Без чего-то полночь поезд остановился на пять минут в Вапнярке, и я вышел размять ноги. На перроне бабушек с варениками не было, зато были цыгане. Не успел я закурить, как меня с фронта и флангов вплотную обложили милые чумазые ребятишки. Попал, так сказать, в цыганский котёл.
- Дядь, дай пять гривен!
- Дядь, дай на хлебушек!
- Дядь, дай сигаретку!
- Р-разойдись, - приказал я бомжатам. - Сейчас у меня будет серьёзный разговор с вашей мамашей. Гипнотизировать её стану. Смотрите и учитесь!
Молодая симпатичная цыганка в ворохе юбок как крейсер врубилась в толпу маленьких попрошаек, расчистив тем самым доступ к моему телу.
- Продай коня, - вежливо попросил я её.
- Какого коня, - не поняла красавица.
- Каурого. Трёхлетку.
- Нет у меня никакого коня. Послушай...
- Тогда кибитку продай, - перебил я.
- Пиво вот у меня есть, орешки, чипсы, сухарики...
- А кибитки нет, - обречённо спросил я.
- Водка есть, беляши, - продолжила свою тягомотину Аза.
- Тебя ведь Аза зовут?
- Нет. Карина.
- Погадаешь мне, - я протянул ей ладонь.
- Пирожки с капустой, с яйцами и зеленью...
- А коньяк хоть есть?
- Да, - повеселела Карина.
- Шустовский?
Порывшись недолго в торбе, она достала бутылку Закарпатского.
- Я Шустов больше всего люблю, - загрустил я. - Золотой Дюк. Он такой мягкий-премягкий!
- Этот тоже хороший, - честно глядя мне в глаза поклялась Карина.
- Та знаю я твой "хороший". Самогон сахаром жжёным развела и даже бутылку не помыла. Ладно, давай открывай и выпей сначала сама полтинничек. Если не ослепнешь, может и возьму его у тебя.
Цыганка засуетилась, брякнула что-то на своём ближайшему подкидышу, и тот пулей дунул вдоль состава.
- Куда это он, - поинтересовался я.
- Мужа моего сейчас приведёт. Я сама не пью.
- А что, - не без светского лоска небрежно спросил я, - твой-то часто тебя бьёт?
- Нет, - говорит.
- Напрасно! Я вот свою каждую среду луплю.
Тем временем подоспел с запыхавшимся босяком Будулай. Карина в двух словах обрисовала ему суть предстоящего опыта. Он зыркнул на меня, нерешительно свернул крышку и тут я подсказал:
- Надо два стакана, тебе и мне. А то я брезгливый, после цыгана из горла не буду.
Снова заслали того маленького скорохода и он быстренько вернулся с пластиковой тарой. Разлили по пятьдесят. Легонько разминая в руке посуду, я понюхал. Цыган то же. Я ещё потянул носом, и он разок.
- Ну, - говорю, - давай, ромалэ!
Он поднёс кубок ко рту, пригубил и остальное вылил на рельсы. Я тоже вылил, не замочив языка. Повисла неловкая пауза; какая-то недосказанность пролегла между нами. Табор глазел на меня, а я - на табор. За жизнь мы уже с черноглазой побеседовали, можно было бы перекинуться парой фраз с её мужем о футболе, или обсудить цены на бензин. Но октябрята снова завели свою волынку:
- Дядь, дай пять гривен!
- Дядь, дай на хлебушек!
- Дядь, дай сигаретку!
Какие славные детишки, - с теплотой в сердце подумал я. И от нахлынувших чувств хотел было уже ласково по-отечески потрепать их по загривкам. Но - передумал и просто сказал:
- Хуй вам!
Затем поднялся в вагон и проследовал в своё купе. Золото с них снимать не стал, деньги решил тоже не отбирать. И так сойдёт.