Сцена театра. Слева - столик и стул. Справа входят Аполлон Епенетов и Ермолай Горский в сопровождении вахтёра.
Вахтёр. Тут подождите, он скоро придёт.
Аполлон. Надеюсь, Вы нас представили?
Вахтёр. Я сказал, что пришли два актёра на этот... как его... просмотр. Он махнул рукой: мол, знаю, пусть подождут на сцене. Ну и всё. Вот сцена, вот вы.
Аполлон. То есть Вы не говорили, что пришли (показывает на Ермолая) Ермолай Горский и (показывает на себя) Аполлон Епенетов?
Вахтёр. Он придёт и разберётся, кто вы и что вы.
Ермолай. А документы кому отдавать?
Вахтёр. Я - вахтёр. Мне они не нужны. При себе держите, или вон пока на стол положите (актёры кладут на стол свои документы). Кадровик придёт, ему отдадите, если вас возьмут.
Аполлон. Если?
Вахтёр. Да, тут приходили уже трое или четверо. По одному. Григорий Евсеевич Лучков лично смотрел каждого и всех отправил домой.
Ермолай. Плохо играли?
Вахтёр. Я-то почём знаю? Все уходили несолоно хлебавши. Так что если придёт Лучков, можете сразу собираться прочь.
Аполлон. Посмотрим.
Вахтёр. Смотрите, сколько хотите. А я пошёл, у меня кто-то две бумажки наклеил на двери. (уходит)
Аполлон. Да уж, вахтёр - это не профессия, а образ жизни.
Ермолай. Простите, что спрашиваю: Аполлон - это псевдоним?
Аполлон. Матушка назвала.
Ермолай. В честь греческого бога?
Аполлон. В честь, в честь... А Горский - псевдоним?
Ермолай. Нет, это мамы фамилия.
Аполлон. Ах, мамы... А ты... можем на "ты"? Я-то постарше буду... Ты, как я понял из нашего краткого разговора внизу, из местных?
Ермолай. Да, я тут неподалёку живу у матери. На полгода уезжал в областной центр, там театральные курсы закончил и вот неделю назад вернулся...
Аполлон. Что ж вернулся? Там-то проще было б устроиться.
Ермолай. У отца там места маловато для жизни. Я и так эти полгода у него жил и даже в его кафе ночевал, там же официантом подрабатывал, а сейчас сюда приехал, к матери...
Аполлон. А, у отца... Так он что, прогнал тебя что ли?
Ермолай. Вовсе нет. Просто у него своя семья. А здесь и пожить есть где, и с чего-то начинать надо - не сразу же в главные театры идти.
Аполлон. Наверно, ты прав. В центре-то, может, и не нашлось бы места, а тут можно и опыт получить, и навыки отточить, и знания применить. Пока здесь устроиться, а там - и к отцу поближе перебраться.
Ермолай. Мне бы опыта набраться.
Аполлон. Когда нас обоих возьмут, я тебя поучу. Я-то в искусстве уже двадцать лет. Как говорится, не приходя в сознание. То тут, то там. Я столько театров сменил, что и не сосчитать, и столько всяких режиссёров и постановок видел, не передать.
Ермолай. А сейчас что случилось? Почему сюда пришёл?
Аполлон. Как обычно. Привык пробовать новое. Не засиживаться на одном месте. Поживёшь с моё - ещё не так разойдёшься. Как с женщинами - ты можешь пожить с одной какое-то время, но она скоро приестся, и нужна новая.
Ермолай. И что, ты их бросаешь?
Аполлон. А что с ними делать? Мой тебе совет, актёрский, - не связывайся с партнёршами по театру! С ними - только рабочие отношения, как бы смешно это ни звучало.
Ермолай. Что же актрисы хуже всех остальных? Если я влюблён в актрису, что - бежать от неё?
Аполлон. Уж поверь моему опыту. Я на своём веку повидал всяких. И я тебе скажу - от одних нужно держаться подальше. Там в голове тараканы на ветрах носятся! Сейчас смеётся, через секунду плачет. То... как в песне, щетинится, как ёж.
Ермолай. Актриса же...
Аполлон. Да... что возьмёшь... В общем, ведёт себя, как на уроке в училище. А другие - как вцепятся в тебя, хуже репейника. От них потом не отвяжешься, хоть умирай. И то, боюсь, из гроба вынут... Так что берегись актрис! Разок, другой поцелуй - и беги, беги скорее.
Ермолай. Но если ты уже влюблён и с ней в одном театре?
Аполлон. Не влюбляйся. А коли влюбился - уходи из этого театра. Понятно, что очень трудно устоять, когда играешь героя-любовника, от поцелуев и объятий куда как более, чем дружеских. Особенно если партнёрша очень привлекательна. И понятное дело, что ты не можешь холодно к ней относиться, тем более если влюблён в неё. Однако по прихоти драматурга и режиссёра тебе нужно обнимать и целовать не только эту женщину, но и других, и всех вообще - точно так же, как в жизни. Чтоб натуральнее смотрелось из зрительного зала. А сможешь ли целовать других, если влюблён, да и ещё она тут же смотрит, стоит, а? Как абстрагируешься, как вас учили?
Ермолай. Нужно вжиться в роль - нас так учили.
Аполлон. Что ж, это по одной из систем. Да, говорят: на сцене нужно играть, живя. То есть, как настоящий актёр, ты должен жить на сцене. А вне сцены, видимо, - жить, играя.
Ермолай. Нам говорили, что нужно в жизни выходить из образа. Не терять себя. Театр и сцена - это одно, а настоящая, своя личная жизнь - другое. И никак нельзя переставать быть собой, иначе можно себя потерять совсем. В жизни нужно быть другим, самим собой.
Аполлон. Сколько, ты говоришь, курсы-то были? Оно и видно, что на скорую руку вас учили. Моё мнение простое: в жизни надо делать точно так же, как на сцене. Тогда про тебя могут с полным правом сказать: ты - цельная натура! Впрочем, если ты, как в "Утиной охоте", подленько с двумя женщинами поступаешь и вообще, как любой злодей из пьесы, будешь себя вести, то, конечно, тебя обзовут и развратником, и ещё Бог весть кем.
Ермолай. Нас учили, что всё должно само собой происходить, естественно и без напряжения сил: на сцене я надеваю образ, маску, в ней играю спектакль и по окончании снимаю. Роль сыграл, роль закончил.
Аполлон. Если б так было просто! Хорошо, допустим, я снимаю маску на сцене и иду в свою обычную жизнь. Но в ней я могу надеть эту же маску при любом случае. Потому что я знаю, как это делается. Я могу сыграть в жизни то, что играю на сцене. И где - тот самый я?
Ермолай. Тот, кто надевает маску.
Аполлон. Вот и скажи, как вас учили: как отличить истинного Я от актёрской маски? И как же тогда играть другие роли? Я же не актёр одной роли. Я должен играть в разных, с позволения сказать, ипостасях. Нужно перевоплощаться, переставать быть собой, а то и, скажу прямо, - никогда не быть собой. Не в этом ли, мой новый друг, и есть актёрский талант - жить и играть одновременно? Никогда не быть собой и всегда быть собой. Ты сливаешься со своей маской, и в то же время ты можешь менять их, сколько хочешь. И ты - всегда ты. Что Гамлет, что Полоний, что Лаэрт - ты можешь быть ими всеми и собой.
Ермолай. Не все же роли ты можешь сыграть...
Аполлон. Ну Офелию, положим, не могу. Хотя за границей... Я где-то читал, что и Гамлета женщиной сделали. Ну не суть. Я же тебе говорю о том, что вас... не тому учили. Не можешь ты сыграть, если не прожил!
Ермолай. А прожить, если не сыграл?
Аполлон. В том и дело. Как это выразить на сцене, если ты этим не живёшь?
Ермолай. Патологоанатому не обязательно умирать, чтобы делать вскрытие.
Аполлон. Но когда ты репетируешь, изучаешь роль, ты же, как вас там учили, вживаешься, ты же должен стать тем, кого ты будешь играть? И ты уже не ты, а тот, другой. И читая сценарий или пьесу, ты переживаешь все чувства своего героя и должен осознать его характер, логику его поведения, чтобы естественней смотреться на сцене.
Ермолай. Это нужно, чтобы быть в его состоянии.
Аполлон. Конечно. И невозможно иначе. Разве на сцене можно отделить чувства героя от своих чувств? Разве можно быть холодным и безучастным на сцене, играя роль "горячего парня"? Посмотри, сколько актёров и артистов играют в фильмах, сериалах, спектаклях. Они все - невинны? Они все не пропускают через себя любовь, которую должны сыграть, чувства - ревность, страх, желание обладать? Да, они знают технику и технологию, мастерство, в общем. Знают, как, знают, каким образом себя привести в это состояние, знают, что нужно сделать, чтобы воздействовать на человека. Это как НЛП: нужно найти точки, знать, где надавить. Но мало знать технику, нужно её так применить, чтобы зритель ахнул и взялся за сердце, и ещё за платочком вытереть глаза потянулся. А как это сделать, не соединившись с героем?
Ермолай. Нам говорили, что в свою игру нужно вкладывать душу. И при этом не переносить черты характера своего героя в спектакле в свою личную жизнь.
Аполлон. Ну да, ну да. Не сливаться и не разделяться, вложить свою душу, но не впустить в неё себя же самого в маске. Ты уже пробовал так?
Ермолай. Я в нескольких постановках сыграл там.
Аполлон. И как?
Ермолай. Режиссёр говорил, что не слишком мне верит.
Аполлон. Плохо лгал ему значит.
Ермолай. Лгал?
Аполлон. Всё лицедейство - от лукавого, точнее даже не от лукавого, но лукавство. Лукавство в самой своей сути. Вам говорили, что нужно быть в жизни самим собой, что нужно отделять себя и своего персонажа. На самом деле нужно выбрать: быть собой везде или перестать быть собой везде. Либо ты будешь узнаваем, ты всегда ты, либо ты всегда в маске, всегда играешь кого-то. И сцена потому может быть правдивой в том смысле, что ты своего персонажа превращаешь в себя, это ты сам на сцене, либо лживой, потому что ты играешь не себя.
Ермолай. Но я же не могу... превратить себя в Гамлета или чтобы Гамлет стал мною.
Аполлон. Тогда тебе ближе путь лжи. Когда ты лжёшь всем - себе, потому что превращаешься в другого, зрителям, потому что опять же играешь другого. Это всё ложь, вся сцена - ложь. Когда актёры лгут зрителям в лицо, потому что играют, а зрители - обманываться рады, зрители хотят, чтобы их обманули, чтобы узнаваемые актёры превратились в персонажей, стали ими...
Ермолай. Мне всё же ближе то, как нас учили: своё "Я" я должен спрятать на сцене, но в жизни...
Аполлон. В жизни ты никогда его и не поймёшь. Потому что, становясь актёром, на путь лжи, ты отказываешься от себя. В своей личной жизни ты не поймёшь, не различишь - где ты настоящий, и есть ли ты настоящий вообще. Ты сходишь с подмостков и надеваешь новую маску - как будто самого себя.
Ермолай. Я становлюсь собой!
Аполлон. Тебя "становят". Тебя делают как будто собой. Если ты не обладаешь силой всех превращать в себя, то тогда тебя будут превращать. Я знаю одного актёра, он всё играл высокоморальные роли, назидательные, скучные одним словом. А сам он не очень морален, скажем так, характер скверный и склочный. Но его всё норовили в совесть нации записать. Из-за лица брали, оно у него... мудрёное... Так вот он, я сам не понял как, в один момент стал мерилом нравственности и образцом мудрости в обычной, не сценической жизни. Представляешь? Люди, зрители, все вокруг стали считать его мудрым и нравственным только из-за того, что он такие роли играл! Вот тебе и разграничение!
Ермолай. То есть он настолько вжился в роль, что сам стал нравственным в своей жизни?
Аполлон. Если бы так! На публике-то он мастак - делает умное лицо и говорит бессмысленно-глубокомысленные вещи. Всем нравится! Все в восторге и думают: да, какой человек, моральный эталон! И что скажешь? Если сами зрители так решают, если сами они возносят на пьедестал почёта человека, который ну никак не может быть почитаем, то разве устоит тот человек перед соблазном? Разве не станет играть роль уже на людях, без софитов? Разве откажет публике в игре в нравственного человека?..
Ермолай. Но он же изменился?
Аполлон. С чего бы? Каким был, таким и остался. За маской скрывается тупость и аморальность, следующая маска. Не мы, актёры, не выходим из образа, а нам навязывают наш образ из спектаклей или фильмов. Всё, не выйти из него! А раз так - приходится соответствовать, но на деле же, на самом деле - ты своей жизнью, своей душой противоречишь ему. Правильно говорят: кривить душою.
Ермолай. Публика деньги не платит за это, зачем же он продолжает играть вне театра?
Аполлон. Потому что заплатят те, кто увидит его и дадут роль. Неужели непонятно, что люди, очарованные его обаянием, под влиянием его якобы высокоморального образа и глубокомысленных изречений, потребуют от режиссёров, сценаристов брать именно этого актёришку на новые роли? Сама публика будет требовать ставить его. А глас народа, как известно, глас Бога, против никто не попрёт.
Ермолай. Ты как будто завидуешь.
Аполлон. Я? С чего бы? Мне достаточно того, что я играю. У меня тоже есть свои убеждения.
Ермолай. Какие?
Аполлон. Что слава актёров преходяща. Пьесы только вечны, их авторы. А мы с тобой - проходящие фигуры. Ну сыграешь ты... кого там... Хлестакова или Треплева. Так будут же судить не тебя, а их, персонажей, понимаешь? Почему застрелился, почему уехал. Будут восхвалять авторов. И сегодня, и вчера, и завтра... А ты - сыграл где-то, раз, два, ну три, и всё - помер. А Чацкого будет играть следующий.
Ермолай. Высоцкий так сыграл Гамлета, что до сих пор помнят.
Аполлон. А ты сыграй лучше, и тебя запомнят. До следующего гения. Я это давно уже понял: какая бы ни была роль в пьесе, ты сыграй своё, как умеешь и можешь. Своё мастерство покажи, но не стремись прыгнуть выше головы. Один раз, быть может, и получится, ну два - а больше, дальше не выйдет.
Ермолай. Почему?
Аполлон. Сопьёшься. Или переколешься. Кому что. Кто - в разврат тот самый уходит, кто - в пьянство. Напряжение сил велико, а откуда силы черпать? Ты, коль не рвёшься в гении, играй, как можешь, и выживешь, не сгоришь и не опустишься. Твоя задача мала - быть тем, кто ты есть по роли, и всё. Сыграл - и умер для зрителя. Всё! Тебя самого нет. Ты сыграл роль в этом конкретном спектакле и ушёл, перестав быть тем персонажем. Надел новую маску сразу, как только закончился спектакль. И аплодисменты зрителей уже слышит же не Гамлет, а ты. Но в маске самого себя. А зритель, похлопав тебе, уходит домой и придёт в другой раз на твоего сменщика. И пусть даже сравнивает тебя с ним, тебе-то что? Хочешь игрой прославиться? Щепкин ты? Щукин? Ленина по-иному сыграешь? Не прославишься ты так. Да даже если и прославишься, то разве ты сам?
Ермолай. Почему же не прославлюсь? Их именами, актёров и режиссёров, театры называют, улицы, премии, наконец. Ты сам назвал только что имена. Их помнят именно как их самих, а не тех, кого они играли.
Аполлон. Я тебе бы назвал несколько актёров, которые запомнились зрителям по фильмам и уже не могли играть другие роли. Потому что помнили их как кого? "А, это тот, который играл того-то". Всё, у зрителя слились образ и актёр, маска и сам человек... Вот, Гамлет тот же. Да, скажут, как здорово у него получился Гамлет. Но заметь - Гамлет! Понимаешь? Не ты сам, не ты, как Ермолай Горский, не я, как Аполлон Епенетов, а Гамлет как получился. Это обсуждать будут. Поэтому играй, меняй театры и вообще живи. Делай своё дело, раз уж ты ему обучился. Предназначение актёра, послушай моё мнение, - не быть собой. Никогда не быть собой. Потому что ты всегда должен быть в маске, даже в личной жизни. Хочешь скрыть своё "Я"? Скрой, но знаешь ли ты своё "Я"? Знаешь ли ты, кто ты есть на самом деле? Где в твоих действиях, мыслях Ермолай, а где - Гамлет?..
Ермолай. Как же я не пойму? Вот сейчас я тот, кто я есть. Я не играю роль, не...
Аполлон. Ты играешь роль. Играешь. Желающего устроиться в театр, например, и для этого ты тоже выстраиваешь линию поведения, думаешь, как правильно действовать, как сыграть так, чтоб взяли. Мне кажется, это достаточно очевидно: никто никогда не поймёт - в маске ты или нет, играешь ли ты сейчас роль, пусть вне сцены, всё равно, или не играешь, и это лично ты, Ермолай или Аполлон. Вот и получается, что никто, включая тебя самого, не знает, каков ты на самом деле. Потому что ты не можешь отойти и посмотреть на себя со стороны, а другие, кто смотрят со стороны, не знают твоей внутренней жизни и видят лишь маску.
Ермолай. То есть я затем выучился, чтобы перестать быть собой, потерять себя?
Аполлон. Теперь ты - актёр. И поскольку ты знаешь, как менять лица, как менять сущность и душу, то тебе уже не дано увидеть свою, настоящую, истинную душу прямой. Всё, мой новый друг, твоя душа так крива, что не понять, какой она была...
Входит режиссёр с бумагами в руках.
Режиссёр. Так-так... Здравствуйте, господа актёры! Мне передали, что пришли на просмотр...
Аполлон. (Ермолаю, негромко) Вот и режиссёр! (Режиссёру) Здрасьте-здрасьте! Я - Аполлон Епенетов. А мы Вас заждались. Верно, Ерм?
Ермолай. Здравствуйте! Я - Ермолай Горский. Ну... мы немного ждали...
Режиссёр. Аполлон? Ермолай?.. Что за имена... Гм... Да, пришлось задержаться... (вертит в руках бумаги)
Аполлон. У Вас для нас есть задание?
Режиссёр. Да... задание... Честно говоря, я ожидал, что Григорий Евсеевич Лучков сам придёт и приведёт... (Ермолай и Аполлон переглядываются, но молчат) Ладно, давайте, раз уж вы двое здесь... Давайте посмотрим, на что вы способны. (подходит к ним и подаёт каждому бумаги) Это из нового. Сможете с листа сыграть?
Ермолай. (бегло глянув на текст на бумаге) Конечно!
Аполлон. (рассматривая бумаги) Ещё и в стихах. Лавры Грибоедова покоя не дают? Кто автор?
Режиссёр. Вам, Аполлон, это важно?
Аполлон. А как же! Если автор новый, не ставившийся ранее, то пьеса может не зайти зрителю. Тут всё от таланта режиссёра будет зависеть. Сможет ли он...
Режиссёр. И потянут ли актёры. Это тоже важно. Да, иногда очень рискованно брать пьесу автора, у которого нет опыта написания произведения для сцены и, соответственно, опыта постановок.
Аполлон. Так Вы хотите или не хотите, чтобы мы играли её?
Режиссёр. Надо пробовать. Вдруг у вас получится так сыграть, что я скажу: да, несмотря на шероховатости в тексте и сюжете, всё же актёрская игра сможет вытянуть спектакль.
Аполлон. (Ермолаю, тихо) Он, наверно, сам автор. (Режиссёру) Ладно, давайте, будем, как Вы выразились, пробовать.
Режиссёр. (садится на стул) Тогда, Ермолай, Вы за Вадима начинаете, а Вы, Аполлон, за Славу продолжаете.
Режиссёр делает приглашающий жест. На середину сцены выходят Ермолай и Аполлон. Играют, периодически посматривая на листы.