"Я отзываю название своей повести, уважаемая редакция. Я поторопился отправить её вам, не обдумав самого главного. Я совсем забыл, что название произведения должно не только цеплять и привлекать внимание потенциального читателя, но ещё и раскрывать хотя бы отчасти содержание написанного после него.
Правда, менять титул кардинально не придётся: всё дело лишь в союзе. Да-да, именно в нём. Не в союзе всемогущества и любви, а в союзе всемогущества или любви. Я поясню, хотя, конечно, вы меня об этом не просите.
Уже очень давно люди задаются вопросом: Бог всемогущ или нет; как Он, будучи Самой Любовью, выкарабкивается из нашей логики камня, другого бога, наличия зла в мире? Кто только не пытался защитить Бога! Говорили, что Он может всё, но не хочет, что создание такого же полновластного бога абсурдно, что зло в мире будто необходимо для нас самих же...
Но вы размыслите, вы, умные и критически мыслящие люди, разве одно с другим сочетается? Разве можно быть всемогущим и Богом-Любовью? Я-то вижу ясно и отчётливо - нельзя!
И потому, я полагаю, стоит принять, согласиться и остановиться на чём-то одном:
либо мы признаём Бога всемогущим, и тогда зло - от Него, предопределение и изменение судьбы человека - от Него, на вопрос о камне и другом боге мы уклончиво отвечаем, заявляя об абсурде, об отсутствии желания и иноприродной логике;
либо мы провозглашаем Бога Любовью и ограничиваем, да, ограничиваем Его этим... нет, не чувством, а состоянием, этой сущностью, субстанцией, и в этом случае слова Христа ученикам приобретают настоящий смысл (потому узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою): Он призвал их любить друг друга, и благодаря этой любви, Духу-Любви, они смогли творить чудеса, они были спасены, они - с Ним и в Нём. Не в любви ли подлинный смысл христианской веры, как вы думаете? А раз так - как совмещается она со всемогуществом, с супербогом, могущим всё-всё-всё, даже творить зло?
Что же случится, коль мы скажем: Бог есть Любовь, но не всемогущество? Вопрос о зле - снимается. Вопрос о том, может ли Бог грешить - снимается. Вопрос о возможности Его перемены - снимается. Он есть Любовь, которая создала этот мир. Он есть Любовь, которая не может пойти против самой себя, ибо это разрушило бы её. Он есть Любовь, которая и судит по любви. Любовь, которая и даёт блага, и как будто наказывает - на самом же деле не карает, а приводит к Себе, помогает очиститься, найти истинного себя. Ибо - ответьте - разве Любовь подаст наркоману наркотик, а не постарается ли излечить? Разве Любовь не приложит хирургические усилия для отрезания греха, лжи, неправды в тебе самом из любви к тебе, для того, чтобы ты стал чистым, настоящим, неразрушимым, вечным?
Итак, Бог всё делает по любви, и Он не может, да, не может иначе! Любовь потому и может творить чудеса в нашем мире, что находит отклик самой себя в чудотворении - в человеке, который открыт ей. Не потому чудо происходит, что Бог творит его в силу Своего всемогущества, но потому что это чудо подвластно любви. Разве грех подвластен любви? Разве искажение любви может быть ею самой и найти ответ в ней? Греховные чудеса - не от Бога, не от Его власти; эти чудеса - от лжецов, использующих любовь во зло, от бесов, знающих заложенные изначала в мир механизмы и овладевшие искажениями любви для своих целей. Бог обращает эти "чудеса" ко благу, к любви, Бог, позволяя им совершаться, помогает, облегчает и силою любви - в итоге, может, и не в этом мире - исправляет нанесённый этими "чудесами" вред. Ведь даже грешный, прожжённый грехом человек может быть очищен, может быть свят, ведь лишь крупицы любви в нём достаточно для чуда, захоти только он, возжелай только её.
Для нашего мира Бог всемогущ именно в смысле любви. Потому что мир из любви и любовью создан, потому что он проникнут лучами, энергиями Бога, в самой сути мира заложена любовь. Но Бог дал человеку свободу - всемогущую свободу отказаться от любви. Человек не устоял от искушения не идти дорогой любви, а искать будто бы свой путь, но на самом деле путь искажения самого себя. Человек не может расщепить полностью свою сущность; в нём, как и в ангелах, в том числе и падших, есть та самая энергия любви. Потому и не распадается дьявол в своём зле, потому и в самой чёрной душе есть светлый уголок - потому что его не вытравить, ибо он создан так, он генетически пророс в человеке от начала, как и в ангелах - от создания мира. И благодаря этому ростку, этой "душинке" от Духа, человек может покаяться, человек может повернуться к Любви лицом, может восстановиться, может быть исцелён, то есть спасён. Но... хочет ли этого свободный человек? Хотят ли этого бесы, один раз отступившие и подчинившие свою волю злу?
Я подытожу. Чем поскупимся мы, люди, отказавшись от идеи всемогущества Бога? Ничем. Он всемогущ, как Любовь. Признаём же мы, что Бог есть совершенство, что в Нём нет изменения, что Он не может перестать быть, не может грешить, не может ломать наши сердца. Так? И разве это не примеры невсемогущества? Разве это не примеры ограничения Бога? Не того, что Он не хочет (разве Он может захотеть перестать быть Собой? "Сможет захотеть"...), а того, что Он... не может? И что смущаемся мы, когда говорим об этом? Разве мало чудес может случиться, разве страдает от этого спасение, рай, где Любовь всё во всём?
Да, я убеждён в этом, уважаемая редакция. И потому прошу изменить название моей повести: вместо "Всемогущество любви" писать "Всемогущество или любовь".
Я отложил распечатанный листок письма. В сущности, как автор хочет, так и называет своё произведение. Хоть "Любовное могущество". Я не понимал, зачем нужны были эти пространные рассуждения - достаточно было просто написать: поменяйте название произведения на такое-то. Впрочем, у меня были другие неотложные дела, и я хотел было уже приступить к ним, как раздался звонок от моего помощника Авима:
- Анатолий Илларионович, к вам посетитель. Хочет пояснить своё письмо...
- Погоди-ка, - я глянул на имя автора только что прочитанного текста. - Не Георгий ли Сиянов?
- Верно, - раздался в трубке удивлённый голос Авима.
- Понятно, - кажется, мне предстояло выслушать ещё и устные объяснения. - Пусть заходит.
В кабинет вошёл крепкий стройный молодой человек тридцати лет, с тонкими губами и прямым носом, голубыми глазами, светлыми волосами, зачёсанными назад. В деловом костюме и с портфелем в руке он смотрелся несколько нелепо в моей простой комнатушке, заваленной бумагами. "Биржевой маклер или банкир, - отчего-то подумал я. - А может, просто клерк...".
Жестом я предложил ему сесть в кресло напротив меня.
- Меня зовут Георгий, - представился автор, мельком глянув на мой стол, на котором лежало как раз его письмо. - Я вам в пятницу отправил...
- Я уже прочёл его... Вы хотите поменять название своего произведения, верно?
- Не только, - он порылся в портфеле и достал оттуда кипу бумаг. - Моё "первичное" произведение сейчас на рассмотрении у вашего заместителя. Так вот... Я хотел бы полностью заменить его. Потому и пришёл, чтобы лично вручить. Но господин Ликарис был занят, и потому я обратился к вашему помощнику, чтобы, если есть возможность, всё объяснить вам.
- Признаться, я не знаком с вашим произведением.
- Да-да, я знаю. Я хочу сейчас лишь пояснить вам, почему так получилось. Я в пятницу отправил вам письмо, а потом подумал - я ведь сглупил. Надо не только название, но всё-всё менять, пояснить, что мне открылось, благодаря чему получилось так, как получилось... Знаете, у меня уже был второй вариант, и я за два дня его переработал в соответствии с моим новым названием...
- Понятно. Что же вас не устроило в первом варианте?
- Видите ли, - он вернул бумаги в портфель и, поставив его на пол, чуть наклонился вперёд, словно желая сообщить мне некую тайну, - все рассуждения о любви бессмысленны, если мы не определились с терминами. Что есть Любовь? У Апостола написано: "Бог есть Любовь", а что это такое? У другого Апостола расписано подробнее: любовь не ищет того-то, радуется тому-то... Но допустим, любовь не завидует. Значит Бог не может завидовать. Любовь не раздражается, не мыслит зла. Прекрасно, значит Бог этого не может. Если Бог-Любовь действительно чего-то не может, как мы говорим тогда о Его всемогуществе? Понимаете? Размыслив об этом, я решил, что поторопился с названием и что необходимо иначе изложить свои мысли. Например, про чудеса. В первом варианте об этом было написано как о всемогуществе Бога, о Его силе творить всё, что угодно в этом мире. Сейчас же я пишу: чудеса происходят не от всемогущества Бога, а от того, что человек, веря в Бога, обращаясь к Нему, становясь единым с Ним, позволяет тем самым Любви с большой буквы действовать в нём, наполнять человека силой. Бог благодаря тому, что я открыт любви, что я прикоснулся к Его сущности, то есть обнаружил в себе любовь, зажегся ею, начинает действовать, жить во мне, и я потому и могу творить чудеса - исцелять, пророчествовать и так далее. Стоит же мне погрешить, отступить от Любви - я уже ничего не могу, моё всемогущество в мире кончается, бесы начинают действовать во мне. То есть не Бог изменился, отступив от меня, но я отступил, я не позволяю Богу из-за своих грехов, из-за отсутствия любви во мне действовать...
- Но Он может действовать самостоятельно, - вставил я. У меня не было желания затевать с ним диспут, но мне захотелось поглубже понять его логику. - Он создаёт события, образуя как бы случайности...
- Это не противоречие... - возразил Сиянов. - Противоречие только одно: признавая Бога всемогущим, то есть могущим всё-всё-всё, мы взаправду говорим - Он может и завидовать, и желать зла. Как говорят, надо в жизни попробовать всё. Всё-всё-всё или всё с ограничениями? Будем пробовать без страховки с крыши? Будем вливать в себя не перевариваемые желудком жидкости? Будем лезть в пасть к крокодилу или акулам? Это же тоже "проба", так сказать. Я же говорю, что, ограничивая будто бы Бога, мы на самом деле наделяем его всемогуществом любви.
- Ах, всё-таки всемогуществом любви, - улыбнулся я.
- Да, - загорелся вдруг он и заговорил быстрее. - Любовь всемогуща не в том смысле, что может всё-всё-всё, а в том, что она может всё, что подвластно ей в созданном ею мире, но который... нет, не вышел из-под контроля, но которому была дарована свобода отказа, та самая свобода выбора, за которую многие люди готовы убить. Мы же превратно понимаем её всемогущество, полагая, что свобода выбора, полученная нами в результате отказа от любви, это великое благо и ценность. Но как мы можем быть уверены в том, что выбираем? Как можно знать - к чему приведёт выбор, краткосрочные и долгосрочные последствия нашего решения? Не между злом и злом ли мы выбираем, не отступаем ли мы от своей сущности, не предаём ли мы сами себя? В конце концов мы свободны, будто бы даже свободнее Бога, потому что можем избрать зло, но и у нас нет всемогущества. Мы не можем исцелить всех, кого хотим, мы не можем убить, кого хотим. Но мы можем...
- Убить кого-то с ограничениями? - не выдержал я и, вспомнив один рассказ, прочитанный накануне, решил поддеть Сиянова. - Что любовь может сделать, когда человек лежит с мешком на голове в яме, и на него сыплется земля? Что любовь может сделать, когда в газовую камеру пускают газ? Или когда огонь охватывает помещение, а все выходы перекрыты? Жертвы понимают в эти мгновения, что это конец, всё, жизнь кончена, и никто их не спасёт...
- Вот потому-то и не идёт речь о всемогуществе, - не смутился человек в костюме. - Тогда мы были бы вправе спросить - почему не остановлено зло, почему допущены смерти миллионов? Но Любовь позволила миру, точнее сказать первоначальному человеку, Адаму, свободно выбирать Её или отказываться от Неё. И Она старается помочь тем, кто выбрал Её, Она старается вдохновить, воодушевить, наполнить жизненной силой избравших Её. Она - там, в яме, Она - там, в камере, Она - там, в огне. Рядом. И потом, позже, - навсегда. Достоевский писал про слезинку ребёнка, и, признавая Бога всемогущим, мы попадаем в ловушку: зачем нужны такие страдания ребёнка, какова цель их, разве может Бог компенсировать их (не такие короткие, но, скажем, бывают и долгосрочные страдания, мучения даже) раем, неким блаженством? Разве что память сотрёт о земле, о прошлой жизни... Но Бог-Любовь, позволив миру быть таким, отказавшимся от Него, развратным и беспощадным, злым и садистским, пытается исправить, пытается силой Своей помочь - нет, не силой прекращения, но силой Любви, пусть и после, пусть и не сейчас... И так мы оправдываем Бога-Любовь, да, оправдываем, потому что в том и есть любовь, что никто никого не насилует, но люди, избрав путь зла, идут по нему сами. И мы не можем, будучи свободны и злы, говорить - почему Ты не вмешался, почему Ты не прекратил? Когда Любовь может - прекращает, когда Любовь не может - Она стоит рядом и поддерживает. Думаю так... И в конце концов кто из нас знает, что получит замученный ребёнок, что будет с душой его пред Любовью?.. А Адаму, то есть Еве, ну в общем, первому человеку, было сказано - ты будешь как бог, знающий добро и зло. Но одно дело знать, в смысле представления об этом, а другое дело - познать, то есть принять в себя, вобрать, впитать в себя, соединиться. Так вот знание добра и зла в первых людях - стало познанием выбора, стало соединением с возможностью уйти от Любви. Да, им открылся лёгкий путь: не трудиться, чтобы возрастать в Духе-Любви, не возделывать рай в своей душе для Любви, а взглянуть на самих себя, влюбиться в себя и - как сейчас модно говорить - жить для себя. Стать как боги, но не стать богами...
- Это всё, наверно, красиво, но... - я покачал головой. - Бог же мог им сказать - прощаю?
- А они и не просили прощения. Они обвинили друг друга и змея, в конце концов и Самого Бога. А потом... кто-то говорит, будто изгнанный Адам раскаялся, но... чем дальше они уходили от Любви, чем больше проходило времени, тем глубже поселялось в них искажение...
- Понятно... Но вы говорите это всё верующим в Бога, а как быть с тем, кто не верит в Бога-Любовь, не верит ни во что? Что потом будет для него? Тьма навсегда?
- Если человек верит... да что там, это объективно - существует посмертная жизнь. И есть суд после смерти. Но судит Бог, любящий Бог, по любви. Не по каким-то нормам морали и нравственности, не по законам государств, но по любви, по устремлениям человеческого сердца, по движениям его, по наполненности любовью. Ты, может, грешил много, но покаялся так, что любовь вытеснила грех из души. Ты, может, соблюдал все нормы, но любви не имел, на языках - да, по Апостолу, - говорил, но любви не было внутри, и всё - ты ничто. И суд любви будет не страшным, Бог-Любовь будет искать в тебе, за что уцепиться. Хоть кусочек найти в тебе, за который можно оправдать, спасти, который можно разрасти в тебе до размеров всего полноценного человека, и благодаря которому и твоей воле, твоему желанию соединиться с Любовью ты можешь быть спасён. Может, в тебе есть зерно горчичное, которое может вырасти большим деревом твоей личности в будущем мире. Да, может, ты не верил в конкретного Бога, но жил так, что позавидовали бы иные блюстители морали, и потому ты, как разбойник справа, как палач, бросивший меч и умерщвлённый вместе с мучениками, будешь оправдан. Вся твоя жизнь за секунду может быть перечёркнута, но тут же, после, вмиг наполнена любовью, восполнена ею для будущей жизни. Если же ты сознательно отказывался, понимая, что вот тут Любовь, уходил от Неё, то разве силой заставить тебя войти в рай, разве Любовь может насильно, против воли души, пусть и воли, сложившейся в этом мире в результате ряда жизненных обстоятельств, втолкнуть тебя в райские врата?!
Сиянов перевёл дух. Я задумчиво постучал пальцами по столу.
- Как вам такой вопрос, рассматривали ли вы его, - раз Бог не всемогущ, Он может быть не единственным в мире, в мире Его Самого и иных, быть может, сущностей? Поясню. Если есть Бог-Любовь, почему не быть Богу-Злу, не чистому злу, скажем, но злому богу? Пусть даже мир этот создан Любовью, но другие боги могли увидеть его и тоже... так сказать, поучаствовать или войти в него, или вмешиваться, например? Говоря, что Бог не полновластен в этом мире, мы ведь исключаем и Его единственность.
- Почему? - Георгий взялся за портфель, но передумав, снова опустил его на пол. - Много ли мы знаем об ином мире? Почему там не может быть один-единственный Бог-Любовь?
- Так Он Сам говорит о Себе, но это же вопрос веры. Мы верим Ему, что Он один. Другие люди верят в иного бога или богов, или в некую безличную силу. В конце концов некоторые поклоняются и дьяволу - злому богу, так скажем. Они тоже верят, что он... всемогущ, что он победит, что они будут при нём, как верные псы. Понятно, что если Бог-любовь не всемогущ, можно сказать, что зло исходит не от Него, а от нас, людей, и иных сил, верно? Почему же Любовь не пресекает их деятельность? Получается, она допускает действовать в этом мире и иным властным силам?
- Бесов Любовь не уничтожает, потому что она не убивает никого, не стирает личности, не распыляет на атомы сущности... Любовь борется, да, Любовь долготерпит, да. И как раз Любовь побеждает очень часто своей слабостью. Если хотите, Любовь не может, да, не может, не способна в силу Своей сущности уничтожить созданных Ею тварей - будь то падшие или светлые ангелы, люди. Ведь даже в природе есть закон круговорота материи - ничто не пропадает в ничто. Это из ничего, как верят, может создастся всё - из взрыва, из Слова и так далее. Но нет закона, чтобы нечто материальное перестало быть совсем...
- Кроме "чёрной дыры", наверное, - не удержался я.
- Но знаем ли мы, что в ней, что она есть такое внутри себя, в своей сущности? - Георгий пожал плечами. - Потому я и говорю: Любовь не уничтожает бесов в силу закона любви, Своей природы. Можно сказать и так, что захоти она их куда-то деть, их и аннигилировать некуда, потому что она - Абсолют. Куда выйти из Абсолюта, во что? Как уничтожить нечто, материальное или духовное (допустим, там тоже похожие законы), и не оставить совершенно никаких следов от этого? Ведь даже на Земле уничтожая, мы можем лишь распылить на атомы, но мы не можем разрушить атомы, в смысле самые мельчайшие частицы мира, что там - кварки или нейтрино. Потому и зло, порождённое, ворвавшееся в мир из-за свободы (а как без неё мог бы быть человек?), нельзя пресечь до конца, стереть, пока есть люди, или ангелы, свободно выбирающие его. Так что в этом смысле зло необходимо, как необходима свобода. Из-за возможности отказа от Любви, из-за любви самой, стремящейся не к роботизации созданного Ею творения, не к автоматическому поклонению и рабской верности, но к свободному движению сердца, и допускается вероятность искажения, отказа, зла. Но человек свободно может выбрать не рабство греха, то есть зла, а рабство, если хотите, любви.
- Вы так и не ответили на важнейший вопрос: если есть Бог-Любовь, пусть и создавший наш мир, но не всемогущий, и стало быть, не полновластный в нём...
- А можно ли быть не всемогущим, но полновластным в созданном тобой мире?
- Постойте, - я остановил его, - если есть кто-то, некто, сильнее Бога-Любви в смысле власти, то он может отодвинуть Его, сказав: довольно побаловался в своём мирке, дай мне порулить. Если есть сильнейший, то он и будет царить... И здесь не отвертеться от ответа - мол, нам-то что за дело, у нас один Бог. Нет! Если есть сильнее, мощнее, лучше, то почему не обратиться к нему? Скажете, что он не обнаружил себя, скажете, что он неизвестный, скрытен, где-то прячется от нас? Я отвечу - но он же может явиться, он же может проявляться где-то, когда-то.
- Если бы он был сильнее, то проявился бы уже, - уверенно заговорил Сиянов. - Если бы он был мощнее, лучше, то явил бы себя так, что затмил бы Бога-Любовь. Но где он? Миллионы людей умерли, не увидев его. И что же, есть ли надежда, упование на то, что через сто лет он явится и воскресит нас всех и даст нам увидеть себя? Так мы не видели его при жизни! Мы не веровали в него, потому что не знали. Но мы верим в Бога-Любовь потому, что Он открылся нам, явил свои дела, дал Писание, указал путь, чудеса, будущую жизнь, дал нам смысл и саму любовь. Если есть ещё более совершенный бог, пусть же отодвинет Бога-Любовь, пусть так покажет себя, что, действительно, мы не сможем не сказать - да, это истинный бог! Возвращаясь к богопротивнику - да, в этом смысле он бог с маленькой буквы.
- Да-да, - беседа немного утомила меня. Тем не менее во мне проснулся спорщицкий азарт, и я решил продолжить. - Я помню: можно чудеса творить и силой князя бесовского. Можно и без Бога менять мир. Это уже аргумент не в пользу единственности могущества любви. Какой силой творят чудеса не верующие в Бога-Любовь? Прямо евангельский вопрос. Возьмите обычного человека: он верит гадалкам, колдунам. А они кто? С кем они общаются, с какой силой? Пусть даже чудеса творят и воскрешают, пусть даже говорят на разных языках, а что толку, если любви нет? - так вы говорите. Но они же творят... Или нет? Или это - пыль в глаза, психология и искусство обмана? Думаете: если им сказать про Иисуса Христа, они замяукают или закорчатся?
- Коль с бесами знаешься, к ним и прилепляешься - так, кажется, говорят, - не стушевался автор. - Может, они сами и подстраивают все те ситуации, о которых "прозорливо" говорят, а Бог-Любовь попускает сему совершаться - и не нарушает нашу свободу? Как вам такой вариант?.. К тому же бесы живут в ином мире, со своими законами, так же сконструированными Любовью. В этом смысле у них есть некая власть, но опасно иметь с ними дела, потому что они - сами искажения, они - противники Любви, и познав их, соединившись с ними, ты получишь их плоды - уныние, печаль, беспокойство, гибель... А у Бога что? Какие плоды? Те же и плоды любви: радость, кротость, мир, благость, милосердие...
- То есть любовь - это совокупность всех совершенств, всё самое лучшее и прекрасное, жертвенное и внимательное, благодетельное и мирное?
- Да. Я не могу дать точного определения, но Бог-Любовь есть всё самое совершенное, прекрасное, ибо любое иное качество - будь то искажение, изменение или любая другая чертвоточина - разрушило бы Его, не смогло бы существовать.
- Вы, кстати, начали говорить о свободе. Зло, говорите вы, существует до тех пор, пока есть свободно выбирающие его. А зло есть, как я понимаю вашу логику, отвержение Любви. Итак, куда же денутся те, кто отвергает Бога-Любовь? Их не выгнать, образно говоря, из Абсолюта, их не уничтожить, так что же, они будут мучаться... как там где-то... в аду будут поражаемы бичом любви... так как-то... Или Бог, будучи невсемогущ, не предвидел такой их участи? Или... погодите, не отвечайте, Он предвидит всё в смысле любви, а злое Он предвидеть не может?
- Я отвечу так. Бог, наделяя людей - из любви, конечно, - даром свободы, понимал, что человек, будучи не Самой Любовью, а лишь искрой Её, соединённой с землёй, может отказаться от Него. Однако же, дозволяя такое, тем не менее Он старается обратить людей на сторону любви, на сторону добра, и - уже после грехопадения - по этому и судит. Ведь не все знают о Нём, не всем было верно донесено знание о Нём, и значит многие по неведению отказываются от Него. Стало быть и судить их нужно иначе, чем отказавшихся сознательно. Далее. Как мы толкуем Апокалипсис? В новый город не войдёт ничто нечистое, и никто, преданный мерзости и лжи, а лишь написанные у Агнца в книге жизни. Кто они? Перешедшие на сторону любви? Да. Ведь сказано, что войдут в город и будут иметь право на то самое древо жизни лишь некоторые, а вне, то есть вне города, псы, чародеи и всякие любящие и делающие неправду. То есть сознательно отказавшиеся. Моя мысль, изложенная в новом варианте повести, такова: несомненно, будет Страшный суд, всех будут судить по любви, ад и смерть будут сожжены в огненном озере, кто записан в книге жизни - покаявшиеся, осознавшие свою неправду, те, за кого молились и кто был оправдан, - войдут в город, вне города останется огненное озеро для отрекшихся, для свободно отказавшихся от Любви даже тогда, когда всё стало явно. И Бог, да, будет всё во всём: и с теми, кто в озере, и с теми, кто с Ним. Он как Любовь не может, да, снова повторю, не может бросить, оставить, изгнать от Себя совсем даже отрекшихся. Потому что Любовь - это единственность существования после смерти Вселенной, Любовь - это Абсолют, и Она Своей энергией будет вынуждена, в силу закона любви, Своей сущности, поддерживать огонь в озере... Увы, но думаю так.
- Всё же... не по любви это, а? - я лукаво посмотрел на него. - Как там Силуан Афонский говорил?.. Любовь такого вынести не может... Стало быть, это озеро будет вне города навсегда, вечно? Или оно - как чистилище - для очищения, для осознавания грехов? Погреются, покипят немного - и, выпустив пар, вылетят оттуда в объятия Бога?
- Мы ушли несколько от главной темы - всемогущества... - попытался было уйти от ответа Сиянов, но я был неумолим.
- Нет, погодите. Это же тоже всемогущество! Бог же может взять и стереть воспоминания отрекшихся от Него и всех ввести в город? Он может сказать им: слушайте, сделайте выбор в пользу любви, вам же будет лучше, видите, какое озеро для вас приготовлено. Я замещу падшую часть вашей души Своей любовью, я восполню вашу ущербность, я заменю ваше искажение Своей прямотой. С вас достаточно слова покаяния - и вы спасены. Либо... для упорствующих... как вы сказали, нечто вроде древнегреческого гадеса, где бродят ничегонеделающие тени, где жизнь души поддерживается тонкой нитью Духа, потому что без Него ничего не может существовать, даже ад...
- Да, Христос же, умерев, сошёл во ад, где и проповедовал находящимся там душам, и всех вывел оттуда в тот раз. Ад опустел...
- Всех ли? - его ответ раззадорил меня. - А Иуду Искариота тоже?
- То есть? - не понял мой собеседник.
- Иуда же повесился до распятия Христа? Иисуса отвели к Пилату, это четверг. Исходя из того, как написано об этом в Евангелии, Иуда в этот же день пошёл и удавился. Во всяком случае последовательность такая. И раз он умер раньше Иисуса, то когда Иисус после смерти сошёл во ад, то Он там увидел и Иуду... И - если Он вывел всех и ад опустел, значит вывел и его из ада вместе со всеми.
- Есть ещё версия, что Он вывел только тех, кто уверовал в Него, или проникся силой любви... - попытался поправить себя Георгий.
- Тогда не всех вывел, - отрезал я. - Я же говорю: Бог мог бы просто всех простить и сказать - ну чего заморачиваться с раем, адом, озером, приходите уже все ко Мне и давайте жить дружно?
- Всемогущий - мог бы. И это можно было бы поставить Ему в упрёк, и это требует защиты со стороны приверженцев всемогущества Бога. Бог-Любовь не может так поступить. Не может! Потому что любовь не меняет людей силой, не врывается в их сердце, не рушит их волю и свободу...
- Кажется, я понял вашу логику, - я вздохнул про себя. - Передайте тогда ваш новый вариант... Нет, не мне, - я жестом остановил Сиянова, уже раскрывшего портфель. - Сержу Ликарису. Мой помощник покажет вам, куда пройти...
- Всё же вы не согласны с тем, что Бог есть Любовь, а не всемогущество? - автор поднялся и внимательно посмотрел на меня.
- Напомните, про что ваше произведение?
- Про человека, который силой обстоятельств опустился на самое дно, но попав трудником в монастырь, нашёл Бога и иначе взглянул на случившееся с ним. Кому-то из прошлой жизни помог, кого-то спас... В новом варианте я пишу более подробно о Боге, любви...
- Ясно-ясно... Одно другому не мешает, мне кажется. Можно быть Всемогущей Любовью...
- Но Любовь разве может творить зло?
- Так люди его творят...
- Но Бог - разве может?
Я не хотел снова затевать с ним спор, потому - просто махнул рукой:
- Оставим этот диспут на потом. Передайте всё Ликарису. До свидания!
- До свидания, - он пожал плечами и удалился.
Не успела за ним закрыться дверь, как мой помощник Авим, смущённо заглянув в проём, поинтересовался, может ли он предложить свои стихи в очередной выпуск. Я вздохнул.
- Ладно, давай...
Авим, краснея и бледнея, медленно подошёл к столу и, положив листы со стихами, торопливо удалился из кабинета.
Нехотя я пододвинул к себе его стихи.
"Шепчутся, будто
Умираем на долю минуты,
Будто ничтожен разрыв,
Всего лишь времени миг -
И снова встретятся души,
Мир старый будет разрушен,
Очищен от боли и зла.
Но память о том лишь жива,
Что в этом времени было
Прекрасным, добрым, счастливым.
Сейчас так на мир посмотри:
Впитай, вбери, проживи...
Когда время исчезнет,
Что будет за дело
До того,
Что в нём веками создавалось,
Что мучилось и что терзалось,
Что любило, рождалось и прошло?
Когда времени не станет,
Кому нужна будет память
О нём?
Любовь не знает пределов,
Любовь не знает границ.
В любви - жизнь человека,
Любовь даёт ему смысл.
И если любовь перестанет,
Навечно умолкнет язык.
Любовь жизнь пробуждает,
Любовь ей даёт смысл.
В вечности все люди любимы,
И злобы там не найти.
В вечности все будем живы,
Любовь ей даёт смысл.
Всех простят -
И брошенных в пламя,
И достойных наказанья,
И мучителей, маньяков,
И искушающих бесят...
И тех, кто прощенья не просит,
И тех, кто не ведал о Боге,
И тех, кто Его убивал.
И тех, кто против боролся,
И тех, кто поклонялся Солнцу,
И тех, кто ничем хотел стать...
А может, всё будет иначе.
И тем, кто скажут дерзко и прямо:
"Лучше нам вечное пламя,
Чем Бог-Любовь",
Будет по их желанью.
В озере огненном -
Их наказанье,
Где скрежет душевных зубов.
А тех, кто есть в книге жизни,
Кто справа встал, кто был искренен,
Кто каялся, от сердца молился,
Обнимет тех Бог
И слезу их отрёт.
И не будет печали,
Не будет болезней, отчаяния,
А будет вся и во всём Любовь".
Я положил листок на стол и поднял трубку:
- Авим, ты читал произведение Сиянова?
- Как вы... - мой помощник снова был неимоверно изумлён.
- По тематике стихов... Хорошо. Мы подумаем, куда и что мы вставим.
- Могу я спросить, что вы решили с его произведением?
- Ликарис прочтёт и вынесет вердикт... Трудно сказать. Если возьмём, то тогда назовём выпуск: "Всемогущество любви". Без "или". Пока так.
- Его рассуждения мне показались не лишёнными смысла. Вот он пишет, что наш мир не был таким изначально. Первые люди попались на дьявольскую уловку. Это сейчас очень легко объяснить: все хотят быть вечно молодыми, вечными на этой земле, жить в своё удовольствие, невзирая на страдания и боль, на терзания других, на скорби и слабости других людей. Эгоизм, гордость правят миром. Дьявол подсунул хитрую фразу, будто без тьмы и не поймёшь, что есть свет. Дескать, что было бы делать свету без теней?..
Я хотел было прервать Авима, явно читающего строки из произведения Сиянова, но решил дослушать его до конца.
- Ответ, на самом деле, прост - свет оставался бы светом, свет, то есть добро, жил бы и существовал бы спокойно и без теней, и без тьмы. Бог отделил свет от тьмы, Бог установил такой порядок в этом мире. Но в Его мире, в Его Царствии нет тьмы, нет теней, нет зла. Добро, то есть Любовь, может обойтись без зла, а вот зло без добра обойтись не может. Зло не существует само по себе, у него нет сущности, оно лишь паразитирует на добре, искажая его и ведя его к разрушению. Зло всегда стремится к разрушению, оно не может созидать, а значит не может быть воплощено, не может быть упорядочено и не может принимать формы. Оно не может создать самое себя, и, если даже вообразить такое создание, оно тут же разрушит себя, потому что чистое зло стремится к хаосу. Потому и невозможен бог-зло, он бы просто развалился сам в себе...
- Занятно, - я всё же решил остановить поток слов восторженного помощника. - Всё может быть... Но для того, чтобы это была чёткая и выверенная концепция, должны быть продуманы мельчайшие нюансы. Если у него в произведении даны ответы на главные вопросы, то его... гм... теория вполне может быть жизнеспособна. Хорошо. Ждём ответа от Ликариса...
Я повесил трубку и набрал Сержа.
- У тебя был Сиянов? - без обиняков начал я.
- Только вышел, - Серж вздохнул. - Он и в первый раз мне надоел, а сейчас... Ладно хоть с тобой отвёл душу и выдохся, видимо, так что был быстр и скор.
- Он тебе в первый раз что-то говорил?
- Пытался свою жизнь рассказать. Дескать, в произведении его личный жизненный путь изложен. Как он после техникума мытарился, искал работу, подворовывать стал, пару раз его арестовывали и отпускали, пока, наконец, не посадили: он в каком-то клубе мыл полы, нашёл заначку, а тут облава, его и повязали. Как сидел в тюрьме, и там - "как Достоевский", гордо заявил мне, - обрёл веру в Бога, как, выйдя, поехал в монастырь трудником, работал в поле... В двадцать восемь лет его благословили уйти и начать новую жизнь в миру.
- Он что, монахом был?
- Нет, подвизался в сельском хозяйстве. Зато, видимо, поднаторел, и сейчас у него свой бизнес - то ли куры, то ли овцы. Что-то животноводческое.
- И что же здесь... всемогущего? С чего его вдруг понесло в эту тему?
- Да всё, - Ликарис усмехнулся. - Он верит, что Бог показал ему Своё всемогущество именно в любви: подняв его, когда он отчаялся, доведённый в тюрьме до ручки, что называется, Бог дал ему смысл жизни, открыл ему, что Он любит каждого, что обращение к Нему наполняет человека, не давая ему уйти во тьму. Вот так обрисовал Георгий мне свою жизнь. И сегодня он мне прямо с ходу и сказал: да, я знаю, что любовь не всемогуща, то есть не может всё-всё-всё, я был неправ, но она может всё для того, кто в ней, с ней, кто полон ею, пусть даже кажется, что она слаба, что она уступает, что она побеждена, но в её силе - правда, в её слабости - мощь, в уступках - наступление и победа. И она будет, как он мне заявил, прощаясь, всё во всём, потому что без неё ничего не начало бы быть, что начало быть... Да уж... А я ему на прощание спел: "Только верить надо, что любовь не проходит, нет"...
- Какую песню ты вспомнил... Он и верит...
- Так всё проходит, Илларионыч, это ж правда, так устроен свет... А ты можешь верить или не верить, что любовь не проходит, но это выяснится ж потом. Сейчас ты веришь, а после... уже точно, явственно будешь знать! Как сказано кое-где: сейчас мы тут гадаем, а там-то будет - лицом к лицу.