Невнятный гул проникает в сознание. Монотонное чтение, на одной ноте, как бывает в храмах, когда молятся. Откуда? Сморщившись, сжимаю виски, будто это поможет вспомнить. В голове пустота. Вакуум. Зеро.
Что-то изменилось здесь. Все не так. Неправильный сквозняк колышет неправильные занавески. Неправильные сумерки. И я неправильная. И этот гул... Замолчите! Что бы это ни было, прекратите, прошу вас!
Закрываю уши руками, трясу головой, и тут же на глаза опускаются чьи-то ладони. Вздрагиваю и узнаю - это ты. И сразу все стихает, уходит страх, и даже вакуум не такой пугающий. Улыбаюсь. Ты здесь, и значит, ничего плохого с нами не случится. Целую твои пальцы, чувствуя ответное движение - ласкаешь мои губы. Оборачиваюсь резко, утыкаюсь носом в твою грудь, растворяюсь в тебе, в твоей силе, надежности. Теперь пожаловаться, всхлипывая, стать обиженным ребенком, чтобы ты поднял за подбородок мое лицо, смотрел, улыбаясь, целовал виски и мокрые от слез щеки, говорил что-то нежное, успокаивающее, нужное-нужное...
- Ну-ну, все прошло, успокойся, Лисенок, не плачь...
Целуешь, прижимая, я обвиваю руками твою шею, и ты поднимаешь меня легко, берешь на руки. Я всхлипываю, больше по инерции. Укладываешь на кровать и ложишься рядом, обняв, скрестив руки на моем животе.
- Совсем скоро станет заметно. И я буду так же лежать, и слушать, как толкается наш малыш.
- Интересно, каким он будет? - счастливо откликаюсь я.
- О, он будет самым красивым и умным, самым талантливым и любимым на свете.
- И ты будешь любить его больше, чем меня? - спрашиваю, уже зная ответ.
Хихикаю, а ты рычишь притворно, покусывая мое ухо, и шепчешь страшно:
- Будешь болтать глупости - накажу!
- Ой!
- Да, да, негодяйка!
- Боюсь! - хохочу, уворачиваясь от твоих губ.
Ты целуешь, а у меня мурашки по коже. Любимый... Снимаешь с меня футболку, как кожу, так чувствительны становятся плечи, шея, грудь, и тело раскрывается для ласк, отвечая на нежные касания, изгибается и повинуется каждому движению лучшего из мужчин. Сбивается дыхание, кажется, воздух искрит электрическими разрядами, что притягивают нас друг к другу. Я уже не Лисенок, а ведьма, с горящим взглядом и острыми ногтями, оставляющими алые полосы на твоей спине. Я развратна и нетерпелива. Ты повержен и оседлан, мой трофей. Встряхиваю волосами, щекоча спину, повожу плечами, дразня. Еще мгновение ты медлишь, любуясь мной, затем твоя рука ныряет в тепло моих бедер, и хрипло вскрикиваю, откидывая голову.
Будто соревнуясь, ласкаем, обжигая губами. Восхищаюсь и ловлю твой восхищенный взгляд. Проникаемся друг другом, чувствуя одно и то же - жажду любви. Той, что распускается в душах сейчас - пропитанной нежностью до слез и обожанием. Той, что сладит и горчит поцелуи шепотом, и слова кажутся мелкими и слабыми, когда замирает сердце от беспредельного счастья. Сила и слабость текут по венам, подчиняя, и покоряясь желаниям. Глаза твои шальные, пьяные. Дрожь и жадность - мне, всего, без остатка. И вместе, в унисон, не сдержав крика, изогнулись, замерли...
И плавный полет вдвоем, благодарные поцелуи, блаженная усталость и тепло...
Лежим, обнявшись, все еще сплетенные воедино ощущениями.
Я иду искать... Иду, словно по ножам, каждый шаг режет ступни, и замерзла, но кому до этого дело? Что же тянет идти снова и снова? Устала...
- Лисенок...
Оглядываюсь. Откуда твой голос? Бегу. Двери, двери... Где ты? А, вот же. Конечно, в детской, где же еще! Склонился над кроваткой. Обернулся, прижал палец к губам.
-Тише!
Послушно встаю на цыпочки, крадусь к островку тепла в круге света. Улыбаюсь. Все прошло, отпустило. Все хорошо, теперь все хорошо. Сейчас я увижу сына. У него наверняка твои глаза и мягкие пухлые губки. Чмокает во сне, должно быть, ему снюсь я. И пахнет молоком.
Смотришь строго, укоризненно.
- Ну, куда к ребенку в таком виде?
Смущаюсь, оглядывая себя. Да, что же это я? В твоей футболке на голое тело, грязная, ужас. Начинаю оттирать белую ткань, а пятна расцветают под пальцами хищными маками, разрастаются. Мне страшно. Беспомощно смотрю на тебя, ты качаешь головой, скрестив руки на груди.
- Вспоминай.
Зачем вспоминать?! Не надо, не хочу! Я ототру, вот уже сейчас. Пальцы сочатся кровью, ручейки бегут по ногам, размазываю - нелепо, плача, и пачкаюсь еще больше. Нет, я не могу, футболка пропиталась полностью, с нее льется на пол, что же это...
Ты сердишься.
- Уходи!
Отступаю, не веря. Зачем ты так?
Бросаюсь к тебе, хватаю липкими от крови руками, пачкая твой белоснежный костюм, моля о чем-то, кажется, простить, не прогонять.
Оборачиваешься, нажимаешь резко пальцем в грудь, туда, где сердце, и звенит оглушительно звонок, разрывая аорту...
Вспышка.
" Сегодня третье сентября, первый день школы. Мама пообещала, что вечером будет праздничный ужин в честь моего седьмого учебного года. А у нас в классе новенький. Его зовут Сережа. Он высоченный, спортсмен. Раньше учился в специальной школе и теперь его нужно подтянуть по нашей программе. Анастасия Максимовна посадила его со мной, но я постараюсь поменяться с Ленкой. У него дурацкие глаза - как будто просвечивают рентгеном. И вечно лыбится почему-то, когда смотрит на меня. Ленка в него сразу влюбилась. Вот дура! Я никогда в такого не влюблюсь. Только не в такого".
Всхлип. Сдавленные рыдания.
- Прости, доченька. Не буду, не буду. Все, уже прошло. Никогда не читала твоих дневников, ты знаешь. А сейчас... Чувствую, что это нужно. Ты ведь слышишь меня, правда? Держись за мой голос, Лизонька, не уходи, пожалуйста! Только не уходи! " Десятое сентября. Ленка - дура, решила, что я влюбилась. Но я же не виновата, что хорошо разбираюсь в алгебре, а Сережке надо выправить прошлогоднюю тройку..."
Мама... Где мы? Похоже на больницу, ты сидишь на стуле у кровати... А на ней - я... Постой... А как же я могу себя видеть? И эти приборы, серые крашеные стены, трубки в моем носу... Так вот что так нудно гудело все время! Это ты читаешь. Так странно себя чувствую: мне не жарко и не холодно, и не больно. Что со мной? На белом больничном белье - бледная, под глазами тени, неподвижна, и синяки на руках и лице.
Где Сережа? Оглядываюсь, хотя это не то слово, наверное. Мне не нужно оглядываться, чтобы видеть обстановку палаты. Может, даже могу видеть и сквозь стены. Но не сейчас. Сначала нужно найти Сережу.
Ничего не помню. Стоит натолкнуться на границу, отделяющую мое счастливое прошлое от события, разлучившего нас, как тут же вспыхивает боль. А мне нужно, нужно понять, что произошло... Нужно решиться.
- Лисенок...
И лечу на голос, как мотылек на свет. Зови меня, зови, любимый!
Отматываю, как кинопленку, память. Будь я в своем теле, наверняка сейчас свело бы зубы от ужаса. Не хочу видеть это... Снова...
- Лисенок...
Это твои губы шепчут. Красные. Струйка из уголка рта по белой холодной коже...
Кто это кричит? Хриплый голос, совсем не похожий на мой.
Держаться. Держаться. Еще отмотать. Багряное марево, вспышки боли... А, вот.
Смотрю на тебя, а ты на меня. Мы частенько лежали вот так и смотрели друг на друга. И я думаю: "А ведь это для меня тебя создал Бог. Вот такого, как есть, по моему заказу. Иначе как объяснить, что мне все-все в тебе нравится? В твоих глазах - планеты. Радужки светло-серые, с изумрудными нитками рек и золотистыми бликами гор. А темнота ободка - это бесконечное звездное небо, окутавшее их. Я отражаюсь в твоих зрачках, это для меня светят звезды нашей галактики. Любовь, как солнечный ветер, льется теплой волной, плещется в твоем взгляде, и так привычно принимать ее, нырять с головой в ласку твоего любования".
Твои губы чуть дрогнули, и я знаю, о чем ты подумал. Я тоже хочу целовать тебя. Манит твой запах, притягивает, как бабочку - аромат цветка. Не совладать с этим влечением, пьянит и будоражит твоя близость, волнующий рельеф тугих мышц, пропитанных силой, непослушные белокурые пряди - покорившийся мне хищник, дикий и нежный. Мне нравится касаться губами твоего лица, скользить по шее, груди, путешествуя по твоим любимым местечкам, чувствовать твое растущее желание. Шепнуть на ушко: "Знаешь, что хочу...". Всего-то языком коснуться мочки, а ты, прикрыв глаза, застонешь.
И знаешь, мне было приятнее, чем тебе, когда ты вздрагивал и откидывался, позволяя мне смаковать вкус твоей кожи. В любви не должно быть запретов и принуждений. Только стремление довести до экстаза, поднять на седьмое небо, чтобы получить свою награду - восхищенный взгляд серо-зеленых глаз...
Мы оба этого хотели, не нужно было произносить вслух.
Ты чувствовал то же, что и я. Безмолвный вопрос каждое утро и, наконец, неуверенное движение плечами и палочка с двумя полосками в руках. И после поцелуев и нежных слов - начало ожидания. Перемены, такие незаметные вначале, но радостные и желанные. Было ли страшно? Конечно. Но у меня был ты... Был... До того звонка.
Вспышка.
- Лисенок...
- Сережа, не открывай! - говорят, беременные становятся слишком чувствительными. Иначе, что меня подкинуло и почему похолодели руки?
- Ты что, глупышка? - улыбнулся в ответ. - Я только посмотрю, кто там.
И уже из прихожей:
- Лизонька, не волнуйся, это Андрей.
Плохо, плохо, плохо... Держаться! Держаться...
Что это за шум? Вроде как ссора? Выйти, что ли? Сереже это не понравится. Нет, подожду здесь. Долетают обрывки фраз.
- Займи, я ж тебя как друга прошу!
- Андрей, ты же знаешь, мы завтра едем на авторынок. Лизе нужен свежий воздух, а по электричкам ее таскать не хочу.
Я похолодела. Сережа обмолвился как-то, что Андрей влип в неприятности. Что-то там с азартными играми. Нужно сказать, чтобы отдал ему эти деньги! Мы переживем! Я вскочила и побежала в кухню. Он обернулся, а Андрей взял со стола наш японский кухонный нож... Они хорошие, эти ножи, острые и не тупятся...
Замерли удивленно серо-зеленые планеты, затем потемнели, подернулись дымкой боли...
Мы оба любили белые футболки. Безо всякого рисунка, простые. И сейчас на белом фоне расцветал алый мак. Так быстро вокруг торчащей из-под ребер Сережки рукоятки ножа распустились лепестки, побежали ручьями, разливаясь по светлым льняным брюкам. Я, как завороженная, смотрела на него и еще не могла понять, что случилось страшное.
Андрей схватил меня за руки и тряс зачем-то, и его рот открывался, будто что-то говорил. Наконец, я расслышала, что он спрашивает. "Где деньги?". Какие деньги? Ах, да... Он потащил меня в зал. Швырнул на диван и стал выбрасывать все из шкафа. А я смотрела на занавески, взлетающие от сквозняка, и думала: "Какие странные сумерки... Ядовито - красные..."
Андрей нашел деньги, пересчитал, довольный, затем обернулся ко мне. Я сжалась в комок в углу дивана, спрятав лицо в прижатых к груди коленках. Как он посмотрел на меня... Я все поняла... Зверь, почуявший запах крови, не остановится. Я обречена. Внезапно шальное веселье охватило меня. Как там, в сказках - "и жили они долго и счастливо, и умерли в один день"?
Умереть... Так странно... Я думала, у нас еще очень много времени. Чтобы ругаться и мириться, путешествовать, рожать детей, вести в первый класс сначала сына, затем дочку. Сидеть вдвоем во главе стола и принимать поздравления от родных с золотым юбилеем свадьбы. И рассказывать всем, как познакомились в седьмом классе. Болеть, лечиться, выйти на пенсию и, став уже дряхлыми стариками, ворчать друг на друга, обвиняя в разных мелочах.
А - все. Вот она, смерть, стоит, ухмыляясь, и расстегивает джинсы.
Я закричала и бросилась бежать на кухню, к Сереже, укрыться за ним, как всегда. Мне бы тогда на улицу, к соседям... Он, собрав все силы, притянул, обнял, попытался подняться, скользя руками на луже крови. Сильные руки схватили меня, дернули от Сережки, и не удержалась я, выскользнула из его объятий. И смотрела в свои любимые серо-изумрудные планеты, когда, затрещав, рванулась на мне белая футболка. Сброшенные со стола, разбились сахарница и солонка, и белые кристаллики жадно впитывали кровь.
Андрей лапал меня, а я отбивалась, брезгливо морщась.
- Тварь... - шипела, скрипя зубами от ненависти. - Какая же ты тварь...
Сильно трясло, тошнило, и все, что пришло в голову - плюнуть ему в лицо. Он скривился от злости и ударил наотмашь, со всей силы. Боль ослепила на мгновение, во рту стало горячо и солоно, но злость не дала мне заплакать, так хотелось сделать ему хоть что-то гадкое. Я рассмеялась. Он выругался и швырнул меня на стол животом.
- Вот и все. - Подумалось мне. - Лишь бы умереть сейчас.
Вспышка.
" Тридцать первое декабря. Сегодня встречаем Новый Год вдвоем. Надеюсь, он поцелует меня. Если же нет - сама наброшусь на него, и пусть потом думает, что хочет. Неужели он не видит, что я люблю его..."
Разве бывают такие пустыни? Лохмотья черных туч несутся по пепельно- серому небу с ужасающей скоростью, но здесь, внизу, нет ветра. Не колыхнется и песчинки. Такой странный он, этот песок. Пачкает руки и сыплется меж пальцев, не оставляя пыли. До горизонта - чернота. И тучи, тучи, тучи...
- Это не песок. Пепел.
Ты здесь, за мной, сидим, прижавшись спинами. Хочу обернуться и не могу. Тяжело...
- Я ведь просила тебя... - глотаю слезы, горькие, обидные. - Я просила тебя не открывать дверь.
- Лисенок...
- Нет! Послушай меня! Я просила тебя не открывать! Это ты, ты...
-Хорошо, - устало, грустно, - Если тебе так легче...
- Нет. Не легче. Мне уже не может быть легче. Почему я еще жива?
Пожимаешь плечами.
- Не время тебе еще.
- А тебе, значит, время?
Поднимаешься, оставляя мою спину без опоры и тепла. А я плачу. На голову опускается что-то, похожее на покрывало. Твои руки оглаживают мои плечи, расправляя на них черную вдовью шаль. Теперь и я черная.
- Бросаешь меня...
- Нет.
- Ну, так возьми с собой.
- Нельзя.
Молчим. Сыплю тонкой струйкой песок-пепел. Нужно что-то сказать, может, попрощаться? Почему болит сердце? Или это не сердце?
- А если я не хочу жить?
Те же тучи, тот же песок. И ни звука, ни шороха. Ничего этого нет. И тебя нет. Нигде нет, и никогда уже не будет. А может, и не было? Приснилось, пригрезилось.
- Лисенок...
Не выдержав, бросаюсь к тебе. Обнять, зацеловать, прижаться накрепко.
- Не отпущу!
И впервые вижу, как плачут мои серо-зеленые планеты.
"Я самая счастливая. Люблю лучшего парня на свете, и он любит меня. Я не хожу, а летаю, как на крыльях. Каждые пять минут жду звонка, и знаю, что вечером он придет, обязательно. Он называет меня Лисенком. Так приятно... Мама говорит, что еще рано задумываться о будущем и первая любовь редко перерастает в серьезные отношения. И мы еще так молоды, нужно думать об учебе, а не поцелуях. А я не могу думать ни о чем другом, только о нем. Если он бросит меня, я умру..."
Мысль о том, что могу принадлежать кому-то, кроме Сергея, казалась мне кощунственной. И смерть стала желаннее, когда я поняла, что произойдет сейчас, на глазах моего любимого. В стекле окна, как в зеркале, видела, как приближается возбужденный Андрей, и дрожала. Проклинала все, что могло ему понравиться во мне, заставило захотеть сделать это. Вдруг стало стыдно и мерзко даже то, что он видит меня, обнаженную, беспомощную, и я вижу его, чужого, страшного, в таком виде...
Наверное, я сошла с ума. Кровавыми всполохами обрывки памяти... Брезгливость и ненависть. Зверь, жрущий не тело - душу. Отнявший у меня все. Выгрыз нутро и не подавился.
- Где ты, Бог? - кричу в трусливую тьму небес. - Где ты был, когда я так нуждалась в тебе? Разве я заслужила быть распятой своим горем, лишенной всего, и даже в смерти ты мне отказал! В чем моя вина?
Я кричала от боли, душевной и телесной, и молила зверя пощадить, не о себе думая - о сыне. Чтобы сохранить маленький, еще не ставший человеком, плод. Откуда знала тогда, что не удержу его в себе? Наверное, беременные становятся очень чувствительны...
Когда все закончилось, Андрей ударил меня чем-то тяжелым по голове. Я отключилась. Должно быть, он подумал, что я умерла. А может, вообще ни о чем не думал, предвкушая, как будет проигрывать наш некупленный жигуленок. Вероятно, был рад, что теперь у него есть деньги...
Очнувшись, несколько мгновений не могла понять, что со мной и где я, почему все в крови и глаза заливает липкая муть. Потом поползла к тебе, воя, боясь снова потерять сознание. Уселась на пол у батареи, положила себе на колени твою голову и гладила светлые волосы, что-то наговаривая, как маленькому. А из уголка твоих губ - красная струйка...
- Нужно вернуться, Лисенок.
- Зачем? - безразлично ответила я, наблюдая за клочьями сажи, летящими в раскрытый черный зев неба.
- Ты должна отпустить меня.
Мы снова сидим спина к спине, и что-то мешает мне обернуться, посмотреть ему в глаза.
- Я не могу отпустить тебя.
- Значит, не любишь.
Я заплакала.
- Хочу быть с тобой.
- Ты и будешь, Лиска. В свое время. Смерть - не доказательство любви. Жить во имя самой жизни гораздо труднее, чем умереть. Я никогда не видел твоей слабости. И не хочу видеть сейчас.
- А я слабая, Сереж...
- Я бы не полюбил слабую. Ты должна вернуться. Ради меня.
В моем мире глубокая ночь. Спит мама, неудобно устроившись на стуле у кровати. Я вижу нить, связывающую нас. Мама не отпускает меня. Но почему ее молитвы оказались сильнее моих?
" Не суди о том, чего не в силах понять".
Смотрю на свое тело и думаю: "Какая из нас настоящая? Каждый день я видела себя в зеркале, и думала, что могу быть только такой. А оказывается, мы отдельно. И не вернись я в этот футляр, он будет гнить, разлагаться на молекулы, рассыплется прахом. А я буду жить, как и мои чувства. Они нематериальны и не могут умереть. Сережи больше нет. Погасли мои любимые серо-зеленые планеты. Как жить, зная, что никогда не почувствую его ладоней на своих глазах? Просыпаться и засыпать без него... Пустить в себя все, что было заслонено им - весь мир. Набраться смелости и шагнуть в завтрашний день одной, вопреки боли. Зачем? Не знаю. Но, наверное, знает тот, кто рисует линии на руках. Знает, что смогу, справлюсь. Значит, мне нужно только верить... Только верить..."
- Я люблю тебя, Лисенок.
- И я люблю тебя, Сердечко. Тебе уже не больно?
- Теперь уже нет.
- Мы были счастливы...
- Мы и сейчас счастливы. Мир многомерен. И где-то мы остались вдвоем, в ожидании нашего сына. Где-то будет жить наша сказка, а где-то ты напишешь другую. И, может быть, не одну.
- Нет!
- Отпусти меня, Лисенок. Оставь мне место в своем сердце, но не закрывайся. Мне больно видеть тебя сломленной. Я здесь, никуда не делся, и так же люблю тебя. А ты теперь живи за нас двоих, и мне будет хорошо. Я счастливчик. Мне досталась хорошая жизнь и хорошая смерть, легкая и быстрая. И мне повезло влюбиться в самую солнечную девочку. Впервые взглянув на тебя, я уже знал, что не смогу без твоей улыбки. Умереть на твоих руках - это награда, наверное, я все же чем-то заслужил ее.
- Так жестоко... Кому мешало наше счастье?
- Не думай так. Ты будешь счастлива, очень. Просто пойми, что ничего не закончилось, и не закончится никогда.
- А ты?
- А я буду жить в твоей памяти, и, если замерзнешь, согрею тебя. Ты только постучи, и открою.
- Постучать? Как?
- Вот так.
Тук-тук. Тук-тук.
Бьется сердце. Громко и медленно, словно просыпаясь вместе со мной. Я чувствую, как, разгоняясь, бежит кровь по венам. Так тяжело вдохнуть...
- Открой глаза, Лисенок. Дыши.