Аннотация: Иногда от прошлого остается только имя.
Больно. Боль раздирает внутренности, вгрызается в живот и голову, разъедает память. Почему-то в ушах постоянно звучит рефреном: "Ты все забудешь, вся твоя хваленая память покинет тебя. Ты не вспомнишь ничего, и твои друзья будут смотреть на тебя с жалостью во взглядах!"
И в этот момент внутри тебя умирает Лави.
Больно. Боль стала непреложным фактом твоего существования. Ты дышишь болью, ты ею живешь. Она убивает тебя, но она же заставляет тебя двигаться вперед, потому что останавливаться, даже чтобы умереть - слишком больно.
Утонувшее в красно-черном мареве сознание уже не может сохранить ничего из того, что раньше казалось неотъемлемой его частью. Ничего, из того, что помогло бы ему выплыть.
И тогда умирает историк.
Только одно имя плавает на поверхности. Затверженное до рефлекса, вбитое тысячами повторений, вколоченное десятками сотен ударов. Это имя всегда приносило боль. Поэтому теперь она приносит его и оставляет на поверхности. И измученный разум цепляется за него, как за последнюю соломинку, последнюю надежду выжить. И твои губы, покрытые кровавой коростой, повторяют в такт твоим шагам:
- Юу...
Все, что осталось тебе от твоего прошлого, все, что ты смог сохранить от прежнего себя.
Вскоре не остается ничего: ни неба, ни засохшего болота, ни еле заметной тропинки под ногами. Только одно ты повторяешь, словно молитву, заглушая те, другие слова:
- Я должен помнить Юу...
- Я... должен... помнить... Юу...
- Я... должен... Юу...
- Я...Юу...
- Юу...
И когда тебя, наконец, находят и приносят в дом местного знахаря, ты в бреду твердишь:
- Я... Юу...
Так рождается твое пятидесятое имя.
Ты не помнишь ничего из своего прошлого, но постепенно учишься жить в настоящем. И окружающим тебя вскоре уже не кажутся непривычными встрепанные седые волосы или блеклые до бесцветности глаза. Память тела, в отличие от памяти разума, восстанавливается, и ты больше не кажешься беспомощным ребенком. Напротив, выясняется, что ты прекрасно шьешь, готовишь, рисуешь и режешь по дереву. Не успеваешь оглянуться, как из деревенского сироты, которого все подкармливают, ты превращаешься в искусного мастера, к которому идут за советом. Лишь одно беспокоит приютивших тебя людей - иногда ты часами сидишь пред домашним очагом и, не отрываясь, смотришь на танцующее пламя. И в это время в твои глаза снова возвращается боль. Чаще всего это происходит осенью, в октябре.
А потом в деревню приходит война, и ты узнаешь об ещё одном своем умении: ты умеешь убивать. Нет, не сражаться, а убивать. Невзирая на численность и силу противника, любым подвернувшимся под руку оружием - но ближе всего почему-то тебе становится молот - ты убиваешь врагов. А после битвы, умывшись в лесном озере, ты вдруг высоко поднимаешь отросшие седые волосы и убираешь их в высокий конский хвост, выпустив две пряди на висках. Почему-то тебе это кажется правильным.
Так рождается твоя пятидесятая маска.
...Он приходит однажды на рассвете 14 октября. Вы сталкиваетесь посреди деревенской площади и застываете друг напротив друга, не в силах оторваться. Одинаково седые, постаревшие не от времени, а от испытаний. А потом он шагает вперед, и ты впервые за долгие годы произносишь, обращаясь к кому-то другому:
- Юу...
Он молчит, но дрожь в стиснувших тебя руках красноречивее любых слов.
И окружающим остаётся только молча дивиться вашему сходству.
Так к тебе возвращается брат.