Аннотация: Старая женщина читает письмо единственного сына и делает в конце своей жизни ужасное открытие
Мама, не рожай меня обратно.
..."Я никогда не скажу даже в шутку: "Мама, роди меня обратно".
Это ведь будет практически оскорблением.
У меня язык не повернется сказать тебе: "Я ведь не просил, чтобы меня рожали", "Я ведь не просил о том, чтобы появиться на свет".
Я просто не смогу тебе этого сказать после всего, что со мной было!
Ты говорила мне: "У тебя все не как у людей. У тебя всё не как у всех".
Ты ведь была права!
Ведь каждый человек, как правило, является исключением из правил. Ведь все уникальны. И все хотят думать, что они уникальны.
Ты с детства хотела сделать меня "нормальным", чтобы я был "как все", чтобы я был "не хуже других", чтобы у меня было "всё как у всех, всё как у людей".
А я думал и делал иначе, чем другие. И всегда получал и до сих пор получаю свою порцию пинков и тумаков.
Лишь спустя много лет я понимаю, что означало для тебя "как у всех".
Это означало не так уж много:
- чтобы нормальная полная семья, мать и отец,
- чтобы хороший дом, где много места и света для всех,
- чтобы достаток и благополучие и нет беспокойства о деньгах, хватит ли их до следующей получки,
- чтобы не бояться "а вдруг я сильно заболею и умру, и мой ребенок останется один",
- чтобы не мучить себя вопросами: "Где сын? С кем он? А вдруг уйдет купаться и утонет? А вдруг залезет на дерево, упадет и разобьется? А вдруг уличные хулиганы придерутся, изобьют до полусмерти и он будет лежать в канаве, истекая кровью?"
"Чтобы не хуже других" означало простые вещи:
- опрятно одет и не выделяешься бедностью своей одежды среди других,
- сыт и не воруешь еду в магазинах".
Она читала очередное письмо своего единственного сына, держа исписанные листки морщинистыми, дрожащими пальцами, разбирала знакомый почерк, глядя на буквы слабыми глазами через толстые стекла очков. На столике рядом с диваном лежала целая стопка старых писем и фотографии её сына.
- Сынок! Как я рада, что ты опять написал мне! Твои письма для меня единственная радость и утешение! - говорила она, отрываясь от чтения и глядя прямо перед собой, и ее глаза наполняли слезы счастья.
Она возвращалась к началу и опять перечитывала эти строки, наполнявшие ее душу светлой радостью и умилением, она не спешила читать дальше. Она смаковала удовольствие. Письма единственного сына - единственное, что у неё осталось в этой долгой, трудной и безрадостной жизни. У неё много времени и она будет долго читать его письмо, такое доброе, наполненное пониманием и любовью...
- Он наконец-то по-настоящему понял меня, мой сынок, моя единственная кровиночка, плоть от плоти моей! - радостно шептала она, мечтательно поднимая глаза и глядя сквозь толстые стекла очков в окно на голубое небо и пролетавшие облака.
Она опустила глаза и продолжила чтение.
"Ты часто останавливала меня. Тормозила мой бег. Предостерегала. Предупреждала. Оберегала.
Я стал Никем. Я боюсь браться за что-либо. Потому что сразу вспоминаю все твои предостережения и предупреждения, все твои страхи, опасения и тревоги. Я боюсь споткнуться и упасть. Я боюсь ушибиться. Я боюсь совершить ошибку. Я боюсь высоко взлететь, потому что "больно будет падать". Не твои ли это слова?
Я боюсь жить. Потому что жить - значит падать, ушибаться и ошибаться, в конце концов, жить - значит умереть.
Я боюсь, что меня уже просто нет.
Я ненавижу любую работу и еще больше ненавижу деньги. Потому что я помню - Да-да! Я это помню! А ты думала тогда, что я уже сплю и ничего не слышу! - твои ночные рыдания, стенания и жалобы на работу и нехватку денег. Я был тогда малышом и мы жили в маленькой комнатке. В детском полусне я слышал твои слова на фоне рыданий и тоже хотел плакать, потому что ты страдала из-за меня. Из-за меня! Уже тогда я ощутил, еще не понял, но ощутил, что я - причина твоего горя и страданий. Тогда навалилось на меня это ничем неискупимое тяжелое чувство вины перед тобой.
Для меня на всю оставшуюся жизнь работа и деньги связаны с рыданиями и страданиями, а жизнь - это непреходящее чувство вины, будто я уже изначально виноват во всем перед всеми за то, что живу".
- Боже мой, сынок? Я и не знала, что ты все слышал и тебе тоже было тяжело! - пробормотала она.
- Зачем я это делала?! Я ведь не хотела, чтобы ты видел мои слезы и страдания! Я вправду думала, что ты крепко спишь и ничего не слышишь!
"А эта твоя вера и церковь!
Она стала предметом наших вечных споров, причиной и поводом для ссор и обид. Вера, ставшая яблоком раздора!
Ты часто ходишь в свою церковь и замаливаешь свои несуществующие грехи. Ты никак не можешь понять, что в твоей религии самый большой грех - это сам факт твоего существования, потому что твоя религия говорит тебе - ты зачата и рождена во грехе. И сколько бы ты ни молилась, ты не получишь прощения, потому что некому тебя простить.
Сколько раз говорили мы об этом и всегда эти разговоры заканчивались ссорами, взаимными упреками и обидами!
Ты соблюдаешь все обряды и ритуалы, часто каешься и просишь у бога прощения и милости и в то же время ты продолжаешь носить в себе и копить обиды на свою жизнь и людей, которые несправедливо с тобой поступали. Ты обижена на жизнь и почти всегда недовольна. Ты просишь прощения у своего бога, а сама простить не можешь, или не хочешь, и продолжаешь носить с собой груз непрощенных обид, потому что другие тебя не простили...
Тебя отнюдь не радует, что в моей жизни что-то складывается благополучно, хотя этого не так уж много - ты находишь какие-то поводы для придирок и обид на меня, мою семью и даже на своего малолетнего внука.
Ты обижаешься на меня за то, что я редко к тебе приезжаю, говоришь мне, что тебе одиноко. Я предлагал тебе переехать поближе, но ты отказалась.
Да, я редко к тебе приезжаю: нас разлучают большие расстояния и моя работа. Но даже в эти редкие дни ты выбираешь церковь и церковные праздники, а не встречи со мной, своим единственным сыном, оставляя меня ждать под дверью...
Ведь я приезжал и ждал тебя, потому что ты была ТАМ. И когда я сказал тебе однажды: "Я хочу взорвать все церкви", ты испугалась: "Что ты такое говоришь?!"
Ты говорила, что тебе одиноко, но когда ты приезжаешь в гости ко мне, то почему-то всегда находишь поводы, чтобы обидеться на меня и членов моей семьи, и надолго уезжаешь в свой любимый монастырь. Только там ты чувствуешь себя как дома и отдыхаешь душой.
И тебе даже не приходит в голову спросить себя и своих духовных наставников, у которых ты по любому поводу просишь совета: что это за религия такая, где считается нормальным обижаться на своих близких и уезжать от них, чтобы они не мешали тебе молиться, каяться в грехах и просить у бога прощения? Кто-нибудь из твоих духовных наставников говорил тебе, что такое "храм божий в сердце твоем"?
Я очень рад, что не оказался внутри этой религии, не стал священником и не попал в это тусклое болото призрачных целей и неискупимых грехов. А ведь мне когда-то предлагали..."
- Сынок! Разве можно так писать и говорить о Боге, Церкви и Вере? Ты ведь всегда так хорошо к этому относился. - она в недоумении и смятении. Перечитывает еще и еще.
- Господи, спаси и помилуй моего неразумного сына! - восклицает она в слезах. - Господи, спаси меня, недостойную мать, вырастившую и воспитавшую такого сына! - она поворачивается в сторону окна и креститься.
- Господи! Что же теперь будет?! - она испуганно смотрит на письмо. - Господи! Даже страшно читать такое! Сынок! Что же ты такое написал! А ведь так хорошо начал, так разумно и мудро, так порадовал свою мать! Ладно, продолжу, может, дальше все будет также разумно и мудро.
Она опять поднимает письмо и находит место, где прервала свое чтение.
"...И теперь я хочу выразить тебе свое истинное отношение. Я не могу и не хочу больше сдерживать себя. Долгие годы я пытался разобраться в своем отношении и своих чувствах к тебе. Я сомневался и не верил себе. Я не хотел верить себе и боялся. Я думал, что так не бывает, что так не может быть, что это невозможно. Но нет - шло время, и я убеждался в правоте своих ощущений. Мне очень тяжело в этом признаваться. Но больше половины моей никчемной жизни позади и я уже не верю, что смогу кем-то стать и сделать что-то стоящее, такое, чтобы сказать на пороге смерти: "Я жил не зря! Я совершил то, ради чего появился на этот свет! И моя жизнь была удачной!", а тебе не помешает узнать ИТОГ ТВОЕЙ ЖИЗНИ. Все-таки увидеть настоящую реальность, от которой ты хотела уйти, бездумно выполняя свои ритуалы и бормоча молитвы, реальность, от которой ты всячески отгораживалась за стенами очередного монастыря. Сейчас, подходя к этому признанию, я вдруг осознал, что все-таки моя никчемная и пустая жизнь прошла не зря: я нашел в себе силы, чтобы сказать тебе Правду. Мама, я хочу сказать тебе, я хочу, чтоб ты знала, мама, я..." - текст обрывается: на странице не хватило места. Она нетерпеливо переворачивает страницу: "Что же, сынок?!"
"... ненавижу тебя!"
- Сынок! Как ты мог так написать!? Ведь ты убиваешь меня! Ведь ты хоронишь меня заживо! - она шокирована и ошеломлена. Вдруг стало очень трудно глотать и дышать. Во рту все пересохло. Она не верит своим глазам и ощущениям и вновь перечитывает эти строки в надежде на чудо, что этих страшных слов там не будет. А будут совсем другие.
"...И теперь я хочу выразить тебе свое истинное отношение. Я не могу и не хочу больше сдерживать себя. Долгие годы я пытался разобраться в своем отношении и своих чувствах к тебе. Я сомневался и не верил себе. Теперь я понимаю, что не хотел верить себе и боялся поверить. Я думал, что так не бывает, что так не может быть, что это невозможно..."
- Конечно, это невозможно, сынок!
"... Но нет - шло время, и я убеждался в правоте своих ощущений. Мне очень тяжело в этом признаваться. Но больше половины моей никчемной жизни ..."
- Ну почему же никчемной, сынок?!
"... моей никчемной жизни уже позади и я уже не верю, что смогу кем-то стать и сделать что-то стоящее, такое, чтобы сказать на пороге смерти: "Я жил не зря! Я совершил то, ради чего появился на этот свет! И моя жизнь была удачной!", а тебе не помешает узнать ИТОГ ТВОЕЙ ЖИЗНИ".
Она читала теперь осторожно, вчитываясь в каждое слово и словно проверяя его на благонадежность, будто идя по тонкому льду или минному полю.
"...Все-таки увидеть настоящую реальность, от которой ты хотела уйти, бездумно выполняя свои ритуалы и бормоча молитвы, реальность, от которой ты всячески отгораживалась за стенами очередного монастыря".
Она перевела дух и перекрестилась, бормоча: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную!"
"... Сейчас, подходя к этому признанию, я вдруг осознал, что все-таки моя никчемная и пустая жизнь прошла не зря: я нашел в себе силы, чтобы сказать тебе Правду".
- Господи, спаси и помилуй моего сына и его неразумную мать!
"... Мама, я хочу сказать тебе,..."
"... я хочу, чтоб ты знала,..."
"... мама, я..."
- она вся замерла и напряглась, затаила дыхание, перед тем как перевернуть страницу, одновременно и боясь и все еще ожидая чуда...
Наконец, она собралась с духом и перевернула исписанный крупным почерком листок.
Чуда не было.
Вместо чуда ей в лицо ударила взрывная волна:
"НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!"
Она резко отдёрнулась, отбросила письмо и закрыла лицо руками, будто защищая глаза от летящих осколков.
- Сынок! - вырвался стон из ее груди. - Ты ведь не мог так написать! Это не ты написал! Я не верю, что это ты написал! Этого не может быть, это невозможно! Господи, спаси и помилуй! - ей вдруг стало жарко и еще труднее дышать, лицо просто горит, выступают слезы.
- Господи, спаси и помилуй! - беззвучно шевелит она пересохшими губами, потому что голос куда-то пропал. В горле будто камень застрял - ни сглотнуть, ни продохнуть. - Как тяжело дышать... В груди будто камень. Там, где должно быть сердце... Выйти на балкон и перевести дух, как привыкла делать всегда...
Она с великим трудом поднимается с дивана, встает, пошатываясь и ищя опору в стенах, стульях и других предметах, которые она уже почти не видит, по пути опрокидывает большую напольную вазу и та раскалывается, но она не слышит грохот упавшего предмета и не видит осколков. Медленно передвигая ноги, приближается к балконной двери, открывает и распахивает ее. Свежий воздух с улицы врывается в комнату, обдувает ее всю с головы до ног.
- Сыночек! Неужели я такая плохая мать?! Все мои заботы были только о тебе... Чтобы накормлен и одет... Чтобы не хуже других... Ты ведь мой, мой единственный сыночек, моя кровиночка, плоть от плоти моей... Ты был мой и моим остался... Я ведь твоя мать... Я ведь любила тебя больше своей жизни... Ты и был всей моей жизнью... Господи Иисусе! За что мне такое наказание?!
Старая женщина медленно выходит на балкон и становится к перилам ограждения. Она пошатывается будто дерево от порывов ветра. Невидящими глазами смотрит вперед. Неверными пальцами держится за ограждение балкона. Её блуждающий взгляд опускается вниз и к ней на минуту возвращается зрение.
- Высоко... Какие все маленькие... Как мой сыночек... Сынок... Что же я с тобой сделала?!... - у нее кружится голова, она склоняется вперед, вдруг возникает порыв ветра и не в силах удержаться ослабевшими руками, она срывается и летит вниз.