- Поехал бы на автобусе, - будто сказала она, - и проблем бы не было.
- Битый час шел, надеясь на попутку. Но пейзаж не менялся: ни автобусов, ни машин. Людей тоже не было. Заиндевевшие деревья стояли неподвижно.
Несколько раз я сворачивал с шоссе, но ни одна из дорог не вела к бабушкиному дому, ни одна не показалась знакомой. Пока на стволе высокого клена не увидел доску объявлений: 'Куплю дом', 'Продам уголь'.
'Кажется, здесь', - обрадовался я и свернул. Но вскоре глаза споткнулись о черное пятно на снегу: посередине дороги лежали собаки.
Одна из них, оскалив зубы, направилась ко мне. Ее товарка лениво потянулась и встала.
Я заметил грязные космы, красные глаза размером с блюдце. Повернулся и пошел обратно.
Умные люди сказали бы, что поворачиваться спиной - ошибка. Я же твердил себе: 'Главное, не смотри!' Чем быстрее уходил, тем медленнее и спокойнее чеканил слова: 'Я сам создаю действительность. Без наблюдателя нет объекта наблюдения'.
Достигнув шоссе, я перевел дух и заставил себя обернуться. Никого.
Прошел метров десять. Оглянулся. Собаки стояли у поворота. Но дальше не шли, будто сдерживаемые невидимым забором.
Они внимательно смотрели мне вслед. Потом заскулили и, понурив головы, поплелись обратно.
'Вот черт', - услышав песий скулеж, я устыдился. Собаки были голодны и одиноки.
Я полез в чемодан и достал бутерброды, что взял с собой. Вернулся к повороту и бросил колбасу в снег на обочине. Привлекая внимание, тихо окликнул:
- Эй!
Собаки не оглянулись. Они разочарованно брели обратно на належанное место посередине дороги.
- Какие же вы дурные, - с грустью посмотрел на колбасу.
Я был раздавлен. Оставшись без бутербродов, но с памятью о том, как позорно улепетывал от собак, я отправился искать обходной путь к бабушкиному дому.
Только потом я понял, что дворняги, лежавшие на дороге, служили предостережением. По словам Лизетт, они были добрыми друзьями, посланными защитить от беды. Я думал, они охраняли дорогу от меня, чужака, но они охраняли меня, чужака, от дороги.
Не переступи я порог бабушкиного дома, не случилось бы ни одной из семи ночей, что лишили меня покоя. Не оказался бы я врагом деревни Шахматная, не запятнал бы имя любимой бабушки, не встретил бы ту, которую должен был встретить.
0.0.1. Бесполезный ключ
Я слегка расчистил ногой снег у двери. Вставил ключ в навесной замок. Попытался повернуть, но ключ застрял. Я дернул раз, другой, вытащил.
Недолго думая, засунул ключ обратно. Он снова застрял.
Я боялся сломать, деликатничал, но замок не поддавался. Не выдержав, я стукнул им по двери. Потом потер руки, подышал на них и опять приступил к работе.
Ключ с трудом повернулся, и я услышал долгожданный щелчок. Мысленно я уже наливал в чашку из бабушкиного сервиза ароматный горячий чай, слушал треск поленьев в печи.
Потянул за ручку, но дверь не открылась. Я тянул и тянул. Сделал упор на ноги и резко дернул - ничего. Будто приколочена. Что за черт?
Я оглядел дверь сверху донизу: обледенела. Что делать, я понятия не имел. Был бы у меня нож, расколол бы лед на двери. Был бы фен, растопил горячим воздухом. Был бы кипяток, облил дверь из ведра. Отец размораживал автомобильные дверцы спиртом, но у меня и водки с собой не было.
Сняв варежку, я полез в карман за мобильником. На экране безжалостно высветилось: 'Нет сигнала'.
- Блин, - покрасневшими от холода пальцами я набрал отца, но гудок не пошел.
'И какого хрена никто не сказал, что тут связи нет?!' - возмущался я, стуча носком ботинка по обледенелому краю двери.
'Можно поехать домой. Будто меня и не было, - подумал я. - Посидеть до поезда на вокзале, и ту-тууу'.
В кармане лежала бумажка с расписанием. Я не верил глазам, слезящимся от холода, недосыпа и усталости: обратный поезд придет через неделю. Слишком долго, чтобы сидеть на вокзале.
Ручные часы показывали начало девятого утра. Время пить чай и заедать его приготовленными бабушкой пирогами, но никак не время стоять на пороге ее равнодушного дома и морозить нос.
Я устал. Казалось, нужно только войти, и остальные проблемы решатся сами. Но войти не удавалось.
Я обошел дом. Стены выцвели на солнце и из изумрудных стали светло-зелеными. Шифер на крыше потрескался, потемнел. Окна были закрыты ставнями и заколочены. Дом старился вместе с бабушкой, а, когда ее не стало, замер в летаргическом сне.
Дом, хлев и сарай были закрыты на огромные ржавые замки. Только дровяник открыт, но в нем ни дров, ни даже щепочки. Выглядела усадьба неприветливо.
'Влезть в окно? Но без инструментов... Можно молотком, гвоздодером, но потом-то что? Не разбивать же стекла!'
Я подошел к сараю, в котором бабушка могла хранить инструменты. Даже не пробуя открыть замок, первым делом оглядел дверь. На ней наросла толстая корка льда. Сарай мне тоже не открыть.
0.0.2. Руки вверх
- Кто тут по дворам ходит?
Я обернулся. У калитки стоял старик в телогрейке, на голове меховая шапка, руки в боки. Лицо красное, обветренное.
'Домой хочу', - подумал я, опуская голову.
- Нечего оттудова выносить, и не думай! - сказал старик, пропихиваясь в узкую щель калитки. - Я сам все вынес.
Он подошел поближе и остановился возле меня. Глаза у деда были грустные.
- Проваливай-ка отсюдова.
- Я свой, - сказал я. - Здесь бабушка жила.
Старик, узнав, что я внук Антонины Глебовны, смутился.
- Иннокентий, да? - спросил он, заикаясь, и вместо двух букв 'н' в имени произнес целых четыре.
- Кеша, - ответил я.
- Ясно, - сказал дед, тушуясь. Но все же протянул мне руку. - Павел Никифорыч.
Мы немного постояли.
- Сколько тебе, тридцать есть? - спросил он, словно старый знакомый.
- Двадцать четыре, - сказал я.
- Ясно, - старик с тоской посмотрел на калитку, и мне показалось, что домой хочу не я один.
- К Анне Палне... К соседке, вон дом белый, сходи, - неопределенно махнул рукой Павел Никифорович. - За лопатой. Снег со льдом сбить.
Повернулся и пошел прочь слегка неуверенной походкой, ссутулив спину.
'Что это он так расстроился?'
Решив переехать в деревню, я не подумал, что кому-то мой поступок придется не по душе. И этих 'кому-то' будет на удивление много.
0.0.3. Мужик в розовом синтепоне
Не успел я постучать, как дверь распахнулась и из дома Анны Павловны выскочил мужик в грязно-розовой куртке. Он грубо оттолкнул меня локтем.
'Ну и соседи!' - подумал я.
Дверь снова открылась, и на пороге показалась розовощекая женщина лет сорока.
- Тебе чего? - спросила она недружелюбно.
- Лопату, - ответил я.
- Да вон там она, лопата! - сказала соседка, показав глазами на сарай. Накинула на плечи тулуп и побежала за мужиком.
Я побрел в сарай. Откалывая лед, боялся повредить инструмент, поэтому из представленных лопат выбирал пострашнее.
- Чего так долго-то? - спросила Анна Павловна, заглядывая внутрь. - Или не нашел?
- Похуже выбираю!
- Вон чего! Другие получше выбирают, а он - похудше.
Анна Павловна рассмеялась и подошла помочь.
- Мне лед раскалывать, - объяснил я.
- Бери любую.
Я выбрал лопату с необтесанным черенком. Анна Павловна подняла на меня голову и резко спросила:
- А ты кто будешь-то, а?
0.0.4. Учет нового имущества
Три кровати, тумбочка, комод и шкаф. Стол, стулья, табуреты. На месте телевизора - следы от его ножек, на месте газовой плиты - пара старых газет. Даже неработающий холодильник 'Морозко' отсутствовал, будто понадобился кому-то. Павел Никифорович оказался прав: красть в доме было нечего. Разве что старую мебель, посуду и полчище крыс. Услышав шаги, они бросились врассыпную.
В доме было холодно и сыро, стоял спертый запах. Мебель и обои погрызены.
Съедена зубная паста и мыло, в качестве оплаты оставлены крысиные какашки.
Я стоял у дверей, грустью опираясь на соседскую лопату, и собирался с силами. Никто меня здесь не ждал, никому я не нужен. Было холодно, голодно, тоскливо и одиноко.
Будто оказывая поддержку, запищали крысы. 'Ну погодите! - мысленно погрозил я в воздухе кулаком. - Покажу я вам!' Хотя была бы моя воля, никому ничего показывать бы не стал, а ушел восвояси, восстановив былую гармонию.
Я снова проверил расписание поездов.
0.0.5. Уроки выживания в диких условиях
Очищая от скорлупы вареные яйца, взятые в дорогу, я вспоминал инструкцию по выживанию. Как бы ни хотелось мне абстрагироваться от унылой реальности, сотрудничать с ней было надо. Первым делом, обучали в школе на уроках ОБЖ, следует добыть воду и разжечь костер.
Я взял ведро в столовой, вытряхнул крысиные какашки. Общественный колодец перед домом выглядел заброшенным, но я открыл крышку и опустил ведро. Вместо всплеска воды услышал стук металла об лед. Март в Псковской области был суров.
Ни солоно хлебавши, я вернулся домой и решил затопить. В поленнице было пусто. Поискал возле печи - дров не набралось и на топку.
'Здесь одному не выжить', - расстроился я и снова поплелся к соседке.
- Спасибо, - сказал я Анне Павловне, возвращая лопату. Потом кивнул на ведро:
- Не знаете, где воды взять?
- Нету, - отрезала она и продала мне пятилитровую канистру с водой.
- А дрова? - спросил я и тут же получил счет за три охапки.
'Причем тут пиво?' Но, избегая ненужных подробностей, вслух сказал:
- Конечно, - и достал кошелек.
Я не умел обеспечить себя водой, едой, дровами. В собственный дом не смог попасть без соседской лопаты. Мое благополучие в деревне зависело от окружающих людей, их отношения и помощи. Радуясь, что взял в дорогу приличную сумму, я и не подозревал, что скоро никаких денег не хватит, чтобы решить мои проблемы.
0.0.6. Возвращенцы
Прижав к животу ламповый телевизор, на пороге стоял Павел Никифорович.
- Это ее, бабки твоей, - сказал он, - схоронил у себя.
Конечно, телевизор был моей первой необходимостью. Я даже рассердился: нет, чтобы дров принести.
- Сыро тут, протопить бы, - сказал Павел Никифорович, читая мои мысли.
Я кивнул.
- И печь замазать. Смотри, трещина какая.
Он ткнул пальцем в тонкую царапину на глине.
- Следов дыма нет, но замазать надо.
Павел Никифорович оглянулся на меня, но я молчал. С такой печью можно много лет прожить, а я здесь временно.
- Пошли, - слабо вздохнул он, - Еще плиту отнесть. Вот тут стояла. И баллон с газом. Да два маленьких. У себя держал. А раз ты тут, - Павел Никифорович посмотрел на меня, но я опять ничего не ответил. Не говорить же старику, чтобы нес телевизор обратно.
Павел Никифорович оказался сильнее, чем я думал. Вдвоем мы перенесли даже неработающий холодильник 'Морозко'. Впрочем, проблем с хранением продуктов я тогда не обнаружил: бутерброды отдал собакам, яйца съел сам.
В ту первую ночь в деревне Шахматная я лежал в темноте и не мог заснуть, мучаясь пустым желудком. Старался обмануть организм: представлял, как отправляю в рот большой кусок среднепрожаренного стейка. Пережевываю и глотаю. Воображал, как он проходит по пищеводу, заполняет желудок.
Крысы за стеной шумели. Перепуганные моим появлением, на глаза они не показывались. Но, как и я, мучились голодом. Они не могли насытиться воображаемым мясом.
Впрочем, и я не мог. Наоборот, был голоднее, чем до начала представления. К тому же испугался, что организм сыграет злую шутку. Когда я отправлю кусок настоящего стейка в рот, прожую, проглочу, сытости не почувствую. Вдруг, что бы я отныне не съел, всегда буду голоден?!
Я подумал о двух собаках на дороге. С сожалением вспомнил, как от них улепетывал. Мне не хотелось чувствовать стыд и слабость, не хотелось убегать от проблем. 'А что если остаться в деревне, несмотря ни на что?'
Эта мысль меня позабавила. Я не догадывался, к каким последствиям для деревни и ее жителей она приведет.