно унизившего целую ватагу храбрецов, почему-то не решился отдать приказ. Должно быть, здесь сыграло свою роль то почти звериное чутье, благодаря которому он был вожаком десятка отчаянных парней уже несколько месяцев.
   Банда, устроившая себе логово в лесах на самой границе королевского домена, объявившись в этих краях еще ранней весной, когда снег еще не сошел, счастливо избегала облав, устраиваемых порой владетелями этих земель, только потому, что ее предводитель всегда был осторожен. Ни разу атаман не позволил жадности взять верх над благоразумием, выбирая только тех противников, которые были по силам его малочисленному отряду. И до сего дня чутье ни разу еще не подводило вожака, а теперь вот дало осечку.
  -- Неужели мы так просто позволим ему уйти? - неуверенно произнес один из грабителей, теребя рукоять боевого топора. - Его нужно наказать за дерзость, этого чужака!
   Разбойник был молод и горяч, но весьма умел в обращении с оружием и отважен, пожалуй, излишне отважен. Атаман искоса взглянул на него так, что грабитель мгновенно сник, прикусив язык.
  -- Превыше храбрости всегда нужно ставить осторожность, - солидно, точно завзятый мудрец, молвил Луберг. - Запомни это на всю жизнь, парень, если хочешь, конечно, чтобы жизнь эта оказалась достаточно долгой.
   О, он считал себя в высшей степени осторожным, а потому в их лежбище, укрытом в глухой чаще, хватало и золота, и дорогих тканей и терпкого вина. А крестьяне, жители ближних хуторов, а также и кое-кто из содержателей трактиров, увидев явившихся из леса разбойников, не спешили бежать за помощью к своим лордам. Напротив, многие из местных могли невзначай шепнуть скрывавшимся в лесу удальцам об увиденном ими купеческом обозе, заодно припомнив и количество охранявших его стражников.
  -- Осторожность и храбрость! Только тот, в ком оба эти качества присутствуют в должной мере, может рассчитывать на удачу, - веско произнес вожак разбойников. - Этот путник нам не по силам, так что нечего и думать о нем. Кем бы он ни был, этот странный чужеземец, с него сталось бы согнуть в бараний рог всех нас, даже не сбив дыхание. Чудо, что все мы остались живы! Но я думаю, он такой же изгой здесь, как и мы, а потому просто прошел мимо, довольствуясь тем, что мы не стали чинить ему препятствий.
   Разбойники некоторое время так и стояли посреди дороги, обдумывая случившееся. Но время берет свое, и уже на следующий день, вновь выйдя к тракту в ожидании купца, направлявшегося на торг, они даже на мгновение не вспоминали ушедшего на север чужака. Все, кроме самого атамана. Но и он уверился в том, что больше не увит этого путника со странной меткой на щеке и взглядом голодного волка.
   А много позже, уже в средине осени, когда леса уже готовы были сбросить свои золоченые одежды, вожака, явившегося в один из трактиров, отыскали путники, при виде которых грозный атаман задрожал, ожидая самого страшного. Шесть всадников, пришедших с севера, и выглядевших так, что только слепой мог бы принять их за здешних жителей, уверенно вошли в трактир, сразу приковав к себе внимание немногочисленных его посетителей, и, перекинувшись с хозяином заведения несколькими скупыми фразами, решительно направились к атаману, нервно стиснувшему рукоять боевого ножа.
  -- Скажи, человек, не видел ли ты прежде нашего брата? - спросил, сверял глазами разбойника, стройный рослый воин, кожа которого была смугла, а на левой щеке проступала полустершаяся татуировка. За спиной его висела длинная сабля. - Он был в этих краях, мы точно знаем. Возможно, наш брат попал в беду. Помоги нам отыскать его, уважаемый.
   Словно в миг лишившись дара речи, Луберг обвел затравленным взглядом попавшего в силки зверя полдюжины воинов, вооруженных до зубов и схожих с тем странным путником, который все никак не шел из головы разбойника, как две капли воды. А те просто стояли, храня молчание, и ждали ответ. Но в тот миг ни атаман, ни пришельцы из-за океана еще не могли знать, что любые слова уже были лишены всякого смысла.

Глава 1 Тени минувшего

   В таверне было шумно и жарко. Капитан Хреки, прижавшись спиной к обшитой деревом стене, пребывал в блаженной полудреме. Время от времени он прикладывался к кружке, наполненной примерно наполовину ароматным элем, бросая по сторонам скучающие взгляды. Искусный мореход, одинаково отважный в дальнем походе, среди океана, и в отчаянной схватке, равно хорошо управлявшийся с рулевым веслом и клинком, он предавался отдыху, вполне заслуженному, по мнению самого капитана.
   Рядом галдели моряки с "Жемчужного змея". Полдюжины жилистых парней, трясших огненно-рыжими шевелюрами, играли в кости с парой темнокожих южан, лишь сегодня прибывших в Хельдсее. Один из самых больших портов на всем восточном побережье, этот город принимал всякого, кто являлся с миром, для торговли, а не для войны, и не важно, откуда бы он ни был родом. Здесь не запрещали поклоняться своим богам, следя только за тем, чтобы чужаки не устраивали жертвоприношения, что, как рассказывали иные знатоки, в полуденных странах было обычным делом. В прочем, те же знатоки шепотом добавляли, что кровавые жертвы все же проносили и здесь, на этих сумрачных берегах, благо, рабов хватало, и смерть одного из сотен едва ли могла вызвать подозрения. Раб, он и есть раб.
   Но сейчас Хреки не было дела до верований чужеземцев, лишь бы не устроили драку с его людьми, даром, что каждый южанин носил заткнутый за широкий кушак кинжал. Оружие, снабженное хищными изогнутыми клинками, выглядело весьма опасно, и не было сомнений, что его владельцы знают, за какой конец нужно держать свои железки. У островитян, кстати, тоже хватало оточенной стали, с той лишь разницей, что они предпочитали прямые ножи и кинжалы, с которыми не расставались ни на миг, стоило ступить на твердую землю. В море да, там никто, в том числе и сам Хреки, не мог держать при себе оружие, здесь же, среди толчеи, людского океана, в котором смешались уроженцы самых разных стран, даже дрянной ножик мог спасти жизнь.
   Правда, пока ничто не предвещало беду. Стучали кости, звенели монеты, - мелочь, подметил капитан, - и игроки время от времени разражались воплями радости или огорчения, это уж на кого как смотрела удача. Среди их голосов четко был слышен рык Фрейра, помощника и самого доверенного товарища капитана. Этот громила следил за моряками, точно заботливая нянька, чему Хреки был рад.
   Капитан с явным безразличием вслушивался в ровный гул, в котором смешалась добрая полудюжина языков. Несколько десятков моряков и пара-тройка горожан делились друг с другом новостями, рассказывали байки, давали советы, а над всем этим плыли визгливые звуки скрипки, складывавшиеся, тем не менее, во вполне приятную мелодию. Музыкант, сидевший в дальнем углу, играл уже достаточно долго, и в плошке, стоявшей у его ног, с каждой минутой росла горка монет. Глазастый, как и должно моряку, Хреки, различил даже тусклый блеск золота. Капитан решил, что, уходя, обязательно добавит к ним что-нибудь из своего кошелька.
   Внезапно чуткий слух Хреки уловил произнесенное за одним из ближних слотов слово, и моряк вдруг весь обратился в слух, ибо это слово, название, точнее, кое о чем говорило ему.
  -- Зоакр был отчаянным малым, - хвастливо, словно названный Зоакр приходился ему младшим братом, произнес какой-то плешивый мужик в рубахе из просмоленной парусины и широких кожаных штанах. Хреки заметил обвязанный у него вокруг шеи пестрый платок, какие носили обычно матросы из Видара, небольшого государства на берегу Хандарского моря. Ту землю называли еще Республикой, и Хреки знал, что ею правили не короли, а собрание купцов, самых богатых, а значит, и самых удачливых торговцев, подобно тому, как это было и в самом Хельдсее. - Он избороздил весь океан, и был одним из тех смельчаков, которые добирались даже до Скельдина.
  -- Вот как, - удивился сидевший напротив видарца человек, по виду - сухопутная крыса. - И часто ли сей почтенный капитан ходил в те края?
  -- Врать не буду, - честно, что уже дорогого стоило, признался моряк. - Может, и не часто, но точно скажу, что последний раз он направлялся именно на эти проклятые острова. Да только, видимо, так и не добрался до них, - добавил видарец.
   Тот, с кем вел степенную беседу моряк, был немолод, но крепок, хоть и несколько упитан. Хреки, краем глаза разглядывая этого человека, предположил, что то был путник, такой же, как сам он чужак в этом городе. Но, скорее всего, этот мужчина солидного вида, носивший коротко стриженые волосы и бородку, осыпанные ранней сединой, явился в Хельдсее посуху.
   Этот человек был одет в коричневый камзол и узкие бриджи, а также в прочные сапоги, подбитые железом, в каких хорошо было шагать по дорогам, не опасаясь быстро стереть подошвы. Капитан "Жемчужного Змея" не заметил оружия, да путник и не был похож на воина. Скромная одежда, чернильные пятна на пальцах, потертая котомка, небрежно брошенная на лавку подле себя, все это позволяло считать чужака кем-то вроде странствующего ученого. Хреки слышал о таких чужаках, записывающих в свои книги обычаи далеких народов, изучающих языки и природу далеких краев.
   Этот люд был вполне безобиден, часто становясь жертвами разбойников, не умея толком постоять за себя, ибо мудрость не заменит хороший меч. Правда прислоненный к стене справа от седовласого странника тяжелый посох при некоторой сноровке мог оказаться опаснее даже меча. Во всяком случае, сам Хреки с такой дубиной не испугался бы выйти и против трех вооруженных противников.
  -- Пираты? - понимающе спросил чужеземец. - Я слышал, что в этих водах весьма опасно.
  -- Верно, любителей легкой наживы здесь хватает, - криво усмехнувшись, кивнул тот, кого капитан "Жемчужного Змея" окрестил видарцем. - Эти хищники набрасываются на любого, кого повстречают. Особенно головорезы с островов, будь они все прокляты во веки веков, - уточнил он, повысив голос, чтобы было слышно в самом дальнем углу переполненного кабака. - Кровожадные выродки, - при этом моряк покосился на Хреки, сделавшего вид, что ничего не видит и не слышит. - Нападают стремительно, без малейшего сожаления расправляясь со всеми, кто окажется на их пути. Бешеные псы, а не люди!
   Хреки с трудом подавил желание подойти к болтуну и вызвать его на поединок, не важно, на мечах, дубинах или самострелах. Да, капитан "Жемчужного Змея" не гнушался обчистить чужие трюмы, но он рыскал по бескрайнему морю в поисках не наживы, а яростной схватки. Если Хреки видел, что его противник слаб, он никогда не атаковал, пусть даже трюмы купца доверху заполненные золотым песком. И это знал каждый в Хельдсее и дальше на юг, кроме, видимо, этого заезжего ублюдка. Услышь тот же Фрейр, как отзывается чужеземец об их соплеменниках, видарец точно давно уже подавился бы своими зубами, и хорошо, если бы тем дело и ограничилось.
  
   Боцман Клагорн перехватил недовольный взгляд светлоголового громилы, явно расслышавшего нелестные высказывания о жителях восточных островов. Видарский моряк сдержал усмешку, потешаясь над этим парнем, вынужденным смирить свою ярость, лишь гневно сверкая глазами. Городская стража имела привычку появляться там, где ее не ждали, и моряк-островитянин, конечно, знал об этом, а потому, как бы ни хотелось ему почесать кулаки, вынужден будет воздержаться от драки, во всяком случае, здесь и сейчас.
   За порядком в Хельдсее следили строго, и чиниться со смутьянами не привыкли. Здесь, на берегу, отлично знали, на что способны разудалые моряки, особенно соскучившиеся за много недель плавания по выпивке и женщинам, и стража была готова в любой миг утихомирить разгулявшихся мореходов, не особо осторожничая. В конце концов, как считали здесь, сойдя на берег именно в Хельдсее, любой чужак обязан был хотя бы проявить уважение к здешним законам, ведь никто никого не заставлял бросать якорь именно в этой гавани.
   Правители города, который жил за счет торговли, делали все, чтобы обеспечить покой безопасность прибывавших сюда из самых дальних уголков мира торговцев, и тем, кто не в силах был обуздать свой буйный нрав, лучше не стоило вообще входить в гостеприимно распахнутые ворота Хельдсее. За выбитый зуб или подбитый глаз любому драчуну пришлось бы отвалить целый кошель золота, а тот, кто по глупости убьет своего противника, или просто обнажит оружие в людном месте, вполне мог заслужить и более суровое наказание. Здесь не боялись ни гордых и горячих уроженцев островов, а равно и никого иного, зная себе цену.
  -- Да, слабому духом нечего и думать выйти в море, - убежденно произнес Клагорн, всем своим видом показывая, что уж его то дух силен, и никакие пираты не страшат этого плешивого коротышку. - Покидая порт, никогда не можешь знать, увидишь ли когда берег, или последним, что врежется в память, будет опускающаяся тебе на голову секира какого-нибудь головореза.
   Клагорн и сам не знал, что заставило его разговориться с незнакомцем, неожиданно испросившим разрешения присоединиться к боцману и, дабы скрепить знакомство, немедленно потребовавшего пива для видарца. В прочем, моряк со "Стрелы", легкой шхуны, доставившей в Хельдсее с юга груз жемчуга и тканей, был не против поболтать о том, о сем. Их корабль стоял на якоре уже две недели, ожидая, когда появится товар, стоящий, чтобы продать его на рынке в благословенной Республике или еще Дальше, в Аргаше, к примеру.
   Незнакомец оказался покладистым малым, слушая россказни боцмана с неподдельным интересом, и Клагорн, польщенный таким вниманием, вспоминал все новые истории, добравшись, наконец, и до странной и страшной кончины одного из самых знаменитых в этих водах капитанов, пройдохи Зоакра. Об этом знал, пожалуй, каждый на побережье, но не всякому довелось услышать ту таинственную историю из первых уст, как самому Клагорну, недавно встретившему одного из упомянутых рыбаков, как раз и нашедших "Ласточку".
   Боцман дотянулся до кувшина, хорошенько тряхнув его и с сожалением поставив обратно. В сосуде не осталось даже капли пива, а в глотке Клагорна к этому времени уже пересохло.
  -- Красавица, - собеседник моряка, по-своему растолковав его жест, махнул рукой, подзывая одну из служанок, так и порхавших по таверне, лавируя меж столов, точно корабли, зашедшие в шхеры. - Красавица, будь добра, еще пива. Да смотри, чтобы не было разбавленным, - напутствовал он девицу.
   Здесь привыкли быть расторопными, зная, что моряк, впервые за много недель ощутивший под ногами земную твердь и почуявший горьковатый запах пива не скупится на звонкую монету. А потому пузатый кувшин, полный темного пива, появился спустя пару минут, и приятель моряка, ценивший такую расторопность, сопроводил благодарность парой медных монет, которые служанка мгновенно спрятала в складках пышной юбки.
  -- Так что же Зоакр, - напомнил чужеземец, коснувшись плеча жадно приложившегося к кувшину Клагора, у которого в этот миг был вид человека, не пившего целую неделю. - Он, выходит, тоже стал несчастной жертвой беспощадных морских разбойников? Надо думать, корабль его исчез, ибо его путь пересекся с курсом того, кто оказался смелее и удачливее?
   Боцман вдруг понял, что подзабыл имя своего щедрого приятеля, заказывавшего уже второй кувшин пива, а также понятия не имеет, из каких краев тот явился, и чем зарабатывал себе на хлеб. Причем, кажется, зарабатывал хорошо, иначе вряд ли стал бы так беззаботно сорить серебром, угощая первого встречного.
   Судя по манерам, по тому, как витиевато и напыщенно разговаривал этот человек, он точно был не простым приказчиком на службе какого-нибудь купца, и уже тем более не был моряком, ибо у тех на одно понятное слово приходится не менее трех бранных. Клагорн хотел, было, переспросить нежданного собутыльника, но тот снова задал вопрос, в котором прозвучал так льстивший рассказчику интерес и волнение, точно это была самая захватывающая история, какую он только слышал. И боцман, забыв о собственных сомнениях, принялся объяснять, что и как было, чувствуя, что уже не остановится, прежде, чем не выложит все, что знал.
   Вдохновенно сверкая глазами, плешивый боцман говорил взахлеб, подбадриваемый восторженными, а порой и откровенно испуганными возгласами своего приятеля, лишь изредка задававшего вопросы. И, разумеется, видарец не обратил внимания, что их сосед, тот самый рослый мужик со светлыми волосами, явно островитянин, забыв о недопитом пиве, вслушивается в каждое сказано им слово.
  
   Хреки, пытаясь не обращать внимания на гулкое многоголосие гуляющей морской братии, жадно следил за беседой, что вели два таких разных с виду человека, которых объединяло только пиво, обоими поглощаемое с явным удовольствием. Но он уже начал сомневаться, правда ли моряк вслух произнес название того островка, расположенного далеко на севере, Скельдина.
   С некоторых пор капитан "Жемчужного Змея" стал весьма внимательно относиться ко всему, что было связано с этой землей, кроме того, кое-что капитану говорило и прозвучавшее в разговоре имя Зоакра. Сам Хреки с этим мореходом виделся лишь раз, несколько лет назад и то мельком, но успел наслушаться разных историй. Похоже, этот парень, даром, что родился на материке, а не на островах, где только и рождались настоящие моряки, был весьма умелым шкипером, ходившим в дальние края и всегда возвращавшимся с удачей.
   В прочем, о нем говорили и другое. Хотя чаще Зоакр торговал, нанимаясь к состоятельным купцам, он частенько приумножал свое состояние и иным способом. Немало жизней достойных капитанов и умелых матросов оборвалось после того, как их корабли повстречались вдали от берегов с парусником того самого Зоакра. В прочем, здесь, как и везде, руководствовались простым правилом, гласившим: "Не пойман - не вор", и мало кто интересовался тем, в чьи трюмы был погружен товар, который выгружали с корабля этого весьма известного морехода.
   Хреки слушал, не отвлекаясь на сновавших мимо посетителей таверны, полностью поглощенный беседой, не предназначенной для его ушей. Знаменитого капитана, снискавшего славу не только своим мастерством морехода, но и тем, что никогда не медлил, прежде чем нанести смертельный удар, не беспокоили, позволив ему побыть в одиночестве. Свои матросы были увлечены игрой, прочие же, наталкиваясь на мрачный, исполненный уверенности взгляд соломенноволосого моряка поспешно отступали, обходя облюбованный Хреки стол десятой дорогой.
  -- Что, Зоакр? - переспросил видарец, замахав затем руками: - Нет, что ты, приятель! Не нашелся еще тот, кто справился бы с этим храбрецом в открытом море. Это на его пути лучше не попадаться, не имея хотя бы двойного превосходства в людях, а лучше так еще и в скорости. Я сказал, на островах, что лежат в нескольких днях пути на восток, живут настоящие хищники, так вот, если те ухарцы - псы, то наш Зоакр - это помесь волка с шакалом, да будет Судия справедлив к нему. Тут история таинственнее и много страшнее, - понизив голос, так, что даже Хреки едва разбирал слова, молвил моряк, придвинувшись к своему собеседнику. - "Ласточку", корабль Зоакра, нашли рыбаки из одного поселка, что расположен много севернее. Парусник стоял на якоре у берега, в неприметной бухточке, и когда несколько смельчаков поднялись на борт, они увидели только трупы. Вся палуба была усыпана мертвецами, которых убили, безжалостно и спокойно, точно застали всех спящими. Говорят, на каждого убийцы потратили единственный удар. А никто из моряков из ватаги Зоакра, кажется, даже не успел обнажить оружие.
   История становилась все занятнее, и Хреки вдруг понял, что уже несколько минут сдерживает дыхание, сам того не замечая. Возможно, это было не очень прилично, подслушивать чужие разговоры, тем более, для того, кто считался - и был! - грозным воином и умелым моряком, одним из немногих, кому покорился этот необузданный могучий океан. Но сейчас Хреки было просто плевать на приличия.
  -- Но если сей Зоакр был таким опасным человеком, как же он позволил убить себя и своих людей, да еще так просто, даже без боя? - задал чужеземец тот же вопрос, какой мгновение назад родился и в голове капитана "Жемчужного Змея".
   Скрипач, забавлявший моряков, тем временем принялся наяривать веселую задорную песенку, и несколько посетителей, услышав знакомый мотив, подхватили его, издавал лужеными глотками звуки, похожие на что угодно, только не на слова. А кое-кто, не усидев на месте, отодвинул несколько столов, освободив в средине зала небольшую площадку, и пустился в пляс.
   Суровые морские волки, лица которых были красными от злого ветра и соленых брызг, веселились, точно дети. Рослые крепыши в кожаных штанах и полотняных рубахах подхватили завизжавших от неожиданности служанок, закружив их в быстром танце. Частый топот заглушил музыку, и только заплетенные на затылке просмоленные косички, которые носил каждый уважающий себя мореход с побережья, дергались в такте мелодии. Но сейчас капитан Хреки, один из немногих, кто не принимал участия в потехе, не обращал на это внимания. Намного важнее для него оказалось услышать окончание истории, рассказанной видарцем, хотя моряк и сам не смог бы сказать, в чем именно заключалась эта важность.
  -- Это мне не ведомо, - возразил видарский моряк своему собеседнику, для убедительности помотав головой. - Но люди говорят, из Хельдсее он вышел, взяв на борт семерых пассажиров. Не торговцев, воинов. И кто-то из людей Зоакра обмолвился, то, дескать, идут они на север, к Скельдину. Но рыбаки, те, что нашли "Ласточку", божатся, что никого чужого на палубе не было.
   Хреки вздрогнул. Выходит, ему все же не послышалось, что в разговоре был помянут этот остров. Пристанище малочисленного народа, воспитывавшего великих воинов, отчего-то в последнее время приковывало к себе внимание слишком многих. Хреки, напрягая слух, жадно внимал не предназначенному для его ушей разговору.
  -- Да они, верно, успели почистить трюмы корабля, - понимающе усмехнулся человек, похожий на мудреца. - Там, должно быть, можно было отыскать немало ценных вещей.
  -- А вот это едва ли, - возразил моряк. - Они, как только все это увидели, так сразу и убежали. Говорят, там не обошлось без колдовства, а с ним, сам понимаешь, шутки плохи. Ежели кто Зоакра проклял, так проклятие могло и на всякого, кто ступит на палубу "Ласточки", перекинуться.
   Капитан Хреки усмехнулся в кулак. Его, уроженца суровой земли, где мог выжить лишь тот, кто был силен не только телом, но и духом, всегда забавляло суеверие уроженцев материка. Для них любая комета была предвестником жутких несчастий.
   Сам Хреки только смеялся над этим, справедливо считая, что сальной клинок превозможет любое колдовство. Во всяком случае, сам он еще не встретил того, кого мог назвать настоящим магом. Капитан не верил в проклятья и чары, точно зная, что свою удачу он носить на левом бедре.
  -- Если бы там был маг, он бы разметал корабль в щепки, коли хотел избавиться от капитана и его людей, - помотал головой чужеземец, кажется, тоже не разделявший суеверия видарца. - Простая сталь никогда не превозможет чары, и это всем известно.
  -- Конечно, может быть, ты и прав, - потянул моряк. - Да только говорю тебе, съякшался Зоакр с колдунами, за что и поплатился. От них, от чародеев, только одни несчастья и случаются, - произнес он, для пущей убедительности ударив по столу кулаком, правда, не сильно, а так, для видимости.
  -- Что же, чародеи, по-твоему, вроде чумных или прокаженных, - усмехнулся седой путник. - Или они ради забавы направо и налево проклятьями разбрасываются? - В его словах Хреки вдруг послушалась не только иония, но и обида.
  -- Зоакр с годами жаден стал без меры, вот я и думаю, что он того колдуна решил обмануть, - как бы извиняясь, ответил видарец. - А кому же нравится, когда тебя всякие мошенники грабят? Вот, стало быть, маг этот и осерчал, да и наказал капитана, чтобы другим впредь неповадно было, - сообщил он, не вполне уверено. - Во всяком случае, в тех краях, где "Ласточку" нашли, после видели каких-то людей, чужеземцев, державших путь на запад. Искать их никто, конечно, и не думал, но мне так кажется, это и были те пассажиры, которых Зоакр через море возил.
  
   Веселье, бывшее уже в самом разгаре, вдруг прервалось гневными воплями, за которыми последовал крик боли и шквал яростной брани на нескольких языках. Хреки, мгновенно подобравшись, точно приготовившись к прыжку, обратил взгляд туда, где мгновение назад танцевало с джину моряков. И сразу же капитан заметил одного из своих матросов, молодого парня по имени Бедвар, прижимавшего к лицу обе руки. Сквозь пальцы на усыпанный соломой пол капала кровь, точно так же, как с кинжала какого-то южанина, низкорослого, худого и усатого, что стоял напротив моряка с "Жемчужного Змея".
  -- Пустить кровь выродку, - вскричал кто-то знакомым голосом. Видимо, люди Хреки хотели отомстить за рану своего товарища. - Прикончить чужака! Выпустить ему кишки!
   В ответ прозвучало несколько отрывистых фраз на незнакомом капитану наречии. В прочем, в смысле их у Хреки сомнения не было. Южанин, к которому сквозь толпу пробилось еще с полдюжины товарищей, наверняка в красках расписывал, что он намерен сотворить с белокожими варварами. Капитан не знал, что не поделил его матрос и этот темнокожий глупец, ибо тот, кто ввязывался в драгу с командой "Жемчужного Змея", был глуп, женщину ли, или выигранную в кости медь, но не собирался ждать, пока в кабак нагрянет стража.
  -- Эй, а ну-ка хватит, - отпихнув к стене южанина, зашипевшего, словно змея, между драчунами вклинился Фрейр. - Остыньте, оба, пока я сам вас не остудил! А ты, - он ткнул пальцем в грудь чужеземцу, - убери железку в ножны!
   Наверное, помощник Хреки искренне надеялся, что его вмешательство остановит назревающую потасовку, которая не могла не привлечь внимание стражников, особенно бдительно следивших за тем, что творилось в припортовых кварталах Хельдсее.
   Фрейр мог разнять драчунов. Низкорослый, с бочкообразной грудью и руками, перевитыми стальными тросами мускулов, этот моряк был способен вселить неуверенность в кого угодно. А если этого оказывалось мало, громила мог свалить любого противника одним ударом, что Хреки не единожды довелось наблюдать, и завсегдатаи здешних кабаков и таверн тоже знали это, предпочитая обходить Фрейра стороной, не раздражая его понапрасну. Но, видимо, южане впервые появились в этих водах, впервые сошли на берег в Хельдсее, и не ведали, с кем свела их судьба.
  -- У нас мужчины заботятся о себе сами, - прошипел на ломаном эссарском языке чужеземец. - Наш спор не с тобой, а с этим сопляком, - южанин указал на Бедвара, укрывшегося за спиной Фрейра. - Прочь с дороги, пивной бурдюк, пока я не вспорол твое брюхо!
   Это он сказал зря, и Фрейр, не дожидаясь продолжения прочувствованной речи, коротко замахнулся, выбросив тяжелый кулак в лицо южанину. Но тот непостижимым образом увернулся от удара, полоснув своим кривым клинком моряка с "Жемчужного Змея" по лицу.
  -- Ублюдок, - Фрейр, через щеку которого протянулась наливавшаяся кровью полоса, взревел, мгновенно побагровев, и прыгнул на обидчика. - Прикончу мерзавца!
   Как бы ловок ни был южанин, выдержать эту яростную атаку он не смог. Кулак Фрейра врезался ему в лицо, и было слышно, как хрустнул нос, и лязгнули зубы южанина. Чужак отлетел к стене, выронив кинжал, и в этот же миг сзади к Фрерйу, низко пригнувшись, словно змея, кинулся еще один темнокожий матрос, на бегу выхватывая клинок.
   Кинжал со свистом рассек воздух, прочертив сияющую дугу возле самых глаз Фрейра. Хреки уже вскочил из-за стола, кинувшись к своим людям, готовым порвать чужаком на куски, послав к демонам строгие законы Хельдсее, но его помощник справился со всем собственными силами, впечатав кулак в живот южанина так, что тот смог лишь шумно, со всхлипом, выдохнуть, сгибаясь пополам. А затем Фрейр без натуги подхватил своего противника за пояс и швырнул в сторону его товарищей, тоже вытягивавших кинжалы из ножен.
  -- Трусливые бабы, - прорычал моряк, гневно вращая глазами. - Как может называть себя мужчиной тот, кто привык бить в спину? Отправляйтесь в ту выгребную яму, откуда явились, ублюдки!
   Моряки Хреки, выхватывая ножи, кинулись на выручку к своему товарищу, которого уже окружали южане, в чьих руках тоже блестела сталь. Кто-то принялся звать стражу, а оказавшаяся слишком близко к повздорившим мореходам служанка, забившись в угол, завизжала от страха, поняв, что сейчас прольется много крови.
  -- Довольно, - вскричал Хреки так, что, кажется, задрожали стены. - Спрятать клинки! - Он обращался, разумеется, к своим матросам и те, услышав приказ, застыли. Боевой азарт в них еще не угас, но эти люди привыкли подчиняться, и сейчас не смели нарушить волю своего предводителя.
   А Фрейр, на губах которого выступила пена, уже прыгнул вслед за улетевшим куда-то к дверям южанином, по пути сбившим стол, опрокинувшим табурет и беспомощно растянувшимся в проходе. Народ, привычный к таким вещам, проворно метнулся к выходу, не желая подвернуться под кулак или нож расходившимся морякам, и уж тем более попасться в руки суровых, как всегда, если лилась чья-то кровь, стражников, наверняка уже спешивших сюда.
   Человек, прежде беседовавший с видарским боцманом, тоже поспешил убраться из ставшей внезапной столь опасной таверны, но оказался недостаточно расторопным. Прихватив только котомку, и забыв об увесистом посохе, он метнулся к выходу, в который уже выталкивали друг друга не на шутку взволнованные посетители. С этим чужеземцем и столкнулся охваченный бешенством Фрейр.
  -- Пошел прочь, - рыкнул моряк, замахиваясь на незнакомца. - С дороги, старик!
   Хреки знал, на что способен каждый из его людей, а потому его охватил ужас, ибо в гневе Фрейр был просто страшен. Он мог в одиночку расправиться с десятком противников, не чувствуя боли, разя любого, кто окажется на его пути. Охваченный боевым безумием моряк во время абордажа проходил от носа до кормы чужого корабля, раскидывая врагов и оставляя за собой горы трупов, так что его товарищам не оставалось ни одного противника. И капитан "Жемчужного Змея", словно перенесшись в будущее, представил забрызганные кровью стены таверны, искореженные тела подвернувшихся под горячую руку моряка посетителей... и блеск обнаженных клинков городской стражи.
  -- Фрейр, - надсаживаясь, крикнул Хреки, голос которого порой мог соперничать с ревом самого сильного шторма. - Не смей! Назад!
   Но даже истошный возглас капитана не мог остановить обезумевшего от запаха собственной крови моряка. Кулак Фрейра уже взлетел для удара, того самого, каким помощник Хреки в один миг вышибал дух из самого крепкого противника, вминая бока кованых шлемов, и разрывая кольчуги, но так и не опустился на голову седого человека. Они были примерно одного роста, хотя Фрейр и казался вдвое шире в плечах, и поэтому в какой-то миг взгляды их встретились.
  -- Тейваз! - одними губами вдруг вымолвил путник, без страха глядевший в налитые кровью глаза морехода. И Фрейр, вздрогнув, опустил руки, словно из него в одно мгновение ушла вся ярость.
   Они стояли друг напротив друга несколько мгновений, а затем чужеземец спокойно развернулся и ушел, пройдя мимо побледневшего от страха видарского боцмана, вжавшегося в стену. Тот, кто так щедро угощал моряка, не торопясь вышел прочь из таверны, чтобы мгновение спустя исчезнуть, растворившись в колышущемся за ее стенами многоголосом людском океане. Он знал, что мореход из Видара по имени Клагор уже мгновение спустя забудет обо всем, словно и не было никогда этого немолодого человека в запыленной, точно после долгой дороги, одежде, неведомо откуда и зачем явившегося в Хельдсее.
   А капитан Хреки как раз добрался до Фрейра, все так и стоявшего, точно истукан, в проходе меж столиков, уставившись в пустоту, когда на улице раздался протяжный крик: "Стража!".
  -- Пора убираться, - выругавшись, гаркнул Хреки своим людям, в нерешительности переминавшимся с ноги на ногу посреди таверны. - Живо, уходим! - Он поймал одну из пробегавших мимо служанок, рывком притянув ее к себе: - Где второй выход из кабака?
   Перепуганная до полусмерти девица, дрожа, указала в дальний угол заведения, и Хреки, ухватив за рукав до сих пор не вышедшего из оцепенения Фрейра, кинулся туда, различив дверной проем. Удальцы с "Жемчужного Змея" поспешили присоединиться к капитану, и когда с грохотом распахнулась дверь трактира, и в полный метавшихся людей зал ворвался десяток стражников, грозно потрясавших короткими клинками, моряки уже бежали по тесному переулку, заваленному кучами гниющих отбросов.
   Южанам, оказавшимся не столь сообразительными, придется очень не сладко, мстительно подумал капитан, в ушах которого стоял топот ног и тяжелое дыхание моряков, чей визит в город завершился не совсем так, как хотелось бы этим крепким парням, полным сил и задора. Во всяком случае, решил Хреки, гостей из полуденных земель заставят возместить ущерб, и в городскую казну, а также в карман содержателя таверны перекочует немало монет из их кошельков. Его же молодцам, кажется, пока не стоит уходить с корабля.
  
   Много дней спустя, покинув Хельдсее и по пути к родному острову бросив якорь у дружественных берегов, бесстрашный капитан Хреки услышит невероятную историю. Седовласый моряк, губы которого в тот миг дрожали, расскажет годящемуся ему в сыновья предводителю ватаги отчаянных парней о самом нелепом морском бое, какой случался в северных водах. Он поведает о том, как три быстрые лодьи перехватили в нескольких милях от безымянного островка, простой скалы, торчавшей из моря, шедший к материку парусник. И о том, как оказавшийся на борту этого корабля маг уничтожил одну из этих лодий, швырнув в нее огненный шар. Полсотни храбрецов заживо сгорели в считанные мгновения, лишь двоим из всей команды удалось выжить. И старый пират, один из тех счастливчиков, вспомнит название корабля - "Ласточка" - заставив Хреки крепко задуматься, вспоминая случайно подслушанный в хельдсейском кабаке рассказ.
   А Фрейр, внезапно излечившийся от дремавшего в глубине его разума безумия, превращавшего веселого и доброго парня в кровожадного зверя, никогда и никому не скажет, что же он увидел в глазах странного человека, пришедшего откуда-то с запада.
   Но это будет позже. Сейчас же капитан Хреки, спешивший вернуться на "Жемчужного Змея", дабы отвести от себя и своих людей все подозрения в драке, которые могли возникнуть у стражи, а также и видарский боцман Клагорн, верно, весьма удивились бы, увидев одного человека, уверенно шагавшего по самому богатому кварталу столицы далекого Келота. В этом властном, несколько надменно мужчине, ступавшим по мостовой шумного и неприлично яркого Харвена с гордо поднятой головой, оба без сомнения узнали бы того путника, что так щедро платил служанкам хельдсейского трактира за пиво, увлеченно слушая необычный рассказ боцмана. Особенно моряков озадачило бы то, как этот весьма немолодой мужчина смог за несколько минут преодолеть тысячи лиг, разделяющее два города. Но они ничего не знали, и были счастливы в своем неведении.
  
   Облаченный в черный с серебром камзол и длинный плащ того же цвета мужчина, невысокий и довольно упитанный, но, кажется, ничуть не смущавшийся этого, уверено шагал по заполненной праздно шатающимся людом улице, что вела на дворцовую площадь столицы Келота. Он словно смотрел сквозь людей, не замечая никого на своем пути, и прохожие спешили расступиться. Они не знали, кому уступали дорогу, был ли то знатный сеньор, богатый купец, выбравшийся из своего жилища без слуг и стражников, или, быть может, посланник одного из сопредельных государств. Но каждый чувствовал в этом человеке силу и власть, безошибочно узнавая того, кто привык повелевать, ставя себя выше простых смертных.
   Из переулка внезапно появился всадник, выскочивший на широкий проспект на полном скаку, заставив людей с испуганно-раздраженными криками броситься в стороны. Юнец, горделиво положивший ладонь на эфес легкого меча, пустил своего скакуна в галоп, не заботясь, попадет ли кто ему под копыта, или же успеет увернуться.
   Пристроившийся у стены булочной попрошайка, увидев всадника, вскочил и попытался отпрыгнуть в сторону, прижимая к груди глиняную кружку, в которую кое-кто из прохожих бросал медяки, но запнулся, растянувшись поперек дороги. Раздался сочный хруст, когда копыто раздробило несчастному голень, но всадник даже не обернулся, услышав крики боли, перемежаемые проклятьями.
   Не стал он рвать поводья, осаживая скакуна, когда впереди возник словно облитый сгустком ночной тьмы человек. Разряженный в парчу и золото юнец пустил своего коня, огромную зверюгу, издававшую не ржание, а устрашающий рык, прямо на прохожего, но тот вдруг взглянул на скакуна, что-то прошептав едва слышно. Огромный жеребец взвился на дыбы, и его наездник, не ожидавший этого, свалился под копыта коню, испачкав расшитый гербовыми щитами камзол в нечистотах.
  -- Благодари Богов, что я спешу, - крикнул юнец в спину удалявшемуся человеку в черном. - Иначе я лично занялся бы тобой! - И, обернувшись к хохотавшим в голос горожанам, гневно прорычал, весь пойдя багровыми пятнами от раздражения и стыда: - А вы как посмели зубоскалить? А ну, заткнитесь, чернь, пока не отведали моей плети!
   Мальчишка, в растерянности то хватавшийся за клинок, то замахивавшийся витой плетью, то принимавшийся отряхивать грязь с безнадежно испорченного камзола, вновь забрался в седло. Его конь, стоявший смирно, как ни в чем ни бывало, повинуясь всаднику двинулся дальше, но уже не галопом, а спокойным шагом. Юнцу с лихвой хватило нескольких минут позора.
   А человек в черном одеянии тем временем остановился возле огромного мрачного особняка, стены которого, сложенные из красного кирпича, казалось, были покрыты запекшейся кровью. Это строение выделялось тяжеловесностью и какой-то основательностью, производя впечатление закованного в латы рыцаря, взирающего на мир сквозь узкие щели оконных проемов, напряженного и готового к бою.
   Несколько мгновений он разглядывал дом, который вполне стоил такого внимания, чуть заметно ухмыляясь при этом. А затем уверенно, точно явившийся в убогую лачугу сборщик податей, путник взошел на крыльцо. И те, кто видел, как этот человек трижды ударил в дверь бронзовым кольцом, почтительно кланяясь незнакомцу, принялись переглядываться и перешептываться. В Харвене каждый знал, кому принадлежит этот дом, и чего могли стоить являвшиеся в него изредка гости.
  -- Кто вы, и по какому делу явились в дом многомудрого Ризайлуса? - отворив дверь, величаво, с достоинством, более подобающим герцогу, поинтересовался рослый лакей, глянув поверх гостя.
   Прежде, чем ответить, человек в черном плаще, едва скрыв насмешку, окинул пристальным взглядом мощную фигуру слуги, которому больше пристало бы выступать на арене, чем быть привратником, пусть и у весьма уважаемого господина. Во всяком случае, шириной плечи и ростом этот малый мог поспорить и с троллями.
  -- Передай Ризайлусу, что пришел его старый приятель, - холодно бросил гость. - И что-то я не припомню, с каких пор он завел еще одного слугу, - добавил он себе под нос.
  -- Простите, милорд, но сегодня мэтр Ризайлусн не сможет уделить вам ни минуты, - невозмутимо пробасил лакей, по-прежнему глядя куда-то в небо. Кажется, гостя он не считал заслуживающим хотя бы капли своего внимания.
   Вместо ответа человек в черном протянул левую руку к лакею, и на обращенной вверх ладони вдруг вспыхнул язычок пламени, в течение нескольких секунд переливавшегося всеми цветами радуги.
  -- Довольно, или тебе требуется нечто более существенное? - насмешливо и с некоторым вызовом поинтересовался незнакомец. - Ступай к своему хозяину, доложи о моем приходе. Возможно, твой господин все же улучит пару минут?
  -- Он сейчас занимается фехтованием. - Голос слуги чуть заметно дрогнул. Он понял, кто пожаловал в гости к придворному магу келотского короля, хотя точно был уверен, что Ризайлус не ждал гостей. - Прошу вас, господин, - лакей отступил в сторону, пропуская пришельца в окутанную сумраком гостиную. - Извольте обождать здесь несколько минут. - И с этими словами слуга удалился, исчезнув в глубине немаленького особняка.
  
   Служение чародею Ризайлусу казалось Джованни почетным делом, и при этом не было слишком обременительным. Правда, придя в этот дом, он вынужден был смириться со многими странностями господина, например, с запретом для слуг подниматься на третий этаж особняка и спускаться в подвал, кроме, разумеется, кладовки. Поэтому большую часть времени дворецкий проводил вместе с кухаркой Паулиной, которая еще год назад была единственной, кто жил в этом величественном особняке из багряного камня. В прочем, это не казалось чем-то унизительным, а служба придворному магу Его величества Умберто в любом случае была уделом избранных.
   В доме Ризайлуса не часто бывали гости, и, как правило, его посещали только некоторые сеньоры и советники самого короля, да еще один торговец книгами, порой доставлявший магу редкие фолианты из далеких краев. Нынешний же посетитель, приведший дворецкого в некоторое смятение уже тем, что явился незваным, без предупреждения, чего на памяти Джованни раньше не случалось никогда, не выглядел похожим на знатного нобиля, и уж тем более трудно было счесть его торговцем. Это был маг, причем настроенный явно весьма серьезно.
   В этом человеке все казалось странным, все настораживало, начиная от неожиданного появления и заканчивая тем, что он не назвался. Джованни понял только, что этот волшебник точно не из Келота, поскольку в этой стране еще не отыскался чародей, способный столь нагло вломиться в жилище самого Ризайлуса. Но лакей, стараясь сохранить самообладание, пригласил его в дом, не смея отказать могущему быть весьма опасным гостю, сам же направившись в зал для фехтования, из-за плотно затворенных дверей которого раздавался звон клинков.
   Слугу не сразу заметили, и несколько мгновений он мог наслаждаться танцем двух мастеров, тщетно пытавшихся поразить друг друга затупленными клинками. Звенела сталь, и бойцы невесомо порхали над паркетом, как будто вовсе не касаясь его босыми ногами. Сейчас они лишь играли, словно разучивая какой-то диковинный танец, танец Смерти.
  -- Мастер Ружеро, - Ризайлус, грудь которого мерно вздымалась, словно это и не он вовсе провел полчаса в стремительной схватке, заметив, наконец, появление дворецкого, сделал знак своему противнику, и тот, опустив клинок к полу, отступил назад. - Джованни, что случилось, - несколько недовольно произнес маг, раздраженный тем, что кто-то посмел прервать его занятия. Однако он понимал, что никогда слуга не осмелился бы потревожить своего хозяина из-за пустяка. Даже королевским гонцам, бывало, приходилось ждать, когда чародей вдоволь натешится игрой клинков или дочитает очередной магический фолиант. - Зачем ты беспокоишь меня?
  -- Маэстро, - дворецкий согнулся в поклоне, старательно отводя взгляд от лица своего сеньора. - Маэстро, пришел какой-то человек, и он хочет вас видеть.
  -- Я никого не жду, - сквозь зубы процедил Ризайлус, но, подумав, все же спросил: - Он назвался? Как он выглядит?
  -- Этот человек сказал, что он - ваш старый друг, - неуверенно вымолвил Джованни. - Он одет в черное, и он создал огонь силой своей магии. Но он не назвал мне свое имя, маэстро, - виновато сообщил слуга.
  -- Вот как? - протянул чародей. - Занятно. Проводи его прямо сюда, - вдруг приказал он. - Живее, Джованни, поторопись!
   Когда дворецкий вернулся в гостиную, неожиданный и весьма таинственный, точнее, пугающий, посетитель бродил по залу, с интересом рассматривая стоявшие на невысоких постаментах возле стен рыцарские доспехи. Кое-кто полагал, что Ризайлус способен заставлять эти латы двигаться, что это его стража, которую маг держит на случай появления непрошенных гостей.
   Джованни, прожив в доме мага больше года, сейчас уже не сомневался, что эти латы, весьма дорогие, кстати, не несут в себе ни капли магии, но, тем не менее, на того, кто впервые оказывался в доме чародея, они не могли не производить впечатления. Казалось, могучие воины укрылись в полумраке гостиной, и сквозь узкие прорези глухих шлемов их глаза следят за чужаками, посмевшими явиться во владения могущественного волшебника.
   Вообще вся обстановка гостиной, включая и эти латы, и темную драпировку стен, и массивные бронзовые шандалы по углам просторной залы, была призвана внушить всякому, кто переступал порог дома из темно-красного кирпича, неуверенность, подспудный страх. И дворецкий, даром, что провел в стенах этого особняка-крепости не очень много времени, видел, как слетала спесь с напыщенных дворян, как благородные рыцари с опаской озирались по сторонам, бормоча охранительные наговоры себе под нос. Но нынешний гость оказался не из таких, и во взгляде его, в выражении лица можно было прочитать скорее снисходительную усмешку, но ж никак не страх.
   Человек в черном камзоле коснулся изящными, ухоженными, точно у музыканта, пальцами забрала глухого шлема, называемого "жабьей головой". Этот шлем в выступающей вперед нижней частью забрала и узкой прорезью для глаз ныне использовался лишь на турнирах, когда всаднику достаточно было видеть только мчащегося прямо на него противника. Шлем и сами латы, непроницаемая стальная скорлупа, весили не меньше ста пятидесяти фунтов, вдвое больше, чем боевые доспехи. Все, на что был способен облаченный в них боец - прямо сидеть в седле и держать копье, утвердив его на специальном крюке-упоре, прикрепленном к левой стороне кирасы. Сбитый с ног, рыцарь в таких латах никогда не смог бы подняться сам.
  -- Господин, - Джованни окликнул гостя со всей возможной почтительностью, поняв по тону и выражению лица своего хозяина, что к незнакомцу следует относиться именно так, и не иначе. - Господин, маэстро Ризайлус готов принять вас. Он ожидает в фехтовальной зале.
  -- Давно бы так, - усмехнулся гость, двинувшись вслед за лакеем, ступавшим величаво и гордо, словно не какой-то маг, а он сам и был хозяином этого дома со всеми скрытыми здесь диковинками.
   Фехтовальный зал располагался на втором этаже, поскольку первый был отведен под комнаты прислуги, и там же находилась кухня, а также несколько кладовок. Чтобы попасть туда, гостю, сопровождаемому молчаливым слугой, пришлось миновать гулкий коридор, подняться наверх по круто изгибавшейся лестнице, очутившись в безмолвном царстве. Шаги, эхом разносившиеся по анфиладам комнат, нарушили царившую здесь тишину, столь располагавшую к размышлениям, к думам о вечном, об устройстве мира, к примеру, или о смысле жизни каждого смертного.
   При мысли о хозяине этого миниатюрного замка так и представлялся седовласый старец с длинной, до колен, бородой, в расшитой звездами мантии и с посохом в руках, склонившийся над магическим шаром. Тот, кто явился в красный особняк, заставив изрядно поволноваться слугу, точно знал, что с подобным образом его истинный обитатель не имеет ничего общего.
  -- Прошу, господин, - дворецкий распахнул тяжелые створки, отступив в сторону и пропуская гостя в просторный зал, в отличие от большинства других комнат в этом огромном доме, наполненный светом, лившимся из высоких окон. Света было особенно много оттого, что под занятия фехтованием Ризайлус ответ угловое помещение, две из четырех стен которого прорезали узкие проемы, забранные тончайшими пластинками горного хрусталя.
   Перешагнув через порог, гость застыл в изумлении, окинув взглядом просторный зал и невольно присвистнув. Стены были сплошь увешаны укрепленными на деревянных крюках мечами всех форм и размеров. Огромные, в рост взрослого мужчины, фламберги с хищными клыками у основания клинка соседствовали с миниатюрными кордами. Кто-то заботливо разместил тяжелые риттершверты с узкими прямыми клинками рядом с сильно изогнутыми саблями, излюбленным оружием степных номадов.
   В пролетах между окон стояли деревянные манекены, служившие подставками для доспехов из лакированной кожи, использовавшихся бойцами для учебных схваток. А в дальнем углу, развернувшись "лицом" к входу, возвышалась мрачная фигура, изображавшая поднявшего над головой тяжелую секиру, словно готовясь вонзить ее плавно изогнутое лезвие в плоть того, кто непрошенным переступит порог этого зала. Право же, на фоне такого великолепия трудно было сразу заметить двух человек, одинаково одетых в простые полотняные рубахи и узкие бриджи, босых, сжимавших в руках узкие прямые клинки.
  -- Ризайлус, - гость взглянул на того из бойцов, который выглядел старше второго. Правда, видневшаяся сквозь распахнутый ворот рубахи мускулистая грудь, а также руки, словно обвитые жилами, вызвали бы зависть любого восемнадцатилетнего юнца, а что в волосах и короткой бородке серебрилась седина, так это было признаком не старости, но пришедшей с годами мудрости. - Рад видеть тебя в добром здравии, Ризайлус, и прости, если явился неурочный час, - без раболепия, как равный равного, поприветствовал гость всесильного келотского чародея - Я прибыл издалека и решил не терять время понапрасну.
   И тут чародей Ризайлус, тот, перед кем гнули спину влиятельные сеньоры, тот, кого сам король даже за глаза не смел назвать своим слугой, сделал то, что привело дворецкого Джованни, так и стоявшего в дверях на случай, если хозяин велит вышвырнуть гостя, в совершеннейшее замешательство. Сделав шаг вперед, келотский маг отвесил незнакомцу в черном глубокий поклон, а тот поклонился в ответ.
  -- И я рад, что ты жив, - вымолвил Ризайлус, в голосе которого дворецкому Джоберто вдруг померещилась неуверенность.
   Несколько мгновений хозяин и его гость стояли лицом к лицу, разглядывая друг друга так, словно видели впервые. Кто знает, что они искали, свежие ли шрамы, или, может быть, новые морщины, а, возможно, с удивлением и тоской седину, рассматривали седину, серебряным инее осыпавшую головы и бороды? Так, неподвижно замерев, они постояли несколько долгих секунд, а затем сжали друг друга в объятиях, точно братья или старинные друзья, которых давно раскидала по свету своевольная судьба.
  -- Право же, это неожиданность, увидеть тебя в моем доме, - произнес келотский чародей, положив руки на плечи своего гостя. - Но неожиданность приятная, - добавил он, чуть усмехнувшись. - Забери меня демоны, если я еще надеялся увидеть тебя! Мне уже раз шесть за последний год сообщили о твоей смерти. - Затем он вдруг посерьезнел, отстранившись от гостя и с прищуром взглянув на него: - Но я полагаю, ты не просто так пришел без предупреждения?
  -- Да, есть новости, - кивнул человек в черном. - Я не отниму у тебя много времени.
   Маг обернулся к своему учителю фехтования, так и стоявшему без движения, и не выпустившему из рук клинок в надежде продолжить бой:
  -- Мастер Ружеро. - Фехтовальщик, высокий, темноволосый, со щегольской бородкой клинышком по последней келотской моде отрывисто кивнул, точно отдав честь. - Сожалею, мастер, но сегодня я уже не смогу уделить вам достаточно внимания, - в голосе чародея действительно мелькнули нотки вины.
  -- Как будет угодно маэстро, - невозмутимо кивнул Ружеро, положив оружие на стойку и вновь поклонившись магу. - Надеюсь, в следующий раз у нас будет больше времени?
   Один из лучших, а, возможно, и самый лучший во всем Келоте боец, Ружеро посещал жилище придворного мага уже пять лет подряд, едва ли не с того дня, как сам появился в Харвене. Он не учил Ризайлуса, ибо был не первым наставником мага, но помогал тому поддерживать свое мастерство на должном уровне. Они встречались через день, на полтора часа выпадая из суматошного течения жизни, и целиком погружаясь в бой.
   Эти встречи доставляли Ружеро, истинному ценителю очных ударов и надежных блоков, бездну удовольствия. Несмотря на то, что Ризйлус выглядел почти вдвое старше своего партнера, а уж об истинном возрасте того, кому была покорна магическая сила, и вовсе оставалось лишь гадать, он ни в чем не уступал Ружеро. Фехтовальщик, прежде чем стать уважаемым наставником, обучавшим владению клинком юных дворянских отпрысков, успел повоевать.
   Мастер с пятнадцати лет бродил по Келоту вместе с отрядом наемников, побывав и в Гарде, и в Дьорвике, и свое умение оттачивал в кровавых схватках и безжалостных поединках, а потому знал, чему учил детишек владетельных сеньоров. Но Ризайлус умел то, чего прежде Ружеро видеть не доводилось, и дело тут было вовсе не в магии. Просто чародей, проживший уже очень много лет, тоже обучался боевым искусствам с юности, впитывая в себя все новое, а также познав кое-какие тайны старых мастеров. Поэтому Ружеро признавался сам себе, что он не учит Ризайлуса, а, скорее, учится у него сам. И, кстати, то, что мастер был желанным гостем в этом приметном особняке из кроваво-красного камня, здорово подняло его престиж, и знатные господа были готовы дать почти любую цену, какую ему вздумалось бы запросить за вои уроки.
  -- Я тоже надеюсь, - усмехнулся Ризайлус, взглянув на своего гостя. - Джованни, - окликнул он слугу. - Проводи Маэстро Ружеро, а на обратном пути подай в мой кабинет вино.
  -- Господин, - рослый лакей почтительно поклонился. - Будет исполнено, господин.
   Они уединились в кабинете Ризайлуса, отличавшемся от библиотеки лишь меньшими размерами и тем, что здесь был еще один сто кроме рабочего места чародея. Несколько минут хозяин дома и его гость провели в молчании, дождавшись, когда расторопный Джованни, на удивление изящно обращавшийся с подносом, если учесть его габаритны и комплекцию, подал вино, затем поспешно удалившись.
  -- Великолепно, - с наслаждением произнес гость, пригубив из своего кубка. - Как раз этого мне и не хватало!
  -- Не поверю, что тебя мучит жажда с дороги, - рассмеялся Ризайлус. - Неужели ты разучился пользоваться порталом?
  -- Вино и, правда, отменное, - ухмыльнулся человек в черном, чье имя келотский маг не называл, будто опасаясь, что и в его собственном доме могут завестись чужие уши. - Я-то, конечно, приехал в Харвен не верхом, но это не значит, что нельзя позволить себе отдых после того, как пересек полконтинента. Ты ведь тоже не разучился махать своими железками?
   Страсть Ризайлуса к фехтованию была известна многим, но лишь единицы знали, что стояло за ней. Тот, кто ныне стал самым могущественным магов во всем Келоте. Был рожден дворянином, и владение клинком для него стало одним из последних напоминаний о беззаботном детстве, проведенном в отцовском замке. И, кроме того, Ризайлус на полном серьезе полагал, что всякий мужчина должен владеть оружием. Те, кто близко знал мага, посмеивались, но беззлобно, отдавая честь своему собрату, достигшему впечатляющего результата не только в чародейском искусстве но и в фехтовании, сравнявшись с лучшими бойцами королевства.
  -- Ладно, давай сразу к делу, - предложил келотский маг. - Ты ведь явился не для того, чтобы просто повидать меня, верно? Неужто наскучило бродяжничать? Могу свести тебя с одним сеньором, богатым и честолюбивым, к тому же страстно желающим стать магом.
  -- Пока не будем торопиться с этим, - покачал головой гость, имея в виду предложенного Ризайлусом покровителя. - Но, ты прав, - подтвердил он. - Мое появление здесь имеет вескую причину, и у меня не так много времени, чтобы ходить вокруг да около. Я пришел передать весточку от твоего давешнего ученика.
  -- Кратус, - удивлено воскликнул маг, подавшись вперед. - Ты видел его, - поспешно спросил он, быть может, с излишним волнением. - Когда? Что с ним?
   Ответ последовал не сразу. Гость медлил, с явным интересом рассматривая обстановку кабинета. Прищурившись, он остановил взор на корешках книг, которым был забит высокий, в полтора человеческих роста, шкаф из драгоценного черного дерева. Прочитав то или иное название, нежданный пришелец то удивленно вскидывал брови, то едва заметно, уголком рта, усмехался, но не презрительно, а скорее, с некоторым снисхождением.
  -- Последний раз я видел его лет пять назад, - сообщил, наконец, человек в черном, поняв, что Ризайлус смотрит на него, затаив дыхание. - Правда, мы не имели чести быть представлены друг другу. Но, признаюсь, этот милый мальчик произвел на меня ильное впечатление. Да, - криво усмехнулся он, вспоминая былое. - Весьма, весьма способный ученик. Кстати, ты разве обучал его древним заклятьям?
  -- Нет, но он много читал, - пожал плечами Ризайлус. - И, видимо, понимал кое-что из прочитанного. Я же не считал нужным не допускать его в мою библиотеку. Так ты говоришь, видел его пять лет тому назад? - уточнил чародей. - Долго же ты собирался сказать мне об этом!
  -- Я видел его давненько, но с той встречи старался узнать об этом парне хоть что-нибудь, - не приняв ироничного тона мага, ответил его собеседник. - И, знаешь, я не очень рад тому, что смог выяснить. Твой ученик затеял какую-то опасную игру, и ради этого не поленился отыскать одну занятную вещицу, которую, как все считали прежде, не то спрятал не то и вовсе уничтожил маг по имени Ардалус, - сообщил он с нарочитой небрежностью. - Ведь ты, разумеется, помнишь ту историю, то ли быль, то ли сказку, - уточнил гость келотца. - Не так ли?
  -- Линза, - выдохнул Ризайлус. - Будь я проклят, он притащил обратно в мир Линзу?
   Чародей уставился на пришельца, чувствуя, как все в нутрии затрепетало. Он надеялся, что гость сейчас рассмеется, объявив, что это была лишь шутка. Но этим надеждам не суждено было осуществиться.
  -- Это так, - сухо кивнул гость волшебника. - Он раздобыл творение Улиара, эльфийского мага, похищенное человеком по имени Ардалус и, как считалось, уничтоженное им. Уже много веков о Линзе вспоминают только как об интересном магическом опыте, интересном и опасном. Теперь она обрела плоть.
  -- Считается, что Линза Улиара способна увеличивать в десятки раз вложенную в любое заклятие силу, - возбужденно зачастил келотский маг, не даром всю жизнь охотившийся за древними фолиантами и скопивший в своем доме тысячи томов. - Эльфы нуждались в чудо-оружии, средстве, способном свести на нет преимущество наступавшей на них Империи в численности простых воинов, - припомнил он. - И их маги сотворили такое оружие. Но ведь они так и не сумели применить эту вещь?
  -- Верно, не сумели, - согласился гость, сохранявший абсолютное спокойствие, точно он давно все обдумал. Собственно, так оно и было, и в этот дом он явился уж точно не за советом. - Но нет причин сомневаться в возможностях Линзы. Возможно, ее способности и преувеличены, но вряд ли слишком сильно. И теперь артефакт, имея который можно спалить целый города одним огнешаром-файерболом, оказался в руках у не очень умелого, но свято верящего в свою необычность, в свою избранность чародея, считающего обычных людей, чуждых Искусства, какими-то животными, в лучшем случае - разменной монетой, ожившими пешками, которые только и годятся, чтобы расчистить дорогу ферзю. У Кратуса, - добавил пришелец, не сводя взгляда со своего собеседника.
  -- Обладатель Линзы способен стать самым могущественным магом в этом мире, превзойдя даже легендарных мастеров древности, - словно беседуя сам с собой, промолвил келотский чародей. Он говорил, уперев локти в столешницу и ткнувшись лицом в ладони. - И мой ученик, ощутив эту мощь, окончательно лишится разума. Наконец-то он получит возможность воплотить свои детские мечты. - Ризайлус взглянул в упор на своего собеседника: - Но неужели эта вещь действительно совершенна? Ведь должен быть способ превозмочь и ее магию, должен быть!
   Нежданный гость королевского мага криво усмехнулся, промолвив в ответ:
  -- У самих Перворожденных есть предание, будто магия Линзы не может быть обращена на того, в чьих жилах течет хоть капля крови ее создателя. Только истинный потомок самого Улиара может выстоять под ударом безо всякого вреда для себя. Правда, нам это едва ли поможет сейчас. Линза уже у Кратуса, и, полагаю, он вскоре пустит в ход этот свой козырь.
  -- Но как он узнал про нее? - ошеломленно помотал головой Ризайлус. - Ведь в самых древних хрониках об этом почти ничего нет, ничего конкретного. - Чародей выглядел весьма озабоченным или даже напуганным, и радовался тому, что сейчас его не видит кто-нибудь из напыщенных обитателей королевского дворца. - Как Кратус смог найти ее?
  -- Да, хроники в свое время успели основательно подчистить, - усмехнулся человек в черных одеждах. - Но записи самого Ардалуса уничтожить не смогли. Может, просто не догадались, - предположил он, пожимая плечами. - Удивительно, - вдруг вскликнул он, фыркнув от смеха: - Все эти века сочинения одного из сильнейших магов той эпохи, а, значит, одного из самых сильных чародеев за всю историю нашего народа, были у нас под носом, но никто даже не пошевелился, чтобы добыть их, делая вид, что слеп и глух. А твой ученик нашел их, и уж затем добрался и до могилы почтенного волшебника! Как выяснилось, это на Скельдине, о чем, собственно, догадывались и раньше, да только ни у кого руки не доходили проверить эти предположения.
   Гость вновь сделал глоток вина, изобразив на лице наивысшую степень наслаждения, и вообще стараясь выглядеть счастливым и вполне беззаботным. А вот его собеседнику было не до угощения.
  -- Постой, - вымолвил Ризайлус, уставившись на человека в черном. - Но ведь записи Ардалуса, те, которые удалось некогда отыскать, все они оказались в Оставленном Городе, верно?
  -- Да, в Башне Тайн, - невозмутимо подтвердил гость келотского мага. - И много веков они лежали там, всеми забытые. Столицу, если верить преданию, покидали в большой спешке, бросив на произвол судьбы немало ценных вещиц, по сравнению с которыми та книжка древнего мага - просто мусор. Но, как бы то ни было, Кратус что-то узнал и не побоялся совершить поход на север. Очевидно, он не испугался проклятья, якобы наложенного на Столицу, и, видимо, был прав. Во всяком случае, успешно завершив этот поход, он уже успел поплавать по северным морям, а ныне, если я не ошибаюсь, двинулся в Альфион.
  -- Но, будь я проклят, что он там забыл? - воскликнул весьма ошарашенный такими новостями Ризайлус. - Что же он задумал, этот сопляк?
  -- Насчет сопляка, это ты зря, - укоризненно произнес гость волшебника. - Встретившись с ним в чистом поле, я был бы весьма осторожен. Возможно, твоему бывшему ученику не хватает изящества, но это еще ни разу не мешало ему рушить стены замков и обращать в прах десятки воинов в одно мгновение. Он кое-чего достиг, и я, признаюсь, счел бы за честь иметь такого ученика.
  -- Я не мог его учить, не мог, понимаешь? - Ризайлус вдруг вскочил, принявшись вышагивать по кабинету из угла в угол и оживленно размахивать руками. - Я и так дал ему слишком много, и не имел права учить Кратуса. Он стал слишком опасен, чересчур непредсказуем, чтобы в его руки вложить такое оружие.
  -- Да, испытание властью по силам выдержать очень немногим, - понимающе кивнул гость Ризайлуса. - Но, в любом случае, Линза сейчас у твоего ученика, и я уверен, он раздобыл ее вовсе не для того, чтобы любоваться перед сном. Он воин, так же, как и я, - с какой-то злостью произнес человек в черном. - Правда, в отличие от меня твой ученик не особо разборчив в средствах, но в чем ему не откажешь, так это в упорстве. Он поставил перед собой цель, и достигнет ее любой ценой.
  -- Значит, нужно помешать ему, пока еще не поздно! - воскликнул келотский волшебник. - Я готов. Куда мы направимся?
  -- Я пришел к тебе не за помощью, а для того, чтобы получить твое благословение, - медленно покачал головой его гость. - Кратус все же твой ученик, пусть и бывший. Мне по силам справиться с ним и в одиночку, но решать его судьбу, не известив обо всем тебя, я не в праве.
  -- Останови его, друг мой, прошу, - решительно произнес Ризайлус. - Сделай это, пока он не зашел слишком далеко. И, если можешь, сохрани ему жизнь. - Голос чародея упал до едва слышного шепота: - Никому из нас не дано узнать, что означает быть отцом. Но для меня этот мальчик стал почти сыном, и для меня это будет больно, узнать, что его больше нет. Просто он упивается соей силой, как ребенок, все никак не может наиграться во всесильного волшебника.
   Человек, облаченный в черный плащ, лишь кивнул. Он не сомневался, что именно такие слова услышит от Ризайлуса, а потому, еще даже не ступив через порог его дома, понимал, что вскоре предстоит вновь отправиться в путь. Его ждал Альфион, далекое, дикое королевство, в котором ныне творилось нечто неосязаемое, но весьма настораживающее. Над теми землями сгущалась тьма, и стервятники уже предвкушали обильное пиршество. И именно туда ему предстало отправиться уже совсем скоро.
  -- Я разыщу его, - гость коснулся плеча Ризайлуса. - Разыщу и постараюсь вразумить. Но он сейчас слишком силен, и я не стану испытывать судьбу. Знай, друг мой, если мне представится такой шанс, я все решу одним ударом. Твой ученик знал, на что идет, не мог не знать этого. Он выбрал свой путь, свою судьбу.
   Гость ушел, а чародей, прогнав прочь слугу из опершись в своем кабинете, еще долго сидел, уткнувшись лицом в ладони, и изредка тяжело вздыхал. Он совершил ошибку, но расплачиваться за нее теперь будет совсем другой человек, который не виноват, что просто ощутил себя особенным, не таким как все.
  -- Мальчик мой, - вздохнул Ризайлус, обратившись к собственному отражения в оконном стекле. - Мальчик мой, что же мне делать? Зачем ты обрек себя на гибель? - Он знал, что гость не привык оставлять в живых своих противников, и не тешил себя никчемной надеждой еще хоть раз увидеть ученика.
   Чародей умолк, погрузившись в раздумья, и только высокие, точно башня, напольные часы гномьей работы мерно тикали, отсчитывая неумолимо исчезавшие секунды. Время, лишь оно дно и оставалось неподвластно самым великим чародеям. Никому не дано было обратить вспять или хотя бы сдержать течение этой великой реки Жизни. Так и Ризйлус ныне мог лишь покориться ей, набравшись терпения и вооружившись надеждой.
  
   Стражники, скучавшие у южных ворот Хаврена в ожидании конца смены, проводили взглядами вышедшего из города человека. Он был не молод, но крепок, невысок, но зато шагал быстро и упруго. И, главное, он не имел ничего, что просто обязан был раздобыть любой уважающий себя путник.
  -- Ни коня, ни посоха, ни котомки с припасами, - пожал плечами один из воинов, уставившись в спину размеренно шагавшему человеку. Не глядя по сторонам, он уверенно двинулся прочь от города, словно движимый некой важной целью
  -- Да и одежда не для дальнего пути, - вторил его напарник, имя в виду, что путник был облачен в черный парчовый камзол с серебряным шитьем и тяжелый, не по погоде, плащ. - Странный он какой-то. Ради одних только позументов ему перережут глотку за первым же поворотом, - хмыкнул стражник. - А ведь наверняка и в кошельке кое-что найдется. На нас даже не взглянул, - скривился воин. - Верно, привык считать всех, коме себя, мелким ничтожеством!
   Он знал, о чем говорит, ибо за несколько лет службы вдоволь насмотрелся на заносчивых сеньоров. В их взглядах сквозило такое отвращение, что тому, на кого так смотрят, в пору было самому бежать топиться, чтобы не осквернять своим существованием окружающий мир, точно это были не люди, а, к примеру, пятна зеленой плесени.
   Стражники еще некоторое время обсуждали необычного путника, придя итог к выводу, что тот мог оказаться, к примеру, сохранявшим инкогнито сеньором, и его вполне могли ждать верные слуги с лошадьми, хотя бы и в ближней рощице. А потом явилась смена, и доблестные блюстители порядка направились в казарму, предвкушая, как завалятся в один из ближайших кабаков, дабы повеселиться сегодня вечером. Эти парни не привыкли долго думать о пустяках, предпочитая маленькие радости жизни большим загадкам.
  
   А человек, привлекший внимание стражников, действительно направился в лесок, разросшийся не более, чем в миле от городских стен. Но его там не ждал никто. Более того, любой человек, оказавшийся в роще в этот миг, был для путника только помехой. Мужчина в черном камзоле свернул с дороги, продравшись сквозь заросли и выбравшись на поляну. Он осмотрелся по сторонам, убедившись, что рядом никто не притаился, укрывшись в сплетении ветвей, за стеной густой листвы, а затем выдохнул коротко:
  -- Турисаз!
   Человек в черном взмахнул рукой, словно рассекая воздух воображаемым клинком, и в пустоте перед ним вдруг вспыхнула, на мгновение налившись огнем, руна Пути. Затем он воздел руки над головой и негромко хлопнул в ладоши.
   Воздух перед путником вдруг задрожал, как трепещет марево над жарким костром. Человек в расшитых серебром одеждах снова воровато огляделся, а затем, окончательно уверившись, что ни чьи глаза не следят за ним, уверенно шагнул в колышущуюся плену и... исчез, в один миг растаяв в лесном сумраке. Его странствие только начиналось.

Глава 2 Королевская охота

   Они замерли на опушке казавшегося настороженным и угрюмым леса, напряженно вглядываясь в зеленый сумрак древней рощи и нервно косясь друг на друга, десять человек, десять мужчин, молодых или уже пребывавших в летах, но не утративших силы и ловкости. И словно заметив их появление, лесные жители спешили спрятаться, затаиться, будто зная, для чего пришли сюда люди. На чащу вдруг опустилась тишина, и только нервное всхрапывание коней нарушало с каждым мигом становившееся все более нестерпимым, все более тревожным безмолвие.
   А люди ждали, обратившись в слух, чувствуя все нарастающее волнение. Роща, по которой прежде едва ли ступала нога человека, находилась достаточно далеко от обитаемых мест, и потому все они, те, кто желал раскрыть хранимые старым лесом тайны, явились сюда верхом. Но только четверо по-прежнему оставались в седлах, остальные же спешились, выстроившись впереди всадников, точно приготовившись защитить их, приняв на себя удар неведомого врага.
   Они не были ровней друг другу, эти люди, сейчас как никогда прежде ощущавшие себя чужими в древнем лесу, видевшем, быть может, еще самое рождение мира. Все, и пешие, и конные, были облачены в короткие камзолы, узкие бриджи и высокие сапоги для верховой езды. Пожалуй, камзолы тех, кто оставался в седлах, взирая свысока на своих спутников и на окутанную сумраком даже среди ясного дня чащу, украшало чуть больше серебряного шитья, да сбруя их коней тоже казалась более дорогой. Однако отличия между теми, кто явился в этот мрачный, словно затаившийся лес, не были только внешними.
   Да, они были схожи с виду, но по исполненным гордости, смешанной с презрением взглядам, что бросали на своих пеших спутников всадники, всякий понял бы, кто есть кто в этом маленьком отряде, забравшемся в настоящие дебри. Господа, сопровождаемые верными слугами, явились развлечься, похвалиться своей силой и отвагой, скрасив этим скуку серых будней.
   Сопровождаемые челядью дворяне явились в лес не ради просто прогулки, а потому были вооружены длинными узкими мечами и легкими арбалетами, оружием явно не боевым, но тоже весьма грозным. У двух из них к седлам также были приторочены колчаны, из которых торчали тонкие древки дротиков. Пешие же слуги, пояса которых оттягивали вдетые в ножны широкие тесаки, грозно выставили перед собой короткие копья, точно строй панцирной пехоты в ожидании удара тяжелой кавалерии. И каждый, неважно, благородный господин, или по-собачьи преданный слуга, в сердце которого просыпался в этот миг один из самых древних инстинктов, желал как можно скорее пустить в ход все это смертоносное железо. Они явились сюда, чтобы убивать, и стремились только к одному - сделать это красиво, так, чтобы непременно вызвать слова восхищения и затаенную зависть своих спутников.
  -- Какая тишина, - едва слышно прошептал кто-то. - Словно все живое разом покинуло этот край, будь я проклят.
   Произнесенные всадником слова будто оказались неким приказом, ибо в следующий миг на горстку людей обрушивал шквал звуков. В глубине чащи, заставив кое-кого из охотников вздрогнуть, вдруг раздался хриплый голос сигнального рожка, которому спустя миг ответил еще один. Возможно, прежде люди старались не ходить в эту древнюю чащу, не осмеливаясь нарушать покой спящих лесных великанов, но сегодня все изменилось. Лес огласился треском и шумом, и люди, явившиеся сюда в предвкушении потехи, кровавой, а оттого еще более желанной, насторожились, крепче сжимая свои дротики и древки охотничьих копий.
  -- Приближаются, - коротко бросил один из всадников, в нетерпении ожидавший возможности приступить к тому, ради чего и забрался в эти дебри вместе со своими немногочисленными спутниками. - Сейчас начнется веселье. Будьте наготове, господа!
   Какофония звуков, в которой смешались крики, пение труб и треск ветвей, какой могло породить только весьма крупное существо, продирающееся по зарослям, не разбирая дороги, нарастала. Никто точно не мог знать, что за зверь сейчас покажется из зарослей, а потому любая осторожность не могла показаться излишней. Они были вполне уверены в себе, имея достаточно оружия и умея пользоваться им. Однако все они знали, что обычная сталь сможет остановить не всякого обитателя окрестных чащоб. А треск становился все громче, походя уже на звук лесного пожара.
  -- Милорд Кайлус, сударь, - оказавшийся крайним слева всадник, высокий, - это было ясно, хоть сейчас он и находился в седле, - и худой, даже тощий, полуобернулся к своему спутнику. - Полагаю, вы, как хозяин этих лесов, и, стало быть, всего, что обитает в них, имеете право ударить первым, - с почтением произнес он, чуть склонив голову.
   Человек, которого назвали Кайлусом, немолодой, коренастый, взглянул на говорившего, невольно коснувшись короткой ухоженной бороды, проведя по ней всей пятерней. При этом усеявшие его пальцы перстни с рубинами и сапфирами засверкали, уловив многочисленными гранями пробивавшиеся сквозь кроны деревьев скупые солнечные лучи. Это движение въелось в его кровь, став поводом для шуток со стороны тех, кто был равен ему, лорду Кайлусу, державшему своей не ослабевшей с годами дланью весь юг Альфиона, и поводом для насмешек прочих, тех, кто по титулу и происхождению был намного ниже могущественного лорда.
  -- Верно, я хозяин здесь, а вы все - мои гости, - промолвил лорд, покосившись на напрягшихся, точно сжатые пружины, егерей. - И я не могу сделать хоть что-то, что заставило бы вас усомниться в моем радушии, в щедрости рода Кайлусов, - несколько напыщенно добавил он.
   Пока благородные господа обменивались куртуазными комплиментами, их малочисленная свита приготовилась встретить спугнутого в чаще зверя, судя по шуму, быстро приближавшегося. Люди в зеленых камзолах, скрывавших своих владельцев на фоне густой листвы, крепко сжимали копья, прочные ясеневые древки которых венчали широкие жала с поперечиной на втулке, призванной остановить порыв нанизавшего самого себя на копье лесного обитателя.
   Егеря были напряжены, чутко вслушиваясь в раздавшийся за деревьями треск ломаемых ветвей. Слуги, они понимали, что должны будут стать на пути любой опасности, грозящей их сеньорам, позволив всадникам подготовиться и дать отпор. А если, не приведи Судия, кто-то из выбравшихся на охоту дворян погибнет, тот за ним последует и замешкавшаяся челядь, только смерть слуг будет намного более мучительной и долгой, нежели их хозяев.
  -- Да, Бергус, ты прав, вы лишь гости, - повторил лорд Кайлус, старавшийся сдержать возбуждение. Охота всегда увлекала его, хотя чаще всего лорд предпочитал охотиться на двуногую дичь, весьма преуспев в этом искусстве. - И поэтому, - продолжил он, - именно тебе я и предоставляю право добыть того зверя, которого гонят к нам мои слуги. Мне ничего не жаль для дорогих гостей. Я пригласил вас для потехи, так развлекайтесь же!
   Из густого ольховника как раз на небольшой отряд охотников вдруг выскочила грациозная лань. Прядя ушами, она замерла на миг, увидев перед собой людей, и почуяв исходивший от них запах стали, запах, который хоть раз за свою короткую жизнь касался ноздрей любого обитателя бескрайних северных лесов. А в следующий миг лань, высоко вскинув задние ноги, сорвалась с места, поскакав к недальнему лесу, чтобы там найти себе укрытие.
  -- Ну же, Бергус, - вскричали разом все охотники, кроме, разумеется, слуг. - Давай же! Не мешкай!
   Бергус, в первые секунды и впрямь растерявшийся от неожиданности, поспешно выхватил из седельной сумки легкий дротик, подбросив его в воздухе, а затем резким движением метнул вслед убегавшей лани. Копьецо, направленное сильной и твердой рукой, светлым росчерком сверкнуло в воздухе, настигнув цель. Длинный наконечник, футовой длины заостренный прут из мягкого железа, пронзил изящную шею лани, а сила, вложенная в бросок, оказалась такова, что животное просто сбило с ног.
  -- Отменный бросок, Беругс! - с одобрением воскликнули охотники, уважительно покосившись на своего товарища. Бергус предпочитал дротик всякому иному оружию, и, благодаря недюжинной силе, а также длинным рукам, вытворял с его помощью настоящие чудеса.
   Лань, сраженная точным броском, еще пыталась встать, но лишь бессильно била копытами, взрывая землю. Венчавшее дротик жало, лишь самое острие которого было закалено, дабы пробивать прочные преграды, загнулось так, что извлечь его из раны было невозможно. Животное, гордое и вольное, умирало, но воля к жизни его была еще сильна.
  -- Добей же ее, друг мой, - предложил лорд Кайлус, взглянув на своего товарища. Бергус, кажется, созерцал мучения своей добычи не без наслаждения. - Ты победил, так к чему причинить жертве лишний страдания?
   Бергус бросил на лорда быстрый взгляд, а затем спрыгнул с коня, выхватив из ножен широкий кинжал-басселард, клинок которого представлял собой вытянутый треугольник, резко сужавшийся к острию. Двое егерей напряглись, крепче стиснув копья, словно опасались, что смертельно раненый зверь может причинить вред их господину. А рыцарь не спеша, словно нарочито растягивая удовольствие, двинулся к бьющейся в агонии лани, обходя ее по кругу. Приблизившись к своей добыче, он замахнулся клинком и резко вонзил его в живот лани, поразив ее в сердце.
  -- Превосходно, брат, - одобрительно произнесли охотники, хлопая вернувшегося рыцаря по плечам. - Твоя рука тверда, как и прежде, Бергус. И сегодня на пиру у нас будет вдоволь мяса!
   А из леса все доносились крики и протяжные звуки, издаваемые охотничьими рогами. Загонщики шли по чаще, поднимая обитавшую там дичь, чтобы их господа могли похвастаться друг перед другом силой и меткостью.
  -- В этих лесах еще полно добычи, друзья мои, - возгласил Кайлус, обращая на себя внимание своих спутников. - Не будем медлить, а то вся слава лучших охотников достанется не нам!
   Охотники поддержали лорда согласными возгласами, затем пришпорив скакунов и устремившись на север, туда, где, как сказал кто-то из лесничих, находилась кабанья тропа. Берус продемонстрировал свою меткость, теперь настал черед выяснить, кто из явившихся на охоту рыцарей сильнее, ибо дикий вепрь был вовсе не тем зверем, которого можно свалить одной стрелой.
  
   Охота длилась второй день, заставляя сотни слуг сбиваться с ног, дабы угодить съехавшимся с доброй половины королевства господам, позволив им в полной мере насладиться кровавой забавой, развлечением настоящих мужчин. Второй день в лесах на много миль вокруг замка рода Кайлусов, одного из самых древних и влиятельных во всем Альфионе, царила невообразимая суета, подчиненная одному - удовлетворить проснувшиеся инстинкты горстки благородных господ, мучившую их жажду крови.
   Десятки егерей, в помощь которым лорд Кайлус отрядил множество простых крестьян, день и ночь рыскали по дебрям, спугивая устроивших там свои лежки зверей, выгоняя их на затаившихся в засадах охотников. Сотни загонщиков, производя невероятный шум, какому обычно не место было в лесу, делали все, чтобы напуганные четвероногие обитатели этих лесов вышли точно туда, где ожидали их благородные рыцари, прибывшие в замок Кайлуса, дабы потешить себя, похвалиться друг перед другом своей силой и ловкостью.
   Над бескрайными лесами беспрестанно звучало звонкое пение медноголосых горнов и рогов, лай бессчетных свор охотничьих псов, и мчались по лесным полянам кавалькады всадников. Охота была одним из двух развлечений, каким могли предаваться благородные рыцари и лорды, причем намного чаще, нежели другому, ибо первой, наиболее подобающей им и самой любимой забавой была война. И те, кто собрался ныне здесь, кто съехался в замок Кайлуса, получив нежданное приглашение, доставленное напыщенным и строгим герольдом, знали, что успеют потешиться не только запахом оленьей крови.
   Возможно, уже совсем скоро те, кто ныне плечо к плечу встречали самоубийственные атаки смертельно раненых медведей или истекающих кровь волков, окажутся разделенными узкой полосой земли, той, которую обычно называют полем боя. И они будут разить не горделивых оленей или могучих лосей, а друг друга, схватываясь не на жизнь, а насмерть. Сейчас же было не время для войн, а потому все предались охоте.
   Отрывисто щелкали арбалеты, свистели метко пущенные стрелы, и раз за разом лес оглашался истошным криком умирающего зверя, оказавшегося слабее или самонадеяннее двуногих, что искренне считали именно себя хозяевами этого мира, каждого его клочка без исключения. А затем раздавались громкие возгласы спутников удачливого охотника, в которых восхищение смешивалось с малой толикой зависти. Каждый хотел показать всем, сколь он силен и отважен, выходя один на один против матерого медведя с одним только клинком, или продемонстрировать меткость, навскидку пуская тяжелые болты во след стае вспугнутых уток. Они старались изо всех сил, и каждый вечер отряды охотников возвращались в замок с богатой добычей. А потом неизменно наступал черед пира, длившегося едва ли не до утра.
  
   Солнце уже коснулось горизонта, когда растянувшийся длиной цепью, затылок в затылок, отряд облаченных в короткие камзолы неброского серого или зеленоватого цвета всадников показался на опушке. Спустя мгновение их заметил один из дозорных, которые всегда, и в летний зной и в самый суровый мороз, в дождь или в снег, а также и под палящим солнцем, несли службу, обозревая с высоких башен окрестности замка. Протяжно запела труба, и спустя мгновение - всадникам этого времени как раз хватило, чтобы преодолеть половину отделявшего их от цитадели расстояния, - распахнулись ворота, прорезавшие кажущуюся монолитной стену, сложенную из красного камня.
   Миновав узкий проем, как раз такой, чтобы могла свободно проехать за стены одна повозка, всадники спешились, и к ним тотчас метнулись многочисленные слуги, чтобы увести уставших коней, поднести серебряные сосуды для умывания, кубок с разбавленным вином, не для хмеля, для того, чтобы снять утомление, или исполнить иные прихоти благородных господ. А господа нет-нет, да и бросали короткие взгляды на реявший над донжоном, окна которого уже были озарены изнутри мерцающим светом множества факелов, штандарт, украшенный серебряным грифоном. Герб Кайлусов ни на мгновение не давал рыцарям забыть, что они здесь лишь гости, к счастью, пока еще желанные.
  -- Отменно позабавились, - делились впечатлениями разгоряченные скачкой, запахом свежепролитой крови рыцари, в ушах которых еще стояли совсем человеческие крики получивших смертельную рану зверей, слабых, беззащитных созданий, по сравнению с которыми сам человек, несущий закаленную сталь, казался богом. - Великолепная охота! Удел нашего любезного брата воистину сказочно богат всякой живностью!
  -- Милорды, - хозяин замка выступил вперед, заставив своих гостей умолкнуть. - Мы славно потешились, а теперь пора воздать должное мастерству моих поваров, которых вы столь старательно снабжаете свежим мясом, - здесь Кайлус, так же, как и прочие, облаченный в охотничий костюм, несколько запыленный и потертый после долгих скитаний по лесу, позволил себе чуть заметно усмехнуться. - А потому прошу всех в трапезную, господа. Столы уже накрыты!
  -- Пир, - воскликнули рыцари, предвкушая щедрое угощение. - Да здравствует лорд Майлус, самый радушный и щедрый лорд во всем Альфионе!
   Гости замка шумной толпой прошли в цитадель, служившую его хозяину и домом, и складом и казармой, где постоянно находились самые преданные, самые надежные воины. А слуги поспешно потащили на кухню оленьи туши и связки дичи, добытой господами во время блуждания по вековым чащам. Спустя совсем недолгое время повара, трудившиеся не покладая рук уже несколько дней, приготовят мясо, изжарив его, начинив овощами, приправив доставленными из дальних краев пряностями, чтобы затем подать на стол, дабы убийцы могли в полной мере насладиться вкусом плоти своих жертв.
   Кликнув слуг, рыцари и лорды, те, кто оказался в замке, совсем недавно получив приглашение Кайлуса, успели переодеться, облачившись в более подобающие пышному застолью, которым завершался этот день, в точности как и два предыдущих, парадные одежды. От кафтанов и мантий, богато расшитых древними гербами, мерцания вделанных в массивные перстни самоцветов, тяжелых золотых цепей и широких боевых поясов, подчеркивавших рыцарское достоинство гостей, пестрело в глазах.
   Чинно, окидывая суетившихся всюду слуг надменными взглядами, благородные господа, миновав крутые лестницы и озаренные факелами гулкие коридоры, вошли в просторный зал, отведенный для готового начаться пира. У дверей застыли, уставившись остекленевшими глазами в пустоту, воины из личной дружины Кайлуса, рослые молодцы в начищенных до блеска нагрудниках и касках, мертвой хваткой вцепившиеся в древки укороченных алебард.
   Стол, как и заверил сам Кайлус, действительно уже был накрыт, буквально треща от обилия яств, поданных расторопными слугами. Здесь было все, и запеченная в тесте дичь, и налитые соком яблоки, и множество кувшинов с хмельным вином. Но главным угощением был жареный вепрь, добытый одним из гостей радушного Кайлуса.
   Даже сейчас возлежавший на огромном блюде из чистого золота, ибо сегодня, как и прежде, на столе нельзя было найти даже вилки из менее благородного металла, этот зверь, размером, да и весом тоже, превосходивший годовалого быка, производил неизгладимое впечатление. Торчавшие из-под верхней губы изогнутые, точно сабли, клыки, казалось, могли сокрушить даже рыцарские латы, и тем больше должно было достаться почтения храбрецу, свалившему лесное чудовище в честном поединке всего одним ударом копья.
   Охваченные весельем дворяне, хвастаясь друг перед другом собственными подвигами или обсуждая доблесть и мастерство своих братьев-рыцарей, с шумом рассаживались за длинным столом, покрытым настоящим шелком, в северных землях ценившимся, без преувеличения, на вес золота. Каждый из них предвкушал пиршество, сглатывая наполнявшую рот при виде изобилия снеди слюну. Но каждый, хотя и не смел признаться в этом своим товарищам, под маской напускного веселья таил одну и ту же мысль, не позволявшую по-настоящему беззаботно предаваться бесшабашному разгулу.
   Те, кто прибыл в замок Кайлуса, получив неожиданное приглашение принять участие в большой охоте, не были вассалами могущественного лорда, точнее, не были все, кроме двух. Также не могли они назвать своих товарищей по застолью не друзьями даже, - тем, кто наделен властью, пусть и малой, не ведомо такое чувство, как дружба, а те, кто считает иначе, не задерживаются на этом свете, став очередной жертвой предательства, - но хотя бы просто союзниками. Все они, как один, уже долгое время терзались мыслью, что заставило владетеля полуденных уделов Альфиона собрать их всех вместе в своем замке, но ни один не набрался достаточно смелости, чтобы поделиться своим беспокойством с товарищами по застолью или напрямую задать вопрос самому лорду.
   Но, какие бы мысли не беспокоили рыцарей, ни один из них не отказался бы хорошо поесть и выпить доброго вина, пусть даже запив его простым элем. А потому все они расселись за столом, чувствуя себя уже совершенно привычно в этом зале, стены которого были украшены щитами с гербом Кайлусов, а также головами медведей, трепетных ланей и гордых лосей, прежними трофеями нынешнего и бывших хозяев этого замка. Весело трещал в огромном камине огонь, который поддерживали внимательные слуги, но его заглушали громкие возгласы дворян, в нетерпении ожидавших, когда же лорд начнет пир.
   Юные пажи, облаченные в ливреи с серебряными грифонами, наполнили кубки благородных господ рубиновым вином, так некстати напомнившим кровь, и Кайлус, место которого, как и подобало, было во главе стола, обведя взглядом своих гостей, встал, чтобы произнести хвалебную речь, начав торжественный ужин, которому суждено было закончиться ближе к рассвету.
  -- Братья рыцари, - лорд Кайлус поднялся, взяв в правую руку высокий золотой кубок, до краев наполненный вином. - Братья рыцари, я искренне рад видеть вас всех под сводами этого замка. Я благодарен за то, что вы откликнулись на мое предложение, и смею надеяться, что вы не напрасно прибыли в мои владения.
   Человек, владевший почти всем югом королевства, тот, кто мог вывести на поле боя несколько тысяч воинов, своих, или тех, что сражались под знаменами его многочисленных вассалов, внешне мало напоминал властного правителя. Он был невысок, весьма упитан, хоть и достаточно силен, несмотря на немалый возраст. Даже сменив скромный охотничий костюм на парчовый камзол, расшитый золотом и самоцветами, добытыми в гномьих владениях далеко на юге, Кайлус казался кем-то вроде пытающегося скрыть откровенную нищету за варварским блеском небогатого рыцаря, весь феод которого - одна захудалая деревенька. И, тем не менее, это был один из самых могущественных лордов, знатностью не уступавший былым королям, и намного превосходивший нынешнего государя Эйтора, очутившегося на престоле, в общем-то, по воле случая.
   Кайлус был сильным правителем, а потому, стоило ему только произнести первое слово, все, кто собрался в этой ярко освещенной зале, умолкли, обратившись взорами к гостеприимному хозяину. Они вовсе не были его подданными, точнее, здесь присутствовали лишь два вассала Кайлуса. Но никто не осмеливался проявить хоть тень неуважения к лорду, склоняясь перед тем, кто был мудрее и, что скрывать, богаче их всех.
  -- Я знаю, не всех, кто сидит ныне за этим столом, можно назвать добрыми друзьями, и мысль эта наполняет мое сердце печалью, - продолжил лорд, вызвав некоторое недоумение своих гостей, не ждавших от властного и влиятельного правителя таких речей. - Наше королевство обширно и богато, но слабо, ибо нет в нем единства. Это позор, если уж горстка немытых варваров способна ввергнуть целую страну в ужас.
   Лорд говорил проникновенно, голосом не разума, но сердца, и в словах его сквозила неподдельная грусть. И те, кто слушал его, невольно прониклись этой печалью, вспомнив не самые славные поступки, которые они совершали прежде, развязывая очередную усобицу с соседями.
  -- Но еще есть в Альфионе храбрые воины, готовые защитить наше королевство даже ценой собственной жизни, ибо превыше бренного существования они ставят честь и рыцарское достоинство, - возвысив голос, так, что по залу прокатились отзвуки эха, продолжил лорд Кайлус. - А потому, братья-рыцари, мои дорогие гости, прежде чем восхвалить вашу удаль, я поднимаю эту чашу в память о лорде Фергусе, славном рыцаре, бесстрашном воине, принявшем смерть, достойную того, чтобы ее воспели менестрели. Покойся с миром, доблестный воин, и да не будут забыты деяния твои!
   Кубки были опустошены в полном молчании. Как бы не относились к погибшему в неравном бою на берегах далекой северной реки рыцарю съехавшиеся в замок Кайлуса дворяне, они не могли не признать его доблести. Это был действительно преданный королю и королевству воин, для которого честь и долг не были просто словами, а потому гости Кайлуса искренне выражали Фергусу свое почтение.
   А кое-кто из прибывших в замок влиятельного лорда рыцарей вдруг ощутил укол стыда, ибо вести с севера быстро приходили и в эти края. И сейчас, когда к Эглису форсированным маршем двигалось спешно собранное королем Эйтором дворянское ополчение, призванное хотя бы отомстить за гибель старого полководца, они, те, кто собрался в стенах родового гнезда Кайлусов, пытавшиеся казаться храбрыми и сильными, здесь развлекались охотой, похваляясь тем, как ловко убивали беззащитную живность.
  -- Пока мы, те, кто кичится славой своих предков, истребляем друг друга в непрекращающихся ссорах, зряшных, но кровавых, наши соседи копят силу, - возгласил звенящим от напряжения голосом лорд Кайлус, словно читавший мысли своих гостей. - Благородные лорды и рыцари беспрестанно сражаются друг с другом, ослабляя нашу державу, а король слишком слаб, чтобы навести порядок в Альфионе, ибо не чувствует за собой права указывать родовитым дворянам, чьи пращуры и основали некогда эту страну.
  -- К чему эти странные разговоры, Кайлус, - недовольно пробурчал лорд Бергус, хмуря брови. - Для чего ты собрал нас здесь? Уж не для того ли, чтобы возводить хулу на нашего государя?
   Но Кайлус, в глазах которого появился странный блеск, кажется, даже не слышал исполненных подозрения слов своего гостя. Лорд, наконец, нашедший благодарных слушателей, спешил донести до своих гостей давно терзавшие его мысли, часто сбиваясь, буквально захлебываясь от нахлынувших эмоций. А рыцари, гости щедрого правителя, слушали молча, попав под власть его речей, не лишенных смысла, ибо кое-кто из них прежде уже задумывался о том же.
  -- Мы еще не ведали большой войны, и это благо, но рано или поздно наши богатства, наши земли привлекут внимание соседей, этих хищников, жаждущих славы и наживы, - со страной торжественностью молвил лорд. - Гард, Келот, даже варвары, обитающие к северу и востоку от границ Альфиона, они лишь кажутся слабыми, тоже погрязнув в усобицах, но нет сомнений, что период раздора не будет слишком долгим. А кто может предсказать, куда все они направят свою силу, когда в собственных землях наших соседей воцарится единство, пусть и скрепленное немалой кровью? Никто из них не откажется обрести новые владения, и новых подданных. И если это случится, сможем ли мы, братья, пребывая ныне в раздоре, объединиться в один миг, забыв давние обиды, дабы дать им отпор?
   Лорды, гости Кайлуса, сидели, хмуря брови, словно это помогало им соображать. Едва ли кто-то из них поверил, что один из самых могущественных дворян Альфиона просо хочет видеть своих соседей и старых друзей, когда в ворота родовых замков постучались гонцы в парадных мантиях, расшитых серебряными грифонами. И вот, наконец, радушный хозяин был готов поведать причину своего радушия.
  -- Нам нужен вождь, братья, решительный и сильный, тот, кто сможет превратить Альфион в могущественное королевство, жемчужину полуночных пределов, которая станет центром нового мира, - говорил меж тем Кайлус, полный уверенности и мощи. - Мы с вами стоим в эти мгновения на землях древней Империи, мы являемся ее наследниками, просто память об этом проснулась еще не у всех. И хочу, чтобы вы возрадовались, мои дорогие гости, ибо тот вождь, о котором я говорю, явился. Он уже в Альфионе, более того, он здесь, в этом замке, и жаждет видеть вас. Эрвин, сын Хальвина, принц Альфиона, вернулся из долгих странствий, дабы править взойти на престол, принадлежащий ему по праву рождения.
   Никто из рыцарей не успел ничего произнести, ибо все были ошеломлены речью Кайлуса. В их сознании, несколько затуманенном вином и элем, рождались какие-то неясные мысли, но высказать их гости не успели. Вдруг рывком распахнулись двери, и в трапезную вошел тот, кого мгновенно узнал каждый, оказавшийся здесь и сейчас, и кого эти благородные господа уже не чаяли увидеть, давно поверив, что истинный наследник Альфиона погиб, сгинув в дальних краях, изгнанный из родного королевства своим безумным отцом.
  -- Не может быть, - выдохнул кто-то. - Наваждение! Он не должен быть здесь. Это, верно, морок какой-то!
   Выпучив глаза, рыцари удивленно уставились на могучего воина, в котором с трудом они узнавали юношу, будто бы давно погибшего. Все они помнили молодого принца, того, кто должен был сменить на престоле давно уже почившего короля Хальвина, и кто был изгнан собственным отцом, раз ослушавшись его воли. Эта история была известна, пожалуй, каждому жителю Альфиона, от блистательного лорда до последнего крестьянина, и в эти самые мгновения, здесь, под сводами замка Кайлуса, она неожиданно обрела плоть, из простой легенды став чем-то большим.
   А принц Эрвин, уверенный, возмужавший, из юнца, каким его знали многие, в том числе и сам Кайлус, кажется, оказавшийся единственным, кто сохранил самообладание, превратившийся в воина и вождя, смерил застывших рыцарей испытующим и чуть насмешливым взглядом. И те, на кого он смотрел, вдруг ощущали своей кожей ледяное дыхание севера, невольно вздрагивая, когда видели глаза явившегося из небытия сына Хальвина. Ибо это были глаза не человека, но демона, существа, не ведающего боли, жалости или сострадания. И гости Кайлуса, опытные воины, привычные к смерти, не могли выдержать взгляд принца, ибо его глазами и взирала на мир сама воплощенная Смерть.
  -- Я рад приветствовать вас, благородные лорды, - произнес Эрвин, разомкнув уста. В голосе, его, звучавшем нечеловечески спокойно, сквозил тот же холод, что и во взгляде. - Я смею надеяться, что здесь собрались те, кто верен нашему королевству, те, кто чтят законы, оставленные нам предками. Вы, прежде немало враждовавшие друг с другом, должно быть, давно уже ломаете голову над тем, что заставило лорда Кайлуса пригласить вас в свой замок? - Принц холодно усмехнулся: - Что ж, пришла пора сорвать завесу тайны.
   Чеканя шаг по каменным плитам, устилавшим пол, Эрвин, словно не чувствовавший охватившего всех изумления, граничившего с суеверным страхом, прошел на середину зала, в котором вдруг воцарилась почти полная тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в камине, сильный, полный уверенности в себе. Сейчас опальный наследник Альфиона был похож на матерого волка в окружении своры псов, невольно ощутивших робость перед тем, в ком они шкурой чувствовали огромную мощь.
   Кайлус, единственный, точно знавший, кто должен появиться в самый разгар пира, тоже проникся чувством почтения и невольного страха. Лорд был одним из последних людей, кто видел юного принца в последние часы его пребывания в Альфионе, и сейчас картины прошлого, казалось бы, давно уже забытые, вновь обрели жизнь. Кайлус вдруг вспомнил те события так отчетливо, словно они произошли не двадцать три года назад, но лишь сегодня на рассвете, еще не подернувшись дымкой забвения...
  
   ...Он добрался до замка Кайлусов, преодолев много лиг за считанные часы и насмерть загнав скакуна. Конь, которого Эрвин просто украл у первого встречного, без колебаний прикончив того несчастного, пал возле самых ворот замка, не выдержав бешеной скачки, а принц, едва успев соскочить с седла, в следующий миг тоже рухнул без сил, вызвав переполох среди стражи.
   Воины из дружины лорда подхватили лишившегося чувств буквально на их глазах юнца, со всеми предосторожностями отнеся его в замок, чтобы там передать в руки умелых и заботливых лекарей. И как только Эрвин, которого, конечно же, мгновенно узнали, пусть и выглядел он изможденным, в порванной одежде, покрытой, к тому же, пятнами запекшейся крови, очнулся, к нему тотчас явился переживший несколько тревожных часов хозяин замка. Кайлус, только вступивший во владение уделом, принадлежавшим его предкам много веков, понятия не имел, что произошло с наследником, но был уверен, что смерть Эрвина принесет ему немало горя, а потому всей душой желал, чтобы принц пришел в себя.
  -- Я вернусь, - мрачно произнес бледный Эрвин, щеки которого впали, и лицо заострилось. - Ничто не остановит меня. Я хочу взглянуть в глаза предателю, посмевшему назваться моим братом.
   Принц говорил, спокойно, размеренно, ровно, а Кайлус, не осмеливаясь прервать его хотя бы словом, вздохом, слушал. Словно о чем-то несущественном, Эрвин рассказал о том, как полюбил простолюдинку, дочку бондаря из затерянной в лесах возле Фальхейна деревеньки, полюбил искренне, а не просто из желания потешить плоть. Он любил ее со всей страстью, и каждое мгновение старался провести не в прохладной тиши дворца, запершись в своих покоях, а в той покосившейся избушке на краю чащи, или в лесу, гуляя по пронизанным солнечным светам полянам рука об руку с Хельмой, крестьянкой девчонкой, навсегда, как думал в ту пору Эрвин, завладевшей сердцем наследника целой державы.
   Все закончилось внезапно, и была ли виной тому измена, или же король Хальвин сам обо всем догадался, но он пришел в ярость, узнав о похождениях сына. Владыка Альфиона, недолго думая, приказал заточить принца в его же покоях, приставив надежную стражу. Но явился Эйтор, названный брат Эрвина, воспитывавшийся в доме короля едва ли не с младенчества, и поведал принцу, что его возлюбленную по приказу государя хотят едва ли не продать в рабство.
   Не помня себя, Эрвин вырвался из дворца, по пути без малейшей жалости прикончив нескольких воинов, ставших на его пути к свободе. Но он лишь потом узнал, что оказался марионеткой в руках хитрого брата, прибежавшего к королю, стоило только принцу покинуть дворец. И Хальвин, охваченный яростью, бросился в погоню, желая наказать строптивого сына, а тот, среди ночи явившись в дом Хельмы, увез ее в святилище, дабы сочетаться с девушкой браком, совершив обряд, освященный самим временем.
   Они не успели, и в последний миг Хальвин, сопровождаемый отрядом преданных ему воинов и ненавистным Эйтором, ворвался в храм. Лорд Кайлус едва сдерживал дрожь, когда Эрвин ровным голосом, в котором уже не было слышно ни намека на обычные человеческие чувства, поведал о том, как погибли сопровождавшие его дворяне, такие же, как и сам принц, юнцы, убедившие себя, что верность Эрвину для них превыше верности самому королю. Рассказал наследник короны Альфиона и о смерти своей возлюбленной, убитой рукой самого Хальвина, и о своем отрешении от престола, и теперь, завершив мрачное повествование, ждал от лорда помощи, за которой и явился в его жилище, с самого начала не сомневаясь, что здесь получит ее.
  -- Эйтор предал меня. Из-за него я лишился в одну ночь всего, что имел, - мрачно произнес принц. - И подлец заплатит за это, клянусь памятью предков!
   Тогда впервые Кайлус заглянул в глаза своему нежданному гостю и содрогнулся, ибо в этих глазах не было жизни. Лишь одного этого взгляда было довольно, чтобы понять - тот Эрвин, которого прежде знал молодой лорд, умер, исчез, растворившись в кошмаре той страшной ночи. А на смену ему вилось нечто, являвшее собой не менее, чем воплощенную ненависть.
   Несмотря на то, что лорд был заметно старше принца, они часто вместе проводили время, развлекаясь охотой в окрестностях столицы, а порой наследник престола являлся в гости к самому Кайлусу. Они часами могли носиться верхом на горячих скакунах по полям и лесам, наслаждаясь скачкой, меткой пущенной стрелой или точным ударом копья, а потом до хрипоты спорить, чей выстрел или удар был точнее и сильнее.
   В каждом слове, каждом жесте юного Эрвина сквозила такая жажда жизни, такая радость, что порой Кайлус просто завидовал своему приятелю, еще не успевшему пресытиться этим существованием. Но теперь все это исчезло, словно из принца вынули душу, заставив каким-то непостижимым образом двигаться его тело, мертвую оболочку из остывшей плоти.
  -- Мой батюшка безумен, и я даже не виню его, - глухо вымолвил принц. - Но Эйтор, он ответит за свою измену. Он задолжал мне, и я взыщу с него этот долг. Взыщу кровью!
   Принц, со всем почтением доставленный в замок, лежал поверх белоснежного покрывала на широкой кровати под парчовым балдахином. А у изголовья его, точно заботливая сиделка, устроился сам хозяин замка, прогнав прочь всю прислугу, ибо понимал, что предстоящая беседа не должна коснуться чужих ушей.
  -- Ваше высочество, вам следует быть благоразумным, - попытался успокоить своего гостя Кайлус. - Вы сейчас слабы и можете не отдавать себе отчета в собственных словах и поступках, но все же стоит взять себя в руки.
  -- Не называй меня этим титулом, ибо отныне я больше не в праве наследовать трон Альфиона, - устало оборвал лорда Эрвин, невидящим взглядом уставивший в потолок, нависавший над ложем, точно свод пещеры. - Вот все, что у меня осталось от той жизни, единственное напоминание о том, кем я был рожден, - и он выпростал из-под одеяла руку, поднеся ее к лицу лорда. На среднем пальце тускло сверкнул массивный золотой перстень-печатка, на котором невероятно четко была выгравирована голова вепря, герб королевского рода, ставший с годами гербом всего Альфиона.
  -- Кольцо Гайлена, - с придыханием произнес Кайлус, не отводя глаз от печатки. - Не менее значимый символ, чем даже корона.
  -- К демонам, - гневно вскричал принц и, сорвав с пальца перстень, зашвырнул его в дальний угол. - Что мне с этой побрякушки? Я больше не в праве носить его!
  -- Не стоит разбрасываться вещами, которым уже больше полутора веков, - покачал головой лорд, проследив за тонко звякнувшим о стену кольцом. - Он еще может вам пригодиться, этот перстень, что король Гайлен выиграл у какого-то бродячего волшебника в карты.
  -- В кости, - усмехнулся Эрвин, в котором в этот миг уже не было и следа назревавшего припадка безумия. - Гайлен выиграл его в кости. Говорят, в этой вещи заключено какое-то волшебство. Я точно знаю, что к руке, на которую надет этот перстень, не посмеет прикоснуться пламя.
  -- Дело здесь не в чародействе, не так ли? Ведь это кольцо передается от отца к сыну в королевском роду Альфиона уже сто пятьдесят лет, и его носит тот, кому предначертано наследовать и престол. И пока кольцо Гайлена у вас, мой принц, никто не усомнится в вашем праве на корону. Все еще может измениться, господин, просто нужно ждать и слушать при этом голос разума, а не свои чувства. Будьте хладнокровны, сдержаны, и вы еще будете торжествовать победу!
  -- Не для того, чтобы слушать твои увещевания, я пришел сюда, едва не испустив дух на пороге твоего дома, - вздохнул принц Эрвин. - Но, ты прав, я еще жив, и могу надеяться на победу, ведь на моей стороне - правда, законы предков, освященные самим Временем. Но для того, чтобы бороться, я слаб, и нуждаюсь в тех, кто подставит мне свое плечо. Прежде ты был верен мне, Кайлус, тебя, одного из немногих, я мог назвать своим другом. Так скажи мне, лорд, так ли предан ты мне и ныне, как в былые времена?
   Принц, наконец, повернулся к Кайлусу, пронзив того насквозь ледяным взглядом голодного хищника. И лорд, не выдержав этого, отвел глаза, чувствуя внезапно охвативший его страх.
   Тот, кто ныне растянулся на просторном ложе, только внешне казался юношей, но то была лишь маска, за которой скрывалось чудовищно сильное создание, все существование которого было подчинено мести. Глупец Хальвин своими руками пробудил того монстра, который дремал в глубине души его сына, и Кайлус не сомневался, что король еще успеет пожалеть об этом.
  -- Я верен вам, как прежде, ваше высочество, - без тени сомнений произнес Кайлус, приняв в этот миг окончательное решение. - И для меня вы по-прежнему наследник Альфиона, ибо ни у кого во всем королевстве нет больших прав на престол.
  -- Тогда яви мне свою покорность, как должно верному вассалу, - потребовал принц. - Я намерен отомстить предателю, поправшему братские узы во имя жажды власти. Эйтор должен умереть, как и любой, кто посмеет стать рядом с ним. Невозможно вернуть умерших, ибо это во власти лишь богов, но не нас, смертных. Но никто не смеет лишить меня права на престол, никто не может разом изменить законы, оставленные нам предками. Нельзя вновь обрести утраченную любовь, и с этим горем мне предстоит прожить многие годы, столько, сколько отмерено мне Судией. Но я намерен вернуть принадлежащее мне по праву, отомстив предателю, - решительно произнес юноша. - И ты, Кайлус, должен помочь мне в этом. Собери армию, призови своих вассалов и слуг, и мы вместе поведем их на Фальхейн. И если мы победим, то, клянусь, ты станешь вторым человеком в королевстве, нет, - помотал головой Эрвин. - Ты станешь равным мне, равным владыке Альфиона. Итак, друг мой, готов ли ты помочь мне восстановить попранную справедливость?
   В тот миг лорд Кайлус счел появление в своем замке изгнанного принца подарком небес, ключом к заветной власти, могуществу и богатству, о которых не мог и мечтать один из многих дворян королевства. Обретя немалое влияние лишь благодаря тому, что родился сыном не полунищего серва, и благородного лорда, Кайлус, хоть и не признавался в этом никому, тяготился мыслью о том, что всем, что имел, был обязан своим предкам, сам же не совершив еще ничего стоящего.
   И вот на пороге замка появляется принц, исполненный праведного гнева, жаждущий мести и готовый дать любому, кто поддержит его, все, чего только можно было пожелать. Наверное, иной дворянин, не мешкая, созвал бы своих вассалов, собрал войско и выступил в поход. И Кайлус не сомневался, что Эрвин способен победить. Кто-то иной увидел бы изможденного, охваченного горем юнца, молодой лорд же видел вождя, которому его горе, его страдания лишь придавали силы, позволяя исполнить то, что не смог бы сделать никто другой, руководствуясь только велением разума.
   И все же старый лорд, умирая, передал Кайлусу не только свои земли и подданных, но и мудрость прожитых лет, заставив наследника сперва обдумывать каждый шаг, и лишь затем совершать его. А потому, сколь бы ни было в тот миг велико желание Кайлуса исполнить приказ своего принца, начав праведную войну, он старался трезво смотреть на вещи, понимая, чем, скорее всего, завершится противостояние между этим юношей и Хальвином, за которым - весь Альфион. Теперь следовало внушить это и самому Эрвину, что требовало проявить чудеса убеждения.
  -- Ваше высочество, моя жизнь всецело принадлежит вам, - не колеблясь ни мгновения, вымолвил лорд Кайлус. - Вы можете не сомневаться в моей преданности, не королю, не Альфиону, но вам лично. Я полностью разделяю ваше желание восстановить справедливость, воздав по заслугам тем, кто осквернил себя предательством доверившегося, предательством брата. Но, мой господин, сейчас не лучший момент, чтобы развязывать войну. - Не позволяя принцу вставить ни слова, Кайлус, старательно подбирая слова, продолжил: - Я готов ради вас на все, но одной готовности мало. Сейчас мы слишком слабы, чтобы на равных спорить с королем, которого, нет сомнений, поддержат многие влиятельные дворянские роды, не из-за того, что верны ему, а просто, чтобы досадить мне. А потому нужно действовать осторожно, ибо спешка теперь скорее приведет вас, да и меня тоже, в могилу, нежели к победе.
   Кайлус пытался быть как можно более убедительным, и с удовлетворением наблюдал за тем, как на смену возбуждению и ярости, охватившим Эрвина, приходило спокойствие. Лорд действительно желал поддержать принца, ведомый, однако, не теми эфемерными понятиями, вроде дружбы и преданности, а вполне мирским желанием укрепить свое влияние, обрести власть большую, чем он имел.
   Лорд понимал, что откажи он наследнику в поддержке, с того станется выступить против всего королевства в одиночку, чтобы погибнуть, пусть без всякой пользы, но красиво, приняв смерть, о какой должен мечтать каждый истинный рыцарь. Но этого лорд как раз не мог допустить, ибо слишком расточительно было терять таких союзников, как урожденный наследник Альфиона. Попытка любого дворянина захватить власть в королевстве, свергнув правящую династию, наверняка потерпела бы неудачу, не встретив поддержки среди благородных семей Альфиона. И совсем иначе выглядела поддержка оскорбленного наследника, пытавшегося восстановить свою честь. Кайлус не собирался отказываться от представившегося шанса, но, чтобы с толком использовать его, необходимо было самое ценное, что только имеет человек - время.
  -- Возможно, ваш отец даже простит вас, поняв, что погорячился, - предположил лорд, расхаживая по покоям, в которые поместили Эрвина, приставив к тому на всякий случай весьма внушительную стражу. - Хальвин, да продлит Судия дни его, позволив искупить усопшему былые грехи, страшен в гневе, но отходчив. Вот только ваш названный брат, наверняка не допустит этого, - покачал головой Кайлус. - Если Эйтор так стремится к власти, что готов предать своего брата, то он не отступится так легко.
  -- Он жестоко поплатится за свою алчность, - едва сдерживая гнев, прорычал сквозь зубы Эрвин. - Ему не хватило того, что уже имел, и мой брат возжелал получить все, так пусть же ему не достанется ничего!
  -- Дело не в этом, - мягко прервал своего гостя Кайлус. - Вы сказали, ваше высочество, что лишились всего, но это не так, ибо вы еще живы. Но это есть главное препятствие на пути Эйтора к заветной короне, и я не сомневаюсь, что он попытается избавиться от вас, чтобы у короля Хальвина не осталось пути назад.
  -- Ты полагаешь, Эйтор захочет убить меня, - с едва заметной иронией спросил Эрвин. - Но разве ты, мой друг, не сможешь меня защитить? Я полагал, что в замке Кайлусов мне не грозят опасности.
  -- Ваша жизнь стала отныне весьма ценой, - молвил в ответ лорд. - И я боюсь, что в Альфионе найдется немало желающих получить эту цену. А потому вам нужно как можно скорее покинуть королевство, исчезнуть. Сейчас, ваше высочество, вы, прежде всего, должны сохранить собственную жизнь, чтобы затем вернуться не изгнанником, а вождем.
  -- Так ты предлагаешь бежать, - усмехнулся принц. - Вот на какую помощь я могу рассчитывать? Мне кажется, ты просто слаб духом, Кайлус, - с явным презрением произнес наследник.
  -- Да, бежать, - воскликнул потерявший терпение лорд. - Бежать, чтобы сбить со следа убийц, наверняка идущих за вами по пятам! А я те временем соберу сторонников, тех, кто готов выступить на вашей стороне, во имя торжества справедливости. Не все безропотно примут волю Хальвина, ибо наш король нарушил незыблемые законы. Трон Альфиона наследует ближайший родственник прежнего короля, и так было многие годы. Но, будучи разобщены, лорды и рыцари не посмеют выступить против него. Им нужен вождь, тот, кто не остановится ни перед чем, стремясь к своей цели, кто не будет готов принести на алтарь победы собственную жизнь. И вы, мой принц, обязаны стать им!
   Как ни странно, тогда эта вспышка ярости произвела на Эрвина большее впечатление, нежели спокойные, пронизанные логикой рассуждения. И наследник Альфиона признал правоту Кайлуса.
  -- Я поступлю, как ты советуешь мне, ибо вновь убедился в твоей мудрости, - помедлив немного, произнес Эрвин. - Я немедленно покину Альфион, исчезну, чтобы потом вернуться. А ты будь готов, жди моего знака, и собирай тех, на кого мы сможем рассчитывать в грядущей войне. Я научусь ждать, и ударю в тот миг, когда никто не будет готов к этому. Справедливость будет восстановлена, каждому воздастся по его заслугам, а престол Альфиона станет моим, как и должно быть!
   Принц Эрвин исчез, покинув замок Кайлуса. Даже сам лорд не знал, куда направился изгнанный наследник Альфиона. Он просто исчез, заставив многих во всем королевстве поверить в свою смерть, и лишь до самого Кайлуса порой доходили весточки из дальних краев. И лорд, ни на миг не забывая о своем обещании, ждал возвращения своего принца. Но шли годы, и надежда на то, что Эрвин когда-нибудь вновь ступит на землю Альфиона, становилась все более призрачной.
   Двадцать три года, ровно столько минуло с того дня, когда принц, бросив взгляд через плечо на вышедшего проводить его Кайлуса, выехал прочь за ворота, чтобы раствориться в безвестности. И лорд, поначалу не сомневавшийся, что Эврин вернется, со временем окончательно уверился, что излишне горячий, слишком неосмотрительный в своих поступках юнец погиб, сложив голову в никому не нужной схватке в далеком краю. А может, думал порой Кайлус, принц стал жертвой тех самых убийц, которых подослал его вероломный братец, и в существование которых сам лорд едва ли верил. И тем больше было удивление владетельного господина, того, уже готовившегося передать свои владения подросшему наследнику, когда в ворота его замка постучался гонец, прибывший откуда-то с запада. А следом за ним, словно вернувшись из преисподней, явился и сам Эрвин, потребовавший исполнения данных давным-давно обещаний.
   И вот он стоит посреди трапезного зала, могучий, точно гранитный утес, прошедший сквозь все возможные испытания, какие только может явить судьба, и превратившийся в настоящего вождя, смерть во имя которого должно было считать величайшим благом. Даже сам Кайлус, давно уже не веривший в прекраснодушных рыцарей без страха и упрека, сошедших со страниц романов, не мог не проникнуться уважением и каким-то мистическим страхом перед этим воином, явившимся, чтобы побеждать.
   Должно быть, ненависть к тому, кто предал его, жажда мести оказались сильнее любых преград, сильнее даже смерти. А возможно, Эрвина вела сквозь все опасности любовь, самое прекрасное и сильное из доступных человеку чувств, если верить философам и поэтам. Как бы то ни было, он был здесь, и здесь же были те, кто должен был стать орудием мести изгнанника, те, в кого поверил Кайлус, а, значит, должен был поверить и сам принц.
  
   Он явился тайно, сопровождаемый горсткой не то слуг, не то товарищей, суровых бойцов, уроженцев далеких земель. В каждом взгляде, каждом жесте этих воинов Кайлус видел готовность убить ради свого вождя или умереть за него.
  -- Я вернулся, чтобы истребовать плату по старым долгам, - мрачно произнес принц, которого возле ворот встречал сам хозяин замка. - Исполнил ли ты то, что обещал? Не забыл ли о своих словах, лорд? Сохранил ли ты верность мне?
  -- Я уже отчаялся увидеть тебя, мой принц, - честно ответил Кайлус, с опаской, тщательно скрываемой, в прочем, косившийся на молчаливую свиту Эрвина, на фоне которой его собственные гвардейцы казались настоящей деревенщиной. - Слишком долго от тебя не было вестей. Но я не забыл свои обещания. Здесь, в моем замке, ныне собрались те, кто, я надеюсь, поддержат нас. Король Эйтор не снискал всеобщей любви, тем более, среди лордов. Кто-то считает его излишне мягким и нерешительным, кому-то, напротив, наш государь кажется чересчур жестким. Он пытается угодить всем, чувствуя каждое мгновение, как шатается трон, и не обзавелся большим количеством сторонников. Вопрос только, решатся ли те, кого я пригласил, открыто выступить против короля.
   Эрвин смерил лорда, сильно постаревшего с последней их встречи, холодным насмешливым взглядом, чуть заметно ухмыльнувшись.
  -- Ты сказал однажды, что мне суждено стать вождем, - напомнил принц. - Что ж, вот и настало время узнать, смогу ли я повести за собой кого-нибудь кроме горстки обычных наемников, солдат удачи, - криво усмехнулся он. - А заодно убедимся, что наши благородные дворяне и впрямь чтят законы предков...
  
   ...Девять благородных лордов и рыцарей, не самые богатые и сильные в королевстве, если не считать, разумеется, самого Кайлуса, но смелых и решительных, или хотя бы пытавшихся таковыми казаться, словно в миг лишившись дара речи, сидели за столом, забыв о горе снеди, сладком вине и пенистом пиве, не сводя взглядов с принца, возвышавшегося над ними, точно крепостная башня.
  -- Благородные лорды, - рокочущий голос Эрвина волнами разносился по залу, в котором воцарилась непривычная тишина. - Рад видеть вас всех в добром здравии, пусть и минуло так много лет.
   Из-за толстых каменных стен слышались невнятные голоса, распевавшие нестройным хором похабные песни и порой провозглашавшие здравницы. То пировала свита съехавшихся в гости к Кайлусу дворян, получившая свою долю вина из бездонных погребов радушного хозяина. В прочем, тем, кто оказался в этот миг в трапезной зале, под самым сводом донжона, не было дела до такой мелочи, как слуги.
   Лорды, опешившие от неожиданного появления Эрвина, сидели, открыв рты. А изгнанник, с каждым мгновением все более становясь тем, кем был рожден, наследником целой державы, будущим королем, расправив плечи, прошелся вдоль стола и застыл возле Кайлуса, положив широкие ладони, покрытые мозолями, на рукоять тяжелого меча.
  -- Мой верный слуга, лорд Кайлус, собрал вас здесь, исполняя мою волю, благородные сеньоры, - обратился принц к дворянам, именуя из на келотский манер. - И я смею верить, что каждый из вас явит мен свою покорность. За время, проведенное в странствиях, я видел многие земли, побывал в разных странах, успев познакомиться с обычаями народов, живущих невообразимо далеко от этих мест. Я был всюду, и в выжженных безжалостным солнцем западных степях, и в вечнозеленых лесах полуденных стран, и среди скованных вечной стужей ледяных пустошей полуночи. И вот я вернулся в Альфион, дабы взять то, что принадлежит мне по праву рождения. Я намерен вернуть себе корону, несправедливо присвоенную узурпатором Эйтором, и желаю, чтобы вы стали моими верными союзниками, преданными слугами. Станьте под мои знамена, благородные лорды, и награда за вашу преданность превзойдет самые смелые ожидания.
  -- Как мы смеем выступить против того, кто взошел на престол по воле короля Хальвина, да смилуется над ним Судия? - воскликнул лорд Бергус, первым пришедший в себя. - Эйтор стал правителем по закону, он не захватывал власть, приняв ее из рук прежнего владыки по воле последнего. И не нам восставать на него. Ты вернулся из могилы, дабы смутить наши умы, но мы не ступим на путь предательства. Единожды присягнув королю Эйтору, мы не изменим этой клятве.
  -- Эйтор - никто, - отрезал Эрвин, приблизившись к Бергусу. Он впился взглядом в лицо лорда, и того словно обдало морозным дыханием далеких северных земель, тех, что круглый год скованы вечными снегами. - Он взошел на престол путем предательства и подлости, и, с вашей помощью или нет, я воздам ему по заслугам. Вы же, если сейчас сделаете верный выбор, станете самыми влиятельными людьми в обновленном Альфионе. Я явился, чтобы карать за измену и щедро вознаградить тех, кто будет верен мне, истинному правителю этих земель. Решайте же, готовы ли вы стать плечо к плечу со мной?
  -- Зачем нам поднимать мятеж, - громко произнес один из лордов. - Подумал ли ты, принц, явившийся из небытия, пожелаем ли изменять сложившийся порядок вещей? Мы вольны, богаты, и не желаем большего.
  -- Так ли это, мой дорогой Лонгус, - прищурился наследник Альфиона, взглянув на зажавшего вопрос лорда, точно впервые увидел того. - Неужто вас и впрямь устраивает сытое существование, вечная грызня с собственными соседями, теми, в ком течет та же кровь, что и в ваших жилах. Неужели вам нравится годами вести кровавый спор о том, кому принадлежит тощая кобыла или пол-акра пахотной земли? - Эрвин презрительно рассмеялся. - Я хочу дать вам истинную власть, служение великой державе, а не тому, что ныне по недомыслию называется королевством, в котором король не имеет власти на трех четвертях будто бы подчиняющихся ему земель. Я хочу принести этой стране порядок, вернуть ей мир, прекратив ненужные свары, и предлагаю вам, тем, кто собрался здесь, стать моими соратниками.
   Эрвин говорил уверенно, веско, вдохновенно. Слова лились мощным потоком, очаровывая тех, кто внимал им. Искушенные царедворцы, интриганы, за долгую свою жизнь привыкшие стравливать врагов, ссорить друзей, ослабляя всех своих соседей, заставляя их тратить силы в усобицах во имя собственного величия, они не могли внимать словам принца равнодушно. Возможно, так случилось лишь потому, что в словах вернувшегося из долгих странствий наследника не был фальши, и он искренне верил в то, что предлагал владетельным лордам. В какой-то миг каждый из них понял, что не должен находиться здесь, в этом гнезде заговорщиков, но ни у кого не достало решимости просто встать и выйти вон.
  -- Я был во многих странах, там, где король действительно правит своими владениями, где царит порядок, где брат не восстает на брата на потеху кровожадных и алчным соседям, - чеканил фразы Эрвин. - Наша страна богата, но мы слабы, ибо разобщены, и не сможем удержать те богатства, которые завещали нам предки. Пришла пора покончить с вольницей лордов, истребляющих в беспрестанных сварах собственный народ. И вы станете первыми из дворян нового Альфиона. Я скажу прямо, чего потребую от вас, и тогда каждый сможет решить, со мной ли он, или против меня. Вы добровольно откажетесь от своих привилегий, откажетесь от той безраздельной власти, которой каждый из нас пользуется в своем уделе, казня и милуя не по закону или обычаю, а лишь сообразно собственной воле. Мы вместе создадим новые законы, единые и для лорда, и для раба, сплотив наш народ, сковав его. Только таким путем можно добиться величия державы, уважения к себе и почитания. Так поступили некогда владыки древней Империи, и мы последуем тем же путем.
  -- А для чего нам отказываться от своей власти и прочих вольностей добровольно? - ехидно спросил Бергус. - Я не верю, что ты - тот Эрвин, который был лишен права на престол и изгнан из Альфиона, ведь он никогда не додумался бы до такой глупости, - рассмеялся лорд, ожидая, что приятели, те, кто собрался за щедрым столом Кайлуса, поддержат его. Но ответом Бергусу было гробовое молчание.
   Принц смерил лорда испытующим взглядом, словно размышляя, как поступить со смутьяном. И те, кто сидел возле Бергуса, невольно отодвинулись от него, будто испугавшись, что подвернутся под тяжелую руку Эрвина.
  -- Ты сомневаешься, что я - это я? - вопреки ожиданиям, наследник Альфиона только рассмеялся, правда, смех, глухой, лишенный даже намека на чувства, его был более жутким, чем припадок безумной ярости. Человек не мог так смеяться. - Что ж, смотри, - произнес Эрвин, расстегнув камзол и распахнув пошире ворот рубахи.
   Бергус и все прочие лорды, разинув рты, уставились на обнажившего плечи Эрвина, впившись взглядами в родимое пятно под левой ключицей. Каждый мужчина из рода альфионских королей, правившего этой землей более двух веков, носил эту отметину в форме головы вепря, тот же знак, что украшал и королевский герб. Если кто из лордов еще сомневался до этого мгновения, теперь неуверенность исчезла окончательно. Перед ними стоял наследный принц Альфиона Эрвин, изгнанный и вновь вернувшийся.
  -- Ваше высочество, - благоговейным шепотом вымолвил кто-то. - Простите брату нашему Бергусу его сомнения. Никто из нас уже не надеялся увидеть вас живым и невредимым, ведь минуло столько лет.
  -- Вместо того чтобы тешиться подобием власти, верша суд над горсткой забитых крестьян, я даю вам шанс стать моими советниками, теми, кто будет решать судьбу целого народа, нашего народа, благородные лорды, - бесстрастно произнес Эрвин, как будто и не обратив внимания на слова лордов или приняв их, как должное. - Мне довелось побывать в Дьорвике, что на юге, и я восхищен царящими там порядками. В этой державе, действительно сильной, все зиждется на законах, опирающихся на беспрекословное повеление королю, а не на прихоти каждого рыцаря. Там дворяне не имеют тех привилегий, какие есть у вас, но они могут получить намного больше, став преданными слугами короля. А могут всю жизнь провести в своем уделе, поскольку крестьяне там точно так же платят подати своим господам. Я даю вам право выбора, самое важное право, какое есть у человека.
  -- Дьорвик силен, поскольку тамошний народ вынужден почти постоянно воевать с эльфами, - заметил кто-то из дворян. - Они вынуждены были отказаться от исконных рыцарских вольностей, и едва ли каждый в той земле доволен положением вещей. Только вечная угроза войны с безжалостным врагом заставила тамошних лордов смириться с безграничной властью сюзерена. И наши предки-варвары еще на рассвете времен в час опасности избирали военных вождей, не самых мудрых, но самых сильных и храбрых, однако, как только враг был отброшен, эти вожди снимали с себя всю полноту власти.
  -- Воевать с нелюдью намного лучше, чем с собственными братьями, - возразил Эрвин. - Мощь Дьорвика велика, и только вечная угроза с юга не позволила владыкам той державы покорить все полуночные земли. Мы же, укрепив власть в своей стране, сможем расширить ее границы, если нужно, то до самого океана. подумайте, ведь именно вы сможете повести в победоносный поход армию под знаменами Альфиона. Вспомните, какая судьба постигла Келот, владыки которого некогда пытались собрать воедино все, что осталось от величественной Империи. Отныне там царит хаос, короли не имеют власти, а города и веси разоряют как тамошние дворяне, так и шайки наемников, которые постоянно вторгаются и в наши земли. Вы, мои братья, можете принести в ту страну порядок. Каждый житель Келота тайне ждет сильного правителя, способного твердой рукой навести порядок, и мы можем принести его, вернуть мир. Не сомневайтесь, нас примут, как своих спасителей, хоть Келот и станет лишь частью Альфиона. А затем пусть настанет черед вольного Гарда, где тоже нет мира уже много лет, свободных городов Побережья, и, быть может, даже и Дьорвика. Мы можем стать его верным союзником, приняв на свои плечи бремя кровавой войны с таинственным И'Лиаром, в ответ на это добившись унии с сильнейшим ныне королевством северных земель.
   Перед глазами лордов, в молчании слушавших вдохновенные речи Эрвина, уже вставали картины недалекого будущего. Здесь, в этом зале, Кайлус собрал тех, кто был готов к переменам, кто жаждал их, не довольствуясь той малой долей власти, унаследованной от предков, как не был доволен ею и сам лорд Кайлус.
   Владетель южных уделов Альфиона с удовольствием отмечал, как в глазах его гостей появляется мечтательный блеск. Они уже видели себя патрициями огромной державы, простершейся от Шангарского хребта до самого океана, от северных пустошей до колдовских лесов эльфийского королевства, а, возможно, и еще дальше на юг и запад, вобрав в себя вовсе неведомые земли.
  -- Итак, благородные лорды, - Эрвин возвысил голос, и его слова эхом прокатились под высокими сводами трапезного зала. Пламя в камине дрогнуло, словно ощутив силу того, кто сейчас стал перед молча внимавшими каждому слову баронами. - Вы, те, чьи отцы присягали моему отцу, чьи пращуры в незапамятные времена дали клятву верности моему роду, - наследник обвел взглядом умолкнувших лордов, в глазах которых мелькнул вдруг страх, страх перед силой того, узреть кого на этом свете, в мире бренной плоти они не чаяли. - Что вы скажет мне, благородные лорды, гордость ваших усопших предков, честь и богатство ваших родов? Готовы ли вы стать бок о бок со мною, готовы ли силой оружия изгнать узурпатора, став первыми в возрожденном Альфионе? Я жду, - взгляд Эрвина показался сейчас рыцарям тяжелее гранитной глыбы, вминая, впечатывая их в кресла, переставшие казаться удобными. - Отвечайте же, благородные лорды, сохранили ли вы верность истинному правителю королевства, тому, кому по праву крови надлежит владеть Альфионом?
   Несколько минут царило напряженное молчание. Очарование слов так неожиданно вернувшегося принца было велико, верно, но все же большинство смертных предпочитают сохранить то, что уже имеют, нежели рискнуть потерять все, увлекшись мечтой. И лорд Кайлус с содроганием ждал гневных отповедей своих гостей, которые, в лучшем случае, просто покинут этот замок, чтобы никогда не вернутся. А в худшем, и это было вероятнее, вернутся и очень скоро, но не один, а со своими дружинами, которые возглавит сам король Эйтор, явившийся, дабы вырвать с корнем зреющий заговор.
  -- Эрвин, принц Альфиона, - один из лордов, седой старик, прямой, как вяз, и далекий от того, чтобы называться дряхлым, встал, подняв чашу. - Я, Тормус, сын Тормуса, владетель закатных уделов, готов следовать за тобой к славе или смерти, во имя величия Альфиона. Мой меч и моя жизнь отныне в твоей власти!
   Он был стар, этот лорд, отличавшийся мудростью, уважаемый своими соседям, и знал, что не сможет воспользоваться той наградой, которую обещал им всем Эрвин. Но у него было три сына, младший из которых до сих пор еще ходил в оруженосцах, дожидаясь посвящения в рыцари. И ради их будущего Тормус был готов рискнуть. Ну, а если его постигнет неудача, что ж, кто-то из троих выживет и сможет унаследовать владения их рода. Как известно, сын за отца не отвечает.
  -- Мой принц, я, Лонгус из рода Лонгусов, готов служить тебе верой и правдой, как истинному владыке Альфиона, - пророкотал еще один из гостей Кайлуса, в этот миг ощутившего необыкновенно умиротворение. Он не ошибся, выбрав тех, кто был готов пойти на предательство, искренне считая это заботой о будущем своей родины.
  
   Лорд Кайлус, не проронивший ни слова, при появлении Эрвина ставший не более приметным, чем фамильный призрак, по слухам, обитавший где-то в мрачных глубинах этого замка, облегченно вздохнул. Он не ошибся в выборе, созвав в свой замок именно этих дворян. Кто-то жаждал власти, иным хотелось стать еще более богатыми, чем они были сейчас, а некоторые просто пресытились однообразной жизнью, где единственным развлечением могла стать свара с соседом из-за клочка плодородной земли.
   Их кровь застоялась в жилах, душа требовала перемен, и вот явился тот, кто был готов дать им яростный бой, власть и богатство. И те, кого собрал в своем замке Кайлус, теперь не колеблясь, были готовы присягнуть неожиданно вернувшемуся в Альфон принцу.
   Один за другим лорды вставали, произнося клятву верности Эрвину, затем залпом осушая свои кубки, и тем как бы скрепляя свои обещания, делая их отныне нерушимыми. Наконец, настала очередь Бергуса, все это время понуро сидевшего, потупив взгляд. На скулах его вздулись желваки. Лорд тяжело поднялся, взглянув в глаза наследнику королевства. И выдержал его ответный взгляд.
  -- Ты, называющий себя Эрвином, принцем альфионским, - четко произнося каждое слово, как прежде делал и сам Эрвин, молвил Бергус. - Ты присвоил это имя, не имея никакого почтения к мертвым. Я точно знаю, что мой принц мертв, сгинув без следа в дальних краях. Знак, явленный тобой, не убедил меня, ибо самый даже темный крестьянин в Альфионе слышал о той отметине, что носит каждый наследник безумного рода, властвующего над нами.
   Кто-то из лордов сдавленно вскрикнул, будто бы пытаясь заставить Беругса умолкнуть. А Эрвин, не произнеся ни слова, лишь подался вперед, крепче сжав рукоять своего меча.
  -- Ты - лишь самозванец, безвестный властолюбец, прикрывающийся именем того, кого еще помнят в нашей стране, несчастного Эрвина, ставшего жертвой собственных чувств, того, кто мертв уже двадцать три года, - без тени робости вымолвил лорд Беругс, глядя в глаза Эрвину. - Но если бы он и был жив, я никогда не пошел бы за ним, ибо он давно уже не в праве величать себя наследником, претендуя на престол. Наш милостивый король Эйтор занял трон, потому что такова была воля прежнего владыки Альфиона, могучего Хальвина, и не нам подвергать сомнению волю усопшего.
   Лорд обвел взглядом своих товарищей по застолью, давно уже забывших о сочившемся жиром мясе и ароматном вине.
  -- Братья мои, лорды Альфиона, неужели вы всерьез поверили речам этого безумного самозванца? - воскликнул Бергус, ничуть не смущаясь присутствием самого принца. - Мне жаль вас, мои братья-рыцари, ибо, дав присягу этому безродному чужаку, отныне вы запятнали себя и весь свой род позором, смыть который можно лишь собственной кровью. Не вы ли прежде давали клятву верности королю Эйтору, милостью богов и волей владыки Хальвина, нашему правителю? Вы недостойны зваться дворянами, не можете носить рыцарские шпоры, если так легко можете предать того, кому прежде клялись в вечной верности!
   Кайлус оцепенел, предчувствуя рождающуюся бурю. Лорд не сводил глаз с Эрвина, которому только что было нанесено оскорбление, и был готов ко всему, даже и к тому, что принц просто прикончит Бергуса на месте, в отместку за обидные слова и назидание всем прочим, собравшимся здесь.
   Все мужчины в роду правителей Альфиона страдали недугом, полезным в битве, но опасным в мирное время. Каждый из них в той или иной мере был одержим безумием, овладевавшим ими в минуты гнева или горя. Говорили, что та отметина, родимое пятно в форме кабаньей головы, отражает сущность наследников этого рода, ибо и вепрь, особенно раненый, легко впадал в безумие, убивая всех на своем пути, не ведая в этот миг ни жалости, ни боли. А сейчас Эрвин не мог не испытывать ярость, не мог не чувствовать себя оскорбленным недоверием Бергуса. И старый лорд не удивился бы, выхвати принц клинок и накинься на смутьяна, чтобы прямо здесь покарать его за сомнения.
   Ничего не произошло, и Эрвин не сдвинулся с места, точно обратившись в камень. Ни один мускул не дрогнул на его лице, пока Бергус произносил свою обличительную речь, взывая и к своим собратьям, надеясь пробудить в них разум, сбросить с них странные чары самозванца.
  -- Я ухожу, - громко произнес Беругс, направившись к распахнутым дверям, возле которых, как прежде, замерил истуканами стражники. Уже на пороге он обенрулся, и голос лорда разнесся по всему залу: - вы, те, кто смеет считать себя верными нашему истинному королю, можете сейчас, пока еще не поздно, последовать за мной. А ты, самозванец, - взгляд его, полный презрения и гнева, буквально вонзился в так и не двинувшегося с места Эрвина, точно копье. - Ты можешь остановить меня прямо сейчас. А если не сделаешь этого, то знай, что вскоре я вернусь, но только для того, чтобы предать вас всех смерти за измену. А твою голову, самозванец, я повешу над воротами этого замка, рядом с головой его хозяина, привечающего в своем доме всякую мерзость.
   Развернувшись на каблуках, Бергус вышел прочь, прошествовав мимо не шелохнувшихся гвардейцев Кайлуса и заставив поспешно отскочить в сторону прижавшегося к стене невзрачного человечка, нервно тискавшего небольшою котомку. Никто не произнес ему в след ни слова, и никто не попытался последовать за лордом.
  -- Он и впрямь вернется, - заметил Кайлус. - И не один, а вместе с королевским войском. И это будет весьма скоро.
  -- В таком случае, нам тоже следует торопиться, - безразлично пожал плечами принц.
   Эрвин вернулся в Альфион вовсе не для того, чтобы бегать от опасности. Скорее, наоборот, сейчас он больше всего хотел встретиться со своим названным братом в честном бою, чтобы раз и навсегда решить, кому суждено править этой страной.
  -- Итак, братья, мои верные слуги, - обратился Эрвин к лордам. - Настал черед действовать. Если будем медлить, нас всех перебьют поодиночке, разрушив до основания замки, истребив всех до единого родственников, не важно, стариков, женщин или младенцев. А потому мы ударим первыми, - с какой-то злой радостью произнес принц, точно ловчий сокол, долгие годы отлученный от вольного полета, и вдруг вновь почувствовавший свободу. Казалось, он едва сдерживал трепет и был готов ринуться в кипящий котел битвы немедля. - Я повелеваю вам собрать войско, призвать под вои знамена всех вассалов, всех своих подданных, и выступить на Фальхейн.
  -- Война? - с некоторым недовольством вымолвил лорд Тормус. - Стоит ли, ваше высочество, воевать с названным братом за то, что и так принадлежит вам?
   Лорд был стар, и давно уже не испытывал радости, слыша звон мечей и шелест стрел. Силы покидали его, уходя бесследно, точно вода впитывается в песок. Но если Тормус и был слаб телом, разум его по-прежнему оставался светел, и с годами, прожитыми под этим небом, к Тормусу пришла осторожность. Это был битый зверь, осмотрительный, но вовсе не робкий. И еще, он любил свою страну. Не удел, где был богом для тысяч кметов и сервов и десятков верных рыцарей, но все королевство, с его реками, лесами и горами. И сердце сжимала боль при мысли, что над всем этим великолепие встанут столбы черного дыма, и хриплые крики стервятников заглушат журчание прозрачных, точно хрусталь, ручьев.
  -- Быть может, достаточно будет лишь заявить о своем праве, господин? - предложил лорд, глядя на принца из-под насупленных кустистых бровей. Он не жалел, что явился сюда, и не успел забыть присягу, произнесенную мгновение назад, но думал о том, как обойтись меньшей кровью. - Вас не забыли, ваше высочество, и в Альфионе ваших сторонников намного больше, чем можно подумать, увидев всех нас. А война принесет лишь горе. Земли будут разорены, многие погибнут. Такого ли блага вы желаете свей родине, милорд?
  -- Дары выпрашивает слабый, - отрезал Эрвин, быть может, излишне резко и неприязненно. - Я же силен, и возьму все, чего хочу, не дожидаясь позволения ничтожного предателя, которого ты, Тормус, в неведении смеешь называть моим братом. Мы восстановим справедливость и изгоним узурпатора. И пусть будет лежать в руинах половина королевства, тем лучше, ибо на развалинах легче будет строить новый Альфион. Вы присягнули мне, все вы, лорды Альфиона, так исполните мою волю. Созывайте воинов и выступайте в поход. Мы обретем победу, поскольку будем верить в нее!
  -- А вы, господин, вы будете с нами? - спросил вдруг Тормус.
  -- Мы встретимся в столице, но я отправлюсь туда иным путем, - покачал головой принц. - Но вам не стоит думать об этом. Исполните же мою волю, созовите войско, и тогда мы сможем на равных спорить с узурпатором и его приспешниками!
   Лорды, поклонившись в знак покорности, вышли прочь, подзывая своих слуг. Охота закончилась, точнее, отныне им предстояло охотиться на иную дичь, а к этому следовало подготовиться особо.
   Эрвин же подозвал к себе Кратуса, тенью следовавшего за принцем-изгнанником, и слышавшего его пламенную речь с первого до последнего слова. Лицо чародея не выражало никаких эмоций. Он пытался казаться слугой, покорным и исполнительным, готовым следовать любому приказу своего господина. И лишь изредка, когда принц не смотрел на него, во взгляде колдуна, нежно касавшегося потертого кожаного бока той странной котомки, с которой Кратус, кажется, даже спал в обнимку, проскальзывала насмешка.
  -- Маг, ты должен остановить этого напыщенного идиота, - без обиняков заявил Эрвин. - Если он предупредит моего братца, то Эйтор явится сюда немедленно, вместе со своими ненаглядными наемниками-южанами и всеми вассалами. Избавься от Брегуса. Следуй за ним, пока лорд еще не успел уйти далеко.
  -- Слушаюсь, господин, - поклонился маг. - Будет исполнено. - Пока ему было выгодно, Кратус продолжал играть роль слуги. Пусть Эрвин потешится, не страшно.
  -- Возьми с собой сколько угодно людей, и отправляйся в погоню тотчас, - приказал принц. - Не мешкай, Кратус!
  -- Мне хватит одного Эгерта, - молвил в ответ маг, заставив принца, на миг ставшего походим на обычного человека, удивленно хмыкнуть. - Не забывай, господин, что мое оружие - вовсе не мечи и стрелы. Наши скитания по ледяным пустошам севера были не напрасны, и сейчас я способен на такое, чего ты даже не сможешь представить.
  -- Будь по-твоему, - безразлично произнес в ответ Эрвин. - Хочешь, так и вовсе отправляйся за Бергусом в одиночку. Но он не должен никому сообщить о моем возвращении, прежде, чем я сам захочу этого.
   Принц, не задумываясь, обрек на смерть благородного лорда лишь за то, что он видел и слышал больше, чем должно, за то, что осмелился сохранить верность, не став предателем. Что ж, древние предки, еще не ведавшие железной поступи легионов Империи, каждое дело начинали с жертвоприношения, добиваясь благосклонности богов. Пусть же кровь Бергуса станет этой жертвой. Эрвин не сомневался, что лорд будет не последним, кто отдаст свою жизнь во имя давно лелеемой мести, и не считал это чем-то плохим.
   А Кратус, уроженец далекой страны, вовсе ни на мгновение не задумался над приказом принца. Он был магом, высшим существом, и не видел ничего грешного в том, чтобы отнять жизнь простого человека, будь тот хоть четырежды благородным. Да и к тому же пришла пора опробовать добытую у скельдов реликвию в деле, и момент, кажется, был вполне подходящий.
  -- Не сомневайся, господин, я все сделаю, - тонко усмехнулся чародей. - Бергус умрет еще до рассвета.
   Эрвин не заметил снисходительного взгляда, брошенного на него Кратусом. А маг едва не смеялся, внешне изо всех сил изображая покорность. Дар давно умерших чародеев, тот, который Кратус, что уж скрываться, просто похитил у островитян, содержал в себе такую мощь, о какой простой смертный мог лишь мечтать.
   Он, Кратус, в одиночку смог бы раскатать по камешку весь этот замок, вместе с гарнизоном и толпой рыцарей. И он, а не Эрвин, должен был ныне отдавать приказы. Но пусть пока тешится принц, ибо время еще не пришло, и маг смирился с тем, что придется побыть лишь слугой.
   А Эрвин, ничего не замечавший вокруг, едва мог сдержать трепет. Он вернулся, вновь ступив на землю своей родины. И вскоре он заявит о себе, заставив предателя Эйтора дрожать от ужаса.
  -- Я вернулся, брат мой, - прошептал опальный принц, обратив взгляд туда, где должен был находиться Фальхейн, отделенный от замка Кайлуса многими десятками лиг. - Скоро один из нас умрет, и пусть боги рассудят, кого постигнет эта участь. Но, знай, я не боюсь, ведь ты убил меня очень давно.
   Час мести, такой желанной все эти годы, приближался. Война началась, и принц не мог, не в праве был проиграть ее.

Глава 3 Дорога без конца

  
   Увесистая дубина со свистом взрезала воздух, и Ратхару, чтобы увернуться от удара, пришлось поспешно и не очень изящно отскочить назад. Однако его противник не унимался, снова ударив, но на этот раз сверху, опустив свое оружие, способное проломить череп, прямо на макушку юноше. Точнее, попытавшись это сделать, поскольку Ратхар все же сумел блокировать выпад, подставив под дубину свое оружие, такую же тяжелую палку, кое-как обструганную.
   Отбросив оружие противника в сторону, юноша попытался перейти в атаку, ринувшись вперед и отчаянно крестя воздух пред собой. В ушах стояло только собственное хриплое дыхание, да гул, с которым дубинка рассекала влажный воздух. Но противник легко отразил град ударов, в каждый из которых юноша, забывшись, вкладывал всю свою силу, а затем одним движением вырвал из рук Ратхара его оружие. Мгновение юноша, ошеломленный таким исходом схватки, стоял неподвижно, не зная, что делать. Его противник решил проблему выбора весьма своеобразно, ударив обезоруженного Ратхара по ногам. Отскочить, уходя с линии атаки, тот все же успел, но споткнулся и во весь рост растянулся на груде прошлогодней листвы.
  -- Уже лучше, мальчик мой. - Противник, которому полагалось торжествовать победу, протянул поверженному юноше руку: - Вставай, Ратхар! Продолжим!
   Приняв предложенную помощь, Ратхар, молодой парень восемнадцати лет от роду, высокий и худощавый, не без труда встал. Несколько мгновений он стоял, пытаясь успокоить колотившееся сердце и стряхивая с одежды приставший к ней мелкий мусор, чтобы хоть так протянуть время. На юноше была надеты просторная рубаха с воротником на шнуровке и плотные суконные штаны, но главной его гордостью были сапоги, настоящие кожаные, подбитые гвоздями. Пусть и весьма поношенная, обувь эта выглядела весьма прочной, и таковой была в действительности, ибо в этих сапогах Ратхар уже прошел не одну сотню лиг, едва ли не от самой западной границы Альфиона добравшись почти до Фальхейна.
  -- Не зевай, - прикрикнул на Ратхара его противник, рослый широкоплечий мужчина лет тридцати с небольшим. Этот воин, имя которому было Бранк Дер Винклен, и который родился в далеком Дьоврике, носил титул рыцаря. Он казался весьма крупным, будучи тяжелее Ратхара едва ли не на пятьдесят фунтов, что не мешало ему двигаться легко, словно не касаясь подошвами земли. - В позицию!
   Юноша поспешно подобрал свое оружие, должно заменить в тренировочной схватке настоящий меч, и снова принял стойку, крепко стискивая рукоять дубины. А рыцарь, дав своему спутнику ровно столько времени, чтобы тот мог вернуть сое оружие, не собираясь щадить Ратхара, атаковал, нанося скупые, но быстрые удары.
   Над поляной, обрамленной стройным ивами и располагавшейся всего в полусотне футов от тракта, некоторое время было слышно только дыхание бойцов, точнее, одного Ратхара, поскольку его противник дышал тихо и ровно, будучи опытным бойцом, да еще глухой стук часто сталкивавшихся дубин.
   Дер Винклен, не давая юноше опомниться, наступал, и единственное, что оставалось Ратхару, это уклоняться от ловких выпадов, пятясь назад. все, что он мог сделать, отражая атаки, это увеличить дистанцию, чтобы рыцарь не мог дотянуться до него, и лишь малую часть ударом юноша смог парировать оружием.
   Любой досужий зритель сразу понял бы, что Ратхар проиграл, едва начав поединок, ибо с первых секунд схватки его противник полностью завладел инициативой, тесня юношу, заставив того уйти в глухую защиту. Каждое движение Дер Винклена было точным и стремительным, рыцарь буквально летал, как будто растворяясь в воздухе и возникая там, откуда Ратхар, отчаянно защищавшийся, не ждал атаки.
  -- Отступая, бой не выиграть, - с азартом крикнул Бранк, ничуть не опасаясь сбить дыхание. Рыцарь гонял своего противника по поляне уже три минуты и, видимо, эта забава успел наскучить умелому бойцу. - Ты должен атаковать! Не бойся вражеского клинка, Ратхар, наступай!
   Юноша, следуя этому совету, попытался, вновь увеличив расстояние, зайти сбоку, и даже смог нанести удар, но на пути его дубины, как и всякий раз прежде, вновь оказался деревянный "меч" рыцаря. Дер Винклену, мастеру фехтования, успевшему опробовать усвоенные на плацу уроки в настоящих боях с поистине безжалостным противником, потребовалось одно мгновение, чтобы вновь выбить из рук своего противник дубину. И вот уже Ратхар замер, боясь шелохнуться, поскольку "оружие" рыцаря ткнулось юноше точно в ложбинку между ключицами. Будь это настоящий стальной клинок, Бранку хватило бы одного движения, ничтожнейшего усилия, чтобы оборвать жизнь неловкого противника.
  -- Довольно, - прервав напряженное молчание, молвил Дер Винклен. - Пока достаточно. Ты уже неплохо научился защищаться, но этого мало. Мужчина должен владеть оружием, должен уметь сражаться, чтобы защитить себя, свой дом и свой род.
  -- Я умею сражаться, - с некоторой обидой ответил Ратхар. - Я успел побывать в бою и вышел оттуда живым, хотя не бежал и не прятался за спинами других.
  -- Верю, - кивнул рыцарь, пожимая плечами. - Но там ты был не один, а в строю не так важно умение владеть оружием. Для солдата ты, возможно, уже не плох, но для воина твои навыки просто ничтожны. И если уж ты стал моим оруженосцем, Ратхар, я сделаю из тебя бойца. В конце концов, - усмехнулся Дер Винклен, - и я когда-то был таким же неловким увальнем. Мой первые поединок с наставником завершился тем, что тот, вдоволь погоняв меня по плацу, под конец еще и вывалял в песке. Правда, с той поры кое-что изменилось, - многозначительно добавил он.
   Дер Винклен, даже не вспотев во время схватки, после которой его юный спутник едва держался на ногах, поднял с земли объемистую флягу, обтянутую кожей, и без предупреждения бросил ее Ратхару.
  -- Полей-ка мне, - велел рыцарь, стаскивая рубаху из настоящего шелка, подарок рыцаря Магнуса.
   Юноша послушно принялся плескать холодную воду на подставленные ладони, и Бранк, фыркая и отряхиваясь, стал умываться, сперва сполоснув лицо, а затем растерев грудь и плечи. Рыцарь мог бы гордиться своим телом, телом воина, в котором не было ни капли лишнего жира, только железные мышцы, бугрившиеся под загорелой кожей. Его грудь и спину прочеркивали белые рубцы старых, давно заживших шрамов, оставленных клинками и стрелами неведомых врагов, подтверждение того, что искусство боя дьорвикский воин постигал не только на плацу, под присмотром умудренных опытом наставников.
  -- Хорошо, - довольно кряхтел и отфыркивался Дер Винклен. - Замечательно. Эх, ледяная!
   Закончив приводить себя в порядок, рыцарь натянул рубаху, облипшую влажный торс, обрисовав очертания идеально тренированного мужского тела, и, не удовольствовавшись этим, накинул также короткий камзол, черный с алыми вставками и узкими рукавами.
   Одежда, как и конь, тонконогий рысак, привязанный к ветви ивы неподалеку отсюда, на краю поляны, были прощальным подарком Магнуса, альфионского рыцаря, который случайно наткнулся на раненого в схватке с разбойниками Бранка, наткнулся буквально несколькими мгновениями раньше, чем тот должен был испустить дух. Лекарь Магнуса, в замок которого доставили умирающего, выходил Дер Винклена, буквально вернув его с того света, и дьорвикский воин задержался в доме гостеприимного альфионца на несколько дней. А когда он продолжил путешествие, то Магнус подарил своему гостю коня, дал новую одежду взамен порванной клинками и стрелами грабителей, а также горсть монет, весело позвякивавших сейчас в кошельке на поясе рыцаря.
   Вот так, в камзоле с чужого плеча, на дареном коне, и суждено было доблестному воину с юга предстать перед владыкой Альфиона, во дворец которого, собственно, и направлялся рыцарь, с недавних пор сопровождаемый юным оруженосцем, слугой и просто товарищем. Только оружие, легкий меч с узким длинным клинком, пригодным для колющих ударов, да кинжал, остались у Бранка из того, что было прежде. Все остальное, походный скарб, золото, и, главное, доспехи, прочные легкие латы, прежде не раз спасавшие жизнь своего владельца в схватках с эльфами на южной границе Дьорвика, исчезли, став добычей грабителей или крестьян, подданных самого Магнуса.
   В прочем, конь, ныне принадлежавший Ратхару, и это несколько утешало Бранка, вовсе мог считаться краденым. Правда, сам рыцарь искренне полагал, что это трофей, поскольку лошадь они увели с постоялого двора, владельцы которого осмелились напасть на остановившегося у них путника, пожелав ограбить его. и если бы не помощь Ратхара, что Дер Винклен признавал безоговорочно, вполне вероятно, что странствия дьорвикского воителя давно уже закончились бы, причем весьма печально.
  -- Что ж, пора перекусить, - решил Бранк Дер Винклен. - Ратхар, посмотри, что у нас осталось в мешке!
   В мешке, несколько пополневшем с того раза, когда путники, сделав себе послабление, остановились на ночлег не среди леса, в трактире, нашлось достаточно снеди, чтобы насытиться двум сильным, крепким мужчинам. Хозяин постоялого двора приготовил для отправлявшихся в путь странников большой кусок вяленого мяса, кислый сыр, несколько ячменных лепешек, яблоки, и, кроме того, фляга с неразбавленным вином. Это была, кстати, не прихоть путников, а необходимость, ведь иначе, напившись, к примеру, воды из придорожного ручья, можно было долго маяться животом. Крепкое даже вино убивало ту хворь, которая, как утверждали ученые мужи, неизменно присутствовала даже в крохотной капельке, порой становясь причиной страшного мора, выкашивавшего целые провинции.
  -- Рыцарь и его оруженосец должны стать единым целым, чтобы уцелеть в самой жестокой битве, - жуя мясо, назидательно произнес Бранк Дер Винклен. - Оруженосец всюду следует за своим господином, в бою прикрывая его спину. И он должен владеть оружием ничуть не хуже, чем сам рыцарь. И ты, Ратхар, если уж согласился стать моим оруженосцем, должен обучиться фехтованию.
  -- Возможно, увидев короля, я покину вас, милорд, - напомнил юноша. - И наши совместные странствия не продлятся слишком долго.
  -- Кто знает, - пожал плечами рыцарь. - Быть может, так и выйдет. И все же я вижу, ты славный малый, храбрый, ловкий, и я был бы рад, останься ты со мной. Немного не достает пока мастерства, но это легко поправить, был бы хороший наставник. Но есть в тебе то, чего не дадут никакие упражнения, и чего так не хватает большинству сопляков, имеющих наглость называть себя рыцарями, - серьезно произнес Дер Винклен. - Хоть ты и крестьянин, но тебе, друг мой, ведомо, что такое честь. Ты верен своему слову, а это дорогого стоит. Думаю, из тебя, в полной мере познавшего, что такое горе и боль, вышел бы настоящий рыцарь, сделавший честь любому королевству.
   Солнце медленно, но верно опускалось к горизонту, уже совсем исчезнув за деревьями, росшими столь плотно, что казались крепостной стеной. А их вершины только добавляли сходства, будучи похожи на венчавшие стены зубцы с прорезанными между ними бойницами. И уже взошла, показавшись над лесом, луна, еще едва различимая при свете уходившего дня.
   Бранк Дер Винклен задумчиво взглянул на небо, удивительно чистое и прозрачное в этот вечерний час, ощутив вдруг странную тоску. Он вдруг понял, что уже больше года не видел дома, блуждая по чужим краям и нигде не останавливаясь надолго. Рыцарю довелось терять друзей, приобретая взамен новых, не раз пришлось сражаться, чаще просто спасая свою жизнь или хотя бы кошелек. И все это время он не получал ни одной весточки из родной земли, лишь иногда встречая на своем пути уроженцев Дьорвика, таких же бродяг, всю жизнь проводящих в дороге.
  -- Пора спать, - плавным движением поднявшись на ноги, решительно произнес рыцарь. - До Фальхейна осталось всего ничего, от силы еще три дня пути. И хотелось бы завтрашний вечер встретить не под открытым небом, так что утром выступим как можно раньше.
   На самом деле Дер Винклен ничего не имел против ночлега в лесу, благо, привык к этому еще там, в Дьорвике, когда служил под знаменем своего короля на границе, то гоняясь за похожими на призраков эльфами, невидимыми, но смертельно опасными, то отражая набеги корханцев, этих пиратов равнин, безрассудно храбрых и кровожадных. И все же, если была возможность переночевать в каком-нибудь трактире, рыцарь не собирался отказываться от нее, ибо вдоволь уже вкусил сомнительной романтики от бесконечных блужданий по лесам.
  -- Думаю, нам стоит спать по очереди, - предложил Дер Винклен, как делал и прежде, когда путники не успевали добраться до постоялого двора, и ночь, опустившаяся на поросшие лесом холмы, заставал их посреди пустынного тракта. - Ратхар, будешь сторожить первым. Не хочу, чтобы волки задрали наших коней, или какие-нибудь бродяги нам самим перерезали глотки посреди ночи. Когда луна будет в зените, разбудишь меня, - приказал рыцарь.
   Хотя день неуклонно сокращался, что было первым признаком осени, за которой не замедлит явиться с севера и зимняя стужа, ночи еще были довольно теплыми. А потому Бранк Дер Винклен по давней своей привычке лег поверх плаща, укрывшись камзолом и предусмотрительно положив подле себя меч. Вскоре рыцарь уже крепко спал, не отягощенный тяжкими думами или муками совести. Он привык брать от жизни все, и не пренебрегал отдыхом, так же, как хорошей выпивкой или сытной пищей, если удавалось добраться до вина или ломящегося от снеди стола. Правда, гораздо чаще воину доставались кровавые схватки, в которых один за другим гибли его товарищи и верные слуги. И Бранк настолько привык к такой жизни, что, вернувшись в свое поместье на север Дьорвика, смог просидеть на месте только год, пока скука окончательно не замучила его.
   Не помогала ни охота, которой рыцарь предавался вместе с одним из своих соседей, ни любовные приключения, когда Бранк тайком наведывался к юной жене другого соседа, опасаясь быть пойманным ревнивым супругом. Кончилось тем, что в один прекрасный день рыцарь оседлал коня, кликнул слуг, тех, с кем прежде довелось побывать в разных переделках, да и двинулся на север, в вольный Гард, своими глазами взглянуть, наконец, на эту страну, о которой прежде так много слышал.
   Пожалуй, такой умелый боец, каким по праву считался Дер Винклен, мог бы вернуться в армию, дабы вновь служить своему государю. Но муштра и казарменный быт тоже успели опротиветь, тем более, Бранк не без основания считал, что отдал свой долг родине, в отличие от многих дворян из тех, кого он знал, и кто всю жизнь сидел безвылазно в своих имениях, даже не задумываясь о том, что значит рыцарский титул. И потому Бранк Дер Винклен просто пустился в странствия, которые и привели его в Альфион, королевство, о котором в Дьорвике слышал хорошо, если один из тысячи.
   Рыцарь не привык слишком много думать о будущем, просто следуя течению жизни, и лишь изредка подправляя свой путь. Вот и сейчас он, не заботясь тем, как примет его король Эйтор, владыка Альфиона, просто спал, и в сознании его рождались фантастические картины, яркие и радостные. Вскоре вновь взойдет солнце, и начнется новый день с его заботами и встречами, а пока воин просто был рад предаться долгожданному отдыху.
  
   Ратхар, еще раз проверив, хорошо ли привязаны лошади, прошелся по поляне, вслушиваясь в доносившиеся из чащи шорохи. С самого рождения привыкший жить на опушке огромного леса, юноша ничуть не боялся, что к их стоянке выйдет хищный зверь, поскольку давно знал, что четвероногие хищники не нападают на людей просто так, разве что по весне, движимые голодом. Двуногих же хищников, каких немало бродило по лесам даже в такой близости от столицы, Ратхар тоже не боялся, будучи вполне уверен в себе, и еще больше - в своем спутнике, том, кого он без малейших колебаний назвал своим господином.
   Истекал шестой день пребывания Ратхара в новой роли, не свободного человека, но слуги и оруженосца при знатном рыцаре, и, как ни странно, это ничуть не казалось юноше унизительным. Согласившись тогда, в том трактире, после схватки с грабителями, которыми оказались его хозяева, следовать в Фальхейн вместе с дьорвикским рыцарем, за все время, что они провели в пути, Ратхар не разу не нашел причины, чтобы жалеть об этом весьма поспешном решении.
   Бранк Дер Винклен был настоящим рыцарем, воином, которому не стыдно было служить. Хотя он и казался еще достаточно молодым, Ратхар сразу понял, что встретил бывалого человека, через многое прошедшего. Что-то в этом чужеземце было такое, что роднило его с Аскольдом, старым десятником, павшим на берегах Эглиса, первым наставником юноши. Оба они, и альфионский дружинник, а дьорвикский рыцарь, были настоящими воинами, теми, кто выбрал своим ремеслом войну, кто служил ей, словно богине.
   Дер Винклен поглядывал на своего спутника с некоторым снисхождением, но без тени насмешки, будучи благодарен за то, что Ратхар спас его в том трактире. Грабитель намеревался ударить ничего не подозревавшего рыцаря в спину, и Бранк не был уверен, что смог бы вовремя увернуться, отразить подлый, недостойный быть нанесенным рукой настоящего мужчины, удар. И потому он не забывал ни на миг, что был обязан своему юному оруженосцу жизнью.
   Они ехали по тракту, не особенно оживленному, долго беседуя. Дер Винклен немало рассказал о своих странствиях, помянув и службу королю Дьорвика, хотя об этом рыцарь говорил без особого желания, словно вспоминая нечто неприятное. Но чаще Бранк Дер Винклен учил своего спутника рыцарскому кодексу чести, наставляя оруженосца, точно тот был его воспитанником.
  -- Еще ребенком сына благородного рыцаря отдают на воспитание в дом другого дворянина, - сообщил однажды Дер Винклен, разморенный палящим солнцем. - Нередко дети владетельных герцогов или баронов воспитываются их вассалами, но бывает и наоборот. Сперва дворянин становится пажом, поскольку, прежде чем повелевать, он должен научиться служить. Паж сопровождает своего господина в походах, заботится о его коне, помогает надевать доспехи, подает копье перед началом битвы. И в замке, к примеру, во время пира, он также прислуживает рыцарю, наполняя его кубок. Покорность - вот чему должен научиться паж, - веско произнес рыцарь. - А потому он не может даже говорить без дозволения господина, и должен беспрекословно повиноваться ему.
   Юноша, прокаленный насквозь палящими лучами солнца, стоявшего как раз в зените, покачивался в седле в такт шагам своей кобылы. Он слушал Дер Винклена, не перебивая, как прежде слушал немногословного Аскольда, часто вспоминавшего что-то из своих былых похождений.
   Было жарко и довольно душно, будто перед сильной грозой, хотя небосклон был абсолютно чист, и даже крохотное облачко на миг не скрывало солнце, похожее на глаз бога, в упор смотревшего на землю гневным взглядом. Путники пустили лошадей шагом, ослабив поводья. До ближайшего постоялого двора было еще далеко, и рыцарь не видел смысла гнать лошадей, ведь сменного коня ни у него, ни у Ратхара не было, как не было и денег, чтобы купить скакунов.
  -- Все это время мальчик, кроме того, что служит господину, учится владеть оружием, ездить верхом, а также и сражаться в седле, как подобает благородному воину, - неторопливо продолжал рыцарь, как будто наслаждавшийся собственным голосом. И то верно, долгое время поговорить вслух он мог, разве что, с конем, а это было сильно похоже на помешательство. - И в шестнадцать лет, когда мальчик превращается в юношу, он становится оруженосцем, и уже ему прислуживает малолетний паж. Оруженосец же - это не слуга, это товарищ, тот, кто примет на себя удар, предназначенный своему сеньору, кто защитит его спину в яростном бою, когда свои и чужие воины перемешались, сломав строй, и принявшись безжалостно истреблять друг друга. Правила хороши на турнире, а в настоящей схватке победит тот, кто ударит первым, и не важно, в лицо или в спину, - с какой-то странной злостью молвил Бранк Дер Винклен. - Достал противника мечом - славно, свалил его с полста шагов из арбалета, затаившись в засаде, и вогнав болт в затылок, - еще лучше! В бою честь и слава достается тому, кто остается жив, и немногие станут потом судить, как победитель одолел своих врагов.
   Ратхар лишь кивал, соглашаясь с горькими, но исполненными истины словами рыцаря. Так было не только меж дворян, решавших свои споры на поле боя, но и среди простолюдинов. Выходя на недруга с кулаками, запросто можно было нарваться на нож, причем не от своего противника, а от его дружка, ударившего в спину. Глупо было надеяться на честный бой, но это не означало, что самому следовало биться подло. Просто надо было не зевать, ожидая всякого подвоха, и это юноша знал без наставлений Дер Винклена.
  -- Оруженосец, который сопровождает своего господина в бою, сражается верхом, как и обычный рыцарь, - не обращая внимания на кивок своего спутника, рассказывал Бранк. - И он не должен никуда отходить от сеньора, пока не завершится бой. Это почетная обязанность, но и трудная, ведь жизнь рыцаря очень ценна, и всякий, увидев его, спешит вступить в схватку с благородным воином, убив его, чтобы потом похваляться доблестью, или же обезоружив и взяв в плен, в надежде на выкуп. На одного врага, который атакует лоб в лоб, как подобает человеку чести, приходится полдюжины, которые норовят ударить в спину или убить коня под седоком. С ними то и приходится биться оруженосцу. И прежде случалось, что если рыцаря сбивали с коня, а он не мог подняться, оруженосец, мальчишка еще, защищал его от вражеских воинов, часто погибая сам. Того же, кто живым и с честью выйдет из своего первого боя, затем посвящают в рыцари. Причем, - добавил Дер Винклен, - случается, что прямо на месте сражения, среди изрубленных тел своих и чужих бойцов.
   Как-то вдруг Бранк Дер Винкле вспомнил свое посвящение. Перед глазами встал храм, святилище Судии, живыми человекоорудиями которого в Дьорвике считали воинов, носящих боевые пояса и золотые шпоры. Путник вспомнил себя, стоящего на коленях, вспомнил монотонный речитатив жреца, благословляющего юного воина, и касание обнаженного клинка, которым его господин, барон Дер Шталле, сам еще юный, но уже успевший пройти кровавую купель нескольких схваток, нанес "коле", единственный удар, на который не должен был отвечать истинный рыцарь.
  -- Конечно, в бою рыцаря сопровождает не только дин мальчишка-оруженосец, - добавил Бранк Дер Винклен. - Плечо к плечу со своим господином бьются опытнее воины, сражающиеся, как и сам рыцарь, верхом, облаченные в латы и вооруженные копьями. По большему счету, им и принадлежат все победы, ибо рыцарей все же мало, чтобы обращать в бегство армии врагов.
   Юноша в этот миг вдруг подумал, как это должно быть сложно, сражаться, сидя на коне. Сам Ратхар до недавних пор верхом ездил лишь раз, в детстве, оседлав кобылу своего соседа. Правда, Дер Винклен, оказавшийся на диво хорошим учителем, показал своему спутнику несколько премудростей, и теперь юноша вполне уверенно держался в седле. Но идти так в бой, где нужно не только управлять конем, но еще разить врага копьем или мечом, не забывая про щит, на которые придется принимать ответные удары?
   Ратхар представил себя в гуще сражения, в свалке, когда каждый сам за себя и против всех, когда вражеские всадники на полном скаку рубят наотмашь длинными клинками и разят копьями, а пехотинцы пытаются поднырнуть под брюхо коня, спешив всадника. А затем, словно наяву, юноша увидел себя лежащим под окровавленной тушей коня, беспомощного, не способного пошевелиться. И нависшего над ним врага, оскалившись, замахивающегося тяжелой алебардой, чтобы добить поверженного всадника. Нет, с ужасом подумал Ратхар, эта премудрость не для него. Уж лучше сражаться, стоя обеими ногами на твердой земле, чем доверить себя норовистому скакуну, с которого станется взбеситься, учуяв запах крови.
  -- Удел рыцаря - служение, - с некой торжественностью в голосе произнес погруженный в свои мысли, окруженный одному ему видимыми образами, призраками прошлого, Бранк Дер Винклен. - Титул рыцаря дает немало привилегий, и слишком многие полагают, что только их, забывая при этом об обязанностях, из которых главная - сражаться, не щадя себя, защищая свою страну и свой народ, тех, кто сам не может постоять за себя. В Дьорвике власть дворян ограничена, они не могут возводить укрепленные замки и содержать настоящие маленькие армии, ради потехи или наживы бросая их против своих соседей. Да, каждому дворянину принадлежит удел, и крестьяне, арендующие землю, платят за нее, но большую часть этих податей дворянин отдает в королевскую казну. По сути, он все равно содержит войско, но подчиняющееся не ему лично, ведь наша армия снаряжается за счет налогов, который платит каждый подданный нашего государя.
   Ратхар, в силу молодости любопытный, жаждавший узнавать нечто новое, жадно внимал речам Дер Винклена. Всю свою жизнь юноша не удалялся от родного Селькхира больше, чем на десяток лиг, и теперь хотел пускай и с чужих слов, узнать, какие нравы царят в далеких странах, о которых прежде ему приходилось лишь слышать.
  -- Многие из моих соотечественников считают, что этого достаточно, всю жизнь проводя в праздности, развлекаясь, кто как может, - с явным осуждением, даже с презрением произнес рыцарь. Ратхар видел, что его господин без тени заносчивости мог разговаривать с трактирщиками и даже простыми крестьянами, выспрашивая у них, к примеру, о пути, ведущем в столицу, и понимал, что у Бранка Дер Винклена есть свои причины, чтобы так относиться к тем дворянам-бездельникам. - Те же, кому такой удел не в радость, встают под знамя короля, вступая в ряды армии или, к примеру, пограничной стражи. Наш король не заставляет служить в войске всех своих подданных, но для того, кто был рожден дворянином, нет более почетного ремесла, чем идти в бой под стягом, с которого грозно скалится могучий лев. Простолюдины тоже охотно меняют соху или гончарный круг на кольчугу и стальной клинок, ведь тому, решил послужить королю, щедро платят, благо ремесло солдата, которого смерть подстерегает буквально на каждом шагу, того стоит. Так что желающих стать воинами всегда в избытке, и каждому из них наши правители находят занятие по плечу, если только он не калека или откровенный разбойник, загубивший множество невинных душ и пытающийся скрыться от правосудия, - усмехнувшись, добавил рыцарь.
   В прочем, рыцарь наставлял своего оруженосца не только словом, но и делом, задавшись целью превратить нескладного долговязого юнца в настоящего воина. А потому всякий раз, стоило только сделать привал, оба, Бранк Дер Винклен и Ратхар, вооружались увесистыми дубинами, кое как обструганными, заменявшими бойцам настоящие мечи, и не меньше часа яростно рубили ими воздух, сходясь в поединках. Клинки они берегли, ведь это было не то оружие, какое можно просто от нечего делать затупить так, что потом придется неделю провести с точильным камнем в руках. Но Ратхару вполне хватало и этих тяжелых палок длиной не меньше ярда и весивших явно больше, чем настоящее оружие из стали. Видимо, рыцарь нарочно подобрал выбрал ветви того дерева, древесина которого была самой плотной.
  -- Меч - оружие настоящего воина, - говорил иногда Дер Винклен, прежде чем начать бой, пусть и потешный, но оттого не требовавший меньших сил, особенно, от юного оруженосца. - Любой горожанин может научиться стрелять из арбалета, а крестьянину не привыкать размахивать топором. Но владеть клинком может только истинный воин, а не тот, кому сражаться приходится от случая к случаю. И я сделаю все, чтобы ты смог фехтовать, как настоящий рыцарь, было бы только время. В тебе достаточно храбрости и ловкости, чтобы научиться по-настоящему хорошо владеть клинком, нужно лишь приложить еще малость упорства.
   Правда, пока Ратхар едва ли мог похвастаться особыми успехами. Прежде он считал, что чего-то стоит в бою, но одно дело - вступить в схватку с грабителем, не отличающим меч от кухонного ножа, и совсем другое - поединок с рыцарем, который привык к клинку с детства. А потому все схватки завершались тем, что они падали, разлетевшись в разные стороны, юноша и та дубина, что заменяла ему меч, а Бран Дер Винклен снисходительно молвил, что в этот раз у его оруженосца получилось лучше, нежели прежде.
   Единственным достижением Ратхара было то, что всяки раз он держался все дольше, больше отражая выпады своего наставника, нежели просто уклоняясь от них. Но исход все равно был один и тот же, и рыцарь, вдоволь погоняв своего спутника по поляне, могучим и точным ударом выбивал из его рук оружие, а вторым выпадом сбивал с ног, после этого равнодушно принимаясь за другие дела и не обращая внимания на стоны своего оруженосца.
  -- Движения должны быть резче, точнее, - учил Ратхара рыцарь. - Настоящий воин должен всегда быть готов к схватке. Поэтому нужно расходовать силы осторожно, не затягивая поединок, чтобы, свалив одного врага, можно было заняться вторым, а не упасть замертво. Не нужно осыпать противника градом ударов, словно рубишь вековой дуб. Сделай один выпад, но смертельный. Но, главное, вступив в бой, думай о том, как победить. Если противник один, то наступай, всегда наступай. Не позволяй своему врагу навязывать тебе манеру и темп боя, иначе проиграешь, поступая так, как он хочет. Наоборот, заставь его биться так, как удобнее для тебя самого. Лучше владеешь левой рукой, так ею и руби, чтобы тому, кто стал против тебя, было труднее защищаться.
  -- А если противник не один? - робко спросил Ратхар. Ему пришлось сражаться с врагом, но тогда рядом были товарищи, те, кто мог помочь, отведя предназначенный юноше удар, приняв его на свой щит или сразив врага, которого не успел заметить сам Ратхар.
  -- Если врагов несколько, и ты уверен, что они хорошие бойцы, то лучше отступить, если только от этой схватки не зависит слишком многое, - пожал плечами Дер Винклен, добавив затем с усмешкой: - А еще лучше - не наживать себе слишком опасных противников. Но это не значит, что нужно быть слишком покорным, позволяя унижать себя и боюсь дать отпор. Собственно, для того и нужно совершенствовать свое мастерство владения клинком, чтобы ни какой противник, неважно один он или нет.
   Порой, с трудом сдерживая натиск Дер Винклена, юноша начинал верить, что может стать таким же бойцом. Ратхар понимал, что рыцарь не щадит его, сражаясь в полную силу, используя все, чему успел научиться, на плацу ли, или же в жестоком бою, где ценой поражения является жизнь. И потому, отчаянно защищаясь и не думая о том, чтобы атаковать самому, юноша еще надеялся, что когда-нибудь сможет биться с рыцаре на равных.
   Но стоило только Бранку Дер Винклену вынуть из ножен свой меч, став в стойку и начав поединок с невидимым, но, без сомнения, очень умелым противником. Клинок сверкал в лучах солнца, нестерпимо горя золотом, и рыцарь, перетекая из одной позиции в другую, рубил и колол воздух, протяжно стонавший под ударами, окружая себя непроницаемой стальной сетью, из-под прикрытия которой наносил редкие, но наверняка смертоносные выпады. Он двигался легко и стремительно, опережая взгляд. Под кожей бойца, иссеченной рубцами шрамов, перекатывались бугры мускулов, грудь вздымалась ровно, словно это был не человек, а диковинная машина, подчиненная одной цели - убивать, убивать быстро и беспощадно.
   Ратхар, затаив дыхание, наблюдавший за рыцарем, словно танцевавшим какой-то шаманский танец, понимал, что никогда ему не сравниться с этим бойцом. И порой ему просто хотелось забросить куда-нибудь подальше, на дно озера, к примеру, свой меч, прощальный подарок старого Олмера-охотника, единственное, что связывало юноше с той мирной, спокойной жизнью, которая теперь казалась лишь видением, каким-то мороком, не имевшим ничего общего с реальностью.
   В такие моменты юноша понимал, что рожден не для боя, и руки его должны сжимать заступ или мотыгу, но никак не черен меча. Хотелось вернуться домой, к матери, отцу, к братьям и сестрам, которые ждали его, надеясь увидеть когда-нибудь. Но Ратхар знал, что не вернется, во всяком случае, не прежде, чем исполнит клятву, которую дал сам себе, стоя над свежей могилой той, которая успела стать для него всем.
  
   Два всадника, зрелый муж, настоящий воин, суровый и сосредоточенный, и сопровождавший его юнец, по виду - простой крестьянин, пусть и подпоясавшийся клинком, направлялись в Фальхейн. Ночевки под открытым небом перемежались остановками в трактирах, хозяева которых, старательно изображая радость, распахивали двери, низко кланяясь и алчно поглядывая на кошелек нежданного гостя.
   Они не могли не обратить на себя внимания, два человека, один из которых пытался казаться воином, а второй был им едва ли не с самого рождения. Но путникам не было дела до заинтересованных взглядов, бросаемых им в спину попавшимися на пути крестьянами, восседавшими на козлах поскрипывавших телег, запряженных заморенными кобылами. Столица становилась все ближе буквально с каждым часом, и все мысли рыцаря и его оруженосца были обращены именно к ней.
   Бранк Дер Винклен, привыкший смотреть на жизнь просто, не забивая голову лишними мыслями, думал о предстоящей встрече с королем Альфиона, как о чем-то обыденном. Во всяком случае, ему приходилось присутствовать во дворце и прежде, только дворец тот стоял в центре Нивена, столицы гордого королевства Дьорвик.
  -- Ваш король, как я слышал, больше доверяет чужеземцам, окружив себя множеством наемников, - размышлял рыцарь, найдя в своем молодом спутнике благодарного слушателя. - И, говорят, выходцам из моей страны он оказывает особое внимание.
  -- Это так, - подтвердил Ратхар. - С нами была сотня лучников из Дьорвика. Мы вместе бились с варварами, и я не видел, чтобы эти наемники проявили робость, дрогнув под натиском хваргов. Они сражались до смерти и пали все, до единого. Думаю, узнав об этом, наш государь проникнется к твоим землякам, господин, еще большим уважением.
  -- Да, это мы умеем, - усмехнулся Бран Дер Винклен. - Умирать невесть ради чего в какой-нибудь гнилой дыре, это запросто. Даже сражаясь за чужого правителя, против чужого врага, наши воины никогда не запятнают себя позором трусости. А раз даже в вашем дремучем краю это известно, то, быть может, мне найдется место при дворе короля Эйтора. Я слышал, он мудрый и справедливый владыка, вот только не может совладать с собственными подданными. Дворяне Альфиона творя в своих уделах, что хотят, и воля государя для них, что пустой звук. Думаю, ваш владыка из-за этого и приблизил к себе чужаков, которые будут служить тому, кто дал им кров, кто кормит их и щедро платит за верность. Надеюсь, я окажусь не лишним в этой земле.
   Устав скитаться по свету, Дер Винклен решил хотя бы на время пойти к кому-нибудь на службу. Дьорвикский воин, отправляясь странствовать, думал, что военная служба окончательно наскучила ему, но, побродив по свету совсем недолго, с некоторым удивлением понял, что не так это хорошо, быть предоставленным самому себе. Конечно, к странствующим рыцарям относились с некоторым почтением, хотя они могли оказаться как прекраснодушными паладинами, так и обычными грабителями и убийцами, хищниками, питающимися тем, что встретят на пути. От века повелось так, что любой должен был иметь своего сеньора, и Бранк Дер Винклен не оказался исключением.
   Но рыцарю не пристало служить тому, кто равен ему, а, значит, оставался только король. И если уж судьбе было угодно, чтобы уроженец гордого Дьорвика очутился в северном королевстве, то можно было послужить и его владыке. Коли выпала судьба стать наемником, то Бранк пожелал продать свой меч подороже, уважаемому сеньору, а не первом встречному проходимцу.
   Другое дело Ратхар. Юноша тоже жаждал увидеть короля, хотя в глубине души понимал, что едва ли стоит надеяться на это. Конечно же, государь Эйтор не принимал всякого, кто явится в столицу, тем более, не дворянина, не рыцаря, а простолюдина, бывшего непонятно кем, не то солдатом при мертвом господине, ведь рыцарь Магнус пал на берегу Эглиса, не то крестьянином. Только иного выхода у юноши не было.
  -- Я ждал встречи с ней, - пытаясь не выдать боль, терзавшую юное сердце, поведал Ратхар своему спутнику, своему господину, которому намеревался служить верой и правдой, поскольку считал Дер Винклена достойным такой преданности. - Каждую ночь, стоило только заснуть, я видел ее. Мы гуляли по лесам, окружавшим мой родной поселок. Я слышал ее голос, ощущал тепло ее тела, ее дыхание. Но, вернувшись, я увидел только надгробный камень, на котором было выбито ее имя.
   Хельма, дочь охотника Олмера, не дождалась своего жениха, того, кому давно уже отдала сердце. Пока Ратхар, как и два десятка мужчин, подданных рыцаря Магнуса, был в походе, выступив навстречу явившимся с севера варварам, кто-то, чужаки, проездом оказавшиеся возле Селькхира, походя прикончили девушку, сперва вдоволь натешившись молодым, еще не ведавшим мужской ласки, телом.
  -- Ее нашли в лесу, и даже лучшие наши охотники не смогли отыскать следы убийц, - сокрушенно молвил юноша. - Но кто-то видел на тракте неподалеку от селения отряд всадников, воинов, явно чужеземцев, которые направлялись в Фальхейн. И я отправился к правителю наших земель, рыцарю Ярису, чтобы просить его отыскать и наказать убийц. Но он прогнал меня прочь, едва не приказав своим слугам выпороть прямо на замковом дворе. Я не мог оставить смерть Хельмы неотомщенной, но надеяться было не на кого.
  -- Красиво, - кивнул Дер Винклен, весьма серьезно отнесшийся к рассказу своего оруженосца. Сам рыцарь не был женат, иначе так легко не покинул бы дом, но и ему была ведома любовь, хоть суровый воин несколько подзабыл это чувство, которому с недавних пор предпочитал просто плотские утехи. - Смело, мой юный друг. Но глупо, - вынес Бранк свой вердикт.
   Что это было глупо, Ратхар понимал и сам, иначе не ехал бы теперь в компании чужеземца в Фальхейн, надеясь предстать пред очи короля Альфиона. Сперва бросившемуся в погоню воину показалось, что он напал на след, что цель близка. Но это был обман, и вскоре он понял, что никогда не найдет тех чужаков, которые вполне могли оказаться и не причастны к случившемуся. Но, единожды дав клятву, он считал недостойным мужчины нарушать ее, а потому не оставлял надежды.
  -- В Дьорвике тех убийц давно поймала бы дорожная стража, - с железной уверенностью произнес Дер Винклен. - Или их убили бы, вздумай разбойники сопротивляться. Закон у нас един для всех. Не важно, кто убит, знатный лорд или простолюдин, убийца все равно должен быть наказан. Другое дело, не всегда удается отыскать душегуба, - честно добавил рыцарь. - Но если уж ваш господин знал, кто мог сделать это, он обязан был послать своих воинов в погоню. Неужели крестьяне станут подчиняться тому, кто позволяет проезжим головорезам насиловать невинных девиц?
  -- За ним сила, - пожал плечами Ратхар, имея в виду, разумеется, рыцаря Яриса, того, кому, кажется, отошел удел Магнуса, не успевшего не то что оставить наследника, но даже и жениться. - Что может толпа мужиков, пусть и вооруженных, против отряда рыцарских дружинников? Конечно, мы умеем пользоваться оружием, наши дворяне сами учат этому своих вилланов. Но это ничто в сравнении с опытными воинами, наемниками, которые служат самим лордам. Ополчение из свободных крестьян созывают для войны против внешнего врага, а такие вторжения случаются довольно редко. Только варвары-северяне да отряды наемников из Келота порой нарушают наши границы, поэтому простым альфионцам нечасто приходится оттачивать свои воинские навыки. А дворянские дружины, состоящие из опытных бойцов, постоянно сражаются, если не с собственными соседями, то хотя бы с обычными разбойниками. Ведь мужики не будут рубить таких же мужиков, жечь их дома и разорят посевы лишь из-за того, что те, другие, платят дань иному лорду или рыцарю, - горько усмехнулся юноша. - А дружинники, наемники, что служат за деньги, будут делать все, что прикажет их предводитель. Вот и получается, что они сражаются почти постоянно, оттачивая свое мастерство. Полтора десятка этих воинов без труда разгонят сотню ополченцев.
   Бранк Дер Винклен только покачал головой. Все же это была варварская страна, если народ ее позволял делать с собой все, что им заблагорассудится. Рыцарь был против восстаний черни, но всему должен быть предел. Если дворяне заботятся о подданных, защищают их, то и простолюдины не будут иметь повода для недовольства, исправно платя налоги. Но здесь творилось нечто непонятное, хаос, безвластие. Возможно, подумал рыцарь, король Альфиона и собирает наемников-чужеземцев для того, чтобы прижать дворянскую вольницу, заставив их хоть изредка исполнять его волю, вместо того, чтобы резать соседей и собственных подданных.
  -- Что ж, не мне менять обычаи, по которым ваш народ живет уже много веков, - вздохнул Бранк Дер Винклен. - Но если я способен хоть чем-то помочь тебе, я сделаю это, Ратхар. Думаю, ваш король соизволит выслушать просьбу оруженосца своего нового слуги, а если нет, то мы вместе отправимся на поиски убийц, - решительно произнес он, предвкушая потеху. Погоня за злодеями, да добрая схватка, что еще нужно было настоящему воину? - Ваши рыцари забыли, что их призвание - защищать тех, кто сам не может постоять за себя. Для них крестьяне не более чем домашний скот, и если волк зарежет одну овцу, это не повод для них устраивать облаву по всем окрестным лесам. Конечно, таких людей хватает в любой стране, но все же это не правильно.
   Разбитая колесами роскошных карет и неказистых крестьянских телег дорога, извивавшаяся меж поросших светлым сосняком холмов. Фальхенй приближался, а с ним, в это верили оба странника, волей судьбы ставшие попутчиками, близилось и решение их забот.
  
   Тракт не был полностью безжизненным. Напротив, чем ближе была столица, тем оживленнее он становился. Нередко путники, двигавшиеся так, чтобы как можно больше вечеров встречать не в чистом поле, а на постоялых дворах, каковых здесь было достаточно, обгоняли медленно катившиеся телеги или пешеходов, обычных крестьян, а также каких-то паломников или просто бродяг. Порой Бранку и Ратхару навстречу попадались и всадники, по каким-то им одним ведомым делам спешившие из Фальхейна. Чаще всего это были гонцы в запыленных плащах и камзолах с едва различимыми гербами. Они проезжали мимо, окинув пару странников полубезразличными взглядами, и исчезали за горизонтом.
   Правда, одна такая встреча засела в памяти и рыцаря, и его слуги. Они как раз приближались к трактиру, с вершины холма уже увидев огни и даже расслышав лай собак, верно, почуявших гостей. На холмы опускался вечерний сумрак, которому спустя недолгое время предстояло превратиться в ночную тьму. И в это время впереди послышался дробный конский топот, сопровождаемый бряцаньем металла. Навстречу Дер Винклену по тракту, поднимая клубы пыли, двигался весьма многочисленный конный отряд.
  -- Будь готов, Ратхар, - сквозь зубы процедил рыцарь, положив руку на эфес меча. - Если то, пришпорь коня и руби клинком направо и налево. Неважно, зацепишь кого, или нет, главное, ошеломить их, заставить замешкаться.
   К чему должен быть готовым Ратхар, Дер Винклен не сказал, но юноша понял, что рыцарь не рассчитывал разминуться с приближавшейся кавалькадой по-доброму. В груди Ратхара похолодело, когда он понял, что придется биться, причем верхом. Парень не был хорошим наездником, а уж конному бою Бранк Дер Винклен и вовсе не пытался его обучать. Да и кобыла Ратхара, взятая в качестве трофея в памятном трактире, мало походила на боевого жеребца.
   К тому же оружие Ратхара едва ли годилось для такой схватки. На поясе рыцаря висел меч-эсток с череном в полторы руки и узким длинным клинком, великолепно подходящим для того, чтобы пронзать колющими ударами закованного в латы противника. Ратхар знал, что такая манера боя, когда мечом именно колют, а не рубят, становилась все более популярной в Дьорвике. Но сам юноша был вооружен только кордом, пятнадцатидюймовый клинок которого, сильно сужавшийся к острию, был явно слишком короток, чтобы рубить им с седла.
  -- Но им ведь не с чего нападать на нас, - пытаясь унять дрожь в голосе, с волнением произнес Ратхар, до боли сжав шероховатую рукоятку меча. Он уже насчитал не менее дюжины всадников, а, скорее всего, их было еще больше, и сомневался, что даже такой умелый воин, как его господин, сможет отбиться от этой толпы. - Почему вы думаете, что это враги?
  -- В дороге случается всякое, - невозмутимо ответил рыцарь, не сводя взгляда с приближавшегося отряда, не сбавлявшего аллюр. - Лучше сразу ожидать неприятностей, чем сдохнуть с раскроенным черепом в придорожной канаве из-за собственной беспечности.
   Они едва успели посторониться, пропуская спешивших по каким-то своим, без сомнения, важным делам, всадников, придвинувшись к обочине. Отряд, оказавшийся еще более многочисленным, чем предполагал Ратхар, пронесся галопом, оставляя за собой длинный шлейф пыли. Не менее двадцати человек, двадцати воинов, яростно настегивая скакунов, хрипевших от боли, промелькнули перед глазами путников, все же успевших кое-что разглядеть и запомнить.
   Первым скакал, горделиво вскинув голову, высокий худой мужчина. Его конь, тонконогий рысак, каких не встретишь в Альфионе, истязаемый шпорами и удилами, не ржал даже, а рычал, роняя пену. Всадник скользнул невидящим взглядом по отпрянувшим в сторону путникам, вихрем промчавшись дальше и даже не оборачиваясь, чтобы убедиться, что его спутники не отстали, не в силах тягаться в скорости со скакуном своего предводителя.
   И Дер Винклен, и его оруженосец догадались, что видят перед собой благородного господина. Одежда этого человека, его длинный клинок с золоченой рукоятью и дорогая упряжь коня говорили о том, что это был рыцарь или лорд, сопровождаемый своими слугами. Ратхар, оказавшийся ближе к всадникам, успел даже различить вышитые на их плащах и куртках-дублетах гербы, черно-золотые щиты, в центре которых располагался шипастая булава. В прочем, знак этот ни о чем не говорил юноше, как и большинство крестьян, мало смыслившему в геральдике и помнившему только герб своего господина.
  -- Кто-то из благородных дворян Альфиона решил устроить веселую ночь своему соседу? - усмехнувшись, произнес Дер Винклен, коротко взглянув на своего юного спутника. - То-то спешат пустить кровь!
  -- Едва ли, милорд, - качая головой, возразил Ратхар. - Их все же не очень много, и они не готовы к бою. Скорее, кто-то из знатных господ решил выбраться на прогулку перед сном.
   Действительно, ни на ком из всадников не было доспехов, если не считать таковыми стеганые камзолы, способные защитить, разве что, от ножа или стрелы на излете. В прочем, кольчуги и шлемы вполне могли отыскаться во вьюках, хотя быстро облачиться в броню в этом случае было бы невозможно. А это значило, что вступать в схватку прямо сейчас всадники не намеревались.
   Не имея доспехов, каждый всадник, однако, был вооружен до зубов. Острой стали хватило бы и на вдвое больший отряд. На бедре каждого всадника висел длинный клинок, а это означало, что они был профессиональными воинами, наемниками или, скорее, дружинниками на службе какого-нибудь лорда. Кое-кто, не ограничившись мечами, держал под рукой легкие топорики на коротких рукоятях, серповидные лезвия которых, способные одним ударом развалить кованый шлем, тускло блестели в сумерках. У других на ленчике седла висели миниатюрные шестоперы, казавшиеся игрушечными из-за своих скромных размеров, но бывшие намного более опасными, чем даже клинки. Иззубренные грани легко крушили кирасы, а кольчуга вовсе не была для них преградой. И почти у половины всадников к седлам были приторочены легкие арбалеты, грозное оружие, на небольшом расстоянии представляющее опасность даже для закованных в латы рыцарей.
   Не замечая никого и ничего на своем пути, отряд гнал во весь опор, и Ратхар вдруг подумал, что с них станется просто втоптать в землю замешкавшегося путника, не успей тот отскочить в сторону, освобождая дорогу. И едва ли кто-то из этих молодцев хотя бы обернется, чтобы увидеть выпавший из-под копыт могучих скакунов бесформенный кусок мяса, то, что совсем недавно было чеовеком. Мгновение спустя выяснилось, что, даже убравшись с пути отчаянно спешивших всадников, нельзя было чувствовать себя в безопасности.
  -- Посторонись, - один из всадников, ехавший в хвосте растянувшегося длинной колонной отряда, едва не сбив юношу, грозно рыкнул, замахиваясь плетью. - С дороги!
   Он был готов ударить, и Ратхар представил, как лопается кожа на лбу и кровь горячим потоком заливает глаза. Но в следующее мгновение всадник наткнулся на холодный взгляд рыцаря, увидел его ладонь, плотно стиснувшую рукоять готового покинуть ножны клинка, и, передумав, со всех силы стегнул не Ратхара, а своего коня. Жеребец взвился на дыбы, протяжно заржав, а затем, повинуясь командам наездника, устремился следом за его товарищами, преодолевшим за неуловимое мгновение не меньше полусотни ярдов.
  -- Даже интересно стало, куда они так спешат, - протянул Бранк Дер Винклен, глядя вслед удалявшемуся отряду, почти полностью скрытому клубами пыли, вздымавшимися ввысь. - Они же только загонят коней, а сменных я что-то не приметил.
   Всадники, на рукавах и плащах которых была вышита булава, промчались, точно преследуемые тысячей демонов, и спустя несколько минут исчезли за холмами. Дер Винклен тронул поводья своего коня, направив его к видневшемуся вдали трактиру, и Ратхар последовал за рыцарем. Но они не проехали и двухсот ярдов, когда впереди, за поворотом, вновь раздался топот копыт.
  -- Кто-то отстал? - усмехнулся рыцарь. - В Дьорвике, между прочим, опасно путешествовать по лесам после заката.
   На дороге показались еще два всадника, тоже пустившие своих скакунов в галоп. Они промелькнули мимо путников темным росчерком, явно спеша за тем отрядом, который промчался на запад минутой раньше. В прочем, Ратхар подумал, что к свите того безымянного лорда эта пара едва ли могла иметь отношение. Скорее, то были бродяги, такие же, как сам юноша и его господин.
   Первым, погоняя могучего вороного жеребца, скакал тщедушный человечек, нисколько не похожий на знатного лорда, даже просто на воина. Ратхар не заметил при нем никакого оружия, кроме, разве что, поясного ножа. Поравнявшись с юношей, этот человечек, малорослый, узкоплечий, и тем потешнее выглядевший на спине огромного скакуна рыцарской стати, окатил не успевшего отпрянуть в сторону парня взглядом, полным холода, словно видел перед собой не человека, а нечто мерзкое, вроде склизкой бородавчатой жабы.
   Следом за этим странным человечком скакал плечистый воин, из-под кожаной куртки которого торчали рукава тяжелой кольчуги. За спиной богатыря, не уступавшего мощью Бранку Дер Винклену, висела широкая сабля-баделера, оружие, какого прежде Ратхару не приходилось видеть. Рыцари пользовались тяжелыми прямыми клинками, обычные же воины в лучшем случае обзаводились кордами или тяжелыми фальчионами, удобными в тесной свалке. На мгновение юноша вспомнил тех людей, за которыми он безуспешно гонялся уже много дней. Кажется, они тоже были чужаками здесь, как и этот воин, вооруженный столь непривычным клинком.
  -- Поспеши, парень, - окликнул Ратхара, провожавшего взглядом странную парочку, Дер Винклен. - До постоялого двора осталось не больше мили, и я хочу поесть прежде, чем там все выпьют и съедят другие путники.
   Пустив коней шагом, рыцарь и его слуга двинулись к призывно мерцавшему огнями трактиру, со стороны которого налетевший ветерок донес запах свежего хлеба, от которого у Ратхара в животе громко заурчало. Близился отдых, и юноша, тело которого затекло от долгого сидения в седле, едва сдержался от того, чтобы пришпорить свою кобылу, с трудом сохранив степенность.
   По дороге юноша гадал, что за спешка погнала такую толпу народу в путь, и куда они могли направляться. В прочем, думал он об этом без особого интереса, просто, чтобы занять себя. Мысли ворочались медленно, с натугой. А путники они таки добрались до трактира, и расторопные слуги, при виде рыцаря почуявшие, что к ним пожаловал достаточно состоятельный гость, поставили на стол пиво и жареное мясо, о попавшихся навстречу всадниках Ратхар и вовсе забыл.
  
   Лорд Бергус, поспешно оставивший гостеприимное жилище Кайлуса, тоже забыл о встреченных на опустевшем с наступлением сумерек тракте путниках, причем намного быстрее. Уже спустя миг он едва ли мог бы сказать, сколько было тех всадников, и были ли они вообще. Мысли владетельного лорда ныне были обращены совсем на другое.
  -- Вероломные псы, - рычал охваченный праведным гневом Бергус, когда его свита, услышав приказ, кинулась седлать коней, готовясь отправиться в путь. - Как они смели предать нашего короля? Верить самозванцу, ничтожному бродяге, проходимцу без роду и племени, каково, - возбужденно воскликнул лорд. - Он такой же принц Эрвин, как я - корханский кочевник!
   Появление наследника Альфиона, которому полагалось сдохнуть давным-давно, сговор лордов, все это привело Бергуса в сильное смятение. Порой ему казалось, что все, собравшиеся в замке Кайлуса, попали под действие каких-то странных чар, словно тот человек, что назвался Эрвином, в действительности был колдуном.
   Тем не менее, никакие неожиданности не могли притупить чувство осторожности, всегда присущее лорду Бергусу. Покинув собрание лордов, он был уверен, что не сможет выбраться из замка, что его просто не выпустят за ворота. Увидев и услышав слишком многое, Бергус стал опасен для заговорщиков, а потому не удивился бы, прикажи Кайлус своим дружинникам расправиться со смутьяном прямо на внутреннем дворе. Ведь, как известно, надежнее всего тайну хранят мертвецы. Именно этой мыслью и была вызвана спешка, с которой Бергус и его люди собирались в путь.
  -- Собрать всех! Уходим немедля, - властно приказал Бергус, подозвав своих слуг. Окинув цепким взглядом двор замка лорд пытался понять, не появилось ли на стенах и возле подъемного моста больше вооруженных людей с серебряным грифоном на одежде, чем обычно. Кажется, пока все было спокойно.
   Сопровождавшим лорда воинам не нужно было повторять приказ. Эти рубаки, бывалые бойцы, наемники, родившиеся в далеких краях, и служившие роду Бергусов уже много лет, привыкли подчиняться беспрекословно. Не подав виду, они принялись седлать коней, снова и снова проверяя, крепко ли держатся подпруги, стоило только услышать распоряжение господина, хотя еще совсем недавно лорд даже в мыслях не допускал, что придется столь поспешно покинуть замок Кайлуса. Но, несмотря на то, что наступала ночь, и передвигаться по дорогам было не безопасно, Бергус не желал оставаться в замке, этом осином гнезде, логове предателей, ни мгновением больше, чем необходимо.
  -- Вырвать с корнем, - со злостью рычал сквозь зубы лорд, взбираясь на коня, мелко дрожавшего, словно чувствуя охвативший своего хозяина гнев. - Выжечь эту гниль каленым железом! Предатели, смеющие называть себя благородными рыцарями! - презрительно фыркнул Бергус, и, не сдержавшись, плюнул себе под ноги. - Просто сборище подонков, не ведающих, что такое честь, презирающих собственное слово!
   Бергус знал, что нужно делать, и он намеревался немедленно отправиться к королю, чтобы пресечь мятеж прежде, чем заговорщики успеют собраться с силами. Один Кайлус мог выставить почти столько же воинов, сколько было в наемной гвардии Эйтора. Бергус понимал, что война, которая может разразиться в любой миг, будет ожесточенной и не закончится за один день, взяв множество жизней, принеся опустошение на земли Альфиона, и не важно будет, кто в итоге возьмет верх.
   Лорды разделятся на два лагеря, ведомые самыми разными целями, и, прикрываясь красивыми лозунгами, словами о долге и чести, станут решать свои проблемы, избавляясь от соседей, перекраивая границы своих уделов. И вот тогда настанет самый удачный момент для вторжения тех самых хищников из сопредельных земель, о которых столь возбужденно говорил Кайлус, а после и самозванец, притворявшийся принцем. Явятся келотские сеньоры со своими наемными армиями, не замедлят придти и градские князья, дабы сеять смерть, разоряя ослабленное усобицей королевство. Нет, все нужно сделать быстро, собрав верных королю людей, взяв штурмом этот замок, пока мятежники не расползлись по своим норам, как спугнутые тараканы.
  -- Милорд, все готово, - капитан личной гвардии Бергуса окликнул своего господина, озиравшегося по сторонам. Признаться честно, лорд каждое мгновение ожидал нападения, поскольку сам на месте того же Кайлуса поступил бы именно так, избавив себя от опасности. - Можем выступать!
   Лорд обвел взглядом свою свиту, полторы дюжины воинов, умелых бойцов, не раз бывавших в переделках и заслуживших уважение Бергуса своей преданностью и отвагой. Всего полторы дюжины, примерно столько же, сколько было в свите каждого лорда, получившего приглашение Кайлуса. А в замке находилось не менее полусотни воинов, верны мятежнику. Силы были не равны, к тому же не стоило забывать и о том, что принц-самозванец также прибыл в это гнездо измены не в одиночестве. И сейчас, когда отряд Бергуса сгрудился возле самых ворот, был лучший момент, чтобы разделаться с ними разом, просто расставив на стенах арбалетчиков и расстреляв мечущихся по дворику людей. Не пришлось бы браться за мечи, избежав не нужных потерь.
   При этой мысли Бергус почувствовал, как холодеет в груди, точно сердце превратилось в глыбу льда. Пожалуй, только сейчас он понял, что чувствует попавший в капкан зверь, ожидая, когда приблизится охотник. Оказывается, это страшно, ощущать себя беспомощной мишенью на состязаниях лучников.
  -- Готовы? - переспросил лорд, обведя взглядом своих дружинников и слуг. - Тогда вперед, забери вас демоны! Убираемся отсюда, - рявкнул он, пытаясь скрыть страх. - Живее!
   Их все же выпустили, позволив уйти без помех, и лорд Бергус, услышав, как за спиной с глухим стуком сомкнулись створки ворот родового замка Кайлусов, почувствовал несказанное облегчение. Никто не вышел проводить лорда, но и не летели со стен угрозы и оскорбления, что уже было хорошим знаком. Пожалуй, заговорщики просто не могли решить, как поступить, ведь, очень может быть, они не думали, что все так обернется.
   Замок, осененный серебряным грифоном, исчезал, растворяясь в вечернем сумраке. Теперь можно было расслабиться, спокойно обдумав последующие действия. Конечно, опасность еще была, и в дружине мятежного лорда мог отыскаться глазастый малый с твердой рукой, способный вогнать арбалетный болт в спину Бергусу, но теперь мысль об этом не казалась такой пугающей.
  -- Куда направимся, милорд, - почтительно пробасил капитан гвардии, поравнявшись со своим господином. - В Фальхейн?
  -- Пока вернемся в замок, - решил лорд. - Нужно подготовить дружину, созвать ополчение. Эти падальщики могут заявиться в мой удел хоть завтра, и я хочу быть готов к отпору.
  -- Им не взять замок, - с непоколебимой уверенностью произнес гвардеец. - Враг просто сломает зубы о его стены, умывшись кровью, и заречется являться в ваши владения без приглашения.
   Смутное беспокойство все же не оставляло Бергуса, и он приказал гнать во весь опор, не щадя коней. Лорд хотел как можно дальше убраться от замка, в котором засели заговорщики, все же опасаясь погони. Каждый из сопровождавших его воинов был настоящим мастером, но их было мало, и столько же было шансов на победу в схватке, тем более, если к дружине Кайлуса присоединятся отряды его союзников. Выстоять против добрых полутора сотен опытных бойцов нечего было и думать.
   Вереница всадников, оглашая окрестности звоном металла и конским топотом, мчалась по тракту, извивавшемуся меж низких холмов. Вырвавшись на равнину, они миновали небольшой поселок, еще долго слыша лай собак, потревоженных появлением чужаков, и, не останавливаясь, проследовали мимо постоялого двора. К рассвету Бергус хотел покинуть удел Кайлуса, а поэтом не жалел своего коня, породистую животину из Фолгерка, до крови исхлестав плетью лоснящиеся бока скакуна.
   И все же их преследовали. Погоню увидели воины из свиты Бергуса, когда отряд взобрался на вершину холма, с которой окрестности просматривались на много миль вокруг.
  -- Кто-то едет за нами, - крикнул один из слуг лорда, указывая себе за спину. - Двое верховых! И они спешат!
   В первое мгновение лорд Бергус, с трудом разглядевший укутанных сумраком преследователей, хотел рассмеяться, ибо вся погоня состояла лишь из двух человек. Но что-то подсказало лорду, что эти двое представляли не меньшую опасность, чем две дюжины латников, хотя бы из-за того, что без тени страха приближались к вооруженному до зубов отряду. И наверняка эти двое, кем бы они ни были, понимали, что у слуг лорда нет ни единой причин щадить их, дойди дело до схватки. Утычут болтами, и поскачут дальше. Но все равно пара всадников, подгоняя скакунов, приближалась, и чем меньшее расстояние отделяло их от отряда Бергуса, тем быстрее мчались кони.
  -- Вот как? - хищно оскалился Бергус, осадив коня и уставившись вниз, к подножью холма. Вдруг в памяти отчего-то всплыла пара всадников, попавшихся ему навстречу совсем недавно, зрелый воин и сопливый мальчишка, какие-то бродяги. - Стой, - зычно крикнул лорд. - Подождем. Я хочу знать, кто это так торопится взглянуть в глаза собственной смерти!
   Встав поперек тракта, всадники до боли в глазах всматривались в сумрак, ожидая, когда из него появятся двое конных. Дружинники, негромко переговариваясь, по давней привычке проверяли, легко ли клинки покидают ножны, и только сам Бергус был совершено спокоен. Он снисходительно усмехнулся, услышав щелчки взводимых арбалетов. Как всегда, верные воины хотели встретить преследователей во всеоружии, не успокаивая тем, что их вдесятеро больше, и это было похвально.
  -- Всем быть наготове, - отдавал приказы капитан гвардии, всюду сопровождавший своего лорда. - Не зевать. Они могут зайти с тыла. Смотреть по сторонам!
   Преследователи появились неожиданно, соткавшись из ночной тьмы, ибо на холмы уже опустилась ночь. Бергус, немного картинно положив руку на эфес меча, шагом пустил своего коня навстречу незнакомцам. Лорд был уверен, что эту парочку взяли на прицел три, а то и все пять арбалетчиков, которые нажмут на спуск, лишь заподозрив угрозу своему господину. Поэтому он нисколько не беспокоился.
  -- Кто вы, - требовательно произнес лорд, в упор разглядывая остановившихся шагах в двадцати от него всадников. - И почему преследуете нас? Отвечайте!
   Их было двое, и они различались, как земля и небо. Впереди почему-то держался ничтожный человечек, тщедушный и такой бледный, - в темноте это было видно еще лучше, чем при свете дня, - словно вампир из старых сказок. Он не держал на виду оружия, и был одет в потертый кожаный камзол. В руках малохольного что-то мелькнула, и Бергус разглядел странный предмет, нечто вроде диадемы или обруча, будто бы из горного хрусталя.
   Второй преследователь был более понятен, и, увидев его, лорд даже испытал странное облегчение. С такими парнями, рослыми, плечистыми, затянутыми в кольчугу, он умел разговаривать на понятном языке, языка закаленной стали. Из-за правого плеча воина торчала чуть искривленная рукоять клинка, скорее всего, тяжелой сабли из тех, какие могут разрубить и кирасу.
  -- Я спешу, исполняя приказ своего господина, его высочества Эрвина, сына Хальвина, принца Альфиона, - дерзко произнес низкорослый человечек. Кажется, Бергус видел его прежде, возле самозваного принца, хотя для дорожного слуги этот малый был староват, а воином даже не пытался казаться. - Мне велено передать тебе высочайшее недовольство, лорд Бергус. Ты усомнился в праве моего господина владеть этой землей, и должен быть наказан!
  -- Эрвин давно мертв, а твой господин - самозванец, - отрезал Бергус. - Он - мошенник, а те знатные лорды, что поверили ему - глупцы либо предатели. Я не был ни тем, ни другим, и не намерен подчиняться безродному проходимцу, - гордо бросил он. - Но ты не назвался, холоп!
  -- Я не холоп, а равный тебе, - зло прошипел человечек, возлагая на голову хрустальный венец, чуть заметно мерцавший во тьме, словно внутри него был укрыт некий светильник, огонек свечи или вовсе чуть тлеющая искра. - Имя же мое тебе ни к чему, - усмехнулся слуга лжепринца. - Мертвецу не обязательно знать, кто отнял его жизнь!
   Бергус уже открыл рот, чтобы скомандовать своим воинам, но губы низкорослого вновь шевельнулись, только теперь лорд не разобрал ни слова. А мгновение спустя все вокруг залил яркий свет, и в спину Бергусу ударила волна нестерпимого жара.
  
   В тот миг, когда чела Кратуса коснулась гладкая, приятно холодящая кожу поверхность Линзы, маг едва не задохнулся, подхваченный настоящим потоком чародейской силы. В одну секунду он превратился из колдуна-недоучки в величайшего мага, окунувшись океан мощи, сам став этим океаном. Сейчас он мог сделать все, поменять местами небо и землю, заставить солнце взойти на западе, или заставить танцевать два десятка суровых рубак, едва сдерживавшихся от того, чтобы не броситься на него с мечами наперевес.
  -- Умри, грязная тварь, - шепнул Кратус, в долю секунды сплетя одно из простейших боевых заклятий. И не вымолвил, а будто бы выплюнул имя руны Огня: - Кано!
   Линза Улиара, изощренное творение нечеловеческого разума, преломив те крохи силы, которые вложил маг в свои чары, умножила их, вдохнув в заклятье такую мощь, какую сам Кратус и представить не мог. В какой-то момент он даже испугался высвобожденных сил, но секунду спустя вершину холма окутало облако пламени, мгновенно поглотившее целый отряд, всадников с их скакунами.
   Они погибли, даже не поняв, что встретили свою смерть, умелые воины, привыкшие одерживать победы, кичившиеся своей мощью, своим боевым искусством. И Кратус, наблюдая за тем, как опадает стена огня, в котором растворили без следа плоть, кость и сталь, поймал себя на мысли, что не испытал даже тени угрызений совести. Он убил без колебаний, относясь к содеянному, как к ученым изысканиям. Сейчас чародей, ученик самого Ризайлуса не исполнял чью-то волю, как пристало слуге, но ставил эксперимент, быть может, самый важный за всю свою жизнь. И опыт, кажется, удался.
  -- Великолепно, - с восхищением выдохнул Кратус, краем лаза заметив, что Эгерт в страх отшатнулся назад, заслонившись руками. Даже кони отнеслись к сотворенным магом чарам спокойнее, чем суровый боец, дитя войны.
   Пламя еще не угасло, когда лес огласился криком, в котором смешалась боль, страх и нечеловеческая ярость. Лорд Бергус, стоявший ближе к слугам Эрвина, чем его воины, выхватив клинок, мчался прямо на Кратуса. Он преодолел те злосчастный двадцать шагов за секунду, вздымая над головой меч. Бергус гордился своей силой, и мог одним нисходящим ударом развалить даже затянутого в кольчугу противника от плеча до пояса. А тот, кто убил его слуг, его верных товарищей, соратников по былым походам, вовсе не имел доспехов, и не был вооружен.
  -- Берегись, - Эгерт, искушенный воин, оправился от неожиданности первым, направив своего коня наперерез Бергусу. - Кратус, назад, будь ты проклят!
   Оттолкнув в сторону мага, воин едва успел выхватить свою баделеру, и в ночном воздухе раздался глухой звон столкнувшихся клинков. Прямой меч альфионского лорда и изогнутая, точно приготовившаяся к смертельному броску змея, сабля наемника, чуть расширявшаяся у острия, сплелись в диковинном танце и разлетелись в стороны.
   Бергус атаковал со всей яростью, вложив в удар максимум отчаяния и суеверного страха, который он, как и любой воин, испытывал, встретившись с настоящим колдуном, без колебаний обратившим в прах полторы дюжины бойцов. Но вместо податливой плоти его клинок, полоса стали шириной в ладонь, столкнулась с таким же клинком. Его противник бился расчетливо, и умело плел защиту, парируя все до единого удары.
  -- Прочь, собака, - прорычал лорд Бергус, тесня своего противника, но так и не сумев достать его хотя бы кончиком клинка. - С дороги, безродный наемник! Как ты смел поднять руку на лорда?!
   Лорд наступал, обрушив на своего противника град ударов, в каждый из которых вкладывал всю силу. Но Эгерт легко выдержал этот бешеный натиск, в котором было много гнева, но ни капли мастерства, словно все умение Бергуса фехтовать сгорело в том колдовском огне. Наемник чуть отступил, а затем, перехватив клинок своего противника, вырвал его из рук лорда. Бергус закричал, выхватывая кинжал-рондель с дискообразной гардой, но Эгерт был быстрее. Клинок утяжеленной сабли, способной резать кольчугу, врубился в голову лорда, и маг Кратус вздрогнул, почувствовал кровавые брызги а своем лице.
  -- Мерзость, - недовольно пробурчал чародей, утираясь рукавом. - Не мог бы ты в следующий раз бить аккуратнее, Эгерт? - Кратус взглянул на безжизненное тело альфионца, выпавшего из седла: - Он мертв?
  -- Разумеется, - фыркнул наемник, вытирая клинок, тускло заблестевший в серебристом свете полной луны, сиявшей над казавшимся невероятно мрачным и опасным лесом. - С разрубленным надвое черепом немногие способны прожить дольше секунды.
  -- Тогда поворачиваем, - приказал маг, чувствовавший себя оскорбленным тем, что, будучи настоящим чародеем, в совершенстве овладевшим боевыми заклятьями, не сумел сам защититься от простого рубаки со смехотворным куском железа. - Возвращаемся в замок. - Кратус усмехнулся: - Обрадуем его высочество и успокоим этих напыщенных болванов-лордов, которые сейчас, наверное, дрожат от ужаса, ожидая появления королевского войска.
   Не оборачиваясь, всадники двинулись в обратный путь. За их спинами осталась черная проплешина, все, что могло напомнить о печальной судьбе отряда отважных воинов. А не самом краю ее лежал труп с рассеченной головой, и едва ли сыновья лорда Бергуса смогут отыскать здесь своего батюшку, дабы со всеми почестями похоронить его в фамильном склепе. Но Кратусу это было безразлично. Маг возвращался в замок, исполненный уверенности, сильный и гордый, каким не был никогда прежде. Отныне не он, но ему станут подчиняться, беспрекословно, беззаветно. Наследие давно ушедших в землю предков вновь вернулось в мир, чтобы изменить его, довершив то, на что не хватило времени создателям Линзы, пусть и не вполне так, как они себе это представляли.

Глава 4 Встречи и прощания

   Балаганщик Рольдо, чей черед править упряжкой настал сегодня, вздрогнул, сбрасывая липкие пелены послеобеденной дремы. Он и сам не заметил, как его сморило. Несмотря на то, что подходил к концу десятый день осени, но стояла по-летнему сухая и жаркая погода. Солнце висело как раз над дорогой, прорезавшей девственные леса, лишь на пол-ладони отклонившись к западу и чуть коснувшись боком древесных крон. И возница, пригретый его ласковыми лучами, убаюканный мерной тряской повозки, невольно уснул. Хотя забытье его длилось лишь несколько мгновений, Рольдо мысленно обругал себя последними словами. Он был посреди дикого, опасного края, не ведавшего законов, и секундная беспечность здесь могла стоить, по меньшей мере, кошелька, а, скорее всего, и головы.
   Фургон, громоздкое угловатое сооружение на четырех колесах, приводимое в движение парой крепких низкорослых кобыл, медленно катился по тракту, с каждым часом приближаясь к городу Фальхейну, столице Альфиона, того королевства, в которое прибыл старый жонглер вместе со своими товарищами. Эта повозка, прочная и вместительная, давно уже служила домом самому Рольдо и четырем его спутникам, бродячим циркачам, укрывая их от непогоды и даруя кров, в каком бы далеком краю не очутились приятели.
   Рольдо осмотрелся по сторонам, но взгляд его всюду упирался лишь в стену деревьев. Стройные вязы, росшие по обеим сторонам дороги, не позволяли ничего видеть дальше десятка ярдов, скрадывая любой доносившийся из чащи звук. На иного царившая вокруг тишина, которую нарушил лишь частый стук дятла, доносившийся из чащи, произвела бы умиротворяющее впечатление, но балаганщика уже долгое время не оставляло чувство опасности. Исколесив с друзьями весь Келот вдоль и поперек, Рольдо решил податься в соседнее королевство, чтобы потешить своим мастерством тамошний люд. Сперва идея показалась всем занятной, но шел уже пятый день путешествия, и вся развеселая компания что-то приуныла.
  -- Медвежий угол, - однажды, а именно на третий день пути, недовольно пробурчал силач Бернард, один из спутников Рольдо, сам похожий на матерого медведя. - Дикая страна, да еще и нищая!
   Спорить с давним товарищем по скитаниям в тот раз не пожелал никто, ведь он оказался абсолютно прав. Больших городов в Альфионе не было, и фургон останавливался лишь раз, в крупном поселке. Рольдо с товарищами потрудились на славу, но местные жители оказались не то крайне бедны, не то весьма прижимисты, а потому, хотя монет в запрятанном в самый дальний угол повозки сундуке и прибавилось, это была почти одна только медь.
   Пожалуй, можно было явиться в замок какого-нибудь здешнего сеньора, позабавив его невиданным зрелищем, но, кажется, здешним нобилям было и вовсе не до потех. Гости из Келота мало смыслили в том, что творилось в этой земле, но Рольдо показалось, что местная знать только и делает, что точит мечи. Правда, неясно было, против кого они желают обратить их. Но замки, по стенам которых мерно шагали патрули, разъезды вооруженных до зубов всадников с незнакомыми гербами на щитах и туниках живо напомнили самому Рольдо его детство. Лет тридцать назад Келот с юга до севера содрогался от кровавых усобиц, и знатные сеньоры только и делали, что сражались друг с другом, опустошая собственную страну.
   Но, все же не оставив попыток заработать своим мастерство немного золота, вся компания, немного подумав, решил не возвращаться в родные края, и двинуться в столицу Альфиона. Это был, кажется, достаточно крупный город, чтобы собрать приличную толпу зевак, да и при дворе короля бродячим артистам было, с чем выступить, если подвернется такая возможность.
   Однако путь до столицы был вовсе не быстрым, и уж тем более не безопасным, так что приходилось держать ухо востро. Посмотрев на окутанный тишиной лес, возвышавшийся слева и справа, точно крепостные стены, Рольдо невольно проверил оружие. Жизнь бродячих циркачей щедра на неожиданности, но они все больше не приносят радости. А потому возница всегда держал под рукой взведенный арбалет, в желобке на ложе которого покоился, дожидаясь своего часа, увесистый четырехгранный болт. Оружие это пригождалось бродягам уже не единожды.
  -- Что-то заметил? - возница, задумавшийся, было, о своем, вздрогнул от неожиданности. А тот, кто сидел рядом с ним, на козлах, кивком указал на самострел. Оружие было не особенно мощное, не на рыцарские латы, но надежное и легкое.
   Оказывается, сидевший подле Рольдо человек, даром, что давно молчал, склонив голову на грудь и мерно сопя, вовсе не спал. Или, быть может, сон его был очень чутким, так что этот путник смог уловить движение возницы. И сейчас, словно ему передалось беспокойство циркача, его попутчик озирался по сторонам, весь как-то напрягшись.
  -- Эти леса небезопасны, - пожал плечами Рольдо, прикрыв арбалет рогожей. С кем бы они ни повстречались, не стоит сразу демонстрировать оружие, пусть лучше это будет для всех неожиданностью. - Здесь полно грабителей, а мы не настолько богаты, чтобы просто так отдавать свое добро. Кроме того, здешние разбойники вполне могут отнять и наши жизни. А нам не на кого надеяться, не от кого ждать помощи, так что приходится быть наготове.
  -- Порой лучше расстаться с добром, чем с собственной жизнью, - усмехнулся тот, что сидел рядом с возницей. - Своя шкура все-таки дороже золота.
   Рольдо промолчал, сердито уставившись на дорогу. Этого человека они подобрали по дороге, еще вчера, и старый жонглер едва ли был рад этому. Он никогда не любил подпускать слишком близко к себе тех, кого не мог понять, а этот малый был как раз из такой породы.
  
   Как и ныне, за день до этого фургон катился по тракту, миновав небольшое селение, явно слишком бедное, чтобы останавливаться там и давать представление. Точно так же лошадьми правил Рольдо, но рядом с ним сидела Мария, девчушка лет пятнадцати. Вдвоем, вместе со своим старшим братом, в те минуты крепко спавшим в темном и прохладном нутре фургона, Мария развлекала охочую до зрелищ публику акробатическими трюками. И народ замирал от восторга и страха одновременно, когда эта тонкая, точно тростинка, девочка шла по канату, на руках, с завязанными глазами, едва ли не в десятке ярдов над землей. Ее тело, точно лишенное костей, гнулось, текло, словно воск, и честной люд, увидев, как Мария скручивается колесом или извивается, точно змея, спешил развязать свои кошельки.
   А потом они с Винчете порхали над площадью, подкидывая друг друга, и, сделав тройное сальто, в полете бросали друг другу цветы и ленты из невесомого шелка. В такие моменты казалось, что над этими двумя не властна земная тяга, и зеваки без сожаления расставались не то, что с медью, с серебром, восторженно закатывая при этом глаза.
   Сам Рольдо ограничивался тем, что мог часами подбрасывать и ловить полдюжины яблок, зажженных факелов или остро оточенных ножей, причем равно ловко он это проделал и с завязанными глазами. Кроме того, жонглер освоил за годы странствий и искусство мима, потешая публику всяческими кривляньями.
   Был с ними еще Бернард, тот самый силач, способный завязывать узлом подковы и поднимать коней, а также старая Сибилла, гадалка, ведавшая тайны судеб и умевшая входить в настоящий магический транс. Вот, собственно, и вся компания. Они знали друг друга давно, вместе странствуя по свету и пропивая, проматывая заработанные не без труда денежки в придорожных кабаках.
   Мария, глаза который были не в пример острее, чем у самого Рольдо, и заметила шагавшего по обочине тракта путника, обращенного спиной к повозке. Он не мог не слышать скрип плохо смазанных колес, но не оборачивался, упорно двигаясь вперед, к только ему и ведомой цели.
  -- Рольдо, давай подберем его, - вдруг попросила девчушка, коснувшись руки жонглера. - Должно быть, он идет так уже долго, и очень устал.
   Она всегда была жалостливой, обладая редким даром сочувствия. Порой Мария тащила в фургон всякую живность, вроде котят и щенков, а раз где-то поймала ручную крысу, прожившую с циркачами целый год, а затем куда-то пропавшую. И Рольдо, да и не он один, часто ругал свою спутницу за это сострадание, ведь она не видела разницы между брошенным котенком и безродным бродягой, встреченным в каком-нибудь глухом краю.
  -- Он идет своей дорогой, - проворчал жонглер. - А у нас своя. Не стоит привечать всяких незнакомцев, ведь мы не знаем, кто он. Говорят, тут полно разбойников, и я не хочу, чтобы один из них ехал с нами, а потом, ночью, перерезал всем глотки и ушел обратно в лес, - мрачно произнес Рольдо, сурово взглянув на девчонку. - Доведет когда-нибудь до беды твоя доверчивость, Мария!
   Но, поравнявшись с путником, неутомимо мерившим тракт широкими шагами привычного к странствиям человека, жонглер, перехватив укоризненный, полный детской обиды взгляд своей спутницы, все же сменил гнев на милость.
  -- Далеко ли идешь, почтенный? - окликнул путника возница, всей душой надеясь, что этот человек окажется просто крестьянином, ходившим в соседнюю деревню. Рольдо, хоть и злился на Марию, отказать глупой девчонке не мог, относясь к ней прямо-таки с отеческой заботой.
  -- Иду, пока тракт не кончится, - обернувшись, бросил с усмешкой путник. - А тебе, приятель, что за забота?
   Жонглер придержал упряжку, пару смирных лошаденок, купленных в одном поселке на востоке Келота. И точно так же сбавил шаг пешеход, с интересом уставившись на Рольдо, из-за плеча которого выглядывала Мария. Собственно, стоило только этому малому увидеть девчонку, о вознице он забыл, ибо мало бывает некрасивых девушке в пятнадцать лет, а спутница Рольдо могла затмить любую даму, будь та хоть трижды в шелке и жемчугах. В прочем, циркач больше обеспокоился бы на счет встречного путника, если бы тот стал вдруг восторженно любоваться одутловатой физиономией самого Рольдо.
   Девушка неизменно привлекала внимание своей чистотой и врожденным изяществом, где бы она ни появлялась, одна или со своими спутниками. Тугие огненно-рыжие кудри упрямо выбивались из-под чепца, и мужчины бросались на них, точно бык - на алый плащ. Вздернутый носик, чуть припухлые губки, казалось, так и просившие впиться в них страстным поцелуем, и пронзительно-зеленые глаза никого не оставляли равнодушным, и порой Винченте, оберегавшему сестру, как самое ценное сокровище, приходилось успокаивать самых горячих ухажеров с помощью кулаков или даже ножа.
   К счастью, акробат умел постоять за себя, к тому же на его пути пока не попадались действительно опасные противник, вроде мающихся бездельем сынков какого-нибудь сеньора. Ну а если приходилось совсем туго, к драчунам достаточно было просто приблизиться Бернарду, при виде которого у самых отъявленных задир вдруг появлялись некие спешные дела где-то невообразимо далеко. Брошенный здоровяком исподлобья угрюмый взгляд мгновенно охлаждал пыл любого задиры, неважно, был тот с голыми руками или добрым куском закаленного железа.
  -- Мы можем подвезти тебя, если нам по пути, - предложила тем временем девушка, ничуть не смутившись восторженных взглядов незнакомца. Как и ожидал Рольдо, Мария поспешно взяла все в свои руки, вклинившись в разговор настороженных мужчин: - Скажи, куда ты направляешься?
  -- Я иду в Фальхейн, - неожиданно дружелюбно ответил путник, тепло улыбнувшись. К своему удивление Рольдо не смог прочитать в его взгляде ни намека на похоть, только искреннее восхищение, будто этот коренастый мужик видел перед собой не юную красавицу, а, к примеру, древнюю картину. - В столицу Альфиона.
   Приглядевшись к своему собеседнику, Рольо понял, что он был уже не молод, но еще крепок. В короткой бородке и аккуратно постриженных усах почти невозможно было заметить седину, а дыхание путника, без сомнения, прошагавшего уже не одну лигу, было ровным и мощным.
   Оружия этот человек, одетый в довольно пыльный, потертый камзол серо-коричневого цвета и крепкие сапоги на толстой подошве, как раз для дальней дороги, на виду не держал, но опирался на увесистый посох, отполированный частыми прикосновениями до зеркального блеска, да на боку его висела кожаная котомка, должно быть, с кое-какими припасами.
  -- Здорово! Мы тоже едем в Фальхейн, - воскликнула девушка, прежде чем Рольдо успел пихнуть ей кулаком в бок, напомнив, чтобы держала язык за зубами. - Садись, у нас хватит места.
  -- Ну, если ты приглашаешь, красавица, - улыбаясь, произнес, чуть растягивая слова, путник. - Что ж, пожалуй, присоединюсь к вам. Вместе веселее, верно? - спросил он, взглянув с прищуром на насупившегося Рольдо, который не находил в себе сил послать этого странного человека, явно не обычного бродягу, куда подальше.
  
   Нечаянный попутчик назвался Диланом, и все то время, что провел вместе с балаганщиками, старался быть как можно менее заметным, по мере своих сил помогая им в будничных делах. Ему как-то удалось расположить к себе всех циркачей, исключая лишь самого Рольдо. С Бернардом путник боролся на руках, заслужив уважение силача, ибо в первый же раз продержался почти минуту, с Сибиллой вечерами долго смотрел на звезды, слушая ее путаные предсказания. И даже ревнивец Винченте почему-то нисколько не опасался за честь своей сестры, когда та оказывалась слишком близко от Дилана, не упускавшего возможности приобнять девушку, шепча ей на ухо всякие глупости.
   Однако подозрение Рольдо с каждым часом лишь усиливалось. Оказавшийся настоящим рубахой-парнем путник умудрился поговорить обо всем, так и не объяснив толком, кто он есть и чего ради направляется в Фальхейн. Жонглер понял, что Дилан родом точно не из Альфиона, а, значит, прибыл в это королевство по важному делу, но Рольдо никак не мог понять, по какому именно. Этот крепкий мужик, утонченностью манер, скрываемой под маской добродушной грубоватости способный потягаться и со знатными господами, не был похож на наемника или странствующего жреца из тех, что несли свет своей веры во все уголки огромного мира, без разницы, каким богам он молились.
  -- Иду, куда ноги ведут, - с усмешкой отвечал на осторожные расспросы Рольдо путник. Удивительно, но он говорил так, что невозможно было найти хоть малейший повод для обиды. - Жизнь коротка, и в мире так много занятных вещей, которые хочется увидеть! Вот и брожу, смотрю, как люди живут.
   Не меньшей загадкой для жонглера было и то, в каком краю появился на свет их странный попутчик. Сам Дилан ухитрился ни разу не ответить на этот вопрос, хотя Рольдо старался как мог, пытаясь подловить его. Если судить по внешности, этот крепкий, привычный к странствиям, но все же весьма холеный для бродяги мужик мог быть родом откуда угодно, хоть из Дьорвика, хоть с самого Побережья. При этом он свободно изъяснялся на келотском наречии, точно всю жизнь провел в Харвене, но с южанином Бернардом столь же легко беседовал на языке этого самого Дьорвика, чем заслужил еще большее уважение силача, в тайне скучавшего по родным краям.
   Попутчик изо всех сил пытался не быть обузой, охотно собирая дрова, помогая разводить костер или готовить пищу, чем обычно занималась Мария или Сибилла. Каша и похлебка у путника, между прочим, получалась отменная, будто он не просто жил в Келоте, но еще и трудился полжизни на королевской кухне, ублажая привередливых сеньоров. Пару раз Рупрех даже предлагал своим товарищам подменить их, убеждая циркачей, что может править упряжкой, но подозрительный жонглер тогда не стал церемониться. И все же путник проводил больше времени на козлах, рядом с возницей, кто бы им ни оказался, нежели на лежанке в фургоне, способном обеспечить кров полудюжине людей, не заставляя их странствовать в тесноте.
   Пожалуй, Рольдо не смог бы ответить точно, что вызвало его опасения, но все же он старался не спускать с нежданного попутчика глаз, всегда держа под рукой что-нибудь острое. Однако в этот раз чутье подвело старого жонглера и опасность исходила вовсе не от Дилана, хотя, как выяснилось вскоре, сам он тоже был не так прост, каким пытался казаться.
  
   День догорал, и зной уступал место долгожданной вечерней прохладе. Фургон как раз миновал очередной замок, венчавший плоский холм к северу от тракта. Рольдо успел разглядеть вяло трепыхавшееся знамя, изображенный на котором герб был совершенно неразличим, и четверых переминавшихся возле распахнутых ворот стражников. Рослые парни в толстых куртках и начищенных так, что при взгляде на них нестерпимо резало глаза, касках, прислонили к стене свои копья, усевшись на склоне холма и со скучающим видом разглядывая каждого путника или повозку, проезжавшую мимо замка. Похоже, служба их не отличалась особым разнообразием, а командиры - приверженностью железной дисциплине.
   Прошло совсем немного времени с того момента, как замок исчез за горизонтом, как на дороге перед фургоном показался человек. Он был один и неподвижно стоял посреди тракта, не сводя глаз с медленно ползущей повозки. В руках его Рольдо увидел взведенный арбалет.
  -- Проклятье, - прошипел жонглер, натягивая поводья. Фургон резко остановился, и возница услышал донесшийся из нутрии глухой удар, означавший, что кто-то от неожиданности упал со своей лежанки. Там, за толстыми деревянными бортиками, сейчас наверняка от души проклинали неловкого возницу, конечно, еще не зная, что заметил их товарищ.
  -- Неприятности? - негромко поинтересовался Дилан, покосившись на циркача.
  -- Да, будь я проклят, - прорычал в ответ Рольдо. - Еще какие неприятности! Думаю, кто-то хочет, чтобы мы поделились своими деньгами.
   Жонглер не сомневался, что человек с арбалетом вовсе не одинок, вопрос был в том, сколько его товарищей скрываются в придорожных зарослях. Порой нечто подобное случалось, и бродячие циркачи иногда выходили из таких переделок без особого ущерба. Кочевая жизнь, половина которой прошла в пути, научила их храбрости, так что странников давно уже было не испугать ножом или дубиной. И, если разбойников было не особо много, то оставалась надежда отбиться от них. Рольдо за годы блужданий твердо усвоил, что не всегда обязательно вступать в схватку, но порой лишь достаточно выказать готовность дать отпор. Тем более, рядом был замок местного сеньора, и должны же были его воины следить за порядком на тракте!
  -- Эй, бродяги, куда путь держите? - весело крикнул человек, двинувшись навстречу фургону с арбалетом наперевес. Он был спокоен и уверен в себе, а это означало, что он здесь точно не один.
   Получше рассмотрев преградившего их путь человека, жонглер понял, что тот был слишком молод. Едва ли перед ними стоял главарь шайки, скорее, он просто хотел показать собственную удаль своим товарищам, наверняка пристально следившим за тем, что творилось на тракте.
  -- Мы циркачи, - угрюмо ответил Рольдо, придвигая поближе к себе самострел. Пожалуй, этого малого он прикончит без особых хлопот, но вот его товарищи могут после этого разозлиться. Жонглер лихорадочно думал, как быть, чтобы не поставить в опасное положение своих спутников. - Едем из Келота в вашу столицу, в Фальхейн.
   Разбойник - а этот человек с арбалетом в руках и коротким клинком в потертых ножнах на поясе едва ли мог быть обычным охотником - медленно приближался к повозке циркачей, и Рольдо вдруг понял, что граненый наконечник болта в какой-то миг нацелился ему в грудь. Жонглер, в груди которого все похолодело, замер, опасаясь сделать хоть малейшее движение. Сейчас он понимал, насколько прав был Дилан, утверждая, что собственная голова много дороже, чем любые сокровища.
   Рольдо мог выстрелить, сразив грабителя наповал, ведь сложно промахнуться с десяти шагов, но понимал, что переживет своего противника не более чем на пару мгновений. И потому жонглер лишь наблюдал, как грабитель подходит все ближе, с явным интересом рассматривая Дилана, кажется, тоже застывшего, словно истукан.
  -- Значит, едете в Фальхейн, - процедил разбойник, наслаждавшийся своей властью над двумя крепкими сильными мужчинами, под прицелом его арбалета опасавшимися даже дышать. - Хотите заработать немного монет, верно? В таком случае, - ухмыльнулся он, - вы должны заплатить за проезд. Ведь жрецы велят нам делиться с ближними, не так ли?
   Разбойник заливисто свистнул, и из зарослей на тракт выбралось разом не менее десятка людей, все, как один, вооруженные, некоторые даже в подобии доспехов. Рольдо заметил на двух разбойниках настоящие кольчуги, еще один нацепил кованый нагрудник, какой мог выдержать и арбалетный болт, и не меньше половины шайки носило шлемы и каски, скорее всего - военные трофеи.
  -- Будь я проклят, - прошипел жонглер, окинув взглядом эту толпу. - Пожалуй, лучше отдать им все до последней монеты. - Циркач не питал пустых надежд, понимая, что не в их силах отбиться от десятка грабителей, наверняка не первый день промышлявших на тракте. Оставалось надеяться, что, забрав золото, разбойники позволят им ехать дальше.
   Крепко сжимая топоры, короткие копья и фальчионы, грабители обступили фургон. Рольдо и Дилана сдернули с козел, подталкивая копейными древками, не сильно, а так, для проформы. Два грабителя, вооруженных длинными луками, замерли чуть поодаль, пристально следя за циркачом и его спутником, готовые выстрелить в любой миг.
  -- Эй, что такое, - из повозки выбрался Винченте, двинувшийся, было, к Рольдо, но тотчас наткнувшийся на копейные жала. - Что творится? Чего вам надо?
   Юноша удивленно обвел взглядом толпу вооруженных людей, окруживших повозку. Винченте явно испугался, хотя и пытался не подать виду. Он отшатнулся назад, словно желая заслонить своим телом фургон, но акробата просто сбили с ног, отпихнув в сторону.
  -- Ну-ка, взглянем, кого мы поймали на этот раз, - загоготал один из разбойников, сунувшись в повозку. И первой, кого он увидел, была Мария, попытавшаяся пробиться к брату. Услышав шум и незнакомые голоса, она захотела увидеть, что происходило на тракте, и, едва высунувшись наружу, наткнулась на десяток небритых, пропахших потом и перегаром головорезов.
  -- Иди сюда, - плечистый мужик в тяжелой кольчуге и округлом черепнике схватил отпрянувшую было назад, в казавшуюся спасительной полутьму повозки девушку за плечо, рванув к себе. - Чего трепыхаешься?
  -- Пусти, - Мария испугано дернулась, попытавшись освободиться. - Не трогай меня! - Но разбойник держал свою добычу стальной хваткой, не желая расставаться с ней.
   Девушку вытащили из повозки, и он, не удержавшись, упала на пыльный тракт, растянувшись у ног восторженно закричавших грабителей. Юбка ее задралась до самых бедер, и взорам мгновенно забывших о золоте мужчин предстали точеные ножки. Мария попыталась встать, но ее опять сбили на землю, радостно гогоча и наслаждаясь беспомощностью жертвы.
  -- Какая красота, - довольно восклицали грабители. - Иди к нам, деточка! Мы тебя не обидим!
   Мария пыталась отползти назад, опираясь на локти, но ее догнали и придавили к земле. Один из разбойников, не долго думая, дернул за ворот ее платья, разорвав его почти до пояса и обнажив крепкую девичью грудь с темными ягодами сосков. Его приятели заулюлюкали, предвкушая потеху.
   Девушка, плача от страха, попыталась закрыться руками, и Рольдо видел, что ее трясло, будто в лихорадке. Толпа плотоядно загудела, и в этот миг Винченте, о котором, кажется, все давно уже забыли, вскочил на ноги и кинулся к грабителям.
  -- Выродки, - юноша рванул из ножен узкий кинжал, с которым почти никогда не расставался. - Не троньте ее! Прочь, ублюдки!
   Стоявший ближе всех к акробату разбойник попытался ударить того копьем, но Винчетне легко увернулся, вонзив граненый клинок в живот своему противнику. Разбойник, невысокий мужик с большим брюхом и неряшливой рыжей бородой, согнулся пополам, выронив копьецо, а затем упал на колени, зажимая кровоточащую рану. Но сразу три его товарища, потрясая топорам и копьями, кинулись к юноше, невольно отступившему к лесу.
  -- Беги, Мария, - надсадно крикнул Винченте, отмахиваясь кинжалом от наседавших на него грабителей. - Спасайся! В лес, сестра, беги в лес!
   Бросившись к акробату, посмевшему поднять руку на их приятеля, разбойники на миг забыли и о девушке, и о прочих циркачах, должно быть, не считая их опасными противниками. Собственно, и Винченте не казался им таковым, а потому они просто развлекались, затравливали его, точно зверя, не спеша нанести смертельный удар.
   В этот миг из повозки тяжело спрыгнул на землю Бернард. Увидев невысокого, от силы четырех локтей роста, но такого мощного, что шея его была шире головы, громилу, разбойники невольно попятились.
   Силач, обнаженный по пояс, наголо обритый, яростно зарычал, замахиваясь увесистой дубиной, обитой железными полосами. Его оружие описало широкую дугу, со свистом рассекая воздух, и опустилось на голову опешившему при появлении великана разбойнику. Рольдо услышал хруст, сопровождавшийся противным влажным чавканьем, а затем увидел, что не успевший ни уклониться, ни отразить удар грабитель рухнул на дорогу, и голова его была залита кровью.
  -- Ну, твари, подходите, - утробно зарычал Бернард, размахивая страшной палицей. - Давайте, псы! Ко мне!
   Разбойники отпрянули, охватывая противника со всех сторон, выставив перед собой копья и клинки. Но силач, слово ослепший, шел прямо на них, грозно рыча и потрясая дубиной. А Мария, очутившаяся за его спиной, смогла встать на ноги, судорожно одергивая юбку и одновременно пытаясь прикрыть обнаженную грудь. Она смотрела прямо перед собой остекленевшим взором, и, кажется, слабо сознавала, что творится вокруг.
  -- К демонам, - вскричал один из грабителей, тот самый крепыш, что вытащил девушку из воза. - Прикончите его! Стреляйте!
   Стрелки, услышав приказ, вскинули луки, и стрелы, сверкнув ярким оперением, вспороли воздух. Одна из них впилась Бернарду в плечо, вторая вонзилась в бедро, и силач припал на одно колено, вскрикнув от боли. К нему тотчас кинулся один из разбойников, коротко замахиваясь топором на длинной рукояти, но циркач, даром, что был ранен, рванулся ему навстречу, ударив дубиной в прикрытую стеганой курткой-жаком грудь.
   Разбойника отбросило назад на несколько шагов, такой силы был удар Бернарда. Он упал навзничь, выронив топор, но к силачу подскочили еще два грабителя, пронзив грудь своего противника копьями. Бернард, уже умирая, обхватил древки своими могучими руками, вырвав оружие из рук грабителей, затем поднялся на ноги, встав во весь рост, пошатнулся и упал лицом вниз.
  -- Прикончить их всех, - истошно заорал кто-то в толпе грабителей. - Отправить к Судие чужеземцев!
   Мария, вдруг придя в себя, закричала, а затем со всех ног кинулась в заросли, спотыкаясь и падая через каждый шаг. За ней тотчас бросились два грабителя, но на их пути вдруг возникла старая Сибилла.
  -- Не троньте девочку, грязные твари, - прошипела прорицательница, седая, всклокоченная, как никогда сейчас похожая на настоящую ведьму. Согнув длинные пальцы на манер когтей, она бесстрашно двинулась на грабителей, зашипев, словно разъяренная кошка. - Оставьте ее!
  -- Старая карга, - разбойник, перед глазами которого все еще стояла такая желанная грудь юной циркачки, небрежно отмахнулся от старой гадалки кордом. Клинок впился в шею Сибилле, и ее убийцу передернуло, когда на лицо ему попали брызги чужой крови. - Уйди с дороги. - Он отпихнул корчившуюся в агонии гадалку, со всех ног бросившись в лес, туда, где исчезла, растворившись среди деревьев, Мария.
   В какие-то мгновения воздух наполнился запахом смерти. Неподвижно лежал в пыли Бернард, окруженный телами своих противников. Корчилась, хрипя и пытаясь отползти в сторону, предсказательница Сибилла, оставлявшая за собой темный след. Чуть поодаль, возле самой обочины, распластался на дороге сраженный Винченте грабитель. Сам юноша отчаянно отбивался от наседавших на него разбойников, пытавшихся поразить акробата копьями. Ему стоило огромных усилий уклоняться от выпадов хищных жал, и только ловкость позволяла пока Винченте оставаться в живых.
   Но, увлекшись погоней за девушкой, а также игрой с юным циркачом, разбойники на несколько секунд забыли о Рольдо и Рупрехете. Жонглер не знал, можно ли рассчитывать на загадочного путника, надеясь только, что не получит от него нож в спину. Но сам Рольдо не желал и дальше стоять, как статуя, наблюдая, как гибнут его товарищи или слыша крики насилуемой Марии, которую ожидала самая злая участь.
   Подскочив к повозке, циркач схватил не замеченный разбойниками арбалет и, почти не целясь, разрядил его в одного из лучников, которых счел самыми опасными сейчас. Болт, прожужжав, словно разгневанный шмель, вонзился грабителю в плечо, и сила выстрела оказалась достаточной, чтобы сбить человека с ног. А Рольдо уже выхватил из ножен на запястья пару метательных ножей, которые служили ему не только для того, чтобы потешать публику. Как и предполагал циркач, Дилан просто испугался, по-прежнему стоя неподвижно там, куда его оттолкнули грабители. Но Рольдо решил, что справится и сам.
  -- Тварь, - второй лучник вскрикнул, когда острое лезвие впилось ему в плечо. - Мерзавец! Я тебя прикончу!
   Правда, сказать это было проще, чем сделать. Разбойник отмахнулся бесполезным теперь луком, отбив в сторону второй нож и бросился к жонглеру, на бегу доставая из ножен широкий тесак. Однако парень с арбалетом, первый из шайки, кого увидели путники, опередил своего приятеля.
  -- Эй, ловкач! - Рольдо обернулся на крик, и в тот же миг сухо щелкнул спусковой механизм арбалета. - Поймай, если сумеешь!
   Росчерком сверкнул увесистый болт, способный проткнуть любую кольчугу, и жонглер вздрогнул, поняв, что наступил последний миг его жизни. Но смерть так и не пришла, и Рольдо, открыв глаза, с удивлением понял, что очутившийся вдруг перед ним, а не позади, как было миг назад, Дилан просто поймал стрелу на лету.
  -- Будь я проклят, - выдохнул арбалетчик, доставая клинок. - Ладно, все равно обоим кишки выпущу!
   В этот момент Винченте, поняв, что его противник отвлеклись на Рольдо и их попутчика, кинулся в сторону леса, туда, куда убежала преследуемая парой громил Мария. Акробат тенью метнулся мимо замешкавшихся, не зная, с кем драться, разбойников, но наткнулся на тычок кордом в плечо и, вскрикнув от боли, споткнулся и упал.
   Винченте не стали добивать, и полдюжины разбойников, возглавляемые разъяренным атаманом, подбадривая себя неразборчивыми криками, атаковали двух безоружных противников. Точнее, попытались это сделать, ибо тотчас выяснилось, что враги их не столь уж и безобидны.
  -- Нечестно, клянусь Разумом, - скороговоркой успел вымолвить Дилан, даже не шелохнувшись перед лицом злых и вооруженных до зубов головорезов. - Пожалуй, надо это исправить, - усмехнулся он, громко выкрикнув затем: - Алгиз!
  
   Знай Луберг, с кем свела его удальцов на лесной дороге судьба-злодейка, он никогда не осмелился бы даже подумать плохо об этих путниках. Но сперва все шло неплохо, и чужеземцы даже не пытались сопротивляться, покорившись тем, кто был сильнее.
   Атаман не надеялся, что у этих бродяг отыщется много золота, но девка, которую он сам и выудил из повозки, одна стоила всех усилий. Но насладиться ее теплой плотью вожак разбойников не успел, поскольку в дело вмешался сперва этот юнец, а затем громила с дубиной, расколовший черепа двум храбрым парням. Казалось, циркачи совсем озверели, бросаясь на людей Лубрега, будто бешеные псы. Но когда путников осталось только двое, с пустыми руками, если не считать каким-то чудом пойманный одним из них на лету болт, атаман исполнился желания отомстить за своих погибших товарищей.
  -- Убить их, - прорычал Луберг, потрясая клинком. - Прикончите ублюдков!
   Атаман был зол, но все же не лишился в один миг хладнокровья, предпочитая командовать другими, а не кидаться в общую свалку. Возможно, именно потому, что он шел позади своих громил, Луберг первым и увидел тут тварь, что призвали себе на помощь чужеземцы.
   Разбойники, опьяненные запахом пролитой крови, были готовы растерзать беззащитных чужаков, набросившись на них со всех сторон, пронзив копьями, разрубив на куски клинками. И, видимо, пришельцы, прежде прикидывавшиеся какими-то скоморохами, поняли это, а потому начали действовать, уже не устраивая глупое представление.
   Один из циркачей, кряжистый бородач, на голову ниже самого атамана, что-то крикнул, и по левую руку от него из пустоты вдруг соткалось нечто, при виде чего кровь в жилах Луберга превратилась в лед. Возле циркача стояло жуткое создание ростом не меньше восьми футов, тощее, словно костяк, обтянутый какой-то бурой чешуей. И оно вперилось своими желтыми, точно у змеи глазами точно в атамана, повернув к нему вытянутую морду, с которой стекала на землю вязкая зловонная слюна.
   На несколько секунд грабители, разом утратившие весь свой пыл, и кошмарное порождение неведомой бездны замерил друг напротив друга, словно каждый оценивал противника. Затем это существо медленно вытянуло к охваченным ужасом разбойникам длинные костлявые лапы, оканчивавшиеся похожими на кривые сабли желтыми когтями, а затем распахнуло пасть, демонстрируя покрытые какой-то мерзкой слизью клыки, настоящие костяные кинжалы, и сделало шаг вперед.
  -- Демон, будь я проклят, - истошно закричал кто-то рядом. Кажется, это был Альм, один из лучников. - Это колдуны! Бежим!
   И они, в шесть глоток исторгнув полный отчаяния вопль и побросав свое оружие, кинулись в лес, не разбирая дороги. А следом, с треском вломившись в заросли, ступало, широко шагая на своих длинных тощих лапах, призванное кошмарным чародеем чудовище, злобно шипевшее и завывавшее.
   Разбойники, даже не помышляя о том, чтобы сразиться с демоном, рвались в самую глубь чащи. Единственное, что приковывало их внимание, это тяжелые шаги и хриплое дыхание потусторонней твари, преследовавшей перепуганных до полусмерти людей. Никто не смог бы сказать, сколько времени они бежали и какое расстояние преодолели, прежде чем с удивлением поняли, что больше никто не гонится за ними, движимый жаждой теплой человеческой крови и плоти.
  -- Куда он делся, - испуганно вымолвил Альм, озираясь по сторонам и ожидая, что жуткий демон может явиться из-за любого дерева, накинувшись на обессилевших людей. Юнец выставил перед собой кинжал, будто эта железка действительно могла остановить монстра. - Где эта тварь?
   Луберг не в силах сказать что-либо в ответ, просто рухнул на траву, растянувшись на спине и чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди, разорвав и плоть, и кольчужную сетку. Все нутро жгло огнем, будто легкие превратились в кузнечные мехи, ноги гудели, а перед глазам колыхалась багровая пелена.
   Кажется, прочие разбойники тоже ощущали себя схожим образом, и атаман некоторое время мог слушать только их надсадное, с присвистом дыхание. Все же не так просто бегать по зарослям, натянув на себя пятнадцатифунтовый хауберк или бригандину. Но усталость вытеснила панический ужас, и люди смогли собраться с мыслями, сжав в кулак свои чувства. Они осматривались, вслушиваясь в каждый шорох, доносившийся из леса, и еще никак не могли поверить, что демон, вызванный чужеземцами, куда-то исчез.
  -- Должно быть, он потерял след, - прохрипел один из соратников Луберга, говоря о твари, будто это была охотничья собака. - Думаю, мы оторвались от погони.
  -- Все, хватит с меня этой дьявольщины, - сплюнул сквозь зубы атаман. - Воины-призраки, способные в одиночку раскидать полдюжины крепких мужиков, а теперь еще и колдуны! Воистину кто-то проклял этот край, раз уж сюда со всей округи собирается такой люд. Скоро тут все кровью зальют, - будто заправский пророк, убежденно произнес он. Никто из уцелевших в схватке разбойников даже и не пытался спорить со своим вожаком.
  -- Уходить надо, Луберг, - простонал Альм. - В других местах будем удачу искать. Если уж здесь колдуны завелись, то бежать надо. Известно ведь, против демона сталь не поможет. Оружие нужно заговоренное, а еще лучше - волшебник.
   Нестройным гулом остальные подрежали своего товарища. Встреча с кошмарным монстром, по какой-то невероятной случайности никого не прикончившим, пусть и здорово всех перепугавшим, уничтожила всю их отвагу. Да и верно, одно дело - нападать на купеческие обозы, которые сторожат обычные люди, пусть и воины, и совсем другое - сражаться с магами. Так только и можно, головы сложить.
  -- Подадимся на север, - предложил Луберг. - Поближе к Порубежью. Там лордов нет, селяне сами себя защищают, и нам отпор не дадут. Только еще соберем людей побольше, и тогда всех этих мужиков будем в кулаке держать!
   Выжившие ватажники поддержали своего вожака одобрительными возгласами, правда, после каждого слова нервно озираясь и невольно ожидая, что из зарослей может выскочить кошмарный демон, так перепугавший их на дороге. Но, кажется, жизнь налаживалась, и они, испытавшие сильнейший страх, снова начинали чувствовать себя храбрыми и отчаянными при мысли о почти беззащитных крестьянах, ныне мирно живущих где-то на севере. И пусть земли те нельзя назвать богатыми, они и несравнимо менее опасны, ведь нет там рыцарских дружинников, волками рыщущих по лесам в поисках шайки грабителей, и - в это хотел верить каждый - бродячих колдунов, которым служат всякие жуткие твари из самых дальних уголков преисподней.
  
   Не только разбойники были повержены случившимся на тракте в шок, за какие-то мгновения изменив отношение к этой жизни. Жонглер Рольдо испытал, пожалуй, самое сильное в своей долгой жизни потрясение, увидев, как толпа вооруженных головорезов вдруг швырнула свои копья и топоры и, разразившись полными животного ужаса криками, кинулась в лес, вломившись в заросли, точно стадо раненых лосей. И за ними медленно плыло нечто, показавшееся циркачу сгустком тумана, только отчего-то принявшим форму некой колонны. Этот дымный столб, постоянно меня свои очертания, доплыл до опушки и в один миг растаял, точно его и не было.
  -- Что это такое, будь я проклят, - выдохнул не знавший, пугаться ему или радоваться неожиданному спасению Рольдо. - Что случилось?
  -- Не ты один можешь показывать фокусы, - усмехнулся Дилан, единственный, кто сохранил полнейшее самообладание.
  -- Как это у тебя получилось? - спросил циркач, догадываясь, что не дождется ответа. Вдруг его сознание пронзила мысль, прежде отступившая куда-то вглубь разума перед лицом неминуемой гибели: - Мария! Эти выродки побежали за ней!
   Рольдо дернулся было в сторону леса, не туда, куда только что бежали остатки разбойничьей шайки, а в противоположном направлении. Именно туда помчалась преследуемая двумя грабителями девушка, и, судя по тому, сколько времени прошло, они наверняка уже настигли ее, даже не подозревая, что случилось на тракте.
  -- Куда? - Дилан ухватил жонглера за рукав. - Ему лучше помоги, - путник указал на пошатывавшегося Винченте, неуверенно шагавшего к повозке. Из зажатой раны на плече парня текла темная кровь. - Я найду девушку, - добавил он уверено. - Не беспокойся, ее никто не посмеет обидеть.
   Этот Дилан не был похож на умелого воина, способного в одиночку совладать с двумя вооруженными, сильными и уверенными в себе разбойниками, наверняка неплохо владевшими оружием. Но Рольдо вдруг сразу и навсегда поверил своему попутчику, такая сила звучала в его словах. Жонглер ни на миг не усомнился, что если этот человек захочет кого-то защитить, ему будут не страшны не то, что два, двести врагов.
  -- Жди меня, - приказал не терпящим возражений тоном Дилан, сделав шаг в сторону леса. - Мы скоро вернемся. - И, усмехнувшись, вдруг добавил: - Порой стоит верить людям, Рольдо.
   Дилан исчез в зарослях, растворившись среди листвы за долю мгновения, точно лесной дух, а циркач, опомнившись от неожиданности, кинулся к постанывавшему от боли товарищу. Помочь молодому акробату было все-таки по силам старому Рольдо.
  
   Оставив жонглера в компании раненого Винченте и множества трупов, Дилан быстро двинулся в лес. Разбойники, что гнались за Марией, не пытались скрывать свои следы, и за ними в зарослях протянулась настоящая просека. Любой охотник в два счета понял бы, кто, когда и куда прошел. Дилан не был охотником, но ему было открыто кое-что, недоступное обычным людям с их пятью чувствами. Поэтому он шел по следу с той же уверенностью, что и бывалый траппер, быстро приближаясь к цели.
   Когда путник выбрался на небольшую полянку, по краю которой тек ручеек, одержимые похотью разбойники забавлялись тем, что гоняли свою жертву, заставляя ее бросаться из стороны в сторону в тщетных попытках вырваться из рук насильников. Мария, в изорванном платье, задыхающаяся, обезумевшая от страха, всхлипывала, переводя взгляд с одного грабителя на другого, а те, перебрасываясь пошлыми шутками, не спеша приближались к ней.
  -- Ну же, красавица, будь поуступчивее, - осклабился один из разбойников, высоченный плечистый мужик, не спеша расстегивая пояс, на котором болтался в ножнах широкий меч-фальчион. - Мы тоже можем быть ласковыми с тобой, малышка.
   Мария рванулась, было, к деревьям, но путь ей тотчас преградил второй насильник. Совсем еще юнец, он глупо ухмылялся, постоянно облизывая пересохшие губы, но не выпускал из рук тяжелый нож.
  -- Куда же ты? - рассмеялся молодой разбойник. - Тебе не убежать, но если будешь с нами ласковой, мы и сами тебя отпустим!
   Появление Дилана насильники, вожделевшие свою жертву, но тянувшие время, точно хотели сполна насладиться представившейся возможностью, сперва просто не заметили. А вот Мария, кажется, увидела своего спутника, уверенно шагавшего к ней через поляну, застыв в изумлении.
  -- А это кто такой, - тот из разбойников, что был выше и крупнее, обернулся, последив за ставшим вдруг вполне осмысленным взглядом девушки. - Тебе чего здесь нужно, старик? Пшел прочь, пока кишки не выпустили.
   Рослый разбойник, для убедительности схватившись за рукоять фальчиона, шагнул к Дилану, но тот не стал медлить. Намерения этих удальцов были вполне понятный, и путник просто выбросил руку в сторону ближайшего к себе разбойника, прошептав себе под нос:
  -- Кано!
   Огненный шар врезался в грудь грабителя, и поляну на миг озарила яркая вспышка, сопровождавшаяся коротким криком, а затем в ноздри Дилану ударил запах паленой плоти. Но он-то был привычен к такому, а вот молодой разбойник видел впервые. Юнец, истошно завопив, кинулся со всех ног в чащу, даже не думая о том, чтобы сопротивляться. Он почти добрался до спасительных зарослей, но в последний миг путник вновь прошептал имя руны Огня, и крохотный, с наперсток, сгусток пламени ударил беглеца в спину. Разбойник, в теле которого зияла огромная дыра, прожженная колдовским пламенем, замер, а потом рухнул, как подкошенный, подмяв своим телом густо разросшуюся крапиву.
   Мария, словно не обратив внимания на творимые Диланом чары, вдруг бросилась к нему, повиснув у путника на шее и рыдая навзрыд. Мужчина почувствовал, как камзол и рубаха стремительно промокают от слез девушки, которую трясло, словно в лихорадке.
  -- Успокойся, девочка моя, - прошептал Дилан, нежно проведя ладонью по волосам девушки. - Тебя никто не обидит, все хорошо. Ну же, не надо плакать.
   Юная циркачка еще крепче прижалась к груди своего спасителя, словно и не заметив, что мгновение назад он испепелили двух вооруженных разбойников. Сейчас этот немолодой, спокойный и уверенный человек был для нее самым близким, самым любимым на свете. И, видимо, часть его спокойствия как-то передалась самой Марии, поскольку рыдания ее стали тише.
  -- Идем, девочка, - произнес Дилан. Он лишь крепче прижал к себе спасенную от насильников девушку, всем телом ощутив, как бешено колотится в ее груди юное сердце, как ее саму трясет от страха, будто в агонии. - Нас ждут наши друзья. Разбойники ушли. Тебе больше нечего бояться.
   Путник шептал Марии, всхлипывавшей и норовившей спрятать лицо на груди Дилана, что-то ласковое, будто ребенку, нежно прижимая ее к себе сильными руками. Девушка не помнила своего отца, которого ей с детства заменил брат Винченте. Она даже не знала его имени, но сейчас Марии казалось, что это он, ее отец, явился в чащу, чтобы спасти свою дочь от злых людей. И больше всего в тот миг ей хотелось, чтобы этот человек, такой сильный и уверенный, всегда был рядом, чтобы можно было слышать его голос, чувствовать его ласковые прикосновения, не вожделеющие и похотливые, но нежные, ловить на себе его взгляд, полный неподдельной любви. Но она знала, что пройдет совсем немного времени, и сведенные вместе по прихоти судьбы путники навсегда расстанутся, чтобы больше не видеть друг друга до конца жизни.
  -- Не бросай меня, - попросила Мария, преданно глядя в глаза Дилана, для чего ей почти не пришлось задирать голову. - Пожалуйста, не оставляй меня одну!
  -- Ну что ты, - путник ласково коснулся ее щеки тыльной стороной ладони. - Конечно, я тебя не оставлю. Не бойся, моя милая, я буду рядом и никому не дам тебя в обиду.
   Платье девушки пришло в полную негодность, и Дилан накинул ей на плечи свой камзол, дабы хоть так прикрыть ее наготу. И Мария, уже немного пришедшая в себя, хоть слезы и застили ей глаза, все же заметила в вырезе распахнутого воротника его рубахи старую татуировку. Под левой ключицей красовался гербовый щит, на котором была изображена коронованная змея. Хотя девушка еще не оправилась от испуга, от всего увиденного на той поляне, она все же была не в столь сильном потрясении, чтобы вовсе не проявлять интереса к тому, что ее окружало.
  -- Дилан, этот знак, - Мария указала на татуировку, которую ее спутник поспешно попытался прикрыть с какой-то странной стыдливостью. - Откуда он у тебя?
   Путник смутился, притворно закашлявшись, видимо, для того, чтобы выиграть хоть несколько секунд.
  -- Я знаю, кто его носит, - не унималась Мария, которой, вероятно, просто нужно было отвлечься от выпавших на ее долю испытаний, которых было много и для человека вдвое старшее ее. - У нас, в Келоте, такая метка означает наемников-кондотьеров. Ты воин, Дилан, ведь верно?
   Она могла бы сказать, что люди с точно такими татуировками когда-то явились в их селение, убив мать и отца, едва не убив брата, а с нею самой не сделав нечто, кажущееся любой женщине, пусть той и было всего пять лет, даже более страшным, чем сама смерть. С тех пор этот знак, увенчанная трезубой короной змея, врезавшийся в память ребенка, вызывал у девушки страх, с которым невозможно было бороться. Страх, и желание отомстить, убив того, кто носил такой символ, не важно, проезжал ли он через тот крохотный поселок на самом западе такого далекого теперь Келота.
  -- Ну, было дело по молодости, - криво усмехнулся путник. - Юный был, горячий, хотел мир посмотреть. Да, повоевал немного, и в Келоте, и еще кое-где. Только это дело прошлое.
   Он вдруг взял девушку за подбородок, и хотя прикосновения Дилана было неожиданным, Мария не вздрогнула, не попыталась отстраниться. Она не могла облечь в слова свои мысли, но чувствовала, что от этого человека не нужно ждать ничего скверного.
  -- Я попрошу тебя об одном одолжении, девочка моя, - вкрадчиво вымолвил Дилан, понизив голос, словно опасался, что и здесь, в лесной глуши, кто-то может подслушать его. - Не говори никому об этом. - Он указал на свое плечо с тем приметным знаком. - И вообще о том, что видела на этой поляне. Шары огненные, прочие фокусы - это ведь ничего не значит, правда? У каждого из нас свой дар, и что за беда, если кому-то он покажется странным, лишь бы его не обращали во вред. Так к чему твоим спутникам знать обо всем? Вскоре наши пути все равно разойдутся, скорее всего, навсегда, хоть и не дано никому знать наперед собственную судьбу. И я прошу, пусть это будет нашей маленькой тайной.
  
   Они выбрались на тракт, и тотчас наткнулись на Рольдо, с потерянным видом бродившего среди трупов. Акробат Винченте, плечо которого перетягивала тугая повязка, уже пропитавшаяся кровью, сидел прямо на земле, привалившись к колесу повозки. Мария, увидев его, со всех ног кинулась к брату, опустившись радом на колени и обняв его, а затем вновь разрыдалась, ибо взгляд ее наткнулся на тела старой Сибиллы и Бернарда.
  -- И что же со всем этим делать, - обратился к Дилану жонглер, остановившийся посреди дороги, на удивление пустой. - Как нам теперь быть?
  -- Если ты о телах своих товарищей, то, видимо, их стоит предать земле, - пожал плечами путник. - А всех остальных сбросим в придорожную канаву, и только. При жизни этот сброд едва ли сделал что-то стоящее, так пусть хоть звери лесные сытно покушают после их смерти.
  -- Мы странствовали вместе почти шесть лет, - горестно вымолвил Рольдо, склонившись над телом Бернарда. - Сколько всего пережили, сколько повидали! А теперь что делать? Кому мы нужны, чужаки без роду и племени?
  -- Твои спутники приняли славную смерть, - серьезно произнес Дилан. - Они защищали своих друзей, и Судия явит им свою милость, не сомневайся. Тебе же советую вернуться в Келот. В этих краях вскоре будет не до циркачей, помяни мое слово, - добавил он, качая головой.
   Странный путник, бродяга из неведомых краев, Дилан сказал это так, что сразу стало ясно - он знает. Откуда взялась у этого странника такая уверенность, жонглер не знал. Вещий сон приснился, звезды ли подсказали, или сами Боги, древние хранители этой земли явили свои откровения, приподняв завесы грядущего, путник не сказал, а Рольдо не осмелился переспрашивать. Циркач понял уже, что встретил на тракте не простого бродягу. Но старый жонглер твердо усвоил, что иногда чужие тайны лучше не знать, и даже задумываться о них порой бывает опасно.
   Тела силача, павшего в неравном бою, как истинный воин, и старой гадалки, ценой своей жизни защищавшей юную Марию, как и советовал Дилан, закопали в неглубокие могилы прямо у дороги, и путник сам отыскал пару камней, водрузив их на невысокие холмики, словно надгробия. Больших почестей воздать своим усопшим товарищам Рольдо не мог, но и этого казалось достаточно, ведь разбойников просто оттащили с дороги в овраг, и тем ограничились.
  -- Вы избрали неверный путь, - вымолвил Дилан, несколько мгновений постояв над трупами грабителей. Иной, возможно, обшарил бы их с ног до головы, не погнушавшись ни ножиком, ни завалявшейся в кармане медной монеткой. Но циркачи и их попутчик не были привычны к извечным законам войны, а потому оставил всю добычу для тех, кто пройдет этой дорогой после них. - Ваша жизнь, как и ваша смерть, не сделают чести тому, кто зовется мужчиной. А ведь этому краю, быть может, вскоре понадобится каждый меч, и каждый, кто способен поднять оружие, будет здесь на вес золота. Что ж, вы сделали свой выбор, так покойтесь с миром, и да будет Судия справедлив к вам!
   Вместе они проехали еще с десяток миль, и все это время почти не разговаривали. Каждый по-своему переживал случившееся, тягостно вздыхая, как Рольдо, или, подобно Винченте, в ярости скрежеща зубами. Одна только Мария, к радости своего брата и старика-жонглера вернувшаяся из леса в сопровождении Дилана, целая и невредимая, если, конечно, не считать изодранное в клочья платье, уснула, свернувшись калачиком на лежанке. Должно быть, страх и переживания оказались слишком сильны для нее, и сознание милосердно угасло, чем, без сомнения, способствовал и сам Дилан, напоивший девчонку каким-то отваром из трав, раздобытых у самих циркачей. Рольдо, наблюдая, как их попутчик готовит какое-то зелье, даже и представить не мог, что из обычных приправ можно сделать целебное снадобье.
   Расстались они, не доезжая мили до небольшого поселка, над которым вился дымок из печных труб и стоял звон железа, доносившийся из кузницы. Некоторое время Рольдо и Дилан просто стояли лицом к лицу, словно не могли подобрать на прощание нужные слова.
  -- Спасибо тебе за все, - произнес циркач. - Мы обязаны тебе жизнью, ведь иначе и меня, и Винченте давно уже прирезали бы грабители, и та же участь постигла бы Марию. Без тебя мы ни за что бы не отбились от них, и я не знаю, как отблагодарить тебя, Дилан.
  -- Если хочешь сделать что-то для меня, то просто дай слово, что вы будете беречь Марию, - ответил путник. - У нее кроме тебя и Винченте нет никого, так что не оставляйте девчонку. Ей ведь нужен дом, нужна семья, те, о ком она сможет заботиться, кто сам будет заботиться о ней.
  -- Мы ее не бросим, - кивнул Рольдо. - Что бы ни случилось, я не оставлю ее, пока жив.
  -- Вот и славно, - усмехнулся Дилан. - Тогда езжайте своей дорогой, туда, где не нужно бояться затаившихся врагов, где нет нужды разгуливать с заряженным арбалетом. А меня ждет свой путь. Прощай, Рольдо, и да будет твоя дорога ровной.
   Он все тем же широким пружинистым шагом двинулся к поселку, на окраине которого уже рассмотрел постоялый двор, вряд ли отличавшийся роскошью, но способный дать все, что нужно непритязательному путнику, который провел в странствиях много дней.
  -- Дилан, - крикнул вослед путнику Рольдо. Тот остановился, обернувшись к циркачу. - Дилан, я не знаю, какое дело привело тебя в эти края, но хочу верить, что благое, ведь ты не похож на подлеца. И, что бы это ни было, пусть тебя ждет удача. Прощай!
   Дилан вновь усмехнулся, взмахну рукой, и, больше не оглядываясь, пошел к селению, зная, что не задержится там. Его цель была далеко, даже сам путник не знал, насколько далеко. Но он не сомневался, что отыщет ее, ибо всегда исполнял задуманное, как бы сложно это ни было.
   А Рольдо, взобравшись на козлы, развернул повозку на закат. До границы с Келотом было не больше пяти дней, а там, надеялся циркач, их ждет новая жизнь. Впервые за многие годы скитаний Рольдо подумал о том, что не плохо было бы обзавестись собственным домом, который он легко согласился бы делить со своими товарищами, давно ставшими ему почти детьми.

Глава 5 Попутчики

   Тракт, что соединял столицу Альфиона и расположенные возле самой южной границы этого королевства серебряные рудники, в прежние времена был весьма оживленным, и напоминание об этом еще сохранялось в тех краях. Здесь было гораздо больше трактиров и постоялых дворов, готовых дать приют утомленным дальней дорогой странникам, хотя в последние годы странников этих становилось все меньше. Однако дорога вовсе не была безжизненной, а потому всадники, мчавшиеся на юг и на север, или крестьяне, правившие неказистыми повозками, упрямо катившимися куда-то, подпрыгивая на ухабах, провожали взглядами одинокого путника, уверенно двигавшегося на север, туда, где скрывался за лесами и холмами величественный и шумный Фальхейн.
   Те земли, через которые он шел, принадлежали могущественному лорду Кайлусу, дружинники которого строго следили за порядком на тракте, а потому здесь можно было не бояться разбойников, обходивших удел грозного лорда десятой дорогой. Но путник все же был вооружен, как и большинство тех, кто покидал свой дом, выбираясь на тракт. В руках он держал копье, на которое опирался, словно это был посох, а на поясе странника висел тяжелый боевой нож.
   Возможно, здесь оружие и могло показаться лишней обузой, но только здесь. Путник явился с востока, со стороны вечно подернутых дымкой Олгалорских гор, а всякий в Альфионе знал, что в том краю к чужакам относятся не слишком приветливо. Хотя так было всюду, и трактирщики не отказывались обмануть чужеземных постояльцев на пару монет, а разбойники, народ более простой и прямодушный, предпочитали, не особо церемонясь, просто резать им глотки, благо, некому было хватиться гостя издалека.
   На него смотрели с неодобрением, подозрением, а порой и с явным страхом. Хозяева постоялых дворов, куда этот путник порой заглядывал, ворчали себе под нос, но связываться с казавшимся весьма опасным бродягой не решались, хоть и не выказывали особого радушия. И было бы с чего, ведь этот человек ничего не покупал, не останавливался на ночлег, но задавал странные вопросы и явно был уверен, что получит на них правдивые ответы.
  -- Проклятые чужеземцы, - бросали ему в спину трактирщики, находя взглядом верных вышибал, готовых избавиться от неудобного постояльца. - Приехали демон ведает откуда, и ходят тут, как хозяева!
   Действительно, этот человек был чужим здесь, отличаясь от коренных обитателей Альфиона и цветом кожи, и сложением и говором. Слова, которые он порой произносил, были сказаны на вполне понятном наречии - как-никак, весь Север вплоть до эльфийских лесов изъяснялся на эссарском языке вот уже лет пятьсот, - но с жутким акцентом. Одним словом, странный был тип.
   А он упорно не желал замечать неприязненные взгляды, неутомимо шагая вперед и только вперед, точно куда-то спешил. Раз он замер на перекрестке двух дорог, опустившись на корточки и рассматривая следы, оставленные конскими копытами.
   Вот как, - протянул путник. - Значит, вас теперь больше? Что ж, это ничего не изменит. Вы знаете, что сделали, а я знаю, что вам больше нет места на этом свете. - И он двинулся дальше, шагая еще быстрее, чем прежде.
   Все же путник не был уверен в том, верную ли дорогу выбрал, а потому часто спрашивал прохожих или жителей окрестных селений. Кругом было полно всякого люда, умеющего видеть и слышать, и способного говорить, хотя и не всегда жалеющего делать это.
  -- Скажи, друг, - обратился путник к молодому парню, яростно размахивавшему косой на поле близь тракта. - Не видел ли ты недавно всадников? Их было много, возможно, два десятка или даже больше, и среди них мог быть невысокий человечек, неприметный, не носящий оружия.
   Крестьянин задумал, точнее, сделал вид, что вспоминает, разглядывая своего странного собеседника. Наконец он решил, что не скажет ничего особенного, а если промолчит, этот бродяга, чего доброго, вспомнит, что несет на плече копье, а не докучливую палку.
  -- Всадников здесь полно, мил человек, - усмехнулся юнец. - Но это все гости нашего славного господина, лорда Кайлуса, знатные рыцари. А что до пришлых людей, то недавно я видел таки. Действительно десятка два, все верхом, воины, только ни гербов, ни знамен. Должно быть, наемники. Они поехали в замок лорда, но покинули его вскоре, двинувшись на север. А тебе что за интерес до них, почтенный? - прищурившись, вдруг поинтересовался он.
  -- Когда, - отрывисто вымолвил путник, глаза которого вспыхнули странным огнем. - Прошу, скажи, как давно это было?
  -- Пожалуй, пару дней назад, - растягивая слова, ответил пожимавший плечами парень. - Да, точно. Вчера на рассвете эти люди уехали прочь, и их сопровождало с полдюжины дружинников нашего сеньора.
   Чужак вдруг улыбнулся, и парень вздрогнул. Он словно увидел оскал голодного волка, почуявшего добычу, и вдруг испугался.
  -- Эй, Томас, с кем это ты лясы точишь? - к юнцу подошел немолодой мужик, низкорослый, но столь широкий в талии, что был похож на ожившего колобка. - Ты кто такой, и откуда взялся здесь? - с подозрением спросил второй крестьянин у путника.
   Мужик перехватил свою косу, точно собирался ударить ею. Путник усомнился, что этот здоровяк способен управиться с таким хитрым оружием, но проверять свои догадки не стал.
  -- Я ищу кое-кого, - ответил он. - Мои друзья проезжали здесь. Тебе не о чем беспокоиться, я никому не желаю ничего дурного.
  -- Это тебе стоит беспокоиться, - прорычал крестьянин, исподлобья уставившись на чужеземца. - Проваливай, пока я тобой не занялся, бродяга, или пока не кликнул стражников светлейшего лорда. Они тебя быстро вразумят, отучат шататься без дела по округе, - грозно добавил он, еще больше раздуваясь от гнева.
   Путник ничего не ответил, хотя в душе и посмеялся над не в меру отважным селянином. Но сейчас было не до того, ведь он оказался так близок к цели. Не обращая внимания на все более страшные угрозы крестьянина, чужеземец поспешил продолжить путь. Конечно, те, кого он искал, опережали путника на целых два дня, и к тому же у них были лошади, но как раз по этой причине он не сомневался, что настигнет их. Коням, как известно, нужен отдых, чтобы они не пали на середине пути, а потому всадник, когда предстоит преодолеть большое расстояние, окажется еда ли быстрее того, кто полагается только на собственные ноги.
   Он шел быстро, ибо не был обременен ничем лишним. Потому путник и не столовался в трактирах, что у него не было монет, ибо там, откуда он явился, деньги, эти кругляши из золота и серебра были просто не нужны. Не было у него и запаса пищи, кроме куска печеного мяса, остатков оленя, добытого в отрогах гор. Путник считал себя неплохим охотником, и мог кормить себя, благо окрестные леса отличались изобилием всякой живности, хоть и пуганой.
   Далеко он не ушел, как ни старался. За поворотом вдруг послышался конский топот, и путник поспешно отскочил к обочине, невольно выставив перед собой копье. Он не хотел попасть под копыта, но, как выяснилось, оказался не достаточно проворен, или, возможно, проявил меньше почтения, чем заслуживали те, кто двигался навстречу.
   Из-за деревьев, пустив коней рысью, показались четыре всадника, все с оружием и в кольчугах, с которых ниспадали гербовые туники. Возможно, эти четверо очень торопились исполнить некое важное дело, или, что более вероятно, просто привыкли чувствоваться себя хозяевами всей округи, не зря же каждый носил на груди герб правителя этой земли. Так или иначе, они даже не думали сдержать разгоряченных скакунов, и тот, что скакал первым, едва не сбил с ног путника, направив - не нарочно, разумеется, - своего жеребца прямо на него. И лишь в последний миг. Увидев тускло блеснувшее жало копья, широкое, насаженное втулкой на прочное ясеневое древко, натянул поводья, хотя путнику все равно пришлось отпрыгнуть едва ли не в овраг, чтобы увернуться от окованных железом копыт.
  -- Проклятый бродяга, - зарычал чуть не наткнувшийся на копье всадник. - Что стал посреди дороги?
  -- Какая-то шваль шатается всюду, не видя ничего у себя под носом, - воскликнул второй, белобрысый юнец лет семнадцати, явно старавшийся выглядеть взрослым и уверенным в себе. - Ничего, - злобно прошипел он. - Сейчас я поучу тебя глядеть по сторонам, голодранец!
   Белобрысый замахнулся плетью, намереваясь просто выпороть не кстати попавшегося на его пути чужака, но тот не стал терпеть подобное. Всадник уже опускал плеть, но путник стремительным движением перехватил ее, поймав витой кожаный ремень, и рванул на себя. Юнец, не ожидавший такой прыти, слетел с седла, сам толком не поняв, как очутился под копытами собственного жеребца.
  -- Ты, - мальчишка, которого так унизили на глаза старших товарищей, побагровел, не то от гнева, не то от стыда, выхватив меч. - Как смел, ничтожество? Я снесу тебе голову!
   Узкий длинный клинок со свистом рассек воздух, но путник смог уклониться, поднырнув под превратившуюся в неуловимый серебристый росчерк полосу остро оточенной стали. Чужеземец отпрянул, увеличивая расстояние между собой и обозленным сопляком, который, не смутившись неудачи - право же, после столь обидного падения с коня смущаться было уже не чего - поднял меч над головой, вновь бросившись в атаку. Но второй удар нанести рассерженному воину уже не дали.
   Всадник, появившийся оттуда-то из-за спины путника, оттеснил его противника, направив своего скакуна между готовыми схватиться людьми. Юнец, не ожидавший появления кого-то третьего, растянулся на дороге, не устояв на ногах. Его клинок с протяжным звоном улетел куда-то в сторону.
  -- Альвен, будь я проклят, - прозвучал до боли знакомый голос. Тот, кто столь опрометчиво вмешался в потасовку, помешав пролиться крови, нагнулся, с седла разглядывая путника, так и не ослабившего хватку на древке копья. - Какими судьбами ты здесь очутился?
   Путник, не веря своим ушам, поднял голову, в изумлении осмотревшись по сторонам. Чуть поодаль он сразу увидел рослого крепкого мужчину верхом на стройном рысаке. Этот воин, выглядевший слишком утонченно и изящно для простого наемника, приближался к месту стычки, пустив своего скакуна рысью и положив ладонь на рукоять длинного меча. Видимо, он чуть замешался, и спутник того всадника, совсем еще мальчишка, чело которого словно осыпал густой иней ранней седины, опередил его, оказавшись уже в гуще потасовки. И этого парня, одетого в крестьянские лохмотья, сидевшего верхом на измученной кобыле, нисколько не похожей на настоящего боевого коня, путник узнал, верно, в любой толпе даже спустя много лет.
   Над Альвеном нависал, сжимая обнаженный корд, ни кто иной, как Ратхар, юный воин, не столь давно спасенный скельдом от верной смерти. Они расстались, но, как видно, судьба решила, что им следует встретиться вновь.
  
   Серая лента дороги прихотливо извивалась, рассекая этот мир от горизонта и до горизонта. Ратхар, которому такое зрелище уже порядком наскучило, посмотрел по сторонам, но не увидел ничего занятного. Поля, перемежаемые перелесками, да редкие крестьяне, уже собиравшие урожая, - вот и все, что мог видеть юноша. Несмотря на то, что столица была в каких-то двух днях пути, всюду царило уныние. Глушь, да и только!
   К своему удивление Ратхар осознал, что может думать о чем-то ином, нежели привал, когда можно будет размять затекшие мышцы, ступая по твердой земле, а не колышась в неудобном седле. В последние дни юноша как-то приноровился к передвижению верхом, хотя каждый вечер седалище его по-прежнему весьма ощутимо болело, натертое за долгий день. И пока ожидать, что странствия закончатся достаточно скоро, не приходилось.
  -- Жаль, что мы явимся к вашему королю в таком виде, - порой вздыхал рыцарь Бранк Дер Винклен, которого сопровождал на время ставший оруженосцем благородного воина Ратхар. - Ну да ладно, как говорят в закатных степях, не богатство - доблесть, - с невеселой усмешкой добавлял он неизменно. - Думаю, для верных слуг и умелых воинов владыка Альфиона не пожалеет кольчуги и боевого коня.
   Дьорвикский рыцарь не оставлял надежды завербоваться в наемную гвардию короля Эйтора, охранявшую самого государя, а также столицу и прилегающие к ней земли, королевский домен. Возможно, повстречаться с разъездами этих воинов путникам предстояло уже совсем скоро, ведь они были всего в нескольких часах от границы владений Эйтора. Пока же вокруг тянулись поля и леса, безраздельно принадлежащие лорду Кайлусу, нобилю, имя которого было знакомо даже Ратхару, жившему за сотни лиг от этих краев.
   Тракт, что вел от южной границы Альфиона к самому Фальхейну, прежде служил для перевозки серебра из расположенных возле границы рудников. И дорога, и серебряные копи как раз и были собственностью древнего рода Кайлусов. Будто бы прежде заглядывавшегося и на королевский трон. Что ж, возможно, некогда этот край и был сказочно богат, но теперь юноша, успевший кое-что увидеть за время своих скитаний по королевству, не находил заметных отличий от того убожества, к которому привык у себя дома.
   Селения, не большие, дворов по семь, или даже меньше, не казались не только богатыми, но и просто зажиточными. Крестьяне, и мужчины, и женщины, изо всех сил трудились на полях, дабы из собранного урожая заплатить все подати своему господину. Ратхар их отлично понимал, ведь раньше, прежде, чем стать сперва ополченцем у своего сеньора, а затем и вовсе бродягой, он тоже круглый год работал, по мере сил своих помогая отцу. Лорды никогда и нигде не отличались умеренностью, не стесняясь требовать со своих вилланов все больше и больше, а за неуплаченный налог могли отобрать все, что только можно найти ценного в крестьянской избе. В прочем сейчас юноша с удивлением отметил, что ощущает лишь легкое презрение к согнувшим спины селянам, даже не поднимавшим взгляд, чтобы посмотреть, кто это едет мимо их посевов. С каждым днем участь воина, пусть лишь только слуги, начинала все больше нравиться Ратхару.
   А Бранк Дер Винклен как раз и пытался воспитать из своего попутчика воина, взявшись за дело с неожиданным упорством и энтузиазмом. Возможно, для благородного воина это было только развлечение, средство скрасить однообразие будней, но сил он не жалел, заставляя и своего оруженосца выкладываться полностью.
   Всякий раз останавливаясь на ночлег, рыцарь, прежде, чем отправиться спать, устраивал долгий поединок с Ратхаром, пытаясь привить ему навыки фехтования. И если они останавливались не среди леса, а на постоялом дворе, которых здесь было достаточно, то хозяева и гости трактира могли стать свидетелями занятного зрелища, наблюдая, как рыцарь и его слуга усердно колотят друг друга тяжелыми дубинами.
  -- У тебя есть все, чтобы стать отменным бойцом, - без доли иронии, и тем более, без капли лести говорил порой Дер Винклен своему попутчику. - Ты силен, весьма ловок, у тебя отличная реакция. Тебе не хватает лишь желание победить, ты слишком спокоен.
  -- Значит, нужно дать волю своей ярости, своему гневу? - молвил Ратхар, внимательно слушавший все наставления рыцаря, которого не мог не уважать, увидев покрывавшие его тело граммы, совсем старые, давно уже зарубцевавшиеся, и новые, памятный подарок от здешних разбойников.
  -- И да, и нет, - покачал головой воин. - Гнев - плохой помощник в бою, ведь когда пелена ярости застит глаза, трудно вовремя увидеть опасность. Ты должен держать вои чувства в узде, иначе не переживешь даже первый бой. Я говорю о велении не сердца, но разума. Ты должен жить мыслью о победе, но не воспоминаниями о том, что заставило тебя ввязаться в этот бой. Я видел немало умелых воинов, слишком вспыльчивых, горячих, очень трепетно относившихся к своей чести или испытывавших любовь к кому-то, не важно, женщине или другу. И их враги, зная о сладости тех воинов, играли на их чувствах, заставляя отпустить на волю праведный гнев. Охваченные яростью или горем, самые искушенные бойцы оказывались уязвимыми, просто не заметив нацеленный в спину кинжал.
   Рыцарь поучал своего спутника и оруженосца не просто так. Он знал, какую боль хранит в сердце Ратхар, поскольку юноша сам рассказал ему все, и о гибели своей невесты, и о том, как его приняли в замке сеньора. Бранк слышал эту историю лишь один раз, но он не забывал, что движет юношей, жаждущим стать воином. И потому Дер Винклен как бы заранее готовил своего товарища к встрече с теми чужеземцами, которых столь рьяно и безуспешно преследовал Ратхар.
  -- Какую бы обиду не нанес тебе твой противник, сколь бы глубоки не были душевые раны, думай о них до схватки, и, если повезет, после, когда она завершится, и ты при этом еще сможешь о чем-то думать, - уставившись в глаза своему оруженосцу, словно зачаровывая того, проникновенно говорил рыцарь. - Но, вступая в бой, забудь, с кем сражаешься. Ты не должен видеть его лица, словно это кукла, не должен думать о нем, как о ком-то конкретном. Пусть это будет просто враг, тот, кого нужно убить, чтобы идти дальше тем путем, который ты избрал. Став в стойку, отбрось все человеческое, стань механизмом, рациональным, а не эмоциональным. Это залог победы. Поэтому всегда будь осмотрителен, холоден и расчетлив, но не забывай, что схватка - это не потеха. Если обнажил клинок, то доведи дело до конца, ведь победа даже не дуэлях не обязательно заключается в гибели противника.
   Решимости Ратхару было не занимать, особенно после того, как Дер Винклен несколько раз к ряду вывалял его в соломе и навозе, на потеху публике, когда путники добрались до очередного трактира. Юноша старался запоминать все движения, все удары и блоки, которым его обучал рыцарь или которое он просто запоминал во время схватки. Но всякий раз, когда бойцы снова сходились грудь на грудь, рассекая воздух обструганными палками, дьорвикский воитель демонстрировал что-то, чего Ратхар не ожидал, и парень снова оказывался на земле, ярдах в трех от выбитого из его рук "оружия".
  -- Никогда не относись с пренебрежением к любому противнику, - втолковывал своему ученику Бранк Дер Винклен, перемежая отчаянные схватки такими вот наставлениями. - Сколь бы враг ни казался слабым, неумелым, он может знать что-то, к чему ты не готов. Самоуверенность ведет к поражению и смерти так же верно, как неспособность совладать со своими чувствами. Но это не значит, что всякого, с кем тебе доведется встретиться в бою, следует бояться. Осторожность - не страх, ибо первое позволяет собрать волю в кулак, второе же лишает воли, а утративший волю не долго сохранит и жизнь.
   Бранк Дер Винклен был хорошим учителем. Он, прошедший немало битв и сражений, победителем вышедший из схваток с эльфами, самыми жестокими и умелыми воинами в известном мире, мог многому обучить своего попутчика, и делал это с явным желанием. А Ратхар просто пытался быть благодарным учеником, стараясь усвоить все, что давал ему рыцарь.
   Напряженные тренировки не проходили даром, и если в первые дни юноша не столько сражался, сколько поднимал свою дубину, которую Дер Винклен раз за разом выбивал из его рук, то со временем он смог держаться если и не на равных, то все же весьма достойно. И хотя все поединки завершали одним и тем же, победой более умелого и опытного, а также и несравнимо более решительного, что не менее важно, рыцаря, то продолжительность их увеличивалась день ото дня. Ратхар уже достаточно спокойно сдерживал атаки своего противника, хотя ответные удары его не достигали цели. Но и это было уже не плохо, что не уставал замечать сам Дер Винклен.
  -- Искусство фехтования - не то умение, все секреты которое можно познать за несколько дней, - говорил рыцарь. - Настоящий мастер учится всю жизнь, твердо зная, что никогда не добьется совершенства, ибо его просто-напросто нет. Кто-то хорош в одном, другого можно назвать совершенным в чем-то ином, такова природа. Но все же можно достигнуть того уровня, когда большинство противников перестанут быть опасными, и для начала именно к этому ты должен стремиться. Ты можешь быть хорошим воином, если только продолжишь двигаться вверх по лестнице самосовершенствования.
   Кое о чем Дер Винклен, однако, предпочитал умалчивать. К примеру, он не спешил обнадеживать своего ученика, говоря, что три из пяти обычных солдат уступили бы юноше в схватке. В прочем, рыцарю, закаленному в боях, прошедшему суровую армейскую школу, - а армия Дьорвика признавала только то, что мог человек, вне зависимости от того, кем он был, закаляя тело и дух и безжалостно перемалывая неумелых, нерешительных или слишком самонадеянных, - это не казалось особенным достижением. Бранк не знал, с кем предстоит биться его воспитаннику, но невольно готовил того к схватке с самым опасным противником, с рыцарем, таким же, как сам Дер Винклен, способный согнуть в бараний рог полдюжины простых пехотинцев.
   Они ни разу не говорили о том, с кем предстоит биться Ратхару, но юноша, словно научившись читать мысли, понимал, что рыцарь натаскивает его, точно бойцовского пса, против действительно грозного противника, не простого солдата. И юноша подходил к обучению с должным старанием, успешно развивая то, что было даровано ему природой. Но рыцарь предпочитал ругать ученика, пусть и не очень рьяно, больше указывая ему на недостатки, нежели подчеркивая достоинства. Излишняя уверенность в себе убийственна, в чем Бранк Дер Винклен убедился на собственной шкуре еще очень давно.
   Вот так, перемежая яростные, пусть и бескровные, схватки с пространными разговорами о самом разном, путники без лишней спешки продвигались к столице. Кошелек Дер Винклена становился все тоньше, - хотя они и могли себе позволить ночлег под крышей, а не под открытым небом, и сытную, пусть и не слишком разнообразную, пищу, - а Фальхейн - все ближе.
   Размеренность путешествия, не отличавшегося разнообразием, утомляла, одновременно ввергая в какое-то безразличное, неестественно умиротворенное состояние. Близость заветной цели, каковой и для рыцаря и для его слуги с некоторых пор стала столица Альфиона, успокаивала, вызывая расслабленность, притупляя реакцию и замедляя бег мыслей.
   Возможно, именно поэтому рыцарь промедлил, увидев, как три всадника и один пеший, все в доспехах и с гербами здешнего правителя на туниках, теснили какого-то путника, отмахивавшегося коротким копьем. Скорее всего, Дер Винклен и не вмешался бы, не зная, что послужило причиной стычки, ведь он находился в чужой стране, и не был здесь хозяином. Но Ратхар, увидев знакомое лицо, и не стал мешкать. Он даже представить не мог, как здесь очутился Альвен, пришелец с таинственного острова Скельдин, но это был именно он, загадочный островитянин, в кольце охваченных яростью врагов.
   Юноша не умел биться в седле, как подобало рыцарю, только-только научившись ездить верхом, и как-то приноровившись к такому способу передвижения. Но, видя, что его друг, тот, кому Ратхар был обязан жизнью, оказался в опасности, он выхватил клинок и, пришпорив свою кобылу, ринулся вперед, втиснувшись между противниками.
   Корд, клинок которого в длину не дотягивал до полутора футов, не был тем оружием, которым удобно биться, сидя на коне, а потому Ратхар сбил с ног одного из воинов с грифоном своей кобылой, закрывая сжавшегося в плотный комок скельда, готового разить насмерть. Белобрысый парень, пожалуй, не старше самого Ратхар, отпрыгнул в сторону, и всадник, дабы закрепить победу, ударил его сапогом в лицо, что было не только больно, но и попросту обидно. Воин в пурпурном плаще с грифонами вскрикнул, упав и нелепо растянувшись на спине.
  -- Ты говорил, Альвен, что если наша встреча была не случайна, пути наши еще пересекутся? - радостно воскликнул юноша, взглянув на совершенно изумленного островитянина. - Видимо, ты был прав, и у меня еще будет возможность вернуть долг.
   Те, кто атаковал скельда, были опытными бойцами, пусть и приобрели этот опыт в схватках с дружинами своих соседей или запуганными грабителями, таящимися в непролазных лесах. Поэтому их не смутило, что к бродяге-путнику подоспела подмога. Да и не казался Ратхар слишком опасным противником.
  -- Эй, ты, - гневно закричал один из всадников, вытягивая из ножен меч. - Как ты смел поднять руку на воина славного лорда Кайлуса?
  -- И, будь я проклят, он поплатится за свою наглость, - прорычал второй, пришпорив своего жеребца. - Ты сдохнешь, голодранец! - злобно воскликнул он, стремительно атаковав Ратхара.
   Кайлусу служили умелые бойцы, а потому Ратхар мгновенно оказался отброшен назад. Юноша вынужден был думать не столько о противнике, сколько о том, как бы удержаться в седле. Он лишь мог подставлять по сыпавшиеся градом удары свой клинок, останавливая выпалы противника в последний миг.
   Эта стычка не могла быть слишком долгой. Острие меча, направляемого рукой воина с грифоном, проносилось все ближе и ближе, и в какой-то миг царапнуло юношу по лицу. От боли и неожиданности Ратхар не смог отразить следующий удар, и его корд, подцепленный гардой вражеского меча, выскользнул из рук юноши, отлетев к обочине.
  -- Ублюдок, будешь знать, как размахивать своей железкой, - порычал наступавший на Ратхара воин, плечитсый бородач, продолжая крестить перед собой воздух длинным клинком. - Ты сдохнешь, как бездомный пес, в грязной канаве!
  -- Если ты хотя бы ранишь его, то сам сдохнешь, - раздался вдруг полный уверенности и гнева голос. - Рыцарь Дер Винклен, тоже обнажив меч, ворвался в кольцо бойцов, буквально разметав их в стороны и прикрыв Ратхара, точно так же , как прежде тот сам закрыл Альвена. - Этот человек служит мне, и я не позволю прикончить своего слугу, пусть вы хоть трижды дружинники какого-то лорда!
   Стражники Кайлуса попятились, чувствуя, что новый противник - не чета этому юнцу с древней железкой. Они сами были умелым воинами, - во всяком случае, большинство из них, - а потому давно научились чувствовать врага, и сейчас не сомневались, что этот всадник в потертом камзоле очень опасен, и, главное, он действительно готов убивать без малейших сомнений. Один из дружинников уже потянулся к арбалету, намереваясь покончить со всем как модно быстрее.
  -- Кто ты такой, - спросил бородач, не опуская клинок. - Откуда и куда едешь?
  -- Мое имя - Бранк Дер Винклен, - гордо ответил рыцарь, добавив в свой голос изрядную толику презрения, ведь разговаривал он с простолюдинами, пусть и подпоясавшимися мечами. - Я еду из Дьорвика в Фальхейн, дабы служить вашему королю и королевству. И если ты, мужлан, будешь чинить мне препоны, то жестоко поплатишься, - холодно процедил он.
   Они замерли, один против троих, готовые действовать, но чем-то сдерживаемые. Бранк Дер Винклен взглянул в глаза каждому из своих противников, уже обнаживших клинки и способных атаковать его в любой миг. Он почувствовал прокатившуюся по телу дрожь, ощутил, как в животе все сжимается в холодный ком. Это было нормально, такие ощущения всегда возникали у рыцаря перед битвой, кроме, конечно, тех случаев, когда на него нападал внезапно, так что о предстоящей схватке и подумать было некогда.
  -- Почему вы напали на этого человека? - все с той же холодностью спросил рыцарь, указав не замершего в низкой стойке Альвена.
   Воины Кайлуса переглянулись, словно ища друг у друга поддержки. Только сейчас они поняли, что и сами не знают ответа на этот вопрос.
  -- Он был непочтителен с нами, - неуверенно буркнул бородач, тот, что обезоружил Ратхара. - Этот бродяга не уступил нам дорогу, а затем выбил из седла нашего товарища. - Воин указал на белобрысого юнца, лицо которого побагровело, а нижняя губа дрожала, возможно, от гнева, но, скорее всего, просто от обиды.
  -- Возможно, его проступок не стоит жизни? - усмехнулся Дер Винклен. - развязав кошелек, он достал оттуда две серебряные марки: - Вот, это за унижение вашего товарища. Хватит, чтобы утопить его обиду в бочке пива.
   Стражники вновь переглянулись. Конечно, этот чужеземец вел себя весьма нагло, и его следовало проучить. Но он был рыцарем, опасным противником, кроме того, напав на благородного, воины рисковали потом ответить перед своим лордом, а это было еще хуже, чем пасть в схватке с дьорвикцем.
   Этого хватит, чтобы наш приятель забыл о нанесенном ему оскорблении, - решил старший из четверки дружинников. Все же серебро в кошельке лучше, чем собственная голова в грязной канаве, а второй вариант был весьма вероятен, это бывалый рубака чувствовал кожей. - И еще столько же за то, что этот ничтожный бродяга не проявил должно почтения к воинам лорда Кайлуса, владетеля полуденных земель Альфиона.
  -- Разумеется, доблестный воин, - рассмеялся, оскалив крепкие, точно у матерого волка, зубы дьорвикский рыцарь. - Как скажешь, - произнес он, пожимая плечами. - Я не смею спорить со столь отважным стражем!
   Бранк играл, открыто оскорбляя слуг какого-то неизвестного ему властителя, но ничуть не боялся. Он был вполне уверен в себе, чтобы подразнить этих головорезов, едва ли ведавших, что такое - настоящая война, но только и знавших, что грабить крестьян, подданных более слабых соседей.
   Бросив монеты бородачу и дождавшись, когда разъезд стражи исчезнет за поворотом, Дер Винклен взглянул на своего оруженосца, потупившего взор.
  -- Итак, друг мой, а теперь будь любезен объяснить, что заставило тебя кинуться на помощь этому бродяге? - весело усмехаясь, помолвил рыцарь, потешаясь над своим незадачливым оруженосцем.
  
   Ратхару было стыдно, так стыдно, что сложно подобрать слова, дабы описать его чувства. Он, считавший себя прилежным учеником настоящего рыцаря, искушенного воина, и представить не мог, что так опозорится на глазах своего наставника. Вжав голову в плечи, юноша слез с кобылы, направившись за своим клинком. Коснувшись его шероховатой рукояти, Ратхар заскрипел зубами при мысли, что оскорбил память Хельмы и надежды старика Олмера, что вложил это оружие в руку юноши.
  -- Твоя горячность стоила нам одного ночлега в приличном трактире, - с легкой укоризной произнес Дер Винклен, не выглядевший, в прочем, особенно опечаленным этой мыслью. - Наше счастье, что Фальхейн всего в паре дней пути, а там, я надеюсь, мы сможем в полной мере ощутить милость вашего короля.
   Альвен просто молча стоял в сторонке, переводя взгляд с Ратхара на его спутника. Он ждал, точно еще не знал, чего именно, хотя и был благодарен юноше за помощь. Воин понимал, что еще немного, и он прикончил бы юнца с мечом, а затем расправился бы и с его товарищами. А после этого, - Альвен был достаточно здравомыслящим человеком, пусть и провел почти всю жизнь вдали от того, что иные называют цивилизацией, - за ним началась бы охота, травля, словно на дикого зверя. Едва ли владетель этих земель оставит без внимания гибель четырех своих воинов. Скорее всего, в погоню за убийцей кинулась бы вся его дружина, и схватки с такой оравой умелых бойцов, вооруженных до зубов, чувствующих за собой власть, Альвен мог бы не выдержать. А это означало, что клятва предков так никогда и не будет исполнена.
  -- Я говорил, милорд, что после битвы, когда я лежал в беспамятстве на поле сражения, меня нашел один чужеземец, путник, - тем временем сообщил Ратхар, чувствуя, как горят от стыда щеки. - Это он, Альвен, тот путник. Я обязан ему жизнью, и не мог поступить иначе.
   Дер Винклен очень внимательно взглянул на спасенного, как ему казалось, от жестокой расправы путника, исподлобья изучавшего в этот миг самого рыцаря. На миг внимание воина приковала татуировка на левой щеке бродяги, несколько штрихов, складывавшихся в странный знак, казавшийся совершенным в своей лаконичности. В этом символе было что-то знакомое. Затем Бранк снова взглянул на своего оруженосца:
  -- Конечно, это похвально, что ты не забываешь свои долги, как это свойственно сейчас даже благородным рыцарям, мой юный друг, - совершенно серьезно произнес Дер Винклен. - Но, все же, кидаясь в бой, следует иметь хоть ничтожный шанс на победу. Еще мгновение - и тебе просто снесли бы голову, Ратхар. Как ты мог забыть все, чему я тебя учил прежде?
  -- Простите, милорд, - угрюмо пробормотал юноша. - Я боялся опоздать, ведь Альвен был в опасности. Я подвел вас.
  -- По меньшей мере неосмотрительно вступать в схватку, заведомо безнадежную, с теми, кто служит хозяину окрестных земель, - покачал головой Бранк Дер Винклен. - Насколько я понимаю, здесь ему не указ и сам король, так что даже если бы тебя не прикончили прямо здесь, то повесили бы на воротах замка местного лорда чуть позже. Неужто ты рассчитывал в одиночку одолеть четверых умелых бойцов? Что ж, - усмехнулся вдруг рыцарь. - Чтобы подобное не повторялось впредь, придется прямо сегодня начать твое обучение конному бою. Вступая в бой с теми, кто облечен властью, но веря в свою правоту, в следующий раз потрудись избавить от своих противников, а по возможности и от свидетелей этой стычки. Но, будь я проклят, - фыркнул Дер Винклен, - если эта заморенная кляча может сойти за боевого коня дестриера! Придется сперва раздобыть подходящего скакуна.
   Спешившись, рыцарь приблизился к настороженно следившему за каждым его движением Альвену, а Ратхару не оставалось ничего иного, кроме как последовать за своим господином. Как оказалось, Бранк Дер Винклен был на полголовы выше скельда и в полтора раза шире его в плечах, но юноша едва ли смог бы однозначно признать кого-то из них победителей в схватке, которая, он надеялся, никогда не состоится. Забыть ту стычку с хваргами на севере, когда Альвен почти без помощи своего еще слабого в тот миг спутника расправился с пятью варварами, было невозможно.
  -- Итак, мой оруженосец обязан тебе жизнью, - задумчиво произнес Дер Винклен, во взгляде которого, направленном на путника, проскальзывало легкое презрение. Рыцарь видел перед собой обычного бродягу, пусть и вооруженного. Такой как раз мог оказаться лесным разбойником, но уж никак не милосердным странником. - Кажется, твоя родина находится далеко отсюда?
   Смуглый и темноволосый, Альвен был ничуть не похож на альфионцев, и даже жители Дьорвика, волосы которых тоже были темными, все же отличались более светлой кожей.
  -- Это так, господин, - кивнул Альвен. - Я родом с одного из тех островов, что лежат на восток от побережья, - сообщил он.
   Ратхар, искренне обрадованный, что вновь встретил своего спасителя и товарища по долгой дороге, уже хотел с восторгом сообщить рыцарю о том, откуда на самом деле явился в эти края спасенный ими путник. Но Альвен вдруг сверкнул глазами, взглянув на открывшего, было, рот юношу, точно научился читать мысли, и Ратхар едва не подавился своими словами, однако все понял и впредь решил молчать. Отчего-то островитянин решил не упоминать Скельдин, видимо, уже поняв, какие мысли вызывает название его родины у жителей континента.
  -- Говорят, на тех островах родятся непревзойденные мореходы, гроза Океана, - заметил рыцарь. - Что же привело тебя в эти края? Я слышал, островитяне больше доверяют морской пучине, нежели земной тверди.
   Ратхар лишь переводил взгляд с рыцаря на Альвена, еще не оправившись от удивления. Он полагал, что навсегда расстался со скельдом, которого неведомая нужда заставила забраться так далеко от родной земли. И юноша даже представить не мог, почему Альвен очутился здесь, кого или что он ищет в этих краях.
  -- Если должно исполнить обет своих предков, то порой приходится забывать об этом, - твердо произнес в ответ Альвен. - Меня привело в эти края дело, которое важнее моей собственной жизни. И я благодарен тебе, господин, за то, что не прошел мимо, но вступился за меня. Я был слишком неосторожен, и мог дорого заплатить за это, запятнав честь моего народа своей гибелью. Но прошу, довольно вопросов. Я не могу рассказать тебе всего, во всяком случае, не сейчас, - точно так же, как прежде самому Ратхару, сказал скельд.
  -- Ты говоришь странные слова, - криво усмехнулся Бранк Дер Винклен. - И я даже мог бы счесть их оскорблением, ведь ты, как-никак, кое-чем мне обязан, чужеземец, - многозначительно произнес он. - Но я слышал, что твои родичи знают, что такое честь, и не стану тебя более ни о чем спрашивать. Только ответь, куда ты направляешься?
  -- Возможно, в Фальхейн, - бесстрастно ответил скельд. - Но, быть может, и там мои поиски не закончатся.
   Здесь уже Ратхар не смог сдержаться, встряв в разговор:
  -- Господин, - вскликнул юноша, заработав недовольный взгляд рыцаря, но не смутившись, - господин, позволь Альвену присоединиться к нам. Он хороший боец, и в пути вовсе не будет помехой.
   Несколько мгновений Бранк Дер Винеклен колебался, взвешивая все за и против. Сам он впервые видел этого странного человека, не совсем похожего на выходцев с далеких островов, и не знал, чего тот стоит. Рыцарь не доверял случайным попутчикам, он вообще не страдал излишней доверчивостью, тем более после того, как его чуть не прикончили люди с постоялого двора. Прежде Бранк о таком даже не слышал, но, увидев все своими глазами, не намерен был забывать.
   Вот и этот оборванец тоже мог оказаться не самым приятным попутчиком. С другой стороны, Ратхару рыцарь доверял, и если его недотепа-оруженосец утверждал, что этот Альвен заслуживает доверия, сомневаться в словах юноши не было причины. В любом случае, путник не казался по-настоящему опасным, просто не стоит слишком часто поворачиваться к нему спиной.
  -- Что ж, - пожал плечами Дер Винклен, с ног до головы окинув Альвена очень внимательным, прямо-таки колючим взглядом, - пожалуй, оставшийся путь до Фальхейна мы можем проделать вместе. С таким непокорным норовом ты можешь сложить голову задолго до того, как исполнишь свой долг, - усмехнувшись сообщил он скельду. - Вы там, на своих островах, живете совсем иначе, и не привыкли гнуть спину перед собственными родичами, но здесь есть немало людей, которые с рождения считают всех прочих своими слугами или рабами, и готовы жестоко карать тех, кто полагает иначе.
   Вскочив в седло, рыцарь двинулся дальше, на север, краем глаза наблюдая за своим оруженосцем и их нежданным попутчиком. А Ратхар, чуть отстав от Дер Винклена, и поравнявшись с упруго шагавшим Альвеном, вполголоса принялся расспрашивать его.
  -- Какими судьбами ты очутился здесь? - склонившись в седле к своему спутнику, произнес юноша. - Мы расстались после переправы через Вельту, и ты, помнится, двинулся на восток, в сторону Олгалорских гор.
  -- Это смешно, - и скельд действительно позволил себе улыбнуться, но лишь на мгновение, - но я могу о том же спросить тебя, мой юный друг. Ты спешил в родной поселок, к своим родителям, к любимой, а теперь вдруг стал слугой благородного господина. Весьма странно для крестьянского парня, не так ли? Кажется, нам придется о многом рассказать друг другу, - уже без тени усмешки промолвил Альвен.
   Ратхар, вдруг ощутив неловкость оттого, что едет верхом, а его друг, тот, кому юноша обязан жизнью, месит дорожную пыль своими ногами, слез с седла, предложив свою кобылу Альвену.
  -- О, не стоит, - помотал головой скельд. - Я, видишь ли, весьма неловкий наездник. Если быть откровенным, верхом мне прежде не доводилось передвигаться, ведь на моем острове самый крупный зверь - коза, а коней там не видели никогда раньше.
   Далее они проделали весь путь пешком, и Дер Винклен, заметив это, придержал своего коня, дабы не заставлять своих попутчиков бежать за ним бегом. Рыцарь тоже ценил дружбу.
  
  -- Моей Хельмы больше нет, - вымолвил Ратхар, и голос его не дрогнул. - И поэтому я оставил свой дом, став обычным бродягой. Та, к кому я спешил, лежит в сырой земле, оставшись для меня лишь воспоминанием.
   Как ни горько было услышать о смерти любимой, с которой он так жаждал увидеться, ради которой он и вернулся их мира теней, юноша смирился с этой мыслью, загнав свое горе в самые дальние закоулки сердца, и также заставив на время угаснуть жажду мести. Он не отказывался от тех слов, что произнес над могилой любимой, просто свыкся с тем, что исполнить обещание удастся не скоро. Но он точно знал, что возьмет с убийц кровавую виру.
   Они шагали в ногу, отстав от восседавшего в седле рыцаря на несколько ярдов. Дорога, ухабистая и пыльная, все так же вилась меж холмов и полей, на которых, точно муравьи, суетились вилланы, движимые мыслью о том, что вот-вот пожалуют сборщики податей здешнего сеньора, и к их появлению нужно продать как можно больше того, что было выращено или сделано за лето, чтобы уплатить все подати.
   Порой люди поднимали головы, обеспокоено погладывая на восток, туда, где синева небес сменилась серой пеленой низких облаков. Наверняка к вечеру или в ночи грянет дождь, причем не теплый летний ливень, а самый что ни наесть осенний, затяжной, такой, под стук которого хочется тоскливо выть, будто одинокий волк среди глухого леса.
  -- Ее убили, - неторопливо продолжал свой рассказ Ратхар. - Поймали в лесу, натешились вдоволь и прикончили, и никто не смог защитить ее. Я должен был остаться там, чтобы заступиться за Хельму, а вместо этого бился в богом забытом карюю с грязными дикарями, полуживотными, с трудом поднявшимися с четверенек на две ноги, - глухо произнес он.
   Повинуясь сиюминутной слабости, Ратхар рассказал нежданно встреченному другу, верному товарищу по давним скитаниям все. Он говорил о том, как ходил в замок своего сеньора, и как его чуть не выпороли плетьми, за то, что посмел отвлечь своими глупыми просьбами благородного господина от важных дел. Рассказал он и про то, как сам, более ни на кого не рассчитывая, не надеясь на чью-либо помощь, кинулся по давнему следу убийц, и как потерял его. И, наконец, поведал своему другу и о том, как встретил дьорвикского рыцаря, которого спас от гибели, от подлого удара в спину.
  -- Мой господин желает наняться на службу король Эйтору, а я буду просить нашего государя о помощи, - произнес Ратхар, сверкая глазами. - Ему не может быть безразлично творящееся в этих землях беззаконье. И если наши лорды и владетельные рыцари не в силах защитить своих подданных, то король сумеет сделать это.
  -- Прости, друг мой, но, зная, как относятся к простолюдинам даже самые последние слуги ваших господ, я едва ли поверю, что правитель целого королевства прислушается к тебе, - с сомнением покачал головой Альвен. - Ты слишком юн, и еще веришь в какую-то справедливость, а ее и нет вовсе. Вряд ли и этот рыцарь, тот, кого ты называешь сейчас своим господином, лучше прочих.
  -- Ты не прав, - горячо возразил юноша. - Бранк Дер Винклен - достойный человек, не чуждый чести! Мы вместе уже много дней, и снова и снова убеждаюсь в его благородстве. Не стоит тебе возводить на него хулу.
  -- Что ж, быть может этот рыцарь и впрямь лучше других, - не стал спорить Альвен. - Но только не советую тебе надеяться, что таков и ваш король. Там, где я родился, все иначе, и никто не требует от родичей почитания, если не заслуживает его. но здесь все иначе, и те, кто наделен властью, кто имеет богатство, вряд ли часто снисходят до бед и забот простых людей, лишь беспрестанно требуя от них что-то, но редко давая что-либо взамен.
  -- Пусть так, - вспылил юноша. - Пусть король выгонит меня прочь, это ничего не изменит. Я буду искать убийц моей Хельмы, пока ноги держат меня, и если умру, то не дома, на печи, а в погоне, и тогда моя совесть будет чиста. Я не отступлюсь, - упрямо произнес он, с вызовом взглянув на Альвена, будто ждал от того насмешки.
  -- Это же глупо, - скривился скельд, который ухитрялся разговаривать, при этом не сбивая дыхание. - Ты гоняешься за призраками, за теми, кого не видел. Ведь ты даже не уверен, что именно эти люди, которых видели неподалеку от твоего дома, виновны в смерти той, кого ты любил?
  -- Что ты можешь знать, - гневно воскликнул Ратхар. - Знакома ли тебе боль утраты? Возвращался ли ты из дальнего похода в родной дом, чтобы увидеть не живых людей, а могильные холмики, еще не заросшие вьюном?
   Бранк Дер Винклен обернулся, чтобы убедиться, что его оруженосец не схватился с новым попутчиком. Не нет, они лишь просто беседовали, и рыцарь вновь отвернулся, хотя, признаться, он не отказался бы узнать, о чем так возбужденно разговаривают его спутники.
  -- Я знаю, каково это, уходить, слыша детский смех, а возвращаться под крики воронов, - неожиданно произнес Альвен. Он говорил глухо, и Ратхару на мгновение послышались едва сдерживаемые рыдания в голосе спутника. - Мне довелось видеть нечто большее, чем свежую могилу, оставив за своей спиной жарко горящий очаг, но вернувшись к пепелищу. Моя семья, мой новорожденный сын, весь мой род были уничтожены, жестоко и бессмысленно, ради забавы или жажды крови, - с напором сказал он, исподлобья мрачно взглянув на юношу.
  -- Из-за этого ты и добрался до наших краев, - угадал Ратхар. - Верно? Это и есть твой долг перед родом, месть не так ли, Альвен?
  -- Да, ты прав, - кивнул скельд. - Я отправился в погоню, сперва казавшуюся еще более бессмысленной, нежели затеянная тобой, нарушив повеление своих старейшин. Я пересек океан, добравшись до берега, хотя и должен трижды погибнуть за это время. Но везение мое на этом не закончилось, и я смог напасть на след, бросившись за убийцами моего рода. На их руках - кровь моей жены, моего сына, всех, кого я мог назвать братьями и сестрами, и я не остановлюсь, пока не настигнут выродков, где бы они не устроили себе логово.
   И Альвен, в сердце которого словно рухнула какая-то плотина, рассказал своему спутнику почти всю историю, предшествовавшую появлению скельда в Альфионе. Лишь о таинственной вещи, магическом артефакте древних времен, он умолчал, решив, что еще не время открывать всего.
  -- Когда я набрел на тебя там, на севере, то уже отчаялся, - сообщил Альвен. - Я потерял след, да и немудрено было, ведь то были дикие, безлюдные земли, а те, за кем я гнался, старались двигаться как раз по ним, дабы никто лишний раз не мог увидеть их. Я был в отчаянии, но на переправе через Вельту паромщик к моей огромной радости вспомнил о таинственных путниках, двинувшихся на восток, в сторону гор. И я бросился за ними, не жалея ног. Мне казалось, что они хотят укрыться в горах, но, оставляя по левую руку вашу столицу, эти люди добрались досюда, объединившись с какими-то пришельцами с запада, и все вместе направились в замок здешнего лорда, чтобы вскоре оставить его, двинувшись точно на север.
  -- Уж не с теми ли, кто отнял жизнь моей Хельмы, встретились твои враги? - задумчиво промолвил Ратхар, на самом деле ни на миг не забывавший, ради чего он покинул отчий дом, даже не очень надеясь вернуться туда. Но ответа на этот вопрос юноше не от кого было ждать, и потому он только и мог, что покориться судьбе, не теряя веру в справедливость.
  
   Уже сгустилась ночная тьма, когда путники добрались до постоялого двора, зазывно подмигивавшего яркими пятнами освещенных изнутри окон. Трактир оказался не слишком большим, но вполне уютным. Во всяком случае, здесь нашлось бы жареное мясо и свежее пиво, а большего уставшим странникам не нужно было.
  -- Хозяин, - с порога гаркнул Бран Дер Винклен, окинув полупрезрительным взглядом весьма тесный, но чистый зал, озаренный светом множества свечей, расставленных на подвешенном к потолку тележном колесе. - Тащи на стол все, что есть, и поживее! И скажи своим работникам, чтобы позаботились о наших конях. Не приведи Судия, гнилой соломы в кормушки положат, - пригрозил он.
  -- Сию минуту, господин, - низко кланяясь, вышел навстречу грозному рыцарю трактирщик. - Не извольте беспокоиться, сейчас все будет.
   Хлопнув в ладоши, хозяин постоялого двора кликнул слуг, бросившихся исполнят его, точнее властного и явно достаточно богатого гостя, приказы. В прочем, как ни старались они, раньше дьорвикского рыцаря до трактира добрался купеческий обоз из Гарда, и торговцы тоже не хотели ждать слишком долго. Прислуге же оставалось крутиться, как белкам в колесе, лишь бы угодить всем.
   Чужестранные купцы привычно обстроились в трактире, словно им был не в новинку такой постой. В прочем, так оно и было, ведь торговцам редко приходится сидеть на одном месте, если они хотят что-нибудь заработать. Вот и теперь обоз из далекой, казавшейся мифом, досужим вымыслом страны, медленно, но верно полз в Фальхейн. На дворе стояли три воза, укрытых кожаным пологом, в конюшне жевали овес и солому с дюжину расседланных коней, а уставшие путники предавались долгожданному отдыху.
   Ратхар с неприличным вниманием разглядывал чужеземных купцов, о чем-то громко разговаривавших на своем языке, порой переходя и на эссарский. В прочем, едва ли эта шумная компания, поглощавшая пенистое пиво и хлебный квас, который жбанами таскали к их столам девчушки-служанки, заметила, с каким интересом смотрит на них какой-то юнец.
   Все как на подбор рослые, русоволосые, они шутили и смеялись своим ила же чужим шуткам, так что бревенчатые стены трактира ощутимо вздрагивали. Торговцы, молодые и в летах, были одеты в льняные рубахи с вышивкой и кафтаны, также богато расшитые золотом. На пальцах сверкали перстни с крупными рубинами и сапфирами, тускло блестели крупные кольца-серьги из чистого золота. Казалось, чужеземцы только и думали о том, как перещеголять собственных спутников обилием украшений, которые по мнению Ратхара, украдкой наблюдавшего за гостями из дальних краев, больше пристало носить женщинам.
   Хотя торговцы и выглядели весьма благодушными, они, тем не менее, не расслаблялись ни на миг, как подметил юноша. Даже здесь, на постоялом дворе путники не желали расставаться с оружием, а потому на лавках справа от каждого из них лежали широкие тяжелые мечи в окованных серебром ножнах, а на поясах болтались длинные боевые ножи. При этом Дер Винклен и сам Ратхар оставили свои клинки слуге, божившемуся, что будет бережно обращаться с ними, а Альвен вовсе отдал копье конюху, хотя ему-то хватило бы и поясного ножа, чтобы разделаться со всеми, кто собрался в этот поздний час в корчме.
  -- Гарды, - проследив за взглядом своего оруженосца, с усмешкой вымолвил Дер Винклен, и в голосе его Ратхару почудились нотки уважения. - Отчаянный народ. Их конница - лучшая во всех полуночных землях. Гардские всадники столь же быстры и ловки в обращении с луком, что и степняки-корханцы, но и в лобовой сшибке почти не уступают латной кавалерии моего родного Дьорвика. Если бы не постоянные усобицы, это племя могло бы покорить всех своих соседей. Они выращивают хороших коней, не рыцарской стати, правда, но зато выносливых и весьма быстрых. А их кузнецы могут заткнуть за пояс самих гномов, этих нелюдимых рудознатцев.
   Сам рыцарь время от времени прикладывался к кувшину с пивом, не забывая о жареном мясе, которое подала расторопная служанка. Его примеру последовал и Ратхар, а также и Альвен, ставший на время как будто бы членом небольшого отряда, упорно пробиравшегося в Фальхейн.
  -- Их воины, те, кто выбрал своей судьбой войну, бреют головы и носят усы, признак удали и храбрости, - поведал спутника рыцарь, указав на двух крепышей, усы которых свисали до середины груди, а гладко выскобленные черепа отражали мерцание свечей. Лишь это и позволяло различать самих торговцев и их охрану, поскольку оружие имел каждый из чужеземцев. - Опасные противники, - скривился Дер Винклен. - Они постигают воинское искусство с детства, как и наши рыцари, но при этом верят, что, вступая в бой, служат своему Богу, Отцу-Солнце, и сражаются от этого втрое яростнее. Мало кто может выдержать их натиск, и случалось, что сотня градов обращала в бегство впятеро больший отряд. С Дьорвиком они не то, чтобы воевали, но все же порой устраивали набеги, хотя сейчас присмирели. Мы тоже пару раз словно потрепали этих удальцов, - не без гордости произнес рыцарь.
   За разговором Дер Винклен успевал воздавать должное мастерству здешних поваров, откусывая от сочившегося жиром окорока огромные куски и запивая их горьким пивом.
  -- Если уж гарды поклялись в верности, то не предадут, если только их не предадут первых, - невнятно промолвил он, поскольку трудно говорить четко и разборчиво с набитым ртом. - Но уж когда ненавидят, то до смерти. Больше верности слову они ценят только свободу.
  
   Альвен слушал объяснения рыцаря вполуха, не обращая внимание на то, что творилось вокруг него. Путнику не было дела до каких-то чужеземцев, поскольку сейчас он больше всего хотел оказаться там, на тракте, стрелой ведущем на север, ведь там была его цель, а вовсе не в этом пропахшем жиром и луком трактире.
  -- Нет, у нас никто не останавливался, - убежденно сообщил слуга на конюшне, первый, кого увидел Альвен, везде и всюду задававший один и тот же вопрос про пришедших с востока всадников. Молодой парень оказался весьма словоохотливым, но от первого же гое слова у скельда в груди похолодело и сердце на несколько мгновения застыло, будто обратившись в камень. - Но парни из ближнего селения говорили, что давеча проезжали какие-то люди, не то наемники, не то разбойники, - добавил он, и Альвен сделал глубокий выдох. След не оборвался, он был на правильном пути! - Дружинники лорда Кайлус довели их до межи, и развернулись.
  -- А те наемники, - нетерпеливо вымолвил скельд, внезапно охрипший. - Они куда направились?
  -- На север, - пожал плечами конюх. - В Фальхейн, должно быть. А ты, мил человек, что, отстал, или они тебе долг не вернули? - хохотнул он. - Говорят, суровые люди, лихие. Без надобности к ним лучше не соваться.
  -- О, ты даже не представляешь, как мне нужно их увидеть, - усмехнулся, точно голодный удав, скельд, оставив слугу в полнейшем недоумении.
   И вот он сидит в прокопченной корчме, глотая кислое пиво и слушая полупьяные россказни какого-то рыцаря, возомнившего себя великим воином, а те, на чьих руках - кровь его родичей, кровь Азиль, кровь его сына, преспокойно едут по тракту, должно быть, предвкушая, как войдут в столицу, чтобы там смешаться с толпой, раствориться в людском океане. Нужно было спешить, но что-то мешало прямо сейчас сорваться в путь. И Альвен понимал, что этой причиной была какая-то странная забота о Ратхаре, беспокойство о том, чью жизнь он уже спас, и теперь вдруг стал ощущать себя в ответе за этого парня. Как-никак, не зря же они встретились спустя так много дней там, где, казалось, это было просто невозможно?
  
   Рыцарь тем временем пытался рассказать еще что-то своему оруженосцу, но язык уже плохо повиновался доблестному воину. Опустошив два жбана пива, Бранк Дер Винклен порядком захмелел, наконец отправившись в отведенную новым постояльцам трактирщиком комнату, и напоследок еще раз пригрозив снять головы, если наутро кони будут неухожены. А Ратхар с Альвеном остались внизу, увлеченные не столько обильной пищей и выпивкой, сколько беседой. Юноша ощущал себя причастным к некой тайне, которую отныне разделил с ним скельд, так неожиданно встретившийся на пути.
  -- Когда настигнешь своих врагов, что ты сделаешь с ними? - задал Ратхар вопрос, на который уже знал ответ.
  -- Убью, - бесстрастно произнес Альвен, взглянув в глаза юноше, отчего Ратхара вдруг передернуло, ибо в этом взгляде он увидел какую-то звериную ярость. - Вернее, попытаюсь убить, - бросил скельд. - Среди них есть маг, которому не составило труда справиться с целым селением, а ведь там было почти три десятка мужчин, тридцать воинов, каждый из которых стоит пяти таких, как эти. - Он кивком указал на развеселых молодцев из далекого Гарда.
  -- Говорят, просто стали не превозмочь колдовство, - покачал головой юноша.
  -- Если заранее увериться в том, что не добьешься успеха, ни к чему и стараться что-то делать, - пожал плечами в ответ Альвен. - Возможно, я погибну в первый же миг от волшбы того чародея, но я паду в бою, хотя бы попытавшись отомстить.
   Они замолчали, лишь изредка бросая взгляды в сторону шумной компании торговцев, затеявших игру в кости и громко выражавших свои чувства, когда кто-то проигрывал, или же, напротив, ему везло. Ни на что вокруг они, кажется, просто не обращали внимания. Кое-кто из путников уже пытался ловить за руки служанок, молодых и весьма, кстати, смазливых, усаживая их к себе на колени. Служанки визжали и попискивали, но объятия мужественных путников, без сомнения, были им весьма приятны, тем более, девицы все подобрались привычные к таким вещам.
   Видя блеск золота, которое, кажется, эти русые крепыши единственно и считали чем-то стоящим, Ратхар ни на миг не усомнился, что наутро многие из прислуживавших гостям ядреных девок проснутся где-нибудь на сеновале или в комнатах щедрых постояльцев. При этой мысли вновь вспомнилась Хельма, и юноша почувствовал, как кольнуло где-то в груди.
  
   Шумная ватага гардских торговцев приковала внимание не только постояльцев, но и слуг, а также и самого хозяина трактира, безошибочно чуявшего возможность содрать с излишне щедрых постояльцев, кажется, не знавших счета своему золоту, несколько лишних монет. В прочем, такой интерес был понятен, ведь гости из столь дальних краев нечасто посещали Альфион, а потому сейчас на них глазели буквально все. даже гордый дьорвикский рыцарь не мог оставаться равнодушным, когда в нескольких шагах шумят, горланят песни, смеются и бранятся одновременно русые плечистые бородачи, к тому же говорящие на незнакомом, непонятном языке.
   Наверное, именно поэтому никто не обращал внимания на еще одного постояльца, появившегося в трактире чуть раньше купеческого обоза, и скромно устроившегося в дальнем углу. Хотя, возможно, его не замечали лишь потому, что этот путника сам того не хотел, предпочитая всегда и за всем наблюдать со стороны, вмешиваясь лишь тогда, когда считал происходящее действительно важным для себя.
   В данный момент внимание путника, неприметной тенью сидевшего где-то на задворках, приковала троица странников, усердно и с какой-то мрачно решимостью накачивавшаяся пивом. Точнее, он обратил внимание на одного из тех трех, непривычно смуглого, темноволосого мужика, волком смотревшего по сторонам. Некоторое время размышляя, путник, наконец, поднялся и скользнул через весь трактир к столу, из-за которого незадолго до этого, пошатываясь выбрался рослый крепыш весьма приличного вида, скорее всего, странствующий рыцарь, человек богатый и родовитый. Только он как раз интересовал неприметного постояльца намного меньше чем тот, другой, выглядевший - да и державшийся тоже - как обычный бродяга. И путник вдруг ощутил непреодолимое желание познакомиться с этим приметным чужеземцем поближе.
  
   Беседа окончательно угасла. Ратхар угрюмо сидел над кружкой пива, наполовину пустой, чувствуя, как сознание окутывается плотным туманом хмельных испарений. Прежде юноша тоже не отказывался от кружечки эля, особенно по праздникам, но впервые так напился, а потому даже не обратил внимания на подошедшего к ним человека, прежде чем тот не заговорил первым.
  -- Позвольте, почтенные, присоединиться к вам. - Ратхар вскинул голову, увидев приблизившегося к столу невысокого мужчину, весьма упитанного и уже не молодого. Кажется, это был такой же путник, как и сами они, если судить по запыленной одежде и увесистому посоху. - Я бы угостил вас пивом.
   В первые секунды юноша хотел послать незнакомца куда подальше, но вдруг передумал и указал на освободившуюся лавку:
  -- Присаживайся, ешь, пей. - Стол ломился от яств, за которые рыцарь, не скупясь, платил серебром, и Ратхару было ничуть не жаль этого изобилия. - Я вижу, ты такой же бродяга, как и сами мы?
  -- Срамно называться бродягой тому, кто сопровождает в пути благородного рыцаря, - покачал головой незнакомец. - Кстати, меня можете звать Элмором, - как бы невзначай сообщил он. - И, ты прав, друг, я странствую, и сюда пришел из дальних краев.
   Новый знакомый опустился на лавку, придвинув к себе кружку с пивом. Юноша мог бы поклясться, что еще мгновение назад кроме разудалой компании гардских торговцев и их самих в этом трактире не было постояльцев. В прочем, подумал он, возможно этот человек спустился сверху, из своей комнаты, где отдохнул после дальней дороги, прежде, чем приступить к трапезе. А уж мгновение спустя Ратхар и вовсе не задумывался о том, откуда взялся этот малый, будто они были знаком полжизни.
  -- С тобой так неласково обошлась жизнь, что ты бродишь по свету, вместо того, чтобы спокойно встречать старость? - вдруг спросил Альвен, очень внимательно разглядывая сотрапезника, который, кажется, нисколько не смутился пристального взгляда скельда.
  -- Вовсе нет, - усмехнулся назвавшийся Элмором человек. - Жизнь коротка, а так хочется увидеть как можно больше разных диковинок. Вот и брожу я из страны в страну. Лечу, делюсь мудростью, просто смотрю на мир.
  -- Ты целитель или жрец? - поинтересовался юноша.
   Ратхар обратил внимание, что руки их нового знакомца были ухоженные, такие, каких не может быть у обычного бродяги. Едва ли этот странник часто касался чего-то иного, нежели страницы древних манускриптов или остро оточенное перо.
  -- Едва ли, - опять усмехнулся путник. - В молодости я учился у одного уважаемого человека, истинного мудреца, да только не хватает мне терпения, чтобы постигать книжную науку. Мне по душе простор.
   Они выпили за знакомство, разом осушив по полной кружке пива. Ратхар был не прочь поболтать с кем-нибудь о всяких пустяках, да и Альвен, кажется, разомлел в тепле и уюте после долгих странствий.
  -- Ну а вы, почтенные, куда путь держите? - спросил между делом Элмор.
  -- Я иду в Фальхейн, хочу увидеть короля Эйтора, - простодушно ответил тоже уже захмелевший юноша. Наверное, будь он трезвее, то ни за что не стал бы рассказывать все и сразу первому встречному, но пиво сделало свое дело, и Ратхар уже начал искренне верить, что встретил своего лучшего друга. - Я ведь не слуга этому рыцарю, просто попутчик, хоть он и обучает меня воинским премудростям. Но я иду к государю с просьбой, надеясь на его справедливость.
  -- Пожалуй, напрасно ты сейчас хочешь попасть в столицу, - покачал головой Рупрехт. - Там нынче не спокойно.
  -- Что так? - коротко вымолвил Ратхар. - Кажется, в Альфионе нынче все спокойно.
  -- Это пока, и так продлится совсем недолго, - уверенно ответил путник. - Ты ведь должен знать, что Эйтор не унаследовал трон. Прежний государь Альфиона, славный Хальвин, лишил права на престол своего сына, Эрвина, и назвал наследником первого, кто попался ему на глаза, а им как раз и оказался Эйтор. Варвары, что живут в Олгалорских горах, сразу отказались подчиняться ему, и новый король даже не решился силой примучить их. А многие лорды между собой называют Эйтора не иначе, как узурпатором, и давно уже мечтают скинуть его с престола, да только не решили, кого назвать новым королем.
  -- А сын Хальвина, Эрвин, - напомнил Ратхар, слышавший об этой истории, случившейся еще до его рождения, от стариков в родном поселке. - Отчего не восстановить справедливость?
  -- Принц исчез уже много лет назад, и кое-кто верит, что он мертв, - хитро ухмыльнулся Элмор. - Но есть и другие, кто не сомневается, что истинный наследник трона вернется вскоре, чтобы взять то, что полагается ему по праву рождения. И сам Эйтор, хоть и не подает виду, тоже боится этого. Так что едва ли ему будет дело до твоих просьб, - вздохнул он, уставившись на юношу. - Только не нужно вам сейчас в Фальхейн. Обождите немного, никуда ваш король не денется, а если денется, то так тому и быть. А только вы в стороне окажетесь, а не в пекле.
  -- Что ж, тогда я буду надеяться впредь лишь на себя, - невозмутимо пожал плечами Ратхар. - Только я не сверну с того пути, который выбрал. И мне не нужна ничья помощь, - с вызовом произнес он.
   Из-за стола гардов раздался шум и невнятные крики, отвлекшие внимание собеседников. Видимо, кто-то из торговцев перебрал пива и теперь решил, что его попутчики жульничали во время игры в кости. Плечистый молодец, опираясь на кулаки, встал из-за стола, нависая над одним из своих товарищей, а затем потянулся к его воротнику. В прочем, один из воинов, пировавших вместе с купцами, быстро погасил назревавшую ссору, вырубив буяна одним точным и мощным ударом.
   В охране чужеземных торговцев ходили умелые бойцы. Во всяком случае, хватило одной хорошей оплеухи, чтобы купец растянулся на присыпанном соломой полу, а затем неожиданно захрапел. Двое гардов помоложе, видимо, слуги или возницы, подхватили его за ноги и за руки и, натужно покряхтывая, потащили наружу, должно быть, чтобы выветрился хмель. Весели тотчас продолжилось, и о потасовке, кажется, все забыли уже через мгновение, вновь принявшихся горланить что-то залихватски-удалое осипшими голосами.
  -- Не надо думать, что ты один, - вдруг совершенно серьезно промолвил Эломор, пристально глядя в глаза Ратхару, словно хотел зачаровать его. - Верь тем, с кем свела тебя судьба, но только им. И еще, если встретишь нежданных друзей, не спеши прогонять их, и тем, кто рядом с тобой, не позволяй делать это. - Путник тяжело поднялся из-за стола: - Схожу-ка я до ветру. Пиво здесь отменное, но пора и честь знать. Вам спасибо за хлеб-соль. Может, еще свидимся.
   Элмор, пошатываясь, вышел прочь и Альвен, движимый тем же желанием, последовал за ним, оставив своего юного спутника в одиночестве. А уже снаружи, во дворе, он нос к носу столкнулся со странным бродягой.
  -- Проклятье! - скельд вздрогнул, когда из тьмы перед ним соткалась коренастая плотная фигура Элмора.
   Путник возник неожиданно, будто призрак, и Альвен невольно отшатнулся, положив ладонь на рукоять ножа. Обычно он чувствовал приближение другого человека, но сейчас не ощущал ничего до той секунды, пока их знакомый сам не пожелал, чтобы его увидели.
  -- Прости, если напугал, - чуть виновато промолвил Элмор, отступив в сторону. А затем неожиданно спросил, в упор взглянув на Алвьена: - Скажи мне, воин, что ты делаешь так далеко от дома? Ты ищешь здесь смерти?
  -- Воин, - переспросил еще более насторожившийся скельд. - С чего ты взял? - Действительно, если сравнить с гардами, одной рукой обнимавшими женский стан, но из второй не выпускавшими эфесы своих мечей, то уж Альвен то казался самым мирным из постояльцев.
  -- Ты родом со Скельде, не так ли? - с уверенностью произнес Элмор. - Но каждый мужчина, что рождается там, не может быть никем иным, нежели воином.
  -- Мне не нравится твоя проницательность, бродяга, - мрачно вымолвил Альвен. - Никого не касается, что привело меня сюда. Только моего дома больше нет. Но если ты будешь задавать вопросы, то подавишься собственными словами!
  -- Вот как? - растягивая слова, с усмешкой произнес странный путник. - Значит, Кратус и впрямь отыскал Линзу Улиара, - покачал он головой. - Но странно, что за ним послали одного тебя, ведь боевой маг - не самый легкий противник.
   В этот миг Альвен все понял. Наверняка тот черный колдун, что истребил весь его род просто ради забавы, вызнал о погоне и решил избавиться от преследователя. И вот он стоит на расстоянии вытянутой руки от скельда, такой уязвимый. Не раздумывая больше, Альвен выхватил нож и ударил того, кто скрывался под именем Элмора в живот, так быстро, как только мог.
   Широкий клинок рассек влажный ночной воздух, со свистом вспоров пустоту, не встретив никакого препятствия. Альвен, напряженный, впервые в жизни, пожалуй, ощутивший страх, отпрыгнул к стене трактира, озираясь по сторонам. Проклятый колдун мог становиться невидимым! Этого скельд не ожидал, хотя от мага следовало ждать любой хитрости.
  -- Где ты? - крикнул Авльен во тьму. - Покажись! Сражайся со мной, довольно прятаться! Я знаю, кто ты!
   Ответом ему была тишина. А спустя миг из конюшни выскочил слуга, вытаращивший глаза на яростно рассекавшего пустоту боевым ножом постояльца. Видимо, он решил, что путник просто потерял рассудок, а потому, не долго думая, кинулся в трактир за подмогой.
  -- Не смей бежать, - прорычал скельд, вращая головой. Бесполезно - колдун исчез, будто растворившись в ночной тьме. - Трус, - все больше свирепел Альвен, не вполне владевший собой после доброго кувшина темного пива. - Вернись, выродок!
   Островитянин, размахивая ножом, бросился обратно в трактир, где ,как он решил, скрылся колдун. Ворвавшись в зал, Алвьен замер, обшаривая взглядом все дальние закоулки. Убрать в ножны клинок он так и не догадался.
  -- Альвен, - Ратхар, поняв, что происходить что-то не нормальное, подскочил к своему спутнику. - Альвен, что с тобой? Что случилось?
  -- Где он, - сквозь зубы прорычал скельд, невидящим взглядом уставившись в лицо юноше. - Где этот выродок? Я прикончу его!
  -- Да что случилось-то, - недоуменно промолвил юноша, испытывая в этот миг сильнейшее беспокойство - уж больно Альвен был похож сейчас на помешанного. - Объясни по-человечески, а не размахивай ножом!
   Заметили необычного постояльца и гарды. Несколько человек инстинктивно отпрянули в стороны, не желая попасть под нож, но трое уверенно направились как раз к скельду.
  -- Эй, малый, ты чего? - без капли страха пробасил старший караванщик, могучий мужик в кафтане, расшитом золотым шнуром, с особо крупными самоцветами в перстнях и серебряным обручем-гривной, обвивавшим могучую шею. - Охолони! Спрячь железку-то, - посоветовал он.
   Скельд взглянул на купца, по обе руки от которого стояли, грозно хмурясь и тиская рукояти боевых ножей, могучие гардские витязи, и во взгляде его появилось что-то осмысленное. Ратхара в этот миг словно обдало ушатом ключевой воды.
  -- Он был здесь, - хрипло вымолвил Альвен, в глазах которого еще плескалось яростное пламя. Ощутив на себе не предвещавшие ничего хорошего взгляды гардов, скельд все же сунул нож в ножны, благо, с тремя противниками в тесноте главного зала трактира он мог справиться и голыми руками. - Тот колдун, что уничтожил мой род! Он и сейчас здесь! - Скельд перестал обращать внимание на купца и его охрану, разговаривая только с Ратхаром: - Ты видел, куда ушел этот бродяга, Элмор?
   Откуда-то прибежал трактирщик, должно быть, вызванный перепугавшимся слугой. Кабацкая драка, любимая потеха подгулявших молодцев, для хозяина постоялого двора обещала только убытки, а потому он благоразумно прихватил с собой еще одного слугу, вооружившегося короткой дубинкой.
  -- О чем ты, мил человек, - насторожился трактирщик. - Какие колдуны? У нас колдунов нет, - излишне энергично сообщил он.
  -- Твой постоялец, невысокий, седой, упитанный, - отрывисто произнес Альвен, подскочив к корчмарю. Его работники при этом ощутимо напряглись, готовые спасать хозяина от свихнувшегося чужака. - Он называл себя Элмром, - напомнил скельд. - Где он? Что ты о нем знаешь?
  -- Какой такой Элмор, - наморщил лоб трактирщик. - Никого не знаю. Кроме вашего товарища, того громилы с мечом, да купцов из Гарда здесь со вчерашнего дня никого не было, - убежденно сообщил он. - Что-то ты путаешь, друг. Ну да ничего, бывает, - понимающе пожал корчмарь плечами. - Пива перебрал, или просто устал с дороги. Иди-ка, проспись, а завтра, так и быть, с утра кружечку за счет заведения поставлю, если только ножам своим размахивать не будешь.
   Уже поднявшись наверх, в тесную и весьма пыльную каморку, гордо названную комнатой, Алвьен еще долго не мог прийти в себя. Усевшись на продавленном ложе, застеленном, что удивительно, чистым, хоть и весьма ветхим одеялом, он уткнулся лицом в ладони, надолго замолчав.
  -- Значит тот человек, Элмор, - с какой-то робостью промолвил Ратхар, это и был колдун, за которым ты гонишься? Но куда он мог исчезнуть?
   Юноша не на шутку испугался, что его нежданный попутчик просто спятил, одолеваемый мыслями о возмездии. Раз видев скельда в бою, Ратхар легко мог представить, что то способен натворить, приняв за своего врага кого-нибудь из постояльцев или, к примеру, самого трактирщика. Но, с другой стороны, тот странный путник действительно исчез, а это говорило в пользу версии Альвена.
  -- Я не сошел с ума, - подняв голову, мрачно произнес скельд. - Тот человек - маг. Он исчез, будто растаял в воздухе. ведь ты тоже помнишь его, значит, это не мое видение?
   Тесную комнатушку он делил с Ратхаром, а рыцарь устроился в соседних покоях, более просторных и ухоженных. В прочем, никто не возражал против этого, ведь после нескольких недель странствий, когда приходится ночевать под открытым небом, любая постель покажется королевским ложем.
  -- Как же ты думаешь победить его, - озадаченно спросил юноша, - если это такой искушенный чародей? Выходит, он знает о тебе, знает, что ты преследуешь его? но почему тогда он не расправился с тобой прямо сейчас?
   При мысли, что где-то рядом затаился злой колдун, способный появляться из ничего, Ратхару стало страшно. Он считал себя достаточно храбрым человеком, и не испугался бы выйти один на один против любого рыцаря, ведь в такой схватке всегда оставался шанс на победу. Но с магами Ратхар, вчерашний крестьянин, прежде никогда не сталкивался, но ничего хорошего об этом люде не слыхал.
  -- Он играет, - с хищной интонацией произнес Альвен, злобно оскалившись, что заставило Ратхара вновь вздрогнуть. - Он уверен в своей силе, этот мерзкий колдун, а потому хочет сперва насладиться моими страданиями, а уж затем нанести смертельный удар. Но в этом его слабость, ведь самоуверенность редко приносит удачу в любом деле, - усмехнулся он. - Пусть пока этот маг мнит себя самым сильным, так даже лучше. Я все равно доберусь до него и перегрызу глотку этого выродка!
   Засыпая, Ратхар положил возле себя нож. Ему в каждом шорохе мерещилось приближение кровожадного колдуна.
  
   Утро следующего дня началось с жуткого похмелья, во всяком случае, для Ратхара, прежде, по молодости, не злоупотреблявшего хмельными напитками. Голова раскалывалась, словно на ней всю ночь танцевало целое семейство троллей, в глотке пересохло, а красноте глаз позавидовал бы любой вурдалак. Юноша с огромным трудом смог подняться с постели, выбравшись во двор и там приведя себя в чувство несколькими ковшами ледяной воды, затем закрепив успех добрым глотком свежего пива.
   День, кстати, обещал быть просто прекрасным. За ночь нанесенная откуда-то с востока хмарь рассеялась, не оставив и следа. Небосвод был чист и прозрачен, а солнце щедро дарило земле свое тепло. Право же, странствовать в такую славную погоду было намного лучше, чем месить дорожную грязь под проливным дождем, содрогаясь от пронизывающих порывов ветра, проникающего под любые плащи и кафтаны.
   О переполохе же, устроенном давеча Альвеном уже забыли, равно как и об обещанной трактирщиком кружке пива. А Бранк Дер Винклен, выглядевший таким свежим и отдохнувшим, будто и не скитался по Альфиону Судя знает сколько дней, кажется, даже ни о чем таком и не знал. Таинственного Элмора, разумеется, не нашли, да хозяин постоялого двора не очень то и верил в его существование.
  -- Пора в дорогу, - поторопил своего оруженосца Дер Винклен. - Совсем скоро мы сможем увидеть Фальхейн. Ты с нами, приятель? - спросил он у хмурого Альвена.
  -- Пока нам по пути, - пожал плечами скельд. Островитянин, между прочим, тоже казался весьма бодрым, во всяком случае, хмель за ночь полностью выветрился, что вызывало отчаянную зависть Ратхара, которому все утро пришлось ловить на себе сочувствующе-насмешливые взгляды слуг и постояльцев трактира.
   Алвьен ничуть не тяготился обществом рыцаря, оказавшегося действительно неплохим человеком, умевшего забывать о своем благородном происхождении и прятавшего свойственную всем господам заносчивость куда-то очень далеко. Ратхар же для скельда стал и вовсе родным, ведь воин даровал юноше жизнь, словно отец - своему ребенку. К тому же пока их пути действительно лежали в одном и том же направлении, во всяком случае, до той минуты, как Альвену удастся узнать что-то новое о тех, за кем он гнался.
  -- Вместе веселее, - покладисто ответил он рыцарю. - Да и спокойнее тоже, - усмехнулся он, намекая на не слишком приятные неожиданности, которые могли случиться с каждым путником среди глухого леса.
   Согласно кивнув, Дер Винклен подозвал парнишку, работавшего на конюшне, и тот поспешил предстать перед рыцарем. Слуга вел под уздцы кобылу мышастой масти, низкорослую, крепкую и уже оседланную.
  -- Ратхар, мо оруженосец, говорил, что обязан тебе жизнью, - обратился Бранк к скельду. - Не знаю, однако, говорил ли он, что ему своей жизнью обязан я сам. И пока твой должник не нашел подходящий момент, чтобы вернуть долг, я попробую сделать это за него, - усмехнулся Дер Винклен. - Эта лошадь теперь твоя, Альвен. Конечно, не боевой рыцарский конь, но все же лучше, чем собственны ноги, сбитые до крови. Верхом путешествовать приятнее, а, в крайнем случае, кобылу всегда можно продать, выручив немало монет. - И он невольно коснулся отощавшего, точно волк ранней весной, кошелька. Что ж, глупо было бы надеяться, что ссуженные рыцарем Магнусом монеты никогда не кончатся, и чем меньше их оставалось, тем сильней было желание оказаться, наконец-таки, в столице Альфиона.
   Ратхар едва сдержал усмешку, когда Альвен взглянул на лошадь с недоверием и опаской. Он уже признался юноше, что не умеет ездить верхом, но сообщить о том же рыцарю, видимо, постыдился, тем более, уже успел подглядеть, как управляют своими конями более опытные наездники. А потому воин легко, хотя и не очень ловко, вскочил в седло, впервые взглянув на мир с высоту конского крупа.
   Кобыла попалась смирная, и она даже не попыталась скинуть седока, как делали иные, более норовистые кони, чувствуя неуверенность и откровенный страх своих всадников. Благо, если Альвену и не хватало умения, то уж воли ему, одному ил лучших воинов в мире, если верить молве, точно было не занимать. И в итоге кобыла очень быстро поняла, кто здесь хозяин, впредь даже не думая показывать свой характер.
  -- Что ж, нам пора, - с затаенной радостью произнес Бранк Дер Винклен, когда его спутники были готовы продолжить путешествие. Сборы заняли немало времени, уже близился полдень, а дорога оставалась все такой же длинной, что и прежде. - Едем!
   Альвен и Ратхар уже вполне готовы были покинуть доставивший столько неприятностей трактир, оставив там все свои страхи и видения. Сам рыцарь мыслями был уже в Фальхейне, в тронном зале, преклонив колени перед королем Эйтором, и едва ли хоть что-то смогло задержать доблестного воина в этом его стремлении.
   Дорога широкой лентой вела куда-то за горизонт, кони ступали легко и мощно, легкий ветерок обдувал опаленные непривычно жарким солнцем лица, и путники сами не заметили, как оказались у цели. Поросшие редким сосняком холмы расступились, и перед тройкой всадников открылась панорама города, раскинувшегося на берегу широкой реки. Водная гладь отражала солнечные лучи, заставляя щуриться при взгляде на нее, а ветер трепал развевавшиеся над башнями из серого камня знамена. А где-то там, в кольце стен, в самом центре этого шумного, суматошного города, возвышался и королевский дворец.
  -- Вот и он, Фальхейн, - улыбнулся Бранк Дер Винклен. - Наконец-то добрались! - Он оглянулся на уважительно присвистнувшего Альвена и выпучившего глаза от восторга Ратхара: - Вы еще со мной? Ну, так не будем напрасно терять время. Вперед! - и первым пришпорил своего рысака.
   Три всадника, настегивая коней и обгоняя медленно тащившиеся по тракту повозки, устремились к городу. А навстречу им из распахнутых ворот медленно выползала, извиваясь и бряцая стальной чешуей, змея, осененная знаменем лорда Грефуса.
  -- Сотрите, смотрите, - вскричал, привстав в стременах, изумленный Ратхар, указывая на плотные колонны облаченных в доспехи людей. - Вот это да! Там целая армия!
   Вернувшееся с победой войско, пройдя по улицам Фальхена торжественным маршем, на радость себе и для потехи горожан, покидало столицу, чтобы возле ее стен ждать своих предводителей. Но Бранк Дер Винклен и его спутники, разумеется, еще ничего этого не знали.

Глава 6 Пир для героев

  
   В просторной комнате, главное место в которой занимала огромная кровать с резными спинками и балдахином, становилось светлее с каждым мгновением. Солнце уже поднялось из-за горизонта, рассеяв предрассветный сумрак, и по потолку спальни, тишина в которой нарушалась лишь мерным сопением, ползли становившиеся все более бледными тени.
   Сопел, пребывая в царстве снов, мужчина, что устроился на роскошной кровати, вернувшись клубком, точно младенец. Вот тончайший, словно игла вышивальщицы, луч солнца, проникший сквозь плотно сдвинутые гардины, ласково коснулся его лица, и человек, что спал на просторном ложе, нехотя открыл глаза. Он сладко потянулся, раскинувшись на простынях из алого шелка, доставленного иноземными купцами из неведомых краев, размышляя, стоит ли звать слуг для утреннего туалета, или сделать вид, что еще спит, еще немного понежившись среди этой роскоши.
   Казалось, весь мир тоже был скован крепким сном, ибо всюду царила тишина, которую так и подмывало назвать мертвой. Из-за дверей, ведущих в опочивальню, не внутрь не проникало ни звука, хотя мужчина знал, что возле них стоят два воина в полном вооружении, не выпускающие из рук эфесы своих длинных мечей и готовые мгновенно разразиться каскадом смертоносных ударов. А рядом, чутко вслушиваясь в каждый шорох, ждут, когда пробудится их господин, заботливые слуги.
   Пребывая в состоянии полнейшего умиротворения, человек, возлежавший на ложе под балдахином, перевернулся на спину, уставившись в потолок невидящим взглядом. Перед ним мелькали смутные, расплывчатые образы, остатки снов, явившихся к этому человеку нынешнее ночью. Он с трудом вспоминал эти странные видения, но был уверен, что любой толкователь снов, первый попавшийся прорицатель счел бы их весьма тревожными. В прочем, сам он едва ли верил всем этим шарлатанам.
   Вдруг сквозь толстые каменные стены, завешанные к тому же коврами, тоже даром дальних стран, где лето царит круглый год, женщины смуглы и изящны, и золотой песок лежит на дне каждого ручейка, проник глухой звук. Мужчина, прислушавшись, насчитал семь раскатистых ударов, которые, должно быть, сейчас слышал каждый житель огромного, во всяком случае, по меркам этой страны, города. Хитроумная поделка гномов, куранты, установленные на рыночной площади, уже многие годы задавали ритм всей округе. Сами гномы, кстати, в городе отчего-то не прижились, а вот часы бесстрастно отмеряли время, безотказно работая уже почти сто лет, и вызывая удивление у заезжих чужеземцев.
   Мужчина зевнул, так что хрустнула челюсть, почесал широкую грудь, покрытую, словно панцирем, пластами каменно-твердых мускулов, а затем дотянулся до низкого столика, стоявшего в изголовье, нашарив там вслепую серебряный колокольчик. Переливчатый звон, подобный журчанию ручейка по весне, прокатился по комнате, отразившись от задрапированных пестрыми коврами и гобеленами стен, и вырвавшись, наконец, за ее пределы. Звонок, нарочито тихий, услышали в следующий миг, ибо ждали его уже довольно долгое время, и тотчас воцарилась обычная утренняя суета.
  -- Ваше величество, - двери мгновенно распахнулись, и в спальню, почтительно кланяясь, вошел щуплый седенький человечек, разряженный в парчу и бархат, как и подобало слуге самого владыки Альфиона. - Доброе утро, ваше величество. Как спалось, все ли хорошо?
  -- Все чудесно, - усмехнулся король Эйтор, тот, кто милостью Судии вот уже двадцать три года именовал себя владыкой этих северных земель. - Пусть принесут воды, Франк, - приказал он, и старый слуга опрометью выскочил прочь, а мгновение спустя где-то рядом раздался его каркающий голос, отрывисто отдававший приказы. Правитель Альфиона ухмыльнулся - в разговорах с младшей прислугой личный слуга самого государя предпочитал обходиться без ненужного словоблудия, не пытаясь даже казаться почтительным.
   Начинался новый день, несущий новые заботы, которых всегда с лихвой доставалось королю, но также и новые радости, на что правитель искренне надеялся, пробуждаясь каждое утро. Эйтор встал с постели, подошел к окну и одним рывком распахнул занавески, вновь блаженно потянувшись. Его взору открылась панорама Фальхейна, самого большого города во всем королевстве, давно уже проснувшегося и жившего обычной жизнью. Солнце, поднявшееся над лесом, окрасило золотом мостовые и островерхие крыши, и день обещал быть теплым и сухим, а это означало, что не выйдут из берегов сточные канавы, прорытые вдоль улиц, превращая мостовую в зловонное болото, что само по себе уже было весьма неплохо.
   Король подумал, что если погода вдруг не испортится, можно будет устроить небольшую конную прогулку по окрестным полям, взяв с собой как можно меньшую свиту. Хотелось развеяться, полной грудью глотнуть свежего воздуха, ощутить ту свободу, какой не могло быть у него, безраздельного хозяина и, одновременно, вечного узника этого огромного дворца, оплота высшей власти в полуночной державе.
   Государь Эйтор стоял у окна, наслаждаясь диковинным пейзажем. Казалось, что у самых его ног бьется, пульсирует, точно огромное сердце, вынутое из тела, но продолжающее жить, содрогаясь в необычном ритме, людской океан, названный Фальхейном.
  
   Столица Альфиона, город, возраст которого измерялся уже веками, некогда была лишь небольшим поселением, в котором обитал вождь владевшего этим краем племени. В стремлении защитить свои жилища от внезапного нападения врага далекие предки нынешних альфионцев возвели свое селение на берегу Стейлы, реки, истоки которой находились где-то в Олгалорских горах. С самого сотворения мира несла она свои воды в могучую Вельту, отделявшую обжитые земли от того сумрачного, но прекрасного своей дикой природой края, что назывался Порубежными Уделами.
   Место для поселка оказалось выбрано крайне удачно. Решение основать его на высоком берегу быстрой и полноводной реки, которая сама по себе была серьезной преградой на пути любого чужака, оказалось весьма мудрым, что смогли оценить по достоинству уже сотни поколений их потомков, те, кто ныне называли себя подданными короля Альфиона. С холма было видно всю округу на несколько миль, причем враг мог подобраться только с запада, рискуя быть обнаруженным еще на дальних подступах.
   Наверное, в те незапамятные времена здесь, на том самом месте, где ныне вознеслись ввысь каменные дома под черепичными крышами, стояло лишь несколько крытых соломой или корой кривобоких лачуг, обнесенных частоколом, упиравшимся в обрывистые берега быстрой реки. С той давней поры изменилось многое, но по-прежнему жилища тех, кто поселился в этом краю, теснились, словно в страхе прижимаясь друг другу, за крепостной стеной, сохранившей форму дуги, основанием которой служила река. Сложенная из серого камня, она уже многие годы служила границей города, жителей которого становилось все больше, так что они вынуждены были надстраивать свои дома, добавляя один этаж за другим, из-за чего улицы, и без того весьма узкие, обретали все большее сходство с ущельями, извивающимися среди скал.
   Там вечно царил сумрак, а сточные канавы, которые чистили довольно редко, распространяли весьма тошнотворный запах. Но все же горожане предпочитали жить в тесноте и дышать гнилостными испарениями, нежели оказаться в чистом поле, вне таких надежных стен, будучи предоставлены множеству опасностей. И Фальхейн рос, словно пытаясь дотянуться до неба.
  -- Если так пойдет и дальше, - говорил порой старый лорд Маркус, наставник и советник молодого короля, наблюдая за тем, как суетятся где-нибудь в купеческом квартале каменщики, - нам придется надстраивать стены. Но все лучше, чем возводить новые, - смеялся он, добавляя неизменно: - А то наши славные горожане скоро будут из окон своих мансард плевать на головы стражникам на сторожевых башнях!
   Он был прав, поскольку нынешние укрепления, мощная стена высотой пятьдесят футов, разделенная на равные по протяженности участки дюжиной круглых башен, дополненная глубоким рвом, строились в течение нескольких лет, якобы, не без участия гномов, специально для этой затеи приглашенных одним из давно усопших владык Альфиона в сей дремучий край. И Эйтор не был уверен, что сможет теперь найти достаточно искусных мастеров, дабы сложить новые укрепления, да и с камнем было не все так просто. С тех пор, как Кланы, владевшие Олгалорскими горами, отказались признать себя подданными Альфиона, тамошние каменоломни стали совершенно недоступны. Нелюдимые горцы зорко следили за неприкосновенностью границ своих владений, с особенной неприязнью относясь именно к людям равнин, как сами они называли альфионцев.
   А город жил, и ему становилось все теснее в каменном кольце, не даром на правом берегу Стейлы уже вырос неукрепленный посад, в котором селились рыбаки и многие ремесленники, уставшие от тесноты и вечно царившей в полузадушенном собственными укреплениями Фальхейне сутолоки. В прочем, сейчас Эйтор не мог видеть его, зато весь остальной город был перед ним, словно на ладони.
   Громада дворца, крепость в крепости, возвышалась на самом берегу, господствуя над окружавшими его кварталами, так, что из его окон были видны и стены, и башни, словно увенчанные зубчатыми коронами. В хороший день, такой, как ныне, можно было даже разглядеть порой мелькающие меж зубцов блики. Там несли службу королевские гвардейцы, наемники, чужие в этой стране люди, потому особенно преданные своему королю. Большая часть их была родом из Дьорвика, где знали толк в войне и воспитывали отменных бойцов. Им Эйтор доверял больше, чем кому бы то ни было во всем королевстве.
   С высоты вздымавшегося к небу аж пятью ярусами дворца, который был еще старше, чем окружавшие столицу стены, можно было видеть, что кварталы различаются меж собой. Разумеется, ближе к обиталищу правителя стояли дома наиболее состоятельных горожан и особняки знати, поскольку многие лорды имели в Фальхейне свои резиденции, настоящие небольшие замки, куда они изредка наведывались, чтобы лишний раз показаться своему королю. Эти кварталы отличались чистотой, а также тем, что там было намного больше воинов, следивших за порядком. Вот и сейчас Эйтор, зрение которого оставалось достаточно острым, мог видеть, как сияют, отражая лучи утреннего солнца, начищенные до блеска шлемы стражников, неторопливо вышагивающих по широким улицам.
   Целостность городских стен, вот уже почти полвека не видевших врага, ибо столько времени Альфион не вел больших войн, нарушалась воротами, обращенными на запад и на юг, туда, откуда чаще всего появлялись купцы или просто путники. От них к дворцу, возле которого, сливаясь, они образовывали большую площадь, вели две широкие улицы. Вдоль этих улиц располагалось больше всего лавок и постоялых дворов, где всегда были рады любому чужеземцу, если, конечно, он являлся в славный Фальхейн не с пустым кошельком и кинжалом за пазухой. Таким образом, город казался будто бы рассеченным на три части, причем на севере и западе строили свои дома ремесленники, всевозможные жестянщики, гончары и все прочие. Сейчас оттуда уже доносились громкие голоса, которые перекрывал перезвон кузнечных молотов. Мастеровой люд начинал трудиться еще до рассвета, спеша заработать себе на кусок хлеба, и труды своих стараний они несли в южные кварталы, ибо то была торговая часть столицы, сердцем которой служила рыночная площадь, над которой и возвышались те самые гномьи куранты.
   В той части города всегда царила суета, слышался разноязыкий говор пестрой толпы, среди которой тенями шныряли ловкие карманники. Именно поэтому возле рынка гвардейских патрулей было почти столько же, сколько близь дворянских особняков. Казна пополнялась, прежде всего, за счет торговли, а потому следовало делать все, лишь бы иноземные купцы, единожды посетив славный Фальхейн, не забыли сюда дорогу.
   Торговцы, как и ремесленники, тоже давно проснулись, и были готовы принять в своих лавках ранних покупателей. По узким улочкам, мощеным булыжником, словно по дну глубоких ущелий, образованных возвышавшимися домами, спешили по своим делам столичные жители, с высоты королевского дворца напоминавшие муравьев, суетящихся вокруг своего жилища в поисках пищи. В прочем, они были сродни этим насекомым не только внешне, вынужденные трудиться без отдыха, лишь бы не умереть с голоду, и такие же покорные своему правителю. Ремесленники, мелкие торговцы, они и были той основой, фундаментом, на котором стоял весь Альфион. И они же были самыми бесправными его жителями.
   Куда-то бежали люди, мчались всадники, оглашая всю округу цокотом копыт, катились телеги и роскошные кареты, казавшиеся с высоты нескольких десятков ярдов детским игрушками. Прямо на мостовой располагались нищие, выпрашивавшие у прохожих медяки и готовые мгновенно раствориться в подворотнях, стоит только в дальнем конце улицы мелькнуть королевским гвардейцам. Фальхейн жил, встречая новый день.
  -- Это мой город, - усмехнувшись, тихо вымолвил король Эйтор. - И моя страна, будь я проклят!
   Он был королем, кто бы и что ни говорил за его спиной. Вот только последние дни Эйтора мучило какое-то нехорошее предчувствие, нечто, что он не смог бы выразить словами. И с каждым днем смутное беспокойство, видимых причин для которого не было, становилось все сильнее. Прежде, чем заснуть, король ворочался в постели по полночи, а днем, опасаясь оставаться один на один с собственными чувствами, с головой погружался в дела, лично принимая всевозможных просителей, разбирая пустячные тяжбы, или, если становилось совсем худо, закатывая буйные пирушки. И, конечно же, стремясь развеять печаль, он в последнее время все чаще посещал свою юную королеву.
   Но растущую тревогу не в силах было заглушить ни вино, ни долгие бдения вместе со своими советниками над челобитными, ни полные неумелой, но пылкой страсти женские ласки. Он был королем, но чувствовал, что власть его становится все призрачнее. Эйтор горько рассмеялся, вспоминая свою молодость. Глупец, а ведь прежде он ведь мечтал о всеобщем поклонении, искренне верил, что лорды будут верны своей присяге, исполняя любую волю коорля!
   Быть может, думал Эйтор, нужно была с первых дней своего правления задавить дворянскую вольницу, восстановив, пусть и ценой большой крови, власть и порядок во всем Альфине? Нужно было силой вернуть Кланы под свою руку, стоило только явиться во дворец гонцу от этих мерзких дикарей. Даже сейчас, спустя столько лет, король помнил презрительно брошенные ему в лицо слова, тем больнее резавшие по сердцу, оттого, что звучали из уст настоящего дикаря.
  -- Наш народ, вожди Кланов единодушен в мнении, что нынешний правитель Альфиона не вправе повелевать нами, и Кланы отказываются отныне считать себя подданными Эйтора. В его жилах течет слишком мало крови истинных королей, последним из которых был усопший Хальвин. Мы привыкли жить законами предков, а они завещали, что сын наследует отцу. И, поскольку истинный наследник королевства, принц Эрвин, бесследно исчез, никто более не смеет приказывать нам. Кланы не желают войны, но требуют, чтобы их независимость была признана. Мы покоримся лишь законному наследнику, если же теперь в наши земли посмеют явиться слуги Эйтора, их встретит сталь!
  -- Как они посмели, грязные варвары? - вскричал Эйтор, стоило только умолкнуть бесстрастно-высокомерному послу, даром, что тот был начесан, облачен в какие-то лохмотья и к тому же источал ядреный чесночный запах, заставивший присутствовавших в тронном зале дворян поднести к носу надушенные платочки. За спиной посланника, даже не взглянувшего на короля, едва захлопнулись двери тронного зала, когда Эйтор, вне себя от бешенства, вскричал, заставив вздрогнуть своих советников: - Если они не хотят отныне исполнять мою волю, то нужно истребить этих дикарей, всех. До единого! Опустошим этот край, чтобы там могли поселиться добрые альфионцы!
   Волна гнева, неуправляемого, сметающего все преграды, захлестнула в тот миг короля, которому шел двадцатый год, и который оттого был особенно резок в делах и горяч в помыслах. Эйтор хотел немедля вскочить в седло, кликнув своих гвардейцев, готовых идти за государем в огонь и в воду, и мчаться на восток, к вечно окутанным туманно горам, дабы покарать мятежников.
  -- Крушить их, предать огню грязные норы, которые эти выродки считают домами, - бесновался король, метавшийся по тронному залу и еле сдерживавшийся, чтобы не схватить увесистый скипетр и не кинуться вослед вестнику Кланов, дабы с него начать истребление рода горцев. - Они приползут на коленях, моля о пощаде, или я всех их развешаю на деревьях, на потеху воронью!
  -- Государь, - лорд Маркус, тот, кто заменил молодому королю отца, кто стал его наставником, смиряя буйный норов нового владетеля Альфиона, говорил вкрадчиво, но уверенно, не давая прервать себя. - Государь, не делайте глупость! Объявив варварам войну, вы потеряете в их горах сотни бойцов, ослабив королевство перед лицом иных угроз. И потому, я не был бы так уверен, что вас поддержат все лорды. Не забудьте, кем вы были рождены, Ваше величество. Вы не прямой наследник престола, и права на него, такие же, как и у вас, есть еще у полудюжины отпрысков древних родов. - Лорд в этот миг даже не думал оскорбить своего воспитанника. - Стычка с горцами может стать искрой, от которой разгорится пожар междоусобной войны. Многие в королевстве неохотно признали вас своим государем, и для вас это не должно быть тайной. И эта война, при любом исходе кровопролитная, может стать поводом, чтобы те, кто сейчас тихо ропщет, открыто выступили против вас. Представьте, что будет, если в ответ на ваш приказ прислать воинов лорды закроются в своих замках, подержав не своего короля, а тех самых варваров? С кем вы отправитесь усмирять олгалорцев, государь, с сотней своих гвардейцев? Это смешно, - холодно добавил он. - А король, который кажется смешным, не может править!
  -- Но, будь я проклят, нельзя же сидеть и ждать, когда вслед за Кланами вассальную присягу нарушат те самые лорды! - вспылил Эйтор. - К чему ты подговариваешь меня, Маркус, если не к тому, чтобы своим бездействием разрушить то, что в течение веков собирали покойные владыки Альфиона? Ты хочешь, чтобы я стал последним правителем этой земли?
   Эйтор в глубине души понимал, что во многом его наставник, его советник прав. Кланы, горские племена, населявшие Олгалорские горы, и долгие годы прежде защищавшие восточную границу Альфиона, крепко держались за свои земли. В поле их армия, состоящая из легкой пехоты, была слаба, но в родных лесах даже малый отряд этих отчаянно храбрых бойцов мог задержать сотни воинов. Там было не место для стремительных кавалерийских атак, и многие рыцари просто могли безо всякой пользы сложить там головы. И, тем не менее, он жаждал действовать, ибо понимал, что в противном случае предстанет перед своими подданными слабым, нерешительным, таким, каким он в действительности не был.
  -- Ты говоришь, объявив войну, я могу вызвать недовольство среди знати, - воскликнул король. - Но, если просто ждать, то знать скорее поднимет мятеж под предлогом, что им нужен более решительный король, тот, кто сможет поставить на место зарвавшихся горцев. И в любом случае придется каждый миг ждать, когда же олгалорцы сами начнут войну, ведь, поняв, что я слаб, они наверняка захотят чего-то большего, нежели безраздельно владеть своими исконными землями.
  -- Они не посмеют угрожать нам, сир, - убеждал своего короля старый лорд. Эйтор всегда помнил его седым, угрюмым, погруженным в себя, и, казалось, сейчас, по прошествии девятнадцати лет, Маркус вовсе не изменился. - Все же для войны с целой державой горцы весьма слабы. Олгалорцы будут сидеть в своих горах, а если устроят набег, тем лучше, - демонстрируя крайний цинизм, заметил лорд. - Пусть от рук варваров погибнет сотня, да хоть тысяча крестьян. Мало кто из наших дворян сумеет защитить свой феод лишь собственными силами, ибо дружины достаточно малочисленны, ополчение же плохо обучено и не отличается особой стойкостью. Многие рыцари и даже лорды первыми обратятся к тебе за помощью, как к своему государю, и тогда ты поведешь против Кланов войско не как каратель, а как защитник, пытающийся оборонить Альфион от злобных варваров. В этом случае немногие решатся открыто осудить тебя.
  -- Но что мешает тем лордам, кто недоволен таким королем, как я, уже сейчас объединиться в союз с Кланами? - усмехнулся Эйтор. -
   И все же в тот раз король согласился с Маркусом, как соглашался прежде, как будет признавать его правоту и много позже. Однако теперь он все чаще сомневался в верности такого решения. Дело было не в горах, единственным богатством которых считался только серый камень, но в том, что тогда Эйтор явил свою слабость.
   Целый край без войны, без долгой и упорной борьбы за свою свободу стал вольным, просто в один миг перестав признавать сюзеренитет Альфиона. А он, правитель целой страны, не сделал ничего. Возможно, с той поры лорды и рыцари окончательно убедились, что новый король не посмеет вмешаться в любые дела, творящиеся в их феодах.
   Все чаще Эйтор думал, что Альфиону нужна война, и сам пугался столь жестоких мыслей. Но он был уверен, что враг, не мятежные лорды или горстка грязных варваров, а внешний враг, вроде тех же хваргов, причем не ошивающихся возле границы, а вторгшихся в земли королевства, разоривших несколько городов и замков, как никто иной мог объединить сейчас дворян и весь народ.
   Перед лицом угрозы, действительно реальной, касающейся всех, были бы забыты прежние обиды, мелочные распри, отнимавшие так много сил, стоивший жизней сотням, тысячам его, Эйтора, подданных. Нет, пора положить конец этому хаосу. К демонам все заветы предков, к демонам вековые устои! он знал, что умрет, ибо только эльфам дарована была вечная жизнь, но можно умереть, на следующий день полностью исчезнув из памяти, а можно остаться в ней навечно. Как правитель, принесший своим подданным порядок, вернувший мощь этому королевству!
  -- Настало время перемен, - прошептал Эйтор. - И ради блага целой страны можно пожертвовать такой мелочью, как собственная жизнь.
  
   Погруженный в свои невеселые мысли король вздрогнул. За спиной раздались тихие шаги, и Эйтор резко обернулся, увидев вошедших в опочивальню мальчишек-слуг, притащивших бадью с ледяной водой и большой серебряный таз для умывания. Король предпочитал спать обнаженным, но ничуть не смутился слуг, ибо ему не стоило стесняться своего тела. Слуги, мальчишки, что не смели даже дышать в присутствие государя, видели перед собой богатыря, могучего, ловкого, с широкими плечами и узкими бедрами, перевитого тугими канатами жил. Словно по волшебству ожила вдруг одна из тех статуй, что украшали залы и покои дворца, изображавших воинов и героев минувших эпох, чье внутренне совершенство было равно внешнему.
   Хоть Эйтор был не молод, - как-никак, давно уже разменял четвертый десяток, - тело его бугрилось мускулами, как у настоящего атлета, а если и наметилось небольшое брюшко, так оно нисколько не мешало государю одерживать победы в четырех потешных схватках из пяти, когда он разминался, сражаясь с собственными гвардейцами. Король словно с юности готовился к тому, чтобы стать воином, изнуряя себя упражнениями, до потери сознания тренируясь с мечом в руках. И, по иронии судьбы, ему ни разу не пришлось обнажить клинок для боя за всю свою жизнь.
   С наслаждением брызгая себе в лицо ледяной водой, король фыркал и довольно кряхтел, окончательно смыв с себя дремоту и почувствовав необычайный прилив сил. Закончив умываться, государь пару раз провел костяным гребешком по пышной шевелюре цвета прелой соломы, в которой невозможно было увидеть ни единого седого волоска, а затем оделся, отослав прочь верного Франка. Он натянул узкие парчовые лосины, рубаху из нежнейшего шелка, и скромные зеленовато-серый камзол, и, по давней, оставшейся с юности привычке, прицепил на пояс ножны с длинным квилоном, кинжалом с узким прямым клинком.
   Потом, когда придет черед появиться перед своими подданным, он облачится в горностаевую мантию, не забыв тяжелую золотую цепь, и, разумеется, знаки королевской власти, скипетр и золотой венец, усыпанный самоцветами. В иные же часы Эйтор предпочитал обходиться без лишней помпезности, более приветствуя удобство.
  -- Франк, - выйдя из опочивальни, король кликнул старого слугу, мгновенно возникшего перед господином, словно появившись из-под земли. - Франк, пусть завтрак подадут в малую трапезную, - велел Эйтор. - И позаботьтесь сообщить Ее величеству, что я желаю видеть ее.
  -- Слушаюсь, господин, - еще ниже согнулся старик, опрометью кинувшись по длинному гулкому коридору.
   У дверей, а также в нишах, миом которых уверенно шагал король, стояли, словно оцепенев, охранявшие покой монаршей особы гвардейцы. Рослые парни, уставившиеся в пустоту, они были не более подвижными, чем статуи из розового мрамора, одно из немногих украшений этой части дворца, вообще отличавшегося скромностью и умеренностью. Сегодня, как и обычно, гвардейцы не надевали доспехи, облачившись в расшитые королевскими гербами алые камзолы и бархатные береты. Эти воины, за редким исключением родившиеся далеко на юге, в Дьорвике, были вооружены короткими алебардами с замысловатыми наконечниками, а также мечами. И тем, и другим оружием каждый из гвардейцев владел поистине виртуозно.
   Эйтор знал, что очень многие, причем не только спесивые дворяне, осуждают его любовь к чужеземцам, которым - где это видано! - было поручено охранять самого государя. Но он был уверен, что эти воины предадут его последними, намного позже, чем кичившиеся своими предками рыцари, алчные и подлые, под геральдическими плащами и прочными латами скрывавшие пораженные гнилью души. Рядом с дьорвикскими наемниками король Альфиона чувствовал намного спокойнее, нежели в окружении собственных подданных, всех этих напыщенных лордов, которых так и распирало от собственного величия.
   Кроме гвардейцев на глаза королю попалось лишь несколько слуг, мгновенно согнувшихся в глубоком поклоне, едва увидев своего государя. Во дворце царила тишина, но сегодня вместо покоя она почему-то навевала весьма тягостное чувство. Тем не менее, Эйтор пытался убедить себя, что все великолепно, и настроение его действительно несколько улучшилось.
   Малая трапезная, уютное помещение, предназначенное не для шумных пиров, а для спокойных задушевны бесед, располагалась в той же части дворца, что и опочивальня Его величества, в южном западном крыле. Вообще дворец представлял собой правильный квадрат, в центре которого был довольно просторный внутренний дворик. В прежние времена дворец являлся, в первую очередь, крепостью, последним рубежом обороны, но, поскольку уже многие годы в Альфионе царил мир - постоянные свары между лордами не в счет, - хозяева дворца превращали его в нечто более приятное глазу, нежели мрачная цитадель, хотя таковой он и продолжал оставаться. Узкие щели бойниц сменились высокими стрельчатыми окнами, впускавшими внутрь больше света, обрамленными затейливой резьбой, в залах прибавилось картин, статуй и старинных гобеленов, хотя по-прежнему часть дворца представлял собой казармы для самых преданных и умелых воинов, а часть - кладовые, всегда забитые необходимыми для долгой осады припасами.
   Разумеется, каждый новый король привносил что-то новое в обстановку дворца, но, в основном, это выражалось в том, что его части резко менял свое предназначение. Сейчас, к примеру, покои короля и королевы располагались в западном крыле, южное было отведено для торжественных приемов, когда в Фальхейн съезжались лорды и рыцари чуть не со всего королевства, а в восточном располагались гвардейцы, полторы сотни отборных воинов, личная охрана государя, его последняя надежда на случай предательства или вторжения врага.
   И только северное крыло этого громадного дворца пустовало. Там лишь изредка появлялись слуги, следившие за порядком, но ни разу за все минувшие двадцать три года под своды его не ступал сам государь. Там, будто запечатанные навечно, находились покои давно исчезнувшего принца Эрвина, того, о ком Эйтор старался забыть, и кто все чаще и чаще являлся королю в его ночных кошмарах. Он был последним из тех троих, кто знали все о событиях этой давно минувшей ночи, ибо король Хальвин давно уже покоился в фамильном склепе, а сам Эрвин исчез бесследно, и Эйтор искренне надеялся, что его названный брат погиб в каких-то далеких краях.
   Двадцать три года, полжизни минуло уже, но слишком часто в своих снах владыка Альфиона видел охваченное пламенем святилище, падающее к ногам короля обезглавленное девичье тело и, точно наяву, слышал истошные крики Эрвина, все пытавшегося вырваться из рук двух дюжих воинов. В тот миг Эйтор понял, что он сделал, и ныне не сомневался ни на миг, что расплата за предательство еще ждет его. И разве не была ею та смехотворная власть, что обрел новый правитель Альфиона, которому были покорны, пожалуй, только пять сотен чужестранных наемников, в сравнении с собственными рыцарями являвших пример верности и преданности?
  
   Когда Эйтор вошел в трапезный зал, стол уже был накрыт. Король еще нежился в постели, а повара уже трудились вовсю, стараясь угодить своему господину, и, надо признать, сегодня им это удалось. В прочем, иначе не могло и быть. На самом деле Эйтор, сторонник умеренности, не был особенным гурманом, но все же предпочитал иметь на столе нечто большее, чем ключевая вода и черствый хлеб.
  -- Ваше величество, - слуга в ливрее поклонился, отодвигая резной стул с высокой спинкой. - Прошу вас, сир.
   Обычно Эйтор предпочитал принимать пищу в одиночестве, в отличие от многих знатных господ, любивших за обедом послушать веселые байки или просто музыку, заодно усладив свой взор танцами. Король же считал, что самые изысканные яства лучше поглощать в тишине, дабы получить большее наслаждение от плодов усилий собственных поваров, настоящих мастеров своего дела. Именно поэтому званые ужины и пышные пиры во дворце случались не особенно часто, и только по действительно стоящим этого поводам.
   Сегодня, тем не менее, были подан приборы на две персоны, а потому король не спешил приступать к трапезе, предпочитая растянуть удовольствие. Одной из немногих привилегий была возможность никуда не торопиться, ибо это подданным пристало ждать короля, но уж никак не наоборот. Поэтому Эйтор, не спеша, повязал салфетку, а слуга тем временем наполнил молодым вином, лишь немного разбавленным водой, высокие кубки из чистейшего серебра.
   Двери вдруг распахнулись, и возникший на пороге церемониймейстер с увесистым скипетром, легонько стукнув своим орудием, более похожим на булаву, по мраморным плитам пола, громко, хорошо поставленным голосом возгласил:
  -- Ее величество, королева Ирейна!
   Слуга, которого буквально распирало от гордости, будто он, по меньшей мере, спас целое королевство, посторонился, отвесив низкий поклон, и в трапезную не вошла, а словно вплыла королева Ирейна, сопровождаемая двумя служанками, плавно ступавшими следом за ней.
  -- Моя королева, - Эйтор вскочил из-за стола, поклонившись остановившейся напротив него девушке, облитой голубым, точно весеннее небо, атласом. - Ты прекрасна сегодня!
   Ирейна, та, кого уже почти год величали владычицей Альфиона, действительно была столь прекрасна, что даже слепой не смог бы не заметить ее красоту. Кто-то нашел бы ее слишком худой, кто-то счел бы излишне бледной, даже сейчас, когда щеки юно королевы залил легкий румянец смущения. Но для Эйтора она была лучшей из всех женщин, каких он когда-либо видел.
  -- Ваше величество, - юная красавица сделала глубокий реверанс, и король только лишний раз восхитился плавность ее движений. - Зачем вы так смущаете меня, государь?
   Королева зарделась еще сильнее, и ее супруг ощутил дрожь в голосе женщины. Она всегда стеснялась на людях проявлять свои чувства, а Эйтор почему-то больше всего любил подразнивать ее, ибо сам он ничего подобного не испытывал.
  -- И в мыслях не имею, - серьезно ответил король, не обращая внимания на целую толпу слуг. Когда с детства привыкаешь, что есть люди, все существование которых подчинено исполнению твоих желаний и самых диких капризов, быстро перестаешь вообще принимать их за людей, равных тебе созданий. - Нет таких слов, чтобы передать мое восхищение вами, - учтиво произнес Эйтор, сопроводив свои слова глубоким поклоном. Та, что стояла перед ним, была единственной, перед кем сгибалась спина владыки Альфиона.
   Он смотрел на свою королеву, и чувствовал, как тают, точно снег в конце марта, все кошмары, как исчезает не оставлявшее его уже много дней чувство тревоги, необъяснимой, но от того не менее тяжкой. И трудно было думать о чем-то темном, неприятном, видя перед собой эту красавицу. Длинное платье со шлейфом и глубоким вырезом облегало ее точеную фигуру, подчеркивая тонкую - двумя ладоням можно обхватить - талию, высокую грудь и округлость бедер. Волосы, затейливо уложенная шевелюра червонного золота, ниспадали на плечи и спину, лишь подчеркивая бледный цвет кожи, которой будто бы никогда не касались солнечные лучи.
   Потупив взгляд, так, словно боялась лишний раз увидеть своего венценосного супруга, Ирейна плавным движением, опустилась за стол. Движения ее были скованными, будто женщина впервые оказалась во дворце, а румянец на щеках становился все ярче.
  -- Оставьте нас, - приказал Эйтор. Фрейлины и прислуга поспешно удалились, постоянно кланяясь своему государю.
   Лишь поняв, что осталась наедине с королем, Ирейна посмела, наконец, оторвать взгляд от тарелки. Она смотрела на мир, словно беспрестанно удивляясь ему, широко открыв глаза. И Эйтор почувствовал, как проваливается в эти бирюзовые омуты, бездонные колодцы, как это случилось год назад. С тех пор величественный король, могучий владыка целой державы, так и не смог вырваться из этого сладкого плена. В прочем, он и не желал этого.
  -- Твое здоровье, любовь моя. - Эйтор поднял кубок, до краев наполненный вином. - Я пью за тебя и за наше счастье!
  
   Мог ли государь Альфиона, явившись год назад на бал, который сам же и устраивал в честь победителей рыцарского турнира, подумать, что там встретит ту, которую ему предназначила сама судьба? Молодость короля уже минула, но он все никак не мог связаться себя узами брака, хотя весь двор только об этом ин напоминал своему господину, и больше всех усердствовал в этом Маркус.
  -- Породнившись с каким-нибудь из дворянских родов, желательно, с самым влиятельным и древним, ты обеспечишь своему наследнику счастливое будущее, - увещевал лорд своего коронованного воспитанника. - Тебя лишь терпят, поскольку пока за тобой есть кое-какая сила. Но твой наследник должен иметь больше прав на престол, нежели сам ты, а это значит, в его жилах должна течь кровь древних королей. Пусть его матерью станет девица из рода, самого близкого к правившей династии, одна из тех, чьи отцы ныне похваляются, утверждая, что имеют не меньше прав на престол. Заручись поддержкой влиятельного лорда, и тогда твой сын сможет удержаться на троне, положив начало новой династии.
  -- Зачем мне вообще сейчас думать о наследниках? - смеялся в ответ Эйтор. - Мои предки сохраняли мужскую силу до семидесяти лет, развлекаясь с распутными девицами едва ли не до последнего вздоха. Предания нашего рода гласят, что мой прадед, что умер в своей постели, только тогда покинул этот грешный мир, когда удовлетворил свою любовницу, делившую с ним эту самую постель в тот последний час его жизни. А дед, к примеру, в старости овдовев, вновь женился в шестьдесят лет, успев зачать двух сыновей, выросших, кстати, совершенно здоровыми.
  -- Зачать наследника просто, - настойчиво возразил Маркус. - Но воспитать его, дождаться, чтобы твой сын стал достаточно взрослым, у тебя может просто не хватить времени. А это будет означать, что при малолетнем короле назначат регента, кого-то из лордов. Подумай, какая грызня начнется между ними за право оказаться рядом с троном, чтобы вертеть королем-ребенком по своему усмотрению? Если же ты вовсе не оставишь того, кто сможет наследовать корну Альфиона, это обернется еще более бескомпромиссной борьбой. Подумай, мальчик мой, чего будет стоить этой стране раздор между самыми знатными семействами Альфиона? Королевство просто разорвут на куски, и кто-нибудь достаточно расторопный, келотцы, к примеру, не преминут эти куски прожевать.
   Эйтор тогда пытался отшучиваться, но слова лорда запали ему в душу. Король прежде думал о женщинах, как о сосуде для утех, о существах, созданных длишь для услады плоти. Немало благородных дам побывало в его объятиях, и владыка Альфиона после таких приключений совершено не думал о бастардах, которые могут появиться на свет. В конце концов, это дело их матерей, объяснять разгневанным отцам, как так вышло, что в жилах долгожданных наследников течет совсем другая кровь.
   Кроме того, к его услугам были и молоденькие служанки, всегда готовые выполнить любую волю своего господина, хотя последнее Эйтор считал ниже своего достоинства. Но еще ни разу он не задумывался в серьез о том, чтобы связать себя с кем-то большим, нежели плотские утехи.
   И вот на том балу, где собрался, пожалуй, весь цвет рыцарства Альфиона, а также кое-кто из сопредельных держав, король, намеревавшийся уделить внимание каждому гостю, увидел в толпе одного из победителей турнира, молодого рыцаря с юга, добившегося успеха в пешей схватке на мечах. Воин стоял рядом со своим престарелым отцом, явившимся в Фальхейна, дабы увидеть собственными глазами успех сына.
  -- Долмус, - Эйтор поклонился седовласому старцу, угрюмо взиравшему на пышное собрание знати из-под кустистых бровей. - Рад видеть вас здесь. Ваш сын сегодня был на высоте. Он делает честь Альфиону своим мастерством и отвагой.
  -- Благодарю, Ваше величество. Мой сын жаждет служить корою и королевству, - тряся бородой, воскликнул старый рыцарь, в былые годы тоже блиставший, причем не только на ристалище, но и на полях сражений. - Позвольте представить вам мою дочь, Ирейну.
   Только в этот миг король заметил рядом с мужчинами хрупкую девчушку в скромном платьице, на фоне пышных нарядов иных дочерей лордов казавшимся сущим рубищем. Что ж, род Долмусов всегда славился доблестью, но не богатством.
  -- Она впервые попала на королевский бал сегодня, как и вообще оказалась в столице, - сообщил старик, подталкивая вперед норовившую спрятаться за его согбенной спиной девицу.
   Девушка, потупив взор и густо покраснев, склонилась перед государем, а затем робко взглянула на него из-под опущенных ресниц. И в этот миг Эйтор, прежде забывавший о женщинах в тот же миг, когда они покидали его ложе, понял, что тонет в этих озерах расплавленного антрацита, источающих неведомую силу.
   Он подарил юной гостье один танец, как и всем дамам, что явились в Фальхейн, дабы понаблюдать за состязаниями воинов. Но весь вечер он видел только это узкое лицо, впалые щеки, покрытые нежным румянцем смущенной невинности и глаза, огромные лучистые глаза, два провала в неведомую бездну. Она являлась к нему во снах каждую ночь, и, на восьмой день этого мучения, Эйтор приказал своим гвардейцам отправляться в замок Долмусов, ибо понял, что больше не выдержит.
  -- Кто она, - возмутился Маркус, узнав о том, что его воспитанник, который казался старому лорду ветреным мальчишкой, выбрал себе спутницу жизни, выбрал королеву Альфиона. - Разве может она похвастаться благородной кровью? Всего пять поколений этой семьи носят дворянский титул!
   Бывает так, что стоит лишь мельком, на один неуловимый миг увидеть чье-то лицо, чтобы оно навсегда врезалось в память, отпечатавшись в сердце. Наверное, нечто подобное случается с каждым человеком, и каждый верит, что все, это судьба, что он - или она, разумеется, - предназначена ему теми высшими силами, что вершат нашу судьбу.
   Чаще всего это оказывается обманом, и любимое лицо, то, которое сначала так часто является в наших грезах, стирается в памяти. Но Эйтор, вовсе не восторженный мальчишка, впервые познавший любовь, знал, что с ним такое не могло произойти никогда. Он не сомневался, что поступает верно, и боялся в тот миг одного - услышать отказ старого лорда, понимавшего верность королевству по-своему, и иначе, чем многие дворяне, смотревшего на честь рода.
  -- И все пять поколений смогли доказать свою преданность Альфиону, - возразил король, в тот раз, пожалуй, впервые на полном серьезе споривший со своим умудренным годами наставником. - И мне плевать, является ли ее семья родней прежним королям. Она будет моей, навсегда.
   Свадьбу сыграли всего через месяц, пригласив на нее всю знать королевства. И отныне на приемах по правую руку государя, возле его сердца, восседала на троне эта хрупкая девчушка, едва вышедшая из нежного возраста.
  
   Король Эйтор увлеченно жевал окорок, прихлебывая из кубка. Воспоминания, вдруг нахлынувшие на него, всколыхнули что-то в душе, и король, отложив пищу, откинулся на высокую спинку стула, принявшись наблюдать, как Ийрена аккуратно отрезает изящным серебряным ножичком кусочки мяса и, цепляя их двузубой вилкой, отправляет в рот. Он любил ее, а в том, кого мы любим, прекрасно все, каждая мелочь, каждый пустяк, о котором прежде трудно было и задуматься, как о чем-то значимом. И сейчас король, забыв о том, что стол полон аппетитнейших яств, просто наслаждался своей королевой.
   Ирейна вдруг поперхнулась, почувствовав пристальный взгляд своего супруга, и посмотрела на него, ничего не сказав, но лишь пошире распахнув свои огромные глаза. Щеки ее вновь залил румянец.
  -- Иди ко мне, моя королева, - произнес Эйтор, и девушка, медленно, точно во сне, встав из-за стола, скользнула к нему, чтобы мгновение спустя оказаться в нежных, но крепких объятиях.
   Чресла короля, в этот миг бывшего не правителем державы, а просто мужчиной, видевшим рядом с собой любимую женщину, охватил огонь, и Эйтор впился в губы королевы, осыпав затем поцелуями ее точеную шею и грудь, видневшуюся в глубоком вырезе. Он почувствовал, как Ирейна на мгновение напряглась, едва ощутив прикосновение своего супруга, словно по телу е прошел разряд, а затем обмякла, покорившись страстным ласкам Эйтора.
   Король ощутил трепет девичьего тела, по-прежнему такого же желанного, как и в первую их ночь. Он вдыхал нежный запах ее кожи, чувствуя исходящий от Ирейны жар, который, казалось, мог плавить сталь, чувствовал неистовое желание. И самого его в этот миг охватила страсть, и Эйтору стоило немалых усилий удержаться от того, чтобы не взять свою королеву прямо здесь и сейчас, послав к демонам слуг и стражников, всех, кто мог появиться в трапезной. И все же король сдержался, теша себя мыслью, что этой ночью его ждет щедрая награда за терпение.
  -- Я люблю тебя, моя королева, - прошептал Эйтор, прижимая к себе замершую Ирейну, кажется, даже переставшую дышать в эти мгновения. - Ты для меня - все! - и шепнул ей на ухо, обжигая нежную кожу жарким дыханием возбужденного мужчины: - Этой ночью я приду к тебе, моя госпожа.
  
   Девушка, в своих шестнадцать лет уже ставшая женщиной, сдерживала дыхание, чувствуя, что сердце бьется все спокойнее. Она едва совладала с собственным страхом, оказавшись в объятиях короля. Она боялась всегда, каждое мгновение, и особенно в тот миг, когда этот мужчина входил в ее спальню, на секунду застывая над ложем и пожирая взглядом, в котором голод смешивался с обожанием, чувствовавшую, как все внутри холодеет, королеву, свою жену милостью богов.
   А потом он наваливался на нее, не в силах больше терпеть, и брал со всей страстью, на какую был способен. Он входил в ее тело, шепча на ухо какие-то глупости, а Ирейна, извиваясь не от страсти, а от боли, пронзавшей ее нутро, лишь считала минуты, оставшиеся до завершения этой пытки. Порой она вскрикивала, а Эйтор принимал эти звуки за стоны сладострастия, вонзаясь в нее с еще большей силой, словно то был его последний день в бренном мире, и король стремился получить от него все, что было возможно.
   Ирейна боялась с того самого мгновения, когда увидела на балу этого могучего человека, источавшего уверенность и власть, на всех взиравшего, как на своих слуг. А когда из Фальхейна в замок ее отца, затерянный в глуши, явились гонцы в парадным мундирах, она просто разревелась, стоило только увидеть гвардейцев, въезжающих в ворота, ибо тогда уже девушка поняла, что значит этот визит.
  -- Король оказал нам великую честь, - тем же вечером провозгласил старый рыцарь, собрав свою родню в главном зале замка. - Ирейна вскоре станет королевой, матерью будущего наследника престола. Воистину, большей награды в знак признания заслуг наших славных предков перед этой державой нельзя было и желать! Будь ласкова с нашим государем, дочь моя, - обратился тогда к сидевшей по левую руку от него Ирейне старый Долмус, поднимая кубок, будто для тоста. - Пусть же знает государь, что нам ведома не только преданность и ярость в бою, но и нежность.
   Тогда она не сдержалась, разревевшись прямо на пиру. Расторопные служанки увели девушку в ее покои под смех и пошлые шутки отца, и там Ирейна рыдала все то время, что шли приготовления к свадьбе. Сердце сжималось при одной мысли, что вскоре она окажется за сотни лиг от родного дома, одна, принадлежащая человеку, которого видела прежде единственный раз.
   Потом слезы кончились. Словно пребывая в горячечном бреду, Ирейна под пение хора жрецов вошла в святилище Тайлы, дабы там был проведен свадебный обряд. Все, что произошло в тот день, казалось подернутым какой-то дымкой, все время хотелось проснуться, поняв, что видела лишь кошмарный сон. Но вот минул уже целый год, а пробуждение все никак не наступало.
   Страх и стыд, вот те чувства, которые пришли на смену горю, рвавшему на части сердце девушки пред свадьбой. Она боялась всего, боялась этого шумного города, который могла видеть только из окна своих покоев, огромного гулкого дворца, так не похожего на знакомый с младенчества замок, небольшой, уютный, с обветшавшими стенами. Королева, вовсе не чувствовавшая себя хозяйкой, боялась молчаливых слуг, появлявшихся беззвучно, будто призраки, и не меньший страх у нее вызвали гвардейцы-наемники, стоявшие возле каждой двери, неподвижные, точно статуи. Неважно, что слуги заботились о ней, избавляя от необходимости заниматься чем-либо, кроме чтения, игры на арфе или вышивания, чаще - в одиночестве, много реже - в обществе нескольких придворных дам. Молодая королева предпочла бы делать все сама, и чувствовала бы себя в большей безопасности, зная, что возле входа в ее спальню не стоят день и ночь молчаливые громилы, которые, конечно, потом, в казармах, не могли не посмеяться над теми звуками, что касались их ушей, когда король проводил ночь со своей супругой. Ей всегда казалось, что все, и прислуга, и телохранители короля бросать ей в спину взгляды, насмешливые, полные презрения.
   Но больше всего Ирейна боялась находиться рядом с этим огромным, сильным и властным человеком, с тем, кто отныне был ее супругом. При каждом его прикосновении девушке хотелось просто убеждать, спрятаться где-нибудь в бесконечном лабиринте коридоров и комнат, чтобы никто и никогда не смог ее найти. И еще больший ужас охватывал ее каждую ночь, когда в ее спальню входил король.
   Наверное, он любил ее, только по-своему, стремясь одарить свою молодую жену самыми страстными ласками. И Ирейна искренне пыталась ответить ему тем же, загоняя страх куда-то в самое нутро, в самые дальние уголки своего сердца. И тогда ее охватывал стыд, ибо ее прикосновения, поцелуи, ласки были неумелыми, робкими, каким-то неуклюжими. Ей казалось, что король в любой миг может просто уйти, пресытившись ее жалкими попытками доставить ему удовольствие, просто осмеяв ее. Но этого не случилось, напротив, в последние дни Эйтор, ее господин, поводил в спальне своей супруги все больше времени, становясь еще более неистовым.
  -- Что тревожит тебя, государь? - однажды, набравшись смелости, спросила своего супруга Ирейна. Это было две или три ночи назад. Король, хрипло дыша, разгоряченный, еще не отошедший от очередной сладострастной схватки, лежал на спине, правой рукой прижимая к своей груди, покрытой испариной, молодую жену. - Ты испытываешь страх и смятение, я чувствую это. Поделись со мной, не нужно тяготиться этим в одиночестве.
   Да, она действительно чувствовала, ибо была женщиной, а им дано много больше, чем мужчинам. Ведь не даром повелось еще с незапамятных времен, что именно женщины становились поистине могущественными колдуньями, будучи открыты тем тонким энергиям, что пронизывают этот мир, составляя то непостижимое, названное некогда душой. Вот и юная королева поняла, - не разумом, а сердцем, - что этот могучий воин, сильный и уверенный в себе, является к ней просто для того, чтобы забыться, чтобы, потратив все силы на любовь, хоть несколько мгновений не думать о том темном, что мучило его, словно вампир, высасывая все чувства, кроме одной лишь тоски.
   Пожалуй, при свете дня Ирейна никогда не осмелилась бы спросить короля о том, что он пытался забыть, погружаясь в омут страсти. Но сейчас, во тьме, когда между ними двумя не было никаких преград, когда тела и души сливались воедино, это далось намного легче. И даже сам Эйтор не удивился, что его Ирейна первой заговорила с ним, прежде никогда не позволяя себе этого. Король уже привык к тому, что его жена почти всегда молчит, покоряясь мужу.
  -- Сон, - хрипло вымолвил король, лаская тело своей жены. - Только сон. Но я вижу его вновь и вновь, и с каждым разом он становится все ярче. Однажды я совершил ошибку, стоившую нескольких жизней. Я не хотел этого, не думал, что все зайдет так далеко, - произнес он с неподдельной болью в голосе.
   Перед глазами Эйтора снова предстала та картина - пылающий храм, отсеченная одним взмахом клинка голова, катящаяся по склону во мрак, и юноша, рвущийся из рук облитый кольчужной броней воинов, рычащих от натуги, ибо почти невозможно удержать того, кто впал в боевое безумие. Он хотел забыть это, пытался убедить себя, что все это было давно, что каждый в свое жизни совершал нечто такое, в чем потом раскаивался. Король надеялся, что искупил свою вину теми муками, которыми сам терзал свою душу, но понимал, что этого мало, что цена предательства намного выше, чем бы того хотелось.
  -- Исправь ту ошибку, если ее еще можно исправить, - прошептала, крепче прижимаясь к груди своего супруга Ирейна. - Или живи с ней, если свершившееся прежде теперь невозможно изменить. Ты ведь сделал немало благого, чтобы искупить свой грех перед ликом Судии.
  -- Больше всего я страшусь Последнего Суда. Нет таких добрых дел, какие искупили бы грех, который я совершил в своем тщеславии, алчности и глупости, - неожиданно признался тот, кто при свете солнца становился владыкой Альфиона, а сейчас же был просто жаждущим ласки мужчиной, сердца которого так внезапно коснулось чувство, называемое - он верил в это всей душой - любовью. - Но пока ты рядом, моя королева, ничто не страшит меня.
   И Эйтор любил Ирейну до рассвета, яростно, неистово, так, как никогда прежде, терзая ее нежную плоть. Юная королева в тот раз впервые забыла о своем страхе, поняв, что рядом с ней обычный человек, способный чувствовать, бояться и переживать. И она щедро одаривала его своими ласками, не стыдясь свое незнания, просто пожелав дать этому человеку успокоение хотя бы до той минуты, когда солнце вновь взойдет над лесом, залив золотом улицы древнего Фальхейна.
  
   Будни короля - это вовсе не одни только развлечения, как думают многие, никогда не ощущавшие на собственных плечах бремя власти. Вот и Эйтор после завтрака должен был вновь отправляться в тронный зал, дабы выслушивать коленопреклоненных просителей, явившихся в столицу со всех концов Альфиона. Он сам обрек себя на это, словно наказывая, и потому честно отбывал повинность, терпеливо внимания гневным или горестным воплям своих подданных, не делая разницы между рыцарем, купцом или простым хлебопашцем, у которого сосед украл кобылу. Не только эти люди обязаны были служить ему, но и король должен был давать им хоть что-то взамен за их верность, иначе грош цена его власти.
   Однако до назначенного часа еще оставалось немного времени, и Эйтор решил развеяться в фехтовальном зале. Зал этот, просторное помещение длиной целых сто сорок шагов, располагался в восточном крыле, и по дороге туда королю не единожды попадались навстречу свободные от несения караула гвардейцы. Воины, завидев государя, вытягивались в струнку, отдавая честь, как привыкли делать это в Дьорвике, выказывая почтение старшим по чину. А Эйтор спешил к своей цели, лишь коротко кивая в ответ.
   Этим залом редко пользовались наемники, охранявшие дворец, предпочитая тренироваться в внутреннем дворе, где было достаточно простора для целой сотни воинов. И сейчас, войдя в длинное помещение, король оказался там один, и эхо его шагов гулко разносилось под сводами. На мгновение Эйтор застыл, размышляя, не стоит ли позвать кого-нибудь из своих гвардейцев, чтобы позвенеть секирами или помахать учебными мечами, нарочито затупленными, с клинками из мягкого железа. Но вдруг королю просто захотело побыть одному, и он, пройдя мимо стоек с мечами, булавами и прочим оружием, взял с полки свой лук.
   Пальцы Эйотра железной хваткой сомкнулись на шероховатой рукояти, и он вслепую достал из колчана длинную стрелу, наложив ее на тетиву. Этот лук, огромный, в рост человека, изготовленный из упругого тиса, был, конечно, не ровней тем невероятно мощным сооружениям, которыми пользовались его дьорвикские наемники, но и он был опасным оружием. Эйтор рванул тетиву, мгновенно выпуская ее из руки, и стрела с гулом устремилась к мишени, укрепленной в другом конце зала. Узкий, точно игла, бронебойный наконечник вонзился точно в глазницу шлема, хранившего уже сотни царапин и щербин от стрел и клинков.
   Это был неплохой выстрел, и король искренне порадовался за себя, ведь мало нашлось бы стрелков, способных возгнать стрелу в прорезь шлема за сто шагов. Конечно, до мастерства своих собственных телохранителей, опробовавших свои навыки не на плацу, а в бою, Эйтору было далеко, как в стрельбе из лука, так и в фехтовании или иных боевых искусствах. И все же он считал себя, и вполне заслуженно, достаточно умелым бойцом, хотя и сам не смог бы сказать с уверенностью, к схватке с каким противником готовится.
   Снова и снова король Эйтор рвал тетиву, посылая в недолгий полет длинных хищноглавые стрелы и слыша сперва шелест оперения, а затем - глухой удар, когда очередная стрела достигала цели. Сейчас он не просто тренировался, а словно расстреливал свои кошмары, но все равно понимал, что прошлое невозможно уничтожить, и очень сложно взять забыть его, отмахнувшись, как от несущественного пустяка.
   Когда в шлем ударила уже восьмая стрела, Эйтор почувствовал позади шаги, услышал чье-то дыхание и обернулся, опуская вниз лук с наложенной на тетиву новой стрелой. Из такого положения, внешне не вызывающего опасений, король мог произвести выстрел почти мгновенно, не оставляя противнику шансов на спасение.
  -- Ваше величество, - перед правителем Альфиона стоял невысокий плечистый мужчина, темноволосый, что говорило о его дьорвикской крови, и облаченный в алый камзол, мундир королевских гвардейцев. - Ваше величество, прибыл гонец, - сообщил воин. - Он срочно желает видеть вас.
   Этот воин с фигурой вышедшего на покой борца, чьи стальные мускулы не обмякли, просто обросли жирком, ничуть не мешавшим разить быстро и сильно, был командиром наемной гвардии, тех, кто охранял жизнь и покой государя Альфиона, а также следил за порядком во всем Фальхейне. Под началом Оберта Дер Габельна, рыцаря Оберта, как принято было обращаться к особам дворянской крови здесь, на севере, находилось пять сотен отчаянных рубак, воинов из далекого Дьорвика.
   Две сотни латников, завораживающих убийственной красотой своих конных атак, когда лавина облитых сталью рыцарей мчалась, точно железная волна, сметя любые преграды, были главной силой гвардии. В прочем, они были одинаково страшны и верхом, и в пешем бою. Эти воины не уступали никому во всем королевстве, будучи вооружены и обучены лучше даже, чем рыцарские дружинники. Каждый из них, прежде, чем податься в Альфион, успел послужить своему королю, повидав достаточно крови. Теперь же они верно служили Эйтору, и пятьдесят этих воинов постоянно находились во дворце. Этого хватило бы, чтобы отразить атаку проникших в столицу заговорщиков, которых не могло быть очень много, и которых нынешний король опасался больше, нежил любого внешнего врага, ибо дальним соседям, поглощенным своими заботами, пока, кажется, не было дела до Альфиона.
   Латников поддерживали стрелки, легкая дьорвикская пехота, вооруженная луками. Прежде служившие в пограничной страже, лучники имели едва ли не больше опыта, нежели тяжеловооруженные бойцы, ибо тем редко приходилось сражаться с эльфами. Каждый из трехсот лучников был великолепным стрелком, доказывая свое мастерство, когда являлся в Фальхейн, дабы стать одним из телохранителей короля. Но также они отменно владели клинком или пехотным копьем-дардой. Еще недавно лучников было четыреста, но сотня этих храбрых и умелых воинов погибла на берегах Эглиса, плечо к плечу с дружинниками и ополченцами старого лорда Фергуса. С тех пор вера Эйтора в своих гвардейцев лишь укрепилась, а что до потерь, так король щедро вознаграждал своих воинов, а потому, не было сомнений, вскоре с юга явится немало солдат удачи, пожелавших сменить дьорвикский мундир на парадные мантии с гербом Альфиона.
  -- Что за гонец, - стараясь сдержать волнение, спросил король. Неужели предчувствия его не обманули, и случилось нечто страшное, бунт лордов, к примеру, или нашествие олгалорских горцев? Сердце Эйтора предательски сжалось в этот миг. - Откуда он прибыл, рыцарь Оберт, и какие вести привез?
  -- От лорда Грефуса, Ваше величество, - с достоинством ответил капитан гвардии, поклонившись и положив широкую ладонь на эфес меча. - Он желает видеть вас немедленно.
   Гонец, хрупкий юноша, лицо которого, однако, пересекал багровый шрам, явно след удара, нанесенного клинком или жалом боевого копья, ждал за дверями, под присмотром четверки дюжих гвардейцев. Двое из них, дождавшись приказа государя, вошли следом за вестником в фехтовальный зал, зорко следя за каждым его движением. Даже здесь, во дворце, где, казалось бы, никакая опасность не может угрожать государю, эти воины ни на миг не теряли бдительность, готовые ко всему.
  -- Капитан моей гвардии сообщил, что ты желаешь видеть меня, - уставившись на прибывшего посланника тяжелым взглядом, произнес король. - Говори же, что ты желаешь мне сообщить! - властно добавил он.
   Увидев гонца, Эйтор понял, что этот мальчишка явился издалека и сильно спешил, поскольку не успел даже снять запылившийся плащ, на котором был вышит герб Грефуса, и почистить сапоги.
  -- Сир, - юнец отвесил низкий поклон, завидев государя. Он еще не имел права носить золотые шпоры, а потому демонстрировал своему сюзерену более явные знаки почтения, чем положено было полноправным рыцарям. - Сир, мой господин, лорд Грефус, велел передать вам, что посланное на север войско возвращается с победой. Хварги разгромлены и отступили к своим горам.
  -- Вот как? - вскинул брови Эйтор, переводя дух. - Это добрая весть! Как скоро лорд Грефус будет здесь?
  -- Я опередил его лишь на полдня, Ваше величество, - ломающимся голосом ответил гонец. Возможно, он уже успел побывать в жестокой схватке, но, разговаривая с правителем Альфиона, все же испытывал сильно волнение, что вызвало подобие радости в душе самого короля. - Вскоре лорд вместе со своими рыцарями и отличившимися в боях воинами явится в столицу.
   Новость была действительно радостной. Орда кровожадных дикарей могла причинить немало горя, огнем и мечом пройдясь по полуночным уделам королевства. И тем горше было вспоминать, как медленно, со сколь явной неохотой собиралось рыцарское ополчение. В конце концов, владения Фергуса как раз и были расположены на севере, и кому, как не ему, было опасаться появления хваргов, жестокость которых давно уже вошла в поговорки?
   Вот только другие лорды, чьи замки стояли южнее, не спешили стать на защиту королевства, здраво полагая, что варвары, в худшем случае, опустошат лишь Порубежные уделы, обитатели которых все равно никому не платили дань, а, значит, были бесполезны для благородных господ. Да и овевать с не ведающими рыцарских законов дикарями намного опаснее, нежели грабить земли своих соседей. Вот и сложили головы в том гиблом краю сто наемников, сто королевских гвардейцев, ослабив мощь государя, и позволив лордам и дальше развлекаться усобицами, точа зуб и на самого Эйтора.
  -- Что ж, думаю, столь доблестному воину должно оказать наше монаршее почтение, - усмехнулся король. Затем он взглянул на капитана гвардии и приказал: - Рыцарь Оберт, готовьте своих воинов. Прикажите седлать коней! Я встречу победителя варваров и вместе с ним въеду в столицу!
  
   Казавшиеся нерушимыми стены, сдавливавшие бурлящий город, будто каменная петля, остались позади, и вокруг, сколько хватало взора, раскинулись поля, где-то вдалеке обрывавшиеся поросшими редким лесом холмами. Тракт, уводивший на восток от Фальхейна, скрывался за горизонтом, и король Эйтор до рези напрягая глаза, вглядывался туда, где сливались небо и земля, и где с минуты на минуту должны были появиться закованные в сверкающую броню рыцари, победители, с триумфом возвращающиеся в столицу. Но время шло, а дорого оставалась по-прежнему пустынной.
  -- Они не станут спешить, опасаясь загнать своих скакунов, - негромко произнес Оберт Дер Габельн, всюду следовавший за своим королем, стоило тому хоть на миг оказаться за пределами дворца. Этот воин служил не ради золота, относясь к своему долгу телохранителя, как к величайшему благу.
   Дьорвикский рыцарь не один сопровождал своего государя в этом небольшом путешествии. Позади него восседали на спинах стройных рысаков еще двадцать гвардейцев, все как на подбор рослые и широкоплечие. Будто вросшие в седла, они неподвижно сидели на спинах своих рысаков, не выпуская из рук поводья. Каждый, в том числе и сам Дер Габельн, был вооружен длинным мечом, а у половины воинов на ленчике седел висели легкие арбалеты. Но все же король Эйтор отправлялся не на битву, поэтому особо усердствовать его воины не стали, из оружия ограничившись только этим, также облачившись в кованые нагрудники поверх своих алых камзолов, а головы защитив легкими шлемами-бацинетами с кольчужной бармицей, ниспадавшей на плечи.
  -- Еще мгновение, и мы увидим их, Ваше величество, - вымолвил командир королевских телохранителей, указывая на совершенно пустой тракт.
   В чем-то капитан гвардии Эйтора оказался прав, но сперва они увидели не идущую с победой рать, а только клуб пыли, столбом поднимавшейся к небу из-за дальних холмов. Последние дни стояла сухая погода, да и сегодня солнце ощутимо припекало, а потому пыль и колышущееся марево раскаленного воздуха на горизонте мешали разглядеть что-либо.
  -- Это они, сир, - воскликнул капитан королевской гвардии. - Наконец-то!
   В клубах пыли сперва проступили какие-то нечеткие силуэты, фигуры, лишь весьма отдаленно напомнившие человеческие. Но с каждым мгновением они становились все четче, будто обретая плоть, и наконец серая стена словно вытолкнула из себя ехавших ровными рядами, стремя в стремя, всадников в полном вооружении. Над их головами реяли пестрые штандарты, и на самом большом из них, окрашенном в зеленый и желтый цвета, уже можно было различить черный шестопер, герб рода Грефусов, древний, уважаемый герб, знакомый многим в Альфионе. Доблестный воин и искушенный полководец следовал во главе своего воинства, желая первым вступить в ожидающий своих героев Фальхейн.
  -- Вперед, - приказал Эйтор, не в силах больше сдерживать себя. - За мной! - И, будто показывая пример своим спутникам, пришпорил коня, поскакав навстречу закованной в сталь колонне, явившейся с севера.
   Идея встретить победителей у стен столицы, вместе вернувшись в город, по которому уже разошлась радостная весть, показалась королю Эйтору весьма занятной. Стоило оказывать знаки внимания тем, кто верно служил государю, и, кроме этого, король вдруг почувствовал жгучую зависть при мысли, что толпа будет рукоплескать не ему, а лорду Грефусу, когда тот въедет в город, чтобы предстать перед своим повелителем. А потому, призвав своих верных гврадейцев, ибо покидать город совсем без свиты было несколько опрометчиво, Эйтор немедленно, стоило только выслушать гонца, двинулся на встречу победоносной армии лорда.
   И вот они стремительно сближались, королевские гвардейцы, которые, выстроившись парами, галопом мчались за своим государем, и ехавшие в колоне по трое рыцари Грефуса, пустившие своих коней шагом. Увидев приближавшегося короля, окруженного облаченной в гербовые плащи свитой, воины невольно подравняли ряды, желая предстать перед своим правителем в более величественном виде. Когда между отрядами осталось не более сотни шагов, Эйтор вскинул руку, громко скомандовав:
  -- Стой! - А сам, сдерживая своего коня, медленно двинулся вперед.
   Мгновение спустя колонна рыцарей, над которой вздымался настоящий частокол длинных копий-лэнсов, над которыми трепетали на ветру сотни ярких вымпелов, тоже остановилась, и от ее головы отделись три всадника. Все они были облачены в латы, начищенные до зеркального блеска. Хотя обычно войско в походе двигалось без доспехов, сейчас рыцари и простые солдаты готовы были терпеть жару и тяжесть брони, ради того, чтобы проехать по улицам альфионской столицы при полном параде, в латах, с прочными копьями в десницах, верными клинками на бедре и боевыми стягами, осенявшими все это воинство.
   Тот воин, что находился справа, держал в руке древко зелено-золотого знамени, левый поднял к небу увенчанное вымпелом, окрашенным в те же цвета, рыцарское копье. А посередине ехал сам лорд Грефус, воин, разгромивший ужасных хваргов.
  -- Лорд, - король Эйтор приблизился к полководцу. - Рад видеть, что вывернулись с победой. Вы избавили королевство от множества бед, и ваши заслуги никогда не будут забыты.
  -- Сир, благодарю вас, - кивнул Грефус.
   Лорд был в латах, великолепных доспехах гномьей работы, какими могли похвастаться единицы рыцарей во всем королевстве. Нагрудник кирасы был украшен искусной гравировкой, изображавшей сплетенных драконов. Шлем Грефус, однако же, снял, прицепив его к луке седла, и потому его русые с обильной проседью волосы свободно развевались на ветру, а широкая борода, словно у того же гнома, топорщилась.
   Подбоченившись, Грефус восседал верхом на могучем боевом коне-дестриере, покрытом попоной, возложив ладонь на выложенную золотом рукоять длинного меча в полторы руки. Он сейчас выглядел не верным слугой, исполнившим волю владыки, но, скорее, готовившимся вступить в покорившийся без боя чужой город, как истинный завоеватель.
  -- Это огромная честь для меня, для каждого воина, что вы лично изволили встретить нас, Ваше величество, - со всем возможным почтением произнес лорд, буквально светившийся от гордости. - Мы рады, что оправдали ваше доверие, мой король!
  -- Это лишь то немногое, что я могу сделать, - спокойно ответил Эйтор. - Вы защитили королевство от страшной угрозы, и каждый из моих подданных обязан благодарить вас, лорд. А я уже приказал готовить пир, дабы восхвалить вашу доблесть и помянуть тех, кто пал, сражаясь во имя короля и королевства. Торжествующий Фальхейн ждет вас, лорд, дабы приветствовать героев, принесших победу!
   И они все вместе двинулись на восток, к столице, жители которой, услышав весть о победе, должно быть, уже собирались на улицах, желая поприветствовать героев. Первыми следовали королевские гвардейцы, ни на миг не забывавшие о своем долге защищать владыку Альфиона, за ними, бок о бок, - лорд Грефус и сам король Эйтор, затем паж и знаменосец полководца-триумфатора, и, наконец, все прочие рыцари, каждого из которых сопровождали оруженосцы и несколько простых дружинников.
   Колонна всадников, извиваясь меж холмов, точно огромная змея, закованная в стальную чешую, медленно приближалась к стенам столицы. Стоило только стражникам, охранявшим ворота Фальхейна, увидеть войско, как над городом разнеслось пение труб, славивших победителя.
  -- Сегодня день вашего триумфа лорд, - воскликнул король, когда они миновали ворота, въехав в принарядившийся в ожидании гостей город. - Весь Фальхейн и весь Альфион нынче будут славить вашу доблесть!
  
   Победоносное воинство вступило в торжествующую столицу. Несколько сотен воинов в начищенных до блеска доспехах, с воздетыми к небу копьями и знаменами, величаво шагали по главной улице альфионской столицы. Воины подровняли ряды, стараясь выглядеть как можно более доблестными, и лишь изредка украдкой бросали по сторонам полные гордости взгляды. В этот миг все, начиная от самого лорда и вплоть до последнего оруженосца, чувствовали себя настоящими героями, ведь даже сам король оказал им особое почтение.
   В голове лязгавшей сталью колонны следовала конница. Рыцари в покрытых гербовыми туниками доспехах, в шлемах с поднятыми забралами, - дабы каждый мог видеть мужественные лица отважных воинов, - увенчанных пышными султанами перьев, гордо взирали на пестрый людской океан с высоты своих боевых коней. Могучие всадники, внушавшие подспудный страх своей мощью, величаво проплывали мимо восторженных зевак, громко кричавших, когда видели над головами этого грозного воинства знакомые гербы.
   Рыцарей сопровождали оруженосцы, молодые дворяне, воспитанники знатных господ, и конные воины-сержанты. Все они имели почти такие же доспехи и оружие, что а сами рыцари, вздымая к небу увенчанные ярко сверкавшими наконечниками копья. За латниками следовали конные стрелки в кольчугах-хауберках, с подвешенными к седлам длинными луками или арбалетами. И в самой средине этого внушающей страх одним своим видом армады, под охраной лучших бойцов вороной конь вез прах лорда Фергуса, самого доблестного воина королевства. Сегодня он должен был принимать почести наравне со всеми остальными, ибо, возможно, его стойкость, храбрость той горстки воинов, что приняли на себя удар врага, и позволила сегодня торжествовать победу.
   Следом за конницей в ногу шагала, плотно сбив свои ряды, пехота, и от поступи нескольких сотен полностью вооруженных солдат задрожали стены домов. Они были разделены на равные квадраты-баталии, каждая - под знаменем своего сеньора, гордо реявшим над островерхими касками. Облитые кольчугами и тяжелыми чешуйчатыми бронями, шли копейщики, держа на левом плече щиты, блестевшие свежей краской. Над их головами топорщился настоящий лес всевозможных гизарм и алебард, хищные наконечники которых мерно покачивались в такт шагам. И каждый, наверное, представил, как эти суровые бойцы стоят в открытом поле, словно живая стена, плотно сомкнув щиты и ощетинившись своими копьями в ожидании вражеской атаки.
   Горожане с восхищением взирали на марширующих воинов, а те с трудом сдерживались, чтобы не бросать по сторонам любопытные взгляды, поскольку очень многие из них, большей частью - обычных крестьян, призванных своими сеньорами под знамена и теперь наравне с самим рыцарями купавшихся в лучах славы, впервые оказались в столице. В прочем, они не сомневались, что еще успеют пройти по этим улицам и вне строя, горланя песни и размахивая кувшинами с пивом, ведь торжественный пир ждал не только рыцарей, но кое-что придется и на долю простых солдат.
   Лорд Грефус оставил позади многочисленные обозы с припасами и ранеными, стремясь придать своему появлению в Фальхейне большую торжественность, а потому растянувшееся длинной колонной войско замыкал отряд пеших арбалетчиков. Суровые богатыри в стеганых куртках и касках-капелинах, они все были профессиональными воинами, дружинниками, ибо самострел - оружие хотя и легкое в обращении, но слишком дорогое, чтобы доверять его простым крестьянам. Сейчас стрелки вышагивали величаво, придерживая на плечах тяжелые арбалеты со стальными дугами и снисходительно посматривая по сторонам. Для них город, даже такой большой, как Фальхейн, был не в диковинку, и все равно каждый предвкушал знакомство с его кабаками и веселыми девицами.
   А вдоль улиц собралась огромная толпа. Глашатаи уже разнесли весть о возвращении с победой лорда Грефуса, а также и о том, что в честь этого события будет устроен праздник, и горожане успели приготовиться к торжеству. Надев самые яркие наряды, они приветствовали вошедших в город воинов, хотя немало почестей перепало и на долю самого государя.
  -- Слава лорду Грефусу, - наперебой кричали мужчины и женщины, размахивая над головами шляпами, чепцами, просто платками. - Слава победителю! Да здравствует король!
   Кое-кто украсил свои дома знаменами или даже яркими ленточками, придав им праздничный вид. Войско двигалось по городу, а люди шли следом, продолжая восхвалять доблесть воинов, их предводителя и самого короля. И Эйтор в этот миг даже почувствовал себя действительно причастным к победе, забыв на какое-то время обо всех своих тревогах.
   Звеня доспехами, ряды воинов проходили по дворцовой площади, на которой уже выстроилась под развевающимися знаменами сотня королевских гвардейцев. Печатая шаг, колонны облитых сталью доспехов бойцов гордо шагали по мостовым, под звуки труб и радостные крики фальхейнцев покидая город через южные ворота. Часть из них сразу же отправится по домам, другие же, разбив лагерь возле городских стен, будут ожидать своих сеньоров, поскольку для рыцарей король уже приказал готовить пир.
  -- Прошу, лорд, - Эйтор указал на вход во дворец. - Все готово к празднику. Сегодня вся столица будет поднимать кубки за вашу храбрость!
   Король и лорд Грефус рука об руку вошли под своды дворца, сопровождаемые двумя десятками самых знатных или наиболее отличившихся в боях рыцарей, гордо шагавших по гулким коридорам. Гвардейцы, завидев торжественную процессию, поспешно распахивали двери, салютуя оружием победителям, отчего те исполнялись еще большей гордости.
   А в трапезной зале, предназначенной для пышных приемов, и потому большую часть времени пустовавшей, все уже было готово в ожидании гостей. Слуги развесили на стенах знамена с гербами короля и лорда Грефуса, разожгли камин и расставили на столе множество свечей, поскольку средина дня уже миновала, и сумерки вот-вот должны были опуститься на Фальхейн. Повара тоже совершили свой маленький и неприметный подвиг, успев собрать стол, подобающий моменту. Словно заведенные, они метались между кухней и трапезной, к появлению Грефуса со своей свитой приготовив все, чего только можно было желать, от жареного кабана, только на рассвете доставленного охотниками, до фруктов в сахаре, не забыв, разумеется, достать из погребов вино и эль.
   Рыцари, минуя почтенный караул облаченных в парадные мундиры и сверкающие доспехи гвардейцев, чинно рассаживались за длинным столом, и слуги тотчас наполняли их кубки ароматным вином. Музыканты коснулись струн своих арф и лютней, и под сводами зала зазвучали первые звуки какой-то древней баллады, как и должно быть в такой день, повествующей о героях и сражениях. Своего часа ждали шуты и скоморохи, притаившиеся пока в дальнем углу и для разминки жонглировавшие стащенными с господского стола яблоками.
   Пир начал король, как и полагается, занявший место во главе стола. И возле него, побелев от волнения и боясь поднять глаза на блистательных рыцарей, громко разговаривавших и отпускавших полые шутки, сидела юная королева, единственная женщина, присутствовавшая на этом торжестве.
  -- Лорд Грефус, братья рыцари, - Эйтор встал подняв огромный кубок из чистого золота, полный терпкого вина. - Сегодня я и весь Альфиона славим вашу доблесть. И я хочу выпить за победу, с которой вы вернулись из дальнего похода, достойного быть воспетым менестрелями. Вы вернули мир и покой в земли Альфиона, своей грудью заслонив королевство от орды кровожадных дикарей, не посрамив честь ваших славных предков, братья мои!
   Рыцари, держа кубки на весу, терпеливо слушали славословия своего короля, бросая голодные взгляды на бесчисленные блюда, которыми был заставлен огромный стол. Но прикоснуться к ним прежде, чем закончит свою речь государь, эти воины не могли, и тем больше были их душевные терзания.
  -- Но, воздавая вам по заслугам, восхваляя вашу доблесть и отвагу, мы не можем забыть тех, кто не вернулся, кто погиб, прославив свои имена на века, - продолжал король Эйтор, переводя взгляд с одного лица на другое. - Погиб лорд Фергус, чья храбрость не нуждается в подтверждении, погибли многие рыцари и простые воины, приняв геройскую смерть, остановив врага.
   Не все приняли слова своего короля сердцем, но многие рыцари потупили взоры, вспомнив то, скорбное зрелище, которое открылось им на берегах Эглиса, в той тесной долине. И сейчас перед ними вновь предстало поле сражения, усеянное останками тел воинов, которых некому было предать земле, тех, благодаря кому сейчас все они могли слушать здравницы, произносимые Эйтором, искренне поверив, что действительно спасли Альфион.
  -- Мы будем помнить наших павших братьев, - чувствуя, как предательски дрожит голос, молвил король. Видимо, переживания минувших дней не прошли даром, и отчего-то в эти минуты государь не мог воспринимать происходящее отстраненно, дав волю чувствам. - И потому, братья рыцари, я поднимаю этот кубок за всех, за тех, кто выжил, дабы принять почести, положенные победителям, и равно за тех, кого более нет с нами. Вечная слава героям. Вечная память павшим!
   Кубки были осушены в полнейшем молчании. Перестали играть музыканты, и даже пламя в камине будто бы стало гореть чуть слабее, не наполняя просторный зал гулом и треском.
   Из-за плотно затворенных дверей трапезной вдруг донесся странный лязгающий звук. Сперва никто не обратил на него внимания, но затем предавшиеся пиру рыцари, поняв, что означали эти звуки, одни за другим обратили свои взоры ко входу в зал, в нерешительности переглядываясь. Они были воинами, с детства привычными к оружию, а потому быстро распознали звон клинков. Там, за этими высокими, в два человеческих роста, дверями шел бой, и отзвуки его усиливались с каждым мгновением.
  -- Что это, - король Эйтор невольно привстал, почувствовав страх перед неизвестностью. Он вдруг понял, что все неясные страхи, что мучили его уже много дней, лишая сна, отнимая радость бытия, в эти мгновения обретали плоть. - Что происходит, будь я проклят?
   Двери распахнулись, и через порог, растянувшись на мраморном полу, рухнуло окровавленное тело в алом камзоле королевского гвардейца. Удивление пировавших рыцарей было столь велико, что они не сразу заметили застывших над трупом людей, сжимавшие в руках окровавленные мечи и взведенные арбалеты. Кто-то из рыцарей, повинуясь въевшимся в кровь за годы боев и сражений инстинктам, вскочил, было, из-за стола, хватаясь за кинжалы, но нацеленные на них оголовки железных болтов мгновенно остудили самые горячие головы.
  -- Прошу прощения, что побеспокоил вас, - на средину зала уверенно походкой вышел могучий воин, крепко стиснувший в деснице тяжелый риттершверт. Он неторопливо шагал вдоль стола, приближаясь к оцепеневшему от ужаса королю. - Меня не приглашали на вашу славную пирушку, но я все же решил почтить ее своим присутствием. Все-таки, это мой дом, и, полагаю, я могу являться сюда без особого приглашения. Или ты, братец, не рад видеть меня? - вдруг ощерился этот гигант, с прищуром взглянув на лишившегося дара речи короля Эйтора.
   Кое-кто забормотал древние заговоры от злых духов, иные принялись озираться в поисках пути к бегству. Каждый, кто был здесь в этот миг, ощутил запах смерти, который принесли с собой незваные гости. И многие узнали вломившегося на пир воина, пусть и не видели его уже долгих двадцать три года, за которые юноша стал мужчиной.
  -- Эрвин, - справившись с собой, вымолвил король, не в силах отвести взор от явившегося, не иначе с того света, принца. Могущественный владыка в этот миг понял, что чувствует тот самый кролик, который вдруг нос к носу сталкивается с большим и очень голодным удавом. - Эрвин, зачем ты восстал из той могилы, в которой гнил все эти годы?
   Ледяные пальцы страха сжали сердце Эйтора, с ужасом взиравшего на нежданного гостя. Как же он хотел проснуться, поняв, что увидел лишь страшный сон, один из многих, не первый и не последний! То, что происходило сейчас, казалось чем-то неправильным, неестественным, ведь мертвецам должно тихо и мирно лежать в своих склепах, не мешая живым.
   Но пробуждение не наступало, и Эрвин, тот, чье имя, чье лицо владыка Альфиона никак не мог забыть уже долгие годы, никуда не собирался исчезать. Он возвышался над всеми, словно гранитный утес, могучий, уверенный в себе, источавший волны силы и злобы, мгновенно сковывавшей волю всякого, кто хотя бы взглянул на этого бесстрастного и бесстрашного воина.
   Сын покойного короля, тот, кого нынешний правитель Альфиона стремился вычеркнуть из жизни, заставив себя поверить, что Эрвин никогда не вернется, крадучись приближался к Эйтору, точно готовящийся к броску хищный зверь. Да он и был хищником, матерым волком, жаждущим вонзить клыки в теплую, сочащуюся кровью плоть. И король вдруг понял, что увидеть новый рассвет ему не суждено.
  -- О, нет, брат мой, - усмехнулся сын Хальвина, ничуть не похожий на мстительного духа, с презрением взглянув на едва сдерживавшего дрожь Эйтора. - Я - не морок, как бы тебе этого ни хотелось. Я живой. Надо было тогда, двадцать три года назад закончить начатое. Но ты оказался слаб, а слабому не место на троне Альфиона. Потому я и решил вернуть себе наследство отца, братец. И сейчас ты сам отправишься в могилу!
  

Глава 7 Ночь ответов

   Дорога, узкая и извилистая, шла под уклон, всего в полусотне ярдов будто растворяясь в тумане. Порой казалось, что там, в дымке, окутанное мглистой пеленой, путников ждет какое-нибудь огромное и вечно голодное чудовище, распахнувшее пасть в которую, ничего не видя перед собой, и войдут те, кто потревожил покой гор.
   Макс Вернен, чувствуя, как ходят ходуном бока его жеребца, которому передалось беспокойство наездника, невольно коснулся рукояти меча. Один из его провожатых, тот, что ехал впереди, уловил это движение, бросив через плечо презрительный взгляд. Конечно, это ведь были его горы, его дом, и каково этому нечесаному дикарю представить, что может чувствовать житель равнин, впервые оказавшийся среди этих лесов и склоном, вечно подернутых дымкой.
   Вместе с Максом к заветной долине, которая должна была уже вот-вот открыться взорам путников, следовали еще трое, варвары, горцы. На фоне этих косматых, с заплетенными в косички усами и бородами, одетых в мешковатые штаны, полотняные рубахи и тяжелые шерстяные плащи мужиков Макс, гладко выбритый, в чистом, несмотря на долгое путешествие, камзоле, казался сущим чужаком. Таким он, между прочим, и был.
   Если бы не воля господина, которому Макс, как и еще несколько десятков отчаянных рубак, солдат удачи, был предан всей душой, едва ли воин когда-нибудь явился бы в этот неприветливый край.
  
  -- Зря ты туда едешь, господин, - беспокойно сказал хозяин постоялого двора, последнего в предгорьях Олгалорских гор, провожая в путь своего постояльца. Макс остановился там, дабы дать отдых коню, да и самому ему не мешало набраться сил. И, кажется, желание путника направиться на восток, в горы, не на шутку встревожило трактирщика. - С тех пор, как почил король наш, светлой памяти Хальвин, они никого видеть не желают. Запросто могут стрелами встретить, без разговоров. Дикий народ, - вздохнул мужик, качая лохматой головой. - Свирепый, нелюдимый, будто медведи.
   Трактирщик был прав. Те, кто обитал в горах, не привечали чужеземцев, делая исключение только для торговцев, и то не всегда. И они зорко стерегли границы своих владений, а потому очень быстро обнаружили присутствие незваного гостя, который, в прочем, и не скрывался. Он прибыл сюда не лазутчиком, а послом, и ему нечего было бояться. Во всяком случае, так воин думал до встречи с горцами.
   Он так же ехал по извивающейся меж склонов тропе, едва или достойной называться дорогой, пустив коня шагом и нервно поглядывая на вознесшийся по обе стороны от этой тропы сумрачными стенами лес. Казалось, этот край впал в странное оцепенение, словно заснув на века. Горы, окутанные мглой, встречали пришельца молчанием, словно отсюда враз ушла всякая жизнь, и даже ветер стих, будто опасался нарушить покой сумрачного, неприветливого леса.
   Но этот край вовсе не был безжизненным, просто не всегда те, кто величал себя хозяевами этих гор, считали нужным показываться чужакам на глаза, а уж прятаться-то от стороннего взора они умели мастерски. Уже долгое время Максу казалось, что спину ему буравит чей-то пристальный и весьма недобрый взгляд, но воин, как ни старался, до сих пор не смог обнаружить хоть какой-то намек на присутствие рядом с собой живого существа, будь оно разумным созданием, или просто диким зверем.
   Путник был вооружен - на поясе висел длинный меч, а также кинжал, а к седлу он приторочил арбалет из тех, что взводились при помощи рычага, - и не боялся людей. Но он знал, что в этих горах можно наткнуться на кого-то гораздо опаснее человека, и не всякого обитателя этих мест можно одолеть обычной сталью.
  
   Шелест оперения показался грохотом, расколовшим опустившееся на тропу безмолвие, и Макс вздрогнул, мгновенно выхватывая клинок. Стрела, длинная, с широким наконечником и серыми перьями на древке, с глухим стуком вонзилась в ствол ивы, своей кроной нависшей над дорогой. И Макс был уверен, что слышит скрип вновь натягиваемой тетивы.
  -- Чужак, кем бы ты ни был, тебя здесь не ждут, - неожиданно где-то совсем рядом раздался голос, явно принадлежавший человеку. Тот, кто укрывался в зарослях, наверняка взяв всадника на прицел, говорил с жутким акцентом, и Макс понимал его с огромным трудом. - Убирайся туда, откуда пришел, и никогда впредь не смей нарушать границы владений Кланов!
   Макс огляделся, пытаясь понять, где спрятался невидимый страж, но не преуспел в этом. Горец, конечно, был более привычен к родному лесу, получая от него и защиту, и кров, а потом мог оказаться где угодно. Встретив такой прием, воин в первые мгновения хотел последовать совету незримого собеседника, на быстро вспомнил, какое дело привело его сюда.
  -- Я принес вести для ваших вождей, - надсаживаясь, крикнул Макс, все еще сжимая клинок. Кто знает, возможно, его речи и не произведут на стражей должного впечатления, и тогда придется буквально прорубаться к своей цели, ведь он был не в праве отступить. - Позволь мне увидеть старейшин Кланов. Я скажу им лишь несколько слов, а затем, если такова будет их воля, исчезну, чтобы никогда более не тревожить ваш покой.
  -- Мы не ждем гостей, - ответил все тот же голос, обладатель которого предпочитал оставаться невидимым, но уж сам то наверняка держал чужака на прицеле каждую секунду. Макс мог поклясться, что лучник переместился, будто обходя всадника по кругу. - Чье послание ты привез нам?
  -- Того, кому вы клялись в верности на века!
   Наступила тишина, так что Максу выпору было думать, что весь разговор ему просто почудился. Воин уже решил, что стражи просто ушли, то ли пропуская путника, то ли просто советуясь со своими вождями. Но по зарослям прокатился шорох, и на тропу выбрались три человека, уверенно двинувшиеся к всаднику, наконец, опустившему меч.
   Те, кто издревле населял Олгалорские горы, среди альфионцев и иных ближних народов известные больше, как Земли Кланов, свято чтили заветы своих предков, а потому не узнать горцев было невозможно. Довольно рослые, они походили на каких-то горных троллей благодаря своим длинным бородам, усам, заплетены в косички, и нечесаным шевелюрам. Ни один из той троицы, что преградила путь Максу, не носил доспехов. Они были одеты в широкие штаны, заправленные в короткие мягкие сапожки, полотняные рубахи и тяжелые плащи, застегнутые слева подмышкой золотыми заколками-фибулами. Уловив блеск драгоценного металла, воин вспомнил рассказы о сказочном изобилии этого края, будто бы сказочно богатого золотым песком и железной рудой, едва ли не лучшего качества, нежели добывали в своих штольнях сами гномы.
  -- Знаешь ли ты, чужеземец, что мы уже давно храним верность только своим вождям? - угрюмо поинтересовался один из горцев, казавшийся самым плечистым, накинувши на плечи зеленый плащ, украшенный причудливым красным узором возле ворота. - Ты играешь с огнем, напоминая о былых клятвах. Если ты лжешь, - а ты не можешь не лгать, ибо того, кому мы стали бы служить, давно уже нет среди живых, - ты и твоя голова покинут эти горы по отдельности!
  -- Об этом я буду говорить с вашими вождями, - упрямо вымолвил Макс, не пытаясь выглядеть слишком почтительным. - Вас я лишь прошу проводить меня к ним.
   Прежде воину не доводилось встречаться с этими неистовыми дикарями, и он не знал, каковы они в бою. Разумеется, он явился сюда не для сражений, более того, даже капля случайно пролитой крови сделала бы бесполезной эту миссию, но Макс был солдатом, и, прежде всего, думал о всяком, с кем сводила его судьба, как о противнике.
   Пожалуй, горцы были опасными бойцами, сильными и ловкими. Тот, что разговаривал с пришельцем, держал в руках топор на длинной рукояти, забросив за спину небольшой круглый щит. Его товарищ, чей плащ был синего цвета с красным шитьем, вооружился парой дротиков, третий же горец, державшийся дальше всех от чужака, целился в Макса из длинного - в рост человека - лука. Тетиву он, правда, отпустил, дабы не привести оружие в негодность, но стрелу на нее наложил, готовый мгновенно сразить незваного гостя.
   Судя по тому, что Макс слышал прежде об этом народе, лучник мог попасть в прорезь шлема с полусотни шагов, а потому воин чувствовал себя весьма неуютно, видя уставившееся ему в грудь жало боевой стрелы. Однако он прибыл сюда не от скуки, не ради забавы, и сейчас старался думать только о том, чтобы исполнить порученное ему, не обращая внимания на любые опасности и преграды.
  -- Мы видели всяких бродяг, - задумчиво произнес варвар с топором, - но таких слов еще не слышали. Пожалуй, я отправлю людей к нашим вождям, пусть они решат, дать ли тебе дорогу, или выгнать прочь из наших гор. А ты, чужак, будешь ждать здесь, и не приведи Боги тебе сделать хоть еще один шаг по этой тропе.
  -- Долго ли ждать? - спокойно поинтересовался Макс. Пока все шло, как и было задумано, что не могло не радовать. "Они не будут слишком приветливы с тобой, но не посмеют нарушить слово, однажды данное их отцами", - напутствовал воина его господин, отправляя одного из самых верных своих слуг в это опасное посольство. Поэтому Макс был вполне готов к тому, что увидел и услышал.
  -- Столько, сколько, сколько я захочу, - злорадно фыркнул горец. - Если не нравится, убирайся туда, откуда пришел. Мы тебя сюда не звали!
   Макс не ушел. Он стерпел наглость немытого дикаря, устроив себе лагерь на обочине тропы. Воин привык к походному быту, и единственным, что его раздражало, было присутствие рядом молчаливых горцев, не расстававшихся с оружием ни на миг. Они то исчезали в лесу, то снова появлялись, заставляя посланника нервно хвататься за арбалет.
   В том, чтобы постоянно чувствовать на себе подозрительные, а порой откровенно неприязненные взгляды, едва ли было что-то приятное. Надзиратели с явным любопытством разглядывали гостя, будто тот был не человеком, а деревянным истуканом, интересовались его оружием, упряжью лошади, но за все время, что Макс провел в ожидании ответа - ни много, ни мало, два дня - они так и не пытались говорить с ним, лишь изредка обмениваясь друг с другом короткими фразами на языке, которого воин прежде никогда не слышал.
  
   Ожидание закончилось как раз в тот момент, когда уже начало тяготить посланника. Окутанный сумраком лес огласился стуком копыт, и на тропе появились три всадника, восседавшие верхом на низкорослых лошаденках, таких же лохматых, как и их наездники. Во главе этого отряда следовал давешний горец, что разговаривал с Максом.
  -- Вожди Кланов согласились выслушать тебя, чужеземец, - недовольно пророкотал олгалорец, буравя взглядом спешенного посланника. - Нам велели проводить тебя к поселку, где и соберутся вожди. Учти, если задумаешь какую-нибудь хитрость, хотя бы просто свернешь с дороги, мы прикончим тебя в тот же миг. Ты пойдешь туда, куда мы прикажем, или твой труп останется гнить прямо здесь.
   Свернуть с тропы, которую горцы величали дорогой, было весьма сложно, поскольку она шла по дну ущелья, сдавленная с обеих сторон крутыми склонами, которые, к тому же заросли непролазным колючим кустарником. Едва ли эту живую стену можно было преодолеть даже при помощи топора. Но Макс просто промолчал, принимая все условия не слишком гостеприимных хозяев. Все же это была их земля, а он действительно явился сюда без приглашения, и счастье, что его не утыкали стрелками два дня назад, ни о чем не спрашивая.
  -- Мы будем на месте через день, - сообщил горец, когда путник уже седлал коня. - Надеюсь, твои слова окажутся правдой, ведь обратно тебе дороги не будет, во всяком случае, не прежде, чем тебя увидят вожди, чужеземец. Попытаешься сбежать - узнаешь, насколько метки наши лучники, - пообещал он.
   Действительно, из трех горцев, явившихся откуда-то с востока, двое были вооружены все теми же длинными луками. Это оружие не казалось слишком удобным для всадников, и было намного менее мощным, чем знаменитые эльфийские луки или даже их дьорвикские "близнецы", но все же Максу не хотелось, чтобы его шкура оказалась испорчена стрелами нечесаных дикарей.
   Так или иначе, Нои действительно провели в пути еще один день, забравшись едва ли не на вершину горы, а затем спустившись вниз по крутому склону. Неказистые на вид лошади горцев, как оказалось, были много привычнее к таким поездкам, а вот породистый скакун Маска несколько раз едва не сломал себе ноги, заодно чуть не сломав шею своему седоку.
   Наконец горы расступились, и взору посланника предстала обширная долина, в северной части которой можно было видеть большое селение. Над скоплением хижин, обнесенных высоким частоколом, поднимался дым очагов, и с той стороны доносилось настоящее многоголосие.
   Приближаясь с каждой минутой к поселку горцев, Макс смог рассмотреть его во всех подробностях, прежде чем въехал, сопровождаемый тройкой всадников, словно они все были неразлучными друзьями, в широко распахнутые ворота. Около дюжины приземистых лачуг были расположены кольцом, точно спицы в колесе, и обращены входами к центру, а там, в центре обширной площади, высилось более крупное строение, увенчанное двускатной крышей. Этот дом, длинный и высокий, сложенный их очень толстых бревен, мог, наверное, вместить всех жителей поселка. Макс предположил, что видит какое-нибудь святилище, ведь даже в те годы, когда Олгалорские горы были частью необъятной Империи, их хозяева не отвергли своих малопонятных, мрачных и наверняка весьма кровожадных Богов.
  -- Вожди ждут, - напомнил один из горцев придержавшему, было, коня, чтобы насладиться пейзажем, посланнику. - Поспеши, чужеземец. Ты и так отнял у них немало времени.
   У ворот всадников встретил многочисленный отряд закутавшихся все в те же плащи, только разного цвета и с различной вышивкой на воротнике, олгалорцев. Ни на ком из них Макс не увидел доспехов, но небольшие щиты, круглые, обтянутые кожей, имели многие. Не зная в точности горских обычаев, посланник решил, что затейливые рисунки, нанесенные на щиты, были чем-то вроде рыцарских гербов, в этом случае - знаками кланов.
   Броней местные жители отчего-то пренебрегали, зато оружия хватало. Часть горцев них была вооружена длинными луками, заткнув за пояс по дюжине стрел, иные опирались на короткие копья, а кто-то предпочитал легкие дротики. Лишь полдюжины горцев, замершие у входа в тот самый дом, стоявший посреди селения, сжимал в руках огромные двуручные мечи-клейморы, страшное оружие в руках умелого бойца.
   Все пространство возле ворот и между хижинами было буквально забито воинами, и безусыми юнцами, и взрослыми мужчинами, сразу рождавшими сравнение с матерыми волками, благо горцы были такими же лохматыми, как и четвероногие хищники. А вот женщин или детей, которым полагалось шнырять в толпе, проскальзывая под ногами у взрослых, воин не заметил, как ни вглядывался в толпу. Должно быть, эти отшельники, уже много лет никуда не выбиравшиеся из своих гор, опасались какого-нибудь колдовства, подумал путник. Многие народы любого чужака принимали за темного мага или даже за демона в человеческом обличье, и такое отношение было для Макс не в новинку.
   Оказавшись в толпе вооруженных до зубов варваров, бросавших на пришельца весьма мрачные взгляды, Макс вдруг почувствовал легкую дрожь. Пожалуй, он меньше волновался, когда гнал своего коня на щетину сверкавших гранеными жалами длинных пик словно бы вросшей в землю вражеской пехоты. Воин понимал, что одно неосторожное слово, один жест, который хоть на миг можно принять за проявление враждебности, - и его никто не спасет от этой оравы безжалостных горцев, подчиняющихся только своим, весьма странным законам и правилам.
   В прочем, далеко не все спешили выказать свою неприязнь чужаку. Напротив, многие горцы, особенно те, что были помоложе, изучали пришельца с явным интересом. Видимо, за годы, минувшие со смерти короля Хальвина здесь успели отвыкнуть от выходцев из цивилизованных земель.
  -- Ступай, - коротко приказал тот самый олгалорец, первым встретивший Макса в предгорьях. Он указывал на распахнутую дверь, ведущую в полумрак. По обе стороны от входа стояли, неподвижные, но собранные и сосредоточенные, воины с двуручными мечами, а над ним висел конский череп, отшлифованный добела дождями и ветрами. - Вожди Кланов там. Они выслушают тебя, но будь краток, и ни на миг не забывай, что ты - в наших землях. Мы тут хозяева. Никто не дарил нам этот край, наши предки взяли его своими мечами, своей кровью, и здесь над нами нет господ.
   Удивительно, но никто даже не пытался забрать у пришельца оружие, оставив тому и меч, и кинжал. Такая самоуверенность даже показалась воину оскорблением, словно тут его вовсе не считали за опасного противника.
  -- Я не покушаюсь на ваши земли, - не сумев сдержаться, зло ответил Макс. - А ты не посягай на мою жизнь, тем более, вам она достанется очень дорого, клянусь Судией. Я помню, что всего лишь гость здесь, но и ты не забывай о законах гостеприимства, иначе много ваших женщин сегодня станет вдовами, и немало детей осиротеют.
   Не дав возможности горцу ответить что-либо, воин смело шагнул в широкий проем, растворившись в непроглядном мраке. Он все же добрался до цели, оправдав доверие своего господина.
  
   На самом деле внутри длинного строения, которое Макс принял за капище, было в меру светло. В самом центре просторного помещения, в выложенном булыжником очаге трепетало пламя костра, а на стенах, в бронзовых кольцах, были укреплены многочисленные факелы.
   Багровые отсветы метались по лицам людей, восседавших на широких скамьях у стен и выжидающе смотревших на того, кто нарушил их покой. Здесь собирались старейшины Кланов всякий раз, когда надлежало принять важное решение. Сейчас они были готовы выслушать странного вестника, явившегося с заката и посмевшего не умолять, не просить, но приказывать именем того, кто был вправе потребовать жизни не только вождей, но и каждого, кто обитал в Олгалорских горах в уплату древнего долга.
  -- Вожди Кланов, - посланнику приходилось прилагать немало усилий, чтобы смотреть в глаза своим молчаливым собеседникам и говорить достаточно твердо. - Я здесь не по своему желанию, но по воле того, кому вы обязаны служить во исполнение давних клятв. Ваши клинки, мудрые вожди, нужны правителю Альфиона!
   Они взирали на него исподлобья, полторы или две дюжины седовласых мужей, плащи которых были особенно обильно украшены вышивкой, а застежки-фибулы размером могли поспорить с блюдом. Посланник знал, что ОЛгалорскими горами владеют девять кланов, а потому решил, что вожди явились на встречу с ним в сопровождении каких-нибудь советников или кого-то подобного. И под взглядами этих могучих старцев, безразличными или чуть насмешливыми, Макс почувствовал себя голым. Понадобилось огромное усилие воли, чтобы не схватиться за рукоять меча, о нет, не для боя, просто потому, что это могло придать посланнику хоть немного уверенности.
  -- Известно ли тебе, что мы с некоторых пор не считаем себя вассалами короля Эйтора? - хрипло произнес один из вождей, ничем не отличавшийся от прочих. Здесь собрались равные, дабы вместе принять решение, едва ли сулящее что-то хорошее чужаку, осмелившемуся потревожить их. - Наши предки полтора века назад поклялись в верности Гайлену, королю Альфиона, который пришел на помощь нашему народу в жестокой войне, защитив наших прщуров от беспощадного врага. И наши древние вожди признали над собой власть Гайлена, поклявшись хранить верность и его потомкам, тем, в чьих жилах будет течь кровь истинных правителей Альфиона. Но с той поры, как на трон взошел узурпатор, взявший власть обманом и хитростью, недостойной мужчины, мы не признаем и никогда не признаем его власть. А если кто считает иначе, что ж, незваных гостей встретят стрелы и копья, и наши воины будут биться с любым врагом до победы или до смерти.
  -- Ты напрасно явился сюда, посланник короля, - гулко молвил еще один вождь. Макс не знал, кто говорит с ним, ведь для посла эти люди были на одно лицо, равно старые, сильные духом и телом, буквально источавшие власть и гордыню. Среди них воин, явившийся с заката, казался неразумным мальчишкой, пусть и разменял давно уже третий десяток. - Мы не берем свои слова обратно. Но ты еще можешь убраться из наших земель, дабы передать своему хозяину, что мы пошлем ему головы того, кто явится сюда следом за тобой. Кланы горды тем, что никому не подчиняются, и так будет до скончания мира.
   Макс, храня молчание, подошел к очагу, став так близко от него, чтобы искры не прожгли камзол. И только тогда он ответил.
  -- Я явился сюда не от имени Эйтора, смеющего величать себя королем Альфиона, - насмешливо произнес он, чувствуя, что буквально отрывается от земли. Вот он, час торжества! - Но по воле истинного правителя этого королевства, того, в чьих жилах течет кровь древних королей. Принц Эрвин вернулся в Альфион, дабы править свой вотчиной согласно законам предков. И желает доказательства вашей верности данным некогда клятвам.
   Среди вождей прокатился шепоток. Посланник видел, что кое-кто из них недоуменно переглядывается с соседями. Незваный гость оказался вовсе не тем, кем должен был. Замечательно!
  -- Эрвин, сын Хальвина, давно покинул Альфион, и уже много лет прошло с тех пор, когда о нем что-то слышали в этих краях, - стараясь сохранять уверенность, произнес тот из горцев, что первым заговорил с Максом. - Принц Альфиона исчез, он наверняка мертв, и нам не перед кем держать ответ. Кланы никому более не обязаны.
  -- Быть может, это разубедит вас, - громко и отчетливо произнес посланник, неторопливо развязав кошель, и достав из него тяжелый перстень красного золота, точно такой же, что носил сам Эрвин. Точнее, тот самый, ибо принц с некоторых пор довольствовался лишь искусно исполненной копией.
   Вожди Кланов не сводили глаз с пришельца, наблюдая, как тот медленно надел кольцо-печатку на безымянный палец левой руки и по кругу принялся обходить зал, будто хотел продемонстрировать каждому этот ничем не примечательный перстень. Вот он замкнул круг и двинулся к очагу.
   "Возможно, это заставит горцев быть более сговорчивым, не отрицая очевидное, - напутствовал Макса принц Эрвин много недель тому назад, еще прежде, чем он отправился за море в свите жуткого чародея. - Кланы чтят старые обычаи и уважительно относятся к разным символам и реликвиям. Это - одна из таких реликвий, весьма древняя. Но не показывай ее без нужды, и береги пуще собственной жизни". Теперь вестнику оставалось надеяться, что Его альфионское высочество был прав, а не просто слепо верил своим словам. В ином же случае Макс рисковал очень скор узнать, насколько остры олгалорские копья и клинки.
   Горцы, затаив дыхание, наблюдали, как посланник приблизился к огню и вдруг резко выбросил левую руку, погружая ее в мечущееся пламя. Никто не вскрикнул, и никак иначе не успел выразить удивление или испуг, поскольку в следующий миг огонь расступился, не смея прикоснуться к кольценосной руке.
  -- Кольцо Гайлена, - прошептал кто-то, и в наступившей тишине его сова показались настоящим криком. - Невозможно!
   Макс с затаенным превосходством обвел взглядом горских вождей, едва сдерживаясь от того, чтобы рассмеяться. Как и предвидел господин, простенький фокус привел их в совершеннейшее изумление.
  -- Да, это то самое кольцо, которое вот уже полтора столетия носит каждый наследник Альфиона, тот знак, который равен королевскому венцу правящего владыки, - отчеканил посланник, увидев, что впервые безразличие в глазах его собеседников сменилось неподдельным удивлением. - Единственное в своем роде, заключившее в себе сильную магию, и не покинувшее своего истинного хозяина даже в тот миг, когда собственный отец отрекся от него. Мой господин расстался с кольцом, дабы я мог явить его вам, развеяв все сомнения.
  -- Возможно, оно просто было похищено у того, от чьего имени ты смеешь говорить, - не вполне уверенно воскликнул кто-то, скорее просто из упрямства, нежели действительно веривший в собственные слова. - Или это кольцо сняли с остывшего тела истинного наследника королевства.
   Горские вожди, не ждавшие такого поворота событий, загудели, и Максу почудилось, будто он оказался в самом нутре растревоженного улья. На мгновение посланник уже поверил, что потерпел неудачу. Он и сам понимал, что слова и даже это кольцо, действительно уникальное в некотором смысле, не могли казаться достаточно убедительными, чтобы объявить войну целому королевству. Возможно, горцам было вполне по душе их добровольно отшельничество, и тогда они едва ли признают слова чужеземца истиной.
  -- Если вы не верите мне, многомудрые вожди, то, быть может, вы поверите моему господину, - поспешно воскликнул Макс. Он чувствовал, что горцы колеблются, ведь они все же были варварами, а те намного более трепетно относятся к любым клятвам и обещаниям, нежели те, кто считает себя цивилизованными людьми. - Увидев воочию принца Эрвина, того, кому принадлежит весь Альфион по праву рождения, того, чьим славным предкам обещали хранить верность ваш пращуры, вы уже не сможете сомневаться в очевидном. Тот, кому единственно принадлежит трон Альфиона, вернулся, и он взывает к вам, как и ко всем своим слугам, дабы вместе восстановить справедливость, попранную самозванцем.
  -- Какого проявления верности ждет от нас твой господин? - требовательно спросил еще один горец, который для Макса все были на одно лицо, одинаково старые, косматее и седые.
  -- Некогда предки моего господина, мои предки проливали свою кровь, сражаясь с вашими врагами, - вскинув голову, гордо и немного напыщенно произнес Макс. - Теперь принц Эрвин желает, чтобы старый долг был возвращен. Пусть ваши воины ныне бьются с врагами моего господина, с теми, кто обманом, коварством и хитростью лишил его наследства. Соберите войско и идите на запад, истребляя всех приспешников самозванца Эйтора, смеющего величать себя королем Альфиона. И тогда клятва ваших предков будет исполнена, а вы сможет называть себя свободными.
   Вновь установилось молчание. Вожди, правившие своими кланами многие годы, сейчас решали, стоят ли давние обещания, которые давали не они, как и слова чужеземца, которого здесь никто не ждал, того, чтобы лучшие воины Кланов, краса и гордость своего народа, отдали жизни ради того, кому полагалось давно уже быть покойником.
  -- Я - Эр'Руга из Клана Волка, - один из горцев встал, расправив плечи и выпятив грудь. Ростом он, как оказалось, превосходил самого Маска больше, чем на голову, и был чуть не вдвое шире в плечах. Горец пригладил седую шевелюру, на висках заплетенную в тонкие косички, провел ладонью по длинным усам, и произнес так, что мог слышать каждый: - Я верю тебе, чужеземец, ибо тот знак, который ты явил всем нам, действительно может принадлежать лишь наследнику Альфиона. Мои воины явятся на зов твоего господина, дабы вернуть то, что мы задолжали его предкам. Клятва будет исполнена, справедливость - восстановлена! Никто не посмеет сказать, будто Кланы не чтят заветы своих прадедов!
   Один за другим поднимались вожди Кланов, могучие, сильные, и, слово в слово, произносили ту же речь, что лилась прежде из уст могучего Эр'Руги. Они были варварами, дикарями, а значит, еще не привыкли отказываться от собственных отцов и дедов, что-то кому-то обещавших, в чем-то однажды поклявшись. Их сердца были чисты, пусть руки у многих и покрылись уже по локоть запекшейся кровь менее удачливых соседей. Они не могли спрятаться от собственной совести за пышными завесами пустых слов, лишь подчеркивающих трусость и подлость тех, из чьих уст они звучат. Сбросив гнетущее оцепенение, горцы готовились к войне.
  -- Ступайте на запад, в Альфион, и там вас встретят те, кто также верен нашему истинному королю, - напутствовал горских вождей Макс, ликовавший в этот миг. Он смог, он исполнил эту миссию, оправдал доверие, оказанное ему господином! А это значит что потом, в новом мире, найдется место и для него, сегодня вившего свою полезность.
   А тот, от чьего имени говорил с горцами безродный бродяга, наемник, выбравший себе господина и теперь верно служивший ему, тоже начал действовать, готовясь нанести удар в самое сердце врага. Он ждал, и ожидание, наконец, закончилось.
  
   Буковую рощу, что раскинулась на правом берегу Стейлы, окутал вечерний сумрак. Солнце уже закатилось, и на небе, подернутом зиявшей прорехами пленой облаков мерцали первые звезды, таинственно перемигиваясь друг с другом. С реки подуло прохладой, выпала роса, а в зарослях раздавалось время от времени уханье совы, вылетевшей на охоту.
   Полтора десятка человек, закутавшись в длинные плащи, осторожно пробирались по роще, постоянно озираясь по сторонам и вслушиваясь в доносившиеся из леса или реки звуки. Пока они могли слышать лишь испуганные крики лесных птиц, а еще невнятный гул, источником которого был большой город, находившийся всего в паре миль от этого места, тот, что звался Фальхейном.
   Все, кто очутился в этот поздний час в лесу, за исключением одного человека, были вооружены. Они готовились к бою, а потому ограничились только мечами и арбалетами, вдоволь запасшись к ним увесистыми болтами. Под плащами их тускло сверкали кольчуги-хауберки, а кое-кто надел и шлемы, легкие бацинеты с кольчужными оплечьями, или широкополые капелины, те, которые особенно часты носят простые пехотинцы или стрелки.
   Воины мягко ступали по траве, не шагая даже, а как-то перетекая с места на место. Они были в нескольких шагах от логова врага, и старались ничем, ни голосом, ни бряцаньем металла, ни даже дыханием не выдать своего присутствия, сами готовые при этом разить немедленно, стоит только заметить возле себя соглядатая, неважно, следит ли тот за ними умышленно, или же он случайно очутился именно в этом месте в это время. Они уже были готовы к бою, забыв на время о таких вещах, как милосердие и жалость, и считая врагом любого, на кого падет их взор.
   Эрвин, шагавший в средине растянувшейся по роще колонны, бок о бок с верным Витаром и магом Кратусом узнавал знакомые места, и чувствовал, как сердце бьется все быстрее, словно оттаивая. Отсюда и начались его скитания, начались в тот миг, когда его встретили в глухом лесу верные друзья. Они погибли, следуя придуманной для самих себя чести, и теперь у принца не было друзей, но всегда имелись под рукой слуги, те, кого не жалко было отправить и на смерть. Правда, сейчас Эрвин сам был готов принять ее, честно разделив со своими соратниками все опасности задуманного предприятия, того, к которому он готовился двадцать три года. Именно поэтому принц единственный не надел кольчугу, словно насмехаясь над смертью, но оружием он, конечно, не пренебрег. На левом бедре висел длинный меч-риттершверт, до поры покоившийся в ножнах, с ним соседствовал кинжал-дага. Этого умелому воину было вполне достаточно для любой битвы.
   Эрвин ступал уверенно, двигаясь сквозь заросли к одному ему пока ведомой цели. Но те, кто шел за ним, казались не столь безмятежными, украдкой бросая полные сомнения взгляды на своего предводителя.
  -- Его могли засыпать, могли поставить там какие-нибудь ворота, что отпираются лишь изнутри, - озвучив общую неуверенность, произнес Кратус, боязлив озиравшийся по сторонам и всюду видевший лишь непроглядный мрак ночного леса. Сегодня чародей облачился в кольчугу, но, как и прежде, из оружия обходился одним только кинжалом. И еще с ним была Линза Улиара, хрустальный обруч, то, ради чего маг не единожды рисковал своей жизнью. - Ведь минуло уже столько лет!
  -- Его никто не решился бы засыпать, - холодно бросил Эрвин, даже не взглянув на своего спутника. - Что же до ворот, то ты и займешься ими. Не зря же вы плавали на край света, верно?
   Они добрались до большого оврага, склоны которого заросли почти непроходимым кустарником. Витар, кликнув с собой еще двух воинов, двинулся вниз, взмахами клинка расчищая путь. Прочие же, ощетинившись клинками и наконечниками арбалетных стрел, заняли оборону сверху, готовые к чему угодно. Среди них был и Эрвин, с волнением смотревший вслед ушедшим во мглу воинам.
  -- Здесь, - раздался откуда-то из темноты хриплый шепот. Спустя миг из оврага выбрался Витар, засовывавший свой меч в ножны. - Мы нашли лаз, господин!
   Осторожно ступая по скользкой от росы траве, принц спустился на дно оврага, и за ним следовали все его воины. В роще не должно было остаться никого. Если они победят, то прикрывать тыл будет попросту не нужно, если же их ждет поражение, что ж, едва ли кто-то сумеет преодолеть обратный путь, вернувшись сюда. Те, с кем готовились биться слуги Эрвина, не привыкли оставлять живых врагов.
  -- Вот оно, - прошептал Витар, указывая на завешенный ветвями и корнями каких-то вьющихся растений темный зев пещеры, точнее, подземного хода, черным пятном выделявшийся даже в ночном сумраке.
   История повторялась, и он словно вернулся в прошлое на двадцать три года, вновь очутившись в этой роще возле узкого лаза в окружении верных соратников. Но теперь он вовсе не стремился бежать из золотой клетки, какой стал для него дворец. Напротив, сегодня Эрвин более всего желал вернуться туда. От нахлынувших воспоминаний, нереальности происходящего по всему телу принца прокатилась дрожь. Хотя, возможно, виной тому была лишь ночная прохлада.
  -- Нам нужен свет, - вымолвил кто-то за спиной принца, со странным чувством робости, давно уже не касавшейся его сердца, замершего возле лаза.
  -- Едва ли, - отрезал Эрвин, не обернувшись. - Коридор ведет к цели, там нет никаких ответвлений. В прочем, - пожал он плечами. - Кратус, ты можешь что-то сделать?
  -- Вуньо, - вместо ответа маг прошептал имя руны Света, и над его головой вспыхнул светящийся шарик, заливший мертвенно-синим светом дно лощины.
   Воины, сопровождавшие принца, со страхом и удивлением наблюдали это нехитрое волшебство. Среди них было немало таких, кто совсем недавно присоединился к принцу-изгнаннику, еще не успев в полной мере проникнуться силой и мастерством чародея.
   Достаточно, мой господин? - с усмешкой, которую не в силах была скрыть и темнота, спросил Кратус у принца.
   Меж тем колдовской светильник, повинуясь безмолвному приказу чародея, скользнул в тоннель, осветив его своды, весьма низкие и угрожающе провисшие, будто готовые обрушиться. Лаз казался весьма узким, и едва ли по нему сразу могло пройти больше одного человека, но и этого было достаточно.
  -- Господин, - Витар по-прежнему шепотом окликнул Эрвина. - Господин, позволь я пойду первым. Это может быть опасно. Своды могут обвалиться, или там устроили ловушки.
  -- Этот ход существует почти сто лет, и будет существовать еще столько же, - пожал плечами Эрвин. - Что до ловушек, той Кратус прав, проще было бы перекрыть этот выход решеткой или какими-нибудь створками. Но если желаешь, то ступай вперед.
  -- С вашего позволения, я так и сделаю, - кивнул воин. Окинув взглядом толпившихся возле разверстой пасти подземного хода людей Витар безошибочно, будто видел в темноте лучше, чем кошки, указал на одного из них: - Барг, - могучий бородач, вооруженный арбалетом, уже взведенным и заряженным, подобрался, как солдат во время смотра. - Барг, за мной! Проверь самострел!
   Первая пара бойцов исчезла в темноте, едва рассеиваемой сотворенным Кратусом светом. Сам маг извлек из котомки хрустальный обруч и осторожно, словно опасаясь разбить его, возложил себе на голову, предварительно откинув на спину кольчужный капюшон. И в тот же миг он почувствовал, как завертелась, заплясала под ногами земля, когда сокрытая в древнем артефакте мощь хлынула в его тело.
  -- Все готовы? - Эрвин обвел взглядом своих спутников. Им, бывалым воинам, не впервые предстояло вступить в бой с многочисленным, умелым и безжалостным врагом, хотя, пожалуй, со столь многочисленным противником они будут сражаться все-таки первый раз. Но, как бы то ни было, каждый был готов к схватке, не особенно и задумываясь, а что же ожидает его на другом конце этого древнего подземного лаза. - Что ж, тогда зам мной!
   Принц Эрвин без малейших колебаний шагнул в сумрак, и за ним исчезали в глотке подземелья остальные воины. Напоследок они бросали быстрые взгляды на лес, не то желая убедиться, что никто не следит за ними, не то дабы в последний раз увидеть природу, этот вечный памятник Жизни, ведь никто не знал, встретит ли он новый рассвет.
   А Эрвин уверенно шел вперед, чуть пригибаясь и стараясь не отстать от натужно сопевшего Барга, которому оказалось очень нелегко в такой тесноте. Принцу не нужен был свет, созданный Кратусом, чтобы пройти этот туннель. И он знал, что преодолеет его, а затем вступит в бой, быть может, последний бой в своей жизни. Но также он знал, что испустит дух не прежде, чем услышит предсмертный вопль своего врага.
  
   Узкий коридор, по которому невозможно было пройти, не цепляясь облитыми кольчугой плечами за стены, тянулся на тысячи шагов, пронизав толщу земли. В мертвенном, каком-то гнилостном свете, созданном Кратусом, люди, что в полнейшей тишине брели по тоннелю, казались восставшими из могил мертвецами, бредущими по Подземному Царству, где, если верить жрецам, кошмарный Герех истязал покойных грешников, возвращая тем зло, сотворенное ими при жизни.
   Свет лишь самую малость рассеивал мрак, сгустившийся впереди, будто завесим проход пеленой непроглядной тьмы, и подступавший к воинам сзади, так, что кое-кто невольно ускорял шаг, будто опасаясь быть поглощенным этой темнотой. Казалось, весь мир погрузился во тьму, и только мерцающий сгусток огня, висевший над головами возглавивших отряд Витара и могучего Барга, еще вселял надежду на то, что когда-нибудь удастся выбраться к свету, полной грудью вдохнув не затхлый дух подземелья, а напоенный запахом трав воздух бескрайних полей.
   Темнота и безмолвие угнетали даже бывалых, ко многому привычных воинов, и те исподволь старались как можно меньше шуметь. Тишину нарушало лишь шарканье подбитых гвоздями подошв, хриплое дыхание ощущавших невероятное напряжение людей, да негромкий лязг металла, раздававшийся всякий раз, когда кто-нибудь из них оступался. Пол, а равно потолок и сужавшиеся кверху стены были весьма неровными, и споткнуться либо удариться головой не составляло особого труда. Становилось ясно, что строители, отрыв этот лаз, то есть соединив королевский дворец с неприметной рощей, решили, что не стоит утруждать себя созданием лишних удобств для тех, кто когда-либо воспользуется проходом.
   В какой-то момент удалось заметить покрывавшие стены пятна плесени, выглядевшей весьма неприятно, а с потолка начала падать частая капель, так что воинам пришлось шагать по растекшимся под ногами лужам, скрывавшим сапоги по самые щиколотки. К затхлости добавилась еще и сырость, и каким-то шестым чувством опытные бойцы угадали присутствие над головами массы воды, пребывавшей в постойном движении
  -- Стейла, - пошептал Эрвин оглянувшемуся на него Баргу. - Река точно над нами. А это значит, что две трети пути позади.
   Воин с опаской взглянул на низкий потолок, представив, как свод обваливается, и тысячи пудов воды врываются в тесный лаз. При этой мысли его, не боявшегося в одиночку атаковать строй пикинеров, ощетинившихся сотнями граненых жал, передернуло.
  -- Ступай, - приказал принц, который даже при столь скудном освещении заметил мелькнувший в глазах великана ужас. - Вперед, и поторапливайся! Опасность ждет нас впереди, а не грозит сверху. Эти своды постоят еще не одно столетие.
   Миновав затопленный участок туннеля, все разом ощутили, что он медленно, но верно поднимается. При этом потолок стал еще ниже, и тем, кто был выше ростом, приходилось опасливо пригибаться, вжимая головы в плечи. А потом коридор и вовсе вздыбился множеством каменных ступеней, и не сразу спутники принца поняли, что земляные стены сменились каменной кладкой.
   Тщательно обтесанные глыбы были так плотно пригнаны одна к другой, что едва ли в зазор между ними удалось бы просунуть даже острие ножа. Кое-кто из сопровождавших Эрвина воинов прежде видел работу гномов, нередко селившихся среди людей и давно снискавших славу самых искусных зодчих и кузнецов, и теперь уважительно цокал языком, сразу поняв, что к этому туннели приложили руки подгорные мастера.
   Коридор тем временем начал закручиваться влево, штопором уходя куда-то вверх. По-прежнему кругом царила тьма, хотя стало заметно суше, и воздух уже не казался таким уж затхлым. Кое-где на стенах можно было к тому же рассмотреть позеленевшие от времени бронзовые кольца, крепления для факелов.
   И вот, наконец, лаз оборвался гладкой, тщательно отшлифованной каменной плитой, наглухо перекрывавшей проход. И оттуда, из-за этого монолита, доносились какие-то неясные звуки. Там была жизнь.
  -- Посторонись, - приказал Эрвин, протиснувшись вперед мимо вжавшегося в стену Витара, а затем, усмехнувшись, добавил: - Надеюсь, механизм по-прежнему работает.
   Принц коснулся одного из камней, внешне ничем не отличавшегося от прочих, но при легчайшем нажатии погрузившегося в стену. И одновременно плита, преграждавшая лаз, совершенно бесшумно повернулась, открывая узкую щель прохода, из которого в лица воинов сразу ударил поток свежего воздуха, наполненного запахом копоти, какой бывает от горящих свечей или факелов. И вместе с нею их ушей коснулись звучавшие где-то рядом голоса.
  -- Готовы? - Эрвин обвел своих спутников, своих слуг испытующим взглядом. Никто не дрогнул, не отвел глаз, и принц счел это добрым знаком. - Там нас ждут только враги, а потому забудьте о пощаде, ибо нас они не пощадят, - хрипло прошептал он. - Мы слишком долго шли к этой цели, чтобы теперь погибнуть без всякого толку. Мы должны победить, иначе окажется, что все было зря. Сегодня, сейчас все решится раз, и навсегда, - произнес он, чувствуя, как тело начинает колотить нервная дрожь, и видя разгорающееся пламя в глазах соратников. - Лишь несколько минут отделяют нас от триумфа, от желанного богатства, славы и величия, причитающихся спасителям королевства, так не будем мешкать. Вперед, только вперед! - И первым шагнул в зиявший тьмою проем.
  
   Никто этого не видел, а если бы увидел, то, без сомнения, очень удивился бы происходящему. С легким скрежетом повернулась вокруг своей оси статуя полуобнаженной красавицы, что стояла в одной из ниш коридора северного крыла дворца, причем повернулась вместе с частью стены. И из открывшегося прохода, узкой темной щели один за другим, бесшумно, будто не существа из плоти и крови, а призраки, стали выбираться люди. Едва очутившись в коридоре, погруженном в тишину и окутанном сумраком, они отскакивали к стенам, занимая оборону вокруг проема. Каждый был вооружен и сжимал в напряженных руках рукоять меча или ложе взведенного и заряженного арбалета.
   Каждый из пришельцев понимал, что никто не ждет их здесь, и, заметив чужаков, хозяева дворца встретят их сталью. Но окутанные тьмою покои казались совершенно пустыми. Не было слышно голосов, и ничьи шаги не разносились эхом по гулким залам.
  -- Почему так тихо, - одними губами промолвил наголо бритый воин со шрамом на лице, вопросительно взглянув на следовавшего за ним великана, державшего обнаженный клинок острием к полу. - Где слуги, стража?
   Принц Эрвин не ответил, поскольку в этот миг он жадно всматривался в знакомые статуи и побитые молью гобелены, служившие украшением стен. Он с первого взгляда узнал свои покои, те, где он родился, где вырос, до последнего веря, что однажды его назовут королем, и весь Альфион склонит головы перед новым своим государем. Этого не произошло, но все же он вновь оказался под сводами дворца, этого оплота власти и силы северного королевства.
   Да, это были его покои, знакомы до боли, до последней мелочи, но как же они изменились! Факелы и светильники, укрепленные на стенах, не горели. Всюду лежала пыль, тонким слоем покрывавшая стены, пол, белый мрамор многочисленных статуй, чьи белоснежные мраморные "тела", как будто мерцавшие в сумраке, сразу заставляли вспомнить истории о призраках, неизменно обитающих в любом древнем замке. Кое-кто из воинов помоложе, сопровождавших своего принца, боязливо поежился, видимо, представив, как изваяния сходят с постаментов, чтобы набросить на незваных гостей, сдавив их в своих каменных объятиях. Эрвин даже услышал за спиной произнесенные шепотом заговоры от злых духов.
   Сам он, будто вернувшись во времена беззаботной юности, даже не думал о суеверных глупостях, лишь сокрушенно качая головой, ибо не представлял, что эти покои могут прийти в такое жуткое запустение. Драпировка стен обветшала, так что страшно было касаться ее, чтобы не разрушить окончательно. Явно по этим коридорам давно уже не ступала нога человека, а если кто и появлялся, то лишь для того, чтобы окинуть взглядом это гнетущее запустение и как можно скорее покинуть эту часть дворца, ни к чему не прикасаясь, точно то было жилище прокаженного.
  -- Едва ли сюда кто-то заходил последние двадцать три года, Витар, - громким шепотом ответил, наконец, принц. - Наш славный король страшится, что отсюда могут вырваться призраки прошлого.
  -- Это хорошо, что здесь никого нет, - прошипел за спиной Эрвина чародей. Кратус, прежде, чем выбраться из потайного хода, погасил свой колдовской светильник, и теперь подслеповато щурился в сумрак, пытаясь что-то разглядеть. - Не хотелось бы сразу начинать с убийства некстати оказавшихся на нашем пути слуг.
  -- Мы убьем всякого, кто может помешать нам, - холодно вымолвил принц, окинув мага ледяным взглядом. - Здесь у нас нет друзей, нет союзников, а это значит, что каждый, кто увидит нас, должен умереть!
   И они двинулись вперед, туда, куда указал Эрвин, отлично помнивший расположение зал и комнат в этом огромном здании, хоть и минуло два десятка лет с той секунды, когда он покинул дворец, не надеясь, что когда-нибудь вновь возвратится сюда. Сейчас Эрвин, крадучись ступавший по отшлифованным мраморным плитам, как и его спутники, старавшийся не выдавать себя лишним шумом, не чувствовал себя хозяином здесь, но верил, что так будет недолго. Принц едва сдерживался, чтобы бегом не броситься туда, где пировал Эйтор, окруженный своими прихвостнями-дворянами, предателями короны, теми, кто безропотно признал власть узурпатора. Но Эрвин понимал, что сейчас, когда цель так близка, поспешность может привести его не победе, а в могилу, но туда он был готов пойти не раньше своего названного братца. И потому принц-изгнанник ступал осторожно, перекатываясь с пятки на носок, придерживая пустые ножны, чтобы те не бряцали о перевязь. Он умел терпеть.
   Как стая хищников, против ветра подкрадывавшихся к желанной, еще ничего не подозревающей добыче, полтора десятка воинов бесшумно шли к выходу из этой части дворца, которая каждому из них без исключения показалась больше похожей на склеп. Многие уже всерьез поверили, что могут здесь встретиться с призраками, ибо только воспоминания и могли обитать тут, но никак не живые люди. И только эта мысль мелькнула в головах сразу нескольких пришельцев, как их взорам открылся озаренный скупым светом факелов коридор, заканчивавшийся огромными двустворчатыми дверями, возле которых неподвижно стояли воины в алом облачении, наемные гвардейцы короля Эйтора.
  
   Стоять на посту, когда нельзя даже пошевелиться, чтобы отогнать надоедливую муху, весьма утомительно. Но еще тяжелее, чем просто отстоять свою смену, это ночные вахты, когда весь огромный дворец погружен в безмолвие, так что невольно начинают мерещиться всякие странные шорохи, и хотя знаешь, что это лишь кажется, невозможно просто отмахнуться от них.
   Вот и сейчас Арт Эмес снова и снова слышал странный звук, более всего похожий на чьи-то осторожные шаги. Звук этот доносился из тьмы длинного коридора, разгоняемой лишь парой едва коптящих факелов.
  -- Марк, - шепотом окликнул своего напарника Арт, не поворачивая головы. Они так нарушил устав, осмелившись заговорить на посту, а уж если бы кто заметил, что гвардеец осмелился пошевелиться, его тотчас отправили бы в карцер, вдобавок выдав и выпоров перед строем. - Марк, слышишь, кто-то идет?
  -- Что, - так же шепотом переспросил Марк. - Кто идет? Там никого нет. Наверное, послышалось, - раздраженно прошипел он.
   Оба, Марк и Арт были гвардейцами короля Эйтора, и, как все гвардейцы, они родились на юге, в славном Дьорвике, где и стали воинами, столь умелыми в боевых искусствах, что сам король Альфиона без тени сомнения доверил им охрану собственного дворца и собственной жизни. И теперь они старались оправдать доверие государя, неся службу со всем прилежанием.
   На самом деле участь королевских гвардейцев не была особенно обременительной, хоть им и запрещалось разговаривать на посту, если только сам король Эйтор не изволит обратиться к своим телохранителям. Подобное, в прочем, случалось не часто. Да и вообще они больше времени проводили на городских стенах, нежели охраняя жилище государя, попасть куда могли только особо отличившиеся воины.
   Вот и стояли в этот поздний час два гвардейца у входа в северное крыло дворца, сжимая древки укороченных алебард и сверля настороженными взорами сгустившийся дальше по коридору полумрак. В эту часть дворца почти никогда не заходили слуги, и тем более не появлялся здесь король, в первый же миг после того, как на его чело возложили корону, приказавший закрыть северное крыло. Поэтому сейчас двое гвардейцев были единственными живыми людьми здесь. Но с некоторых пор Арт начал в этом сомневаться.
   Звук шагов, осторожных, крадущихся, то затихал, так что воин был готов поверить, будто этот шорох лишь померещился ему, то новь возникал, на этот раз чуть ближе. Но по-прежнему в полумгле невозможно было различить никакого движения, будто бродил по гулким коридорам и анфиладам комнат, двадцать лет не видевших человека, какой-нибудь тоскующий призрак.
  -- Будь я проклят, вот опять, - хрипло прошептал гвардеец, вновь нарушив устав. С одной стороны ночная вахта тем и была хороша, что, если быть в меру осторожным, можно и потрепаться с приятелем, но, с другой стороны, расслабившись можно было попасться суровому десятнику, проверявшему посты и имевшему привычку подкрадываться очень тихо, чтобы поймать своих бойцов на горячем. - Там точно кто-то бродит!
  -- Чепуха, - раздалось в ответ шипение Марка. - Наверное, это эхо. - Похоже, напарник уже начал бояться, поверив в видения Арта, и успокаивал сам себя. - Слышишь, как лорды расшумелись?
   Арт Эмес лишь понимающе усмехнулся, не особо надеясь, однако, что его гримасу увидит напарник. Действительно, из-за плотно закрытых дверей, огромных, в два человеческих роста, доносились звуки музыки, а также хор хриплых, пропитых голосов, горланивших какую-то песню. При этом певцы явно знали не более половины слов, недостающие заменяя просто гулом или, еще лучше, бранью. Знатные господа изволили праздновать.
   Пир в королевском дворце Фальхейна вовсю шел почти с полудня, и, кажется, сейчас был еще далек от завершения. Привезенное с далекого юга изысканное вино, пенистое пиво и даже обычный квас пинтами исчезали в глотках благородных лордов и их вассалов-рыцарей, удостоившихся чести разделить трапезу с самим королем Эйтором. Крепкие зубы вонзались в жареные окорока, истекавшие соком фрукты и нежный сыр.
   Знатные нобили и сам государь Альфиона как будто состязались, пытаясь съесть и выпить больше, чем их соседи по столу. Тем временем расторопные слуги беспрестанно сновали из трапезной в кухню, таская оттуда все новые подносы с едой, при этом не забывая время от времени нырять в глубокие погреба, откуда вытаскивали запыленные бутылки из цветного стекла, наполненные виноградным вином, а также выкатывал просмоленные бочонки с пивом. Старались и музыканты, терзавшие свои лютни и волынки, дабы усладить слух благородных господ очередной героической балладой, в то время как акробаты и шуты старательно кривлялись, в свою очередь, услаждая взоры. И на всю эту суету взирали Эйтор и подлинный виновник торжества, лорд Грефус, доблестный победитель северных варваров, первый - с затаенным раздражением, второй - с нескрываемой гордостью.
   Слуги постарались на славу, не только собрав стол, достойный триумфатора, но и украсив дворец. Со статую и картин была сметена пыль, стены завесили гобеленами, а с потолка свисали древние знамена, память о былых победах альфионского оружия. Прислуга в парадных ливреях с начищенными до зеркального блеска пуговицами величаво вышагивала по дворцу, затмевая своей надменностью даже рыцарей, благо те, кто служил самому королю, имели такую привилегию. Гвардейцы тоже выглядели торжественно, облачившись в свои алые мундиры, сверкающие каски и начищенные до блеска сапоги. Правда, эти воины скорее пожелали бы помянуть павших в битвах братьев, нежели чествовать вернувшегося живым и невредимым лорда, но их об этом никто и не спрашивал.
   В прочем, здесь, в северном крыле, где терпеливо ожидали появления разводящего со сменой два гвардейца-наемника, было не больше веселья, чем в любой другой день. И при мысли, что где-то царит праздник, становилось еще тоскливее, нежили обычно. Марк, русый гигант, чей лук был самым мощным в сотне, пытался утешить себя мыслью о том, что вскоре предстоит увольнение, а значит, поход по кабакам и веселым домам Фальхейна. Арт же, его напарник, никак не мог заставить себя не слышать странный шорох, звучавший с каждым мигом все отчетливее.
  -- Все, довольно, - наконец решительно прошептал Арт, сделав шаг вперед.
  -- Эй, ты что, - удивленно зашипел ему в спину Марк, не ожидавший, что напарник так грубо нарушит караульный устав. - Ты куда собрался?
  -- Пойду, гляну, кто там скребется, - усмехнувшись, сообщил гвардеец, взяв алебарду наперевес.
   Оба они, и Арт, и Марк, были лучниками, и в бою должны были поддерживать латников, сопровождая их в пешем или конном строю. Но сейчас каждый был вооружен короткой алебардой с широким полулунным лезвием и хищно загнутым крюком на обухе, а также недлинным прямым клинком. И с этим оружием оба они, как, в прочем, и все остальные гвардейцы, умели обращаться столь же ловко, как и с мощным боевым луком.
   Арт осторожно двинулся вперед по коридору, стараясь ступать беззвучно. Воин не был отягощен железом, из доспехов на нем был только шлем-капелина с узкими полями и сводчатой тульей, надетый поверх плотного кожаного капюшона. Алебарду воин держал наготове, чтобы мгновенно нанести удар любому, кто вынырнет из мрака. В конце концов, если это всего лишь строгий десятник решил проверить посты, то он должен за бдительность дать двум стражам увольнение вне очереди, но уж никак не наказывать их.
   Пройдя ярдов пятнадцать, гвардеец замер, напрягая глаза и вслушиваясь в доносившиеся из полутьмы шорохи, и на этот раз не расслышал ничего подозрительного. Ослабив хватку на древке алебарды, он, не оборачиваясь, произнес, окликнув напарника:
  -- Здесь все тихо. - Воин ощущал досаду, оттого, что оказался таким мнительным, но одновременно испытал и облегчение, поскольку в мыслях уже был готов встретиться с кем угодно, хоть с призраком, хоть с демоном, явившимся во дворец на запах сладкой человечьей плоти. Никто не знал об этом, но больше всего Арт боялся темноты, с самого детства не сумев побороть этот страх. И сейчас он был рад, что не обнаружил во мраке ничего опасного: - Никого нет. Кажется, действительно почудилось!
   В тот же миг сухо щелкнули арбалеты, и два болта, вырвавшись откуда-то из тьмы, с гулом вспороли неподвижный воздух, поразив гвардейца в грудь и левое плечо. Арт Эмес упал навзничь, выронив алебарду, с лязгом коснувшуюся каменного пола, а из сумрака над его телом уже соткались темные силуэты людей, в руках которых тускло блестели широкие клинки.
  -- Тысяча демонов, - выдохнул оторопевший от случившегося Марк, набирая в грудь побольше воздуха: - Тревога!
   Крик оборвался, вбитый обратно в грудь воина еще двумя болтами, впившимися в его плоть по самое оперение. А по коридору, перепрыгивая через неподвижные тела убитых гвардейцев, уже мчались потрясавшие оружием люди. О том, что случилось в северном крыле дворца, в этот миг еще никто не знал. Предсмертный вопль гвардейца потонул в какофонии шумов, разносившихся по всему дворцу из трапезной залы, где веселились благородные рыцари.
  
   Возвращение в Фальхейн истинного наследника альфионской короны прошло без лишней помпезности, даже более того. Первыми, кто увидел принца Эрвина, искренне верившего, что вскоре его будут величать королем, оказались два наемника-гвардейца, верные псы Эйтора, не доверявшего, кажется, никому из своих соплеменников. И боа они были обречены на смерть, даже не успев понять, что происходит.
   Эрвин пинком отбросил в сторону выпавшую из рук гвардейца алебарду, бросив короткий взгляд на распластавшееся под ногами тело. Что ж, участь солдата незавидна, и эти вдвое не могли не знать, что смерть всегда будет рядом, с той поры, как взяли в руки оружие. Такова была природа вещей, и принц не испытывал ни капли жалости, ведь ради торжества справедливости, ради его запоздалого триумфа кому-то все равно придется жертвовать собою.
   Добежав до плотно затворенных дверей, Эрвин обернулся, еще раз обведя взглядом своих спутников. Он видел верного Витара, лицо которого не выражало никаких чувств, казавшись высеченным из камня. Слева от него пыхтел косматый Барг, чей выстрел свалил первого гвардейца. Сейчас бородач торопливо взводил арбалет, установив на ложе "козью ногу", рычаг, служащий для натяжения тетивы, более тугой, чем у любого лука. Позади него возвышался прямой, как клинок меча, Эгерт, прикрывавший собой чародея, во взгляде которого, брошенном на тела гвардейцев, принцу почудилось презрение, словно перед магом лежали не воины, пусть и принявшие не ту сторону, а какие-то слизняки, причем вымахавшие до размеров взрослого мужчины.
  -- Все готовы? Проверьте оружие, - приказал Эрвин. - Там нас никто не ждет, но во дворце не меньше сотни дьорвикских наемников, а это не самые худшие бойцы. Они будут биться яростно, и не стоит ждать от них пощады. Так не щадите и вы никого, - воскликнул он. - И сами не ждите милосердия. Славен будет всякий, кто примет смерть в эту ночь!
   Воины, уже охваченные трепетом, согласно кивнули, еще раз убедившись, что клинки легко покидают ножны, осмотрев арбалеты и подвинув ближе колчаны с тяжелыми короткими болтами. Они знали, что впереди их ждет отчаянная схватка, когда одному будет противостоять целый десяток великолепных воинов, но никто не испытывал робости, готовый следовать за Эрвином хоть в преисподнюю.
  -- Кратус? - принц вперил тяжелый взгляд в чародея.
   Маг молча, нарочито медленно извлек из неизменно болтавшейся на поясе котомки хрустальный венец-диадему и водрузил ее себе на голову. Слабый свет мерцавших факелов, разбившись о ее грани разлился ярким сиянием, озарившим весь коридор, и кое-кто из воинов восхищенно охнул, затем от души выругавшись и лишь после этого чародей счел нужным открыть рот:
  -- Я готов, господин, - с усмешкой вымолвил он, став сразу как будто выше, шире в плечах, сильнее, нежели любой из окружавших колдуна воинов.
   Никто из воинов, пробравшихся во дворец Эйтора, толком не знал, что такого ценного хранил колдун в своей котомке, хотя среди них и ходили слухи о чародейском артефакте огромной силы. И потому сейчас, увидев воочию эту таинственную вещь, спутники Эрвина почувствовали себя уже победителя. Что их могло остановить, когда с ними был могучий чародей? Каждый верил, что впереди его ждет короткий бой, а затем богатство, слава, земли, почести - все, ради чего они и явились в эту страну, чужую для большинства воинов.
   Принц видел огонек азарта, тлеющий в их глазах. Словно голодные волки, почуявшие вдруг запах свежей, еще теплой крови, они рвались в бой, искренне веря в то, что одержат победу. И он, Эрвин, не собирался лишать своих товарищей такого удовольствия.
  -- Вперед, братья, - принц рывком распахнул створки, впуская в полутемный коридор отзвуки пиршества, голоса, смех, музыку. - За мной! К смерти или славе! За Альфион!
   Воины яростно заревели, потрясая клинками, и ринулись за своим принцем. Схватка, которой они ждали уже много лет, наконец-то началась.
  

Глава 8 Суд Богов

  
   Всюду царила тишина, и топот множества ног, нарушивших это безмолвие, казался громом. Но никто не слышал его, как не видел стремительно мчавшихся по полутемным коридорам воинов, тяжело дышавших и грозно потрясавших обнаженными клинками. Они шли во весь рост, бряцая тяжелыми кольчугами, не скрываясь, ибо пора осторожности минула, и теперь настал черед быстроты. Сумев проникнуть в кажущуюся неприступной громаду дворца, господствовавшего над шумным Фальхейном, не потревожив никого из его многочисленных стражей, теперь незваные гости должны были нанести удар, не позволив их противнику опомниться.
   Они шагали, словно завоеватели, словно уже одержали победу, никого не встречая на своем пути, будто здесь, в этих стенах, среди мрачных покоев не осталось более ни единой живой души. Так и было, и в эту ночь вся жизнь словно покинула королевский дворец, точнее, все живое будто стремилось только в одно место - в трапезный зал, где не смолкала музыка, прерываемая лишь здравницами, произнесенными заплетающимися языками подвыпивших господ и самого короля. Там сновали слуги, там стояли на постах почти все гвардейцы, что оказались в этот час во дворце, кроме, разумеется, тех воинов, что уже сменились, предавшись отдыху. И потому на пути рвавшегося на звуки пира отряда, возглавляемого Эрвином, демоном мщения во плоти, почти не оказалось людей. Никто не успел поднять тревогу, дав хозяину дворца хоть какой-то шанс увидеть новый рассвет.
   Два гвардейца, стоявшие возле входа в северное крыло, погибли мгновенно, как и первые двое, сраженные меткими выстрелами из арбалетов, с которыми мастерски обращался каждый из свиты Эрвина. Еще двух, старика в ливрее и девчонку в накрахмаленном фартуке, слуг, прикончил сам принц. Дряхлого лакея он просто схватил за грудки и на бегу швырнул в стену, так, что череп несчастного треснул, столкнувшись с холодным камнем. Служанку, конопатую девицу, при виде толпы вооруженных до зубов воинов застывшую посреди коридора, от удивления разинув рот, Эрвин наотмашь ударил мечом, разрубив ей грудь. Лишь одного короткого, ничего не выражающего взгляда удостоилась несчастная, прежде чем принц убежал дальше, увлекая за собой и прочих воинов.
  -- Вперед, - яростно рычал Эрвин, мчавшийся по анфиладам комнат огромными прыжками. - Живее! Не останавливаться!
   Они неслись по коридорам, стремясь к единственной цели и сметая все на своем пути. Нескольких слуг, ненароком оказавшихся в этот час в опустевших коридорах дворца, расстреляли из арбалетов, оставив позади себя только истекающие кровью тела, хрипевшие в предсмертной агонии или уже абсолютно беззвучные. Та же участь постигла гвардейца, отчего то бродившего по дворцу, вместо того, чтобы спокойно спать в казарме или стоять на посту. Великан Барг свалил наемника одним ударом в челюсть, а кто-то из следовавших за ним воинов на бегу пронзил пытавшегося встать стражника клинком, пришпилив его к полу.
   И вот они добрались до входа в трапезный зал, из-за плотно прикрытых дверей которого доносились звуки становившегося все более разнузданным пиршества. И здесь, перед этими створками, путь Эрвину преградила четверка гвардейцев. Рослые парни в алых камзолах, сверкающих касках, вооруженные короткими алебардами сперва опешили от неожиданности, увидев бегущую по коридору толпу вооруженных людей, больше всего походивших на разбойников. Но это были умелые бойцы, имевшие железное самообладание. Потому они тотчас стали поперек коридора, сдвоив ряды и наставив на чужаков хищные наконечники алебард.
  -- Стоять, - отрывисто рявкнул один из гвардейцев. - Ни шагу дальше! Сложить оружие!
  -- Смерть, - порычал в ответ Эрвин. - Убить их! Рази!
   Щелкнули арбалеты, и двое королевских телохранителей завалились на спину, инстинктивно хватаясь за оперение впившихся в их плоть болтов. Но больше взведенных самострелов в отряде Эрвина не было, а потому спутник принца ринулись в атаку, размахивая клинками, пятнадцать против двух.
   Первого гвардейца свалил Витар. Тот оказался недостаточно расторопен, да и громоздкое оружие было не очень подходящим для схватки в такой тесноте, а потому, когда страж ударил, широко размахнувшись, спутник Эрвина ринулся вперед, низко пригнувшись, дабы пропустить над собой сверкающий полумесяц лезвия, способного разрубить человека пополам. Витар достал своего противника в длинном выпаде, вонзив ему клинок в грудь почти до средины. Наемник невольно схватился за обоюдоострую полосу стали, обрезая собственные пальцы, и тихо осел на пол. Но последний воин успел размахнуться и метнуть в гущу врагов свою алебарду.
   Витар, успевший высвободить свой клинок из груди поверженного врага, смог увернуться, и Эрвин, несмотря на свои внушительные габариты никогда не считавший себя неловким, тоже уклонился, отпрыгнув к стене. А вот стоявшему позади него Баргу не повезло, и граненое жало впилось ему в живот, причем сила, вложенная в бросок, и помноженная на вес оружия, была такова, что великан отлетел назад на шесть шагов, сбив с ног еще двух своих товарищей. Гвардеец же, не теряя время напрасно, выхватил меч и отчаянно атаковал оказавшегося ближе все к нему Эрвина.
   Клинки столкнулись с протяжным лязгом. Он был неплох в бою, этот чужеземец, которому король Альфиона доверил собственную жизнь, но Эрвин, прошедший за годы добровольного изгнания сотни больших и малых сражений, победителем вышедший из десятков поединков все же оказался искуснее. А потому, обменявшись несколькими ударами, бойцы отпрянули, дыша так, будто пробежали, надев доспехи, целую лигу. Принц сжимал длинную рану на правом предплечье, кровавую, но не глубокую, так, обычный порез. А его противник прихрамывал на левую ногу, ибо клинок Эрвина зацепил его бедро.
  -- С дороги, - хрипло прорычал принц, вычерчивая своим длинным мечом круги по воздуху. - Не стой на моем пути! Ты чужак здесь, так не встревай в наши ссоры, если хочешь жить.
  -- Мне дорога жизнь, но честь еще дороже - так же прохрипел в ответ гвардеец, не сомневавшийся, что настали последние мгновения его жизни. Он понимал, что если и прикончит этого гиганта, для которого тяжелый риттершверт казался сущей пушинкой, то остальные все равно не пощадят оставшегося в одиночестве воина, даром, что кое-кто уже торопливо взводил арбалеты. Но отступать гвардеец даже не думал: - Я дал присягу, и не отступлюсь от нее. Если ты замыслил зло против государя, то подойдешь к нему только через мой труп!
  -- Будь я проклят, - выдохнул принц. - За этим дело не станет! Сдохни, упрямый глупец!
   Он налетел на отступавшего к дверям гвардейца, точно стальной вихрь, осыпав его градом ударов, сломив защиту. И, наконец, широкий клинок врубился в грудь воина, и тот, вскрикнув, отлетел назад, последним усилием распахнув створки и рухнув внутрь трапезной. На мгновение там установилась гробовая тишина, нарушаемая только треском поленьев в громадном камине да чавканьем кого-то из благородных господ лордов.
  
   Они замерли, с ужасом глядя на него, свободного, сильного, живого, чеканя шаг ступившего под своды огромного зала, сжимая в руке окровавленный меч. Полторы дюжины лордов и рыцарей, верных псов короля-узурпатора, счастливых оттого, что им перепала малая доля объедков с господского стола. Эрвин не испытывал к этим ничтожествам, кичившимся глупой победой, ничего, кроме презренья и жалости.
  -- О, Боги, - прошептал кто-то, выпустив из рук чеканный кубок, с протяжным звоном покатившийся под длинный стол. - Это он, Эрвин. Он жив!
   А принц уверенно шагал вдоль стола, не обращая внимания на изумленных, испуганных дворян, со страхом уставившихся на замерших в дверях воинов, нацеливших на знатных господ заряженные, готовые к бою арбалеты. Эрвин шел туда, где сидел оцепеневший, вжавшийся в спинку своего кресла Эйтор, его названный брат, чья кожа стала сейчас белее мрамора древних статуй из его же собственного дворца.
  -- Не ждал? - рассмеялся принц, тяжелым взглядом придавив того, кто мнил себя королем Альфиона к трону. - Вижу, не ждал, - довольно произнес он. - Ты забыл меня пригласить, братец, но, уж прости, я не мог не явиться сюда, выказать тебе свое почтение, Ваше величество, - саркастически расхохотался он, и смех громовыми раскатами еще гулял под сводами зала спустя несколько мгновений, после того, как Эрвин умолк.
   Принц заметил единственную женщину, совсем еще девчонку, испуганно прижавшуюся к плечу короля. Он слышал о том, что Эйтор нашел себе королеву, и теперь удостоился чести увидеть ее, ту, кому мгновение спустя суждено стать вдовой. Эрвин давно уже отвык обращать внимание на женские слезы, и был готов отправить эту девку вслед за своим венценосным муженьком. И потому он лишь мазнул по ней взглядом, вновь вперившись в короля, широко открывшего глаза в гримасе ужаса.
  -- Это морок, - дрожащим голосом произнес Эйтор, не отводя глаз от медленно приближавшегося к нему человека, которого король Альфиона давно уже привык считать мертвецом. - Тебя нет. Ты мертв!
  -- О, это не совсем так, - ощерился принц, остановившись в трех шагах от Эйтора. - Я жив, брат мой, жив. А вот ты сейчас умрешь. Я пришел сюда, чтобы спросить с тебя по старым долгам. Ты лишил меня короны, ничтожный выродок, ты отнял у меня ту, кого я любил больше жизни, и за это я заберу твою никчемную жизнь!
   Эрвин, не глядя, протянул назад руку, и верный Витар поспешно вложил в нее обнаженный клинок. И принц протянул его своему названому брату, уставившемуся в пустоты невидящим взглядом.
  -- Вставай, - рявкнул Эрвин. - Возьми этот меч и сразись со мной! Покажи тем, кто верен тебе, что ты мужчина. Прими смерть с достоинством, как король, но не жди, пока и выпущу твои кишки. Ну же, - вскричал он. - Дерись!
   Размахнувшись, принц вонзил клинок, увенчанный крестообразной гардой, в столешницу, отступив на несколько шагов назад. Эйтор, точно во сне, медленно поднялся, ступая так, будто у него вдруг отнялись ноги, и неуверенно коснулся эфеса.
  -- Давай же, - поторопил его Эрвин. - Сейчас не время для слов. Ты был подлецом и трусом прежде, так яви хоть сейчас свою храбрость!
   Несколько мгновений они стояли лицом к лицу, буравя друг друга взглядами, но затем, словно с него спало какое-то оцепенение, Эйтор схватил меч, вырвав его из стола, и, что то истошно закричав, прыгнул к своему противнику, занося оружие над головой.
  
   Как ни велико было удивление, как ни силен был испуг, охвативший Эйтора, сковавший его сердце льдом, король смог собрать в кулак всю свою волю. За минувшие годы он смог убедить себя в том, что Эрвин, истинный наследник Альфиона, мертв, что он сгинул в каком-нибудь далеком краю во время своих скитаний. Что ж, он ошибся, и названный брат нынешнего владыки королевства стоял сейчас посреди зала, напряженный, не ослаблявший хватку на черене меча, надменно взирая на благородное общество, будто онемевшее от изумления. Как, для чего он явился сюда, было не важно, ведь сейчас Эйтор мог окончательно избавить себя от всех страхов и сомнений. И он не мешкал, атаковав так быстро, как только мог.
  -- Умри, - прорычал сквозь зубы король, рассекая воздух перед собой широкими взмахами чужого, непривычного, излишне тяжелого меча. - Кем бы ты ни был, кошмаром из снов или человеком из плоти и крови, умри!
   Он считал себя неплохим бойцом, король Эйтор, пусть и ни разу не проливал кровь настоящего врага. Но тренировки с собственными гвардейцами, с настоящими мастерами меча тоже кое-чего стоили, и умение государя было велико. А потому Эрвин невольно попятился под его ударами, в каждый из которых король вкладывал весь свой страх, всю свою ненависть. Принц только и мог, что защищаться, частью отражая выпады противника своим клинком, а частью просто увертываясь от них.
  -- Умри, - кричал Эйтор, наступая на вернувшегося из небытия брата и ликуя при мысли, что тот вынужден отступать, с видимым трудом сдерживая его отчаянный натиск. - Умри, умри, умри!
   Они кружили по залу, словно танцуя, и обменивались частыми ударами. Клинки с лязгом сталкивались, чтобы тотчас отлететь и вновь столкнуться. Никто не сказал бы, что в схватке сошлись неравные противники. Они даже внешне были похожи, оба светловолосые, только у Эйтора глаза были зеленые, у его противника же - серые, точно сталь клинка. Король был чуть шире в плечах, немного тяжелее, от силы на двадцать фунтов, а его принц оказался на полголовы выше ростом и немного подвижнее, но именно, что немного. Они стоили друг друга статью и мастерством, и все же Эрвин был опытнее, ведь он постигал воинское мастерство не на плацу, а в боях, где любая оплошность могла стоить жизни. И потому исход был вполне закономерен.
   Вновь взвились, ударившись друг о друга тяжелые клинки, и принц, подцепив острием своего меча оружие Эйтора за широкую крестовину, вырвал его из рук противника, отбросив в сторону. На мгновение король застыл, готовый принять грудью последний, смертельный удар. Но смерть все не приходила. Эрвин застыл в нескольких шагах от брата, замерев в низкой стойке и выставив перед собой клинок. Что то помешало ему ударить, сделать то, о чем принц мечтал двадцать три года, растянувшиеся для него в целую вечностью.
  -- Возьми клинок и бейся, - угрюмо процедил Эрвин, указав на выпавший из рук своего противника меч. - Покажи, чего ты стоишь, чтобы о твоей смерти сложили баллады! Не вынуждай меня прикончить тебя, как безродного пса! Пусть это будет честный бой, то, чего по твоей милости меня лишили тогда, в святилище, когда умерла моя Ильма.
   Эйтор неуверенно, не сводя глаз с замершего в готовности мгновенно нанести удар Эрвина сделал маленький шажок к мечу. Он ждал, что принц, истинный принц сделает выпад, поразив его в спину, и опасался поворачиваться к Эрвину спиной. А названный брат короля терпеливо ждал, пока его противник снова будет готов к бою. Но в этот миг в поединок вмешалась третья сила.
  
   Лорд Грефус, триумфатор, спаситель королевства, как окрестила его толпа, заворожено следил за поединком, которым столь внезапно прервался пир. Каково бы ни было его изумления, когда принц Эрвин, живо и невредимый, превратившийся из безусого юнца в мужчину, воина, вошел в зал, оно исчезло, улетучилось, стоило только зазвенеть клинкам.
   Грефус сражался двадцать лет, торжествуя на турнирах, где ценой поражения были лишь насмешки толпы, и в жестоких схватках, где проигравший расставался с жизнью. Он видел много сражений, был знаком со многими бойцами и тех, кто ныне сошелся в схватке в стенах дворца, возможно, нельзя было назвать самыми умелыми, но еще никто на памяти Грефуса не бился с такой яростью, с таким презрением к собственной жизни.
   Лорд не смог бы однозначно отдать предпочтение кому-либо из бойцов. Король Эйтор прежде блистал на турнирах, выходя победителем из конных и пеших поединков с весьма искушенными противниками, да и сейчас регулярно тренировался со своими гвардейцами. Возможно, его тело и покрылось жирком, и государь стал чуть медлительнее, чем десять лет назад, но сила вовсе не покинула его, так что первый же точный удар стал бы для его противника смертельным.
   Эрвина Грефус просто не помнил, ибо в тот год, когда лишенный наследства принц бежал из Альфиона, как преследуемый всеми разбойник, лорд был еще ребенком, служа пажом у одного из рыцарей, вассалов своего отца. Но, судя по тому, что он видел ныне, наследник Хальвина кое-чему обучился, став настоящим бойцом, смертоносно быстрым, безжалостным. И, кроме того, если Эйтора обуял страх, то его противником двигала ненависть, более подобающая в бою. И Грефус почти не удивился, когда Эрвин выбил меч из рук короля, но то, что принц не стал добивать беззащитного противника, привело лорда в замешательство.
   Возможно, желание с оружием в руках стать на защиту государя посетило не одного только Грефуса в тот миг, когда Эрвин со своей свитой ворвался в зал. Но, прежде всего, оружия, если не считать кинжалов, ни у кого из приглашенных на пир рыцарей не было, и, кроме того, нацеленные в грудь жала арбалетных болтов действовали весьма отрезвляюще. Стрелков было немного, полдюжины всего, но первого же, кто посмеет атаковать их, расстреляли бы без всякой жалости. И пусть тот смельчак, приняв на себя удар, дал бы шанс своим товарищам, стать героем баллад оттого, что лишь красиво умер, не желал никто. Но сейчас даже спутники принца отвлеклись на поединок, забыв о почти двух десятках рыцарей, и Грефус понял, что его час настал.
   Король, испуганный, растерянный, неуверенно придвигался к своему клинку, но он медлил, и Эрвину, видимо, надоело ждать.
  -- Сдохни, ничтожество, - прорычал принц, замахиваясь длинным мечом и делая шаг к королю. - Пора закончить это. Твою смерть не воспоют менестрели. Умри, выродок!
   В этот миг лорд Грефус вскочил со скамьи, швырнув в ближнего к нему арбалетчика тяжелый золотой кубок размером не уступавший шлему и, выхватывая из ножен на поясе квилон, кинжал с крестовиной, как у меча и длинным узким клинком, атаковал не замечавшего ничего и никого, кроме своего названного брата, Эрвина.
   Кто-то из людей принца запоздало рванул спусковую скобу арбалета, и лорд почувствовал, как по его затылку скользнул болт, со стуком впившийся в столешницу. Но Грефус уже рвался вперед, к неосторожно повернувшемуся спиной Эрвину, замахиваясь кинжалом. Король был в опасности, и это для лорда значило больше, нежели прозвучавшие позади него отрывистые щелчки арбалетов.
   Эрвин все же почувствовал угрозу, в последний миг развернувшись на каблуках и встретив нового противника лицом к лицу. Кинжал Грефуса скользнул по его груди, вспоров дублет, а принц в ответ взмахнул клинком снизу вверх, чиркнув вмешавшегося в поединок лорды по лицу.
   Грефус, вскрикнув от боли и выронив кинжал, отпрыгнул назад на несколько шагов, едва не наткнувшись на стол и зашипел, точно разъяренный кот. В этот миг воины Эрвина, наконец, пришли в себя, и в плечо лорду впился болт, насквозь пронзивший его плоть.
   И одновременно король, воспользовавшись тем, что Эрвин отвлекся, метнулся к улетевшему едва не в другой конец зала мечу, подняв его и вновь атаковав своего противника. Принц только успел закрыться от мощного нисходящего удара, подставив под него плашмя свой клинок. Но сила, вложенная в эту атаку Эйтором, была такова, что его противник невольно попятился, несколько мгновений лишь успевая отражать выпады короля.
   Витар, решив, что его господину приходится туго, ринулся на выручку Эрвину, пинком свалив стонавшего от боли лорда Грефуса. Остальные дворяне так и сидели неподвижно, будто приросли к лавкам. Каждому казалось, что именно в его лицо, в его грудь направлены граненые жала арбалетных болтов, и потому никто не хотел дать повод стрелкам, чтобы нажать на спуск.
  -- Назад, - зарычал Эрвин, отражая очередной наскок короля. - Витар, назад! Не встревать, иначе прикончу своими руками. Лучше займитесь гвардейцами.
   Там, в недрах дворца, уже ощущалось какое-то движение. Видимо, кто-нибудь из слуг или охранявших короля воинов наткнулся на трупы тех несчастных, что стали первыми жертвами Эрвина, и поднял шум, призывая гвардейцев. И сейчас, оглашая коридоры громкими криками "Тревога!" и "Его величество во опасности!" к трапезной зале рвалось несколько десятков воинов. Уже было слышно бряцание оружия и топот подкованных сапог, сопровождаемый яростными криками, которыми подбадривали себя полусонные телохранители Эйтора.
  -- Кратус, - позвал Эрвин, одновременно отбив очередной выпад своего противника и перейдя в контратаку. Коорль попятился, сам теперь вынужденный лишь защищаться. - Кратус, задержи их!
  -- Будет исполнено, - усмехнулся маг. Он обернулся к стопившимся у входа в зал воинам, впившись взглядом в одного из них: - Эгерт, за мной! Остальные, смотрите, чтобы господа лорды не начали бузить, - с презрительной усмешкой бросил он, затем бросившись во мрак коридора, усеянного окровавленными телами. Скоро, в этом Кратус был уверен, к ним присоединяться еще трупы, много трупов в весьма неприглядном виде.
  
   Приказ Эрвина словно вырвал чародея из забытья. Несколько минут Кратус, не отрываясь, наблюдал за поединком, пожалуй, самым лучшим, какие он успел повидать. Сам маг не считал особенно важным умение фехтовать, поскольку у него на службе стояли силы намного более мощные, чем мечи и топоры. Но и он не мог не признать мастерства сошедшихся в отчаянной схватке бойцов, которая, будучи помножена на ярость, на жажду жизни и желание отомстить, делала поединщиков еще более быстрыми, сильными и беспощадными, нежели обычно.
   В прочем, не только Кратус, словно завороженный, следил за мерцанием клинков, вычерчивавших широкие дуги и с лязгом сталкивавшихся. Все, кто явился во дворец с Эрвином, пристально наблюдали за этим диковинным танцем, подлинной пляской Смерти, следя, как мечутся по залу, то атакуя, то уходя в глухую защиту, чтобы мгновении спустя вновь ударить, бойцы, охваченные яростью. Даже умелые воины, такие, как Витар, никогда не забывавшие про дисциплину и осторожность, отвлеклись на это зрелище, пожалуй, лишь сегодня в полной мере оценив боевое мастерство своего предводителя.
   Приказ Эрвина вырвал чародея из забытья, и тот вдруг понял, что за спиной давно уже звучит дробный топот, нарастающий с каждым мгновением. Гвардейцы, наемники, охранявшие дворец и саму жизнь государя, сплоховали, позволив врагу проникнуть внутрь, но уж теперь хотели поквитаться сполна, готовые убивать без пощады и надеявшиеся, что государь еще жив. Что ж, Кратус был готов встретить их.
  -- Не суйся вперед, - приказал чародей верному Эгерту, который за месяцы странствий стал тенью мага, вечно следуя за ним. - Я не хочу задеть тебя ненароком.
  -- Слушаюсь, - кивнул воин, перебирая пальцами на рукояти тяжелой баделеры, которую он предпочитал любому иному оружию. Насколько мог видеть Кратус, с этой жуткой даже на вид саблей он обращался виртуозно. - Я буду рядом.
   Маг знал, что Эгерт будет неподвижно стоять за его левым плечом, держа клинок наперевес, готовый в любой миг вступить в бой. Раз воин уже спас жизнь Кратусу, отчего доверие к нему мага возросло еще больше, хотя чародей и прежде ценил верность этого сурового рубаки. Он был настоящим мастером, но никто, даже сам Кратус не знал ничего о прошлом этого молчаливого, вечно насупленного и угрюмого парня. Не известно было даже откуда Эгерт родом.
   Чародей считал, что его спутник и верный страж - уроженец Побережья, возможно, даже Видара, но полной уверенности в этом не было. В прочем, не это являлось главным, а то, что могучий воин, по-собачьи преданный магу, всегда был рядом, считая великой честью оберегать своего господина от любой опасности, благо возможности явить свое мастерство, учитывая весьма нескучную жизнь чародея, появлялись достаточно часто. Но сейчас, верил Кратус, для клинка могучего Эгерта не останется работы, ибо он окончательно освоился с творением древнего эльфийского мага, подчинив его себе, и перестав полагаться на случай.
   Забыв о своем телохранителе, чародей выступил вперед, привычно окунаясь в океан силы, заключенный в Линзе, диковинном творении далеких предков. Мага буквально распирало, и он с нетерпением ждал того момента, когда можно будет выпустить скопившуюся где-то в груди мощь, рвать, крушить, убивать, забыв обо всем.
  
   Гвардейцы спешили, движимые страхом и чувством стыда, ибо впервые не смогли защитить своего короля, того, кто возвысил их, безродных чужеземцев, над всеми рыцарями и лордами, кичившимися десятками поколений славных предков. Они торопились, успев вооружиться, и даже натянув доспехи, хотя о броне позаботились далеко не все. Не меньше полусотни бойцов, ощетинившись клинками и алебардами, приближались к трапезной, готовые к бою. И они с удивлением замечали, что кроме нескольких мертвецов не наблюдают более никаких признаков врага, даже не представляя, кто именно и зачем пробрался во дворец себе на погибель.
   Оберт Дер Габельн, лично возглавивший спешно собранный отряд, неуклюже бежал, спотыкаясь и лязгая доспехами, при этом еще успевая подгонять своих воинов. Случилось неслыханное - во дворец проник враг, проник, миновав многочисленные посты, и оставив за своей спиной дорожку из трупов, по которой теперь и шли гвардейцы, точно охотничьи псы по следу спугнутого зверя. Каждый из них испытывал смятение, ведь будучи теми, кому более всего доверял король Альфиона, они не оправдали его надежд. Но еще была возможность исправить ошибку, смыв позор кровью врагов. Не важно, кто, как, для чего прокрался во дворец, главное, что сейчас они ощутят на себе весь гнев гвардейцев короля Эйтора, и никто не уйдет отсюда живым.
   Казавшийся бесконечным коридор внезапно уткнулся в приоткрытые двери трапезной залы, из которой лился яркий свет, и доносились звуки боя, которые легко узнал каждый из воинов в алых мундирах, украшенных головой вепря на гербовом щите. А перед дверьми стояли два человека, один из которых был даже не вооружен. Увидев их Дер Габельн опешил на мгновение, но затем разглядел в самом проеме еще с десяток вооруженных самострелами и мечами воинов, и уверился, что без боя все же не обойдется, чему он был весьма рад.
  -- Стой, - рявкнул капитан гвардии, когда между гвардейцами и их безымянным противником оставалось шагов сорок. - Оружие к бою! Латники - вперед, лучники - во вторую линию!
   Наемники, прошедшие суровую школу еще в родном Дьорвике четко исполнили приказ. Толпа словно выплюнула вперед три десятка воинов с алебардами и мечами, а за их спинами расположились немногочисленные лучники. Вообще длинный боевой лук был не лучшим оружием для схватки в такой тесноте, но зато хватит и одного зала, чтобы смести ничтожную горстку врагов. На таком расстоянии бронебойные стрелы насквозь прошьют любые латы, и тот, кто окажется мишенью, не будет иметь ни единого шанса. Чистая победа, причем почти без крови!
   Как ни странно, те двое чужаков, что так отважно выступили вперед, даже не дрогнули. Более того, у одного из них, узкоплечего, тщедушного, никак не казавшегося воином, на устах промелькнула злорадная улыбка. Увидев ее, капитан королевской гвардии ощутил безотчетный страх, ибо он не привык, чтобы так встречали приближение его исходящих яростью бойцов.
   Оберт Дер Габельн стал на левом фланге шеренги мечников, невольно теснее прижимавшихся друг к другу, образуя стальной кулак, способный в могучем порыве смести любого противника. Рыцарь, один из немногих, был облачен в латы, к тому же нахлобучив на голову элегантный салад, оставлявший наполовину открытым лицо. В руках воин сжимал верный клинок, тяжелый полутораручный меч, не раз приносивший своему хозяину победу на турнирах и в настоящем бою.
  -- Эй, вы, - гаркнул в полумрак коридора капитан гвардии. - Немедленно сложите оружие, и тогда вас будет ждать справедливый суд! А если не подчинитесь, то все будете убиты без пощады!
   Почему-то Дер Габельн не решился атаковать с ходу, пожелав решить дело миром. Возможно, противник не казался ему, рыцарю, прошедшему десятки сражений и сотни смертельных дуэлей, по-настоящему серьезным, достойным того, чтобы потом гордиться этой победой, и воин, с молоком матери впитавший кодекс чести, попытался обойтись без никчемного кровопролития. В прочем, его предложение вызвало вовсе не тот ответ, какого ждал Оберт.
  -- Ты, ничтожество, как смеешь грозить великому магу, - совершенно по-змеиному прошипел тщедушный человечек, на голове которого рыцарь заметил странную диадему, как будто бы из хрусталя. - Подите прочь, псы, если вам дороги ваши никчемные жизни!
   Узкоплечий подался вперед, будто хотел атаковать, и Оберт Дер Габельн, решив более не медлить, взмахнул мечом, подав знак лучникам. Скрипнули тугие тетивы из сыромятной кожи, такие, что не теряли упругости ни в мороз, ни под дождем. И одновременно тщедушный человек, величавший себя магом, тоже взмахнул рукой, будто нанося рубящий удар по нисходящей незримым клинком.
   В последний миг дьорвикский рыцарь увидел, как в воздухе перед его противником наливается пронзительно-голубым светом смутно знакомый символ. Дер Габельн еще успел удивиться, а затем провалился в ледяную бездну, за секунду до того, как окончательно угасло сознание, ощутив, как в легкие врывается морозный воздух, и кровь застывает в жилах.
  
   Признаться, оказавшись лицом к лицу едва не с полусотней до зубов вооруженных воинов, Кратус на мгновение растерялся. О, вовсе нет, он не испугался, ибо прежде выходил победителем из схваток с еще более многочисленным противником. Трудность была в том, что большая часть известных чародею боевых заклятий казалась слишком разрушительной, чтобы применять их в стенах дворца без опасности для самого себя и своих спутников. Тем более мощными станут они, пройдя сквозь Линзу, потому-то Кратус и потратил несколько мгновений на размышления, найдя, наконец, нечто стоящее в тот же миг, когда лучники были готовы спустить тетивы, а строй латников качнулся, словно наступающая на берег океанская волна.
  -- Иса! - вдохнул маг, начертив перед собой руну Льда.
   Коридор озарила вспышка, столь яркая, что Эгерт, о существовании которого маг успел позабыть, зашипел, прикрыв ладонью глаза. На несколько секунд воин ослеп, но Кратус был уверен, что его помощь не понадобится. Его чары разили наверняка, и подтверждением тому был сдавленный вопль ужаса, исторгнутый разом всеми до единого воинами Эрвина, в чьей памяти навсегда остался этот странный бой, жуткая расправа, подобной которой они не видели никогда раньше.
   Волна холода прокатилась по коридору. Ледяной ветер вбил в глотки гвардейцев готовые вырваться оттуда проклятья и удивленные крики, обжигая легкие, обращая в лед кровь и плоть. Кто-то из лучников успел разжать пальцы, освободив тетиву, пустив стрелу, но и она на лету превратилась в ледяную иглу, а затем рассыпалась кристаллами инея.
   Когда Эгерт открыл слезившиеся глаза и, прищурившись, взглянул на гвардейцев, он увидел лишь четыре дюжины статуй, словно высеченных изо льда. Но ни один мастер не добился бы такой точности, изобразив все до единой складки на одеждах воинов, каждую морщинку на их лицах, застывших в гримасе гнева. Кажется, никто из наемников даже не понял, что умирает, расставшись с жизнью легко и воистину молниеносно, и Эгерт лишь восхитился своим господином, ибо верил, что настоящий воин не должен доставлять своим жертвам лишних мучений.
   Один из воинов, стоявших в первом ряду, невысокий плечистый рыцарь в тяжелых латах, обратился в лед как раз в тот миг, когда хотел сделать шаг. Он так и застыл, оторвав левую ногу на три дюйма от пола, вскинув над головой длинный клинок. И, стоило только Эгерту бросить на него взгляд из-под плотно сжатых век - глаза все еще резало - рыцарь покачнулся, а затем упал вперед, с хрустом рассыпавшись на множество бесформенных кусков льда, разлетевшихся по всему коридору. И тотчас из-за стен дворца, таких толстых, что выдержали бы и прямое попадание из требушета, донесся протяжный звук боевой трубы, а затем - мерные удары сигнального колокола.
  -- Они объявили тревогу, - сквозь зубы процедил Кратус. - Поднимают гарнизон! Кажется, нам сейчас придется попотеть, если не хотим, чтобы гвардейцы обложили нас, как медведя в берлоге.
   Некоторые воины, толпившиеся за спиной мага, опасливо взглянули друг на друга. Победа Кратуса над целым отрядом гвардейцев изрядно напугала их, но одновременно и вселила уверенность, ведь рядом со столь сильным магом им, казалось, нечего бояться. Но мысль о том, что к дворцу уже движутся несколько сотен разъяренных наемников, наверняка узнавших о гибели своих товарищей и жаждущих мести, породила страх.
  -- Эгерт, идешь со мной, - отрывисто приказал каркающим голосом Кратус. - Возьми еще четверых, с арбалетами. Живее, иначе гвардейцы сейчас ворвутся во дворец!
   Они бросились по коридору, превратившемуся в диковинную галерею скульптур, одновременно красивых, как все по-настоящему совершенное, и жутких в своей дьявольской точности. Наверное, кто-то из следовавших за Кратусом воинов ненароком толкнул одного из обратившихся в лед гвардейцев. Жертва чародейства, тяжеленная глыба, качнулась, ударившись о стену, и промерзшая насквозь плоть рассыпалась мириадом осколков. Тогда еще один из воинов выхватил из ножен меч и ударил по ледяному шлему другой статуи, разбив ее пополам.
   Началось какое-то безумие. Все, включая и Эгерта, так и не убравшего в ножны свою жуткую саблю, принялись крушить то, что еще минуту назад было полными жизни, сильными и отважными воинами. С треском разбивались статуи, в ушах стояли яростные крики, в которых не было ничего человеческого, свистели клинки, а под ногами хрустела ледяная крошка. Спустя минуту все было кончено.
  -- Довольно, - зло вскричал Кратус, горящим взором обводя своих спутников его голос, громовыми раскатами пронесшийся под гулкими сводами дворца, привел их в чувство. Воины с ужасом озирались, украдкой бросая друг на друга испуганные взгляды. Никто не мог бы объяснить, что напало на них. - Хватит, глупцы, - только голос чародея связывал этих людей с реальностью. - Достаточно забав! Нас ждет дело, а вы тупите клинки об эти ледышки. Здесь рядом еще полно живых врагов, чтобы тратить силы на тех, кто уже мертв. Вперед, будьте вы прокляты!
   За их спинами раздался звон упавшего на камень клинка, а затем прозвучал торжествующий, полный ненависти голос Эрвина. Принц одолел своего противника.
  
   Эрвин не замечал ничего вокруг себя. Он не обратил внимания на схватку чародея с гвардейцами, лишь затем краем сознания отметив, что часть его воинов опрометью кинулась прочь из зала и с трудом связав этот факт с доносившимися снаружи протяжным пением трубы, в котором явственно слышались тревожные нотки. Но все это было не важно сейчас. Для принца Эрвина, наследника Альфиона, весь мир сократился до шероховатой рукояти клинка, которую он сжимал до боли в ладонях обеими руками, и перекошенного от страха лица его противника, шаг за шагом пятившегося под ударами охваченного яростью принца.
   Эрвин наносил удары с методичностью молотобойца в кузнице, вкладывая в каждый выпад всю силу, всю свою ярость, заставляя Эйтора отступать. Он чувствовал в короле страх, ужас поражения, ведь тот, кто посмел назвать себя правителем Альфиона, знал, что проигрыш в этом поединке означает смерть. И потому он бился со всей стойкостью, раз за разом подставляя под клинок Эрвина свой меч, ухитряясь все еще отражать удары.
  -- Умри, - кричал принц, для которого оружие стало частью его тела, выполняя любой приказ хозяина. Широкая полоса стали чертила круги и зигзаги, так что воздух стонал под выпадами. Эйтор отступал, но пока держался стойко. Эрвин же лишь чаще наносил удары, утробно рыча: - Умри! Умри же!
   Этот бой не мог продлиться долго, хотя самим противникам он казался растянувшимся на целую вечность. Эйтор, вынужденный отступать, понимал, что обречен. Да, он неплохо владел клинком, быть может, не хуже своего соперника, пусть и учились они этому смертоносному мастерству по-разному. Но на стороне Эрвина была ярость, какой никогда не знал король Альфиона, а Эйтором овладел страх. Он затылком ощущал леденящее дыхание смерти, явившейся сюда, в этот дворец, чтобы забрать его жизнь.
  -- Проклятье, - Эйтор вдруг оступился, припав на правую ногу, поскользнувшись в луже вина, что натекла из кубка, которым мгновение назад лорд Грефус отбивался от стрелков. - Нет! - Под коленом что-то хрустнуло, и по телу вдруг разлилась боль. Король понял, что нога больше не слушается его, не то вывихнутая, не то и вовсе сломанная.
   Эйтор замер в нелепой позе, будто преклоняя колено перед своим противником. И принц воспользовался этим, обрушив на его голову свой клинок. Его противник вскинул меч, пытаясь защититься, но удар Эрвина выбил оружие из рук Эйтора. Его клинок скользнул по гладкому мрамору, отлетев к огромному камину. Король, растерявший все свое величие, упал на спину, перебирая ногами и пытаясь отползти назад. Его взгляд был прикован к мерцавшему, отражая пламя многочисленных факелов, острию меча, направляемого твердой рукой Эрвина.
  -- Ублюдок, - сквозь зубы прорычал принц. Он навис над поверженным противником, точно демон возмездия, могучий и неумолимый. - Я считал тебя братом, а ты видел во мне врага. Ты всегда завидовал мне, и отнял все, чем я дорожил. - В голосе Эрвина слышались гнев и боль, та боль, которую он хранил в сердце двадцать три года, которая точила его изнутри, ради которой он сжигал самого себя желанием мести. Казалось, принц был готов зарыдать, но рука его не дрожала. - Ты лишил меня наследства, лишил моего королевства. Ты отнял ту, которую я любил всем сердцем! Ты предал мою веру, и сейчас вернешь мне все, чего лишил прежде. Я возьму твою жизнь, а с ней - все, что у тебя еще осталось. Умри!
   Держа клинок обратным хватом, Эрвин занес его над дрожащим от ужаса, от предчувствия собственной смерти Эйтором. Принц был готов вонзить меч в грудь противника, точно кол - в сердце вампира. Король крепко зажмурился, моля Судию, чтобы все случилось быстро, без лишней боли. Но смерть так и не пришла.
  
   Королеве Ирейне, забытой всеми, тихо, как мышка, сидевшей возле своего супруга все происходившее в этот день казалось каким-то странным сном. Известие о готовящемся пире в честь доблестных воинов юная государыня приняла молча, с трудом сдерживая слезы. Она предпочитала проводить свои дни в покоях, отрезанных от всего остального мира прочными дубовыми дверями и бдительной стражей. Ирейна видела лишь слуг, молчаливыми тенями скользивших по отведенным ей комнатам, да своего мужа, приходившего в ее спальню по ночам.
   Юная королева по своей воле избрала участь затворницы, и едва ли когда-нибудь всерьез тяготилась одиночеством. Шумному обществу фрейлин Ирейна предпочитала чтение, благо, весьма богатая библиотека, которую собирали многие прежние короли Альфиона, была к ее услугам, а читать она выучилась на два года раньше свого брата-рыцаря. Порой семнадцатилетняя королева играла на арфе или лютне, но музицировать для самой себя, взрывая тишину треньканьем струн, было вовсе не так интересно, как забавлять публику, вот только желания видеть кого-либо возле себя с каждым днем, проведенным в стенах дворца, отнюдь не прибавлялось.
   Больше всего Ирейна хотела бы вернуться в замок своего отца, окунувшись в размеренную, какую-то сонную жизнь того, что заносчивые жители Фальхейна с презрением величали провинцией, или, еще хуже, дремучей глухоманью. Там она могла бродить по окрестным лесам, забыв о приличиях, отпустив слуг и стражников, ибо вилланы искренне любили справедливого и вовсе не злого Долмуса, своего господина, а потому не посмели бы обидеть и его дочь. Или можно было запереться в самой высокой башне, вытащив спрятанную там книгу, в которой древний мудрец описывал движение небесных тел, и на несколько часов погрузиться в тайны мироздания, чтобы затем жарко спорить с придворным магом и философом, который не мог создать ни одного заклятия, но знал, кажется втрое больше, чем было написано во всех книгах, завалявшихся в закоулках родного замка. Но ее мечтам не дано было исполниться, во всяком случае, это точно не могло случиться именно сегодня.
  -- Лорд Грефус вернулся с победой, - даже не думая о возражениях, сообщил своей маленькой королеве Эйтор. - Он со своими рыцарями разгромил орду дикарей-хваргов, и сегодня я даю пир в честь героев. Ты должна сопровождать меня, Ирейна. Это будет великая честь для храброго воина, если торжество почтит не только владыка Альфиона, но и его венценосная супруга. - А затем король развернулся и вышел прочь, будучи уверен, что Ирейна не посмеет спорить.
   Она не спорила. Будто пребывая в бреду, королева позволил умелым служанкам одеть себя в роскошное платье с длинным шлейфом, покрыть заботливо уложенные локоны бисерной сеткой и нанести на щеки совсем чуть-чуть румян, просто для того, чтобы не казаться призраком. И затем, дождавшись Эйтора, Ирейна последовала за ним в трапезный зал.
   Королева была обязана присутствовать на балах и торжественных ужинах, а потому заранее знала, что ее ждет. Король и его гости обменялись здравницами, восхваляя мудрость, доблесть и прочие достоинства друг друга, не забыв, как водится, помянуть и неземную красоту юной королевы. Но с каждым опустошенным кубком тосты становились все менее связными и все более непристойными. Музыканты, шуты и жонглеры старались, как могли, слуги только и успевал подносить полные кувшины и бутыли вина, лорды хмелели, и обстановка становилась совершенно невыносимой. О королеве, которая оказалась единственной дамой на пиру, быстро забыли, в том числе и сам государь, хотя он выпил не так много. Благородные господа пошло шутили, время от времени кто-то принимался горланить похабные песни или героические баллады, причем брани и в тех и в других было одинаковое количество. В конце концов, одного из рыцарей стошнило прямо на стол, за что сотрапезники наградили его парой подзатыльников, но слуги и гвардейцы погасили ссору, вытащив выпивоху на свежий воздух.
   Когда распахнулись двери, и на пороге зала возникла целая толпа вооруженных до зубов людей, не рыцарей и не гвардейцев, Ирейна даже почувствовала облегчение, но, увидев, как изменился в лице ее муж, поняв, что за столом вдруг воцарилось полное безмолвие, она испугалась, едва сдержавшись, чтобы не заплакать от страха. А предводитель тех людей вызвал ее короля на бой, и никто из доблестных рыцарей даже не пытался вступиться за него, никто даже не шелохнулся.
   Диковинный танец двух воинов, сверкание клинков, со стоном резавших воздух, завораживало, и Ирейна, видевшая и прежде, как бьются рыцари, оцепенела, не в силах отвести взора от этого зрелища. Ее король держался стойко, сумев даже потеснить своего более рослого и, кажется, более быстрого противника. Но потом что-то изменилось, Эйтор оступился, упал, обронив клинок, а его противник, могучий воин с горящими глазами, застыл над королем, воздев свой меч для последнего удара. В тот же миг снаружи, кажется, на дворцовой площади, что-то полыхнуло неестественно белым огнем, раздались истошные крики, звон клинков. Для Ирейны это словно стало знаком к действию. Ее король, ее муж, тот, кого она еще не научилась любить, но единственный, кому она могла верить в этом огромном городе, тот, кто, кажется, сам любил ее искренне, был в опасности. Его жизнь могла прерваться прямо сейчас, у нее на глазах, и юная королева, вскочив с трона, метнулась к поверженному Эйтору, заслоняя его от чужого клинка.
  -- Пощади, - раздался под высокими сводами пронзительный девичий голос, полный боли и страха, не за себя, за другого. - Заклинаю тебя, чем бы ни обидел тебя мой король, оставь ему жизнь! Убей меня, но прояви милосердие к тому, кто честно бился с тобой!
   В этот миг словно кто-то нашептывал на ухо Ирейне нужные слова. И тот воин, что уже намеревался вонзить клинок в униженного, беспомощного Эйтора, дрогнул, не сумев закончить движение. Меч замер на весу, в нескольких дюймах от груди короля Альфиона.
  -- Уйди, прошу, - прохрипел сдерживая рвущееся из груди дыхание, Эйтор, не отводя глаз от острия меча, угрожавшего ему. - Твоя жертва напрасна, Ирейна. Пусть свершится то, что должно. Я заслужил смерть. Пусть восторжествует справедливость! - И, обращаясь уже к Эрвину, замершему в какой-то странной нерешительности, дерзко добавил: - Что же ты, братец? Рази, закончи начатое, исполни свою мечту!
   Невероятно, но неожиданное заступничество юной королевы придало Эйтору силы. Еще мгновение назад дрожащий от страха, он вдруг понял, что больше не боится смерти, и с каким-то наслаждением приготовился встретить тот миг, когда оточенная сталь вонзится в его сердце. Если на этом свете останется кто-то, кому он, бывший король Альфиона, по-настоящему дорог, не из-за богатства или власти, которой можно пользоваться по своему смотрению, а просто потому, что он - такой, какой есть, то лишиться жизни уже не так страшно.
   Но и Эрвин вдруг ощутил, как глубоко в душе что-то треснуло, словно лопнула туго натянутая струна. И он понял, что не сможет нанести этот последний удар на глазах тощей, бледной, точно бесплотный дух, рыжеволосой девчонки. В бою, когда противник твердо стоит на ногах и держит клинок - без малейших колебаний, но сейчас, когда его враг уже повержен, когда его закрыл своим хрупким телом этот ребенок, еще не осознавший, что может править целой державой, исполнить задуманное было превыше сил принца.
  -- Прочь, - стиснув зубы, прорычал он, замахнувшись на Ирейну, дрогнувшую, но даже не пытавшуюся отступить. - Убирайся! Он знает, что должен мне, и час расплаты настал в эту ночь, - гневно вскричал Эрвин, испепеляющим взглядом уставившись на короля. - Уйди!
  -- Меня, - пролепетала в ответ юная королева, овладевший которой страх не имел ничего общего с боязнью смерти и боли. - Прошу, меня, не его!
   На мгновение на глаза принца навернулись слезы, черты лица девчонки поплыли, искажаясь до неузнаваемости. В какой-то миг Эрвин увидел свою Ильму, укоризненно взиравшую на него и что-то беззвучно молвившую, обращаясь к своему возлюбленному. И столь ярким, столь похожим не реальность было это видение, что невольно принц отступил, опуская риттершверт, будто силы вдруг оставили его. Он понял, что не сможет теперь исполнить свою мечту, не сумеет насладиться местью, которой и жил все эти годы.
   А Эйтор, даром что сам был на волосок от гибели, невольно попытался залоснить свою королеву, перестав бояться собственной смерти, но, испугавшись, что сейчас на его руках испустит дух это юное, чисто телом и душой создание.
  -- Значит, и тебе ведомы иные чувства, кроме зависти и алчности, брат мой? - хищно протянул принц, пытаясь скрыть под маской жестокости свою растерянность. Те, кто явился с ним сегодня во дворец, ждали жестокой и быстрой расправы, и он не хотел разубеждать их в своей решительности. Но и убить, быстро, без лишних сомнений, отныне Эрвин тоже не мог.
  -- Возьми мою жизнь, - тихо, но твердо вымолвил король Эйтор, взглянув в ничего не выражающие глаза своего врага. - Так будет правильно. Но не трогай ее, ведь он еще ребенок, и ни в чем не виновата, - умоляющим тоном произнес он. - Не будь тем зверем, каким кажешься!
  -- А ведь она любит тебя, раз уж готова отдать собственную жизнь, лишь бы спасти твою, - покачал головой Эрвин. - А ты, ценишь ли эту жертву? Что ж, пусть у тебя будет время обдумать все, - вымолвил он, не ожидая ответа. - Я не стану убивать тебя прямо сейчас, бывший король Альфиона. Нет, это случится позже, - кровожадно процедил он, буквально поедая взглядом своего врага. - Ты будешь ждать смерти, не зная, когда она явится за твоей никчемной, подлой душой. Вскоре твое сердце будет замирать, едва ты услышишь звук шагов за дверью темницы. Умереть в бою легко, ожидание и неизвестность - вот самое страшное. И ты сполна познаешь то и другое, так, что будешь умолять меня о милосердии, будешь слезно просить о том, чтобы закончить начатое сегодня. Это будет неплохое наказание для тебя, брат мой. А твоя маленькая королева пусть пока останется со мной, - добавил он, увидев слезы в глазах Эйтора. - Я ведь так давно не ведал женской ласки!
   Он резко развернулся, двинувшись прочь из зала. Король, так и не осмелившийся подняться на ноги, проводил Эрвина пристальным взглядом. А тот, поравнявшись с застывшим у дверей, точно в почетном карауле, воинами, возглавляемыми верным Витаром, отрывисто приказал:
  -- Всех благородных господ - под замок. Да смотрите, чтобы никто не припрятал кинжал в складках камзола! Думаю, заложники не помешают. Девку - в мои прежние покои в северном крыле, и пусть, тысяча демонов, слуги, наконец, наведут там порядок! А это ничтожество, - принц кивком указал на распростершегося на полу короля. - Это ничтожество запереть в какой-нибудь грязной каморке. Пусть он сполна насладится одиночеством, но смотрите, чтобы в отчаянии наш славный государь не наложил на себя руки! - И принц, не слыша гневных криков Эйтора и рыданий Ирейны, вышел прочь. Также не видел он, как двое дюжих бойцов грубо схватили под локти обмякшую от страха и отчаяния королеву, потащив ее вслед за своим предводителем.
   Уже за порогом Эрвина настиг донесшийся откуда-то из города гром, сопровождавшийся истошными, полными немыслимых мучений криками, словно с кого-то, по меньшей мере, заживо сдирали кожу. Небо над Фальхейном озарялось то мертвенно-синим, то слепяще-белым светом. Хоть бой во дворце уже закончился, Кратус, наконец, нашедший возможность явить себя во всей мощи, продолжал сражение за столицу Альфиона. Похоже, чародей двигался по центральным кварталам, методично истребляя рвущихся к резиденции государя гвардейцев-наемников. Немного поразмыслив, принц решил не мешать колдуну, который отлично знал свое дело. Наконец, можно было и отдохнуть.
  

Глава 9 Чужой в чужой стране

  
   Лотриг сразу приметил этого парня, при виде которого в душе трактирщика родились не самые веселые мысли. Человек, явившийся откуда-то с юга, показался хозяину постоялого двора весьма необычным и, вполне возможно, опасным - все, что не поддавалось пониманию, заведомо следовало считать таящим угрозу, уж в этотм-то корчмарь был убежден уже давно.
   И то сказать, разве не странно, что этот парень, кажется, молодой, весьма высокий и стройный, в такой теплый день кутается в длинный плащ, спрятавшись где-то в складках капюшона? Грабитель, настолько известный страже, так сильно запятнавший свои руки кровью невинных, что боится показать свое лицо, опасаясь немедленной и жестокой расправы? Или этот путник, явившийся невесть из каких краев, просто болен, и все никак не может сгореться? Так еще не легче, только какой-нибудь мерзкой хвори здесь не хватает, так что сразу и не скажешь, что хуже! Содержатель постоялого двора помнил последний мор, прокатившийся по Альфиону три дюжины лет тому назад, беспощадно выкашивая люд, и помнил опустевшие села, в которые не рисковали заходить даже бродяи псы, и не желал вновь увидеть эту скорбную картину.
   Путник появился спустя мгновение после того, как трактир покинули торговцы-гарды, которых опередил странствующий рыцарь. На постоялом дворе установилась непривычная тишина, только два мужика из соседнего села, ехавшие в Фальхейн, не то торговать, не то покупать что-то на столичном рынке, торопливо глотали квас, запивая им еще теплый, только что из печи, хлеб. Наверное, поэтому-то Лотриг и обратил внимание на странника.
   Человек, замотавшийся с ног до головы в плащ и наверняка неистово в нем потевший, прошел через зал, расположившись в дальнем углу. Он сухо потребовал у порхавшей ранним утром по залу служанки пива и надолго затих, время от времени прикладываясь к огромной кружке и бросая по сторонам настороженные взгляды, будто опасался преследователей. К лавке странник прислонил длинный лук, положив рядом туго набитый стрелами колчан, а под плащом его глазастый трактирщик смог заметить рукоять меча.
  -- Издалека, приятель? - невзначай поинтересовался Лотриг, подсев к странному постояльцу. - Проделал долгий путь?
   Ранний гость, лицо которого скрывала тень от его собственного капюшона, с подозрением взглянул на трактирщика, затем глотнул пива и уж только потом ответил:
  -- Издалека. - Судя по голосу, он действительно был молод. Лотриг, человек бывалый, сразу различил акцент, очень странный, какого прежде ему не доводилось слышать. - С юга, - добавил путник и криво усмехнулся.
   Что-то в этом парне определенно было не так, и в повадках, и в голосе, и просто во всем его облике. Но хозяин постоялого двора никак не мог уловить эту странность, не мог облечь ее в слова.
  -- Наверное, идешь в Фальхейн, - наугад предположил Лотриг. - Охотник, верно? Знатный у тебя лук, - он кивком указал на грозное даже внешне оружие, совершено честно заметив: - Я бы его, пожалуй, ни в жисть не смог натянуть!
   Трактирщик не лукавил, действительно почувствовав уважение к грозному оружию, хотя сам считал себя человеком сугубо мирным. Прежде он ничего подобного не видел, но сразу понял, что это массивное сооружение, дуга которого была выложена роговыми пластинами и обмотана сухожилиями, было очень мощным. Едва ли такой лук годился для охоты.
  -- Да, я направляюсь в столицу Альфиона, - едва заметно кивнул лучник, кажется, не испытывавший от разговора ни малейшего удовольствия. Что ж, решил Лотриг, пока он здесь хозяин, этому парню придется потерпеть, как терпели порой и благородные лорды.
  -- С этой штуковиной тебя в город не пустят, - авторитетно сообщил трактирщик, вновь указывая на лук. Он не мог видеть наконечники стрел, но едва ли удивился бы, узнав, что в колчане полно бронебойных "игл". - Стража заставит снять тетиву. В Фальхейне такие порядки, оружие дозволено носить только благородным, а ты, уж прости, не похож на рыцаря. Так что придется обойтись одним кинжалом.
   Путник, так и не откинувший капюшон, промолчал, чуть заметно пожав плечами, что, наверное, выражало его полное безразличие. И Лотригу ничего не оставалось, как оставить неразговорчивого странника в покое. Вернувшись за стойку, трактирщик, однако, не спускал глаз с этого человека, каким-то шестым чувством ожидая от него подвоха.
   Лотригу за те годы, что он владел этим постоялым двором, пришлось повидать всякое, вдоволь пообщавшись с разным народом. У него останавливались и благородные рыцари, сопровождаемые многочисленной свитой, гордые и надменные, и бастарды, чей герб перечеркивала алая перевязь, свита состояла порой из одного чумазого мальчишки-слуги, а заносчивости хватило бы и трем лордам. Эти хватались за клинок по каждому пустяку, и порой дюжим слугам приходилось утихомиривать незаконнорожденных юнцов увесистыми дубинами.
   Бывали здесь и купцы с полными возами товаров, или, напротив, с битком набитыми серебром кошелями. Иные яростно торговались за каждый медяк, другие же сыпали серебром направо и налево, угощая любого, кому доводилось оказаться здесь в этот час, словно так хотели отблагодарить свой судьбу за ниспосланную удачу в делах. Порой к Лотригу заглядывали и местные крестьяне, чтобы пропустить кружечку-другую пива и посудачить о том, о сем.
   Появлялся и иной люд, не расстававшийся с оружием, вечно настороженный, словно тетива взведенного самострела, готовый бежать при виде гербов и мундиров или, напротив, бросаться в бой. Со здешними разбойниками трактирщик пытался жить в мире, порой наводя их на заезжих торговцев, а раз даже укрывший раненого в схватке с королевскими гвардейцами грабителя. Разумеется, Лотриг отлично понимал, что такая дружба может выйти ему боком, если кто-то узнает об этом, зато точно знал, что его трактир не обчистят, не спалят дотла темной ночью, и не станут учинять здесь кровавых драк, оставляя после себя трупы неудачливых постояльцев, с разгневанной родней которых придется объясняться именно трактирщику.
   И, наконец, видывал трактирщик таких путников, который и вовсе непонятно зачем выбрались на тракт. То были и нищие, скитавшиеся по стране, и паломники, порой поклонявшиеся весьма жутким богам, странствующие жрецы тех же древних демонов, и просто те, кому не сиделось дома. Но этот странный парень с огромным луком был не похож ни на кого из них. Лотриг весьма сомневался, что он может быть охотником, ведь в лесах вокруг столицы давно уже вытравили всю живность крупнее зайца. В прочем, едва ли подозрительный путник был и скрывающимся от погони разбойником, ибо те уж точно не стали бы размахивать такой оглоблей. Трактирщик продолжал гадать, не особо надеясь на ответ, а его постоялец все так же попивал пиво, время от времени озираясь по сторонам.
   Сонную тишину, установившуюся в трактире, нарушили донесшиеся откуда-то издалека звуки труб, мерный лязг железа и топот, от которого задрожали расставленные на полках кувшины и корчаги. Все, в том числе сам Лотриг и тот странный парень с луком, между прочим, прихвативший с собою оружие, выскочили на дорогу. Их взорам предстало весьма необычное, грозное в своей странной красоте зрелище - от Фальхейна по тракту двигалось многочисленное войско.
   Колонна закованных в броню воинов, конных и пеших, ползла по укатанной тележными колесами дороге, точно жуткая змея. И над ней трепетали под порывами налетевшего от восхода ветерка яркие штандарты, самый большой из которых был раскрашен в желтую и зеленую клетку.
  -- Грефус, - воскликнул трактирщик, указав на знамя. - Это лорд Грефус возвратился с победой!
   Во всем королевстве лишь несколько десятков избранных, герольды и их старшие ученики, могли с первого взгляда безошибочно сказать, кому принадлежит тот или иной герб. Но уж цвета самых влиятельных лордов, силой и богатством способных поспорить даже с самим королем, знал чуть не каждый крестьянин, а Лотриг, нередко привечавший на своем постоялом дворе рыцарей, не был исключением. И, точно так же, как большинство альфионцев, он знал, что владетель северных земель, лорд Грефус, отправился на полночь, на берега Эглиса, чтобы стать заслоном на пути кровожадных варваров, явившихся из ледяных пустошей. А теперь доблестный воин во главе своих вассалов и солдат шествовал торжественным маршем, одолев очередного врага.
   Немногочисленные постояльцы и хозяин трактира стояли на обочине, почтительно сняв шапки и приветственно размахивая руками, когда мимо них проходили стройные ряды облаченных в доспехи, будто собирались на битву прямо сейчас, воинов, осененных боевыми стягами. Возможно, поэтому никто не увидел, что юное лицо явившегося с юга лучника исказилось гримасой ненависти.
  
   Ликованию жидкой толпы, высыпавшей с постоялого двора, не было предела. Воздух так и звенел от пронзительных воплей.
  -- Слава победителям, - кричали в разнобой люди, радовавшиеся так искренне, словно сами и разбили неведомого врага. - Слава отважным воинам!
   Эвиар, сын Феара, чуть не плюнул под ноги, но вовремя сдержался. Прежде всего, это был дурной поступок по вере его народа, и потом, люди едва ли благосклонно отнеслись бы к столь явному выражению презрения. Это были их герои, их кумиры, и тот, кто не выкажет почтения, наверняка привлечет подозрение к своей персоне. А Эвиар не хотел этого, ведь в противном случае окружающие быстро поняли бы, что рядом с ними находится вовсе не человек, а эльф, мерзкая нелюдь, достойная только смерти, желательно долгой и мучительной. Но юному воину, проделавшему столь трудный, полный опасностей путь, это было совершенно ни к чему.
   Стиснув зубы от злости, и впившись ногтями в рукоять верного боевого лука, Эвиар, дитя далекого, казавшегося сейчас всего лишь воспоминанием, дивным призрачным видением И'Лиара, немигающим взглядом следил за колонной воинов. А они все шагали, чему-то смеясь, весело горланя не очень звучную песню, из которой Эвиар смог разобрать едва ли половину слов.
   Мимо эльфа, ставшего чуть в стороне от людей, проплывали рыцари, гордо восседавшие на могучих спинах своих боевых жеребцов. Их тяжелые кольчуги были скрыты под яркими туниками, а шлемы прицеплены к седлам. Несколько знаменосцев воздели над войском флаги, а прочие всадники подняли к небесам лес длинных копий, на древках которых трепетали разноцветные вымпелы. Эвиар усмехнулся - сейчас эти воины могли кичиться своей статью, свысока поглядывая на всех, но там, на юге, в непроходимых лесах первыми в бой шли вовсе не рыцари, а простые пехотинцы, на руках которых было больше всего крови Перворожденных. Тяжеловооруженные латники просто не могли развернуться в густых зарослях, а потому и гибли без счета, если опрометчиво атаковали в первых рядах.
   А за копейщиками следовали конные лучники. Они тоже были веселы и бодры, перебрасываясь шутками и порой подхватывая разносившуюся по всей округе песню. Сбив на затылок широкополые капелины или более аккуратные салады с короткими назатыльниками, пехотные, без забрала, они поглядывали по сторонам с нескрываемой гордостью. Длинные луки покоились в подвешенных к седлам налучьях, колчаны были полны стрел. Кто-кто, а Эвиар, остававшийся незамеченным среди горстки людей, знал, что эти стрелки - далеко не такие мастера, какими пытаются казаться, хотя кое-чего они все же стоили.
   Пожалуй, решил эльф, всего в этом отряде было сотни полторы латников, рыцарей и простых воинов, сражавшихся верхом, и примерно столько же стрелков, которые могли биться как в конном строю, так и пешими. А затем наступил черед пехоты. Земля под ногами ощутимо дрогнула, пустившись в пляс, от слитного топота нескольких сотен облитых стальной чешуей воинов, легко тащивших на плечах длинные щиты, треугольные, миндалевидные или даже квадратные, украшенные точно такими же гербами, что были нанесены на знамена. Над этой фалангой вздымался сверкающий лес копий, всевозможных алебрад, гизарм и протазанов, оружия, прекрасно подходящего для того, чтобы в чистом поле сдерживать наскоки тяжелой конницы. Ну а для ближнего боя каждый из пеших копейщиков имел при себе клинок или топор, висевший в петле на поясе.
   Следом за тяжелой пехотой появились арбалетчики. Их громоздкие самострелы, которые эти рослые парни тащили, взвалив на плечи, весили достаточно, чтобы воины обходились без тяжелых доспехов. Большая часть стрелков была одета в стеганые куртки, островерхие каски-капелины или простые черепники, и лишь немногие имели кольчуги, не столь длинные, как у рыцарей, с коротким рукавом, лишенные капюшона. А кроме арбалетов каждый стрелок имел колчан с увесистыми болтами, способными прошить даже кованую кирасу, а также корды или широкие фальчионы, а иногда еще и кинжалы вдобавок к этому.
   Пехота прошла, подняв столбы пыли, но это еще не был конец. Оттуда, из серого марева, показалась вереница телег, нагруженных разным добром. Лорд Грефус пустил обоз в обход, вступив в Фальхейн только с избранными воинами, но когда его армия покинула столицу, к ней вновь присоединились многочисленные подводы. На них перевозили и огромные запас стрел, и громадные щиты-павезы, которыми арбалетчики пользовались в бою вместо тяжелых лат или кольчуг. Кроме того, на телеги был нагружен огромный запас провизии, и, наконец, на нескольких возах ехали раненые воины, те, кто не мог передвигаться сам. Сюда же солдаты сложили бы и свои доспехи, если б только не желание командира вступить в Фальхейн со всей торжественностью, ведь целый день шагать в чешуйчатых бронях или хауберках, медленно поджариваясь на солнце, - не самое приятное удовольствие.
  -- О, вот это силища, - восторженно восклицали люди, провожая взглядами исчезавшее за холмами войско. - Какая мощь! Их невозможно победить!
   Что ж, с этим Эвиар в целом был согласен, хотя, признаться, три сотни всадников и еще с полтысячи пехотинцев все же не казались ему огромной армией. Но и этот отряд мог натворить немало страшных дел, атаковав внезапно, напав на незащищенный поселок, как делали люди юга, те, родом из Дьорвика. Это племя только и мечтало под корень извести расу Перворожденных просто потому, что завидовало отпущенной эльфам вечности.
   В прочем, признался сам себе Эвиар, сам он первый раз в своей жизни вступил в бой, отнюдь не защищая свой дом. Юный воин принял крещение кровью на чужой земле, отправившись вместе со старшими товарищами в карательный рейд, впервые в своей жизни. Тогда они неплохо потрудились, вырезав целый хутор и перехватив на обратном пути небольшой купеческий обоз. Разумеется, все до единого люди были убиты, и не осталось никаких следов, указывавших на пришельцев из И'Лиара.
   Возможно, убийство детей и женщин не было подвигом, достойным умелых воинов, но все же Эвиар считал, что они делали благое дело. Люди не будут селиться слишком близко от рубежей И'Лиара, держась подальше от таящих смертельную опасность лесов, а значит и от соблазна пройтись по этим лесам огнем и мечом. И тогда многие эльфы останутся живы, избежав смерти в схватках с беспощадными, точно бешеные звери, людьми.
   Армия под знаменами лорда Грефуса исчезла за холмами, чтобы там, в небольшой лощине разбить лагерь, отдохнув, наконец, от сражений и походов. А Эвиар, еще немного постояв возле трактира, пружинистым шагом двинулся на север, туда, где, как он знал, находилась столица этого королевства. Разумеется, эльф, дабы не привлекать к себе лишнего внимания, сперва расплатился с трактирщиком, оставив на столе золотую монету, одну из тех, что стали его первой воинской добычей. В кошельке на узком кожаном поясе воина таких кругляшей, на которых был выбит профиль какого-то безвестного короля-человека, оставалось еще немало.
   Разумеется, эльф не знал, где лежит тот загадочный город, называемый Фальхейном, который с некоторых пор стал самой заветной его целью. Но оказалось что, соблюдая осторожность, достаточно легко выяснить путь у попадавших навстречу людей, а потому он весьма быстро добрался до нужного места. От города, если верить тем же людям, Эвиара отделяли сейчас считанные лиги, и эльф решил поторопиться, не в силах больше ждать. Он шагал быстро и легко, не замечая тяжести оружия. И вскоре его взору предстали серые стены, за которыми бурлило людское море под названием Фальхейн.
  
   Эльф ушел, двинувшись, вне всяких сомнений, на север, в город. И следом за ним из трактира выскользнул еще один постоялец. Тот, кого келотские циркачи признали бы, как бродягу Дилана, также известный дьорвикскому рыцарю под именем Элмор, без особого труда понял, что неприметный постоялый двор почтил своим присутствием именно Перворожденный, ведь он, в отличие от прочих собравшихся здесь людей, прежде видел этих бессмертных созданий во плоти. И когда эльф двинулся дальше, человек, известный в разных краях под многими именами, без колебаний последовал за ним.
   Не то, чтобы путник, ухитрившийся провести в трактире ночь так, что никто не смог обнаружить его присутствие, опасался называть свое истинное имя. Просто у него хватало врагов, не остановившихся бы ни перед чем, лишь бы только отнять жизнь у обладателя одного из того самого множества имен. И даже здесь такая опасность была весьма реальной, а рисковать прежде времени путник не желал.
   Да, он мог становиться невидимым для чужого взора, но это оказалось справедливо только для человека. А эльф, дитя Леса, верно, обладал чувствами, недоступными людям. И потому выходец из И'Лиара, тот, кого путник менее всего ожила увидеть в этом глухом краю, вдруг замер посреди дороги, пройдя, хорошо, если пару миль. Быть может, он почувствовал вперившийся в затылок взгляд, дыхание, запах или что-то еще, неважно. Главное, эльф понял, что тракт не так пуст, каким кажется.
   Эльф не мешкал, заподозрив поблизости присутствие врага. Он сорвал с плеча огромный лук, вытащил стрелу и резко рванул тетиву. Стрела, сверкнув остро оточенным жалом, сорвалась в смертоносный полет, пронзив воздух, и преодолел еще шагов триста, упав затем на пыльную поверхность дороги.
  -- Эти человеческие леса, - с досадой прошипел себе под нос эльф, озираясь по сторонам и пытаясь заметить хоть признак движения в придорожных зарослях. - Даже духи деревьев здесь безумны, раз уж так дурят путников!
   Эвиар был готов поклясться чем угодно, что еще мгновение назад на него был направлен чей-то пристальный взгляд, исходивший, словно из пустоты. Чутье его родичей не напрасно именовали порой звериным, и в этом не было ни капли оскорбления. Действительно, Перворожденные стояли ближе всего к живой природе, и в их родных лесах даже самые грозные хищники уступали им дрогу. Но, кажется, сейчас обостренные до предела инстинкты разумного хищника сыграли с воином злую шутку. Наверное, это сказалось напряжение последних дней.
   Лучник выругался на своем языке и, закинув оружие за спину, вновь двинулся на север. Теперь тот, кто следовал за ним. Почуяв в происходящем некую важную тайну, был более осторожен. Он не приближался к эльфу менее чем на три сотни шагов, рассчитывая, что, в крайнем случае, Перворожденный не сможет убить его с первого выстрела. В прочем, более не произошло ничего необычного, до самых стен Фальхейна.
  
   Несмотря на охватившую огромный город атмосферу всеобщего праздника, веселого и бесшабашного, королевские гвардейцы, по давней традиции охранявшие все въезды и выезды, и несшие службу на крепостных стенах, не растеряли бдительность. А потому им ничего не стоило увидеть одинокого путника, размеренно и бодро шагавшего по южному тракту, задолго до того, как он достиг гостеприимно распахнутых ворот.
  -- Эй, Акерт, - Лут Герден, десятник гвардии короля Эйтора, поднявшийся на надвратную башню, крикнул вниз, окликая одного из своих воинов. - Смотри, кто там идет? Проверьте-ка его! - Приказал десятник.
   Лут был командиром караула, охранявшего южные ворота Фальхейна, и ему подчинялись три латника, а также шесть лучников, на которых, собственно, и ложилась вся тяжесть весьма скучной службы. Акерт, один из этих лучников, услышав распоряжение десятника, стал в проеме, прорезавшем насквозь толщу сорокафутовой стены.
   Поскольку время было мирное, все гвардейцы, в том числе и сам командир, вполне обходились без доспехов. Тела их защищали плотные кожаные куртки с нашитыми на груди и спине железными дисками, на головах были островерхие капелины. О принадлежности этих воинов к гвардии государя говорили только нарукавные повязки с головой вепря, родовым гербом Эйтора, а также длинные мечи на поясе. Обычная городская стража вооружалась намного проще, кордами и обитыми кожей дубинками. В прочем, в караулке нашлись бы и кольчуги, и копья, и даже арбалеты и луки с приличным запасом стрел на случай внезапного появления врагов, но пока весь этот внушительный арсенал не требовался.
  -- Стой, путник, - Акерт преградил дорогу замотанному в плащ человеку, положив руки на пояс и покачиваясь на каблуках. Он не ждал от этого путника ничего плохого, но точно знал, что позади его страхуют еще два воина, и столько же находится на башне, не выпуская из рук тяжелые боевые луки. А, значит, можно было чувствовать себя в полной безопасности. - Кто таков, - отрывисто спросил гвардеец. - Откуда и зачем идешь в славный Фальхейн?
   Стражник придирчиво окинул взглядом странного пришельца. Акерт считал себя весьма рослым, но этот парень оказался выше его на голову, и при том вдвое уже в плечах. Но самым странным было не это. Прежде всего, гвардеец ощутил смутное беспокойство из-за того, что путник в такой день, солнечный, сухой, не по-осеннему теплый, закутался в плащ, даже надев капюшон. Право же, это не могло не вызвать подозрения, ведь едва ли кто-то стал бы скрывать свое лицо без нужды.
   Но еще большее внимание Акерта привлек длинный лук, которым был вооружен этот человек. Опытный воин, гвардеец сразу узнал составной лук, ведь он и сам пользовался чем-то схожим. Но здесь, в Альфионе такое оружие было почти неизвестно, и даже настоящие охотники обходились обычными луками из тиса. Кроме того, под полами плаща путника угадывались очертания клинка, то есть он был не охотником, но, скорее воином.
  -- Я охотник, пришел с юга, - сообщил неожиданно высоким, мелодичным голосом человек в плаще, остановившись в трех шагах от Акерта. - Мое имя Эв, - добавил он.
   Гвардеец сразу уловил непривычный акцент, какого не слышал прежде, но это в перечне всех подмеченных странностей было далеко не самым важным.
  -- По улицам Фальхейна нельзя ходить с луками и арбалетами, - предупредил воин, как бы невзначай поправивший ножны своего меча. - Ты должен оставить свое оружие на постоялом дворе, или где ты там собираешься жить, либо сними с него тетиву.
   Путник невозмутимо кивнул:
  -- Я так и сделаю. Благодарю, что предупредил меня, воин.
  -- Ну-ка, распахни плащ, - вдруг потребовал Акерт. - Кажется, у тебя кроме лука кое-что еще есть?
   Назвавшийся Эвом человек послушно выполнил приказ, и гвардеец убедился, что был прав с самого начала. На узком плетеном поясе путника висел длинный клинок с затейливой гардой, а также кинжал, который тоже мог сойти за короткий меч. Между прочим, камзол из зеленого бархата был облачением, едва ли подобающим какому-то бродяге, и это тоже не укрылось от внимания воина.
  -- Мечи тоже запрещены, - сурово произнес Акерт. - Только поясные ножи и кинжалы, но не вздумай пускать их в ход в этом городе. Здесь еще никому не удавалось безнаказанным уходить от нас, - веско предупредил он.
  -- Разумеется, господин!
   Путник вновь кивнул. На мгновение гвардеец задумался, все еще стоя на пути странного охотника. Он ощутил исходящую от этого человека опасность, и в какой-то миг хотел пропустить его, не желая нарываться на неприятности, но затем чувство долга восторжествовало.
  -- А ну, откинь капюшон, - отрывисто приказал Акерт. - Покажи свое лицо! Почему ты его прячешь? Может, ты чем-то болеешь, проказой, к примеру?
   Лжеохотник замер, и гвардеец обхватил вдруг вспотевшей ладонью рукоять своего меча. В воздухе ощутимо разлился запах свежепролитой крови, будто воин вдруг стал провидцем. А пришелец меж тем медленно поднял руки, отводя за спину глубокий капюшон. Сверкнули на солнце золотые локоны, и гвардеец невольно отшатнулся назад. Такого он не ожидал, ибо тот, кто назвался охотником, на самом деле оказался настоящим эльфом.
   Акерту мгновенно бросилось в глаза узкое лицо, казавшиеся непропорционально большими миндалевидные глаза чужака, и заостренные кончики ушей, торчавшие из-под пышной шевелюры, стянутой на затылке в длинный хвост, достигавший середины спины. Акерт прежде лишь раз видел живого эльфа, и это случилось довольно давно, но сейчас он не мог ошибиться.
  -- Будь я проклят, - потрясенно пробормотал воин. - Нелюдь!
   Стражник набрал воздуха в грудь, чтобы позвать своих товарищей. Но в дальнейшие события грубо и бесцеремонно вмешалась третья сила, о присутствии которой один из тех, что стояли лицом к лицу в воротах, даже не догадывался, а другой смутно что-то подозревал, тоже не будучи до конца уверен в своих ощущениях.
  
   Когда человек с кабаньей головой на рукаве потребовал показать лицо, по телу Эвиара пробежала волна дрожи. На самом деле, его ощутимо трясло с той самой секунды, как эльф впервые увидел стены Фальхейна, города, в который он так стремился, и который так сильно испугал его. Перворожденный хотя и преодолел сотни лиг, обходил стороной все крупные поселения людей, вообще стараясь как можно меньше показываться на глаза обитателям этого края, а особенно их собакам, которые не только безошибочно ощущали запах эльфов, но к тому же еще не поддавались никакому обману.
   Но теперь Эвиару предстояло войти в огромный город, запах которого он почуял намного раньше, нежели смог увидеть его собственными глазами. С содроганием эльф представлял, что окажется среди тысяч людей, сплошным потоком идущих по узким улицам, и как первый же встречный узнает его, после чего поглазеть на диковинку сбежится целая толпа, а затем кто-нибудь предложит прикончить пришельца, дабы чего не случилось.
   Но сложности возникли намного раньше, чем Эвиар оказался в самом Фальхейне. Стражники, охранявшие вход, оказались крайне придирчивыми. И если приказ рослого человека в обшитой стальными пластинами куртке касательно оружия еще можно было исполнить, то, когда воин потребовал снять капюшон, Эвиар понял, что придется бежать... или прорываться в город с боем, в надежде потом затеряться среди толпы. Но за спиной дотошного воина маячили фигуры еще трех стражников в касках и с мечами, и еще нескольких Эвиар заметил на башне, когда только приближался к воротам.
   Медленно эльф откинул капюшон, и увидел, как изменился в лице человек. Возможно, жители этих земель никогда не видели Перворожденных, но тот, с кем столкнулся Эвиар, сразу все понял. Однако замешательство и удивление стражника было столь сильно, что человек несколько мгновений медлил, не зная, то ли сразу выхватить меч и зарубить нелюдь, то ли для начала позвать остальных воинов.
  -- Позволь уставшему путнику войти в славный Фальхейн. - Над ухом Эвиара вдруг раздался чей-то голос, и эльф ощутил, что слева от него, чуть позади, стоит человек, которого еще мгновение назад здесь не было, и ему просто неоткуда было взяться. - Он измучен долгой дорогой, жаждет отдыха и покоя. И он не таит ничего дурного.
   Стражник подскочил от неожиданности, удивившись не меньше эльфа. Незнакомец, невысокий, крепко сбитый, весьма пожилой, появился, словно из пустоты. Он возник за спиной эльфа, и, опираясь на тяжелый посох, уставился на воина, так, что тот мгновенно проглотил готовый вырваться из глотки крик.
  -- Тысяча демонов, - выдохнул гвардеец. - Кто ты такой и откуда взялся?
  -- О, я лишь простой странник, много слышавший о красоте и величии этого города и этого королевства, и решивший своими глазами увидеть то, о чем мне прежде рассказывали многие, - усмехнулся человек с посохом. - Мы с этим юным созданием сейчас войдем, а ты, доблестный воин, не беспокойся, ибо мы не учиним здесь ничего дурного. - И, взмахнув перед собой правой рукой, быстро произнес: - Эйваз!
  
   Акерт вздрогнул, досадливо помотав головой. И что, спрашивается, на него нашло? Перед гвардейцем стоял заросший сизой щетиной мужик в крестьянском кожухе, опиравшийся на посох, а рядом - юнец в домотканой рубахе и мешковатых штанах, тоже сжимавший в руках суковатую палку. Наверное, отец и сын явились в город из ближнего поселка, а он, строя из себя бдительного стража, невесть зачем мучил их расспросами.
  -- Ступайте, - Акерт отодвинулся в сторону, пропуская селян. Вот ведь померещится всякая чепуха! Должно, просто голову напекло, в этой проклятой каске. - Добро пожаловать в славный Фальхейн, столицу Альфиона!
  -- Благодарю тебя, доблестный воин, - согнулся в низком поклоне тот из путников, что был старше. - А не подскажешь ли, где тут можно найти постоялый двор, такой, чтобы не очень дорого?
  -- Пройдете один квартал, - поспешно сообщил Акерт, указывая рукой нужное направление. - Там будет трактир. За пару серебряных монет вам дадут комнату на ночь и полный стол.
   Крестьянин вновь поклонился и, ухватив за подол рубахи своего сына, быстро двинулся дальше. Его спутник от неожиданности едва не растянулся на мостовой, и Акерт рассмеялся, провожая взглядом эту парочку. Как обычно, оказавшись в таком большом городе, сиволапые мужики теряли всякую солидность, не в силах справиться с удивлением и растерянностью.
  -- Акерт, кого это ты пропустил, - голос десятника, доносившийся сверху, будто с небес, привел гвардейца в чувства. - Что за парень с луком?
  -- С каким луком? - недоумевающее откликнулся стражник. - Крестьяне явились на торг. Да вон они пошли. - Воин указал на удалявшихся от городских ворот людей, подвахтенный суетливой толпой.
   Лут Герден негромко выругался и перегнулся через зубчатый парапет, взглядом отыскивая двух человек, только что вошедших в город. Как ни странно, он быстро увидел их, упитанного мужика средних лет и нескладного долговязого парня с нечесаной копной соломенного цвета на голове. Они быстрым шагом направлялись вглубь Фальхейна, и вскоре совсем растворились в колышущемся людском море. Но, как ни старался десятник, он так и не нашел высокого человека в сером плаще, из-за спины которого торчали рога длинного боевого лука.
  -- Будь я проклят, - воин помотал головой, словно так пытаясь отогнать прочь странное наваждение. - Но я же видел его! Что же за дела творится?
   Ответа на свой вопрос десятник, разумеется, так и не дождался. Он никому не сказал о своих видениях, да вскоре стало и не до этого. С юга пожаловали купцы, и весь караул принялся усердно обыскивать груженые полотном и шерстью возы, подле которых переминались уже наслышанные о придирчивости и неподкупности наемных гвардейцев короля Эйтора торговцы. К концу досмотра десятник Герден и его воины, конечно же, успели позабыть странных пришельцев, и впредь не вспоминали о них, до самого вечера. А затем наступила ночь, и им вовсе стало не до размышлений.
  
   Эвиар, увлекаемый вперед невесть откуда явившимся человеком, только и успевал, что перебирать ногами, пару раз едва не растянувшись на мостовой, споткнувшись о грубо обтесанные булыжники. Он не мог произнести ни слова, так быстро тащил его незнакомец, даже не оборачивавшийся, чтобы получше рассмотреть спасенного им от гнева стражников путника.
  -- Живей, - бросил себе под нос человек с посохом, невероятно быстро для своего сложения перебирая ногами. - Поспеши!
   Они шли, вернее, почти бежали сквозь толпу, и, что странно, идущие навстречу горожане словно не понимали, что видят перед собой не человека. Их рассеянные взгляды скользили по лицу Эвиара, и прохожие вдруг расступались, будто пропуская путников. Наконец они очутились в каком-то тесном, окутанном сумраком переулке, куда с оживленного проспекта лишь изредка доносились голоса людей.
  -- Вот, кажется, это подходит, - произнес человек, остановившись так неожиданно, что не успевший затормозить эльф едва не сбил его с ног.
   Нежданный спаситель обернулся, невозмутимо уставившись на Эвиара. А тот был сам не свой от необычности, какой-то неправильности происходящего. Только сейчас он смог внимательно рассмотреть человека, который, кажется, был довольно стар, но казался весьма крепким. Этот мужчина, для солидности отпустивший броду, чего никогда не посмел бы сделать Перворожденный, был одет в порядком потрепанный, покрытый пылью дорожный костюм. В руках он держал массивный посох, на боку висела котомка - вот и вся картина.
  -- Благодарю тебя, человек, - первым нарушил воцарившееся молчание Эвиар, догадавшись, что его спаситель не намерен начинать беседу. - Я уже решил, что не избежать кровопролития. Но скажи, разве не видишь ты, кого спас от тех воинов, - воскликнул эльф. - Разве не понял, что я не вашего рода? И как же ты решился прийти мне на помощь, ведь гнев всех этих людей - Эвиар неопределенно обвел взглядом серые стены, сдавливавший проулок - обрушится и на тебя, коль ты осмелился выручить эльфа, нелюдь, как вы зовете нас?
   Человек с посохом, криво усмехнулся:
  -- Понять, с кем свела меня возле городских ворот судьба, было не столь уж сложно. И, раз ты спросил, то нет, я не боюсь гнева людей, ибо они ничего не узнают и не увидят, а если и увидят, то не поймут, не поверят собственным глазам, если только сам я того не пожелаю. Но ты как решился покинуть И'Лиар, отчего осмелился столь далеко зайти в земли людей, зная, что здесь тебя на каждом шагу может поджидать смерть? - пристально взглянув на Эвиара, вдруг спросил человек. - Нужна немалая храбрость, чтобы так далеко забраться от родных лесов. Храбрость, или безысходность, когда не остается ничего другого. И я думаю, ты сейчас все расскажешь мне, мой юный друг, в благодарность за то, что я избавил тебя от схватки с десятком гвардейцев здешнего государя. Думаю, твой рассказ будет вполне приемлемой платой за спасенную жизнь, - оскалился в усмешке человек, пронзая Эвиара своим проницательным взглядом. - Итак?
   Сжимавший зубы в бессильной ярости эльф, которого, казалось, насквозь пронизывал горящий взор человека, не знал, куда ему деться. Эвиар был готов выхватить клинок и одним стремительным ударом, который так славно получался у него прежде, вспороть брюхо этому странному бродяге. Но две мысли удерживали Перворожденного от столь опрометчивого поступка.
   Прежде всего, Эвиар, хоть не и не мог назвать себя особо искушенным в подобных делах, понял, что человек, даром, что не державший на виду оружия, сотрет его в порошок прежде, чем клинок эльфа хотя бы до половины покинет ножны. Перед посланником далекого И'Лиара, вне всякого сомнения, стоял маг, отчего то тщательно скрывающийся от собственных родичей. Ведь как бы он смог отвести глаза стольким воинам, да и простым горожанам, которые не смогли различить эльфа, глядя на него в упор?
   Ну, а во-вторых, Эвиар, хоть и был молод, по меркам своего племени, разумеется, и весьма горяч, не мог не понимать, что даже если и удастся застать человеческого колдуна врасплох, здесь, в сердце огромного города, после такой выходки он не проживет и нескольких минут. Всюду полно стражи, вооруженной до зубов, по улицам бродят вернувшиеся из какого-то похода солдаты, и уж они не станут мешкать, если увидят столь наглое убийство. Тем более не стоит ждать пощады, когда люди поймут, кого поймали. Эвиар знал, что обитатели этих краев относятся к его народу не в пример терпимее, чем жители ненавистного Дьорвика. Но и для этих людей эльф был не более чем нелюдью, странной, а оттого, по определению опасной. Так что надеяться на справедливый суд и снисхождение уж точно не стоило.
   Поэтому эльф лишь гневно смотрел на человека, не в силах что-либо ответить. Но его собеседник сам нашел ответ на свой вопрос.
  -- В прочем, ты можешь молчать, дитя Зачарованного леса, - усмехнулся человек, наверняка бывший магом. - Позволь мне сперва попробовать догадаться, благо, это кажется не особо сложной загадкой. Быть может, ты здесь не своей волей, но исполняешь чей-то приказ, повеление своих владык, разыскивая, допустим, Линзу Улиара?
   Вытаращив глаза, Эвира смотрел на человека, по-прежнему не находя слов. А маг лишь довольно усмехнулся, догадавшись, что попал, как говорят мастера-лучники, точно в цель.
  -- Но откуда ты, человек, знаешь об этом? - выдохнул эльф, мгновенно передумавший хвататься за свой кинжал.
  -- Не только ваши замшелые маги, бродящие по лесам, хранят память о былых временах, - криво усмехнулся человек, явно довольный произведенным эффектом. Еще бы, нечасто можно увидеть на лице Перворожденного, чьи соплеменники славятся невозмутимостью и сдержанностью, такое вполне человеческое замешательство, удивление и явный испуг.
   Воображение Эвиара в этот миг услужливо нарисовало бесстрастное лицо, извивы татуировки на щеках и наголо обритом темени, и эльф, словно наяву услышал лишенный жизни голос: "Ступай на север, в Альфион. Это опасный путь, но не все, кто встретится на твоем пути, окажутся врагами". Мог ли он видеть будущее, тот древний маг, плоть от плоти Великого Леса, кто знает? Но при мысли о том, что среди всех этих тысяч людей может оказаться хотя бы один, которому можно довериться, на душе Эвиара становилось чуточку легче.
   И, видимо, все переживания и мысли столь отчетливо был видны на лице эльфа, что его спаситель не смог сдержать смех. Но затем, уже намного серьезнее, тот, кто мог быть только магом, произнес:
  -- Память о таких вещах не может стираться, ибо время не властно над творениями высшей магии, и они могут вновь придти в наш мир, словно из пустоты, нарушив столь хрупкое равновесие.
   Эвиар оказался перед выбором, ибо не знал, с какими целями ищет наследие древних магов этот человек, наверняка не чуждый волшебства, если не более. Он мог быть врагом, жаждущим заполучить реликвию, чтобы с ее помощью вершить зло, и тогда заслуживал немедленной смерти, и неважно, что потом станет с ним самим, Эвиаром. Но, с другой стороны, поступив так, молодой эльф точно не сумеет исполнить волю того, кто посла его в этот неприветливый край.
  -- Не бойся, я не враг тебе, - словно прочитав мысли, одолевавшие юного воина, успокаивающе произнес человек. - Мы вместе делаем одно дело, хоть в жилах наших и течет разная кровь. Ты молод, и не можешь знать всего, но поверь, я честен сейчас, ибо нуждаюсь в твоей помощи, точно так же, как и ты нуждаешься в моей, - негромко вымолвил маг, и эльф почему-то хотел в этот миг только одного - поверить ему без тени сомнения.
   В нескольких шагах бурлил огромный город. Пестрая толпа металась по улицам, всюду слышались голоса, крики, порой откуда-то доносилось конское ржание. Но двое, укрывшиеся от посторонних взоров в грязном переулке, ничего этого не замечали.
  -- То, что многие уже сотни лет почитают пропавшим бесследно, вернулось. И завладевший этим колдовским предметом волшебник лелеет отнюдь не благие намерения, - произнес меж тем человек. - И потому, пока не стало совсем поздно, следует сделать все возможное, чтобы творение вашего брата, великого чародея Улиара, вновь покинуло пределы этого мира. Пусть его снова на долгие века, а лучше так и до скончания мира, окутает забвение!
  -- Если мы делаем одно дело, то я рад буду принять твою помощь, человек, - сказал тогда Эвиар. - Но прошу, назови сперва свое имя, если нам нечего скрывать друг от друга.
  -- Еще бы ты был не рад, - ухмыльнулся маг. - Ты один, в незнакомом месте, в городе людей, а от родного леса тебя отделяют многие сотни лиг. Но не сомневайся, я друг тебе, и останусь таковым, пока ты сам не замыслишь недоброе. И можешь называть меня ... - человек замялся на мгновение, едва уловимое, но эта пауза говорила о многом. - Можешь назвать меня Рупрехтом, - произнес он.
  -- Я - Эвиар, сын Феара, - представился и эльф, сделавший вид, что не заметил колебания своего неожиданного союзника. Что ж, каждый имеет право на тайны, но, в любом случае, кинжал всегда под рукой, и если человек окажется врагом, ничто не помешает Эвиару избавиться от него. Главное только всегда быть начеку, не забывая об опасности.
   Тот, кто назвался Рупрехтом, вдруг опять усмехнулся:
  -- Знаешь, у нас, у людей, есть много разных обычаев. Например, кое-где принято за знакомство осушать чашу вина, и сейчас я предлагаю так и поступить. Думаю, этот залитый отбросами переулок - не самое подходящее место для долгих бесед, - добавил он, пожав плечами. - В этом городе хватает весьма приличных кабаков. Итак, станешь ли ты возражать, Эвиар, сын Феара?
   Стоять здесь, в этой грязной щели, вдыхая гнилостный запах сточных канав, и впрямь не хотелось. Но при мысли о том, что сейчас они покинут это убежище, вновь очутившись среди суматошной толпы, а затем еще ввалятся в трактир, конечно же, тотчас приковав к себе взгляды скучающих посетителей, Эвиара передернуло. Он начинал ощущать себя загнанным зверем, мечущимся в кольце облавы и ожидающим смертельного удара.
  -- Не бойся, - снова усмехнулся Рупрехт. Кажется, этого человека забавляло состояние эльфа, но злорадства или подлости Эвиар в нем не ощущал, хотя все равно зарекся подставлять таинственному страннику спину. - Твою тайну никто не раскроет, пока я рядом, будь уверен, - убежденно произнес маг, и отчего-то эльф поверил в его слова.
   Они вышли из переулка, оказавшись на широкой улице, пронзавшей город насквозь, и двинулись туда, где, если верить воину, охранявшему городские ворота, располагался ближайший постоялый двор. Навстречу путникам постоянно попадались люди. Женщины, мужчины, дети, все они куда-то спешили, шумно разговаривая. Многие из прохожих были нарядно одеты, будто готовились к какому-то празднику, но Эвиар, чье обоняние было столь же острым, что и у собак, лишь брезгливо морщился от кислого запаха потных тел, которых давно уже не касалась чистая вода.
   С обеих сторон улицы, мощенной булыжником, возвышались крепкие каменные дома о двух, а то и трех этажах. На некоторых из них эльф заметил вывески с разными рисунками и надписями, разобрать которые он не мог, ибо не был обучен человеческому письму. Но и без того Эвиар понял, что в тех домах могут находиться торговые лавки или, к примеру, трактиры. Из окон многих домов были вывешены яркие флаги, а кое-кто из прохожих повязал на рукава пестрые ленточки.
   В прочем, порой взгляд эльфа натыкался на нищих попрошаек, облаченных в лохмотья. Эти люди сидели прямо на мостовой, выставляя напоказ культи рук и ног, язвы и струпья, покрывавшие их тела, и провожали жадными взорами каждого, кто проходил мимо. В глиняных кружках у некоторых из них блестели медяки, но большинство побирушек пока не смогли выпросить ничего, и выражение лиц их делалось от этого все ожесточеннее.
  -- Сегодня у них радостный день, - перехватив заинтересованный взгляд своего спутника, произнес Рупрехт, целеустремленно шагавший только вперед. - Их воины разгромили вторгшегося в это королевство врага. Должно быть, ты видел победоносную армию?
   Эвиар не ответил, поскольку с едва сдерживаемым удивлением озирался по сторонам. Он привык к иным городам, и сутолока Фальхейна одновременно пугала и завораживала эльфа. По улице медленно катились телеги, пару раз навстречу им попались всадники, величаво смотревшие на почтительно распутавшийся люд. Жизнь здесь била ключом, свидетельством чего были запахи, плывшие над всей это суетой. Пахло гнилью, конским навозом, откуда-то долетал запах дубленой кожи, а раз ноздрей Эвиара коснулся аромат свежевыпеченного хлеба, показавшийся в этой вони чем-то противоестественным.
  -- Не стоит смотреть по сторонам с таким презрением, - усмехнулся Рупрехт, оглянувшись на эльфа. - Прояви хоть немного уважения к своему спасителю.
  -- Скажи, почему никто не обращает на нас никакого внимания? - спросил эльф, которого это интересовало больше всего. Эвиар заметил, что люди, идущие навстречу, расступаются, даже не глядя на него и его спутника. Никто будто бы не понимал, что видит перед собой воина с длинным луком за спиной, полным стрел колчаном на бедре и длинным клинком на поясе.
  -- Ведь я говорил, что никто нас не увидит, если я сам того не захочу, - напомнил человек. - Отвести глаза не так уж сложно, и этим искусством владеют многие, пусть и в разной мере. Ваши воины, если я не ошибаюсь, тоже могут что-то подобное, но только среди леса, на лоне природы, - заметил он. - Так что не беспокойся, все люди вокруг видят не воина, вооруженного до зубов, а простого крестьянского парня с суковатым посохом. На такого уж точно никто е обратит внимания.
  -- Сегодня на тракте ведь это ты шел за мной, - вдруг осенило эльфа, вспомнившего странное ощущение взгляда в спину из пустоты. - Ты следишь за мной уже довольно давно, правда?
  -- Это так, - кивнул Рупрехт. - Я увидел тебя в трактире, и с тех пор иду следом. Знаешь, здесь никогда прежде не было твоих родичей, и появление Перворожденного в такой дали от своей страны, от столь любимых вами лесов не могло не насторожить меня. Поэтому я и решил разобраться, в чем дело, повременив с тем, чтобы сразу показаться тебе на глаза. Кстати, - ухмыльнулся человек, - стреляешь ты отменно! Ты промахнулся всего на пару дюймов, и то потому, что я успел отступить в сторону, поняв, что обнаружен. И чутье у тебя что надо! И, между прочим, мы уже пришли, - добавил он, указывая на гостеприимно распахнутые двери трактира.
   Перешагнув через порог, Эвиар, послушно следовавший за Рупрехтом, окинул внимательным взглядом полутемное помещение, наполненное голосами и запахами, доносившимися с кухни. Втянув носом аромат жареного со специями мяса, пусть и немного подпорченный запахом лука, эльф почувствовал, что в животе у него заурчало. Все те недели, что Эвиар провел в пути, он лишь мог поддерживать свои силы, добывая пищу буквально на бегу, и теперь, наконец, его ждал настоящий обед, пусть и приготовленный на вкус и предпочтение человека.
  -- Идем, - человек коснулся плеча эльфа и, не дожидаясь его ответа, двинулся в дальний угол трактира, ловко лавируя между столов.
   Близился вечер и, видимо, поэтому в заведении хватало посетителей. В центре просторного зала расположилась компания мастеровых, крепких парней, хлебавших пиво и громко хохотавших. На вновь вошедших они не обратили внимания, заигрывая со служанкой, глупо хихикавшей над их шутками и заливавшейся густым румянцем. Как раз в тот миг, когда Эвиар, все еще не избавивший от напряжения, отодвигал тяжелую скамью, к девице подошел дородный человек в заляпанном пятнами фартуке и что-то сказал ей сквозь зубы, так что в следующий миг служанка будто растворилась в воздухе.
   Чуть поодаль сидели, склонившись над плошками с какой-то похлебкой, еще два человека в кафтанах и узких штанах, выпущенных поверх кожаных башмаков с подковами. Порой они косились на мастеровых, когда те принимались смеяться уж слишком громко.
   Было здесь еще с полдюжины разных людей, ничем не примечательных. Выглядевшие не особо богато, но и не казавшиеся какими-то голодранцами, они поспешно что-то жевали или, напротив, неторопливо пили пиво и пенистый квас.
  -- Что ж, кажется, весьма уютно и даже довольно тихо, - хмыкнул Рупрехт, тоже осмотревшись по сторонам. - Вина? - Он вопросительно взглянул на эльфа и, дождавшись напряженного кивка, крикнул пробегавшему мимо хозяину кабака: - Вина! Эй, милейший, будь добр, лучшего вина!
   Трактирщик с прищуром взглянул на постояльцев, оценивая их платежеспособность. Видя перед собой сиволапых крестьян, должно быть, впервые пришедших в Фальхейн, он усомнился в том, что такой публике по карману драгоценный напиток. Но Рупрехт был весьма настойчив, и кабатчик, кивнув, двинулся к стойке. Вскоре он вернулся, притащив бутылку из зеленого стекла и пару глиняных кружек.
  -- Пить настоящее южное вино из этого... - Рупрехт поморщился, взглянув на сосуды, но все же наполнил их ароматным напитком, сразу напомнивший о знойных странах, где вдоль песчаных пляжей растут пальмы, а лето не кончается никогда. - Что ж, Эвиар, сын Феара, - человек поднял кружку: - За встречу!
   Они выпили. Рупрехт довольно крякнул, а Эвиар лишь поморщился, с трудом заставив себя проглотить кислый напиток, лишь отдаленно напоминавший вино.
  -- Что, не по вкусу пришлось? - ехидно ухмыльнулся человек. Вместо ответа эльф отцепил от пояса большую флягу, покрытую кожей, и призывно встряхнул ее, так что раздался приятный плеск.
  -- Попробуй, человек, - предложил Эвиар. - Не каждый день представляется такая возможность!
  -- О, эльфийское вино, - округлив глаза, воскликнул Рупрехт. - Напиток Богов!
   Сам Эвиар откупоривал драгоценную флягу очень редко, по капле добавляя чудесный напиток в воду, дабы убить содержащуюся в ней заразу. А один единственный глоток позволял без остановки бежать целый день, от рассвета до заката, не останавливаясь для отдыха ни на миг, и скоростью соперничая с породистым скакуном. В прочем, сейчас эти свойства были не столь важны.
  -- Да-а, - протянул Рупрехт, пригубив из кружки. - Чудесно, - покачал он головой, изумленно взирая на чуть заметно ухмыльнувшегося Эвиара. - Просто великолепно!
   Тем временем посетителей в трактире стало больше. В зал по-хозяйски вошли три крепких мужика в стальных касках и кожаных куртках, покрытых железной чешуей. На поясе каждого из них висел корд, и эльф заметил, что при виде оружия разудалая компания мастеровых сразу притихла.
  -- Городская стража, - вымолвил Рупрехт. - Стены столицы, как и королевский дворец, охраняют гвардейцы, наемники из Дьорвика. Потому они так быстро и распознали тебя, что прежде видели твоих собратьев вживую, - кстати заметил он. - Но гвардейцев не так много, всего полторы сотни латников, рыцарей, сражающихся верхом, да триста лучников, одинаково опасных и в пешем, и в конном строю. Стрелки, что служат королю Альфиона, прежде проводят немало времени на границе с И'Лиаром, и ты, друг мой, можешь представить, насколько они умелые в боевых искусствах, ведь это с ними, с их братьями сражаются ваши воины, устраивая очередной набег.
  -- Достойный противник, - кивнул Эвиар. - Опасный, осторожный и отважный одновременно. Правитель этой земли может чувствовать себя в безопасности, если его покой стерегут дьорвикские воины.
  -- Ну, все не так просто, - покачал головой Рупрехт. - И все же у короля Эйтора сильное войско. Ни один альфионский лорд не может выставить дружину большую, чем королевская гвардия. Правда, если дойдет до распри, то никто из здешних владетелей в одиночку и не станет тягаться с государем, а против нескольких лордов и король может не устоять, - возразил он сам себе. - Но наемников слишком мало, чтобы следить за порядком всюду в мирное время, да они ведь и не сторожа, а воины, и им помогает стража. Это горожане, добровольцы. Конечно, не ахти какие бойцы, но ловить воров и мошенников им вполне по силам, а большего от этих ребят никто и не ждет, - пожал Рупрехт плечами.
   Стражники меж тем заняли один из свободных столов, подозвав к себе служанку и потребовав пива. Девушка, взмахнув подолом, опрометью бросилась на кухню, спеша угодить служителям закона. А тем, сняв каски и откинув стеганые подшлемники, в которых, верно, воинам было весьма душно, с гордым видом осматривались, и одного взгляда хватало, чтобы посетители таверны утихали, стараясь сразу сделаться маленькими и незаметными.
  -- Итак, мы договорились, что ты первым расскажешь, что привело тебя в этот северный край, - напомнил тем временем человек, заставив своего спутника отвлечься от созерцания стражников, к счастью не заметивших, что удостоились столь пристального внимания какого-то крестьянина. - Как же ты вообще дошел сюда? - Рупрехт покачал головой: - Должно быть, это был трудный путь?
   Эвиар лишь горько усмехнулся. Что он мог сказать этому человеку? Пожалуй, многое, например, как тайком перебрался через границу с Дьорвиком, на второй день пути наткнувшись на двух воинов из пограничной стражи, и о том, как прикончил их, и их пса, здоровенного зверя, натасканного на запах эльфов, еще более опасного, чем его хозяева. Эвиар сделал это без удовольствия, без наслаждения, но и без жалости, ведь эти люди преграждали ему путь, они были помехой, и воин избавился от нее самым надежным способом.
   Мог он рассказать и о том, как пробирался по землям Дьорвика, скрываясь от патрулей, стороной обходя города и селения, и лишь пару раз пробравшись на небольшие хутора, дабы разжиться хоть какой-нибудь провизией. С собой эльф взял небольшой запас, ведь много снеди он просто не унес бы, и потому вынужден был уподобиться проворной кунице, нападающей на курятники и амбары. К счастью, набеги увенчались успехом, в том числе, что хозяева не скоро обнаружили следы вторжения, и Эвиар успел убраться подальше.
   Однажды, уже приближаясь к северной границе Дьорвика, юный воин едва не попался в когти впавшего в спячку демона. В последний миг Эвиар решил обойти стороной подозрительную рощу, чудом избежав гибели, ведь не было у него оружия против порождений преисподней.
   Затем, когда он очутился в Гарде, стало чуть легче. Там про эльфов знали, но, не имея общей с ними границы, жившие на равнинах люди не считали их врагами, не испытывая ненависти к Перворожденным. В прочем, по старой памяти Эвиар все равно старался избегать людей, оставаясь на стороже. И точно так же, пытаясь быть как можно менее заметным, он шел по Альфиону, с трудом представляя, куда и зачем он направляется, но веря в то, что это важно и нужно. О, да, он мог рассказать о многом, но сейчас все это казалось уже не важным.
  -- Да, порой было нелегко, - пожал плечами Эвиар, взглянув в глаза человеку. - Но я все же добрался сюда, как и обещал.
   Эльф не стал утаивать, что в эти земли его послал маг его народа, лесной отшельник, отыскавший юного воина и просто приказавший отправляться в путь. Если уж человек, этот странный колдун, знал, что ищет в Фальхейне Эвиар, то такая мелочь едва ли что-то могла изменить.
  -- Что ж, Линза Улиара теперь здесь, где-то совсем рядом, так что ты явился вовремя, - кивнул Рупрехт, ничуть не оскорбившись немногословности своего собеседника. - И, сдается мне, твое мастерство очень скоро может понадобиться всем этим людям. Ведь они, если вдуматься, ни в чем не виноваты, но именно они станут мишенью для безумца, завладевшего Линзой.
  -- Значит, она действительно существует, - подавшись вперед, напряжено спросил Эвиар. - Где же ее прятали все это время, и почему тот человек, маг, что выкрал ее у моих предков, так и не воспользовался ею? В его руках было страшное оружие, так и не пущенное в ход. Все это мало похоже на людей, ведь если бы сейчас кто-то в Дьорвике раздобыл такой артефакт, он первым делом стер бы с лица земли И'Лиар.
  -- Рад, что так хорошо думаешь о моих родичах, - усмехнулся Рупрехт. - Но, боюсь, ты знаешь не всю правду, ведь, признайся, прежде ты считал, что все истории про творение Улиара - не более чем сказки?
   Эвиар промолчал, поскольку не видел нужды говорить очевидное. Он и сейчас не вполне верил, что все это правда, весть о том, будто в мир вернулся плод трудов одного из самых великих магов народа Перворожденных.
  -- У нас помнят, что Улиар пытался создать оружие, которое должно было переломить ход самой кровопролитной войны с вами, с людьми, - произнес все же эльф, хоть и с некоторым сомнением. Прежде он никогда не думал, сколь велика доля истины в древней сказке. - Это случилось больше тысячи лет назад, наш народ с трудом сдерживал натиск людей, и требовалось создать нечто, уравнявшее бы шансы И'Лиара и вашей державы. И чародей преуспел в этом, изготовив некий артефакт, в который заключил огромную мощь. Но один из колдунов-людей узнал об этом и смог пробраться в И'Лиар, в самое сердце королевства Лесов, чтобы выкрасть Линзу Улиара. Он хотел использовать творение эльфов против них самих, но другие чародеи из вашего народа испугались, что тот колдун, расправившись с нами, попытается подчинить всех людей. Колдун был убит, а Линза - уничтожена. Так считают у нас, и у меня прежде не было пода сомневаться в этом.
  -- На самом деле все было немного иначе, - покачал головой Рупрехт, очень пристально взглянув на эльфа. - Да, Улиар, возможно, самый искусный из ваших чародеев, действительно пытался создать оружие, способное изменить ход истории. О, это были страшные времена для вашего народа! - воскликнул человек. - Двенадцать веков назад разразилась, возможна, самая кровопролитная война между нашими народами, и многие с обеих сторон верили, что эта война будет последней, окончившись полным уничтожением противника. Империи людей наступала, расширяя свои границы. Над девственными чащобами И'Лиара раздавался не смолкавший ни на миг стук топоров, над изумрудными рощами поднимались столбы черного дыма, когда люди под корень сводили лесные цитадели Дивного Народа. Малочисленные армии эльфов несли огромные потери, сдерживая эссарские легионы, и все равно закованные в сталь когорты неумолимо двигались вперед, твердо вознамерившись покончить раз и навсегда с державой эльфов. Люди несли огромные потери от стрел и клинков Перворожденных, но сражались со все большей яростью, ведь на одного вашего лучника приходилось едва ли не сто легионеров. Дни величественного И'Лиара, оказавшегося в огненном кольце, были сочтены. Только чудо могло спасти вашу державу от полного разорения. И Улиар решил сотворить такое чудо, призвав на помощь самую изощренную магию, ибо разуверился в том, что простые воины смогут что-то сделать. Но среди вас всегда было мало чародеев, магия была уделом немногих, причем развивать мастерство нужно было веками. А Улиар решил создать нечто, способное уравнять шансы самого неумелого ученика с полноценным боевым магом Империи. И он сотворил Линзу.
  -- Значит, он действительно влил в свое творение Силу Леса, - отчего-то шепотом спросил Эвиар, жадно слушавший человека. - Он смог собрать первородную магию этого мира, саму жизненную суть?
   Эльф забыл обо всем на свете, о вине, плескавшемся на донышке кружек, о шумной толпе людей в нескольких шагах от себя, о стражниках, наконец. По здравом размышлении, Эвира не должен был слепо верить россказням этого Рупрехта, но сейчас здравый смысл эльфа молчал. Этот человек приподнял завесу времени, будто открыв перед юным воином, оказавшимся столь далеко от родного дома, картины далеко прошлого, прошлого, о котором в самом И'Лиаре говорили более чем неохотно. И Эвиар жадно слушал, затаив дыхание.
  -- Так у вас считают? - удивленно вскинул брови Рупрехт. - О, вовсе нет! - он энергично помотал головой: - Если бы это было правдой, сейчас Линза оказалась бы лишь занятной безделушкой, ведь никакое хранилище не сможет удерживать магию тысячу лет, если только оно сотворено не всемогущими Богами. Решение, найденное Улиаром, оказалось намного проще и хитрее. Он создал артефакт, только не спрашивай, как, способный преломлять любое заклятие своего обладателя, в десятки, в сотни раз усиливая его воздействие. Как обычная линза, особым образом обработанное стекло, преломляет свет, позволяя видеть отдаленный предметы, будто они находятся на расстоянии вытянутой руки, так и Линза преломлял магию, увеличивая ее. Даже самый несмышленый чародей, ученик, только и умеющий, что швыряться огненными шариками, коснувшись Линзы, мог бы испепелить несколько тысяч воинов, всего лишь щелкнув пальцами.
  -- Наши маги искуснее всех прочих, - усмехнулся эльф, не в силах сдержать гордость за свой народ. - Им ведомы самые сокровенные тайны вселенной.
  -- Не спорю, чародеи Перворожденных сильны, - невозмутимо кивнул человек. - Возможно, высшие силы, создавшие этот мир, потому и сделали их очень малочисленными. Но Улиар попытался изменить не им заведенный порядок вещей, возжелав выставить на поле боя целую армию магов. Нет сомнений, что, имея хотя бы полдюжины таких Линз, Перворожденные просто уничтожили бы противостоящие им легионы, не понеся при этом потерь. Но был создан лишь образец, несовершенный, содержащий немало недостатков, когда в происходящее вмешался человек, маг по имени Ардалус. Он смог понять, какую опасность таит в себе изобретение вашего собрата, и решил остановить непоправимое.
  -- Вы, люди, вечно добиваетесь своего хитростью, - фыркнул Эвиар, сверкнув глазами. - Бьете в спину, выкрадываете то, что принадлежит не вам, но крайне редко принимаете честный бой.
  -- Кто бы говорил! - с сарказмом воскликнул в ответ на это Рупрехт. - Право же, обидно слышать подобнее слова от того, чьи родичи вырезают беззащитные хутора по всему Дьорвику, устраивают засады на лесных тропах, и растворяются в сумраке древних чащоб, стоит только поблизости появиться пограничной страже. По-твоему, входит, что верх честности - убивать женщин и детей, нанизывая их головы на копья?
   Несколько минут они молчали. Эвиару вдруг стало стыдно за дела своих братьев. Он и сам успел однажды принять участие в карательном рейде, но тогда воин верил, что делает благо для И'Лиара. Сейчас он уже не был в этом уверен.
   А Рупрехт, хитро, с затаенным превосходством поглядывавший на смутившегося Эвиара, просто пил эльфийское вино. Маг смаковал его, растягивая удовольствие, подолгу катая на языке восхитительный напиток, единственно достойный этих бессмертных созданий, прекрасных и невероятно жестоких ко всем, кто был не одной с ними крови.
  -- Так что же человек, - первым прервал затянувшееся молчание эльф. - Что сделал тот маг, Ардалус? Он похитил Линзу?
  -- Да, - подтвердил Рупрехт. - рискуя жизнью, чародей проник в самое сердце И'Лиара, в честном поединке сразив Улиара и выкрав созданное им оружие. А затем он вернулся в Империю, и несколько лет посвятил изучению творения вашего мага, полностью устранившись от всего, что творилось вокруг, став настоящим отшельником, пусть и живущим в самом сердце огромного города, по сравнению с которым Фальхейн - скопище грязных лачуг.
  -- Изучал, - недоверчиво вымолвил Эвиар, чуть прищурив свои миндалевидные, желтые, точно у дикого лесного кота, глаза. - Не обратил наше творение против нас же, быстро и без лишних смертей завершив войну, длившуюся сотни лет, но вместо этого затворился с Линзой ото всех своих родичей?
  -- Именно так, - произнес в ответ Рупрехт. - Не все люди жаждут крови Перворожденных, и не все маги стремятся использовать свое умение только лишь для убийства, для разрушения. Истребление вашего народа до неузнаваемости изменит этот мир, и никто не может сказать, к чему это может привести. А потому очень многие и прежде и теперь считают, что нам следует жить в мире. Правда, порой голоса их заглушает рев сторонников войны, радикальных действий, как они сами любят выражаться, - усмехнулся человек. - Но Ардалис не желал войны. Линза заинтересовала его как овеществленный образчик эльфийской магии, загадка, сложная головоломка, но и только. Однако кое-кто считал иначе, а потому Линзу было решено отобрать у Ардалиса, использовав ее против многочисленных врагов Империи, сражавшихся с тем большей яростью и отчаянием, чем меньше шансов на победу у них оставалось. Но чародей не захотел войны, а потому он бежал, сперва из столицы Империи, а затем и вовсе покинул изученные людьми земли, двинувшись на восток, в сторону океана. С ним вместе бежали лишь его верные слуги, восемь воинов, уроженцы далеких земель, лежащих на западе, по другую сторону Шангарских гор. Это были великие воины, но их было мало, а против мятежного чародея ополчилась вся Империя, десятки боевых магов, сотни солдат. Ардалису пришлось пробиваться себе путь, оставляя за спиной только трупы, и все же он смог добраться до одного неприметного островка, прихватив с собой Линзу и шестерых телохранителей, ибо еще двое погибли прежде. Он смог выиграть битву, призом в которой стало равновесие всего мироздания, став в глазах многих предателем своего народа, отступником, чье имя было предано забвению на многие века.
  
   Вечерело, и в таверну один за другим заходили горожане, желавшие отдохнуть после трудного дня. Рассаживаясь вокруг приземистых столов, они шумно требовали пива, о чем-то громко разговаривая между собой. С улицы доносились звуки музыки - это простой народ, жители Фальхейна праздновали победу своего кумира, лорда Грефуса, над жуткими варварами. Один из музыкантов забрел в трактир, и вскоре сквозь многоголосие пробились переливы арфы. Мало помалу народ принялся подпевать, услышав знакомый мотив, а по донышку большой кружки, что поставил возле своих ног арфист, застучали медяки.
   Солнце, должно быть, уже коснулось горизонта. Стало смеркаться, и служанки зажгли множество свечей, заливших мерцающим светом просторный зал, полный звуков и запахов. Стало как-то по-особому уютно, и потому, наверное, Рупрехт сперва не придал значения вновь явившимся в трактир людям, приняв их за подгулявших горожан. Но спустя миг он вздрогнул, ибо узнал поздних посетителей.
   Их было трое, и они замерли у входа, разыскивая свободный стол. Поиски увенчались успехом, и пришельцы двинулись сквозь сутолоку. Первым уверенно шагал плечистый мужчина, темноволосый, весьма приятный на вид, поглядывавший на окружающих с некоторым высокомерием, не переходившим, в прочем, определенных границ. На поясе у него Висле длинный меч в потертых ножнах. Он-то и привлек внимание Рупрехта, помнившего, что разгуливать по улицам Фальхейна с таким оружием вправе только благородные господа. Тот, ко пробирался сквозь толпу, обладал этой привилегией, ибо его звали Бранк Дер Винклен и он был рыцарем, гостем из далекого Дьорвика. И именно его Рупрехт ожидал встретить здесь меньше всего, подивившись, насколько тесен в действительности мир.
   Конечно, рыцарь не обратил внимания на бродягу, с которым даже не был знаком, ибо Рупрехт предпочитал до поры наблюдать за всем и всеми со стороны, не показываясь на глаза без веских причин. Но и спутники Дер Винклена, хоть прежде они видели путника и говорили с ним, даже распив вместе добрый жбан пива, также не узнали своего нечаянного собутыльника, ныне скрывавшегося ныне под личиной простого крестьянина. А вот Рупрехт узнал их, молодого парня по имени Ратхар, бывшего кем-то вроде слуги при благородном рыцаре, и молчаливого человека, звавшегося Альвеном и родом бывшего с окутанного тайной острова Скельдин.
  -- Что ж, все дороги сходятся, - прошептал Рупрехт, буквально впившись взглядом в троицу чужеземцев, с которыми уже успел познакомиться, едва не отведав острой стали из рук Альвена, принявшего безобидного путника за своего кровного врага. - И, видит Небо, это не спроста.
   Все трое тем временем дождались испрошенной пищи и вина, который решил угостить попутчиков щедрый рыцарь. В прочем, сейчас дьорвикский воин казался несколько разочарованным и к тому же выглядел весьма уставшим. Его товарищи были немного менее измученными, скорее всего, потому, что не они принимали решения.
   А посетителей в таверне все прибавлялось. Едва только явился рыцарь со своими спутниками, приковав внимание завсегдатаев кабака, а следом за ним вошел еще один человек. И в этом высоком худощавом парне Рупрехт с удивлением узнал одного из тех гвардейцев, которых он миновал, войдя в Фальхейн, того самого, который чуть не зарубил Эвиара. Не склонный верить в мистику, путник мельком подумал, что неспроста именно здесь и именно сейчас собралось так много знакомых.
  -- Рупрехт, - Эвиар, о присутствии которого человек на какое-то время вовсе забыл, погрузившись в вои размышления, окликнул задумавшегося мага: - Рупрехт, что же ты умолк? Мне стало интересно, чем же кончилась вся эта история с Ардалисом. И каким образом Линза, которую он, видимо, берег едва ли не больше собственной жизни, вновь оказалась среди людей?
  -- Ах, да, - вздрогнул Рупрехт, собираясь с мыслями. - Что ж, дальше все просто. Сбежавшего мага так и не нашли, и он умер в изгнании, перед своей кончиной повелев оставить Линзу на его теле. А те воины, что были с ним, дали начало новому народу, который ныне зовется скельдами и славится своим боевым искусством среди всех людей. Умирая, чародей завещал им хранить его могилу, где и была спрятана Линза, и много веков никто не осмеливался побеспокоить прах Ардалиса, расставшегося с жизнью ради спасения тысяч невинных от ужасов войны. Но теперь все переменилось. Один чародей, не очень умелый, но исполненный гордыни, смог добраться до того острова и привез Линзу сюда, в этот город. И нет сомнений, что вскоре он пустит ее в ход, ведь такие вещи не достают из небытия лишь ради того, чтобы просто полюбоваться на них. Но он навлек на себя гнев хранителей сокровища Ардалиса, и сейчас один из тех воинов, родившихся на туманных берегах далекого и таинственного острова Скельде здесь, в этом трактире, за твоей спиной.
   Эльф обернулся, пристально взглянув на усевшихся в нескольких шагах от него путников. Обостренным до предела чутьем Эвиар сразу определил среди этих людей того, о котором сообщил Рупрехт. Перворожденный видел перед собой жилистого, худощавого мужчину, не производившего впечатления силача, но наверняка подвижного, невероятно ловкого в бою. Он казался настороженным, почти не разговаривая со своим спутниками и беспрестанно обшаривая таверну напряженным взглядом голубых глаз.
  -- Он такой же чужак здесь, как и ты, - негромко произнес Рупрехт, когда Эвиар вновь обратил на него свой взор. - Этот воин проделал огромный путь, полный опасностей, дабы выполнить клятву, много веков назад данную его предками. Скельды обещали хранить Линзу, защищая ее от любого врага, но не смогли сдержать обещание. Теперь они должны вернуть похищенное и наказать грабителей.
  -- Но где же Линза, - удивленно произнес эльф. - Столь многие ищут ее, но еще ничто не указало на ее присутствие.
  -- О, она рядом, - усмехнулся Рупрехт. - Она так близко, что ты и представить не можешь. И когда ее пустят в ход, ты должен быть готов.
  -- К чему? - коротко спросил Эвиар.
  -- Отобрать ее у нынешнего владельца, - бесстрастно ответил человек. - Если не сделать этого, прольются реки крови. Заполыхает половина континента, многие державы погрузятся в хаос, - мрачно вымолвил он, вперившись тяжелым взглядом в сидевшего напротив эльфа. - Я не хочу подобного, и сделаю все, чтобы этого не случилось. А ты, если желаешь, поможешь мне. Ведь именно потому ты и явился сюда?
   Эльф замолчал, пребывая в нерешительности. Да, ему было приятно ощущать себя причастным к некой тайне, о которой не ведал даже сам Король. Юный воин исполнял особую миссию, он должен был найти и уничтожить Линзу, в которой хранители лесов И'Лиара, мудрые эн'нисары, высшие маги его народа, усмотрели угрозу. Но сейчас, вроде бы очутившись совсем близко к цели, Эвиар понял, что не представляет, как поступить дальше. Он оказался в одиночестве, и не у кого было спросить совета.
   А этот человек, назвавшийся Рупрехтом и наверняка солгавший, предлагал вою помощь. Как просто, нужно лишь исполнять чьи-то приказы, ни о чем не задумываясь! Но Эвиар, хоть и считался юным среди своих родичей, понимал, что таинственный маг не так прост. У него, осведомленного о самых сокровенных тайнах минувших эпох, был свой интерес во всем этом деле. В прочем, пока их желания совпадали, а о том, что нужно быть настороже, эльф не забывал ни на мгновение. В случае чего, не сомневался Эвиар, он сможет совладать и с загадочным бродягой-чародеем.
  -- Верь мне, - вдруг с неожиданным чувством вымолвил человек, взгляд которого словно пронзал Эвиара насквозь, поникая в самые дальние уголки его бессмертной души. - Я не враг. Не все мы, зовущие себя людьми, жаждем эльфийской крови. Ты слаб без меня, но и мне не справиться без твоей помощи, ведь враг силен, слишком силен, чтобы в одиночку одолеть его. И он-то как раз не испытывает к твоему роду ничего, кроме зависти, не в силах смириться, что вам отпущена вечность, тогда как ему вскоре предстоит увидеть старуху с ржавой косой, которую не устрашить никакой магией. Не я враг, не меня нужно сторониться.
   Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, и в глазах Рупрехта пылал странный огонь. И эльф, видя его, вдруг поверил человеку, даже на миг не допустив, что таинственный колдун мог зачаровать его, внушив свою волю.
  -- Я буду с тобой, - решительно произнес Эвиар, заглянув в глаза Рупрехту. - Я здесь, чтобы избавить мир от наследия своих предков, и ты можешь рассчитывать на меня.
   Снаружи донесся грохот, похожий на раскаты грома, а затем кто-то истошно закричал. И над всем этим плыла тревожная песнь сигнального рога, перемежаемая мерными ударами набата.
  -- Что случилось, - раздались испуганные возгласы. - Почему тревога? - Спрашивал кто-то дрожащим голосом, видимо, нутром почуяв неладное. - Неужели напали на город?
   Первым начал действовать дьорвикский рыцарь. Горожане еще удивленно переглядывались, разом притихнув, а воин, придерживая левой рукой ножны, уже кинулся к выходу, увлекая за собой и двух других пришельцев. Растолкав посетителей трактира, обеспокоено вскочивших на ноги и ринувшихся наружу, воин вырвался на улицу, отважно кинувшись туда, где крики и грохот звучали сильнее всего. А за ним, едва ли не обогнав Дер Винклена, бежал Альвен, за которым с трудом поспевал порядком ошеломленный происходящим юноша, пытавшийся нашарить рукой рукоять отсутствующего клинка.
  -- Кажется, доказать свою верность тебе придется совсем скоро, - хищно оскалился Рупрехт. Он единственный не тронулся с места, сохраняя неестественное спокойствие. - Похоже, кое-кто уже начал действовать. За мной, и будь готов ко всему! - И человек вскочил со скамьи, бросившись прочь из трактира, туда, откуда все громче доносились звуки внезапно вспыхнувшего в Фальхейне боя.
  

Глава 10 Встречный бой

  
   Лут Герден, грохоча подбитыми гвоздями подошвами, что было сил, бежал по освещенной скупым светом факелов улице, в дальнем конце которой виднелась мерцавшая оконными проемами громада королевского дворца. Гвардеец слышал только собственное хриплое дыхание, грохот сапог своих товарищей да призывные возгласы трубы, доносившиеся сзади и будто подстегивавшие воинов.
  -- Живей, будьте вы прокляты, - на бегу прохрипел десятник, обернувшись назад. - Пошевеливайтесь! Ну, быстрее!
   Следом за Лутом неслись три десятка воинов, почти все, кто был в этот поздний час в казарме возле южных ворот. Как и сам десятник, они только что сменились, покинув посты, и предались долгожданному отдыху, развлекаясь пивом и игрой в кости. Кто-то правил клинок, иные травили байки, из дальнего конца казармы доносилось бренчание лютни, и голоса, подхватившие знакомую песню, а несколько счастливчиков и вовсе отправились в город, получив долгожданное увольнение. Наступил обычный вечер, и никто из воинов не ждал, что над городом вдруг разнесется мерный гул набата, которому будет вторить доносящийся со стороны дворца, из самого центра Фальхейна, грохот.
  -- К оружию, - гаркнул Герден, кидаясь к стойке с клинками. - Тревога! Король в опасности!
   Несколько мгновений в карме царила неразбериха, но гвардейцы были опытными воинами, и быстро начали действовать. Конечно, служба в Альфионе казалась вечным отпуском в сравнении с тем, что многим из них пришлось изведать на родине. Здесь не было рейдов и патрулей в приграничных лесах, когда из-за каждого кустика могла вылететь стрела, не было погонь за неуловимыми эльфами или вылазок в сам И'Лиар. Король Эйтор создал свою гвардию, опасаясь, что лорды открыто выступят против него, но подобного не произошло. Сильные считали нового государя слишком ничтожной фигурой, чтобы тратить на него свою мощь, слабые вполне оправдано опасались проиграть, и не осмеливались в одиночку устраивать мятежи, а в итого наемная гвардия, войско, преданное Эйору и только ему, пребывало в праздности.
   Охрана городских стен была рутиной, нудной, подчас весьма утомительной, но уж точно не опасной, а несение караула во дворце овсе считалось почетным и служило некой наградой для самых лучших воинов. Оставались еще стычки с разбойниками, которым хватало глупости забредать в королевский домен, но сравнивать каких-то голодранцев, вчерашних крестьян, с закаленным в боях дьорвикскими воинами, право же, не имелось смысла. И потому не было ничего удивительного в том, что гвардейцы несколько обленились, столько времени бездействуя.
   Однако суровые десятники и придирчивые сотники не позволяли простым воинам слишком уж отвыкнуть от армейской муштры, устраивая смотры, заставляя своих бойцов по полдня проводить на плацу, не делая никому никаких поблажек. А потому гвардейцы, в этот поздний час оказавшиеся в одной казарме с Герденом, быстро пришли в себя. Поспешно облачаясь в доспехи, ибо не знали, что ждет их за прочными стенами казармы, хватая со стоек мечи и алебарды, торопливо набивая колчаны длинными стрелами, воины лихорадочно пытались сообразить, что происходит, что стало причиной внезапной тревоги. А гонг все гремел где-то над головами, заставляя воинов спешить.
  -- К демонам эти доспехи, - свирепо рявкнул Герден на нескольких гвардейцев, помогавших друг другу закрепить тяжелые нагрудники. - От болта они вас все равно не спасут. Хватайте оружие, и за мной!
   Десятник в этот вечере оказался самым страшим по званию, и две дюжины воинов беспрекословно исполняли все его приказы. А потому гвардейцы, не мешкая, двинулись вслед за охваченным решимостью Герденом, направившимся прямо ко дворцу. Не все успели натянуть кольчуги, и даже каски были не у всех, но каждый имел при себе клинок, алебарду или мощный лук, из тех, стрелы которых со ста шагов пронзают даже рыцарские латы.
   Несмотря на поздний час, на улицах еще было полно народу. Горожане праздновали победу Грефуса над варварами. Компании подвыпивших ремесленников горланили нестройным хором какие-то песни, им вторили из распахнутых дверей трактиров а также с рыночной площади, где гулянье, кажется, было в самом разгаре. По приказу короля на площади выкатили бочки с дешевым вином, бесплатно угощая всех желающих, и потому захмелевший люд не сразу понял, что происходит нечто необычное, увидев целый отряд вооруженных до зубов гвардейцев.
  -- С дороги, - на бегу орал запыхавшийся Лут Герден. Десятник в отличие от некоторых бойцов, успел натянуть тяжелый хауберк, не забыв и про каску, а потому бежать в таком снаряжении, умудряясь при этом подавать команды, было весьма тяжело. - Прочь, расступитесь!
   Кто-то метнулся в сторону, опасаясь попасть под ноги воинов, некоторые замешкались, но лишь на мгновение. Небо над центром Фальхейна вдруг озарилось гнилостным зеленым светом, и над городом прокатились раскаты грома. Завизжала какая-то женщина, раздалась отборная брань, и обыватели, разом протрезвев, со всех ног кинулись в переулки. Одному из гуляк не повезло - он споткнулся и попал под ноги своих товарищей. Десятника передернуло, когда он услышал хруст костей и короткий вскрик несчастного.
  -- Да что же там творится? - испуганно выдохнул один из следовавших за Лутом гвардейцев, задрав голову к верху и наблюдая за отсветами странного пламени.
   Десятник сам дорого бы дал, чтобы узнать ответ на этот вопрос. Пока на ум ему приходила мысль о том, что кто-то из рыцарей Грефуса перебрал, повздорив с королем. Но для того, чтобы утихомирить пьяного буяна, хватило бы тех гвардейцев, что находились во дворце, так что и сам Герден пребывал в полнейшей растерянности, но выказывать свое смятение простым воинам он точно не собирался.
  -- Что стали, - зло рыкнул десятник. - Испугались? За мной, забери вас демоны! Вперед!
   Подстегиваемые грозным командиром, гвардейцы, ощетинившись алебардами и размахивая обнаженными клинками, ринулись навстречу неизвестности, но далеко они не продвинулись. Из темноты соткался человеческий силуэт, но еще раньше о приближении незнакомца воины узнали оп истошным крикам. Кто-то бежал по мостовой, истошно голося, и, кажется, вовсе не разбирая дороги.
  -- Стой, - приказал Герден. - Стой, или умрешь!
  -- Беда, беда, - навстречу гвардейцам выскочил человек, в котором десятник с удивлением узнал одного из своих воарищей. Гвардеец был одет в алый мундир, сейчас порванный и весьма грязный. Глаза его округлились, а на лице застыла печать ужаса. - Все мертвы! Он никого не пощадит!
  -- Будь я проклят, - коротко размахнувшись, Лут Герден отвесил впавшему в панику гвардейцу звонкую пощечину. - Что там произошло? Кто т такой, и почему бежишь, когда нужно сражаться? Говори связно, или я тебя прикончу своими руками!
  -- Темный маг, - тяжело дыша, произнес немного пришедший в себя воин, который, как с неодобрением отметил десятник, даже лишился оружия. - Он напал на дворец. Его не берут ни стрелы, ни клинки. Мы пытались остановить его в коридорах, но почти все, кто был во дворце, погибли. Несколько воинов отступили, но колдун настиг их на дворцовой площади и уничтожил. Я один выжил. Этот маг безжалостен, он всех нас убьет!
  -- Еще посмотрим, кто кого, - хищно прошипел Герден, ощутивший, однако, растущий страх. Он без колебаний сразился бы в одиночку с двумя противниками, вышел бы и против пятерых, да и с целым десятком вступил бы в бой, не имея иного выхода, но в схватке против настоящего чародея - десятник не сомневался в этом - шансов хотя бы выжить у него не было. Точно так же думали и прочие гвардейцы, по рядам которых прошел испуганный шепоток. Услышав его, Лут обернулся, злобно взглянув на своих воинов: - Что причитаете, словно бабы? Если какой-то фигляр показал пару фокус, это еще не повод паниковать. Или кто-то уже подумывает о том, чтобы бежать? Только скажите, и я выпущу вам кишки, так что никакие колдуны не понадобятся!
   Бежать никто не решился, все же здесь собрались воины, вполне верившие в свои возможности, бойцы, прошедшие ад лесной войны с беспощадными эльфами.
  -- Все, хватит трепотни, - раздраженно прорычал Герден. - Идем быстрее, разберемся, кто это там расшумелся. Вперед!
   И они вновь побежали, теперь уже не встречая препятствий. Улица мигом опустели, и только стук закрывавшихся ставней говорил о том, что в городе остались люди. Почуяв неладное, обыватели торопились спрятаться, тщетно надеясь, что засовы и ставни спасут их от боевой магии. А гвардейцы рвались вперед, туда, откуда еще доносились отзвуки боя.
   По пути к отряду Гердена присоединилось несколько столичных стражников. И вооружением и выучкой эти воины уступали гвардейцам, будучи всего лишь горожанами, но и такому подкреплению нутром ощущавший впереди опасность десятник был весьма рад. В крайнем случае, этих увальней модно будет послать вперед, дабы отвлечь внимание противника от действительно ценных бойцов.
   Дома, возвышавшиеся по обе стороны проспекта, точно стены горного ущелья, внезапно расступились, и увеличившийся почти до сорока человек отряд оказался на краю дворцовой площади. Затаив дыхание, воины на миг оцепенели, с ужасом осматривая площадь.
   В глаза им мгновенно бросились жутко изломанные тела, усеивавшие мостовую. По валявшимся всюду каскам и алебардам можно было догадаться, что воины Гердена видят перед собой все, что осталось от охранявших короля гвардейцев. Десятник на глаз определил число погибших, как три дюжины, а может и больше. При мысли о том, какую бойню можно увидеть внутри самого дворца, где гвардейцы безуспешно пытались остановить неведомого колдуна, Лут издал утробный рык, чувствуя, как внутри него поднимается волна ярости, перед которой отступил народившийся, было, страх.
  -- Смотрите, - во внезапно наступившей тишине раздался чей-то испуганный крик. - Вот они! Там, у дворца!
   Лут Греден обернулся в указанном направлении, увидев то, что не заметил в первые мгновения. От мрачной громады королевской резиденции по трупам неторопливо шагали несколько человек, выстроившихся клином. Тьму здесь рассеивали факелы, развешанные на стенах ближайших домов, и свет их отражался от клинков, которыми были вооружены незнакомцы.
  -- Это они, - дрогнувшим голосом вымолвил десятник. Ему вдруг стало страшно, поскольку Герден уже приготовился увидеть кого-то действительно жуткого, но перед ним были обычные люди. Но он быстро справился со своей робостью, отрывисто рявкнув, так, что слышно было, наверное, и в самом дворце: - Лучинки - вперед! Прикончить их!
   С десятником оказалось всего пять стрелков, и все они выдвинулись в первую линию, накладывая бронебойные стрелы на тетивы своих громадных луков. Эти воины заставили уважать себя даже эльфов, презиравших все людей до единого, и теперь, столкнувшись, будто бы, с колдуном, они тоже не дрогнули.
  -- Пускай! - Над площадью раздался скрип скрученных тугими жгутами жил, а затем шелест оперения устремившихся к своим целям стрел. В этот миг десятник Герден будто наяву слышал предсмертные крики глупцов, осмелившихся заявить непрошеными в Фальхейн и угрожать самому королю.
  
   Избиение продолжалось. За время, потраченное для того, чтобы выбраться из дворца, Кратусу уже успело наскучить бить в спины улепетывавших гвардейцев. Служившим альфионскому королю наемникам достаточно было издали увидеть срывающиеся с рук чародея заклятия, чтобы тотчас броситься бежать, мгновенно растеряв всю свою храбрость и боевое мастерство.
   Последних защитников дворца, тщетно пытавшихся спасти свои жизни, маг прикончил уже не площади, сметя всех одним ударом. Пространство перед дворцом оказалось усеяно трупами, хотя парочке особо прытки и, видимо, весьма сообразительных рубак, смекнувших, что в схватке с магом им ничего не светит, удалось-таки сбежать. Позади, в самом жилище Эйтора, длинные коридоры со сводчатыми потолками тоже были завалены трупами в алых камзолах, на которых почти не выделялись пятна крови. Гвардейцы все же заставили чародея проникнуться к ним неким подобием уважения. Далеко не все бежали, стоило только увидеть приближающего неторопливой походкой мага. Напротив, многие в этот миг бросались в атаку, словно обезумев... и гибли, прежде чем удавалось приблизиться к магу, разившему скупыми и точными ударами, хотя бы на тридцать шагов.
   Вокруг, сколько хватало глаз, невозможно было увидеть ни одного живого человека кроме немногочисленной свиты самого чародея. Но Кратус помнил, что в городе находится еще не менее полутора сотен гвардейцев, а также стражники, и решил, пользуясь случаем, очистить от них Фальхейн, решительно направившись к южным воротам. Однако на пути возникал неожиданная преграда.
  -- Господин, - Эгерт, тенью следовавший за магом, всегда готовый защитить его от любой опасности, указал на высыпавших на площадь людей, грозно выставивших перед собой алебарды. - Гвардейцы!
  -- Тем лучше, - усмехнулся маг. - Не придется гоняться за этими крысами по всем подворотням Фальхейна.
   Атакующее заклятье сплелось в доли секунды, но прежде, чем Кратус ударил, в напоенном влагой ночном воздухе свистнули стрелы, и чародею пришлось подумать о собственной защите. Он не собирался испытывать на себе меткость служивших Эйтору чужеземцев, оказавшихся весьма прыткими.
  -- Эйваз! - Кратус выкрикнул имя руны Защиты, перебросив скопленные силы в щит. С рук его сорвались ветвистые молнии, пронзительно-зеленые, точно молодая трава по весне, которые оплели приближающиеся стрелы, обратив их в невесомый пепел.
  -- Вперед, - прозвучал над площадью хриплый крик, и сбившийся в плотный кулак отряд гвардейцев ринулся на мага. - В атаку! Бей ублюдков!
  -- Куда? - Кратус рассмеялся при виде самоубийственного порыва своих противников. Он испытывал в этот миг многие чувства, но уж точно не страх: - Зажмурьтесь! - отрывисто скомандовал чародее своим спутникам, послушно сомкнувшим веки, а затем негромко, как-то слишком спокойно, произнес: - Вуньо!
   Это не было полноценным боевым заклятьем. Просто над площадью, в нескольких шагах от ринувшихся в атаку гвардейцев, вспыхнул магически светильник вроде того, каким Кратус прежде пользовался в подземной галерее, по которой они вместе с Эрвином и проникли во дворец. Правда, этот сгусток голубого огня оказался несколько больше, и свет, в десять раз более яркий, чем солнечный, залил всю площадь.
  -- Проклятье, - побросав оружие, гвардейцы вскидывали руки к глазам, перед которыми плясали цветные пятна. Кто-то громко и неразборчиво кричал - бедняге не повезло больше других, и вспышка полностью выжгла его очи. - Глаза! Ничего не видим!
   Собственно, тем действия использованного Кратусом чародейства и ограничилось, но отряд вооруженных, исполненных решимости воинов вмиг превратился в перепуганную, ошарашенную толпу. Опасности они уж не представляли, но оставлять поблизости добрых три десятка умелых бойцов чародей все же не рискнул.
  -- Эгерт, - негромко бросил маг прикрывавшему глаза ладонями воину. - Эгерт, разделайся с ними!
  -- Слушаюсь, господин, - кивнул воин. - Карл, остаешься здесь, приказал он затем. - Остальные - за мной!
   Сухо щелкнули арбалеты, свистнули болты, и несколько гвардейцев, забывших о противнике, повалились на сырые камни. Воины Эрвина стреляли искусно, и так же хорошо они владели клинками, что и решил доказать Эгерт. Раскрутив баделеру, он наискось ударил в грудь первого попавшегося гвардейца, легко разрубив кольчугу. Воин упал, а его убийца уже метнулся к следующему наемнику, попытавшемуся отразить первый выпад своим клинком, но опоздавшему на какое-то мгновение. Широкая полоса сталь нежно коснулась шеи королевского гвардейца, звякнули посыпавшиеся на мостовую звенья кольчуги, и следом за ними рухнул сам воин с разрезанной до кости шеей.
   Созданный магом светильник, хотя и потускнел, продолжал заливать мертвенно-синим светом площадь, и Кратус в мельчайших деталях видел, как его спутники расправляются с гвардейцами. Воины короля почти не сопротивлялись, поскольку просто-напросто ничего вокруг себя не различали. Чародей на собственном опыте убедился, что зрение после такого восстанавливается часа примерно через два, но Эгерт со своими подручными точно не даст гвардейцам столько времени.
   Еще несколько раз тренькнули тетивы легких арбалетов, выпущенные из которых болты, тем не менее, запросто пробивали любую кольчугу. Только Карл, оставленный при маге, не стрелял, буквально подпрыгивая на месте от желания кинуться в бой. Еще бы, противник совершенно беспомощен, и рубить такого - сущее удовольствие. Опасности никакой, зато потом можно хвалиться, что в одиночку прикончил полдюжины дьорвикских наемников.
   Однако не все гвардейцы были согласны умереть. Несколько человек, побросав алебарды и луки, бросились в темный зев переулка, выходившего на площадь, проявив изрядную прыть.
  -- Эгерт, стоять! - Кратус увидел, что его верный слуга, охваченный жаждой боя, кинулся за беглецами, тоже исчезнув во тьме. Маг попытался остановить его, но воин не слышал брошенный в спину приказ.
  
   Лут Герден споткнулся за миг до того, как мерзкий колдун ударил своей магией, а потому смотрел не перед собой, а под ноги. Ярчайшая вспышка, при которой кругом стало видно все, словно днем, отозвалась в глазах сильной резью, и все же десятник сохранил зренье. К тому моменту, когда его воины начали падать, сраженные меткими стрелами, Лут, хоть перед глазами и плясали яркие пятна, мог вполне сносно различать силуэты метавшихся вокруг людей. И десятник заметил, что несколько из них, размахивая клинками, направились как раз к нему.
   Видимо, те люди, что были с колдуном, видели гораздо лучшем, чем ослепленные вспышкой гвардейцы. Во всяком случае, стреляли они дьявольски метко, да и мечами орудовали весьма проворно. И десятник, решив не искушать судьбу, со всех ног бросился в спасительную тьму переулка, туда, где он сможет укрыться от прихвостней чародея, или, в худшем случае, биться наравне со своими противниками.
   За спиной раздался топот, с каждой секундой становившийся все громче. Лут Герден выхватил клинок, но в тот же миг увидел перед собой нескольких человек, двух или трех. Тот, кто был ближе, выставил перед собой длинный клинок. Его врагам удалось загнать десятника в западню, но пока оставался шанс вырваться, он был готов биться.
  -- Твари, - низко зарычав, Герден ринулся на внезапно перекрывших ему путь врагов. - Сдохните! Вам меня не взять!
   Десятник умел обращаться с клинком, и атака его оказалась быстрой и точной. Но тот, с кем его свела судьба в этом узком, темном переулке, видимо, был лучше. Он легко отразил несколько выпадов Гердена, заставив того отступить. А шаги позади звучали все громче.
  -- Стой, идиот, - крикнул рослый воин, очерчивая перед собой широкие круги своим диковинным мечом, сразу напомнившим десятнику родной Дьорвик. Там в ходу были точно такие же клинки, узкие, идеально подходящие для того, чтобы прокалывать тяжелые латы. - Мы не враги тебе, - надрывался чужак. - Хватит, глупец!
  -- Ты? - на мгновение Лут замешкался. Он вспомнил этого воина, не далее, как сегодня, сразу после полудня, въехавшего в Фальхейн. Дьорвикский рыцарь, явившийся откуда-то с юга, он, кажется, хотел наняться на службу Эйтору. Но это вовсе не означало, что земляк уже не служит так внезапно ворвавшемуся в столицу темному магу.
   Бросив взгляд через левое плечо, десятник увидел узкий проход между домами, здесь стоявшими плотнее всего друг к другу, и кинулся в эту щель. Там-то его точно не догонят, и едва ли кто-то догадается перекрыть этот путь.
  
  -- Болван, - Бранк Дер Винклен в сердцах сплюнул себе под ноги, проводив взглядом улепетывавшего, точно заяц, гвардейца. - Куда побежал, идиот?
   Рыцарь презрительно хохотнул, но затем ему стало не до смеха. По переулку следом за давешним десятником, которого Бранк узнал даже в темноте, бежали еще три гвардейца, спешно покидавшие поле проигранного сражения. Разумеется, увидев на пути рыцаря, воине без колебаний атаковали его.
  -- Какого демона, - яростно рычал Дер Винклен, столько отражая беспорядочные удары сразу трех противников. - Вы не с теми рубитесь, идиоты! Враг у вас за спиной!
   Протяжно зазвенела сталь. Ратхар, вооруженный только коротким ножом, беспомощно метался позади рыцаря, не в силах ему помочь. Идиотские законы, согласно которым только благородным дозволялось ходить по улицам Фальхейна с нормальным оружием, заставили юношу расстаться со своим кордом, подарком старика Олмера. В тот миг он и подумать не мог, что окажется в самой гуще боя, когда было не вполне ясно, кто с кем и ради чего сражается. В прочем, пока стало не до размышлений, спасти бы свои шкуры от чужой стали.
   А вот Альвен был своей стихии. При нем тоже остался только нож, ведь разгуливать по людному городу с копьем воин не стал бы даже не будь это под запретом, да только он и с пустыми руками не испугался бы выйти против настоящего латника. Пока дьорвикский рыцарь без особых усилий сдерживал натиск сразу двух мечников, своих земляков, скельд зашел с тыла и атаковал третьего. Гвардеец отмахнулся клинком, не попал, и Альвен, поднырнув под меч, вбил наемнику под подбородок два вершка закаленной стали.
  -- Ратхар, - голос островитянина перекрыл на миг звуки боя. - Держи!
   Воин бросил юноше клинок, которым только что его самого пытался прикончить мертвый наемник. Если Дер Винклен еще сомневался, не решаясь убивать гвардейцев, и только защищался от их панических атак, то скельд никаких терзаний не испытывал. На объяснения все равно уйдет больше времени, чем на то, чтобы уничтожить обезумевших от страха и запаха смерти наемников, да и не известно, поверят ли они хоть одному слову Дер Винклена.
   Изловчившись, Ратхар поймал на лету меч, причем не за клинок, обрезав пальцы, а за рукоять, и сам подивился своей ловкости. Однако участи юноши в схватке оказалось уже ненужным. Наконец отбросив все сомнения, Бранк Дер Винклен, сохранявший трезвый рассудок, несколькими ударами прикончил своих противников. Одному рыцарь пронзил грудь, второму рассек голову, и два окровавленных тела, звеня кольчугами, повалились под ноги воину.
  -- Будь я проклят, - рыцарь дышал хрипло, с присвистом. - Какого демона они полезли на нас? Я же не хотел их убивать. - Он обвел мрачным взглядом поле боя, на котором остались только трупы тех, кто, вроде был, должен был стать их союзниками: - А как замечательно все начиналось!
  
   В Фальхейн путники приехали после полудня, когда жара стала совсем нестерпимой. Бранк Дер Винклен скинул камзол, распахнув ворот рубахи и подставив лицо слабому ветерку, не спасавшему, в прочем от зноя. Его попутчики тоже страдали от палящих солнечных лучей, особенно Альвен, который привык к сырости, а солнце на своем остове видел хорошо, если пару месяцев в году.
  -- Вот это да, - восхищенно воскликнул Ратхар, увидев перед собой вознесшиеся ввысь городские стены. - Этот город неприступен!
   Юноша с восторгом смотрел на серые стены, казавшиеся издалека монолитом, и опоясывавшие город, жители которого, должно быть, чувствовали себя в полной безопасности находясь там, внутри. Возвышались, едва не царапая зубцами небо, круглые - чтобы лучше противостоять стенобитным машинам - башни, чуть сужавшиеся к верху, а над ними реял королевский штандарт, с которого грозно щерилась морда свирепого вепря. И где-то там, между зубцов, обрамлявших извивавшийся по верху стен настил, сверкали доспехи стражников, зорко осматривавших с высоты нескольких десятков ярдов окрестности столицы.
  -- Великолепно, - произнес юноша. Прежде он видел только замок своего сеньора, рыцаря Магнуса, побывал также в Лагене, но все это меркло в сравнении с той мощью, которую источали стены Фальхейна.
   Альвен тоже затаил дыхание, с трудом удержавшись от восхищенных возгласов, поскольку и ему тоже не доводилось видеть подобных крепостей. А вот Дер Винклен, уроженец цивилизованного Дьорвика, в котором города считались опорой королевской власти и вообще всего государства, лишь хмыкнул, с прищуром уставившись на стены.
  -- Да, впечатляет, - заметил он без особого восхищения, ибо видел кое-что и получше. - Чтобы разрушить их, потребуются мощные тараны и уйма времени. Не удивлюсь, если к этой твердыне приложили руку гномы. Эти недомерки - настоящие чародеи во всем, что связано с металлом или камнем.
  -- Гномы? - удивленно переспросил Ратхар. - А они разве еще существуют? Я слышал, что это племя давно уже ушло под землю и не показывается на глаза людям, - поделился он своим познаниями.
  -- Чепуха, - рассмеялся рыцарь, откровенно потешавшийся над своим попутчиком. - Здесь, в такой глуши, их, конечно, уже лет двести никто не видел. А вот, например в Нивене, столице Дьорвика, недомерки заселили целый квартал, - сообщил он изумленному оруженосцу. - Они все отменные кузнецы и каменщики, оружие, изготовленное ими, ценится больше, чем на вес золота. Хотя, конечно, среди людей живет очень мало гномов, только изгои, которых почем-то прогнали собственные родичи, запретив возвращаться в свои подземные города.
   Испытавший еще большее удивление Ратхар покорно двинулся след за рыцарем. А Дер Винклен, в сознании которого родилась радостная мысль о том, что все скитания, наконец-то, завершились, пришпорил своего скакуна, направившись к воротам.
   Едва только всадники миновали городские ворота, гостеприимно распахнутые, их тотчас остановили. Поперек дороги встали два воина в кожаных крутках, обшитых железными чешуями, касках и с длинными мечами на поясе, пока вдетыми в ножны. На рукавах их красовались повязки с кабаньей головой в белом круге, отличительный знак гвардейцев короля Эйтора.
   Не забывая о том, что на стене он видел по меньшей мере двух воинов с длинными луками, Дер Винклен убедился в том, что здешние гвардейцы надежно сторожат ворота. Конечно, крупный отряд прорвет такой заслон за пару мгновений, но ведь его можно увидеть заранее и просто затворить ворота, а затем уже со стены расстрелять врагов без лишнего риска.
  -- Кто вы? - сурово спросил крепкий мужик лет сорока, на груди которого сверкала начищенная бронзовая пластина-горжет. Даже здесь, в чужом краю, воины Пограничной стражи Дьорвика не забывали свои обычаи, а из этого следовало, что перед рыцарем стоял десятник, скорее всего, начальник караула. - Назовитесь! По какому делу вы прибыли в славный Фальхейн?
  -- Бранк Дер Винклен, рыцарь из Дьорвика, - гордо представился воин, которому не было причины стыдиться своего имени. - Со мной Ратхар, сын Хофера из Альфиона, а также Альвен-островитянин, мои... - рыцарь замялся. Не зная, как представить Альвена. - Мои слуги, - закончил он, решив, что попутчик не оскорбится.
  -- Из Дьорвика? - с радостью и удивлением спросил десятник. - Должно быть вы, милорд, желаете поступить на службу государю Эйтору? Он очень ценит умелых воинов, вы не пожалеете.
  -- Благодарю за совет, - усмехнулся Дер Винклен. - Итак, мы можем войти в город.
  -- О, разумеется, - кивнул разом утративший всю строгость десятник. - Прошу, господин!
   Рыцарь тронул поводья, направив коня по широкой улице, начинавшейся от городских ворот, в самую гущу народа, куда-то спешившего по своим делам. Он едва успел миновать парочку нищих, привычно устроившихся возле въезда в Фальхейн, когда путников настиг оклик десятника.
  -- Милорд, - воин вприпрыжку кинулся за всадниками, придерживая ножны меча. - Милорд, прошу прощения. Я давно не был в Дьорвике, целых шесть лет, и ничего не знаю о своих родных. Вы случайно, не из Рансбурга, милорд? Может, вы слышали хоть что-нибудь о семье Герденов?
   Бранк Дер Винклен придержал коня, пристально взглянув на воина. Он видел перед собой сурового рубаку, с которым, возможно, когда-то вместе сражался с эльфами. Конечно, прежде рыцарь мало обращал внимание на простых солдат, относясь к ним хоть и без презрения, свойственного, должно быть, здешней знати, но все же с некоторой заносчивостью. А теперь судьба забросила этого воина в далекий край, все же не ставший новым домом. Дер Винклен понимал желание десятника получить весточку от тех, в ком текла родная кровь, кто, быть может, ждал отправившегося на поиски приключений брата, сына или отца.
  -- Нет, - с сожалением покачал головой рыцарь. - Мое имение близ Нивена, в Рансубрге я был пару лет назад, проездом, и никого там не знаю.
   Десятник сокрушенно вздохнул и понуро двинулся назад, на свой пост, где его ждали еще несколько гвардейцев. А Бранк Дер Винклен продолжил путь, направившись туда, где из-за сводчатых крыш, покрытых черепицей, был виден огромный, подавлявший свой тяжеловесностью дворец, обитель короля Эйтора.
  -- Куда мы, господин? - спросил Ратхар, поравнявшись с Дер Винкленом. - Будем искать постоялый двор?
   Юноша покорно следовал за рыцарем, державшимся так уверенно, будто вернулся в родной город. Кони ровно ступали по мостовой, и только подковы высекали из булыжников искры. Кое-кто из прохожих кидал на тройку всадников заинтересованные взгляды, но не очень долгие. Кругом бурлило настоящее людское море, и Ратхар ощутил робость, чувствуя себя здесь лишним, чужаком. По правде, юноша раньше не представлял, что в одном месте может собраться так много народа.
  -- Думаю, мы сразу направимся к королю, - помотал головой рыцарь, покосившись на своего оруженосца. - Зачем терять время напрасно? Если повезет, ночь мы проведем во дворце, как гости, - довольно усмехнулся он.
   Несмотря на то, что улицы был полны людей, выглядевших весьма радостными, явно одевшихся сегодня наряднее, чем обычно, всадники легко, без помех двигались в выбранном направлении. При виде верховых горожане расступались. Должно быть, будучи привычными к появлению рыцарей и лордов, живших здесь или, возможно, прибывавших во дворец, на балы или по личным делам. Лишь раз самому Дер Винклену пришлось уступить дорогу подводе, которая была слишком громоздкой, чтобы легко разворачиваться на не слишком просторной улице.
   Дорога занял немного времени, и все равно Ратхар едва не отстал, глазея по сторонам. Из всех крупных городов он видел прежде лишь Лаген, и то ночью. Тот город не произвел на юношу приятного впечатления, особенно запомнилась потасовка в трактире с пьяным отребьем, которая чуть не привела Ратхара в темницу.
   Здесь же, в Фальхейне, все было иначе. Никаких бродяг юноша не заметил, разве что нескольких попрошаек, смирно сидевших на обочине, зато хватало стражников. Крепкие парни в стеганых куртках, с кордами неторопливо прогуливались по улицам, бросая по сторонам суровые взгляды. А люди спешили, не обращая ни на воинов, ни на путников ни малейшего внимания. Здесь, в отличие от небольших селений, где все как на ладони, привыкли к чужеземцам, давно уже перестав считать их приезда особенным событием.
   Ко дворцу путник прибыли быстро, однако попасть внутрь не смогли. Возле входа стояли гвардейцы в парадных мундирах, алых, с нашитыми на груди белыми гербовыми щитами с головой вепря. И при появлении рыцаря со своей немногочисленной свитой воин тотчас сомкнули алебарды.
  -- Мое имя Бранк Дер Винклен, - вновь, как и при въезде в город, назвался воин. - Я рыцарь из Дьорвика. Я желаю видеть короля Эйтора.
  -- Невозможно, - сурово ответил, грозно выпячивая челюсть, десятник, мрачно изучая чужаков из-под обреза каски. - Его величество дает торжественный ужин в честь лорда Грефуса, победителя северных варваров. Извольте подождать, милорд.
  -- Варварское королевство, - фыркнул раздосадованный Дер Винклен, но все же не стал упираться, повернув коня. - За мной, - приказал он Ратхару и присоединившемуся к ним Альвену. - Поищем какой-нибудь трактир.
   Конечно, рыцарь был весьма разочарован, ведь явившись в Фальхейн, он рассчитывал сразу предстать перед королем и быть принятым на службу, а тут какие-то наемники, простолюдины, нацепившие форму, прогнали его от порога. Но все же Дер Винклен не унывал, благо занятых у Морлуса монет хватало, и вскоре уже вместе с товарищами наслаждался едой и темным пивом в одной из бесчисленных таверн столицы. Воистину, о гостях здесь заботились, а потому постоялых дворов и всевозможных кабаков было великое множество, на любой достаток и любые запросы. Слуги казались расторопными и доброжелательными - во всяком случае, пока в кошельке постояльца оставалась хоть пара медяков, - и можно было наслаждаться отдыхом, забыв на время о тяготах пути и разных мелких неудачах.
   Дер Винклен, будучи не очень привередливым, расположился в первом попавшемся трактире, выглядевшем весьма прилично. Правда, к тому моменту, когда рыцарь там появился, просторный зал оказался заполнен почти до отказа, но все же удалось найти укромный уголок, где никто не помешал бы путникам.
   По пути от дворца всадникам пришлось буквально продираться сквозь бурлившую толпу. Путники окунулись в атмосферу праздника, всюду видя радостный лица, слыша песни и просто переборы струн. А над площадями плыли протяжные звуки труб, вослед которым звучали выкрики королевских герольдов.
  -- Жители Фальхейна, - надрывались напыщенные парни в бело-алых плащах с нашитыми кабаньими мордами. - Восславьте Его величество Эйтора и лорда Грефуса, победителя варваров! Веселитесь, празднуйте победу. Пусть сегодня все разделят радость! Его величество желает, чтобы все ликовали, а потому по его приказу на все площади будут выкачены бочки с вином, и каждый, кто пожелает, может испить чашу, дабы воздать хвалу доблестным воинам отважного лорда. Празднуйте, добрые жители Фальхейна!
   Вновь пели трубы, а затем герольды повторяли заученную речь, и им вторила восторженная толпа. Король был суров, но щедр, и умел снискать любовь простецов, пусть и до той лишь поры, пока на донышке бочек будет плескаться дармовое вино.
   Возвращение рыцарей Грефуса, разгромивших хваргов, было главной темой разговоров повсюду, на рынке, на площадях, куда стекался жаждавший лично услышать волю государя люд, и, конечно же, в каждом мало-мальски приличном кабаке. Собиравшийся в натопленных залах трактиров после долгого дня народ являлся сюда не только ради того, чтобы попустить пару кружек, но и для того, чтобы обсудить последние новости. Мужики ведь отличаются от говорливых баб лишь тем, что судачат не о ценах на лук или муку, а о делах ратных, и войнах или политике, но обсуждают они это с ничуть не меньшим азартом. Так было и в том трактире, куда после неудачного визита во дворец заглянул Бранк Дер Винклен.
  -- Доблестные рыцари наши атаковали орду дикарей, втоптав их в землю копытами боевых коней, - с жаром вещал пухлощекий парень, надо лбом которого курчавились рыжие завитки. Сам он выглядел сугубо мирно, но явно пытался всем доказать, что знает толк в войне: - Дикари ведь строем ходить не умеют, но бьются яростно, а отступление считают самым большим позором для всякого, кто смеет зваться мужчиной. Вот и нынче они не побежали, хоть и видели, выродки, какая сила против них идет. Да только куда им против закованных в броню латников-то! В первой же атаке их смяли, а потом только и оставалось, что добивать бежавших. На берегу Эглиса это и случилось, и сам лорд Грефус мчался в первых рядах своего воинства, своей грозной десницей зарубив и вздев на копье сотню варваров!
  -- Сотню? - удивленно вздыхали зачарованные слушатели. - Да иди ты!
   Едва ли кто-то из этих горожан видел хваргов, никогда за всю историю Альфиона не появлявшихся ближе сотни лиг от Фальхейна, и угрожавших лишь северным уделам королевства. Но, наслушавшись чужих рассказов, каждый воображал себе картину великой битвы, словно сам побывал на продуваемых ледяным ветром берегах северной реки. И перед затуманенным дешевым вином мысленным взором их представали мчащиеся на врага, склонив к земле длинные копья, рыцари, над шлемами которых развевались пышные плюмажи, и толпа грязных дикарей в шкурах, с дубинами и каменными топорами, замершая в ожидании собственной неминуемой гибели, но не смеющая отступить хотя бы на шаг.
  -- На берегах Эглиса, погибли две тысячи этих варваров, - продолжал рассказчик, которого все слушали, затаив дыхание. - Все ублюдки, что сунулись к нам, там и остались. Рыцари бились с рассвета до заката, и истребили всю орду до единого человека.
  -- А я слышал, никого там наши славные рыцари не нашли, - с усмешкой вымолвил долговязый парень с нечесаной копной соломенного цвета волос. - Разгромив отряд лорда Фергуса, варвары так испугались доблести наших воинов, что бежали к себе, на север, не смея дожидаться, когда из Альфиона на выручку старому полководцу явится еще большее войско. А лорд Грефус, погнавшийся за хваргами, уже в Вильхирме настиг отставший от орды отряд, каких-то сотни две оборванцев, и вырезал всех подчистую, да еще и с вильхирмского князя потребовал награду за то, что освободил их земли от врагов.
  -- Да как ты смеешь говорить такое про самого лорда Грефуса?! - взвился пухлощекий. - Он доблестный воин, и не боится битвы!
  -- Ага, - презрительно усмехнулся долговязый. - То-то сей доблестный воин чуть не месяц в поход собирался, ждал, когда варвары натешатся, сожгут и разорят все, что можно, и восвояси уберутся! Лорды, они тоже за свою шкуру боятся, и воюют только с теми, кого можно хорошенько ограбить, и сам король им не указ, этим высокородным трусам. С соседом-рыцарем биться выгоднее, ведь ежели его победишь, можно землю его к своему феоду присоединить, с крестьян чужих подати опять же немалые собрать можно. А варвары что, они сами живут тем, что награбят, с них добычи никакой не взять, а кремневым копьем в пузо получить можно, вот благородные и не спешили свои головы класть.
   Пухлощекий возмутился, но не очень бурно, поскольку почти все, кто слушал этот спор, сдержанными возгласами подержали долговязого. Доблесть и отвага лордов была им вполне знакома, ведь в города от гнета своих господ нередко бежали все те же крестьяне, будучи не в силах платить непомерную дань или просто не желая видеть, как в день свадьбы их возлюбленную повезет в свой замок надменный рыцарь, дабы насытиться юным телом, воспользовавшись правом первой ночи.
  -- Удивляюсь, отчего весь Альфион еще не взорвался, если ваш народ так относится к здешним нобилям, - усмехнулся Бранк Дер Винклен, как оказалось, очень внимательно вслушивавшийся в беседу, благо горожане, вступившие в спор, и не скрывались, разговаривая так, что услышал бы и глухой. - Ваши сеньоры сами обучают своих крестьян воинскому мастерству, и при этом угнетают их, не признавая никаких законов.
  -- Я уже говорил, господин, что в схватке с рыцарской дружиной, опытными воинами, наемниками, всю свою жизнь посвятившими сражениям, у ополчения шансов нет, если только не наваливаться вдесятером на одного, - пожал плечами Ратхар, отставив в сторону кружку с пивом. Дер Винклен, как и прежде, не скупился на серебро, угощая своих попутчиков, а те постепенно стали принимать это, как должное. - И потом, крестьяне все равно надеются на защиту своих господ, неважно, от разбойников ли, или же от войска кого-нибудь из владетелей соседних уделов. Ведь первым делом грабят именно крестьян, насилуют не благородных дам, а простолюдинок, и рыцарь может запросто закрыться в своем замке и пересидеть набег. А может выйти в поле и дать бой врагам, защитив свои земли и тех, кто платит ему дань. И потом, обращаться с оружием нас, конечно учат. Обычай такой пошел еще с тех времен, когда Альфион не был частью империи. Тогда считалось, что каждый мужчина должен быть воином, и затем, когда эти земли снова стали свободными, а люди - принадлежащими сами себе, старые традиции быстро вспомнились. Но коль скоро простой крестьянин не может в любой миг, как только прикажет вождь, бросить землю, то появились и профессиональные воины, те, кто всегда готов к походу и бою. А на тот случай, если крестьяне задумают бунтовать, оружие и доспехи всегда хранятся в замке, и выдаются ополченцам только перед походом, а одними топорами и рогатинами много не навоюешь.
   Бранк Дер Винклен рассеяно кивнул, вновь сравнивая обычаи этого дикого края с порядками, царившим на такой далекой сейчас родине. Сравнение, как и прежде, выходило отнюдь не в пользу Альфиона, ну да что поделать. Сам рыцарь не собирался менять вековые устои, хотя надеялся, что на службе короля ему не придется разорять чьи-то селения только из-за того, что стоят они на земле, принадлежащей тому или иному лорду, а не самому государю.
   Тем временем народу в таверне становилось все больше. Появилась пара музыкантов, принявшихся наигрывать на арфах простенькие мелодии. Кто-то затянул удалую песню, сдобренную бранью и непристойностями. Из-за многих столов раздалось щелканье игральных костей, неизменно сопровождаемое радостными возгласами выигравших или проклятьями тех, к кому удача в этот вечер оказалась менее благосклонна.
   Внимание рыцаря привлек вошедший в трактир уверенной походкой чувствующего власть человека рослый парень в кожаной куртке, обшитой стальными пластинами. Приглядевшись, Дер Винклен узнал одного из гвардейцев, встречавших его и его спутников у городских ворот.
  -- Эй, парень, - окликнул вновь вошедшего рыцарь. - Подойди сюда! Сядь с нами!
   Воин прищурился, уставившись на Дер Винклена, но узнал его, двинувшись к рыцарь. Сейчас гвардеец был без меча, с одним лишь кинжалом на поясе, и без каски, удобной только тогда, когда стоишь на посту. Кстати, спутники рыцаря, предупрежденные часовыми у ворот, тоже расстались со своим оружием. Ратхар оставил в снятой на ночь комнате корд, а Альвен отдал на хранение трактирщику копье.
  -- Не беспокойтесь, господа хорошие, - заверил путников хозяин постоялого двора. - Все будет в целости, можете даже не сомневаться. А оружие вам в столице и ни к чему, здесь стражи полно, и никакой лиходей вам угрожать не посмеет.
   Как бы то ни было, только Бранк Дер Винклен остался при мече, и это сразу стало причиной повышенного к нему внимания со стороны всех без исключения посетителей трактира, как горожан, так и чужаков, таких же гостей, что и сам рыцарь. Дьорвикского воина, однако, такое внимание не смущало, скорее, напротив, он с явной гордостью демонстрировал свой длинный эсток, самый верный признак его благородного происхождения.
  -- Не стесняйся, парень, - рыцарь по-хозяйски указал застывшему в нерешительности гвардейцу на лавку, где еще хватало свободного места. - Ешь, пей, мы же, как-никак, земляки, а если повезет, будем служить одному господину, под одним знаменем в походы ходить. Расскажи лучше, как тебя звать, откуда родом?
  -- Благодарствую, милорд, - с достоинством ответил воин, заняв предложенное место. Хоть воин и не мог похвастаться благородным происхождением, он держался с рыцарем не без почтения, но все же почти на-равных, ведь оба они были солдатами. - Мое имя Акерт, и родом я из Хильбурга. Только дома я не был уже два года. Сперва скитался по Келоту, в Гарде побывал, а теперь вот здесь осел.
  -- Решил сбежать от армейской муштры, - понимающе усмехнулся рыцарь. - Ты ведь в пограничной страже служил, верно?
  -- Да, милорд, - кивнул Акерт. - Я - лучник. Довеось и с номадами повоевать, и на южной границе бывал. Раз даже настоящих эльфов видел, только не в бою, а когда посольство их в столицу сопровождали, - уточнил воин, судя по тону, не считавший это событие особенно доблестным.
   Дер Винклен понимающе усмехнулся. С тех пор, как прадед нынешнего государя, славного Зигвельта Пятого, решил строить с И'Лиаром добрососедские отношения, упорно не замечая разоренных карательными отрядами Перворожденных селений, он лишился многих сторонников среди своих подданных. И знать, и простолюдины, а особенно воины, которым отныне пришлось играть по новым правилам в длившемся веками соперничестве с эльфами, встретили такое решение отнюдь не с восторгом. Только перечить государь было привилегией очень немногих, а потому уже несколько десятилетий в одном из самых престижных кварталов столицы возвышалось мрачное здание, настоящая крепость в крепости. А за его прочными стенами жили-поживали эльфийские послы, порой даже являясь во дворец, иногда на торжественные приемы, чаще - чтобы получить очередную ноту протеста по повод бесчинств их родичей на границе. Правда, еще ни разу королевским чиновникам не удалось предоставить послу И'Лиара достаточно убедительнее доказательства того, что к безобразиям причастны именно Перворожденные.
   С тех пор на самой границе мало что изменилось. Все так же переходили рубеж летучие отряды эльфийских лучников, все так же лилась кровь простых дьорвикцев, на свой страх и риск поселившихся на юге, но только королевским солдатам путь в И'Лиар отныне был заказан. И многие открыто выражали недовольство тем, что нельзя в ответ на очередной набег нелюди устроить рейд по их заповедным лесам, предав огню несколько селений и казнив хоть десяток длинноухих выродков. Правда, дальше слов дело пока не заходило, и Нивен это вполне устраивало, а что ругают короля, так от него не убудет. Особая канцелярия, опять же, не дремала. Разведчики без проблем выявляли и выкорчевывали с корнем ростки любых заговоров, имевших под собой нечто большее, чем полупьяные разговоры.
  -- Служить королю Эйтору почетно, - тем временем сообщил немного захмелевший гвардеец, доверительно нашептывая оказавшемуся неожиданно щедрым земляку. - Мы верны ему, и государь нас не забывает, ставя выше своих вассалов, альфионских рыцарей. Он ведь не прямой наследник прежнего владыки, - сообщил Акерт. - Принца Эрвина, своего сына, покойный государь Хальвин лишил наследства, изгнав его из Альфиона, и повелел передать корону своему воспитаннику, Эйтору. Он, конечно, тоже какой-то родственник правившей прежде династии, - со знаньем дела пояснил он. - Но только очень дальний, а потому кое-кто из лордов считает, что лучше смотрелся бы на троне. Эти твари не скрываясь называют нашего короля узурпатором, и, хоть с той поры минуло двадцать три года, вспоминают добрым словом исчезнувшего невесть где Эрвина. Пожалуй, объявись он в Альфионе, так его тотчас на престол бы возвели, вероломные выродки! - И гвардеец, не сдержавшись, выругался, от избытка чувств так ударив кулаком по столу, что едва не проломил толстые доски.
   Дер Винклен криво усмехнулся. Он успел увидеть и услышать немало, и стал понимать, что короля, в отличие от родовитых дворян, простой народ если и не любит, то все же уважает чуть больше, нежели всех прочих. А вот сами лорды едва ли разделяют эти чувства, и тем больше они должны разозлиться, видя, что государь приближает к себе чужеземцев, обласкивает их больше, чем своих соплеменников. Но зато чужаки, будучи выходцами из далекой страны, наемники, служащие в королевской гвардии, наверняка хуже разбираются во всех хитросплетениях здешней политики, и верно служат тому, кто платит им, кому они присягнули. Так что король Эйтор, кажется, человек весьма осмотрительный и хитрый, имеет как минимум несколько сотен преданных ему людей, которым вполне может доверять.
  -- Говорят, все мужчины в роду альфионских королей страдали припадками безумия, - заговорщицки сообщил словоохотливый Акерт, склонившись к рыцарю. Они уже успели выпить за знакомство, за здоровье короля Эйтора, и, разумеется, за родной Дьорвик, а потому разговоры становились все более откровенными, а различия в титулах и рангах как-то сами собой забывались. - В прежние времена, входя в покои государя, никто не мог быть уверен, что выйдет оттуда живым. Например, дед лорда Грефуса, того самого, чье возвращение сейчас все празднуют, был убит, поскольку посмел опоздать на аудиенцию к королю Хальвину. Мне рассказывали, будто владыка Альфиона прикончил своего вассала, ударив того в висок золотым кубком. На месте убил, - округляя глаза, доложил гвардеец. - Нет, в бою это, возможно, и к лучшему. Одержимых боевым безумием воинов не берет сталь, они не чувствую боли, усталости, и сражаются до тех пор, пока видят перед собой хоть одного врага. Но когда от такого страдают собственные слуги и подданные, это уж слишком!
   Пожалуй, из уст говорливого наемника Дер Винклен узнал больше о прошлом и настоящем Альфиона, нежели из всех хроник, какие только можно было здесь отыскать. Даже Ратхар, уроженец этого края, кое о чем сегодня слышал впервые, старясь запомнить как можно больше. В прочем, ничего удивительного в осведомленности Акерта не было, ведь воин хоть и был обычным наемником, но все же приближенным к государю, часто бывавшим во дворце, а уж там, как нигде, слуги любят посудачить о своих хозяевах, наверняка не стесняясь и гвардейцев, которые, как известно, тоже люди.
   И рыцарь, не сомневаясь в правдивости рассказов неожиданного собеседника, или хотя бы в том, что он передает все точно так, как сам слышал прежде, внимал Акерту со всем почтением. Решив задержаться в этих краях на достаточно долги срок, Дер Винклен не отказывался побольше узнать о том, что здесь вообще творится, и чем больше он слышал, тем меньше ему нравилось происходящее. Кажется, лорды Альвыиона не только не ведали меры, творя произвол в собственных уделах, но еще и плевать хотели на короля, и только их исконная разобщенность мешала благородным господам сменить правящую династию. Здесь уж точно впору надеяться на чужеземцев, служащих за деньги наемников, чем на собственных рыцарей, которые в один далеко не прекрасный миг могут забыть о присяге, благо все они почти не зависели от короля. А тому точно не позавидуешь - быть владыкой целого государства, зная, что в любой миг каждый захудалый дворянчик может послать тебя куда подальше, объявив о независимости. Пожалуй, только то, что все соседи, будь то Келот или Гард, в который уже довелось побывать Бранку Дер Винклену, были пока заняты своими внутренними проблемами, позволяло Альфиону существовать.
   И, в чем точно был уверен рыцарь, так это в том, что ему наверняка найдется место при дворе, или даже в каком-нибудь дальнем гарнизоне, что вовсе не так плохо, как могло казаться. Родовитостью Дер Винклен наверняка мог поспорить со многими здешними лордами, в своем боевом мастерстве был уверен, и мог внушить эту уверенность всякому усомнившемуся, и уж тем более ни у кого не нашлось бы причины сомневаться в лояльности чужеземца государю. Словом, для короля Эйтора он должен был стать настоящим подарком.
  -- Здешняя знать спит и видит, как бы нагадить ближнему своему, - продолжал делиться своими мыслями гвардеец. На выпивку он оказался весьма крепким - сказалась армейская закалка, не иначе, - и служанки, повинуясь приказу Дер Винклена, только успевали подносить все новые кувшины с пивом. - Вот, вернулся лорд Грефус, разбив хваргов на севере, еще и прах старого Фергуса, лучшего полководца в королевстве, с собой принес, чтобы родным, значит, передать, и в склепе похоронить. А почему, спрашивается, Грефус раньше вместе с тем же Фергусом не отправился на север, чтобы вместе варваров рубить? - Не дождавшись ответа от своих собеседников, Акерт, довольно крякнув, пояснил: - Они самыми большими уделами в полуночном Альфионе правят, а потому соперничают. Еще их деды меж собой без раздоров не жили, а теперь, когда Фергус в землю сошел, после себя кучу наследников и бастардов оставив, Грефус, думаю, хочет часть его земель к своим рукам прибрать. Заключит союз с каким-нибудь третьим сыном, которому при справедливом разделе только одна деревушка достанется, и его руками отхватит себе кусок побольше. Вассалы Фергуса, кстати, тоже все на Эглисе погибли, и у многих не осталось даже детей, вот взять, к примеру, хоть Магнуса. Славный был рыцарь, молодой, храбрый. А теперь нет его, а в его феоде хозяйничает кто-то из прихвостней Грефуса. Так что, как ни крути, хоть они все вроде бы верно служат королю, своего никто не упустит.
  -- Я ходил под знаменем Магнуса, - вдруг вмешался в беседу Ратхар, который, помня о недавнем похмелье, сегодня почти не пил. - Да, ты прав, воин, это была славный человек. Но теперь его землями завладел какой-то Ярис, настоящий мерзавец, - не сдержавшись, процедил сквозь зубы юноша.
   Возможно, Акерт заинтересовался сказанным Ратхаром, и юноша уже был готов поведать о том памятном походе, о своем чудесном спасении и о том, что случилось после этого, хотя, признаться, не был рад вспоминать прошлое. Но беседа оказалась прервана, причем весьма неожиданным образом.
   Низкий гул, похожий на раскаты грома, долетел откуда-то со стороны Стейлы, то есть от королевского дворца. В таверне разом воцарилась мертвая тишина, только слышалось хриплое дыхание да треск очага. А мгновение спустя в окнах сверкнули зеленые отсветы, после чего снова что-то громыхнуло.
  -- Да будь я проклят, - выдохнул Акерт, разом побледневший. - Что же это, лорды на пиру разбушевались, что ли?
  -- Едва ли, друг мой, - мрачно усмехнулся Бранк Дер Винклен, придвигая к себе рукоять клинка. Ему, в отличие от гвардейца, происходящее напомнило кое-что из прошлых приключений. - Это похоже на боевую магию. Думаю, в город заявился весьма сердитый чародей, который, кажется, хочет попасть во дворец, - с иронией заметил рыцарь, но в груди его вдруг что-то сжалось. Что бы ни происходило сейчас подле дворца Эйтора, это вряд ли было нормальным для столицы.
  -- Магия, слышали, магия? - по трактиру прошел встревоженный шепоток. Рыцарь говорил слишком громко, и его слова были услышаны. - Братва, спасайтесь, - вдруг кто-то истошно заголосил, вскакивая из-за стола и с грохотом роняя табурет. - Колдуны идут! Спасайтесь, кто может!
   Этот полный ужаса вопль будто послужил командой для нескольких десятков мужиков, расслаблявшихся пивом после тяжелого дня. Рыцарю показалось, что колдуном был как раз тот, кто так отчаянно кричал, словно неведомый маг уже стоял у него за спиной. Он как будто зачаровал всех, оказавшихся в этот поздний час в таверне, заразив их каким-то неестественным страхом.
  -- Бежим, - подхватили еще несколько голосов, и сразу добрая половина посетителей трактира кинулась к выходу, мгновенно создав там почти непроходимый затор. - Спасайся!
   Работая локтями и кулаками, каждый пытался расчистить себе путь к спасению, отпихивая, сбивая с го своих товарищей по несчастью. Помещение заполонили крики, брань, кто-то уже вопил от боли. Бранк Дер Винклен успел заметить лишь трактирщика, так и не вышедшего из-за стойки, да еще пара крестьян, сидевших неподалеку, не тронулась с места, видимо, просто не сообразив, что происходит.
   Рыцарь и сам на мгновение впал в ступор, но женский визг, звучавший из самой давки, заставил его вскочить на ноги, ринувшись в гущу спрессованных человеческих тел. Ратхар и Альвен послушно последовали за ним, а еще мгновении спустя за путниками кинулся и Акерт.
   Кричала одна из служанок, смазливая рыжая девица, чаще других подскакивавшая к рыцарю. Обезумевшая от ужаса, пока казавшегося беспричинным, толпа подхватила ее, унося прочь из трактира, и теперь девушка тщетно пыталась вырваться на свободу, сдавленная со всех сторон.
  -- С дороги, ублюдки, - Бранк Дер Винклен не стеснялся в выражениях, отшвыривая всякого, кто оказывался на его пути. - Прочь, чернь! Пошли прошли прочь!
   Кое-кому хватило ума убраться подальше, не испытывая на своей шкуре крепость кулаков и заточку клинка разъяренного воина, других Дер Винклен просто сшибал с ног мощными ударами. Какой-то парень, увернувшись от кулаков дьорвикца, выхватил из-под рубахи кривой кинжал, полоснув Бранка по груди, но Ратхар, не забывавший о своих обязанностях оруженосца, не дремал. Юноша, не долго думая, схватил с ближайшего слота жбан с пивом и разбил его о голову драчуна. Столичный житель, короткой вскрикнув, закатил глаза и рухнул к ногам рыцаря. По голове его текли ручейки крови.
  -- Убираемся отсюда, - приказал Дер Винклен, почти пробившийся наружу.
   Добравшись до полузадушенной девицы, рыцарь зашвырнул ее себе за спину и так, защищенная со всех стон телами дьорвикского дворянина, его попутчиков и Акерта, пристроившегося в тылу, служанка таки оказалась на свежем воздухе. В этот миг над откуда-то со стороны городских ворот пропела труба, а затем раздались мерные удары гонга. Вдалеке послышался слитный топот, судя по звукам, производимый несколькими десятками человек.
  -- Сигнал тревоги, - воскликнул Акерт, ошеломленно озираясь. - Кто-то напал на город!
   Снова что-то громыхнуло, и небо над дворцом Эйтора озарилось зеленью. Со стороны дворцовой площади бежали горожане, едва не сбивая друг друга с ног. На их лицах застыла печать страха, и они, не разбирая дороги, просто стремились оказаться как можно дальше от центра города, похоже, в один миг превратившегося в поле боя.
   А навстречу толпе из-за поворота показался отряд королевских гвардейцев. Половина воинов была без доспехов, некоторые - и вовсе в обычных рубахах, но каждый был вооружен, мечом ли, луком или алебардой. При виде их горожане спешили убраться с дороги, а нескольких человек наемники просто оттолкнули со своего пути, не очень заботясь целостью их костей.
  -- Куда, - Бранк Дер Винклен схватил за рукав ринувшегося к гвардейцам Акерт. - Сдурел, парень? Там маг, настоящий! Ты что, сдохнуть торопишься!
   Сам Бранк лишь раз видел боевого мага в деле, но воспоминания были живы, хоть и минуло с тех пор несколько лет. И он неплохо представлял, что сейчас творится во дворце и рядом с ним, если неведомый колдун действительно пришел в Фальхейн по королевскую душу.
  -- Пусти, - неожиданно зло ответил наемник. - Там гибнут мои товарищи, мой король в опасности. Ты гость, и можешь отсидеться в какой-нибудь щели, а я дал присягу, и намерен следовать ей до самой смерти!
   Куда только делся хмель, куда исчезла расслабленность! Перед рыцарем стоял не болтливый выпивоха, а воин, полный решимости, злой и отчаянный.
  -- Если там боевой маг, он раскатает в блин всю вашу гвардию, - рявкнул Дер Винклен. - Опомнись, парень! Атаковать его в лоб - самоубийство!
  -- Что же, сидеть и ждать, пока он доберется до короля? - ощерился гвардеец.
   Что делать, Бранк и сам толком не представлял, но его натуре претило бездействие. Как-никак, он хоте поступить на службу к королю, а тот, кажется, сейчас оказался в опасности. весьма удобный момент явить государю свою верность и отвагу.
  -- Идем, посмотрим, кто там шумит, - решительно вымолвил Дер Винклен. - Но напролом не попрем, глянем из-за угла. Полноценный маг нам все равно не по силам, только погибнем напрасно. Акерт, - окликнул рыцарь гвардейца. - Акерт, пойдешь с нами. Вперед не рваться, держись рядом. Твое геройство там все равно никто не заметит, а так, кто знает, может и удастся подобраться к колдуну со спины.
   Только в этот миг рыцарь обратил внимание на державшуюся у него за спиной, как прежде, в трактире, девчонку. Бранк только сейчас смог разглядеть получше спасенную, с удивлением поняв, что она не просто мода, а юна. Служанке, стройной, тщетно пытавшейся спрятать под накрахмаленным чепчиком непокорные рыжие локоны, на вид было лет пятнадцать. Выглядела она весьма помятой, будучи чуть не задавленной в жуткой давке, но ни перепуганный вид, ни потрепанное платье не могли скрыть просыпавшейся в юном создании красоты.
  -- Ступай домой, красавица, - насколько мог ласково и вместе с тем внушительно промолвил рыцарь. - Спрячься. Если можешь, заберись в какой-нибудь погреб и не вылезай оттуда, пока все не стихнет. Ну, давай, красавица, беги! - И он легонько подтолкнул ее.
   Девушка неуверенно попятилась назад, не сводя глаз со своего спасителя, а затем резко развернулась и бросилась прочь по улице, направившись в сторону ворот, от которых все так же доносились звуки трубы, призывавшей воинов к оружию.
  -- Ну а мы пойдем в другую сторону, - усмехнулся Дер Винклен. - Еще раз напоминаю, не суйтесь в пекло. Магу нет разницы, десять воинов или сто. Противников колдуны считают только тогда, когда на поле остаются одни трупы. Сомневаюсь, что опытный чародей подпустит нас на расстояние удара, а неумелый едва ли вообще набрался бы наглости сунуться в город, где полно солдат.
  -- Может, колдуна наняли лорды? - предположил Акерт, выглядевший весьма взволнованным. - Не всем по нраву, что на престоле Эйтор, не зря его зовут захватчиком, будто не выполняло он волю покойного Хальвина, прилюдно назвавшего именно Эйтора своим наследником. Возможно, кто-то решил избавиться от государя.
  -- Неважно, - отмахнулся рыцарь. - Что гадать? Доберемся до места, сами все узнаем, - решительно вымолвил он. - Ну, вперед! И да будет Судия справедлив к нам.
   И они бросились туда, где мерцал колдовской свет, откуда порой доносились полные ярости и боли крики. Рыцарь со своей все увеличивавшейся свитой направился вслед за отрядом гвардейцев, по пути обогнав нескольких воинов из городской стражи, казавшихся намного менее решительными, чем наемники, кажется, вовсе не ведавшие сомнений. Конечно, никто из путников не заметил последовавших за ними людей, двух крестьян, упитанного немолодого мужика и долговязого юнца с длинным посохом.
  -- Тысяча демонов, - выругался на бегу Ратхар, совсем некстати вспомнив об одной неприятной вещи. - Клинки! Все наше оружие осталось в трактире!
  -- А, проклятье, - Дер Винклен смачно сплюнул на мостовую. - Акерт, ты тоже безоружен? - спросил он гвардейца, и, дождавшись огорченного кивка, произнес, обратившись ко всем своим спутникам: - Следом за солдатами мы не пойдем. Подберемся к дворцовой площади переулками. На рожон не лезть!
  -- Я справлюсь с любым противником и без меча, - невозмутимо сообщали Альвен.
  -- Но не с колдуном, - нетерпеливо возразил рыцарь. - Все, к демонам болтовню. За мной! - и Бранк Дер Винклен, обнажив клинок, кинулся в узкий переулок, наискось ведущий куда-то по направлению к площади. Рыцарь не знал расположения улиц, но надеялся, что не заплутает в их лабиринте.
  
   Они едва успели нырнуть в переулок, пройдя по нему от силы полсотни ярдов, когда все вокруг залил нестерпимо яркий свет. На мгновение вокруг стало видно все, словно ясным днем, а затем мир утонул в ослепительном белом сиянии.
  -- Демон, - Ратхар, опустившись на корточки, закрыл ладонями глаза. - Ничего не вижу! Я ослеп!
  -- Магия, - прорычал Бранк Дер Винклен, для которого все вокруг превратилось в мерцающие радужные пятна. - Проклятый колдун! Так можно и зрения лишиться!
   Все же отряду дьорвикского рыцаря повезло. Из лишь немного зацепило заклятье неведомого, но явно очень решительно настроенного мага, задело лишь краешком, а потому спустя несколько минут они уже смогли более-менее сносно ориентироваться в переплетении улиц. Дер Винклен быстро выбрал верный путь, ориентируясь по крикам и звону оружия, но до площади не дошли, столкнувшись с отступавшими с поля боя гвардейцами короля.
   Наемники, пришедшие в ужас при встрече с магом, бежали, не разбирая дороги, но, увидев на своем пути людей с оружием, вспомнили, что были воинами. Перед ними оказались не колдуны, а обычные люди с мечами, те, с кем можно было сразиться на равных. И гвардейцы не колебались ни мгновения, кинувшись в бой.
   Все было кончено спустя считанные мгновения. Схватка оказалась быстрой, жестокой и отчаянной. Бранк Дер Винклен мог гордиться собой, несколькими ударами свалив двух умелых, крепки и решительных противников, вот только он не ощущал радости, стоя над телами своих соотечественников.
  -- Проклятье, - со слезами в голосе произнес рыцарь, склонившись над одним из гвардейцев. - Я же не хотел этого! почему они сразу схватились за оружие? Может быть, я прежде бился с ними плечо к плечу против корханцев или эльфов, а теперь их кровь на моем клинке, на моих руках. Проклятье!
  -- Майл, Уберт, - гвардеец Акерт приблизился к трупам. - Они из моей сотни. О, Боги, как это могло случиться?
  -- Милорд, - Ратхар, сжимая в руках трофейный клинок, более длинный, чем тот, каким он привык пользоваться, указал на выход из переулка. - Кто-то еще идет сюда!
   По стене метнулась нечеткая тень, и в следующий миг все увидели еще одного человека с оружием, ворвавшегося в переулок. Рослый, облаченный в кольчугу, он держал обеими руками длинный саблю с широким, чуть расширенным к острию клинком со слабым изгибом. Воин окинул взглядом собравшихся в переулке воинов, а затем внезапно метнулся к гвардейцу.
  -- Акерт, - Дер Винклен бросился на помощь к наемнику, но понимал, что безнадежно опаздывает. Незнакомец, кем бы он ни был, двигался быстрее взгляда. - Акерт, осторожно!
   Гвардеец тоже подобрал клинок, взяв его с тела одного из своих товарищей, но воспользоваться оружием он не успел. Все произошло так быстро, что, казалось, не в силах человека было отразить атаку. Вот чужак стоит в начале переулка, поигрывая оружием и переводя взгляд с одного из своих внезапных противников на другого, а через миг он, неведомым способом преодолев полсотни ярдов, уже на расстоянии вытянутой руки от дьорвикца, так близко, что можно ощутить его дыхание.
   Акерт только поднимал меч для защиты, но коротко свистнула, разрубив воздух, сабля его противника, и воин, закричав от боли, отшатнулся назад. Клинок с тонким звоном упал на мостовую, а Акерт прижал руки к животу, и даже в темноте было видно, как меж пальцев его сочатся темные ручейки.
  -- Как он быстр, - прохрипел гвардеец, а затем безмолвно упал на камни.
  
   Альвену достаточно было увидеть единственный удар воина с кривым клинком, чтобы осознать невероятное - это человек учился боевым искусствам на Скельдине. Нет, он не был похож на островитянина, но тот, кто в совершенстве постиг мастерство скельдов, не мог ошибиться, и для этого не нужно было слишком долго наблюдать за бойцом.
   Акерт безмолвно скорчился на мостовой, а следующим на пути незнакомца с саблей оказался дьорвикский рыцарь. возможно, Бранк Дер Винклен был хорошим бойцом, но Альвен ни на миг не поверил бы в то, что тот способен хотя бы полминуты продержать против того, кто неведомыми путями постиг тайны мастерства воинов со Скельдина. И путник не колебался ни мгновения.
   Скельд подхватил с мостовой чей-то клинок, и, усилием воли заставив время вокруг себя замедлить свой бег, тенью метнулся между рыцарем и его противником. Но тот воин с саблей двигался столь же быстро, как не способен перемещаться обычный, пусть даже очень опытный боец. Альвен успел в последнее мгновение, подставив под опускающийся клинок противника свой меч, задержав широкую полосу стали в нескольких дюймах от головы Дер Винклена.
  -- Проклятье! - Рыцарь помотал головой, пребывая в полном смятении. Только что он видел человека с криваком шагах в пятнадцати от себя, возле несчастного Акерта, а теперь этот воин едва не раскроил ему голову, и только благодаря вмешательству Альвена Бранк остался жив. - Что же это?
  -- Уходи, - приказал скельд. - Этот противник не ровня тебе, рыцарь! Все уходите, он мой!
   Бранк Дер Винклен отступил, не сводя взгляда с двух замерших друг напротив друга бойцов. Их фигуры внезапно стали какими-то смазанными, нечеткими, а затем и вовсе исчезли, чтобы вновь материализоваться в нескольких шагах от прежнего места.
  -- Кто он такой, - удивленно пробормотал Дер Винклен, пытаясь распознать, какая из этих полупрозрачных теней - их спутник. - Кто они вообще такие?
  -- Он скельд, - коротко ответил Ратхар, забыв обо всем, наблюдавший за самым необычным поединком, какие ему прежде доводилось видеть.
  
   Первой же стыки Альвену было достаточно, чтобы убедиться - его новый противник овладел почти всеми секретами боевого искусства скельдов, добавив к нему кое-что свое, неожиданное и смертоносное. Он тоже умел замедлять ход времени, и Альвен, как ни старался, не сумел опередить незнакомца. Как бы стремительно островитянин ни наносил удары, на пути его клинка неизменно возникала кривая сабля чужака.
   Усилием воли Альвен вогнал свое сознание в боевой транс, сперва заставив напрячься каждую клеточку тела, а затем расслабив и плоть, и разум. Мир для него сжался до замкнутой сферы, в которой были только воин и его противник, а все прочее стало лишь статичными декорациями, вроде замков и полей на заднике театральной сцены. Но, как бы ни взвинчивал свои чувства, скорость реакции Альвен, он не мог опередить врага.
  -- Талем? - вроде бы с удивлением вымолвил незнакомец. - Значит, не всех мы тогда вырезали, кто-то уцелел? Жаль. Я бы лучше переведался с выродками Хазим, - хищно оскалился он.
   Альвен вдруг ощутил нарождающийся страх. Кем бы ни был этот мечник, он знал слишком много для чужеродца, к примеру, безошибочно назвал род воина, лишь увидев метку на его щеке. И, более того, он был осведомлено о той страшной участи, постигшей родичей островитянина, а это кое о чем говорило.
  -- Кто ты, - отпрянув назад, чтобы не попасть под внезапный удар, спросил Альвен, глядя в глаза своему противнику. Не позы, не сокращения мышц, но именно взгляд врага лучше всего говорил о том, как и куда будет сделан следующий выпад. - Кто ты такой?
  -- Что, неплохо, верно? - рассмеялся воин с саблей. Он был слишком крупным для уроженца Скельдина, белокожим и светловолосым, но он бился в точности, как жители далекого острова, не уступая им ни в скорости, ни в подвижности. - Твои родичи кое-чему успели обучить меня, прежде чем изгнали с острова!
   Вдруг Альвен вспомнил ту давнюю историю о чужеземце, мальчике, уцелевшем после кораблекрушения, и оставленном в роду Хазим. Вспомнил он и рассказ Ратхара о воине со Скельдина, изгнаннике, якобы сражавшемся на берегах той реки, бок о бок с юношей. Вроде бы, их обоих прогнали с острова, того мальчишку - за то, что он был чужаком, а юношу-скельда - за то, что стал учить своего побратима тайнам их боевого искусства. История, казавшаяся чем-то вроде поучительной притчи, вдруг обрела плоть.
   Задумавшись, Альвен едва не пропустил удар, блокировав выпад в последний миг. Следующие несколько секунд они отчаянно атаковали друг друга, так, что воздух стонал под стремительными ударами, отражали чужие атаки и вновь разражались вихрем молниеносных выпадов.
   Вдруг небо над кварталом озарилось зеленым пламенем, что-то громыхнуло, а затем над домами взвыл ураган. Порыв ветра был такой силы, что кое-где посрывало черепицу. И вместе с ветром донеслись крики и звон клинков.
  -- Мой господин в опасности, - сообщил воин с саблей, отступая назад и не сводя глаз с Альвена. - Мне некогда разбираться с тобой, но будь уверен, это не последняя встреча. Кажется, нам есть, что сказать друг другу? - И с этими словами воин будто растворился в воздухе, метнувшись прочь из переулка, туда, где шел бой.
   Несколько мгновений Альвен медлил. Этот человек знал слишком много. Ему было известно об истреблении рода Талем, о том, что не было известно никому, кроме старейшин скельдов... и тех, на чьих руках - кровь Азиль, кровь новорожденного младенца, тех, кто отнял жизни всех братьев и сестер воина. Все сомнения мигом исчезли.
  -- Оставайтесь здесь, оба, - непререкаемым тоном приказал Альвен, и бросившиеся было, к нему Бранк Дер Винклен и Ратхар замерли. Рыцарь лишь открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог найти нужных слов, ошарашенный таким обращением, которого никак не ждал от этого бродяги. - Этот воин мой, а вам он не по зубам!
   В следующий миг скельд, уже забыв о своих спутниках, стремглав кинулся за воином с саблей. А еще мгновение спустя раздался жуткий грохот, треск, и сразу несколько домов взорвались фонтанами осколков, обрушившихся на землю, точно каменный дождь. И где-то там исчез одержимый местью Альвен.
  
   Кратус даже представить не мог, что в этом городе окажется столько глупцов. Казалось бы, столкнувшись с настоящим магом, любой здравомыслящий человек должен забиться в какую-нибудь нору поглубже, и молить всех Богов, о которых он хотя бы слышал, чтобы те сохранили его никчемную жизнь. Но нет, о здравом смысле никто из охранявших короля наемников, кажется, даже не слышал. Чародей едва покинул дворцовую площадь, а уже второй раз был атакован гвардейцами.
   На этот раз, наученные горьким опытом, они не стали атаковать в лоб, вообще не рискуя ввязываться в ближний бой с магом. На крышах нескольких домов возникли темные фигуры лучников, свистнули стрелы, и кто-то рядом с Кратусом вскрикнул от боли.
   Краем глаза чародей видел, что один из его спутников повалился на мостовую, и из бедра его торчал обломок тонкого древка. Несколько стрел с клацаньем клюнули камни мостовой в опасной близости от самого чародея.
  -- Эйваз! - Кратус запоздало назвал имя руны Защиты, одновременно вскинув над головой обе руки, и над магом вспыхнул мерцающий купол, похожий на перевернутую нефритовую чашу. Стрелы с клацаньем ткнулись в обретший твердость камня ночной воздух, бессильно опав на мостовую. Чародей хищно оскалился: - Так то!
   В тот же миг из какого-то переулка прямо перед магом, опешившим от такой наглости, выскочило с полдюжины людей, вскинувших арбалеты и разом спустивших тетивы. Рой болтов с гулом устремился к Кратусу, но тот выбросил перед собой руки и вновь громко крикнул: "Эйваз!".
   Теперь перед магом соткалась мерцающая сеть, отразившая стрелы. Но засевшие на крышах лучники не унимались, с остервенением опустошая колчаны, а тут еще из узкого проема между домами позади малочисленного отряда чародея выбежало не меньше десятка воинов в тускло блестевших касках и кольчугах, набросившись на телохранителей Кратуса. Все вокруг перемешалось, и мгновение спустя было невозможно разобрать, где враг, а где свои.
   И все же сопровождавшие мага бойцы сумели сдержать яростный натиск гвардейцев, ухитрившихся подготовить настоящую засаду, дав своему предводителю лишь пару мгновений. Но и этого Кратусу оказалось достаточно. Прежде всего, маг решил избавить от арбалетчиков, наверняка обычных стражников, поскольку гвардейцы - это он точно знал - предпочитали более скорострельные и не менее мощные луки.
  -- Наутиз! - чародей громко и отчетливо произнес имя руны Боли, и его противники, уже успевшие натянуть тетивы самострелов, с киками повалились на мостовую. Маг представлял, что эти воины могут сейчас чувствовать. Их тела словно сжимали призрачные тиски, наполняя болью каждую клеточку, заставляя молить о смерти.
   Но наслаждаться муками противников было некогда. Карл и еще пара бойцов, оставшихся на ногах, из последних сил сдерживали атаку гвардейцев, защищая не только чародея, но и своего товарища, ставшего жертвой лучников. Стрелки, кстати, затихли, видимо, убедившись в надежности воздвигнутой защиты, и к тому же опасаясь в темноте зацепить своих, и это вполне устраивало Кратуса.
  -- Хагалаз!
   Следующими мощь чародея испытали на себе как раз лучники, те, что засели на крышах ближайших домов. Сильнейший порыв ветра, туго скрученные жгуты воздуха смели их на мостовую, и немногие пережили падение, несмотря на кольчуги и шлемы. Кто-то стонал от боли, кто-то пытался встать на ноги - таких было меньше всего, - но большинство гвардейцев безмолвно лежали на мостовой, подмяв под себя луки и рассыпав вокруг выпавшие из колчанов стрелы.
   В этот миг позади напиравших на Карла с товарищами наемников появился Эгерт. Увлекшись погоней, он подверг опасности своего господина и теперь спешил реабилитироваться. Привычно вбросив разум в боевой транс, и обострив все чувства, как известные, так и те, которым люди еще не придумали названия, воин атаковал гвардейцев.
   Эйтору служили опытные воины, но противник, с которым они столкнулись, намного превосходил обычных рубак. Эгерту казалось, что гвардейцы застыли, такими медленными казались ему их движения. За секунду воин сразил четырех человек, пробившись к Кратусу, и никто из его противников даже не успел поднять клинок, пытаясь отразить удары. Со стороны все выглядело весьма жутко - четыре воина разом рухнули на мостовую, заливая ее потоками крови из жутких ран, и открыв широкую брешь в строю, а по левую руку от чародея возник гигант с огромной саблей, словно призванный из неведомых глубин преисподней демон.
   Возле самого лица Эгерта, медленно, словно попала в какое-то тягучее желе, проплыла стрела. Воин проследил ее траекторию, заметив мелькнувшего в окне дома напротив лучника.
  -- Ты опоздал, - сварливо заметил Кратус.
  -- Прости, господин, я встретился со скельдом, - виновато ответил Эгерт, восприятие которого вновь стало вполне человеческим. - Воин из рода Талем. Мы сразились с ним, и никто не одержал победу.
  -- Вот как? - удивленно вскинул брови чародей, не обращавший внимания на сыплющиеся сверху стрелы. - Откуда он взялся здесь? Постой, - Кратус мотнул головой: - Ты сказал, Талем? Ты не ошибся?
  -- Думаю, этот воин идет по нашему следу, - неуверенно пожал плечами воин. - Он хотел подобраться к нам поближе. И я не мог перепутать клановую метку.
   В этот миг над плечом телохранителя Кратуса свистнула стрела, словно напоминание о том, что бой еще не закончен. Карл с товарищами добил гвардейцев-мечников, растерявшихся после ураганной атаки Эгерта, но врагов вокруг еще хватало. Отступать никто даже не думал. Похоже, вид очередного гвардейца, павшего в стычке, только придавал его товарищам ярости.
  -- Господин, лучники засели на верхних этажах, там и там. - Телохранитель мага указал на дома, где укрывались гвардейцы.
  -- Отлично, - усмехнулся маг. - Они оказали мне огромную услугу. - И в следующий миг рявкнул: - Хагалаз!
   На этот раз руна Стихии спустила с поводка иные силы, отличные от порыва ветра, который, в прочем, тоже мог оказаться страшным оружием в умелых руках. Крыши нескольких добротных особняков взорвались изнутри, выбросив в небо фонтаны каменной крошки. На землю обрушился каменный град, а затем стены домов обвалились внутрь, погребая под завалами некоторое число гвардейцев, на свою беду вместо вполне разумного отступления решившихся вступить в бой с магом.
  -- Эйваз! - Кратус вскинул над головой руки, соткав мерцающий зеленоватый полог, прикрывший чародея и его воинов, и отразивший сыпавшиеся с неба осколки, похожие на каменные сосульки с бритвенно-острыми гранями. Маг в сердцах выругался: так недолго стать жертвой собственной волшбы!
   Вся улица лежала в руинах. Добротные трехэтажные дома из прочного камня превратились в развалины, оплыв на мостовую грудой бесформенных обломков, среди которых угадывались страшно изломанные человеческие тела. Все вокруг было усеяно трупами, лишь вдалеке можно было заметить нескольких человек, со всех ног улепетывавших подальше от кошмарного колдуна.
  -- Наконец-то сообразили, - довольно рассмеялся Кратус, испытывавший настоящее удовлетворение от содеянного. - Нашелся хоть кто-то с головой на плечах вместо пустого шлема! - И тотчас выбросил в сторону бежавших воинов сжатый кулак, отчетливо произнеся: - Кано!
   Возможно, стоило отпустить глупцов, ведь за свою наглость они уже поплатились, испытав сильнейший страх. Но боевой азарт, овладевший чародеем, был силен, и еще сильнее была внезапно охватившая его жажда крови. Сгусток пламени стремительным болидом пронесся над мостовой, коснувшись окольчуженой спины одного из пронзительно вопивших от ужаса гвардейцев. Яркая вспышка отозвалась резью в глазах, и огненная сфера рассыпалась веером искр, похожих на брызги расплавленногго металла.
   Стихийную магию мастера Искусства привыкли считать неприлично простой, но никто не мог отрицать, не кривя душой, что в бою ее простота становилась несомненным достоинством, ведь поле сражения - не уютная лаборатория, где можно без спешки подбирать самые изощренные конструкции заклятий, в худшем случае жертвую лишь временем. Вот и сейчас чары Огня сработали быстро и эффективно, выведя из строя разом не менее десятка вооруженных врагов. Кому-то из жертв Кратуса повезло, и смерть их была мгновенной, но нескольких человек зацепило лишь самым краешком, и теперь они катались по земле, пытаясь сбить пламя. Их доспехи оплавились, спекшись в сплошную железную скорлупу.
  -- Превосходно! - Кратус восторженно улыбался. Эльфийская побрякушка работала выше всяких похвал. Прежде его сил хватало разве что на разрушение крепостных ворот, а теперь, поди ж ты, на одном дыхании раскатал по кирпичику два целый квартал, испепелил добрую дюжину врагов, и никаких последствий, даже в ушах не звенит. И маг чувствовал, что это далеко не предел.
   Кратус осмотрелся по сторонам и не смог сдержать торжествующую усмешку. Он показал этим людишкам, чего стоит, и теперь точно не сыщется такой глупец, что посмел бы угрожать могущественному чародею.
   А Эгерт тоже озирался, всюду видя разрушение и смерть. Только сейчас колдун, которому он служил, явил себя во всей мощи, эта демонстрация ужасала. Он и сам убивал, но в честной схватке, когда противник тоже мог одержать победу, окажись он чуть быстрее, чуть ловчее. Но вот так, не дав этим воинам ни малейшего шанса, без жалости, точно давил тараканов на постоялом дворе! Впервые в сердце Эгерта вернулся страх, чувство, забытое им много лет назад.
  -- Не зевай, - одернул воина Кратус. - Здесь еще полно прихвостней Эйтора.
   Пожалуй, сражение с гвардейцами на этом стоило закончить. Королевские наемники получили хороший урок. Наверняка погибли самые отважные из них, и те, кто выжил, вряд ли могли представлять серьезную опасность, сейчас точно думая не о битве, а о том, как спасти свои драгоценные жизни. Но маг вошел во вкус. Запах крови дразнил обоняние, предсмертные крики ласкали слух лучше, чем самая утонченная музыка, и Кратус не хотел отказывать себе в удовольствии.
  -- Господин, - неуверенно вымолвил верный Эгерт. - Господин, а что со скельдом? Он же где-то рядом.
  -- Искать одного человека здесь? - Маг обвел рукой вокруг, указывая на переплетение проспектов, улиц и переулков, настоящий каменный лабиринт. - Если этот воин действительно послан за нами, то он сам нас отыщет. А мы будем готовы к его визиту, - многозначительно ухмыльнулся Кратус. - Вперед, Эгерт! Ночь еще не кончилась, и вся потеха впереди!
  

Глава 11 Спасти государя

  
   В Фальхейне наступило утро, а с ним - осмысление того, что произошло в минувшую ночь, многим показавшуюся настоящим кошмаром. Горожане, те, кому повезло уцелеть в страшной бойне, охватившей столицу, выбирались из своих домов и прочих укрытий, с ужасом озираясь по сторонам. А посмотреть было на что.
   Половина домов вдоль проспекта, соединявшего дворцовую площадь и южные ворота, лежала в рунах, словно по ним всю ночь прыгали великаны. Уцелевшие стены были покрыты пятнами копоти, а кое-где даже можно было видеть ровные отверстия с оплавленными краями, хотя мало кто мог представить такой жар, способный прожечь камень. И вся мостовая была усеяна трупами, частью облаченными в такие знакомые красно-белые камзолы королевских гвардейцев, но на большинстве тел, порой изуродованных до неузнаваемости, были кольчуги или обшитые металлическими пластинами кожаные куртки. В прочем, хватало здесь и простых обывателей, мужчин и женщин, случайных жертв, на свою беду, на горе родных и близких оказавшихся на улицах ночной столицы. И только малая часть этих людей была убита обычной сталью.
   Лишь вдоволь насмотревшись на следы побоища, особенно заметные возле резиденции короля Эйтора и казарм гвардии, подавленные и изумленные люди замечали, что над кровлей дворца реет похожее на прежнее, но все же иное знамя. Так же в центре штандарта щерила клыки голова вепря, но разделенное наискось поле было окрашено в белый и зеленый цвета.
  -- Это же герб династии Хальвина, - потрясенно бормотали те, кто застал правление короля-безумца. А затем вспоминал еще кое-что из тех времен: - Принц Эрвин вернулся в Альфион!
   Обескуражено почесывая в затылках, горожане, уже перестав замечать многочисленные трупы, валявшиеся в лужах запекшейся крови, обожженные, покрытые инеем, стекались ко дворцу. Но вдруг из-за их спин прозвучали звуки трубы, городские ворота распахнулись, и в столицу вступило войско.
   Жителей Фальхейна было не удивить торжественными шествиями. Рыцарские парады, неизменно предварявшие пышные турниры, маршировавшие по улицам королевские гвардейцы, все это не казалось горожанам диковинкой, но сейчас они видели нечто иное. Сквозь проем ворот в город медленно втягивался конный отряд, при виде которого горожане притихли, так что колонна двигалась в полной тишине, нарушаемой лишь цоканьем копыт и бряцаньем доспехов.
   Здесь не было вычурных доспехов, позолоты, пышных плюмажей, ярких знамен. Сотня всадников, вооруженных мечами и арбалетами, облаченных в обычные кольчуги, выглядела точно после марша. Усталые лица, хранили печать решимости. Воины обводили мрачными взглядами невольно подавшихся назад людей, среди которых пронесся настороженный шепоток.
  -- Знамя Кайлусов! - Кто-то указал на полоскавшийся над отрядом штандарт с серебряным грифоном. Не узнать герб одного из самых богатых и влиятельных родов, не могли даже простые ремесленники, это был лишь вопрос времени. И точно так же кое-кто из зевак, стоило лишь приглядеться, узнал самого лорда, грузного, насупленного. - Что происходит?
   Многие хотели бы узнать ответ на этот вопрос, но пока сотни горожан мучались неизвестностью. Они лишь провожали настороженными взглядами суровых рубак, явившихся в Фальхейн, точно на битву. Не было ни приветственных криков, ни флагов, украшавших дома, ни цветов. Каждый понимал, что за минувшую ночь переменилось гораздо больше, чем флаги над дворцом, но никто не знал, чего ждать от внезапных перемен. Над городом сгущалась атмосфера страха.
   Вдобавок к этому и день выдался пасмурный, не в пример минувшему. Пелена облаков, сплошное серое покрывало, затянула небосклон до самого горизонта, так что ни единый лучик солнца не проникал сквозь завесу мглы, словно сама природа опечалилась, увидев следы ночного побоища.
   И все же, воинов, входящих в столицу, словно армия победителей - в покоренный город, встречали. Ворота дворца распахнулись, и на площадь выехал десяток всадников, во главе которых, под забытым уже двадцать три года знаменем, мчался настоящий богатырь, облаченный в простой замшевый камзол. Но ни скромная одежда, ни упряжь его коня, также не отличавшаяся роскошью, не могли скрыть королевского достоинства этого воина, взиравшего на пеструю толпу с нескрываемой гордостью.
   Этот воин, рыцарь, пусть снаряженный, как обычный солдат, притягивал к себе внимание своей уверенностью и мощью. И никто из случайных зрителей поэтому не обратил внимание на другого человека, как будто прятавшегося в тени предводителя. Невзрачный, щуплый, серый, точно тень, он никак не мог быть воином, производя впечатление слабака, но в его взгляде сквозило презрение, даже не так, он взирал на толпу с нескрываемым омерзением, время от времени невольно касаясь странного хрустального обруча. И те, по кому скользил его холодный взгляд, вздрагивали, пытаясь укрыться за спинами других зевак.
   Два отряда встретились почти ровно посередине проспекта. Всадники застыли в двух десятках ярдов друг от друга, и вожаки разом, точно по команде, спешились, ровным шагом двинувшись навстречу.
   Лорд Кайлус шел тяжело, переваливаясь с боку на бок, будто его перевешивал хауберк или висевший на бедре длинный клинок. Не доходя трех шагов до предводителя второго отряда, того, что ехал под забытым гербом прежних королей Альфиона, лорд плавно преклонил колено, почтительно склонив голову.
  -- Как их мало, - пошептал себе под нос оставшийся в седле чародей Кратус. - Разве можно всерьез рассчитывать на победу с такой горсткой бойцов?
   Тем временем принц Эрвин остановился напротив выражавшего покорность Кайлуса, буравя старого лорда мрачным взглядом. Под этим взглядом лорд еще больше сгорбился, уставившись себе под ноги. Конечно, броня ощутимо давила на его плечи, длинный меч мешал ходить, ведь Кайлус давно уже не считал себя воином. Он не являлся на турниры в ином качестве, нежели зритель, почтенный гость или просто устроитель состязания, и не лорд, а его верный капитан и храбрые лейтенанты вели в атаку его дружину.
   Но сейчас не это угнетало благородного господина. Он достаточно видел, проезжая по улицам Фальхейна, чтобы понять, какая бойня здесь творилась под покровом ночи, какие силы были пущены в ход. Эту победу одержали не мечи и стрелы, а те силы, при мысли о которых даже видавшего виды рыцаря бросало в дрожь. Здесь правила бал магия, злая, самая черная, какой она вовсе могла быть. И если уж Эрвин решился на это, едва не уничтожив целый город, то не было сомнений, что он решил идти до конца. И тем, кто раз заверил опального принца в своей преданности, не было пути назад.
  -- Мой господин, - голос Кайлуса вдруг перехватило, но он справился, и, прокашлявшись, повторил: - Мой господин, поздравляю вас с победой! И с обретением престола, - добавил он с почтительным придыханием.
  -- Столица уже наша, - не без гордости сообщил Эрвин. - С королевской гвардией, этой толпой наемников, покончено, и это целиком заслуга моего верного Кратуса, боевого мага, мастера чародейства. Но страна еще не принадлежит мне, и в этом деле я надеялся на тебя. Но где же обещанная армия, Кайлус? Ты привел с собой ничтожно мало людей! - Принц презрительно сморщился: - Жалкая сотня воинов, на что мне она? Разве можно с этими силами противостоять всем сторонникам Эйтора? Ты разочаровал меня, лорд!
   В голосе принца прорезался металл, и кое-кто из его спутников, а также воины лорда, и без того пребывавшие в угнетенном состоянии, вызванном жуткими разрушениями и множеством трупов, содрогнулся, предчувствуя бурю.
  -- Мой господин, - глухо ответил Кайлус, опасаясь поднять взор. - Мой господин, это лишь часть армии. Я спешил исполнить ваше повеление, а потому повел с собой только собственную дружину и отряды вассалов из ближайших уделов. Прочие воины явятся под предводительством моего капитана, господин.
  -- Что ж, как видишь, мне удалось захватить столицу с двумя десятками, так с целой сотней я, пожалуй, сумею покорить и весь Альфион, - усмехнулся Эрвин, глаза которого не выражали абсолютно ничего, кроме смертельной усталости. - Позволяю встать, мой верный слуга. Добро пожаловать в столицу обновленного Альфиона. Следуй за мной!
   Соединившись, оба отряда направились во дворец, скрывшись за его воротами. И только тогда горожане, испуганные и удивленные происходящим, едва начавшие понимать, что происходить, опасливо озираясь вышли на улицы, принявшись собирать трупы.
   А спустя еще некоторое время ворота дворца вновь распахнулись, и из него вышел десяток всадников в гербовых плащах, бело-зеленых, с кабаньей головой, с трубами и клинками.
  -- Жители Фальхейна, ликуйте, - кричали герольды, привлекая внимание людей звуками труб. - Узурпатор Эйтор свержен! Истинный владыка Альфиона, Эрвин, сын Хальвина, вернулся, дабы взять вотчину под свою твердую руку. Возрадуйтесь, добрые люди, ибо законный правитель здесь!
   Зычные возгласы герольдов раздавались в мертвой тишине. Горожане, собираясь на площадях, встречали вестников мрачными взглядами, исподлобья изучая давно уже забытые гербы. А герольды снова и снова призывали веселиться и ликовать, будто не замечая творящегося вокруг.
  
   Город затих, затаился, словно в ожидании худшего, но не все, кому довелось встретить прошедшую ночь в его стенах, были готовы просто ждать. И среди брошенных на проезжавшего по улицам Фальхейна принца, сопровождаемого Кайлусом и самыми верными бойцами, угрюмых взглядов мелькали иные, настороженные, запоминающие, злые. Все же маг Кратус не был мастером, иначе он ощутил бы исходящее откуда-то из толпы пристальное внимание, отлично от того безразличия, что испытывало большинство горожан. И наверняка он не остался бы равнодушным, узнай, кто это сверлит его полным ненависти взором. Но чародей Эрвина был лишь чуть большим, чем обычный самоучка.
  -- Он, - Альвен, стоило только увидеть чародея, неотступно следовавшего за Эрвином, рванулся вперед, словно намереваясь пробиться через многосотенную толпу и прямо сейчас, на глазах половины столицы вступить с магом в бой. - Это он, тот колдун! И я вижу рядом с ним воина, с которым мы бились вчера, это телохранитель мага! Тысяча демонов, пустите меня!
   Даже общих усилий Бранка Дер Винклена и Ратхара, ни на шаг не отпускавших от себя скельда, казалось недостаточно, чтобы сдержать яростный порыв островитянина. Это было глупо, устраивать бой здесь и сейчас, более того, это не могло оказаться ничем иным, нежели самоубийством, ведь против сотни воинов и настоящего мага не смог бы выстоять никто, кроме, пожалуй, такого же колдуна. Но стоило только Альвену заметить среди всадников, следовавших во дворец, Эгерта, того, кто - в этом воин не сомневался - был среди убийц, истребивший целый род скельдов, здравый смысл был мгновенно забыт.
   А затем взгляд Альвена впился в хрустальный венец, украшавший чело мага, и багровая пелена ярости накрыла с головой прежде такого уравновешенного и хладнокровного скельда, утробно зарычавшего и рванувшегося вперед. с огромным трудом его спутники смогли удержать своего товарища, при этом почти не обратив на себя внимание толпы.
  -- Глупец, тебя просто порубят на мелкие кусочки, - шипел в ухо Альвену дьорвикский рыцарь, стальной хваткой впившись в плечо своего спутника. С другой стороны скельда удерживал оруженосец Дер Винклена. - Там целая армия! Уймись, не делай глупостей!
  -- Ты не можешь понять, - огрызнулся Альвен, тем не менее, немного успокоившись. Хоть тело его и колотила дрожь, вызванная яростью, он все же теперь не рвался в бой. - Эти люди, воин и тот колдун, что едва не уничтожил целый город, они убили всех моих родичей, мою семью, братьев и сестер! Я явился сюда, чтобы отомстить, пусть даже сам погибну при этом!
   Тем временем Эрвин с гостями вернулся во дворец, запершись там, точно в осаде. Вернулись в свое логово и путники, чудом пережившие эту ночь. В особенности последнее касалось Альвена, едва не погребенного под развалинами дома. Воин, преследовавший Эгерта, оказался в узком переулке как раз в тот миг, когда колдун, рассвирепев, принялся крушить дома.
   Град камней лишь краем зацепил скельда, но один осколок ударил его по голове, чуть не проломив череп. Когда Дер Винклен с Ратхаром, вопреки запрету своего спутника, бросились за ним следом, они нашли Альвена лежащим на мостовой без движения, в луже крови.
  -- Жить будет, - после недолгого осмотра уверенно сообщил рыцарь. - И может даже долго, если ума хватит.
   Хотя по роду занятий ему больше доводилось отнимать жизни, опытный воин, Бранк кое-что смыслил и во врачевании ран. Как-никак, на поле боя, прежде всего, приходится полагаться только на себя, а уж затем ждать появления санитаров и лекарей.
  -- Его едва не скальпировало острой гранью какого-то осколка, - предположил Бранк Дер Винклен, весьма умело перевязывая голову Альвена, понемногу начавшего приходить в себя, что-то бессвязно бормоча и предпринимая слабые попытки вырваться из рук дьорвикца. - Крови много, но череп, похоже, цел. В рубашке родился, забери его демоны, - фыркнул рыцарь.
   Оставаться в гуще боя было бессмысленно, попросту опасно, и путники, подхватив скельда под руки, поспешили убраться уда, где было хоть чуточку спокойнее, и где дома не взрывались фонтанами каменных игл. К счастью, на путников никто не обратил внимания, хотя навстречу им попадалось немало людей, как обывателей, так и воинов, то ли гвардейцев, то ли стражников. Простые горожане не рисковали преграждать путь троице странников, стоило только увидеть оружие, а солдаты, скорее всего, принимали их за своих товарищей, уносящих с поля боя раненого бойца.
   В итоге все трое без особых помех смогли добраться до ремесленного квартала, бесцеремонно вломившись в какую-то хибару, оказавшуюся мастерской гончара. Досюда лишь изредка доносились отзвуки боя, крики и взрывы, не стихавшие до самого рассвета.
   Здесь, в относительно безопасности, беглецы, наконец, смогли собраться с мыслями. И первым делом Ратхару пришлось отвечать на вопросы возбужденного вновь открывшимися тайнами рыцаря.
  -- Так, значит, этот Альвен, он скельд? - Бранк Дер Винклен прежде лишь слышал об этом народе, и даже кое-что читал о них, потому и клановая метка на щеке воина показалась ему знакомой. Но теперь, воочию убедившись в том, что хотя бы часть слухов оказалась правдой, рыцарь испытал сильнейше удивление. - Говорят, эти воины - единственные, кто способен на равных биться даже с магом, опережая его заклятья. Но я прежде не слышал, чтобы они появлялись в наших землях. Говорят, скельды уже много веков живут затворниками на своем острове.
   Альвен, будто чувствовал, что обсуждают его персону, в этот миг опять застонал, но в сознанье приходить не спешил.
  -- Он только сказал мне, что исполняет волю своего рода, - припомнил Ратхар. Юноша на самом деле знал чуть больше, не был уверен, что вправе посвящать даже такого достойного человека, как дьорвикский рыцарь, в историю своего спутника. - И еще я убедился однажды, насколько он страшен в бою. Но я обязан жизнью Альвену, и если он встретил здесь, в Фальхейне, своего врага, то это будет и мой враг.
   В лачуге, забитой кувшинами, всевозможными крынками и корчагами, иногда даже порытыми росписью, путники остались и с наступлением рассвета. Едва ли после такой безумной ночи кто-то станет прилежно трудиться, будто ничего не случилось. Ну а в худшем случае рыцарь даже в одиночку разделается с целым кварталом горшечников.
   Те временем пришел в себя и Альвен, у которого оказался весьма крепкий череп.
  -- Где мы, - скельд приподнялся на локтях, с трудом сфокусировав взгляд. - Что произошло?
  -- Мы во вполне безопасном месте, там, где нас едва ли найдут, - ответил Бранк Дер Винклен. - Тебе едва не пробило голову камнем, так что радуйся, что жив остался. И, в благодарность за то, что не бросили тебя, может, как раз и расскажешь, что произошло? Ты бился с каким-то воином, а затем пустился за ним в погоню. Кажется, тебе известно обо всем, что творилось прошлой ночью, немного больше, чем нам. - Рыцарь слабо усмехнулся, выжидающе уставившись на Альвена.
  -- Это дело моего народа, и я не хотел никого посвящать в него, - помедлив, ответил скельд. Он говорил медленно, подолгу подбирая нужные слова. Хотя, вполне возможно, это просто сказывались последствия неслабого удара по темени. - Но вы невольно оказались в гуще событий, и молчать больше нет смысла. Ратхар, ты уже кое о чем знаешь, - Алвьен взглянул на юношу, почувствовавшего смущение перед рыцарем за то, что солгал ему. - Но тебе известно далеко не все.
   И Альвен рассказал все. Он понимал, что не может просто так открывать давние тайны своего народа, но также понимал, что в одиночку ничего не сможет сделать. Воин недооценил своего противника, и теперь, если он хотел победить, вынужден был искать союзников. А лучше всего на их роль подходили юноша по имени Ратхар и этот чужеземный рыцарь.
  -- Наш народ много веков хранил колдовской артефакт, нечто, наделенное огромной силой, - сообщил Альвен внимательно слушавшим его товарищам. - Его нам оставил великий маг, тот, кто привел наших предков на Скельдин из-за Шангарских гор. Основатели моего племени были лишь воинами, слугами могущественного чародея. И они же были единственными бойцами, способными противостоять магам в открытом бою, именно поэтому мы и сторожили схрон с тем артефактом. Но там, где невозможно было добиться цели грубой силой, наши враги прибегли к коварству, к хитрости. Та вещь была похищена, и ночью я лицом к лицу встретился с одним из ее похитителей, одним из тех, кто походя, забавы ради уничтожил мой род. И этот воин владеет боевыми приемами моего народа, ведь он провел на Скельдине несколько лет.
  -- Я же слышал об этой истории, - воскликнул Ратхар, нарушив ход повествования. - Среди воинов, что погибли на берегу Эглиса, был скельд, изгой, много лет назад покинувший свою родину. Он сражался вместе со мной под знаменем моего господина, рыцаря Магнуса. Этот воин рассказывал о спасенном мальчике, жертве кораблекрушения, которого скельды взяли на воспитание, и о том, что он вопреки воле старейшин стал обучать чужака вашим боевым искусствам.
  -- Это так, - кивнул Альвен. - Их и изгнали вместе, чужеземца, из мальчика превратившегося в юношу, и скельда из рода Хазим. Но я не верил, что эта история правдива, пока не встретился вчера с тем воином. И я уверен, здесь, в Фальхейне, находится не только он, но и тот, кто стоит за всем этим, колдун, убивший моих родичей и укравший наше сокровище. Он здесь, а это означает, что я найду его и воздам по заслугам. А то, что было похищено им, должно навсегда вернуться обратно на Скельдин. Колдун укрылся во дворце, что ж, я проникну туда, - мрачно произнес скельд. - Он не будет жить спокойно до тех пор, пока остается жив кто-то из рода Талем. А если меня постигнет неудача, что ж, мои братья, лучшие воины Скельдина, вскоре доберутся сюда, дабы восстановить честь предков
   В темных глазах Альвена вспыхнул огонек безумия. Его лицо в этот миг свело от злобы и ярости.
  -- Но это же безумие, - пытался урезонить Авльена рыцарь, сохранивший трезвость ума, возможно, потому, что ему не перепало этой ночью увесистым булыжником. - Ты даже не знаешь число своих врагов, не представляешь, что они замышляют дальше. Ты ничего не знаешь. Мы сидим здесь, в этой дыре, и понятие не имеем, что происходит вокруг.
  -- Думаю, это не очень большая проблема, - заметил Ратхар. - Альвен спас мне жизнь, подобрав умирающего, лишившегося сил, выходив меня, и я готов помочь ему. Сейчас я выберусь из этого... укрытия, - скривился он, обведя вокруг руками. - И отправлюсь в город, пригляжусь, порасспрошу кого-нибудь.
  -- Почему ты? - вскинул брови Дер Винклен.
  -- Альвен ранен, он едва на ногах держится, - пожал плечами юноша, взглянув на рыцаря. - А ты, милорд, слишком приметный. И облик и повадки сразу выдадут тебя, так что не стоит рисковать. Поэтому пойду именно я, благо, мне несложно будет затеряться в толпе.
  -- Но куда ты пойдешь? - недоумевающее спросил Бранк Дер Винклен.
  -- А ты разве не знаешь, где в большом городе можно узнать самые последние новости?
  
   Город замер в ожидании худшего, и лучше всего это можно было увидеть, явившись на городской рынок. Сейчас здесь царила тишина, почти все лотки и лавки были закрыты, лишь немногие торговцы, не то самые беспечные, не то просто алчные, решились появиться здесь. Настороженными взглядами они провожали всякого, кто проходило мимо них, едва ли надеясь, что в такое время торговля будет оживленной.
   Скоморохи и циркачи, обычно развлекавшие публику, тоже куда-то подевались, чувствуя, что сейчас горожанам будет не до веселья. Позакрывались также почти все кабаки, хозяева которых решили не искушать судьбу, привлекая не самых добродетельных жителей города, которые могли зайти на огонек не ради кружки пива, а в поисках чужого золотишка. И даже карманники и попрошайки забились в свои норы, несмотря на то, что на всей рыночной площади почти невозможно было увидеть и просто вооруженных людей, не говоря уже о страже, попрятавшийся в норы не хуже крыс.
   И только гномьи куранты, как и раньше, мерно отсчитывали уходящие мгновения. Хотя ратуша, на которой установили подгорные мастера свой диковинный механизм, тоже опустела, все так же бесстрастно вращались причудливые шестерни, и кованые стрелки медленно, но верно ползли по кругу циферблата.
   Ратхар, сумев незамеченным покинуть хибару, в которой укрылись его товарищи, пришел на рынок около полудня. Бродя меж торговых рядов, где прежде царила суматоха, звучали крики зазывал и торговавшихся с лавочниками покупателей, он всюду натыкался на угрюмые лица. Многие торговцы вооружились, демонстрируя короткие мечи, дубинки и арбалеты. Редких покупателей они встречали такими гримасами, что те считали за лучшее убраться подальше, забывая, для чего, собственно, явились сюда.
   Юноша, хотя и через силу, вынужден был оставить в их пристанище трофейный клинок, которым таки не успел воспользоваться. Парень в крестьянской одежде с мечом неизменно привлек бы повышенное внимание, поэтому Ратхару пришлось довольствовать ножом. Не ахти какое оружие, но, чувствуя его тяжесть на поясе, юноша становился более спокойным, уверенным в себе.
   Несмотря на запустение, люди на рынок все же приходили, и, кроме того, что покупали или продавали всякую всячину, неизменно делились слухами, рассказывали об увиденном лично или просто о собственных домыслах. Тот, кто умел слушать и имел достаточно терпения, мог узнать кое-что полезно. И Ратхар весь обратился в слух.
  -- Короля Эйтора чернокнижники, что проникли во дворец, по стенке размазали, - громко шептал своему приятелю солидный мужик в парчовом кафтане и добротных сапогах. - А всех лордов порешили прямо в тронном зале.
  -- Да нет же, - доказывал его собеседник, высокий, тощий, крючковатым носом и заостренными чертами лица походивший на хищную птицу, округляя глаза. - Этойра сегодня на закате казнить хотят. Аккурат на дворцовой площади голову с него и снимут.
  -- За что же это с королем-то так, а? - заинтересованно спросил какой-то лавочник, выбравшийся подышать свежим воздухом.
  -- Так ведь принц Эрвин вернулся, - в один голос отвечали ему горожане, указывая на штандарт, вяло полоскавшийся над воротами дворца. - Его же Эйтор убить хотел, вот принц из Альфиона-то и бежал, а теперь с колдунами съякшался, и обратно заявился.
   Каждый пытался истолковать случившееся на свой лад, и события минувшей ночи обрастали все более красочными и менее достоверными подробностями, так что Ратхар только посмеивался. Надо думать, этот люд до рассвета сидел дома, носа из-за двери не казал, а теперь все обсуждали случившееся, будто сами бились на улицах Фальхейна.
  -- Гвардия-то вся разбежалась, - презрительно сообщал всем желающим плутоватого вида человечек, тощий, вертлявый, все время озиравшийся по сторонам, будто по старой привычке пытался вовремя заметить стражников. - Колдун только ногой топнул, и всех разогнал.
  -- Не знаешь если, так не говори, - угрюмо рыкнул проходивший мимо мужик, плечистый бородач, которого легко был представить размахивающим тяжелым молотом в озаренной багровыми отблесками кузнице. - Наемники, что Эйтору служили, все полегли, и полдюжины чернокнижников порубили, так то!
   Порой кто-нибудь выдвигал вовсе уж невероятные версии, яростно защищая их от всяких критиков, как, например, немолодой мужик в лохмотьях, чья опухшая физиономия сразу выдавала любителя выпить:
  -- Это хварги своих шаманов к нам заслали, чтобы лорду Грефусу отомстить. Против рыцарей в честно-то бою они точно дети, а исподтишка, в спину, это лучше всего у выродков получается.
   И все же многие смотрели на вещи здраво, сумев разложить все по полочкам. К таким Ратхар прислушивался с особым вниманием.
  -- Принц Эрвин все эти годы где-то отсиживался, силу копил, - рассуждал вполне приличный человек, не то мелкий торговец, не то приказчик, обращаясь к гарду в вышитой рубахе и широких шароварах. - А теперь вернулся, чтобы Эйтора скинуть. Нынешнего-то короля кроме гвардии, считай, никто и не поддержит. Наемников колдуны Эрвина здорово потрепали, и, думаю, всех отыщут и прикончат, но народ не тронут. А нам, простому люду, что один король, что другой, все одно. Плати подати, и живи дальше!
   Получалось, что в Альфионе объявился новый король, вот только власть его пока ограничивалась лишь дворцом. Только неуверенность мешала всякому сброду немедля начать разграбление столицы, ведь на улицах невозможно было встретить ни одного патруля. Никто не пытался следить за порядком. Все, кто был с принцем, включая и мага, укрылись в резиденции короля, и это говорило об их малочисленности. Можно было грабить, насиловать, громить все вокруг, и отчего-то юноша не сомневался, что именно это и случится с наступлением темноты. Признаться, при этой мысли он не испытывал зависти к тем, кто жил в этом большом, богатом городе.
   Кроме того, Ратхар, побродив по той части Фальхейна, которая казалась разрушенной сильнее всего, уверился в мысли, что часть гвардии уцелела. Некоторое число воинов, возможно, несколько десятков, наверняка сохранивших оружие, где-то затаились. Подтверждением такой догадки служило то, что расположенные возле самых ворот казармы, два добротных строения, настоящие маленькие крепости, почти не пострадали. Это могло означать, что наемники покинули их, и не обязательно все они до единого пали в схватке с чародеем. Кто-то же мог и отступить, бежать, спрятаться.
   Только вот юноша не был уверен, что гвардейцы станут и дальше биться за короля. Он впервые понял, что такое боевая магия, и сомневался, что даже несколько тысяч до зубов вооруженных бойцов способны совладать с чародеем. Конечно, гвардейцы были людьми закаленными, но минувшая ночь наверняка поубавила у них отваги.
  -- Едут, едут! - взволнованные крики заставили Ратхара вздрогнуть. Мимо него к южному проспекту торопливо шли или вовсе бежали горожане, мужчины и женщины, возбужденно переговариваясь между собой. Юноша, последовав за ними, увидел движущихся со стороны дворца всадников.
   Со всех ног Ратхар бросился к лачуге, где ожидали его рыцарь с раненым Альвеном. Их убежище находилось недалеко от южных ворот, и к въезду в город можно было подобраться быстро, не вызывая ни у кого подозрений.
  -- Идемте, - торопил приятелей Ратхар. - Там что-то происходит! Кто-то покинул дворец!
   Но, как ни спешили они, застать смогли только встречу Эрвина и лорда Кайлуса. Дворянин стоял на грязной мостовой, заляпанной кровью, покорно преклонив колено, и за спинами обоих напряжении вооруженные до зубов - и готовые в любой миг пустить оружие в ход, неважно, против кого - воины.
   Именно в этот миг Альвен увидел своего недавнего противника, а затем - мага, впав при этом в неописуемую ярость. Наверное, только слабость, вызванная ранением, позволила удержать его рыцарю и оруженосцу, тем сохранив скельду жизнь.
  -- Что ж, теперь нам кое-что известно, - поддел итог Бранк Дер Винклен, когда они вернулись в лачугу и выслушали рассказ Ратхара. - Мятежников немного, но это еще ничего не значит. Если этого принца-самозванца поддержал один из влиятельных лордов, то за ним стоит немалая сила. Но все же пока они предпочитают не покидать дворец, а это означает, что вашему Эрвину есть, кого бояться.
  -- Но во дворце они недосягаемы для нас, - заметил Ратхар.
  -- А с этим я бы поспорил, - усмехнулся рыцарь, качая головой. За прочными стенами они тоже чувствую себя в безопасности, и неизбежно расслабятся, выставив меньше, чем нужно постов и наделав еще немало подобных ошибок. И мы, возможно, сумеем туда пробраться.
  -- Мы? - удивился юноша. - Ты разве идешь с нами? Я готов следовать за Альвеном, чтобы вернуть ему долг, но ты, милорд, чужой в этих делах.
   Ратхар не колебался ни мгновения, решив, что не оставит скельда, что бы тот ни задумал. Жизнь - слишком тяжкий долг, чтобы хранить его долго. И, признаться, юноша был бы рад помощи Дер Винклена. Опытный боец, тот совершенно не был бы лишним, но Ратхар даже не думал о том, что рыцарь захочет участвовать в том самоубийстве, которым казалось вторжение во дворец короля.
  -- Я обязан тебе жизнью не меньше, чем ты - Альвену, - спокойно ответил Бранк Дер Винклен. - Не напрасно нас вместе свела судьба, а идти против нее - страшный грех. И, потом, я обещал представить тебя королю, не так ли, мой юный друг? Я собираюсь сдержать слово, более того, чтобы эта аудиенция состоялась, боюсь, мне не остается ничего иного, кроме как вызволить ставшего жертвой мятежников государя Эйтора.
  -- Мне не нужны помощники, - отрезал Альвен. - Это дело только мое. Я погибну, в этом нет сомнений, и потому не желаю, чтобы еще кто-то приносил себя в жертву. Поймите, - воскликнул он, - вернуться оттуда живым я даже не задумываю! Это не ваша война, и погибнуть за правое дело каждый из вас еще успеет, не сомневайтесь.
  -- Ты на ногах едва держишься, - воскликнул рыцарь. - О каком вообще бое может идти речь? Нет, если уж ты решил отомстить свом врагам, мы будем рядом. Один ты не справишься, а втроем появится шанс не только расправиться с мерзавцами, но еще и живыми уйти из дворца. А если сможем освободить короля, то он, пожалуй, еще и наградит нас, - довольно усмехнулся Бранк, не забывавший, что привело его в Альфион. - Решено, мы пойдем все вместе.
  -- Когда? - поинтересовался Ратхар.
  -- Судя по тому, что мы видели, к тем, кто укрылся во дворце, подходят подкрепления, - заметил Альвен. - Значит, чем раньше мы это сделаем, тем меньше противников будет ждать нас. Сегодня ночью все должно решиться.
  -- В таком случае, неплохо бы провести рекогносцировку, - предложил Дер Винклен, и заметив недоуменное выражение Ратхара, пояснил: - Походим вокруг дворца, поищем способны проникнуть туда, заодно приглядим пути отхода. Жаль только, что никто из нас ни разу не был в этом дворце, ну да ладно. Между прочим, то, что внутри его сейчас больше сотни рубак, сыграет нам на руку, ведь в толпе приметить нас труднее, а я не верю, что вожаки мятежников знают в лицо каждого своего воина.
  -- Я рад, что вы со мной, - слабо улыбнулся вдруг Альвен. - Возможно, вместе мы сможем сделать то, что не по силам одному. Ступайте, осмотритесь, а я за это время приду в норму. Быть может, этой ночью удача будет к нам благосклонна.
  
   Бранк Дер Винклен не мог знать, что в эти же мгновении не он один решает принять участие в том, что творилось в Фальхейне. И не один только Ратхар, смешавшись с толпой, бродил по городу, всматриваясь и вслушиваясь во все, происходившее вокруг.
   Маг Рупрехт и ставший неразлучным с ним Эвиар, все так же пребывая под личинами крестьян, явившихся в столицу, да так и застрявших там, тоже видели въезд в Фальхейн отряда Кайлуса. В прочем, их внимание приковали не овины и даже не лорд с принцем.
  -- Это она, - эльф одним взглядом указал на хрустальный венец, покоившийся на челе одного из спутников так внезапно воскресшего Эврина. - Линза Улиара?
  -- Да, она, - шепотом ответил чародей, буквально впившийся глазами в того, кто ныне владел древним артефактом. - И она в руках очень опасного противника. Этот колдун не особо умелый, но сейчас в его руках - источник силы колоссальной мощи, к тому же чего у недоучки в избытке - так это презренья к чужим жизням. Он способен на дела, воистину жуткие, а потому мы обязаны остановить его.
   Эльф видел перед собой лишь обычного человека, такого, на которого он едва ли обратил бы внимание в толпе. Чародей же смотрел на нового владельца Линзы не обычным взглядом, и потому ему больше всего хотелось зажмуриться, ибо неестественно яркая аура слепила, сияя неистовым багровым пламенем.
   Улиар, давно сгинувший эльфийский маг, сумел сотворить настоящий шедевр. И до него, и после разные чародея пытались сделать нетто подобное, но все их поделки могли лишь копить чужую силу, отдавая ее в нужный момент, а затем на время, подчас весьма долгое, превращаясь в обычные безделушки. Но эта вещь была совершенна. Она ничего не просила у владельца, ни толики его силы, и пользоваться Линзой мог почти любой, в ком была хотя бы капля магического Дара. Все просто, настолько просто, что в голове не укладывается. Просто и страшно.
  -- Говорят, чтобы создать Линзу, Улиар вложил в нее часть собственной жизненной силы, - задумчиво пробормотал Рупрехт, невольно отступая назад, чтобы его невозможно было различить за спинами зевак. - Вроде бы, именно поэтому была изготовлена только одна Линза. Ее творцу пришлось заплатить слишком дорогую цену, пожертвовав собственным бессмертием. Что ж, он был готов на все ради спасения И'Лиара, и Линза способствовала этому. Пусть ее не довелось пустить в ход вашим чародеям на поле сражения, маги моего народа, почувствовав близость этой вещицы, забыли о войне, с головой погрузившись в борьбу меж собой и оставив легионы без поддержки. Улиар, наверное, сам того не желая, смог внести раздор в стан врагов, заразив их алчностью и недоверием друг к другу, разобщить своих противников, и, вероятно, благодаря этому Дивный Народ уцелел, зализав нанесенные ему раны. Ну, и, конечно, благодаря отваге ваших воинов, - добавил чародей. - Ведь это должно быть страшно, идти в бой, по собственной воле расставаясь с бессмертием. А теперь этот венец магического мастерства в руках одержимого жаждой власти безумца, способного ввергнуть половину мира в хаос войны ради минутной прихоти.
  -- Стрела в спину оборвет любую жизнь, - мрачно произнес Эвиар. - Хотя это и не по мне, признаться. Но с магом опасно биться лицом к лицу. Он посягнул на собственность моего народа, и ради того, чтобы восстановить справедливость, я готов запятнать свою честь поступком, недостойным настоящего воина. - Эльф хищно ощерился, точно готовая броситься на жертву рысь: - Ну же, маг! Прямо сейчас! Один миг - и нам останется только снять Линзу с остывающего трупа!
  -- И пасть под мечами сотни тех, кто охраняет безумца? - усмехнулся волшебник. - Неужели ты веришь, что нам позволят уйти живыми из этого города, с этой улицы? Не спеши уйти в небытие, мой бессмертный друг. - Рупрехт вдруг впился глазами в чье-то лицо, смутно знакомое, мелькнувшее в толпе: - О, я вижу кое-кого из старых друзей!
   Проследив за взглядом Рупрехта, Эвиар разглядел в толпе давешнюю троицу путников, в том числе воина, которого маг назвал скельдом, хранителем Линзы. Правда, сейчас этот человек не казался решительным и готовым к бою. На голове его белела повязка, уже начавшая пропитываться кровью. Видимо, минувшей ночью воин отнюдь не отсиживался в укромной норе.
  -- Он не спроста здесь, - помолвил Рупрехт. - Пожалуй, нам стоит повнимательнее присмотреться к этой компании. Если я все правильно понимаю, скельд явился в Фальхейн, чтобы забрать Линзу, то есть он может стать нашим союзником, хоть бы и невольным.
   А кругом колыхалась, бурлила толпа, не пестрая и радостная, как вчера, но серая и унылая, опутанная страхом. Эвиар буквально кожей ощущал источаемую каждым из сотен людей боязнь неизвестности, неуверенность, робость. К счастью, никто из зевак, по въевшейся в кровь привычке собравшихся поглазеть на любое событие, не обратил внимания на двух обычных крестьян, пожалуй, казавшихся более сосредоточенными и невозмутимыми. Не заметили их и проезжавшие по лежащим в руинах улицам воины, чьи чувства составляли разительный контраст с чувствами толпы. Эти рубаки, не снимавшие рук с оружия, были вполне спокойны, источая злую решимость. Прикажи кто-нибудь, и всадники тотчас кинутся рубить встречавшую их мрачными взглядами толпу. Но те, в чьих руках сейчас была власть, все же не отдали такой приказ, и отряд, полная сотня опытных бойцов, скрылся за воротами дворца.
  -- Идем. - Рупрехт тронул эльф за рукав, указывая на исчезавших в каком-то грязном, кривом переулке людей, оказавшихся столь важными для мага. - Нельзя упускать их.
   Эвиар, войдя человеческую столицу, и прежде, когда пробирался к своей цели, таясь, словно преследуемый всеми беглец, порой задумывался над тем, что станет делать, очутившись в Фальхейне. Воображение рисовало ему картины поединков и эпические полотна яростных сражений, но действительность оказалась несколько иной. И потому следующие два часа воин провел на крыше кривобокой хибары, в которой укрылись заинтересовавшие Рупрехта люди. Ловкий и легкий, он в одно мгновение взлетел наверх, распластавшись на кровле и обратившись в слух. Несмотря на то, что в И'Лиаре людей полагали не более, чем животными, знать языка своего врага там считалось не только желательным, но и необходимым. И Эвиар смог без особого труда узнать обо всех планах человека, названного скельдом, а также его товарищей. Признаться, их безумная идея проникнуть в укрепленный, полный вооруженных до зубов овинов дворец, где вдобавок ко всему был еще и сильный, беспощадный колдун, показалась эльфу верхом глупости. Но Рупрехт так не думал.
  -- Маг, завладевший Линзой, безумен, - задумчиво, с явным напряжением в голосе, произнес чародей, выслушав лаконичный отчет Эвиара. - Его необходимо остановить. Этот глупец разрушил едва не половину города, и он не остановится на этом. Да, ему не подвластны сложные заклятья, только самая примитивная магия, зато у этого колдуна избыток силы, и полное отсутствие жалости. Люди для него - грязь, ничто, а все прочие маги - лишь противники, которых необходимо сокрушить, уничтожить. С таким инструментом, как Линза, он обратит в прах все это королевство за несколько минут. Безумец просто сам не знает истинной силы творения Улиара, но это дело времени. И мы должны сделать все, чтобы времени у него не было.
  -- Значит, мы пойдем во дворец, как эти люди? - Эльф вопросительно взглянул на Рупрехта.
   Эвиар даже не пытался подвергать сомнению право человека распоряжаться, указывая, что и как делать. Признаться, он был весьма рад, что есть кто-то, кто принимает решения, кто приказывает, не заставляя задумываться над смыслом приказов. Во всяком случае, пока Рупрехт делает одно с посланником И'Лиара дело, такой порядок можно было только приветствовать.
  -- О, разумеется, - кивнул человек. - Но мы не станем вламываться в ворота или разрушать стены. Уверен, должен быть иной путь. Знаешь, я прежде много странствовал, слышал немало занятных историй, в том числе кое-что и про побег принца Эрвина. Когда-то рассказы об этом были весьма популярны. Сейчас, мой бессмертный друг, нам предстоит выяснить, насколько велика доля истины в этих сказках.
   Эвиар непонимающе уставился на Рупрехта, и тот довольно оскалился в ответ.
  
   На разведку отправились Бранк Дер Винклен и Ратхар. Как и юноше прежде, рыцарю пришлось расстаться с мечом. После безумной ночи только оружие и могло выдать в нем благородного. Камзол был порван, покрыто слоем грязи и пыли, волосы - всклокочены, лицо оказалось исцарапано, иссечено крохотными осколками камня. Так что гордого дьорвикского паладина не узнала бы, пожалуй, и родная матушка.
  -- Будь я проклят, - бурчал себе под нос рыцарь. - Без клинка кажется, будто я разгуливаю по городу абсолютно голый. Знаешь, Ратхар, оружие ценно уже тем, что придает уверенность, и не всегда для этого нужно мастерски владеть им. Такая вот светлая мысль пришла мне в голову прямо сейчас.
   Они покинули убежище в сумерках, стараясь незамеченными отойти как можно дальше от лачуги, в которую за весь день никто так и не заглянул. В мастерской горшечника остался Альвен, заявивший, что ему нужно восстановить силы. Пожелав друг другу удачи, путники разошлись, и спустя совсем недолгое время рыцарь со своим слугой добрались до дворцовой площади.
  -- Да, впечатляет, - задумчиво протянул Дер Винклен, задрав голову и окинув взглядом громаду королевского дворца. - Настоящая цитадель. Стены такие, что таранами их придется долбить несколько дней, если вообще получится подвести сюда стенобитные машины. А внутри наверняка приличный запас провизии, оружия, все, чтобы выдержать долгую осаду. Не удивительно, что приспешники вашего Эрвина чувствуют себя в полной безопасности, укрывшись там. Возможно, это их и погубит, - добавил рыцарь.
   Конечно, дворец выглядел внушительно. Это было не просто жилище короля, это был последний рубеж обороны города, последний оплот его власти. Толстые, сложенные из больших каменных блоков, плотно притертых друг к другу, стены казались нерушимыми. Окна представляли собой бойницы, похожи на воронки. Узкие изнутри, наружу они расширялись, обеспечивая большие сектора обстрела защищавшим дворец лучникам, причем снаружи вогнать болт в такую бойницу мог только очень метки стрелок, да и то при условии, что ему позволят спокойно целиться.
   Ворота тоже не казались слабым местом. Расположенные в нише, они были устроены так, что любой, подошедший к проему, попал бы под перекрестный обстрел. Сколоченные из толстенных дубовых досок, створки был обиты позеленевший от времени бронзой, которую не взял бы никакой топор.
  -- Гномья работа, - тоном знатока сообщил Бранк Дер Винклен. Будучи знаком с подгорными мастерами, он, впрочем, имел на это право. - Не удивлюсь, если на металл недомерки наложили что-нибудь из своих рунных заклятий. Тогда эти двери не уступят ни огню, ни боевой магии.
  -- И как же мы туда проберемся, - подавленно спросил Ратхар. - Бойницы?
  -- Слишком узкие, - помотал головой рыцарь. - Это просто глупо. Нет, нужно поискать иной путь. Уверен, мы что-нибудь придумаем. Там, где целая армия будет без толку топтаться на одном месте год, несколько смельчаков смогут найти легкий путь.
   Бродить по дворцовой площади казалось небезопасно. В течение дня кто-то, возможно, горожане, а может быть и новые хозяева дворца, навели вокруг подобие порядка. Трупы куда-то исчезли, и даже руины пытались привести в подобающий вид, но, верно, бросили эту затею, едва принявшись за работу. Но сейчас, с наступлением вечера, на площади не осталось никого, а потому любой страж, разумеется, обратил бы внимание на подозрительную парочку, поглядывающую на дворец и обменивающуюся короткими фразами. Поэтому разведчикам не оставалось ничего иного, кроме как убраться в ближайший переулок, и уже оттуда изучать свою цель.
  -- Может, со стороны реки? - неуверенно предложил Ратхар, с почтением взирая на темную громаду дворца. Некоторые окна были освещены изнутри, и на брусчатке плясали багрово-оранжевые отсветы. Должно быть, там праздновали победу.
   Бранк Дер Винклен не ответил, недовольно покосившись на группу одетых в лохмотья людей, бродивших среди руин. Обитателей городского дна рыцарь заметил много раньше, но если прежде они только присматривались, то с наступлением темноты осмелели, принявшись рыться среди развалин, точно крысы. Надо думать, ближе к дворцу стояли не самые бедные дома, и из-под камней можно было вытащить что-нибудь ценное. По большему счету Дер Винклену было плевать на двуногих падальщиков, но вот их взгляды, полные ненависти, ему очень не нравились.
  -- То же самое, - вспомнив о присутствии Ратхара, произнес рыцарь. - Бойницы узкие, к тому же они высоко. Да и на воде мы будем просто отменной мишенью.
   Со стороны берега Фальхейн не имел никаких укреплений, и дворец нависал над самой поверхностью воды. Чуть выше по течению располагались многочисленные пирсы, деревянные, убираемые на зиму, чтобы не унесло ледоходом. Из-за крыш домов можно было увидеть мачты речных лодий-насадов, кроме того, прямо на берегу покоилось множество челноков и лодок.
   У короля и властей города никак не доходили руки построить нормальный мост, и немало столичных жителей зарабатывали тем, что перевозили с берега на берег прочих горожан и обитателей предместья. Кроме того, разумеется, существовал и настоящий паром, способный доставить за раз пару подвод или полдюжины коней с наездниками, но его, конечно, не гоняли ради пары пеших путников.
  -- Мы так можем топтаться вечность, - раздраженно буркнул Бранк Дер Винклен, бессильно сжимая кулаки. - Или до тех пор, пока нас не заметят новые хозяева. Думаю, им покажется подозрительным наш интерес к дворцу.
   Ратхар только кивнул, признавая правоту своего господина. Сколь ни казались красивыми слова о том, что, дескать, одиночка легко пройдет там, где окажется бессильной целая армия, выхода из положения пока не было. Жилище короля Эйтора было возведено с расчетом противостоять полноценному штурму, и уж подавно туда не мог пробраться обычный убийца или, например, вор.
  -- Знаешь, я ведь ввязался во все это из жажды романтики, - усмехнулся рыцарь. - И Дьорвик покинул по той же причине.
  -- Романтика? - переспросил Ратхар.
  -- Именно. - Дер Винклен снова усмехнулся: - В юности я мечтал о подвигах, представлял, как поведу в атаку блистающую доспехами конницу, рыцарей с гербами и плюмажами на шлемах, и как враги будут обращаться бегство при одном упоминании моего имени. Я и в армию пошел ради этого. Хотел славы, почестей! Ведь мог бы спокойно сидеть в своем поместье, жить в роскоши и неге. Это младшим сыновьям благородных господ иного пути нет, а я-то наследовал все земли своего батюшки.
   Рыцарь печально вздохнул, вспоминая молодость, и покачал головой:
  -- А все оказалось куда скучнее. Вдоволь муштры, затем четыре года на западной границе, еще три года на юге, только ни лихих атак, ни грандиозных битв на мою долю что-то не выпало. Воевать с корханскими номадами тяжело и опасно, но уж точно не почтено. В свете никто ни считает особой доблестью победу над горсткой немытых дикарей. Выродки! - Не понятно было, кого имел в виду Банк, то ли кочевников, то ли благородное общество своего родного королевства. - Пару раз пришлось отражать набеги, не настоящие вторжения, так, просто грабительские рейды, однажды сам ходил в степь, наказать зарвавшихся корханцев. А на границе с И'Лиаром все еще хуже. Бывает, едешь себе по тракту, задумаешься о чем-нибудь, как "вжик!" - и твой товарищ падает под копыта коня со стрелой в спине. И гоняться за ушастой нелюдью бессмысленно. Поймать эльфа в лесу - это даже не шутка, это насмешка. Только голову сложишь без всякого толку. Вот и решил я отправиться в путешествие, развеять тоску, себя показать, на мир посмотреть.
   Юноша в сомнении скривился. Чего-чего, но того, чтобы доблестный рыцарь только лишь от скуки шел на венную гибель, он не ожидал. И невольно рождалась неприятная мыслишка - а будет ли Бранк Дер Винклен биться до конца, если поймет, что дело совсем плохо?
   Размышления были прерваны появлением компании оборванцев, видимо, принявших пару путников за своих конкурентов, посягавших на покоившиеся под развалинами сокровища.
  -- Эй вы, - плешивый мужик, в отличье от прочих голодранцев, весьма упитанный, уверенно приблизился к рыцарю, уперев руки в бока. Половины зубов у него не было, и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы среди шипения различить слова. - Какого демона вы здесь бродите? Вам что, жизнь не дорога? А ну, убирайтесь прочь!
   Дер Винклен смерил полным презрения взглядом предводителя местного отребья. Тот был на голову ниже рыцаря, поуже в плечах, но в глазах оборванца мерцал огонек ярости, точно у бешеного зверя. Возможно, уже завтра солдаты новых хозяев Фальхейна наведут порядок, разогнав всякий сброд, а кое-кого и вздернув в назидание прочим, но сейчас было их время, время грабителей, убийц, мародеров. Стаи годных зверей в человеческом обличье рыскали по ночному городу, и немало честных жителей столицы еще до рассвета расстанутся с жизнями.
  -- Ты это мне, почтенный? - ледяным тоном, со всем презрением, на какое только бы способен, процедил Бранк, коснувшись длинного кинжала. Он и без оружия не испугался бы десятка таких голодранцев.
  -- Тебе, тебе, - злобно прошипел плешивый, тоже вытащив из-за пояса кривой кинжал. - Вали отсюда, пока кишки по мостовой не размотали!
  -- Не вежливо! - покачал головой Дер Винклен, обведя взглядом своих противников. Шесть человек, хоть и тощие, но жилистые, крепкие, и, главное, никого и ничего не боящиеся. Обликом они напоминали крыс, но ведь и крыса может быть опасной, особенно оказавшись загнанной в угол. С такими все же стоило считаться.
  -- К демонам их, - вдруг пронзительно взвизгнул кто-то за спиной вожака. - Это же благородные! Режь эту мразь!
   Все шестеро одновременно кинулись на рыцаря и его слугу. Дер Винклен ушел от кинжала, увернулся от короткой дубинки, со свистом вспоровшей воздух, ткнул кинжалом кому-то в шею, с радостью услышав сдавленный крик. Но противников было слишком много, и еще одна дубинка впечаталась рыцарю поперек спины. Ратхар в следующий миг поквитался с обидчиков, вогнав ему семь дюймов стали под ребро, но и сам получил кастетом в скулу.
  -- Грязное отродье! - Дер Винклен полоснул кого-то по лицу, наверняка задев глаза.
   К горстке грабителей подошло подкрепление. На рыцаря навалились сразу четверо, еще трое наседали на его оруженосца, отступавшего к полуосыпавшейся стене, стойко отражая все атаки. Ратхар умел работать с ножом, но специально его этому никто не учил. В замке Магнуса ополченцев наставляли бою с копьем или топором, а также и кулачному бою. А те оборванцы, с которыми схлестнулся юноша, короткими клинками владели мастерски. Стремительно нанося самые подлые и непредсказуемые удары, так что даже Дер Винклен при всем своем опыте с трудом держался под таким натиском.
  -- Твари! - позади увлекшихся боем разбойников раздался грозный крик, сопровождаемый свистом стали. - Поганые трупоеды!
   Новый участник схватки не терял времени. Сверкнул клинок, и один из атаковавших Ратхара оборванцев рухнул на камни с зияющей раной в спине. Второй резко развернулся, отмахнувшись кистенем на короткой цепочке, но тут уж не сплоховал юноша, хорошим пинком сбив подонка с ног и тотчас атаковав третьего, вооруженного длинным кинжалом.
   Все же набросившиеся на путников выродки были сильны только числом, но никак не умением. Зазвенела сталь, голодранец, отступая, отбил пару выпадов, открылся и напоролся на кинжал Ратхара. А нежданный помощник уже рубился еще с двумя противниками из числа тех, что прежде наседали на рыцаря, ловко орудуя широким кордом. Против такого оружия, да еще оказавшегося в умелых руках, грабители явно не тянули, а потому спустя несколько мгновений развернулись и быстро кинулись прочь.
  -- Какого демона? - воин с коротким мечом сделал пару шагов вслед за ними: - Куда, твари? - А затем размахнулся и метнул корд.
   Сделав пару оборотов, клинок вонзился между лопаток одному из беглецов. В тот же миг Бранк Дер Винклен, уже расправившись с наседавшими на него ублюдками, подхватил с земли увесистый булыжник и точным броском послал его вослед улепетывавшему грабителю. Камень с неприятным влажным шлепком ударил того по затылку, и грабитель упал, ткнувшись лицом в камни мостовой.
  -- Не думал, что чуть не стану жертвой каких-то нищих выродков, - досадливо произнес Бранк Дер Винклен. - Это кажется позорным для воина, уцелевшего даже в эльфийских лесах. До чего ж причудливы повороты судьбы!
   Только теперь появилась возможность рассмотреть того, кто столь своевременно вмешался в схватку, способствовав ее счастливому для путников исходу.
  -- Ты, - рыцарь удивленно выпучил глаза. - Опять?
  
   После того, как спутники отправились на разведку, Альвен, оставшись один, уселся посреди сарая, поджав ноги и закрыв глаза. Рана уже затянулась, но голова все равно раскалывалась, а воин хотел встреться со своими врагами, пребывая во всеоружии. Поэтому сейчас он приготовился привычно погрузиться в боевой транс. Альвен разом напряг все мускулы, каждую клеточку своего тела, затем расслабился, сделав глубокий выдох, и почувствовал, что разум будто отделяется от тела, возносясь ввысь.
   Стены, прохудившаяся крыша, все это растворилось, и внутреннему взору воина предстал мир, окрашенный в серые тона. Люди, любые разумные существа казались ослепительно-белыми проблесками, и сейчас скельду были открыты все их чувства. Он мог легко обнаружить обращенное на себя внимание, тем более явную угрозу, прочитав все до единой мысли противника, заранее зная, как и когда на него нападут.
   Это было чудесное ощущение, когда казалось, что весь мир как на ладони, и нет преград для мысли. Но Альвен помнил и долгие тренировки, многомесячное пребывание среди скал, там, где жизнь была столь слабой и редкой, что он постепенно научился чувствовать каждое ее проявление.
   Не выходя из транса, воин поднялся на ноги и принялся, сперва размеренно, плавно, но затем все быстрее бить воздух. Тренировка для сознания была вполне достаточной, но следовало еще как следует размять тело, хорошенько разогнав кровь по жилам. Движения его все ускорялись, точнее, замедлялось само время, на мгновения ставшее подвластным воину, и воздух стонал под мощными ударами.
   Альвен метался по лачуге, еда касаясь босыми ногами пыльного пола. Он выбрасывал кулаки, бил ногами, рубил пустоту перед собой ладонями, обретшими твердость стали. Разум был отключен, сейчас телом руководили инстинкты, вбитые в плоть за году обучения и лучших бойцов своего народа. "Память тела", так это назвалось. Альвен не думал, как отразить тот или иной удар противника, поскольку течение мысли слишком неторопливо. В бою скельды полагались на чутье, но не на разум, будучи способны читать эмоции и желания противника, точно открытую книгу.
   Вокруг было множество мыслящих созданий, людей, и легко можно было запутаться в этом изобилии. Но Альвен без помех обнаружил три отпечатка чьих-то разумов, трех человек, проще говоря, приближающиеся к его укрытию. Мысли двух из них были направлены на него, но не очень явно. В следующий миг дверь лачуги со скрипом повернулась на петлях и на пороге, подслеповато щурясь, возник незнакомец, вооруженный коротким клинком.
  
  -- Ну, вы и забрались, милорд, - усмехнувшись, вымолвил Лут Герден, покосившись на невозмутимого рыцаря. - Уж точно в таких трущобах вас никто искать не станет!
   Десятник королевской гвардии Альфиона пробирался к укрытию дьорвикского рыцаря вместе с ним самим и Ратхаром. Они шли окольными путями, опасаясь преследования бандитов или новых правителей города, которых, возможно, привлекла недолгая, но кровавая схватка возле дворца. В прочем, пока признаков слежки они все же не заметили.
  -- Так нас труднее отыскать, - невозмутимо пожал плечами Бранк. - Люди Эрвина проявили странный интерес к нашему спутнику, так что пришлось пожертвовать комфортом. Прежде всего, они будут обыскивать постоялые дворы, и пока доберутся сюда, мы успеем приготовиться.
   Третья встреча рыцаря и десятника гвардии произошла столь же неожиданно, что и вторая, закончившись, в прочем, иначе к их общему удовольствию.
  -- Благодарю тебя, воин, - Бранк Дер Винклен огляделся вокруг, и всюду он видел только трупы. Городское отребье получило по заслугам, но при мысли, что без вмешательства наемника все могло завершиться иначе, рыцарю становилось не по себе. - Ты спас наши жизни.
  -- Мое имя Лут Герден, и я принимаю твою благодарность, милорд рыцарь. - Гвардеец поклонился. - Эти выродки, настоящие стервятники, подняли голову, поняв, что город остался без защиты. Остатки стражи и гвардейцы разбежались, правда, из Фальхейна им едва ли удалось выбраться. Ворота ведь заперты. А всякая мразь почувствовала себя хозяевами. Этот сброд беспощаден, мне ли не знать. Они убивают без сожаления ради пары медяков. Я с этой публикой успел свести близкое знакомство, когда патрулировал город. - Десятник показал старый шрам на шее: - Какая-то нищенка поцарапала ржавым гвоздем. - Воин поморщился: - Я тогда впервые убил женщину, хотя то жуткое существо мало кто осмелился бы назвать ею. Так что я не мог не вмешаться, и рад, что появился не слишком поздно.
   Герден сменил форму королевской гвардии на обычную одежду, возможно, краденую, или снятую с трупа, благо в них недостатка не было. От меча он тоже избавился, дабы не привлекать внимание, вооружившись кордом, какие было позволено держать дома простым горожанам. Теперь было трудно понять, кто это, разбойник ли, вышедший на промысел, или обыватель, для пущей надежности гуляющий по улицам с клинком, чтобы неповадно было лихим людям.
  -- А скажи мне, доблестный воин, - поинтересовался Дер Винклен, у которого родилась занятная мысль. - Что это ты делал возле дворца, да еще с оружием?
  -- Ублюдки, явившиеся с Эрвином, убили всех моих друзей, всех, кого я знал в этом городе, - мрачно отвечал десятник, и на скулах его вздувались желваки. - Я сам чудом не погиб. После той встречи с вами, - он криво усмехнулся, вспоминая о поединке, - я пытался бежать. Вдруг дома вокруг начали взрываться, и я едва не погиб по каменным дождем. Проклятый колдун в один миг уничтожил полсотни гвардейцев. Я видел потом то, что осталось от некоторых из них. Это было жутко. Настоящие воины, они не достойны такой смерти. И теперь я хочу поквитаться за этих ребят.
  -- Безумие, - помотал головой Дер Винклен, ныряя в узкий переулок и увлекая за собой гвардейца.
  -- Я присягал государю, клялся ему в верности, - вымолвил Герден, взглянув в глаза рыцарю. - И только Его величество Эйтор Альфионский может освободить меня от данной однажды клятвы. Пока мой король жив, я буду защищать его любого врага, а если Его величество погибнет, то стану мстить его убийцам.
  -- Но ты не можешь не знать, кто твой противник, с кем предстоит драться, - воскликнул Бранк Дер Винклен. - Что ты можешь против мага, да еще один? Или с тобой еще кто-то?
   Рыцарь подумал, что было бы неплохо отвлечь охрану дворца, пока они будут проникать внутрь. Пожалуй, если бы пара дюжин гвардейцев сделала вид, что хочет ворваться, атаковав ворота, люди Эрвина могли бы воспринять это всерьез, на них сосредоточив все внимание. К сожалению, десятник разочаровал Бранка.
  -- Не все мои товарищи погибли той ночью, - подтвердил Герден, и Ратхар убедился, что его догадки были верны. - Но они видели, на что способен мерзкий колдун, а потому больше не хотят искушать судьбу. Но, думаю, я справлюсь и один. Пусть это недостойно мужчины, но, если уж теперь так принято воевать, то спящий рано уязвим перед кинжалом, неважно, владеет он магией или нет.
  -- Но даже проникнуть во дворец невозможно, - пожал плечами рыцарь. - Кажется, проще всего выбить ворота, но у нас нет ни тарана, ни знакомого чародея, который смог бы их разрушить. А иные пути мне на ум не приходят. Остается только гадать, как внутрь проникли мятежники. Наверное, здесь не обошлось без магии.
  -- Скорее, без предательства, - заметил Ратхар. - Наверняка им помогли люди Его величества.
  -- Нам и этот вариант не подходит, - скривился, словно от зубной боли, Дер Винклен. - Во дворце нет никого, кто мог бы открыть для нас ворота даже на мгновение.
   И тут десятник гвардии, часто несший службу в самом дворце, доказал, что не зря ел свой хлеб. Долгое время охраняя дворец, он успел узнать обо всех его слабых местах, ведь любой страж всегда должен помнить, откуда скорее ждать незваных гостей. И хотя таковых мест оказалось до смешного мало, это было уже что-то.
  -- Есть один путь, милорд рыцарь, - спокойно сообщил Лут Герден, будто и не замечая зажегшегося в глазах рыцаря и его слуги огонька азарта. - Все верно, ворота просто так не выбить, да и выбив, пришлось бы с боем порываться к колдуну. Точно так же не попасть во дворец и через окна, которые слишком узки и расположены весьма высоко. Но есть туннель, узкий лаз, ведущий к Стейле. Этот проход скрыть под водой, и он служит для снабжении дворца водой. В подвалах есть бассейн, он-то и связан с рекой.
  -- И по этому лазу можно проникнуть во дворец? - с жаром спросил Дер Винклен.
  -- Он, конечно, тесноват, - пожевал губами десятник, вспоминая увиденное прежде. - Но, думаю, человек проползет по нему, если, конечно, он будет без доспехов. Там есть решетка, на всякий случай, но она ветхая.
   Бранк Дер Винклен довольно улыбнулся. Кажется, их предприятие все-таки имело шансы на успех. Если получится проникнуть во дворец, то, считай, полдела сделано, ведь враг, находясь под защитой стен и стражи, неизменно расслабится, позволив подобраться к себе на расстояние удара. А потом, пользуясь поднявшимся переполохом, быть может, удастся и выбраться оттуда вместе с самим королем Эйтором.
  -- Мы хотим, чтобы ты показал нам этот ход. - Рыцарь решил не тратить время напрасно. - Я вместе со своими спутниками намерен проникнуть во дворец, расправиться с колдуном и вызволить короля Эйтора. Кажется, ваш правитель еще жив, но в городе все только и говорят о готовящейся казни.
  -- Это уж точно, - кивнул десятник. - Эрвин зол на своего сводного брата, и наверняка прикажет убить того. И, думаю, случится это весьма скоро.
  -- Тем более, нужно спешить, - решительно произнес Дер Винклен. - Итак, Лут Герден, десятник королевской гвардии, ты с нами?
   Разумеется, рыцарь уже знал, что услышит в ответ.
  
   Обратно к убежищу, оставленному под присмотром Альвена, они выбрались, когда на город уже опустилась ночь. Жители попрятались в своих домах, крепко заперев все двери и окна, но все равно откуда-то со стороны западных ворот доносились крики и истошный женский визг. С огромным трудом рыцарю удалось заставить себя не слышать этот полный отчаяния призыв о помощи, но все равно перед его взором представали картины того, что может сотворить с женщиной то отребье, что напало и на него самого.
   Убедившись, что все тихо, и впереди их не ждет засада, вся компания двинулась к хибаре. Лут Греден первым шагнул внутрь, замерев возле порога. В лачуге было темно, и он смог разглядеть обнаженного по пояс человека, застывшего посредине в низкой стойке. Их взгляды встретились, а спустя миг десятник понял, что кто-то стоит за его спиной, и почувствовал прикосновение холодной стали к горлу.
  -- Альвен, это друг! - крикнул Ратхар, опасаясь, что скельд сейчас прикончит их союзника. - Это десятник королевской гвардии. Он готов показать нам путь во дворец.
   Скельд, мгновенно выйдя из боевого транса, опустил клинок, отступив в сторону. А гвардеец еще несколько мгновений стоял на месте, с опаской поглядывая в сторону Альвена.
  -- Ну, ты даешь, приятель, - облегченно выдохнул он. - Я не знал, что человек может двигаться так быстро!
   Герден видел перед собой смуглого худощавого мужчину, жилистого, и, как выяснилось только что, быстрого, точно демон. Наверняка это был опасный противник, и Лут только порадовался, что минувшей ночью схватился с рыцарем, а не с этим чужеземцем, ведь тогда он едва ли смог бы увидеть рассвет.
  -- Прости, - процедил Альвен, тоже внимательно изучая нового соратника. По мнению скельда, десятник был несколько тяжеловат и, видимо, недостаточно подвижен, но зато весьма силен, что тоже неплохо в честном бою. Вот только Альвен не сомневался, что честно биться им не представится возможности. - Ты появился неожиданно, без предупреждения.
  -- Как я понял, ты уже готов к бою, - понимающе усмехнулся Бранк Дер Винклен. - Что ж, я думаю, нам пора выступать. Скоро полночь, самое время осуществить нашу задумку. Пробираться во дворец лучше всего ночью, точнее, перед рассветом, когда сон может сморить и самого бдительного стража. Так что идем, друзья. Вперед, на битву!
  
   Проще всего оказалось раздобыть лодку. Пробравшись закоулками к берегу, самозваные спасители королевства - так про себя окрестил разношерстый отряд сам Бранк Дер Винклен - без спроса взяли один из лежавших днищем кверху челноков-однодеревок, без плеска столкнув его в реку.
  -- Гребите тише, - громко прошептал рыцарь, расположившийся на нос лодки. - Если услышат, то утычут стрелами, что твоих ежиков! - И он указал на громаду дворца, освещенную несколькими факелами. В их слабом свете можно было увидеть часовых, размеренно двигавшихся за опоясывавшим крышу зубчатым парапетом.
  -- К чему стрелы? - Лут Герден, уже вооружившийся веслом, не преминул "обнадежить" товарищей: - Хватит и одного заклятья.
   Течение подхватило челнок, и грести не понадобилось, чтобы оказаться возле дворца. А вот потом, дабы удержаться на месте, все дружно взялись за весла, вспарывая ровную поверхность широкими лопастями, и при этом стараясь не издавать лишнего шума.
  -- Ближе к берегу, - потребовал Герден. - Укроемся под самой стеной, авось сверху и не заметят.
   Стейла в этом месте имела небольшой изгиб, и резиденция альфионских владык находилась как раз на небольшом мысе, обрывавшимся крутым склоном. Чтобы по этому обрыву вовсе невозможно было вскарабкаться наверх, затаившись под самыми стенами дворца, его облицевали камнем, и теперь прямо из воды вздымалась гладкая, блестящая от влаги стена. Нечего было и думать взобраться по такой наверх. Но те, кто нынче тайком подкрадывался к обиталищу королей, избрали другой путь.
  -- Здесь, - прошептал десятник гвардии, опасливо глядя наверх. Пока стражники ничего не видели и не слышали, но один брошенный вниз, на темную гладь реки, случайный взгляд мог изменить все за ничтожные мгновения. - Водовод отрыт под наклоном внутрь, чтобы вода сама затекала в бассейн. Он устроен неглубоко, так что в сильную засуху можно увидеть часть этой горловины.
  -- Итак, кто пойдет туда первым? - Бранк Дер Винклен обвел взглядом своих спутников. - Нужно убедиться, что там вообще можно пролезть.
  -- Позволь, - невозмутимо вымолвил Альвен, уже стаскивая с себя рубаху. - Нас, скельдов, считают отравительными мореходами, и это правда. Зато каждый из моих родичей - отменный пловец и хороший ныряльщик, к тому же привычный к студеной воде.
  -- Что ж, давай, - кивнул рыцарь. Сам он не мог назвать себя хорошим пловцом, так же, как и Ратхар, которому прост негде было учиться. - Удачи!
   Альвен оставил в лодке не только рубаху и сапоги, порядком, кстати, поизносившиеся, но также и клинок, тот самый, трофейный, взятый с тела одного из гвардейцев, на свою беду нарвавшихся прошлой ночью на трех путников. При себе воин имел только боевой нож, не столько для боя, сколько в качестве инструмента.
   Скельд погрузился без всплеска, мягко прорезав покрывшуюся мелкой рябью водную гладь и чувствуя, как ледяная вода обжигает тело. Сейчас, в ночную пору, Стейла производила весьма жуткое впечатление. Темная, в отсутствие света кажущаяся и вовсе черной вода лизала борта челнока, и казалось, что там, на глубине, таятся жуткие чудовища, только и жаждущие утащить в свои подводные норы осмелившихся нарушить их покой людей.
   Когда островитянин исчез под водой, Ратхар невольно задержал дыхание. Но в следующий миг голова Альвена показалась над поверхностью. Воин сделал несколько частых вдохов-выдохов, снова вдохнул, на этот раз глубоко, до предела наполняя легкие прохладным, влажным воздухом. Он вдруг подмигнул Ратхару, а затем опять нырнул, теперь уже надолго.
   Вода действительно оказалась холодной, и просто так, без нужды, лезть в нее Альвен не стал бы. Однако он не кривил душой, говоря о том, что все скельды были отменными пловцами. Воин и сам сроднился с водой, а потому чувствовал себя совершенно свободным.
   Несколькими гребками уйдя на глубину, здесь составлявшую футов десять, Альвен приблизился к берегу, и под водой выложенному камнем. На то, чтобы отыскать водовод, у него ушло несколько мгновений, и вскоре воин оказался возле круглого отверстия, входа в широкую трубу, у самого начала перегороженную решеткой.
   Четыре железных прута, расположенных крест накрест, перекрывали вход в этот лаз. Они действительно были покрыты толстым слоем ржавчины, но толщина их составляла почти дюйм, а это вызывало некоторое уважение. С мыслью, что десятник Герден лукавил, утверждая, будто решетка совсем ветхая, Альвен ухватился за один из прутьев, и, упираясь босыми ногами в камень, что было сил рванул на себя. Прут чуть заметно пошевелился в своих гнездах, но это усилие сожгло остатки воздуха в легких воина, и ему не оставалось ничего иного, кроме как всплыть на поверхность.
   Когда Альвен вынырнул, к нему сразу обратились три пары глаз, буквально излучавших беспокойство и надежду. Спутники скельда сейчас только и могли надеяться на него, моля Судию, чтобы стражникам не пришло в голову просто посмотреть вниз.
  -- Слишком крепкая решетка, - прохрипел Алвьен, переводя дыхание. - Боюсь, мне не сладить с ней.
  -- Сейчас, - прошептал Дер Винклен, поспешно стаскивая с себя камзол и рубаху. - Попробуем вместе.
   Рыцарь быстро расшнуровал сапоги, бросив вслед за ними на дно лодки и пояс с оружием, а затем перевалился через борт, погрузившись в воду. У него это получилось не так изящно, нежели у скельда, но, во всяком случае, воины, охранявшие дворец, по-прежнему ничего не заметили.
  -- Поплыли, - одними губами произнес Бранк, чувствуя, что мышцы сводит от холода.
   Они нырнули, и через пару мгновений уже оказались возле водовода. В четыре руки ухватившись за выбранный Альвеном прут, мужчины изо всех сил, помноженных на их немалый вес, рванули его на себя, чувствуя, что камень, в который этот прут вмурован, начинает крошиться. И все же этого усилия оказалось недостаточно.
  -- Хорошо, что это не работа гномов, - произнес Дер Винклен, снова оказавшись на поверхности и энергично вентилируя легкие. - Трубу устроили люди, позже, чем был построен этот дворец, и в этом наше счастье. Ну что, - усмехнулся рыцарь. - Еще раз?
   Альвен только кивнул, и оба они, глубоко вдохнув, вновь скрылись под водой, оставив Лута Гердена и Ратхара томиться ожиданием, все чаще поглядывая на казавшийся огромным дворец, нависавший над рекой.
   А рыцарь и скельд меж тем снова мертвой хваткой вцепились в ржавые прутья решетки, рванув ее на себя. Боль пронзила мышцы, и сухожилия едва не разорвались от такого усилия, но раствор, скреплявший камни, вдруг поддался, раскрошившись, и ныряльщики, не сразу ослабившие хватку, отскочили от стены, сжимая в руках искривленный прут, наконец покинувший свои гнезда в камне. А вслед за ним вывалились и остальные прутья, освободив вход в трубу.
  -- Готово, - сообщил Альвен, первым достигнув поверхности. - Путь свободен. Давайте же, быстрее, пока нас не заметили.
   Рядом со скельдом вынырнул и рыцарь, шумно дышавший. А Ратхар и десятник меж тем поспешно избавлялись от одежды, укрепляя оружии на животе, чтобы не мешалось, когда они будут пробираться по водоводу.
  -- Там узковато, - предупредил Бранк Дер Винклен своих товарищей, ежившихся от холода. - Диаметр трубы фута полтора, так что придется сильно поднатужиться, чтобы пролезть там.
   Сам рыцарь не был до конца уверен, что сумеет проползти по этому лазу, да и Герден казался слишком плотно сложенным для этого.
  -- Что ж, пора. - Юноша и Лут Герден переглянулись, одновременно нырнув в ледяную воду, казавшуюся черной, словно та горючая, неприятно пахнущая жижа, которую качали из-под земли гномы, используя ее везде, где только можно, от лекарских снадобий, до негасимых горючих смесей.
   В последний раз они всплыли, уже оказавшись под самой стеной, где их точно не смогли бы увидеть сверху стражники. Ратхар проследил за подхваченной течением лодкой, подумав, что для кого-то, наверное, будет настоящим подарков выброшенный на берег челнок. Затем юноша глубоко вдохнул по примеру Альвена и, закрыв глаза, нырнул.
   Первым в трубу забрался скельд, самый гибкий и ловкий из четверки. Он принялся ввинчиваться в трубу, вовсе не предназначенную для того, чтобы по ней ползали люди, точно бурав, вскоре полностью скрывшись там. при этом Ратхар, чья очередь была следующей, подумал, что если Альвен застрянет, то сам он не сможет ни двигаться вперед, ни выползти назад, навсегда оставшись в этой каменной кишке. В прочем, размышлять было особо некогда, и Ратхар отважно вполз в горловину.
   Труба вела вперед под небольшим наклоном вниз, и это было единственно, что обрадовало юношу. Первым делом Ратхар оцарапал спину и бока о края среза, развороченного общими усилиями рыцаря и скельда. Двигаться оказалось очень сложно, поскольку лаз был столь узким, что трудно было пошевелиться. Пришлось извиваться, точно змея, точнее - юноша удивился, что не утратил чувство юмора даже сейчас - как дождевой червь.
   Труба казалась бесконечной. Ерзая в ее узком нутре, Ратхар все полз и полз вперед, не веря, что когда-нибудь выберется отсюда. Притянутый к животу клинок только мешался, и можно было радоваться тому, что лаз не имел изгибов. Легкие уже горели огнем, воздуха не хватало, и вдруг стенки расступились, и юноша оказался в просторном бассейне. Из последних сил он рванулся вверх и с плеском вынырнул.
  -- Руку дай, - прошипела знакомым голосом шевельнувшаяся рядом тень, и Ратхар с помощью Альвена выбрался из резервуара, до краев наполненного водой.
   Они оказались в просторном помещении с низким чашеобразным сводом, темном и сыром, точно какое-нибудь подземелье, логово дракона или подобного чудовища. В прочем, пофантазировать Ратхар не успел поскольку в следующий миг из-под воды показалась голова десятника и они уже вдвоем вытащил гвардейца на "сушу". Как он ухитрился при своем сложении так быстро пролезть по трубе, Ратхару оставалось только догадываться.
  -- Милорд рыцарь остался снаружи, - сообщил Лут Герден, пытаясь отдышаться. - Сейчас появится.
   И Дер Винклен не заставил себя ждать. Рыцарь с громким всплеском вынырнул, без посторонней помощи выбравшись из бассейна. Плечи его и спина были содраны в кровь, но все же лицо Бранка озаряла радостная улыбка. Они сделали невозможное, в обход всех постов и дозоров проникнув в эту твердыню. По сравнению с этим их безумный план, говоря в двух словах, заключавшийся в том, чтобы прикончить всех мерзавцев и вызволить короля Эйтора, казался сущим пустяком, легкой прогулкой по столичному парку, не более.
  -- То еще воинство, - фыркнул рыцарь, с усмешкой взглянув на своих товарищей. Обнаженные по пояс, босые к тому же, промокшие до последней нитки, они действительно производили странное впечатление. В прочем, и сам Бранк Дер Винклен выглядел не лучше. - Остается надеяться, что враги, увидев нас, испугаются и убегут. Ну, или, хотя бы подавятся со смеху.
   Ему ответили сдержанными смешками, несколько нервными, что было, однако, вполне простительно для компании добровольцев-смертников. Никто не забывал, что кругом полно народа, и едва ли хозяева дворца будут медлить, обнаружив возле себя странных чужаков. Наконец, отдышавшись и разобрав оружие, лазутчики поднялись на ноги, еще раз осмотрев друг друга и подтянув пояса. Миссия по спасению законного владыки Альфиона началась.

Глава 12 Бегство из золотой клетки

  
   Дакан мерно взмахивал веслом, чувствуя, как челнок разрезает спокойную гладь Стейлы. Волны вяло бились о борт, и вода с плеском сходилась за кормой, растворяя едва заметный шрам на ровной, блестящей в свете звезд и нарождающейся луны, точно зеркало, поверхности. Правый берег приближался, но лодочник не смотрел на него, чаще косясь на двух припозднившихся путников, его нынешних пассажиров.
   Старый перевозчик знал эту реку, как самого себя. Раньше он был лоцманом, и мог провести груженую под завязку баржу от самых истоков до Арбела, ни разу не посадив ее на мель. Все волоки, броды и переправы были ведомы Дакану, но с годами он стал не так легко на подъем, чтобы проводить в плавании по полгода, и, наконец, осел здесь, в Фальхейне.
   У бывшего лоцмана появилось все, что должно быть у мирного горожанина - свой дом на самом берегу, друзья-приятели, с которыми можно пропустить пару кружек пива в ближайшей таверне, и даже жена, в меру ласковая и работящая. Дакан как раз хотел приласкать свою благоверную, с возрастом почти не утратившую былую страсть, когда явились эти двое.
   Перевозчик сперва вовсе не хотел открывать, опасаясь, что это вспомнили о нем какие-нибудь проходимцы, после прошлой ночи почувствовавшие себя хозяевами в столице. Даже днем было опасно бродить по улицам в одиночестве, а уж в сумерках и вовсе только самоубийца мог покидать дом. Отребье, раньше укрывавшееся в зловонных норах возле городского рынка, и лишь изредка выползавшее на охоту, словно пыталось отыграться за все унижения, и приличные горожане испытывали страх, в каждом шорохе видя стаю двуногих хищников, бешеных зверей в человеческом обличье, зачарованных криками боли и опьяненных острым запахом чужой крови.
   Дакан хоть и был уже не молод, вполне мог постоять за себя, но решил не лезть на рожон. Однако удары в дверь становились все сильнее, так что ее чуть не соврало с петель. И лодочник был вынужден отворить, прихватив с собой длинный нож. В последние дни жить в столице становилось все опаснее, и не стоило быть слишком беспечным. Правда, перевозчик засомневался, что грабители стали бы терпеливо ждать, когда хозяин облюбованного им дома отопрет дверь по доброй воле, и это немного успокаивало.
  -- Нам нужно на другой берег, - без предисловия заявил невысокий человек плотного сложения, одетый в потертый дорожный костюм. Он выглядел вполне мирно, как обычный путник, и держал в руках увесистый посох, незаменимую вещь для того, кто вынужден надолго покинуть родной дом. - Мы хотим оказаться там как можно быстрее, - поторопил незнакомец, и добавил, похлопав по висевшему на широком поясе кошельку: - Мне жаль, что пришлось беспокоить тебя в столь поздний час. Не сомневайся, мы хорошо заплатим.
   В пухлом кошельке призывно звякнули монеты, и Дакан не смог удержаться. Все же этот человек не казался головорезом с большой дороги.
  -- Хорошо, - кивнул лодочник. - Ступайте к причалу. Я только кафтан надену - что-то становится прохладно.
  -- Мы будем ждать. - Только теперь Дакан понял, почему путник говорил о себе во множественном числе. За его спиной произошло какое-то движение, и перевозчик увидел высокую фигуру в плаще. - Поспеши, - прозвучало из-под капюшона.
   Все же воистину странный народ появляется в славном Фальхейне. И если мужик с посохом выглядел вполне мирно, то вот его спутник заставил Дакана пожалеет о том, что он так поспешно согласился.
   Прежде всего, обычный человек, за которым нет никаких грехов, не станет скрывать свое лицо. И потом, ирные обыватели и даже путники, очутившиеся в чужом краю, не имеют привычки таскать с собой длинные луки, точь-в-точь такие, как у гвардейцев Его величества. Правда, человек в плаще, хоть был весьма высок, казался слишком хрупким, чтобы орудовать той оглоблей, которая висела у него за спиной. Наемники, служившие королю, тоже отличались изрядным ростом - чем длиннее руки, тем больше можно натянуть лук, - но и шириной плеч они чуть не вдвое превосходили нежданного гостя.
   Тем не менее, Дакан сразу понял, что незнакомцы вовсе не безобидны, ощутив ауру опасности, буквально окутывавшую их, и человек с луком наверняка умел обращаться со своим жутким оружием. А вдобавок к этому под плащом лучника ясно проступали очертания длинного меча, и лодочник, отчалив от берега, подумал, что может и не вернуться обратно, в теплую постель, под бок к жене.
   Стараясь не спускать глаз со своих нанимателей, Дакан правил к дощатому причалу, но человек с посохом, заметив это, остановил его.
  -- Поднимись выше по течению, хотя бы на милю, - процедил он. - Высади нас подальше от пригорода.
   Это показалось перевозчику еще более подозрительным. Но, видит Судия, странные путники не скупились на золото. Еще на левом берегу в карман Дакана перекочевал настоящий келотский солид, и три таких же золотых кругляша маячили перед его взором, а за такую плату стоило рискнуть.
   Наконец путники разрешили пристать, как раз в том месте, где к самой воде спускалась ольховая роща, над которой не умолкал шелест листвы.
  -- Благодарю, - кивнул тот из незнакомцев, который не скрывал лицо, потянувшись при этом к поясу.
   В руках путника что-то блеснуло, и Дакану почудился нож, который вот-вот должен был впиться в его плоть. Лодочник вздрогнул, решив, что сбылись его самые мрачнее опасения, но это оказались всего-навсего обещанные монеты.
  -- Вот тебе за труды, - произнес человек с посохом, и, сунув деньги в потную от нервного напряжения ладонь перевозчика, направившись вглубь зарослей вслед за своим молчаливым попутчиком.
   Дакан облегченно вздохнул, сунув солиды за пояс штанов, и, покрепче схватив весло, направил челнок обратно. Кажется, сегодня судьба была к нему благосклонна.
  
   Эвиар, пождав губы, уже полчаса молча наблюдал за тем, как сходит с ума Рупрехт. А что еще можно подумать, если вполне нормальный с виду человек - хотя эльф, лишенный опыта общения с этим племенем, не был уверен, что сможет сразу различить умалишенного - крагами бегает по лесу, бормоча себе под нос: "Перт!" и вонзая в землю свой посох.
   Сам эльф, обратившись в слух, обшаривал обострившимися до предела чувствами окрестности, стараясь не подпустить близко незваных гостей. Здесь, в отличие от тесных, душных, пропитавшихся запахом нечистот каменных лабиринтов большого города, Перворожденный был безраздельным владыкой. Сам лес помогал ему, предупреждая о любом чужаке, любом живом создании, неважно, наделенном разумом, или полностью лишенном такового. В прочем, те существа, что предпочитали передвигаться на четырех ногах, уж точно не были опасны для Сына Леса.
   Роща шумела, все заполнял шелест листвы, и казалось, будто деревья шепчутся между собой. А Эвиар был готов к бою. Стрела-срезень с широким жалом уже была наложена на тетиву, и любой, кто осмелился бы сунуться сюда, должен был в один миг расстаться с жизнью, поскольку стрелять эльф умел, и делал это с удовольствием.
  -- Перт! - Рупрехт, не обращая внимания на замершего неподвижно на краю поляны эльфа, снова произнес руну Познания, ударив посохом себе под ноги.
   На мгновение он увидел все, скрытое в земле. Совсем рядом обнаружилась очень старая могила, в которой медленно обращались в прах чьи-то кости. А чуть дальше, в глубине рощи, оказался зарыт горшок с серебром, с имперскими марками, если быть совсем точным, причем закопали монеты не очень давно. Все тайны сейчас были открыты магу, не таясь творившему волшбу в этом безлюдном месте.
   Здесь, в лесу, вдали от чужих глаз и ушей, модно было отбросить лишние предосторожности, а потому чародей не стал накладывать на себя и своего спутника морок. Сейчас Рупрехту, решившему убедиться в истинности одной старой истории, требовалась вся доступная ему сила, а еще больше - полное сосредоточение, ведь сокровенное доступно лишь тем, кто силен духом и действительно жаждет знания.
   Вдруг чувства Рупрехта словно провалились в пустоту, и он вскрикнул от неожиданности. Эвиар мгновенно обернулся к своему спутнику, на всякий случай вскидывая лук, хотя не представлял, в кого нужно стрелять.
  -- Вот оно, - возбужденно произнес чародей, невольно понизив голос. Лес не терпел лишнего шума, и Рупрехт предпочитал соблюдать его неписаные законы. - Истории были правдивы от и до. Я нашел его!
   Эльф, чуть расслабившись, уставился на человека. Эвиар даже не представлял, что и как отыскал его спутник, и чем будет полезна для них эта находка.
  -- Прежде мне рассказывали, что принц Эврин двадцать три года назад бежал из дворца, воспользовавшись подземным ходом, - пояснил Рупрехт, заметив интерес во взгляде Эвиара. - Говорили, что этот лаз устроили гномы, некогда возводившие и сам дворец. Я не вполне верил всяким россказням, но оказывается, ход существует. Он начинается недалеко отсюда, в буковой роще, и проходит под руслом Стайлы. Наверняка именно им и воспользовался тот колдун, что устроил в Фальхейне побоище.
  -- Что, мы отправимся во дворец? - недовольно уточнил эльф. Он не был рад перспективе лезть под землю, да еще в туннель, что построили недомерки. С них станется устроить какую-нибудь западню на случай, если в подземный ход сунется кто-нибудь из Перворожденных. Гномы отличались хорошей памятью и весьма мстительным характером, помня иные обиды по многу веков.
  -- Да, наверное, - неопределенно пробормотал маг, будто о чем-то задумавшийся. - Хотя нет, - помотал он головой. - Кажется, к нам кто-то идет. - Рупрехт по-прежнему в мыслях был где-то далеко от этой рощицы. Да, я чувствую под землей чье-то присутствие. Идем в рощу, встретим их на поверхности!
   В этот миг за рекой зазвенел гонг, и протяжно запел сигнальный рог. А где-то рядом раздались крики, лязг железа и ржанье коней. Путники недоуменно переглянулись. Во дворце явно что-то происходило.
  
   Его светлость лорд Кайлус был в ярости. Он едва сдерживался, чтобы в голос не закричать на своего принца, будущего короля, и, видит Судия, это стоило владетельному лорду огромных усилий.
  -- Верх глупости, - порычал Кайлус, и на скулах его играли желваки, а лицо в этот миг побагровело. - Я не ожидал от вас такой самонадеянности, Ваше высочество. Неужели вы не отдаете себе отчет, чем может обернуться для всех нас ваша странная жалость и нерешительность? Так ловко взять приз, и столь неосмотрительно распорядиться удачей просто кощунство!
   Столь бурно Кайлус отреагировал на извести о том, что нынешний владыка Альфиона, Его величество Эйтор, все еще жив, хоть и находится под стражей, будучи заперт в своих покоях.
  -- Зная, что король-узурпатор все еще жив, многие дворян попытаются вернуть его на престол, - с жаром доказывал молча взиравшему на него Эрвину лорд, от возбуждения не способный усидеть на месте, и потому метавшийся по кабинету, ранее принадлежавшему сыну Хальвина. - Они не смирятся с вашим возвращением, а это значит, что нас ждет война, очередная усобица, которая охватит все королевство. Ваше высочество, немедленно прикажите умертвить Эйтора!
  -- Ты смеешь указывать, что мне должно делать, лорд? - Эрвин взглянул на Кайлуса, отвлекшись от разглядывания своих прежних покоев. За минувшие часы слуги навели здесь подобие порядка, и все же эта часть дворца слишком долго пребывала в полном запустении, чтобы так быстро приобрести жилой вид.
  -- О, нет, - Кайлус принялся так энергично мотать головой, что она, казалось, должна была отвалиться немедленно. - Разумеется, нет, господин. Но я считаю себя вправе дать вам совет.
  -- Эйтор умрет не раньше, чем на то будет моя воля, - процедил принц, пригвоздив лорда к полу тяжелым взглядом. - Ожидание - самая страшная пытка. Я желаю, чтобы он как следует задумался о тех ошибках, которые совершил, проникшись чувством вины. Быстрая смерть от единственного удара в бою - это милосердие, которого мой названный брат не достоин. Он будет мучиться, и молить меня об избавлении от этих страданий, и тогда, может быть, я сделаю ему снисхождение, - холодно усмехнулся он.
   Никому, даже себе, Эрвин не осмеливался признаться в том, что просто не может убить своего врага. Теперь, добившись желаемого, став хозяином жизни и смерти Эйтора, того, ненавистью к кому он жил все эти годы, принц растерялся. Он не знал, что делать со своей победой. Он, несомненно, был убийцей, но прежде отнимал чужие жизни лишь в бою, и сейчас не смог найти в себе силы, чтобы хоть на миг стать палачом.
  -- Господа, о чем вы спорите? - Вкрадчивый голос заставил лорда Кайлуса вздрогнуть, подавившись готовыми сорваться с языка словами, и лорд со смесью раздражения и страха взглянул на Кратуса, впервые за весь вечер нарушившего молчание.
   Маг сразу не понравился высокородному лорду. Этот человек казался слишком скрытным, источая почти материальное презрение ко всем, кто находился рядом с ним. Он старательно играл роль слуги, покорного раба, всегда держащегося в тени своего господина, но лорд не верил этому притворству. Тот, кому подвластна настоящая магия, кто ведает самые сокровенные тайны мироздания, не может по собственной воле подчиниться обычному человеку, пускай тот хоть трижды будет принцем и наследником древнего рода.
   Лорд понимал, что стал свидетелем тонкой игры, призом в которой могла быть только власть. Маг казался неестественно тихим и послушным, и Кайлус не понимал, почему этого не замечает принц. Сам лорд чувствовал только омерзение и безотчетный ужас при виде чародея, но Эрвин, кажется, доверял ему, и дворянин не смел выказывать свои чувства на виду у принца.
  -- Дворяне все равно возмутятся, будет ли Эйтор жив, или нет, - с тонкой усмешкой произнес Кратус. - И покойного Хальвина любили отнюдь не все благородные господа, просто покоряясь его силе и власти. Его покойное величество в минуты гнева был... м-м-м... несколько несдержан, - чуть заметно ухмыльнулся чародей. - И несколько знатных лордов и рыцарей расстались с жизнью, только лишь оттого, что не вовремя оказались на пути государя. Так что Его высочество Эрвина поддержат далеко не все. Борьбы за власть или просто попыток перекроить границы уделов не избежать, и на вашем месте я сейчас озаботился иной проблемой, нежели томящийся в неволе король.
   Полные внимания взоры Эрвина и несколько остывшего, сумевшего справиться со своими эмоциями лорда тотчас обратились к чародею.
  -- В нескольких часах пути от Фальхенйа лагерем стоят почти семь сотен воинов, верных лорду Грефусу, - вымолвил маг. - А сей доблестный воитель, между прочим, лишился отца, когда тот в неподходящий час явился на аудиенцию к покойному государю Хальвину. Едва ли после этого Грефус воспылает любовью к наследнику этой династии. И если его командирам надоест ждать, они вскоре явятся под стены столицы, и с легкостью возьмут ее, ведь у вас, господа, под рукой всего чуть больше сотни воинов. Этого мало, чтобы даже защищать один только дворец.
  -- Но у нас еще есть маг, который стоит тысячи солдат, - бесстрастно заметил Эрвин. - Думаю, ты не затеял бы этот разговор, не придумав выход из ситуации?
  -- Это так, - кивнул Кратус. - Я полагаю, нужно нанести упреждающий удар, избавившись от потенциального противника, весьма сильного, кстати, и при этом продемонстрировав всем колеблющимся и затаившимся наши возможности и, главное, нашу решимость, - отчеканил он.
  -- Вы хотите уничтожить их? - не веря собственным ушам, произнес потрясенный лорд Кайлус. Он видел, что сталось со столицей, и почти не сомневался в возможностях колдуна, но при мысли о том, что несколько сотен ничего не подозревающих людей могут погибнуть в один миг, не имея даже призрачного шанса на равный бой, Кайлуса бросало в дрожь. - У нас же есть заложники. Сам Грефус в наших руках, неужели этого не достаточно, чтобы обуздать его воинов? Они не посмеют угрожать нам, зная, что подвергают опасности жизнь своего господина!
  -- На месте их командиров я бы уже проявил некоторое беспокойство, - задумчиво протянул Эрвин, словно не слышавший слова лорда. - Они не получают вестей от своих предводителей уже долгое время, и должны хотя бы послать кого-нибудь в столицу. Думаю, это случится скоро, и у нас мало времени.
   Кратус покорно кивнул:
  -- Это будет жестокий урок, который надолго запомнится нашим недругам. В их сердцах поселится страх и почтение, и никто даже думать не посмеет о том, чтобы перечить вашей воле, господин. Я лишь хочу дождаться рассвета, принц. Едва ли кто-то явится сюда среди ночи, - усмехнулся маг. - Пусть насладятся последними часами жизни.
  -- Да будет так, - согласился принц. - Дворяне Альфиона слишком своевольны. Им нужен кнут, сильная рука, которая принудит их к покорности. Но не только они могут угрожать нам, - заметил Эрвин. - Что ты скажешь о скельдах, которых мои воины заметили в Фальхейне?
  -- Скельды, - удивленно переспросил Кайлус. - Здесь, в столице? Не может быть!
   Как и любой образованный человек, лорд прежде слышал, пусть и не придавал этом особого значения, полные тумана истории о малочисленном племени великих бойцов, обитавших на краю изведанного мира, и никогда не покидавших свой остров, затерянный посреди великого океана. и, узнав, что сыны этого странного народа появились в Фальхейне, Кайлус почувствовал беспокойство и интерес.
  -- Всего один, - безразлично бросил Кратус. - Не думаю, что этому стоит придавать особенное значение.
  -- У него, видимо, какое-то дело к моему слуге, - попытался усмехнуться Эрвин. Получилось неубедительно. - Старый должок.
  -- Так чего же мы ждем? - Кайлус воспринял известие на полном серьезе. - Если скельд явился сюда по душу вашего мага, господин, то он легко проникнет во дворец. Нужно усилить охрану, расставить дополнительные посты, а еще лучше - начать поиски в городе.
   Никогда прежде не сталкиваясь с легендарными бойцами, лорд предпочитал верить тому, что рассказывали об их воинских умениях.
  -- Ни к чему, - отмахнулся чародей. - Если он захочет, то явится сюда, невзирая на любую стражу. Скельды могут становиться невидимыми, если захотят, и никто не сможет удержать их. Чтобы остановить одного такого воина, потребуется несколько сотен солдат... или один маг. И будьте уверены, лорд, я вполне готов к встрече с этим глупцом, осмелившимся прийти сюда о моим следам, - высокомерно сообщил Кратус. - Пусть ваши люди защищают дворец от недобитых гвардейцев, мне же предоставьте всех прочих. Не становитесь на пути у скельда, если увидите его, и останетесь живы. Принц прав, это наше личное дело.
  -- Что ж, полагаюсь на тебя, Кратус, - кивнул Эрвин. - Делай что должно. А я устал, и хочу отдохнуть. Если кто-то посмеет побеспокоить меня по какому-нибудь пустяку, то поплатится за это, - пригрозил принц и вышел вон из покоев, оставив Кайлуса наедине с магом.
  
   Личные покои принца, впервые за многие годы распахнувшие свои двери, находились этажом выше рабочего кабинета. Чтобы попасть туда, Эрвину пришлось миновать длинный, погруженный в полумрак коридор, подняться по Витовой лестнице, гранитным штопором вкручивавшейся в монолит дворца, и, снова миновать коридор. По пути новому хозяину дворца навстречу попалось несколько слуг, увидев принца, низко кланявшихся ему. Многие лакеи, прислуживавшие еще Эйтору погибли прошлой ночью, просто оказавшись на пути Краутса, очищавшего дворец от гвардейцев. А те, что выжили, успев куда-то спрятаться, теперь старательно уничтожали следы недавней схватки, убирая останки тел, смывая пятна копоти со стен или стараясь замазать штукатуркой выжженные каверны в камне.
   Поубавилось в коридорах и стражников. На смену алым мундирам наемников-гвардейцев пришли обычные кольчуги и кожаные куртки дружинников Кайлуса, взявших на себя охрану резиденции альфионских королей. Но возле входа в покои Эрвина, не страдавшего излишней доверчивостью, стояли два воина из тех, что явились вместе с ним из Келота, в том числе и красавчик Карл.
  -- Мой господин! - Оба стражника, увидев принца, отсалютовали ему оружием, приветствуя своего предводителя.
   Эти бойцы гордились своей близостью к будущему новому владыке Альфиона, свысока поглядывая на прочих воинов, наводнивших ныне дворец. Пойдя вместе с принцем немало сражений, пережив вместе множество опасностей в далеких краях, они считали себя не просто слугами, но товарищами, едва ли не братьями Эрвина, и тот не спешил разубеждать в этом своих спутников.
  -- Никого не впускать, - на ходу бросил принц, кивком ответив на приветствие стражников.
   Эрвин вошел в покои, тотчас кожей ощутив сгустившийся под их сводами животный страх. В дальнем углу возникло какое-то движение, и принц, холодно усмехнувшись, взглянул на вжавшуюся в стену Ирейну. Ощутив на себе чужой взгляд, юная королева еще больше сжалась. Кровь отхлынула от ее лица, сейчас белизной способного превзойти алебастр, и огненно-рыжая грива горела огнем, невольно привлекая внимание.
   Прошлой ночью королева, ставшая пленницей в собственном доме, так и просидела в углу, без движения, не отводя глаз от Эрвина, наслаждавшегося страданиями своей жертвы. А он, вопреки мнению собственных воинов, не прикоснулся к ней даже пальцем.
   Принц взглянул на низкий круглый столик на единственной резной ножке. Вино и фрукты, принесенные по его приказу охваченными не меньшим ужасом, нежели Ирейна, слугами, так и оставались нетронутыми. Эрвин снова усмехнулся и с разбега плюхнулся на ложе, как делал, будучи еще подростком. Он раскинул руки, расслабившись впервые за долгие часы.
  -- Господин, - дрожащий голосок заставил Эрвина сесть на постели, уставившись на Ирейну. Королева, похожая на дитя, только теперь осмелилась заговорить, и это было достойно некоторого интереса. - Господин, прошу тебя, не убивай его. ты можешь не верить, но он жестоко страдает из-за того, что сделал давным-давно по собственному неразумию. Молю, сохрани ему жизнь.
   Не нужно было уточнять, о ком говорила неожиданно осмелевшая королева. Эйтор, ее супруг и пока еще правитель Альфиона, томился недалеко отсюда, под неусыпным надзором самого Витара, которому принц доверял безгранично.
  -- Раскаивается? - Эрвин безразлично усмехнулся: - Его алчность виною тому, что я лишился короны, которую дожжен был наследовать по праву рождения, лишился той, кого любил всей душой, и даже лишился дома, став скитальцем на долгие годы. По мне, так будет вполне справедливо лишить моего названного братца того же самого, что он отнял у меня. Так что, возможно, я и впрямь сохраню его никчемную жизнь, - процедил он сквозь зубы. - Но, чтобы размен был равноценным, мне придется удить тебя, юная королева. Выбирай. - И он снова усмехнулся, оскалив зубы, точно волк, готовый броситься на свою добычу.
   Ирейна вздрогнула всем телом, и в уголках ее глаз заблестели слезы. выбор, предложенный ей Эрвином, был слишком страшен. Но принц так и не услышал ответа, которого ждал с все усиливавшимся интересом.
   Двери покоев распахнулись, намного реже, чем следовало это сделать, причем никто не озаботился сперва хотя бы постучать. Эрвин мгновенно слетел с ложа, отпрыгнув к стене и обнажив клинок. При этом как-то так получилось, что не успевшая даже испугаться королева оказалась укрыта за широкой спиной принца.
  -- Господин, - на пороге застыл один из охранявших покои воинов. В руках он держал обнаженный клинок. - Господин, во дворце чужаки. Солдаты Кайлуса вступили с ними в бой, - сообщил он, склонив голову перед принцем.
  -- Кто? - прорычал Эрвин. - Как это возможно?
  -- Не ведаю, господин, - скривился стражник. И добавил: - Они освободили Эйтора!
   Принц взглянул на Ирейну, по-прежнему охваченную дрожью:
  -- Кажется, тебе не придется выбирать. Судьба сама распорядилась, кому умереть. - И, взглянув на воина, все так же нерешительно стоявшего на пороге, приказал: - Найти и прикончить ублюдков. Всех!
   Коридоры огласились дробным топотом, звоном стали и отрывистыми командами, перемежаемыми криками боли. Во дворце завязался бой.
  
   Им везло, как утопленникам. Во всяком случае, именно эта мысль уже долгое время не покидала Ратхара, по-кошачьи бесшумно крадущегося следом за Дер Винкленом и скельдом, на правах лучших бойцов возглавивших отряд. А в затылок юноше дышал Лут Герден, прикрывавший тылы от внезапной атаки.
   То самое везение, столь беспокоившее Ратхара, заключалось в том, что незваным гостям удалось выбраться из подвалов дворца. Вроде бы погреба и кладовки было принято запирать снаружи, просто ради того, чтобы туда не совался кто ни попадя. Оставалось только гадать, почему это правило не применили к залу с бассейном, но мощная дубовая дверь, окованная железными полосами, оказалась лишь прикрыта, а массивный замок просто лежал на каменном полу. Возможно, запереть его забыли из-за суеты, сперва вызванной пиром, а затем - внезапной атакой приспешников Эйтора. Как бы то ни было, путь на верхние ярусы дворца был свободен, и лазутчики не уставали благодарить за это Судию, уверившись в том, что их дело правое.
   На этом удача не закончилась, выразившись в том, что на пути самозваных спасителей Альфиона не оказалось ни одного стражника. Лишь двое слуг, по каким-то своим надобностям спустившихся в подвалы, встретились пришельцам, после чего Альвен и десятник облачились в снятые с лакеев рубахи, а Ратхару достался в полнее приличный кафтан. К сожалению, не нашлось подходящего размера для рыцаря, но кажется, Бранк Дер Винклен не очень опечалился из-за такого пустяка. Между прочим, те же слуги смогли сообщить и кое-какие сведения, показавшиеся лазутчикам достаточно важными в свете задуманного.
  -- Полагаю, теперь стоит разделиться, - хрипло прошептал Дер Винклен, вместе с соратниками забившись в тесную пыльную нишу. - Давайте решим, кто и куда отправится?
  -- Я здесь, чтобы освободить государя Эйтора, - отчеканил Лут Герден. - За ним я и пойду. Если тот слуга не лгал, его величество держат под стражей в северном крыле.
  -- А я найду колдуна, - сообщил Альвен. - Выродок поплатится за смерть моего рода, - прорычал он, сверкнув глазами.
  -- Маг поселился в западном крыле, - напомнил десятник, лучше всех своих товарищей ориентировавшийся в громадном дворце. - Там, где прежде были личные покои самого короля. И, думаю, при нем достаточно воинов, - предостерег он скельда.
  -- Я отправлюсь с тобой, Альвен, - решил Ратхар. - Я еще нее вернул тебе долг.
  -- Мне не нужны помощники, - отрезал скельд. - Пойми, мальчишка, я явился сюда вовсе не для того, чтобы уйти живым. И я прощаю тебе все долги.
  -- Нет, - твердо произнес юноша, стиснув зубы. - Я с тобой, хочешь ты этого, или нет.
  -- В таком случае, я присоединюсь к десятнику, - пожал плечами Бранк Дер Винклен. - Вдвоем у нас будет больше шансов исполнить все, что замыслили, и при этом, возможно, уцелеть.
  -- Сотни бойцов вполне хватит, чтобы перекрыть все выходы из дворца, и худо-бедно следить за тем, что творится в нем самом, - заметил Лут Герден. - Нас ждет вовсе не приятная прогулка. Но вступать в бой нельзя. Нас мало, и, подняв шум, мы только растревожим осиное гнездо.
   Где-то неподалеку, словно в подтверждение слова гвардейца, прозвучали мерные шаги, и чуть позже раздались голоса. Дружинники лорда Кайлуса обходили опустевший дворец.
  -- Значит, придется стать тихими и незаметными, - усмехнулся рыцарь, охваченный боевым азартом. - Какой прок теперь в словах. Вперед, за дело, и да будет Судия справедлив ко всем нам!
  
   Много позже, когда все было уже позади, Ратхар признался себе, что без Альвена сложил бы голову в первую же минуту своего путешествия по дворцу. В прочем, не будь скельда, едва ли юноша вовсе решил бы проникнуть незваным гостем в резиденцию альфионских владык. А в те минуты он лишь крался, насколько мог, бесшумно, стараясь одновременно не отставать от Альвена, как будто и вовсе не касавшегося ступнями пола, при этом производя как можно меньше шороха.
   Маг, с которым хотел поквитаться Альвен, обосновался на четвертом ярусе, и лазутчики едва не заблудились в переплетении коридоров и лестниц. Несколько раз они сбивались с пути, а однажды чуть не ввалились в зал, где вповалку лежали не менее полутора десятков воинов.
   Дважды Альвен и Ратхар чуть не столкнулись нос к носу с обходившими дворец стражниками, а раз встретились с каким-то слугой. И тому, что их не обнаружили раньше времени, Ратхар опять-таки был обязан своему спутнику. Альвен слышал шаги и голоса за десятки ярдов, успевая толкнуть юношу в какую-нибудь неприметную щель и сам укрыться в ней.
  -- Осторожно, - едва слышный шепот скельда показался Ратхару громким криком. Альвен остановился так неожиданно, что юноша чуть не сбил его с ног, со всего маху врезавшись в спину своему спутнику. - Кто-то идет нам навстречу!
   Сам юноша, разумеется, ничего такого не замечал, но поверил своему спутнику, нырнув в нишу за статую. К счастью, в скупо освещенных немногочисленными масляными лампами коридорах, пронзавших западное крыло дворца, таких укрытий хватало. А спустя миг впереди, за поворотом, прозвучали шаги и ровные голоса.
  -- Я думал, наш принц вовсе равнодушен к женщинам, - со смешком произнес кто-то с явным акцентом. Во всяком случае, Ратхар прежде не слышал такого странного произношения. - А смотри-ка, вторую ночь не выпускает королеву из своих покоев!
   Разумеется, сжавшийся за статуей юноша не мог видеть говорившего, но понял, что тот смеется.
  -- Эрвин, точно кошка, играет со овей добычей, прежде, чем сожрать ее, - намного серьезнее ответил второй страж. Судя по голосам, они как раз поравнялись с укрытием Ратхара, невольно все сильнее стискивавшего меч. - Принц любил и до сих пор любит только одну женщину, свою Ильму, ту, которую Хальвин убил собственными руками на пороге святилища Тайлы.
   Верные слуги, они знали о своем господине намного больше, чем должны были, и, конечно, не упускали случая обсудить разнее слухи. Тем не менее, в голосах их Ратхар, задержавший дыхание, с некоторым удивлением заметил явное уважение.
  -- То-то я помню, когда мы поймали на западе, в лесу, ту девку, принц пришел в такую ярость, что на месте прикончил Ульфа.
  -- А потом Витар, его верный пес, порешил и саму девицу, - согласно буркнул второй. - Как бишь ее звали, Карл?
  -- Кажется, Хельма, - неуверенно протянул первый, казавшийся весьма молодым. Сердце Ратхара, прежде готовое вырваться из груди, замерло, и в глазах его потемнело. Неужели? - Да, точно, Хельмой она назвалась, - с большей убежденностью произнес тот, кого назвали Карлом.
   Глухо зарычав, юноша выскочил из своего укрытия, вырвавшись из цепких рук Альвена, очутившись за спиной стражников. Оба они были без доспехов, только в распахнутых камзолах, но каждый был вооружен мечом и кинжалом.
   Должно быть, воины почувствовали движение, одновременно оборачиваясь и вытягивая клинки из ножен. Наверное, они были опытными бойцами, раз сопровождали самого наследника Альфиона, но Ратхаром двигала ярость, загнанная в самые дальние уголки души жажда мести, перед которой было бессильно любое умение.
   Высоко подпрыгнув, юноша выбросил вперед ноги, впечатав их в грудь одному из своих противников. Он не знал, кто из двоих носил имя Карл, и не собирался убивать их. Но удар оказался столь мощным, что воина отбросила назад на несколько шагов. Правда, и сам Ратхар не удержался на ногах, неизящно шлепнувшись на ягодицы и зашипев от боли.
   Давно, еще в замке Магнуса, старый Аскольд показывал юнцам, призванным под знамена своего господина, такой прием, утверждая, что подобным образом можно пробить настоящую стену щитов. Сейчас Ратхар полностью поверил в правдивость этих слов, в один миг свалив вооруженного противника. Однако второй страж уже обнажил оружие и резко ударил упавшего на пол Ратхара.
   Юноша перекатился по холодным каменным плитам, бросившись под ноги второму противнику и сбив его, не ожидавшего такого маневра, с ног, а затем навалившись всем своим весом.
  -- Ты Карл? - прошипел Ратхар в лицо побледневшему от страха воину, никак не ожидавшему, что подвергнется нападению здесь, в охраняемом десятками солдат дворце. - Отвечай!
  -- Он, - прохрипел плененный юношей боец, одними глазами указав в сторону. - Карл - это он!
   Ратхар легко вскочил на ноги и коротко, без замаха, вонзил острие меча в грудь поверженному воину, в следующий миг подскочив к его товарищу. Карл, при падении выронивший клинок, кое-как пытался встать, с трудом приподнявшись на локтях. Юноша помог ему, рванув за воротник и прижав к стене, а затем ткнув в кадык слуге Эрвина его же собственным кинжалом, чуть надавив, так, что тонкая струйка крови стекла Карлу за воротник.
  -- На западе, возле селения Селькхир, вы поймали, а затем изнасиловали и убили девушку, по имени Хельма, - Ратхар не спрашивал, он утверждал, точно обвинитель на суде. - У нее были золотые волосы. Кто приказал убить ее?
  -- Эрвин, - сдавленно просипел Карл. Прикосновение холодной стали к пульсирующей на шее жилке и горячее дыхание врага, касавшееся лица, заставили его оцепенеть. - Наш господин. Но мы не насиловали ее, клянусь!
  -- Ублюдок, - приглушенно прорычал юноша, приблизив свое лицо к лицу побледневшего от ощущения приближающейся смерти воина. - Сейчас я вспорю тебе живот и удушу собственными кишками. А затем сделаю то же с твоим выродком-хозяином. Готовься к смерти, мразь!
   Громкие крики, эхом прокатившиеся по коридору, заставили Ратхара вздрогнуть, на миг ослабив хватку. И Карл, искушенный боец, не даром приближенный к самому принцу, воспользовался этим, оттолкнув юношу к стене и одновременно выбив из его рук кинжал. Миг - и он уже с мечом в руках надвигается на ошеломленного Ратхара.
  -- Значит, выпустишь кишки? - прошипел раздосадованный тем, что так легко поддался какому-то увальню, Карл. - Это ты сейчас сдохнешь. - Его противник был без оружия, и воин мог позволить себе поиграть с обреченным глупцом. - Хотя, нет. Лучше я притащу тебя моему господину, и ты скажешь ему то же, что говорил сейчас мне. И тогда посмотрим, как долго ты проживешь, ничтожество!
   Свистнул, рассекая воздух, клинок. Ратхар, уже чувствуя касание стали, ринулся вперед, подкатившись под ноги Карлу. Меч с лязгом высек фонтан искр, чиркнув по камню, а Карл, не удержав равновесие, отступил, позволив Ратхару добраться до своего меча. Юноша выпрямился, принимая стойку. В следующие миг что-то пролетело мимо его щеки, задев волной потревоженного воздуха, и Карл повалился на пол, а из груди его торчала рукоять боевого ножа. Того самого, который был у Альвена.
  -- Живее, уходи, - рыкнул скельд. - Во дворце подняли тревогу! Наших спутников, кажется, заметили. Сейчас здесь будет полно воинов Эрвина! Беги!
  -- Нет, - упрямо буркнул Ратхар. - Я с тобой. Ты вновь спас мне жизнь, и долг мой только вырос.
   Закончить эту содержательную беседу им не дали. В дальнем конце коридора появилось сразу не менее дюжины воинов. Увидев чужаков, они не растерялись, вскинув арбалеты и дав залп.
   Как Ратхар очутился на полу, он не помнил. Но болты прожужжали где-то над головой, а в следующий миг раздались крики и звон клинков. Юноша не понял, как Альвен смог оказаться за спинами стрелков, и видел только как они падали, обливаясь кровью. Кто-то отмахивался мечом, другие просто бросились бежать. Скельд буквально растворился в воздухе, и только свист, сопровождавший каждый взмах его меча, доказывал, что Альвен вполне материален.
   Это был не бой, а избиение. Юноша едва успел встать на колени, когда последний из людей Эрвина испустил дух. Над окровавленными телами, возле которых валялись мечи и арбалеты, стоял, выпрямившись во весь рост, Альвен.
  -- Я справлюсь один, - твердо произнес он. - Уходи. Ты молод, и жизнь для тебя еще не кончена. Я обратно уже не вернусь. Моего дома нет, мне некуда идти. Поэтому я прикончу колдуна и погибну.
   Неподалеку раздался топот, сопровождаемый громкими голосами, а затем откуда-то донеслись истошные крики. Еще трое воинов, размахивая клинками, появились в противоположном конце коридора. Один из них указал на замершего Ратхара, что-то крикнул и все трое кинулись к юноше.
  -- Уходим! - Альвен рванул своего спутника за рукав, потащив за собой. - Что-то творится в северном крыле. Похоже, наши спутники в беде!
  -- А как же колдун? - спросил Ратхар, едва успевая перебирать ногами.
  -- Думаю, маг уже там, - прохрипел скельд. На самом деле он не был уверен в этом, но Альвен не мог оставить мальчишку, обрекая его на верную смерть. Жажда мести и жалость сошлись в отчаянной схватке, и первая отступила, не будучи, однако, повержена. Решение было принято.
   На пути их возникли еще два воина, на этот раз в кольчугах и даже в касках. Один из них даже успел наполовину вытащить меч из ножен, прежде чем в грудь ему вонзился направляемый Альвеном клинок.
   Дворец охватил настоящий хаос. Кто-то кричал, где-то звенела сталь и лязгали доспехи, но никто не остановил чужаков. Несколько слуг, должно быть, помня о минувшей ночи, при виде вооруженных людей проворно нырнули в какие-то каморки, еще пара воинов умерла так же быстро, как их предшественники.
   Какие-то люди, тоже вооруженные - встретить в этом дворце того, кто не имел бы при себе меча или чего-нибудь посущественнее, кажется, стало просто невозможно, - выскочили из прохода позади беглецов, и Ратхар, обернувшись, узнал знакомые лица.
  -- Альвен, - юноша крикнул в спину скельду. - Альвен, стой! Там милорд рыцарь!
   Бранк Дер Винклен тоже узнал своего оруженосца:
  -- Я рад, что вы еще живы, - усмехнулся он. - Но, кажется, это не надолго. Сюда направляется колдун, а с ним - не меньше трех десятков солдат. Да, простите, что не представил вас сразу. - Рыцарь, кланяясь, указал на осанистого мужчину, одетого лишь в бриджи и простую рубаху, и, конечно же, вооруженного клинком, испачканным в чьей-то крови: - Его величество Эйтор, король Альфиона!
  
   Без десятника Дер Винклен, вне всякого сомнения, пропал бы, в первые же минуты заплутав в бесчисленных залах и коридорах дворца. А Лут Герден чувствовал здесь себя, как рыба в воде, безошибочно выбирая самые легкие и безопасные пути. И если Альвен, очутившись там, где прежде ни разу не был, полагался на свое сверхъестественное чутье, то верной помощницей гвардейца была цепкая память.
   Так они смогли без лишних усилий миновать несколько постов, просто обойдя их. Чувствовалось, что воины, явившиеся в столицу под знаменем рода Кайдусов, тоже не были знакомы с внутренним расположением резиденции альфионских королей.
  -- Здесь налево, - уверенно приказал десятник, ныряя под низкую арку и буквально растворяясь во тьме. - Береги голову, милорд, - предупредил он, и, выругавшись себе под нос, добавил: - Даже на светильниках экономят!
   Бранку только и оставалось, что покорно выполнять все команды своего соратника и провожатого, не забывая держать глаза и уши открытыми. К счастью, на их пути почти не попадались воины с серебряным грифоном, и даже слуг не было заметно. Дворец опустел, и любой звук, шорох проносился под его сводами гулким эхом.
  -- Вот оно, - прохрипел Герден, облизывая высохшие от внезапно охватившего его волнения губы.
   Рыцарь выглянул из-за угла, и первым, на что он обратил внимание, были два воина в хауберках, с мечами на поясе и взведенными арбалетами в руках. Стражники стояли у не примечательно двери, и именно за ней томился в неволе, ожидая, когда будет решена его участь, владыка Альфиона.
  -- Самострелы, - зло буркнул десятник. - Не подойти - нас продырявят за двадцать шагов! А, правда, - вдруг спросил он, - что скельды могут ловить стрелы на лету?
  -- Понятия не имею, - честно признался рыцарь. - Я узнал о том, с кем вместе проделал последние несколько лиг пути в Фальхейн, лишь прошлой ночью.
   Десятник неопределенно пожал плечами. В этот миг за спиной у притаившихся воинов раздались шаги, а затем прозвучал громкий крик: "Враг!"
   Рыцарь обернулся, вскидывая клинок. Напротив него, в десяти шагах, стоял худощавый человек в простом камзоле, наголо бритый и уже вытягивавший широкий меч из ножен.
  -- Тревога, - стражник отступил назад, увеличивая расстояние между собой и противником и тем обеспечив некоторую свободу маневра. - К оружию!
   Увидев двух вооруженных незнакомцев, один из которых был обнажен по пояс, воин ни на миг не усомнился, что встретился не со своими товарищами, а с непрошенными гостями. И ему не нужно было долго думать, как поступить в такой обстановке.
   Солдаты, что стерегли короля, двинулись на крики, держа арбалеты наперевес, а бритый, рассекая воздух клинком, ринулся на Дер Винклена. Две полосы стали столкнулись, породив низкий звон и веер искр, и бойцы тотчас отпрянули, затем лишь, чтобы в следующее мгновение снова атаковать.
   Бранк сразу понял, что ему достался умелый противник. Несмотря на то, что бритый казался лет на пятнадцать старше рыцаря, он отлично владел клинком, а мышцы его были тверды, точно камень. Дер Винклен был на голову выше человека Эрвина и заметно шире в плечах, но именно по этой причине он оказался чуть менее подвижным.
   Клинки ударялись друг о друга, и бойцы хрипло дышали, поочередно нападая и уходя в защиту. А десятник гвардии, не имевший привычки встречать в чужие поединки, не придумал ничего лучше, чем кинуться к узнице Эйтора.
  -- Стой! - Стражники, увидев несущегося к ним огромными прыжками чужака, оскалившегося и утробно рычавшего, опешили, но если сознание сплоховало, то плоть не подвела. Пальцы сами собой рванули спусковые скобы, и два болта устремились навстречу Гердену.
  -- Проклятье! - Гвардеец вскрикнул, когда короткий увесистый болт впился ему в левое плечо, но продолжил движение. Вторая стрела пролетела чуть правее, с лязгом ударившись в стену, а Лут уже был в шаге от замешкавшихся стражников.
   Свистнул клинок, и первый арбалетчик, вскинув руки к лицу, отпрянул назад. его товарищ, уже успевший обнажить меч, нанес удар, но не рассчитал силы и по инерции подался вперед. Десятник, отпрыгнувший в сторону, крутанулся на пятках, и его меч врубился в обтянутую кольчугой спину противника. Стражник упал на колени, и уже не поднялся - вторым ударом Лут Герден рассек ему череп, а третий удар обрушился на массивный замок, висевший на дверях импровизированной темницы.
  
   Никому не дано было знать, что пережил король Эйтор за истекшие сутки, проведенные в заточении. Очень трудно сохранять самообладание, зная, что любой отзвук шагов за дверью может быть знаком приближения палача, не имея возможности даже сомкнуть глаз, дабы не расстаться с жизнью во сне. И не было ничего странного в том, что у государя прибавилось седых волос за столь ничтожное время.
   Все, что мог король, услышав странный шум, звон мечей и крики, это лишь стать напротив двери, расправив плечи и вскинув голову. Пусть ему суждено было умереть, но ведь и это можно сделать по-разному, как дрожащее ничтожество, или как мужчина. Но к удивлению государя, когда совранная с петель мощным ударом дверь распахнулась, на пороге покоев, превращенных в тюрьму, появился вовсе не палач, и даже не ненавистный Эрвин, победитель.
  -- Ваше величество, - человек, лицо которого показалось Эйтору знакомым, поклонился, не выпуская из рук окровавленный клинок. - Государь, следуйте за мной, немедленно. Я Лут Герден, десятник вашей гвардии, и я здесь, чтобы вернуть вам свободу.
  -- На дворец напали, - удивленно произнес Эйтор, не двигаясь с места. - Гвардия или дворянские дружины?
  -- Не те, и не другие, - помотал головой десятник. Только теперь король увидел оперение арбалетного бота, впившегося его спасителю под левую ключицу. - Скорее, надо спешить!
   Эйтор, сбросивший оцепенение, ринулся следом за гвардейцем, задержавшись лишь на мгновение, чтобы поднять с пола клинок, прежде принадлежавший кому-то из его надсмотрщиков. А там, за стенами темницы, государя уже встречал дьорвикский рыцарь, сразивший своего противника.
  -- Государь, это Бранк Дер Винклен, - представил своего спутника Герден. - Рыцарь из Дьорвика. Он с вами всей душой и телом. Ему вы должны быть благодарны своим спасением не менее, чем мне. И с нами еще двое, но они отправились по душу вражьего чародея.
   Дер Винклен, обнаженный по пояс, с обагренным кровью мечом, походил не на благородного рыцаря, а на какого-то варвара. Но облик сейчас был не важен для Эйтора, перед которым забрезжил проблеск надежды.
  -- Вы хороший боец, милорд. - Король указал на труп воина Эрвина. Рубаку по имени Витар, немолодого, коренастого, щеголявшего выскобленным до блеска черепом, Эйтор узнал с первого взгляда. - Этот малый, кажется, был умелым мечником, личным телохранителем моего братишки, будь он проклят!
   Слуга Эрвина сидел на полу, в луже собственной крови, привалившись к стене и баюкая культю правой руки. Рядом лежал его клинок, так и не добравшийся до плоти Бранка.
  -- Не время для бесед, Ваше величество, - покачал головой Дер Винклен. Все обитатели дворца, кажется, приходили в себя, и топот стражи звучал все ближе. - Пора уходить, иначе здесь будет полно весьма недружелюбно настроенных слуг Эрвина или лорда Кайлуса.
  -- Ублюдок, - прорычал Эйтор, скрежеща зубами. Известие о том, что некстати вернувшегося из небытия принца поддержал один из самых влиятельных дворян королевства, никак не могло добавить радости. - Вероломный мерзавец!
  -- Господа, а как же мы выберемся из дворца? - Лут Герден вернул своих спутников с небес на землю. - Думаю, прорываться к воротам бессмысленно, а тот путь, которым мы проникли сюда, тоже не кажется надежным.
   Договорить им не дали. Полдюжины воинов в доспехах, с обнаженными мечами, появились в дальнем конце коридора, перекрыв путь в восточное крыло, к водоводу.
  -- Эй вы, оружие на пол, и, может быть, господин сохранит ваши никчемные жизни! - Поигрывая клинками, они двинулись навстречу королю, который сумел разглядеть на тунике одного из своих противников серебряного грифона, такой памятный герб рода Кайлусов.
  -- За спину, Ваше величество, - приказал Бранк Дер Винклен, оттесняя короля назад. - Их не так много. Возможно, сумеем прорваться.
  -- Не нужно. - Эйтора вдруг осенило, так что он готов был петь от радости: - Подземный ход! Из северного крыла ведет тайный ход за пределы столицы.
   Люди Эрвина не спешили кидаться в схватку, очертя голову. Соотношение один к двум давало их противникам хоть какую-то надежду, и дружинники Кайлуса предпочитали пождать, пока подойдет подкрепление. Тем более, они не были уверены, что могут убить сбежавшего короля, не став потом жертвами гнева принца. А играть в поддавки, пытаясь живым взять того, кто точно не проявит к ним милосердия, эти воины тоже не желали.
  -- А как же Ратхар и тот, второй? - Лут Герден не привык бросать товарищей, пусть и случайных, на растерзание врагу. - Мы не можем оставить их!
   Рыцарь тоже не был в восторге от такой идеи. Даже в проклятых эльфийских чащах поле боя покидали не прежде, чем вытаскивали оттуда всех своих товарищей, неважно, раненых или уже мертвых, чтобы даже их тела не достались ненавистной нелюди.
  -- Они знали, на что шли, - отрезал король. Эйтор понимал, что с каждой секундой его шанс выйти отсюда живым, свободным, становится все более призрачным. Вот сейчас стража, ошеломленная наглостью незваных гостей, столь малым числом явившихся спасать пленника, окончательно придет в себя, и тогда их зажмут здесь, в лучшем случае вынудив сложить оружие, а в худшем просто перестреляв из арбалетов.
   Сомнениям положило конец появление еще десятка воинов. Видимо, они спешили, поскольку лишь треть успела натянуть кольчуги. Увидев их, солдаты с гербом Кайлуса бросились на короля, птяившегося к выходу в северное крыло под прикрытием рыцаря и десятника гвардии.
  -- Отходим, - Эйтор развернулся и кинулся в проем, увлекая за собой и своих спасителей. - За мной, скорее!
   Они едва успели закрыть за собой двери, и Бранк Дер Винклен заклинил створки своим мечом. В следующий миг с противоположной стороны на них обрушился град ударов, кажется, кулаками, сопровождаемый яростной бранью.
  -- Ход начинается за одной из статуй, - сообщил Эйтор на бегу. - Надеюсь, успеем добраться до него, прежде чем эти ублюдки вышибут двери.
   Все же сотни солдат было явно недостаточно, чтобы взять под охрану весь дворец. Наверное, поэтому на пути беглецов попадались лишь слуги, испуганно нырявшие в какие-то закутки при виде вооруженных людей. Первым шел Дер Винклен, за ним следовал король, а замыкал процессию Лут Герден, ценность которого, как бойцы, из-за торчавшей в плече стрелы, была весьма низкой. Но именно десятник заметил выскочивших из какого-то перехода позади них людей.
  -- Милорд, стойте, - Герден, запыхавшийся от быстрого бега, окликнул Бранка. - Там Ратхар и скельд!
   Видимо, милость Семурга еще не иссякла. Альвен и мальчишка, которых их товарищи давно уже похоронили, смогли прорваться сквозь все заслоны.
  
   Ратхар бежал, что было сил, и перед глазами его маячила широкая спина самого государя Эйтора, а в затылок дышал Альвен, вызвавшийся прикрывать отступление вместе с раненым десятником. Мимо проносились бесчисленные двери, перемежаемые нишами с мраморными изваяниями, а из-за спины доносились звуки.
  -- Не отставай, - на миг оглянувшись на юношу, приказал король. - Живее, парень! Они вот-вот настигнут нас!
   Эйтор оказался таким, каким представлял его Ратхар. Король был крупным, сильным мужчиной, даже сейчас, перед лицом опасности державшим в узде свои чувства. Это был настоящий вождь, в котором, как и в Бранке Дер Винклене, чувствовалось врожденное благородство, порода, память крови многих поколений предков.
   Встреча юного оруженосца с королем Альфиона произошла не совсем так, как это представлял сам Дер Винклен. На бегу представив друг другу своих товарищей, рыцарь повел увеличившийся отряд дальше, увлекая их к подземному ходу и моля Судию, прежде благоволившего им, чтобы там беглецов не ждала пара дюжин до зубов вооруженных латников.
   Позади что-то громыхнуло, и рыцарь, обернувшись, увидел, что толстые створки - не всякий топор такие возьмет - сорвало с петель, и в проеме уже толпятся потрясающие оружием воины.
  -- Маг, - крикнул Герден, невольно сбавляя шаг. - Это он! Бегите быстрее!
   После той безумной ночи, когда Эрвин появился во дворце, трудно было забыть страшного колдуна, увидев его прежде хоть раз, мельком. И теперь чародей шел следом за королем, окруженным своими спасителями, оттеснив назад обычных воинов, и хрустальный венец, покоившийся на его челе, испускал ровное сияние, серебристый свет, какой дарит этому миру полная луна.
   Колдун не спешил, словно был полностью уверен в своем превосходстве, в своей победе. Да, наверное, у него и не было причин сомневаться в этом.
   Лут Герден, словно зачарованный, остановился, не сводя глаз с неторопливо шествовавшего по сводчатому коридору чародея, правую кисть которого окутало пламя, как будто исходившее из его ладони. Десятник замер, не в силах пошевелиться, и смотрел, не отрываясь, на свою смерть, принявшую облик этого невзрачного человечка, жуткого колдуна, безумца, за одну ночь уничтожившего несколько сотен умелых воинов.
  -- Герден! - Бранк Дер Винклен, тоже остановившись, обернулся назад, и при виде мага, перед которым были бессильны их мечи, рыцаря охватил ужас, какого он не испытывал прежде. - Десятник, назад!
   Гвардеец дернулся, выходя из странного оцепенения, но было поздно.
  -- Кано! - Кратус взмахнул рукой, и из его ладони вырвался язык пламени, словно какой-то адский бич, лизнув замешкавшегося человека, рассекая его с головы до ног.
   Вспышка заставила всех зажмуриться, а когда беглецы вновь смогли видеть, их взорам предстали два обугленных, похожих на головешки бесформенных куска, ничуть не напоминавшие о еще мгновение назад живом и полнм сил человеке, воине из далекого Дьорвика по имени Лут Герден.
  -- Вам не уйти, - рассмеялся Кратус, перешагивая через останки своего противника. - Глупцы, здесь вы в моей власти!
   Чародей видел всех и каждого. Он видел обнаженного по пояс воина, покрытый шармами торс которого бугрился мышцами, видел юнца, побледневшего от ужаса, но не ослаблявшего хватку на рукояти меча. Видел чародей и короля, которого чужаки, неведомо как проникшие во дворец, пытались закрыть собой, будто их тела могли хоть на миг удержать боевые заклятья. И, конечно, Кратус видел скельда, жилистого, легкого, словно породистая гончая, единственного, от кого исходил не страх, но ненависть.
  -- Бежим!!!
   Громкий крик Эйтора отразился от стен и сводов, эхом прокатившись по дворцу, и четверка еще мгновение назад чувствовавших себя обреченными бойцов рванулась прочь по бесконечным анфиладам комнат.
  -- Вам не уйти! - Кратус еще раз хлестнул по стенам огненным хлыстом, просто так, т ярости и чтобы возродить страх в сердцах своих врагов, а затем бросился следом за ними, слыша позади только шаги верного Эгерта. Сейчас магу не нужны были солдаты, хватило бы чар и клинка его телохранителя, чтобы на раз покончить с этими идиотами, напрасно надеявшимися на спасение.
   Они петляли, словно зайцы, пытавшиеся сбросить со следа охотничьих псов. Кратус понимал, куда ведет своих спасителей почуявший запах свободы король. Конечно, только через потайной ход они и могли покинуть дворец, ведь, даже прорвавшись через главные ворота, эта горстка безумцев оказалась бы в городе, из которого не было выхода, и солдаты Кайлуса, разумеется, рано или поздно, поймали бы их.
   Но он, Кратус, боевой маг, ученик самого Ризайлуса, не собирался давать ни единого шанса ничтожному королю и его рабам, явившимся вызволят своего хозяина. Маг не бежал, он летел по гулким залам и коридорам, чувствуя, что вот-вот настигнет беглецов, и тогда понадобится одно мгновение, чтобы оборвать их жалкие жизни. И вот, ворвавшись в очередной зал, чародей увидел спины своих врагов. Он уже взмахнул рукой, готовясь обрушить на этих наглецов всю свою мощь, но вдруг понял, что видит лишь троих. А в следующий миг его лицо обдало потоком воздуха, и острая боль принизила его живот.
  
   Альвен не уставал благодарить своих предков, приглядывавших за непутевым правнуком и, видимо, решивших помочь ему исполнить задуманное. Теперь он сможет отомстить, позволив своим соратникам убраться из ставшего смертельно опасным дворца. Преследовавший короля маг увлекся погоней, и в этом был шанс. Выбрав момент, скельд нырнул в нишу, завешенную гардинами, затаившись там. Он слышал удаляющиеся шаги своих товарищей, видимо, не заметивших исчезновения спутника, и также слышал шаги колдуна, слишком спешившего, чтобы быть достаточно внимательным.
   Все! Альвен понял, что другого шанса не будет, и покинул свое укрытие, оказавшись лицом к лицу с магом. Их разделяло не более пятнадцати шагов. Колдун взмахнул рукой, вновь создавая пламенную плеть. Язык огня протянулся к Альвену, но скельд уже вогнал сое сознание в боевой транс, метнувшись к противнику.
   Время, единственная стихия, которую не смог покорить ни один чародей, сколь бы великим и мудрым он ни был, сейчас оказалась подвластна обычному человеку. Огненный бич лизнул мраморную плитку, но Альвена там уже не было. Став на миг невидимым для чародея, напрасно обрушивавшего свои удары в пустоту, он сократил разделявшее их расстояние и одним ударом вогнал боевой нож, пятнадцать дюймов закаленной стали, под ребро магу.
   Клинок с омерзительным хрустом вошел в плоть, не встретив препятствия. Колдун упал, вскрикнув от боли а затем захрипев. Пламенный бич мгновенно распался мириадом искр, угасших еще в полете, не успев коснуться пола, а хрустальный венец упал с его головы, покатившись по розовому мрамору. Сейчас перед Альвеном был не могущественный маг, а обычный человек, смертельно раненый, осознавший, что его минут сочтены, но еще не смирившийся с неизбежным.
  -- Я свершил суд, - произнес скельд, глядя в глаза своей жертве. - Ты, тот, на чьих руках кровь всех моих родичей, теперь отправишься вслед за ними. И их смерти будут отмщены. Прощай!
   Загудел воздух, и Алвьен, отпрыгивая в сторону, подставил свой клинок под обрушившуюся на него сверху вниз баделеру. Телохранитель мага подоспел почти вовремя. Он не мог спасти своего хозяина, но мог отомстить, а потому, глухо зарычав, ринулся в атаку.
   Натиск Эгерта был страшен, и Альвену не оставалось ничего иного, кроме как медленно отступать под его ударами. Да скельд и не намеревался бежать, ведь чем дольше он будет биться здесь, тем больше шансов будет у его товарищей, возможно, уже добравшихся до тайного хода.
   Схватка сопровождалась только свистом рассекаемого точоеным, словно бритвы. Клинками, лишь изредка сталкивавшимися, порождая при этом глухой лязг. Противники был достойны друг друга, одинаково быстрые, равно овладевшие искусством управления временем, и беспощадные. Эгерт наступал, крестя пред собой широкой саблей, а Авльен уклонялся от его выпадов, нанося редкие удары. По груди и плечу телохранителя мага стекали струйки крови, но и скельд прихрамывал на левую ногу, получив глубокий порез бедра и только чудом избежавший более страшных ран. Широкая баделера могла запросто перерезать ногу.
   Эгерт, - маг, для которого бойцы то становились отчетливо видимыми, то буквально растворялись в воздухе, точно мираж, едва мог говорить. - Эгерт, назад! Довольно!
   Воин услышал обращенный к себе призыв и отскочил назад, закрыв собой смертельно раненого чародея и выставив перед грудью клинок. И Альвен тоже замер, несколько мгновений не сводя глаз со своего противника, а затем резко повернулся и бросился вслед за своими товарищами.
  -- Почему, - гневно прорычал Эгерт. - Почему? Я должен был убить его, господин!
  -- Помоги мне, - прохрипел Кратус. - И не спеши мстить, ведь я еще жив, Эгерт.
   Воин бросил полный ненависти взгляд вослед бежавшему скельду. Второй раз он встретился с этим островитянином, и второй раз их спор не был завершен, как должно.
  -- Я знаю, его родичи обидели тебя, лишив дома, - произнес маг, словно читая мысли Эгерта. - Но не сомневайся, тебе еще представится возможность закончить начатое прежде, и быть может, ждать этого момента придется не слишком долго. И, будь ты проклят, подай мне Линзу.
   Кратус закрыл глаза, откинув голову назад и умолк. Лишь очень немногие чародеи, настоящие мастера, могли обращать свою магию на самих себя. Таков был закон, один из многих, который Кратус нарушил или собирался сделать это. Следовало привести себя в порядок.
  
   Во дворце, наводненном солдатами, надежно, казалось бы, охранявшемся, воцарился хаос. Принц Эрвин, сопровождаемый Кайлусом и десятком своих воинов, добрался до темницы Эйтора, с трудом пробившись сквозь возбужденно гудевшую толпу дружинников лорда. Он опоздал - здесь все уже было кончено.
   Острый запах свежей крови раздражал обоняние, порождая волну бешенства. Кровь, кровь, всюду кровь! Два трупа, стражники, охранявшие Эйтора, зарубленные лежали возле распахнутой двери в его темницу. Замок был сбит ударом клинка, оставившего зарубку в прочных досках. И всюду, куда ни падал взгляд, на стенах, на полу, выложенном розовым мрамором - бурые пятна запекшейся крови.
   Глухо зарычав, Эрвин обвел полным ненависти взглядом невольно отступивших к стенам воинов, буквально вжимавшихся в камень. Глаза ему застила багровая пелена, лица перед глазами стали смазанными, как будто подернувшись дымкой, а тело охватила дрожь, первый признак близящегося припадка.
  -- Господин, прости. - Навстречу принцу шагнул Витар, его верный Витар, наставник, слуга, самый преданный страж. Воин баюкал замотанную какой-то грязной тряпицей культю, и повязка уже набухал от крови. - Я виноват, мой господин. - Он был бледен и едва держался на ногах, наверное, пребывая под действием какого-нибудь снадобья, притупляющего боль.
   Оскалившись, принц обвел охваченных ужасом воинов тяжелым взглядом, в котором не оставалось ничего человеческого. Едва одержанная победа утекала, точно вода сквозь пальцы, и те, на кого он хотел положиться, подвели его, все, и даже Витар.
  -- Ваше высочество, - какой-то воин выступил вперед, низко кланяясь. - Эйтор сбежал. Кто-то проник во дворец, перебив множество наших людей, и освободил.
   Он был еще очень молод, этот воин, явившийся в свите лорда Кайлуса, а потому не знал, на что способен в гневе потомок древнего рода Альфионских королей. И хотя родовой недуг, боевое безумие, из поколения в поколение становился все менее сильным, принц Эрвин был достойным сыном своего отца.
  -- Как вы посмели, - наследник Альфиона схватил этого человека за грудки, оторвав от пола, что было нелегко, учитывая весь кольчуги и широкополой капелины, и прижал к стене. - Как осмелились остаться в живых, позволив каким-то ублюдкам ранить лучшего моего воина, выпустить на свободу выродка Эйтора и беспрепятственно уйти.
  -- Господин, - хрипел полузадушенный воин, с туники которого щерил клюв серебряный грифон. - Господин, их преследуют и не выпустят из дворца. Мэтр Кратус отправился за беглецами, и с ним не меньше дюжины наших парней.
  -- Ублюдки! - Эрвин швырнул несчастного дружинника на пол, к трупам двух воинов, что стерегли пленного короля. Только теперь принц почувствовал, что охватившее его безумие начало спадать.
  -- Мы не упустим их, господин, - с неожиданной робостью произнес Кайлус, возвращая Эрвина в реальный мир. - Эйтор здесь, как в западне, и ему некуда деться. Скорее, идемте!
  -- Потайной ход, - осенило принца. - Мой братец тоже знает о нем, один из немногих. И он направляется к нему.
   Для лорда извести о тайном пути, ведущем за пределы дворца, не было абсолютной новостью, но подробности были неизвестны даже ему. Зная, что из резиденции альфионских владык прочь, за стены Фальхейна, уводит подземная галерея, Кайлус не ведал, где вход в нее, и выход.
  -- Пошлите всадников в буковую рощу, на другой берег Стейлы, - приказал Эрвин. - Если Эйтор успеет выбраться, то мы никогда его не отыщем. Живее, лорд, отдайте приказ!
  -- Слушаюсь, господин, - Кайлус поклонился, не смея перечить принцу, едва не прикончившему голыми руками одного из его воинов. - Но, уверен, ваш маг уже добрался до беглецов.
   Лорд ошибся, и они вновь безнадежно опоздали. Когда Эрвин нашел Кратуса, тот лежал на полу, прислонившись к колонне. Чародей был бледен, по его камзолу растеклось пятно крови, хотя рана уже затянулась. И над магом, готовый, казалось, зарубить даже самого Эрвина, стоял, грозно стиснув рукоять тяжелой сабли, его верный слуга и страж.
  -- Они ушли, - не открывая глаз, прошептал чародей. - С ними был скельд, я и не смог правиться с ним. Поспеши, принц, у тебя еще есть шанс.
  -- Господин, - Эгерт склонился к чародею. - Господин, позволь мне отомстить за твое поражение. Я принесу тебе их головы.
  -- Ступай, - еще тише, одними губами, промолвил Краутс. - Сейчас мне никто не угрожает. Иди, Эгерт.
   Спустя несколько мгновений они стояли у той самой ниши, за которой начинался подземный коридор, отрытый гномами, этими упорными работягами, в незапамятные времена. Эрвин привычно повернул голову статуи, раздался скрежет и изваяние отодвинулось на несколько дюймов, открывая зияющий мраком проем.
  -- Ваше высочество, - решительно произнес Кайлус. - Ваше высочество, позвольте мне отправиться туда одному. Это слишком опасно, чтобы рисковать вашей жизнью. Нельзя допустить, чтобы вы погибли по глупой случайности. Я уже приказал своим дружинникам окружить ту рощу, и, может не сомневаться, Эйтор не уйдет от нас.
   Принц лишь молча кивнул, и лорд отважно шагнул во тьму. Он прежде в ней растворился Эгерт, не оставлявший надежды отомстить за позор своего господина, и за свои унижения. Где-то там, во мраке, таился ненавистный скельд, и теперь-то ему некуда было деться.
  
   Ратхар первым услышал шаги за спиной, остановившись и уставившись во тьму. Клинок он держал наготове, чтобы в любой миг нанести удар. Здесь, в тесном, низком туннеле, одиночка мог задержать целую армию, и юноша, идущий последним, был готов принять бой.
  -- Ратхар, - Дер Винклен, возглавлявший отряд, заметил задержку своего товарища. - Ратхар, что ты видишь?
   У рыцаря был единственный факел, дававший слабый свет и больше коптивший.
  -- Кто-то идет следом за нами, - прошептал юноша. Здесь, в подземелье, любой звук казался грохотом, и мог выдать беглецов врагам. - Кажется, он один.
  -- Будь я проклят, - выругался Бранк, удобнее перехватывая свой меч. - Преследовать нас в одиночку, это безумие!
  -- На это может решиться только маг, - мрачно произнес король, и по спине Ратхара пробежали мурашки при мысли, что сейчас их тьмы появится безумный колдун.
   У беглецов не было луков или арбалетов, и оставалось только ждать, пока враг приблизится к ним на длину клинка, а уж тогда моно быть наверняка. И вот во мраке возникло какое-то движение. От стены тьмы отделился как будто более плотный сгусток мрака.
  -- Это я, - раздался в темноте знакомый голос.
  -- Алвьен, - изумленно вымолвил Дер Винклен. - А мы думали, ты отстал.
   Скельд возник в сумраке, и, прихрамывая, двинулся к своим спутникам.
   Колдун больше не опасен для нас, - сообщил воин, хищно оскалившись. - Я добрался до него, но не сумел завершить дело. Маг ранен.
  -- С нас хватит и обычной стали, - зло прошептал Эйтор. - Мой брат знает об этом туннеле, и просто так не отпустит нас. Надо спешить, иначе на поверхности нам приготовят горячий прием.
   Наверное, где-то в глубине сущности правителя Альфиона дремал настоявший пророк. Стоило только Эйтору вспомнить о преследователях, как туннель озарился светом факелов. До беглецов донеслись возбужденные крики, а затем раздались знакомые щелчки.
  -- У них самострелы! - Бранк Дер Винклен пригнулся, и сразу два болта с лязгом ударили в свод туннеля. - Тысяча демонов!
  -- Быстро, бежим, - король подтолкнули замешкавшегося рыцаря. - Нас туту перестрелять проще простого. Пошевеливайтесь, если жизнь дорога!
   Они побежали, спотыкаясь, и чуть не сбивая друг друга с ног. Впереди царил непроглядный мрак, возможно, скрывавший засаду, а сзади их подгоняли крики и щелчки арбалетов. Болты проносились над головами или ударялись о стены, высекая фонтанчики искр.
  -- Проклятье, - Ратхар вскрикнул, когда в плечо ему впился прилетевший из темноты болт. Люди Эрвина били из арбалетов вслепую, но пущенные наугад стрелы летели достаточно густо, чтобы поразить цель даже случайно.
   От боли, или, скорее, от неожиданности, юноша выронил клинок, но смог подобрать его в кромешной темноте, взяв в левую руку. За спиной слышался топот, бряцание доспехов и приглушенные крики, полные ярости.
  -- Живей, - нетерпеливо шептал Бранк Дер Винклен. - Уходим! Их там не меньше двух дюжин. Если доберутся до нас, будет худо!
  -- Все равно они нас настигнут, - прозвучал в темноте голос короля. - У них арбалеты, даже если не догонят, перестреляют еще в подземелье. Им не нужна помощь мага, чтобы передавить всех нас здесь, точно крыс.
  -- Я останусь, - вдруг вымолвил Альвен, и все умолкли на мгновении от неожиданности. - Задержу их, сколько смогу. А вы бегите дальше, что есть сил.
  -- Я тоже хочу остаться, - неожиданно даже для самого себя вдруг произнес Ратхар. - Там не только твои враги, Альвен, не забывай. Я хочу отомстить убийце Хельмы!
  -- Мальчишка, - фыркнул островитянин с нескрываемым презрением. - С одной рукой много же ты навоюешь! Не всякий воин одинаково хорошо владеет обеими руками, а тебе еще учиться и учиться фехтованию.
  -- А я? - подал голос дьорвикский рыцарь. - Я могу помочь тебе, скельд.
  -- Ты единственный боец, так что нигде ты не останешься, - отрезал Альвен. - Король ранен, наш юный друг тоже не смог увернуться от болта, да и не совладать ему с десятком наемников, если те примутся за вас всерьез. Если снаружи ждет засада, только ты и сможешь биться с ними, милорд рыцарь.
  -- Если нас ждет засада, то не поможет и дюжина рыцарей, - произнес, пытаясь выровнять дыхание, король Эйтор. - Нас расстреляют из арбалетов, как только выползем из этого крысиного лаза. Мой братец точно знает, где расположен выход, и я очень удивлюсь, если он не послал туда всадников.
  -- Если останемся здесь, точно сдохнем, - сдавленно прорычал Альвен, с трудом сдерживая ярость. Его, конечно, останавливало не присутствие короля, к примеру, а то, что среди преследователей могли быть воины, хорошо стрелявшие на звук. - А если вы пойдете дальше, то, быть может, сумеет прорваться. Все, довольно разговоров, - со злостью произнес скельд. - Идите вперед, как можно быстрее. Я буду ждать их здесь.
  -- Это было огромной честью, биться вместе с тобой, - произнес Дер Винклен. Аз тем рыцарь поклонился скельду.
  -- Довольно, - раздраженно прошептал Альвен. - Если вы не уйдете отсюда живыми. То и моя жертва окажется напрасной. Не заставляй меня жалеть о том, что я делаю, рыцарь. Это будет лучшей благодарностью, на какую можно рассчитывать.
   Бранк Дер Винклен двинулся первым, благо, подземный ход не имел ответвлений, и заблудиться было невозможно. За ним шел король. Но когда Ратхар уже намеревался продолжить путь, его вдруг настиг приглушенный оклик Альвена.
  -- Ратхар, ты говорил, что хочешь вернуть мне долг. - Скельд казался совершенно спокойным, хоть не мог не понимать, что он-то, в отличие от остальных, уже не увидит дневной свет. - Если ты выживешь, а я нет, прошу, найди мага, что служит вашему принцу, и убей его. Он завладел реликвией моего народа, ради нее пролив реки крови, без всякой жалости убивая невинных. Забери ее, верни на Скельдин, и мои родичи назовут тебя своим братом. Это была моя миссия, но я оказался слаб.
  -- Я сделаю, Альвен, - тихо произнес Ратхар, облизывая внезапно пересохшие губы. - Я должен тебе жизнь. Верь мне, Альвен, и исполню твою клятву.
  
   Он был спокоен, поскольку мертвецу неведомы чувства. Альвен просто стоял, выпрямившись во весь рост, и ждал, когда приблизятся их преследователи. Здесь, в узком туннеле, невозможно было явить врагам боевое искусство Скельдина во всей красе, но даже сотой доли умений воина хватит, чтобы запереть этот проход на долгие часы.
   Враги приближались, подсвечивая путь факелами. В тусклом свете их темные силуэты, казавшиеся угловатыми из-за доспехов, были отчетливо видны. Но Альвен ощущал присутствие преследователей, каждое их движение и желание, даже с закрытыми глазами. Сейчас те, кто приближался к нему, предстали перед воином лучащимися ослепительно белым светом колонами в серой мгле, от которых в сторону Альвена устремились серебристые росчерки - так скелд воспринимал их чувства, скрыть которые не могла и кромешная тьма.
   Люди Эрвина сперва пытались стрелять, не желая рисковать. Трое или четверо преследователей одновременно в упор разрядили арбалеты. От болтов, выпущенных с трех десятков шагов, невозможно было увернуться, как нельзя было и отразить их.
   Альвен смог. Клинок очертил мерцающую дугу, и болты ткнулись гранеными наконечниками в стены в нескольких футах от воина. Стрелки в ужасе замерли, опустив оружие. Они привыкли поражать любую цель с первой стрелы, никогда не видя, чтобы к их залпам относились с таким пренебрежением.
  -- Прочь, - Эгерт оттолкнул в сторону арбалетчиков, выступая вперед. - Все назад. Он мой!
   Скельд встретил своего противника, крадучись приближавшегося к нему, презрительной усмешкой:
  -- Что ты медлишь, воин? Я, Альвен из рода Талем, стою перед тобой. Ты жаждешь отомстить моему племени лишь за то, что оно чтит заветы своих предков? Что ж, давай. Убей, если тебе так нужна моя жизнь!
  -- Я прикончу тебя, как паршивого пса, - с нечеловеческой ненавистью прошипел Эгерт. - Твои родичи давным-давно спасли меня от демонов океана лишь ради того, чтобы сделать вечным изгоем, лишенным дома, лишенным родины. И я не остановлюсь, пока не убью последнего из вашего мерзкого племени. Или пока не умру сам.
   Телохранитель Кратуса атаковал мощно и стремительно, точно вихрь. Здесь, в тесноте коридора, он мог использовать только скорость, на миг пропав из виду, чтобы вновь стать видимым уже в одном шаге от Альвена.
   Воины Кайлуса, да и сам лорд, благоразумно скрывавшийся за их спинами, ожидали увидеть долгий и зрелищный поединок. Они были разочарованы. Эгерт и Альвен ударили одновременно, и одновременно вскрикнули от боли, когда остро оточенная сталь разорвала их плоть. Скельд повалился наземь, и из его рассеченной груди хлынула кровь. И слуга чародея тоже не устоял на ногах, только и успев схватиться за рукоять чужого меча, вонзившегося ему в живот.
   Несколько дружинников лорда с опаской приблизились к поверженным бойцам, держа их на прицеле взведенных арбалетов. Эгерт был мертв, это бывалый воины поняли с первого взгляда. Но его противник, несмотря на то, что получил ужасную рану, без сомнения, смертельную, еще пребывал в сознании, и губы его едва заметно шевелились. Кайлус, заставив своих солдат расступиться, склонился над скельдом, забыв об опасности.
  -- Азиль, - прошептал Альвен, перед глазами которого вновь предстала юная рабыня из далекой южной страны. Теперь она улыбалась и манила к себе своего мужа. - Азиль, я иду.
   Губ скельда на миг коснулась счастливая улыбка. А затем он умер.
  -- Господин, - робко окликнул Кайлуса один из его воинов. - Господин, нужно идти дальше. Эйтор, возможно, еще близко.
  -- Да, верно, - кивнул лорд. - Вперед, и не щадите никого!
   Они рванулись вперед, то и дело задевая облитыми стальной чешуей кольчуг плечами сужавшихся кверху стен, беспрестанно бранясь, путаясь в ножнах собственных мечей. И вот впереди забрезжил свет. Там, на поверхности, царила ночь, но из темного мешка туннеля скупой свет звезд казался ослепительно ярким. И на фоне светлого прямоугольника, проема, ведущего на свежий воздух, Кайлус увидел четкие силуэты нескольких человек.
  -- Вот они, - вскричал лорд. - Арбалетчики, будь вы прокляты, чего вы ждете? Стреляйте же!
   Несколько стрелков разом спустили тетивы, и болты с жужжанием унеслись прочь по туннелю. В тот же миг в лица воинам ударил яркая вспышка, а с ней пришел жар, от которого раскалились доспехи и начали тлеть усы и бороды. Волна пламени прокатилась по галерее, сметая все. Лорд Кайлус, вскидывая к лицу руки, отшатнулся, наткнувшись на кого-то сзади, упал, и закричал. Затем наступило безмолвие.

Эпилог

  
   Буковая роща на правом берегу Стейлы в то утро была похожа на растревоженный улей. Зеленые исполины, росшие на этой земле, наверное, еще в ту пору, когда никто и слыхом не слыхивал ни о каком Альфионе, а Фальхейн был лишь ничтожным селением, с опаской взирали с высоты своих крон на копошащихся под ними людей. Своим странным разумом могучие буки понимали, что двуногие, в руках которых было так много остро оточенной стали, опасны, и могут легко оборвать их бесконечно долгую жизнь. И люди, словно чувствуя источаемую самим лесом настороженность, недовольство, смешанное со страхом, нервничали, пребывая постоянно с чувством взгляда сотен немигающих глаз в обтянутые кольчугами спины. Каждый ощущал себя непрошенным гостем в этой чаще, невольно крепче сжимая оружие, разговаривая с товарищами нарочито негромко, и оборачиваясь чаще, чем обычно. Каждый, кроме одного.
   Принц Эрвин, некоронованный владыка этих земель, и буковой рощи, и Фальхейна, чьи стены не были видны отсюда, и бесчисленного множества хуторов, селения и больших городов на сотни лиг окрест, сохранял полнейшую невозмутимость. Во всяком случае, таковым он казался сопровождавшим своего господина воинам и слугам, уверенным, бесстрастным, расчетливым и бесконечно могущественным.
   Эрвин стоял на краю выжженной проплешины, положив ладони на широкий пояс и раскачиваясь на каблуках. Наследник королевства пристально наблюдал, как воины, негромко переругиваясь, поминая Судию и всяческих демонов, собирают на поляне, похожей на свежее кострище, бесформенные куски опалившегося металла, из которого торчали черные, невероятно хрупкие кости. Люди с серебряным грифоном на плащах и туниках собирали то, что еще несколько часов назад было такими же, как сами они, воинами, сильными, уверенными в себе, радующимися жизни.
  -- Сильный маг, очень сильный. - Эрвин обернулся, через плечо взглянув на Кратуса, не посмевшего отпустить своего господина одного в этот лес. - Настоящий мастер.
   В том, что пришельцы видели следы боевой магии, сомнений ни у кого не было. Бушевавшее здесь пламя было столь неистово жарким, что кое-где земля спеклась в массу, подобную стеклу. Никакая зажигательная смесь вроде тех составов, что охотно использовали гномы, не способна была причинить такие разрушения, оставив столь жуткий шрам на теле природы.
  -- Я бы многое отдал, чтобы встретиться с этим чародеем, - вымолвил Кратус. - Он слишком вовремя появился, чтоб считать это обычной случайностью. О, да, - повторил он, - я с радостью встретился бы с ним.
   Маг, едва не истекший кровью во время схватки во дворце, был слаб. Кратус казался еще более бледным, чем обычно, и едва держался на ногах, а уж в седло и вовсе забрался только с посторонней помощью. И, впервые, чародей появился без Эгерта, своего верного телохранителя, ставшего одной из многих жертв недавнего боя. Но, несмотря ни на что, Кратус нашел в себе силы выбраться из дворца, дабы своими глазами увидеть следы стычки. А посмотреть было на что.
   По роще словно прокатился огненный вал. Там, где прежде густо разросся кустарник, осталась только выжженная плешь округлой формы. Деревья в нескольких десятках шагов от нее обуглились, от сильнейшего дара прежде срока уронив листву. Ранним утром, едва забрезжил рассвет, прошел дождь, словно небеса плакали, узрев, что произошло здесь под покровом тьмы, и жирный пепел, смешавшись с влагой, обратился в грязь, мерзко хлюпавшую под ногами.
   Здесь, в этом пламени, нашли свою смерть немало воинов, на свою беду столкнувшихся с противником, который оказался им не по зубам. Неведомый чародей играючи расправился с отлично вооруженным отрядом умелых рубак и исчез, словно провалившись сквозь землю.
  -- Не только чары собрали здесь кровавую жатву, - хрипло произнес лорд Кайлус, вертевший в руках обломок стрелы. - Клянусь Судией, мои люди попали в самую настоящую засаду!
   Лорду досталось больше многих прошлой ночью, но он чудом остался жив. Волна пламени, ворвавшегося в подземный ход, уничтожила, испепелив дотла, нескольких дружинников лорда, но их тела послужил щитом, и сам Кайлус отделался лишь ожогами. Сейчас его лицо и руки были покрыты повязками, и лекарь смазал страшные борозды, оставленные огнем, целебной мазью. Только милостью Судии и можно было объяснить, что старый лорд не лишился зрения, тогда как сопровождавшие его воины в мгновение ока и вовсе распались пеплом, едва их коснулось колдовское пламя.
  -- Мои лучшие воины погибли здесь, - прорычал Кайлус, швырнув под ноги стрелу, найденную обшарившими всю рощу в поисках следов слугами. - Две дюжины бойцов просто обратились в прах! Я не оставлю этого, клянусь. Кто бы ни был повинен в их смерти, он заплатит, и очень дорого!
   Лорд действительно тяжело переживал гибель своих воинов, но еще большую досаду он испытывал при мысли, что не оправдал доверие принца. Всего-то и нужно было, догнать сопровождаемого парой каких-то оборванцев короля, ухитрившегося бежать из-под стражи, и возвратить Эйтора обратно во дворец. Тридцати воинов казалось слишком много для этой миссии. А в итоге лучшие бойцы погиби прежде, чем успели увидеть своего противника, король исчез, а Кайлус почувствовал всю полноту недовольства будущего владыки королевства.
  -- Позвольте, лорд, - маг нагнулся, подобрав с земли обломок, на конце которого топорщились некогда бывшие белоснежными перья. - Вы можете не верить мне, но это эльфийская стрела, - сообщил он, изучив находку.
  -- Мэтр разве имел удовольствие видеть настоящих, живых эльфов? - с нескрываемым сарказмом поинтересовался Кайлус.
   Чародей фыркнул, удостоив лорда полупрезрительного взгляда. только железная выдержка, близость Эрвина и слабость, которую не в силах было одолеть никакое снадобье, удержали его от того, чтобы выхватить меч и прикончить наглеца, так осмелившегося обходиться с владетельным господином.
  -- Эльфийская? - Эрвин прищурился, взглянув на чародея. Он тоже не скрывал своих сомнений. - Бред! - Он помотал головой: - Откуда она могла здесь взяться?
  -- Возможно, оттуда же, откуда и маг, уничтоживший целый отряд дружинников любезного лорда, - пожимая плечами, усмехнулся Кратус, несмотря на боль, не утративший присущую ему прежде привычку снисходительно разговаривать даже со своим господином. - Здесь случилось столько необычного, что такой мелочи, право же, не стоит придавать особого значения.
   Принц кивнул, признавая очевидное. Верно, эти буки видели многое минувшей ночью, и жаль, что даже всех познаний Кратуса в чародейском Искусстве недостаточно, чтобы заставить древние дерева заговорить. Хотя, те же Перворожденные будто бы способны еще и не на такие фокусы. Но людям оставалось только гадать.
   Эрвин появился в роще только тогда, когда его воины, солдаты лорда Кайлуса окончательно убедились, что она не таит никакой опасности. И, все, что он смог увидеть, были лишь трупы, порой утратившие всякое сходство с людьми, какими они был еще несколько часов назад. Здесь воцарилась смерть.
  -- Господин, - вынырнувший из зарослей воин, седой ветеран, на чьем плаще был вышит серебряный грифон, поклонился принцу, придерживая за рукоять вдетый в ножны клинок. - Господин, мы осмотрели все на милю окрест. След пропал на краю рощи. Беглецы направляются на север. - Он виновато воздохнул: - Простите, господин, но большего вам не сможет сказать никто. С ними явно настоящий лесовик, да еще этот дождь! - И воин обреченно покачал головой.
   Самые опытные следопыты, они облазили весь лес, обнюхали каждую былинку, но все усилия оказались напрасны. Эйтор, владыка Альфиона, которого многие теперь, в угоду новому повелителю, назвали не иначе, как узурпатором, словно бы исчез, едва выбравшись на опушку леса.
  -- Нужно разослать людей по всей округе, - решительно произнес лорд Кайлус, все еще не смирившийся с гибелью своих воинов. - Кто-нибудь обязательно должен был заметить их. Не сомневайтесь, Ваше высочество, мы отыщем Эйтора! Он не мог уйти далеко, и мои люди настигнут его, клянусь!
  -- Будь он проклят, везучий ублюдок, - сквозь зубы прорычал Эрвин. Сейчас он чувствовал себя настолько опустошенным, что любое известие воспринимал с поразительным смирением. Ярость, прежде вспыхивавшая в один миг, лишь едва тлела где-то в глубине души.
   Принц смахнул рукавом каплю дождя со лба, пригладив влажные волосы. Дождь кончился, но по-прежнему в воздухе висела какая-то водяная пыль. От сырости не спасал ни плащ, ни кожаный камзол. День выдался на редкость мрачным и пасмурным, словно в унисон овладевшим Эрвином чувствам.
  -- Простите, господин, но если бы вы прислушались ко мне прежде, ничего этого не случилось бы, - осторожно заметил лорд. - Эйтора нужно было убить немедленно, как только он оказался в ваших руках. Когда речь идет о власти над целой страной, игры в благородство попросту не уместны. А теперь ваш брат на свободе, и он может начать войну. Очень многие дворяне всецело поддерживают вас, истинного наследника, но есть немало и таких, кто станет на сторону Эйтора.
   Кайлус ожидал взрыва, бури, но, к его немалому удивлению, Эрвин, услышав это, остался совершенно спокоен.
  -- Нам не дано знать наперед, какие последствия повлечет подчас самый ничтожный поступок, - пожал плечами будущий король Альфиона, окинув лорда безразличным взглядом. - И тем более не в наших силах изменить прошлое. Мы можем только бороться за свою мечту, за свою цель. И я буду бороться, клянусь справедливостью Судии.
  
   Они выбрались из чащи, сопровождаемые полудюжиной воинов. Минувшей ночью оборвались жизни многих преданных слуг, и теперь лишь жалкая горстка воинов, верных Эрвину и Кайлусу, сопровождала их в этой поездке, да еще кое-кто остался в Фальхейне, охраняя королевский дворец.
  -- Эйтор непременно вернется сюда, - вдруг произнес Эрвин. - Он смог спастись ныне, но у меня его королева. Не думаю, что мой брат так легко может обречь ее на смерть, а ведь он знает, что теперь меня ничто не сдерживает.
  -- В таком случае, мы хорошо приготовимся к встрече, - хищно усмехнулся лорд Кайлус, раздраженно зашипев - любое движение, любая гримаса вызвала боль обожженного лица.
  -- Своей непокорностью Эйтор окончательно решил свою участь, - мрачно вымолвил принц. - Вторая наша встреча станет последней для него, или для меня, если такова будет воля Судии. Отныне больше нет места милосердию. Кровь прольется.
   Остановившись посреди поляны, где раньше оставили коней под присмотром нескольких слуг, Эрвин со своими спутниками наблюдал за всадником, мчавшимся через поля во весь опор. Могучий жеребец галопом скакал пол холмам, и наездник ожесточенно настегивал его плетью, в кровь исполосовав лоснившиеся от пота бока. При виде его, явившегося со стороны столицы, в душе принца зародились самые нехорошие подозрения.
  -- Мой господин, - всадник буквально свалился с седла, рухнув под ноги Эрвину. На его плече принц увидел свежую повязку, пропитавшуюся кровью. - Мой господин, дурные вести.
  -- Что еще? - холодно процедил Эрвин, нависая на преклонившим колено воином. Его опасения и предчувствия сбывались быстрее, чем хотелось бы. - Говори!
  -- Мой господин, лорд Грефус и его рыцари бежали из города, - выпалил гонец, вжимая голову в плечи. Он уже видел наследника Альфиона в гневе, и страшно боялся сам стать его жертвой. - Они напали на стражу, завладели их оружием и вырвались из дворца.
  -- Кто, - наконец-то ярость нашла выход, вспыхнув, полыхнув, точно костер, в который подкинули хвороста. - Кто посмел упустить их? Всех на плаху!
   Эрвин подался навстречу воину, и гонец, побледнев, отпрянул, едва сдержавшись от того, чтобы просто убежать. В гневе принц Альфиона был страшен, а сила его словно возрастала многократно, и он едва ли понимал, что делал, голыми руками разрывая кольчуги.
  -- Ваше высочество, не стоит рубить с плеча, не разобравшись, что к чему, - неподдельной тревогой произнес лорд Кайлус. - Остыньте. Гнев сейчас ничего не изменит, равно как и казнь виноватых.
  -- Немощные ублюдки! - сжимая кулаки, рычал Эрвин, уставившись на Кайлуса налитыми кровью глазами, в которых плясали огоньки безумия. - Неужели ни на кого нельзя надеяться?
  -- Случившееся вполне закономерно. Этого следовало ожидать, - заметил лорд. - Слишком мало воинов у нас осталось, чтобы надежно сторожить пленников. Странно даже, что Грефус не сбежал раньше, воспользовавшись той суматохой, что царила во дворце ночью.
  -- И нет сомнений, что лорд Грефус теперь станет самым преданным союзником Эйтора, - усмехнулся Кратус. - Ведь его отец погиб от рук покойного короля Хальвина, а такое трудно забыть. Кажется, твоих врагов пребывает, мой господин. И вскоре они начнут действовать.
   Эрвин умолк, мерно дыша, словно хотел так унять свой гнев. Порой припадки безумия случались совсем некстати.
  -- Прошу, господин, не нужно никого наказывать, - продолжил Кайлус. - Позвольте тем, кто допустил оплошность, исправить ее. Отправьте их в погоню за беглецами, дайте шанс искупить вину!
  -- Что ж, Эйтор на свободе, и Грефус тоже, - совершенно спокойно вымолвил вдруг принц. - Выходит, войны не избежать. Никто не расстанется с властью добровольно, если есть хоть призрачный шанс вновь обрести ее, а уж мой братец точно не отличается смирением. Тем лучше. - Эрвин усмехнулся: - Кажется, нет нужды гоняться за Эйтором. Он сам скорее найдет меня. И у нас не так много времени, чтобы подготовиться к этому. Лорд, отправьте гонцов. Пусть все, кто верен мне, ведут свои дружины сюда, в Фальхейн. Мы соберем армию, и уничтожим все, кто осмелится оспорить мое право наследовать престол Альфиона.
   Кайлус подобрался, точно простой ратник на строевом смотре. Лорд кивнул в ответ на требовательный взгляд принца:
  -- Ваше высочество, все будет исполнено. Лорды и рыцари, признавшие вашу власть, уже в пути. Своим бегством Эйтор ничего не изменил, лишь немного продлив свою жизнь. Мы уничтожим его, и сокрушим всякого, кто осмелится выступить на стороне узурпатора. Альфион будет вашим, мой господин!
  
  
   Январь - март 2010
   Рыбинск
   Фунт (здесь) - 400 граммов.
  
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"