- Аренда лучше покупки, Сан Саныч, - говорил Зиновий Аркадьевич, пока мы шли втроем - я, Высокий Папа и бессменный председатель деревни - подписывать договор. - Не понравится земля - в любой момент можете передумать. Так сказать, развернуться и уйти.
'А я? Я смогу в любой момент передумать, развернуться и уйти? И не лучше ли сделать это прямо сейчас?'
Ночью я не спал, а мысленно спорил с Алисой.
'Я все делаю правильно, а Вы не знаете, о чем говорите', - сообщал я ей, но на душе легче не становилось. Мне хотелось, чтобы она признала мою правоту. Но она картонно улыбалась и кивала головой, как безгласная кукла.
Я сам себе был противен: 'Какая разница, что она думает?!' Невротическим поведением я лишь подтверждал ее точку зрения.
Конечно, Алиса оказалась права. Я был не победителем, я был конформистом. А решение сдать бабушкин участок в аренду Высокому Папе на поверку оказалось бессмысленным для меня и катастрофичным для всей деревни.
Я тяжело вздохнул, словно предчувствуя последствия, а председатель хмыкнул:
- Ни за что ни про что деньги берут! И где это видано, чтобы с таким человеком, как Сан Саныч, договоры писать. Помяните мое слово, - зашептал дед Высокому Папе, бросая на меня осуждающие взгляды, - не будет вам никакой удачи. Точно Вам говорю.
Председатель хотел успокоить Высокого Папу, но вместо этого утешил меня. Если Сан Санычу не будет удачи на земле, он сам от нее откажется. Забудет о моем существовании, и я смогу расслабиться.
На подписании договора присутствовало много деревенских. Прошло оно в клубе, под всеобщее молчание.
Тогда я не понимал причину осуждающих меня взглядов, не слышал тяжелых вздохов соседей за спиной. Не задумывался о том, к чему приведет мой компромисс и чего он будет стоить окружающим людям. Я надеялся уладить конфликт с деревней, но о деревне не думал.
Синей ручкой на тетрадном листке Высокий Папа заранее вывел содержание договора и через председателя вручил его мне. Пока я бегло просматривал написанное, Папа смотрел в окно.
В договоре говорилось, что арендодатель Захаренков Иннокентий несет полную ответственность и платит четко обозначенные штрафы за нечетко прописанные провинности, а арендатор Мясников Александр Александрович еле-еле осведомлен о причитающихся мне деньгах.
В общем, на моей стороне никаких прав, одни обязанности. Печать, подпись.
Договоры так не составляют, тут и юрист не нужен, но кто же будет спорить, если спорить не захотел даже засвидетельствовавший подписи председатель деревни, старожил и просто бывший секретарь ЦК Компартии Зиновий Аркадьевич.
- Староста! - гордо провозглашал он.
Когда я установил на бабушкином доме антенну и подключил спутниковый интернет, первым делом погуглил значение этого слова. Старосту в деревне назначали для слежения за порядком, для установления мира.
- Ишь, какой пронырливый! - услышал я слова председателя Зиновия Аркадьевича, не успев выйти на крыльцо. По-моему, он намеренно говорил как можно громче. - Везде ведь пролазит, выгоду найдет. Не украдет, так принудит деньги отдать. Достойный внук у Глебовны, земля ей пухом, ничего не скажешь.
Председатель укреплял почву спокойствия, сеял зерна порядка, создавал условия для роста дружбы и любви.
2.1.1. Ограниченные люди
Много лет назад мы возвращались из леса с корзинами, полными грибов. Бабушка проводила очередную оздоровительную беседу с дядей Пашей на тему алкоголя и излечения от зависимости. Все понимали, что подобные разговоры могут излечить только бабушку. И то временно.
'Сколько дней, интересно, пройдет с этой беседы, - думал я, - пока дядя Паша не уйдет в очередной запой с бабушкиными вещами'.
Мы шли по полю, когда с дороги нас увидел председатель деревни, старожил и просто бывший секретарь ЦК Компартии Зиновий Аркадьевич. Он остановил машину, вышел и помахал нам рукой. Не успели мы ответить, как поле залил яркий свет. Словно тысячи прожекторов уставились на наши лица.
Бабушка инстинктивно схватила меня за руку, а дядя Паша, не зная, с какой стороны внезапно надвинулась угроза, бешено завращал глазами, пытаясь разглядеть врага.
Мне захотелось выбежать из света, и я рванулся от бабушки, но она крепко держала. Держала она и дядю Пашу.
- Стой, болван, - закричала бабушка, и я точно не знал, кому - мне или дяде Паше.
Прошло, наверное, несколько минут прежде, чем свет исчез.
Я отчаянно моргал ослепленными глазами. Когда пришел в себя, увидел председателя. Он стоял, прижав руки к ушам. Потом сел в автомобиль и уехал.
Произошедшее меня взволновало. Я приставал к бабушке с вопросами, не упускал случая поговорить с дядей Пашей, но никто из них интерес не поддержал. Я надеялся, что Зиновий Аркадьевич, стоявший в стороне, мог видеть источник света.
- Бегает тут, глупостями занимается, - и сердито вздернул бровь. - Пошел бы бабке помог, воды вон натаскал. Знаю я вас молодцов, лишь бы языком чесать. Никогда от вас не дождешься. Точно говорю.
'Ограниченные люди, - думал я, - ограниченные вы люди. Это было НЛО'.
С тех пор и до отъезда из деревни в город я засыпал не иначе, как у подоконника, в надежде еще раз увидеть сияние.
И вот, спустя добрый десяток лет, я проснулся на бабушкиной кровати от того же яркого света. Он прорезал окна столовой, бегал по стенам и потолку. Ослеплял глаза.
В щели дома задувал громкий гул.
В диком ужасе, смешанным с долгожданным восторгом, я откинул одеяло, выскочил из кровати и подбежал к окну. Распахнул его, рискуя земным существованием.
Я готовился увидеть тарелку и покидающий ее экипаж пришельцев. Надеялся испытать на себе последствия встречи с инопланетянами. Думал, время остановится, а на теле появятся следы от ожогов. Боялся, что лишусь памяти, ясного ума и возможности двигаться.
Я был согласен на все возможные риски, лишь бы получше разглядеть НЛО.
Был готов увидеть пришельцев, но абсолютно не был готов к тому, чем это являлось на самом деле.
2.1.2. Захват
Ворота для скота были распахнуты. Сквозь них на мою усадьбу въезжали огромные военные машины, заполненные людьми в форме. В руках - винтовки, на ногах - кирзовые сапоги.
Разочарованный отсутствием инопланетян, я все же был заинтригован. Нашел под кроватью тапки и вернулся к окну. Протер глаза, уставился во двор.
На месте предполагаемой военной техники разглядел тракторы и комбайны. Вместо нечленораздельного рева различил рокот моторов и недовольный голос рабочих.
На участок, освещенный фарами, выступил Высокий Папа.
- Сейчас майские, плачу вдвое. Быстрее закончим, быстрее рассчитаемся.
Высокий Папа махнул рукой в направлении арендованной у меня земли и, был бы у него свисток, наверняка бы свистнул. Машины одна за другой двинулись вглубь бабушкиной усадьбы.
Я медленно закрыл окно. Лег в кровать, натянул на голову одеяло.
'Раньше мне не было покоя в деревне, - с горечью подумал я, - а теперь и на собственном участке не будет'.
За окном кипела жизнь. Не моя жизнь.
Я начал понимать, что поступил неправильно.
Под ложечкой засосало, на грудь словно жаба села.
Пустота. Боль. Разочарование. И это только начало.