Нас здесь десять тысяч!
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Сборник маленьких зарисовок на заявку "Чаепитие с музой". Рассуждения о жизни, музах и вдохновениях с невидимыми друзьями. Собственно, это и есть чаепитие с музой... вот только она у меня далеко не одна. "Нас здесь десять тысяч!" - кричали они, обступая кухонный стол...
|
1. Некто
- Есть проблемка.
- Связанная с перемещением во времени?
- Нет, - смеюсь. - Менее фантастично. Мне нужно устроить "чаепитие с музой".
- Знатная проблема.
- Не очень-то люблю чай, если честно. Особенно летом. А что до муз - не помню, чтобы они занимались при мне подобным.
Он внимательно смотрит на полные кружки. От жидкости идет пар.
- Ну тогда зачем ты налил себе, если не любишь?
- Машинально как-то.
- А мне зачем? - он усмехается и добавляет: - И почему ты всегда забываешь, что меня нет?
Прихожу в себя в пустой кухне с двумя кружками чая под носом.
- Гадство.
2. Большая Черная Собака
- А потом, - говорю, - точно так же можно не верить в микробов. Я их не вижу и имею полное право заявить, что просто не верю в них! Они же не исчезнут, обидевшись, верно?
Собеседник молча глядит сверху: его голова покоится на длинной шее. Тело в густой черной шерсти, лежит на полу, разбросав костяные лапы.
- Сколько угодно можно не верить в невидимых друзей! Они не вымрут от этого! Может быть... не знаю, может, обидятся и уйдут...
Большая Черная Собака наклоняет плоское лицо к кружке. Кажется, сейчас откроет человеческий рот и начнет лакать чай, словно кошка - молоко. Но костяная маска застыла неподвижно, и произошло это так давно, что челюсти прочно срослись. Лишь живые глаза сверкают в прорезях.
- Я все боюсь, что ты обидишься и уйдешь...
Он нервно дергает хвостом, гремя по полу костяными пластинами.
3.
Руст
- Человек не может быть одинок!
- Спорно.
Руст заливает в себя кипяток не морщась, охотно поглощает пряники и улыбается, словно задумал пакость. Он высокий, рыжий (не только волосы, но и кожа с глазами), одеждой ему служат кожанные ленты. И он - на удивление - человек. Вернее, очень похож на человека.
- Даже если индивид распугает поведением всех своих муз... наставников и невидимых друзей...
Руст смеется в кружку, представляя себе это.
- У него остается ангел-хранитель! - заканчиваю я.
- С ними не сильно поговоришь... С ангелами.
- А с вами сильно, типа?
- Если сумеешь разговорить невидимого друга, то беседа получится не хуже, чем у нас с тобой. Ангелы-хранители не такие разговорчивые. Задачи другие, - рассуждая, он склоняется вперед, ближе ко мне, и его длинные рыжие лохмы падают на поверхность горячего чая. От прядей расползается рыжая пленка.
- Многовато знаешь об ангелах, - с подозрением говорю я.
- Пользуюсь твоими теориями, - доверительно сообщает он и берет еще пряник. - Кстати. Увидишь Эддие - передавай привет.
4. Келемхемор
- Все это... автобиографично, что ли, - говорю и одновременно пырюсь в экран.
Надо мной нависает Келемхемор, взгляд, направлен в текст и он критичен. Одной рукой гость опирается на стол. И это очень когтистая рука.
- А ведь скоро конкурс, - добавляет он. - Набор уже заканчивается. Надо бы... поторопиться.
Точнее, это и не когти вовсе, а кости пальцев, плавно перетекающие в когти. Вещи совершенно разные. Что-то вроде клювов у птиц.
- На конкурс надо что-то светлое. Моя чернуха не пойдет, - грустно говорю, разглядывая руку. Мой взгляд скользит к плечу. Бугры мышц этого существа покрыты роговыми пластинами.
- Ты не обязан писать чернуху, - резонно заявляет он. - Не хочешь разнообразить репертуар?
В разговоре он склоняет голову ниже, и моего лица касаются вьющиеся волосы непонятного оттенка. Келемхемор атлетически сложен, как и большинство кинулей, обладает маленькими глазками и плоским личиком. А еще он очень высок.
- Да не могу я без драмы! - почти выкрикиваю.
- Не обязательно писать чернуху, чтобы получилось драматично! - назидательно говорит он, а я почему-то вспоминаю, что Келемхемор - это машина для убийств. Устало потираю глаза и пытаюсь привести мысли в порядок.
- Ладно. Дописывай это, а потом зови, обсудим новую работу. Может, получится состряпать что-нибудь без кишок и крови.
Он идет к выходу.
- Кстати, спасибо за чай! - говорит Келемхемор в проеме и исчезает.
- Эй, ну! - возмущаюсь вслед. - А как же я дописывать буду без тебя?!
Нет ответа. В кухне тишина. В бессилии роняю голову на клавиатуру.
5. Летиция
Летиция - ангел! Ее красоту можно воспевать не переставая много дней и ночей подряд. Думаю, в более давние времена так бы и происходило. Летиция стройная, гибкая и подвижная, словно лань. У нее веснушки вокруг носика и роскошные золотые волосы колечками. Ккак раз сейчас они разбросаны по столу.
Ангел спит, уткнувшись лицом в скатерть. Кто она, если не моя персональная Мэри Сью?
Я нечаянно задеваю стул, когда иду к плите, ножки царапают пол, будят мою милую Летицию.
- Убью, - просыпается она.
- Я не хотел! Прости!
- Да не за это, - она садится ровно и, потягиваясь, косится на стул. - Ты затянул "Мелодию распада"! Если будешь тормозить и дальше, Рамфоринх уснет, и ты его уже не добудишься. Понятно? Тебе нужен очередной висяк? Лишние персонажи появились?
- А сама-то чего дрыхнешь? Устала? - пытаюсь перевести тему.
Она смотрит на меня, приподняв одну бровь. Кажется, сейчас подскочит и отвесит такую затрещину - мозги вылетят.
- Ты дураком-то не притворяйся, - Летиции на вид лет двадцать семь, одета в нечто охотничье. Из-за спины торчит арбалет. - Ну-ка, включай свою шайтан-коробку!
Приходится открывать ноут. Пока андроид загружается, она смотрит в потолок и отвечает на вопрос:
- Я только что с битвы. Пол-армии потеряла, - досадливо морщится. - У меня не было достаточно времени, чтобы обучить крестьян военному делу...
- Не оправдывайся, - открываю файл "Мелодии распада". Она тяжело вздыхает. - Чай будешь?
- Не отвлекайся! - таращит она на меня свои янтарные злые глаза. - Пиши!
6. Оно
Удлиненная худая фигура в ворохе перьев.
- Чай будешь? - мой голос дрожит. Оно смотрит куда-то мимо, бледное лицо торчит из ореола оперения, словно из кустов - тонкая мордочка, бескровная и безразличная. Острый нос, похожий на клюв, длинный разрез белесых глаз. Рот чуть приоткрыт.
- Все равно налью!
Белые перья, словно в порыве вздоха, поднимаются и опускаются разом. Фигура замирает вновь, а мертвые призрачные глаза упираются взглядом в газовую черную плиту за моей спиной.
Ставлю под грустным опущенным носом кружку кипятка с пакетом чая. Рядом оказываются тарелка с вареньем и пакет с конфетами. От пара впалые щеки вдруг покрываются румянцем, глаза моргают и оживают в глазницах, крылья носа вздрагивают. Но он снова бледнеет и замирает мраморной статуей.
Совершенно непонятно, как такого разговорить... тем более, он очаровывает с той же силой, что и пугает.
- Тебе есть что рассказать? - выдавливаю из себя. - Какую-то историю?
Он резко открывает рот и дико кричит, словно изнутри его жгут пламенем. При этом лицо остается безучастным, а стан не шевелится. Он кричит самозабвенно, утопая в какой-то постусторонней агонии.
В ужасе убегаю с кухни.
7. Кирин
- Кое-что есть для тебя.
Кирин отодвигает чашку и грохает на стол увесистую папку.
- Там налито было! - ужасаюсь я.
- Ну и бардак... - говорит он, и мы начинаем прибираться. То есть прибираюсь я, а он коммандует.
- Так что у тебя? - спрашиваю, протирая холодильник.
- Парочка новых фотографий.
Кирин отбрасывает с лица длинную челку и открывает мокрую папку, тихо ругаясь. На вид ему лет семнадцать или двадцать, но я знаю, что ему намного больше. Эта профессия оставляет на лице свои отпечатки.
- Только парочка?
- Издеваешься? - усмехается он. - Знаешь, как сложно их проявлять!
Знаю, поэтому стараюсь перевести тему:
- А видео нет?
- Увы для тебя и к счастью для меня - нет, - говорит он, вытаскивая из вороха протоколов мутную карточку. На ней я вижу расплывчатую фигуру на чем-то... кажется, на мосту.
- И кто это?
- Понятия не имею. Мы не выяснили.
- Ну и какой прок от нее?
- Не хочешь - не надо! - он решительным жестом прячет фотографию.
- Э, нет! Нет! Погоди! - охаю я. - Вдруг пригодится образ!
Он сует мне в голову фото - впрок - и лезет за вторым. На рваном клочке бумаги вижу незнакомую оскалившуюся кинульку. Освещение сзади... кажется, там пожар.
- Сколько этой фотографии лет?
Изображение тусклое, неполное - в серых тонах.
- Достаточно, чтобы оригинал рассыпался в прах... - неопределенно говорит Кирин и прикладывается, наконец, к чаю.
- Надо будет поговорить об этом с Келемхемором... может, они были знакомы, - рассеянно говорю я, не в силах оторвать взгляд от образа на репродукции.
- Э, не! - Кирин вежливо отбирает у меня листок и сует в дело. - Начальник ее не велел отдавать пока. Мы сами с ней работаем.
- Да ну же!
- Не ной! Если откопаем, что там произошло - тебе же лучше. Я тебе, считай, готовую историю принесу. Кстати! Ты Фею увидишь?
- Эддие?
- Ну.
- Возможно. Оно часто приходит.
- Привет передавай. Тока не говори, от кого.
8.
Нас здесь...
- А чего вас тут... - хочу сказать "...так много", но не успеваю.
- Нас тут десять тысяч! - весело говорит кинули Келемхемор, развалившись на диванчике.
Комнатка на чердаке, низкий круглый столик по центру, мягкий ковер и подушки. Большая часть подух занята, а столик завален бумагами, рисунками, фотографиями и книгами по практической психологии, словарями и энциклопедиями.
- Садись! - говорит кинули Кромеринхин и указывает на место рядом с собой. Я сажусь между ним и Летицией, киваю Найцу за диваном, непонятной тени напротив. Кинули Рамфоринх улыбается. Как всегда.
- Видишь, - Кирин указывает на тень. - Откопали кое-что для тебя! Или... кое-кого. Твое дело теперь не оплошать, как в прошлый раз.
- В какой из прошлых разов?
Вместо ответа раздался кашель Рамфоринха.
- Я не просто так пришел, - говорит он, ухмыляясь. - Все еще питаю надежду, что чем быстрее ты справишься с этой задачей, тем быстрее вернешься к "Мелодии распада".
- Она почти написана!
- И ключевое слово в этом предложении... - торжественно говорит Рамфоринх.
- Тише, уважаемые! - просит Кирин. - Давайте работать уже.
Келемхемор скатывается с дивана и подсаживается к нам, Найц в углу насторожил уши. Кирин дождался тишины и объявил:
- Я предлагаю вот что...
9. Кромеринхин
- Работать! - почти кричит Кромеринхин.
- Рыба!
- Работать!
Завтра бабушке исполняется восемдесят девять лет, и я хочу приготовить для нее красную рыбу. Но надо мной нависает тело свыше двух метров, настроенное очень даже воинственно.
- Давай я буду мыть двери, а ты рассказывай, ладно? - предлагаю, замечая в руках гостя конспекты, исписанные чужими буквами. Со вдохом он закрывает маленькие глаза.
Кромеринхин очень похож на Келемхемора с первого взгляда (все иностранцы одинаковые!), но они разные на самом деле. Кромеринхин темно-рыжий, он крупнее Келемхемора, челюсть у него квадратнее, а взгляд - серьезней. Если честно, они совершенно не похожи. Особенно характером.
- Ты полчаса смотрел в интернет. Без пользы и без замысла! - глухо прорычал он.
- Поверь, я искренне расскаиваюсь!
- Время упущено! - он берет меня за шкварник и с размаху сажает на сломанный стул. Стул проседает, грозясь развалиться окончательно. Кромеринхин садится напротив и кладет около ноута конспекты. - Итак... обсудим фабулу.
Когда автор, так и не найдя моющее средство в ванной, вернулся на пустую кухню, он с надеждой посмотрел на экран ноута... чего-то ждал. Какого-то сообщения. От кого? Ах, да. От Кромеринхина.
Тот не написал.
10. Кадры, изъятые
Сегодняшнему гостю чай не предлагаю. Думаю, ему вовсе не до этого. Он пришел, чтобы рассказать свою историю. И я, кажется, знаю, о чем она будет. Сложно не догадаться.
- Как это... произошло?
По стулу растекается месиво. В нем сложно угадать человека с первого взгляда, а второй взгляд кидать не хочется. Но надо. Пусть знает, что я переживаю вместе с ним, готов выслушать. Вот только как он расскажет? Без гортани-то?
Единственный глаз на уцелевшей половине головы указывает направление. На столе, оказывается, лежит видеокасета. Разум не желает верить, что мне придется смотреть ее, но руки все же делают, пока другие органы боятся. Не буду рассказывать технологию просмотра несуществующих кассет, скажу только, что включаются они спонтанно, так же как и выключаются.
...При жизни он был милым человеком. Застенчивым, напуганным. По крайней мере, те три минуты, пока шла запись в студии. Кажется, они говорили, что работать в лагерях сельманты выгодно, и приглашали присоединяться добровольно. Потом действо плавно переместилось в подвал. Это была уже любительская сьемка - не для рекламы. То, что следовало дальше, я просматривал уже через пальцы, вполоборота, отключив звук. То есть стараясь увидеть и услышать как можно меньше.
Именно поэтому описания в истории этого существа были выпущены. Впрочем, мне хватило и тех двух слов.
11. Куски живого пазла
- Они такие: "Чего ты мучаешь своих персонажей?!", а я им типа: "Я, что ли, это делаю?!"
На кухне слышны стенания, и гребаный чай нахрен никому не нужен. Впрочем, как и мои жаркие рассуждения.
- И вообще! Они не мои! - хожу от стены к стене, негодуя и поглядывая на занятый стул. Глаза уже привыкли к этому душераздирающему зрелищу. - И я их не мучаю!
Стон превращается в бессвязные бормотания, а потом и вовсе в обещания. Что-то вроде "Долгая счастливая жизнь каждому из нас".
- Я просто рассказываю!
Перевожу дыхание, замечаю, что мои гости еще тут - это тело или, вернее, то, что от него осталось, и Кирин, стоящий на коленях. Это он стонет и обещает бессвязно:
- Я придумаю! Я обязательно что-нибудь придумаю!
А что тут придумать? Ну, он сотрудник какого-то НИИ, может, у них и есть карты в рукавах относительно столь запущенных случаев. Ну а я?
- Ты-то придумаешь. А мне что делать?
- То же, что и раньше, - бормочет Кирин, склонив голову перед жертвой концлагерей чужого мира. - Расскажи.
- Сделать из чужой трагедии треш-хоррор? - морщусь я.
- Расскажи. Расскажи об этом. Неприятными словами, самыми мерзкими. Так, чтобы все возбуждение спало, чтобы страх! Чтобы паника!
- Зачем?
Он поднимает на меня свои пустые, почти стеклянные глаза.
- Порой только страх заставляет бороться с тем, чего не должно быть.
12. Киберзомби
О, нет, не знаю, как его зовут! И не узнаю, наверное, никогда. Правда, это совсем не похоже на проблему, когда заходишь на кухню и видишь под столом раскинувшееся заведомо мертвое тело. Имя в таких случаях особой роли не играет. Как персонаж вяло развивающегося ужастика, сейчас я должен замереть, бледнея, и с криком броситься на улицу... а лучше куда-нибудь на верхние этажи, чтобы запереть себя в ловушку.
Или вот - задать идиотский вопрос, типа: "С вами все хорошо?" Дыра в груди размером с голову теленка и сверлящее устройство вместо правой руки располагает к усилению штампа. Синюшный цвет кожи еще ни о чем не говорит - с этим молодцом, лежащим неподвижно и взирающим на потолок, действительно может оказаться не все хорошо.
Опять чернуха? Может быть.
Но мне приходится звать совершенно сторонних личностей, чтобы посадить это астральное тело на вполне материальный стул. Мои ребята из высших сфер подшучивают и острят, устанавливая киберзомби перед кружкой с кипятком.
- Зачем, - говорят, - чай? Даже мы его пьем условно. А он мало того, что фантазия, так еще и олицетворяет мертвого.
- Живее всех живых! - говорю, и зомби медленно моргает в подтверждение. - И к тому же, чай - обязательное условие!
- Мы к тебе раньше и без чаев приходили, - обижаются они.
- Да нет же! Не для вашего прихода! Ну что за спиритизм, в самом деле? Чаем муз не вызывают...
На дорожку предлагаю им залезть в холодильник и самостоятельно набрать еды, какой они пожелают. Поэтому следующие минуты мы с киберзомби наблюдаем оживленный спор - из открытого морозильного агрегата торчат пластинчатые хвосты, перья и когти, кто-то глухо матерится, когда замечает пакет куриных лап.
Лапы для котенка, но добрая их половина исчезает в кармане халата Рамфоринха. Его не смущает, что они похожи на маленькие человеческие рук. Он за жизнь всяких конечностей навидался. Вместе с телом и отдельно. Его не стошнит.
- Я, - говорит зомби, когда толпа схлынула с кухни, - я ведь ничего толкового тебе рассказать не смогу. Своей-то истории не помню, что уж тут о других говорить.
- А мне и не надо, - улыбаюсь в ответ я. - Не знаю уж, в чем тут дело, но рядом с тобой всем как-то и легче и веселее. Вот видишь? В нашей с тобой сказке меньше слез и горя, чем в стихах про маленьких девочек.
- Это, наверное, потому, что у меня с координацией плохо, - говорит зомби, пытаясь ухватить кружку непослушными окоченевшими пальцами.
Выглядит это в высшей степени комично.
13.
Найц
Найц во многом похож на игрушку. Он выглядит, сидит и ведет себя как высокосортная японская кукла на шарнирах. Огромные глаза и мелкие черты лица способствуют иллюзии. Но вот кто он на самом деле?
- Найц, а ты кто?
Он переводит на меня свои зеленые омуты, полные непонимания и какой-то запредельной мути. Темку бы надо сменить, пока гостя окончательно не замкнуло.
- Я уже предлагал тебе чай?
Безумие с рыжими кудрями и в военной форме молчит. Может показаться, что он зазнался или просто не умеет говорить, как все куклы. Но когда-то Кирин рассказывал - звуковые сигналы не всегда доходят до найцевого мозга. А если и доходят, сигнал из речевого центра не всегда отправляется обратно для ответа. В общем, ощущение, словно он - сложное устройство, собранное из потоков информации, где половина проводников забита.
Сложно назвать музой то, что просто сидит с круглыми глазами. И смотрит тяжелым, инопланетным взглядом.
- Найц, гляди попроще, пожалуйста!
Но, с другой стороны, ему не нужны слова, дабы описать некоторе вещи... многие вещи. Бесконечное количество многих вещей. Я знаю о нем такое, чего лучше не знать, даже ради удовлетворения любопытства. И еще о большем догадываюсь... например, о том, как он отреагирует на следующий вопрос (и отреагирует ли вообще):
- Ну чего, Найц, как батя поживает?
- Оу! - он вздрагивает и подается вперед, лицо его тут же озаряется неземным светом, брови приподнимаются, а зелень глаз светлеет. - Он очень много работает!
Я замираю, отчаянно ругая про себя Кирина за то, что оставил наедине с кукольным недоразумением. В институте хоть немного да умеют трактовать телодвижения и слова Найца... говорят, там даже отдел по его изучению создали специально. А я?
- Нам нужно дописать про тебя сказку, - тихо вступаю я в насущный разговор. Сейчас он должен подхватить и продолжить.
- В самом деле?
- Да, она, знаешь, на обозрение лежит, недописанная...
- Сейчас ты ее испортишь, - грубовато заявляет он ангельским голосом. Я тушуюсь.
- В каком смысле?
- Мало опыта, мало словарного запаса, мало запала. Ты думаешь, кому-то из нас хочется, чтобы сказка про него была написана на отъе**сь?
Вид у него делается наивный-наивный. Какой вид у меня, даже представлять не хочу. Красный, наверное. Ужас! Но ведь он прав.
- Любой желает, чтобы про него был написан не второсортный роман, а эпос, разве нет? Пусть крохотный, но шедевральный. Почему, ты думаешь, мы уходим, когда у тебя стагнация?
- Стагнация? - глупо переспрашиваю я.
- Истощение, творческий кризис, ступор. Это не время для генерации идей, не время для их реализации. Это - подготовка. Если рвать... мозг на стадии подготовки, ничего доброкачественного не выйдет.
Найц встает и отряхивается, словно сидел не на стуле, а на пыльной плите. Он делает мутный жест рукой и исчезает в районе окна.
- Вот тебе и Найц, - говорю я, зажмуриваясь. Собственно, больше нечего сказать.
14. Кинули
- Современность окончательно опошлила образ мужчины и женщины, - говорю. - Все эти анекдоты, фильмы с развратом, дешевые романчики и образцы поведения звезд, раздвигающих ноги прямо на сцене... Что уж говорить о чистоте чувств.
Кирин слушает мою речь достаточно равнодушно - его больше заботит тело, которое он восстановил на какой-то заброшенной планете, но все еще боится вынуть из поддерживающих бинтов и асептических повязок. Так они и приколесили вдвоем ко мне на кухню. Он и это почти бессознательное тело.
- Ну, вот и выходит - все женщины стервы, озабоченные блондинки, скопище венерических заболеваний и инкубаторы, а мужчины и того хуже, потому что, кроме прочего, еще и повадками напоминают обезьян.
- Ну спасибо, - отзывается Кирин, поправляя повязку на глазах восстановленного кинуля.
- Нет, я не в целом говорю, а про создавшийся образ... - начинаю позорно оправдываться я. - Конечно, когда говоришь с мужчиной или женщиной, в первую очередь оцениваешь как человека... а не как...
- Это ж надо было так запутаться...
- Но вот когда речь заходит в книгах о женщинах или мужчинах, перед глазами моими картинка предстает нелестная. Мерзкая даже. Я хочу сказать, что культ мужчин и женщин необыкновенно загажен и пал достаточно низко. Не наводит на мысли о высоком и все такое.
- Именно поэтому я так привязан к расе кинулей, - говорит вдруг Кирин, сбивая меня с толку внезапным союзничеством. Я-то жду, когда же он начнет спорить! - Им не приходится оценивать друг друга по этим критериям и делить свое человечество на два лагеря, которые никак не хотят понять друг друга.
Тело на стуле рядом с ним вздрагивает - вот не пойму, то ли к нему слух возвращается, то ли память. Лучше уж слух - горы непонятных слов милосерднее к разуму, чем горы собственных воспоминаний. А особенно - в его случае.
- У них нет ни тупых куриц-женщин, ни эгоистичных обезьян-мужчин... - продолжает Кирин.
- Можно подумать, все беды в мире от того, что он дуален.
- ...у них просто: циники, идиоты, убийцы, спекулянты, воры и беспредельщики без гендерных различий, - Кирин закрывает лицо руками, его голос преображается, и уже не понятно, с кем говорит мой гость: - ...покрыватели геноцида, садисты, преступники против человечества, архитекторы газовых камер... человечество везде одинаково, друг мой, вне зависимости от количества полов. Разница лишь в том...
15. Эрмуа